Он проснулся на их супружеской кровати полностью одетым. В глаза ударил луч утреннего света, пробившийся в щель между занавесками. На часах было 6:27; он поспал всего полтора часа, потому что оставался рядом с Дрей до тех пор, пока вышедшая в ночную смену медсестра не выгнала его, устав намекать на правила посещения. Он лежал неподвижно; к его губе прилипла нитка. Он вспоминал события минувшей ночи. Фары его машины, освещающие лицо Дэна. Пять мотоциклов, дружно рванувшиеся с места, разбрызгивая грязь. Волосы Дрей, рассыпавшиеся по изголовью каталки, как будто она упала туда с большой высоты.

Отчаяние охватило его, и на мгновение он подумал, что не сможет пошевелиться.

«Вставай».

Он поднял голову.

«Прими душ. Позавтракай».

– Я не голоден, Дрей.

«Мне все равно. Мы делали все это раньше, и сейчас ты сможешь сделать то же самое. Я уверена».

Тим напряг мышцы пресса и сел, опустив руки на колени. Через несколько минут он поднялся и принял душ. Потом, окруженный вьющимися струйками пара, подошел к зеркалу и уставился на свое отражение. В чертах его лица не было той смазливости, которая служила верой и правдой его мошеннику-отцу. Тима отличала та неброская привлекательность, которая так необходима тайным агентам. Сейчас его черты были расплывшимися, невыразительными. Он приказал себе вытереться и через секунду повиновался.

Стоя над кухонной мойкой, он заставил себя проглотить горсть овсяных хлопьев, запив их водой. Вода тонкой струйкой текла из крана, и он, как всегда, начал мучаться, пытаясь его закрыть; полностью перекрыть кран можно было только под каким-то определенным углом, известным одной Дрей. Каждый раз, когда звонил телефон, его сердце начинало колотиться: вдруг это звонят сказать, что его жена умерла. Но каждый раз звонили не из больницы. Командный пост. Рекламный агент телеканала Лос-Анджелес Таймс. Медведь.

Тим заглянул в детскую. Они с Дрей терпеливо отскабливали и перекрашивали кроватку Джинни, но все же не решились оставить этот символ скорби. Они поставили ее на полку в гараже, и сюда купили новую – светлую и забавную. Он перевел взгляд с пустой кроватки на дверь в их спальню и подумал: «Что же происходит с моей семьей?»

Он вернулся в спальню, вынул из тайника «Смит-энд-Вессон» и вложил его в поясную кобуру на правом боку. Затем пристегнул ремнем к лодыжке спецназовский «Сиг-Сауэр Р226» – для подстраховки. Спрятал ключ от наручников под часы на руке, чтобы можно было быстро освободиться, если возьмут в заложники, – предосторожность, о которой он не забывал после пребывания в чулане секты в прошлом апреле. Перед уходом заправил кровать по-армейски, подоткнув углы, и натянул покрывало с четырех сторон.

Его звезда судебного исполнителя лежала на кухонном столе рядом с бумагами – здесь он бросил ее вчера, когда плелся к кровати. Раньше этот символ был ему необходим, а сейчас носить его не хотелось. Он задумчиво посмотрел на посеребренный кусочек латуни. От любви до ненависти – один шаг, если не сказать больше.

«Возьми, ты должен носить этот значок. Помни о долге».

Он положил звезду в задний карман. Чувствовать ее было неприятно.

Тим раскрыл верхнее досье, и с фотоснимка на него уставился Дэн Лори. Бесцветные глаза, похожие на камешки. Широкий, как у рок-певца, рот. Прямые черные волосы на висках. Тим не двигался с места, пока солнце медленно карабкалось по сосновой мебели фирмы «Хартли», и его бледный свет придавал кухонным стенам серый оттенок.

Он спокойно сказал в эти плоские глаза – едва слышно, почти про себя:

– Молись, чтобы она осталась жива.