Брина МакКоннел скользнула в туфли на пятидюймовом «поцелуй-меня-в-задницу» каблуке и застегнула тоненькие ремешки на лодыжках. Туфли были красными, замшевыми и выглядели так, словно она нашла их в шкафу элегантной девушки по вызову. Брина любила обувь, поднимающую ее на невероятную высоту пять футов и семь дюймов. От этого ее ноги выглядели бесконечно длинными, о чем мечтают все невысокие девушки, а высокие принимают как должное.

Она встала, и с легкостью женщины, привыкшей балансировать и на шпильках, и на невысоких танкетках, подошла к зеркалу. Положив руку на живот, который свело от нервного страха, она критично оглядела себя от кончиков туфель до темноволосой головы. В программке говорилось о полуофициальной форме одежды для вечеринок, и ее красное платье без рукавов было безупречно. Оно было простым и изящно облегало все изгибы тела, которыми она обзавелась только после школы. Ее слегка вьющиеся шоколадно-каштановые волосы доходили до пояса, губы она накрасила темно-красной помадой и карандашом подчеркнула свои глаза цвета лесного ореха. Она выглядела эффектно и слегка экзотично, и большую часть времени была довольна той женщиной, которой стала. Но не сегодня вечером. Сегодня, смотря на себя, она видела плоскогрудую, костлявую девушку-подростка, которую одноклассники называли «гномиком». И то лишь тогда, когда вообще о ней вспоминали. Большую часть времени они просто игнорировали ее, словно она вообще не существовала.

Брина подошла к прикроватной тумбочке и потянулась за программкой, присланной в ее офис в Портленде. Вверху страницы рельефно выделялись слова «Встреча выпускников 1990 года высшей школы Галлитона». Список событий, запланированных на уик-энд, начинался с сегодняшней вечеринки и танцев. Комитет встречи выпускников наметил на завтрашний день лыжные мероприятия и тур по старой школе, за которым последует большое ночное празднование Нового года. И завершит собрание выпускников воскресный поздний завтрак.

Брина не удивилась решению комитета провести встречу в канун Нового года, вместо более традиционных летних месяцев. Жизнь в городке Галлитон Пасс вертелась вокруг лыжного сезона, и больше там ничего интересного не было, кроме обещаний о лучшем в стране снежном покрове для катания. Летом чуть ли не весь город прекращал работать. В попытке выманить из туристов как можно больше долларов, Новый год в Галлитон Пасс всегда был грандиозным событием.

Где-то внизу в бальном зале, одноклассники Брины уже с полчаса назад как начали собираться. В ее выпускном классе было 78 человек, и она задалась вопросом, скольких из них увидит.

Она знала, что ее лучшая подруга со времен девятого класса, Стефани, не приедет. Стефани теперь жила на востоке Техаса и только что родила своего второго ребенка, девочку. Она бы ни за что не оставила новорожденную, и никогда бы даже не подумала везти крохотного ребенка до самого Галлитона. Не затем, чтобы навестить группку детей, которые тоже ее игнорировали.

В Галлитоне практически не было среднего класса. В нем жили богатые и бедные, и немногочисленная прослойка середняков. Владеющие собственным бизнесом в курортном городе, и работающие на них. Брина и ее друзья относились к последним.

Бумага выпала из ее руки на гостиничную кровать. Она знала, что задерживается. Брина работала частным детективом на фирму «Кейн, Фостер и Морган». Ее работа состояла в выслеживании пропавших людей, не желающих быть найденными, и в раскрытии фактов, которые лучше было бы предать забвению. Сначала она занималась расследованием многочисленных афер, но теперь в основном проводила дни, расследуя пропажи людей и вещей, или разбиралась со страховым мошенничеством. Она не раз доказывала, что может быть такой же жесткой, как и любой мужчина. Ей приходилось быть весьма напористой, сталкиваясь лицом к лицу с биологическими родителями, не желающими платить пособие на ребенка, или супругами, предпочитающими оставаться пропавшими без вести.

Брина потянулась за красной шелковой шалью, и накинула ее на локти. Она вернулась домой, и потому чувствовала себя неуверенно и не в безопасности, но она должна была приехать. Она должна показать им всем, что стала кем-то. Она больше не была той ничтожной девочкой, которая сделала бы что угодно, чтобы попасть в их круг. Девочкой, потерявшее кое-что важное при этих попытках.

Она схватила маленькую шелковую сумочку и не останавливаясь, чтобы последний раз осмотреть себя в зеркале, вышла из комнаты 316 в коридор лыжной базы «Лесная заводь». Она спустилась лифтом на первый этаж, и едва его дверь открылась, услышала шум вечеринки слева от себя по коридору. Справа в креслах у большого камина отдыхали лыжники.

Брина свернула налево к регистрационному столу. В очереди стояли только мужчина и его глубоко беременная жена, она подождала, пока они пройдут и, шагнув вперед, взглянула в глаза Минди Франклин, главы школьной группы поддержки и классного секретаря. Минди все еще обладала милой бойкостью, как будто по-прежнему могла подпрыгнуть и потребовать от всех показать школьный дух. Вот только на табличке с именем теперь значилось Минди Бартон. Очевидно, она вышла замуж за своего школьного возлюбленного, президента лыжной команды и будущего наследника «Лесной заводи» Бретта Бартона.

— Ваше имя?

Брина не ждала, что ее вспомнят. Со времени окончания школы она выросла на два дюйма, отрастила полноценную грудь и, наконец, обзавелась задницей.

— Брина МакКоннел.

Минди разинула рот.

— Брина МакКоннел? Я бы тебя не узнала.

— Я поздно расцвела.

— Ты не одна такая. Подожди, еще увидишь Томаса Мэка. — Минди вручила ей именную табличку. — Хотя вы, возможно, виделись все это время. Он ведь был твоим бой-френдом?

Да, недолгое время Томас Мэк был ее парнем, но до того они дружили с первого класса. В памяти промелькнул образ мальчика с голубыми глазами и длинными черными ресницами. Он всегда был высоким для своего возраста, настолько тощим, что кости выпирали наружу и таким дьявольски умным, что лучшие университеты страны предлагали ему свою стипендию.

Она приколола табличку на свое платье и ответила.

— Нет, я не видела Томаса с 12-го класса.

С тех пор как она бросила его на последнем году обучения ради Марка Харриса, квотербека и известного красавчика.

На протяжении одиннадцати лет они с Томасом были близкими друзьями. Шесть месяцев летом и осенью 1989 года они были больше, чем друзьями, но последние десять лет они не разговаривали. С той ночи, когда она пришла в его дом и сказала, что Марк Харрис пригласил ее пойти с ним на Рождественский бал, и она сказала «да». Она угробила их отношения с Томасом из-за такого парня как Марк. Слава богу, она выросла и попутно поняла, что она совершенно нормальна такая, какая есть.

Но тогда она, кажется, немного фанатела по нему. В городке такого размера как Галлитон, квотербек футбольной команды был местной знаменитостью, затмеваемым только капитаном лыжной команды. Марк был кем-то, и он заметил ее.

Она не хотела причинять боль Томасу, не хотела терять его, и пришла в его дом той ночью, надеясь, что они смогут остаться друзьями. Ей следовало бы лучше его знать. В ночь, когда она с ним порвала, он холодно посмотрел на нее и сказал:

— Ты всегда хотела сидеть за большим столом. Это твой шанс. Только не ожидай, что я буду подбирать крохи. Меня рядом не будет.

И его не было.

Ровно через месяц Марк равнодушно бросил ее, а Томас пошел дальше. После этого каждый раз, когда они оказывались в одной комнате, он смотрел на нее, как на незнакомку.

— Хотела бы я знать, насколько он успешен сейчас.

— Кто?

— Томас Мэк. Он основал компьютерную софтверную компанию. Я слышала, что он недавно продал ее за несколько миллионов.

Хорошо, подумала Брина. Томас всегда бахвалился, что до тридцати лет станет миллионером. Похоже, он этого добился. Пария, родителей которого убили, когда он был младенцем, мальчик, выросший с бабушкой и дедушкой, любивших его, но не имевших возможности давать ребенку много денег, он многого добился. Хорошо будет снова увидеть его.

— Думаю, мы еще увидимся, — сказала Брина и прошла в бальный зал.

Комната была украшена белым серпантином, а пол усыпан белыми воздушными шарами. В дальнем углу возвышалась сцена, оббитая белым полотном и украшенная серебряными блестками. Группа уже установила там свои инструменты, но в данный момент на сцене никого не было. В комнате стояло около дюжины стендов с разнообразными фотографиями выпуска 1990 года. У каждого стенда собиралась толпа, вспоминая славные школьные деньки. Брина не удосужилась взглянуть на фото. Она знала, что ее может не быть ни на одном из них.

Огромные от потолка до пола окна и двери на левой стороне комнаты вели на площадку, откуда можно было обозревать могульные лыжные трассы, метко названные «Показушники». В стекле отражались изменчивые тени людей внутри, если бы Брина получше пригляделась, то увидела бы, что снаружи идет снег.

Она прошла мимо круглых столиков, расставленных по периметру зала, и заметила несколько знакомых лиц. В баре она заказала джин с тоником и оглядела комнату, ища долговязого неуклюжего мужчину с взлохмаченными волосами. Ее взгляд скользил от стола к столу, и внезапно остановился на группе людей, стоящих у фонтана с шампанским. Она узнала всех своих одноклассников. Всех, кроме одного.

И словно почувствовав на себе ее взгляд, мужчина, которого она не могла узнать, повернул голову и взглянул на нее, и к нервной дрожи добавилось легкое покалывание.

Его темные волосы были коротко пострижены, и в отличие от некоторых мужчин, стоящих с ним рядом, ему еще много лет будет что расчесывать. Она не видела цвет его глаз, но они были глубоко посажены и немного напряжены, когда он смотрел на нее. Широкоскулый, с совершенно квадратной челюстью, он был одет в темно-синий костюм, так безупречно сидящий на широких плечах, что это могло объясняться только дизайнерским пошивом. Он засунул руку в карман брюк, откинув полу пиджака. Белая рубашка плотно облегала грудь, голубой галстук удерживался на месте тонкой золотой заколкой.

Брина поднесла стакан к губам. Муж какой-нибудь счастливицы, подумала она, пока его дерзкий взгляд не скользнул по ней, осматривая губы, шею, и задерживаясь на ее груди. Как правило, она бы оскорбилась таким упорным осмотром, но в его взгляде не ощущалось сексуального интереса. Скорее легкое любопытство, словно он изучал ее вместо проверяющего на входе. Но когда его взгляд перешел к ее бедрам, ногам, а затем медленно проделал весь обратный путь вверх, оценивающая улыбка искривила уголки его губ, а она чуть не втянула ломтик лайма из напитка.

Возможно, он вовсе не чей-то муж, поправилась она. Может, какая-то девушка попросила своего великолепного друга сопровождать ее сегодня. Или наняла модель для нижнего белья. Брина сама думала об этом, но в результате решила, что из-за этого будет чувствовать, как будто с ней не все в порядке.

— Брина МакКоннел?

Брина отвлеклась от мужчины по ту сторону комнаты и взглянула на женщину перед ней. Она сразу узнала светло-зеленые глаза и длинные золотисто-каштановые волосы.

— Карен Джонсон, как поживаешь?

Они с Карен были президентом и вице-президентом «Будущих домохозяек Америки» и неоднократно напивались домашним вином папочки Карен.

Карен широко раскинула руки, а затем положила ладонь на свой весьма круглый животик.

— Беременна своим третьим, — сказала она.

Третьим? Со времен школы у Брины только дважды были серьезные отношения, и ни одни не продлились более пары лет.

— За кого ты вышла замуж?

— В который раз? — залилась смехом Карен.

Брина не знала, что на это ответить. Она не думала, что «Вот черт!» может сейчас подойти, так что спросила о другом:

— Ты не видела Томаса Мэка? Я слышала, что он сегодня здесь.

Карен огляделась и указала прямо на модель для нижнего белья.

— Вот он.

Томас Мэк знал, что именно в эту секунду Брина МакКоннел поняла, кто он. Она округлила глаза, открыла рот, и он видел, как ее губы складываются в форме слов «О, боже мой, ты шутишь!» До этого она даже и не догадывалась. Он изменился со времен школы, как и она. Она выросла, обрела формы, и стала еще красивее, чем девочка, которую он знал.

Он вспомнил, как впервые увидел ее в первый день в начальном классе, вспомнил ее большие ореховые глаза и огромный хвост на голове. У нее всегда были такие густые волосы, что из-за этого ее голова казалась слишком большой для шеи.

Он также вспомнил, как в первый раз купил ей подарок. Это произошло на третьем году обучения, после того как ей удалили гланды. Он купил ей голубое мороженое на палочке, стоившее ему двадцать пять центов, и оно растаяло по дороге к ее дому.

Он помнил день, когда умер его пес Скутер, похороны, которые они устроили старому черному лабрадору, и как он обнимал Брину, пока она непрерывно рыдала. Томасу было тринадцать, и он не плакал, хотя тоже хотел. В тот день он впервые заметил изменения в ее теле. Он обнимал ее, стараясь вести себя как мужчина, и пытаясь не плакать из-за потери своего пса. Он стоял, борясь с собой, а ее нежные руки цеплялись за его майку, ее маленькие грудки упирались ему в грудь, сводя его с ума. Он пытался не думать о ней обнаженной. Он помнил, что оттолкнул ее и сказал идти домой, потому что от ее рыданий ему только хуже. Рассердившись, она ушла, но так никогда и не узнала, что он прогнал ее не из-за плача. А из-за внезапного томительного биения в груди и паху. С того дня Брина МакКоннел терзала его, не зная об этом.

До того лета, перешедшего в выпускной год, когда Томас решил, что пора что-то делать со своими чувствами к Брине. Они были с друзьями в кинотеатре, когда он нагнулся, и в первый раз ее поцеловал, прямо на середине фильма «Человек дождя». Она не была его первой девушкой, но только она выбила его из колеи, порвав с ним. Чтобы прийти в себя после Брины МакКоннел ему понадобилось около пары лет и еще несколько девушек.

После отъезда из Галлитон Пасс десять лет назад, Томас многое видел и многого добился. Он получил полную стипендию в Беркли, окончив в школе программу повышенной сложности с весьма высокими отметками, что позволило ему поступить сразу на второй курс. Через три года он получил диплом со специализацией по двум предметам: финансы и компьютерная наука. Сразу после окончания колледжа, он нанялся на работу в Микрософте, но быстро понял, что работа на кого-то не то, чего он хотел. Вскоре он с двумя друзьями основал собственную софтверную компанию «BizTech». Они разрабатывали программы для прогнозирования деловой активности и рыночных тенденций, и сначала он любил эту работу. Но чем больше становилась его компания, тем меньше он был доволен собой.

В тот день, когда компания выпустила акции, она вошла в список крупнейших промышленных компаний США. Это также был день, когда он вспомнил, почему перестал работать в Микрософте. Компания больше не принадлежала ему, и он не хотел до конца жизни беспокоиться о рынках сбыта и акционерах. Через пять месяцев он продал свою долю в компании и совершенно отошел от дел.

Томасу было двадцать девять лет, его денег хватило бы на несколько жизней, и впервые в жизни у него не было ни цели, ни стремлений. Он прекрасно понимал, в чем дело, когда читал истории о докторах и юристах, закрывших успешные практики и ставших ковбоями или гонщиками. Пока что гоночные автомобили и выпас скота не привлекали его, он подумывал о работе консультантом. Он точно не знал, чем хочет теперь заниматься, но у него было время, чтобы выяснить это.

Джордж Аллен, поставщик хирургического оборудования, бывший тромбонист с первого ряда и классный комик, отпустил шутку и все вокруг засмеялись.

Всю свою жизнь Томас упорно трудился, чтобы достичь успеха, и никогда не оглядывался назад. Пока не получил уведомление о встрече выпускников высшей школы. Когда он впервые прочитал имя Брины в списке присутствующих, у него проснулось легкое любопытство. Он задавался вопросом, потолстела ли она или обзавелась пятью детьми. И чем больше он раздумывал, тем больше любопытство брало над ним верх.

И если быть честным перед самим собой, его присутствие здесь сегодня вечером частично объяснялось желанием узнать, сдавит ли ему по-прежнему грудь при виде Брины. Появится ли при виде ее комок в горле.

Но ничего такого не случилось.

Подняв напиток, он наблюдал за Бриной через край бокала. Склонившись влево, она оглядела волосы Карен Джонсон. Затем улыбнулась, чисто по-женски изогнув губы. Этот изгиб мучил его с 9-го по 12-й класс. Женственная загадочность полуоткрытых мягких губ, от которой у него сводило дыхание, а руки горели желанием прикоснуться к ней. Он вспомнил те времена в ее комнате или в его доме, или когда они сидели в старом «Reliant» его бабушки, и он так возбуждался, что задумывался над тем, что бы она сделала, если б узнала. Если бы он взял ее руку и позволил почувствовать, что она с ним делает. Она так заводила его, что глаза затуманивались от страсти, а он так ни разу и не зашел дальше поцелуя.

Томас прикончил свою выпивку, пока Джордж рассказывал еще одну шутку, в этот раз насчет женщин и рыб, и снова Томас был единственным, кто не засмеялся. Ему не нужно было бить себя в грудь или унижать кого-нибудь, чтобы чувствовать себя мужчиной. И хотя он был девственником до первого года учебы в колледже, он быстро наверстал упущенное, и мог честно заявить, что никогда не спал с женщиной, пахнущей как рыба. Смех над такой шуткой мог бы значить, что у него такие женщины были, и откровенно говоря, это заставило его задуматься над тем, каких женщин знал Джордж.

— Поговорим позже, — сказал он и пошел к бару. Некоторые люди могли подумать, что у него нет чувства юмора. Оно у него было, но взрослея, он служил мишенью для слишком многих унизительных шуток, чтобы смеяться над ними теперь.

Он заказал скотч с водой, развернулся и его взгляд упал на Брину, которая теперь стояла прямо перед ним. Ее макушка доходила до его губ, и он заглянул в серо-зеленые глаза, которые так хорошо помнил.

— Привет, Томас, — произнесла она.

Ее голос звучал по-другому, ниже и более женственный. Голос женщины, а не девушки.

— Привет, Брина.

— Ты один сегодня?

— Сегодня и весь уик-энд, — он подумывал прийти с женщиной. Его последняя девушка работала моделью в «Victoria’s Secret». Они по-прежнему были дружны, и возможно она пошла бы с ним, если бы он попросил.

— Слава богу, — выдохнула она с беззвучным смешком, — я думала, что буду единственной здесь без сопровождения.

— Джордж Ален тоже один.

— Если он не очень изменился, то меня это не удивляет, — она покачала головой. — Хорошо выглядишь, Томас. Я тебя сразу и не узнала.

Он же узнал ее в ту секунду, когда она вошла в комнату.

— Я изменился со времен школы.

— Я тоже, выросла на два дюйма.

У нее увеличился не только рост, и Томас намеренно не отводил глаз от ее лица, чтобы снова не пробежаться взглядом по ее телу. А именно это он и хотел сделать. Не то чтобы он снова чувствовал вожделение к ней, но ему все еще было любопытно. Из-за упоминания о росте и появившейся у нее премиленькой груди, он был вне себя от любопытства, и был совсем не прочь сорвать с нее платье и получше рассмотреть ее. Нахмурившись, он попытался думать о чем-то другом. Погода. Мировая политика. Кто выиграет кубок Стэнли в этом сезоне? Что угодно, но не думать о раздевании единственной женщины, разбившей его сердце.