Отели в Соединенных Штатах очень своеобразны, но походят один на другой, как станции железной дороги. На прилавке - все равно, мраморный ли он или окружен простой деревянной решеткой, - красуются неизменно маленькие графинчики с мутными или полынными эссенциями, корзинки с апельсинами и лимонами, вина, настойки, ликеры и бутылки шампанского с горлышками, покрытыми свинцом.

За исключением частных домов, настоящего комфорта нигде в Америке нет: не ищите его ни на постоялых дворах, ни в нарядных отелях, ни в простой харчевне, ни в меблированных комнатах!

По большей части в общей зале стулья находятся лишь возле камина. И забавно, что даже летом, когда в камине нет огня, курильщики все же садятся не иначе как здесь и поплевывают, где должен лежать пепел. Никому не приходит в голову остаться с полчаса за столом, со стаканом вина, чтобы побеседовать с приятелем, или усесться спокойно в сторонке для наблюдения за входящими. Здесь в обычае стоять группами, выпить наскоро стакан вина, пробежать мельком газету и затем поспешить прочь для занятия делами или удовольствиями.

Отель «Союз» не разнился ни в чем с общим типом. В большой зале, прямо против двери, помещалась стойка, посередине стоял квадратный стол с наваленными на него газетами, и все убранство комнаты завершалось дюжиной стульев, настенными часами с гирями и маленьким зеркалом.

Состав посетителей был несколько разнообразнее обыкновенного. Лишь двое из них сидели, и так неподвижно, что их можно было тоже принять за предметы украшения залы: они сидели у камина спиною к публике и положив ноги на каминную доску.

Главная группа состояла из молодого местного адвоката по фамилии Робиас, фермера., какого-то приземистого человека, моряка, несмотря на его черный потертый цилиндр и светло-голубую блузу, и почтальона, развозившего письма и посылки между Еленой и почтовой станцией Стронг на реке Сэнт-Френсис.

Предметом разговора служили только что происшедшие события. Почтальон, маленький, худенький двадцатипятилетний человек, дивился тому, что толпа сильных и смелых людей дала себя провести одному лицу и выпустила из рук свою жертву.

- Джентльмены! - восклицал он, повторяя беспрестанно это, для того чтобы убедить всех в своей принадлежности к джентльменству. - Джентльмены! Вырождается род людской в Арканзасе! Демократический принцип утрачивается, и берут силу монархические идеи! Джентльмены! Я убежден, что в Вашингтоне скоро изберут короля, и королем этим будет… генерал Скотт.

- Скотт! Какой вздор! - перебил фермер. - Но, во всяком случае, если его «там» выберут, пусть и держат его у себя. Перейти Миссисипи мы не допустим. Наши деды, проливавшие кровь за независимость, восстали бы из гробов, чтобы упрекнуть нас за допущение подобного позора! Это все европейские выходцы насаждают здесь свои рабские идеи… Собаками бы их задавить, этих негодяев!

- Зачем? - сказал адвокат. - Нас защитит и сама конституция.

- Конституция? Да она сама не устоит, если мы ее не защитим! От вас, адвокатов, толку немного. Фермер - вот это сила, это настоящая опора государства! Он возделывает землю, дает ход промышленности, потом своим удобряет почву Америки и не жалуется никогда на труд! Конституция! Что в ней проку, если народ слаб и никуда не годится?

- Верно, - подтвердил почтальон, хотя вовсе не понял основной мысли. - И вот почему я дивлюсь, что сотня людей послушалась одного человека. Случись все это при мне, я показал бы им… - (Он оглянулся, чтобы удостовериться в отсутствии трактирщика), - показал бы, как проучить этого янки, вмешивающегося не в свои дела!

- Что касается меня, - возразил хладнокровно фермер, - то я, напротив, очень доволен тем, что народ дал себя образумить. Видно здесь, в городе, все же меньше негодяев, чем говорят, и встречаются люди, способные водворять порядок… Но что еще нового здесь?

- Продали с торгов дом и земли Голька, - ответил человек в голубой блузе.

- Голька? Богача Голька? - воскликнул с изумлением фермер. - Быть не может! Я приезжал сюда на прошлой неделе, и ничего не было слышно…

- С тех пор много чего произошло! Гольк, как вам известно, отправился с товаром в Новый Орлеан. Барка его затонула, весь экипаж погиб, поэтому молодой Гольк воротился один…

- Как! Да разве у старика был сын? Гольк не был женат.

- Был, когда-то прежде. Молодой Гольк очень желал остаться здесь, но у него случались приступы лихорадки, и место ему опротивело, так что, на третий же день по своем приезде, он решил все продать… Сегодня и состоялись торги.

- Малый не любит терять времени! - заметил почтарь. - И задешево пошел дом?

- Нет, - сказал адвокат. - Ведь это было самое красивое здание во всем городе! Охотников купить было много, в том числе я сам и мистер Дэйтон. Но здешний хозяин украл у всех нас кусок: надбавил цену, еще заплатил тотчас же наличными. О, мистер Смарт славно обделывает свои дела!

- Но все это странно, - проговорил фермер. - Гольк говорил мне, что у него нет ни детей, ни родственников в Америке и что он думает продать здесь все и вернуться в Германию.

- Он любил молодиться и потому выдавал себя за холостого, - заметил блузник. - Вы знаете, может быть, молодую вдовушку, что живет рядом с Дэйтонами?

Говоря это, он скривил свой рот в язвительную усмешку.

- Ах, да, жаль эту бедную женщину! - сказал молодой купец, подошедший к группе. - Ведь они были помолвлены, как слышно. Она убита горем теперь, а бедный Гольк вместо брачного ложа покоится на дне Миссисипи!

- Однако что-то очень уж много судов погибает на этой реке, - заметил фермер. - Правительство должно было бы позаботиться об очистке русла от коряг и других препятствий. Сколько тут схоронено человеческих жизней, да и драгоценнейших грузов…

- Сами хозяева судов часто виноваты, - живо возразил блузник. - Сидит себе человек на земле, никогда на воде не бывал, но вдруг построил плоскодонную лодку или купил старую, никуда не годную, нагрузит ее и сам у руля станет. Что же мудреного, если наткнется на что-нибудь? С Миссисипи шутки плохи. Жалеют заплатить сорок или пятьдесят долларов хорошему лоцману, вот в чем вся беда!

- Это не совсем справедливо, - заметил фермер. - Дело в том, что в лоцманы нанимаются люди, вовсе не знакомые с рекой; они клянутся, что изучили ее в тонкости, а в сущности пускаются наудачу… Пронесет Бог, хорошо, и получай большие деньги; не посчастливится - что же, плавать мы, разумеется, можем, до берега доберемся, а остальные там пропадай!

- Всякое бывает, конечно, - произнес блузник с презрительною усмешкой.

- Вы говорите о лоцманах? - вмешался в разговор маленький, сухощавый, седой человечек со странно бегавшими серыми глазками. - Не о том ли именно лоцмане, который был у меня в руках и мог бы служить образцом для врача-специалиста, интересующегося переломами? У него были сломаны четыре ребра, рука пополам, затылок раздроблен… И человек все же был жив! Я старался поддерживать в нем эту жизнь целый час, но он так кричал…

- Было бы человечнее дать ему поскорее умереть, - перебил фермер.

- Этот несчастный пострадал при взрыве котла на пароходе «Генерал Броун», - сказал адвокат. - До пятнадцати человек было убило при катастрофе…

- Да, и были еще презанимательные раненые, - перебил опять маленький человек, - у одного негра голова висела всего на лоскутке кожи; у одной женщины…

- Избавьте от этих подробностей! - прервал его фермер, морщась. - Они отобьют у нас аппетит.

- Извините, но они имеют громадную важность в научном отношении, и я могу вас уверить, что берега Миссисипи драгоценны по части изучения трупов и ран! Так, например, близ Виктории, на слиянии двух рек, можно ежедневно находить трупы. У одного из них на бедре…

- Да замолчите, черт вас возьми! - крикнул с бешенством человек в блузе. - Я часто видел кровь и не неженка какой-нибудь, но терпеть не могу этих хладнокровных рассуждений о страданиях человеческих! Сердце воротит от ваших речей!

- Ладно, ладно! Не стоит и слов терять с подобными вам людьми! - закричал в ответ ему странный человечек, нахлобучивая шляпу и выбегая за дверь. - Понятия ни о чем не имеете.

- Это кто же, доктор? И практикует он? - спросил фермер с любопытством.

- Собственно, он вовсе не врач, - отвечал адвокат. - Но все зовут его доктором потому, что у него страсть говорить о ранах, трупах, хирургических операциях. Обращаться же к нему как к врачу могут разве только изредка эмигранты, по ошибке. Он скоро отправляет их на тот свет и сохраняет их трупы в спирте, составляя таким образом то, что он называет своим музеем. Он ворует даже головы покойников с кладбища с этой целью…

- Можно ли поверить, что человек находит удовольствие в подобном занятии! - воскликнул фермер.

- У него своего рода мания, - продолжал адвокат. -

Живет он одиноко, в лесу, неподалеку от города. Навещают его там разве только волки и коршуны.

- Скажите, кстати, правда ли все, что рассказывают о «линчистах»? - спросил фермер недоверчиво. - В газетах было описание одной их расправы с методистским проповедником, которого они будто бы сожгли живьем. Не верится что-то… Неужели законные власти оставили бы безнаказанными такие поступки?

- О! - воскликнул человек в блузе. - Что ваши суды против людей, которые берут на самих себя исполнение правосудия? Законы хороши для старух и детей, верящих канцелярским писакам, а каждому надо самому стоять за себя в такой стране, где суд - плохая защита! Суд Линча - правильный суд!

- Нет, я другого мнения, - возразил фермер. - Наше законодательство поставило Соединенные Штаты на ту высоту, которую они занимают. Долг каждого гражданина уважать однажды признанную власть. Я не спорю, что совершается много преступлений, избегающих законного возмездия, но всякий американец должен свято чтить законы, потому что они обеспечивают нашу свободу… Однако становится поздно; мне надо поторопиться, чтобы поспеть до ночи в Кильби.

Он простился со своими собеседниками, сел на лошадь, привязав к луке два мешка с деньгами, и поехал рысью из города, направляясь к лесу, расстилавшемуся к северу от Елены.