В Москву они прибыли на третий день. Последний прогон шли в полупустой электричке, вместе с реставраторами — усталыми, грязными, вымазанными краской и кисло пахнущими строительным клеем. Некоторые лежали на скамьях, свесив ноги в проход. Напротив Виктора привалился к окну грузный реставратор в спецовке с эмблемой ООН. Достал флягу, глотнул, выкатил глаза и затаил дыхание. Протянул Виктору. Тот мотнул головой. Месроп, не дожидаясь приглашения, тоже покачал головой и смежил веки беготня на полустанках и прыжки с поезда на поезд, жажда и голод измотали его. Чернокожий реставратор не обиделся на отказ, могучим глотком опорожнил флягу и снова замер, вытаращив глаза.

На Павелецком было чисто и тихо. Через Москву давно уже не проходили транзитные потоки, центр опустел. Город обживался медленно.

По Кольцу одна за другой прошли на бреющем три открытые платформы. За ними болтался шлейф разноцветных лент. Виктору и Месропу замахали руками, что-то весело прокричала девица в огромной шляпе, мигнули сине-зеленые бортовые огни, и платформы, развернувшись над мостом, ушли в сторону Центра, покачиваясь вверх-вниз, словно плыли по волнам.

Виктор проводил их задумчивым взглядом и почесал щетину на подбородке. Надо пересидеть надвигающуюся ночь. До кунцевского убежища идти и идти, только на попутных моторах два часа. Да и вести туда Месропа не следовало. Все-таки убежище! Мало ли как жизнь крутанется.

В нем пробуждались осторожность и недоверчивость гонца.

Неподалеку, на улице с чудным именем Щипок, находится районный флэт. Туда тем более нельзя вести Месропа. Пусть подождет, пока он сбегает за пропуском в гостевой дом.

Сразу за вокзалом они встретили харчевню. Виктор попросил Месропа посидеть здесь немного и дождаться его. Месропу это явно не понравилось, но он смолчал. Виктор небрежно кинул хозяину пару чонов и велел поить и кормить гостя, пока тот не скажет «хватит». Месроп оживился, а огромный керамический запотевший жбан с пивом привел его в восторг. «Пиво свежее» сказал хозяин. Месроп замычал и припал, не дожидаясь стакана, к жбану. Виктор завистливо сглотнул, но времени не было, и он, взяв со стойки холодный гамбургер, вышел. Надо было торопиться. Полгода назад за Кольцом пошаливали. Кто знает, как там сейчас!

Районный флэт был в пяти минутах ходьбы. Старые дома еще на консервации, изопленка местами продрана, а некоторые дыры заново облиты пластиком.

Вот и нужный дом. Пятиэтажная развалина черт знает каких времен выглядела сущей руиной — ее даже не поставили на консервацию. На месте дверей чернели проломы, заваленные до половины хламом и мусором, вместо окон — щиты. Обреченный домишко. Казалось, только случай спасает его от неумолимой бульдозерной десницы реставраторов.

Виктор дважды обошел дом, посидел не полусгнившей скамейке в жалком скверике и, убедившись, что никого поблизости нет, перебрался через мусор и медленно поднялся по лестнице в кромешной темноте.

На четвертом этаже нащупал уцелевшую дверь, в ней торчала рукоятка звонка. Дернул, потом пнул в филенку ногой. Минуту или две ничего не происходило. Он знал, что сейчас его разглядывают, и помахал приветственно рукой в сторону соседней квартиры, из выломанной двери которой дул свирепый сквозняк. По крайней мере, полгода назад там к потолку была прикручена мини-камера.

Замок тихо щелкнул. Виктор толкнул дверь и вошел в неосвещенный предбанник. После того как он на ощупь задвинул тяжелый болт и поставил замок на стопор, загорелась потолочная лампочка.

Ничто не изменилось. Голые стены, несколько гвоздей, вбитых в деревянную планку, на них висят старая трухлявая телогрейка, драный плащ, кепка с большим козырьком и зонт с изогнутой ручкой. Виктор сунул руку в карман плаща и достал плоский ключ. Дверь в конце коридора распахнулась, только он дотронулся до замка, и на пороге его встретили объятия.

— Заходи, заходи, блудный сын, — сказал, наконец отпустив его, Алексей, больше известный среди гонцов как Дьякон.

Попав из загаженной лестничной клетки в роскошную обстановку флэта, Виктор на миг зажмурился. Так знакомо и так приятно вспомнить. Возвращаешься после густой ходки, не понимая, жив ты или еще нет. После беготни и мочилова устал до тошноты. И вот ты сначала влезаешь в большую квадратную ванну, розовую или голубую, а на одном из флэтов даже, говорят, хрустальная, моешься хорошим, пахнущим цветами мылом, а потом в пушистом купальном халате выходишь и падаешь в роскошное, обитое настоящей кожей кресло, в большом фризере ждет банка, нет две, три банки пива, закуска всякая, и, поглядывая на обитые зеленым шелком стены, на гнутые ножки музейной мебели, ведешь неспешный разговор с кем-нибудь из гонцов, оказавшихся в это время здесь, либо связываешься с дежурным и узнаешь, нет ли для тебя чего, а если и есть, то пусть подождут денек-другой, а то и недельку, пока придешь в себя и залижешь раны.

А потом можно пошарить на полках и поставить, скажем, сериал о похождениях Девы и Единорога, который не доглядел в прошлый раз. Ну, а через день ты как огурчик. Даже если никто не ввалился из гонцов с дырками в шкуре и в дымящейся одежде, долго занимать флэт неудобно. Бери пропуск в любой гостевой дом и живи там, время от времени расслабляясь на веселых площадках, пока не надоест. А когда надоест, иди в новую ходку…

— Давненько тебя не видел, — прогудел Дьякон, развалившись в кресле. — Поговаривали, что ты к бобику сходил.

— Кто это поговаривал, — сердито осведомился Виктор, — с того света, что ли, почта была?

Дьякон хохотнул и откинул большую голову на спинку кресла. Густые, длинные, с проседью волосы раскинулись по плечам. Черная, наглухо, до шеи застегнутая длиннополая одежда не скрывала чудовищных бицепсов, а могучие лапы могли согнуть и не раз сгибали в кольцо метательную спицу из титана. Виктор несколько раз встречал его на московских флэтах, и всегда Дьякон был при большом кресте, висевшем на груди. Толстая цепь хорошо начищена, крест тоже блестит.

Крест был скорее похож на четырехлучевую звезду, чем на православный или католический. Виктор знал, что к духовенству Дьякон не имел отношения, хотя на кличку отзывался охотно и обиды не выказывал, иначе, конечно, перестали бы так звать.

Виктор присел к столу, взял рассеянно банку пива, вскрыл, глотнул раз, два и не заметил, как выкушал три банки под веселое гудение Дьякона. Тот рассказывал последние сплетни, выдал сногсшибательную новость — пришел гонец аж из Владивостока, и не просто гонец, а баба! Такого еще не видали, и на памяти ни у кого нет. Геннадий, ну, ты его знаешь, из новеньких, начал кричать про традиции, что если так дело пойдет, скоро грудные будут ходить.

— Это потому как новичок, — сказал Виктор, вызывая диспетчера. Диспетчер несколько секунд смотрел молча, как бы припоминая, потом покачал головой и пробормотал что-то вроде «вот кстати».

С гостевым домом уладилось мгновенно. Пропуск на двоих тут же выполз из щели распечатки. Обязательные расспросы о самочувствии, здоровье и прочих важных предметах диспетчер вдруг оборвал на полуслове и попросил срочно зайти в центральную контору, не сейчас, конечно, но хорошо бы завтра днем. Странно! Обычно так не просят. Намекают, ходят вокруг да около, а тут чуть ли не приказ! Кто может приказать гонцу? Никто. Виктор хотел было отключить экран, чтоб дежурный несколько пришел в чувство, но передумал. За полгода многое могло измениться, вон, женщины-гонцы появились…

После разговора с диспетчером Виктор поднялся.

— Уходишь? — спросил удивленно Дьякон. — Я думал, посидим, поболтаем. Ну и то верно, может, придет кто. И я потихоньку отвалю. Пошли, провожу.

Оставив ключ в кармане плаща, они выключили свет, красная точка у двери несколько раз мигнула и погасла — флэт на контроле. Виктор медленно спускался по лестнице и недоумевал. Нет, определенно что-то произошло за время его отсутствия. Чтобы гонцы выходили на улицу вместе… Так, глядишь, Дьякон его и в гости пригласит!

Виктор вдруг обнаружил, что эта мысль неприятных эмоций не вызвала. Раньше бы он с холодной улыбкой извинился и исчез, дистанцию он держал строго, от людей всегда ждал неприятностей и уходил, как мог. От людей и от неприятностей. Но саратовские похождения изменили его. Вот говорил с Дьяконом, и не было в нем готовности в любой момент встать и раствориться в душной московской ночи. Он даже испытал мгновенный соблазн рассказать о подвигах дружины, о Сармате, но передумал. Насильно гонца не держат: не хочешь или не можешь, предупреди диспетчера, что сошел, и привет. Никто кислого слова не скажет. Да и не собирается он сходить. Там, в Саратове, просто отодвинул на третий, четвертый план, но сейчас вдруг высоко запели трубы, захотелось взять новую ходку и — вперед, напролом и в обход, превращая каждый километр в победу тела и духа.

Потом он вспомнил Месропа и улыбнулся в темноте. Они уже подходили к харчевне, и Виктор сказал, что у него здесь встреча. Дьякон склонился к низкому, почти у самого асфальта, окну и озабоченно сказал:

— Тут опять месиловка!

В окне метались тени, а потом цветное непрозрачное стекло треснуло.

Виктор ругнул себя за то, что не взял оружия. С патрульными, конечно, шутки плохи, но без хорошего ствола или найфа в городе делать нечего. Месропа, наверно, сейчас в капусту шинкуют…

Он распахнул ногой дверь, пригнулся. Над головой пролетело нечто тяжелое, деревянное и ударило Дьякона по колену.

— У-е! — взревел Дьякон.

В следующий миг Виктора внесло в харчевню, а Дьякон, ворвавшись за ним, вскочил на стол и страшным голосом возопил:

— Ноги поотрываю, протобестии!

Хозяин был привязан к стойке вниз головой, с порезов на руках стекала кровь, и бледное безжизненное лицо почти касалось черной лужи.

Месропа подвесили за ноги к колесу, висевшему на ржавых цепях под потолком. Судя по брани, которую он изрыгал, лупилы еще не начали свой страшный хоровод. Дюжина полуголых, тяжело дышавших мужчин и женщин щетинились на Виктора и Дьякона длинными тесаками.

Они зашипели, заскрежетали зубами и стали медленно окружать. Один бросился на Виктора, но, получив ногой в живот, отлетел в угол и заскулил. Стая завыла жуткими голосами, Виктор понял, что сейчас все сразу кинутся конец, не отбиться, даже если выхватит у кого лезвие.

— Вот вы как, — снова закричал Дьякон, — без покаяния сдохнете, сучьи потроха!

На миг лупилы замерли и повернули головы к Дьякону. Виктор ухватился за ножку стула, но тут Дьякон вдруг сорвал с цепи крест и тот распался веером на десяток тонких вертушек. Когда первая вертушка врезалась в горло вожаку, последняя уже была в воздухе, и толстощекая бабища не успела поднять тесак, как ей снесло два пальца.

Добить уцелевших было делом минуты. А потом подвешенный Месроп начал блевать с высоты.

— Ужасно, — сказал он, отдышавшись, после того как его осторожно сняли, — конечно, это бойня, но и они не люди… Волки!

— Лупилы, — сказал, как плюнул, Дьякон, обтер вертушки, собрал их вместе и повесил на цепь.

Они оттащили тела к стене. Виктор подошел к хозяину, глянул и не стал трогать. Дьякон хотел вызвать патруль, но экран был разбит.

— Вокзал рядом, — сказал Виктор, — только мне неохота вязаться с патрулем.

— Ладно, — кивнул Дьякон, — ты иди, а я тут присмотрю…

Месроп пришел в себя и, трясясь как от озноба, заявил, что в гробу видал Москву с такими шуточками, и что будь здесь дружина — вся эта погань разбежится по лесам. Схватил Дьякона за рукав и потребовал, чтобы тот немедленно двигал отсюда в Саратов, а тут вообще жить нельзя…

Дьякон отцепил от себя Месропа и недоуменно глянул на Виктора. Виктор сделал успокаивающий жест ладонью и со словами «нам пора» вытолкал Месропа за порог.

На улице капал мелкий дождь, беззвучно пыхали зарницы.

 

1

В номере Месроп повеселел. Ругнул было Москву, но тут Виктор сказал ему, что и в Саратове лупилы не лучше, просто ему, Месропу, надо бы почаще выезжать на облавы, а то стратегов много, а ручками работать некому.

Месроп поворчал, огрызнулся, потом махнул рукой и пошел в ванную. Их поместили в хорошем трехкомнатном номере, правда, это стоило Виктору чона, вложенного в согнутый пополам пропуск.

Минут через десять Месроп вышел красный, чистый и благодушный. Старую одежду выбросил, новая как раз и пригодилась. В комбинезоне и зеленой пятнистой рубашке он выглядел бы не очень уместно среди дорогой мебели, картин и ковров.

— Ну что, — спросил Месроп, — будем спать?

— Нет, будем есть.

В большом фризере они нашли банку с тамбовским окороком, малиновый компот, упаковку рокфора, и, к великой радости Виктора дюжину банок пива. Месроп наотрез отказался от пива и даже немного побледнел. Видать, чуток перепил в харчевне. Есть тоже не стал.

Виктор отрезал добрый ломоть мяса, ущипнул зеленой мякоти сыра и, прихлебывая пиво, вытянул ноги.

Месроп дремал, уткнувшись подбородком в кулак. Между глотками Виктор посматривал на него и думал, что напарник совсем раскис. Саратовская жизнь вдруг подернулась легким туманом. Отдохнул, отвлекся от дел, а теперь снова начнется привычная круговерть. Да, но Ксения… В последнее время он вспоминал ее все чаще и чаще. Досадовал на себя, тем более что перед отъездом в Москву у него вроде бы притиралась втулочка к симпатичной брюнетке, сестре дружинника Бориса. Она частенько забегала к брату, вот и познакомились. Дальше мелких поцелуйчиков и легкого обжима дело пока не шло, и не сердитые взгляды Бориса мешали, а Ксения… С какой бы женщиной он ни говорил, тут же вспоминал ее, сбивался, нес околесицу. Приворожила, наверно.

— Наелся? — вывел его из раздумий голос Месропа. — Тогда поговорим.

Виктор посмотрел на него. Месроп подобрался, исчезла вялость, глаза заблестели, а нижнюю губу он чуть выпятил вперед — таким его можно было видеть над оперативным раскладом: вот он нависает над картой, минута, другая и — пальцем в то место, откуда ждать очередной каверзы. А потом уже Мартын продумывает, кого куда послать, да ругается с Сарматом из-за людей — просит сто, а получает десять.

— Надеюсь, понимаешь, — продолжал Месроп, — что главный — ты! С меня толку мало. Героические позы не в счет. До Москвы, может, и дополз бы, теряя конечности, но дальше твой ход. Не спеши, продумай все, а потом вперед. Без страха…

— И без гипноза, — вставил Виктор. — Гипнотизер из тебя! Я же выпил, значит, хрен сработает.

— Да? — удивился Месроп. — Тогда не буду.

Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Месроп оборвал смех и серьезно сказал:

— А ты, юноша, далеко не валенок. Ох повезло, что ты с нами. Не зря Мартын тебя в полководцы назначил.

Виктор хмыкнул. Начались знакомые песни. Сейчас его на подвиги будет звать.

Но Месроп молча рассматривал свои ладони. Вздохнул, прикрыл глаза.

— Что же ты не спросил, зачем мы идем в… Ну, куда надо. Неинтересно?

— Я спрашивал, ты не ответил.

— Да, верно. Это я ошибся, надо было все сразу рассказать. Только в Саратове не хотелось, а потом как-то времени не было.

— Зато сейчас есть.

Острый взгляд, кивок на дверь.

Они вышли в коридор. Никого. Ковровая дорожка мягко уходила вдаль и скрывалась за изгибом стены. Гостевой дом стоял почти пустой. Спустившись на два этажа, они вышли в большой холл. У стеклянных дверей дремал швейцар, а рядом, на диване, пристроились двое патрульных. Один спал, положив голову на карабин, второй смотрел видео. Звук был отключен, по экрану метались, размахивая мечами, не то ниндзя, не то монахи, кто-то прыгал, как заводной, споро орудуя при этом боевым веером.

Бар работал. У стойки две девицы в раздутых баллонных штанах оглядели Виктора и Месропа, но интереса не проявили. Взяв по чашечке кофе и тарелку с хрустами, они отошли к окну.

Месроп отпил глоток и скривился.

— Отрава! Лучше бы коньяку взяли.

Виктор молча вернулся к стойке, выгреб из кармана ворох бумажек и показал на бутылку армянского. Бармен иронично поднял бровь и начал складывать бумажку к бумажке. Закончив, пододвинул стопку к Виктору и заявил, что здесь в лучшем случае на полрюмки. Может предложить водку или, если туго с деньгами, бесплатное пиво.

Не отвечая, Виктор сгреб бумажки и аккуратно опустил их в мусорный стояк. Девицы оживились. А когда он достал чон и кинул на прилавок, они расплылись в обещающих все улыбках. Бутылка была мгновенно открыта, невесть откуда появился серебряный поднос с двумя тонкого стекла бокалами, и бармен сам отнес его к столику.

Виктор отошел от стойки, услышав за спиной презрительный шепот: «Бабкины серьги толкнул, гуляет на единственный».

Подняв бокал, Виктор понюхал коньяк. Пахло розами. Сделал маленький глоток — приятно, но очень крепко. На пиво густо ляжет, лучше не пить. Ну а Месроп пригубил, одобрительно причмокнул и выцедил бокал.

— Что ты слышал о неодеистах? — внезапно спросил он.

Виктор пожал плечами.

— Так я и знал. — Месроп плеснул себе еще, показал на бокал Виктора, тот покачал головой. — Тогда с них и начнем!

Но начать не удалось. Одна из девиц подошла и молча села Месропу на колени. Вторая от стойки наблюдала за ее действиями. Бармен притворился, что ничего не видит, и протирал рукавом зеркало. Месроп меланхолично похлопал ее ниже талии и как ни в чем не бывало сказал Виктору:

— В прошлом году мне случайно попался справочник по конфессиям, очень любопытная, доложу тебе, статистика. По многим регионам сведения, конечно, приблизительные, но тенденция прослеживается четко…

От такого откровенного небрежения у девицы даже челюсть отвисла. Она поерзала ягодицами, но Месроп, подмигнув Виктору, начал сыпать числами, терминами, и тогда она, возмущенно фыркнув, поднялась и ушла, а за ней потянулась и подруга.

— Уф! — выдохнул Месроп. — Еще немного, и я бы поволок ее в номер или разложил прямо здесь. Ладно, проехали. Так о чем это я? Да, понимаешь, традиционные религии распадаются на секты, секты возникают, как грибы, и так же быстро вянут. Но это пузырится вода на поверхности, а что творится в глубине, какие сильные течения поднимают ил и подмывают берега — никто не знает.

Все эти материи Виктору были неинтересны. Ему несколько раз приходилось общаться со священниками, однажды даже провел ночь в полузатопленном подвале с фанатичной старухой-проповедницей, она что-то исступленно втолковывала оказавшимся в западне, но Виктор так и не понял что. Иногда ему казалось, что кто-то могучий тайно покровительствует ему, но думать об этом не хотелось, чтобы нечаянной мыслью не обидеть Покровителя, если он все-таки есть.

— …Зреет новая религия, — продолжал между тем Месроп, — и мы ее не можем разглядеть. Я имею в виду не худосочную секту, а кондовую мировую религию со всеми онерами. Вообще-то возникновение новой религии подобно вспышке молнии. Тучи все собираются, ходят кругами, погромыхивает где-то, но тем не менее удар всегда неожиданен, вспышка хоть на миг, да ослепляет.

— Вспышка? — вежливо переспросил Виктор и прикрыл ладонью рот, подавляя зевок.

— Да, именно! Не всегда нужны новые чудеса, достаточно нового взгляда на мир. Возникает разность потенциалов — вжик! — и люди готовы принять новых богов.

— Ага, — догадался Виктор, и сонливость как рукой сняло, — так мы идем к сектантам?

Это в корне меняло дело. Если бы в Саратове он узнал об этом, то посоветовал бы не лезть, а если очень зудит, то без него. С религиозными фанатиками шутки плохи, они сначала режут, а потом спрашивают, кто такой и зачем пришел.

— Почти так, — кивнул Месроп, — но только почти.

— И каким же богам они поклоняются? — криво улыбнулся Виктор.

Месроп медленно налил себе коньяку, осуждающе посмотрел на почти полный бокал Виктора, глотнул, провел рукой по животу.

— Каким богам? — переспросил он. — А никаким.

Виктор спокойно ждал продолжения.

— Я не шучу, — сказал Месроп. — Неодеисты поклоняются истинно несуществующему богу.

— Атеисты, что ли? — удивился Виктор.

— Гораздо хитрее, дружок, — Месроп наставительно поднял палец, гораздо хитрее! Атеисты отвергают идею божества вообще. А неодеисты поклоняются несуществующему богу.

— Но для них-то он существует?

— Нет! В том весь выверт! Они знают, что он не существует и поклоняются его несуществованию. Понимаешь?

— Ничего не понимаю, — честно сказал Виктор.

— Да и я, знаешь, не вполне, — признался Месроп. — Что-то ухватываю, но в целом не воспринимаю. Я смотрел их шесть доказательств небытия божьего, — туманно и сумбурно, как и положено любой респектабельной теологии. Истинно несуществующий бог неуязвим, поскольку недеятелен, бессилен и ничего не знает. Вот отсюда у них начинаются забавные выводы. Идея всемогущего бога предполагает бессилие человека, отсутствие идеи бога — этический хаос и развал. А вот идея истинно несуществующего бога должна делать человека всесильным.

— Почему — истинно? — спросил Виктор.

— Не знаю. Может, предполагается и неистинное несуществование.

Виктору показалось, что он ухватился за ниточку здравого смысла.

— Погоди. Но тогда получается, что неистинно несуществующий и есть истинно существующий?

— Получается так. Но именно это они отвергают.

— Почему?

— Не знаю, — Месроп тихо засмеялся. — Наверно, им не нравится идея существования бога. Наверно, они сами хотят быть богами. Каждый по отдельности и вместе взятые. Я отследил влияния некоторых экзотических культов…

— Ничего не понимаю, — перебил его Виктор. — Так они верят в бога или нет? Да или нет?

— Верят, но не в бога, а в идею его несуществования.

— Так я же говорю — атеисты!

— Круг замкнулся! — торжественно провозгласил Месроп. — Я тебе уже объяснил, что нет.

Виктору показалось, что Месроп уже пьян, но, несмотря на раскрасневшиеся щеки и немного замедленную речь, говорил он связно. Показалось, как тогда в Саратове, что опять плетутся хитрые речи и подталкивают его к определенным словам и действиям.

— Что, думаешь, опять кругами хожу? — неожиданно трезвым голосом спросил Месроп. — Мартына, признайся, вспомнил?

— Вспо-омнил, — протянул Виктор.

— Правильно сделал. Так вот, мы идем… — Месроп замолчал, огляделся, но никого не было, а бармен, поначалу прислушивающийся к их разговору, вскоре ушел. — Мы идем к ним.

— К Мартыну?

— Смеешься? Нет, мы идем… — он понизил голос, — в Будапешт, к неодеистам.

«Ты пойдешь и принесешь нам силу» — вспомнил Виктор и похолодел. От великих замыслов у Мартына и Месропа сдвинулось в голове. Если уж они ищут силу у каких-то сектантов… эге-ге, тоже мне, отцы-основатели…

— Ну, хорошо, — успокаивающе сказал он вслух, — пойдем спать, а завтра поговорим.

— Завтра мы уже будем далеко отсюда.

«Вот это вряд ли», — усмехнулся про себя Виктор, но не стал спорить, а только спросил:

— К чему такая спешка?

— А к тому, — тихим шепотом сказал Месроп, и Виктору пришлось наклониться, чтобы услышать, — к тому, что камень, брошенный вверх, рано или поздно упадет вниз, и чтобы он не разбил наши головы, надо строить дом с крепкой крышей. Они овладели силой, и сила эта должна принадлежать нам, пока не началась большая охота.

— Так мы должны отобрать? Или украсть?

— Ничего подобного! Они с радостью научат нас почти всему, что могут сами. Скоро они возвестят миру, каким образом можно быстро и просто стать почти всемогущим.

— Слишком много «почти»…

— Да, — согласился Месроп. — Потому что я не вполне уверен… Но мы должны спешить. У нас две или три недели, а потом это станет известно всем, а значит, пользы не будет никому.

— Что это за сила? — спросил Виктор.

— Трудно объяснить. Раньше бы сказали — волшебство, магия, чертовщина, словом. Сейчас называется как-то по-хитрому, но суть не меняется. Представь себе, что все чудеса, которыми распоряжаются герои видеосериалов, воплотятся. И представь, что они окажутся в наших руках.

— В твоих?

— В наших, голубчик, в наших. Одному такая сила не по плечу, здесь неодеисты ошибаются в своем рвении сделать каждого богом. Ты, я, Мартын, Сармат… И даже не нам, зачем нам самим, когда можно создать непобедимую дружину?

— Ах, вот оно что!.. — Виктор внимательно посмотрел на Месропа.

Тот уже поплыл. Бутылка была допита, чувствовалось, что держится и говорит связно с большим трудом.

— Спать, спать, — сказал Месроп и, встав, покачнулся.

Виктор поддержал его, и они тихонечко, «чтоб не расплескать» пролепетал Месроп, пошли к себе в номер. На лестнице Месроп пару раз порывался сесть на ступени, но Виктор все-таки дотащил его к кровати.

Уложив Месропа, он несколько минут сидел и смотрел, как тот шевелит губами и дергает пальцами, выводя носом рулады. Потом прошел к себе и лег. В таких авантюрах он еще не бывал. Тем интересней. С этой мыслью и заснул.

 

2

У входа в старый красный дом на Тверской Виктор, как всегда после ходки, помахал всаднику на постаменте, что стоял напротив. Некоторые молодые гонцы верили, что это их покровитель.

В коридорах, залах, переходах и даже на лестницах стояли, сидели и протискивались люди. После тихой улицы обилие народа настораживало. Он постоял минуту, встраиваясь, и пошел знакомым маршрутом. Здесь обретались ооновские службы, где-то в недрах сидел доктор Мальстрем — весьма важная фигура, добраться до которой хотели многие, но удавалось не всякому. Пройти кордон подкомиссий, предварительных слушаний и кредитных экспертов без хорошо заряженного чонами проводника мало кому по силам. Впрочем, если дело было стоящим, то скользящие по коридорам юркие клерки, готовые провести куда угодно, становились необычайно предупредительными, наотрез отказывались от уместного гонорара и вели толковых людей с ценными идеями чуть ли прямиком к всевластному доктору. А когда счастливчику удавалось заинтересовать или убедить доктора, то перед ним открывались кредиты и выход на ооновские ресурсы.

На третьем этаже людей немного, здесь помещались технические и вспомогательные службы, в коридорах на диванах и в креслах отдыхали неудачники, измотанные пустой беготней. Они даже спали здесь, добиваясь кредитов или помощи. Дня за три-четыре любое дело решалось, а если хватало терпения и настойчивости, то и самое безнадежное — настырность клиента была гарантом его деловитости.

Многие двери всегда закрыты. Таблички: «Теплотрассы», «Ремонтное бюро», «Сантехник-аншеф» не вызывали интереса даже у самых пронырливых визитеров.

У двери с надписью «Дежурный электрик-II» Виктор остановился и постучал. Дверь открылась не сразу. В комнате трое крепких парней в спецовках возились со старым хламом. Один из них ковырялся паяльником в опрокинутом набок электросамоваре. Это и в самом деле были электрики.

— Вам кого? — спросил старший.

— Мне туда, — показал пальцем вбок Виктор и, дождавшись кивка старшего, закрыл за собой дверь, обогнул стол, на котором паяли, и прошел в смежную комнатку. На стеллажах громоздились катушки проволоки, старые светильники, желтели внутренностями полуразобранные моторы. За стеллажом была еще одна дверь, с дыркой опознавателя. Виктор сунул указательный палец. Ничего не произошло. Вынул палец. «Опять сломалось», — пробормотал он и грохнул кулаком по двери.

Щелчок, и дверь ушла в стену. Узкий коридорчик упирался в лестницу. Поднявшись на пролет к двери без замка, Виктор открыл ее и попал в знакомую комнату. Пульт, диспетчер, и больше ничего. Пока он пробирался известными только гонцам переходами, за ним следили с монитора. Возникни сомнения в его личности, остановили бы еще у электриков.

Диспетчер внимательно посмотрел на него и сказал, что Симагин просил подождать. Виктор упал в кресло, вытянув ноги и закрыл глаза.

Утром Месроп хлебнул чаю и, пообещав скоро вернуться, ушел. Повидать знакомых, как он объяснил с легкой усмешкой. На совет быть осторожным и не соваться за Кольцо, он воздел руки и сказал, что такого конфуза больше не повторится и что там, у вокзала, его застали врасплох и после четырех литров пива. Иначе он бы им показал…

В диспетчерскую вошел Симагин. Виктор услышал его дребезжащий сиплый голосок, открыл один глаз, другой — Симагин тряс над ним седой бородой и сетовал, что гонец нынче хилый пошел, спит, понимаешь, когда его обыскались и обождались.

Потом махнул рукой и пошел к двери. Виктор рывком поднялся и через минуту, пройдя лестницу, коридор и комнату с крепкими электриками, они уже протискивались, продирались и продавливались сквозь упругую массу посетителей. Симагин шел быстро, уверенно огибал барьерчики, обходил длинные ряды кресел с сидящими и спящими людьми, вел переходами, дважды останавливался у дежурных, что-то бормотал им и следовал дальше. Они были где-то на первом этаже. Или на втором? Виктор сориентировался было по мелькнувшему в коридорном окне серому тулову, но потом опять сбился в боковых лесенках.

В пустом коридоре, перегороженном столом, они подошли к двери с табличкой «N_294» и, провожаемые внимательным взглядом дежурного, без стука вошли в кабинет.

Им навстречу поднялся жилистый мужчина.

— Я — Симагин, а он со мной. Нас ждут.

Мужчина распахнул обитую кожей дверь.

За ней оказался небольшой кабинет. Виктор с неудовольствием оглядел два стола и несколько стульев — кресел не было, а на этих хлипких конструкциях сидеть неуютно.

— Вот и мы, — сказал Симагин.

Виктор обнаружил, что у портьеры стоит человек и смотрит в окно. На голос Симагина он обернулся. Высокий худощавый мужчина со светлыми волосами и выцветшими глазами. Судя по виду, он был одних лет с Виктором, а может, и моложе.

Он радушно покивал им, подсел к столу и показал Виктору на стул рядом.

— Ну, я пойду, — сказал Симагин. — Доктору Мальстрему передавайте привет.

И вышел.

Светловолосый мужчина посмотрел ему вслед и вздохнул.

— Конспиратор, — слабо улыбнулся он. — Доктор Мальстрем — это я.

Виктор даже не удивился. После хитрых блужданий по коридорам он высчитал, что ведут его к лицу значительному, к кому-нибудь из заместителей. Ну, ничего. Доктор, так доктор.

— Мне рекомендовали вас как лучшего гонца, — сказал молодой доктор. Виктор… Виктор… Э?..

— Просто — Виктор.

— Извините. Никак не привыкну. Одних надо по фамилии, других по имени. Вы не находите это забавным?

Виктор пожал плечами.

— Кто как себя назвал, так и зовите.

— Да-да, — согласился доктор, разглядывая Виктора, — в детстве у нас было такое правило. Теперь повсеместно. Напоминает клички, но что поделаешь!

Странный разговор не удивлял Виктора. Клиенты частенько перед тем, как вручить посылку, пытались разговорить его, надеясь понять, кто он и что он, донесет до точки или исчезнет в пути с посылкой.

— У вас были какие-то приключения в Саратове? — спросил доктор.

«Не ваше дело» — хотел оборвать Виктор, но смолчал. Какой любознательный доктор! Это здесь он большой чин и денежный мешок. А посмотреть на него, когда надо прыгать с крыши вагона на скат. Да на полном ходу! Вот он, Виктор, например, не спрашивает его, что почем, да какие у него расклады, и не подкинет ли сотню тысяч на развитие рыбного хозяйства Саратова!

Доктор с минуту ожидал ответа, но не дождавшись, хмыкнул.

— Извините, если допустил бестактность. У вас свои порядки, свой, очевидно, кодекс…

Он еще говорил, извинялся, а Виктор вдруг понял, что он знает многое, если не все, о саратовских его похождениях. У доктора есть информаторы в Саратове. Конечно, экономика, культура и все такое, надо знать, куда и на что идет каждый чон и не ухнет ли он в алчную утробу местного воротилы, а если и ухнет, то чтоб с пользой для региона. Но не слишком ли доктор кропотлив, и почему персона Виктора попала в створ его интереса?

— Очень жаль, — сказал доктор, — что нам не удалось встретиться неделю назад. Я мог обратиться через вашу диспетчерскую, но хотелось повидать вас, поговорить…

Он встал, обошел стол и сел напротив.

— Вы не откажетесь прямо сегодня выехать по одному маршруту?

«Откажусь» — хотел сказать Виктор, но пока он придумывал благовидный предлог — усталость, болезнь, да просто нежелание, доктор Мальстрем добавил:

— Это не очень далеко. Вы бывали раньше в Будапеште?

«Или это случай, — подумал Виктор, — или хитрый расклад. Но кто вступил в сложные расклады с доктором Мальстремом? Месроп, Мартын или Сармат? И для чего такие сложности с прыгами и скоками по пути сюда? Нет, все-таки случай!»

Дело простое. Добраться до Будапешта, взять у одного человека пакет и вернуться. Проездной мандат ООН, деньги и все, что потребуется — прямо сейчас.

В конце концов, подумал Виктор, гонцу должно везти, иначе он плохой гонец, а значит — хороший покойник. Раз уж его назвали лучшим гонцом, то и везти должно по-крупному. Он с утра ломал голову, как обойти контрольные и таможенные посты минимум в шести точках трассы, а тут доктор собственноручно выписывает пасс, да еще интересуется, правильно ли оформляет.

— На двоих, — сказал Виктор и бесцеремонно ткнул в соответствующую графу, — вот здесь переправить.

Доктор выдернул лист, смял, вставил новый, мгновенно набрал, закатал в пластик и отдал Виктору.

— Все остальное у диспетчера, — добавил он.

Виктор кивнул и поднялся с места. Доктор, впрочем, не спешил отпускать его. Он тер подбородок, испытующе глядел на Виктора, затем снова указал на стул.

— Время быстро летит, — непонятно к чему сообщил он. — Люди тоже быстро меняются. Недавно встретил знакомого и не узнал, а всего год прошел. А за десять лет всех позабыть можно.

Доктор говорил почти без акцента, точнее — совсем без акцента. Бледноватая улыбка — то ли сейчас засмеется, то ли начнет извиняться. Виктор удивился разговору. Может, это и не доктор вовсе, пришла неожиданная мысль. Ребята пошутили, взяли его в раскрут. Да нет, с ним шутить никто бы не стал. Виктор отбил охоту шутить с ним после первой же ходки. Наверно, доктор устал, догадался Виктор. С утра до вечера посетители, голова кругом идет, поговорить не с кем. Вот и тужится просто поговорить, а не может. Отвык.

— Кстати, — доктор вытащил из-под папок небольшую фотографию. — Вот он должен передать вам пакет в Будапеште. Узнаете при встрече?

Круглое лицо, густая темная шевелюра, глаза полуприкрыты, молодой парень. Уши, подбородок, линия бровей… Он мгновенно составил портрет. Гонта научил этой штуке, пару раз пригодилось.

— Узнаю, — кивнул Виктор.

— А сейчас?

— Что — «сейчас»?

— Сейчас не узнаете?

Виктор перевел взгляд на доктора. Что за черт, действительно, мелькает знакомое, но где и когда?..

— И меня не помните? — доктор сдержанно улыбнулся. — Может, вы и арфу забыли?

Виктор сцепил пальцы и откинулся на спинку стула. Круг замкнулся. Боров, Ксения, Сармат… Теперь вот доктор Мальстрем — один из тех, кто помог тогда, десять лет назад. Саркис. Имя второго, что на карточке, забыл. А тогда доктор и есть третий, белобрысый пацан.

— Уля! Вот ты кто, Уля! — громко сказал Виктор и хлопнул ладонью по столу. Дверь в тот же миг распахнулась, и в комнату заглянул мужчина. Доктор махнул рукой, и тот прикрыл дверь.

— Ну, я рад, — сказал доктор, — Улав Мальстрем к твоим услугам, а вообще-то можешь звать Улей, я в эти приметы насчет имен не верю.

— А он? — Виктор кивнул на фотографию.

— Петро? Он-то как раз серьезно относится к своему имени и другого обращения не признает.

— Ну а третий где, Саркис? В Москве?

— Ты гляди, запомнил! — удивился доктор. — Саркис не в Москве сейчас, а в Будапеште. Собственно говоря, из-за него вся карусель и вертится…

Он встал и подошел к окну. Виктор подумал, что все идет хорошо. Вот, снова встретились. Очень хорошо. Даже слишком. А когда слишком, это уже моча в компоте. И не расплюешься. Случайны или подстроены эти встречи, все равно действовать надо по обстоятельствам. Улю, то есть доктора Мальстрема, он помнил плохо. Он и Петро тогда шли позади. Саркис — другое дело. Вопрос — когда доктор узнал Виктора — сейчас или гораздо раньше?

— Я недавно запросил лучшего гонца, — сказал доктор, возвращаясь к столу, — мне показали картотеку, там я набрел на тебя. Узнал сразу, но сомневался.

Картотека? Вот даже как! Виктор сделал большую зарубку на памяти. Сейчас он вернется в диспетчерскую и устроит такую проборку, что долго помнить будут и молодым диспетчерам рассказывать в назидание. Надо же! Гонцы темнят всухую, путают концы, меняют флэты, чтоб, не приведи бог, на крестец кого не посадить, а они здесь картотеки заводят! Чтобы ленивый не бегал поодиночке за гонцами, а сразу в комплекте захавал.

А доктор вспоминал давний поход, вспомнил деда Эжена и очень огорчился, узнав, что старик погиб. Виктор посетовал, что так и не разобраны руины, прошлой зимой к ним еще не подступались, хотя вокруг университета идет мелкая строительная возня. Жаль. Может, записи уцелели, коллекция большая все-таки была.

— Да-да, — рассеянно проговорил доктор, — коллекция…

Он ненадолго задумался, а потом бодро объявил, что лично займется разборкой. К возвращению все расчистят, он попросит реставраторов и подкрепит свою просьбу дотацией.

Потом он встал, намекая, что беседа закончена.

— Я бы хотел повидать Саркиса, — сказал Виктор. — Дай будапештский адрес.

Доктор как будто смутился, в глазах что-то блеснуло.

— Много бы я дал, чтобы встретиться с ним, — протянул доктор, — но, увы, это невозможно. Шесть месяцев назад он исчез. Пропал, растаял, растворился, не оставив следов. Вся община бурлит… — он осекся.

— Община? — равнодушно переспросил Виктор.

— Ты понима-аешь… — растягивая слова начал доктор, но снова замолчал, и надолго.

Виктор спокойно разглядывал его угловатое лицо, еле заметные брови, тонкие губы. Он ни о чем не думал. Интуиция подсказывала, что внутренний монолог, перебор вариантов и всяческая мозговая болтовня только мешают. Доктор сам все скажет. В конце концов, скромный гонец не напрашивался в знакомые к столь значительному лицу. Любопытно однако, что значительное лицо откровенно нервничало.

— Вот что, — наконец решился доктор. — Дела так густо закрутились, что лишний помощник не помешает. И если Петро не сумеет… Ладно, начнем сначала. Ты что-нибудь слышал о неодеистах?

«А как же, — подумал Виктор, — не далее, как вчера». Но он смолчал. Начиналась большая охота.

— Движение «Новые врата»… Хотя, какие там новые! Они последние двадцать лет догнивали потихоньку, а Саркис его реанимировал. Несколько лет назад собрал с десяток последователей, все, что осталось от движения. Осели в Будапеште. Новые врата в царство истины, освобождение души вещей и все такое… Не вникал, просто нет времени. С удовольствием плюнул бы на все эти финансово-культурные дела и засел в лаборатории!..

Все дороги ведут в Будапешт, решил Виктор, и это как нельзя кстати. С Саркисом, значит, не повидаюсь. Исчез? Как же! Знаем мы этих сектантов: сами небось уделали втихую, а потом шум подняли — исчез, вознесся…

— Ты давно его видел? — перебил он доктора.

— Как тебе сказать… После нашего похода, сразу же, на следующий день, Саркису сообщили, что его родители погибли. Он замкнулся, никому, даже нам, не показал книгу, читал ее один, а недели через две случился пожар, Лицей сгорел дотла. К счастью, никто не пострадал. На этом месте сейчас сквер. Нас расформировали по школам и курсам, с тех пор я его не видел. Но лет пять назад услышал о нем и с тех пор держал в поле зрения. Я был тогда стипендиатом ООН, ну а сейчас, как видишь…

Он обвел рукой кабинет. Доктор явно нервничал. Заботы душат. Виктор пожал плечами. В конце концов, его дело нехитрое — сходил, принес.

— А с Петром фактически мы не расставались. Он работал со мной в Гронингенских лабораториях, и мы вместе эвакуировались, когда прорвало дамбы. Он недавно тебя вспоминал, жалел, что не пересеклись, но время уже прокапало. В Будапеште сейчас густое варево замешивается, туда, как мухи на мед, со всего мира слетаются… — он замолчал.

— Кто слетается?

— Есть всякие!

Доктор не хотел развивать тему. Виктор подозревал, что Месроп скажет больше. Интересно, задумался Виктор, знает Месроп о Саркисе и как вытянется его лицо, когда Виктор между прочим выложит ему об исчезновении вожака секты.

Немного погодя доктор Мальстрем пояснил, что Петро отдаст ему небольшой пакет с дисками. Взять — и быстро уносить ноги. Прямиком в Москву, лично к нему. В городе только одна точка, и ждать надо в полдень всю неделю, начиная с двадцатого числа. Но он просит не ограничиваться неделей, а ждать, ждать, ждать, пока Петро не встретит его. Могут быть непредвиденные задержки. Хотя все так перегрето, что счет идет не не недели, а на дни. И все же он просит дождаться Петра, а если у того возникнут проблемы, то помочь. Со своей стороны он готов с сегодняшнего дня считать Виктора в командировке, оплата суточных и прогонных сейчас и наличными.

С этими словами доктор полез в ящик стола и извлек папир-бокс, битком набитый новенькими чонами. Взял на глазок стопку в три пальца толщиной.

— Хватит?

Виктор усмехнулся, кивнул и спрятал деньги в карман. Затянул молнию. Тысячи три, не меньше. Явно не подотчетные. Широко размахнулся доктор на ооновском коште. Интересно, бывают у них ревизии?

Доктор поднялся, пожал руку Виктору и, проводив к двери, сказал, что после возвращения надо будет поискать ему хорошую работу, не век же в гонцах бегать. Да и самому пора вернуться в науку.

В холле гостевого дома висело объявление: работали лифты и желающие приглашались на смотровую площадку. Месроп еще гулял. Виктор походил по пустому номеру, повалялся на кровати, потом встал и двинул к лифтам.

На смотровой было малолюдно. Девица из бара прижималась к старому потертому мужчине, который с неудовольствием покосился на Виктора. Не обращая на них внимания, Виктор подошел вплотную к стеклу.

Внизу тянулись сады и павильоны Ярмарки. Когда-то здесь находилась большая выставка непонятно чего. Однажды он видел старую хронику: золоченые фигуры, плоды и злаки среди фонтанов, машины, стенды, толпы людей, арки, дороги, дорожки и тропинки, а перед ними большой жестяной мужик с такой же бабой застыли в танцевальном па.

Отсюда было видно, как муравьями сновали покупатели, подъезжали и отваливали грузовые и легковые платформы. Несмотря на зной, в торговых рядах было оживленно.

Мужчина и девица пошептались, поднялись и ушли коридором к лифту. Холл опустел. Виктор еще немного посмотрел на город, а потом, когда в углу подозрительно закрутилась пыль и раздались тихие скрипы, сплюнул трижды через левое плечо и вернулся в номер.

Месропа он ждал к вечеру. Еще уйма времени. Заснул, и приснилась непонятная чепуха, беготня какая-то по пляжу, а потом снилась Ксения, он о чем-то говорил с ней, убеждал, но словно через подушку, слов различить не мог, голова гудела… Проснулся в сумерки с головной болью.

Долго умывался холодной водой, потом принял горячий душ. Помогло. А когда совсем стемнело и он уже стал прикидывать, по каким помойкам искать расчлененного попутчика, вернулся Месроп, в дым пьяный, но целый и очень довольный собой.

— Все ко-колечиком! — объявил он, рухнув на кровать. — Скажи дяде Месропу спасибо. Что бы мы… что бы ты без тебя… без меня делал? Завтра… Тс-с! Прямо утром. Вперед, знамена, и в путь!

Героическим усилием он приподнялся, выложил на стол дорожный пасс, упал обратно и захрапел. Виктор взял со стола пасс, повертел. Так, на две персоны. Достал свой. Близнецы, словно из одного принтера вылезли. Эге, да и номерочки-то!.. У Виктора 217, а у Месропа 218. Что же получается: проводив Виктора, доктор Уля жал руку Месропу и с тем же выражением лица хрустел чонами? Молодец доктор, в две лузы кладет!

 

3

Широкие ступени-скамьи из серого бетона спускались к воде, к серым же волнам. На том берегу, слева, возвышался императорский замок, а рядом нависал трилистник моста Маргит.

По набережной прошла веселая компания, крик, смех, пластиковая бутыль закувыркалась по ступеням и мягко легла на воду.

Виктор проводил ее глазами, но головы вверх не поднял. Там еще немного пошумели, что-то непонятно проскандировали, и все стихло. Месроп лежал на теплом бетоне и даже не шелохнулся, когда бутыль пролетела над ним.

— А в девяносто девятом… Нет, вру, в девяносто шестом, в девятом уже из-за мора все перекрыли, в шестом мы здесь славно погуляли…

«Сколько же ему лет? — задумался Виктор. — Сейчас уже двадцать четвертый».

— Молодой я был, — продолжал Месроп, — лихой. А выпить мог, страшно вспомнить! Ох, и попили мы тогда… — он раскрыл глаза и даже сел. — Ты вообразить не можешь, сколько мы через печень свою пропустили! Гуляли по улицам днем и ночью; красивейший город, а тогда вообще — феерия. Неделю ходили, смотрели, а потом сорвались. Из всей делегации только один был сухой, и то потому, что он еще в поезде до сердечного спазма нарубился. И вот тут, помню, ходили. Весь проспект святого Иштвана истоптали, сюда освежиться спустились. Плюс два ящика пива. До полного хамства дошли, представляешь: встали здесь в ряд и отлили прямо в реку, а я распевал «Дунай, Дунай, а ну узнай, где чей подарок». Песня такая была, народная…

Он хихикнул и сладко зажмурился. Виктор вежливо улыбнулся. Вот уже вторая неделя, как они в Будапеште. Город поразил его. В первые дни он не понимал, в чем дело. Видывал он старые ухоженные города, встречал веселых довольных людей, правда, не часто. Видел и сумасшедшую сутолоку на перекрестках миграционных путей. Здесь было другое. Сначала показалось, что нет еле заметного, но неистребимого духа распада, тления, который преследовал его последние годы, исчезло ощущение зыбкости, неустойчивости мира. Нет, не то. Он знал, что и эти дома, площади и мосты в считанные месяцы, если не дни, могут превратиться в загон ревущих от ужаса, затаптывающих друг друга насмерть людей, стоит только не выдержать дамбам в верховьях.

Потом сообразил — уютный город, и все тут. В таких городах еще не бывал, и даже Саратов, где, казалось, он нашел свою судьбу, или, если быть точным, судьба нашла его, даже Саратов казался временным пристанищем. А здесь вдруг нестерпимо захотелось плюнуть на все, остаться и жить в старом каменном доме с осыпавшейся местами штукатуркой, на узкой прохладной улице с непонятным названием, и ничего, что никогда не станешь своим, даже если выучишь язык, похожий на песню. Люди не интересовали его. Он вдруг понял, что вписывается в этот город. Странное чувство — светлое настороженное узнавание забытых снов-видений.

Петро так и не пришел в точку на площади Кальвина, это даже радовало — доктор просил ждать, сколько можно и нельзя, вот он и ждет, а там видно будет.

Каждую ночь снилась Ксения. Он просыпался с непонятной досадой на себя, на нее, на всех. Потом выходил в город и досада испарялась.

Они добрались сюда без приключений и устроились быстро. Месроп сориентировался по раскладной карте, да и память не подвела. Тут же выяснилось, что он неплохо владеет немецким, по крайней мере достаточно для того, чтобы, вставляя несколько известных ему венгерских слов, договориться с владелицей дома и снять квартиру с окнами на Дунай. Владелица, пожилая осанистая дама, с достоинством пересчитала пачку форинтов и вручила ключи. Провожая ее до дверей, Месроп спросил, как дойти до улицы Занаду. Владелица окаменела, словно Месроп сказал вопиющую неприличность или нагадил в супружеское ложе. Возможно, так оно и было, потому что она холодно вздела плечо, фыркнула и молча удалилась.

Месроп задумчиво походил по комнатам, сел на плюшевый диван и заявил, что старая кошка могла быть вежливее с постояльцами. Дом стоит пустой, как и почти все в квартале. Виктор спросил, причем здесь дом и владелица, если час назад они были на улице Занаду?

Хитро улыбнувшись, Месроп объяснил, что плавать в незнакомых водах надо осторожно, особенно в тумане. Лучший способ не налететь на айсберг или иное судно — подавать гудки. Чем громче, тем лучше. И если повезет, на них выплывут другие мореходы.

Виктор не понял резона. Ну выплывут, что тут хорошего? Но уточнять не стал. В последнее время он был весьма осторожен в разговорах с Месропом. Тот ни словом не обмолвился, откуда у него пасс. На тонкие вопросы не отвечал или отшучивался. И тогда Виктор припрятал свой проходной документ.

После того, как они устроились, Месроп поводил его немного по городу, а через день извинился и исчез. Вернулся только вечером. Виктора это устраивало. Он быстро сориентировался. Плох гонец, если за день не просечет город. Виктор просек за четыре часа и понял, что безнадежно влип. Город покорил его.

Пару раз он прошелся по улице Занаду. Улица как улица. Старые дома. Но очень мало прохожих, да и те жались к стенам, обходя выставленный вдоль тротуара невысокий барьерчик. Несколько впритык стоящих домов словно были мечены — Виктор замечал взгляды, брошенные на цветные непрозрачные стекла. Прохожие со страхом и любопытством смотрели на них. Хотя это могло ему показаться.

Он знал, что здесь резиденция неодеистов, и там происходит нечто, вызывающее болезненный интерес Месропа, Мартына и, как выяснилось, доктора Мальстрема. Месроп намекал, что соберутся и другие любопытствующие. Немногочисленные обитатели квартала шарахались от этих домов, как от зачумленных. Многие съехали. Местные власти ходили кругами, но найти достойный предлог и выселить на законном основании сектантов не удавалось — показания напуганных обывателей сводились в основном к невнятному описанию всякой чертовщины, которая не то возникла в их распаленном воображении, не то и впрямь была наведена лихими нововратцами.

Месроп рассказывал об этом устало, лениво ковыряясь в ужине. Возвращался он разбитый, с утра до вечера где-то бродил, наконец на прямой вопрос ответил, что время идет и надо ему хоть убейся войти туда, в дом на улице Ксанаду.

«Занаду» — поправил Виктор, на что Месроп отмахнулся, какая, мол, разница. Виктор буркнул, что пробраться туда пшиково: по крышам соседних домов и через окно на чердаке. Там нет решеток. Месроп рассмеялся, сказал, что Виктор — молодец и орел, но дело еще пшиковей, чем ему кажется. Войти можно через дверь, она всегда открыта, нет никакой охраны, хоть сейчас можно заскочить на огонек…

— Откуда ты знаешь? — спросил Виктор, а Месроп, скорбно опустив уголки губ, поведал, что хаживал не раз и не два, но толку мало, и что войти в этот дом еще не означает находиться в этом доме.

На следующий день Виктор пришел на улицу Занаду, перешагнул через барьер, и, сопровождаемый сдавленным шепотом грозящей ему кулаком с противоположного тротуара старухи с бородавкой на щеке, подошел к резной деревянной двери. Толкнул ее. Дверь торжественно распахнулась, и он увидел самый заурядный подъезд, выложенный керамической плиткой пол, лифт и ряды почтовых ящиков. Эти жестяные сооружения с белыми цифрами смутили его. Пахнуло такой обыденностью, что захотелось немедленно бежать прочь, пока не вышел занюханный клерк и любезно не вопросил: «Теши-ик?»

Разумеется, он не ждал, что сразу же за порогом на него обрушится сверху мрачная музыка, выйдут двумя рядами закутанные в темное фигуры и начнется завалящая черная месса. Месс он насмотрелся в сериалах про Кровавого Епископа. Но не лифт же и почта!..

Он осторожно прикрыл дверь и ушел, а старуха на улице, проводив его внимательным взглядом, вдруг перекрестилась, шмыгнула через барьер и, с трудом открыв дверь, исчезла в здании.

Месропу он не сказал о своем визите. Ну, а потом одинокое кружение по городу вытеснило все, только временами ему хотелось, чтобы Ксения была рядом.

 

4

Дело шло к вечеру. Месроп потянулся и зевнул. Бетон быстро остывал, потянуло свежим ветром, запахло гнилыми водорослями.

— Ну что, — спросил Месроп, — пошли домой или походим немного?

— Походим, — ответил Виктор. — Помидоры кончились, хлеба надо купить.

— И колбаски прихватим. — Месроп плотоядно причмокнул. — Завтра я никуда не пойду, возьму мяса хорошего, такое рагу сработаю, воткнешься!

— Что, плохо дело? — догадался Виктор.

— Да не то чтобы плохо, — скучно отозвался Месроп. — Дела вообще нет. Или меня грандиозно обштопали, или я дурак, и мне это не по зубам. Информация была достоверная, верней не бывает. На что Мартын, мужик осторожный и недоверчивый, и то клюнул. И здесь все сходится. Боятся этих ребят жители, муниципальные власти предпочитают не связываться, народ всякий трется вокруг. Ну нечисто здесь, и зреет что-то! А мы, как цуцики, ходим вслепую. Как бы фатально не опоздать…

— Куда не опоздать?

— К раздаче серег сестрам, — сердито буркнул Месроп. — Может, действительно, сверху попытаться? — Он с надеждой посмотрел на Виктора. Помнишь, ты хотел через крышу…

Тут он безнадежно махнул рукой и сказал, что таких умных тоже много совалось во все дыры. С тем же успехом. Виктор ждал, когда Месроп признает свое бессилие и скажет: «Настал, мол, твой час!» Но слов этих так и не дождался к великому своему облегчению. Там, в Саратове, в пьянящем воздухе ежедневных стычек, боев, схваток все виделось иначе, и само путешествие казалось захватывающим рейдом, состоящим из приключений и загадок. Сейчас ему ничего не хотелось разгадывать. В конце концов, дело гонца — взять и доставить. Но теперь он не сомневался, что все кончится пшиком. Нашли, где искать оружие или силу — у сектантов! Пару дохлых вшей, больше ничего не найдешь. И Саркис, наверно, понял, что связался с придурками, вот и дал ходу. Петро же сейчас отчитывается доктору Мальстрему в растраченных чонах.

Набрав несколько пакетов еды, они подошли к своему дому. Месроп долго возился с замком на лестничной клетке, ругал скаредную хозяйку, экономящую энергию. Наконец, замок щелкнул.

В прихожей горел свет. Месроп вопросительно посмотрел на Виктора, тот отрицательно качнул головой. Беззвучно опустив пакеты на пол, Месроп взялся было за ручку двери, но тут из кухни вышел невысокий широкоплечий человек, строго глянул на них сквозь тонкую оправу очков и сказал по-русски с еле заметным акцентом:

— Что же вы остановились? Прошу в апартаменты.

И, наверно, для того, чтобы просьба не была проигнорирована, из апартаментов вышли еще двое крепких мужчин, причем стволы в их лапищах подтверждали серьезность приглашения.

У Виктора возник соблазн мазнуть по выключателю и скинуть тяжелую бронзовую вазу, что стояла на тумбочке в прихожей, под ноги нежданных гостей. Потом нырок влево и, пока они будут палить в проем двери, думая, что он уходит на лестницу, перекатиться в кухню, сбив с ног первого незнакомца. Все это быстро возникло в голове и так же быстро исчезло. Вкатится он на кухню, а там сидят за столом и пьют пиво еще, скажем, человека три! Глупый у него будет вид!

Месроп пожал плечами и вошел в комнату, Виктор последовал за ним. Один из громил мимоходом провел рукой по их одежде.

В любимом кресле Виктора прямо напротив экрана сидел немолодой человек в светлом костюме и внимательно смотрел на вошедших. Из-за их спин появился широкоплечий и выложил на стол пакеты с едой. Немолодой раскрыл один из пакетов.

— Обожаю помидоры, — сказал он. — Рад, что у нас общие вкусы.

Он посмотрел на широкоплечего, и тот исчез. Показал на кресла. Месроп сел, а Виктор остался стоять.

— Вы тоже садитесь, молодой человек, — обратился к нему незнакомец. Вы ведь Виктор, так? Видите, Месроп уже сидит.

Слова незнакомца очень не понравились Виктору. Месропу, судя по кислой улыбке, еще меньше. Никто здесь не знал их имен. Хозяйке они как-то назвались и тут же забыли, а пасс вообще был на предъявителя. Судя по тому, как Месроп кусал губы и щурился, в голове у него шла бешеная работа — он явно перебирал в памяти, с кем встречался, о чем говорил и кто мог их раскрыть. А потом Виктор увидел на миг вспыхнувшую в его глазах искру торжества, хорошо ему знакомую, и понял, что все не так просто и еще неизвестно, кто оказался в западне. «Гудок в тумане» сработал.

— Давайте знакомиться. Меня можно называть Адам. Мистер, герр, сеньор или пан — на ваше усмотрение. Считайте, что я принес извинения за бесцеремонное вторжение в ваше жилище. В случае, если мы придем к соглашению, наши извинения приобретут более ощутимый характер. Надеюсь, я понятно излагаю?

— Да, да, нечто в этом роде я и предполагал, — невпопад отозвался Месроп.

Виктор, не отвечая, сел напротив пана, сеньора, герра или мистера Адама и бесцеремонно уставился на него. Не был похож Адам ни на англосакса, ни на поляка, ни, конечно, на итальянца. Чем дольше Виктор вглядывался в жесткие усы, чуть припухшие веки и короткий ежик волос, тем больше убеждался, что есть польза даже от самых бездарных исторических боевиков про ниндзя. Несмотря на матовую бледность гостя, его правильнее было бы называть Адам-сан, если, конечно, дети богини Аматерасу вправе себя числить потомками ветхого днями праотца.

— Я знаю, что вы здесь делаете, — продолжал Адам. — Заметьте, я не говорю «мы». Не намерен представлять ни одну организацию или территорию. Только от своего имени. Вы и я, больше нам никто не нужен. Меня не интересует Сармат, вас не касаются мои интересы. За это время вы ничего не добились. Так. Не скрою, у нас, извините, у меня успехи аналогичные.

— Ага, вы предлагаете сотрудничество? — поднял брови Месроп.

Адам опустил веки.

— Рассчитывал на ваше понимание. Рад. Еще раз извините за вторжение. Вынужден.

Короткая, отрывистая манера говорить озадачила Виктора. Может, все-таки не японец? Немец, что ли?

— Мы найдем общий язык, — удовлетворенно сказал Адам. — Уже нашли. Мы помогаем вам людьми, техникой, деньгами. Вы достаете то, что вас интересует. Делаете копию. Одну. Вручаете нам. Все. Вознаграждения не предлагаю. Оригинал ваш — это и есть вознаграждение. Я не прав?

Месроп, не отвечая, поднялся и медленно пошел к двери. В проеме мгновенно возник широкоплечий.

— В холодильнике есть пиво и коньяк, — небрежно сказал Месроп, — ну, и там закуски поищите.

Короткий взгляд на Адама, кивок головы, и через минуту на столе возникли бутылки, банки, тарелки и прочие атрибуты хорошего вечера. К удивлению Виктора, Месроп, разлив коньяк, сам взялся за пиво. Адам пригубил, оценивающе пошевелил губами и допил бокал. Виктор не притронулся к выпивке и налег на овощи.

После второй рюмки Адам ослабил узел галстука, а после третьей повесил пиджак на спинку кресла. Погрозил пальцем Месропу и сказал, что ценит такой подвиг, зная его любовь к хорошему коньяку. Месроп хмыкнул, но продолжал тянуть из банки.

— Вы можете мне не верить, — продолжал Адам, — но я с вами отдыхаю душой и телом. Здесь все свои. Не надо врать, выкручиваться, прибегать к силовым акциям. Мы поймем друг друга с полуслова. Это так хорошо понимать друг друга с полуслова! Когда все кончится, и мы разъедемся по домам, я буду вспоминать эти часы…

— Я тоже, — сказал Месроп, — если, конечно, вы дадите нам вернуться домой.

— Не говорите так, — укоризненно воскликнул Адам. — Вы, старый опытный сотрудник ООН, объявились здесь, да еще прихватили с собой невесть зачем юношу — и не прикрыли тылы? У вас нет отходного варианта? Вы что, не профессионал?

Месроп кивнул.

— Охотно верю. Разумеется, в моих интересах немедленно вас убрать, получив искомое. Вам это не понравится. Сделаем так: вы берете то, что вам нужно и, не делая копий, возвращаетесь в Саратов. Там мы встретимся…

— К этому времени у вас не будет нужды в копиях, — сказал Месроп. Еще вопрос, сумеем ли мы добраться до Саратова.

«Вот это пусть тебя не волнует», — подумал Виктор. Адам, кажется, не знает, что Виктор гонец. Они следили только за Месропом.

— Вы недоверчивы, — констатировал Адам. — Конечно, вы мне не верите. Но я даю шанс. А так — нет шанса. Есть из чего выбирать — с нами и шансом или без нас и без шанса. Зачем мне несговорчивые конкуренты?

— М-да, — только и протянул Месроп.

— Не принимайте близко к сердцу, — посоветовал Адам. — Вы здесь недавно, а я — четвертый месяц. Вам проще. Если я не успею, мне — вот так, — он провел ребром ладони по горлу. — Правда, — добавил он, — если я не успею, вам тоже будет плохо.

— Ну хорошо, — сказал Месроп. — Давайте по пунктам.

— Момент!

Адам поднялся с места, качнулся, ухватившись за спинку кресла, пробормотал что-то непонятное и вышел из комнаты. Через минуту вернулся с чемоданчиком. «Скоро чонами можно будет стены оклеивать», — подумал Виктор.

Но денег там не оказалось. Адам извлек из чемоданчика небольшую коробку и положил ее на стол.

— Тут кое-какие полезные мелочи, — сказал он, — но это потом.

Откинулся в кресле и прикрыл глаза рукой.

— Вы проделали большую работу. Мы с восхищением следили за вашими перемещениями по городу. За неделю вы обошли всех, кого в свое время обошел я. Мне потребовалось два месяца. Вам — неделя. Браво. Я очень надеялся, что пропустил кого-то, и вы наведете на поводыря. Увы. Но мне лестно, значит, я чисто работал. Правда, в моем списке не было профессора Хорвата. Но и он — пустой номер, не так ли?

— И вопрос пустой! — сердито сказал Месроп.

— Да, да, — сочувственно кивнул Адам, — у меня просто сердце разрывалось, глядя, как вы носитесь, весь в мыле. Честное слово, я даже хотел остановить вас на улице и поговорить прямо там…

— Что же не остановили?

— Я в этот миг вспоминал, как входил в известную вам дверь на улице Занаду, как шел по этажам и коридорам, как заглядывал в комнаты и в залы, как разговаривал с вежливыми людьми, готовыми часами рассуждать о воплощенном логосе. И как я чувствовал себя сплошным, то есть полным дураком…

— Круглым!

— Приношу извинения?

— Дураки преимущественно круглые, — мстительно сказал Месроп. Полным, если угодно, будете балбесом. Идиотом тоже можно.

— Великолепно! — восхитился Адам. — Учту. Благодарен. Последний раз по-русски говорил четыре года назад. Но, признайтесь, вы тоже не чувствовали себя мудрецом в круглом зале или на музыкальных лестницах?

Месроп хмыкнул, кашлянул, но ничего не ответил.

Собрав пустые банки, Виктор прошел на кухню. Широкоплечий приветливо взглянул на него из-под очков, улыбнулся и отложил газету. Один из гостей дремал, положив голову на руки, второй доедал салат и бдительно уставился на Виктора.

— Два дня и две ночи не спали, — с легким акцентом сказал Широкоплечий.

Виктор пожал плечами и достал из холодильника полдюжины банок с пивом. Что-то в последнее время ему часто попадаются дремлющие стражи, неожиданно подумал он. Старый Гонта, наверно, сказал бы, что таким образом мир воспроизводит себя через повторяющееся событие, коим является дремлющий страж.

Вернувшись в комнату, он обнаружил, что обстановка там немного изменилась. Коробка была распакована. Адам разложил на столе мелкую электронику и, тыча в нее пальцем, озабоченно говорил Месропу:

— Семь-восемь часов — и все! Питание садится полностью, микроволновая подпитка не доходит. Мы полагали — экранировка. Ничего подобного. Стены как стекло, но все глохнет, как в вате. Плутониевая батарейка села через сутки. Вы понимаете?

— Нет.

— Я тоже, — сокрушенно сказал Адам. — Никто не понимает, как может сесть батарейка, срок службы которой не менее трех лет! Да это и не батарейка вовсе, а очень хитрое устройство, раньше такие на спутниках-убийцах ставили.

— Это все вампиры, — небрежно сказал Виктор, с хлопком открывая банку.

Месроп и Адам вздрогнули от резкого звука и уставились на него.

— Какие вампиры? — спросил Месроп.

— Мало ли какие! — ответил Виктор. — Всякие бывают.

— Бред собачий…

— Хорошо, если бред, — сказал Адам. — Но если эти сказки вдруг подтвердятся… Магия на ядерном уровне — после этого просто жить не хочется, даже если дадут.

— М-да, дадут жизни, — задумчиво протянул Месроп.

И снова знакомая искра в глазах.

— Любая аппаратура у них разваливается в считанные дни. Вы знаете, как это связано с ростом глобальной нестабильности сложных систем? Я тоже не знаю. Догадываюсь, что есть взаимосвязь. Конечно, велик соблазн раздавить это клопиное гнездо, но мы с вами люди маленькие…

Он выпил еще одну рюмку, глаза заблестели и голос стал ниже.

— Я тоже не профессионал. Это вон те, — шепотом, — что на кухне, профессионалы. Я исследователь, которого обстоятельства загнали в сыщики. Нет, в шпионы. Вы думаете, я один в цейтноте? Все в цейтноте. Если мы не заполучим их формулы или там не знаю, заклятия, заговоры — крышка. Сначала им, потом нам.

— Даже так!

— Так. Они давно под прицелом. И если бы не важные господа, надеющиеся заполучить формулы, их бы давно сожгли. Одна секунда и — пшш! Огонь придет с неба и испепелит нечестивцев…

Адам захихикал.

Старые люди, внезапно подумал Виктор. Месроп держится молодцом, за бородой и не поймешь, сколько лет, да и Адам крепкий такой, гладкий, но все равно — старые оба. Раскалились из-за ерунды, плетут друг другу сети, а всех дел пойти и спросить прямо, а если не скажут, вытрясти. Он вскрыл очередную банку пива, хлебнул и негромко посоветовал взять любого жителя дома на Занаду и слегка потрясти его.

Месроп пару раз сморгнул и ничего не сказал, а Адам вытаращил глаза:

— Вы большой оригинал, молодой человек. На моих глазах один из тех, кого вы советуете трясти, раздавил в руке титановую трехдюймовую трубу. А потом разорвал ее на несколько кусков.

Зазвенела упавшая банка, ее выронил Месроп. Виктор не понял, при чем здесь труба. Даже если в секте одни силачи, есть способы скрутить тепленьким любого богатыря и развязать ему язык!

Взяв со стола тонкий цилиндрик, Адам принялся объяснять Месропу, как включить камеру, куда ее лучше пристроить, а вот эти, — он провел пальцем над ровным рядком таких же цилиндриков, стоящих на пустой тарелке, перекрывают тепловой и световой диапазоны.

— Почему вы сами не ставите? — неожиданно спросил Месроп.

— Хороший вопрос, — сказал Адам. — Ответа не будет. Хотя… А, плевать! С каждым разом время работы сокращается наполовину. Все мы там были по нескольку раз. У человека, зашедшего впервые, работает по максимуму, то есть жалкие семь-восемь часов.

— Радиация? — поднял брови Месроп.

— Никакой. Но мы становимся мечеными. А людей у нас мало. Почти все здесь.

— Я там был несколько раз.

— Да, но без аппаратуры.

— Действительно… — задумчиво сказал Месроп.

— Вот видите! Даже если это и магия, то какая-то странная. Как бы это сказать… Научная? Нет. Последовательная? Не то. Есть в ней система. Близко, но не то. Забыл термин.

— Избирательная?

— Похоже, но… Впрочем, неважно.

Адам задумчиво повертел рюмку, положил ее на стол. Сказал, что разговорчики про магию — ерунда. Достаточно нарушить второй закон термодинамики или, еще лучше, причинно-следственный детерминизм, а тогда, пожалуйста, все что хотите! Месроп кивал, соглашаясь, потом вдруг прищурился и спросил, не встречались ли они случайно лет пять назад в Лозанне, на диспуте по металогии? А когда собеседник, улыбнувшись, стал перечислять все выпитое и съеденное на диспуте, Месроп рассердился и спросил, какого же черта он полез в это дерьмо. Виктор задремал в кресле, но и сквозь дрему слышал, как Адам объяснял Месропу, в какую клешню он попал, а потом возник еще один голос — Виктор приоткрыл глаза и обнаружил в комнате очкастого Широкоплечего. Широкоплечий говорил что-то о долге и чести. Виктор понял, что это и есть главный профессионал, и заснул.

— Давайте перейдем в соседнюю комнату, — тихо сказал Широкоплечий, молодой человек спит.

Месроп и Адам глянули на Виктора, поднялись, при этом Адам опрокинул свой бокал, виновато улыбнулся, и они вышли.

В соседней комнате Широкоплечий сказал, что все, о чем договорились с Адамом, остается в силе, мало того, он лично обещает поддержку. И ушел на кухню.

— Негодяй, — прошипел ему вслед Адам, — все они негодяи. И мы тоже, потому что работаем на негодяев.

Он сел на диван и подогнул под себя ноги. Раскачиваясь из стороны в сторону, совершенно пьяными глазами таращился на Месропа, потом икнул и повалился набок.

Месроп никак не мог вспомнить его фамилию, да и звали раньше Адама иначе. Веселый крупный мужчина, полбутылки коньяку для него что глоток. Ослаб, годы…

Он с отвращением понюхал пиво и бросил банку под диван. Отхлебнул коньяк прямо из горлышка. Адам открыл один глаз и томным голосом сказал:

— Совсем другое дело, не правда ли? Я же помню, что в Лозанне ты от пива бегал, как черт от ладана.

Со стоном оторвав свое тело от дивана, он сел, озабоченно пощупал живот и со вздохом сообщил:

— Мне вообще нельзя пить, но как же не пить, когда все летит к дьяволу! Одно хорошо — минут пять полежу, сразу как огурчик… Да? Или огурец?

Месроп пожал плечами.

— Понимаю вас, — продолжал Адам, — ученый в роли шпиона — зрелище недостойное. Но вы тоже не на диспут приехали. Не терпится запустить руки в секреты этих психопатов. Но! Вы работаете на вашу креатуру, а я даже не знаю, кто мой работодатель. Что вы на меня так смотрите? Если вашу жену и дочь выкрадут и спрячут, что вы будете делать? Вот я и прыгаю здесь, как блоха на барабане.

Сочувственно вздохнув, Месроп спросил, сколько лет дочке. И в ответ услышал длинную тираду о том, что современные девицы, если не успевают удрать из дома в шестнадцать лет, то становятся источником неприятностей еще на такой же срок, пока в них ферменты не перебродят. Тем не менее он очень любит свою дочь и ему безумно жаль, что она попала в жернова заговора.

— Старый мир обращается в ничто, — провозгласил он, подняв палец, — а новый мир создают, увы, мерзавцы.

Не услышав ни возражения, ни согласия, он вдруг разгорячился и принялся объяснять Месропу и возникшему на шум Широкоплечему, почему все великие люди неизбежно преступники, даже лучшие из них. В силу своего величия они же великие нарушители этики своей эпохи, и поэтому создают свою мораль, свою этику. И, пройдя через огонь, воду, распятие, мученичество и победу, они как бы осеняют благодатью свое преступление, а общество рано или поздно воспринимает их мораль. Но не становится ли оно тогда обществом мерзавцев?

Широкоплечий неожиданно вмешался в разговор и заявил, что преступность — имманентное свойство человека, ни на что больше в природе не годного. Он выламывается из вечного цикла обновления своей неистребимой склонностью к разрушению и саморазрушению.

Адам героически пялил глаза, но коньяк оказался сильнее. Пробормотав что-то о Валаамовой ослице, он упал лицом в диванную подушку и мерно засопел. Месроп озабоченно потрогал его за плечо, но Широкоплечий посоветовал не беспокоить доктора Адама, а лучше хорошенько выспаться, тем более что завтра сложный день, времени, как ни считай, не остается.

Вернувшись в свою комнату, Месроп обнаружил кресло с Виктором у самой двери, а когда он на миг остановился, соображая, как это спящий передвинулся из одного угла в другой, Виктор открыл глаза и подмигнул ему.

Потом шепотом сказал, что крики Адама разбудили его. Жалко человека, добавил он. Жалко, так же шепотом согласился Месроп, укладываясь прямо в одежде на кровать, только пять лет назад он помнит Адама, или как его там, убежденным холостяком и о наличии жены и тем более взрослой дочки не слышал от него ни слова. «Ага», — только и сказал Виктор.

После того, как Месроп заснул, Виктор поднялся и бесшумно подошел к окну. Пустая улица. Даже если кто-то засел в подъезде, по широкому карнизу можно дойти до угла и спрыгнуть на киоск. Только зачем? Непрошенные гости прекрасно экипированы, и грех не воспользоваться их техникой.

 

5

В вестибюле его пробрал озноб. Виктору остро захотелось плюнуть прямо на чистый кафельный пол и убежать отсюда. Но Месроп уже миновал лифт и поднимался по лестнице. Обернулся, пробормотал что-то вроде «не робей», и Виктор убыстрил шаги. К своему удивлению, за коробом лифта Месропа он не застал, а шаги доносились откуда-то сверху и издалека. Не мог же за несколько секунд взмыть так высоко? Виктору стало не по себе.

— Э-эй! — негромко позвал он, а потом чуть громче. — Месроп!

Шаги наверху смолкли на миг, потом застучали, быстро приближаясь. Через минуту перед ним очутился запыхавшийся Месроп.

— Что? — испуганно спросил он. — Ты как здесь оказался?

Виктор пожал плечами.

— Тебя не догнать! — сказал он. — Бежал по лестнице?

— Конечно, — ответил Месроп, — услышал твой крик… Понимаешь, я был уверен, что ты идешь за мной…

— Да нет, — перебил Виктор, — я поднялся сюда, а тебя уже не было, и шаги далеко.

— А-а, — начал Месроп и осекся, округлив глаза.

— Погоди, — шепотом сказал он, — кто же это тогда за мной шел?

Они молча смотрели в глаза друг другу, и Виктор понял, что у Месропа такое же острое желание дать ходу отсюда и чтобы на улицу Занаду больше ни ногой. Но тут в глазах Месропа появились знакомые искры, он упрямо набычил голову и махнул рукой.

— Нас на испуг не возьмешь! Подумаешь, мелкая чертовщина! Я и не такого навидался в…

— Где? — спросил Виктор, глядя на внезапно замолкшего Месропа.

— Неважно. Пошли, нам на второй этаж.

— А ты с какого спустился?

— М-да… — только и протянул Месроп.

Они медленно пошли по лестнице. Виктор подобрался, ожидая с секунды на секунду нападения, неприятности, словом, неожиданных событий. Но ничего не произошло. На втором этаже двери двух квартир были заложены кирпичом. Кляксы раствора прикипели к полу. Дверь третьей квартиры открыта, вернее, и двери никакой не было. Пройдя светлым коридором, через несколько метров оказались в большой комнате, пол которой был устлан поролоновыми листами. Судя по следам на стенах, перегородки в квартире снесли. На противоположной стене сиротливо торчал умывальник, а рядом белел писсуар.

— Нам туда, — махнул в сторону сантехнического устройства Месроп.

Рядом с раковиной находилась маленькая, неприметная, в цвет штукатурки, дверь. Месроп подошел к ней, потом стесненно хихикнув, помочился и умыл руки. Приглашающе кивнул в сторону умывальника, а заметив, как у Виктора полезли брови на лоб, опять хихикнул и сказал, что ритуальное очищение может принимать совершенно будничный характер и он очень советует найти в себе силы, а лучше — мочу, иначе просто не откроют дверь.

Виктор спокойно расстегнул ширинку. Ритуал — это святое, и лучше следовать ему, а не упираться. Видал он штуки и почище. Однажды ему пришлось участвовать в ритуальном погребении любимой канарейки главаря не то секты, не то банды, окопавшейся под Курском. Самое забавное, что шкатулку с канарейкой ежедневно выкапывали, дабы после мощного возлияния в очередной раз, под всеобщие рыдания, заламывание рук и громкий стон, проводить в последний путь. Менее забавно было то, что отказавшихся участвовать в тризне немедленно убивали и закапывали на том же холме, где покоилась усопшая птичка.

За дверью их ожидал короткий коридор, и упирался он в лестницу.

— Опять, — пробормотал Месроп, — в прошлый раз ее вроде бы…

Оглянулся на Виктора, словно проверяя, на месте ли он, а потом негромко сказал, что лестницы ему здесь не нравятся, все время ждешь подвоха.

Виктор оценивающе посмотрел вверх — полтора десятка ступеней и еще одна дверь. Он обошел Месропа и стал медленно подниматься. На последних ступенях его вдруг пронзила уверенность в том, что Ксения где-то рядом, и на миг показалось, что он все еще распят на арфе, а Ксения и дед Эжен поднимаются к нему, чтобы отвязать, а потом вылезут невесть откуда Тит и Бурчага, схватят их и замотают лица, но тут вдруг возникнет черная жужжащая медуза, протянет щупальца к негодяям и столкнет вниз, а потом рассыплется мошкарой, растает…

Все это пыхнуло в памяти и тут же исчезло. Он стоял перед дверью. Подошел Месроп и толкнул ее.

Они вышли на балкон, опоясывающий большой круглый зал. Здесь сломали не только перегородки, но и перекрытия этажей.

Дощатый пол, пустой круг, ни мебели, ни людей. Четыре двери внизу, еще одна — на противоположной стороне балкона. На секунду Виктор почувствовал себя маленьким испуганным пацаном, затаившимся среди разбитого деревянного хлама на другом балконе, а к нему приближается что-то темное и непонятное. Тряхнул головой, отгоняя наваждение.

— Это и есть круглый зал, — вполголоса пояснил Месроп.

— Ну и что? — так же тихо отозвался Виктор.

— А-а, ну да, ты же не знаешь… Здесь они проводят свои сеансы. Место священнодействия. Странно, что никого нет!

С этими словами Месроп, озираясь по сторонам, вытянул из кармана цилиндрик и прижал его торцом к перилам так, чтобы объектив смотрел вниз. Вздохнул с облегчением и бодро зашагал по балкону к дальней двери.

Виктор тоже глянул вниз. Неожиданно закружилась голова. Этого еще не хватало! Высоты он никогда не боялся. Поднял глаза и пошел за Месропом.

Потянулись комнаты, коридоры, лестницы, наконец они увидели человека, сидящего на корточках перед дверью, потом их обогнал другой, стали попадаться и женщины. Вовремя, а то Виктор уже начал подозревать, что обитатели дома вымерли, сбежали или ритуально истребили друг друга. Впрочем, через пару коридоров он подумал, что присутствие людей еще ни о чем не говорит, возможно, это просто любопытствующие, или вроде них очень непросто любопытствующие.

На них почти никто не обращал внимания, хотя пару раз Виктор замечал настороженные взгляды, а высокий, коротко остриженный мужчина в голубой долгополой рубахе вдруг испуганно отшатнулся и закрыл глаза ладонью, словно разглядел в их лицах нечто ужасное.

Месроп покосился на человека в рубахе, а когда они завернули за угол, шепотом сказал Виктору, что порой ему кажется, будто он здесь каждый пятачок знает и каждую скрипучую половицу, хотя был всего три раза, а порой — словно впервые попал в этот чумной дом. Виктор не успел ответить, его отвлек лежавший на голом полу голый парень. Остекленевшие глаза смотрели в потолок, лицо желтое, и совсем как покойник, если бы не странные плавные движения левой рукой. Сложные пассы завершались сильным хлопком по полу. Стараясь не наступить на лежавшего, они протиснулись узким коридорчиком, и Виктор заметил, что после каждого хлопка тело вздымается в воздух. У поворота Виктор оглянулся и увидел, что парень уже парит над полом, невысоко, правда, сантиметрах в двадцати.

Затем они попали в библиотеку. Там шесть старух в длинных синих хламидах сидели кружком и сосредоточенно передавали из рук в руки книги. Время от времени одна из них наугад раскрывала том, впивалась подслеповатыми глазами в страницы, шевелила губами, а затем разочарованно захлопывала ее и отдавала сидящей рядом. Совершив полный круг, книга летела в угол, где уже громоздилась безобразная груда томов с выдранными страницами, без обложек, а некоторые словно побывали под копытами тяжелой конницы.

Старуха с бородавкой на щеке подняла голову, прищурилась, словно узнавая, на Виктора, неодобрительно поджала губы и снова ухватила книгу.

— Что они делают? — спросил Виктор Месропа.

— Ты меня спрашиваешь? — кротко сказал Месроп, выходя из библиотеки. — В прошлый мой визит два мальчика вырывали страницы и запускали птичек.

— Откуда столько книг? Это же настоящая старая бумага.

— Не знаю.

— Хорошо, — терпеливо продолжал Виктор. — Тогда, что мы здесь делаем? Много еще осталось? — и он показал пальцем на оттопыренный карман куртки Месропа.

Месроп кивнул головой, достал из кармана что-то похожее на кнопку и всадил ее в косяк двери библиотеки. Матовая белая поверхность кнопки через секунду пожелтела и слилась с некрашенным деревом.

И опять коридоры, лестницы, комнаты… В большой столовой с длинными рядами скамей Месроп оставил несколько микрофонов и камеру. Им попадались странные комнаты — пятиугольные, с небольшой круглой возвышенностью в центре. В одной из таких комнат они увидели девушку, почти подростка. Она сидела на возвышенности, скрестив под собой ноги и, закрыв глаза, пыталась достать языком до носа.

Наконец Месроп рассовал всю технику, и они двинулись обратно. Виктор опасался, что дорога назад окажется трудней и там, где раньше была лестница, возникнет тупик, а двери перестанут открываться или же выведут к балкону без перил. Но все оставалось неизменным, и на полпути, узнавая помещения и коридоры, он даже слегка разочаровался.

Они уже подходили к круглому залу, когда им встретился человек в обычной одежде. Взглянув на них, он сказал несколько слов по-венгерски. Виктор догадался, что он спрашивает, не может ли быть чем-то полезен.

Месроп поблагодарил и ответил по-немецки. Собеседник почесал в затылке и что-то буркнул себе под нос. Месроп насторожился и заговорил на незнакомом Виктору языке. После того, как незнакомец вдруг расплылся в улыбке и обрушил на Месропа поток такой же речи, а Месроп, в свою очередь, просиял, Виктор сообразил, что Месроп нашел соотечественника и, следовательно, говорят они по-армянски.

Он был доволен тем, что угадал. За Кавказским хребтом ему быть не доводилось, да пожалуй, и никому из гонцов. Там творились дела непонятные. Плотные кордоны на перевалах живым никто не проходил, а неживые молчали. Видимо, свои проблемы в тех краях люди решали сами и в постороннем вмешательстве не нуждались.

Месроп весело сообщил Виктору, что, вот, земляка встретил. «А то я не понял!» — хмыкнул Виктор. Подмигнув ему, Месроп сказал, что немного пообщается, а он пусть подождет. Незнакомец улыбнулся и позвал кого-то. Из-за угла показался молодой парень.

— Добрры дэн, — сказал парень Виктору. — Ходи со мной.

Виктор вопросительно посмотрел на Месропа, а тот пояснил, что его поводят по зданию, покажут музыкальные лестницы, это интересно. Походи, посмотри, скороговоркой добавил он, а потом иди домой и жди.

Виктор молча пошел за парнем. Ясное дело, Месроп решил обойтись без него. Обидно, вместе ведь шли! Тут Виктору стало смешно. Он, всю жизнь идущий один, вдруг раскис — и из-за чего!

Прошли мимо библиотеки и свернули в проход, которого раньше они с Месропом не заметили. Новая сеть коридоров и лестниц.

Они здесь помешались на лестницах, решил Виктор. И десяти метров нельзя было пройти, чтобы не упереться в очередные ступени. Посторонний быстро перестанет соображать, где он, на каком этаже. «Музыкальные лестницы» — вспомнил он и каждый раз, поднимаясь или опускаясь, ждал, когда заиграет музыка.

Но музыки не дождался. В конце одного из коридоров его поводырь ткнул пальцем в правую дверь и сказал: «Слушать», указал затем налево, в такую же, со словами: «Смотреть», а потом махнул рукой вперед «Ходить дом».

И ушел, не попрощавшись.

За правой дверью оказался небольшой круглый зал, младший брат того, что с балконом. Виктор остановился в дверях, оглушенный разноголосым шумом. На стульях, скамьях, толстых матах сидели, стояли и лежали человек двадцать мужчин и женщин разного возраста. Все одновременно пели, кричали, кто-то истерично хохотал: мальчик, стоя на табурете, кажется, декламировал стихи, но из-за шума его не было слышно. Звуки отражались от металлических пластин, прибитых к стенам, эхо дробилось, вибрировало, сливалось в рокот, прорезаемый всплесками выкриков.

На одной из пластин желтой краской выведены надписи на разных языках. Виктор обнаружил и русскую.

«Слушай только свой голос».

Он пожал плечами, попятился назад и потянул ручку. Гул стих. Ему вдруг захотелось вышибить ногой дверь, ворваться к этим верещавшим пендюрам и выложить все, что о них думает. Мысль, что в гомоне он не услышит сам себя, остановила его. Через минуту легкий шок от встречи с этой вопливой командой прошел, и он сообразил, что круглая комната напоминала тренировочный зал. Зря они вчухали технику Адама в большом круглом зале. Ничего, кроме визга и мява, Адам и его мордовороты не услышат. Вряд ли это им понравится.

Виктор остановился перед левой дверью. Плюнуть на все и уйти домой. Но где тот дом?.. Он чуть-чуть приоткрыл створку, чтобы сразу захлопнуть, если и там окажется банда крикунов.

В комнате, однако, было тихо. Она показалась ему пустой. Рассеянный верхний свет, синие стены. А потом заметил, что в комнате есть люди. Двое. Сидели в дальнем углу друг перед другом и держали в руках странные предметы, напоминающие сложенные вместе узкие таблички.

Виктор подошел к сидящим, посмотрел сверху вниз. Парни как парни. Короткая стрижка, синие хламиды. На него не обратили внимания.

— Пива у вас не найдется? — неожиданно для себя спросил Виктор.

Они даже бровью не повели.

— Может, вам нельзя? — не унимался Виктор. — Так мне можно, я и за вас выпью.

Он понимал, что несет ахинею, но не мог остановиться. Надо было обязательно вывести из равновесия этих застывших истуканов. Ничего даже, если они пару раз ему приложат. Для чего это было нужно, он не знал, словно изнутри чужой голос приказывал тормошить, не давать им сосредоточиться.

— …вас выпью… — звучным эхом вдруг отозвался один из сидящих, и Виктор застыл от удивления.

Сказано вроде шепотом, но голос прозвучал звонко, каждый звук чисто и гулко отдался в ушах и лег на свое место.

Второй пробормотал неразборчивую скороговорку, но Виктору показалось, что он медленно и членораздельно декламирует чуть ли не по складам балладу на незнакомом языке. Странна была такая акустика без глотка или понюшки.

Тем временем парни, не проявляя к нему интереса, взмахнули разом предметами, что держали в руках. Те раскрылись веерами. Это и были веера.

Один держал веер изогнутой рукой снизу, а второй — сверху.

Медленно, плавно взмахнули ими перед лицами друг друга, чуть не задевая носы, забормотали в такт, забубнили непонятно, и снова голоса дрожащим гулом отдались в голове. Виктор хотел уйти, но пульсирующий рокот завораживал. Ватные ноги сделали всего два шага к двери. Прислонился к стене, не в силах оторвать глаз от струящихся переливов двух вееров огромная бабочка все сильнее и быстрее била крыльями, но никак не могла вылететь отсюда, из тесного объема, зажатого стенами, на воздух между синим, зеленым и белым…

Ему открылись небо и трава, но Виктор тряхнул головой, и видение исчезло. С трудом поднял руки, чтобы зажать уши ладонями, освободиться от звукового дурмана, но так и замер со вздетыми перед собой ладонями — он обнаружил, что ничего не слышит, хотя деревянные крылья вееров бешено трепещут, а губы дергаются и жестикулируют в том же невероятном ритме. И словно невидимые пальцы мягко, но сильно надавили ему на уши.

Угроза шла отовсюду, надо было уносить ноги. Преодолевая непонятную боль в суставах, сделал шаг, другой, пятясь к двери. Но тут он увидел, как веера в руках задымились, и остановился.

Это был не дым. Пластины вееров таяли, исходя серой тонкой пылью, которая дымкой повисла в воздухе. И только сейчас Виктор заметил, что эти двое словно в зеркало смотрятся — губы извивались двумя парами червей совершенно одинаково и так же одновременно дергались веки.

А потом огрызки вееров полетели на пол, они протянули друг другу руки и между четырьмя ладонями возник светящийся шар.

Парни обессиленно легли на пол и закрыли глаза. А шар, размером с большое яблоко, проплыл рядом с головой окаменевшего Виктора и, чиркнув по стене, исчез, оставив за собой густую дымную полосу.

Дым рассеялся. Виктор сообразил, что это такая же пыль, как и от вееров. Провел ладонью по гладкой канавке, которую прогрыз шар в бетонной стене: глубиной с кулак, в конце она плавно сходила на нет. Очевидно, шар терял свою силу.

Виктор оценивающе глянул на длинную выемку, перевел взгляд на неподвижно лежащих парней и покачал головой.

Да, это сила. Более того — оружие. Но пока они будут распаляться, он спокойно подойдет к ним и перережет глотки. И никаких шариков! Хотя, может, издалека?.. Он с сомнением покусал нижнюю губу. Все равно, только они начнут криком исходить, любой снимет их пулей или стрелой. Забавы. Если Месроп и доктор Мальстрем напрягали кишку из-за этих фокусов, то зря тужились.

— Жаль, что у вас нет пива, — укоризненно сказал он и пошел к двери.

Лежащие даже не пошевелились. Ему показалось, что они и не дышат. Он вышел в коридор и тут же забыл о странных парнях, потому что навстречу шел Адам и вид у него был прескверный.

 

6

Адам прошел мимо, сделал по коридору еще несколько шагов, замер на полушаге и так, с поднятой ногой, развернулся на месте, чуть не упав.

— Рад, рад встрече! — Он вцепился в ладонь Виктора и затряс ее.

— Вас что, помоями облили? — спросил Виктор, осторожно принюхиваясь.

— А, это… — Адам брезгливо ткнул пальцем в тошнотворные потеки на роскошном костюме, — сам не понимаю, где меня так.

Он стащил пиджак и, не обращая внимания на шарахнувшегося к стене Виктора, глянул по сторонам, обнаружил урну и запихал в нее пиджак.

— Музыкальные лестницы! — сказал, как выругался, он и добавил пару непонятных слов.

Виктор осторожно перевел дыхание. От Адама шел мощный винт старой забродившей помойки.

— Где наш друг? — спросил Адам.

— Здесь, — Виктор неопределенно повел рукой.

— Хорошо, — сказал Адам, потом добавил: — Плохо. Мы тут как дураки. Они тоже дураки. Учитель исчез, завещание выслушать некому…

Он тоскливо вздохнул. Виктор немного подумал и рассказал Адаму про фокус с шаром.

Адам громким шепотом сообщил, что все эти фокусы ему надоели, и, будь в его власти, давно бы дал команду спалить дотла клопиное гнездо.

При этом он многозначительно закатил глаза. Виктор посмотрел на потолок и ничего там не обнаружил. Все немного сошли с ума, решил он. Ничего страшного, лишь бы не кусались.

Адам хлопнул Виктора по плечу и побрел дальше по коридору. Виктор смотрел ему вслед и думал: хорошо, если он, уйдя за поворот, сгинет навсегда, пропадет со своими подручными, чтобы ему, Виктору, не ломать голову, как избавиться от непрошенного знакомства.

А через минуту из-за того же поворота вышел Месроп со своим земляком и, помахав рукой Виктору, исчез в соседнем коридоре. Виктор пожал плечами и медленно пошел за ним.

Свернул за угол, Месропа там не обнаружил. Тупичок опять заканчивался лестницей, а рядом в неглубокой нише виднелась полуоткрытая дверь из некрашеной фанеры. Виктор сел на ступени. Ему вдруг захотелось спать, прямо вот растянуться на полу и закрыть глаза.

Отчаянно зевая, он с трудом поднялся со ступенек. Сонливость мгновенно исчезла. «Чертовы лестницы», — подумал он и шагнул назад. Споткнулся и чуть не влетел головой в комнату за фанерной дверкой. От удара плечом дверь распахнулась, и он еле удержался, схватившись за косяк.

В маленькой комнатушке причудливыми башнями громоздились желтые пластиковые ведра, несколько щеток на длинных ручках, в углу темнела большая круглая тумба на колесах, обмотанная толстым шлангом. Шланг был весь в дырах, наверно, пылесосом давно не пользовались. Тусклая пыльная лампочка голо висела под низким потолком.

Виктор окинул взором кладовку и, взявшись за ручку двери, мазнул ладонью по выключателю. Лампочка моргнула и погасла. Он закрыл дверь.

Пройдя несколько шагов по коридору, остановился. Повернул обратно и снова оказался у двери. Что же там привлекло его внимание? Закрывая дверь, он краем глаза заметил что-то, мелькнула полоса непонятная…

Открыл дверь, включил свет и внимательно оглядел стены, потолок и все, что лежало на полу. Легонько толкнул ногой ведро. Ведро откатилось в сторону. Ничего!

У двери послышались голоса. Он насторожился. Беззвучно подкрался к щели — в коридоре Широкоплечий разговаривал с худым человеком в синем комбинезоне. Широкоплечий смотрел себе под ноги и протирал тряпочкой стекла очков, а худой быстро и негромко объяснял ему что-то, размахивая руками.

Виктор прислушался, но ничего не понял. Проскакивали английские, немецкие слова, пару раз ему показалось, что они и по-русски говорят, но толку все равно было мало — он ничего не понимал.

Мужик в синей робе, наверно, из местных, догадался Виктор, быть того не может, чтобы Адам своих людей сюда не понавтыкал!

Широкоплечий стряхнул пылинку с рукава, поправил галстук и, судя по интонации, задал вопрос. Худой пожал плечами и виновато затараторил. Широкоплечий покачал головой и длинно причмокнул. Его собеседник побледнел, шарахнулся в сторону и рванул по коридору, прыгая от стены к стене.

Две или три секунды понадобились худому, чтобы добежать до поворота, но Широкоплечий уже плавно вздел руку, ствол с длинной насадкой в его руке дернулся, слабый хлопок, и беглец упал.

Не торопясь, Широкоплечий подошел к нему, взял за ноги и потащил обратно. Виктор мгновенно сообразил, где будет спрятано тело. Один взгляд, и он метнулся за пирамиды ведер, лег прямо на грязный пол. Голова упиралась в шланг пылесоса, было страшно неудобно, но выбирать не приходилось — если Широкоплечий обнаружит его, то как свидетеля отправит вслед за худым. И, как на грех, с собой нет ни ствола, ни лезвия паршивого!

Войдя в кладовку, Широкоплечий на миг замер, повел глазами из-под очков по сторонам и отпустил свою ношу. Ноги худого глухо ударились об пол. Снова издав продолжительный чмок, Широкоплечий вышел, погасив за собой свет.

Выждав несколько минут, Виктор осторожно выбрался из своего укрытия. Приоткрыл дверь — в коридоре никого не было. Тонкая темная линия прямо посередине пола вела к кладовке. Надо было спешить, в любой миг на кровавый след могли выйти обитатели дома. И если они решат, что Виктор разделался с худым… Что тогда? Месроп, кажется, ничего не говорил, всепрощенцы ли они или, наоборот, практикуют жертвоприношения.

Но что привело его в кладовку, зачем он вернулся сюда? Вот оно!

На противоположной стене тонкая светящаяся нить очерчивала прямоугольник. Еще одна дверь.

Не зажигая света и чуть не наступив на покойника, он подошел к стене и осторожно припал ухом к двери. Тихо. Надавил справа, слева и даже не удивился, когда прямоугольник подался, открывая проход в ярко освещенный коридор.

Помешались на коридорах, подумал Виктор, прямо как в доме на Тверской. Да пропади они все вдребезги, решил он, пора домой, поесть и поспать немного. Снова накатила сонливость. Виктор с опаской глянул по сторонам, нет ли поблизости коварных лестниц.

Одна из дверей открылась, вышел высокий мужчина в странном полосатом халате. На голове криво сидел грязный колпак из пестрой свернутой тряпки. В руке он держал деревянный сундучок. Медленно, полуприкрыв глаза, он прошел мимо Виктора, распахнул ногой дверь в следующую комнату и вошел.

Через несколько секунд дверь опять распахнулась, мужчина в полосатом халате, прижимая к груди сундучок, вылетел оттуда большой неопрятной птицей, а вслед несся такой отборный мат, что у Виктора сразу потеплело на сердце и он решительно двинулся в сторону источника родных звуков.

Войдя в комнату, он в изумлении застыл. Стол, заваленный банками пива и большими жестяными флягами, никак не вязался с местной атмосферой мелких тайн и мистерий. А вскрытые и нетронутые консервные банки, валяющиеся на столе и под столом, завершали картину восхитительного бардака.

Молодой человек сидел за столом, уронив голову на руки. Резко двинув локтем, смахнул на пол несколько банок. Поднял голову и уставил на Виктора мутные глаза.

— А, это ты… — и снова уронил голову.

Виктор узнал его, и раздражение поднялось в нем. Не так давно он желал, чтобы этот парень не появлялся как можно дольше, но теперь ему стало просто обидно. Пока они с Месропом, как дешевые гаврилки, бродят по дурацкому дому, шпигуя дурацкой техникой комнаты, Петро навалился на жрач и плевать ему, что он, Виктор, каждый день шляется на площадь Кальвина и ждет, когда он явится с подарочком для доктора Мальстрема.

Не говоря ни слова, он подошел к столу, взял банку с пивом, открыл и, выцедив до капли, смял в кулаке, а смятый ком запустил в стену.

Петро вздрогнул и поднялся с места. Прошел, держась за стену, к встроенному шкафу, сорвал с вешалки пиджак и с минуту о чем-то размышлял, держа его перед собой на вытянутой руке. Потом пробормотал «Ага», полез в карман и достал оттуда небольшой белый прямоугольник. Пошатываясь, вернулся к столу и, положив перед собой прямоугольник, пристально посмотрел на Виктора. Кивнул, снова поднялся и пошел тем же маршрутом.

Виктор взял прямоугольник и чуть не выругался вслух. Вот свиньи. Вернется в Москву и даст в морду негодяю, снабдившему Петра его фотографией. И неважно, чья это затея, диспетчера или доктора! Раз-два по рогам, а там пусть соображают, можно ли фотографировать гонца без спроса!

Он положил фотографию в карман. В это время Петро перестал рыться в своем белье и извлек из-под груды носков, маек и трусов небольшой пакет.

— Вот. Забирай и тикай, пока ноги не оторвали.

— Кто же будет ноги отрывать? — осведомился Виктор.

— А? — Петро рухнул на стул и уставился на Виктора. Вскоре вопрос дошел до него, и он криво улыбнулся.

— Есть тут любители ноги отрывать. Улыбаются, сучьи потрохи, и рвут. Улыбаются и рвут…

— Кому?

— Что — кому?

— Кому рвут, спрашиваю? — терпеливо повторил Виктор.

Раздражение быстро прошло. Он смотрел на своего пьяного собеседника и пытался соединить увиденное и услышанное с этой косо сидящей фигурой. Петро не увязывался ни с парнями, испускающими светящиеся шары, ни с крикунами в зале, ни, тем более, с покойником в кладовке.

Виктор взял пакет, взвесил в руке.

— Здесь все, — сказал Петро. — Весь учебный курс, отбор и остальная хреновина. Семь дисков. Тикай хлопчик. Пропадешь!

— Что доктору передать?

— Кому?.. А, доктору! — наморщив лоб, Петро, зашевелил пальцами, потом махнул рукой. — Ничего не надо. Скажи, все тут сволочи, трусы и негодяи. Саркис пропал. Нет, ничего не говори. Кишка у всех тонка, понимаешь, у них тонка, а у меня нет. Нашли дурака. Дурак — это я. Согласился. Больше некому. Такая честь, говорят. А сами в глаза боятся смотреть. Ученички хреновы. Так и скажи. Нет, ничего не говори!

Он упал щекой на стол и захрапел.

Времени раздумывать над словами Петра не было. Пакет в руках гонца, и теперь каждая секунда на счету. Если правы Месроп и Адам, то именно за этими дисками идет большая охота.

 

7

Как всегда в такие минуты, вела его память гонца: обратно он шел чуть ли не с закрытыми глазами, и когда ноги подсказывали — налево, направо, туда и сворачивал. Сбился только дважды, но быстро выбрался из тупиков и через несколько минут был на улице.

Прошел к набережной, несколько раз сворачивая в переулки. Никто, кажется, за ним не следил. Даже если Адам или кто другой засек пакет, есть немного времени, чтобы спрятать его, а самому залечь в тихом укромном месте и выждать, пока все стихнет. Лучше всего, конечно, не теряя ни минуты, взять на ближайшей стоянке платформу помощнее и в три-четыре джампа добраться до Москвы. Там уже без спешки обдумать, куда дальше с грузом — к доктору Мальстрему или к Сармату.

Но бросив Месропа на растерзание Адаму, неудобно появляться в Саратове, даже размахивая дискетами. А к доктору почему-то не хотелось, правда, взятые чоны обязывали. Сделать копии? Сармату, Уле и этому Адаму, чтобы отвязался. Но если Адам сочтет миссию исполненной, то может, походя, придушить его и Месропа.

Перебирая варианты, он вышел на Элмункастер, огляделся и свернул налево, потом запомнившимся переулком попал на стоянку. Он ее приглядел три дня назад, на всякий случай. При любом раскладе исчезать отсюда придется с наивозможной быстротой. Кто поручится, что, протрезвев, или, наоборот, добавив, Петро не начнет говорить налево-направо о нем?

Сидевший за конторкой пожилой, усатый, голый по пояс мужчина долго не мог понять, чего хочет Виктор. Наконец, после махания руками, тыкания пальцами в платформы и прочих жестов, он сообразил, взял блокнотик и нарисовал сумму залога. Потом оценивающе посмотрел на Виктора и прибавил еще сотню. А когда Виктор показал ему чоны, быстро стер пару нулей и, преисполненный уважения, проводил к сектору, где стояли три платформы. Две были новенькие, с иголочки, незнакомой марки. Рядом с ними неуместной развалиной пристроился старый обшарпанный «паккард». Виктор ткнул в него пальцем, и хозяин, невозмутимо показав ему большой палец, отдал ключ-жетон.

Машину он посадил за киоском так, чтобы она не очень выпирала из-за угла. По пути он немного погонял ее на форсаже и остался доволен: турбины работали хорошо. Новая техника хуже старой, тут ничего не поделаешь. То ли разучились собирать, то ли по другой причине. Размышляя над этим, он правой рукой вытянул рычаг до отказа, а затем, упершись коленом, чуть-чуть отжал его вбок. Как и ожидал, выпуклая пластина слегка приподнялась. Пакет лег в гнездо. Отпустив рычаг, подергал в разные стороны — без помех. Сделал купол прозрачным, откинул его, выбрался, заблокировал купол и пошел вокруг квартала на квартиру.

Дома никого не было. Поев, он развалился на диване, еще раз напомнил себе, что лучший план действий — это полное отсутствие планов, и задремал.

Проснулся от тихих шагов за стеной. На кухне звенела посуда, шумела вода, а потом Месроп громко спросил, какой идиот жарит мясо на растительном масле?

Виктора встретили неласково. Широкоплечий в кокетливом переднике из гардероба хозяйки резал лук и исходил слезами, Адам размахивал бутылкой с оливковым маслом и что-то втолковывал Месропу, а Месроп молча выливал шипящее масло из сковородки в раковину. Широкоплечий тут же утер лицо фартуком и вручил Виктору нож, приглашающе указав на недорезанные луковицы.

Минут через десять они сидели за кухонным столом. В сковороде жарилось мясо, рядом в кастрюле тушились овощи, в животе у Широкоплечего время от времени бурчало, после чего он виновато улыбался и протирал очки. Кобура мешала ему, но он ее не снимал, хотя Месроп ехидно предложил расслабиться и не натирать себе ребра глупыми железками.

Так, перебрасываясь пустыми фразами, они съели все, и Адам как-то неуверенно пригласил обменяться впечатлениями.

Месроп хмыкнул, вывалил грязную посуду в раковину и ушел в комнату. Переглянувшись, Адам и Широкоплечий пошли за ним. Широкоплечий при этом взял с подоконника небольшой ручник.

Виктор тоже поднялся, но вместо того, чтобы идти в комнату, распахнул кухонную секцию. Не помешает вооружиться. Кухонные ножи не годились, либо слишком длинные, либо хлипкие ковырялки. Вздохнув, Виктор сунул в карман медный пестик из старой позеленевшей ступки.

В комнате он застал всю троицу у небольшого плоского экранчика. Широкоплечий держал в руке брелок дистантника и время от времени переключал каналы. Приглядевшись, Виктор обнаружил, что смотрят не местную программу, а работу камер, которыми они с Месропом нашпиговали дом на улице Занаду.

Мелькнул знакомый круглый зал. Пару раз рыбьи глаза объективов упирались в надоевшие до тошноты коридоры. Пустая библиотека. Виктор удивился, вроде бы сюда они не всаживали! Хотя там бродили Адам и Широкоплечий. Техника быстро дохнет, но кое-что они рассчитывают увидеть. Жаль, нет камеры в подсобке. Интересно, какое было бы лицо у Широкоплечего, возникни на экранчике его покойничек?

Широкоплечий выключил экран и, оставив его на столе, вышел. В комнате стало тихо. Месроп сидел, сцепив ладони на затылке. Зевнул и прикрыл глаза. Адам молча посмотрел на него. Наконец, Месроп хрустнул пальцами и вздохнул.

— Хорошо бы подвести итоги, — сказал он.

— Да, неплохо, — согласился Адам.

— Итогов нет.

— Техника пока работает, — осторожно проговорил Адам. — У нас в запасе день или два. Есть время…

— Нет у нас ничего, — сердито сказал Месроп. — Можно сворачивать технику и расходиться по домам. Я долго общался с одним человеком и разобрался в сути дела.

— Даже так! — вскинул брови Адам. — Вы говорили с руководством секты?

— Секты, собственно говоря, нет. Почти все разбежались, осталась кучка неофитов. Очень шумные люди, достигшие середины пути… И все!

— Я бы не сказал, что осталось несколько человек, — Адам смотрел мимо Месропа и тер пальцами виски.

— Не в этом дело. Физически они все здесь. Но распалась общность, духовная, или там, мистическая связь. Они так и не смогли пережить исчезновение Саркиса. Сейчас даже не могут найти добровольца-восприемника.

— Не понял.

— Перед исчезновением Саркис сообщил пятерым некие слова. То ли это мантры, то ли составные части какого-то заклятия, внятно объяснить не смогли. Нужен человек, который выслушает эти слова и соединит их вместе. Возникнет некая точка слияния, некий вектор движения, своего рода ключ к Новым Вратам.

— Даже так! — опять сказал Адам.

— Может, так, а может, иначе. Я немного запутался. Впрочем, это не имеет никакого значения. Добровольца не нашлось. А завтра, наверно, уже будут рассекречены все их тайны. И давайте выпьем немного коньяка, неожиданно заключил Месроп.

— Пейте сами свой коньяк! — мрачно сказал Адам. — Мне нужно подумать.

Он вышел из комнаты. Месроп большим и указательным пальцем разгладил усы и вполголоса сказал:

— Сейчас они решают, кончать нас прямо здесь или плюнуть и забыть. Надеюсь, они выберут второе. Это справедливо: мы помогали им по мере сил. К тому же этот вариант мне нравится больше. Адам не похож на человека, которому нравятся трупы.

Рассуждения о том, будут ли их убивать, Виктор пропустил мимо ушей. У него были свои резоны по этому поводу. Он только спросил у Месропа, что за история с добровольцем. Месроп оживился и сказал, что история самая заурядная. Как всегда, кашу заваривают одни, а на амбразуру предлагают ложиться другим. Заметь, сугубо добровольно и, желательно, с должным энтузиазмом. При чем здесь амбразура, спросил Виктор. К слову, ответил Месроп, просто образ. Если угодно, можно сказать иначе — один человек должен принять страшное, чтобы все остальные превратились если и не в богов, то во что-то похожее.

Виктор почесал переносицу и спросил, неужели любой, овладевший этими мелкими трюками, становится богом. Отнюдь, и даже напротив, громко сказал Месроп, все эти разгоны, тренинг, медитативная гимнастика и горловое пение только стадия кокона, личинки. А вот когда аспекты истинного существования и несуществования сольются в точке сингулярности, которая есть истинный логос, тогда… Тогда…

— Что — тогда? — спросил Виктор.

— Не знаю. Боюсь, они тоже не знают, что тогда произойдет. Они только надеются.

— На что надеются?

— А? — Месроп рассеянно посмотрел на Виктора.

— Что там сольется в точке? — терпеливо спросил Виктор.

— Да, извини, задумался. Когда все пять ингредиентов сольются, что-то должно грянуть, качественный скачок, понимаешь, резонанс. Все, чем они сейчас владеют, окажется детской шалостью по сравнению с тем, что они смогут тогда. И все упирается в сущую малость — нет добровольца.

— Почему?

— Да потому что каждому хочется стать богом, но желательно бесплатно. А каково тебе знать, что ты только сосуд, в котором плавится волшебная пилюля?

— Ничего не понимаю.

— Носитель сущности и сама сущность не одно и то же.

— Не понимаю, — упрямо продолжал Виктор.

— Ну как тебе сказать… Во-первых, они просто не успели найти добровольца, все раскручивается слишком быстро. Следуя воле своего учителя, они вынуждены отдать имение свое миру. Будь у них больше времени, нашли бы молодого неофита.

— Это опасно?

— По всей видимости — да. Своего рода жертвоприношение… Нет, неверно, это скорее единоборство. Точнее, ритуальная битва одновременно с богом и с дьяволом.

— Но ведь они не существуют! По крайней мере, для них.

— Ты попал в точку. С несуществующими богами сражаться гораздо трудней. Честно говоря — совершенно безнадежно. Но это пустой разговор. Никто из них не решается принести себя в жертву.

— Не уверен, — тихо сказал Виктор.

Месроп быстро глянул на дверь, поманил его пальцем к себе и подошел к окну. Указал пальцем на свое ухо.

Виктор шепотом поведал о своей встрече с Петром, не сказав ничего о дискете. Так, случайная встреча с пьяным неофитом, который готовится лечь на амбразуру или взойти, куда попросят.

— Что же ты молчал, — яростно прошипел Месроп, — вот молчун чертов!

— Интересно, — насупил брови Виктор, — и Адаму я должен был рассказать?

Уткнувшись носом в стекло, Месроп тяжело сопел. Виктор смотрел на улицу. Второй этаж. По карнизу до киоска, а с него на купол платформы. На все двадцать секунд. Сумеет Месроп пройти по карнизу? Широкий, сантиметров сорок.

— Цейтнот, — сказал Месроп, — не могу сосредоточиться и выработать план. Все летит кувырком. Я почти договорился с… одним человеком. Обещал приехать к нам в Саратов и научить всему. Что же получается — врал? Или только посвященные знают? Боюсь, наша авантюра с треском рассыпалась. Сармат будет смеяться…

Виктор пожал плечами.

— Тебе хорошо, — горестно усмехнулся Месроп, — а мы с Мартыном вокруг этих ребят много чего закрутили. Теперь у нас считанные часы или минуты. Что делать?

— Вести себя достойно, — неожиданно раздался голос за спиной.

 

8

В комнату вошел Адам, а за ним и Широкоплечий, вынимая на ходу из уха шарик с круглой пружинкой.

— Очень достойное занятие — подслушивать! — с досадой сказал Месроп.

— С такими партнерами ничего другого не остается, — отпарировал Адам.

Он укоризненно погрозил пальцем Виктору и уселся за стол. Широкоплечий включил экран и медленно пошел по точкам.

— Вы очень самоуверенны, — сказал Адам. — Информация молодого человека интересна. Но! — Он поднял палец. — Вы думаете, что информация с наших камер не идет еще куда-нибудь? Вы полагаете, что мы одни напичкали камерами дом на улице Занаду? Мы здесь пытаемся обмануть друг друга, а в это время наши подопечные, возможно, начали ритуал провозглашения финального заклятия. События приобретают такой угрожающий характер, что там, — опять поднятый палец, но на этот раз не назидающий, а просто показывающий вверх, — могут принять соответствующее решение, и мы вместе с нашими богочеловеками рискуем в ближайшее время обратиться в пепел. Что вы об этом думаете?

— Я ничего не думаю, — сухо ответил Месроп.

— Правильная оценка своих возможностей, — кивнул головой Адам. — А я вот думаю, что сейчас чьи-то пальцы ложатся на пыльные кнопки…

— Гхм! — произнес Широкоплечий.

— Бросьте! — отмахнулся Адам. — Мы сгорим вместе, если эта дрянь на орбите сработает. Одна надежда, что за долгие годы там все разрядилось.

— А-га, — медленно протянул Месроп. — Лазерная бомба.

— Так, — согласился Адам. — И поверьте, я не знаю, где и кто держит в прицеле дом на улице Занаду. Не знаю радиуса поражения. Не знаю, блеф это или на самом деле у них есть коды…

— У кого это — у них? — спросил Месроп.

— Гхм, — вторично сказал Широкоплечий, и Адам замолчал.

На экране мелькали коридоры, комнаты. Широкоплечий вопросительно поглядывал на Адама.

— Ну-ка, минуточку, — сказал вдруг Месроп.

Виктор подошел к столу и встал за спиной Широкоплечего. Тот недовольно дернул плечом, но промолчал.

Это был круглый зал, Виктор вспомнил, что камеру прилепили на балкончике. Сверху почти невозможно разглядеть лица, но Виктор готов был поклясться, что фигура в центре — Петро. А когда Широкоплечий тронул сенсоры и дал наплыв, тот на миг поднял голову, и Виктор вздрогнул, увидев его абсолютно трезвые злые глаза.

К стене прижались пятеро людей, и Виктор догадался, что именно они и именно сейчас отдадут ему части целого. Во что превратится парень, стоящий в центре, после того, как станет носителем целого? Виктор почувствовал, как вспотела спина. Он хотел снять куртку, даже взялся за лацкан и потянул его, но тяжелый пестик ткнулся в бок, и он передумал.

Сверху было видно, как пятеро медленно пошли по кругу, один за другим, раскачиваясь из стороны в сторону. Один время от времени всплескивал руками, другой держал руки за спиной, остальные просто шли, переваливаясь, как утки.

Тот, кто всплескивал руками, начал сужать круги и, наконец, подошел к Петру. Они соприкоснулись ладонями и, хотя Широкоплечий усилил звук до предела, ничего, кроме тяжелого дыхания, услышать не удалось. На секунду или две экран покрылся кляксами-вспышками помех. Потом подошел второй, третий… И каждый раз возникали краткие помехи. Виктор обратил внимание на пульсирующий гул. Вначале еле слышный, он нарастал, давил на уши. Адам и Месроп переглянулись.

Последний носитель оказался женщиной. Гул стал невыносимым, и Широкоплечий убавил звук. Но скачущий ритм все равно болезненно отзывался в голове.

Пятеро разбежались в стороны и, раскинув руки, прижались к стене. Петро стоял, нелепо задрав локти и слабо шевелил опущенными вниз пальцами. Потом медленно закружился на месте, оседая. Когда он распластался на полу, Широкоплечий дал крупный план.

Виктор облегченно выдохнул — гул исчез. Вглядевшись в глаза лежащего на полу человека с искаженным в гримасе ртом, он понял, что тот мертв. В следующий миг вспомнил, что на полу лежит Петро. Целое убило его.

— Теперь он ничего не скажет, — прошептал Адам.

Один из пятерых произнес что-то, женщина кивнула и быстро вышла из зала.

— Вот оно как… — пробормотал Месроп.

— Что? Что? Я не расслышал! — вскинулся Адам.

— Они послали за хокеаром, — неохотно пояснил Месроп.

— Это меняет дело, — Адам потер подбородок, — если хокеар опытный и волчок у него хорошо откалиброван, то, может, что-нибудь и выщупает у покойника. Мы услышим, как звучит заклятие, убившее этого парня. Вопрос, не убьет ли оно и нас?

— Очень скверная ситуация, — неожиданно вмешался в разговор Широкоплечий и причмокнул.

Виктор похолодел. Знакомое чмоканье не сулило ничего хорошего. Он вскинул пестик, однако Широкоплечий уже выхватил пистолет, и Виктор понял, что сейчас Месроп будет убит.

Тяжелый медный цилиндр пошел вниз, к затылку Широкоплечего. Хлопнул выстрел, и Адам с простреленной головой упал лицом на стол. Но в тот миг, когда во лбу Адама возникла аккуратная дырка, пестик врезался в затылочную кость Широкоплечего.

Секунду или две Месроп оцепенело смотрел, как наливается кровью скатерть под головой Адама и как Широкоплечий медленно падает вместе со стулом на пол. Потом он вздрогнул, вскочил, но Виктор, приложив палец к губам, молча указал на дверь. Месроп кивнул и скрылся в коридоре. Виктор на всякий случай глянул в окно. Никого. Взял со стола экранчик и сунул его в ручник, прихватил сумку с вещами и вышел за Месропом. Тот уже стоял у выходной двери и растерянно тер лоб. Виктор похлопал по его плечу и открыл дверь. Спускаясь по лестнице, он молил всех существующих и несуществующих богов, чтобы подручные покойников не встретились им по пути.

Внизу никого не было.

— Куда теперь? — сипло спросил Месроп.

Виктор кивнул в сторону киоска.

Платформа была на месте. Пока он открывал кузов, подошел Месроп. Молча забрался внутрь, сел рядом, и только когда они взмыли над домами, не то спросил, не то сказал сам себе:

— Странно, почему не в меня?..

Виктор ничего странного не видел. Раз уж Широкоплечему пришла блажь убрать всех, то начать, конечно, нужно со своего. Это ввергает остальных в легкое замешательство, а расправиться с ними тогда значительно проще. Вторая пуля предназначалась Виктору, но Широкоплечий не знал про пестик.

Через пару минут, когда машина поднялась на сотню метров, Виктор подтянул к себе ручник и достал экран. Месроп оживился, пристроил его к приборной доске и включил.

Виктор вел невысоко. Пару раз садился на крыши, смотрел по сторонам. Погони вроде не было, с десяток машин крутилось над императорским замком, грузовые же линии далеко за окраинами. Две большие платформы вынырнули со стороны вокзала и ушли за реку.

Ничего подозрительного. Но лучше выждать. Если в их квартире обнаружили тела Адама и Широкоплечего, то кинутся по всем направлениям. Если нет… Все равно, суетиться не надо. Отдохнем немного, потом хороший прыжок к Ужгороду, а оттуда ни одна собака не возьмет их след. Виктор слабо улыбнулся, вспомнив, как по дороге в Будапешт их несколько раз проверяли. Лети они на платформе — вынудили бы сесть, иначе собьют. А отсюда на восток — вали на здоровье, если приспичило.

Он опустил машину около стадиона и загнал ее под деревья. Выключил двигатель и откинулся в кресле.

Месроп, не отрываясь, смотрел на экранчик. В круглом зале ничего не происходило. Петро лежал на полу, а вокруг молча стояли четверо.

— Чего они ждут? — спросил Виктор.

— Хокеара.

— Что это такое?

— Это… безумие… — Месроп тер ладонями щеки, а глаза у него были шальные. — Они хотят… Нет, форменное безумие. Не понимаю, почему он застрелил Адама?

— Потом он застрелил бы нас, — терпеливо сказал Виктор. — Так кого они позвали и для чего?

— А, да! Понимаешь, тоже своего рода секта. Посредники, так сказать, устанавливают связь между живыми и мертвыми.

Виктор кашлянул. Что-то многовато становится сект, подумал он.

— Лет тридцать назад, — продолжал Месроп, — или сорок, обнаружили такие частицы, аксионы. Я не физик, плохо разбираюсь. В общем, каждый предмет, одушевленный или наоборот, оставляет квантовый след. Не помню, сверхпроводимость там или сверхтекучесть, но след держится долго. Митя, светлая ему память, рассказывал. Кто-то в темноте свинцовый волчок крутил и зафиксировал аксионные кольца. Остановил волчок — а кольца неделю еще держались. Ну и пошло-поехало. Митя красиво излагал, про разницу темпов жизни и сна, и будто эти кольца есть у каждого существа, а после смерти они еще долго пребывают как бы во сне. Понимаешь?

— Нет!

— Довольно-таки стройная концепция. Я тоже не все понял, но одно ясно — сплошной скучный материализм. След, слепок личности некоторое время как бы функционирует в некой среде. И с ним при определенных условиях вроде бы удается наладить контакт. Там, правда, было еще сложное вранье о формировании аксионной сверхструктуры — она эволюционирует, питаясь душами, и как бы составляет божественный сверхразум.

Виктор зевнул. Месроп говорил скучно, монотонно, время от времени протягивал руку к ближайшему кусту и срывал мелкие красные ягоды. Одну из ягод положил в рот, сморщился, выплюнул.

В круглый зал вернулась женщина, а за ней вошел человек. Сверху была видна его широкая накидка.

Виктор не знал, как манипулировать объективом. Он почти уперся носом в экран и с трудом разглядел странную шапку на голове у вошедшего и небольшой предмет, похожий на коробку, в руке. Сундучок? Вспомнил тут же о человеке, которого Петро вышиб из комнаты за минуту до их встречи.

— Позволь-ка, — Месроп отпихнул его плечом и придвинулся к экрану. А, вот и хокеар пожаловал.

Виктор посмотрел на часы. Скоро начнет темнеть, движение над городом прекратится, и патрульные машины повиснут в небе. Правду говорил Петро, уносить пора ноги, а то оторвут. Вспомнив о Широкоплечем и Адаме, Виктор холодно улыбнулся. По крайней мере двумя любителями отрывать ноги стало меньше. Но сколько их осталось, рыщущих по городу в поисках дискет?

Все. Пора лететь.

 

9

Он вывел машину на газон, провел ее невысоко над стадионом, а потом, не торопясь, двинулся вдоль широкой улицы, которая, как он справился по карте, вела к старому шоссе на Хатван.

Никто за ними не шел. Тогда он врубил форсаж и по крутой спирали поднялся вверх. Улицы, сады и крыши ухнули вниз и превратились в плоскую карту.

Изображение покрылось рябью.

— Повиси немного здесь, — попросил Месроп, — сигнал глохнет.

Хокеар достал из складок балахона черную тряпку, замотал себе голову и лицо и лег рядом с Петром. Одну руку он возложил на лоб Петра, а второй хлопал по полу.

— Волчок разгоняет, — почему-то шепотом сказал Месроп.

Виктор зафиксировал машину и глянул вниз. Вон там, по левую руку, в паутине кварталов напротив острова, стоит дом на улице Занаду, в доме лежит мертвый парень, а рядом пристроился чумной парчак и крутит дурацкую юлу.

По экрану расползлись кляксы помех.

— Давай назад, — нетерпеливо сказал Месроп. — Слабый сигнал.

Виктор взялся за шар, но тут же снял с него ладони.

— Я уже видел такие помехи.

— Ты прав, — отозвался Месроп. — Неужели некроцап что-то нащупал? Никогда бы не поверил!

Странная догадка пронзила Виктора.

— Но тогда и он… — с этими словами Виктор причмокнул, пытаясь воспроизвести звук Широкоплечего.

— Не уверен, — Месроп не отрывал глаз от экрана. — Все-таки след этого сводного заклятия не есть заклятие. Нет, ты только посмотри!

Хокеар вскочил на ноги, сорвал с головы черную тряпку и закружился на месте. Его халат раздулся большим колоколом, цветные полосы слились в мерцающий тусклый диск.

«Сейчас рухнет», — подумал Виктор.

Но вертящийся огромной юлой человек не падал, продолжая свое кружение, затем резко остановился, и пестрый балахон обвился вокруг него. Хокеар прыгнул в одну сторону, в другую, воздел руки к потолку, поднял лицо — широко открытый рот дергался, а в зеве красной змеей бился язык.

— Эх, динамики не прихватили, — вздохнул Месроп.

«Твое счастье!» — хотел ответить Виктор, но удивился своей мысли и смолчал.

Изображение сделалось поразительно четким. Виктору на миг даже показалось, что исчезли не только помехи, но и сам экран, и будто в открытый проем они внимают беззвучным крикам хокеара.

Вдруг изображение пропало. Месроп взвыл от досады и щелкнул по экрану. Ничего! Растерянно посмотрел на Виктора, а тот пожал плечами и глянул вниз.

Он хотел утешить Месропа, но не успел сказать, что возвращаться нет смысла, да и просто опасно, как замер с раскрытым ртом, словно тот хокеар, что корежился в круглом зале.

Там, где должен был находиться дом на улице Занаду, возникло серое пятно. Виктор прилип к прозрачному борту и увидел, как быстро растет серый круг: светлые и темные дома, разноцветные крыши, зеленые и желтые пятна деревьев обесцвечивались, а круг рос, и все в нем теряло цвет, окраску. И когда уже половина острова Маргит была захвачена серой плесенью, словно огненная спица прорезала облака и вонзилась сверху прямо в центр серого круга, в дом на улице Занаду.

Платформу сильно тряхнуло и отнесло в сторону. Виктор схватил шар и развернул машину так, чтобы можно было видеть.

И он увидел…

Волна, стирающая краски, остановила свой бег, и ему показалось, что она, то ли иссякнув, то ли отразившись от невидимого барьера, пошла обратно. И в ее движении назад, к точке исхода, дома, сады и дворцы обращались в прах, рассыпались серой пылью, и чем ближе она была к своему началу, тем глубже становилась воронка.

Виктор, не раздумывая, кинул машину на форсаже вверх и в сторону, а затем выровнял и, судорожно оглядываясь, повел ее прочь.

Он успел заметить, как хлынула вода в огромный круглый котлован. Пришел злобный гигант и аккуратно вынул черпаком все, что подвернулось под руку. Над выемкой поднялся столб пыли и быстро растаял.

Месроп съежился на своем сиденье и что-то бормотал, но Виктор не понимал его слов. Он думал о том, сколько людей исчезло, обратилось в серый дым и как будут потрясены уцелевшие, обнаружив, какую дыру выела страшная сила в самом сердце прекрасного города…

Топлива им хватило до Ужгорода. Хозяин заправочной долго присматривался к машине, цокал языком, а потом предложил за нее хорошенькую сумму, которой, как он сказал, им вполне хватит, чтобы добраться до любого места. Он так понимает, заявил, усмехнувшись, что платформа краденая, и пока не объявился владелец, лучше договориться по мирному. Чтобы придать весу его словам, из дверей заправочной вышел детина в замасленной спецовке, пренебрежительно глянул на скисшего Месропа, на Виктора и прогудел, чтобы те уносили ноги целыми.

Виктору очень не понравилось упоминание о ногах, в последнее время слишком часто на них покушались. И он без предупреждения воткнул пальцы в глазницы детины. Тот взвыл, схватился ладонями за лицо, упал и покатился по земле. Хозяин дернулся в сторону, но Виктор уже приставил лезвие к его глотке и тихо попросил заправить машину.

Больше ничего с ними не происходило, и в три джампа они добрались до Саратова.

Все это время Месроп был в легком оцепенении. Виктор чувствовал, что тоже заболевает — тело ломило, головная боль изматывала и постоянно хотелось пить. Он забыл о том, что собирался сначала в Москву, сделать копии, он начисто забыл и о дискетах, спрятанных между тягами.

Вспомнил о них только тогда, когда они сели на крышу штаба. Достал их, сунул за пазуху и помог Месропу выбраться из машины.

Набежали дружинники, проводили их вниз, и тут они попали в объятия Мартына, а потом к ним вышел Сармат и рокочущим басом поздравил с возвращением. Оглядев их, добавил, что самое главное — они целы и невредимы, а что сгоняли впустую, не страшно. Наша главная сила — это люди. Вот, кстати, познакомьтесь с новым сподвижником, зовут Николай, бесценный человек, за неделю наворочал дел на год, а уж порядок навел…

Виктор тупо кивал в такт его словам, повернулся, чтобы увидеть бесценного Николая и в первый миг даже не удивился, обнаружив в нем Борова, а Боров смотрел на него и умильно улыбался. И только в следующую секунду Виктор, болезненно морщась, полез за пазуху, достал оттуда пакет с дискетами и запустил его прямо в улыбающуюся физиономию…