Пролог

Жил-был однажды Аршак Змрян, и было ему четырнадцать лет. И сел он в летний день на самолет и прилетел из Еревана в Москву. Когда-нибудь он вспомнит, что из этого вышло, а пока эту историю расскажу вам я…

 

Родня

Аршак объявился у своего московского дяди в разгар очередной семейной свары. Явление племянника, которому по всем резонам полагалось быть далеко за Кавказским хребтом, придало разговору между дядей и тетей дополнительную остроту.

Дядина родная сестра предупредить о скоропалительном вылете не успела, телефонная связь, как всегда, барахлила, но самочувствие Аршака от нервозного дядиного приема и тетиных вздетых бровей не испортилось. Он с большим удовольствием съел тарелку вежливо предложенных щей, не отказался от добавки и за чаем рассказал, как сидел в аэропорту — не то плохая погода, не то самолетов не хватало.

— Да, — сказала тетя Зина, — это мы знаем. Недавно у нас три человека жили пять дней. Туман, понимаешь! Гостиница, понимаешь… — Она смерила дядю взглядом, определила его чрезвычайную ничтожность и удалилась на кухню.

Дядя ушел за ней. Оттуда понесся сковородный лязг, захлопали дверцы холодильника и стенного шкафа, а невразумительное бурчание дяди забивалось приглушенными, но внятными кликами тети Зины: «Но позвонить-то, позвонить можно было!» Снова дядино бур-бур-бур, и тетя Зина уже в полный голос: «Да что ты мне объясняешь?! Я все понимаю, но у нас не постоялый двор…»

Аршак развалился на диване и думал о том, что дядя, наверное, расписывает тете обстоятельства его прилета. Считалось, что он еще маленький и не подозревает о новых затеях матери. Он как бы еще не догадывается о том, что долгий и тоскливый роман с сослуживцем, тихим и тоскливым Жирайром Аветисовичем, близится к торжественному тоскливому финалу с музыкой и шампанским. И они, ха-ха, не хотят травмировать малолетку. Аршак с сочувственной иронией относился к затянувшейся дружбе своей тридцатичетырехлетней матери и сорокапятилетнего, но бездетного вдовца. А пока он здесь осваивается, дома у него, вероятно, созревает новый член семьи, почти родитель.

Отца своего он не помнил. Судя по невнятным всхлипам матери, его увела из семьи лучшая подруга. Все его поползновения встретиться с сыном жестоко пресекались. Когда Аршаку было лет пять, незнакомый мужчина пытался с ним заговорить на улице. Маленький Аршак испугался и убежал. Возможно, это был случайный прохожий.

Аршак помнил дядю по его редким наездам в Ереван. Тетя Зина тоже приезжала, но один раз и давно. Судя по всему, у дяди в семье вечный облом, но это не повод, чтобы хлопать дверью — деться все равно некуда, это раз, билет обратно куплен, так что дней десять родственники потерпят, это два. Ну а то, что тетя недовольна его прилетом, так и

ладно. Про буйный нрав и крутой характер тети Зины среди ереванской родни ходили легенды, а про концерты, которые она учиняла, случайные гости-свидетели рассказывали, закатывая глаза от сладкого ужаса.

А еще Аршак знал: здесь имеется двоюродный брат, почти старик — двадцать лет, и двоюродная же сестра, кажется, на год старше Аршака. Они не встречались, так уж получилось. Брата зовут Михаилом, а сестру Кларой. Брат учится и работает, а сестра только учится, но зато в музыкальной школе.

Незаметно для себя он задремал, а когда открыл глаза, то обнаружил в комнате высокого светловолосого парня, сидящего перед включенным телевизором.

— Ты смотри! — хлопнул кулаком по колену парень. — Верный голешок прокакали!

И, не оборачиваясь, протянул Аршаку длинную руку:

— Михаил.

— А меня Аршак зовут.

— Эт-то хорошо, — произнес Михаил и надолго замолчал.

Потом был ужин и роскошный чай. У тети Зины вдруг

улучшилось настроение. Она испекла торт, все накладывала на тарелки, смотрела жалостливо и кивала сочувственно на любые слова гостя.

— Как будем размещаться? — спросил Михаил.

— Как обычно, — ответил дядя. — Ты на второй этаж, Аршак на твое место.

В маленькой комнате стояли нары, давно сколоченные дядей с большим вкусом и размахом — взрослый мог разместиться. Нарами дядя гордился и при случае демонстрировал гостям.

— Вы что ребенка мучаете?! — вздрогнул Аршак от истошного крика тети Зины. — Он же на стуле спит, а вы лясы точите!

Михаила тут же унесло в соседнюю комнату, а когда гость, неудержно зевая, добрел до нар, они уже были застелены.

— А куда же Клара? — вежливо спросил он. — Может, я где-нибудь на раскладушке лягу?

— Клара… Клара, видишь ли, сейчас у своей тети живет, рядом с музыкальной школой, — пояснил дядя, копаясь в платяном шкафу. — Так, понимаешь, ей удобнее, ближе.

— Ну да, — подтвердил, хмыкнув, Михаил, — а то еще, не дай бог, по дороге пальчик ушибет.

Аршак повернулся на бок и закрыл глаза. Тут он представил себе двоюродную сестру Клару: возникло унылое существо с постным лицом, косичками, длинным уродливым платьем до пят, но с огромной скрипкой, прижатой к худому подбородку. Существо взмахнуло смычком, откуда-то из раскрытого окна радио слабо отозвалось полночными курантами. И Аршак мгновенно заснул.

Ночью третий стакан чая дал о себе знать. Аршак сел и легонько стукнулся головой о второй этаж нар. Крякнул, сориентировался в полумраке и побрел, держась за стену. Нашел нужное помещение, вошел, отдал лишнюю жидкость унитазу, вышел и остановился, прислушиваясь.

На кухне опять что-то брякало и хлопало. Не спится тете Зине, подумал Аршак. Пойти рассказать ей про ереванские дела, может, легче станет?

Но там орудовала не тетя Зина. У раскрытого холодильника присела крупная рыжеволосая девица в кожаной куртке с металлической окантовкой. Она брала подряд банки, пакеты, свертки и накладывала в большой пластиковый мешок. Заметив в дверях Аршака, подмигнула ему.

— Вы кто, — вежливо спросил Аршак, — воровка?

Девица выпрямилась, обнаружив тем самым, что на голову выше его, хлопнула дверцей холодильника и взяла с подоконника шлем.

— Нет, я не воровка. А ты, как я погляжу, мой армянский братец, — констатировала она. — Добро пожаловать. Как эти, — кивок в глубину квартиры, — все грызутся? Тотальный привет!

С этими словами она вышла в коридор. Через секунду громко бухнула входная дверь, и почти тут же под окнами началась пальба. Аршак бросился к окну и со второго этажа разглядел в свете ртутного фонаря над подъездом, как девушка легко вскочила на мотоцикл и рванула с места, а за ней еще несколько машин с ревом исчезли в темноте, оставив за собой шлейф дыма и чей-то протяжный мат с верхних этажей.

Образ девочки со скрипочкой несколько потускнел. Аршак зевнул и пошел спать дальше.

 

Двор

Утром следующего дня он обнаружил себя в пустой квартире. На кухонном столе лежали ключ и записка, а рядом кастрюлька с гречневой кашей. Записка излагала правила обращения с барахлящим замком и умоляла, уходя, все обесточить, обезводить и обезгазить.

Аршак вывалил кашу в большую и глубокую тарелку, посыпал сахарным песком и залил холодным молоком, пакет которого случайно уцелел после налета юной скрипачки.

Потом неприкаянно бродил по квартире, рассматривая дядины чертежи, полистал справочники по дизайну на письменном столе.

День начинался туго.

Сунув ключ в карман, он проверил газ-воду-электричество и вышел во двор знакомиться с местностью.

Жил дядя в районе, весьма отдаленном от центра. Слева дом, справа дом, напротив стройка — глухая монументальная стена, метров сто в длину и этажей пять в высоту, а за ней краны, машины гудят… Несколько хилых деревьев. Остановка автобуса. Разбитая скамейка. На улице дома, серые и девятиэтажные. Словом, нормальный пейзаж. В углу двора капище детского городка — почерневшие от дождей и снегов корявые лилипутские избушки, бревенчатый мосток над бетонированной канавой и косо врытый чурбан, изображающий не то Илью Муромца, не то Идолище Поганое. За непристойными надписями и рисунками разобрать невозможно.

В песочнице ковырялась малышня, рядом на жухлой траве приседали выгуливаемые собаки.

Аршак прошелся по двору, раздумывая, не съездить ли в центр, пройтись по улице Горького с непременным заходом на Старый Арбат, где, по слухам, этим летом разгулялась свобода.

На остановке три долговязых юнца сосредоточенно доламывали скамейку. Один из них, заметив подошедшего Аршака, выпрямился и поманил к себе пальцем. Аршак сплюнул, отвернулся и медленно пошел. Заслышав шаги, нагнулся, вроде бы завязывая шнурок на кроссовке, а когда краем глаза засек нависшего дылду, то, не оборачиваясь, легонько вмазал пяткой в живот.

Дылда крякнул и сел на асфальт. Подскочили его дружки, из-за кустов вылезли еще несколько парней. Дылда поднялся и объявил, что сейчас будет учить драчуна хорошим манерам. Бить, впрочем, не торопились, их было много, сначала можно повеселиться.

Аршак осмотрелся. Шесть лбов, прорваться трудно, но стоит попробовать. Удар пяткой рыжему по колену, этого, с патлами, локтем в живот, нырок и ходу… А там видно будет!

Тут патлатый деловито осведомился, куда доставить тело. Аршак подумал — и сказал. Десять дней здесь жить, найдут, если захотят. Все вдруг заскучали, а рыжий спросил:

— Ты что, Кларкин родственник?

— Ну? — смерил его взглядом Аршак.

— Ладно, ребята, — сказал рыжий, — чего с ней связываться. Пошли. А ты ногами не сучи, пока не трогают, — сказал он Аршаку.

— Позавчера к ней ребята с соседнего двора подошли, — заговорил вдруг дылда. — Не приставали, хотели на дискотеку позвать. Так она, психованная, как пошла цепью махать, гнала через всю улицу. А дружки ее вообще…

— Пошли, пошли, — заторопился рыжий, — а Кларке передай привет. Мир, дружба.

И разбрелись.

Аршак постоял на остановке минут двадцать, но автобуса так и не дождался. Неожиданно заболел живот, и он побрел обратно, нащупывая в кармане ключ.

 

Соседи

День прошел бездарно. Почти все время Аршак провалялся на диване, листал дядины альбомы, съел еще каши, но без молока.

К вечеру один за другим собрались хозяева. Михаил сразу же сел к телевизору. Пока тетя Зина готовила ужин, Аршак успел сгонять в крестики-нолики с дядей. Тут выяснилось, что нет соли. Виновником немедленно объявили дядю, и началось его изгнание в магазин, откуда заодно надо принести яиц, картошки, молока и мыла. Дядя молчал, сопел и смотрел затравленным волком. Пока тетя Зина излагала свои взгляды на то, каким мужем должен быть дядя, каким не должен и каким на самом деле он, нехороший такой, является, Аршак тихонечко снялся с места и вышел на лестничную клетку.

Выбор был невелик — дверь слева и две справа. Он догадывался, что здесь к соседям как-то не принято соваться, но ереванские рефлексы заставили позвонить в ближайшую дверь.

Она распахнулась мгновенно, словно его звонка давно и с нетерпением ждали. Краснощекий старик, чем-то неуловимо похожий на Деда Мороза и Снегурочку одновременно, внимательно посмотрел на Аршака и крикнул в глубь квартиры:

— Мы сегодня кого-либо ждем в гости?

Появилась старушка.

— Ты кто, мальчик? — спросила она.

— Здравствуйте, — ответил Аршак. — У вас соли не найдется? Я ваш сосед, — он ткнул пальцем в щель, откуда волнами шел голос тети Зины, — то есть не сосед, а почти сосед.

— Ну заходи, почти сосед, — улыбнулась старушка. — Где-то соль у нас оставалась.

В прихожей вдоль стены громоздились ящики, на полу в комнате лежали тюки, узлы, пустые книжные полки стояли торцом у двери.

— Переезжаем, — объяснил хозяин, заметив удивленный взгляд неожиданного гостя. — Так что теперь у вас новые соседи будут.

Старушка вынесла банку с солью.

— Спасибо. — Аршак прижал банку к груди и попятился к двери, но споткнулся о небольшой полуоткрытый ящик и опрокинул его.

Аршак извинился, присел, поставил банку на пол и принялся ссыпать обратно мелкий хлам: какие-то ржавые пружинки, разнокалиберные винты, болты, шурупы, разбитые очки, пустые баночки, пробки, камешки, стеклянные шарики…

— Вот что, — сказала старушка, — раз ты рассыпал, то не сочти за труд выбросить этот ящик.

— Сейчас, — кивнул Аршак. — Только вот соль отнесу.

Тетя Зина не заметила его рейда. Дядя, увидев банку с

солью, обрадовался, ткнул в нее пальцем и хотел было что- то сказать, но тетя уже забыла про соль и втолковывала ему о прокладках в кране, капающем душе и иных сантехнических мелочах. Аршак послушал-послушал и пошел к соседям.

Оттащив ящик к мусоропроводу, вернулся и спросил, чем еще помочь. Отвинтил по просьбе хозяина литые бронзовые ручки и напоследок вынес еще один картонный ящик.

— Впрочем, — сказал, провожая его, хозяин, — пошарь, там много всяких штук. Мне ни к чему, а выбрасывать жалко.

— Это ты из Колиного чемодана? — всплеснула руками старушка.

— У меня сын геологом был. — Старик перестал улыбаться и легонько похлопал Аршака по плечу. — Отовсюду таскал старые штучки, набрал целый чемодан. Ему теперь ничего не надо, а нам тем более.

— Он… умер? — осторожно спросил Аршак.

— Почти. Спился, пропал.

— Вот именно этого мне сейчас не хватало, — сказала наконец тетя Зина, когда прошла ее немота. Онемела она в тот момент, когда в комнату ввалился Аршак с ящиком, водрузил означенный ящик на стол и вывалил неуместные, на ее взгляд, предметы. Но когда дядя потянулся к трухлявому кожаному футляру и вытянул из него старинный плоский фотоаппарат, дар речи вернулся.

Тетя немного покричала, пару раз рыкнула на дремавшего у телевизора Михаила и ушла на кухню.

— А это, интересно, что? — спросил Аршак, вытаскивая два овальных стеклышка, скрепленных пружинкой.

— Это, видишь ли, пенсне. — Дядя повертел стеклышки, отложил в сторону, запустил руку в ящик и вытащил длинный кованый- гвоздь. — Какая прелесть! Явно позапрошлый век! Так ты говоришь, они уезжают?

— Завтра утром машина придет.

— Да-а… Наверно, хорошие люди. Жаль, так и не познакомились. Красота!

Последнее замечание дяди относилось не к переезду соседей, а к плоской лакированной шкатулке со сбитыми петлями и исцарапанной крышкой.

Вскоре на столе выросла гора разнообразных и абсолютно бесполезных предметов. Фотоаппарат оказался марки «Цейс-блокнот», заряжаемый специальной фотопластинкой. Проржавевший насквозь гвоздь рассыпался на куски, к большому огорчению дяди. В шкатулке тоже нашлись забавные безделушки. Мраморный слоник с отбитым носом был немедленно водружен на телевизор. В потускневшей фольге оказался кусок толстого мутного стекла. Но самой замечательной находкой явилась перламутровая штука, похожая на ручку от зонта. Толстый стержень с выложенными по меди переливающимися пластинками неожиданно брызнул во все стороны разноцветными лучами.

Дядя, вертевший в пальцах стекляшку, снова завернул ее в фольгу и, не отрывая глаз от ручки, бросил сверток в общую кучу.

— Ну-ка, ну-ка… — Он потянулся к ручке, и Аршак с большой неохотой отдал ее.

Миша открыл глаза, поднялся с кресла и подошел к ним.

— Ого! — удивился он. — А я-то думаю, с чего это наша маманька развопилась?

Не отвечая, дядя с удовольствием разглядывал перламутровую ручку, так и этак вертел ее под лампой — по стенам и мебели запрыгали радужные пятна.

— Хороший старый перламутр, — констатировал дядя. — Как играет, а? Я к своему зонтику приделаю.

Аршак выпятил нижнюю губу, но ничего не сказал. Дядина идея ему не понравилась, он сам не отказался бы от ручки. К зонту приделывать — глупости! Можно повесить на шнурок — и на шею. В классе от такой штуки все заторчат!

Дядя все крутил ручку. Потом задумался.

— Странно. — Он покачал головой. — Ты заметил, узор на пластинках меняется. Вот, смотри!

Действительно, переливающиеся пятна не оставались на месте. Медленно, словно придавленные стеклом светящиеся капли, они меняли очертания, сливались, расползались…

Медная нашлепка, слабо скрипнув, крутанулась. Трубка оказалась пустотелой. Дядя провел по внутренней стенке пальцем, но ничего не нащупал. Запачкался зеленым — и все.

— Забавно, забавно, — бормотал дядя» шаря по карманам.

Очки нашлись на столе.

— Если сейчас же не очистите мне стол, то ужина не будет! — Голос тети Зины заставил всех вздрогнуть.

Дядя сунул ручку в карман домашней куртки, а остальное барахло сгреб в ящик. Ящик они с племянником быстро запихали под нары, подмигнули друг другу и пошли мыть руки.

К чаю тетя Зина подобрела и расщедрилась на банку сгущенки. Аршак снова спросил про Клару. Миша хмыкнул, а дядя, скосив глаза, пробормотал что-то про сольфеджио. Тетя каменно молчала.

— Она вам привет передавала, — сказал Аршак.

— Спасибо, — только и ответил дядя.

Тут тетя заговорила о воспитании и говорила долго. В итоге дядя пошел спать на нары, а Миша переместился на раскладушку.

А когда все заснули, Аршаку приснился сон.

 

Сон

Не то сумерки, не то уже ночь, а он будто едет в троллейбусе один и смотрит в окно: какие-то пустыри, строения, на горизонте дома, кое-где светятся окна.

Троллейбус разворачивается и замедляет ход. На обочине стоит большая машина с цистерной сзади. Время от времени под ней вспыхивает пламя, и тогда неровный дымный огонь высвечивает рабочих с отбойными молотками.

Куча земли, разбитые ящики, ведро с мазутом стоит на углях, а рядом ходит большая черная птица на удивительно коротких ногах. Снова вспыхивает пламя, и теперь видно, что ноги у нее все же длинны, но изогнуты, искривлены, а суставы задраны выше тела. Несчастная птица еле ковыляет, царапая лапами свежевырытую землю. Она поднимает голову, и он слышит тихий долгий писк. Незнакомое чувство, словно обида пополам с усталостью, наполняет его. Это печаль…

Снова кричит птица, неуклюже ворочаясь у края ямы, кто- то говорит «черный стерх», а потом начинается другой сон.

Будто он попал в знакомый город — очень похожий на Ленинакан своего детства. Были времена, когда летние месяцы он проводил у прабабушки. И вот идет по улицам, мощенным большими каменными плитами, каменные одноэтажные и двухэтажные дома из разноцветного туфа словно приглашают войти в распахнутые большие деревянные резные двери, мостовая мягко и беззвучно стелется под ногами. В лицо дует слабый ветер, взметнулось пыльное облако и понеслось навстречу. Он знает, что недалеко дом прабабушки. Надо зайти. Снова можно сидеть долгими вечерами за чаем, прислушиваясь к воспоминаниям прабабки и двоюродных бабок, а окно выходит в маленький уютный дворик с кустами крыжовника и старым абрикосовым деревом посередке, у дерева конура, в конуре пес, а на конуре вечно дремлет дряхлый кот. И еще он знает, что узенькие кривые улочки сбегают вниз, к морю, это несколько смущает его, он помнит, что моря в тех местах нет и не предвидится, речка пограничная — да, а до моря, может, тысяча километров… Кривые улочки тоже смущают — прямые квадраты старых кварталов не похожи на город сна, но и он был неплох, если бы не огромный небоскреб в центре, возвышающийся над невысокими, лепящимися друг к другу домиками. Он идет по улицам пустым, никого нет, тишина, но это и хорошо. Пока он идет, высокий дом все ближе, и вот он видит: это похожий на московскую высотку замок, с растущими ввысь башнями, узкими бойницами и застекленными галереями, а на самом верху сверкает большой шар.

Он подходит к дворцу, обходит его вдоль стены, выложенной из кирпича, камней и бетонных плит, но дверей нет, только заваренные металлическими угольниками ворота, обмотанные колючей проволокой калитки, забитые досками, утыканными гвоздями, проломы. А когда он устает идти вдоль нескончаемой стены, то просыпается.

Завтрак проходил мирно — тетя ушла на работу. Дядя, ковыряясь в яичнице, поднял вдруг глаза и сказал:

— Странный я сон видел. Будто еду по городу и вижу…

Аршак послушал немного и обиделся:

— Так это же мой сон!

— Как — твой? — удивился дядя.

— А вот как!

И Аршак продолжил с того места, на котором остановился дядя. Рассказал про птицу, про город и про замок. Дядя все ниже и ниже опускал голову, а когда поднял ее, Аршак увидел в его глазах слезы и испугался.

— Всю жизнь… — хрипло сказал дядя и закашлялся.

Он схватил чашку, сделал несколько глотков, отдышался.

— Всю жизнь я ждал этого дня, — продолжил дядя. — Ты хоть понимаешь, что это значит?

Аршак помотал головой. Он ничего не понимал.

— Как? Один и тот же сон снится одновременно двоим, а ты ничего не понимаешь? Впрочем, — спокойно добавил дядя, — я тоже ничего не понимаю. Одно скажу — это событие. Событие с большой буквы. Ну-ка, вставай. Идем, идем…

В большой комнате он полез в шкаф и извлек пухлую папку.

— Здесь есть кое-что интересное, — проговорил он, развязывая тесемки.

Он достал ворох бумаг и широким жестом пустил их по полу. Бумаги разлетелись по квартире. Это были листки с наклеенными на них вырезками из газет и журналов, какие- то ксерокопии, нечеткие фотографии. Аршак поднял несколько листков.

«Рисунки в пустыне Наска, как геометрический компьютер», — прочитал он под хаотическим нагромождением прямых и извилистых линий. «Полтергейст в Конотопе» — гласил заголовок над текстом на другом листке. «Контакт второго рода: Сарафанд, Агра и Биробиджан — типология и фактография» — на третьем…

— Это все вы написали? — уважительно спросил Аршак.

— Ты что, меня за дурака считаешь?! — Дядя от возмущения уронил папку. — Столько чуши один человек написать не может. Хотя… Нет, все же не зря, наверно, я собирал информацию, не зря общался с маньяками и придурками. Здесь кое-что есть.

Он замолчал. Аршак внимательно слушал.

— Ни хрена здесь нет, — вдруг засмеялся дядя. — Зато я теперь в этом большой спец. Но сейчас совсем другое дело!

Он возбужденно пробежался по комнате.

— Мы видели один сон. Значит, либо мы передали его друг другу, либо кто-то третий передал его нам. Телепатия или нечто подобное! Можно поэкспериментировать… Но почему «черный»? — вдруг проговорил он и надолго задумался.

Прошелся вдоль полок, вытянул том энциклопедии и рассеянно листанул.

— Вот! — хлопнул он по странице. — Смотри — белый журавль, или стерх.

Аршак подскочил к нему и глянул на рисунок. Большая красивая белая птица, высокая. А то несчастное полураздавленное существо… Ну, все-таки похоже, немного, но похоже. В самом деле, задумался он, стерх-то почему черный? Черный белый журавль — разве так бывает?

Дядя потер руки, а потом глянул на часы и вздохнул.

— Пора в эту чертову контору. Значит, так, я пойду отпрошусь, ну, часа через два буду дома. Дождись меня.

И убежал.

Аршак минуту сидел в легком недоумении. Потом поднял листок, другой — и уже не мог оторваться. Он узнал массу вещей о пирокинезе и левитации, массированной высадке пришельцев во все времена и на все страны, о таинственных свойствах пирамид. Время от времени он отрывал глаза от текстов и фотографий, тряс головой, стряхивая наползающую одурь и головокружение. Мироздание, бесхитростное доселе, оказалось густо набито загадками и тайнами всех мастей и расцветок. Аршак подозревал, что все, читаемое им, туфта самого низкого качества, нечто подобное он разрозненно встречал в случайных журнальчиках, но обилие невероятной информации подавляло.

Бренькнул телефон. Аршак с неудовольствием поглядел на аппарат. Телефон бренькнул снова. Пришлось отложить стопку листков с описанием встреч со снежным человеком и идти через всю комнату. Аршак поднял трубку. В трубке кто- то зверски сопел.

На вежливый вопрос, кого надо, ответом был лишь только могучий соп. Аршак бросил трубку, выдернул шнур из розетки и повалился на диван читать дальше.

Слабо задребезжали стекла. Где-то рядом трамвай проехал, решил Аршак, потом вспомнил, что до ближайшей трамвайной остановки добираться минут десять автобусом. Стройка, наверно.

Наконец пришел дядя. Вид у него был растерянный. Он вошел, несколько раз оглянувшись на лестничную клетку, запер дверь и накинул цепочку.

Молча переоделся, умылся, поставил чайник на плиту и вернулся в комнату. К его приходу Аршак успел аккуратно собрать бумаги в толстую стопочку.

— Что-то у меня нервы шалят, — сказал вдруг дядя. — Во-первых, звонками достали. Подхожу — никто не говорит. Сейчас шел домой, чувствую — кто-то в карман прямо на ходу лезет. Я — хвать! Никого! И на улице рядом ни души. Что-то меня знобит, — жалобно проговорил дядя.

— Может, вы простудились?

— Может, — согласился дядя. — Я лучше прилягу. Хотя нет, схожу вот сейчас за хлебом, а потом прилягу.

— Давайте я схожу, — вскочил Аршак.

— Нет-нет, мне надо еще в сберкассу зайти. И в аптеку.

На лестничной клетке вдруг громко хлопнула дверь, несколько человек заговорили разом, заскрипела выносимая мебель.

— Соседи уже переезжают, — догадался Аршак. — Помочь надо.

— Помоги, — вяло согласился дядя. — Только куртку возьми, там дождь накрапывает.

Аршак накинул на плечи дядину куртку и выскочил из квартиры. Соседи действительно переезжали. Грузчики волокли фрагменты стенки и тяжелые короба. Аршаку откровенно обрадовались.

— Голубчик, — чуть не расцеловала его старушка, — помоги отнести в машину ящик со стеклом. Здесь немного, но ведь побьют!

После ящика настал черед разобранной люстры, а в самом конце погрузки ему вручили большую клетку, обмотанную полотенцем. Клетка была тяжела. Когда он водружал ее на сиденье рядом с водителем, полотенце немного размоталось, в щели показался глаз, а потом кончик клюва попытался осторожно раздвинуть щель. Но сосед, уже стоявший внизу с большой застекленной фотографией в руках, прислонил фотографию к колесу и поправил полотенце.

— Может, проедешься с нами? — спросил старик. — Здесь минут двадцать по проспекту. И сразу обратно, помоги только со стеклом управиться.

Аршак кивнул и полез в кузов к грузчикам. Дюжие мужички не обратили на него внимания.

Машина тронулась. Забытая рамка с фотографией упала прямо под задние колеса, толстые шины проехались по стеклу, и на грязном асфальте осталась лежать фотография грустного молодого человека с рубчатым отпечатком шины на лице.

 

Предметы

Через два часа Аршак вернулся. Дяди дома не оказалось. Аршак прислонился к двери, стягивая кроссовки, и почувствовал, как в бок уперлось что-то твердое.

Из кармана дядиной куртки он извлек ручку от зонтика. В маленькой темной прихожей перламутровые пластинки засверкали неожиданно ярко. Аршак повертел ручку, полюбовался ею и как бы машинально переложил в карман своего пиджака.

Бесцельно пошлялся по квартире, затем из-под нар достал ящик с соседскими вещичками. Старинный фотоаппарат позабавил его: если нажать на кнопку — отщелкивается крышка с черной гармошкой и с притороченным объективом, а сбоку откидывается маленькая квадратная линза-видоискатель. Сзади вставлялась кассета с пластиной. Аршак немного повозился с аппаратом, складывая и раскрывая.

Вскоре появился Михаил.

— Жрать ничего нет? — спросил он. — Мне скоро на занятия.

— Вроде есть, — осторожно ответил Аршак. — А почему ты на вечернем учишься?

Михаил ушел в ванную, зафырчала вода. Вернулся.

— Почему, говоришь, на вечернем? — переспросил он. — А что мне дневное? Так я в лаборатории не расслабляюсь, ну и гроши, конечно, а то от моих дождешься! Потом, смотри, пока я работаю, мне в нашем физинституте место греется потихоньку. На дневном же распределяться — как бог комиссии на душу положит или телефон сверху брякнет. Усекаешь?

— Ага, — задумался Аршак.

Вступительные экзамены ждали его в вечности, года так через два. Однако мать да и частый гость Жирайр Аветисович в последнее время ненавязчиво так намекают, что хорошо бы на строительный факультет потихонечку определяться, отметки в надвигающемся аттестате выправлять. Аршак знал, что у будущего родственника родной брат, а значит, ему сводный дядя, работает деканом в политехническом, но относился к этому факту сдержанно. Если припрет, то можно и в строители, хотя вот сейчас, например, ему больше хотелось бы поступить на исторический факультет.

Миша большой ложкой ел холодное тушеное мясо.

— Разогреть, может? — спросил Аршак.

— Ништяк, в желудке согреется.

Аршак принялся аккуратно перекладывать старые вещи со стола обратно в ящик. Что-то завернутое в фольгу упало на пол. В фольге был кусочек мутного стекла, тот, что вчера вызвал недоумение дяди. Аршак взвесил осколок в руке — тяжелым оказалось стеклышко.

— Опять с этим мусором возишься? — спросил Миша, входя в комнату и облизывая губы, испачканные жиром.

— По-моему, это не стекло, — сказал Аршак. — Тяжелое.

— А ну…

Миша повертел неправильной формы кусок размером с половину ладони, посмотрел на свет, сбоку, царапнул и покачал головой.

— Он лаком покрыт, кто-то его в цапон макал. Где тут у меня… — Он полез в письменный стол, достал пузырек и откупорил.

Запахло ацетоном. Миша осторожно капнул на стеклышко, растер каплю концом носового платка. На поверхности образовалось небольшое светлое пятно.

— Я же говорил! — Миша снова завертел стекло, так и этак поворачивая его под разными углами к свету. — Растр, е-мое, точно — растр!

— Что?

— Ну, такие полоски-бороздки, в оптике обычно используются, ну, там для псевдоголографии…

— Ага, — сделал умное лицо Аршак.

— Ох ты! — Миша выронил стеклышко на диван, тут же подхватил и сунул двоюродному брату под нос: — Ну-ка, смотри!

Вначале Аршак ничего особенного не замечал, но по мере того как Миша медленно поворачивал стекло, над светлым пятном возникало слабое мерцание, и вдруг прямо на Аршака уставился огромный глаз. Аршак моргнул, глаз немедленно ответил ему тем же.

— Зеркало! — догадался Аршак.

— Похоже, — с большим сомнением протянул Миша, — только что-то я не слышал о голографических зеркалах. Ну, если бы там была подложка или, скажем… — Он задумался.

— Подумаешь зеркало! — пожал плечами Аршак. — Я видел и не такие голографии. Тигран, мой одноклассник, однажды журнал принес, американский, так там на обложке…

— Это не то, — морща лоб, отозвался Миша, — голограмма может изображать любой предмет, верно, может даже изобразить зеркало. Но это изображение — оптическая иллюзия, понимаешь? А иллюзия не может работать как оптический прибор, например как зеркало. Но если голографическое изображение линзы станет преломлять свет, как линза? Представляешь, тогда изображение микроскопа заменит в натуре микроскоп, а голограмма телескопа заменяет тысячетонную дуру! Что-то я об этом читал, фантастику, кажется…

Аршак взял стеклышко и уважительно оглядел его со всех сторон. Стекло и стекло, на вид ничего фантастического.

— Ну-ка, давай сюда, — распорядился Миша. — Отнесу я это дело в лабораторию, там у нас хороший газовый лазер есть. Давай, давай, а то разобьешь.

— У меня есть хорошая машинка для закатывания губ, — заявил Аршак и сунул стеклышко в карман.

Скверно и неблагодарно, конечно, но родственник пусть лучше не лезет. А то дядя ручку забрал, этот вон за стеклышком тянется… Тут Аршак вспомнил, что ручка как бы сама собой переместилась к нему, и устыдился.

Миша склонил голову набок и посмотрел на него.

— Ты чего? Потеряешь ведь!

— Не потеряю.

— Да? Ну тогда давай завтра вместе посмотрим. Приходи в институт, покажу нашу установку.

Аршак подумал и согласился. Миша тут же потерял интерес к стеклу, поднял с пола фольгу, смял и хотел запустить в открытое окно, но замер с поднятой рукой.

— Ты чего? — снова насторожился Аршак.

Миша разжал ладонь, оценивающе покачал комок на руке, сунул в карман и… захихикал.

— А вот металльчик этот я завтра точно взвешу. Тяжел, собака, вроде как алюминий, но не алюминий. Усекаешь?

— Не усекаю.

— Похож на алюминий, но не алюминий, значит, скорее всего платина, — назидательно сказал Миша.

Аршак равнодушно кивнул. Ему было неловко. В кармане не только ручка, но и кусочек интересного стекла. Ручка, правда, интереснее. А если дядя попросит вернуть? Ну, тогда можно поторговаться, да и в конце концов соседи ящик ему подарили.

— Уже хвастал сокровищами? — Миша легонько пнул отцовскую папку.

Потом он распахнул шкаф, но пока впихивал папку на место, вывалились еще две, а затем посыпались альбомы, картонки, стопки каталожных карточек. Миша произнес несколько страшных ругательств, вздохнул и присел над безобразной кучей.

— Помочь?

— Еще спрашиваешь? — с этими словами Миша взял альбом, раскрыл и заулыбался. — Смотри, сохранился!

Альбом для рисования был изрисован человечками, зверушками, какими-то многоголовыми дракончиками, радужными лягушками и прочей веселой чертовщиной.

— Это папашка мне в детстве сказки рисовал, — пояснил Миша. — Сам сочинял, сам рисовал.

В другом альбоме зверушки были не очень добродушными. Волки скалили зубы. Змей Горыныч с подвешенными под крыльями ракетами пикировал на ковер-самолет, на котором Василиса Премудрая жалась к Ивану-Царевичу, молодецки палящему в окаянного Змея из ручного пулемета. Перевернув страницу, Аршак увидел неприятную, во весь лист, физиономию усатого типа, по всему видать — злодея.

— А это Кошкодав-Ракоед, волшебник, — сказал Миша.

— Мерзкая харя. Злой, конечно?

— Не злой и не добрый. Глупый. Точно не помню, но его, кажется, всегда губила жадность.

Потом они сложили альбом и остальные бумаги в стенку, и вовремя, потому что пришла тетя Зина. Не успев раздеться, она учинила допрос с пристрастием на предмет выяснения — где дядя, почему его нет дома, почему не был в магазине и вообще, сколько она может надрываться?!

Миша посмотрел на Аршака.

— Дядя плохо себя чувствовал… — начал он и осекся.

И впрямь, если дядя заболел, то куда он делся? Аптека рядом, магазин тоже, а нет его давно.

— Ну, так я тоже человек, — сделала внезапный вывод тетя, — и нуждаюсь в отдыхе. Я пошла в кино.

И ушла.

— Куда же батя делся? — озадаченно спросил Миша.

Аршак ничего не ответил. Он не знал, куда делся дядя, и не хотел влезать в семейные жернова. Подошел к окну.

Небо ощутимо наливалось сумерками, ветер стих, мелко закапало по стеклу.

У монументальной стены, что напротив дома, стоял человек и глядел, как показалось Аршаку, прямо на него. «Может, это дядя — ждет, пока тетя уйдет», — подумал Аршак, но тут же понял, что ошибся. Человек подошел ближе — и стал похож на только что увиденного Кошкодава-Ракоеда: такие же топорщившиеся усы на полщеки и корявое неприятное лицо. Впрочем, решил Аршак, похожи только усы.

Неприятный незнакомец подошел почти к самому подъезду. Он действительно смотрел к ним в окна и сейчас уперся тусклым взглядом в Аршака. Аршак вздрогнул. Незнакомый человек огляделся по сторонам и быстро вошел в подъезд.

Аршак был уверен, что через несколько секунд раздастся звонок в дверь, объявится этот, Кошкодав-Ракоед, и начнутся неприятности.

Но прошла минута, другая, третья… Никто не звонил. Миша включил телевизор, потом глянул на часы, выключил и заметался по комнате, собираясь на занятия.

— Ну, бывай! — и убежал.

Аршак остался один. Вскоре он понял, что дома ему делать нечего. Лучше пойти прогуляться, пока дождь не разошелся вовсю.

Он вышел из квартиры, постоял, прислушиваясь. На лестничных пролетах было тихо. Издалека несся приглушенный лай. Утробно заурчал и смолк мусоропровод.

Аршак вздохнул и спустился во двор.

Тихая скука. Даже вечные бабульки у подъездов рассосались по своим лежбищам.

Он походил по детскому городку, влез на мостки, попрыгал и… под ногами булькнуло. Сунул руку в карман — в непонятно как возникшую дырку провалилось стеклышко, упало меж бревен и кануло в мутной воде. Судя по торчащему обломку кирпича, здесь было неглубоко, самое большое, на ладонь. Но вода, грязная и покрытая слоем ряски, выглядела противно. Дождь смоет ряску, решил Аршак, вот тогда и пошарю.

И пошел обратно.

Он шел вдоль стены, убыстряя шаг — дождь усилился. Длинная, почти стометровая стена нависала над двором. Несколько раз Аршак оборачивался. Пусто, никого. И вот когда он почти уже дошел до края и собирался свернуть к подъезду, словно холодные пальцы вдруг на мгновение схватили его сзади за шею.

Он вскрикнул, но не услышал собственного голоса.

И в следующий миг пропал.

 

Мечта

Все было сжато, скомкано, сплющено. Невозможно вздохнуть. Ничего не видно, не слышно, и нельзя даже застонать. Словно огромный гвоздь пронзил его и шляпкой придавил… Так было долго.

Потом гвоздь вынули, и он почувствовал, как возвращается дыхание, шевелятся пальцы, в кромешной тьме возникли и затрепетали светящиеся размытые круги.

Аршак громко чихнул и раскрыл глаза.

Он находился в абсолютно незнакомом месте. Обвел взглядом помещение, вскочил с кресла и снова упал в него.

Большая комната… Да это и не комната вовсе!

Со всех сторон глядели дисплейчики, дисплеи и дисплеищи до потолка, странные приборы с разноцветными бегающими огоньками, сверху нависали ребристые светящиеся трубы… У центрального экрана, усеянного яркими неподвижными точками («Звезды!» — догадался Аршак), располагался огромный штурвал, а рядом, на стене, почти таких же размеров нелепый рубильник. Аршак вдруг понял, что находится в командной рубке звездолета. Тут его блуждающий взор остановился на кресле напротив и обнаружил в нем человека в блестящем обтягивающем комбинезоне. Если бы не усы торчком, то он бы сразу и не узнал его.

— Извини за столь бесцеремонное обращение, — произнес Кошкодав-Ракоед густым басом, — но срочные обстоятельства вынуждают. — И он сделал изящный жест рукой. — Ваша планета, ваша дорогая старушка Земля в очень большой опасности, и ты, только ты можешь отвратить злую ее погибель.

Где-то в районе желудка у Аршака начал раздуваться огромный сияющий пузырь, в голове зашумело и словно эхом отозвалось в ушах: «…ты, только ты… ты… ты…»

Он невольно выпрямился в кресле и сел по стойке «смирно». Аршак сразу же поверил усатому. Ну, просто не мог не поверить. Действительно, он появился здесь непонятно как, приборы, экраны… все как в кино! Правда, этот, в блестящем комбинезоне, выглядит не очень симпатично, но кто сказал, что все злодеи обязаны иметь только страшные лица? Вот, скажем, Жирайр Аветисович, тоже не красавец и даже наоборот, хотя вполне приличный человек, только зануда; а самая обаятельная девушка в классе тоже, как ни странно, очень хороший человек, всякое бывает. Нет, что-то он запутался…

— Что я должен делать? Я… я… обязательно, — пролепетал он, распираемый гордостью, а сидевший напротив Кошкодав-Ракоед великодушно махнул рукой.

— Верю тебе, мой мальчик! Ты справишься. Можно сказать, ты уже почти справился.

Он задумчиво огладил один ус, второй, отчего они еще больше растопырились, и продолжил:

— Да, именно ты и никто другой, кроме тебя. Но для этого необходимо срочно, прямо сейчас…

Он заметно волновался, несколько раз вставал, садился, сопел. Наконец, решившись, сцепил коротенькие толстые пальцы и закатил глаза.

— Ты даже не понимаешь, как велика опасность, — значительно произнес он и вперил взор в Аршака. — Настолько велика, что я не могу объяснить тебе. Даже намекнуть не имею права. Но ты, храбрый мальчик, спасешь вашу добрую старую Землю, не так ли?

Аршак уже начал немного удивляться странному разговору: по книжкам и тем немногим глупым фильмам, которые он видел, контакт с иной цивилизацией представлялся не так. Впрочем, об иной цивилизации речи уже не могло идти. На штурвале он разглядел вполне земные слова, начертанные земными русскими буквами: «Только вперед!»

Память услужливо подбросила незатейливые сюжетики о машине времени, о звездных кораблях, оказавшихся в прошлом из-за временных, гравитационных и прочих не менее коварных ловушек. Вполне могло случиться так, что в будущем над планетой нависнет некая грозная опасность, а он, Аршак, и есть именно тот самый спаситель! Снаряжается экспедиция…

— Я готов!

— Спасибо! Рад за тебя, но… — Собеседник прикрыл ладонью неприятные свои глаза. — Все очень не просто. Я не могу сказать, что от тебя требуется, и написать не могу, даже громко подумать, и то опасно. Тут, знаешь, много охотников найдется… — Он снова закатил глаза и застыл вдруг, вперившись взором в потолок.

Аршак тоже посмотрел вверх и заметил среди разноцветных светящихся труб небольшое пятно. Пятно темнело на глазах, сорвалась капля и упала ему на руку. Странно запахло канализацией.

— Так я и знал, — огорченно покачал головой Кошкодав-Ракоед. — Подожди немного, я сейчас устраню… небольшую аварию. — С этими словами он подскочил к тяжелому квадратному люку, тронул блестящую пластинку и скрылся в коридоре. Аршак успел заметить в проеме ряды приборов, экранов и всего остального, подобающего быть на звездолете или в крайнем случае в машине времени.

Впрочем, судя по звездам на экране и надписи на штурвале, это был именно звездолет. Аршак задумался, соображая, где они сейчас находятся. Черт знает у какой звезды или в иной галактике? Приятный озноб пробежал по спине.

Между тем кабина на глазах заметно изменялась. Огоньки медленно тускнели, экраны и дисплеи стали гаснуть, изображения на них застыли, поблекли. Аршак вскочил с места и отбежал к стене. «Аварию не удалось устранить, — мелькнула тревожная мысль, — надо бежать на помощь». Но он не знал, куда бежать, и испытывал жгучий стыд оттого, что сейчас, сию секунду, пока он здесь таращится по сторонам, экипаж истекает кровью, сражаясь с… чем-то! А что-то уже надвигается по коридорам и отсекам, выгрызая переборки, и сейчас ворвется сюда. Аршак покрепче уперся в стену, готовясь в прыжке встретить неведомого врага. За спиной зашуршало, он почувствовал, что упирается не в жесткие выступы консолей, а в ровную поверхность.

Он резко обернулся. Никого, разумеется, за спиной не было, но приборчики, экраны, ручки и лампочки словно сплющились и выцвели, а та часть стены, на которую он опирался, прогнулась внутрь, образовав сбоку щель.

Не веря своим глазам, Аршак засунул в щель пальцы и потянул на себя. С противным шелестом осыпались по бумаге песчинки, в руке его оказался кусок обоев с некачественно отпечатанным изображением приборов и экранов. За сорванной полосой обнажилась бетонная щербатая стена в ржавых потеках.

Аршак окаменел. Потом рванул соседнюю полосу, другую… Они легко отрывались от стен, падали, сворачивались. Через минуту Аршак копошился на полу, освобождаясь из вороха бумажных змей, а когда, разорвав путы, поднялся, весь в пыли и в ошметках высохшего клея, то обнаружил себя в мрачном подвале, с нависшими темными трубами и капающей сверху жижей. Бетонные стены освещала слабая, пропадающая в переплетении чугунных труб и сочленений лампочка. Квадратный люк оказался квадратной дверью. Исчезла сверкающая пластина, а на ее месте возник большой амбарный замок с ключом. Замок висел в одной петельке, а обитая цинком квадратная дверь была приоткрыта.

Звездолет сгинул бесследно. Аршак поднял кусок обоев, изображавший небольшой дисплей; рядом кнопки, ручки. Перевернул — толстый слой отстающего кусками клейстера — рыхлая бумага, расплющенный таракан.

На стене напротив белой краской грубо, с кляксами выведен уже знакомый призыв: «Только вперед!» Аршак плюнул в нарисованный дисплей, скомкал обрывок и запустил в надпись.

Дверь скрипнула. Аршак замер, затем осторожно пошел вдоль стены, дошел до двери, прислушался. Тихо. Только вода где-то журчит. Заглянул в щель — чернота.

Наконец решился и потянул дверь на себя.

В проеме стоял Кошкодав-Ракоед в кургузом пиджачке, полосатых брюках и в кирзовых сапогах, заляпанных глиной. Он нехорошо улыбался.

— Ты куда собрался, паршивец? — просипел он.

Хватка у злодея оказалась крепкой. Аршак некоторое время упирался, но вырваться не удалось. Хитрый прием с подсечкой и завершающим ударом в пах не прошел. Кошкодав-Ракоед вывернулся и вмазал коленом Аршаку под копчик. Аршак взвыл.

И вот теперь его, обманутого и ничего не понимающего, как последнего сопляка тащили за руку по каким-то темным пыльным коридорам, лестницам и переходам, спускаясь все ниже и ниже. Наконец, после грубого тычка в спину, он влетел в маленькую комнату, обитую коврами. Ноги завязли в густом длинном ворсе, и он повалился на широкую тахту. Перед тахтой стоял невысокий расписной восточный столик с огрызками, окурками и гранеными стаканчиками. Аршак разглядел среди грязных тарелок вилку, схватил ее и выставил перед собой.

Кошкодав-Ракоед прошел к столику, пошарил в окурках, вытянул один, понюхал и, сунув в рот, сжевал.

Сглотнув, осоловело поглядел на своего пленника, сел, подобрав под себя ноги, на ковер и, пробормотав: «Храпа- нуть, что ли», — брякнулся набок и захрапел. В ту же секунду Аршак почувствовал, как его неудержимо тянет спать и, хотя внутренний голос кричал: «Беги, беги!» — он неожиданно для себя растянулся на тахте, сунул вилку под валик и провалился в сон.

Снов, правда, не видел. Было тягостное, оцепенелое состояние, не дремота и не бодрствование, а просто мозги не работают, но кто-то холодными пальцами словно ковыряется в голове, перебирая, ощупывая плоские мысли, разыскивая…

Когда он открыл глаза, над ним стоял, зевая, Кошкодав- Ракоед и с неодобрением разглядывал вилку. Бросил ее на ковер и наступил ногой.

Аршак вскочил. В глазах поплыло, и он упал на тахту.

— Проголодался, бедняжечка! — участливо спросил Кошкодав-Ракоед. — Кушать хочешь, да?

Аршак сглотнул слюну. Нестерпимо захотелось есть, но, не понимая, что происходит, он ожесточился. Грубый обман со звездолетом… Нет, даже не грубый, а глупый! Тогда он был готов на все ради этого… спасителя Земли! Но закапало сверху, и на тебе — драные обои! Может, его похитили ради выкупа? Мать как-то рассказывала: украли жену директора ресторана, а потом, когда он заплатил похитителям, ее вернули по частям, посылками. Правда, вскоре выяснилось, что похищение организовал сам директор, решивший столь сложно избавиться от жены. Но кому мог понадобиться он, школьник, сын небогатой служащей?

Затем пришли иные догадки. Например, его похитили, чтобы разобрать на запчасти — сердце отдельно, печень отдельно. Или кровь выкачают. Слухи и сюжеты завертелись в голове, но ничего путного в осадок не выпало. Наконец он сообразил, что если звездолета не было, то далеко его утащить не могли. Стало быть…

— Вы не знаете мою тетю, — угрожающе сказал он Кошкодаву. — Она сейчас всю московскую милицию на ноги поднимает.

— На здоровье, — благодушно отозвался Кошкодав-Ракоед, пошарил под столом, достал оттуда летнюю милицейскую фуражку и напялил Аршаку на голову. Кривляясь, отдал честь, содрал фуражку и водрузил на себя.

— Мне больше идет!

— А мой дядя, — растерянно начал Аршак, лихорадочно соображая, что бы такого сказать угрожающего про дядю, — мой дядя…

— Дядя, дядя, — гнусаво передразнил Кошкодав-Ракоед. — Что — дядя? Идем, я покажу тебе твоего дядю!

И с фуражкой на голове вышел из комнаты. Аршак не пошевелился. «Долго я буду ждать?!» — громыхнуло в коридоре. Мальчик пожал плечами и двинулся к двери.

 

Дядя

Кошкодав-Ракоед опять вел его по узким коридорам, винтовым лестницам, то хватал за руку и тащил едва ли не волоком, то отпускал, и Аршак, чтобы не упасть, бежал по крутому пандусу.

Перед решеткой из толстых, фигурного литья прутьев Кошкодав-Ракоед остановился, пошарил в карманах пиджака, ничего не нашел и грязно выругался. Потом хлопнул себя по лбу, да так, что фуражка слетела и покатилась по коридору, скрывшись в полумраке за поворотом. С потолка сорвалась летучая мышь и умчалась за исчезнувшей фуражкой. Кошкодав-Ракоед запустил руку за голенище и с торжествующим рыком вытащил алюминиевую ложку.

Он осторожно ввел ее в огромную замочную скважину, двинул вверх, вбок. Замок каркнул, решетка со страшным грохотом слетела с петель и рухнула на бетонный пол, подняв тучу пыли. Кошкодав-Ракоед подбоченился и горделиво посмотрел на Аршака.

— Каково, а? — И схватил за руку. — Только вперед!

Пробежав коридор до самого конца, он остановился и

повернул назад, считая боковые ниши. У третьей или у четвертой ткнул пальцем в нишу и, громко сказав: «Здесь», — шагнул в нее, потянув мальчика за собой.

Аршак зажмурил глаза, ожидая удара, но услышал только треск разрываемой бумаги. Обман, и здесь обман. Стены ниши были из обоев, крашенных под бетон.

— Вот твой дядя! — резанул по ушам голос Кошкодава.

Холодные пальцы взяли его за шею и повернули голову.

Большая комната, почти зал. Много старого хлама. На ошкрябанном, без одной ножки рояле возвышается груда битых стульев, в одном углу — пирамида диванов с раскуроченным нутром, в другом — стопки книг с красными корешками. В центре зала, среди мусора и обрывков газет стояли… Нары! Похуже, чем сооруженные дядей, — длиннее и из грубых, необструганных досок. Дядя лежал на первом ярусе с закрытыми глазами и крутил пристроенные к краю нар велосипедные педали с зубчатым колесом цепной передачи. На втором ярусе стояли пузатые бутыли с мутной жидкостью, вниз свисали полупрозрачные трубки, а когда Аршак пригляделся, его замутило — одна трубка влезала дяде в ноздрю, вторая кончалась иглой и упиралась в вену, третья…

— Что вы с ним делаете?! — закричал Аршак и бросился к дяде.

Дядя лежал тихо; грудь мерно вздымалась, он спал, и спал спокойно. Легкий румянец и слабая улыбка, а вовсе не искаженное страданиями лицо. Возможно, он видел приятные сны.

— Твой дядя спит, — вкрадчиво заговорил Кошкодав- Ракоед немного изменившимся голосом, — и будет спать долго, очень долго, так долго, сколько захочет. Питательного раствора хватит хоть на сто лет, и здоровье у него выправится со временем без стрессов и общепита. Ты думаешь, он спит? Нет, он живет, он живее всех нас, включая тебя и меня. Он видит сон и будет жить в нем до скончания века, а если пожелает, то и дольше. Он может растянуть сон на века, тысячелетия, миллионы лет — секунды сна так длинны! Это ты сейчас стоишь в грязной каморке, а твой дядя ведет свои верные легионы на штурм вражеских цитаделей или наслаждается с прекрасными наложницами, умными и кроткими, почитающими за честь служить ему телом и мыслью; а может, он созидает прекрасные города, полные счастья и качественной еды, обители мудрецов и поэтов, хранителей тайны и веры… Не ошибусь, если скажу, что в прихоти своей он может обратить мир в прах, а прах развеять во мраке абсолютной ночи. Быть может, сейчас он измышляет немыслимое, а верные слуги и соратники готовы в тот же миг воплотить волю его в деяние неотвратимое и ослепительное, залить мироздание кровью или шампанским… по выбору! — и никогда не испытает он скуки, век его насыщен и ярок, цвета сочны, а вкус плодов изыскан…

Аршаку стало страшно. Спящий дядя напугал его больше, чем все непонятное и темное до этой встречи.

— Вы что, — спросил он не оборачиваясь, — на игле его держите?

— Фи, как грубо! Игла и все такое — это ваши нехитрые забавы. Подумаешь, много ума надо — травить себя алкалоидами. Нет, дорогой ты мой мальчишечка, твой дядя живет полнокровно и полноценно, все как полагается, без фуфла и дешевки. И удел его завиднее твоего, ибо, узнай же, упрямец, тебя ждут мытарства и хлопоты, а брат твоей матери восседает на троне возвышенном, и мир у его ног — половая тряпка, а сильные мира — персть земная… Узнай же и трепещи — твой дядя — король Аэндора! И это лучшая участь из всех.

Аршак очумело слушал излияния Кошкодава, и перед глазами у него поплыло, закачалось. «Надо спасать дядю». — Мысль не успела оформиться, как он оказался у нар и затряс спящего:

— Вставайте, дядя, немедленно вставайте! — А за спиной трепыхалось хихиканье. — Да что же вы, дядя! — рассвирепел Аршак. — Пока вы тут спите, вас тетя, наверное, по моргам ищет!

При упоминании тети по безмятежному лицу прошла легкая тень, но тут же исчезла, и благостная улыбка снова тронула уголки губ.

— Ты и впрямь хочешь его разбудить? — удивился голос за спиной. — Ну, как знаешь.

Дядя перестал крутить педали и задышал сильнее. Минуты через две он громко всхрапнул и открыл глаза.

— А, это ты, — только и сказал он, увидев племянника.

— Вставайте, дядя, — вцепился ему в плечо Аршак, — тут такие дела…

— Какие дела? — чуть громче произнес дядя, но с места не двинулся. — Какие тут могут быть дела? Не преувеличивай.

Аршак не выдержал, всхлипнул и торопливой скороговоркой рассказал ему о передряге, в которую попал после дядиного исчезновения. Дядя спокойно выслушал, помолчал и невпопад ответил:

— Да-да, конечно. — Потом сдвинул брови и забормотал что-то невнятно, медленно закрывая глаза.

Аршак понял, что дядя вырубается, озверел и, подобрав с пола щепку, сунул ее в зубчатку. Цепь дернулась и замерла, и дядя замер в позе опрокинутого велосипедиста.

— Ну что ты от меня хочешь?! — страдальчески сказал он. — Дайте хоть минутку покоя!

— Дядя, очнитесь! — закричал Аршак. — На вас глюки наводят, вы тут совсем сторчитесь, вставайте, дядя!

— Как громко ты кричишь, — поморщился дядя, но, к удивлению Аршака, поднялся на локте, выпростал ноги из педальных ремней и сел, потирая затылок. Тонкий хлорвиниловый шланг неприятно торчал из носа, но он не обращал на него внимания. — Итак, что хорошего ты мне можешь сказать?

Аршак растерялся. Вместо того чтобы прийти на помощь, как-то вмешаться в события, объяснить, в конце концов, что и почему происходит, дядя вел себя самым предательским образом. «Да и дядя ли это, — вдруг похолодел Аршак, — может, подсунули куклу или там артиста? Но зачем, для чего?»

— Ничего хорошего, я так понимаю, ты сообщить не можешь, — дядины интонации неуловимо напоминали голос Кошкодава-Ракоеда, — и это понятно. Ничего хорошего там, где ты пока находишься, нет. Не было и не будет! С меня хватит! Всю жизнь я был не на своем месте и не со своими людьми. Всю жизнь мне доказывали, что я говно, и кормили говном, уверяя между тем, что это лучшие в мире деликатесы. Пропади все пропадом, я возвращаю билет, можете им подавиться, так и скажи… А если будет приставать эта стерва, скажи, дядя вам шлет поклон и того же желает, и пусть она сдохнет от злости. Ты не бойся, тут все совсем другое, и всем хватит места. Это не наркотики, не фантоматы Лема и не слег Стругацких… Не читал? Можешь взять мои книги, а еще лучше сожги их, все сожги. Ты хороший мальчик, но всей твоей заботы не хватит, чтобы одолеть тошнотворность бытия.

— Дядя, вы заболели, — шепотом сказал Аршак, — пойдемте домой!

— Заболел, — согласился дядя, — но домой не пойду.

— Вам здесь плохо, это же помойка какая-то…

— Помойка? Славно! Здесь я на своем месте, потому что место разумному человеку — клоака. Я и так всю жизнь был в дерьме и теперь вот опять в дерьме — но удовлетворен абсолютно. Улавливаешь разницу? Меня съели. Точка. Крепко обнимаю и целую.

С этими словами дядя собрался было лечь снова, но вдруг глаза его блеснули:

— А ты уходи отсюда, уходи, тебе здесь не место… — И тут неожиданно прижал палец к губам.

Аршак склонился к нему, и дядя еле слышно прошептал:

— Выпусти птицу, выпусти птицу…

Потом улыбнулся, лег, закрыл глаза и нажал на педали. Аршак попятился и сел на клавиши разбитого рояля.

В коридоре он прислонился к стене и закрыл глаза. Пусть его бьют ногами, но он шага не сделает, пока этот мерзавец не объяснит, что от него хотят и зачем мучают дядю. Кошкодав-Ракоед навис над ним, сочувственно сопел и молчал.

— Что вы от меня хотите? — выдавил из себя Аршак, когда молчание стало невыносимым, а сопение отвратительным.

— Сущей ерунды, — бодро ответил Кошкодав-Ракоед, — я тебе при случае объясню. Сейчас не получится, много стен, понимаешь? Впрочем, присядем, поговорим.

Он легонько подтолкнул мальчика вперед, и они двинулись по коридору. Аршак оглянулся на нишу. Там оставался дядя, но сейчас не было никакой уверенности в том, что если он вырвется из липких холодных рук злодея и снова заглянет туда, то увидит дядю, и нары, и шланги, свисающие к дяде…

Аршак вырвал руку и бросился обратно. С разгону он чуть не проскочил нишу, крутанулся и почти упал в разодранный проем.

Все оставалось на своих местах — дядя спал, но и во сне крутил педали, а в сосудах медленно всплывали мутные пузырьки.

— Не веришь? — раздался голос над ухом, и холодные пальцы снова коснулись шеи. — И правильно. Не верь никому. Не верь и мне. Потому что правда только одна: истинный король Аэндора — ты!

В следующий миг стены комнаты задрожали и рассыпались. Исчез хлам, мусор, исчез дядя, расточились нары. Исчезло все.

 

Иллюзия

Аршак сидел на высоком троне, и в руке его был сияющий жезл абсолютной власти. Трон возвышался в огромном зале, стены которого терялись вдалеке. Зеленый, выложенный малахитом пол украшала золотая роспись. Каждый день ее стирали тысячи, десятки тысяч ног придворных, и каждую ночь пол разрисовывали заново, никогда не повторяя рисунок.

Он знал, что любое его слово, даже не слово, а мысль, и даже не мысль, а тень мысли приведут в движение бесконечные ряды людей и существ, выстроившихся там, внизу. И еще он знал, что достаточно пожелать — сгинут и они, а воля его станет самодвижущей и самотворящей силой, не нуждающейся в посредниках и исполнителях. «Надо искать!» — неслышно подсказал кто-то невидимый из мириада мнимых советников. Тогда он взмахнул жезлом и пожелал: «Искать всем!» Ряды смешались, возник небольшой смерч, и вскоре никого не осталось на малахитовом полу. «Но что искать?» — задумался было он, а голос укоризненно шепнул: «Владыке Аэндора не подобают вопросы».

И тогда он ощутил в себе Знание, а когда перед внутренним взором вдруг появилась сияющая радужная пелена, тот же голос уже не вкрадчиво, а скорее испуганно, громко сказал: «Ах ты, черт, не с того конца пошло…» — и снова последовало знакомое прикосновение холодных пальцев.

Он стоял, тупо уставившись на дядю, а дядя медленно крутил педали.

— Вот ведь какая незадача, — сказал Кошкодав-Ракоед, выталкивая Аршака в коридор. — Пока не объясню — проку от тебя мало, а если объяснить — будешь знать слишком много.

С этими словами он перешагнул через поваленную решетку, задел ее носком, чуть не упал и выругался. Аршак заметил, что кирзовые сапоги исчезли, взамен появились остроконечные лакированные туфли. Кургузый пиджак несколько вытянулся, потемнел, а полоски на брюках стали мельче.

Они вернулись в ковровую комнату. Кошкодав-Ракоед сел на тахту и задумался.

— Есть некий предмет, — сказал он, значительно подняв палец, — который весьма необходим. И ты можешь помочь себе, если поможешь мне найти его. Я не могу тебе сказать, — с этими словами он огляделся по сторонам, сунул голову под тахту, — что это за предмет. А когда ты сам догадаешься, лучше помалкивай и, не раздумывая, тихонечко отдай его мне. Только тихо, никакого шума, понимаешь? А то есть всякие…

— Кто? — насторожился Аршак.

Враги Кошкодава могут оказаться друзьями или по крайней мере они объяснят ему, что происходит.

— Есть тут… рядом, неподалеку…

И тут Аршак понял, что надо бежать. Немедленно, сию минуту, пока этот бельмастый злодей не догадался, что искомый предмет у него в кармане. Радужное сияние во снах, которые наводил Кошкодав, подсказало единственный ответ: перламутровая ручка от зонтика — чем бы она ни была на самом деле — волшебной палочкой хотя бы — вот за чем охотятся!

Аршак вспомнил, что в видении Аэндорского трона жезл абсолютной власти излучал такое же радужное сияние, как пластинки на ручке, и такие же светящиеся пятна меняли свои очертания.

Он уже не гадал, что за чертовщина с ним происходит и кто такой на самом деле Кошкодав-Ракоед: пришелец, шпион или злодей местной выделки. Главное — выбраться из этого помещения и добежать до милиции или, если удастся, до тети!

Он вспомнил, как скрутило его у стены, напротив дома, у глухой высокой стены, за которой громыхала стройка. Интересно, что там строят и не туда ли его заманили, затащили? Может, все это ему мерещится? Всякое бывает — попал случайно в психушку, накачали всякой дрянью, тут глюки и пошли… Нет, бежать, бежать отсюда!

Аршак подобрался к двери.

— Ты куда? — лениво спросил Кошкодав.

— Мне… надо.

— А-а, — кряхтя, Кошкодав-Ракоед поднялся с тахты. — Пойдем покажу, а то заглотает тебя с потрохами.

Аршак поежился. Действительно, можно влипнуть здесь, заблудившись в коридорах и переходах.

На этот раз Кошкодав-Ракоед не торопился. Аршаку даже показалось, что он точно не знает, куда идти. Они брели по длинному закругляющемуся коридору, заглядывая в ниши, открывая двери и приподнимая шторы. В темных помещениях ничего не видно, только иногда в пыльной глухой тьме виднелись далекие слабые огни. Одна из тускло освещенных комнат оказалась забитой аж под самый потолок длинными полками, на которых рядами стояли высокие узкие банки. Кошкодав-Ракоед оживился:

— А ну заходи, покажу кое-что интересное.

Банки с завинчивающимися крышками были набиты разноцветными таблетками. Кошкодав взял с полки одну, повертел, глянул на этикетку.

— Если поможешь мне — станешь самым умным человеком в мире. По таблетке из каждой банки — и будь здоров! Все знания и умения мира, и не одного, прошу заметить, окажутся в твоей маленькой глупой голове. Вот, например, — он покачал банкой, — номер пять тысяч двести три — это у нас кто? Это у нас «Начальник переплетного цеха»…

— Ну-у, тебе начальником еще рано, а вот гляди — банка девять тысяч триста — «Вершитель решительных метафор»; или вот — «Фрезеровщик шестого разряда». Чем плох «Под- пиливатель ножек столов, крытых зеленым сукном», или, скажем, — триста четвертый — «Водитель боевого вертолета»? А на этой полке науки — сколько угодно: химия, астрология, молекулярная психокинетика, физик одних двенадцать разновидностей для разных измерений, или…

Он прервал себя, задумчиво повертел банку с черными таблетками, облизнулся и, пробормотав, «пока не время для забав», поставил ее на место.

— Итак?

Аршак тупо смотрел на него, переводя взгляд с банки на банку. Смешно! В классе четвертом или пятом мечтал: придумали бы такую таблетку — проглотил — все знаешь, на уроки ходить не надо. Вот они, таблетки, но что-то глотать не хочется.

Кошкодав-Ракоед выжидательно смотрел на Аршака, потом махнул рукой и вышел из комнаты. Аршак поплелся за ним. На сей раз его никуда не тащили, наоборот, он теперь едва поспевал за хозяином лабиринта. Кажется, по этим местам он уже шел, и не раз. В конце концов, почему бы сейчас не попробовать?

Аршак замедлил шаги. Кошкодав-Ракоед, что-то бормоча и загибая пальцы, шел не оглядываясь. Вот он скрылся за поворотом! Аршак резко свернул и быстро пошел обратно, потом побежал.

И вот, когда уже не хватало дыхания, а ноги с каждым шагом немели, Аршак, уверенный, что заблудился, вдруг увидел дверной проем, ввалился в помещение и застонал от досады: как он мог не узнать эту квадратную дверь!

На полу неопрятными лохмотьями распласталась «рубка звездолета», с потолка капало, одна лишь бравая надпись «Только вперед!» издевательски белела под трубами.

Круг замкнулся. Рваная бумага, лужи, писк и копошение в углу. Еще немного — и он упадет лицом в скомканные обои и заплачет. Ну нет, слез они не дождутся! Он поднял с пола увесистый обрезок арматуры и недобро посмотрел на дверь. Медленно пошел к ней, потянул за ручку. Дверь не открылась. Ловушка!

Аршак изо всех сил дернул ручку на себя и повалился на пол, прямо в теплую, исходящую паром лужу — в руках у него осталась дверная ручка. С отвращением отбросив ее, он на всякий случай ощупал карман — та ручка была на месте.

Белые буквы идиотского лозунга расплылись в глазах. Ярость вдруг ударила в голову, Аршак уже плохо понимал, что делает. Он подскочил к стене и всадил изо всех сил арматуру в серую неровную поверхность. Рука пробила стену и ушла глубоко внутрь. Из пролома-разрыва в глаза ударил яркий солнечный свет. Зажмурив глаза, он выдернул руку, отступил на два шага и, разорвав в прыжке очередную ложную стену, покатился, хватаясь за сочную зеленую траву, вниз по некрутому склону. А когда наконец падение его завершилось и он, раскинув руки, замер на теплом песке, Аршак вздохнул и открыл глаза.

Пляж тянулся далеко вперед и назад. Из широкой желтой полосы местами выпирают тенты. У самой воды сложены лежаки, а пара лодок рядом с ними перевернута вверх дном. И никого. Брызги волн долетели до него, несколько капель упало на шею.

Аршак сел, помотал головой и осмотрелся. На невысоком склоне возвышался замок, тот самый замок из его сна. Нагромождения башен и знакомый шар на шпиле, а внизу к замку лепились домики, сады…

«Откуда же я вывалился? — подумал Аршак, и потом: — Где я?»

Страх, сидящий в нем глубоко, с самого начала знакомства с Кошкодавом-Ракоедом, исчез, пропал вчистую. Пришло какое-то сонное умиротворение — здесь должны быть нормальные люди, которые помогут выяснить, где он, что с ним. Или хотя бы оставят его в покое. Он не спешил лезть наверх — замок все-таки внушал опасения. Мало ли что, вдруг именно там живет этот хмырь с усами.

Никуда не хотелось идти, лечь бы сейчас на песок… Смущало одно: его злоключения начались в сумерки. Сейчас должна быть ночь. «А сколько времени прошло?» — задумался Аршак. Вроде бы немного, но все равно — почему солнце, откуда пляж, и вообще — где он находится, и как сюда попал?

Он медленно побрел по песку, время от времени поглядывая в сторону замка. Под ногами хрустел песок, порой он ступал по скользким широким полосам из лопнувших воздушных шаров. Присмотревшись к ним, обнаружил, что раньше эти изделия не были шарами, сплюнул и после уже обходил эти дары моря стороной.

У разбитой опрокинутой лодки он остановился. Прислонившись к шершавым доскам, на песке сидела девочка лет пятнадцати, закутанная в синюю хламиду.

 

Тело

— Привет! — сказала девочка и засмеялась.

— Привет! — ответил Аршак и тоже засмеялся, пожалуй, даже немного громче, чем он обычно смеялся, потом замолчал и спросил: — Ты откуда взялась?

— Отсюда. — Девочка ткнула пальцем вверх, в сторону города.

Аршак плюхнулся рядом на песок и облегченно вздохнул.

— Слушай, что это за город, а? Как называется?

— А зачем тебе? — настороженно спросила девочка.

Аршак растерялся.

— Ты что, больная? Вообще, что это за море? Черное?

Девочка вскочила, заглянула за лодку и снова села.

— Нет, сегодня оно зеленоватое.

— Издеваешься? — почти добродушно спросил Аршак.

Хорошо бы сейчас ее крепко схватить за черную гриву

волос и тряхнуть как следует, чтоб не придуривалась. Но злость куда-то испарилась. Может, она и впрямь больная. Хотя черт его знает, может, здесь все больные. Город больных. Как раньше было — чума в городе, запирают ворота и ждут, пока все не вымрут. А потом снова ворота отопрут. Правда, если все вымрут, кто ворота открывать будет?

Девочка выковыряла из песка щепку, воткнула в песок и, глянув на тень, сказала:

— Скоро начнется.

— Что начнется?

— Карнавал!

— Слушай, так как все это, — Аршак широким жестом обвел рукой берег и склон, — ну, город этот, море, как называются? Это… Земля?

— Ты спятил, — удивилась девочка. — Это Луна. — И захихикала.

Аршак готов был поверить и этому. Но тут девочка громко рассмеялась, и он почувствовал себя дураком. Говорят они все-таки по-русски. Хотя он читал про телепатию…

— Перестань ржать! Понимаешь, я вроде тут влип, мне срочно нужно домой. В Москву, понимаешь, или в Ереван.

— Так тебе в Москву или в Ереван?

— Да не важно, меня похитили, ясно?

Аршак сделал страшные глаза, и девочка сразу посерьезнела.

— Да, похитили, и не только меня, но и моего дядю. Они его сейчас пытают, а ты мне здесь мозги пудришь!

— Ой, — девочка вскочила и уставилась на Аршака, — что же мы сидим! Побежали к моему папе, он скажет, что делать. Он поможет, он сильный.

— Далеко?

— Да нет, здесь рядом, неподалеку.

Они некоторое время пытались бежать, но вскоре перешли на шаг, потому что в кроссовки Аршака набился песок. Он прислонился к деревянному столбу, снял обувь, вытряхнул.

— Тебя-то хоть как зовут? — спросил Аршак, завязывая шнурок.

— Ты что, шпион? — Девочка опять нахмурилась.

— Шпион! — злобно рявкнул Аршак.

— Тогда не скажу, — снова захихикала девочка. — Жарко!

И сбросила с себя длинную синюю ткань. Больше на ней

ничего не было. Аршак ахнул. Мало того, что она была голая, подумаешь, всех дел, но тело ее покрывала разноцветная татуировка — змеи, драконы обвивали со всех сторон, мелкими печатными буковками шли непонятные тексты, а вокруг пупка располагался глаз.

— Ты… чего? — хрипло спросил Аршак.

— Не ходить же голой! — пожала она плечами. — Ну, что ты встал, идем, сам же просил. Разбудим папу, он тебе поможет. Берегись!

Она резко дернула его за руку, упала. Аршак повалился на нее. Деревянный столб-гриб с большой фанерной нашлепкой беззвучно рухнул на место, где они только что стояли.

— Все сгнило, — удрученно сказала девочка.

Аршак перевел дух, поднялся, стряхнул с себя песок.

— Спасибо тебе, — сказал он, — ты меня спасла.

Она ничего не ответила. Татуированной ящерицей извиваясь по песку, она подобралась к рухнувшему столбу. Край «гриба» уперся в большой камень и образовал что-то вроде навеса.

Девочка заползла под навес.

— Иди сюда, — гулко срезонировала фанера.

Аршак пожал плечами, огляделся по сторонам и полез к ней.

 

Надежда

Она плескалась в воде у самого берега, а он валялся на песке. Было совсем не так, как в прошлом году после вечеринки у одноклассника. Тогда у него почти ничего не получилось, чувствовал себя дурак дураком, а мысль «и это все?» мучила его несколько дней. Потом он благополучно забыл свою растерянность и в похвальбе, естественно, выглядел богатырем.

А сейчас он действительно чувствовал себя если не богатырем, то парнем что надо. Ему захотелось, чтобы приключения еще не кончались. Но теперь уже он будет ее спасать. Они долго будут идти пляжем, а потом вдруг возникнет лес или горы…

— Догоняй! — крикнула она и побежала вдоль кромки берега. Аршак вскочил, схватил кроссовки и помчался за ней. А когда почти догнал ее, она резко остановилась и ткнула рукой вперед.

— А вот и папа!

На песке стоял топчан, а на нем кто-то лежал, накрытый рогожей.

— Иди к нему, — шепнула девочка, — он со сна добрый.

Аршак побрел к топчану. Ему было немного досадно —

сейчас отец девочки выведет его, ну, куда надо, и он ее больше не увидит. Хотя, может, она пойдет с ними? Мало ли еще какие приключения их ждут!

Лицо спящего было закрыто. Аршак постоял немного, затем обернулся назад, спросить, удобно ли будить. Но на всем пляже никого! Пусто. Татуированная девочка сгинула, словно ее вовсе не было.

«Куда же она спряталась?» — подумал Аршак, но в этот момент спящий зашевелился, выпростал руку и стянул с лица дерюгу.

— Рад тебя видеть, мой пронырливый друг, — сказал Кошкодав-Ракоед.

Аршак попятился и сел на песок.

Кошкодав-Ракоед сладко зевнул и зажмурился.

«Все, — решил Аршак. — В гробу я видал эти чудеса и тайны». Он медленно поднялся и пошел. С каждым шагом ему все больше и больше хотелось оглянуться, но он был уверен — стоит бросить взгляд назад, как злодей сорвется с места и длинными прыжками понесется за ним. Он не мог сказать, откуда такая уверенность, он знал одно — даже если сейчас Кошкодав-Ракоед снова ухватится за него холодными пальцами, то церемониться он, Аршак, с ним не будет, сковывавшее его непонимание прошло, и совершенно наплевать, где он и что с ним делают. Он плюнет в мутные глаза Кошкодава, а потом врежет коленом куда надо, на этот раз мерзавец не увернется. В конце концов даром, что ли, он ходил целый год в секцию борьбы? Ну а там ребята друг другу много хитрых приемов показывали, к борьбе не имевших отношения.

Через сотню шагов боевая злость в нем так взыграла, что Аршаку даже захотелось, чтобы преследователь догнал его. И желание стало таким острым, что он остановился, плюнул на песок и оглянулся.

Но Кошкодав-Ракоед и не думал нестись за ним длинными прыжками. Не шел он и короткими шажками. Он лежа махал рукой оторопевшему Аршаку. Потом снова натянул на себя дерюгу.

Аршак растерялся и обрадовался одновременно. Если его оставили в покое, то пора выбираться отсюда. Откуда?

Он еще раз посмотрел на топчан, одиноко украшавший пляж, и пошел по склону вверх, иногда цепляясь за кусты, когда ноги скользили по траве.

 

Город

Это и впрямь был тот самый город. Старые дома, ухоженные палисадники, мощенная брусчаткой мостовая, резные деревянные ворота… Хорошо идти по улице города своего сна, и все было как во сне — пусто, тихо и уютно. За углом узкого трехэтажного дома (по одному окошку на каждом этаже) Аршаку открылась маленькая площадь, а за площадью из-за домов невеселой серой громадой вырастал замок.

Аршак свернул влево, вскоре кривой переулок вывел его к рынку.

Прилавки ломились от фруктов и овощей. Такого изобилия он не видел даже у себя, в Ереване. А вот мясной ряд — туши, обернутые в марлю, свисали рядами, и тут же мясницкие топоры, воткнутые в большие, обитые железными обручами колоды. Сбоку распахнули толстые двери магазинчики, а в центре базарной, площади прямо на пыльном грунте возвышались горы арбузов, дынь и всего-всего-всего…

Людей не было. Это уже начинало пугать Аршака. Несколько раз он судорожно оглядывался, даже влезал на скамейки, пытался заглянуть в окна. Никого!

Только на рынке Аршак понял, как он голоден. Взяв с прилавка огромную желто-красную грушу, он, внутренне готовый к истошному крику «Держи вора!», впился зубами в сочную мякоть.

Потом он прошелся по фруктовому ряду и перепробовал все. А когда, сыто отдуваясь, размышлял над горкой фиников — есть или не есть, над прилавком поднялась голова и спросила:

— Не наелся еще?

Аршак вскрикнул и отскочил. Но это был не Кошкодав- Ракоед. Вылезший из-под прилавка человек был без усов и вообще лыс до блеска, не худ и выглядел добродушно. Глаза, правда, у него были с тухлинкой, как у Кошкодава, но мало ли у кого какие глаза.

— Как ты сюда попал, бедный мальчик? — участливо спросил Лысый.

Аршак шмыгнул носом и поведал незнакомцу о своих приключениях в логове злодея и на берегу.

— Ай-ай-ай, — незнакомец погладил Аршака по голове. — Как тебя прокрутило! Так ты говоришь — Кошкодав-Ракоед? Ты его так прозвал? — Лысый рассмеялся.

— Ага. Меня Аршак зовут. А вас как, извините, называть? — спросил Аршак.

Лысый задумался. Подвигал бровями, пожевал губу.

— Ты хороший мальчик, но никогда и никого здесь не спрашивай о таких вещах. Потом я тебе все объясню. Да и что такое имя — дым! Назови себя так — одно, этак — другое. А в итоге все равно тебя могильный червь точит, как бы ни называл себя ты или как бы ни прозвали тебя люди.

Аршак пропустил мимо ушей эту сентенцию.

— Скажите, куда я попал, что это за место?

— А почему ты должен был куда-то попасть? — удивился Лысый.

— Ну… Это же не Москва?

— Кто тебе сказал?

— А вот же — море! — растерялся Аршак.

— Море, — согласился Лысый. — Плохо знаешь географию своей страны. Ты ничего не слышал о Московском море?

— Так это не море, а водохранилище?! — догадался Аршак.

— Море тоже водохранилище, — резонно заметил Лысый. — Только загажено круче.

И Аршак на какое-то время успокоился. Его не смущало обилие фруктов и овощей, он никогда еще не бывал на пустых московских рынках, и опрятные старые домики, уместные разве что в Прибалтике, тоже не смущали — мало ли на какую окраину могло занести.

— Тут девчонка татуированная бегала… — начал он.

Остатки сомнения все еще шевелились в нем.

— Э, милый, — безнадежно махнул рукой Лысый, — ты еще в пешеходной зоне не был, там и не такое увидишь! Молодежь пошла, оторвать и бросить! Однако, — он посмотрел на тень, — карнавал скоро.

— Карнавал?

— Ну, называй как хочешь: карнавал, праздник города, района, улицы, дома, квартиры, туалета… Праздник всегда праздник, где бы ты при этом ни находился и что бы ни имел с собой.

Все медленно утрамбовывалось на свои места. Реальность окружающего мира постепенно насыщалась плотью. Аршак хотел было спросить, как дойти до ближайшей станции метро, но тут Лысый выбрался из-за фруктового прилавка — и мальчик запнулся.

Одет был Лысый в драную и грязную мешковину, а на ногах красовались огромные болотные сапоги. Сомнения вновь бухнули во все колокола, да так, что в ушах зазвенело — мироздание опять угрожающе перекосилось.

— Вот что, — сказал Лысый, — пока не началось, пошли ко мне.

— Куда? — насторожился Аршак.

— В школу. Я, понимаешь, здесь немного учитель. Пошли, тут рядом, неподалеку…

 

Школа

Школа оказалась приземистым длинным бараком, и если бы не вывеска «Среднеобразовательная школа имени профессионально-технического обучения», то Аршак не рискнул бы войти.

Внутри, к его удивлению, оказалось довольно-таки прилично. Чистые паркетные полы, стены оклеены веселенькими обоями, парты. Парты его восхитили — такие он видел лишь в черно-белых фильмах: капитальные устройства на двоих, с откидными крышками, с жесткими прямыми спинками, из толстых досок, в которых ножом и бритвой можно вырезать любые барельефы. Да, настоящие старые парты, а не хлипкие столы с хлипкими стульями.

Впечатляла и длина класса — парты в четыре ряда тянулись одна за другой и таяли в полумраке. Окон здесь не было, класс освещали круглые неяркие плафоны в частой металлической сетке.

На стенах висели картины. Аршак подошел к ним.

— Посмотри, это интересно, — сказал Лысый, перебирая бумаги на учительском столе.

Над картинами был прибит длинный кусок картона с красной надписью: «Творчество юных — карнавалу!»

Картины Аршаку сначала не понравились — скучные и какие-то… устаревшие, что ли?! Школьники в серых гимнастерках и школьницы в белых фартучках за партами и с букетами цветов, а вот девочка с бантом и в белом передничке, чем-то похожая на ту, что встретилась на пляже, бежит с воздушным шаром навстречу матери, а мать, румяная красавица, белозубо улыбаясь, присела, раскинув руки. А вот школьники на уборке урожая на фоне музейного трактора. Одна из картин называлась «Первый учитель»: первый учитель — копия Лысого, гладит по голове все ту же девочку с бантом.

Нарисовано было неплохо, Аршак даже тихо позавидовал. В детстве он рисовал, одну картину даже выставили в галерее детского творчества, а потом не то разучился, не то расхотелось.

Одну из картин он случайно зацепил, протискиваясь между партой и стеной. Картина слетела с гвоздя и хлопнулась на пол. Аршак виновато глянул на Лысого, но тот не обращал на это внимания. Когда Аршак поднял картину и снова повесил, то обнаружил, что картина изменилась: теперь на ней был изображен клубок змей, причем весьма натуралистично.

Заметив тыльную полосу рамки, он понял, что повесил картину неправильно, обратной стороной, и страшноватые змеи, вылезающие из головы кролика, нарисованы как раз на обороте картона.

Аршак закусил губу и перевернул соседнюю картину. И там открылась совершенно иная картина. Большой красивый дом, балконы, люди на балконах, а верхние этажи запачканы чем-то омерзительным; маленькие люди на балконах в страхе смотрят вверх, а к ним тянутся языки черной жижи. Название картины было выведено бисерным почерком: «Грязь валится с небес».

Изнанка картины с «Первым учителем» оказалась неожиданной. Аршак хихикнул и цокнул языком. Над пашнями, городами и озерами возвышался пронзающий облака и выросший прямо из земли огромный, со знанием дела прорисованный член, перевязанный посередке ленточкой, а по ленточке тем же мелким почерком выведено печатными буквами: «У нас все хорошо!»

Все картины оказались перевертышами. Больше всего Аршаку понравилась «Мыши как боги, а люди как блохи», но что на ней изображено, сразу сказать было невозможно, там хватало всякой живности и людей, в странных сочетаниях.

Ощутив на своем плече руку, он поднял голову. Лысый, снисходительно улыбаясь, покачивал головой:

— Ох уж эти мои художнички! Большие, скажу тебе, шалуны. Но знаешь, иногда приезжают делегации по обмену опытом, так им нравится. А сейчас повесь как было, директор не любит беспорядка и озорства.

— А кто у вас директор?

— Я директор, — рассеянно сказал Лысый, еще раз внимательно осмотрел неприличную картину с длинным названием «Носитель яшмовых бус овладевает азами», неодобрительно хмыкнул и перевернул ее на «Последний звонок».

Задняя стена помещения отсюда еле была видна. Аршак все же добрался до нее и увидел плотно перевязанные стопки тетрадей, штабелями уходящие к потолочным балкам.

— Контрольные работы?

— Нет, — ответил Лысый. — Дневники наблюдений.

— А-а, — вспомнил Аршак, — в начальных классах мы тоже вели дневники наблюдений за природой.

— М-да? Ну, и за природой тоже, почему бы и нет!

Они вернулись к учительскому столу. Аршак глянул в

раскрытую дверь и увидел за домами стрельчатые окна, фигуры на ярусах и башенки замка.

— Что это за высотное здание? — спросил он. — Я их не все видел. Гостиница «Украина»?

— Нет, это не гостиница, это Дом разума.

— Странное название!

— Ничего странного. Чем разумнее человек, тем выше и лучше стремится он жить. Ты не смотри, что архитектура нескладная, дом строился долго, лет семьдесят с лихвой, да и то еще не достроен.

Аршак задумался. Концы с концами начали расходиться все дальше и дальше, несуразности одна за одной выпирали на поверхность.

— Значит, Дом разума? — переспросил он.

— Дом, дом…

— В Москве?

Лысый задумался, потом лицо его прояснилось.

— Ах вот ты о чем… Кто же тебе сказал, что это — Москва?

— Но вы же говорили про Московское море, — растерялся Аршак.

— Я всего лишь напомнил тебе о факте вашей географии, не более того. И еще я задавал вопросы. Но я ничего не утверждал. Если же ты интересуешься, где ты и Москва ли это, то отвечу честно и без утайки — нет, не Москва. И вообще — не ваш мир.

— Так я на другой планете? — криво усмехнулся Аршак.

Лысый внимательно посмотрел на него и подмигнул.

— Кто тебе сказал такую глупость? Другой мир — это не обязательно другая планета или даже другая страна. Он может быть и рядом, неподалеку.

— А-а! — вскричал Аршак возбужденно. — Я читал: параллельные миры, другие измерения…

— Ерунду ты читал, — строго ответил Лысый. — Измерения… вот ведь дрянь какую придумают! Хотя, если у тебя такие вкусы, пожалуйста! Хочешь — измерения, хочешь — параллельно, а хочешь — наперекосяк и сбоку розовый бантик. Можно всякое придумать — например, все тебе снится, и находишься ты сейчас в мире сна. Или: твоя Москва или там Ереван — это сон, и ты проснулся только сейчас. А вот еще — ты видишь сон, а во сне сон, а в том сне — еще сон. И так далее. Вопрос: каково необходимое и достаточное условие для проверки того, что количество снов равно количеству пробуждений? Предположим, что количество пробуждений больше — что это означает? Если ты заснул, а проснулся дважды? Кто из нас сон, а кто — спящий? Я не напоминаю тебе про сон бабочки, эта история тебе еще не известна, а сон Маркандеи тоже для тебя пустой звук, судя по тупому выражению твоих глаз.

С этими словами Лысый сунул ему в лицо круглое зеркальце, и Аршак увидел свое до обиды глупое, растерянное лицо, слегка отвисшую от непонимания нижнюю губу, и глаза, которые, к великому его ужасу, наливались такой знакомой тухлостью.

— Что скажешь? — поинтересовался Лысый, быстро убрав зеркальце в ящик учительского стола.

Аршак пожал плечами, костенея упрямством. Так, бывало, стоишь у классной доски, а в голове ни одной мысли, ну и пусть!

— Чего от меня надо? — злобно спросил он. — Почему ко мне привязался этот ваш… Кошкодав-Ракоед?

— Тот, кого ты назвал столь неблагозвучным именем, чрезвычайно могущественный, как бы сказать получше, волшебник. Да, волшебник, это подходящее для тебя название. Очень, очень сильный волшебник! Может все, сразу и много. Вот, кстати, и тебя он заполучил. Ну, говорить об этом вслух не будем, хотя я, например, сторонник полной гласности до победного конца.

Лысый прошелся вдоль доски, заложив руки за спину, лицо его менялось, в глазах появился слабый блеск, а уголки губ опустились. Сейчас он был похож скорее на учителя физкультуры Самсона Гайковича в тот момент, когда Самсон Гайкович помогает старшекласснице выполнять упражнение на брусьях и при этом ласково держит ее за талию и за ноги.

— Да, я противник всех и всяческих умолчаний. И я радикально не согласен с этим… Как ты его там прозвал? Наоборот, чем громче и откровеннее мы провозгласим наши цели, тем быстрее, проще и блистательнее доберемся до них, к восторгу своему. Да, полное и неотвратимое истребление умолчаний, тайн и секретов. Все мы одно…

Он остановился на полуслове, застыл на месте и поднял палец.

«Ба-бам», — донеслось издалека.

— Первый сигнал. Скоро начнется карнавал, надо спешить. Идем!

— Куда?

— Я тебе помогу. Идем скорее, ты должен кое-что вспомнить.

— Никуда не пойду! — неожиданно для себя заявил Аршак.

Опять начиналась беготня, а он уже убедился, что все эти прыги и скоки ничем хорошим не кончаются. Лысый плетет сказочки о снах и волшебниках, а нужно им на самом деле… Лысый остановился и широко раскрыл глаза.

— Ну… Ну!

— Что «ну»? — грубо спросил Аршак.

Лысый разочарованно вздохнул.

Аршак заметил над доской ряд старых, почти выцветших фотографий. Мальчики в школьной форме, ремни с литыми пряжками и смешные фуражки с высокой тульей и лакированным козырьком — старого образца. Аршак видел такую форму на фотографии Жирайра Аветисовича. «В юности», — как сказала мать, показывая ему семейный альбом будущего отчима.

— А это ваши отличники? — Аршак мотнул головой в сторону фотографий.

— В некотором смысле. Вообще — это отцы-основатели. Мы все обязаны им! Пошли, я по дороге тебе расскажу.

И Лысый вышел из школы-класса, а Аршак, еще раз глянув на отцов-основателей в школьной форме старого образца, пошел за ним.

 

Учитель

На улицах все еще было тихо и пустынно, не было заметно никаких признаков надвигающегося карнавала. Они шли мимо невысоких заборов, будок с заколоченными окошками, мимо выставленных у витрин лотков со всякой съедобной и несъедобной мелочью. Аршак старался не отставать, а Лысый шел быстрым шагом и, размахивая руками, громко говорил:

— …Нет-нет, это не просто детские фотографии, именно в юном возрасте они стали отцами-Основателями. Отважные мальчуганы создали наш мир! Давным-давно, почти сто лет назад, они взяли в свои руки карабины и решили устроить дела по-своему! Какая роскошная картина — мальчики и карабины! В конце концов, почему бы и нет? Дети спасут мир, мир в стволах винтовок, винтовка рождает власть, власть молодым, молодость — сила, сила через радость и так далее… Что там еще было? «Трещат старые кости»? Впрочем, это из ваших дел. А у нас все было просто и здорово — рраз!

И власть действительно у юных! Ну конечно, были перегибы, а у кого их не было? В конце концов, чем карабин хуже киркомотыги или, скажем, лесоповала? Вполне гуманно и быстро! Но это частности. И вот мы, внуки дорогих победивших наших мальчиков…

— Кого они победили?

— Да кто теперь помнит? Победителям, знаешь ли, память совершенно ни к чему! Что надо, мы помним, а когда потребуется — напомним и остальное.

— Кошкодав-Ракоед, он тоже внук?

— Еще какой! А вообще, между нами говоря… — Лысый нагнулся к его уху и теплым шепотом продолжил: — Твой этот усатый — большая сволочь! Всех сожрал. Силен до безобразия, но глуп до омерзения. Да и сила-то вся в его усах. Но ничего, с твоей помощью мы усики ему пообрываем! Ты только поднатужься и вспомни, сам вспомни и мне тихонечко скажи.

— Что я вспом…

— Тсс! — остановил его Лысый. — Тихо. Только тихо и про себя. Хотя… Эх, была не была, времени совсем не остается.

Он поднял глаза на замок, потом остро взглянул на Аршака и осмотрелся. Завидев подворотню, обрадовался и, взяв мальчика за плечо, толкнул вперед:

— А ну, давай сюда!

В подворотне скверно пахло, стены на высоте живота были в темных кляксах и потеках. Лысый навис над Аршаком и зашептал:

— Усатый ищет… Ну, сам пойми! Ищет, скажем, ключ. Иначе он не попадет туда. Времени мало, вот незадача. А без ключа совсем плохо. Не прорваться! Он и без ключа может, но ненадолго — если в полную силу, а если долго, то совершенно без силы, а если долго и в полную силу, то сгинет, расточится, прахом обратится…

Аршак слушал невнятное шелестение Лысого. Он понимал, что идет охота за ключом, а ключ лежит у него в кармане — перламутровая ручка.

Он почувствовал себя ужасно хитрым. Пусть Лысый говорит, может, проболтается — что за ключ? Если ключ — должна быть дверь! Только он, Аршак, не Буратино, чтоб его за нос водили, он сам любого обманет.

— Ой, дядя, — перебил он Лысого, сделав большие глаза, — а что это за ключ?

Лысый удовлетворенно крякнул и ласково посмотрел на него.

— Ключ? Ну, назовем это ключом. В самом деле, без него не попасть… — Тут он прижал свои губы почти вплотную к его уху и прошептал: — Без него не попасть в Аэндор!

Сначала Аршак ничего не понял. Затем вспомнил — дядю и его самого охмуряли именно каким-то поганым Аэндором: трон, власть и прочая чепуха. Лысый нагло вешает лапшу на уши. За дурачка держит.

— Ты пойми, — между тем шептал Лысый, — Аэндор — это не только сон, есть к нему тропиночка, дверца заветная имеется, но без… ключа… не войти! Ох, я и так слишком много сказал, не выдавай меня, мальчик! — Он рухнул на колени прямо в груду нечистот и замер, опустив голову.

— Не надо, что вы, — испугался Аршак и кинулся поднимать Лысого.

Глаза коленопреклоненного полыхнули холодным торжеством, но Аршак не заметил этого.

Лысый встал, стряхнул с колен прилипшее дерьмо, брезгливо понюхал руку и обтер ее о стену. Глянул в глубь двора.

— Здесь должна быть колонка…

В маленьком дворике, составленном балконами одноэтажных домов, действительно оказалась водяная колонка. Пока Лысый смывал с себя налипшее, Аршак с любопытством рассматривал цветное белье на веревках, медный таз, прислоненный к перилам, дрова у входа в подвал. Очень похоже на старые районы Еревана, подумал Аршак, такие же трухлявые балконы и выпирающие стены.

На стене, рядом с покосившейся дверью в подвал, сделан рисунок мелом, изображающий фантастически пышные женские телеса, рядом находился тщательно выписанный пейзаж с горой и высоким деревом. Над пейзажем крупными буквами выведена надпись: «Это здесь», — и стрелка, указующая на дверь подвала.

Лысый закончил свой туалет, поднял голову и заметил надпись.

— Постой, — закричал он, — да это же… А ну за мной!

И рванул с места так, что Аршак решил — сейчас расшибется! Но дверь словно ветром сдуло, и Лысый исчез в темном проеме. Идти туда было жутковато, но оставаться на месте — еще хуже.

 

Книга

В погребе и впрямь темно, но совсем не страшно. Слабый свет падал на ряды огромных бочек, со сводчатого потолка свисала паутина, в проходе стоял длинный стол, заставленный бутылками, кружками и воронками. За столом сидел Лысый и держал в руках большую книгу.

— Вот, — гордо сказал он, — я подозревал, что «Истинная книга» где-то здесь, в самом неподходящем месте. Так, что у нас тут? «…на двести гекалитров сто белков…», нет, не это! «…купажирование марочных…», тьфу! Ага, вот он!

С этими словами он вытащил зажатый между страницами небольшой сложенный пополам листок. Развернув его к светлому прямоугольнику, образовавшемуся на месте вышибленной двери, он нараспев прочел:

— «Лишь мальчик, птица и огонь сумеют пронести его через закат и полночь дней, к вершине истины твоей»… — Лысый запнулся. — Ну, а дальше тут неясно. Что-то сказано про птицу и огонь. Мальчик — это определенно ты. Но что означает «птица и огонь»?

Он на коленях стоял, вспомнил Аршак, черт его знает, может, сказать? И осторожно, чтоб не сболтнуть о переезде соседей и перламутровой ручке, рассказал о сне про черную птицу.

— Черный стерх! — вскричал Лысый, едва дослушав. — Где, где ты его видел? Умоляю, вспомни!

— Как где? — не понял Аршак. — Я же говорю, во сне.

— Место, место… — чуть не плакал Лысый.

— Да у дяди же дома, я у него спал.

— Какой бестолковый мальчик! — сердито проговорил Лысый. — Вспомни, что это было за место во сне. Где ты видел птицу? Дом, улица, река…

Аршак пожал плечами.

— Не знаю. Ну, землю копали, там машина еще с цистерной была, асфальт горелками плавила, чтоб легче ломать.

— Вот и огонь, — пробормотал Лысый. — А место? Неужели не знаешь?

— Не знаю, никогда не видел. Пустырь помню, дома на горизонте, стройка рядом…

Лысый отшвырнул книгу, скомкал листок и бросил под стол. Лицо белесое в полутьме показалось Аршаку ужасно знакомым.

— Что ж, — почти спокойно сказал Лысый, — если не знаешь, где дверь, то лучше искать ключ к любой двери.

— Так вам отмычка нужна?

Не отвечая, Лысый пошел к выходу. Замер в проеме и отпрянул. Он прижался к стенке и, пятясь, вернулся и прошептал:

— Кажется, мы попались! Усатый во дворе. Вынюхал, стервец!

 

Оружие

Стены подземелья то сужались, то раздавались в стороны так широко, что приходилось держаться за Лысого. Сверху сыпался песок, шелестели крылья, под ногами вязко чавкала сырая земля.

Тогда, в винном погребе, Лысый провел его меж бочек, откатил одну, оказавшуюся пустой, в сторону и нырнул в черную дыру. Аршак, недолго думая, последовал за ним.

Они шли долго. Наконец после узкого поворота они попали в пещеру, выход из которой светлел впереди.

Пещера вывела их на склон горы. Перед ними расстилалась зеленая долина, окаймленная невысокими холмами, далеко за ней виднелась синяя полоска моря, а напротив как на ладони располагался город с замком.

— Вперед! — весело крикнул Лысый и быстро пошел по тропинке.

Через несколько минут они оказались на большой площадке, заваленной огромными ржавыми конструкциями, разбитыми машинами и строительным мусором.

— Здесь раньше были мастерские, — пояснил Лысый, заметив удивленный взгляд Аршака. — Ремонтировали строительные краны. Вон сколько их валяется! Ну, потом забросили. Так, теперь поищем одну игрушку.

Пока он шастал, всматриваясь в переплетения труб, каркасов, бетонных блоков, Аршак пробрался мимо покореженных остовов и вышел к парапету. Отсюда хорошо был виден берег моря и замок с темным шаром на шпиле.

— Ага! — послышался торжествующий вопль Лысого. — Вот она, игрушечка!

Аршак не торопясь побрел на голос, огибая перевернутые бульдозеры, клубки мятых труб, расплющенные каким- то чудовищным прессом асфальтовые катки, и наконец вышел к нагромождению бетонных фонарных столбов. На некоторых сохранились еще осколки плафонов, а на одном Аршак разглядел привязанную к крепежному болту толстую веревку со скользящей петлей и рядом — фанерную дощечку с продетой в два конца бечевкой. На дощечке расплылась сделанная чернильным карандашом надпись: «В добрый путь!»

Почесав в затылке, Аршак немного постоял над дощечкой, а потом увидел Лысого.

— Что, интересно? — спросил тот. — Ну, давай сюда!

Лысый сидел перед штабелем бетонных столбов и постукивал камешком по торцу одного из нижних. Столб отвечал металлическим звуком.

Подняв голову, Лысый долго смотрел по сторонам, вдруг вскочил и ловко полез на стоящий неподалеку подъемный кран.

Он вскарабкался по скобам к кабине с выбитыми стеклами, спустился, исчез, а вскоре снова возник, с проклятиями волоча за собой тяжелую лебедку. Снова полез наверх, разматывая трос, перекинул его через блок, пройдя для этого по стреле, подозрительно затрещавшей под ногами. Аршак закрыл глаза, ожидая неминуемого падения, а когда открыл, Лысый уже возился с лебедкой.

— Чего стоишь? — крикнул он Аршаку. — Крути!

Аршак потерял чувство времени. Он исходил потом и крутил, крутил, крутил… Лысый скакал обезьянкой, цепляя тросом столбы, подскакивая к лебедке и помогая Аршаку, потом снова к столбам, оттаскивал приподнятые… А когда наконец остался нижний, то его вдвоем подняли метра на два, раскачали и уложили на остов трейлера.

Лысый подскочил к столбу, посмотрел вдоль него и, пробормотав: «Удачно, очень удачно», — отер пот со лба. Аршак, шатаясь, подошел к парапету и без сил повалился на землю.

Он сидел и равнодушно следил за тем, как неугомонный Лысый опять куда-то убежал, чтобы появиться с ворохом тряпья и с грязной бутылкой, наполненной мутной жидкостью. Сил удивляться уже не было, и Аршак совершенно пустым взором смотрел, как Лысый намочил тряпку и с силой несколько раз провел ею по столбу. Обнажилась темная отблескивающая полоса. Лысый набросился на столб как сумасшедший, и через несколько минут перед взором Аршака предстал тот же столб, только уже из вороненого металла. А когда Лысый вынул из узкой части затычку, Аршак нашел в себе силы встать и заглянуть в дыру. Обнаружив на внутренней стороне идущие вглубь и вбок выступы, он понял, что это нарезка. Столб оказался стволом!

Лысый между тем оглядел утолщенный конец ствола, провел пальцем по незаметной канавке и, нащупав выступ, нажал. Отвалился массивный стальной клин, обнажив затвор. Одновременно выдвинулся короткий стержень с кнопкой на конце.

Лысый захихикал, полез за пазуху и достал оттуда небольшой снаряд. Головка его кончалась синеватым стеклышком. Лысый осторожно вложил снаряд в ствол, с лязгом задвинул клин и ласково провел рукой по затвору. Поманил к себе Аршака.

— Вот сейчас мы его, козла усатого, задерем! — торжественно сказал Лысый. — Сейчас мы его к кузькиной матери определим. Давай жми сюда! — И он сделал приглашающий жест.

Аршак посмотрел вдоль ствола: действительно, нацелено прямо на замок. Неужели можно точно попасть по Кошкодаву-Ракоеду, подумал он, загораясь при мысли о том, что сполна отплатит злодею за все обиды. Почему бы и нет? Стеклышко — это, наверно, объектив. Лазерная наводка!

— А не промахнемся? — деловито спросил он Лысого, ухватываясь за стержень так, чтобы большой палец лег на кнопку.

— Что ты! — подпрыгнул от возмущения Лысый. — Да хоть и промахнемся! Прижарим усатого калифорнием! Не бойся, не уйдет! Штучка на пару килотонн потянет, а то и больше. Жми!

Аршак ахнул и отскочил.

— Да что вы, — заикаясь, произнес он. — Там же люди, дядя, наконец…

— Какие люди! — распаляясь, закричал Лысый. — Сволочи все! Да и сволочей-то на самом деле нет!

— Дядя…

— И дяди нет! Ты хоть кого-нибудь здесь видел вместе с усатым, одновременно видел, а?

— Не видел, — прошептал Аршак, мгновенно понимая Лысого. — Но я и вас ни с кем не видел!

— Молодец, мальчишечка! — обрадовался Лысый. — Соображаешь!

Затем он многозначительно подмигнул Аршаку, лизнул свой большой палец и медленно повел его к кнопке.

— Не надо! — закричал Аршак и бросился на него.

Но не успел. В ту же секунду Лысый накрыл кнопку ладонью. Аршак замер. Орудие издало непристойный звук «прррз», из жерла выдулся большой ярко-желтый воздушный шар с надписью: «Привет победителям!» Шар покачался у них над головами и, гонимый ветерком, поплыл к городу, медленно уменьшаясь в размерах.

Аршак озверел. Он подскочил к Лысому, вцепился в его лохмотья и стал трясти. Лысый, продолжая улыбаться, попятился, увлекая Аршака за собой, пока не уперся в лебедку.

— За что, за что надо мной издеваетесь? — рычал Аршак.

— Успокойся, — увещевал его Лысый. — Никто не издевается. Все хорошо, все в порядке. Ну, пошутили! Да и чего жалеть, кого жалеть? Ты себя пожалей. Сам-то… Дай тебе в руки карабин, ведь у себя скольких бы в распыл отправил!

— Нет! — Аршак отпустил Лысого и взглянул в его глаза. — Нет, не дождетесь.

— Неужели не дождусь? — издевательски спросил Лысый. — А вот нянечка твоей ясельной группы, ненароком скормившая маленькому Гагику кусок битого стекла, а потом, вместо того чтобы вызвать «скорую помощь», никому ничего не сказала. Неужели она не стоит пули? Или ты забыл, как все удивлялись, почему Гагик вдруг исчез и почему нянечки ходили испуганные почти целую неделю?

— Я… я не помню.

— А в садике, в старшей группе, не помнишь, как пропал твой красивый венгерский свитер, и все подумали, что его взял Женя, а папа его так за это проучил, что Женя на всю жизнь стал заикой, а свитер потом видели на сыне воспитательницы, который ходил в другой садик? Не помнишь? Ну, может, не пули, но пару раз прикладом по темечку не повредило бы, а? А в школе…

— Не надо, — глухо пробормотал Аршак.

— Ну почему же? Не волнуйся, я не о тебе. Помнишь, в третьем классе ваш учитель, заслуженный, между прочим, медаль имеет, не разрешил Сергею выйти из класса, а вывел к доске и издевался долго, пока тот не обмочился под веселый жизнерадостный смех всего класса? У Сергея на этой почве началось нервное расстройство, теперь он лечится каждый год в клинике, но ты этого, конечно, не знаешь, потому что он остался на второй год и был немедленно забыт. Ну а ваш заслуженный учитель? Как он добивался правильной осанки и послушания? Привязывал непосед к стульям, клал на голову мешочек с песком и, если он падал, бил линейкой по детским пальчикам. Ну так что — пуля? Или штыком его, садиста?

— Нельзя же так!

— Вот как? А почему же усатого можно? Он тебя бил? Издевался? Ему-то от тебя мелочь требуется…

Аршак опустил глаза. Он стоял спиной к парапету и не видел, как воздушный шар, уменьшаясь, летел прямо на замок, но с каждым мигом, превращаясь в точку, он светился все ярче и ярче.

Когда наконец Аршак, не зная, что сказать, поднял глаза, ослепительная вспышка за его спиной вдруг превратила лицо Лысого в яркую луну, а потом в глазах все померкло. Через секунду грохот прижал их друг к другу, а когда все прошло, полуоглохший и чуть не ослепший Аршак обернулся и вскрикнул — на месте дворца дымилась воронка, а города не было вовсе, и только багровый, быстро темнеющий шар вспухал над ним.

— Ничего, — просипел голос сзади, — мы построим новый город.

Аршак, пораженный этими неуместными словами, повернул голову и не поверил своим глазам — на месте Лысого очутился Кошкодав-Ракоед собственной персоной. Аршак снова глянул на город и похолодел — никаких следов разрушений! Замок, дома, безоблачное небо…

 

Праздник

Комнату, обитую коврами, он узнал сразу же, как только очнулся. Неизбежный Кошкодав-Ракоед привалился к столику и жрал, давясь и исходя слюной, небольшие мятые цилиндрики, очень похожие на окурки.

Аршака замутило. «Хочу домой, хочу домой, хочу домой. Вот сейчас раскрою глаза и увижу, как тетя пилит дядю, Миша смотрит телевизор, а Клара играет на скрипке что-нибудь из «Айрон Мэйдн». Сейчас проснусь…»

Кошкодав-Ракоед доел, утер слюнявый рот ладонью, а затем, осоловело выкатив глаза, неожиданно и очень пронзительно рыгнул.

— Выпустите меня отсюда, — тихо попросил Аршак. — Я ничего не знаю.

«Знаешь, знаешь, — сказал внутренний голос, — только держись крепче за карман!»

— Знаешь, знаешь, — эхом отозвался Кошкодав-Ракоед.

Аршак похолодел. Если сейчас он полезет к нему в карман, то коленом в челюсть и бежать, бежать… Но куда?

Бу-ум — донеслось издалека.

— Второй залп, — поднял палец Кошкодав-Ракоед. — Вот-вот начнется карнавал. Пошли на балкон!

Балкон выходил на площадь. По ее периметру стояли большие статуи. Под бело-зелеными потеками голубиных экскрементов не было видно лиц, но по фуражкам старого образца Аршак догадался, что в каре выстроились юные отцы- основатели.

— Почему нет людей? — спросил он. — Где жители города?

— Они где-то здесь, неподалеку.

И тут ухнул фейерверк. Ракеты, шутихи, петарды взмыли в яркое полуденное небо, с треском закрутились огненные колеса. Шум и грохот стоял неимоверный. Но в дневном свете огни почти не были видны, лишь пышные дымные трассы исчиркали безоблачный небосвод. Когда он опустил голову, то в глазах зарябило; сотни, тысячи людей плясали, водили хороводы, играли в «ручеек», пели, собравшись в кружки вокруг гитаристов, баянистов и одинокого арфиста. Над толпой реяли воздушные шары, вдруг зашагали на ходулях пестро разодетые мужчины и женщины…

Балкон находился невысоко, на уровне второго этажа. Иногда сюда залетали ленты серпантина, порывы ветра несли конфетти, обрывки газет и куски перфолент. К балкону приблизилась на ходулях румяная женщина с большим бантом в волосах и в огромной пышной юбке, как будто срисованной со старой картины. Женщина кинула им розу, промахнулась, показала язык, а потом, повернувшись, нагнулась и задрала юбку, обнажив тугие телеса в розовых панталонах. Сильно перегнувшись вперед, она потеряла равновесие и кувыркнулась с ходулями прямо на восторженно взвывшую толпу. Аршак заметил, как подскочили к ней несколько ряженых в масках, юбка разлетелась в клочья, а женщина громко и радостно смеялась.

Аршак смотрел на суматошное веселье, и чем больше смотрел, тем тоскливее становилось у него на душе. Вскоре лица в толпе казались ему все на одно знакомое усатое лицо.

Заревели, ухнули барабаны, толпа взялась за руки и бесконечной змеей пошла, скручиваясь и раскручиваясь, по площади, дружно выделывая коленца под нехитрый, но навязчивый мотив тарантеллы. Круги сходились и расходились, головы, словно нанизанные на четки, проплывали под балконом…

Музыка стала фальшивить, цепь распалась на фрагменты, танцоры устали. Некоторые вышли из круга и расселись, привалившись к пьедесталам юных отцов. Карнавал выдыхался.

Тихий гул, шедший сверху, нарастал. И вдруг высоко над площадью с ревом прошли боевые вертолеты — в зеленокоричневых камуфляжных пятнах, с гроздьями ракет на пилонах. Днище каждого вертолета украшала огромная, выведенная белой краской буква. «Т… А…» — начал читать Аршак, и сразу же получилось:

«ТАНЦУЮТ ВСЕ!» Вертолет с восклицательным Знаком шел чуть левее колонны. Над площадью он вильнул хвостом, развернулся и ушел обратно, скрывшись за башнями замка.

Призыв и впрямь придал силы уставшим весельчакам. Снова грянули трубы, арфист опрокинул арфу и заплясал на струнах, толпа задергалась… Карнавал возгорелся с новой силой.

Аршаку это стало надоедать. Он медленно пошел к двери, обернулся — Кошкодаву до него не было дела: ходульные разыгрывали в центре площади какой-то не очень понятный, но очень непристойный спектакль, и он, теребя усы, ел их глазами, бормоча: «Ай да я, ай да я!»

Набившие оскомину коридоры уже не казались таинственным лабиринтом. Переходы и лестницы чередовались, этажи различались цветом обоев. Вот он нашел ковровую комнату, затем быстро спустился на два этажа и несколько минут стоял перед разодранным проемом в нишу, откуда несся еле слышный скрип велосипедной цепи.

Войти туда он не решился. Постоял — и пошел дальше. А через несколько шагов побежал, забираясь все выше и выше. Этажей через пять в коридорах стали появляться окна, а затем и широкие двери! Они вели на опоясывающую замок балюстраду. Голубой в черный горошек коридор вывел к переходу между башнями. На узкой площадке разгуливали голуби, у противоположной башни стоял вертолет.

 

Друг

Аршак повернул обратно. А через пять минут понял, что заблудился и запутался в последовательностях цвета и узора обоев.

Коридор вывел к зашторенному проему. Аршак дернул за толстую, всю в узлах, веревку — штора с грохотом ушла вверх.

В пустой комнате перед телевизором сидел Михаил и азартно стучал кулаком по колену.

Аршак кинулся к нему и больно ударился о толстое стекло.

— Миша, Миша! — Он забарабанил кулаком по прозрачной броне, но двоюродный брат не слышал. — Миша, выведи меня отсюда… — прошептал Аршак и распластался по стеклу.

И тут Михаил поднялся с места, подошел к телевизору и протянул руку к выключателю. В тот же миг комната, телевизор, Михаил съежились, сошлись в яркую точку, а точка, померцав, угасла.

Аршак попятился от огромного слепого экрана телевизора. Медленно поползла вниз шторка. И он пошел, опустив голову…

Он устал, страшно хотелось пить. И тут послышался голос. За дверью кто-то негромко напевал.

Аршак подошел к двери, постучал и раскрыл, уверенный, что сейчас навстречу ему выйдет Кошкодав-Ракоед. Но он ошибся.

Помещение — большая ванная комната. У зеркала сидел спиной к двери незнакомый человек и брился опасной бритвой.

Заметив движение в зеркале, бреющийся обернулся и, вздев бровь, отложил бритву.

— Так-так, — сказал выбритый незнакомец.

У него было странное лицо с темными полосами загара. Казалось, что по этому лицу проехала машина и оставила рубчатый след шины. Незнакомец обтерся полотенцем, взял с полки над зеркалом большой флакон с одеколоном, понюхал, зажмурил глаза, потом немного отлил в ладонь и прошелся по щекам и подбородку. Где-то Аршак его видел, но никак не мог вспомнить — где?

— Ты еще здесь? — удивился он Аршаку.

Аршак, ожидая неизбежного подвоха, молчал.

— Что, начался шабаш?

Догадавшись, что речь идет о карнавале, Аршак кивнул.

— Значит, час и десять минут… Танцуют все! А ты чего не танцуешь?

— Не хочу, — угрюмо ответил Аршак.

Услышав его голос, незнакомец вздрогнул, вскочил с места и, подбежав, внимательно посмотрел на него.

Меня зовут Николай, — медленно и внятно произнес он. — А тебя как зовут? Назови свое имя!

— Меня зовут Аршак.

Николай схватил Аршака за плечи, встряхнул.

— Как ты сюда попал? Где дверь? Бежим отсюда!

— Ничего я не знаю, — сердито ответил Аршак.

— Эх, и тебя заполучили! Вот невезение! Теперь этот хрен усатый нам устроит… Ты сказал ему, где дверь?

— Нет. Какая дверь? В Аэндор?

— Какой, к черту, Аэндор?! Он к нам прорывается, к нам, понимаешь! Здесь всех сожрал, а теперь за нас возьмется. Наворочал он тут всяких хитрых штук, а у самого только на уме — жрать, жрать, жрать…

Речь Николая стала бессвязной. Он говорил, брызгая слюной и дыша крепким запахом одеколона:

— Он ищет дверь, чтобы пройти сквозь нее, тогда его не остановить, тогда он у нас покушает вволю, и все остальные тоже хоть и единосущи, но каждый хочет урвать лучший кусок себе…

— А почему все это терпят? — перебил его Аршак.

— Кто?

— Ну, столько народа…

Николай вытаращил на него глаза, огляделся и страшным шепотом сказал:

— Здесь, кроме него, никого больше нет.

Аршака пробил озноб. Зуб не попадал на зуб, трясущимися руками он плотнее запахнул на себе куртку. Николай, не обращая на него внимания, шептал, скосив глаза на пол:

— Я сам ни хрена не понимаю, только я слышал где-то про птицу, да еще про по… поликлон. Вот как зараза эта называется, а птица, понимаешь, она вроде как от нас сюда прорывается, а он — туда, к нам, а у нас своих таких хватает, схавают его с потрохами и фамилии не спросят, вот он, сучий потрох, силу здесь и набирает, пошустрит у нас, и к себе, а нам отсюда сваливать надо вместе, одеколон — и тот дерьмо, вода вонючая, надо вниз прорываться, вниз, чердаком вниз, а там и стены труха, картинки хреновы, звездолеты-дристолеты…

Озноб мгновенно прошел, Аршак выпрямился.

— Я знаю, — вскричал он, — я этот звездолет в клочья разодрал, там дверь квадратная!

Николай заплакал.

— Неужели нашел? Господи, да что мы здесь… Деру отсюда!

— Так это и есть та дверь, которую усатый ищет?

— Нужна она ему очень, — сплюнул Николай на кафельный пол. — Он зеркало ищет, зеркало и есть дверь.

— А вот этого не следовало говорить, — раздался голос за спиной Аршака.

Его он узнал сразу. Похожий на сиповатое клекотание Кошкодава-Ракоеда, но немного глуховатый голос не так давно вещал ему про Аэндорский трон, про дядю на троне и про все остальное. Но только сейчас Аршак разглядел обладателя голоса — плотного человека с тяжелым лицом, абсолютно не похожего на владетеля замка. Разве что глаза…

Николай нахмурился, помотал головой, словно отгонял навязчивое видение, потом улыбнулся, подмигнул Аршаку и, взяв с полки опасную бритву, со щелчком раскрыл ее. Аршак понял, что сейчас начнется хорошая драка, а бритва и не нужна вовсе, вдвоем с другом они и без бритвы справятся с этим, новым, без усов, но с мохнатыми бровями. А там и до Кошкодава доберутся, и усы ему укоротят!

Если бровастый кинется на них, то Аршак упадет ему под ноги, повалит, а Николай сделает остальное. Но драки не вышло.

— Ну, я пошел, — сказал Николай, отступил к ванне, полоснул бритвой по своему горлу и осел в мгновенно покрасневшую воду.

Аршак даже не вздрогнул. Новое предательство уже не могло всколыхнуть темное озеро отчаяния, мертво стоявшее в нем. Еще немного — и он согласится на все, лишь бы его оставили в покое. Аршак молча оттолкнул бровастого от двери и вышел.

 

Сила

Он переставлял ноги как автомат, ни одной мысли не было в голове. Снова оказался у перехода между башнями, где могучим зелено-коричневым голубем прилепился вертолет. Равнодушно глянул на него и пошел обратно.

Ноги сами привели в комнату, уставленную банками. «Триста четыре», — негромко подсказала память. Отвинтив крышку, он вытряхнул на ладонь таблетку и проглотил ее.

Словно большой глоток ледяной воды прошел в нем сверху вниз, и тут же к голове всплыл горячий пузырь и рассыпался мелкими искрящимися пузырьками.

Минуту он стоял, прислушиваясь к новым ощущениям и неожиданным мыслям. А потом побежал.

Аршак выскочил на площадку. Боевая машина оказалась на месте. Из-под ног брызнула стайка ящериц. Камешек полетел вниз и исчез, он проводил его взглядом.

Люк оказался открытым. Аршак перекинул на второе сиденье пустой комбинезон со шлемом, уселся удобнее, подогнал под себя кресло и захлопнул люк. Проверил топливо, боекомплект — все под завязку.

Быстро прошелся по тумблерам, подвигал сектор газа и взялся за рукоятку.

Через несколько секунд лопасти подняли тучу пыли, и в ячеистых глазах неподвижно замершей на парапете ящерки многократно отразился вертолет, косо уходивший в небо.

Аршак сделал круг над городом, но ничего, достойного внимания, не увидел. Близ моря он обнаружил вертолетную базу: ангары, полосатый чулок, раздуваемый ветром на мачте, решетки радаров, цистерны.

От ангаров к машинам побежали люди. С крыши невысокого здания к нему потянулась тонкая дымная полоса. Холодно улыбнувшись, Аршак в боевом развороте, с ходу дал залп по цистернам.

В тот же миг вертолетную базу залило море огня.

Кинув машину вбок и уходя в падении вниз, Аршак чудом избежал столкновения с кроваво-черным сгустком, взлетевшим над пляжем. Удовлетворенно оглядев свою работу, он повел машину к городу.

Он шел невысоко, над кривыми улочками и садами, а затем невесть откуда возникли проспекты и современные автострады, хищная тень воздушной машины опять неслась над старыми кварталами, полными танцующих, поющих и ликующих людей карнавала. А когда прямо по курсу выросла неопрятная громада замка, он резко отвернул вправо, поднялся метров на триста и завис перед башнями и стрельчатыми окнами.

И тут же уронил машину метров на сто, чуть не задев лопастями выступающую кран-балку. Из окна ударила трассирующая очередь. Пули пробили днище, и Аршака несколько раз сильно тряхнуло.

Уведя машину подальше, он пошарил под кожаной подушкой сиденья и вытащил за спиленную наполовину ручку большую и плоскую чугунную сковороду. Оглядев свежие щербины — следы пуль, он цокнул языком и сунул ее обратно. Машина зависла над перекрестком.

— Если враг не сдается, — весело сказал он сам себе, — то и мы не будем излишне гуманны.

И с места дал ракетную очередь.

Из окна повалил дым, одна из башен вдруг треснула и осела набок.

— Не любит! — закричал Аршак. — Ох не любит!

Машина рванулась вперед.

Замок ожил. Навстречу неслись трассы снарядов, несколько зенитных ракет дымно пыхнули в опасной близи, в разбитый боковой иллюминатор сыпанула на излете струя вольфрамовой шрапнели. Аршак, не обращая внимания на встречный огонь, расстреливал замок. Гнилые стены рушились, обнажая коридоры. Лестницы, разваливаясь, идиотскими гармошками свисали из разбитых проемов, падали ковры, летели телевизоры, холодильники…

Вскоре огневые точки замка были подавлены. Но дом, несмотря на ужасающие разрушения, все так же возвышался темной громадой над городом, и шар на вершине нагло поблескивал.

— Ах так, — угрожающе пробормотал Аршак и поднял вертолет выше.

Завис — пальнул — промахнулся!

Снизу потянулись разноцветные огни. По нему жарили фейерверками. Аршаку это не понравилось, и он отвел машину.

Снова залп. Мимо! Озверев, Аршак врубил газ и пошел на замок, посылая ракету за ракетой в шар. Проскочил, чуть не врезавшись в него, развернул машину и пошел в новую атаку. Глянув на индикатор, он вздрогнул: почти весь боезапас израсходован, остались всего две единицы.

«Если промахнусь, — решил он, — ударю машиной! Пропади они все тут!»

И в этот миг знакомый голос сказал:

— Чуть-чуть правее, и еще на волосочек. — Из-за спины высунулась рука, легла на рукоятку поверх его ладони и нажала на кнопку.

С пилонов огненными жучками сорвались две последние ракеты и впились в самую середку шара!

Брызнули во все стороны бетонные сегменты. Замок медленно рассыпался. Несколько секунд — и от него осталась чернеющая груда развалин.

Аршак, обреченно вздохнув, глянул назад.

Во втором кресле сидел Лысый и приятно улыбался.

— Привет тебе, о юный разрушитель! Ты совершенно прав, хибару давно нужно было ко всем матерям снести. Тоже мне, Дом разума! Мы построим новый дом, наш…

Аршак молча плюнул ему в лицо и опустил рычаг. Машина пошла вниз.

 

Истина

Ему снился сон. Большая черная птица опять ходила кругами у ямы, и снова вспыхивало пламя, и был тот же пустырь, дома на горизонте, но город с замком исчез. В знакомые видения вдруг вплыл чудовищный головастик, вильнул хвостом и исчез в мутной воде…

Аршак открыл глаза. Он лежал на каких-то грязных мешках. Вблизи, у развалин замка, догорали обломки вертолета. Одна лопасть дико и нелепо торчала из окна маленького магазинчика, непонятно как уцелевшего в этом разгроме. Рядом сидел Кошкодав и меланхолично зевал. Мимо камней и разбитых бетонных панелей, пробираясь среди хлама, к ним приближался, блестя на солнце головой, Лысый.

Аршак вздрогнул. Он уже привык к тому, что Кошкодав- Ракоед никогда не появляется с другими людьми, словно им было тесно в этом мире яркого солнца и зеленой травы.

Лысый проворно спрыгнул с груды разбитой мебели и уселся рядом с усатым.

— Опять из него чепуха прет! — пожаловался Кошкодав- Ракоед.

— Вы невыносимо глупы, мой могущественный друг, — с отвращением сказал Лысый. — Это у нас с вами чепуха, а у них все значимо, все имеет ранжир и смысл…

— Все, поговорили! — оборвал Кошкодав-Ракоед, но Лысый не смутился.

— Карнавал еще продолжается, мой единственный друг, и, не надо грубить. Охотно признаю твою силу, но это еще вопрос — кто из всех достоин воплощения. Я ведь могу и по имени назвать!

— Тс-ц! — грозно цыкнул Кошкодав-Ракоед, бросив опасливый взгляд на Аршака.

Лысый рассмеялся.

— Умолчание! Тайны! Зашитые рты! Старо, до невозможности старо, грозный ты мой, а юноша неглуп, юноша все видит, почти все понимает и при случае все расскажет там, у себя. Не так ли?

Аршак молчал.

— Вот видишь, — развел руками Лысый. — Он развит и умен. Зачем обман и насилие, когда можно договориться? Ну, по рукам?

— Что вам надо?

Кошкодав-Ракоед пригладил усы, хмыкнул и испытующе поглядел на Лысого.

— Вот это, я понимаю, разговор, а не беготня с пальбой. Мы говорили с тобой, если не забыл, о ключе. Так вот…

— Подавитесь вашим ключом! — крикнул Аршак и, выхватив из кармана перламутровую ручку, швырнул ее оземь.

Лысый, кряхтя, нагнулся, поднял ее и с любопытством повертел, любуясь радужной игрой.

— Симпатичная вещица. По-моему, это рукоять маленького зонта. А ты какого мнения, молчаливый мой начальник?

Кошкодав-Ракоед молча вырвал у него ручку и небрежно отшвырнул в сторону.

— Дурочку ломаешь?! — завопил он таким пронзительным и мерзким фальцетом, что Аршак слегка присел.

— Не кричи так истошно, у меня от твоего крика моча скисает, — сказал Лысый, а затем обратился к Аршаку: — Так, значит, бедный мальчик, ты все время носил эту ненужную безделушку в кармане и геройски принимал страдания? Потел, но выдать тайну злодеям не хотел? Гер-рой! Молодец! Но, извини, ошибочка вышла. Это — не то!

Удар был силен. Пройдя все круги предательства, Аршак хотел было умыть руки, но не успел и был предан раньше, на сей раз бездушным предметом. Он вдруг ощутил себя маленьким обманутым мальчиком, которому подсунули вместо конфеты какашку в бумажке. Хотелось уткнуться в бабушкин передник и выплакать ей свои обиды. Впрочем, бабушки у него никогда не было, и не плакал он уже лет десять.

— Не расстраивайся, иногда намерение важнее действия. Сейчас дружно поднатужимся и вспомним — не попадался ли тебе маленький кусочек стекла? Небольшой, темный обломочек. Возможно, он в коробке или в металлической шкатулке из тяжелого такого металла…

— Нет, нет! — зарычал Кошкодав. — Стекло открыто, я чую, я знаю, я сразу же почувствовал, как только его раскрыли!

— И я это знаю, торопливый ты мой. Вспомни, мальчик, куда делось стекло, оно ведь у вас дома было!

— Какое стекло?

— Очень важное. Единственный уцелевший осколок аэндорского зеркала. Ключ. Найдется зеркало — найдется и дверь. Тогда сможешь вернуться к себе. А так — останешься здесь.

— Не понял.

— Чего ты не понял?

— Стекло — там?

— Там, там!

— А я — здесь. Как же я вам найду стекло?

— Голубчик! — вскричал Лысый. — Тебе-то зачем напрягаться? Ты только вспомни, а уж остальное мы сами и в наилучшем виде…

— Кто это вы?

— Ну, я, ты, он, она — какая разница?!

Аршак задумался. Он чуть было не вспомнил, куда уронил стеклышко, но тут же могучим усилием воли подавил мысль об этом. Принялся считать в уме. Досчитав до семидесяти трех, он спросил:

— Вы ищете дверь, чтобы вторгнуться к нам и завоевать нас?

— Зачем вас завоевывать? — искренне удивился Лысый.

— А тогда зачем вам зеркало?

Лысый задумался. Пошевелил губами, прищурил глаза, нюхнул воздух.

— Была не была, — начал он. — Все скажу. Хочешь правду — получай правду. Если не подавишься, то переваришь. Да, мы ищем осколок аэндорского зеркала. Что это такое — не спрашивай, объяснять сто лет придется. Скажем так: зеркало — дверь в миры реальные и воображаемые. Но не спрашивай, какой из миров реален! Как лягут кости, так и выйдет! Ну, это к делу не относится. Нам надо всем вместе и навсегда перейти к вам. Мы частенько у вас бываем, но полное воплощение без зеркала невозможно. Завоевывать вас нет никакой нужды: что вы, что мы — никакой разницы! Но вы только по-настоящему впустите нас к себе, и мы превратим ваш мир в наш рай…

— Кто это вы? — с тупым упорством повторил вопрос Аршак.

Кошкодав-Ракоед неприятно дернул щекой.

— Вот потеха, он все-таки вспоминает! — рассмеялся Лысый. — В одном из вариантов было очень смешно. Он сбросил на тебя, спящего, титановую плиту и рассек пополам, аккурат по пояс. А потом трясся от ужаса и смотрел, как из одной твоей половины растут ноги, а из другой — я! Кажется, он тогда обмочился. Хотя нет, вру!

Аршак ничего не понял.

— Тот несчастный… С бритвой… говорил правду, — перестал смеяться Лысый. — Здесь действительно никого нет, кроме него, — кивок в сторону Кошкодава. — И я — это он, и татуированная девочка — он, и отцы-основатели, и арфист на карнавале… В кого бы ты ни плюнул — попадешь в него, хотя он очень не любит, когда на него плюют. Так вот, только на карнавале мы можем резвиться как бы порознь, а так — строго по очереди. Вник, мизерабль?

— У вас, вас… — Аршак поперхнулся. — Одно тело на всех?

— Ты меня систематически разочаровываешь! — огорчился Лысый. — Пожалуй, не буду дарить тебе покрывала с четырьмя кисточками на уголках, а ведь собирался. Вульгарный саван — вот что пристало глупому мальчишке! Разве ты не видишь, сколько тут достойных тел, и все разные? Все организмы должны быть разными. Как раз наоборот, я один на все тулова, а когда воплощаюсь — то многообразен, хотя и един.

— Я ничего не понимаю, — жалобно сказал Аршак.

— И славненько, — подхватил Лысый. — И не надо. Быстро вспомни, где зеркало обронил, и домой, к дяде и тете.

— А дядя?! — закричал Аршак, ужасаясь догадке. — Дядя — тоже он?

— В какой-то мере, — осклабился Лысый. — Но самое интересное: ты тоже — он, хотя еще об этом не подозреваешь!

Аршак внимательно посмотрел на самодовольно крутящего ус Кошкодава-Ракоеда.

— Ладно, — сказал Аршак. — Если я помогу найти зеркало и вы меня не обманете, то я вернусь… Но я же могу рассказать все у нас!

Кошкодав-Ракоед мелко хихикнул и принялся за второй ус, Лысый же скорбно развел руками.

— Однажды ты попытался учинить нечто подобное. Но взамен одного стекла ты получил другое, — с этими словами Лысый нагнулся и поднял с земли трубчатый обломок медицинского шприца. — Тебя нашли в парке. Санитары долго ругались, укладывая тебя в спецмашину, молодой жалел, а старый выказал свое неудовольствие, пожелав тебе, а также и тебе подобным, к коим причислил молодого санитара, скорее подохнуть от передоза. Тебя с трудом откачали, но, сам понимаешь, веры словам не прибавилось. Впрочем, буду откровенным, дело тогда чуть не сладилось, но тебя опять подвела память. Как, впрочем, и в нынешнем заходе. Немотивированные поступки ведут…

— Болтаешь! — рявкнул Кошкодав.

Лысый подумал и согласился.

— На этот раз ты прав, усатенький.

Аршак с трудом поднял ноющее тело и, превозмогая боль в суставах, сделал шаг, другой… Когда обернулся, то увидел, что Кошкодав-Ракоед и Лысый бурно спорят, не обращая на него внимания. Он побрел куда глаза глядят, петляя между обломками стен, обходя провалы и догорающие ошметья. Слабо удивился тому, что от большого замка осталась сущая труха.

Отойдя метров на двести, он наступил на железяку, пригляделся и обнаружил, что это небольшой пистолет с удобной, прямо по его ладони рукояткой. Быстро сунул его за пазуху и оглянулся.

Они продолжали спорить, размахивали руками, Лысый даже подпрыгивал на месте. Подойти и разрядить обойму в их поганые хари? Толку! Опять кончится конфузом.

«Пусть себе ругаются», — равнодушно подумал Аршак.

Но они не ругались.

— Только не смотри в его сторону, ради всех воплощений, не смотри, — тихо заклинал Лысый. — Вот он уже подходит к рельсу, подошел, сейчас споткнется… Есть! Стоит правильно, теперь проверяет, не выронил ли из-за пазухи ствол, идет к кирпичной груде…

— Время! — зарычал Кошкодав-Ракоед. — Вперед…

— Не спеши, успеваем. Здесь он всегда проходил чисто. Спугнешь — расточу! За всех, сволочь усатая, будешь держать ответ! Ага, пошел, пошел, огибает, исчез за кучей, сейчас увидит провал…

Аршак увидел провал. Потолок коридора обвалился, и перед ним темнела длинная яма с ровными краями. Аршак прошел вдоль нее, потом вдруг замер и лег на битый кирпич. Он смотрел вниз и не верил своим глазам. Провал заканчивался квадратной дверью! Над ней громоздились обломки бетона, скрюченная арматура, а на остром штыре тяжело раскачивалось чучело медведя с подносом в лапах.

Аршак спрыгнул вниз и пнул изо всей силы дверь!

Подвал уцелел. Сверху уже не капала, а довольно сильно лила вода, шипел пар. Лампочка не горела, но было светло — пролом, сквозь который он выбрался вечность тому назад, ярко светился. Аршак осторожно подобрался к нему, глянул: склон, зелень, внизу шумит море, и чья-то грациозная фигурка медленно кружится в беззвучном танце на желтом песке…

Он отпрянул и наступил на обрезок арматуры. Поднял и вздохнул. С помощью этого ржавого инструмента не так давно он прорвался туда, где море, пляж и все остальное, что ему причиталось.

Выход должен быть здесь, в подвале.

Дождь с потолка усилился, вода стояла уже по щиколотку.

Аршак подбежал к стене и ударил. Глухо звякнув о бетон, железка вылетела из пальцев. Подув на ободранную кожу, он нашарил ее в воде, поднял и поплелся к стене напротив. Дождь превратился в ливень, вода подбиралась к поясу.

Удар! И рука уходит в стену…

Дождь лил и хлестал со всех сторон. Аршаку показалось, что он все еще в подвале и завяз в нем намертво, вода поднимается и скоро задушит его. Но вот сквозь истончающуюся пелену дождя он разглядел девятиэтажную коробку дядиного дома, детский городок и нашлепку автобусной остановки.

В Москве еще ночь.

Он стоял, прижавшись к монументальной стене, что возвышалась напротив дядиных окон. Может, все это померещилось ему здесь, у стены, и ничего на самом деле не было?

Ну, потерял сознание, его никто не заметил, а дождь привел в чувство. Просто заболел, резко подскочила температура, начался бред. Надо скорее бежать домой, горячий чай спасет его!

Но он не мог сделать первый шаг. Ему было страшно. Он не знал, чего боится больше — не застать дядю дома или наоборот? Вдруг войдет он в дом и увидит, как дядя спокойненько попивает чаек под монотонный тетин лай? Вот это почему-то пугало больше всего. Тогда придется всю жизнь гадать, какой дядя остался там, а какой здесь? И если вдруг некто, очень похожий на дядю и ничем не отличимый от дяди, действительно окажется дома, то он, Аршак, навсегда усомнится во всех, даже в матери. Кто знает, где она крутит педали? И где крутит педали он, Аршак?..

Дождь иссяк. Ветер мгновенно разогнал тучи, в лужах многократно высветилась луна.

Издалека послышался рев моторов. Вдоль стены промчались мотоциклы и, круто развернувшись, затормозили. Десяток крепких парней и двоюродная сестра Клара составили машины в многолучевую звезду.

— Ты почему ночью не спишь, родственник? — весело спросила Клара.

Аршак пожал плечами, сделав на лице что-то вроде улыбки.

— Без своей тусовки все в лом?

Не отвечая, Аршак побежал к мосткам. Клара присела перед мотоциклом и загремела инструментами.

Прямо в одежде Аршак бухнулся в воду, упал на колени и, по горло в белых хлопьях, стал шарить по склизкому дну.

Стекло нашлось сразу. Выскочил из воды, сбросил мокрые кроссовки и побрел к ночным мотоциклистам. Навязчивая мысль о том, что надо куда-то спешить, пульсировала в голове. Осколок аэндорского зеркала он крепко зажал в кулаке.

Подошел к Кларе. Скрипачка сосредоточенно разглядывала свечу. Вкрутила на место и, хмыкнув, уселась на машину.

Аршак мучительно, до головной боли пытался вспомнить какие-то нужные слона, но перед ним снова и снова всплывало идиотски-блаженное лицо дяди — «выпусти птицу, выпусти птицу…». И он вспомнил все!

 

Символ

Вспомнил место — пустырь он видел, когда помогал соседям переезжать. Он знал — это здесь, неподалеку. И птица там!

— Это кто, твой родственник? — спросил Клару высокий и невероятно плечистый парень.

— Родственник, — протянула она.

— Эти вот — тоже родственники? — и парень ткнул пальцем Аршаку за спину.

Аршак повернул голову и обмер. Словно вылезшие из стены, а взяться больше неоткуда было, шли к ним Кошкодав-Ракоед, хищно шевеливший усами, Лысый, возбужденно потирающий руки, а за ними толпою много всяких — серых, невзрачных, но очень неприятных.

— Молодец! — просипел Кошкодав-Ракоед. — Давай сюда!

— Только спокойно, — встрял Лысый, но Кошкодав отмахнулся, его трясло от нетерпения.

— Отдай! — И больно вывернул Аршаку ухо.

Аршак вскрикнул.

— Не понял? — удивился парень и оттолкнул Кошкодава. — Здесь я командую. И обижать маленьких нехорошо! Взрослые люди, не стыдно?

— Пшел отсюда, сопляк! — взвизгнул Лысый и подскочил к парню, но в тот же миг, охнув, сложился пополам.

— Зеркало здесь! — вскричал Кошкодав-Ракоед, и те, что маячили сзади, надвинулись с угрожающим гулом.

— Ой, не могу! — весело сказал парень. — Дяденькам плохо. Дяденьки расхулиганились. Ребята, надо помочь! Первыми не бить!

В воздухе засвистели цепи, сверкнули кастеты. Аршак замер в предвкушении большого мордобития. Запустил руку за пазуху и с восторгом нащупал гладкую рукоять. Но незваные гости вдруг бросились врассыпную, и Аршак понял, что надо спешить, иначе его подстерегут в подъезде, на улице, во сне… И никакое, самое истребительное оружие мира ему не поможет.

Он вскочил на заднее сиденье Клариной машины.

— Гони!

И Клара рванула!

Они неслись по ночной Москве, а за ними растянулась цепочка мотоциклов. Время от времени в рев мотора вплетались милицейские трели, уличные фонари сливались в полосы, иногда машину подбрасывало на неровностях, и они летели, летели…

Аршак показывал, куда сворачивать. Оглянулся, и ему показалось, что от стен и витрин, памятников и киосков срываются плоские тени и, сбиваясь в стаи, несутся за ним корявыми скачками сквозь редких прохожих и бетонные столбы…

Тогда он выхватил пистолет и принялся с упоением палить в скопище теней. Пули чиркали о стены, цокали по проводам, рассыпаясь фонтанчиками однокопеечных монет. Аршак этого, конечно, не мог заметить и жал на курок, пока не расстрелял всю, казалось, бесконечную обойму.

Наконец они свернули к новостройкам и затормозили у большого пустыря. Аршак застыл, растерянно озираясь, — он забыл, в каком доме живут старик со старухой, которые держат в клетке птицу.

Впереди желтел тусклый огонь.

— Туда! — закричал Аршак, но Клара помотала головой.

— Разобьемся.

Аршак бросил ненужный пистолет и побежал. Он спотыкался о камни, босые ноги цеплялись за невесть откуда взявшуюся колючую проволоку. Далеко позади кто-то топал за ним. Он боялся оглянуться, зная наверняка, что увидит знакомое до отвращения усатое лицо или лысину или даже дядю, он бежал, и вскоре топот стих.

Здесь прокладывали трубопровод. Несколько рабочих сгрудились у земляной кучи, побросав лопаты. Рядом трещал и стрелял искрами костер.

— Да какая это на хрен индюшка?! — сказал кто-то из рабочих.

— Ну, и не гусь, — отозвался другой.

Аршак проскользнул между ними и увидел…

Большая черная птица с длинными, но словно грубо скрученными ногами копошилась огромным пауком в земляной куче у ямы. Увидев Аршака, она с трудом подняла длинную шею и издала тоскливый долгий скрип.

— Во измордовали птицу, — проговорил рабочий в светлой спецовке и выругался. — Черная какая! Вроде я такую белую видел…

— В таком воздухе да не почернеть! Откуда она взялась?

— Выбросил кто-то. Она из окна вымахнула, чуть не в лепешку…

— Звери, ну, чисто звери! Ну, зажарили бы хоть или сварили…

— Может, сама вылетела?

— А чего же хозяева не суетятся, сколько уже времени она здесь мается?

Черный стерх жалобно пискнул и, перевалившись с одной искалеченной ноги на другую, упал к ногам Аршака. Он взял птицу на руки. Не оглядываясь, пошел к костру. «Огонь, вот он — огонь!» — шепнул чей-то голос, и тут же другой, прямо в голове, скороговоркой: «Не делай глупости, не делай глупости, это последний кусок аэндорского зеркала, все, что осталось, больше нигде нет, ни в каких мирах…» Он чувствовал, что надо торопиться, к нему приближаются враги и отнимут, отберут зеркало.

Секунду поколебавшись, достал из кармана темное стекло и бросил в огонь.

Перед ним с тихим шипением встала радужная пелена, в ней он увидел себя, ростом с дом, рабочих, уставившихся недоуменно в эту картину, они тоже выглядели великанами в аэндорском зеркале, и блеклые, стремительно приближающиеся силуэты.

«Сам, шагни сам, — завопил в голове совершенно незнакомый голос, — пусть хоть ты станешь вседержителем, лучше ты, чем они!»

Аршак сделал шаг вперед и подбросил птицу.

Черный стерх неуклюже кувыркнулся в воздухе и пронзил радужное зеркало.

И все, кто был в этот предрассветный час на пустыре, кто не спал в домах и был у окон, увидели, как из зеркала вылетела прекрасная белая птица, взмахнула огромными в полнеба крыльями и поднялась ввысь.

Зеркало исчезло.

Восход едва светлел; но вдруг в небе загорелась яркая золотая точка — солнечные лучи встретили птицу.

— Красиво! — восхищенно произнес кто-то.

«Действительно, красиво, — подумал Аршак, — но неужели это все? Все, что должно было произойти? Обидно… Хотя, может, птица — символ свободы. Или надежды…»

— Ты сам мог стать воплощением свободы и надежды! — сказал сиплый голос, знакомый сиплый голос. — Но предпочел растратить силу зеркала во имя очередного пустого символа. И вот тебе под занавес бесплатная мораль — на сей раз тебя никто не предавал. Ты, упоенный дешевыми символами и крепко вбитыми лозунгами, предал себя сам. Борясь со злом, ты не встретил добра. Ты даже не прислушался к совету — самому воспользоваться зеркалом. Хотел бы знать, кто давал тебе такие советы! Ничего, теперь все узнаю! Ты же подумай: откуда взялась эта птичка, и не открыл ли твой красивый жест нам дверь? Так до свидания же, мой заурядный друг!

Рядом с Аршаком стоял Кош… нет, Лыс… нет, лицо ежесекундно менялось, усы мгновенно вырастали и опадали, лысина, блеснув, прорастала густой шевелюрой.

Он похлопал мальчика по плечу и, пробормотав, «Кто же говорил с тобой перед зеркалом?», зашагал прочь. Вот он обогнул трубу, перепрыгнул через ров и растворился на пустыре.

И только тогда Аршак заплакал.

 

Эпилог

Вот он стоит и плачет, не зная, что это я говорил с ним перед зеркалом. Но он меня не слышал и уже не услышит. И потому рассказчику больше нечего сказать.

1987 г.