Почему я занимаю Номер Девять – долгая и не очень поучительная история. Когда-то давным-давно люди моего покойного отца владели землей, на которой была построена Даунинг-стрит, и хотя ПЕВ отхватило себе большую часть этой земли, они так и не смогли заграбастать дом, который, благодаря некой упрямой прихоти Боксов, остался у нашей семьи в бессрочном владении. И теперь Номер Девять – мой, как последнего в роду. Мне больше всего хотелось бы избавиться от этого места, но условия наследования весьма строги, поэтому вечно бедствующий старый Люцифер более-менее занял три комнаты на первом этаже одного из самых представительных домов в Лондоне. Оставшееся бессмысленно громадное сооружение разваливалось, пылилось под тканью, тихо гнило и, по всей видимости, собиралось оставаться в таком состоянии, если только я не начну продавать больше картин. С положительной стороны – весьма удобно для города.

Я проснулся и понял, что лежу полностью одетый на покрывале, а вокруг меня валяются документы, касающиеся пропавшего Дурэ и покойных профессоров Саша и Вердигри. Должно быть, я задремал от обилия данных или обилия гашиша – не могу вспомнить точно.

Я собрался было позвать своего слугу Топола, как вдруг вспомнил, что он три недели назад поймал спиной пулю на платформе южного направления сербской железнодорожной станции (видите, никаких серебряных портсигаров). Я глубоко вздохнул. Мне очень не хватало старого Топола, и его гибель поставила меня перед прискорбной необходимостью поиска нового камердинера. Я достал из жилетного кармана самовыдвигающийся карандаш и накорябал на манжете «Нужна помощь» – эдакий aide memoir [11]Узелок на память (фр.).
. Будем надеяться, моя прачка не решит, что это отчаянная мольба похищенной наследницы, спрятавшей послание на моем вечернем платье.

Камердинер – это одна из привилегий работы, хотя Джошуа Рейнолдс, похоже, особо не торопился обеспечить меня новой прислугой. Если ситуация не изменится к лучшему, я окажусь лицом к лицу с пугающей перспективой заставить Далилу полоскать мое исподнее.

Готовясь к походу в турецкие бани, я принял ванну и послал одному из своих приятелей записку, в которой изъявлял желание, чтобы он присоединился ко мне. Вышеозначенный приятель – невероятно красивый и неизменно веселый молодой человек по имени Кристофер Чудоу. Взглянув на него, вы бы наверняка решили, что он – один из тех людей, что путешествуют по миру в морских бушлатах и обзаводятся полуостровами, названными в их честь. На самом же деле он был одним из самых известных портретистов Англии и обладал, по общему мнению, невероятным терпением и изысканностью мазка. Он не был рожден в достатке – он сам заработал свое состояние (только представьте!), а бездна, что пролегала между нашими финансовыми положениями, привела к чему-то вроде тлеющей обиды, которая, как известно, лишь подогревает крепкую дружбу. Из-за своего нынешнего положения он оброс множеством связей, и я решил, что он может знать что-то о моих пропавших профессорах.

Летний день был ярок как факел и отупляюще влажен. Я с трудом заметил атмосферную разницу между экстерьером и интерьером бань на Уигмор-стрит, где я через некоторое время и оказался.

Белобрысый и восторженный, как щенок Лабрадора, Кристофер Чудоу выскочил из клубов пара и в знак приязни треснул меня по спине.

– Бокс, старина! Как ты? Я бы сказал, что ты чрезмерно отощал. Ты ешь нормально?

Я уселся на теплый мрамор неподалеку.

– Ты не первый интересуешься.

Кристофер вытянул перед собой длинные ноги, и белое полотенце аккуратно натянулось вокруг талии, как отглаженная скатерть.

– Тут есть чай? – закричал он, приглаживая локон мокрых светлых волос. – Чаю мне.

Его лицо уже начало краснеть от пара – он щелкнул пальцами с уверенностью прирожденного капитана команды и сел, подогнув одну ногу, массивный и внушительный, как Марс Веласкеса (куда-то сунувший свой шлем). Рядом с его фигурой моя смотрелась исключительно чахло.

Мы пили из маленьких чашек сладко пахнущий чай, принесенный нам огромным турком, и весело общались (или попросту сплетничали, если вам угодно) о напыщенных и бесталанных художниках, которых ценили выше нас. Лишь иногда для разнообразия мы разносили в пух и прах чью-нибудь репутацию.

– Кстати, – вдруг сказал Чудоу. – У меня будет прием. Или бал, выражаясь высокопарно. В честь возвращения Персефоны, богини лета. Может, придешь? Или ты нарасхват?

– Я собираю приглашения на каминной полке, за бюстом покойной Королевы. И, боюсь, вскоре Ее Величество свалится в камин. Но я никогда не пропускал ни один из твоих приемов, Кристофер. Надеюсь, там будет буйство плоти?

– Я на это очень рассчитываю. Может, приглашу парочку барышень из своего класса.

– Класса?

– Я разве тебе не говорил? Я веду уроки для дам в одном из институтов механики в Челси. Еженедельно. От меня не требуется никаких усилий – выгода меж тем наличествует Может, тебе стоит сделать то же самое?

Я откинулся назад и оперся на ладони.

– Выгода, говоришь? Дай угадаю, – задумчиво сказал я. – Во-первых, хм, да, это позволяет тебе регулярно общаться с той породой ленивых богачей, которые могут заказать тебе картины.

– Великолепно.

– Дальнейшее улучшение твоей и без того увенчанной лаврами репутации, – сказал я, глубокомысленно глядя в потолок, под которым клубился пар. – Во-вторых, подобные клиентки бывают весьма привлекательны и представляют собой легкую добычу.

Чудоу расхохотался.

– Да ладно тебе, Бокс.

– В-третьих, это позволяет тебе вернуться в общество, поощряя артистические наклонности тех, у кого нет и доли твоего таланта. – Я широко улыбнулся. – Конечно, все эти преимущества я расставил в соответствии с приоритетами.

– Твоя аргументация просто безупречна, Бокс, – усмехнулся Чудоу. – Я разрешаю одновременно заниматься лишь двенадцати леди, – сказал он. – Возможно, основная причина в том, что тогда это все слегка напоминает шабаш.

– И ты в роли главного демона?

– Именно. Они пьют чай, болтают и млеют от твоего покорного слуги, потом мои ученицы усаживаются за работу, премерзко корябая углем на бумаге все, что я ставлю в центр комнаты. Кажется, мои уроки являются для них единственным светлым пятном в существовании.

Я кивнул банщику, который подошел к нам с латунной чашей, полной холодной воды. Я ополоснул лицо и провел рукой по волосам.

– Да ты просто свет в оконце, Чудоу! – воскликнул я. – Почему же этот балбес Холман Хант так и не сделал твой портрет в этом своем отвратительном стиле? – Чудоу довольно хмыкнул. – Кстати, о картинах, – продолжал я. – Тебе не доводилось писать некого ученого мужа по фамилии Вердигри?

Чудоу на мгновение задумался:

– Кажется, доводилось. Такой огромный толстяк. И глаза слишком широко поставлены, как у камбалы. Припоминаю, говорили, что он пропал. И еще какой-то его приятель, по фамилии Саш.

– Я тоже что-то подобное слышал.

– Но про другого я почти ничего не знаю. Кажется, обоих хватил удар или что-то вроде. А ты пытаешься что-то раскопать?

Я пожал плечами. Из всех моих друзей только Чудоу догадывался о моей «другой жизни», но даже он считал, что это всего лишь хобби чересчур усердного сплетника.

– Геологи, насколько я знаю, – сказал я наконец.

Чудоу кивнул:

– Старые кембриджские приятели. Вердигри умер на следующий день после Саша. Подозрительно это все.

– Жизнь полна совпадений.

– Говорят, да, – рассмеялся Чудоу. – Ты считаешь, что эти события как-то связаны? Посмотрим, что мне удастся разнюхать.

Мы немного посидели в тишине, впав в оцепенение от удушающей жары, царившей в парилке. Со временем пар рассеялся, открыв зеленые с красным мозаичные своды. Бани были наполнены шумом: шипение угля, далекие всплески – это посетители ныряли в бассейн, – тяжелые вздохи тучных красномордых джентльменов в полотенцах, обмотанных вокруг больших животов, как пеленки.

Потом Чудоу улыбнулся, выпятил нижнюю губу, похлопал меня по колену и встал.

– Вернусь через минуту. Зов природы.

Я посмотрел, как он удаляется сквозь клубы пара, – и настолько увлекся тем, как большая тяжелая капля пота стекает у меня по лицу, что почти пропустил момент, когда жилистая рука неожиданно схватила меня за глотку.

Судорожно хватая воздух ртом, я вцепился пальцами в руку нападавшего. Попытался было встать, но противник, обладавший недюжинной силой, потащил меня назад. Я ударился спиной о скользкие мраморные ступени, и на минуту в голове у меня помутилось.

– Подлец! – прошипел голосу меня над ухом. – Мерзавец!

Что ж, меня, бывало, награждали именами и похуже. Я резко повернул голову вбок, пытаясь рассмотреть нападавшего, но сквозь облака пара видел только блестящую плоть и два широко открытых глаза, полных ярости. Его рука все крепче сжимала мое горло.

Я пнул латунный тазик, в отчаянной попытке привлечь внимание других посетителей, но мой противник со скоростью молнии потащил меня к пустующей нише. Полотенце соскользнуло с талии, и я почувствовал, как мои ягодицы скользят по полу.

Я неистово захрипел. Может, хоть один из этих пожилых джентльменов, скрытых от меня пеленой пара, услышит и поднимет тревогу? Но красная рука с волосатыми костяшками уже запечатала мне рот. Я был совершенно беспомощен. Соленый пот щипал мне глаза.

– Вот так-то, злодей! Я до вас добрался! – От него разило табаком.

Я сидел на полу в полном смятении. Но в момент практически полного поражения я таки сумел вырвать себе шанс на победу.

Использовав вес грубияна себе на пользу, я подвинулся к нему и со всей силы заехал локтем в солнечное сплетение.

Он удивленно вскрикнул, обмяк на плитках пола и моментально ослабил свою железную хватку. Именно' этого я и ждал.

Вскочив на ноги, я развернулся и ударил его ногой в горло, выполнив батман с грацией танцора – пусть так считаю один я.

Он поднял руки к адамову яблоку, но я не собирался давать ему передышку, и замолотил его кулаками по лицу, а затем, схватив за мокрые волосы, ударил лицом об стену.

– В чем дело? – задыхаясь, спросил я. – Что вам от меня надо?

Теперь я увидел своего обидчика целиком – огромное волосатое существо средних лет с длинными напомаженными усами и красным, как кирпич, лицом. Где же я видел этого волосатого ублюдка? Может, в уголовных архивах венецианской полиции? Или он был одним из братства слепых ассассинов, которые поклялись отомстить мне после Дела о Прусских Мучениках?

Глаза, налитые яростью, неотрывно смотрели на меня. Зарычав, он набычился и бросился вперед. Я быстро отступил в сторону, но он обхватил меня за талию, и мы оба ввалились обратно в главный зал.

К тому моменту нас, разумеется, уже заметили. Пока мы катались, скользя по мокрому полу, я смутно различал белые полотенца, багровые лица и раскрытые от удивления рты. Турок, который принес чай, прыгал вокруг нас, размахивая руками, как рефери на боксерском поединке.

– Мы не можем… обсудить это… как джентльмены? – просипел я.

Обидчик мой выпрямился и засадил было мне кулаком в лицо. Я неуклюже сделал шаг в сторону, скользя по полу.

– Джентльмен? Вы? – сплюнул он.

Лицо бедного турка у его локтя превратилось в скорбную маску.

– Пожалуйста! Прошу вас, господа! Если у вас какие-то дела, завершите их в…

Больше он ничего не сказал, потому что мой противник быстро ударил ему правой под смуглую челюсть, и турок рухнул на пол, как мешок с углем.

Я ободрал кулак о скулу нападавшего.

– Боже! – возопил я, облизывая костяшки пальцев.

Он прищурил от боли один глаз и снова накинулся на меня.

– Люцифер Бокс! Ха! Ужель давали когда-нибудь мошеннику более уместное имя? Вы просто дьявол, сэр. Сам дьявол!

Я пригнулся, избежав удара кулаком, и умудрился нанести ему неплохую плюху сбоку. Противник мой зашатался и почти упал на предательский пол.

– Светоносный, уверяю вас! – закричал я. Кровяное давление мое поднялось вместе с кулаками, пока я описывал круги вокруг него. – Да Люцифер был самым ярким и самым прекрасным из всего сонма ангелов. Пока это дряхлое божество не иззавидовалось и не изгнало его!

В ответ на мою реплику он зарычал и исхитрился с тошнотворной силой двинуть меня по ребрам.

Закричав от боли, я упал – в легких не осталось воздуха. Мои колена ударились об пол с треском переломанной птичьей вилочки.

Он подошел ко мне и схватил меня за волосы.

– Светоносный! Что вы принесли моему дому, кроме несчастья и позора. Ей-богу, сэр, я не успокоюсь, пока не вышибу из вас дух!

Я ошарашенно помотал головой:

– Кто… кто вы?

Он насмешливо улыбнулся – его усы теперь свисали, огибая красный рот, как у китайца.

– Я Мопсер, сэр. Майор Страннопут Мопсер.

– А, – только и сказал я.

– И моя дочь… вы обесчестили мою малютку Авриль, вы разрушили ее жизнь.

Я вздрогнул, когда он туже прихватил мои волосы. Воспоминания нахлынули на меня, как холодная вода из латунного тазика турка. Прием несколько месяцев назад. Бледноликие поэты, потрепанные художники – великолепные отбросы богемной лондонской жизни. И девушка. Девушка с собачьей фамилией и телом богини. Авриль Мопсер. Я помню балкон, лунный свет, шепот и что-то очень неприличное в рододендронах.

А теперь – ее папаша. Он поднял огромный кулак, отвел его назад. Я затуманенным взором смотрел, как кулак летит мне в лицо.

Потом раздался странный громкий лязг, и Мопсер рухнул на пол: его потухшие глаза закатились, а голова обмякла, как у тряпичной куклы.

Я поднял голову и увидел своего друга, который стоял над бесчувственным майором, в его правой руке все еще звенел чеканный турецкий чайник.

– Чудоу… – простонал я.

– Именно так, черт побери! – воскликнул он, взяв меня за руку и помогая подняться.