Индеец бодро и быстро шел вперед, все время вдоль долины, которая становилась все шире и шире. Солнце так пригревало, что снег под его горячими лучами быстро растаял, и то здесь, то там виднелась зелень. Лес также становился величественнее; чаще встречались сосны и красное дерево. Как одни, так и другие, покрытые вечно-зелеными листьями, с могучими, стройными и прямыми стволами, достигали исполинской вышины. Тисовые деревья со своими почти зелеными листьями и прелестными красными ягодами также встречались во множестве и там, где стволы деревьев высоко поднимались, а вершины их, сплетаясь, образовывали зеленую крышу, путнику почти не мешали валежник и нижние ветви, так что они могли продвигаться вперед очень быстро.

Таким образом шел Георг со своим проводником около часа, как вдруг последний внезапно остановился и рукой указал на что-то перед собою. Георг следил глазами в указываемом направлении и сначала ничего не мог разглядеть. Но вскоре он увидел, что между кустарников блестело что-то белое, однако вовсе не похожее на снег. Он быстро пошел вперед и убедился, что находился очень близко от маленького переселенческого каравана, состоявшего из двух повозок.

С громкими и радостными восклицаниями поспешил он к повозкам, так как узнал там людей, довольно долго путешествовавших вместе с его родителями, но опередившими их, благодаря более мощным упряжным животным. Что их задержало, стало понятно с первого взгляда, так как он увидел старое, изломанное колесо, лежавшее на земле около ручья, который они только что переехали. Присмотревшись ближе, он увидел, что мужчины были заняты пригонкой на ось довольно грубо, но прочно сработанного нового колеса.

Лесной житель Америки хотя и не занимается специально тем или другим ремеслом, но всегда отлично знаком с подобного рода делом и обладает большой сноровкой во всех деревянных поделках.

Хотя Георг с восторгом приветствовал старых знакомых, так как крайне нуждался в их помощи, но эти последние приняли его более чем равнодушно.

- Здравствуй, Георг! - сказал один из них, не прерывая работы, когда юноша с ним дружески здоровался, - так вы уже приехали? А нам теперь не повезло! Это проклятое колесо так нас задержало, что эти две мили, которые нам с таким трудом удалось проехать, приходится теперь искупать тяжелой ценой. Черт бы ее побрал, всю эту проклятую сторону с ее утесами и долинами!

- Нет, мистер Хослик, - отвечал Георг, - мы еще сюда не доехали. Отец остался в горах около повозки и послал меня попросить у кого-либо помощи. Все наши волы пали, за исключением одного, который не в силах один тащить далее телегу, а мать больна и не может пешком двигаться по снегу.

- Гм… - возразил другой, - значит, вы порядком увязли в беде. Да, переезд сухим путем многим испортил аппетит. Ужасно, сколько мы попусту потеряли времени! Теперь бы мы по самые лодыжки бродили в золоте, а между тем застряли в этой проклятой пропасти, откуда, кажется, и выхода нет. Ну, теперь, пожалуй, колесо это выдержит, если только сатана не изломает другое и не задаст нам новую работу.

- Оно теперь достаточно крепко и хорошо пригнано, - сказал Георг. - Не будете ли вы так добры послать моему отцу пару ваших волов, лишь бы только помочь ему вывезти из гор и из снега мою мать и сестренку?

- Как? - воскликнул американец порывисто и изумленно, повернувшись в сторону Георга. - Вы хотите, чтобы я послал пару волов в эти проклятые снежные горы! Только этого еще недоставало! Да ты, парень, или сам с ума сошел, или меня считаешь помешанным? Да я невыразимо благодарен Создателю, что наконец мне удалось оставить за спиною эти горы и этот снег и действительно мог бы считаться сумасшедшим, если бы вздумал снова туда возвратиться с целью помочь тем, кто там застрял.

- Но вы подумайте только, - возразил Георг глухим голосом и задыхаясь от сдавивших его горло слез, - что там, наверху, целая семья, менее чем за день ходьбы от вас, неизбежно погибнет, если вы не поможете ей!

- Помогать, помогать!.. - проворчал переселенец, по-прежнему занятый пригонкой колеса. - Я полагал, что тебе знакома наша американская поговорка: «Сам себе помогай!» Каждый должен сам себе помогать, насколько сумеет, а кто не в силах совершить такой переезд, не должен его предпринимать и даже помышлять о нем. Как ты полагаешь, - продолжал он, снова повернувшись к Георгу, - разве твой отец, если бы теперь был со мною, помогал бы мне исправить колесо?

- Конечно, помогал бы! - уверенно и быстро проговорил Георг. - Он уже многим помог и, разумеется, не оставил бы вас в трудном положении.

- Так вот как! Он бы терял около меня попусту время?

- Несомненно.

- Ну так он был бы большим сумасбродом, каким я его до сих пор не считал, - пробормотал переселенец, засовывая чеку в ось, на которую снова было прочно надето колесо.

Во время этого разговора подошли две женщины, принадлежавших к маленькому каравану, и узнали, о чем шла речь.

- Однако, отец, - заговорила одна из них, молодая девушка с милым, открытым и очень добрым лицом, - неужели ты считаешь возможным оставить Уаклеев там, наверху, без всякой помощи? Почему бы им не послать с Джоном двух волов? Ведь дорога здесь гораздо лучше, и это нам не помешает отправиться дальше с другими.

- Заботься о том, что тебя касается, а не в свое дело не вмешивайся! - возразил ей отец настолько строго и сердито, что она испуганно отстранилась. - А где я потом найду волов, стоивших мне больших денег? Где же? А ведь волы здесь, в Калифорнии, ценятся на вес золота. Да мы будем совершенно разорены, если они опять отправятся в эти Богом забытые горы и попробуют чужого кнута!

- А если мы их подождем здесь, - застенчиво и робко проговорила девушка.

- Вот как! А там, куда мы едем, люди зарабатывают ежедневно от одной до двух унций золота на человека, а нас тут пять сильных и здоровых мужчин. А кто нам заплатит за то время, которое мы таким образом потеряем? А? Вы там болтаете по целым дням и готовы звезды с неба снимать, а как круто придется, кому придется о вас заботиться? Одному только старику. А потому, ему лучше, чем другим, известно, как ему надо поступать. Итак, повторяю коротко и ясно: я в горы моих волов не пошлю, если бы даже там застрял мой родной брат. Послал бы только в том случае, если бы мне за это хорошо заплатили.

- Отец мой охотно заплатит вам все, что следует! - оживленно и быстро проговорил Георг.

- Да, нам уже это дело знакомое, - возразил, покачивая головой, старик, - что надлежит и что будет в силах. Но что же можно считать надлежащим и справедливым в Калифорнии? Здесь совсем иные цены, чем у нас дома, и там еще мы читали в газетах, что за наем волов в течение целого дня легко получают от пяти до шести унций золота. Так что мне пришлось бы требовать от твоего отца за два дня двести долларов. Он, конечно, будет меня ругать и ославит обманщиком по всей Калифорнии. Да и, кроме того, мне с трудом верится, чтобы у него могло еще остать-ся так много денег, потому что в Штатах средства его были далеко не блестящие. Ведь он продал все свое имущество, чтобы снарядиться в дорогу.

Георг стоял около телеги, с отчаянием в душе слушая жестокосердого старика.

«Что же мне теперь предпринимать?» - размышлял он. «Идти ли дальше или возвратиться обратно к родителям, не найдя помощи? Что же тогда будет с моей больной матерью?» И в эту минуту он увидел лошадь, стоявшую недалеко, привязанной к дереву.

«Быть может, старик согласится одолжить мне этого коня?» - думалось ему, и, как ни тяжело было просить что-либо после всего того, что пришлось ему выслушать, Георг все-таки превозмог себя и, скрепя сердце, решил, ради матери, попытаться упросить старика.

Но и это оказалось напрасным. Иллиноец - старик был родом из штата Иллинойс - и вовсе не хотел слышать слов «ссудить» или «дать взаймы», но соглашался продать ему лошадь.

- Если при тебе, молодчик, имеется достаточно денег, - сказал старик, обращаясь к Георгу, - так я, пожалуй, не прочь уступить тебе коня за умеренную, хотя, конечно, калифорнийскую цену, несмотря на то, что там, на равнине, я могу рассчитывать получить за коня вдвое и даже, пожалуй, вчетверо…

- При мне нет денег, - сказал Георг, - но я вас могу уверить, что отец непременно заплатит, так как у нас наверное имеются деньги.

- Да, но я на это не могу положиться, - сухо возразил иллиноец. - Когда я или кто-либо из моих людей с конем будем там, в горах, отец твой может мне предлагать за коня все, что ему вздумается, или если он даже ничего не захочет предложить, то мне все же пришлось бы оказать ему помощь, в противном случае он назовет меня варваром, а пожалуй, и еще чем-либо похуже. Купля-продажа есть купля-продажа а если нет денег, то и нельзя ничего купить. На этом и покончим; больше и толковать нечего. Теперь, - при этом старик повернулся к своим людям, - ведите волов. Мы уже тут немало времени сидим и порядком проболтали, надо постараться скорее ехать.

- Итак, вы не хотите нам помочь? - еще раз решительно спросил Георг. Слезы душили его, сдавливая грудь и горло, и он всеми силами сдерживался, боясь разрыдаться.

- Ах ты, Боже мой! Не хочу помочь! - пробурчал старик, который не желал, чтобы мальчик это воспринял как злую волю, нежелание. - Я в своей жизни многим помогал и не позволил бы вам застрять там, наверху, если бы мы не были в Калифорнии. Здесь каждый сам себе помогает как умеет, и я, кроме того, вот уже третий день сижу в этой проклятой яме и теряю драгоценное время. Если бы ты явился двумя или тремя днями раньше, мы бы, пожалуй, столковались. Однако как раз тогда, когда я имею намерение поскорее пуститься снова в путь, я положительно не могу терять так много драгоценного времени. За это, быть может, мне пришлось бы отвечать перед собственной семьей.

- Хорошо! - сказал Георг, крепко стиснув зубы. - До свидания, желаю вам всякого благополучия и дай вам Бог никогда не попасть в подобное положение и не каяться в вашем сегодняшнем поступке.

- Пустое! - воскликнул старик, поворачивая голову в сторону. - Если куда заберусь, сумею оттуда выбраться. Я не боюсь Калифорнии!

С этими словами он заложил руки в карманы и, посвистывая, направился к своим людям, надевавшим уже ярмо на волов.

Георг отошел в сторону. Он не знал, что ему теперь делать, куда обратиться. В эту минуту тяжелого раздумья он почувствовал легкое прикосновение к своему рукаву. Медленно повернул он голову и увидел, что около него стоит молодая девушка, которая просила за него отца.

- Ты уже завтракал, Георг? - смущенно произнесла она, обращаясь к мальчику. - Ты, наверное, голоден, если пришлось тебе одинокому брести в этом ужасном лесу.

- Благодарю тебя, Дженни, (так называл девушку отец), - отвечал Георг, протягивая ей руку, - я уже поел; но, кроме того, благодарю тебя еще за то, что ты просила за меня отца.

- Ты теперь, наверное, сердишься на моего отца? - спросила Дженни, глядя на него почти умоляюще глазами, полными слез.

- Нет, Дженни, - тихо возразил ей Георг. Он сознавал, что бесконечно огорчил бы ее, сказав правду. - Это его добрая воля и никто не может принудить его одолжить на время своих волов.

- Вообще отца нельзя назвать жестоким, - защищала отца дочь, - и только в последние дни он сделался таким сердитым, потому что мы так долго здесь просидели. Куда же ты теперь отправишься, Георг?

- Бог знает! - чуть не со стоном, тяжело вздохнув, отвечал мальчик, быстро отворачивая голову в сторону. - Однако, прощай, дай Бог тебе счастья, Дженни, а я пойду посмотрю, не найду ли где-либо помощь.

Он вскинул ружье на плечо и пошел тем самым путем, которым пришел сюда. Молодая девушка осталась на месте и грустным взором следила за удалявшимся мальчиком. Ей, конечно, сильно бы хотелось помочь ему, но это было для нее невозможно.

Хотя индеец не приближался к повозке, но все время оставался немым свидетелем всего происходившего между белолицыми. С проницательностью, присущей их племени, от него не ускользнула самая суть дела, хотя он не понимал ни одного из произнесенных слов. Мальчик совершенно забыл о нем, да и притом, какую помощь мог оказать ему индеец, сделавший, однако, для него больше, чем соотечественники в настоящую минуту. Только тогда, когда Георг услышал за собою его шаги, он остановился, поджидая краснокожего.

- Гм? - сказал дикарь и покачал головою, показывая вниз, на долину.

Георг отвечал ему таким же движением головы.

- Гм… - пробормотал индеец и несколько мгновений вглядывался безмолвно вдаль, по-видимому, о чем-то размышляя, потом он снова оглянулся вниз, на повозку, в которую были уже впряжены волы, и все готовились к дальнейшему путешествию; вслед за тем он пристально посмотрел на молодого человека и ясно было видно, что он желает что-то сказать. Но что могло измениться, если бы он заговорил? Внезапно озаренный какой-то мыслью, индеец быстро подошел к Георгу, дружески похлопал его по плечу и, сделав ему знак следовать за собою, скорыми шагами направился в горы, оставляя за собою долину.

Георг был в недоумении: следовать ли за своим провожатым или оставаться здесь? Индеец до сих пор проявлял к нему такое дружеское расположение, да и теперь, по-видимому, понял, о чем идет речь, так что после нескольких секунд размышления Георг решился следовать за ним. Тем временем его провожатый был уже от него на расстоянии нескольких шагов; когда он обернулся и увидел, что молодой белолицый следует за ним, он ласково кивнул головой и спокойно, не оборачиваясь более, продолжал идти дальше.

Таким образом они шли около трех часов. На горных возвышенностях лежал уже довольно глубокий снег. Краснокожий, несмотря на свои голые ноги, по-видимому, нисколько не был этим обеспокоен и только тогда, в первый раз, приостановился на пригорке, поджидая своего молодого спутника.

Отсюда дорога вела снова вниз, хорошо была видна вся долина, раскинувшаяся внизу. Рассматривая ее, Георгу казалось, что, если бы повозкам пришлось проезжать этими горами, то здесь это сделать было бы удобнее и скорее можно добраться до гладкой, ровной дороги.

По-видимому, эта местность была достаточно богата дичью. На снегу они видели очень много следов, преимущественно оленьих, но Георгу и в голову не приходило намерение поохотиться. Они снова быстро пошли, спускаясь теперь вниз, держась левой стороны возвышенности. Все время, пока они шли в северном направлении, лес имел зимний вид, но как только повернули на запад, по отрогам гор, ярко освещенным солнцем, они выбрались из снега и внезапно попали как бы в совершенно другую страну. Везде, где деревья не образовывали густой чащи, земля была покрыта прелестными цветами и роскошной травой. Лежащая перед ними долина казалась вчетверо шире долины, находившейся у горного ручья, из которой они недавно вышли. Георг уже вообразил себе, что он приближается к поселениям белых. Однако, несмотря на это, ровно никаких следов цивилизации не замечалось, не было никаких признаков, доказывающих, что здесь работала человеческая рука. Нигде не было видно срубленного дерева, а на земле не было никаких иных следов, как только следы лесных животных.

Теперь индеец шел рядом с мальчиком; о разговоре между ними не могло быть и речи, да и притом каждый из них был поглощен собственными мыслями. Вдруг Георг почувствовал, что индеец, внезапно прикоснувшись к руке его, сильно прижал ее своей рукой. С изумлением взглянув на своего спутника, он заметил, что индеец, не поворачивая к нему головы, напряженно смотрел вперед и осторожно указывал своим луком то направление, по которому следил взором.

Георг мгновенно последовал его примеру и, всматриваясь, тотчас заметил громадных размеров ворочавшийся предмет, однако он не мог понять, что это было такое.

Дикое животное стояло в небольшой чаще молодой поросли красного дерева, переполненной красными ягодами, но голову держало опущенной к земле. Однако в то же мгновение животное быстро подняло голову и выпрямилось, так что Георг тотчас узнал в нем могучий облик «элька», или исполинского оленя, который здесь совершенно спокойно и доверчиво пасся и не ожидал никакой опасности. Голова оленя была обращена в противоположную от Георга сторону, так что он имел хорошую возможность рассмотреть могучие формы животного и пришел к убеждению, что это изумительно сильный олень.

Если бы ему даже и удалось его убить, то с такой тяжелой тушей не управиться и двоим, можно было только взять необходимое в пищу ему и спутнику. Однако в пылу охотничьего увлечения он, конечно, только на мгновение уступил этому соображению. Еще никогда в жизни ему не пришлось даже стрелять в элька, хотя он видел в восточных прериях иногда таких оленей, а потому Георг сгорал желанием убить этого князя лесов.

Однако, с детства выросший в лесу и привычный к охоте, он не приступил к делу сгоряча, а сначала осторожно удостоверился, откуда дует ветер, так как если ветер дует по направлению от охотника к дичи, тогда к ней подкрасться почти невозможно. Все лесные животные имеют изумительно тонкое обоняние и на далеком расстоянии чуют все, что им незнакомо и враждебно. Понятно, что они не чуют только того, что находится по направлению ветра, дующего от них.

Легкий ветерок был весьма благоприятен молодому охотнику. Солнце довольно сильно пригревало, и теплый воздух тянуло вверх. Вследствие этого Георг прежде всего поспешил спрятаться за толстым деревом, стараясь, чтобы олень его не увидел, хотя бы и случайно. Сделав знак индейцу остаться позади его, он бросил шапку на землю, что служило Гектору приказанием стоять неподвижно около шапки, пока он его позовет.

Гектор немедленно принялся за привычное дело, но индеец не согласился устранить себя так поспешно. Полагал ли он, что молодой человек не особенно опытен в умении подкрасться к дичи, или сам чересчур страстно относился к охоте, но он оставался на расстоянии шага от мальчика, держа лук натянутым и с вложенной в тетиву стрелой, несмотря на то, что едва ли мог надеяться, что может убить ею такой громадной силы оленя.

Если имело место первое соображение, то он сильно заблуждался, так как Георг отлично знал, как управиться с дичью. Предусмотрительно и осторожно пользовался юноша каждым деревом, каждым кустом, каждым камнем, позади которых прятался, и все ближе и ближе подкрадывался к оленю. Одновременно с этим он не упускал из виду другую, весьма важную предосторожность: он внимательно смотрел под ноги, чтобы как-нибудь неосторожно не задеть ногой сухую ветку и не сломать ее. Даже такой ничтожный шум в лесу обращает на себя внимание чуткой дичи и пугает ее иногда сильнее, нежели крик и громкий говор.

При этом индеец до такой степени бесшумно стоял за его спиной, что Георг только тогда заметил это, когда повернулся в его сторону и увидел, что он усмехается, и безмолвно кивнул ему головой. Ему, очевидно, доставляло большое удовольствие видеть, с каким мастерством и ловкостью подкрадывался молодой человек к оленю.

Таким образом оба охотника, подкрадываясь, были уже на расстоянии не более ста шагов от животного, которое, подбираясь к сочной траве, вышло из чащи на открытое место и, по-видимому, никакого еще понятия не имело о близости неприятеля. Дальнейшее приближение оказывалось теперь невозможным, потому что как раз в этом месте лес расступался и образовывал небольшую, созданную природой лужайку, которая, весьма возможно, обязана была своим происхождением лесному пожару. Однако Георг посчитал, что и такого расстояния уже вполне достаточно, и как раз тогда, когда олень поднял голову, осматриваясь, он поднял ружье и, положив ствол на ближайший сук, целил долго и обдуманно. Наконец грянул выстрел.