«Итак, родилась я в 1923 году в польском городе Белостоке в интеллигентной еврейской семье». Маленькая Эстер. 1923 г.
«В Польше с каждым годом ширился и усиливался антисемитизм, но мы в Белостоке знали об этом только из газет и по рассказам приезжих. У нас евреи составляли как бы государство в государстве — у еврейской общины был свой выборный совет, свой бюджет».
Довоенный Белосток. Католический костел Успения девы Марии
Православный собор.
У фонтана на рыночной площади
Бедная улочка в еврейском квартале.
«Тут я хочу отметить, что в стотысячном городе, каким был Белосток, евреи составляли около половины населения — здесь были еврейская больница, еврейский детский приют и дом престарелых, целая сеть частных школ-семилеток с преподаванием на идише или на иврите, частные же гимназии, в нескольких из которых преподавание велось на польском языке, в одной на идише и в одной на иврите; именно в последней училась я». Эстер — седьмая слева в верхнем ряду. 1932 г.
«Я очень надеялась, что познакомлюсь там с Янушем Корчаком, чей «Король Матиуш Первый» был тогда моей любимой книгой. Каково же было наше с тетей разочарование, когда вместо Корчака нас встретил никому в ту пору не известный Игорь Неверли, его секретарь и фактический редактор еженедельника. Кто мог предвидеть, что спустя годы Неверли станет известным писателем, а я — переводчицей польской литературы». Януш Корчак. Конец 1920-х гг.
Игорь Неверли. 1960-е гг.;
Книги И. Неверли в переводах Э. Гессен.
«Итак, я училась в еврейской гимназии, где все преподавание шло на иврите. Туда записал меня отец, несмотря на возражения мамы, предпочитавшей для меня ее гимназию с преподаванием на идише». Урок физкультуры у девочек.
Эстер — четвертая слева во втором ряду. 1933–1934 гг.
«Мы в своей лишенной лицензии гимназии сдавали в один день все предметы программы. Не помню точно, сколько их было, но, во всяком случае, не меньше десяти. Это была настоящая пытка, меня до сих пор бросает в дрожь при воспоминании о тех проклятых экзаменах». Эстер — вторая слева в верхнем ряду. Второй слева в нижнем ряду — Боря Каплан. 1937 г.
Эстер (вторая справа) с однокласницами в Белостоке. 21 мая 1937 г.
«Нора Ней, дочь Неймана, разорившего моего отца, долгие годы испытывала, должно быть, чувство вины». Конец 1930-х гг.
«Хайка Гроссман — бывшая белостокская подпольщица и партизанка, а в Израиле — видная общественная деятельница, член Кнессета». Конец 1930-х гг.
Эстер (справа) во дворе гимназии с Эстер Гинзбург. 1937 г.
Брок-над-Бугом. Эстер — справа, вторая слева — Хайка Аронсон. 1937 г.
Эстер (четвертая справа) прогуливает школу и встречается с ребятами из «Ха-шомер ха-цаир». Справа от нее — Яков Маковский, которому удалось выпрыгнуть из поезда, идущего в Треблинку. 1938 г.
«Между тем время шло, и вот наступил роковой 1939 год. Я перешла тогда во второй класс лицея и, начнись война годом позже, успела бы, как было задумано, уехать учиться в Иерусалимский университет, и тогда вся жизнь моя и моих родителей сложилась бы совершенно иначе». Эстер Гессен с родителями и друзьями. Белосток, конец 1930-х гг.
«Никто тогда не знал о пакте, заключенном между Молотовым и Риббентропом, но было ясно, что обе армии — немецкая и советская — действуют вполне согласованно. Разногласия, как оказалось, возникли только в вопросе о Белостоке». Карта советско-германского раздела Польши из британской периодики 1939 г.
«В конце концов обе стороны, немецкая и советская, договорились относительно Белостока, немцы ушли, уступив место Красной армии. Советские солдаты появились в городе еще до ухода оттуда частей вермахта, и толпы горожан, вышедших на улицы, с изумлением наблюдали, как приветливо те относятся друг к другу, как спокойно и беспрепятственно, на глазах у бойцов и командиров Красной армии, немцы вывозят из города все что их душе угодно». Сентябрь 1939 г.
«Новые хозяева начали постепенно, но решительно устанавливать свои порядки». Костел Св. Роха в Белостоке. На соборе еще крест, но рядом уже красные знамена, звезды и надпись на идише. 1939 г.
«Так или иначе, но в одну из ночей всех записавшихся на возвращение в родные места повытаскивали из постелей и повезли. Но только не на запад, а на восток. На поселение». Депортация. 1939–1941 гг.
«В последних числах июля, провожаемая взволнованными родителями и возбужденными подругами и друзьями, я села в поезд. До Москвы, с пересадкой в Минске, добралась без приключений». Вокзал в Белостоке. Начало 1940-х гг.
«Даже не пытаясь сдерживать слезы, я ходила по улицам, которых не видела двадцать два года, и практически все узнавала и вспоминала, пока мы не добрались до территории бывшего гетто. Там, как мне объяснили прохожие, при немцах все было разрушено, а после войны отстроено заново».
Евреи гетто под присмотром немецких охранников демонтируют памятник Ленину перед дворцом Браницких. 1941 г.
Эксгумация на месте массового захоронения жертв гетто. После 1944 г.
Центр послевоенного Белостока. 1961 г.
Еврейское кладбище на окраине города. 1970-е гг.
«Я никогда не была в таком огромном городе, никогда не видела метро, на котором надо было ехать с Белорусского вокзала в Сокольники, где находился ИФЛИ, и не знаю, как бы я с этим справилась, если бы не дружелюбие прохожих». Здание ИФЛИ. Конец 1930-х гг.
«В ИФЛИ собралась молодежная интеллектуальная элита того времени. В частности, там учились многие известные впоследствии поэты: Павел Коган, Сергей Наровчатов, Давид Самойлов, Семен Гудзенко, Юрий Левитанский и другие. Двое последних жили, как и я, в общежитии, и мы дружили». На фото в центре Семен Гудзенко и Юрий Левитанский. Венгрия, март 1945 г.
«Помню, как однажды, когда я стояла в такой очереди, к нам подошел профессор Радциг, читавший курс античной литературы, и стал нас уговаривать: «Товарищи студенты, ваша очередь подойдет еще не скоро, не бойтесь пропустить. Предупредите тех, кто стоит за вами, и пойдемте со мной послушать лекцию. Очень вас прошу»». Профессор С. И. Радциг. 1950-е гг.
«Наконец я добралась до Бийска. Этот город со стотысячным населением на реке Бие был конечной станцией, здесь железнодорожные пути обрывались. И приходил туда всего один поезд в сутки». Бийский горсовет. 1930-е гг.
«…и тут оказалось, что ИФЛИ больше не существует. Его присоединили к Московскому университету, где до той поры не было ни философского, ни филологического факультетов. Ну и мы автоматически превратились в студентов МГУ». Эстер Гессен — выпускница Московского университета.
«Саша с грустью смотрел на него своими огромными карими глазами, и моя мама, приехавшая уже к тому времени из Сибири, сказала: Смотрите, доктор, в этих глазах видна вся мировая скорбь еврейского народа». С сыном Сашей. 1945 г.
«Я шла по указанному адресу, меня приветливо встречали, расспрашивали о моих квалификациях, обещали работу. После чего я заполняла анкету и вместе с заявлением и резолюцией начальника соответствующего отдела сдавала ее в отдел кадров. Ну а через несколько дней, когда я приходила за ответом, мне говорили, что произошло недоразумение, обещанное мне место не освободилось, никаких вакансий нету. Я была в отчаянии, тем более что в это же время и, разумеется, по этим же причинам уволили с работы мою маму».
Эстер. 1953 г.
Эстер с мамой и Сашей на ВДНХ. 1953 г.
«Вернувшись из лагеря в возрасте семидесяти восьми лет, мой свекор решил, что, поскольку времена изменились, да и он уже свое отсидел, ему можно вернуться к любимому делу и снова начать писать. Он всю жизнь увлекался Пушкиным, прекрасно знал его творчество и теперь, получая пенсию и имея много свободного времени, начал ходить по библиотекам и архивам, ездил в поисках архивных материалов в Ленинград и спустя пару лет, разменяв уже девятый десяток, опубликовал свою первую книгу о Пушкине «Набережная Мойки, 12». А. И. Гессен. Фото 1970-х гг.
Две бабушки Маши Гессен: Эстер Гессен (справа) с Розалией (Рузей) Солодовник. 1961 г.
«Сергей, в отличие от Бориса Гессена, был русским. Более того, он происходил из семьи православных священников, его отец был протоиереем. А иметь такого отца было в первые десятилетия после революции не лучше, чем потом — быть евреем». Эстер со вторым мужем Сергеем, дочкой Леной и сыном Леней. 1968 г.
«Саша ждал разрешения более полутора лет, что тогда было отнюдь не редкостью. Они уехали только в феврале 1981 года. Мы прощались в полной уверенности, что это навсегда, что больше уже никогда в жизни не увидимся».
Вся семья еще вместе. Стоят: внучка Маша, дочка Лена. Сидят: сын Леня, внук Алеша, Эстер, внук Костя, сын Саша. Москва, 1981 г.
«Мне уже за семьдесят, сижу без работы. Редакция, где я трудилась сорок с лишним лет, умерла естественной смертью, а поскольку я привыкла за все эти годы проводить достаточно много времени за пишущей машинкой, то мне подумалось, что, может быть, стоит записать, хотя бы для детей и внуков, кое-что из моих воспоминаний». Эстер Гессен. 1997 г.
Обложка первого издания книги воспоминаний Эстер Гессен на польском. Варшава, 1998 г.
«Окончив учебу, Маша стала довольно популярной журналисткой и, если не ошибаюсь, в 1991 году приехала по каким-то своим профессиональным делам в Москву. С той поры она старалась посещать бывшую родину как можно чаще и в финале решила, что жизнь в США несравненно скучнее, чем в России, где то и дело происходят захватывающие события, и восстановила свое российское гражданство». Обложки книг Маши Гессен, посвященных двум бабушкам. 2000-е гг.
«Уже больше шестидесяти лет я провожу каждое лето в Подмосковье, в пяти километрах от аэропорта Шереметьево. Дача без самолетов кажется мне и не дачей». Aвгуст 2013 г.