Через три часа Джек шел по лесистому горному кряжу над долиной рядом с городком Санта-Паула в двадцати милях северо-восточнее калифорнийской виллы Гетти. Стоял чудесный полдень. Небо ласкало взгляд пронзительной лазурью. Свежий ветерок, шелестя листьями, принес с побережья Тихого океана запах моря. Джек очутился в роще вековых ореховых деревьев, среди которых затесались несколько тополей и чахлый низкорослый дубок. Деревья посадили не четкими рядами, а вдоль терасс, спускающихся по склону холма. Каждому дереву было отведено определенное пространство для дальнейшего роста, что не нарушало естественной красоты ландшафта. Кору деревьев изрезали глубокие морщины. Некоторые стволы срослись у земли. Ветки отбрасывали ни дорожки замысловатые тени, манящие Джека все дальше и дальше в рощу. Он словно попал в волшебное священное место, отрезанное от внешнего мира, но сохранившее солнечный свет и насыщенные краски Калифорнии.

Морган спустился по тропинке, оставив джип на дороге. Джереми с Костасом показались следом.

— Лачуга Эверета была раньше примерно на том месте, где вы стоите, Джек. И могила его неподалеку. Правда, сейчас сложно понять, где конкретно, — сказал Морган. — Но можно сказать, что Эверет здесь повсюду. Он посадил эти деревья. И придумал ландшафт. Погодите восхищаться, сейчас такое увидите!

Морган двинулся дальше по тропинке, пробиваясь сквозь узкий коридор веток ореховых деревьев. Джек задержался на минуту, однако вскоре догнал Костаса с Джереми. Пройдя мимо бурлящего ручья, они неожиданно оказались перед входом в длинное низкое здание. Оно тянулось вдоль терассы с одной стороны, устремляясь в долину. Стены из продолговатых тонких кирпичей были воздвигнуты на неровных тесаных камнях, послуживших фундаментом. Посередине стены положили горизонтальный ряд кирпичей более темного цвета. Получалось что-то вроде фасада. Покатая крыша была устлана крупной плоской черепицей, закрепленной сверху такой же, только полукруглой. Так делали на побережье Средиземного моря. Джек отступил на шаг назад, оценивая сооружение в целом. Странно… Что же оно напоминает? Вертится в голове, но никак не вспомнить.

— Добро пожаловать в монастырь Святой Марии Магдалины, — проговорил Морган.

— Вы здесь часто бываете? — спросил Костас.

— Мне разрешили приходить в монастырь только в прошлом году. Так что каждый раз для меня становится маленьким открытием. Изначально здесь нашли приют иезуиты. Так что здание построено в типичной испанской манере: необожженный кирпич и побеленная штукатурка. В начале XX века монастырь целиком переделали. Перед вашими глазами архитектурная жемчужина Калифорнии, автор неизвестен. — Морган встретился взглядом с Джеком. — По-моему, вы догадались, что стало прообразом!

— Похоже, Гетти был не единственным, кто любил делать копии древнеримских вилл, — ответил Джек.

— Когда Эверет впервые пришел сюда в 1912 году, старое жилище миссионеров обвалилось, находиться там стало опасно, — сказал Морган. — Не считая военных лет, строительство монастыря было основным занятием Эверета в течение тридцати лет. По всей видимости, он один воздвигал его вручную, пока позволяло здоровье.

— Получается, он до смерти оставался преданным профессии архитектора, — вставил Костас.

— Более того, — продолжал Морган, — здесь он мог реализовать свою мечту — создать то, что не вписывалось в английскую архитектуру Эдвардианской эпохи. В конце XIX века, когда Эверет учился в колледже, люди только начали осознавать истинную красоту загородных вилл римской Британии, на месте которых впервые стали проводить серьезные археологические раскопки.

— На секунду я задумался, но потом сомнения пропали. Конечно, догадался, — заявил Джек. — Одно из моих любимых римских мест — Чедвортская вилла в графстве Глостершир! Даже природа вокруг похожа. Невероятно! Хотя здесь, по-моему, воздух немного влажнее.

— Угадали! — восхищенно воскликнул Морган. — А с ландшафтом пришлось помучиться. Величайшие итальянские дома были отрезаны от окружающей природы, ориентированы внутрь. Вспомните виллу Гетти, Виллу папирусов. Из окон мог бы открываться прекрасный вид на здешние красоты, но взгляд упирается в перистильный дворик. Вместо окон во внешний мир — фрески с фантастическими садами и пейзажами, подчеркнуто нереальными, мифическими. Все здания символизируют победу над природой.

— Или поражение, — добавил Джек.

— Или отречение от нее, — предположил Костас. — Согласитесь, намного приятнее нарисовать дремлющий Везувий на стене — своеобразное дионисийское исступление, чем, выглянув в окно, увидеть реальность и расстроиться, что ты не в силах контролировать ее.

— В римской Британии к этому относились иначе, — продолжал Морган. — Бритты и кельты поклонялись богам на лесных прогалинах. У них даже не было храмов. В их жизни царила полная гармония с природой. Да и сами люди оставались ее частичкой. Природу не нужно было покорять или брать под контроль. Когда кельты благородного происхождения решили построить виллы в римском стиле, они отчасти изменили его. Их дома вписались в окружающий пейзаж. Эверет хотел создать нечто подобное здесь. Вместо перистильного двора он построил единый длинный коридор, тянущийся к долине на юге, — спальни монахинь. Напоминает западное крыло в Чедворте. Обратите внимание, как идеально коридор подходит к изгибам и природным цветам ландшафта, стоял его частью. Таким представлял себе Эверет гармоничное сочетание природы и архитектуры.

— Похоже, он растягивал удовольствие от работы, — сказал Джек. — Гетти, для сравнения, мог привлечь к строительству виллы лучших архитекторов со всего мира. А Эверет делал все сам. И тем не менее закончил основное строительство за несколько лет до того, как открылась вилла Гетти.

— Вилла Гетти — дар миру. Она открыта всем и каждому. Эверет же, создавая это место, думал о своей тайне, о секрете, об уединении, — добавил Морган. — Структура монастыря не позволяет постороннему беспрепятственно проникнуть во внешний двор или увидеть монахинь. Для нас сделали исключение, позволив пройти сюда.

— А мы сможет заглянуть во внешний двор? — спросил Джек.

— За этим я вас и привел, — признался Морган.

А затем прошел вместе с археологами через патио, устланное неровными каменными плитами, к простому дверному проему, состоящему из вертикальных блоков и поперечной балки из местного желто-коричневого песчаника, который Джек приметил еще на террасе. Дверь, обшитая резными деревянными досками из ореха, была слегка приоткрыта внутрь. Морган толкнул ее и отошел назад, показывая на пол:

— Вначале посмотрите на порог.

Под ногами раскинулся мозаичный черно-белый пол из неровных кубиков, тессер разного размера, отполированных до идеальной гладкости. Мозаика наполовину выходила наружу, вторая половина находилась внутри дома. Из черных кубиков были выложены буквы. Джек видел подобные пороги раньше. Например, черно-белую мозаику в дверном проеме одного из домов в Помпеях с латинским выражением: «Cave canem — Осторожно, злая собака!» Но здесь надпись выглядела иначе и на первый взгляд не имела никакого смысла. Буквы составляли квадрат. В каждой строчке отдельное слово.

ROTAS

OPERA

TENET

AREPO

SATOR

Джек некоторое время, не отрываясь, смотрел на квадрат и наконец воскликнул:

— Дошло! Это по-латыни. «Арепо, сеятель, держит колеса осторожно».

— Шифровка? — спросил Костас.

— Не совсем, — прошептал Джереми, быстро вытащив из кармана блокнот с ручкой. Он начеркал несколько слов, вырвал листок и передал его Костасу. — Это магический квадрат, головоломка. Стоит переставить буквы, и вот что получается.

Костас показал листок Джеку и Моргану.

— Умно! — воскликнул Костас, присвистнув.

— Да, однако идея принадлежит не Эверету, — сказал Джек. — Эту древнеримскую загадку обнаружили на глиняном черепке в Великобритании.

— Это становится традицией! — заявил Костас. — После того как мы увидели надписи на амфорах среди останков корабля святого Павла у берегов Сицилии, я стал с большим уважением относиться к глиняным горшкам! — Костас, сделав широкий шаг, заглянул внутрь дома. — Ой, да и здесь все знакомые лица! По-моему, прямо передо мной монограмма Христа!

— Две, если быть точным, — поправил его Морган. — Одна на полу, а вторая на стене.

Комната поражала аскетической простотой, соответствующей внешнему виду виллы. Отштукатуренные стены выкрашены в римской манере. Окон не было. Вместо них под самым потолком располагалось несколько отверстий, вырезанных таких образом, чтобы лучи света попадали четко в середину пола и на противоположную входной двери стену: на два главных украшения комнаты. Цветная мозаика диаметром примерно восемь футов занимала почти все пространство по ширине пола. Каждый кубик был размером не больше полдюйма. Палетка цветов ограниченна — максимум шесть оттенков. А сама мозаика выполнена в выразительной линейной манере с яркими образами и легкими тенями. Одноцентровые круги стремились от краев к середине. Абстрактные орнаменты из завитков, свитков, алагрек разделены полосами белого цвета. В самом центре изображение, которое Костас заметил с порога, — монограмма Христа внутри медальона диаметром два фута. Буквы «хи» и «ро» перекрещивались за головой человека, словно ореол.

— Потрясающе! — взволнованно прошептал Джек. — Эта мозаика идентична мозаике, обнаруженной в графстве Дорсет. В городке Хинтон!

— На британской вилле? — спросил Костас.

Джек рассеянно кивнул и присел на корточки, полностью поглощенный увиденным.

— Мозаику обнаружили лишь в шестидесятых годах XX века! Вероятно, Эверет видел рисунок в виде медальона, созданный римским мозаистом, где-то раньше. Посмотрите, он даже использовал те же самые материалы! — прошептал Джек. — Кирпич для красного цвета, известняк — для белого песчаник — для желтого, а сланец — для серого. У Эверета была возможность обратиться к другим цветам. Сколько вокруг синих, зеленых красителей, кварца! Какое буйство цвета в мозаиках виллы Гетти! Но Эверет почему-то, строго придерживался цветовой гаммы британской мозаики.

— Я правильно понимаю, это ведь Иисус Христос изображен? — спросил вдруг Костас.

— Хороший вопрос, — ответил Морган.

Джек выпрямился.

— Не думаю, что дискуссия приведет к конкретному результату, — проговорил он, — Вполне типичный портрет для IV века. Чисто выбритый мужчина с квадратным лицом, длинными волосами, облаченный в подобие римской тоги. Никто точно не знал, как выглядел Иисус. Возможно, здесь изображен первый римский император-христианин, Константин I Великий, или один из его преемников. На самом деле императоры не особо бы расстроились, узнав, что их портреты приняли за портрет Иисуса!

— В том-то и беда, — проговорил Морган.

— Что вы имеете в виду?

— Некоторые из первых британских христиан стремились отделиться от римской церкви, говоря о себе как о части другой традиции, основанной на язычестве предков. Задайтесь вопросом: хотел ли владелец виллы в городке Хинтон, чтобы изображение Иисуса на его мозаике так сильно напоминало лик императора на монетах в кошельке? Да и образованные британцы из высшего общества в конце римской эпохи в Британии прекрасно представляли, как выглядят жители Иудеи. Абсурдно полагать, что Иисус мог быть гладко выбрит, таким обычно изображали ангелов. Он был рыбаком и плотником с обожженного солнцем побережья Галилейского моря! Приглядитесь еще разок к мозаике. Длинные волосы, миндалевидные глаза, накидка, очень похожая на тогу. Отбросьте предрассудки. Посмотрите на портрет будто бы в первый раз. Ну как? Какие ассоциации теперь?

— Это женщина! — воскликнул Костас.

— Верно, — подтвердил Морган. — Для первых британских христиан, а затем и для приверженцев пелагианства, к которым относился Эверет, спутница Иисуса Мария была значимой фигурой в истории. Я не имею в виду андрогенные образы, встречающиеся в римском искусстве позднего периода. Но для пелагиантов Иисус Христос воплощал в себе и мужское, и женское начало. Последователи Пелагия считали, что образ Христа в римской традиции сведен к декоративной функции в иконографии и к пропаганде могущества и богоподобия императоров. Пелагианты же воспринимали Иисуса как реального мужчину и Марию как живую женщину. И к тому же не забывайте, где мы находимся. По-моему, вполне подходящая мозаика для монастыря Святой Марии Магдалины.

— Я потрясен, — только и смог вымолвить Джек.

— А настенную роспись узнаете?

Джек перевел взгляд с мозаики на стену. Еще одна монограмма Христа, нарисованная черным на голубом фоне. Справа и слева от монограммы — греческие буквы «альфа» и «омега». Символ и буквы окружены темно-синим венком. Среди усиков винограда, обвивающих цветы и листья, Джек разглядел еще несколько греческих букв, вписанных мелким шрифтом в общий рисунок. Чуть ниже венка был изображен небольшой крест с декоративными флеронами в армянском стиле. А под ним — два латинских слова — Domine Lumius.

— «Господь, мы придем», — перевел Джек. — Если не считать эту надпись и армянский крест, то перед нами копия еще одной известной мозаики, обнаруженной на Луллингстоунской вилле в Кенте, — ответил Джек. — По всей видимости, Эверет обожал римские виллы, построенные в Британии!

— Еще как! — подтвердил Морган. — Не только мозаика приковывает внимание, но и то, как гармонично вписано искусство в окружающую природу. Эверет хотел показать искусство в изначальном контексте, так же как и Гетти. Но если Гетти черпал вдохновение в Геркулануме, то Эверет — в археологических раскопках XIX века на территории Англии. А именно в римско-британской культуре и древнем христианстве, которым увлекся еще в молодые годы. Он догадался, что первые британские христиане поклонялись Богу в частных домах, на виллах, возможно, такие же ритуалы совершались в Геркулануме. Эверет назвал эту комнату scholarium — учебным залом. Не церковью, не молельней, а именно учебным залом. Здесь люди могли собираться и читать Евангелие. Но в комнате не было кафедры проповедника, вообще никакого специального места для священника.

— Может быть, в этом зале он собирался однажды раскрыть свою тайну, — предположил Костас.

Джереми, все время задумчиво молчавший, вдруг тихо сказал:

— По-моему, это доказывает нелепость многовекового конфликта между разными вероисповеданиями: между римской церковью и пелагианством, между католиками и протестантами. Здесь, в католическом монастыре на калифорнийских холмах, Эверет нашел место, где мог открыто говорить о своих религиозных убеждениях, приблизиться к Иисусу и его учению, как никогда и нигде раньше.

Джек обвел зал взглядом и медленно кивнул. За долгие годы работы он научился доверять собственному чутью при восприятии искусства и никогда не заставлял себя увидеть красоту, а просто чувствовал. Эта комната казалась знакомой, будто бы имела какое-то отношение к его прошлому. Гармония с природой, выбор цветовой гаммы, использование света и теней отражали особенную связь с миром, который, в свою очередь, был родственен миру Джека, миру, окружавшему его далеких предков. И дело не только в этом. Отрешившись от великолепных памятников христианства, от собора Святого Петра в Риме, от собора Святого Павла в Лондоне, сосредоточившись только на этой комнате, Джек почувствовал, что здесь представлены два совершенно разных взгляда на истину и на красоту. Он вновь поднял взгляд к лицу, изображенному на мозаике, и подумал об Иисусе как о мужчине и о Марии как о женщине. Христианская традиция превратила их в образы высокого искусства — великолепные, но столь далекие и недосягаемые… А с другой стороны, перед ними противоположное представление о красоте. Возможно, отчасти грубоватые, неидеализированные образы, но в их близости к реальным мужчинам и женщинам сокрыта сила. Да уж, посещение монастыря не прошло зря! Джек сумел развести два этих подхода и более-менее составить представление о том, что могло быть в документе, поиски которого становились все более увлекательными и запутанными.

Джек тяжело вздохнул и, будто очнулся от наваждения, окинул взглядом мозаику и роспись.

— Ну же! — прошептал он.

— Ты что-то сказал? — переспросил Костас.

— Она должна быть здесь, — ответил Джек. — Если Эверет оставил подсказку, она наверняка отражена в мозаике и в настенной росписи.

Джереми, подойдя вплотную к стене, уставился на венок, окружавший монограмму Христа.

— Это точная копия? Вы уверены?

— Эверет немного изменил роспись, — ответил Морган. — Перистые листья отличаются от оригинала. Эверет сделал их листьями орехового дерева, а в качестве цветов выбрал свои любимые орхидеи. К тому же на оригинальной росписи нет греческих букв. Я сотни раз пытался сложить их в христианский акростих, но ничего не вышло. По-моему, они не более чем просто декоративный элемент.

— Не в духе Эверета, — задумчиво произнес Джереми.

— Согласен. Но я перепробовал все возможные варианты!

Джереми отошел немного назад и окинул комнату взглядом.

— А какова хронология создания интерьера? — спросил он потом. — В смысле, можно ли точно определить, когда Эверет выложил мозаику и сделал роспись на стене?

— Мне удалось через посредника пообщаться с настоятельницей монастыря, — ответил Морган. — Когда Эверет оказался при смерти, она была той самой молодой монахиней, которая ухаживала за ним в последние месяцы жизни. Очевидно, Эверет завершил строительство этой части монастыря до Первой мировой войны, за два первых года пребывания в Америке. Видимо, он работал с большим рвением, словно пытаясь оправдать свое решение оставить семью и карьеру.

— А когда он приступил к отделке?

— Вскоре Эверет завершил мозаики, в том числе и магический квадрат при входе. А росписью занялся только после окончания войны. Настоятельница вспомнила, что старые монахини говорили, будто Эверет вернулся совершенно другим человеком — замкнутым и встревоженным, словно что-то постоянно не давало ему покоя. Он был ослаблен физически. Что-то случилось с легкими. Эверет практически заперся в этой комнате на несколько месяцев, вскоре тяжело заболел и умер. Монахини не представляли, что ему пришлось пережить. Откуда им было знать! Калифорния находилась в тысячах милях от газовых атак. Но присмотритесь к его варианту монограммы Христа. Резкая, чернильно-черная, неровная. Будто обожженная огнем при взрыве. Напоминает мне черно-белые фотографии городов Западного фронта: Ипр, Пашендейль, Лоос. Как раз там получил ранение Эверет. Разруха… Лишь вдалеке возвышаются одинокие фрагменты сметенных зданий. Словно мрачная Голгофа с пустыми крестами, искореженными, почерневшими от огня.

Джереми вновь приблизился к настенной росписи и медленно провел пальцем по венку.

— Всего двадцать пять букв. Все они греческие, — прошептал он. — Выстроены в непонятном порядке или беспорядочно. Невозможно прочитать ни одного слова. Ни по часовой стрелке, ни против. Как ни крути!

— Да, я пробовал и так и сяк, — добавил Морган. — Единственное, что можно прочесть, — слова внизу под армянским крестом: Domine Lumius. Но по-моему, это вряд ли нам поможет!

— Эверет был гениальным математиком, — рассуждал Джереми. — Обожал головоломки, кроссворды. Магический квадрат у входа — лишнее тому доказательство. Итак, Эверет уходит на войну, затем возвращается и создает роспись на стене, добавляя к точной копии римского оригинала греческие буквы. Зачем? Что с ним случилось на войне? — Джереми, прижав ладонь к стене, нервно постукивал пальцами, не сводя глаз с венка. И вдруг резко повернулся к Моргану: — Напомните, пожалуйста, что вы сказали о 1917 годе. Эверет вернулся сюда. Куда конкретно? В монастырь?

— После вступления Америки в войну, после расшифровки телеграммы Циммермана Эверет вместе с Уильямом Монтгомери приехал в Калифорнию, именно сюда.

— Значит, криптографы… — проговорил Костас, прищурившись, — дешифровщики…

— Ну конечно! Я все понял! — перебил его Джереми, кинувшись к сумке, которую оставил у двери. Вскоре он вернулся с потрепанным блокнотом в руках. — Джек, помнишь, я просматривал его в самолете? Прямо как чувствовал, что пригодится! — Джереми раскрыл блокнот, быстро пролистнул несколько страниц, пока не нашел нужную. — Еще в школе я полностью переписал шифр Циммермана. Во время войны Эверет получил ранение, был контужен. Но кроме этого произошло еще одно важное событие — он стал профессиональным дешифровщиком! Итак, Эверет возвращается в монастырь в разгар войны и решает оставить подсказку так же, как в свое время Клавдий. Эверет одержим цифрами, кодами, шифрами. А чем в то время занята его голова? Естественно, только что разгаданным шифром Циммермана! Эверет раскрывает секрет Монтгомери. По-моему, это единственная причина, зачем ему приглашать коллегу-криптографа сюда посреди войны, когда их время было на вес золота. Возможно, в этой самой комнате они вместе придумали шифр. По-видимому, здесь же Эверет прятал древний документ, пока вел строительство до войны. Мне кажется, вместе с Монтгомери он определился с новым тайником. — Джереми, помолчав, взглянул на Моргана: Вы совершенно правы. Буквы не складываются ни в один известный нам древний акростих. Но я не думаю, что они выполняют лишь декоративную функцию. Это шифр времен Первой мировой войны!

— Продолжай! — нетерпеливо воскликнул Джек.

— Шифр Циммермана состоит из цифр, так? — Джереми перевернул страницу блокнота. — Телеграмма внешне выглядела как самая обыкновенная. Только вместо букв были цифры, собраные в группы, как будто буквы в словах. Проблема заключалась в том, чтобы присвоить цифрам значение, подобрать каждой соответствующую буквы, слог или слово. Подсказкой послужила секретная книга шифров, изъятая у немецкого связиста на Ближнем Востоке.

— Мне кажется, я понял, что к чему, — вставил Костас. — Надо присвоить греческим буквам на стене цифровое значение!

— Я это и хотел сказать. — Джереми быстро достал из кармана ручку, открыл блокнот на чистой странице и переписал греческие буквы в том порядке, в котором они были выстроены на настенной росписи, по часовой стрелке, начиная сверху, где лапы венка сходились вместе. Затем Джереми записал греческий алфавит от альфы до омеги, пронумеровав каждую букву от единицы до двадцати четырех. А после подставил соответствующие цифры под буквы с росписи на стене. Первая «дельта» получила цифру «4». — Готово!

Археологи окружили Джереми, заглядывая в блокнот, который он подставил под луч света.

— Пока это всего лишь гипотеза. Но если я прав, получившиеся цифры должны совпадать со значениями в немецкой книге шифров. И тогда мы снова в игре! — Джереми вытащил из сумки ноутбук и включил его, опустившись на одно колено. — Заинтересовавшись шифром Циммермана, я решил проверить, как современные технологии могут упростить дешифровку.

— Ты начинаешь мне все больше и больше нравиться, дружище! — заявил Костас.

— Думаю, Эверет пришел бы в восторг от этой программы, — продолжал Джереми. — Но он наверняка согласился бы со мной, что никакие современные технологии не могут заменить человеческий мозг. Расшифровка кода Циммермана во многом зависела от понимания менталитета немцев, их языка, их восприятия мира. Нужно было знать слова, которые были в тот момент в обиходе.

Джереми задал команду, и на дисплее появилась последовательность цифр со словами и слогами.

— Как выяснилось, ключ к немецкому коду очень прост, — сказал Джереми. — Каждая цифра соответствует слову, фразе или букве. А книга шифров стала своего рода каталогом. Однако возникла проблема. Немцы, придумавшие код, не учли некоторых слов, которые потребовались для создания сообщения. Пришлось собирать их из частей. Возьмем, например, слово «Аризона», которое как раз использовалось в телеграмме Циммермана. Немцы предлагали Мексике поддержку в завоевании южных штатов Америки. Потребовалось четыре цифры для буквы «А» и слогов «РИ», «ЗО», «НА». Разве могли немецкие специалисты разведыватеьного управления предположить, что придется шифровать слово «Аризона»? Поэтому пришли к решению разбивать слова на слоги. Эверет, вероятно, оказался единственным среди британских дешифровщиков Комнаты N 40, кто был знаком с реалиями Америки, ведь он прожил там несколько лет до войны. Вероятно, он предложил обратить внимание на локальные географические названия, которых могло не оказаться в книге шифров. — Джереми замолчал, вводя следующую команду. — Отлично! Я готов обработать наши цифры. Потребуется минуты две.

— Неплохо Эверет позабавился! — воскликнул Костас.

— В смысле?

— Представляете, для него, хранителя семейной тайны, это было чрезвычайно серьезным делом. Шутка ли — спрятать древнее Евангелие, оставив ключ! Но Эверет сумел превратить весь процесс в игру, от которой сам получал удовольствие.

— Ага, он любил головоломки, — согласился Джереми. — Дешифровщик от Бога!

— Прямо как Клавдий.

— Поиски сокровища напоминают партию в шахматы, — тихо добавил Джек. — Задача соперника всегда оказываться на шаг впереди и оставлять запасные ходы, чтобы подольше продлить игру. А тебе надо предугадать эти ходы, только тогда можно победить.

— Я думал, ты археолог, Джек, а не охотник за сокровищами! — Глаза Костаса лукаво блестели. — Что-то я начинаю серьезно о тебе беспокоиться!

— Есть! — радостно воскликнул Джереми. — Сработало! Получилось шесть слов.

— Круто, черт возьми! — не сдержался Джек.

— Слова, естественно, на немецком.

— Вот беда!

— Как у тебя с немецким? — спросил Джереми у Джека, быстро переписывая слова в блокнот.

— Почти все забыл, — ответил Джек, гладя на экран ноутбука. — По-моему, Grabeskirch — это «церковь», хотя могут быть более узкие значения. Я знаю, кто нам поможет! — Вытащив из кармана сотовый телефон, Джек открыл его и нажал кнопку, на которой был запрограммирован секретный номер ММУ. — Сэнди, это Джек. Найдите, пожалуйста, Мориса Хибермейера и попросите перезвонить мне как можно быстрее. Спасибо. — Джек выжидающе смотрел на телефон; наконец тот зазвонил. — Морис? Рад слышать тебя, дружище! — Джереми вырвал листок из блокнота и передал Джеку, который взял его вместе с ручкой и вышел на улицу. Через несколько минут Джек вернулся, не успев даже убрать телефон. — Я зачитал Морису слова. Он обещал покумекать и перезвонить.

— Как у него дела? — спросил Костас.

— Сидит в пиццерии в Неаполе, — ответил Джек. — Похоже, кардинально изменил отношение к Италии! Говорит, вводить в залужение бюрократическую систему Неаполя — премиленькое занятие. Появляешься с утра в Археологической инспекции, вставляешь очередную палку в колесо и можешь быть абсолютно свободен до следующего утра! Морис по второму разу обходит местные пиццерии. Уверял меня, что, если придется еще раз пробираться по геркуланумскому тоннелю, он не пролезет!

— Что, и даже не вспоминает о своем последнем проекте в египетской пустыне, который пришлось забросить? Он еще хотел, чтобы ты поехал с ним, — сказал Костас. — Никаких тебе там узких проходов. Ширь да простор! Кстати, мы поедем в Египет?

— Ни словом не обмолвился. Наверное, рот был забит пиццей.

— Нет, серьезно. Что он сказал?

— Морис взял все под контроль. Местные власти вначале хотели воспользоваться им в своих целях. Ну, ты понимаешь. «Известный египтолог, самый лучший в своем деле, был выбран правительством для проведения исследовательских работ». Морис прекрасно говорит на итальянском. Власти и глазом не успели моргнуть, как он превратился в настоящую медиазвезду местного телевидения! Морис повернул популярность нам на пользу. Археологическая инспекция хочет, чтобы он организовал пресс-конференцию для обнародования статуи Анубиса. А Морис, в свою очередь, настаивает на том, чтобы провести встречу с журналистами на месте раскопок виллы у входа в тоннель. А все для того, чтобы ему с Марией было проще наблюдать за тем, как развиваются там события. Еще он разыграл целое шоу на телевидении о том, что опасно оставлять виллу в таком состоянии, что нужно закрыть ее, пока не найдутся денежные средства для крупномасштабных раскопок. Морис настаивает на том, чтобы инспекция забетонировала вход в тоннель в его присутствии. Они с радостью согласились. По крайней мере теперь мы уверены: то, что там хранится, останется нетронутым до поры до времени.

— Кто бы мог подумать! — пробурчал Костас и заглянул Джеку в глаза. — Он узнал что-нибудь об Элизабет?

— Ничего.

Зазвонил телефон. Джек тут же выбежал на улицу. Вскоре он вернулся и, положив мобильник в карман, показал листок из блокнота:

— Готово. — Потом прочистил горло и прочитал: — «Слово Иисуса — в усыпальнице».

Повисла тишина. Все, как по команде, уставились на роспись на стене.

— Слово Иисуса, — первым заговорил Костас, — это, судя по всему, Евангелие, которое мы ищем.

— Допустим, — прошептал Джек.

— А усыпальница… Вероятно, он имел в виду эту комнату. Неужели Евангелие находится здесь?!

— Может, и не находится. Вдруг Эверет просто хотел сообщить, что эта комната — усыпальница.

— Что-то не пойму!

— Да уж! Расшифровка мало что дала. — Джек окинул взглядом скромное помещение, задержавшись на росписи. — Эверет, конечно, мог спрятать манускрипт здесь. Но по-моему, это слишком очевидно. Думаю, он понимал: тот, кто добрался сюда, разгадал головоломку с греческими буквами, должен был досконально изучить его жизнь. Похоже, есть кое-что еще, и мы это упустили. Большой кусок мозаики!

— 1917, - прошептал Джереми. — Ключевой год.

— Ну не знаю, что еще можно из него выжать! — воскликнул в сердцах Джек.

— Эверет остался здесь, когда Монтгомери уехал? — спросил Костас.

— Что-что? — растерянно переспросил Морган.

— Эверет с Монтгомери проехали в Калифорнию в 1917 году. Война все еще продолжалась. Эверет числился офицером военной разведки. Что он сделал? Остался работать в США в новом разведывательном центре?

— О, совсем забыл сказать вам! — Морган прокашлялся. — Я ездил в Лондон и несколько дней провел в Государственном архиве в Кью. Как ни удивительно, мне удалось найти папку с личной корреспонденцией Эверета. Правда, большинство документов оказалось связано с его ранением: заключения врачей, отчеты медицинских комиссий. Вряд ли это можно отнести к категории повышенной секретности. Обычные бумаги офицера, не связанные с работой в разведке. Единственное, на чем можно было бы поставить гриф секретности, но почему-то не поставили, — место следующего назначения офицера. Оно упоминается в рекомендациях врачей. Получается, Эверет знал, куда его распределили, еще до поездки в Америку. Командование британской армии решило, что им нужны эксперты-криптографы на фронте. В идеале офицеры с опытом ведения боевых действий. Министерство очень кстати обнаруживает, что Эверет не только блестящий математик, он еще и в совершенстве владеет арабским языком, который изучал в университете. Эверет становится идеальным кандидатом. Вернувшись в 1917 году из Америки, он тут же в качестве криптографа отправляется в составе британской армии воевать с Османской империей. Эверет сопровождал генерала Эдмунда Алленби в Иерусалим.

Джек неожиданно замер. Ручка, упав, покатилась по полу.

— Повторите. Что вы сейчас сказали? — попросил Джек Моргана, впившись в него взглядом.

— В конце 1917 года Эверет находился в Иерусалиме. У нас на руках только копия его фотографии в старости. Но думаю, его лицо можно увидеть на известном снимке генерала Алленби с подчиненными, входящими пешком в иерусалимские ворота одиннадцатого декабря 1917 года. По-моему, он идет следом за Томасом Эдвардом Лоуренсом, Лоуренсом Аравийским. Известно, что они прошли через Старый город к храму Гроба Господня и помолились на площади перед ним. Эверет оставался в Иерусалиме с британскими оккупационными силами до конца войны. После победы над турками у британских офицеров было много свободного времени. Эверет написал научный трактат об архитектуре храма Гроба Господня. Как раз эту работу я аннотировал для публикации. После демобилизации в 1919 году Эверет вернулся в Америку и провел остаток жизни в монастыре. Во время газовой атаки в 1916 году он получил сильное отравление. Больные легкие не позволили ему больше путешествовать. Он практически стал инвалидом.

Джек все так же стоял спиной к остальным, рассматривая роспись на стене.

— Невероятно, черт возьми… — прошептал он еле слышно.

— Обычно это ругательство в устах Джека можно перевести как «наконец-то до меня дошло»! — прокомментировал Костас. — А вообще-то он не выражается.

— Кажется, я знаю, где Эверет спрятал манускрипт! — Джек развернулся с широкой улыбкой на лице. — Морис дал буквальный перевод расшифрованной фразы. «Слово Иисус — в усыпальнице». По сути — все правильно. Но видимо, мой немецкий не так уж плох! Я вспомнил, где слышал это слово — Grabeskirch! В Иерусалиме. Во время последней поездки. Так по-немецки называется храм Гроба Господня!

Все хором ахнули от удивления. Джек почувствовал резкий выброс адреналина в кровь. Ну наконец все сошлось. Теперь понятно, в каком направлении двигаться дальше. Он выхватил телефон из кармана и нажал кнопку прямого соединения с ММУ.

— Алло, Сэнди? Узнайте, когда ближайший рейс в Тель-Авив. — Морган показал большим пальцем на себя. Джек, увидев его жест, кивнул. — Закажите, пожалуйста, четыре билета. Да, вы не ослышались. Фамилия четвертого — Морган. — Джек быстро закончил разговор и отключился. — Можно прямо сейчас отправиться в аэропорт. Заедем за вашими вещами по дороге.

Морган не возражал. Джек подошел к стене с росписью и приложил к ней ладонь. А потом обернулся на друзей. Сумка свисала с плеча.

— С этого момента мы снова на линии огня. Известно, что еще кто-то вышел на след Эверета и, судя по всему, на наш тоже. Как только мы сядем в самолет до Тель-Авива, нужно быть предельно осторожными. Ситуация накаляется. Противники поймут, что мы напали на новый след. Каждый из нас рискует жизнью. Но назад дороги нет. Надеюсь, все это понимают? Есть вопросы?

— Вопросов нет. Пора за дело! — ответил за всех Костас.