Уже минуло полчаса, как подросток шел следом, и заметивший его Лапочка время от времени оборачивался, чтобы проверить, по-прежнему ли он тут. Каланча шагал сзади по зловонным лабиринтам вдоль стоячего канала, меж рыночных прилавков, которых продалось протухшее мясо и гниющие фрукты. Они не могли касаться друг друга, но пытались приблизиться друг к другу с помощью этого третьего, дабы чужак стал тайным проводником их дыханий, которые, словно противоборствующие газы, не могли встретиться, не помешав друг другу, сразу же выветрившись или взорвавшись синеватыми и смрадными огнями, и третий делал их союз чище. Молодой француз предложил им денег, и они отвели его в рыбацкую гостиницу; как только дверь затворилась, они набросились на него, словно на зверя, чтобы его загрызть, но на самом деле — чтобы его любить, или любить друг друга, обмениваясь слюной. Кончая, Лапочка ужаснулся, взглянув на юношу: на месте молодого и красивого лица показался череп, беззубый рот оголял бледную и сухую впадину, которая, мерещилось, задыхается в хрипе, голова, не подпираемая подушкой, с силой запрокинулась так, как если б под ней сломался позвонок, белесые глаза вываливались из орбит, в полутьме виделось, как нос отделяется от кости, и склонившемуся над ним Лапочке, сперма которого только что брызнула юноше на плечо, когда Артур дрочил тому с такой силой, что могла бы сломаться кисть, показалось, что он сам стал черной фалдой плаща могильщика и пьет последнее дыхание жизни.