В гриле-ресторанчике «Друан» Билл потребовал столик во втором, дальнем, зале, где никого не было, и сказал официантке: «Нам нужно обсудить сверхважные дела». Окинув взглядом посетителей в первом зале, прибавил: «Уж там нас никто не услышит… Знаешь, в Монреале за мной следили. Сначала в холле гостиницы вертелся один тип — молодой, лет двадцати пяти, недурен собой, но, судя по всему, не из гостиничных, я как-то особого внимания на него не обратил. Затем, поздно вечером, я снова его увидел — на улице, в квартале увеселительных заведений. Там есть такое пикантное кабаре со стриптизом — студенты наладились подрабатывать; ты сидишь, а они прохаживаются прямо перед тобой, совсем близко, сунешь студентику два доллара под резинку — он и плавочки снимет, а сунешь двадцать за отворот носка — так приблизится совсем вплотную, хоть щупай. Выхожу из кабаре — опять этот тип; ну, думаю, что-то здесь нечисто. Тогда я по двум параллельным улицам прошелся туда-сюда — испытанный прием, меня научили ему в Берлине, когда надо было отрываться от шпионов из Восточной Германии. Тип по-прежнему шел следом за мной. Сбить его с пути мне удалось в квартале, где натуралы встречаются со своими бабами. Но в холле гостиницы он замаячил снова; я, правда, сделал вид, будто ничего не замечаю. А в лифте, в зеркале, увидел, как он вынул записную книжку и что-то в ней пометил. Я думаю, он работает на наших конкурентов, на фирму «Миллэнд». Боюсь, меня начнут шантажировать, начнут трепать нервы; возможно, я слишком поздно заметил слежку и меня уже сфотографировали в один из вечеров, когда я ходил в то кабаре поразвлечься. Наше общество таково, что, если мужчине нравятся мужчины, это позволяется ему до тех пор, пока он помалкивает о своей тайне. И самое главное — нельзя публично проявлять свои склонности». Я не стал спрашивать у Билла, почему в послевоенном Берлине за ним ходили шпионы из Восточной Германии. Весь ужин он не отрывал взгляда от своего бокала с чилийским красным вином и ни разу не встал из-за стола, не отлучился в туалет.