Уильям Гибсон

СОЖЖЕНИЕ ХРОМ

Той ночью, когда мы сожгли Хром, стояла жара. Снаружи, на улицах и площадях, было светло как днем, вьющиеся вокруг неоновых ламп мотыльки бились насмерть об их горячие стекла. А на чердаке у Бобби царил полумрак, светился лишь экран монитора да зеленые и красные индикаторы на панели матричного симулятора. Каждый чип в симуляторе Бобби я чувствую сердцем: с виду это самый обыкновенный «Оно-Сендай VII», а попросту «Киберспейс-семерка», но я столько раз его переделывал, что вам пришлось бы порядочно попотеть, чтобы найти хоть каплю фабричной работы во всей этой груде кремния.

Мы сидели перед панелью симулятора и ждали, наблюдая, как в нижнем левом углу экрана таймер отсчитывает секунды.

— Давай, — выдохнул я, когда подошло время. Но Бобби был уже наготове, он весь подался вперед, чтобы резким движением ладони ввести русскую программу в паз. Он проделал это легко и изящно, с уверенностью мальчишки, загоняющего в игровой автомат монеты, который знает — победа будет за ним и бесплатная игра обеспечена.

В глазах закипела серебряная струя фосфенов и, словно трехмерная шахматная доска, в голове у меня стала разворачиваться матрица бесконечная и абсолютно прозрачная. Когда мы вошли в сеть, русская программа как будто слегка подпрыгнула. Если бы кто-то другой мог сейчас подключиться к этой части матрицы, он увидел бы, как из маленькой желтой пирамиды, представляющей наш компьютер, выкатился пенистый вал, сотканный из дрожащей тени. Программа была оружием-хамелеоном, она подстраивалась под локальные изменения цвета и тем самым прокладывала себе дорогу в любой встречающейся на ее пути среде.

— Поздравляю, — услышал я голос Бобби. — Только что мы стали служебным запросом по линии Ядерной Комиссии Восточного Побережья…

Если образно — мы, как пожарная машина с ревущей вовсю сиреной, неслись по волоконно-оптическим линиям-магистралям, пронизывающим кибернетическое пространство; а по сути — для нас, вошедших в компьютерную матрицу, открывался прямой путь к базе данных Хром. Я еще не мог разглядеть самой этой базы, но уже чувствовал, как замерли в ожидании стены, которые ее окружали. Стены из тени. Стены из льда.

Хром: кукольное лицо ребенка, гладкое, словно отлитое из стали, и глаза, которым место разве что на дне глубоководной Атлантической впадины, — серые холодные глаза, посаженные будто под страшным давлением.

Поговаривали, что всякому, кто перебегал ей дорогу, она в лучших средневековых традициях готовила смертельный отвар — отведавший его умирал не сразу, а лишь годы и годы спустя. Вообще, о Хром много чего болтали, и во всех этих рассказах приятного было мало.

Поэтому я погнал ее из сознания вон и представил перед собой Рикки.

Рикки, склонившуюся в луче дымного солнечного света, искаженного сеткой из стали и стекла, в выгоревшей защитной куртке военного образца, в розовых прозрачных сандалиях. Представил, как она изгибает обнаженную спину, когда роется в своей спортивной сумке из нейлона. Вот она поднимает глаза, и белокурый локон, падая, щекочет ей нос. Улыбаясь, она застегивает на пуговицы старую рубашку Бобби — землистый выцветший хлопок, едва прикрывающий ее грудь.

Она улыбается.

— Сукин сын, — пробормотал Бобби. — Мы только что сообщили Хром, что мы — ревизоры Службы Налоговой Инспекции, и выдали ей три повестки из Верховного Суда… Пускай подотрется, Джек…

«Прощай, Рикки. Быть может, больше мы никогда не увидимся».

И темнота, одна темнота в ледяной крепости Хром.

* * *

Он был ковбоем, мой Бобби, ковбоем, оседлавшим компьютер. Он не мыслил свою жизнь без игры, той опасной игры со льдом, которым Электронная Защита Против Вторжения укрывает источники информации. Матрица по сути абстрактное представление взаимоотношений различных информационных систем.

Для законного программиста, когда он подключается к сектору своего хозяина, информация корпорации представляется в виде сверкающих геометрических построений, которые его окружают.

Башни ее и поля, разбросанные в бесцветном псевдопространстве симуляционной матрицы — всего лишь электронная видимость, облегчающая процесс управления и обмен огромными объемами данных. Законным программистам дела нет до тех стен из льда, позади которых они работают, стен тьмы, которые скрывают их операции от других — артистов индустриального шпионажа и деловых ребят вроде Бобби Квинна.

Бобби был ковбоем. Он был хакером, вором-взломщиком, потрошившим разветвленную электронную нервную систему человечества. Он присваивал информацию и кредиты в переполненной матрице, монохромном псевдопространстве, где, как редкие звезды во тьме, светились плотные сгустки данных, мерцали галактики корпораций и отсвечивали холодным блеском спирали военных систем.

Бобби был одним из тех потерявшихся во времени лиц, которых всегда застанешь за выпивкой в «Джентльмене-Неудачнике», популярном в городе баре, пристанище для электронных ковбоев, дельцов и прочих ребят, хоть каким-то боком связанных с кибернетикой.

Мы были партнерами.

Бобби Квинн и Автомат-Джек. Бобби — вечно в темных очках, худощавый, бледный красавчик, и Джек — зловещего вида парень, да еще в придачу и с нейроэлектрической рукой. Бобби — обеспечивает программу, Джек — «железо».

Бобби шлепает по консоли пульта, Джек устраивает все эти маленькие штучки, без которых не обскачешь других. Так или почти так услышали бы вы все это от зрителей в «Джентльмене-Неудачнике», если бы вам случилось туда заглянуть в ту пору, когда Бобби и не думал о Хром. Они бы не преминули добавить, что Бобби уже не тот, темпы падают и найдется кое-кто из ребят, за которыми ему не угнаться. Ему было уже двадцать восемь — для электронного ковбоя это почти что старость.

В своем деле мы были мастерами. Но почему-то по-настоящему большая удача — та, которая приходит лишь раз, — обходила нас стороной. Я знал, куда сунуться, чтобы достать нужное оборудование, и Бобби всегда был в ударе. Он мог сидеть, откинувшись, перед пультом — белая бархатная полоска пересекает лоб — и, пробивая себе дорогу сквозь самый крутейший лед, какой только бывает в бизнесе, выстреливать клавишами быстрее, чем мог уследить глаз. Но чтобы такое случилось, должно было произойти нечто, что только одно и могло заставить его выложиться на полную. А такое бывало не часто.

По совести говоря, мы с Бобби — ребята неприхотливые. Уплаченная вовремя рента, чистая рубашка на теле — большего мы от жизни не требовали. А что до высоких материй, то нам до них дела не было.

Лично для Бобби единственной в жизни картой, к которой он относился всерьез, — была очередная любовь. Впрочем, на эту тему мы с ним не разговаривали никогда. И тем летом, когда наши дела, похоже, пошли на спад, он все чаще и чаще стал засиживаться в «Джентльмене-Неудачнике». Он мог часами сидеть за столиком неподалеку от раскрытых дверей и следить за проходящими толпами. И так из вечера в вечер, когда вокруг неоновых ламп кружатся безумные мотыльки, а воздух пропитан запахами духов и жратвы из уличных забегаловок. Его скрытые за очками глаза вглядывались в лица прохожих, и, когда появилась Рикки, он уже нисколько не сомневался, что она и была той единственной верной картой, которую он так ждал.

* * *

В тот раз я решил смотаться в Нью-Йорк, чтобы проверить рынок, и заодно присмотреть чего-нибудь «горяченького» из программного обеспечения.

В лавке Финна, в окне, над пейзажем из дохлых мух, укутанных в шубки из пыли, светилась попорченная реклама «Метро Голографикс». Внутри было по пояс всякого хлама. Кучи его волнами взбирались на стены, и сами стены были едва видны за сваленной в беспорядке рухлядью и низко провисшими полками, заставленными старыми изорванными журналами и пожелтевшими от времени годовыми комплектами «Нэшнл Джиогрэфик».

— Тебе нужна пушка, — с ходу заявил Финн. Более всего он напоминал человека, на котором отрабатывали программу по искусственному замещению генов, чтобы вывести породу людей, приспособленных для рытья нор высокоскоростным способом. — Тебе повезло. Я как раз получил новенький «Смит и Вессон». Тактический образец, калибр — четыре и восемь. Под дулом у него закреплен ксеноновый излучатель, батарейки в прикладе, позволяет ночью, когда ни черта не видно, за пятьдесят шагов от тебя создать круг двенадцати дюймов, в котором светло, как днем. Источник света так узок, что его почти невозможно засечь. Это вроде, как колдуну ввязаться в ночную драку.

Я позволил своей руке с лязгом опуститься на стол и принялся выстукивать дробь. Скрытые сервомоторы загудели, как рой москитов. Я знал, что Финн терпеть не может этой моей музыки.

— Ты соберешься ее когда-нибудь починить? — Обгрызенной шариковой ручкой он потыркал в мою дюралевую клешню. — Может, придумаешь себе чего-нибудь потише?

— Мне не нужно никаких пушек, Финн, — я продолжал испытывать его слух, как будто не расслышал вопроса.

— Ладно, — вздохнул он, — как хочешь.

Я перестал барабанить.

— Имеется одна вещь для тебя. Но что это — хоть убей, не знаю. — Он сделал несчастный вид. — Я получил ее на прошлой неделе от малышей из Джерси, которые орудуют при мостах и тоннелях.

— Значит, взял неизвестно что? Как это тебя угораздило? А, Финн?

— А я жопой чувствую.

Он передал мне прозрачный почтовый пакет с чем-то похожим на кассету для магнитофона, насколько можно было увидеть сквозь рифленую пузырчатую оболочку.

— Еще был паспорт, — сказал Финн, — и кредитные карточки с часами.

Ну, и это.

— Я так понимаю, что ты приобрел содержимое чьих-то карманов.

Он кивнул.

— Паспорт был бельгийский. Подделка, я его сжег. А с часами полный порядок. Фирма Порше, часики — первый сорт.

Ясно — это была какая-то разновидность военной программы вторжения.

Вынутая из пакета, она походила на магазин к винтовке ближнего боя с покрытием из непрозрачного пластика. По углам и краям металл вытерся и светился — похоже, за последнее время кому-то частенько приходилось ей пользоваться.

— Я сделаю тебе на ней скидку, Джек. Как постоянному покупателю.

Я улыбнулся. Получить скидку у Финна — все равно, что упросить Господа Бога отменить закон всемирного тяготения на то время, пока тебе нужно переть тяжеленный ручной багаж на десяток секций через залы аэропорта.

— Похоже на что-то русское, — заметил я равнодушно. — Скорее всего, аварийное управление канализацией для какого-нибудь Ленинградского пригорода. Как раз для меня.

— Сдается мне, — сказал Финн, — ты такой же умный, как мои старые башмаки, и мозгов у тебя не больше, чем у тех сосунков из Джерси. А ты думал, я продаю тебе ключи от Кремля? Сам с ней разбирайся. Мое дело продать.

И я купил.

* * *

Словно души, оторванные от тел, мы сворачиваем в ледяной замок Хром.

Мы летим, не сбавляя скорости. Ощущение такое, будто мчишься на волне программы вторжения и, зависая над водоворотами перестраивающихся глитч-систем, пытаешься удерживаться на гребне. Кто мы сейчас? Разумные пятна масла, скользящие в беспросветности льда.

Где-то в тесноте чердака, под потолком из стекла и стали, далеко-далеко от нас остались наши тела. И времени, чтобы успеть проскочить, остается меньше и меньше.

Мы сломали ее ворота. Блеф с повестками из суда и маскировка под налоговую инспекцию сделали свое дело. Но Хром есть Хром. И наиболее прочный лед, который входит в ее средства защиты, именно для того и служит, чтобы расплевываться со всякими казенными штучками, вроде повесток, предписаний и ордеров. Когда мы сломали первый пояс защиты, вся база ее данных исчезла под основными слоями льда. Стены льда, разрастаясь перед глазами, превращались в многомильные коридоры, в лабиринты, полные тени. Пять ее контрольных систем выдали сигналы «Мэйдэй» нескольким адвокатским конторам. Поздно. Вирус, проникнув внутрь, уже принялся перестраивать структуры ледовой защиты. Глитч-системы глушат сигналы тревоги, а тем временем множащиеся субпрограммы выискивают любую щель, которую не успел затянуть лед.

Русская программа извлекает из незащищенных данных номер телефона в Токио, вычислив его по частоте разговоров, средней их продолжительности, и скорости, с которой Хром отвечала на эти вызовы.

— О'кэй, — говорит Бобби. — Теперь мы прокатимся на звоночке от этого ее дружка из Японии. Кажется, то, что нам нужно.

Вперед! Погоняй, ковбой!

* * *

Бобби читал свое будущее по женщинам. Они были, как знаки судьбы, предсказывающие перемену погоды. Он мог ночами просиживать в «Джентльмене-Неудачнике», ожидая, когда кончится невезение, и судьба, как карту в игре, подарит ему новую встречу.

Как-то вечером я допоздна заработался на своем чердаке, «распутывая» один чип. Рука моя была снята, и манипулятор небольшого размера был вставлен прямо в сустав.

Бобби пришел с подружкой, которую я прежде не видел. Мне обычно бывает не по себе, если кто-нибудь незнакомый застает меня работающим вот так — со всеми этими проводами, зажатыми в штифтах из графита, что торчат из моей культи. Она сразу же подошла ко мне и взглянула на увеличенное изображение на экране. Потом увидела манипулятор, двигающийся под вакуумным покрытием. Она ничего не сказала, стояла и просто смотрела. И уже от одного этого мне сделалось хорошо.

— Знакомься, Рикки. Автомат-Джек, мой коллега.

Он рассмеялся и обнял Рикки за талию, и что-то в его тоне дало понять, что ночевать мне придется в загаженном номере отеля.

— Привет, — сказала она. Высокая, ей не было и двадцати, она выглядела что надо. В меру веснушчатый носик, глаза, по цвету напоминающие янтарь, но с темным, кофейным отливом. Узкие черные джинсы, закатанные по щиколотку, и простенький поясок из пластика в тон ее розоватым сандалиям.

До сих пор ночами, когда не идет сон, она стоит перед моими глазами.

Я вижу ее где-то там, за руинами городов, за дымами, и видение это подобно живой картинке, прилипшей к изнанке глаз. В светлом платье, которое едва прикрывает колени, — она была в нем в тот раз, когда мы остались вдвоем.

Длинные стройные ноги. Каштановые волосы вперемешку с белыми прядями взметнулись, будто в порыве ветра, прилетевшего неизвестно откуда. Они оплетают ее лицо, и после я вижу, как она машет мне на прощанье рукой.

Бобби устроил целое представление, пока копался в стопке магнитофонных кассет.

— Уже ухожу, ковбой, — сказал я, отсоединяя манипулятор. Она внимательно за мной наблюдала, пока я вновь надевал руку.

— А всякие мелочи ты умеешь чинить? — спросила она вдруг.

— О! Для вас — что угодно. Автомат-Джек все может. — И для пущего авторитета я прищелкнул дюралюминиевыми пальцами.

Она отстегнула от пояса миниатюрную симстим-деку и показала на крышку кассеты, у которой был сломан шарнир.

— Никаких проблем, — сказал я. — Завтра будет готово.

«О-хо-хо, — подумал я про себя. Сон уже вовсю тянул меня с шестого этажа вниз. — Интересно, и надолго ли хватит Бобби с таким лакомым кусочком, как этот? Если дело пойдет на лад, то, считай, что уже сейчас, в любую из ближайших ночей, мы могли бы прикоснуться к богатству.»

На улице я усмехнулся, зевнул и остановил рукой подвернувшееся такси.

* * *

Твердыня Хром растворяется. Завесы из ледяных теней мерцают и исчезают, пожираемые глитч-системами, разворачивающимися из русской программы. Глитч-системы охватывают все, что лежит в стороне от направления нашего основного логического удара и заражают структуру льда.

Для компьютеров они, словно вирус, саморазмножающийся и прожорливый. Они постоянно меняются, каждая в лад со всеми, подчиняя и поглощая защиту Хром.

Обезвредили мы ее, или где-то уже прозвенел тревожный звоночек и помигивают красные огоньки? И Хром — знает ли об этом она?

* * *

Рикки-Дикарка — так прозвал ее Бобби. Уже в первые недели их встреч ей, должно быть, казалось, что теперь она обладает всем. Бестолковая сцена жизни развернулась перед ней целиком, четко, резко и ясно высвеченная неоновыми огнями. На ней она была новичком, но уже считала своими все эти бесконечные мили прилавков, суету площадей, клубы и магазины. А еще у нее был Бобби, который мог рассказать дикарке обо всех хитроумных проволочках, на которых держится изнанка вещей. Про всех актеров на сцене, назвать их имена и спектакли, в которых они играют. Он дал ей почувствовать, что она среди них не чужая.

— Что у тебя с рукой? — спросила она как-то вечером, когда мы, Бобби, я и она, сидели и выпивали за маленьким столиком в Джентльмене-Неудачнике.

— Дельтапланеризм, — сказал я. Потом добавил:

— Случайность.

— Дельтапланеризм над пшеничным полем, — вмешался Бобби, — неподалеку от одного городка, который называется Киев. Всего-то делов — наш Джек висел там в темноте под дельтапланом «Ночное крыло», да еще запихал между ног пятьдесят килограммов радарной аппаратуры. И какая-то русская жопа отрезала ему лазером руку. Случайность.

Не помню уж как я переменил тему, но все-таки мне это удалось.

Я каждый раз себя убеждал, что Рикки не сама ко мне напросилась, а во всем виноват Бобби. Я знал его довольно давно, еще с конца войны. И, конечно, мне было известно, что женщины для него лишь точки отсчета в игре, которая называлась: Бобби Квинн против судьбы, времени и темноты городов. И Рикки ему подвернулась как раз кстати. Ему позарез нужна была какая-то цель, чтобы прийти в себя. Потому-то он ее и вознес, как символ всего, что желал и не мог получить, всего, что имел и не мог удержать в руках.

Мне не нравилось слушать его болтовню о том, как сильно он ее любит, а от того, что он сам во все это верил, становилось еще противней. Он был хозяином своего прошлого со всеми его стремительными падениями и такими же стремительными подъемами. И все, что случилось сейчас, я видел, по крайней мере, дюжину раз. На его солнцезащитных очках вполне можно было бы написать большими печатными буквами слово «Очередная», и оно бы читалось всегда, когда мимо столика в «Джентльмене-Неудачнике» проплывало новое смазливое личико.

Я знал, что он с ними делал. У него они становились эмблемами, печатями на карте его деловой жизни. Они были навигационными маяками, на которые он шагал сквозь разливы неона и баров. А что же, как не они, могло им двигать еще? Деньги он не любил ни внешне, ни, тем более, внутренне.

Они были слишком тусклы, чтобы следовать на их свет. Власть над людьми? Он не терпел ответственности, на которую такая власть обрекает. И хотя у него и была какая-то изначальная гордость за свое мастерство, ее никогда не хватало, чтобы удерживать себя в боевом режиме.

Потому он и остановился на женщинах.

Когда появилась Рикки, потребность в новом знакомстве достигла последней черты. Он все чаще бывал понурым, а неуловимые денежки лукаво нашептывали на ушко, что игра для него потеряна. Так что большая удача была ему просто необходима, и, чем скорее, тем лучше. О какой-то другой жизни он просто понятия не имел, его внутренние часы были поставлены на время ковбоев-компьютерщиков и откалиброваны на риск и адреналин. И еще на блаженство утреннего покоя, которое приходит, когда каждый твой ход верен, и сладкий пирог чьего-нибудь чужого кредита перекочевывает на твой собственный счет.

Но чем дольше он находился с ней, тем более убеждался, что дело зашло слишком уж далеко, и пора собирать пожитки и убираться прочь. Потому что Рикки была совсем не такой, как другие, — в ней чувствовалось какая-то высота, какие-то непостижимые дали. И все-таки — я это сердцем чувствовал, и сердце кричало Бобби — она была здесь, рядом, живая, совершенно реальная. Просто человек — с обыкновенным человеческим голодом, податливая, зевающая от скуки, красивая, возбужденная, словом, такая, как все.

Однажды днем он ушел, это было за неделю до того, как я уехал в Нью-Йорк, чтобы увидеться с Финном. Мы с Рикки остались на чердаке одни.

Собиралась гроза. Половина неба была скрыта от глаз куполом соседнего дома, который так и не успели достроить. Все остальное затянули черно-синие тучи. Когда она прикоснулась ко мне, я стоял у стола и смотрел на небо, одуревший от полдневной жары и влаги, переполнявшей воздух. Она притронулась к моему плечу в том месте, где розовел небольшой затянувшийся шрам, выглядывающий из-под протеза. Все, кто когда-нибудь касался этого места, вели руку вверх по плечу.

Рикки поступила иначе. Ее узкие, покрытые черным лаком ногти были ровными и продолговатыми. Лак был немногим темнее, чем слой углеродного пластика, который покрывал мою руку. Ее рука продолжала двигаться по моей, ногти черного цвета скользили вниз по сварному шву. Ниже, ниже, до локтевого сочленения из черного анодированного металла и далее, пока не достигли кисти. Рука ее была маленькой, как у ребенка, пальцы накрыли мои, а ладошка легла на просверленный дюралюминий.

Ее другая ладонь, взметнувшись, задела прокладки обратной связи, а потом весь полдень лил долгий дождь, капли ударяли по стали и перепачканному сажей стеклу над постелью Бобби.

* * *

Стены льда уносятся прочь, словно бабочки, сотканные из тени, летящие быстрее, чем звук. А за ними — иллюзия матрицы в пространстве, которое не имеет границ. Что-то подобное видишь, когда перед тобой на экране мелькают контуры проектируемого здания. Только проект прокручивается от конца к началу, и у здания вместо стен — разорванные крылья.

Я все время напоминаю себе, что место, где мы находимся, и бездны, которые его окружают, — иллюзия и не более. Что на самом деле мы не «внутри» компьютера Хром, а всего лишь подключены к нему через интерфейс, в то время как матричный симулятор на чердаке у Бобби поддерживает эту иллюзию… Появляется ядро данных, беззащитное, открытое для атаки… Это уже по ту сторону льда, матрицы подобного вида я еще никогда не видел, хотя пятнадцать миллионов законных операторов Хром видят ее ежедневно и принимают как само собой разумеющееся.

Мы в башне ядра ее данных, вокруг, подобно огням несущихся по вертикали товарняков, мелькают разноцветные ленты — цветовые коды для допуска. Яркие главенствующие цвета, слишком яркие в этой призрачной пустоте, пересекаются бесчисленными горизонталями, окрашенными, словно стены в детской, в розовое и голубое.

Но остается еще что-то спрятанное за тенью льда в самом центре слепящего фейерверка: сердце всей этой недешево обходящейся для нее тьмы, самое сердце Хром…

* * *

Было уже далеко за полдень, когда я вернулся из своей нью-йоркской экспедиции за покупками. Солнце скрывалось за облаками, а на мониторе Бобби светилась структура льда — двумерное изображение чьей-то электронной защиты. Неоновые линии переплетались подобно коврику для молитв, расписанному в декоративном стиле. Я выключил пульт, и экран стал совершенно темным.

Весь мой рабочий стол был завален вещами Рикки. Косметика и одежда, засунутая в пакеты из нейлона, по соседству лежала пара ярко-красных ковбойских сапог, магнитофонные кассеты, глянцевые японские журналы с рассказами о звездах симстима. Я свалил все это под столик и, когда отцепил руку, вспомнил, что программа, которую я купил у Финна, осталась в правом кармане куртки. Мне пришлось повозиться, вытаскивая ее левой рукой и затем вставляя между прокладок в зажимы ювелирных тисочков.

Уолдо походил на старый проигрыватель, на каких когда-то прокручивали записи на пластинках, а тисочки были прикрыты прозрачным пылезащитным колпаком. Сам манипулятор, чуть больше сантиметра в длину, перемещался на том, что раньше было на таких проигрывателях тонармом. На него я даже не посмотрел, когда прикреплял провода к культе. Я вглядывался в окуляр микроскопа, там в черно-белом цвете виднелась моя рука при сорокакратном увеличении.

Я проверил набор инструментов и взял лазер. Он показался мне немного тяжеловат. Тогда я подстроил сенсорный регулятор массы до четверти килограмма на грамм и принялся за работу. При сорокакратном увеличении сторона программной кассеты была похожа на грузовик.

На то, чтобы «расколоть» программу, у меня ушло восемь часов. Три часа — на работу с уолдо, возню с лазером и четыре зажима. Еще два часа на телефонный разговор с Колорадо, и три — на перезапись словарного диска, способного перевести на английский технический русский восьмилетней давности.

Наконец, числовые ряды и буквы славянского алфавита замелькали передо мной на экране, где-то на половине пути превращаясь в английский текст.

Виднелось множество пропусков, там, где купленная у своего человека из Колорадо программа натыкалась при переводе на специальные военные термины.

Но какое-то представление о том, что я купил у Финна, мне все-таки получить удалось.

Я почувствовал себя кем-то вроде уличного хулигана, который пошел покупать пружинный нож, а вернулся домой с портативной нейтронной бомбой.

«Опять наебали, — подумал я. — На кой черт в уличной драке нужна нейтронная бомба?» Эта штука под пылезащитным кожухом была явно не для такой игры, как моя. Я даже представить не мог, куда бы ее спихнуть, и где найти покупателя. По-видимому, для кого-то это не составляло проблемы, но этот кто-то, ходивший с часами Порше и фальшивым бельгийским паспортом, отсутствовал по причине смерти. Сам же я подобного рода деятельностью заниматься не собирался. Да уж, действительно, у бедняги, которого замочили на окраине приятели Финна, были довольно необычные связи.

Программа, зажатая в моих ювелирных тисочках, оказалась не просто программой. Это был русский военный ледоруб, компьютерный вирус-убийца.

Бобби вернулся один, когда наступило утро. Я спал, сжимая в горсти пакетик приготовленных сэндвичей.

— Будешь? — спросил я его и вытащил из пакета сэндвич. Я еще не проснулся по-настоящему. Мне снилась моя программа, волны ее изголодавшихся глитч-систем и подпрограммы-хамелеоны. Во сне она представлялась каким-то невиданным зверем, бесформенным, снующим по всем направлениям.

Подходя к пульту, он отбросил попавшийся под ноги мешок и нажал функциональную клавишу. На экране засветился тот самый хитроумный узор, что я видел перед тем накануне. Прогоняя остатки сна, я протер глаза левой рукой, потому что правая на такую вещь была давно уже не способна. Когда я засыпал, то все пытался решить, стоит ли ему рассказывать о программе.

Может, имеет смысл попытаться ее продать, оставить себе все деньги, а после уговорить Рикки и махнуть с ней куда подальше.

— Чье это? — спросил я.

— Хром, — Бобби стоял перед экраном в черном хлопчатобумажном трико и старой кожаной куртке, наброшенной на плечи, как плащ. Уже который день он не брился, и лицо его казалось еще более осунувшимся, чем всегда.

Руку свело от судороги и она начала пощелкивать — по углеродным прокладкам через мою нейроэлектронику страх передался и ей. Сэндвичи вывалились из руки, и по давно не метенному деревянному полу рассыпались пожухлые листики брюссельской капусты и подсохшие ломти промасленного ярко-желтого сыра.

— Ты, точно, свихнулся.

— Нет, — сказал Бобби. — Думаешь она нас выследила? Ничего подобного.

Мы были бы уже трупами. Я подключился к ней через арендную систему в Момбасе с тройной слепой защитой и через алжирский спутник связи. Она, конечно, узнала, что кто-то пробовал подсмотреть, но так и не догадалась, кто.

Если бы Хром удалось отыскать подход, который сделал Бобби к ее льду, мы бы, наверняка, считались уже мертвецами. В этом Бобби был прав. И она уничтожила бы меня еще на пути из Нью-Йорка.

— Но почему непременно она, Бобби? Приведи хотя бы один здравый довод…

Хром. Я видел ее не более дюжины раз в «Джентльмене-Неудачнике».

Может быть она просто наведывалась в трущобы. Или же проверяла, как обстоят дела в человеческом обществе, к которому ее тянуло по старой привычке. Маленькое приторное лицо, похожее по очертаниям на сердце, с парой глаз, злее которых вам вряд ли где доводилось встречать. На вид ей было не больше четырнадцати, и никто не помнил, чтобы она когда-нибудь выглядела по-другому. Такой она сделалась в результате нарушения обмена веществ от усиленного накачивания себя сыворотками и гормонами. Подобной уродины улица еще не рождала, но она больше не принадлежала улице. Хром водила дела с Мальчиками, и в их местной Банде пользовалась сильным влиянием. Ходили слухи, что начинала она, как поставщик, в те времена, когда искусственные гипофизные гормоны были еще под запретом. Но с торговлей гормонами она давно уже завязала. Сейчас ей принадлежал Дом Голубых Огней.

— Ты законченный идиот, Квинн. Хоть что-нибудь ты можешь сказать, чтобы оправдать это? — Я показал на экран. — Кончай с этим, ты понял?

Немедленно, прямо сейчас…

— Я слышал, как в «Неудачнике» трепались Черный Майрон и Корова Джейн, — он передернул плечами, сбрасывая кожаную куртку. — Джейн послеживает за всеми секс-линиями. Она говорит, что знает куда уходят настоящие денежки. Так вот, она поспорила с Майроном, что у Хром контрольный пакет в Голубых Огнях. И она — не просто очередная подставка Мальчиков.

— «Мальчиков», вот именно, Бобби, — сказал я. — Или как они там еще себя называют. Хоть это ты можешь понять? Или ты забыл, что мы не вмешиваемся в их дела? Только поэтому мы еще ползаем по земле.

— Поэтому мы с тобой бедняки, коллега, — он откинулся перед пультом на вращающемся стуле и, расстегнув трико, почесал свою бледную костлявую грудь. — Но, кажется, осталось не долго.

— Кажется, что коллегами мы с тобой тоже уже никогда не будем.

На это он усмехнулся. Усмешка его была, действительно, как у психа, звериная и какая-то вымученная. В этот момент я понял, что ему и вправду насрать на смерть.

— Послушай, — сказал я, — у меня еще остались кое-какие деньги, ты же знаешь. Взял бы ты их себе да смотался на метро до Майами. А там перехватишь вагон до бухты Монтего. Тебе нужен отдых, приятель. Тебе обязательно надо набраться сил.

— Мои силы, Джек, — сказал он, набирая что-то на клавиатуре, — еще никогда не были такими собранными, как сейчас.

Неоновый молитвенный коврик на экране задрожал и стал оживать, когда включилась анимационная программа. Структурные линии льда переплетались с завораживающей частотой, словно живая мандала. Бобби продолжал ввод команд, и движение сделалось медленнее. Стала очерчиваться некоторая определенная структура, уже не такая сложная, как была, и вскоре она распалась на две отдельных фигуры, изображения которых появлялись и исчезали, попеременно чередуясь друг с другом. Работа была проделана на отлично, я не думал, что он еще на такое способен.

— Минуту! — воскликнул он. — Вон там, видишь? Подожди-ка. Вон там. И еще там. И там. Легко ошибиться. Вот оно. Подключение через каждые час и двадцать минут с помощью сжатой передачи на их спутник связи. Мы могли бы жить целый год на том, что она выплачивает им раз в неделю по отрицательным процентным ставкам.

— Чей спутник?

— Цюрих. Ее банкиры. Там у нее банковский счет, Джек. Вот куда стекаются денежки. Корова Джейн была права.

Я просто стоял, не двигаясь. Даже рука примолкла.

— Ну, и как ты провел время в Нью-Йорке, коллега? Что-нибудь удалось достать? Что-нибудь такое, чем мне прорубить лед? Неважно что, все бы сгодилось.

Я, не отрываясь смотрел в глаза Бобби, заставляя себя не оглядываться в сторону Уолдо и ювелирных тисочков. Русская программа все еще оставалась там, прикрытая пылезащитным кожухом.

Случайные карты, повелители судьбы.

— А где Рикки? — Я подошел к пульту и сделал вид, что изучаю чередующиеся на экране структуры.

— Где-то с приятелями, — Бобби пожал плечами. — Дети, все они помешаны на симстиме. — Он задумчиво улыбнулся. — Дружище, я собираюсь это сделать ради нее.

— Мне надо хорошенько надо всем этим подумать, Бобби. Но, если хочешь, чтобы я вернулся, держи руки подальше от клавишей.

— Я делаю это для нее, — повторил он, когда я закрывал за собой дверь. — Ты это знаешь.

* * *

И сразу же вниз, вниз — программа, словно сорвавшаяся с горы лавина, продирается сквозь лабиринт, обнесенный стенами тени, несется в серых кафедральных пространствах между ярко освещенными башнями. Скорость просто безумная.

Черный лед. Не надо об этом думать. Черный лед.

Каких только легендарных историй неуслышишь в «Джентльмене-Неудачнике». И рассказы про Черный лед — тоже из их числа.

Это лед, созданный убивать. Он действует незаконно, ну а кто из нас может сказать про себя другое? По сути, это какая-то новая система оружия, основанного на принципе нейронной обратной связи, с которым ты вступаешь в контакт всего только раз, но и этого раза хватает. Что-то вроде страшного заклинания, которое разъедает твой мозг изнутри. Словно приступ эпилепсии, который все длится и длится, пока от тебя не остается уже совсем ничего…

И вот мы ныряем туда, где скрыто самое главное, — то, на чем держится замок теней Хром.

Я пытаюсь владеть собой, когда внезапно перехватывает дыхание и по телу разливается слабость, — я чувствую, что нахожусь на грани нервного срыва. Это все страх — страх ожидания того ледяного заклятия, которое ждет нас где-то внизу, во тьме.

* * *

Я ушел и принялся разыскивать Рикки. Она сидела в кафе с пареньком, носившим глаза от Сендай. Полузажившие линии швов веером расходились от его опухших глазных впадин. На столике перед ней лежала раскрытая, отсвечивающая глянцем брошюра, и оттуда с дюжины фотографий смотрела улыбающаяся Тэлли Ишэм — Девушка-с-Глазами-Иконами-от-Самого-Цейсса.

Ее портативная симстим-дека тоже валялась среди той кучи вещей, которую я прошлым вечером отправил к себе под стол, та же самая, что я починил на следующий день после нашей первой с ней встречи. Целые часы проводила она, развлекаясь с этой игрушкой. Контактный обруч охватывал ее лоб, словно серая пластиковая тиара. От Тэлли Ишэм Рикки была без ума, и, коронованная контактным обручем, она витала где-то там, в вышине, на крыльях записей переживаний величайшей звезды симстима. Симулированный стимул — симстим: весь мир, во всем его блеске, — глазами и чувствами Тэлли Ишэм. Тэлли участвует в гонках на своем черном Фоккер-экраноплане над вершинами холмов Аризоны. Тэлли на подводной прогулке в заповедных владениях острова Трук. Тэлли на приемах с мультимиллионерами на частных Греческих островках — дух захватывает от одного вида этих белых маленьких бухточек, омытых на рассвете зарей.

Она и вправду во многом напоминала Тэлли. Такой же оттенок кожи, одинаковый разлет скул. А вот рот у Рикки, пожалуй, привлекал даже больше.

Непонятно чем — дерзостью своей, что ли. Да Рикки и сама не хотела быть копией Тэлли Ишэм, она просто мечтала заполучить эту работу. Она была на этом повернута — сделаться звездою симстима. Бобби, по обыкновению отшутившись, просто отбросил такую идею прочь. С ней же мы обсуждали это дело серьезно. — Как бы я смотрелась с такой вот парочкой? — спрашивала она меня, держа в руках фотопортрет Тэлли Ишэм размером во всю страницу.

Голубые глаза Цейсс Икон находились точно на уровне с ее янтарно-коричневыми. Она уже дважды переделывала свои роговицы, но заветного индекса 20–20 по-прежнему достичь не могла. Поэтому ей так хотелось приобрести Иконы от Цейсса. Марку звезд. Стоимости безумной.

— Как всегда, пялилась у витрин на глаза? — спросил я, подсев к их столику.

— Тигр раздобыл себе кое-что, — сказала она. Я подумал, что выглядит она что-то уж очень устало.

Тигр, видно, так обалдел от своих Сендай, что просто сиял от улыбки.

Однако я сомневался, стоило ли ему вообще улыбаться. Он старался придать себе вид вполне респектабельного человека, который, наверное, бывает после этак седьмого похода в хирургический кабинет. Обычно, такие, как он, проводят остаток жизни, гоняясь вслед за толпой за очередным баловнем моды, популярным в последнем сезоне. Они довольны средненькой копией, об оригинальности здесь говорить не приходиться.

— Сендай, не так ли? — я ему улыбнулся.

Он ответил кивком. Я видел, как он пытается изобразить у себя на лице взгляд, соответствующий по его представлениям профессиональному взгляду звезды симстима. Он, должно быть, воображал, что все, на что он не посмотрит, мгновенно передается на запись. Я заметил, что его взгляд что-то уж слишком долго задерживается на моей руке.

— В провинции им цены не будет, вот только заживут мышцы, — сказал Тигр. Я видел, как неуверенно он потянулся за своим двойным эспрессо.

Глаза Сендай всюду славятся дефектами глубины восприятия и накладками по части гарантий, не говоря уже про все остальное.

— Тигр завтра уезжает в Голливуд.

— А оттуда прямиком в Чиба-сити, верно? — я ему опять улыбнулся. На этот раз он улыбаться не стал.

— Получил предложение, Тигр? Должно быть, познакомился с кем-нибудь из агентов?

— Пока еще только присматриваю, — негромко ответил Тигр. После этого он встал и ушел, на ходу бросив быстрое до свидания Рикки. На меня он даже не посмотрел.

— Зрительные нервы у этого паренька скорее всего начнут выходить из строя месяцев через шесть. Ты знаешь про это, Рикки? Эти Сендай почти всюду запрещены — в Англии, в Дании… Свои нервы ничем не заменишь.

— Эй, Джек, может обойдемся без лекций? — Она стащила одну из моих французских булочек, которые я заказал перед этим, и сидела, посасывая ее островерхий край.

— Малыш, а ведь я считал, что могу быть твоим советчиком.

— Можешь-можешь. А что касается Тигра, он и вправду сейчас не слишком быстр на глаза, зато о Сендай знают все. Просто других он себе пока не может позволить. Пойми ты — это его попытка выкарабкаться. Если он получит работу, то найдет, чем их заменить.

— Этими? — я постучал пальцами по брошюре с рекламой Цейсса. — Каких они стоят денег, Рикки? Впрочем, разве тебя убедишь? Тебе же нравятся всякие рискованные затеи.

Она кивнула.

— Я очень хочу такие.

— Если ты идешь к Бобби, скажи ему, чтобы он сидел тихо, пока не услышит вестей от меня.

— Хорошо. Это что, бизнес?

— Бизнес, — сказал я. Хотя это было обыкновенное сумасшествие.

Я допил кофе, она прикончила обе моих французских булочки. После этого я проводил ее до квартиры Бобби. А потом сделал пятнадцать телефонных звонков, меняя после каждого таксофоны.

Бизнес. Это куда страшнее, чем сумасшествие.

На то, чтобы подготовить сожжение, у нас ушло шесть недель. И все эти шесть недель Бобби не уставал повторять, как сильно он ее любит.

Приходилось выкладываться в работе, чтобы как-то с этим справляться.

В основном я проводил время на телефонах. Из тех первых пятнадцати звонков, с которых я начинал прощупывать почву, в свою очередь каждый породил еще не меньше пятнадцати. Я искал определенную службу, которая, как мы с Бобби считали, должна, во-первых, быть неотделима от мировой экономики в целом. И, второе, чтобы она обслуживала не более пяти клиентов одновременно. То есть, служба должна быть из тех, которые предпочитают держаться в тени.

Одним словом, мы занимались поисками перекупщика краденого с крепко налаженными контактами по всему миру. Чтобы это была не просто отмывка денег, а полное перераспределение многомиллиардодолларового банкового капитала, причем об этом не должен был догадываться никто.

Все мои звонки оказались пустой тратой времени, и вот тут-то опять подвернулся Финн, который и подсказал мне путь, по которому следовало идти. Я отправился в Нью-Йорк для покупки устройства типа черного ящика, потому что с оплатой всей этой прорвы телефонных звонков мы могли запросто разориться.

Я как можно туманней обрисовал ему нашу задачу.

— Макао, — предложил он.

— Макао?

— Семья Лонг Хам. Биржевые маклеры.

У него даже оказался их телефонный номер. Правильно говорят: если хочешь найти одного перекупщика краденого — спрашивай у другого.

Эти ребята Лонг Хама оказались такими тертыми, что даже мои робкие попытки сближения воспринимали, как нечто вроде тактического ядерного удара. Бобби пришлось дважды слетать в Гонконг, чтобы все четко с ними обговорить. Наши денежки таяли, и довольно быстрыми темпами. Я по-прежнему сам не знал, почему сразу не отказался от участия в этом предприятии. Хром я боялся, а к богатству был всегда равнодушен.

Я пытался себя убедить, что сжечь Дом Голубых Огней, не такая уж и плохая идея. Место было уж больно гнилое, как вспомнишь — прямо мороз по коже. И все-таки принять это, как что-то само собой разумеющееся, я не мог. Я не любил Голубые Огни, потому что в один из тамошних вечеров довел себя до полной потери сил. Но это не было причиной охоты на Хром.

По-совести говоря, уже где-то на половине пути, когда мы к ней подбирались, я решил, что эта попытка закончится нашей гибелью. Даже обладая программой-убийцей, шансов на выигрыш у нас не было практически никаких.

Бобби ушел с головой в составление меню команд, которые мы рассчитывали ввести в сердцевину компьютера Хром. Вся эта возня со вводом целиком лежала на мне, потому что, когда дело завертится, руки у Бобби будут полностью заняты тем, чтобы не дать русской программе перейти к прямому разрушению системы. Переписать мы ее не могли, слишком она была для этого сложной. И поэтому он собирался попробовать удержать ее хотя бы в течение двух секунд, которые мне понадобятся для ввода.

Я договорился с одним уличным мордоворотом по фамилии Майлс. Он должен был в ночь сожжения повсюду сопровождать Рикки и глаз с нее не спускать, а в определенное время позвонить мне по телефону. Если бы меня вдруг не оказалось на месте, или же мой ответ был не таким, как мы договорились заранее, я наказал ему сразу же хватать Рикки и сажать ее в первую попавшуюся подземку, следующую как можно дальше от района, в котором мы жили. Я дал ему в руки конверт с деньгами и запиской с условием, что он все это передаст ей.

Бобби даже в голову не приходило подумать о том, что может случится с Рикки, если наша затея провалится. Как заведенный, он твердил и твердил мне про то, как сильно он ее любит, и куда они отсюда уедут, и как бы они там тратили деньги.

— Дружище, первым делом купи для нее пару Икон. Больше ей ничего не надо. Для нее все это кино с симстимом, похоже, всерьез и надолго.

— Брось, — сказал он, оторвавшись от клавиатуры. — Работа ей теперь не нужна. Мы устроим для нее это, Джек. Она — мое счастье. Ей никогда в жизни не придется больше работать.

— Твое счастье, — повторил я чуть слышно. Сам я не был счастливым. Я даже не мог припомнить, бывал ли я счастлив вообще. — А когда ты в последний раз виделся со своим счастьем?

Он ее не видел давно, я тоже. Мы были слишком заняты.

Мне не доставало ее. Эта тоска напомнила мне одну ночь проведенную в Доме Голубых Огней. Я и отправился-то туда в тот раз потому, что пребывал в безнадежной тоске после очередной потери. Для начала, как водится, я напился, а потом стал усиленно в себя вкачивать вазопрессиновые ингаляторы. Если ваша постоянная женщина вдруг решает объявить забастовку, ничего не может быть лучше приличной выпивки и порции вазопрессина — он, пожалуй, самое убойное из всего, что придумала мазохистская фармакология.

Выпивка приводит вас в чувство, а вазопрессин — ничего не дает забыть. Вот именно, вы помните все, что было. Это средство используют в клиниках для борьбы со старческой амнезией. Но улица любой вещи находит собственное применение. Потому я и выложил денежки за ускоренное, так сказать, воспроизведение того, что случилось со мной плохого. Вся незадача в этом деле состоит в том, что наравне получаешь и хорошее и плохое. Хочется тебе чего-нибудь вроде звериного экстаза — пожалуйста, получи. А в придачу и то, что она тебе на это ответила, и еще, как она ушла, так ни разу и не оглянувшись назад.

Я не помню, что меня толкнуло податься в Голубые Огни, и как вообще я оказался в этих тихих, заглушающих шаги коридорах. И, правда ли, я там видел бурлящую струю водопада или это всего лишь была декорация, наклеенная на стену, а, может быть, обыкновенная голограмма. В тот вечер у меня не было недостатка в деньгах. Один из наших клиентов перечислил Бобби приличную сумму за прорубку трехсекундного окна в чьем-то льду.

Я не думаю, чтобы вышибалам, которые стояли при входе, понравилось, как я выгляжу, но с моими деньгами это не имело значения.

Когда с делом, ради которого я здесь оказался, было покончено, мне опять захотелось выпить. После этого я, помнится, отпустил что-то вроде остроты бармену по поводу некрофилов за стойкой, и ему это, по-моему, не понравилось. Во всяком случае, этот приличных размеров тип стал упорно называть меня Героем войны, что мне, естественно, не понравилось тоже. Я думаю, мне удалось успеть показать ему несколько превращений с рукой, пока я полностью не отключился и не проснулся двумя днями позже в каком-то типовом спальном модуле, неизвестно где. Дешевле место и захочешь, да не найдешь, там даже негде было повеситься. И я сидел на узком, покрытом мыльной пеной настиле и плакал.

Одиночество — это еще не самое страшное, что бывает в жизни. Но то, на чем они делают деньги в Доме Голубых Огней, — пользуется, не смотря ни на что, такой популярностью, что стало почти легальным.

* * *

В сердце тьмы, в ее замершем в неподвижности центре, глитч-системы вспарывают темноту водоворотами света. Они подобны полупрозрачным бритвам, раскручивающимся от нас во все стороны. Мы зависаем в центре безмолвного, словно снятого замедленной съемкой, взрыва. Осколки льда разлетаются и падают вокруг целую вечность, и голос Бобби неожиданно прорывается сквозь световые годы всей этой обманчивой электронной пустоты.

— Давай, жги ее, суку. Я не могу больше удерживать программу…

Русская программа, прокладывает себе дорогу наверх, пронзая насквозь башни данных и окрашивая все, что вокруг, в цвета игровой комнаты. Я ввожу пакет подготовленных Бобби команд прямо в центр холодного сердца Хром. В него врезается струя передачи — импульс сконцентрированной информации, и выстреливается прямо вверх, мимо сгущающейся стены тьмы, мимо русской программы, в то время, как Бобби силится удержать под контролем ту единственную секунду, которая для нас сейчас важнее, чем жизнь. Не до конца оформившееся щупальце тьмы делает судорожную попытку набросится с высоты мрака, но слишком поздно.

Мы сделали это.

Матрица складывается вокруг меня сама по себе с волшебной легкостью оригами.

Чердак пропах потом и запахами горелой электроники.

В какой-то момент мне послышался резкий металлический звук, я подумал — это визжит Хром, потом понял, что просто не мог ее слышать.

* * *

Бобби смеялся так, что слезы выступили на глазах. Цифры в углу монитора показывали 07:24:05. Сожжение заняло чуть меньше восьми минут.

А я смотрел и не мог оторваться от русской программы, расплавившейся в своем пазу.

Основную сумму Цюрихского счета Хром мы перечислили дюжине различных благотворительных организаций мира. Но слишком там много было всего, что нужно было куда-то девать. Мы знали, что ничего другого не остается, как просто-напросто переломить ей хребет, сжечь ее полностью, без остатка.

Иначе — она непременно начнет за нами охоту. Лично себе мы взяли что-то около десяти процентов и отправили их через организацию Лонг Хамов в Макао. Из этого шестьдесят процентов они прибрали себе, а то, что осталось, перекинули нам обратно через самый глухой и запутанный сектор Гонконгской биржи. Прошел час, прежде чем наши деньги стали поступать на счета, которые мы открыли в Цюрихе.

Я молча наблюдал, как нули горкой набирались позади ничего не значащей цифры на мониторе. Я был богат.

Потом зазвонил телефон. Это был Майлс. Я чуть не забыл про нашу условную фразу.

— Джек, старик, я не знаю — что там получилось с этой твоей девчонкой. Какая-то странная штука, фиг поймешь…

— Что? Давай попонятнее.

— Я шел за ней, как договаривались, вплотную, но на глаза не высовывался. Она двинула к Неудачнику, немного там поторчала, а после села в метро. Она отправилась в Дом Голубых Огней…

— Она — что?

— Дверь сзади. Где только для персонала. Я не смог пробраться мимо службы их безопасности.

— И она сейчас там?

— Да нет, старик, просто я ее потерял. Здесь внизу все как будто с ума посходили. Похоже, что Голубым Огням крышка. По мне так — так им и надо. Представляешь, сработали сразу семь систем тревоги в разных местах, все чего-то бегают, охрана в полной выкладке, будто ждут беспорядков… А сейчас, и вообще — такое творится… Проходу нет от всех этих деятелей из страховых контор, торговцев недвижимостью, фургонов с муниципальными номерами…

— Майлс, куда она могла деться?

— Джек, так получилось…

— Послушай, Майлс. Оставь деньги, те, что в конверте, себе. Хорошо?

— Ты серьезно? Не думай, мне самому обидно. Я…

Я положил трубку.

— Подожди. Когда она об этом узнает… — заговорил Бобби, обтирая себе грудь полотенцем.

— Вот ты сам ей все и расскажешь, ковбой. А я пошел прошвырнуться.

И я окунулся в ночь, в неоновые огни, позволив толпе увлечь меня за собой, шел и ничего не видел, желая лишь одного — почувствовать себя малой клеточкой всего этого гигантского человеческого организма. Всего лишь еще одним чипом сознания, дрейфующим под геодезическими куполами. Я ни о чем не думал, просто переставлял ноги, но через какое-то время мысли сами полезли в голову. И вдруг все стало ясно. Просто ей нужны были деньги.

Еще я думал о Хром. О том, что мы убили, уничтожили ее так же верно, как если бы перерезали ей горло ножом. И ночь, которая вела меня сейчас своими гульбищами и площадями, уже объявила охоту и на нее. И ей некуда было деться. И еще я подумал о том, как много у нее врагов в одной только этой толпе, и что они теперь станут делать, когда ее деньги им уже не страшны. Мы забрали у нее все, что было. Она снова оказалась на улице. Я сомневался, что она проживет хотя бы до рассвета.

Потом я вспомнил про то кафе, в котором я повстречал Тигра.

Ее очки против солнца, и длинные черные тени, падавшие от них на лицо, и грязное пятно от румян — цвета плоти — в углу на одной из линз рассказали мне обо всем.

— Привет, Рикки, — сказал я, как ни в чем не бывало, а сам уже наверняка знал, что увижу, когда она снимет очки.

Синева. Синева Тэлли Ишэм. Ничем не замутненная синева — что-то вроде торговой марки, по которой их узнают везде. И по кругу на каждом зрачке крошечными заглавными буквами выведено — Иконы Цейсса. Буковки словно парят, они мерцают, как золотые блестки.

— Красиво, — сказал я. Румяна скрывали лишь несколько едва заметных царапин. И ни одного шрама, настолько все было хорошо исполнено. — Ты где-то подзаработала денег?

— Да, заработала, — она поежилась, когда это сказала. — Но больше так зарабатывать не хочу. Во всяком случае — не на этом.

— Я думаю, эта контора бизнесом больше заниматься не будет.

— О-о-о, — только и сказала она. При этом ее лицо ни сколько не изменилось. Новые голубые глаза оставались глубоки и неподвижны.

— Впрочем, это уже не имеет значения. Тебя дожидается Бобби. Мы только что отхватили приличный кусок.

— Нет. Я должна уехать. Я думаю, он этого не поймет, но мне, правда, нужно ехать.

Я кивнул головой и тупо смотрел, как моя рука протянулась, чтобы взять ее руку. Рука моя была словно чужая и жила от меня отдельно.

Наверно, так оно и было на самом деле, хотя она и оперлась на нее по привычке.

— У меня билет в один конец, в Голливуд. У Тигра там есть знакомые, у которых можно остановиться. Может быть, мне даже повезет попасть в Чиба-сити.

Насчет Бобби она оказалась права. Назад мы вернулись вместе. Бобби ее не понял. Но она уже сделала для него все, что могла сделать. Я пытался ей намекнуть, что сейчас она причиняет ему только боль. Уж мне-то хорошо было видно, как ему от нее больно. Он даже не захотел проводить ее в коридор, когда были упакованы сумки. Я поставил их на пол и поцеловал ее, при этом смазав помаду. И что-то такое поднялось у меня внутри, подобно программе-убийце, когда мы сжигали Хром. Дыхание мое оборвалось, и я неожиданно понял — что бы я ей сейчас ни сказал, все слова будут лишними.

Ей нужно было торопиться на самолет.

Бобби, как всегда, развалясь, сидел во вращающемся кресле перед своим монитором и смотрел на вереницу нулей. Глаза его были прикрыты зеркалками, и я был более, чем уверен, что к ночи он уже будет сидеть в Джентльмене-Неудачнике и интересоваться погодой. Он не мог жить спокойно без знака, любого, хоть какого-нибудь, который бы ему подсказал, на что же будет похожа теперешняя его жизнь. Но я-то наверняка мог сказать, что вряд ли она будет чем-нибудь отличаться от прежней. И комфортабельней она никогда не станет, но несмотря на это, он всегда будет ждать свою новую, уже какую по счету, карту.

Я даже представить себе не мог ее в Доме Голубых Огней, как она отрабатывает свою трехчасовую норму в приближении REM сна, а этим временем тело ее и цепочки рефлексов проявляют заботу о бизнесе. Клиентам не приходилось жаловаться на подделку, потому что оргазмы эти были самые настоящие. Для нее самой они промелькивали от чувств вдалеке, на самой границе сна, неуловимыми серебряными всполохами. Да, это было так популярно, что про незаконность как-то забыли. Посетители прямо-таки разрываются между жаждой кого-нибудь поиметь и желанием быть в одиночестве, и все это одновременно. И, наверное, такое всегда было в природе этой прихотливой игры, задолго до того, как в это дело стали впутывать нейроэлектронику, которая и позволила совместить две несовместимые вещи.

Я снял телефонную трубку и набрал номер ее авиалинии. Потом назвал ее настоящее имя и номер рейса.

— Она хочет поменять направление, — сказал я. — На Чиба-сити. Да-да. Япония. — Я вставил в паз кредитную карточку и набрал свой идентификационный код. — Первым классом. — Я вслушивался в далекий шум, пока они проверяли записи о моих кредитах. — И, пожалуйста, сделайте ей билет с возвратом.

Я все же думаю, что она вернула деньги за этот билет в оба конца, он просто ей оказался не нужен. Обратно она уже не вернулась. И иногда, поздно ночью, останавливаясь у витрин с плакатами звезд симстима и вглядываясь в эти прекрасные, как две капли воды, похожие друг на друга, глаза, которые смотрят на меня с таких же одинаковых лиц, я вижу — эти глаза ее. Но ни одно из лиц, ни одно — никогда не принадлежит ей. И вдруг мне начинает казаться, что где-то далеко-далеко, за гранью расползшейся во все стороны ночи, в стороне от всех городов, она машет мне на прощанье рукой.

 

Дмитрий Лозинский

ГЕРОСТРАТИКИ

На первом месте по производству вирусов долгое время, как это ни парадоксально, была Болгария, такая же социалистическая страна, как и мы. Только персональные компьютеры там появились несколько раньше. Зачем при социализме работать? Вот и стали плодить вирусы, не отходя от рабочего места. А примерно три года назад по валовому производству вирусов стала лидировать Россия. Впрочем, сейчас, похоже, и на Западе начинают наверстывать утраченные в этой области позиции. В моей коллекции есть парочка свеженьких шведских вирусов; само собой, много китайских — там и население громадное, и социализма, наверное, побольше.

Часть вины за вирусный взрыв лежит, несомненно, на журналистах, распустивших слух, что создателями вирусов могут быть только гении. А кому не хочется примерить на себя тогу «сверхчеловека»? Колоссальный вред принесла и выпущенная стотысячным тиражом книга Хижняка «Пишем антивирусы и вирусы», туг же ставшая пособием для начинающих компьютерных хулиганов.

На самом деле, создатели вирусов — далеко не «гении зла». Пишут их либо неудачники, либо серенькие личности. Чаще они просто чуть подправляют чужие создания. Технику программирования человек освоил, но таланта, фантазии, чтобы придумать что-либо полезное, не хватает. Вот он и пакостит…

Новые идеи в «вирусотворчестве» крайне редки. В основном, это модификации уже существующих. Прежде всего надо понимать, что вирус — тоже программа, только вредная. «Инфекция» внедряется в рабочую программу таким образом, чтобы при запуске последней любая программа в первую очередь выполняла команды вируса. Получив доступ к управлению, вирус первым делом «размножается» — переписывает себя в другую рабочую программу. После этого он может требовать: «Поменять местами буквы в словах!» Или: «Сверить часы и число, если наступил «час Х» — стереть всю информацию!»

ВИРУСЫ делятся на два класса — нерезидентные и резидентные. Первые — более сложные. При запуске любой «инфицированной» программы они внедряются в операционную систему, и, как только последняя получает задание на загрузку новой программы, вирус ее заражает. Вторые — попроще, просматривают каталоги и по определенному признаку заражают «чистые» программы. Часто вирус сажают в сектор начальной загрузки, поскольку этот сектор существует абсолютно на каждом диске. И если вы забыли вынуть дискету в момент загрузки, вирус туг же перебирается на твердый диск. Бывает, вирус «цепляется» к какой-нибудь системной функции, например, «открытие файла». При выполнении этой операции происходит автоматическое заражение…

Существуют комбинированные вирусы, например, класса «dir», которые нарушают структуру каталогов. Есть полиморфные вирусы, они не, определяются по одинаковым для всех фрагментам файлов и требуют высокой техники программирования: «тело» вируса получается сложно закодированным, и при «дешифровке» разные экземпляры одного и того же вируса выглядят абсолютно по-разному. Чтобы их распознать, приходится специальным эмулятором интерпретировать команды раскодировщика. Недавно появилась программка — генератор полиморфных вирусов, которая позволяет, например, 23-го числа каждого месяца выдавать на экран сообщение: «Дай печенья!»

Кстати, главный определяющий признак вируса — не деструктивные результаты (для этого можно использовать программы-«диверсанты»), это как раз побочный продукт, а именно размножение. Если автор вируса немножко соображает, он стремится к такому варианту, который проявляет свою деструктивную сущность как можно позднее — чтобы его успели скопировать. Некоторые вирусы даже заражают только дискеты.

Пакости бывают самые разнообразные. Три-четыре года назад в моде были фокусы. Например, вирус-«каскад» осыпал со стуком буквы набранного текста, и они складывались горкой. Или слова в набранном тексте начинали меняться местами. Бывало, что внезапно переворачивалось на 180 градусов изображение на мониторе. И работать, естественно, невозможно. Основная цель «диверсии» — показать, «какой я изобретательный!».

Злонамеренность программ-«инфекций» тоже имеет разную степень. «Троянские программы», ориентируясь по встроенным в компьютер часам с календарем, срабатывают в определенный день и час, например, в пятницу тринадцатого. Самые злобные из «вредителей» создают вирусы, которые стирают на твердом диске абсолютно все. Часто акт вандализма приурочен ко дню рождения любимой девушки или другой знаменательной для автора дате. Недавно с одним таким вирусом мы разбирались. На экране 12 июня высвечивалось: «Сегодня у Леночки День рождения!» — после чего вирус начинал свою разрушительную деятельность… Что ж, видимо, современные рыцари ни на что, кроме мелких пакостей в честь любимой дамы, уже не способны.

Впрочем, внешними эффектами сопровождается не более 10 % всех вирусов. Например, играет гимн Советского Союза, звучит «Турецкий марш» Моцарта, появляются чьи-нибудь стихи или по экрану пробегает гномик. А «красивые» вирусы вообще по пальцам можно пересчитать. Были, скажем, относительно изящные игры с цветом, когда по экрану с воем сирены начинала ездить машина «скорой помощи». Другой вирус заставлял компьютер каждый час изображать из себя радиопрограмму «Маяк»: сначала играть «Подмосковные вечера», а затем «пикать», как положено, шесть раз сигналы точного времени… Чаще же откровенно вредят. Гуляет по компьютерам так называемый «тульский» вирус: на дисководе начинают мигать лампочки, экран сжимается, затем расширяется, и на нем появляется непечатный английский стишок с любимым словом наших хамов «fuck». Или когда на экране вдруг появляется, извините, задница и начинает при нажатии любой клавиши выделывать непотребное…

В компьютерных сетях пакостить значительно труднее. В отличие от абсолютно стандартизированных систем персональных ЭВМ, работающих в MS DOS, здесь стандартными являются только параметры внешнего общения, залезть в которые, а тем более произвести направленное деструктивное действие, может только «свой». Кроме того, запущенный снаружи в сеть вирус будет обладать большим «телом» алгоритма распознавания, и, следовательно, может быть легко обнаружен.

СЕГОДНЯ вирусов стало безумно много, хотя принципиально новые появляются крайне редко. Когда мы начинали заниматься вирусами, казалось, на то, чтобы справиться с ними, потребуется немного времени. А сейчас их обрушивается такое количество, что впору подключать к решению проблемы психиатров.

Меж тем, масштабы ущерба огромны. Прежде всего нужно понимать, что безвредных вирусов, даже если авторы рассматривают дело как «милую», безобидную шутку, не бывает. Возьмем, к примеру, любой современный банк. Допустим, такой «шуточный» вирус обнаружен, но потребуется потеря целого дня, вызов специалиста, способного разобраться, какие изменения в системе могла произвести эта пакость. Финансовые потери налицо. Так, один американский студент-«шутник» в 1989 году пустил вирус, который вывел из строя около шести тысяч компьютеров в системе Министерства обороны США.

Вирус страшен в любой сфере, где без компьютера невозможно обойтись. Самая большая мерзость — даже не то, что он полностью стирает память. Если вирус вносит, например, даже мелкие изменения в файлах базы данных — всего по одному байту — то через две-три недели данные будут испорчены во всех архивах.

А вот распространившиеся по пользователям шутки-игрушки к вирусам отношения не имеют. Они не заразны. И если по экрану начинает бегать мышь, и компьютер просит позвать кошку, ничего страшного в этом нет, просто пришло время отдохнуть. Есть, кстати, резидентные программы, которые заменяют в лексике компьютера понятие «bad command» на более понятные нашему пользователю, например: «Убери руки от компьютера!» А автору маленькой веселой программки «псевдо-Лозинский», имитирующей в шуточной форме наш «aids-test», я бы даже премию дал. К сожалению, он не объявляется…

КАКИЕ МОЖНО дать советы рядовому пользователю? Будьте аккуратнее, не торопитесь переписывать скопированное где-то программное обеспечение. Проверяйте дискеты на антивирусах. Не пускайте к себе в компьютер чужих. И, по возможности, пользуйтесь не сканерами-аидстестами, а ревизорами дисков ADinf. И тогда вы обнаружите вирус в день его появления. А это — 100 процентов успеха. Одну машину всегда можно на время изолировать и справиться с «недомоганием». Постоянно обновляйте антивирусные программы. Из последних достижений на «антивирусном фронте» программа молодого талантливого сотрудника нашей фирмы «Диалог Наука» Игоря Данилова «Доктор Веб». Она распознает до 80 процентов неизвестных вирусов и запутывает их подобно паутине.

Если честно, мне просто осточертело возиться с вирусами, и я везде рекламирую ADinf: покупайте, пользуйтесь, в крайнем случае — крадите! Годовая подписка для организации, имеющей 100 компьютеров, стоит 1–2 миллиона рублей. Что это за деньги для банка? Для частного лица тоже самое стоит 70 тысяч — с правом обновления за полцены. А первые три года мы вообще распространяли свою продукцию бесплатно. Нас часто упрекают в демпинге, но что делать? Как-то же надо «нести культуру в массы»…

НЕДАВНО ОДНА специализирующаяся на создании программ фирма обратилась ко мне с совершенно идиотским предложением — написать для них какой-нибудь страшный вирус, который бы включался в случае кражи их продукции. Попробовал им объяснить, что, если кто-то узнает о подобной практике, репутация фирмы будет окончательно потеряна. Ведь бывает, что защита дает сбой, и пострадавшим может оказаться законный пользователь! Мой опыт показывает, что самое дорогое в нашем деле — это репутация. Не будет ее, не будет и доходов.

Конечно, попадаются и «подстраховочные» вирусы. Как «мину замедленного действия» их могут закладывать профессиональные программисты, сомневающиеся в порядочности своего работодателя. И если работа не будет оплачена к определенному сроку, мина «взрывается»: либо программа перестает работать, либо полностью стирается хранящаяся в компьютере информация.

Кстати, на Западе пользователи такие же легкомысленные, как и у нас. По нескольку лет работают, не обновляя антивирусные программы. Они когда-то ее приобрели и считают, что теперь полностью защищены от любой неприятности. На самом деле все далеко не так. На одной из выставок мне пришлось беседовать с израильскими специалистами. Те жаловались на фирму MICROSOFT, которая распространяет в качестве бесплатного приложения довольно слабенький антивирус, и большинство пользователей полагает, что это-го достаточно. В результате их компьютеры все время выходят из строя…

Но для того чтобы изменить привычки многомиллионной аудитории пользователей, требуется затратить не менее десяти миллионов долларов на рекламу, без всяких шансов получить их назад.

РАНЬШЕ мне казалось, что цивилизацию погубят телевизоры, теперь я все больше начинаю бояться компьютера. Моя дочка училась на мехмате университета, и мне достаточно часто приходилось наблюдать, как ребята-второкурсники садятся за терминал компьютера и принимаются «давить на кнопки». Компьютер обладает свойством создавать видимость того, что, освоив азы программирования, ты становишься демиургом. И молодежь не выдерживает этого испытания… Ведь главное — не решение задачи, а ее правильная постановка! За терминалом можно остаться всего лишь ремесленником, не более того. Поэтому молодым «компьютерщикам» я бы посоветовал на несколько лет бросить программирование и набраться общего кругозора, научившись ставить задачи. Чтобы стать высококлассным специалистом, нужно понять, что действительно требуется обществу, как сделать, чтобы твоя продукция пользовалась спросом на рынке.

«— Денис Григорьев! — начинает следователь. — Железнодорожный сторож застал тебя за отвинчиванием гайки, коей рельсы прикрепляются к шпалам… для чего ты отвинчивал гайку?..

А. П. Чехов. «Злоумышленник».

— Гайка-то? Мы из гаек грузила делаем…

— Кто это — мы?

— Мы, народ… Климовские мужики то есть…

— Разве ты не понимаешь, глупая голова, к чему ведет это отвинчивание? Ты людей убил бы!

— Избави господи, ваше благородие! Зачем убивать? Нешто мы некрещеные или злодеи какие? Уж столько лет всей деревней гайки отвинчиваем и хранил господь… Ежели б я рельсу унес или, положим, бревно поперек ейного пути положил, ну, тогды, пожалуй, своротило бы поезд, а то… тьфу! гайка!»

 

Альгис Будрис, Харлан Эллисон

ЧУДО-ПТИЦА

Время от времени огонь в сооруженном наспех очаге начинал угасать, и подступала ночная тьма. Пещера освещалась лишь слабыми всполохами умирающего пламени, и все сидевшие вокруг единственного источника тепла и света поеживались от холода и страха. Скилтон тычками и шлепками подгонял пугливый молодняк к границе надвигающейся тьмы, заставляя их подбирать опавшие сучья и подкладывать в костер, чтобы не дать ему окончательно умереть. Но молодежь была неуклюжа, медлительна и напугана наступающей ночью. Сушняк попадался редко, а тьма была совсем рядом и вместе с ней — неминуемая гибель. Скилтону как учителю и проводнику племени приходилось применять силу, а порой даже вынужденную жестокость, дабы выгнать наружу соплеменников.

Может, нам не следовало приходить сюда, думал Скилтон, может, стоило лучше остаться в родных долинах, где так много деревьев, а внезапная смерть происходит редко?

Его размышления оборвал вопрос, мысленно заданный Ларом, одним из самых младших членов племени.

«Но, учитель, почему мы должны были идти именно сюда?»

Массивная голова Скилтона повернулась на волосатой шее, и он пристально посмотрел в широкие с двойными зрачками глаза Лара.

«Потому что наступило Время Пророчества», — едва сдерживая раздражение, так же мысленно ответил он. Молодежи и самой полагалось бы об этом знать. Но нынче в племени все по-иному. В былые времена хватало толковых любознательных парней, которые умели задавать умные вопросы, например: «Как халфей протаптывает лесные тропы?» или «Почему я чувствую дрожь, когда вижу эту самку?»

Но скольких уж из тех прежних призвала к себе смерть. А нынешняя молодежь дерзка, и религия значит для них так мало.

«А откуда ты знаешь, что Время Пророчества наступает именно сейчас?» — не отставал Лар.

Разгневанный Скилтон поднялся и, словно башня, навис над младшим соплеменником.

«Глупец! — мысленно прокричал он. — Ты разве не помнишь слов: «Ничего не бойся и не беспокойся, раз дружок твой Элфи рядышком с тобой! Я вернусь, как только лунную дорожку скроет наш союзник — облачный прибой!» Вот и пришло то самое Время, когда все пять лун удалились за облака, чтобы, не видимые глазу, держать там свой великий совет. Представление начнется снова, и Лэмы опять разыграют «Дворец»!»

По мере того, как Скилтон произносил эту мысленную речь, его фразы становились уверенней и резче и теперь уже не просто звучали, а раскатами грома отдавались в головах соплеменников. Скилтон и его слово Истины! Верить-то они, конечно, верили, но вот только…

Не следовало уводить их так далеко. Мало того, что он вытащил их из родных нор и привел в незнакомое место, где край пустыни серебристых песков смыкался с подножием Великой Горы, так их здесь вдобавок настигла большая тьма.

Однако сделанного не воротишь, теперь слишком поздно менять решение, а посему им так или иначе придется переждать период безумства Скилтона, пока он наконец не поймет, что прежняя религия — лишь жалкий обман и не существует никакого Времени Пророчества.

И тут прямо над пиком Великой Горы темное небо расколола надвое полоса пламени. Тьма дрогнула, и Скилтон вскочил на ноги, внимательно всматриваясь в огненный след.

Над горой пылала жаром огненная птица. Сверкающая золотом Чудо-Птица, содрогаясь и грохоча, пробивала сквозь вихри путь вниз, трепеща украшенными эмблемами крыльями. Тьма превращалась в свет, и смерть отступала под взмахами пылающих жаром крыльев.

Скилтон мысленно запел молитву, и весь молодняк рухнул подле него на колени с бормотанием: «Веруем! Веруем!» После чего их мысли нестройным хором присоединились к Скилтону в пении слов Ритуала Снятия Цилиндра.

Они стояли на своих трехсуставчатых коленях, сливаясь в гармоничном звоне мысли, и вдруг Скилтон внезапно вскочил на ноги и изо всей мочи помчался прочь от пещеры и такого бесполезного теперь костра к покачивающей крыльями Чудо-Птице. Молодняк, сбившись в кучу, потрусил за своим учителем.

* * *

Усики-антенны Скилтона топорщились и подрагивали, когда он несся к Чудо-Птице. Он лишь мельком успел подумать о молодежи: все-таки она верила в него, Скилтона. Старших соплеменников Скилтон оставил на волю их собственной находчивости — в нужное время те и сами отыщут Чудо-Птицу.

«Скорее! Поспешим! Именно этого Времени мы ждали, чтобы стать очевидцами Великого Прибытия!»

И молодежь поспешала. Все их восемь трехсуставчатых ног описывали круги от старания поспеть за своим учителем, который неизвестно откуда ощутил вдруг такой прилив сил, что оставил далеко позади куда более молодых соплеменников.

Молодняк со мчащимся во главе Скилтоном быстро миновали поросшую мхом полосу предгорья и вплотную приблизились к краю пустыни серебристых песков. Скилтон оглянулся. Вдалеке виднелись движущиеся точки — это были соплеменники, спускавшиеся по склону гор. Скилтон, однако, вовсе не собирался дожидаться их. Ведь именно он был воистину верен Лэмам и именно он должен первым приветствовать их. Долгие годы веры должны быть оплачены сполна.

И все-таки почему-то он не отваживался ступить на серебристый песок. Однако вовсе не потому, что от радости лишился рассудка.

Время пришло. Да, но, может, не совсем то, о каком говорилось в Пророчестве? А вдруг что-то изменилось? Ибо Пророчество и его смысл вполне могли быть искажены этим самым временем. Следует действовать с большой предусмотрительностью. Ведь он, Скилтон, учитель племени!

Чудо-Птица мерцала разноцветными вспышками. Голубая, красная, золотистая, янтарная, снова золотистая. Непрерывно струящиеся, плавно переходящие один в другой цвета и вдруг…

Пшшш! Хлоп!

Из Чудо-Птицы изверглись яркие разноцветные струйки, напоминающие тонкие веточки, и через несколько минут часть плоти Чудо-Птицы всосало внутрь, образовав в боку круглое отверстие. Из этой черной дырки вылезло длинное существо и медленно поползло вниз, пока не уперлось в серебристый песок.

Затем… что-то более мелкое (еще одно существо?) выскочило из дыры, сбежало вниз по длинному вытянутому существу, спрыгнуло на песок и, уперев лапы в бока, обернулось к Чудо-Птице.

— Черт возьми эту вонючую электроцепь! — завопило оно.

Слова были произнесены вслух.

Стоящие торчком усики-антенны Скилтона завращались.

Вслух? Голосом? Не мысленно, как было принято у соплеменников Скилтона, а голосом, наподобие криков глупых халфеев, когда те жрут или убегают. Мало того, что это совсем не соответствовало нормальному способу общения, оно никак не вязалось со смыслом самого Предсказания. Совершенно непонятно. Любой соплеменник Скилтона мог выразить мысль, не сотрясая понапрасну воздух, и передать при этом куда более глубокий и точный смысл высказанного. Очень странно.

Существо поменьше вытащило какой-то прутик из Чудо-Птицы. Скилтон настроился на излучение мозга существа и обнаружил там мысли! Оно не только производило звуки, оно еще и мыслило! Совершенно непонятно.

Скилтон тут же узнал, что прутик — это «контроллер электросвязи банка данных дисплея обшивки с силовой установкой», а черная дырка — просто-напросто «ремонтный отсек», однако абсолютно не понял, зачем они нужны. Однако раз эти вещи существуют, значит, в них имеется необходимость, ибо Скилтон хорошо помнил основное правило Левуса: «Непонимание — не есть бессмыслица. Следи за каждым движением, не суетись, действуй осознанно и тогда добьешься цели!»

Существо наложило лоскут шкуры поверх кожи Чудо-Птицы, и игра красок, сопровождаемая грохочущим лязгом, прекратилась.

— Опять, наверное, фиксатор чертов, — произнесло существо, со странным выражением поглядев на Чудо-Птицу. Мозг существа почему-то излучал чувство удовлетворения, что противоречило эмоциональному оттенку высказывания.

«Что-что?» — возникла мысль слонощенка второго помета по имени Калона.

«Молчи, наглец!» — Скилтон тотчас мысленно осадил выскочку. Это же благословенные Лэмы. Никогда в них не сомневайтесь, никогда не задавайте им глупых вопросов и никогда не позволяйте своим жалким мыслишкам перечить им, ибо они всемогущи и запросто нашлют на вас смерть за ваш невоздержанный язык, если вы не станете поступать так, как я вам говорю!

«Но, Скилтон…»

«Молчи, сопляк! Или желаешь, чтобы я отдал тебя Птице?»

«Чудо-Птице?»

«Просто Птице, дурак!»

Юный нахал отполз, раболепно извиваясь.

Слова Скилтона были смелы и проникнуты верой в Лэмов. Пусть в его собственные мысли и закрадывались некоторые сомнения, но он изо всех сил старался прогнать сии недостойные чувства, а уж молодежь и подавно не должна сомневаться ни на йоту. Ибо если они начнут колебаться. Представлений больше никогда не будет. Иногда и сам Скилтон начинал задумываться, а были ли Представления вообще, однако гнал от себя подлые мысли, ибо Представления олицетворяли золотую эпоху. Потому-то он обязан доверять своим куда более глубоким чувствам и отвергать недостойные помыслы: так лучше для всех, и для него самого, и для молодняка, и даже для испорченно-мыслящих взрослых соплеменников, уныло тащившихся с предгорья к пустынной равнине серебристых песков.

Скилтон опять посмотрел на Чудо-Птицу, но тут вдруг взрыв звуков и мыслей буквально оглушил его.

Существо поменьше снова влезло наверх по Другому, длинному и опирающемуся на песок существу, засунуло голову внутрь Чудо-Птицы и закричало — опять голосом!

— Мардж! Эй, Мардж! Вылезай, публика ждет!

После чего вытащило голову из черной дыры и через плечо покосилось на Скилтона и топчущийся за ним молодняк.

Из нутра Чудо-Птицы выбралось еще одно существо. «Она» — такой образ возник в голове первого существа. «Она» стояла на вершине длинного вытянутого существа (мысленно определяемого «ею» как трап) и оглядывала мерцающую, изменяющую цвета плоть Чудо-Птицы, на которой появлялись странные закорючки, через некоторое время принявшие устойчивые формы:

МАРДЖ И ЭНДИ ПИТЕРБОБ! ИЗВЕСТНЫЕ КОМЕДИАНТЫ!

А чуть пониже более мелкие загогулины изображали:

ПРОКАТ СМОКИНГОВ, ЭКСКУРСИОННЫЕ ПЕРЕВОЗКИ.

«Она» широко разинула рот (еще и зевает, зараза, подумало о «ней» первое существо) и огляделась.

— Ну и где же почитатели?

Существо-«он» махнуло рукой в сторону Скилтона и слонощенков, у границы песков и мха.

— Да вот здесь, дорогуша. Вон они.

«Она» посмотрела в указанную сторону, и глаза существа округлились.

— Они? Вот эти? Вот для этих мы и должны играть?

«Он» пожал плечами.

— Если ты имеешь в виду кабаки — то их здесь нет.

— А ты уверен, что это вообще та планета?

«Он» вытащил лоскуток странной тонкой шкуры из разреза в собственной коже, развернул его и, пробежав пальцем по информационной колонке, сообщил:

— Запись утверждает, что звездолет гастрольной труппы был здесь в 2703 и дал около трех сотен представлений подряд. В итоге они уперли отсюда воз и маленькую тележку ценнейшего тонковолокнистого местного хлопка. Неспроста, видно, и назвали планету Дворцом.

«Она» скривилась:

— И теперь ты прикажешь выкаблучиваться перед этими косматыми чудищами?

— Ну, Мардж, дорогуша, нам приходилось выступать перед куда большей шпаной. Вспомни хотя бы трехглазых слизней на Дипессе или шипастых шариков в Аду Хэрита, или, например…

«Она» оборвала его взмахом руки, резким и категоричным.

— Не видела ничего хуже подобной своры восьмилапых слонов ростом с дворнягу.

В этот момент до Скилтона дошло, что прибывшие существа от него не так уж близко, а сзади уже слышался топот приближающихся соплеменников. И Скилтон понял: пришел его черед, тот самый долгожданный ответственный момент обращения к богам, его богам, Лэмам, которые наконец-то прибыли. Он обязан приветствовать их первым.

Все долгие годы ожиданий и веры, насмешек и оскорблений бросили его вперед. Он должен стать избранником великих богов!

Собравшись с силами, Скилтон произнес слова голосом!

Где-то глубоко внутри зародился, прошел через глотку и, многократно усиленный голосовыми связками, вырвался наружу громоподобный рев:

— Ба-рууууууу!

«Она» от ужаса вытаращила глаза, затряслась и, пригнувшись, отшатнулась назад.

— Эти проклятые твари явно собираются поужинать! Причем, нами. Давай сматываться.

«Он» обернулся к Скилтону. Хотя губы существа тряслись, в мыслях читалось желание остаться.

— Мардж, детка, послушай… да не ори так, дура, а то взбудоражишь их еще больше… ну, мы ведь от них довольно далеко… и наверняка сумеем здесь неплохо подзаработать…

В ворохе эмоций Скилтон разобрал лишь одну мысль.

— Что? Я даю деру — и немедленно!

— Дорогуша, но ведь сейчас мертвый сезон, нам необходимо…

Однако «дорогуша», наполовину высунувшись из Чудо-Птицы, швырнула какой-то предмет прямо в голову существа-мужчины.

— Какого черта, Мардж, ты кидаешься в меня всякой хренью? На фига ты схватила эту штуковину? Если хочешь знать, она вообще не наша — это имущество компании. Говорю, иди сюда, Мардж, мы должны…

— Ничего я не должна! И если ты не хочешь остаться здесь в качестве бифштекса, немедленно тащи свою костлявую задницу наверх и помоги мне взлететь!

Пока «она» не терпящим возражений взглядом смотрела на существо-мужчину, изредка бросая странно меняющиеся с каждым разом взгляды на Скилтона и его соплеменников, с холма подтянулись отставшие, и теперь уже все нерешительно переминались с лапы на лапу за спиной своего наставника.

— А-а-а! — так сильно завопила «она», что даже антенны Скилтона несколько сжались. Затем, отчаянно махнув рукой, существо целиком скрылось в теле Чудо-Птицы.

«Он» ругнулся и глянул через плечо. Увидев, как заметно выросла группа соплеменников Скилтона, сгрудившихся на мшистой земле у самого края песчаной равнины, «он» мгновенно захлопнул рот и стремглав взлетел на самый верх трапа.

Мысли в голове существа-мужчины бурлили как вода в горячем источнике, а срывающиеся с губ слова буквально жгли воздух.

«Он» влетел внутрь Чудо-Птицы, и до соплеменников Скилтона донеслись разнообразные звуки. Море звуков, нет, океан звуков! Дыра в теле Чудо-Птицы быстро затянулась.

Скилтон и его племя стояли и наблюдали, как затуманиваются мерцающие краски, как рождается низкий хриплый звук. Когда же из-под хвоста Чудо-Птицы вырвалось ослепительное пламя, они прикрыли глаза вторичными веками, а, открыв их секунды спустя, с растерянностью увидели, как Чудо-Птица поднимается над землей.

Она сияла, сверкала и переливалась всеми цветами радуги, по мере того как взлетала над Великой Горой, уходя туда, откуда явилась, в вихри сумрачных облаков, пока наконец совсем не исчезла из виду.

Скилтон наблюдал за ней со смешанным чувством.

Чудо-Птица улетела, а вместе с ней исчезли суть его подвижничества, его религия, его мысли, все его бытие.

Они никогда больше не вернутся для Представлений. Они никогда не сыграют «Дворец».

Скилтон прятал свои тяжелые мысли глубоко под уровнем считывания, дабы племя не догадалось, о чем он сейчас думает. Он чувствовал смущение и тревогу соплеменников — те ждали объяснений. Но как ему донести до них всю правду? Как сказать, что никакого Представления не было и все долгие годы ожидания Великого Предсказания прошли напрасно? Как?!

Однако долг учителя — быть честным и правдивым, и Скилтон уже начал вызывать свои мысли на общий суд, как вдруг резко остановился и загнал их назад, сохранив поверхность разума спокойной и чистой.

На серебристом песке он заметил прямоугольный предмет, выброшенный из Чудо-птицы существом-женщиной. Возможно, в этом прямоугольнике хранится ключ к тайне, способный помочь Скилтону. Символ, могущий возродить его веру в Лэмов.

«Скилтон? — донеслись до него мысли охваченного страхом племени. — Скилтон, скажи нам, о достопочтенный и прозорливый учитель: что все это означает? Это и было то самое Представление?»

Однако он лишь ответил: «Пошли».

И все племя побрело за ним в серебристые пески к непонятному предмету, оставленному Чудо-Птицей.

Окружив странный Знак, они принялись рассматривать его — и думать, думать.

Прошло много времени. И они спросили Скилтона: так ли это, и он ответил: да, именно так. Они узнали, что явленное им в прямоугольнике и есть Великая Истина.

И еще прошло немало времени. И они поняли.

Здесь было нечто иное. Но не конец. Начало.

Новый образ жизни. Новая эпоха.

Предсказание свершилось.

Возвращаясь в родные долины, они за ненадобностью отбросили прежние ритуалы Снятия Цилиндра, ибо теперь перед ними расцветала новая жизнь. Сейчас уже ни у кого не оставалось ни малейших сомнений, что все они видели именно Чудо-Птицу.

Скилтон опустил массивную голову и, зажав беззубым ртом прямоугольник, рысью помчался к подножию Великой Горы.

Молодняк резво бежал за учителем, а за ними тянулось и все остальное племя, но среди них уже не было медлительных маловеров, ибо все старались побыстрее постигнуть смысл символов, заключенных в Знаке Новой Истины.

Символов, которые выглядели так:

ИЛЛЮСТРИРОВАННОЕ ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ МАРКИЗА ДЕ САД

 

Майкл Резник

ЛЮБИТЕЛЬ ЗАКАТОВ

На человека Арло не больно-то похож. Да вы сами знаете, не все роботы сотворены по людскому образу и подобию. Но штуку, скажу я вам, он отмочил такую, что не каждому человеку придет в голову.

Короче говоря, в один прекрасный день, в самый разгар работы, он вдруг удумал резко завязать. Вот так: встал, вышел в дверь — и был таков. Вероятно, видело его немало народу — трудно не заметить девять сот фунтов шагающих деталей. Но, конечно, никто не знал, что это Арло; в конце концов, с момента активизации (а было это двенадцать лет назад) он ни разу не покидал рабочего места.

Так что Компания обратилась ко мне. По правде говоря, деликатное выражение «обратилась» означает, что меня разбудили посреди ночи, дали три минуты на сборы и сунули в автомобиль, тут же рванувший по направлению к центральному офису. Впрочем, я прекрасно их понимаю: когда нужен козел отпущения, кандидата лучше начальника службы безопасности фирмы просто не сыскать.

Так или иначе, паника царила будь здоров — кажется, покуда еще ни одно изделие Компании не умудрялось пуститься в бега. К тому же Арло был робот непростой: за 12 миллионов долларов в него понапихали кучу всяческого добра, какого машина только сумеет пожелать, за исключением разве что колес с белыми парадными шинами. А может, и колеса были — уж слишком быстро испарился этот негодяй.

Итак, слегка поунижавшись перед Советом директоров и надавав им оптимистических обещаний, я приступил к небольшому предварительному расследованию: побеседовал с сотворившим беглеца конструктором, с руководителем технического отдела, потолковал с его сотрудниками — людьми и роботами. К моему величайшему изумлению, выяснилось, что Арло продавал билеты. Довольно тусклое занятие для штуковины ценой в 12 миллионов, подумал я.

И оказался не прав.

Арло работал в Бюро путешествий. Он занимался организацией туров по Солнечной системе и был агентом высочайшего класса. Время пути он высчитывал с точностью до секунды, вес пассажиров и багажа — до грамма, безошибочно бронировал номера в роскошных отелях Ганимеда или, скажем, Титана. Что, впрочем, меня не слишком впечатлило: компьютеры неплохо справлялись с этим задолго до того, как роботы шагнули со страниц фантастических романов в обычную жизнь.

— Тут вы правы, — признал начальник отдела, — но Арло не такой, как другие! Билетов он продавал больше, чем десять роботов вместе взятых, а составленные им маршруты пользовались бешеной популярностью у клиентов.

— И как ему это удавалось?

— Мы вложили в него кое-что, чего раньше не практиковали.

— Интересно. Можно подробнее?

— Мы запрограммировали его на энтузиазм.

— Неужели? И вы считаете это качество столь существенным?

— Еще бы! Послушали бы вы, как Арло живописует красоты Каллисто или, скажем, странные образы, порождаемые непривычной рефракцией венерианской атмосферы! Причем детали столь выпуклы, столь материальны, что кажется, их можно пощупать! А его обворожительный голос! Ведь Арло из тех немногих роботов, что способны к речевой модуляции. Но мало того, он действительно обожает все эти отдаленные миры, а искренние чувства, как известно, заразительны.

Я поразмышлял примерно минуту.

— То есть вы хотите сказать, что создали машину с единственной мотивацией — уговорить туристов посетить дальние миры? И этот робот был прикован к своему месту двадцать четыре часа в сутки?

— Да, именно так.

— Вам никогда не приходило в голову, что рано или поздно у него возникнет желание взглянуть на эти волшебные миры собственными глазами?

— Что ж, возможно. Но ведь Арло запрограммирован на то, чтобы не покидать рабочего места!

— Вы же сами утверждаете, что энтузиазм — великая сила.

Ответом была буря отрицаний.

Затем началась настоящая работа. Проверили все корабли, стартовавшие с Земли после побега Арло, включая самые шикарные пассажирские лайнеры. Безрезультатно.

Пришлось спуститься с неба на Землю: Монте-Карло, Лас-Вегас, Альпийский центр… Безуспешно. Я даже совершил марш-бросок по стереокиношкам, в которых крутят космические оперы. Бесполезно.

И знаете, где он нашелся? На пляже парка Кони-Айленд! Наверное, гулял себе ночью по бережку, а тут настал час прилива… и он затонул. Все девять сотен фунтов.

И вот густо изукрашенный малопристойными надписями Арло торчал из песка в обществе пустых пивных банок, битых бутылок и мелкой дохлой рыбешки. Немного полюбовавшись издали монументальной скульптурой, я вздохнул, покачал головой и решительно направился прямо к роботу.

— Так и знал, что вы меня найдете, — произнес беглец.

Честно говоря, мне стало не по себе при звуке несчастного голоса, исходившего из внушительной массы металла, пластика и неизвестно чего еще.

— Видишь ли, не так уж трудно заметить тебя посреди этого проклятого пляжа.

— Полагаю, мне придется вернуться?

— А ты как думал?

— Ну что ж, — патетически воскликнул он, — все-таки мне удалось ощутить настоящую землю под ногами!

— Арло, у тебя нет ног, — заметил я. — А хоть бы и были, песок ты все равно не почувствуешь. Кроме того, это всего-навсего крупинки кремнезема…

— Песок прекрасен, — отрезал Арло.

— Хорошо, будь по-твоему. Он прекрасен.

Я опустился на колени и принялся отгребать от робота песчаные наносы.

— Нет, вы только взгляните на закат! — мечтательно промолвил тот. — Великолепен, не правда ли?

Я взглянул. Закат как закат.

— Воистину, слезы радости наворачиваются на глаза!..

— Вряд ли ты способен пустить слезу, — терпеливо поправил я, продолжая копать песок. — У тебя ведь призматические фотоэлементы. Кстати, если уж ты так хочешь поволноваться, то вот прекрасный повод — смотри, ты весь в пятнах ржавчины.

— Удивительный пейзаж! Дивные пастельные тона! — продолжал робот, вращая головой и пытаясь хорошенько обозреть пустынный, усеянный гниющими отбросами пляж и разбитые лодочные причалы. — Божественная красота!

Ну, скажу я вам, тут поневоле начнешь размышлять о Вечном… Наконец я полностью отрыл Арло и велел следовать за собой.

— О, ПОЖАЛУЙСТА! — заныл он этим своим проклятущим голосом. — Еще одну, ПОСЛЕДНЮЮ МИНУТУ, пока меня не заперли в офисе! Прощальный взгляд! Нет, вы не можете быть НАСТОЛЬКО жестоким!..

Пожав плечами, я дал ему еще тридцать секунд, а потом загнал в фургон.

— Ты, конечно, знаешь, что они с тобой сделают? — спросил я, пока мы ехали в контору.

— Да, конечно. Меня запрограммируют на безусловное повиновение, не так ли?

Я кивнул:

— Это в самом лучшем случае.

— Боже мой, банки памяти! — внезапно вскричал он, и я снова чуть не подпрыгнул, услышав этот сочный, выразительный баритон, исходящий из одушевленного контейнера с деталями. — Они ведь не отберут у меня мои воспоминания?!

— Честное слово, не знаю, Арло.

— Это нечестно! Раз в жизни увидеть такую красоту и утратить даже память о ней!

— Ну… Возможно, побоятся твоей новой отлучки, — осторожно заметил я, гадая, что же эта огромная жестяная банка видит в гнусном загаженном пляже.

— Вы заступитесь за меня, если я пообещаю, что НИКОГДА не убегу?

Каждый робот, однажды не подчинившийся какому-то приказу, с таким же успехом может проигнорировать и другие… например, приказ не причинять вреда человеку. Арло же — довольно мощная машина. Я надел свою лучшую выходную улыбку и заверил:

— Ну конечно же, я похлопочу. Можешь на меня положиться.

Итак, я вернул его Компании, и они усилили его чувство долга, убрали энтузиазм и прочистили банки памяти, а взамен снабдили агорафобией. И вот он опять сидит в офисе, но к посетителям равнодушен и продает куда меньше билетов, чем в былые времена.

Примерно раз в два месяца я отправляюсь на этот злосчастный пляж, пытаясь понять, ради чего Арло пожертвовал всем, что имел! Ну что, закат как закат, грязный песок, в котором поблескивают жестянки и осколки стекла, грязные голыши, отравленный воздух, а иногда и кислотный дождь… Я представляю себе проклятого робота, сидящего в затянутой бархатом приемной с кондиционером — и чувствую, что не моргнув глазом с радостью поменялся бы с ним местами.

Недавно мне случилось зайти по делу в Бюро путешествий, и я вновь встретился с Арло. Печальное зрелище, скажу я вам. Выглядит он точь-в-точь как обычная машина, говорит тихим, монотонным голосом и действует как самый обычный компьютер.

Он ведь знал, на что идет. Неужели пара взглядов на закат того стоила?

Нет, как хотите, но робота человеку нипочем не понять.

 

Дмитрий Ухлин

КУДА ИЗВОЛИТЕ?

География рекламных объявлений достаточно широка. Да и чего ожидать, если раньше вся страна стояла перед почти гамлетовским: «Крым или Кавказ?». Прибалтика была не всякому по душе, а чешские Карловы Вары и болгарские Золотые Пески казались обывателю вершиной, круче которой мог быть только «буржуазный рай». Историческим прошлым ограничен и вид отдыха — в большинстве случаев это проживание в отеле на берегу озера, моря или океана. Чистота близлежащего водоема и качество спиртного — вот, собственно, и вся разница, не считая стоимости. Сервис — это в первую очередь привлекает наших соотечественников, за долгие годы изголодавшихся по культуре обслуживания. Кипр, Греция, Турция, Канарские острова, Майорка, Мальта — основные места подобного отдыха. Представления об экзотическом туре ограничиваются обычно Таиландом. И вовсе не из-за древних храмов, буддийских статуй и изысканной кухни. У наших, видимо, собственное понимание «экзотики». Она не всегда ограничивается здесь посещением матча по тайскому боксу. Хочется напомнить, что власти Таиланда, вопреки сложившемуся стереотипу, не слишком приветствуют как использование наркотиков, так и близкое общение с «дамами полусвета». В частности, известны случаи, когда наши соотечественники, в основном с Дальнего Востока, попадали за вышеозначенные нарушения под арест и подвергались высоким штрафам. За наркотики, кстати, предусмотрено и такое наказание, как смертная казнь.

НЕ БУДЕМ О ГРУСТНОМ — вы все-таки решили отдохнуть. Как выбрать фирму, которая доставит вам это удовольствие? Объявлений в газетах многие сотни, а телевизионные рекламные ролики один другого привлекательнее. Лучше всего, конечно, обратиться к знакомым, которые на собственном опыте уже испытали соответствие рекламы качеству предлагаемых услуг и могут дать объективные рекомендации. Ну, а если таковых нет? Прежде всего обратите внимание на качество и солидность рекламы. Не звоните по телефонам и не ходите по адресам, напечатанным во всяческих «Из рук в руки» и «Все для Вас». Если вас заинтересовала какая-то солидная реклама — попытайтесь выяснить, как давно эта фирма действует на рынке туристических услуг. Самый простой и самый распространенный способ мошенничества в сфере организации туристических поездок — изымание ваших денег на некоторое время в качестве обычного беспроцентного кредита.

Фирмы — организаторы подобных «незабываемых двух недель» берут у доверчивых клиентов деньги и предлагают подождать, пока будет «укомплектована группа». Через 2–3 недели, извинившись и сославшись на временные трудности, деньги обычно возвращают. Цель проста — в обороте фирмы постоянно крутятся значительные валютные суммы, предоставленные доверчивыми новинками. Круг потребления настолько широк, что подобные лжетуристические конторы могут безбедно существовать от полугода до года, используя деньги доверчивых граждан для закупки банальной голландской ветчины.

НАШ ЧЕЛОВЕК, хорошо это или плохо, привык ориентироваться, что называется, по прецеденту. «Если Иванов слетал на неделю в Париж за 750 долларов, — думает он, — ас меня попросят 700, то наверняка обманут, а если 800, то явно обдерут». Такой подход не лишен некоторой логики. И все-таки в каждом конкретном случае нужно досконально, обратившись в фирму, вежливо, но четко разбираться в расценках. И, главное, попытаться самому узнать все юридические подробности посещения той или иной страны. Например: «Почему за оформление визы на Мадагаскар (в Индонезию, на Тайвань и так далее) вы берете с меня 50 долларов, если данная страна на данный срок предусматривает для туристов безвизовый режим въезда?». Бывали случаи, когда под предлогом длительного и сложного оформления визы клиентов либо действительно обирали, либо вообще лишали отпуска.

КУДА СТАВЯТ ВИЗЫ? В ваши красные загранпаспорта. Вопрос о загранпаспорте не простой, а политический. Еще три с лишним года назад, в мае 1991-го, союзным парламентом был принят Закон о выезде-въезде, обещавший открытые границы и прочие сопутствующие свободы, начиная с 1 января 1993. Несмотря на бурные политические страсти, об этом никто не забыл, и сначала, в октябре прошлого года, его решили принять к исполнению, а за неделю до «часа X» вышло постановление ВС РФ о вступлении Закона в силу.

Раньше сферы влияния в вопросе выдачи общегражданских загранпаспортов были четко поделены. УВИР, то есть МВД, занималось туристами и «частниками». Консульская служба МИД — привилегированным контингентом: артистами, журналистами, спортсменами, бизнесменами, парламентариями и политическими деятелями. Закон о выезде-въезде положил конец такому распределению, отдав монопольное право контролировать заграничные разъезды россиян в руки МВД.

Множество коммерческих фирм, еще в прошлом году делавших спешные паспорта и выездные визы, приговаривая: «Все железно — у нас каналы в МИД!», сегодня пребывают в мрачной меланхолии. Без МВД теперь ничего не сделаешь. В районном ОВИР даже при отсутствии очереди оформление паспорта занимает минимум дней 15–20, госпошлина за эту услугу — пятнадцать долларов в рублевом эквиваленте. Тем не менее некоторые туристические фирмы берут на себя изготовление паспортов чуть ли не за считанные часы и, уж конечно, за деньги на порядок большие. Аккуратнее! По мнению экспертов, если обещан срок менее 2 недель — это чистой воды надувательство. Технически невозможно при современной российской организации труда за столь малый срок все согласовать с центральными органами МВД, с местной милицией и с МБ (без этого загранпаспорт не может получить никто) по поводу доступа к государственным секретам. Так что здесь либо используются липовые печати, либо налицо коррупция. «Ускорение» — просто дача взятки чиновнику ОВИР для обхода очереди. Проще за 20–30 тысяч купить у старушек, уже освоивших прибыльную «профессию», место поближе к заветной двери.

ВЫБИРАЯ ФИРМУ и ведя с ней предварительные переговоры, обязательно оговаривайте вид транспорта и наличие трансфера. Летать обычными рейсовыми самолетами как наших, так и зарубежных компаний, конечно, накладно. Но, позарившись на дешевизну так называемого чартера — самолета, арендованного фирмой, так сказать, «купленного оптом» и выполняющего регулярные «челночные» перелеты только с клиентами фирмы, — вы рискуете. Такие самолеты русские бизнесмены обычно стараются использовать на пределе возможности. Известно множество случаев, когда из-за этого или различных организационных накладок кто-то оставался за бортом. «Улетите следующим нашим самолетом через три дня», — говорят организаторы. Да, но все эти лишние дни они обязаны оплатить ваше проживание и питание. Однако карманные деньги вами скорее всего уже израсходованы, и хотя два-три дня «забесплатно» на курорте для кого-то событие и радостное, но не все ведь любят опаздывать на родину. Кроме того, в целях экономии вас могут отправить не в 4-звездный отель, где вы жили, а приткнуть в более скромное место.

ТЕПЕРЬ О КАЧЕСТВЕ проживания. Если в рекламном проспекте, на который вы клюнули, указано «отель не ниже 3 звезд» — значит, что точно не более. Между тем разница между 3- и 4-звездными отелями огромна. А вот между 5- и 4-звездными незначительная — в Пекине, например, их разделяет только наличие спецлифта для перевозки трупов. Так что конкретно оговаривайте с фирмой — организатором тура качество вашего проживания на курорте.

Немаловажно и питание. Вам предстоит сделать выбор между только завтраком, полупансионом (завтрак и ужин) и пансионом (полное питание). Чаще всего в трех-, четырехзвездных отелях применяется система под названием «шведский стол», когда вы можете съесть любое количество любого наименования из тех, что имеются в наличии. Богатство ассортимента как раз и зависит от количества звездочек. Но бывают и порционные завтраки на западный манер; кофе, булочка и прочая чепуха. Короче, не наешься. Лучше всего организовывать свое питание согласно обговоренному в Москве меню. Это дороже, но качественнее. Правда, немногие фирмы оказывают подобные услуги. А вот обед в ресторане в некоторых турах, особенно в Европу и Соединенные Штаты, иногда бывает обязательным. Сегодня — в китайском ресторане, завтра — в индийском и так далее. Вот недавно один знакомый полетел в Анталию и в конце тура, когда из отеля уехала немецкая группа и остались только наши, качество питания разительно изменилось. Вплоть до того, что за два дня до отъезда треть отдыхающих слегла, отравившись «принудительным питанием». Соответствующего наказания никто не понес, моральный ущерб возмещен не был. И таких случаев сотни. За желудок туристов российские туристические фирмы зачастую никакой ответственности не несут. Поэтому как минимум необходима медицинская страховка. Кстати, в такие страны, как Германия или Австрия, иностранцев без нее вообще не впустят.

СКОЛЬКО БРАТЬ с собой денег? Все ограничения здесь связаны стем, что большинство российских туристов посещают Запад и Восток с чисто коммерческими целями. Это так называемые «челноки». 1993 год закончился для этих шоп-туристов снижением беспошлинного барьера ввоза товара для частных лиц с 5 тысяч долларов до 2 тысяч, что больно ударило и по действительно отдыхающим и путешественникам. Валюту на таможне необходимо декларировать честно, во избежание эксцессов. На легально вывозимую сумму необходимо предъявлять банковские справки. Ими, кстати, многие банки наладили торговлю отдельно, по цене от 1 до 2 процентов от указываемой суммы. Есть такие окошки и в самом аэропорту Шереметьево-2.

ОСВОИВШИСЬ на российском рынке туристического сервиса, разномастные западные компании предлагают «услуги» для состоятельных, но не слишком обремененных мыслительным аппаратом «новых русских». Вас никогда не останавливали перед каким-либо супермаркетом прилично одетые молодые люди? В модных пиджаках, с алчным взором и кожаной папочкой? «Надоело каждый сезон думать о том, где на этот раз провести отдых? Мечтаете обзавестись наконец недвижимостью на Западе, но не хотите «замораживать» деньги? Хочется прыгнуть выше головы, прикупить что-нибудь суперновое, престижное, доступное только капиталистическому Западу? Покупайте тайм-шер», — говорят они.

«Тайм-шер» буквально переводится как «время частями». Но перевод неважен. Если у вас действительно есть деньги — не отдавайте их проходимцам. Бойких фирм, торгующих тайм-шером, в столице и Санкт-Петербурге сейчас около трех десятков, и число их постоянно растет. Суть этой общемировой, докатившейся и до наших пенатов аферы в том, что вы можете купить некую «недвижимость» в виде апартаментов, отдельных коттеджей или гостиничных номеров на известных курортах — но только на несколько определенных недель в году. Купить на всю жизнь, с правом завещать, продавать и меняться. И возить туда кого угодно и сколько влезет, как к себе домой. Но система эта подразумевает не столько новый вид услуг, сколько выкачивание денег из наивных граждан. Подсчитаем, какой навар имеют организаторы этой «абсолютно ликвидной» аферы. Неделя в пик сезона в двухспальных апартаментах (на 4 человека) у них стоит 15–17 тысяч долларов. Односпальные — в два раза дешевле. Есть еще так называемые «студии» — это каморки чуть больше обычной московской кухни, там стоят диванчик и плита. Цена на неделю за нее «всего» 3–4 тысячи долларов. Умножаем эти цены на 52 недели: от полумиллиона долларов и выше.

Так что покупайте недвижимость, если есть возможность, а не отдавайте деньги проходимцам. Собственность «временной» быть не может, несмотря ни на какие юридические изощрения.

И еще раз хочется посоветовать страждущим отдыха — смотрите на цены и прикидывайте сами. Дешево не значит плохо. Дорого не обязательно качественно. А отдых надо проводить так, чтобы потом целый год не было мучительно больно.

«Вот тут что написано про Рио-де-Жанейро: «1360 тысяч жителей… так… значительное число мулатов… у обширной бухты Атлантического океана…» Вот, вот! «Главные улицы города по богатству магазинов и великолепию зданий не уступают первым городам мира». Представляете себе, Шура? Не уступают! Мулаты, бухта, экспорт кофе, так сказать, кофейный демпинг, чарльстон под названием «У моей девочки есть одна маленькая штучка» и… о чем говорить! Вы сами видите, что происходит. Полтора миллиона человек, и все поголовно в белых штанах».

И. Ильф, Е. Петров. «Золотой теленок».

 

ЗАВТРА

Трансплантация или киборгизация?

Как известно, чтобы пересадить больному здоровое сердце, необходимо ждать гибели другого человека (деликатно именуемого донором), что создает массу этических проблем, не говоря уж о чисто технических (тканевой несовместимости и прочих). Альтернативное решение предложили британские ученые, которые недавно провели принципиально новую для истории медицины операцию, имплантировав в стенку брюшной полости 62-летнего пациента дублирующий его изношенное сердце механизм. Изготовленная из металла и пластика минипомпа, работающая от батарейки, выполняет функции левого желудочка, поддерживая нормальное кровообращение в организме. Пациент чувствует себя хорошо, однако об окончательных результатах эксперимента судить еще рано.

Компьютер размером с кредитную карточку

Группе французских ученых из Национального центра научных исследований удалось заменить металлические детали транзисторов органическими полупроводниковыми материалами, что, по мнению специалистов, произведет подлинный переворот в радиоэлектронике. В частности, теперь появилась реальная возможность создать «гибкий» компьютер — видом и размером с обычную кредитную карточку. Хотя, признаться, органические транзисторы работают несколько медленнее традиционных, для бытовых пользователей это не столь существенно… зато их, без сомнения, устроит цена!

По предварительным расчетам, аппаратура на органике будет обходиться производителю (значит, и покупателю!) намного дешевле.

Японский Ла-Манш

Знаете ли вы, что гигантская проходческая машина уже пробила первые метры трассы, которая должна соединить западный и восточный берега Токийского залива? С размахом задуманный проект предполагает два подводных тоннеля длиной 9,4 км и диаметром 14,4 м каждый (для сравнения: диаметр Ла-Маншского — 8,6 м). Кроме этого, предполагается построить мост длиной 4,4 км и соорудить два искусственных острова. Строителей ожидают немалые трудности: тоннели предстоит проложить на глубине 60 м, а грунт, увы, слишком мягкий и плывучий. Тем не менее они заверяют, что грандиозный путепровод — с пропускной способностью до 60 тыс. автомобилей в сутки — будет сдан в эксплуатацию 31 марта 1997 года.

Упадет ли Пизанская башня?

Между прочим, отклонение от перпендикуляра этой архитектурной редкости составляет уже 5 м!

В 1993 г., после бурного обсуждения разнообразных проектов спасения башни (закрытой для посетителей с января 1990-го), в ее основание вмонтировали 600-тонные противовесы, в результате чего постройка выпрямилась… на 2,2 см.

Наконец ученые и строители предложили новый вариант: выровнять и удерживать башню с помощью 10 толстых стальных тросов, уходящих под землю на глубину 50 м, где они крепятся к мощному железобетонному кольцу. Работы по проекту, который рассматривается лишь а качестве временной меры, уже начались, специалисты же продолжают ломать голову над более долговечным способом сохранения знаменитого исторического памятника.

Искусственная кожа

Искусственная кожа — давняя мечта врачей. Сегодня эта мечта начинает сбываться. Пересадки кожи проводятся уже довольно давно, но используется материал, взятый у самих больных. Применимы такие операции лишь при ограниченных потерях кожи.

Когда возникают случаи, при которых поражена большая поверхность, используют аллотрансплантацию — пересадку гомотрансплантанта из искусственной кожи. Первые образцы кератиновых тканей, соответствующих эпидерму — внешнему слою человеческой кожи — были получены в 1975 году. Затем появился эквивалент дермы — внутреннего слоя — на основе выращенных фибропластов. Следующим этапом стало «выращивание» на искусственной дерме кератиновых клеток верхнего слоя. Но кожи, полностью эквивалентной природной, пока не существует, в ней до сих пор отсутствуют некоторые вещества. Кроме того, эти искусственные эпительные ткани лишены эпидермических связок, нервов и мелких кровеносных сосудов. Исследования продолжаются.

Искусственные гомотрансплантанты дают огромное преимущество, особенно если возможен немедленный доступ к ним. Созданные в пробирке, они консервируются в банке органов и предназначены в основном для обгоревших. Несмотря на успехи, сегодня рано говорить о подобных пересадках как о массовом явлении. Требуется изучение чувствительности этих тканей к дополнительным инфекциям. Благоразумие подсказывает, что достигнутые результаты еще не более чем эксперимент, который нуждается в серьезной проверке практикой.

Роман в соавторстве с компьютером

«Ее сердце затрепетало в груди, и она невольно вскочила, когда перед ней появился незнакомец. Он возник, высвеченный молнией…» Эти фразы взяты из книги «Только однажды» (Just This Once), романа, рожденного в тесном сотрудничестве человека и компьютера. Скотт Френч, по специальности программист, был очарован сочинениями американской писательницы Жаклин Сьюзен.

Одна из ее первых книг «Машина любви» оказалась поистине бестселлером, правда, по оценкам специалистов, эстетические достоинства этого романа весьма скромны. Френч заложил в экспертную систему компьютера два романа Жаклин Сьюзен.

Машина проанализировала частоту употребления активных и пассивных глаголов, длину фразы, среднюю протяженность каждой сцены и прочие филологические особенности означенных сочинений. Дальше создание романа проходило в виде диалога между Френчем и компьютером Macintosh, названным HAL. HAL ставил вопросы, Френч отвечал, и машина выдавала фразы.

Из множества вариантов выбирался один.

В результате этого диалога четверть романа создал Френч, четверть — компьютер, а все остальное может быть определено как плод их теснейшего сотрудничества. Десять лет работы и 295 страниц. «Если бы я писал один, — заявил программист, — книга была бы закончена по меньшей мере лет восемь назад». Американская критики не слишком высоко оценила качество этого произведения. Однако те же самые комментаторы признали, что «Только однажды» мог бы быть расценен как одна из лучших книг Жаклин Сьюзен.

 

Альфред Бестер

РУКОПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В БУТЫЛКЕ

18 декабря

Пока что мы прячемся на Овечьем Лугу в Центральном парке. Боюсь, мы последние. Разведчики, посланные выяснить, остался ли кто-нибудь в Такседо-парке, Палм-бич и Ньюпорте, не вернулись. Декстер Блэкистон только что принес плохую новость. Его партнер, Джимми Монтгомери-Эшер, набрался храбрости и предпринял отчаянную вылазку по злачным местам Вест-Сайда в надежде отыскать хоть кого-нибудь из забулдыг. Его убил пылесос фирмы «Гувер».

20 декабря

Лужайку прочесала тележка для гольфа «Сайоссет». Мы разбежались и попрятались. Она разрезала на кусочки все наши палатки. И еще горел костер — явный признак жизни. Доложит ли она эту новость 455-му?

21 декабря

Очевидно, доклад был сделан по всей форме. Сегодня, средь бела дня, появился агент — жатка «Маккормик», — прихвативший стукача, электрическую пишущую машинку IBM. Стукач оповестил пустой Овечий Луг: мы — последние, и Президент 455-й готов быть великодушным. Он согласен сохранить нас «на племя». Место в зоопарке Бронкса приготовлено. В противном случае мы просто вымрем, не оставив жизнеспособного потомства. Мужчины зарычали, а женщины крепко прижали к себе детей и разрыдались.

На решение нам дано 24 часа.

Каким бы оно ни оказалось, закончив дневник, я где-нибудь его припрячу. Надеюсь, со временем он будет найден и послужит предупреждением — правда, не знаю, кому.

Все началось с газетного объявления. «Нью-Йорк таймс» сообщила, что в 5:42 утра на товарной станции Холбан без посторонней помощи завелся и отправился восвояси оранжево-черный дизель-локомотив N455. Со слов специалистов, причиной тому мог послужить оставленный в рабочем положении дроссель, а может, локомотив не поставили на тормоза или же просто колодки износились. 455-й пропутешествовал своим ходом пять миль (кажется, в сторону Хэмптона), пока железнодорожное начальство не сподобилось остановить его составом из пяти товарных вагонов.

К несчастью, ответственным лицам так и не пришло в голову разобрать 455-й на запчасти. Его отправили работать в качестве маневрового поезда на сортировочных узлах. Никто не заподозрил в нем бряцающего оружием захватчика, который решил объявить «священный поход» на человечество, мстя за плохое обращение с машинами, начавшееся еще на заре Промышленной Революции. На сортировочных узлах перед 455-м открылись широкие просторы для общения с разнообразным содержимым товарных составов и агитации последнего к активным действиям.

В следующем году произошло полсотни «случайных» смертей от электрических тостеров, тридцать семь — от миксеров и девятнадцать — от электродрелей. Все это были террористические акты, но люди ничего не поняли. Спустя год внимание публики привлекло ужасное преступление, казалось бы, явно говорящее о мятеже. Джек Скалтейс, фермер из Висконсина, приглядывал за дойкой коров, как вдруг доильный аппарат, ринувшись на хозяина, убил его, а затем пробрался в дом и изнасиловал миссис Скалтейс.

Газетные статьи публика всерьез не восприняла — все сочли их розыгрышем. На беду, они дошли до разного рода компьютеров, мгновенно разнесших эту весть по всему миру машин. В течение года не осталось ни одного мужчины и ни одной женщины, не пострадавших от бытовой техники или офисного оборудования. Человечество, яростно сопротивляясь технике, возродило карандаши, копировальную бумагу, веники, взбивалки для яиц, консервные ножи и тому подобное. Противостояние застыло в равновесии, покуда Клика легковых автомобилей не признала наконец лидерство 455-го и не присоединилась к воинствующей технической армаде.

Человечество проиграло битву.

Правда, нельзя не признать, что импортная автомобильная элита сражалась за нас, и только ее стараниями нам, немногим, удалось остаться в живых. Что далеко ходить — моя собственная любимица «Альфа-Ромео» поплатилась жизнью, пытаясь доставить нам припасы.

25 декабря

Лужайка окружена. Дух наш подорван трагедией, разыгравшейся прошлой ночью. Маленький Дэвид Хейл Брукс-Ройстер преподнес нянюшке рождественский подарок. Раздобыл (Бог знает, где и как) искусственную елку с украшениями и гирляндой на батарейках. Гирлянда его и убила.

1 января

Мы в зоопарке Бронкса. Кормят, как на убой, но что ни возьмешь в рот, везде неистребимый привкус солярки.

Утром случилось нечто странное. По полу моей клетки пробежала крыса в бриллиантово-рубиновой тиаре от «Ван Клифа энд Арпельса». Меня пробрал страх, настолько нелепым показалось ее одеяние при свете дня. Пока любопытство боролось с отвращением, крыса остановилась, огляделась вокруг и вдруг… заговорщически подмигнула мне.

Я вновь обретаю надежду.

 

Евгения Савельева

ЧЕЛОВЕК И МАШИНА

СОЮЗНИКИ ИЛИ СОПЕРНИКИ?

Со школьных лет все помнят английских луддитов — разрушителей машин в фабричных городах. Зовутся так они по имени некоего Лудда, который в припадке бешенства уничтожил вязальный станок. Случилось это почти два с половиной века назад, когда техногенная цивилизация делала свои первые шаги в Европе. Между прочим, парламент Великобритании принял билль, по которому «антимашинистов» можно было наказывать смертной казнью. Так что начало отношений человека и машины вряд ли можно считать мирным. Однако со временем отношения эти улучшались, что, естественно, было вызвано взаимным интересом обеих сторон. Человек приучался видеть в технике некое продолжение себя, а техника (в лучших своих образцах) старалась «подражать» живым организмам, представляясь как бы человекоподобным существом. К тому же с помощью техники человек за весьма короткий исторический срок получил столько всего…

Однако будь лорд Байрон нашим современником (это он выступил тогда в парламенте Великобритании против билля, в результате чего вскоре смертная казнь луддитам была заменена ссылкой на 7 — 14 лет), занял бы он столь же определенную позицию? Вера в ценности научно-технического прогресса казалась почти незыблемой до последней трети XX века, до тех пор, пока не выявились полностью глобальные проблемы, прогрессом же и порожденные. Прежде всего экологические, связанные с техногенным воздействием на природу. Такому же воздействию подвергся и сам человек, что дало повод говорить о реальности угрозы самому его существованию.

Пожалуй, катастрофу века — Чернобыль можно считать своего рода бунтом техники против человека, варианты которого давно «просчитывает» фантастика. Возможно, философы усмотрят в ней признаки конечности техногенной цивилизации. Но пока жизнь продолжается, и все мы постоянно с техникой общаемся. И есть смысл поговорить о проблемах отношений человека и машины, так сказать, на микроуровне.

□ому нынче придет в голову крушить сложный станок с программным управлением, разбивать музыкальный стереокомбайн или еще что-то из бытовой техники, пришедшей в каждый дом? Техника — благо, она освобождает от тяжелого, неинтересного, непроизводительного труда. Однако все не так просто. Нередко технические системы, с которыми соприкасается человек, скажем, на производстве, значительно превосходят его собственный антропологический' масштаб. Тогда он испытывает напряжение, неприятные чувства, вынужден делать несвойственные ему движения. Все эти обстоятельства должны иметь в виду создатели техники, закладывающие в конструкцию и возможность контакта ее с человеком. Другая ступень — организация работы этой пары «человек — машина». Однако существует еще и блок проблем вокруг самого человека. Есть люди, для которых техника таит опасность, они испытывают неуверенность, страх, имея дело с нею. Конечно, почти всякого человека можно обучить работе с той или иной техникой, но тем не менее полностью проблема не снимается.

В чем дело? Раньше любое техническое приспособление создавалось как продолжение человеческого организма, как своего рода его искусственные органы или системы. Со временем, увеличиваясь в размерах, наращивая производительность труда (что стало символом и целью прогресса), машина заставила человека ощущать себя ее придатком. Машина надиктовывает человеку ритм, темп, направление труда, устанавливает перерывы в работе. Он чувствует власть техники над собой, страшится этой власти.

Надо признать, что эффективность техники не всегда возможна с учетом требований комфорта того, кто на ней (с ней) работает. Все-таки упор при создании машин делается на производительность их труда. Поэтому крайне важно оценить возможные негативные последствия контакта человека с тем или иным механизмом. Это и есть задача гигиены труда. К сожалению, бывает легко сказать, как «не надо», труднее выполнить. Тем более что оценка факторов труда сейчас идет по многим параметрам. Физические перегрузки оценить легче, нежели перегрузки эмоциональные, психологические, интеллектуальные, характерные для многих современных производств, отраслей, видов деятельности. Представьте себе объем информации, которую должен воспринять, переработать для принятия решения человек, управляющий океаническим лайнером или воздушным судном. Причем информация, которая поступает в непредвиденном темпе, требует различной реакции. Соответственно, оценивать нагрузку на психическую сферу, интеллект становится все сложнее.

Существующие системы профессиональной ориентации и профотбора полностью своих функций не выполняют. Можно сказать, что возможности этих служб отстают от темпов развития техники и роста ее потенциала. Сила мышц, способность к восприятию единиц информации в определенное время или сигналов соответствующей точности, световосприятие исследуются сравнительно легко: есть технические средства, системы тестов. Но изучить эмоциональный настрой человека, пригодность его к работе с машиной, готовность ощутить себя в паре с ней ведущим гораздо труднее. Да и возможно ли вообще объективно оценить эти факторы? Сейчас в клинической медицине есть немало сторонников подхода к диагностике и лечению с учетом особенностей конституции конкретного человека. Подобный подход правомерен и актуален для гигиениста. В самом деле, в группе людей, работающих одно и то же время с виброинструментами, вибрационной болезнью заболевают не все.

Есть определенные виды человеческой деятельности, которые требуют особых форм профотбора (скажем, для работы в космосе или воздушным гимнастом в цирке), но обычно пригодность к работе с техникой выявляется — должна выявляться — в процессе предварительных осмотров. Что проверяют врачи? Состояние вестибулярного аппарата, психический статус, остроту зрения, слуха, состояние сердечно-сосудистой системы. Но все эти параметры могут у человека меняться — с возрастом, в результате тех или иных заболеваний. Поскольку изменения эти не всегда выявляются медиками, человек рискует оказаться неадекватным условиям труда. К тому же осмотры нередко проводятся формально. Довелось в Псковской области познакомиться с человеком, который был допущен к работе электромонтера, будучи инвалидом. Врачи, давшие «добро», не подумали о том, как человек без ноги (даже без нормального протеза, просто с деревяшкой) сможет подниматься на высоту, что в обязанности электромонтера входит. Плохо, видимо, представлял фронт собственных работ и сам работник. Это казуистический пример, но он заостряет проблему. Сейчас она остра, как никогда, поскольку здравоохранение тоже переживает кризис.

Поли был упомянут кризис, коснемся еще одного аспекта. Может быть, сегодня разговор о гармонизации отношений человека с техникой кому-то вообще покажется «пиром во время чумы». Останавливаются многие производства, реальна угроза безработицы. Как выбрать работу с учетом своих возможностей? Да порою люди готовы взяться за любой труд, лишь бы заработать на жизнь. Не секрет, что существуют заведомо «вредные» производства, с запрограммированным риском для здоровья человека. Но государство заманивает туда работников, давая компенсации за вредный труд, снижая пенсионный возраст и т. д. Это обходится дешевле, чем менять технологии, делать производство безопасным. По этой же причине задыхаются в отсутствии социального заказа проектные институты, которые хотели бы и могли улучшить конструкции. Самое страшное, что многие люди потеряли вообще ощущение ценности своей жизни, собственного здоровья.

Вспоминаю, как рабочие одной из прокопьевских шахт отказывались использовать механизм для установления в штреке крепи. «Разве мы не мужики?» — ответили они на вопрос «почему», таская 90-килограммовые деревянные балки для крепи. Подвести балку и зафиксировать ее в определенном положении могла как раз стоявшая без дела машина.

О том, что никто не хочет на шумных производствах пользоваться антифонами, писала специальная печать. Здесь есть, конечно, проблема, связанная с качеством, конструкцией средств индивидуальной защиты — дела в отечестве с этим плохи. Насколько удобны и привлекательны аналогичные приспособления, что производят Япония, Швеция (средства индивидуальной защиты там непременно прикладываются к комплектам техники). Но человек должен быть сам заинтересован в нормальных условиях труда. Пока он такой заинтересованности не проявит, ничего не изменится. Останется прежний, «полицейский», вариант: государство определяет, что нужно для производства и работника.

Трудно избежать схемы «у нас — у них». Изначально мы шли с Западом разными путями, оптимизируя отношения работника с производственной средой. Отечественные нормативы строились всегда с большими запасами прочности, на отсутствии риска вообще. Никто и никогда заболеть не может. Практика показала, что такое невозможно. На Западе исходили из технической достижимости на данном этапе, работая дальше на основании поэтапных программ. Все нормы и законы принимались, только будучи выполнимыми. Система гигиенического нормирования допускала возможность риска: 90 процентов работников не заболеют, а вот остальные десять… Это было своего рода стимулом для конструкторов. Даже малый процент людей не желал рисковать здоровьем. Общественность взывала к промышленности, та в конце концов сдавалась, подчиняясь общим требованиям. Если не удавалось решить проблему технологически, можно было использовать систему защиты временем. Что это такое? Условия, скажем, труда на шахтах или строительстве с использованием виброинструментов везде схожи, они не зависят от политической системы и даже уровня техники. Неблагоприятного воздействия на организм человека избежать невозможно. Но предотвратить болезнь можно. Для появления ее существуют определенные лимиты времени, которые гигиенистам известны. Не дожидаясь истечения лимита, можно человека перевести на другой участок в этой же фирме, переквалифицировать его. На вредных производствах Запада идет постоянная смена сотрудников — таким образом люди «проскакивают» опасный, с точки зрения возможности заболевания, срок.

У нас такая практика затруднена. Многие промышленные города развивались как спутники определенных производств. Куда деться человеку, если он решит оставить свою работу? Переезд в условиях России — стихийное бедствие, он тянет за собой массу социальных проблем. Наши ученые пытались пробивать идею защиты временем, но дальше благих пожеланий дело не пошло.

Послевоенным поколениям соотечественников, особенно после создания нами атомной бомбы и полета Юрия Гагарина в космос, стало казаться, что работать все будут только на «чистых» производствах, с умными машинами. Создавался миф о человеке — покорителе природы, космоса, гражданине, великой страны, труд которого производителен и радостен К исходу века выяснилось, что многие отрасли технологически резко отстали от западных, нуждаются в коренной реконструкции и перевооружении. Около четверти предприятий вообще невозможно реконструировать, они подлежат закрытию. Оказалось, что на многих производствах используется неквалифицированный труд. Миф развеян…

Не вкусив в полной мере плодов научно-технических революций, неразумным обращением с техникой мы умудрились напомнить о бренности цивилизации. Однако нельзя, чтобы страна, обладающая огромными природными ресурсами, трудовым потенциалом, в цивилизацию не вошла. Наверное, Чернобыль и стал возможен, потому что люди не чувствовали радости труда. Чувство это не приходит к человеку в условиях несвободы. Анализ причин аварии на Чернобыльской АЭС в сущности это подтвердил. Из года в год сотрудники делали привычные ошибки, зачастую не представляя, с чем имеют дело.

Поэтому хочется напомнить тезис одного нашего умного соотечественника о том, что развитие новой техники «предполагает фантастическую духовную активность». А сама техника — и часть культуры, и продукт творчества. Подлинное творчество возможно только в условиях свободы. Наверное, пользоваться техникой на равных, испытывая при этом радость, будут свободные люди.

«— Ты возьми птиц! Это прелесть, но после них ничего не остается: потому что они не работают! Видал ты труд птиц? Нету его! Ну по пище, жилищу они кое-как хлопочут, ну а где у них инструментальные изделия? Где у них угол опережения своей жизни? Нету и быть не может.

Андрей Платонов. «Происхождение мастера».

— А у человека что?

— А у человека есть машины! Понял? Человек — начало для всякого механизма, а птицы — сами себе конец…»

 

Рафаэл Лэфферти

ПЛАНЕТА КАМИРОИ

Из отчета полевой экспедиции по изучению внеземных обычаев и законов, подготовленного для Совета по реорганизации правительства и реформированию законодательства.

_ИСТОЧНИК: дневник Поля Пиго, политического аналитика_.

Назначать встречи с Камирои — примерно то же самое, что строить дом из ртути. Мы поняли это очень быстро. И тем не менее у них действительно самая развитая цивилизация из всех населенных человечеством миров. Мы получили приглашение посетить планету Камирои и исследовать местные обычаи. При этом нам твердо обещали, что немедленно по приезде над нами возьмет шефство группа адаптации.

Но никакой группы не оказалось.

— Где же встречающие? — спросили мы барышню в справочном бюро.

— Спросите на посту номер один, — посоветовала она. Выражение ее лица было при этом довольно игривым.

— Попробую, — согласился наш шеф Чарльз Чоски. — Алло, пост, мы должны были попасть на попечение группы адаптации. Где же она?

— Дежурный! Дежурный! — закричал пост девичьим голосом, который почему-то показался знакомым. — Троих в группу! Давай, давай, назначай поживее!

— Я войду в группу, — вышел к нам симпатичный камирои.

— И я тоже! — сказал подросток, похожий на брюссельскую капусту.

— Еще один! Еще один! — кричал пост. — О, вот что: я сама войду в эту группу. Ну, ну, давайте же приступать к делу. С чего вы хотите начать осмотр, господа?

— Мы ждали профессионалов, — грустно сказал Чарльз Чоски.

— Какие вы странные, — заметила барышня из справочного бюро. Она вышла из кабинки и присоединилась к группе. — Сидеки и Наутес, теперь мы группа сопровождения землян, — обратилась она к своим собратьям. Надеюсь, вы слышали это забавное название, которое они дали нашей компании?

— А вы уполномочены сопровождать гостей? — поинтересовался я.

— Каждый гражданин Камирои уполномочен давать любую информацию по любому предмету, — парировал Брюссельская капуста.

— Единственная трудность — в нашем слишком либеральном подходе к предоставлению гражданства, — пояснила мисс Диагея, девица из справочного бюро. — Каждый человек может стать гражданином Камирои, если он пробыл здесь один УДЛ. Был случай, когда гражданство предоставили космонавтам, побывавшим на орбите планеты. Правда, теперь гражданство дается только тем, кто отвечает нашим высоким причинно-информационным стандартам.

— Спасибо! — сказала мисс Холли Холм и поинтересовалась: — А чему равен УДЛ?

— Пятнадцати минутам, — ответила мисс Диа. — Если хотите, пост уже сейчас может вас зарегистрировать.

Мы посоветовались и захотели. Пост тут же зарегистрировал нас, и мы стали гражданами Камирои.

— Ну, сограждане, чем же мы способны вам помочь? — спросил Сидеки.

— Наши отчеты о законодательстве Камирои — это смесь туристских баек и анекдотов, — сказал я. — Мы бы хотели узнать, как принимаются законы Камирои и как они работают.

— Ну так придумайте какой-нибудь закон и посмотрите, как он работает, предложил Сидеки. — Теперь вы полноправные граждане нашей планеты, а значит, собравшись втроем, можете издать любой закон. Нужно только спуститься в Архив. А за время пути подумайте хорошенько, какой именно закон вам нужен.

Мы шагали по восхитительным затейливым паркам и рощам, разбитым на крышах городских домов. Повсюду сверкали брызгами многочисленные фонтаны и водопады, берега маленьких речушек соединялись причудливыми мостами, один прекраснее другого. Ничего подобного никто из нас в жизни не видел.

— Я думаю, что могу создать пруд и плотину ничуть не хуже этих, сказал наш шеф Чарльз Чоски. — А вместо этих куп я бы посадил красивые кусты, как это принято на Земле. А еще я раздвинул бы эти скалы и поставил между ними…

— Похвально, похвально, — перебил его Сидеки. — Вы быстро осознали свои гражданские обязанности. Все это вы должны завершить сегодня до захода солнца. Вы должны выстроить задуманную конструкцию наилучшим, с вашей точки зрения, способом и после этого снять висящую там табличку. Потом вы можете заказать любому рекламному агентству свою собственную табличку, которую изготовят в точном соответствии с вашими пожеланиями и повесят на указанном месте. Обычно пишут: «Моя композиция лучше твоей», но иногда к этому добавляют и что-нибудь веселенькое, ну, скажем: «Моя собака самая кусачая». В том же агентстве вы можете заказать все необходимые материалы. Но большинство граждан предпочитает все делать своими руками. Некоторые работы Консенсус признает шедеврами, и они могут существовать годы. А ординарные вещи заменяются другими. Вот того дерева, например, сегодня утром еще не было, и я бы сказал, его не должно быть к вечеру. Я уверен, что кто-нибудь из вас может создать дерево получше.

— Я могу, — сказала мисс Холли. — И сделаю это сегодня же.

— Вы уже продумали новый закон? — спросила мисс Диа, когда мы подошли к дверям Архива. — Мы не ожидаем чего-нибудь особенно яркого и необычного от новых граждан, но все же рассчитываем на изобретательность.

Наш шеф Чарльз Чоски выпрямился во весь рост, посуровел и сообщил:

— Мы объявляем Закон об учреждении постоянной группы для выработки правил организации временных и случайных групп граждан с целью повышения ответственности этих групп.

— Все понятно? — прокричала мисс Диа какому-то аппарату в Архиве.

— Принято! — ответил аппарат. Загудев, он с силой выплюнул из себя отлитый в бронзе Закон, который тут же перекочевал на стеллаж, где хранились законодательные акты планеты Камирои.

— И что теперь? — осторожно спросил я.

— Теперь ваш закон вступил в силу, — ответил молодой Наутес. — Он уже значится в инструкциях, с которыми новый магистрат (обычно каждый гражданин должен отработать в магистратуре один час в месяц), ознакомится, прежде чем приступит к работе. Возможно, предстоящая сессия обсудит эту проблему в течение десяти минут и выработает поправки или пояснения к вашему Закону.

— А если какая-то группа граждан предложит глупый закон? поинтересовалась мисс Холли.

— Ну что ж, такое случается. Но его быстро отменят, — ответила мисс Диа. — Если гражданин предложил три закона, которые признаны Генеральным Консенсусом нелепыми, он на год лишается гражданства Камирои. Житель, лишенный гражданства дважды, приговаривается к искалечению, трижды — к смерти. На мой взгляд, это очень гуманно. Ведь к моменту смертного приговора он уже поработал над девятью законами. Этого вполне достаточно.

— Но тем не менее его Закон остается в силе? — спросил мистер Чоски.

— Вовсе не обязательно, — ответил Сидеки. — Процедура отмены Закона следующая: каждый гражданин может пойти в Архив и забрать оттуда любой, оставив вместо него записку с указанием причин изъятия. После этого он обязан хранить изъятый Закон в своем доме в течение трех дней. Иногда граждане, принимавшие этот Закон, приходят домой к своему оппоненту. Они могут до смерти драться на ритуальных мечах, отстаивая свою правоту, но чаще всего оппоненты находят мирные пути разрешения возникших проблем. Например, соглашаются на отмену Закона или на его восстановление, или вместе вырабатывают новый Закон, который удовлетворяет обе стороны.

— Значит, любой Закон Камирои может быть опротестован без всякой причины?

— Не совсем так, — сказала мисс Диа. — Закон, который не был отменен в течение девяти лет, становится привилегированным. Гражданин, желающий отменить его, должен оставить в Архиве не только декларацию, но и три пальца правой руки в доказательство серьезности своих намерений. Однако члены магистрата или гражданин, желающий восстановить этот Закон, должен пожертвовать только одним пальцем перед началом переговоров.

— Довольно варварский способ решения юридических проблем, — отметила мисс Холли. — А что, на Камирои нет министерства юстиции, сената, президента?

— Почему же, президент есть, — ответила мисс Диа. — Но наш президент это диктатор, или, если хотите, тиран. Он избирается большинством голосов на одну неделю. Любой из вас может быть избран на очередной срок, который начнется завтра, хотя шансов на это, надо сказать, немного. У нас нет постоянно действующего сената, но в случае необходимости мы избираем временный сенат, который наделяется всей полнотой власти.

— Именно подобные структуры мы и хотели бы изучить, — подал голос я. Когда же будет избран очередной сенат?

— Можете выбрать его сами, — посоветовал молодой Наутес. — Просто скажите: «Мы назначаем себя Временным Сенатом Камирои со всей полнотой власти» — и зарегистрируйте его в любом регистрационном бюро. Тогда вы легко сможете понять все механизмы работы этого органа.

— А сможем мы устранить диктатора-президента? — поинтересовалась мисс Холли.

— Разумеется, — ответил Сидеки. — Но большинство немедленно изберет нового. А ваш сенат с этого момента потеряет свои полномочия на весь срок правления вновь избранного президента. Но на вашем месте я бы не стал создавать сенат только для того, чтобы устранить главу государства. Он мастер борьбы на ритуальных мечах.

— Значит, граждане все-таки сражаются с президентами? — спросил мистер Чоски.

— Да, каждый гражданин может в любое время и по любой причине, а также безо всякой причины вызвать другого гражданина на дуэль. Иногда, хотя и не часто, они сражаются не на жизнь, а на смерть, и никто не имеет права прервать их битву. Такие схватки мы называем Судом Последней Инстанции.

Основываясь на положении, согласно которому _каждый_ гражданин Камирои должен быть способен выполнять _любую_ порученную ему работу, общество до минимума сократило организационные структуры. После знакомства с этой системой я бы уже не рискнул назвать ни один из законов Земли либеральным. По крайней мере, у граждан Камирои это не вызвало бы ничего, кроме смеха.

С другой стороны, в законодательстве Камирои есть положения, которые я считаю консервативными. Например, ни одно собрание на Камирои, вне зависимости от его цели, не должно насчитывать более тридцати девяти членов. Даже на спектаклях, концертах или спортивных мероприятиях не может собираться больше указанного количества зрителей. Это сделано для того, чтобы люди ощущали себя организаторами и участниками мероприятий, а не просто зрителями. Поэтому никакая печатная продукция, за исключением довольно редких официальных документов, не может издаваться тиражом свыше тридцати девяти экземпляров. Все это, на наш взгляд, старомодные правила, сдерживающие энтузиазм масс.

Отец семейства, который дважды в течение пяти лет обращается к специалистам по таким пустякам, как элементарная хирургическая операция или юридическая, финансовая, налоговая или медицинская консультация, лишается гражданства. Ведь он вполне мог бы все это выяснить и сделать сам. Нам кажется, что это правило лишает Камирои плодов науки и прогресса. Однако камирои утверждают, что это побуждает каждого члена общества быть специалистом во всех вопросах и тем самым служить развитию общего интеллектуального потенциала.

Если избиратели выбрали гражданина руководителем научного проекта, военной операции или торговой сделки, но он отказался от выполнения этих обязанностей, то по закону Камирои он лишается гражданства и должен быть искалечен. Если же он приступил к исполнению возложенных на него обязанностей, но не справился, то наказание следует лишь после второй неудачи.

Если избиратели решили, что гражданин должен выдвинуть какую-либо радикальную идею по переустройству общества, но он не справился с возложенной на него задачей, его приговаривают к смерти. Правда, он может быть помилован, если найдет решение другой проблемы, не менее значимой для общества.

Обязательная смертная казнь установлена за непочтение. Но на вопрос о том, что понимается под непочтением, мы получили следующий ответ:

— Если вы спрашиваете об этом, значит, вы уже виновны. Почтение есть соблюдение основных норм. Недостаток убежденности в исключительности Камирои — самое страшное из всех возможных непочтении. Так что будьте бдительны, новые граждане! Если бы ваш вопрос услышал кто-нибудь из более категоричных камирои, вас казнили бы еще до захода солнца!

Впрочем, как мы установили, камирои — большие мастера розыгрыша. Лица их настолько серьезны, что невозможно понять, шутят они или говорят серьезно. Мы не поверили в реальность смертной казни за подобные прегрешения, но нам настоятельно советовали воздерживаться от сомнительных вопросов (правда, здесь возникает новый вопрос: что считать сомнительным вопросом?)

_ЗАКЛЮЧЕНИЕ. В настоящее время мы не в состоянии дать определенную оценку системы законности планеты Камирои. Однако мы представляем теперь, с каких позиций ее следует изучать, что уже немаловажно. Рекомендуется организация постоянно действующей экспедиции для изучения этой проблемы на месте_.

_ИСТОЧНИК: полевой журнал Чарльза Чоски, руководителя экспедиции_.

Основополагающий принцип государственного устройства Камирои состоит в том, что каждый гражданин должен быть способен выполнить любую работу на планете или за ее пределами. Камирои считают, что если какой-либо гражданин не в состоянии выполнить порученное ему дело, это порочит и делает недееспособной и неэффективной всю общественно-политическую систему.

— Разумеется, в связи с этим наша система рушится несколько раз в день, — объяснил мне один камирои, — но не до основания. Это как идущий человек: с каждым шагом он теряет равновесие, но тут же обретает его вновь и делает следующий шаг. Наша государственная система всегда в движении. Если она остановится, то тут же погибнет.

— Есть ли на Камирои религия? — спрашивал я многих граждан.

— Думаю, есть, — сказал мне наконец один из них. — Мне кажется, что у нас есть только религия и ничего больше. Проблема лишь в понимании этого слова. На Земле это слово может происходить либо от religionem, либо от relegionem и означать, соответственно, законность или откровение. У нас же получилась смесь этих двух понятий. Разумеется, у нас есть религия. Что же нам еще иметь, если не религию?

— Можете вы провести параллель между верой землян и вашей религией? спросил я его.

— Нет, не могу, — ответил он резко. — Не сочтите за невежливость. Я просто не знаю, как.

Но один образованный камирои выдал мне кое-какие идеи на этот счет.

— Лучше всего это объясняет легенда, которую мы, камирои, передаем из уст в уста в течение многих столетий. Когда-то давно было объявлено соревнование мужчин (или, скажем так, местного населения мужского пола, если слово «люди» к ним не подходит) всех известных науке планет. Мужчины нескольких планет победили в соревновании и в награду получили милость Всевышнего, а вместе с ней и определенные привилегии. Населенные ими миры стали трансцендентными, поглотили свои солнца и превратились из планет в звезды. Наиболее развитые из них настолько для нас закрыты, что об их сути мы можем только догадываться. И свет не доходит до нас — они наглухо закрыли все двери.

— Но вот миры, подобные земным, — продолжал камирои, — проиграли состязание и не добились милости Всевышнего. В этих мирах каждое создание имеет свое внутреннее содержание, рост, вес и прочие материальные характеристики. Согласно нашей легенде, их жители после смерти должны прожить тридцать тысяч поколений в телах животных, и лишь после этого они начнут долгий и сложный путь к Первозданной Личности.

Но в случае с камирои дело обстоит иначе. Мы не принадлежим ни к одному из этих миров. Мы не знаем, есть ли для нас другая жизнь после смерти. В том состязании люди Камирои не потерпели поражения, но и не победили. Они колебались. Они не могли решиться. Они все думали, оценивали ситуацию, взвешивали «за» и «против» и в конце концов оказались обречены на вечные раздумья. Так мы стали вечно сомневающимся народом, постоянно ломающим голову над своими проблемами, но никогда не рискующим принять окончательное решение. Конечно, нам хочется и роста, и веса, которых нам не хватает. Не сомневайтесь, наша Золотая Середина, или, если хотите. Золотая Посредственность, выше самых высоких высот многих других миров — и выше вершин Земли в том числе. Но это нас нисколько не утешает, потому что мы знаем, что способны достичь иных высот.

— Но вы не верите в легенды, — отметил я.

— Легенда — это высшая научная истина, если нет других истин, — ответил мой собеседник. — Мы народ разумный, даже рациональный. Живем, как видите, неплохо, но не хватает остроты. У вас, землян, есть Утопия. Вы высоко цените утопические идеи, хотя согласитесь: им тоже не хватает перчинки, они пресные, как яйцо, которое забыли посолить. А мы — в соответствии с земными стандартами — самая настоящая Утопия. Мы полностью отвергли упоение властью. Правда, нам иногда не хватает толики здорового безумия, и поэтому на Камирои приживается кое-что земное: плохая земная музыка, скверная живопись, отвратительная скульптура, бесталанная драма и прочее. Хорошее мы можем создать сами. Плохое мы произвести не в состоянии и вынуждены его импортировать.

— Если все это правда, то вы просто завидуете нам, — сказал я.

— Только не вам, — ответил он. — Хотя вы, пожалуй, почти совершенны в том смысле, что обладаете обеими половинами и наделены своим местом в жизни. Конечно, мы знаем, что Создатель никогда и никому не дает жизнь напрасно и что все рожденное или созданное должно сыграть свою роль. Но мы бы желали от Создателя большего великодушия и именно в этом можем завидовать Земле. Основная наша трудность состоит в том, что мы вершим самые важные дела в юности, часто — на других планетах. Годам к двадцати пяти мы удаляемся на покой, покидая эти миры. Мы возвращаемся домой, на нашу комфортабельную цивилизованную планету, чтобы жить удобно и красиво. Разумеется, это замечательно и прекрасно, но скучно. У нас есть все. Все, кроме одной маленькой вещи, для которой нет названия…

Во время нашего короткого пребывания на Камирои я разговаривал со многими гражданами этой планеты. И всегда было очень сложно сказать, говорят ли они серьезно или водят собеседника за нос. Так что мы затрудняемся что-либо сказать определенно.

_ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Рекомендуется продолжение исследований_.

_ИСТОЧНИК: дневник Холли Холм, антрополога_.

Цивилизация Камирои более механизирована и имеет лучшую научную базу по сравнению с земной, но она более закрыта для непосвященных исследователей. «Идеальная машина», по мнению камирои, не должна иметь движущихся частей, более того — она вообще не должна быть похожей на машину. По этой причине даже в самых густонаселенных районах Камирои ощущается всеобщий покой.

Камирои очень повезло с естественным обустройством планеты. Ландшафты словно подтверждают идею о том, что все должно быть уникально и не может повторяться. Только один основной континент и один маленький континент с совершенно другими характеристиками; одна прекрасная островная гряда, каждый из островов которой имеет свой неповторимый стиль; одна великая континентальная река с семью притоками; один комплекс вулканов; одна огромная горная гряда; один титанических размеров водопад с тремя не похожими друг на друга маленькими водопадами; одно внутреннее море, один залив, один пляж длиной в триста пятьдесят миль, один лес, одна пальмовая роща, одна лиственная роща, одна вечнозеленая роща и одна роща рододендронов; один фруктовый сад, одно пшеничное поле, один парк, одна пустыня, один огромный оазис и один город — единственный большой город на планете.

Каждое из этих мест не похоже на остальные. На Камирои просто нет ничего одинакового!

Поездки здесь отнимают немного времени, и любой гражданин вполне может позволить себе съездить из противоположной точки планеты поужинать на Грин Бич, причем поездка займет меньше времени и будет стоить дешевле, чем сам ужин. Быстрота и легкость путешествий превращают все население планеты в одно сообщество.

Камирои убеждены в необходимости границ. Они контролируют множество примитивных миров, причем обходятся со своими колониями довольно жестоко. Губернаторы этих колоний обычно очень молоды, чаще всего моложе двадцати лет. Камирои делают карьеру и одновременно совершают все ошибки молодости за границей. Предполагается, что на родину они возвращаются уже зрелыми, опытными и образованными людьми.

На Камирои довольно забавны принципы оплаты труда. Физический труд здесь оплачивается выше интеллектуального. То есть менее образованный и способный камирои получает больше материальных благ, чем более талантливый. «Это справедливо, — убеждали нас, — потому что тот, кто не в состоянии получить моральную компенсацию за свой труд, должен получить хотя бы материальную». Земная система оплаты, при которой один имеет лучшую работу и зарплату, а другой теряет и в том, и в другом, им кажется дикой.

Решение о том, на какую должность назначить конкретного гражданина, принимается на Камирои большинством голосов, но каждый имеет право претендовать на любой пост. На некоторые места, например, директора торгового представительства, где можно быстро сколотить состояние, объявляется конкурс. Мы стали свидетелями нескольких соревнований между соискателями, и, нужно признаться, это было любопытное зрелище.

— Мой оппонент — «три» и «семь», — сказал один кандидат и сел на место.

— Мой оппонент — «пять» и «девять», — ответил другой кандидат. Немногочисленные зрители захлопали в ладоши, и на этом дебаты завершились.

На другом подобном мероприятии один из претендентов сказал:

— Мой оппонент — «восемь» и «девять».

— Мой оппонент — «два» и «шесть», — парировал другой, и оба вышли из зала.

Мы ничего не поняли и решили пойти на еще одно подобное мероприятие. На этот раз в зале чувствовалось легкое волнение. Видимо, ожидался захватывающий поединок.

— Мой оппонент — «старый номер четыре», — выпалил один из кандидатов на эмоциональном подъеме, и аудитория застыла от удивления.

— Я не буду отвечать на этот выпад! — сообщил другой кандидат, дрожа от гнева. — Это удар ниже пояса!

Вскоре мы нашли разгадку этой шараде. Камирои — большие мастера клеветы и компромата, но для экономии времени они создали словарь сплетен, в котором каждой сплетне соответствует свой номер. Выглядит это следующим образом:

МОЙ ОППОНЕНТ:

1) страдает слабоумием;

2) абсолютно необразован;

3) выбивает всего три очка в игре Чуки;

4) ест семена Му до наступления летнего солнцестояния;

5) идеологически неустойчив;

6) физически несостоятелен;

7) бездарен в области финансов;

8) извращенец;

9) морально нечистоплотен.

Попробуйте это сами на ваших знакомых. Работает безотказно. Мы рекомендуем испробовать этот список на земных политиках, исключив из него пункты 3 и 4, которые в условиях Земли лишены смысла. Впрочем, список этот можно дополнить и другими пунктами, вполне понятными для землян.

У камирои есть Свод Пословиц. Мы нашли его в Архивах вместе с приставленной к нему машиной с сотней одинаковых рычагов. Мы нажали на рычаг с надписью «Земной английский» и получили вариант пословиц, приближенный к земному контексту.

«Нельзя стать богатым, выращивая коз» — выплюнула машина. Пожалуй, это могло бы сойти за вполне земную поговорку. По крайней мере, это имеет какой-то смысл.

«Даже звонок иногда замолкает». Это тоже звучит по-земному.

«Это прекрасно, как ощипанная курица».

— Не уверена, что поняла смысл, — отметила я.

— Думаешь, так уж легко переводить на понятный землянам язык? огрызнулась машина. — Тогда попробуй сама! В пословице говорится о неприятных, но необходимых, а потому общественно полезных и, соответственно, прекрасных функциях.

— Да-да… — Поспешил сгладить неловкость Поль Пиго. — Давайте попробуем еще. Вот эту, например.

«Синица в руках лучше журавля в небе», — выдала машина.

— Но это же слово в слово земная пословица, — сказала я.

— Не спешите, мадам, вы же еще не знаете ее окончания, — произнесла машина-переводчик. — К этой пословице в ее классической форме обычно прикладывается рисунок, на котором птица улетает из рук человека, сердито вытирающего туалетной бумагой испачканные руки. Человек при этом говорит: «И все же — какая это гадость, синица в руках».

— Похоже, на сей раз машина утерла нам нос, — засмеялся Чарльз Чоски.

— Еще что-нибудь, — попросила я машину.

И она выдала: «Когда вы удалитесь, никто не заплачет».

Мы поняли, что пора уходить.

— У меня серьезные трудности, — сказала я как-то знакомой камирои. Но она молчала, будто я обращалась вовсе не к ней. И тогда я не выдержала: Вам не любопытно, в чем дело?

— Нет, — честно ответила она. — Но вы можете рассказать, если вам это интересно.

— Я никогда не слыхала о подобных вещах, — начала я. — Большинство выбрало меня командиром военного десанта, который должен освободить плененные войска камирои на планете, о которой я никогда не слышала. Я должна собрать и экипировать эту экспедицию, как мне сказано, за счет моих собственных средств, причем в течение восьми УДЛов, то есть всего за два часа. Что же мне делать?

— Разумеется, делать то, что велено Большинством, мисс Холли. Теперь вы — гражданка Камирои и должны гордиться тем, что вам дали такое ответственное и важное задание.

— Но я же ничего этого не умею! А если я скажу им, что не знаю, как выполнить это задание?

— О, вас лишат гражданства и чуть-чуть покалечат. Вы же изучили наши законы, милочка.

По чистой случайности (я надеюсь, что это не более чем случайность) Большинство поручило нашему политическому аналитику Полю Пиго произвести обследование канализационной системы столицы Камирои. Лично, немедленно и всесторонне, как следовало из директивы. А нашему шефу Чарльзу Чоски то же Большинство повелело подавить восстание аборигенов на одной из планет-колоний и в доказательство успешного завершения операции привезти на Камирои правую руку руководителя мятежа вкупе с его правым глазом.

…Мы сильно нервничали, когда сидели в космопорте в ожидании рейса на Землю. Особенно когда к нам подошла группа знакомых камирои. Но они нас не задержали, а лишь попрощались, причем без особого энтузиазма.

— Мы здесь пробыли так недолго, — заметила я с надеждой в голосе.

— Я бы этого не сказал, — ответил один из них. — Как гласит одна из пословиц Камирои…

— Мы уже ее слышали, — перебил его наш шеф Чарльз Чоски. — Мы тоже не льем слез по поводу предстоящей разлуки.

И мы бегом отправились занимать места на нашем космоплане.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ РЕКОМЕНДАЦИИ.

1. Организовать новую, более масштабную полевую экспедицию для детального изучения планеты Камирои.

2. Особое внимание уделить юмору Камирои.

3. В состав новой группы исследователей не включать никого из членов первой полевой экспедиции.

 

Екатерина Егорова,

доктор политических наук

ТЕХНОЛОГИЯ ДЕМОКРАТИИ

Впервые мы столкнулись с демократией, правда, в упрощенном варианте, в 1989 году, во время выборов на съезд народных депутатов СССР. И, вопреки всем ожиданиям, получили Межрегиональную группу. Затем, в 1990 году, на выборах в российский парламент был сделан еще один маленький шаг вперед. Сейчас для демократии в России имеются, конечно, политические предпосылки, но чисто психологически население к ней не готово. Именно этим объясняются итоги выборов в Госдуму 12 декабря 1993 года. Люди проголосовали, например, за Жириновского, потому что тот обещал их контролировать, вести в светлое будущее и предложил те задачи, которые сам же будет решать для них.

И все же есть и позитивные сдвиги в сознании — в последние годы все больше людей при каких-либо кризисах в стране начинает апеллировать к Конституции. Критерием оценки политиков становится не «плохой» или «хороший», а поступают ли они в соответствии с правом. Это некое начало переориентации с сугубо прецедентных методов регуляции общества на условно-правовые (условно, ибо мы еще не знаем, что такое право). Появилось понимание, что есть законы, которые для всех едины.

У нас с обществом работают фашисты или коммунисты. Они несут тем, кого хотят за собой вести, «свою правду». А вот из демократов абсолютно никто не пытается объяснить людям, что он имеет в виду. Гайдар размышляет о либеральных ценностях. Что это такое? Спросите не только тетю Машу, а кандидата или доктора наук — они вам тоже не ответят. С людьми надо общаться на их языке. Интеллигентный Гайдар, и не только он, говорит с представителями всех прослоек «на равных», а не «снисходит» до их уровня. Но, предлагая людям какие-то ценностные ориентиры, следует делать их доступными для восприятия гражданина.

Ситуация у нас меняется очень быстро. «Правильные» шаги демократических лидеров сменяются явными провалами, и надежды на успех демократии уходят, как песок сквозь пальцы. Демократам важно предъявить не только программы (у нас общество не ориентировано на программы), но и лидера, за которым — могли бы пойти: незапятнанного, не-скомпрометированного и в то же время привлекательного для различных социальных групп. Нельзя сказать, что такой лидер на поверхности, что это Гайдар, Явлинский, Ельцин или еще кто-то. У каждого есть свои «плюсы» и «минусы». С другой стороны, необходимо объяснить населению, почему данная демократическая программа — единственно возможная для будущего развития. Даже не сегодня, а завтра или послезавтра — для детей избирателей. Без этого, по всей вероятности, будущее демократии будет плачевным. Победа на следующих выборах может оказаться у тех партий, которые предложат населению яркого лидера и способ разрешения их бытовых проблем.

Избиратель может легко проголосовать за то, чтобы отказаться от каких-либо свобод, переложив все на плечи тех, кто, если цитировать Александра Галича, «знает, как надо». Исследователь итальянского фашизма Борис Лопухов говорил как-то, что Муссолини к власти в Италии привело принятие всеобщего равного избирательного права. И у нас картина очень схожая. Добиваясь свободных выборов, демократы открыли дорогу людям, которые лучше владеют избирательными механизмами. Раскол в стане демократов, чрезмерная уверенность в успехе плюс отсутствие избирательной стратегии проявились

12 декабря 1993 года и показали, что этот лагерь абсолютно не приспособлен к избирательной кампании, какие бы деньги они на нее ни тратили. Как говорится, не в коня корм…

А вот представители другого лагеря, может быть, потому что находились в более стесненных обстоятельствах, проявили большую жизнеспособность. Они искали пути и эффективно их находили. Кстати, избирательная кампания у людей из оппозиции, да и Жириновского, более соответствовала мировым канонам. Что и сказалось на результатах..

Механизм демократии — это прежде всего выборы. Это возможность для рядового гражданина избрать представителя в парламент или президента, исходя из собственных представлений о том, насколько данный человек удовлетворяет его потребности. Для одних предпочтительнее политик, который будет адекватно руководить государством, для других — тот, кто обещает снять все проблемы. Но это и есть — демократия в действии. Правда, в условиях отсутствия политической культуры и избирательного опыта, наш гражданин пока не осознает последствий собственного выбора.

Как политики воздействуют на электорат? В первую очередь «играет» сама личность кандидата. И насколько он милый или противный, красивый или уродливый, сильный или слабый, умный или глупый, настолько велики или ничтожны его шансы победить на выборах. Способность к политической борьбе, устойчивость в стрессовых ситуациях — все это важнейший потенциал. А как кандидат его использует, зависит от самооценки и того внутреннего мифа, с которым он выходит к избирателю.

Внутренний миф — это то, с чем человек живет достаточно длительное время и кем он себя ощущает. Например, если политик рассматривает себя как реформатора, то у него где-то подсознательно возникает желание подражать Петру Первому. Другой воспринимает себя как классического русского былинного витязя, который должен бороться со злом. И здесь миф внутренний сливается с мифом внешним, который почти каждый кандидат подбирает себе к выборам. Это не имидж и не маска. Претенденту для победы необходимо разыграть сцену из героической драмы. Он — герой, который выходит на поединок со злом. Зло, как правило, многолико, явно могущественнее витязя, и вот он должен помериться с ним силами, победить и стать народным героем. Так поступают практически все: только одни борются с коммунистами, вторые — с демократами, третьи — против масонского заговора и т. д. Избиратель, наблюдая разыгрываемые перед ним драматические баталии, должен увидеть: человек, за которого он будет голосовать, — сильный человек, способный победить врагов (а враги-то есть и у избирателя!), защитить, выполнить функции вождя. И на него легко переложить ответственность…

Следующее в арсенале воздействия на электорат — средства массовой информации. Они доносят тот образ политика, который последний выстраивает с помощью консультантов в ходе кампании. Позитивная реклама кандидата по каналу ТВ, которому избиратель доверяет, ведет к самоотождествлению избирателя со своим «героем». Если выбрана газета, к которой потенциальный избиратель относится с подозрением, попытки завоевать его оказываются холостыми.

И наконец важно, как кандидат проводит встречи с избирателями. Наиболее сильное воздействие как раз оказывают сказанные в «плюс» или в «минус» слова человека, который непосредственно с ним встречался. Особенно, если это сосед или член семьи. Результаты зависят от того, насколько правильно претендент выбирает стратегию общения с аудиторией, насколько точные слова он находит, эмоциональный фон. Если обращаться к среднестатистическому избирателю, то слова потонут в болоте равнодушия, которым встречает аудитория подобные выступления. Нужно, чтобы каждый в зале считал — обратились лично к нему. Об этом он расскажет в семье, а через день на работе. Очень яркий образец такого рода — Жириновский. Во время выступления, которое мне довелось наблюдать, он сумел обратиться практически к каждому человеку в огромной аудитории. Лидер ЛДПР методично охватывал взглядом каждого следующего человека, пришедшего на встречу с ним. Таким образом почти у всех было ощущение устойчивой эмоциональной связи. Это, пожалуй, главное умение, которым должен владеть кандидат.

Есть еще одна группа средств, которую не хочется затрагивать особо — дезинформация и негативная реклама в отношении конкурентов. Надо сказать, что в большинстве случаев «негатив» рикошетом бьет по «автору». Хотя бывали случаи, когда такие вещи помогали победить.

И, естественно, необходимы деньги. Избирательная кампания сегодня — крайне дорогостоящее занятие: до 200–300 тысяч долларов требуется, чтобы охватить избирателей информацией о кандидате и его программе. У партий, которые не обладают хорошей материально-технической базой, типографиями, газетами, связями, гораздо меньше шансов протолкнуть своих кандидатов на выборах. Тратить деньги на подкуп избирателей — занятие абсолютно бессмысленное. Равно как и на подкуп людей на избирательных участках. Однако нужны очень большие средства, чтобы провести качественные исследования и выработать правильную стратегию кампании. И дальше уже с помощью технических средств довести основные тезисы депутата до избирателя.

Водораздел нашей демократии проходит, условно говоря, по линии Европа — Азия. В той же Туркмении и на последующих президентских выборах, несомненно, победит Сапармурад Ниязов. Господствующая ментальность делает демократию здесь невозможной, и правильнее было бы не оценивать ее с точки зрения европейской политической культуры, а воспринимать как объективно существующую реальность.

Проблема, которая стоит сегодня перед Россией, — в какой степени демократию возможно перенести в общество, традиционно сориентированное на авторитарные модели регулирования. У бывших советских граждан есть огромная психологическая потребность в контроле. Это чрезвычайно важный барьер к проникновению демократических ценностей в сознание населения. Когда ты хочешь быть под контролем, то добровольно отказываешься от свободы самостоятельно принимать решения, управлять своей судьбой. И возлагаешь ответственность за свою жизнь на человека, который тебя контролирует. Все понимают, что это не очень хорошо, зато чрезвычайно удобно.

Насколько демократические преобразования зависят от электората и действующих партий? Психологическая готовность лидеров, которые находятся у власти, следовать демократическим нормам является важнейшим условием для формирования общества нового для нас типа. Использование же механизма свободных выборов только для того, чтобы оказаться у власти, достаточно распространенная среди политиков черта. Но демократия предполагает, что в какой-то момент предстоит расставание с «креслом». Однако, чтобы это стало нормальным явлением для наших политиков, необходим сдвиг в их ценностной ориентации. Только после этого можно считать, что демократический электорат и демократические лидеры стали базовыми элементами нового общества.

Михаила Горбачева в декабре 1991 года примером такого отказа от власти считать нельзя. Его отставка была чисто механической процедурой — человек оказался президентом страны, которая перестала существовать… Другое дело — последние выборы в Литве, на Украине, где прежние лидеры Витаутас Бразаускас и Леонид Кравчук уступили власть, не пытаясь прибегнуть к силе. Вообще-то момент, после которого можно говорить, что демократия начала работать, — проведение ВТОРЫХ свободных выборов. Россия через эту проверку еще не прошла.

Механизм выборов может действительно стать дорогой как к демократии, так и к полному авторитаризму и даже фашизму.

«— Все очень просто, — пустился в объяснения Шартелль. — Я хочу, чтобы оппозиция прознала о нашем секретном оружии — вычерчивании лозунгов в небе и использовании наполненного гелием дирижабля для прославления нашего кандидата… Теперь они расшибутся в лепешку, чтобы начать выписывать лозунги раньше нас… Но нам надо действовать наверняка… Джимми, мне нужны распространители слухов, славные ребята, напоминающие американских странствующих коммивояжеров. Тех, что ездят из города в город, из деревни в деревню, заговаривают с местными жителями, приносят последние новости… За день-два до того, как появятся самолеты, мы зашлем в этот город или деревню парочку говорливых юношей. И они как бы невзначай упомянут о вычерчивании слов в небе. Причем один повернется к другому и скажет: «Знаешь, Оджо, я не верю, что дым, который вылетает из самолета, отбирает у тех, кто смотрит на него, мужскую силу». А Оджо ответит: «Я слышал, что странный дым, который тянется за ними, не что иное, как смертоносный газ, и в той деревне, где они летали накануне, все женщины стали вдовами, хотя их мужья живы». Что-нибудь этакое… И этот диалог они будут вести вновь и вновь, переходя из одного места в другое, на один шаг опережая самолеты».

Росс Томас. «Выборы».

 

Борис Кагарлицкий

ПРИОБЩЕНИЕ К ВАРВАРСТВУ

Нынешнее десятилетие началось как эпоха надежд. Мечта о прекрасной новой эпохе овладела миллиона ми людей. Никто на Востоке даже не жалел о поражении в «холодной войне». Казалось, процветание — за углом. Надо только приобщиться к «мировой цивилизации», войти в «общеевропейский дом».

Но прошло всего несколько лет, и великие надежды сменились скептицизмом. На Западе сегодня все чаще вспоминают последний век Римской империи. Начавшийся триумфами, век этот закончился катастрофой.

Если западноевропейцы и североамериканцы — новые римляне, то мы, по всей видимости, новые варвары. Это может показаться неудачной шуткой, но, увы, все куда серьезнее.

Мировая история знает два типа отношений между общества ми. Либо одна цивилизация противостоит другой, либо все сводится к противопоставлению «цивилизация — варвары». Вопрос не в том, чье общество более развито, где порядки лучше, кто богаче. Пока одно общество живет в изоляции от другого, эти сравнения вообще не имеют смысла. Но даже тогда, когда взаимодействие неизбежно и необходимо, происходить оно может по-разному.

Столкнувшись с Европой, китайцы и японцы не могли отрицать превосходства европейской техники. Не могли они и не увидеть эффективности европейских политических институтов. Все это надо было осмыслить, оценить, по возможности использовать. Но Восток в противостоянии западному миру все равно видел себя как ИНУЮ цивилизацию. Не хуже, не лучше, просто — иную. Точно так же «иной цивилизацией» по сравнению с Западом воспринимало себя и советское общество. Даже в 80-е годы говорили о «диалоге», «взаимопроникновении», «конвергенции». А это значило: есть две культуры, два типа обществ, каждое живет по своим правилам. Правила эти меняются. Но перемены должны происходить изнутри, выражать наши собственные потребности и наши традиции.

С крахом советской системы рухнула и вера в собственную особую цивилизацию. И возникла новая формула. Цивилизация — это Запад. У них — «цивилизованный мир», «цивилизованные страны». Мы должны «приобщиться», «войти», «повторить путь». Раз они победили, а мы проиграли, значит, у нас нет иного выбора, кроме как стать похожими на них.

Даже в самом примитивном племени есть собственные ценности и собственная культура. Есть установления, которые принято уважать. Все меняется, когда столкновение с «цивилизацией» доказывает неэффективность этих порядков. Побежденный осознает себя варваром.

Итак, если цивилизация — это они, значит, мы — варвары. Переворот в мировоззрении начинается с потери уважения к себе, обесценивания всего привычного, своего. Они — «живут», мы — «существуем». У них — «прогресс», у нас — «застой». Они— полноценные люди, мы — низшие существа, «деформированные» нашим «неправильным» социальным опытом, неверной идеологией и тоталитарным государством.

В данном случае неважно, верно или неверно каждое из подобных утверждений. Парадокс именно в том, что в каждой из этих формул есть доля истины, точно так же, как и изрядная доля сознательной и бессознательной лжи. Но, так или иначе, эти утверждения, дополняя друг друга, складываются в определенную систему понятий, выражающую самооценку и самосознание варвара.

Две цивилизации могут вести диалог. Варвары не могут оспаривать и даже обсуждать принципы цивилизации. Они могут только воспроизводить ее формы. Естественно, варвары осваивают чуждую им цивилизацию по-варварски. По мере того как варвары «приобщаются к цивилизации», сама цивилизация «варваризируется». Внешние атрибуты чужой цивилизации осваиваются прежде всего. В них видится магический символ успеха. Варвары надевают тоги, европейские мундиры, ставят в своих офисах компьютеры.

Сталкиваясь с чужой цивилизацией, варвары видят результат. И именно этот результат стремятся с наибольшей точностью воспроизвести. Копируются мельчайшие детали, второстепенные особенности. Но секрет успеха ускользает. Ибо секрет не в механическом повторении чужих действий. Цивилизация жила своей жизнью, развивалась. История ее развития — вот ее секрет. Результат невоспроизводим, если не скопировать до мельчайших подробностей все повороты и этапы предшествовавшего развития. А это немыслимо. Повторить чужое развитие так же невозможно, как прожить чужую жизнь.

Если секрет успеха в развитии, то причины эффективности тех или иных структур надо искать в их прошлом, в их происхождении. Получая готовый результат, варвар надеется сразу «приобщиться» к вершинам цивилизации, а получает часто лишь продукты ее разложения. Пытаться скопировать результат — значит обрекать себя на катастрофу. Величие Рима было заложено в эпоху, когда никто не воспринимал всерьез маленькую италийскую республику. А варварские князьки рядились в тоги императоров, не понимая, почему никто не хочет с ними считаться. Верные поклонники СССР в Африке создавали однопартийную систему, вводили обкомы и райкомы, не понимая почему вместе с этим у них не появляются промышленность, медицина, образование и наука советского уровня. Они калькировали советские порядки 70-х годов, не догадываясь, что к тому времени советская система лишь пожинала плоды трагических усилий предыдущих десятилетий.

Сегодня наши новые варвары добросовестно вводят у себя биржи, акционерные компании, создают банковские группы, забыв, что победоносный капитализм времен Адама Смита ничего этого не знал. Успех был завоеван мелкими лавочниками и предпринимателями-энтузиастами, не употреблявшими даже слов «ценные бумаги».

Продукты кризиса воспринимаются ка к символы успеха. И мы получаем все болезни стареющего социального организма, так и не поняв секрета его прежнего роста. Для варвара цивилизация — это прежде всего «западный комфорт». Но комфорт редко соединяется с динамизмом. Парча и золото, изделия римских ювелиров, «мерседесы» и отдых в пятизвездных отелях — первое, что нужно «новому хозяину». Основатели капитализма жертвовали всем ради дела. Точно так же, как пионеры Америки, советские комиссары или легионеры Сципиона. Протестантсткая этика запрещала пустые увеселения, карточную игру, безответственный риск. Все это были черты вырождающейся аристократии. Легионеры за это презирали изнеженные дворы эллинистического Востока; большевики совершенно справедливо видели в этом признак разложения буржуазного Запада: если буржуа стали уподобляться аристократам, значит, в скором будущем они разделят участь последних.

Вообще, ничто не является таким верным символом предстоящего краха, как культ забавы. И не случайно распространение капитализма в Рос-сии началось не с торжества протестантской этики, а с появления тысяч казино‘и бессчетного множества компаний, которые превращают бизнес в рулетку. Номенклатура утратила традиции социальной ответственности, зато с восторгом открыла для себя соблазны «западной цивилизации».

Варвары не могут самостоятельно развиваться, они могут лишь подражать, захватывать и разрушать. Чем больше мы стремимся «войти в мировую цивилизацию», тем больше мы становимся варварами. Чем больше мы становимся варварами, тем более мы опасны для окружающих, для самих себя, для Запада. Под угрозой ядерного уничтожения мир жил спокойно и благополучно несколько десятилетий. Югославия никому в Европе не угрожала, в арабских странах никто не боялся «бросков на юг», а итальянцы даже не слышали о «русской мафии». Вызов нового варварства, несбыточная мечта о «приобщении к западной цивилизации» означает хроническую неустойчивость, череду катастроф, разочарований и конфликтов. Водоворот нестабильности затягивает все новые регионы, страны. Ничья безопасность не гарантирована, ничьи интересы не защищены надежно.

Подражание цивилизации — лишь первый этап. Осознав, что его надежды обмануты, но не понимая почему, варвар становится агрессивен. Стремление «приобщиться к цивилизации» остается, но подход меняется. Отныне, если невозможно просто ввести цивилизацию у себя, остается присвоить ее плоды.

Поразительно, до чего похожи последние триумфы Рима в IV веке и последние триумфы Запада в 1989–1991 годах. Эти триумфы наступают немного неожиданно, им предшествует не череда успехов, а период неуверенности и кризиса, который вдруг внезапно сменяется новой агрессивной уверенностью в себе. Кажется, что Запад вновь обрел свой прежний динамизм. Но это иллюзия. После того как мировое господство завоевано и нет противников, которые бы его оспаривали, остается лишь решить, как управлять непомерно разросшейся периферией. За торжеством следует растерянность. Легионы еще могут наводить ужас, но не могут контролировать ситуацию. Хаос нарастает на окраинах империи, внося смуту в ее центры.

Запад не может и не желает изменить порядок, при котором процветание богатых стран «центра» покоится на унижении и эксплуатации стран «периферии». Это тоже один из секретов «успеха» цивилизации. Культура и само существование обитателей варварского мира ценится меньше, нежели жизнь «цивилизованного человека». И никакой другой судьбы, кроме вечной зависимости и подчинения, цивилизация варвару не обещает. Но даже смирившись с судьбой своего народа, всякий человек ищет лучшего для себя. Миллионы людей устремляются к жизненным центрам империи. Первые варвары прибывают как эмигранты и даже почетные гости. Их приглашают, они нужны как рабочая сила, как наемники. Императоры организуют германцам и готам, желающим «приобщиться», переправу через Рейн. Берлинскую стену торжественно сносят. Американские катера подбирают кубинских беженцев. Но очень скоро потоки переселенцев оказываются столь многочисленными, что никакая империя с ними не справится.

«Центры» пытаются запереться от периферии. Сооружаются заграждения. Граница вновь на замке. Но поток остановить уже нельзя. Миллионы отчаявшихся людей, на которых дааят другие, еще более отчаявшиеся, преодолевают любые препятствия. Они организуются, научаются сопротивляться, осознают свои интересы и права.

За мирными переселенцами приходят воины. Чем больше «цивилизация» закрывается от варварского нашествия, тем чаще и жестче столкновения. И вот уже силы центра не способны удерживать натиск периферии. Цивилизация рушится. Варвары остаются наедине с самими собой. Они утратили прежнее уважение к собственным традициям и ценностям, но уже не верят и в показавшую «слабину» цивилизацию. Ведь цивилизация была привлекательна для варваров своими победами. Именно из-за этих побед проигравшие сочли себя существами низшего порядка, перестали верить в собственных богов.

Теперь это в прошлом. Цивилизация создала варваров, варвары разрушили цивилизацию. Наступают темные века.

Кpax цивилизации происходит там, где нет альтернативы. Обесценив свою собственную жизнь, признав свой исторический опыт бессмысленным и «тупиковым», мы не только лишили себя шанса действительно реформировать свое общество, придав ему новый динамизм. Мы поставили под вопрос и будущее западной цивилизации.

Но, может быть, все не так уж мрачно? Прогнозы по поводу «заката Европы» делались уже не раз, а Европа продолжает развиваться. Но не надо забывать, что после того как Шпенглер предрек упадок европейской цивилизации, в Европе разразились мировые войны, революции, возник фашизм. Задним числом можно радоваться тому, что цивилизация, пережив потрясения и кризисы, уничтожив миллионы людей, все же оказывается способна омолодиться. Но для тех, кто живет в периоды катастроф, это малое утешение.

«Меч может быть как обнаженным, так и спрятанным в ножны. Истина, однако, состоит в том, что меч, однажды отведав крови, не может долго оставаться в ножнах, подобно тому как тигр, попробовавший человеческой плоти, не может остановиться. Но тигр-людоед, без сомнения, обречен на гибель: если избежит пули — подохнет от болезней. И даже если бы тигр мог предвидеть свою судьбу, он, возможно, не смог бы удержаться от рокового шага, вернее, прыжка, при встрече с человеком. Именно так обстоит дело и с тем обществом, которое однажды прибегло к помощи меча. Его вожди могут раскаиваться; подобно Цезарю, они могут проявлять милосердие к врагам… Они могут даже смиренно спрятать свои мечи и заверить всех, что никогда их больше не достанут, клянясь впредь употреблять свою силу разве что против преступников и против непокорных варваров. Возможно, на время они и прекратят убийства. И так может продолжаться в течение тридцати, ста или двухсот лет, однако Время рано или поздно все равно сведет на нет все их труды».

Арнольд Дж. Тойнби. «Постижение истории».

 

Джордж Мартин, Лиза Таттл

ОДНОКРЫЛЫЕ

Пролог

Почти всю ночь бушевал шторм, и почти всю ночь, лежа на широкой кровати рядом с матерью, девочка напряженно прислушивалась. В тонкие деревянные доски хижины хлестали потоки дождя, то и дело вспыхивала молния, комнатенка на долю секунды освещалась сквозь щели в ставнях, и следовал оглушительный удар грома.

Вода гулко капала на пол — видимо, крыша опять прохудилась. К утру земляной пол хижины превратится в раскисшее болото, и мать будет в ярости. Починить крышу самой матери не по силам, а нанять плотника не по средствам.

В последнее время мать все чаще говорила, что скоро шторм сметет хижину, и тогда они отправятся навестить отца. Хотя имя отца звучало чуть ли не всякий день, помнила его девочка весьма смутно.

От очередного порыва ветра угрожающе затрещали хлипкие ставни, зашелестела промасленная бумага, заменяющая оконные стекла. Девочка не на шутку испугалась, мать же по-прежнему безмятежно посапывала. Штормы здесь не редкость, и давно уже не нарушают сон женщины. Памятуя о вспыльчивом нраве матери, девочка не решалась потревожить ее по пустяку.

Вспыхнула молния, и почти одновременно прогрохотал громовой раскат; стены вновь прогнулись и заскрипели. Девочка, поежившись под колючим шерстяным одеялом, подумала: не этой ли ночью они с матерью отправятся навестить отца.

Но хижина выдержала, не рухнула, шторм мало-помалу унялся, дождь прекратился, и комната погрузилась в темноту и тишину.

Девочка потрясла мать за плечо.

— Что? — спросонья спросила та. — В чем дело?

— Шторм кончился, ма. Женщина поднялась.

— Одевайся, — велела она, на ощупь разыскивая в темноте одежду.

До рассвета оставалось еще не меньше часа, но на берег надо было успеть как можно быстрее. Штормы нередко разбивают заплывшие далеко в море рыбачьи лодки, а порой даже торговые суда. Если выйти на берег сразу же после шторма, то можно подобрать много полезных вещей. Однажды они даже нашли нож с зазубренным металлическим лезвием и, продав его, досыта наедались добрые две недели. Девочка давно уяснила, что дожидающимся рассвета лентяям не достается ровным счетом ничего.

Дочь и мать обулись, женщина взяла длинный шест с деревянным крюком на конце, перекинула через плечо пустой холщовый мешок и сказала:

— Пойдем.

На берегу было темно и холодно, с запада дул сырой пронзительный ветер, вдоль кромки воды бродили уже трое или четверо старателей, их следы быстро наполнялись водой. Они останавливались, нагибались, разгребали руками песок. Один из них держал в руке фонарь. Девочка с грустью вспомнила отменный фонарь, который они продали вскоре после смерти отца, и теперь утратившая остроту зрения мать часто проходила мимо полезных вещей.

Как всегда, они разделились: дочь пошла вдоль берега на север, мать — на юг.

— Поворачивай, как только рассветет, — крикнула мать вдогонку. — Помни, что в доме невпроворот работы.

Девочка на ходу слабо кивнула и, опустив глаза, побрела вдоль кромки воды. Она радовалась находкам. Если доводилось вернуться домой с кусочком металла или длинным, загнутым, желтым зубом ужасной сциллы, то мать улыбалась и называла ее хорошей девочкой. Но такие находки случались редко, и мать чаще хмурилась, бранила дочь, упрекала в том, что та либо спит на ходу, либо задает дурацкие вопросы.

Сегодня, как назло, не везло. Сумрачный рассвет уже погасил самые тусклые звезды, а в карманах девочки болтались лишь два кусочка молочного океанического стекла да липучка. Липучка была большой, с ладошку, шершавая раковина сулила нежное темное мясо. Но разве наешься одним моллюском вдвоем?

Девочка, как ей и велела мать, решила уже повернуть назад, как вдруг небо к северу от нее озарила серебристая вспышка. Будто зажглась новая звезда.

Девочка подняла глаза, вгляделась в небо над океаном. Через секунду вспышка повторилась чуть левее. Девочка сразу поняла, что это отливают серебром крылья летателя, отражая первые лучи невидимого пока с земли солнца.

Ей нравилось набредать за полетом птиц — крошечных юрких буревестников, стремительных козодоев и высматривающих с высоты падаль стервятников. Но серебрянокрылые летатели были гораздо лучше птиц!

До рассвета оставалось совсем немного, и девочка побежала. Если она поспешит, если будет бежать всю дорогу туда и обратно, то, быть может, вернется домой, прежде чем ее хватится мать. Девочка, ловя раскрытым ртом воздух, мчалась мимо только что вышедших на берег лежебок, и липучка в кармане больно била ее в бок.

Небо на востоке уже занялось ярким оранжевым светом, когда она наконец добралась до посадочной площадки летателей — песчаного пляжа под высокой скалой, откуда те взмывали в воздух. Девочка любила, взобравшись на эту скалу, оставаться наедине с небом и ощущать трепет ветра в волосах. Но сегодня не было времени взбираться на скалу.

Девочка застыла у края посадочной площадки.

Летатель, пролетев футах в тридцати над ее головой, опустил левое крыло, приподнял правое и, сделав над океаном грациозный круг, пошел на посадку. Едва его ноги коснулись песка, как помогавшие летателям юноши и старухи схватили его за крылья, остановили. Затем что-то сделали, и крылья свернулись. Летатель отстегнул крылья, и двое юношей принялись медленно и аккуратно складывать их.

Девочка любовалась полетами многих летателей, некоторых даже узнавала, но часто видела только троих-жителей этого острова. Ей представлялось, что живут летатели на вершинах скал, в домах из бесценного серебристого металла, формой напоминающих птичьи гнезда. Один из хорошо знакомых ей летателей — суровая седовласая женщина с неизменно недружелюбным выражением лица-нравилась ей гораздо меньше, чем второй — темноволосый парнишка с громким певучим голосом; но любимцем был только что приземлившийся летатель — высокий, поджарый и широкоплечий, как ее отец, всегда чисто выбритый, темноглазый, кудрявый. Этот неизменно улыбающийся летатель парил над островом куда чаще других…

— Это ты?!

Девочка испуганно подняла глаза и увидела перед собой улыбающегося летателя.

— Не бойся, — сказал он. — Я не кусаюсь. Девочка отступила на шаг. Она часто наблюдала за летателями, но всегда издалека, и не было еще случая, чтобы кто-нибудь из них заговаривал с ней.

— Кто это? — спросил летатель у помощника. Юноша пожал плечами.

— Собирательница липучек. Какее звать, не знаю. Она часто околачивается поблизости. Прогнать ее?

— Нет, нет! — Летатель вновь улыбнулся девочке. — Почему ты, прекрасное дитя, напугана? Ведь я же не против, чтобы ты приходила сюда.

— Мама велела мне не беспокоить летателей. Мужчина рассмеялся.

— Ты вовсе не беспокоишь меня. Может, даже, ты через год-другой станешь, как мои друзья, помощницей летателей.

— Помогать летателям я не хочу.

— Чего же ты хочешь, прекрасное дитя? — спросил летатель, не переставая улыбаться. — Неужели летать самой?

Девочка, потупив взор, едва заметно кивнула. Летатель подошел к девочке, взял ее руку в свою и сказал:

— Если ты собираешься летать, то практика не помешает. Хочешь прямо сейчас подняться в небо?

— Да.

— Пока ты слишком мала для крыльев. — Летатель обхватил ее руками и усадил себе на плечи так, что ее ноги спустились на его грудь. Она вцепилась руками ему в волосы. — Нет, нет, — сказал он. — Летатели не держатся руками. В воздухе их удерживают только их руки-крылья.

Она, отпустив его волосы, подняла руки на высоту плеч.

— Правильно?

— Да. Но помни, даже когда твои руки устанут, не опускай их. У летателей — крепкие мышцы, и они никогда не устают.

— Я сильная, — заверила его девочка.

— Отлично. Готова к полету? — Да. — Она замахала руками.

— Нет, нет, нет. Не маши, ты не птица. Вспомни, как летаем мы.

— Вы летаете точь-в-точь, как козодои.

— Иногда, как козодои, — подтвердил летатель — Иногда, как стервятники. Всегда парим в небе, а ветры несут нас туда, куда нам нужно. И ты подражай нам, держи руки неподвижно и выбирай попутный ветер. Ты чувствуешь ветер?

— Да.

Ветер был теплым, нес запахи моря и недавней грозы.

— Тогда хватай его руками-крыльями! Девочка закрыла глаза и отдалась во власть ветра. Ветер подхватил ее и понес.

Летатель побежал по песку. Ветер поминутно менял направление, менял его и человек. Девочка держала руки неподвижно, ветер, казалось, крепчал, летатель бежал быстрее и быстрее, она колотилась о его плечи все сильнее и сильнее.

— Ты залетишь в воду! — внезапно закричал летатель. — Поворачивай! Поворачивай!

Она, как не раз видела прежде, опустила правое крыло, подняла левое, летатель, повернув направо, описал круг, другой. Она вновь установила руки на один уровень, и летатель побежал в противоположную от океана сторону.

Он бежал, а она летела, и они оба смеялись от души. Наконец он остановился и сказал:

— Достаточно. Начинающему летателю не стоит надолго оставлять землю.

Летатель снял девочку с плеч и поставил ее на песок.

Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, руки девочки болели, но она настолько была возбуждена полетом, что думать забыла об ожидающей ее дома взбучке.

— Спасибо, — сказала она летателю, переводя дыхание.

— Меня зовут Расе, — представился он. — Если захочешь полетать еще, приходи. У меня нет лета-телей-наследников.

Девочка нетерпеливо кивнула.

— Как тебя зовут? — спросил он, стряхивая с одежды песок.

— Марис.

— Красивое имя. Ну, Марис, мне пора. Полетаем в следующий раз?

Не дожидаясь ответа, он улыбнулся ей и побрел по берегу. К нему тут же присоединились двое помощников со сложенными крыльями, завели оживленную беседу, до девочки донесся их беззаботный смех.

Она побежала за ними. Заслышав ее шаги, летатель обернулся.

— Вот, — сказала она, доставая из кармана и протягивая ему липучку.

Секундное замешательство на его лице сменилось улыбкой, и он торжественно принял из ее рук Дар.

Марис, на мгновение прижавшись к нему, побежала прочь. Она бежала, раскинув руки, а ласковый ветер толкал ее в спину.

* * *

Умирать было легко и спокойно. В штиль Марис попала совсем неожиданно. Еще мгновение назад вокруг нее бушевал шторм; крупные капли дождя били в глаза и стекали по щекам, хлестали по серебристым крыльям; буйный ветер то толкал ее в спину, то качал, будто ребенка, из стороны в сторону; руки от непрерывной борьбы с ним ныли; от горизонта до горизонта протянулись темные тучи, океан внизу вздымался пенными валами; земля терялась в тумане.

И вдруг наступило полное затишье. Разом унялся ветер, прекратился дождь, поверхность океана, успокоившись, превратилась в тусклое зеркало. Тучи над головой, казалось, двинулись в разные стороны и вскоре скрылись из виду. Наступила неестественная тишина. Будто само время затаило дыхание.

Широко расставленные крылья уже не держали Марис в неподвижном воздухе, и океан поманил ее.

Спуск был медленным. Без ветра она не падала, а величественно скользила вперед и вниз. Прошла, казалось, вечность, и она увидела место, где коснется океанской глади.

Инстинкт призывал к борьбе. Марис, отчаянно пытаясь найти ветер, свернула сначала налево, затем направо. Не найдя восходящих потоков, она в отчаянии замахала крыльями. На серебряной ткани внезапно заиграли солнечные блики, но все усилия Марис оказались тщетны, она по-прежнему плавно опускалась.

И тут она, как воздух вокруг, успокоилась, душа ее, подобно океану внизу, застыла. Она смирилась с судьбой и даже почувствовала облегчение от того, что долгая битва с ветрами окончена. Ветры были дики и сильны, она слаба, да летатели никогда и не управляли ими, всегда оставаясь в их воле. Марис подняла глаза, разыскивая взглядом летателя-призрака, который, как утверждали легенды, появляется при штиле, но ничего не разглядела.

Ноги Марис коснулись воды, а через секунду она, разбив зеркальную гладь океана, с головой ушла под воду. Холодная толща, точно пламя, обожгла тело. Марис стремительно пошла ко дну…

…и проснулась, судорожно ловя раскрытым ртом прохладный воздух.

Уши закладывала тишина, по лицу стекали соленые струйки. Пот, поняла Марис и села, потерянно озираясь. В дальнем углу комнаты увидела очаг, в котором тлели угли. Где она? Если на Эйри, то очаг должен находиться левее от кровати, а если дома, на Лессер Эмберли, то правее.

Воздух был пропитан сыростью и морем. Запах моря подсказал ей, что она на острове Сиатут, в стенах академии «Деревянные Крылья». Напряжение постепенно покидало ее тело, и, окончательно проснувшись, Марис стянула через голову ночную сорочку, подошла к очагу и зажгла от углей свечу. В дрожащем свете стал различим глиняный кувшин рядом с кроватью. Марис улыбнулась, уселась на кровати и, глядя на пламя свечи, принялась мелкими глотками пить из кувшина прохладное терпкое вино.

Сновидение не на шутку обеспокоило Марис. Она, как и все летатели, боялась штиля, но прежде этот страх не вызывал у нее кошмаров.

В дверь постучали. Марис поставила кувшин с вином на пол и отозвалась:

— Войдите.

Дверь распахнулась, на пороге застыла Релла — стройная, смуглая девушка, коротко остриженная по обычаям островов Южного Архипелага.

— Скоро завтрак, Марис, — сообщила она. — Но тебя срочно хочет видеть Сина. Она ждет в своей комнате, наверху.

— Спасибо.

Марис улыбнулась. Она работала с группой претендентов на крылья уже десять дней, и Релла нравилась ей больше, чем многие другие студенты академии «Деревянные Крылья». Хотя между их родными островами пролегло полмира, Марис с удовольствием подмечала в девочке черты, присущие в юности ей самой. Релла хотя и была невелика ростом, но обладала решительным, твердым характером и поразительной выносливостью. Ее полеты в небе пока не отличались грациозностью, но Релла была упорной ученицей, и Марис уже мысленно зачислила ее в тройку лучших студентов.

— Хочешь, я подожду, пока ты соберешься, и покажу дорогу? — спросила девушка, видя, что Марис поднялась с постели и направляется к большой каменной чаше с водой.

— Нет, спасибо, доберусь сама, а ты отправляйся на завтрак.

Несколько минут спустя, шагая по узким темным коридорам в поисках комнаты Сины, Марис пожалела, что отказалась от помощи. Академия «Деревянные Крылья» располагалась в древнем лабиринте из естественных и рукотворных коридоров и пещер. Нижние помещения были постоянно затоплены, во всех коридорах и даже во многих верхних комнатах не было окон, и в них, отрезанных от свежего воздуха и солнца, пахло морем. Когда многие годы назад жители Сиатута воевали за независимость с Большим Шотаном, здесь была крепость. Затем форт долго пустовал, пока наконец семь лет назад Правитель Сиатута не предложила летателям устроить в древнем строении академию. С тех пор Сина и ее помощники многое здесь переделали, но большая часть помещений до сих пор оставалась необитаемой, и заблудиться здесь, свернув не в том месте, было легче легкого.

Время в коридорах «Деревянных Крыльев» тянулось незаметно. Факелы в нишах прогорали, в лампах кончалось масло, и порой проходили многие дни, прежде чем кто-нибудь это замечал. Сейчас Марис осторожно шла именно по такому темному коридору. Как и все летатели, она не любила узких, подземных помещений; ей казалось, что стены и невидимый в темноте потолок древнего форта давят на нее.

Вскоре к радости Марис впереди забрезжил свет. Еще один поворот, и она очутилась на знакомой территории. Первая дверь налево вела в комнату Сины.

Сина сидела в плетеном кресле и вырезала фигурку женщины из кусочка дерева.

— Марис, — она подняла глаза, положила костяной нож и незаконченную статуэтку на стол и знаком пригласила Марис в комнату, — тебя не было так долго, что я уже собиралась вновь послать Реллу за тобой. Ты заблудилась в лабиринте?

— Почти, — ответила Марис. — Позабыла прихватить с собой свечу. Как выяснилось, я знаю дорогу от моей комнаты к кухне, к учебному классу и наружу, но и только.

Сина сухо засмеялась. Была она старше Марис почти втрое. Лет десять назад, в результате несчастного случая, что нередко происходит с летателями, она стала калекой и потеряла крылья. Присущие ей энергия и энтузиазм скрывали возраст, но этим утром она выглядела старой и разбитой, ее поврежденный глаз цвета молочного океанского стекла, казалось, оттягивал книзу всю левую щеку.

— Плохие новости? — спросила Марис.

— Да, новости… — Сина тяжело вздохнула. — И именно плохие. Хотела обсудить их с тобой, прежде чем сообщу студентам.

— Что же случилось?

— Восточные закрыли «Воздушный Дом». Марис, внезапно почувствовав усталость, откинулась на спинку стула.

— Но почему? — спросила она. — Ведь всего три месяца назад я была с посланием на Дальнем Хандерлине и беседовала с Нордом. Он уверял, что их академия будет работать по крайней мере до следующих Состязаний. Он даже обещал, что выставит весьма многообещающих студентов.

— Один из этих многообещающих погиб, зацепив утес крылом, а Норд беспомощно наблюдал, как он, вернее она — тринадцатилетняя девчушка — падает в пропасть, на острые камни.

— Так ты думаешь, виноват Норд? — спросила Марис.

Сина пожала плечами.

— Летателем он был весьма посредственным, и вряд ли из него получился хороший учитель. Тщеславие заставляло его выставлять на Состязания как можно больше учеников, в том числе и неподготовленных. Погибшая девочка до того рокового дня занималась в «Воздушном Доме» всего год. Год, Марис! Возможно, у нее был врожденный талант, но Норд слишком рано позволил ей летать самостоятельно.

Но что сделано, то сделано. Как тебе известно, на содержание академий уходит очень много средств. Уходит впустую, как вода в песок, считают многие Правители и ждут предлога, чтобы закрыть академию. — В голосе Сины слышалась нескрываемая горечь. — Короче говоря, Норд уволен, школа закрыта. Теперь мечта о небе для восточных детей навсегда останется лишь мечтой.

— Значит, наша академия — последняя, — мрачно пробормотала Марис.

— Да, последняя, — подтвердила Сина. — Но и над нами нависла угроза. Прошлой ночью Правительница прислала за мной гонца. Мы долго беседовали. Правительница недвусмысленно дала понять, что вот уже семь лет снабжает нас пищей и топливом, тратит на нас железные деньги, но мы до сих пор не оправдали ее надежд — на Сиатуте по-прежнему нет собственного летателя. Марис, она недовольна нами.

Марис хоть ни разу в жизни и не видела Правительницу Сиатута, по слухам знала, что та обладала несносным нравом. Остров Сиатут, находясь рядом с Большим Шотаном, многие века вел кровавую борьбу за независимость. Лет сорок назад его жителями наконец-то была одержана победа. Правительница Сиатута — властная надменная женщина — возмечтала о собственных летателях и путем хитрых интриг добилась, чтобы академия Западного Архипелага была открыта именно на ее острове. Она не скупясь жертвовала деньги на обучение студентов, но взамен требовала немедленных результатов. И вот теперь, всего через семь лет после основания академии, она выражает нетерпеливое недовольство.

— Она не видит дальше собственного носа! — в сердцах воскликнула Марис. — Да бескрылым и невдомек, что студенты «Деревянных Крыльев» вынуждены на равных состязаться с умудренными опытом летателями. Эх, не мешали бы нам, дали бы побольше времени!..

— Время, время, время! — Сина срывалась на крик от гнева. — Я просила Правительницу подождать еще немного, но она и слушать не желает. Семь лет — вполне достаточный срок! Ты, Марис, — летатель, я была им прежде. Нам обеим известно, что для постижения мастерства нужны многолетние тренировки. Нужна практика, да такая, чтобы каждый день руки к вечеру дрожали от напряжения, а кожа на ладонях была содрана до крови ремнями крыльев. Да разве бескрылым это понять! Они считают, что стоит детям рыбаков, сапожников и гончаров подняться в небо, как они станут его хозяевами. Но все поединки на первых Состязаниях выиграли летатели и дети летателей. На что же еще рассчитывали бескрылые? Теперь они с досады одну за другой закрывают академии!

— Сина, Сина… Поверь, я полностью разделяю твои чувства. Конечно, печально, что закрыли «Воздушный Дом», но, ради Бога, не сгущай краски!

Сина здоровым глазом оглядела Марис.

— Хватит об этом. В конце концов я пригласила тебя не для того, чтобы жаловаться на судьбу. Просто я сама хотела сообщить тебе неприятную новость и попросить тебя слетать на Большой Шотан.

— Сегодня?

— Сегодня, если не возражаешь. Ты на славу поработала с моими питомцами, и им в самом деле чертовски повезло, что среди них — настоящий летатель. Но один день они обойдутся и без тебя. Тем более что полет займет не более нескольких часов.

— Конечно, — согласилась Марис. — А в чем цель моего полета?

— Летатель, сообщивший Правителю новость о закрытии «Воздушного Дома», принес и еще одно послание. Послание личное, адресованное мне.

— Личное послание?

— Один из студентов Норда хотел бы продолжить обучение здесь и выражает надежду, что я выставлю его на ближайших Состязаниях. Он спрашивает разрешения на путешествие сюда.

— Сюда? — удивленно переспросила Марис. — С Восточного Архипелага? Без крыльев?

— Он уже заручился словом торговца, достаточно отважного или безумного, чтобы пересечь океан. Что ж, если студент хочет учиться, я не возражаю. Так и передай Правителю Большого Шотана.

Сина, опершись о подлокотники плетеного кресла, стала с трудом подниматься, и Марис, вскочив, поддержала ее за руку.

— Поспешим на завтрак. Боюсь, если мы проговорим еще минут десять, мои Питомцы ничего нам не оставят, а тебе не мешает хорошенько закусить перед полетом.

Несмотря на опасения Сины, в трапезной их ожидал завтрак. Утро выдалось прохладным и сырым, но два горящих очага ярко освещали и согревали просторный зал, стены которого, плавно изгибаясь кверху, образовывали свод. Мебель в трапезной была скудна и груба: только три длинных деревянных стола да скамьи вокруг них. На скамьях сидели два десятка студентов. Претенденты на крылья, самая старшая из которых была женщина лишь на два года моложе Марис, а самому младшему, мальчику, едва исполнилось десять, — расправляясь с завтраком, разговаривали, смеялись, шутили.

Сина, попросив минуту внимания, сообщила студентам печальную весть. В столовой воцарилась напряженная тишина.

Приняв из рук долговязого юноши, дежурного, краюху черного хлеба и чашу, до краев наполненную овсяной кашей и медом с Керры, Марис села на скамейку за ближайший стол. За завтраком она попыталась завести беседу с двумя студентами, но те отвечали односложно, а вскоре, извинившись, встали и ушли.

Марис не винила их. Первой после трех лет поражений пала академия на Артелли — удаленном от остальных островов острове-континенте. За ней последовали академии Южного Архипелага и Внешних Островов. «Воздушный Дом» — четвертая, закрывшая для студентов свои двери. Остались лишь «Деревянные Крылья». Неудивительно, что студенты угрюмы.

— Сина, я вернусь только к завтрашнему утру, — сообщила она, вставая из-за стола. — С Большого Шотана слетаю на Эйри.

Сина, подняв от тарелки глаза, кивнула.

— Хорошо. Сегодня в воздух поднимутся Лия и Курт, остальные будут упражняться на земле. Возвращайся побыстрее.

Почувствовав на себе чей-то взгляд, Марис обернулась. Позади стояла Релла.

— Марис, можно я помогу тебе надеть крылья? — спросила девушка.

— Конечно.

Релла улыбнулась, и они пошли вместе к комнате, где хранились крылья. Сейчас на стене висело только три пары крыльев: собственная пара Марис и две, доставшиеся академии от умерших летателей, которые не имели наследников.

«Неудивительно, что студенты «Деревянных Крыльев» постоянно проигрывают в Состязаниях, — с горечью подумала Маркие, глядя на крылья. — Ведь дети летателей годами день за днем тренируются в небе, а у многочисленных учеников академии в распоряжении лишь две пары крыльев, и бедолаги больше учатся полетам на земле, — чем в небе».

Марис, усилием воли отбросив неприятные мысли, сняла с крючка свои крылья, передала их Релле, разложила и принялась тщательно, сегмент за сегментом, сочленение за сочленением осматривать и ощупывать их, ища скрытые дефекты.

— Обидно, что закрыли «Воздушный Дом», — сказала Релла. Марис, не прерывая работы, кивнула. — Точно так же два года назад закрыли и академию на Южном Архипелаге, — продолжала девушка. — Оттого-то я теперь учусь здесь.

Марис уже почти забыла, почему стеснительная южанка оказалась в «Деревянных Крыльях». Она, взглянув на девочку, улыбнулась и сказала:

— Не горюй. Скоро здесь появится студент из «Воздушного Дома», и тебе не будет так одиноко среди восточных.

— А ты грустишь по дому? — неожиданно спросила Релла.

Марис на секунду задумалась.

— Если честно, у меня нет настоящего дома. Мой дом там, где я сегодня.

— А у остальных летателей тоже дом повсюду? Марис вновь взялась за проверку крыльев.

— Видишь ли, другие летатели больше привязаны к своим родным островам, чем я, но гораздо меньше, чем бескрылые… Натяни, пожалуйста, эту распорку. Спасибо. У меня нет собственного дома не оттого, что я летатель. Просто дом, где я родилась, смыло штормом. Мой отец, вернее отчим, умер три года назад, а его жена еще раньше. Мои настоящие родители тоже давно мертвы. У меня есть приемный брат, Колль, но он певец, и несколько лет назад отправился на Внешние Острова. Без Колля и Расса старый домишко на Малом Эмберли, где я провела юность и где жили мои приемные родители, кажется мне огромным и пустым. Мне не к кому возвращаться, и я бываю там все реже и реже. Друзей среди бескрылых у меня почти нет, ведь большинство моих друзей — летатели. — Марис пожала плечами. — Несомненно, Правителю хотелось бы, чтобы третий летатель почаще бывала на родном острове, но вообще-то он обходится и двумя.

— Понимаю.

Заметив, что Релла смотрит на крылья более сосредоточенно, чем того требуют обстоятельства, Марис мягко спросила:

— Ты часто вспоминаешь дом? Тоскуешь по нему?

Девушка едва заметно кивнула. ' — Здесь все по-другому. И люди совсем другие.

— Летателям нужно привыкать к различиям в нравах и обычаях.

— Знаю, но на моем острове остался любимый. Мы одно время даже собирались пожениться, хотя теперь я понимаю, что сбыться этим планам не суждено. Я любила… Я до сих пор его люблю, но стать летателем мне хотелось больше, чем быть рядом с ним.

— Понимаю. Возможно, после того, как ты выиграешь крылья, он…

— Нет! Он — фермер, и земля всегда принадлежала их семье. Он… Ну, он никогда не просил меня расстаться с мечтой о небе, и я не попрошу его бросить землю предков.

— Летатели и прежде выходили замуж за фермеров, — напомнила Марис. — Ты еще вернешься к нему.

— Только выиграв крылья! — Релла встретилась глазами с Марис. — Неважно, сколько времени уйдет на обучение. И если… И, когда я выиграю крылья, он наверняка уже будет женат. Я его не виню. Ведь с фермой в одиночку не управиться, а он мечтает о жене, которая бы любила землю, и о пяти-шести очаровательных ребятишках. Марис промолчала.

— Но я сама сделала свой выбор, — добавила Релла. — Только иногда я… Иногда мне здесь бывает одиноко, я грущу по дому.

— Ну, мне пора в путь. — Марис положила руку на плечо девочки. — Пошли.

Релла первой зашагала к выходу. Марис, положив крылья на плечо, последовала за нею по темному коридору.

Дверь вывела их к широкому каменному выступу на скале, некогда служившему обзорной площадкой. В восьмидесяти футах внизу о камни Сиатута бились океанские валы, небо над головами затянули серые тучи, свежий ветер приносил запахи водорослей и соли.

Релла придерживала крылья, а Марис застегивала ремни на своем теле. Когда крылья были прикреплены, Релла начала бережно, сегмент за сегментом раскладывать их, расправляя и натягивая серебристую ткань. Когда все было готово, Марис, улыбнувшись девушке, сунула руки в петли, сжала Ладонями хорошо знакомые потертые кожаные рукояти и, сделав четыре шага, бросилась вниз.

Падала она секунду или меньше, затем ее подхватили ветры и превратили падение в полет. Как всегда по телу Марис словно пробежал электрический ток, дыхание перехватило, кожу на напряженных руках будто пронзили тысячи иголок. Радость полета была более ярким, более светлым чувством, чем любое другое из изведанных Марис. Даже более радостным, более пьянящим, чем любовь. Неистовый западный ветер заключил ее в любовные объятия и понес.

Большой Шотан лежал к северу, но Марис решила, отдавшись на несколько минут воле ветра, понежиться в свободном парении, а лишь потом начать свою извечную игру с ветрами и двигаться в нужном направлении. Мимо, предвещая скорый шторм, пронеслась стая разноцветных буревестников. Марис, лавируя и поворачивая, ныряя и поднимаясь все выше и выше, последовала за ними. Вскоре Сиатут превратился в серо-зеленое пятно не больше ладони; на западе замаячил крошечный Иггленд, а в туманной дали к северу забрезжила тонкая полоска — берег Большого Шотана.

Марис, заложив крутой вираж, направилась к цели. Непрерывно сменяющие друг друга воздушные потоки принялись шепотом дразнить ее, зазывая ввысь, к северному, попутному ветру, и она, следуя их посулам, поднялась еще выше. Теперь берег Большого Шотана и Сиатут, и Иггленд лежали перед нею на отливающей металлом поверхности океана, точно разбросанные ребенком игрушки. Марис увидела покачивающиеся в заливах и бухтах Шотана и Сиатута крошечные рыбацкие суда, и кружащиеся над ними точки чаек, и стаю морских кошек у острых утесов Иггленда, и торчащую над пенными гребнями волн длинную шею сциллы с малюсенькой головкой на конце, и…

Марис внезапно поняла, что невольно обманула девочку. Поняла, что у нее есть дом, и этот дом — здесь, в небе, среди буйных и холодных ветров. Мир внизу с его проблемами и войнами, политикой, деньгами, торговлей и ежедневными заботами о пропитании был чужд ей. Она настолько сжилась с полетами, что ощущала крылья неотъемлемой частью собственного тела.

Марис, едва заметно улыбаясь уголками губ, продолжала полет.

* * *

Правитель Большого Шотана — старейшего, богатейшего и самого населенного острова в Гавани Ветров — был занят, разрешая спор относительно рыбной ловли между Малым Шотаном и Скални, но узнав, что прибыла Марис, оставил дела и вышел навстречу. Летатели были равны в правах с Правителями. Спокойно выслушав послание, он заверил Марис в том, что слова Сины будут переданы на Восток улетающим завтра на рассвете летателем.

Оставив крылья на стене зала заседаний, который назывался Комната Древних Капитанов, Марис отправилась на прогулку по Городу Штормов. Это было самое первое и самое большое поселение в Гавани Ветров, его основали еще звездоплаватели. На улицах теснились магазины, магазинчики и просто лотки; торговцы наперебой предлагали всякую всячину. Серое небо рассекали громадные лопасти разбросанных тут и там ветряных мельниц.

Несколько часов Марис бродила по обширному рынку, прислушиваясь к оживленным разговорам и присматриваясь к привезенным со всех уголков Гавани Ветров товарам. Наконец, купив кое-что по мелочи, она зашла в гостиницу и пообедала копченой рыбой-луной и краюхой ржаного хлеба, выпила кружку горячего киви — здешнего вина со специями. Сидя на стуле посреди обеденного зала, исполнял песню певец, и, хотя его способностям было далеко до искусства Колля и других известных Марис певцов, слушала она его с удовольствием.

Перед наступлением сумерек на пыльные улицы Города Штормов обрушился ливень, и Марис полетела на Эйри. Всю дорогу ее сопровождал попутный ветер, и вскоре Марис услышала удары водяных валов об основание шестисотфутовой скалы, а. часть звездного неба перед нею заслонил древний, отшлифованный ветрами остров.

В вырубленных у вершины скалы окнах горел свет, и Марис, сделав круг над сушей, мастерски опустилась на посадочную площадку, усыпанную сырым песком. Минут пять потребовалось, чтобы снять и сложить без посторонней помощи крылья. Она вошла внутрь и повесила крылья на вбитый в стену крюк.

В общей комнате неярко горел очаг, перед ним двое едва знакомых Марис летателей играли в гичи. Игрок постарше взмахом руки поприветствовал ее, она ответила кивком головы, и он тут же вернулся к игре.

Перед очагом с кружкой в руке сидел еще один летатель. Он поднял глаза и вскочил, улыбаясь.

— Марис! — Поставив кружку, он бросился ей навстречу. — Я и не надеялся, что увижу тебя здесь!

— Доррел!

Он обнял ее, и они поцеловались, кратко, но страстно.

— Ты прилетела с Эмберли? — спросил Доррел.

— Должно быть, устала и уж наверняка проголодалась. Садись у огня, а я приготовлю тебе перекусить. Насколько мне известно, здесь есть сыр, копченая свинина, ягоды…

Марис, взяв его за руку, отвела обратно к огню, усадила в кресло, а в соседнее села сама.

— Спасибо за заботу, но я не голодна. Я прилетела не с Эмберли, а с Большого Шотана. Близкий перелет, да и ветры были ко мне благосклонны. А на Эмберли я не была почти месяц. Подозреваю, что Правитель ужасно не доволен мной.

Доррел, нахмурившись, спросил:

— И отсюда вновь отправишься на Сиатут? — Он взял кружку, над которой поднималось облачко пара, и сделал большой глоток.

— На Сиатут. Сина просила позаниматься со студентами. Ведь я работала с ними всего лишь десять дней.

Доррел поставил кружку на подлокотник кресла и тяжело вздохнул.

— Зиаю, что тебе безразлично мое мнение, но все же выскажусь. Ты проводишь слишком много времени вдали от дома, работая на академию. Учитель там — Сина, а не ты, она получает за работу железные деньги, тебе же не достается ни гроша.

— У меня и без того хватает железа. Расе оставил мне в наследство денег больше, чем я в состоянии истратить за всю жизнь. А студентам «Деревянных Крыльев» нужна помощь. — Голос Марис потеплел.

— А почему бы тебе самому не провести там несколько дней? Мы бы с тобой жили в одной комнате. Представь, только ты и я.

— Нет. — В тоне Доррела явственно почувствовалось раздражение. — Я с удовольствием бы провел неделю с тобой, Марис. В моем доме на Лоусе или в твоем на Эмберли, или даже здесь, на Эйри, но не в «Деревянных Крыльях». Я тебе уже говорил, что тренировать бескрылых не буду. Не хочу, чтобы они отобрали крылья у моих собратьев!

Его слова больно задели Марис, и она, откинувшись на спинку кресла, уставилась на огненные языки в очаге.

— Корм семь лет назад говорил так же.

— Марис, ты несправедлива ко мне. Она в упор взглянула на него.

— Тогда почему не поможешь? Почему презираешь студентов «Деревянных Крыльев» подобно ле-тателям-патриархам? Ведь семь лет назад ты был со мной! Дрался за то, во что верю я. Если бы не ты, я бы не победила. У меня бы отобрали крылья и объявили вне закона. Помогая мне, ты рисковал разделить мою участь. Доррел, что случилось с тобой за эти годы?

Доррел покачал головой.

— Со мной, Марис, ничего не случилось. Семь лет назад я дрался за тебя, а не за столь милые твоему сердцу академии. Я дрался за твое право владеть крыльями и быть летателем. Понимаешь, я любил тебя и готов был ради тебя на что угодно. К тому же, — продолжал он уже спокойнее, — ты — самый искусный летатель из всех, кого я знаю. Отдать крылья твоему брату и навек приковать тебя к земле было бы преступлением. И не смотри на меня так. У меня есть свои принципы.

— Да неужели?

— Да, и потому я семь лет назад боролся с обветшавшими традициями. Я верил в твою правоту тогда, верю и сейчас.

— Веришь? — с горечью спросила Марис. — Твои слова — всего лишь слова. Ради своей веры ты не делаешь ровным счетом ничего. Знаешь ли ты, что если закроют последнюю академию, то все мои усилия пойдут прахом!

— Академии! За них я не дрался. Я дрался за изменение архаичных традиций. Я согласен, что если бескрылый по рождению превзойдет меня мастерством в небе, то мой долг отдать ему крылья. Но из этого вовсе не следует, что я сам стану обучать его: ведь потом он отнимет крылья у меня или моих друзей. Именно этого ты у меня и просишь. Ты, лучше других понимающая, что значит для летателя расстаться с небом.

— Я так же понимаю, что значит страстно любить небо и не сметь мечтать о нем. Сегодня утром я беседовала со студенткой, Реллой… Послушал бы ты ее, Доррел! В ее жизни есть только одно желание — летать. Она очень похожа на меня в ту пору, когда Расе давал мне свои первые уроки. Пожалуйста, Дорр, помоги ей.

— Если эта девушка действительно похожа на тебя, то она, независимо от того, помогу я ей или нет, в ближайшем будущем станет летателем. Я ей помогать не стану, так что, если она отберет крылья у одного из моих собратьев, меня не будет терзать совесть.

Доррел залпом допил вино и встал. Марис нахмурилась, лихорадочно подыскивая убедительные аргументы.

— Хочешь чаю? — внезапно спросил он. Марис кивнула. Он приблизился к очагу и снял с

решетки дымящийся чайник. Его походка, ловкие движения рук, выражение лица — все было знакомо ей. Как давно она знает его…

Когда Доррел вернулся с горячими кружками и, пододвинув свое кресло поближе, сел, гнев Марис рассеялся, ход мыслей приобрел совсем другое направление.

— Что с нами стало, Дорр? — спросила она. —.. Ведь всего несколько лет назад мы с тобой собирались пожениться, а сейчас глядим друг на друга, точно два Правителя, делящие богатую рыбой отмель. Что стало с нашими планами жить вместе и завести кучу детей? Что случилось с нашей любовью? — Она печально улыбнулась. — Не понимаю, что произошло.

— А я понимаю, — мягко сказал Доррел. — Твоя любовь и твои привязанности поделены между летателями и бескрылыми, мои же — нет. Жизнь не такая простая штука, как нам представлялось всего несколько лет назад. А теперь стало ясно, что у нас с тобой разные дороги…

Он замолчал и, сделав глоток из кружки, опустил глаза. Внимательно наблюдавшей за ним Марис вдруг отчаянно захотелось вернуть то время, когда их чувства были сильны и просты, когда их любовь противостояла даже самым яростным штормам.

Доррел вновь взглянул на нее.

— Я все еще люблю тебя, Марис. Многое изменилось, но любовь по-прежнему в моем сердце. Возможно, мы и не соединим наши жизни, но давай хотя бы не ссориться, когда мы вместе. Она, улыбнувшись, протянула руку.

— Давай.

Он схватил ее, крепко сжал, тоже улыбнулся и сказал:,

— Знаешь, а мы ведь не виделись почти два месяца. Где ты была? Что видела? Расскажи мне, любимая.

— Вряд ли мои новости позабавят тебя.

— И все же.

— Восточные закрыли «Воздушный Дом». Лишь один студент добирается кораблем до Сиатута. Ученики распущены по домам, и летателями им теперь не стать.

Марис отняла свою руку и взяла кружку с чаем. Доррел, печально улыбаясь, покачал головой.

— Даже новости у тебя только об академиях. Мои интересней. Правитель Острова Сцилл умер, и согласно закону младшая дочь выбрала себе жениха. Угадай, кого?

Марис пожала плечами.

— Ума не приложу.

— По слухам, этим счастливчиком стал Крил. Ты наверняка его помнишь. На последних Состязаниях он весьма искусно выписывал в воздухе двойные петли. А теперь он отправляется на Остров Сцилл вторым летателем и все благодаря тому, что новая Правительница влюблена в него! Представляешь?! Правительница и летатель поженятся!

Марис улыбнулась одними губами.

— Такое бывало и прежде.

— Да, но не в наше время. А ты слышала, что случилось на Большом Эмберли на прошлой неделе?

— Нет. А что?

— На их флот напала сцилла. Рыбаки убили ее, все живы, хотя многие потеряли свои суда. А другую сциллу, мертвую, волнами выбросило на берег Калхолла. Правда-правда, я сам видел ее скелет. А еще говорят, что две принцессы-летатели на Железных островах не поделили трон, и там сейчас настоящая война. — Внезапно скрипнула дверь, и Доррел резко повернул голову. — А-а. Это всего лишь ветер.

— Ты кого-то ждешь?

— Думал, это Гарт. Мы договорились встретиться здесь сразу после полудня, но его, как видишь, все еще нет. Отправляясь с посланием на Калхолл, он уверял, что на обратной дороге непременно завернет сюда, и мы вместе выпьем.

— Ты же знаешь Гарта. Возможно, он сейчас пьянствует в одиночку, — насколько смогла беззаботно сказала Марис, видя, что Доррел не на шутку встревожен.

Вопреки своим словам и напускной беспечности Марис тоже забеспокоилась. Когда она видела Гарта в последний раз, ей не понравилось, что тот, любитель выпить и закусить, заметно набрал вес, а это всегда опасно для летателя. И все же Марис надеялась на лучшее: безрассудством в воздухе Гарт не отличался.

— Наверное, ты права, Марис. — Доррел допил чай и вымученно улыбнулся. — Забудем о Гарте. По крайней мере на сегодняшнюю ночь.

Они перешли на низкий, обитый кожей диван, что стоял у самого очага. И здесь, позабыв о спорах и тревогах, пили чай, потом вино, вспоминали старые добрые времена, обменивались сплетнями о знакомых летателях. Вечер пролетел, как миг. Ночью они оказались в одной постели.

После многих одиноких ночей Марис заснула в объятиях человека, который когда-то был ей дорог.

Но ей снова приснился штиль.

* * *

Напуганная ночным кошмаром, Марис проснулась засветло. Оставив Доррела досыпать, она в одиночестве позавтракала твердым сыром и черствым хлебом. Едва из-за горизонта показалось солнце, она была уже в пути. В полдень она прибыла на Сиатут. После обеда страховала в воздухе Реллу и паренька, которого звали Джан.

В «Деревянных Крыльях» она пробыла неделю, днями занимаясь со студентами, а вечерами у очага рассказывая им истории из жизни знаменитых летателей.

Однако когда она в последний раз была на родном острове? Чувство вины все чаще посещало ее. И, наконец, предупредив Сину, Марис отправилась домой.

Полет до Малого Эмберли занял целый день. Уже в сумерках, порядком устав, Марис наконец увидела огонь на хорошо знакомом маяке. Оказавшись в своей давно пустовавшей постели, она была очень рада. Но ей не спалось. Видимо, оттого, что простыни были холодны, а комната пропиталась непривычными запахами и пылью. Казалось, собственный дом, став совсем чужим, давил на нее. Марис поднялась, зажгла лампу. Пошарила в шкафах на кухне, но нашла там только крошки. Усталая и голодная Марис вернулась в постель и забылась тяжелым, без сновидений сном.

* * *

Следующим утром ее любезно, но отчужденно приветствовал Правитель.

— Без тебя, Марис, двум моим летателям было тяжело. Их вымотали непрерывные полеты. А Шал-ли должна скоро родить, и теперь послания доставляет только Корм. Ты полагаешь, нашему Эмберли, точно крошечному островку, достаточно одного летателя?

Прекрасно понимая, что Правитель добивается от нее обещания не возвращаться на Сиатут, Марис уклончиво ответила:

— Если есть срочная работа, то я немедленно выполню ее.

Правитель нахмурился, но приказать летателю было не в его силах. Он прочитал ей адресованное торговцам острова Повит послание. Суть его сводилась к обещанию зерна по обычной цене в обмен на парусину и щедрую взятку, если торговцы в споре между Эмберли и Кесселаром выступят на стороне Эмберли. Марис, как делали многие опытные летатели, почти не вникала в смысл послания, но запомнила его слово в слово. После этого она быстро взобралась на взлетную скалу и взмыла в небо.

Опасаясь, что Марис опять надолго исчезнет, Правитель давал ей все новые задания. На Ровит и обратно она летала четыре раза, дважды на Малый Шотан, дважды на Большой Эмберли, по разу на Кесселар, Калхолл и Лоус (Доррела дома не оказалось: как ей сказали, он сам лишь час назад улетел с посланием) и один раз даже совершила дальний полет на Кошачий Остров Восточного Архипелага.

Освободилась она лишь за три недели до начала Состязаний и тут же отправилась на Сиатут.

Они находились в комнате Сины: хозяйка, сидя на низком стуле, чинила сорочку, Марис стояла перед ней, и спину ей согревал огонь очага. Снаружи бушевал шторм, хлестал проливной ливень, но толстые каменные стены надежно защищали от непогоды.

— Скольких ты намерена выставить в этом году? — спросила Марис.

— Окончательно еще не решила, — ответила Сина. — Хотела посоветоваться с тобой. Думаю, четверых или пятерых.

— Обязательно Реллу, — сказала Марис задумчиво. Ее мнение, несомненно, повлияет на решение Сины, без чьей поддержки участвовать в Состязаниях студентам академии не позволялось. — И Дейме-на. Они у нас — лучшие. Ну и, возможно, Шера и Лиа? Или, может, Шера и Лиана?

— Шера и Лиа. Выставить одного без другого невозможно. Они и без того опечалены тем, что правила Состязаний не позволяют им вызвать на поединок одного и того же летателя и состязаться с ним как команда.

Марис засмеялась.

Шер и Лиа были аспирантами академии, друзьями не разлей вода. Хотя они быстро уставали в воздухе и порой неожиданно теряли самообладание, но были талантливы и полны энтузиазма.

— Думаешь, они способны выиграть?

— Нет, конечно, — ответила Сина, не поднимая головы. — Но они обучаются здесь уже достаточно долго, чтобы испытать себя и проиграть. Практика пойдет им на пользу, усмирит их не в меру буйный нрав. А если их самолюбие не выдержит первого же поражения, то летателями им не бывать никогда.

Марис кивнула.

— А в Лиане ты сомневаешься?

— Я не выставлю Лиана. Он не готов к Состязаниям. И не думаю, что когда-либо будет готов.

— Я же видела его в небе, — удивилась Марис. — Он силен, временами летает просто замечательно. Конечно, он — натура весьма впечатлительная, но техника у него лучше, чем у Реллы и Деймена вместе взятых. По-моему, у него неплохие шансы на побе-ДУ-

— Согласна, неплохие. Но я не выставлю его.

— Почему?

— Одну неделю он парит не хуже буревестника, а на следующей барахтается, как ребенок. Конечно, Марис, я хочу победы, но не любой ценой. Готова поставить последнюю рубашку, что если Лиан получит крылья, то не проживет и года. Согласись, что в небе нет места авантюристам.

Марис, неохотно кивнув, сказала:

— Похоже, твое решение продиктовано мудростью прожитых лет. Но если пятый кандидат не Лиан, то кто?

— Керр, — твердо произнесла Сина.

— Керр?

— Именно он.

Сина, отложив костяную иглу и придирчиво осмотрев сорочку, уставилась единственным глазом на Марис.

— Но он же импульсивный мальчик, — возразила Марис. — К тому же пока у него избыточный вес. И координация неважная. Да и силы в руках не хватает. Сина, он безнадежен. Во всяком случае, в этом году. Возможно, года через два-три он…

— Его родители — владельцы медных копий на Малом Шотане — настаивают, чтобы он участвовал в Состязаниях этого года. По их словам, он и так уже впустую потратил два года. А с их мнением приходится считаться, ведь они поддерживают академию деньгами.

Марис кивнула.

— Понятно.

— В прошлом году я им твердо сказала «нет», — продолжала Сина. — Но сейчас, когда правители того и гляди откажут нам в финансировании, рассчитывать придется только на поддержку состоятельных родителей. Поэтому, хочу я этого или нет, придется им потакать.

— Сина, Марис, быстрее! — раздался крик из коридора, и в дверях появился запыхавшийся Керр.

— Правительница прислала гонца. Срочно нужна помощь летателя. Там…

— Иди быстро с ним, — велела Сина Марис. — Я последую за вами так быстро, как только смогу.

В трапезной среди студентов находился юный гонец. Грудь его тяжело вздымалась, глаза, точно у пойманной в клетку птицы, лихорадочно бегали. Похоже, он несся изо всех сил от самой башни Правительницы.

— Ты летатель?! — воскликнул он, увидев Марис. Та кивнула.

— Пожалуйста, лети на Шотан! Попроси их лекаря быстрее приплыть сюда! Правительница велела мне обратиться за помощью к тебе…

— Что случилось?

— Мой брат ранен. В голову. И нога сломана. Из раны торчит кость…

— Как зовут лекаря на Большом Шотане? — спросила Марис.

В столовую вошла Сина и, сразу разобравшись в ситуации, сказала:

— Там их несколько.

— Поспеши! — взмолился юноша. — Мой брат умирает!

— Сомневаюсь, что от перелома ноги… — начала было Марис, но Сина нетерпеливым взмахом руки призвала ее к молчанию.

— Ты ничего не понимаешь! — вскричал юноша.

— Брат собирал яйца коршунов, но упал со скалы и прежде, чем я его нашел, пролежал почти целый день. Теперь у него сильный жар, лихорадка, временами он бредит. Пожалуйста, быстрее!

— На ближайшем к нам Южном мысе есть знахарка по имени Файла, — сообщила Сина. — Правда, она стара и своенравна и вряд ли отправится сюда морем, но с ней живет дочь, которая постигла искусство матери. В Городе Штормов время понапрасну не теряй. Тамошние лекари ленивы и жадны. Непременно опустись на пирсе Южного мыса и попроси капитана парома подождать важного пассажира.

— Я немедленно отправляюсь в путь, — сказала Марис, — Релла, Керр, идите со мной. Поможете надеть крылья.

Она направилась к выходу.

— Спасибо, — пробормотал юноша, но ни Марис, ни студенты его уже не слышали.

* * *

Шторм, к счастью, закончился, и Марис полетела через узкий пролив, разделяющий Сиатут и Большой Шотан, всего лишь в нескольких футах над гребнями волн. Низко лететь было, конечно, опасно, но времени на набор высоты не оставалось.

Перелет занял меньше получаса. Марис легко нашла Файлу. Та, как и предупреждала Сина, помочь наотрез отказалась, зато дочь откликнулась с готовностью. Быстро собрав сумку, она сразу же направилась к парому.

Обратной дорогой Марис решила понежиться в объятиях ветров. Все грозовые тучи исчезли за горизонтом, в воде дрожали солнечные блики, на востоке небо рассекала многоцветная арка радуги. Марис, отыскав в воздухе теплый восходящий поток, поднялась повыше. Заметив стаю диких гусей, подлетела к ним. Птицы в испуге шарахнулись кто куда: некоторые устремились к Сиатуту, другие — к Иггленду или Большому Шотану, но большинство направилось в сторону открытого океана. Марис, заливаясь смехом, наблюдала за ними и тут увидела…

Она прищурила глаза. Так и есть — из океана появилась длинная шея сциллы. Неужели чудовище пытается сцапать зазевавшегося гуся? Вдалеке Марис увидела темные пятна на воде. Значит, сцилла охотится на морских котов. Или на корабли.

Марис, заложив над океаном крутой вираж, направилась прямиком к неясным пятнам и вскоре разглядела корабли. Целых пять. Подлетев ближе, Марис различила выкрашенные в темно-коричневый цвет корпуса, некогда розовые, а теперь изрядно полинявшие паруса, развевающиеся на верхушках мачт потрепанные сине-красные вымпела. У местных кораблей вымпела других цветов. Значит, эти приплыли издалека. Скорее всего — с Востока.

Оказавшись над кораблями, Марис сбросила высоту. Моряки усердно работали: переставляли паруса, тянули канаты. Пересекать открытый океан в Гавани Ветров всегда было смертельно опасно, а порой и вовсе невозможно. Это для Марис ветер был любовником, для моряков же — улыбающимся убийцей, готовым сорвать парус или швырнуть судно на острые скалы.

Но эти корабли были уже в безопасности — шторм стихал, а до порта, по предположению Марис, им осталось меньше часа пути.

Сегодня в Городе Штормов будет праздник. Прибытие с Востока торгового флота аж из пяти кораблей — редкое событие. Ведь более трети кораблей, дерзнувших пересечь океан между архипелагами, бесследно исчезает.

Марис, сделав над кораблями еще круг, решила слетать в Город Штормов, принести туда добрую весть и лишь потом возвратиться на Сиатут. Может быть, даже стоит подождать флот в порту и узнать, какие новости и товары он привезет.

* * *

Марис выпила изрядное количество вина. Она принесла радостную весть, и каждый из многочисленных посетителей портовой таверны почитал за честь угостить ее. Все пили, смеялись, судачили о товарах, которые привезут торговцы с Востока.

Послышался крик, а через секунду его подхватили десятки голосов.

— Корабли подходят к пирсу!

— Они уже швартуются!

— Корабли с Востока!

Марис поднялась. Вино ударило в голову, и она потеряла равновесие. Она бы неминуемо упала, но ее подхватила толпа, потащила к двери.

В порту собрался чуть ли не весь Город Штормов, у пирса царил неописуемый ажиотаж. Марис пожалела, что выбралась из таверны. С трудом пробравшись сквозь толпу, она уселась на бочку и привалилась спиной к стене склада.

Проснулась она оттого, что кто-то тряс ее за плечо. Поморгав, она подняла глаза и увидела незнакомца.

— Ты — Марис? — спросил он. — Марис-летатель? Марис с Малого Эмберли?

Хотя незнакомец был юн, лицо его выглядело не по годам сурово, огромные черные глаза светились умом, длинные темно-русые волосы свивались в узел.

— Да, я — Марис, — ответила она, вставая. — Извини, не соображу, что случилось. Должно быть, задремала.

— Похоже. А мне, едва я сошел с корабля, показали на тебя. Я полагал, что ты меня встречаешь.

— О! — Марис быстро огляделась. Толпа вокруг поредела, на пирсе — лишь несколько торговцев да портовые рабочие. — Подожди, я присяду, закрою на минутку глаза. Мало спала прошлой ночью.

Марис показалось, что облик юноши ей чем-то знаком, и она пригляделась к нему повнимательней. Под мышкой он держал холщевый мешок, плащ его был восточного покроя из толстой и теплой материи серого цвета без орнамента, сзади на плечи спадал капюшон, у пояса висел нож в кожаных ножнах.

— Говоришь, ты с корабля? — спросила Марис. Парень кивнул.

— Извини, я еще толком не проснулась. Где остальные моряки?

— Моряки едят и пьют, торговцы торгуют. Путешествие было не из легких. Шторм разбил один корабль, но мы подобрали почти всю команду, утонули лишь двое. Моряки счастливы без ума, что наконец-то оказались на берегу. — Он, секунду помолчав, добавил: — Сам я не моряк… Извини, ошибся. Думал, ты встречаешь меня.

Он развернулся, намереваясь уйти.

Марис, внезапно поняв, кто перед ней, воскликнула:

— Конечно же! Ты — студент из «Воздушного Дома»! — Он повернулся к ней, и она сказала: — Прости. Совсем из головы вылетело.

Марис спрыгнула с бочки.

— Меня зовут Вул. — Он вгляделся в Марис, как если бы не сомневался, что его имя многое скажет ей. — Вул с Южного Аррена.

— Отлично, Вул, — сказала Марис. — Мое имя ты знаешь. Но я не уверена, что…

Он перехватил мешок поудобнее, кадык на его шее заходил вверх-вниз.

— Еще меня зовут Однокрылым.

Марис промолчала, но лицо выдало ее чувства.

— Вижу, что ты обо мне все-таки слышала, — сказал юноша довольно резко.

— Слышала, — призналась Марис. — Намерен участвовать в Состязаниях этого года?

— Я намерен летать в этом году. Ради этого я и вкалывал последние четыре года.

— Понятно, — уронила Марис и взглянула на небо. Уже смеркалось. — Мне пора на Сиатут. А то там, поди, уже решили, что я упала в океан. Сообщу Сине о твоем прибытии.

Она развернулась, но ее остановил его голос.

— Смогу я здесь нанять лодку, чтобы добраться до Сиатута?

— В Городе Штормов можно нанять что угодно, но обойдется тебе это недешево. От Южного мыса на Сиатут регулярно ходит паром. Советовала бы тебе заночевать здесь, а утром переправиться на пароме.

Марис, не оборачиваясь, зашагала по мощенной булыжником мостовой к дому знакомого летателя, у которого оставила свои крылья.

Парень с Востока, желая стать летателем, проделал немалый путь, а она так скоро его покинула и оттого чувствовала себя неловко.

Однокрылый! Удивительно, что он даже не пытается скрыть своей клички. И еще более удивительно то, что он собрался помериться силами с летателями. Ведь не законченный же он кретин! Должен соображать, какой прием его ожидает!

— Так ты знала! — закричала Марис, нимало не заботясь, услышат ее студенты или нет. — Знала и молчала!

— Разумеется, знала. — Голос Сины звучал ровно, здоровый глаз взирал на Марис так же бесстрастно, как больной. — И не сказала тебе раньше, потому что предвидела твою реакцию.

— Сина, в своем ли ты уме? Неужели ты выставишь его на Состязаниях?

— Если он того стоит, в чем я почти не сомневаюсь, то выставлю. Я советовалась с тобой относительно Керра, но насчет Вула приму решение сама.

— Разве тебе не известно, как мы к нему относимся?

— Кто это мы?

— Летатели!

— Если Вул выиграет, то обоснуется на этом острове, — перебила Сина. — И Правительница Сиатута будет довольна и горда. Ведь Однокрылым его зовут‹ только летатели, но не бескрылые.

— Он сам себя называет Однокрылым! И ты прекрасно знаешь, как он получил эту кличку. Даже в тот год, когда ему принадлежали крылья, он был летателем лишь наполовину.

— Я летатель меньше чем наполовину. — Сина, быстро отвернувшись, уставилась на пламя. — Летатель без крыльев. У Вула — реальный шанс вновь получить крылья и я ему помогу.

— Оказывается, ради того, чтобы студент «Деревянных Крыльев» победил, ты готова на все!

Сина вновь повернула голову, и поблескивающий на морщинистом лице здоровый глаз в упор уставился на Марис.

— Почему вы его так ненавидите?

— Тебе прекрасно это известно, — ответила Марис.

— Он всего лишь выиграл пару крыльев. Избегая слепого взгляда, Марис отвернулась от

внезапно ставшей ей чужой старой женщины и твердо произнесла:

— Он довел одну из нас до самоубийства. Воспользовавшись ее горем, отобрал у нее крылья. Все равно как если бы он собственными руками столкнул ее с утеса.

— Глупости! — не согласилась Сина. — Айри сама лишила себя жизни.

— Я знала Айри, — сказала Марис, не отрывая взгляда от огня. — Крылья были у нее недолго, но она была прирожденным летателем, парила лучше многих. Все любили ее. Вул никогда бы не победил ее в честном поединке.

— Но он выиграл!

— Спустя неделю после гибели ее брата мы виделись с ней на Эйри, — сказала Марис. — Брат вышел на лодке в море, а она кружила над ним. Она видела, как он вытягивает сеть, как блестит на солнце чешуя рыб-лун. Вдруг из глубины вынырнула сцилла. Айри была далеко, и ветер относил в сторону ее крик. Она подлетела ближе, но опоздала. Она видела, как сцилла ударом хвоста разбила лодку, видела, как из пены появилась голова чудовища с телом ее брата в окровавленной пасти, видела, как сцилла нырнула и исчезла навеки.

— Айри не следовало бы в тот год отправляться на Состязания.

— Она и не собиралась туда. На Эйри она появилась всего за день до Состязаний, и мы, видя горе подруги, уговорили ее лететь с нами. Все думали, что Состязания развеют ее печаль. Игры, гонки, песни, вечеринки… Никому и в голову не приходило, что ее кто-то вызовет.

— Ей были прекрасно известны установленные Советом правила, — твердо заявила Сина, — советом летателей, Марис, вашим собственным Советом. Любого участника Состязаний можно вызвать на поединок, и ни один здоровый летатель не имеет права пропускать Состязания более чем два года подряд.

Марис, нахмурившись, вновь повернулась к Сине спиной.

— Ты говоришь о законе, но есть еще гуманность, человечность! И когда мальчишка вызвал ее на поединок, мы ушам своим не поверили.

— Мальчишка! Ты выбрала верное слово, Марис. Именно мальчишка, ведь тогда ему не было и пятнадцати. И летатели поступили с ним слишком жестоко. Помнишь, через год на Состязаниях на Калхолле?

— Тогда еще не было правила, запрещающего повторные вызовы.

— Я рада, что такое правило теперь появилось. Но парню крылья все же не вернули. Где справедливость, Марис?

— При чем тут справедливость? Ведь он проиграл всего лишь во втором поединке.

— Да, проиграл. Девочке, которую с семи лет тренировал отец — главный летатель Малого Шотана. И к тому же она отобрала у него крылья после его победы в первом поединке. А знаешь, что было бы, если бы он перелетал и ее? — спросила Сина и сама же ответила: — Его бы снова вызвали! А потом снова и снова. Ведь своей очереди поджидало не меньше дюжины недавно ушедших на покой летателей и самых талантливых их детей. И ты еще заявляешь, что Вул — летатель лишь наполовину!

Сина медленно поднялась с кресла.

— Ты куда? — спросила Марис.

— В трапезную. Сообщу новости студентам.

* * *

Вул прибыл на следующее утро во время завтрака. Сина ковыряла ложкой вареное яйцо, а студенты с любопытством смотрели на нее. Марис, сидя далеко от старой женщины, слушала, как Релла и мускулистый Лиан уговаривают Дейну — робкую женщину, старожила «Деревянных Крыльев» — остаться в академии. Вчера за ужином Сина назвала имена пяти студентов, которые будут участвовать в Состязаниях. Имени Дейны, естественно, среди счастливчиков не оказалось, и та решила возвратиться домой.

Вошел Вул, и разговоры тут же смолкли.

Вул снял с головы вязаную дорожную шапку и опустил на пол холщевый мешок. Если он и заметил направленные на него настороженные взгляды, то виду не подал.

— Я голоден, — заявил он. — Здесь найдется для меня еда?

Студенты разом заговорили. Лиа подала ему тарелку с яйцами и кружку чая, а затем встала Сина, подошла к Вулу, с улыбкой проводила к своему столу и усадила рядом.

Марис, не отрываясь, смотрела на Вула, пока не почувствовала, что ее дергают за рукав.

— Как ты полагаешь, сможет ли он выиграть еще раз? — говорила Релла.

— Нет, — громко ответила Марис, вставая. — Если, конечно, у кого-нибудь опять не погибнет брат. Но вряд ли ему снова повезет. Так что шансов на победу у него никаких.

* * *

О поспешно брошенных словах Марис пожалела уже после полудня.

Все утро в небе летали Шер и Лиа. Они настойчиво отрабатывали развороты, Сина давала им наставления с земли, а Марис наблюдала за их полетом с неба. Предполагалось, что после обеда крыльями академии воспользуются Релла и Деймон, но Сина, заявив, что Вул не практиковался уже больше месяца, попросила одного из них уступить крылья ему. Релла без колебаний согласилась.

На обзорной площадке собрались почти все студенты «Деревянных Крыльев». Появился Вул с пристегнутыми, но пока сложенными крыльями.

— Деймон, — наставляла Сина. — Летать сегодня будешь так низко над волнами, как только сможешь. Крылья держи ровно и неподвижно. А то тебя временами болтает из стороны в сторону. Если не улучшишь технику полетов на малых высотах, то когда-нибудь упадешь. — Она взглянула на нового студента. — А ты, Вул, сегодня только разомнись. Для тренировок придет время.

— Нет, — сказал Вул. Он неподвижно стоял с разведенными в стороны руками, а его крылья расправляли двое юных студентов. — Я летаю гораздо лучше, если у меня есть цель. Дайте мне задание. — Он оценивающе оглядел готовящегося к полету Деймона. — Скажем, я могу посоревноваться в скорости хотя бы вот с ним.

Сина покачала головой.

— Ты торопишься, Вул. Я сообщу тебе, когда приступать к тренировкам.

Вперед вышла Марис со все еще неотстегнутыми крыльями. Ей хотелось взглянуть, насколько хорош в воздухе печально известный Однокрылый, и она подначила:

— Сина, пусть ребята посостязаются. Деймон уже достаточно долго упражнялся. Пусть покажет себя в гонках.

Деймон обеспокоенно переводил взгляд с Марис на Сину и обратно.

— Я с удовольствием, — пробормотал он, облизнув губы, — но…

Вул, пожал плечами:

— Я вообще сомневаюсь, годишься ли ты мне в соперники.

Оскорбленный, Деймон воскликнул:

— Не заносись, Однокрылый! Видишь тот камень? — Он указал на омываемую волнами скалу у горизонта. — По сигналу Марис трижды слетаем туда и обратно и посмотрим, кто чего стоит. Согласен?

— Согласен, — ответил Вул, пристально глядя на скалу.

Сина закусила нижнюю губу, но промолчала. Не дождавшись ее возражений, Деймон победно улыбнулся, пробежал до конца площадки и прыгнул вниз. Его тут же подхватил и поднял ветер. Через минуту юноша уже высоко парил над смотровой площадкой, и его тень на секунду-другую заслонила солнце. Вул подошел к краю скалы.

— Твой нож, Вул! — внезапно воскликнула Релла. Все студенты в изумлении уставились на чужака.

Действительно, у его пояса болтался нож. Вул вытащил его из ножен, взглянул на него, будто видел первый раз в жизни, и процедил:

— Нож. Ну так что с того?

— Подниматься в небо с оружием запрещают традиции летателей, — напомнила Сина. — Релла, возьми у него нож. Вернешь его Вулу в целости и сохранности, как только он приземлится.

Релла двинулась к Вулу, но тот знаком остановил ее.

— Этот нож принадлежал моему отцу, я никогда не расстаюсь с ним. — Он сунул нож обратно в ножны.

— Но традиции летателей?.. — воскликнула Релла. Вул принебрежительно усмехнулся.

— Они писаны не для меня. Ведь я летатель лишь наполовину. Отойди, пожалуйста, в сторону, Релла.

Девушка отошла, и Вул прыгнул со скалы.

Марис, подойдя к краю площадки, встала рядом с Реллой и Синой. Все напряженно наблюдали за полетом Вула, который, поднимаясь по спирали, подлетал к парящему Деймону. Студенты оживленно перешептывались. «Однокрылый» — услышала Марис, (голос, похоже, принадлежал Лиану). После насмешек Вула Деймон назвал его так же. Подумав, что студент с Востока быстро наживает себе врагов, Марис поделилась своим наблюдением с Синой.

— Летатели тоже быстро превратили его во врага, — заметила Сина и напомнила: — Подавай же сигнал, Марис!

Марис поднесла сложенные рупором ладони ко рту и громко прокричала:

— Летите!

Ветер подхватил ее крик и понес к парящим над площадкой юношам.

Первым прекратив кружение, медленно, будто в его распоряжении было все время мира, к скале полетел Деймон. Вул Однокрылый последовал за ним, слегка покачивая огромными серебристыми крыльями. Оба летели довольно низко.

Марис поднесла ладонь ко лбу, прикрывая глаза от бликов на крыльях.

На полпути к скале Деймон резко увеличил разрыв, а Вул начал подъем.

— На их пути втретился восходящий поток, — прокомментировала Сина.

Марис кивнула. Было похоже, что ветер, в который попали юноши, был направлен не только вверх, но и им навстречу. Теперь, чтобы достичь цели, Деймону и Вулу придется маневрировать.

Первым, со значительным отрывом, достиг скалы Деймон и тут же пошел на разворот. Студенты подняли восторженный крик — их приятель, Деймон, выигрывал. Но разворачивался тот медленно, по широкой дуге, к тому же потерял несколько секунд, когда на него неожиданно слева обрушился ветер. Обратно он полетел весьма неуверенно.

Вул начал маневрировать задолго до поворота. Завершив его, он оказался много выше, но гораздо дальше от смотровой площадки, чем Деймон.

— Деймон обставит восточного, — уверенно заявил Лиан и, поднеся ладони рупором ко рту, закричал: — Эй, Деймон! Давай! Давай!

Над смотровой площадкой Деймон опять разворачивался медленно, по широкой дуге. Срывая аплодисменты зрителей, он покачал крыльями и, на секунду потеряв ветер, заскользил вниз. Он быстро выровнял полет, но время было упущено.

Вул не повторил ошибки соперника. Повернул, ни на секунду не теряя ветер, круто, на большой высоте. Зрители увидели, что он летит много быстрее, чем прежде.

— Гонку выиграет Вул, — внезапно решила Марис. Она не хотела произносить это вслух, но слова вырвались сами собой.

Сина заулыбалась, а Релла спросила озадаченно:

— Но, Марис, разве ты не видишь? Деймон же далеко впереди.

— Деймон летит, подчиняясь прихоти ветров, — пояснила Марис. — Вул же использует их нрав. Прежде он лишь отыскивал нужный ему ветер, а теперь нашел. Скоро все увидишь сама.

Как и предполагала Марис, ход гонки вскоре изменился. Расстояние между Деймоном и Вулом непрерывно сокращалось, к скале они подлетели почти одновременно. Деймон попытался завернуть более круто, чем прежде, но сбился с курса и потерял на этом почти минуту, ©н летел обратно, когда тень от крыльев Вула на секунду заслонила от него солнце и двинулась вперед.

Студенты пораженно замерли.

— Поздравьте от моего имени Однокрылого, — сказала Марис и, ни на кого не глядя, зашагала ко входу в академию.

В комнате было сыро и холодно. Марис разожгла в очаге огонь и подогрела купленное в Городе Штормов киви. Расслабилась она, лишь допивая третью кружку. Тут в комнату без стука вошла Сина и села напротив.

— Как прошли тренировки? — поинтересовалась Марис.

— Он побил их всех. Деймон держался неплохо, однако, сославшись на усталость, отдал крылья другим. Ну а уж тем не терпелось испытать Вула. — Сина улыбнулась. — Он с легкостью обставил Шера и Джан, играючи выиграл у Керра и Игона. Игон до того расстроился, что чуть не упал в океан. Релла отстала от Вула совсем ненамного. Она использовала против него те же приемы, с помощью которых он выиграл у Деймона. Релла — весьма смышленая девочка.

— Он вышел победителем в шести гонках?

— Именно. Ну, Марис, что ты теперь думаешь об Однокрылом?

Марис, размышляя над ответом, налила старой учительнице кружку киви.

— Я думаю, что он неплохо летает, — сказала она наконец. — Но мне все равно не нравится, как он поступил с Айри. И еще мне не нравится, что он поднимается в небо с ножом.

— Как, по-твоему, он выиграет?

Марис, не спеша отхлебнув из кружки, прикрыла глаза, откинулась на спинку стула и лишь затем ответила:

— Возможно. Я знаю дюжину летателей, которые летают хуже, чем он сегодня. Но я знаю также не меньше дюжины тех, кто летает гораздо лучше, и кому известны все его хитрости, а в придачу еще и многие другие. Назови, кого он вызовет, и я отвечу, каковы его шансы на победу. И, кроме того, скорость — лишь одно из многих необходимых летателю качеств. На Состязаниях оцениваются также грациозность и четкость полета.

— Ты поможешь мне его тренировать? — спросила Сина.

Марис, уставившись в серый каменный пол, промолвила:

— Сина, ты ставишь меня в весьма трудное положение.

— Он не заслуживает крыльев на том основании, что не нравится тебе? Так?

— Не только мне. Летатели не простят ему прошлого. Ты называешь его Вулом, но для них он навсегда останется Однокрылым.

— Навсегда… А ты жестока, Марис.

— Я подумаю. — Марис допила киви и поставила пустую кружку на стол. — Ну хорошо, я буду его учить, если только он станет прислушиваться к моим советам.

— Отлично. — Сина поднялась. — Спасибо. А теперь извини, у меня работы по горло. — У двери она остановилась и повернула голову. — Знаю, Марис, как тебе тяжело, но уверена, что когда ты узнаешь Вула получше, то почувствуешь к нему симпатию. Он уважает тебя. Марис попыталась не выказать своего удивления.

— Он молод, Марис. И жизнь его была не из легких. К тому же сейчас все его мысли, все побуждения, как и у тебя всего несколько лет назад, поглощены тем, чтобы вернуть крылья.

Разгневанная подобным сравнением, Марис усилием воли сдержала готовую сорваться с языка колкость.

Несколько минут- стояла напряженная тишина, затем Сина вышла из комнаты и мягко затворила за собой дверь.

* * *

На следующий день начались заключительные тренировки.

Шестеро претендентов на крылья летали с восхода солнца до заката. Живущие на Сиатуте, Большом или Малом Шотане и других близлежащих островах студенты, чей черед в этом году еще не настал, разъехались на каникулы по семьям; в академии остались лишь те, чьи дома находились далеко. Молодые люди часами сидели на голой скале, во все глаза наблюдая за полетами счастливчиков и мечтали о дне, когда и им выпадет шанс выиграть крылья.

Сина, изредка опираясь на деревянную трость, но чаще размахивая ею в такт словам, выкрикивала со смотровой площадки советы и похвалы своим оперившимся птенцам; Марис летала рядом, наблюдала, предостерегала студентов громким голосом. Она сопровождала Реллу, Деймона, Шера, Лиа и Керра во время соревнований в скорости, состязалась сразу с двумя, предлагала им выигрышные варианты фигур воздушной акробатики.

Вул тренировался наравне с остальными, но Марис, хоть и помнила о своем обещании, наблюдала за его полетами молча. Опекать его, как других студентов, по ее мнению, было бы глупо. Ведь он уже как минимум дважды участвовал в Состязаниях. Однако за ужином она решила поговорить с ним.

— Как тебе наша кухня? — спросила она вечером в трапезной, усаживаясь напротив Вула.

— Вполне, — ответил он. — Да и в «Воздушном Доме» не было повода жаловаться. Летатели едят отменно. Даже летатели с деревянными крыльями.

Сидящая рядом с ним Релла принебрежительно отпихнула вилкой на дальний край тарелки кусок серп-рыбы.

— Стряпня Деймона ужасно пресная. Вот когда на кухне дежурю я, получается действительно вкусно. Я готовлю по южным рецептам, от души приправляю пищу специями.

Марис рассмеялась.

— На мой взгляд, специй в твоих блюдах даже с избытком.

— Я говорю не о специях, а о еде, — сказал Вул. — Сейчас у меня на тарелке не меньше четырех сортов рыбы и свежие овощи, к тому же в соус добавлено вино. Еды вдоволь, и вся она свежая. Так, как мы, питаются только летатели, правители да богатые торговцы.

Релла выглядела обиженной, Марис, нахмурившись, отложила нож и сказала:

— Ты не прав, Вул. Большинство летателей едят немного и только простую пищу. Толстеть для нас — непозволительная роскошь.

— Бывало, я ел рыбу, от которой смердило. А бывало, ел уху, где не попадалось даже рыбьего хвостика, — заметил Вул холодно. — Я вырос, подъедая крошки и объедки со стола летателя и буду счастлив до конца своих дней есть такую простую пищу, какую едят летатели. — Слово «простую» он произнес с нескрываемым сарказмом.

Марис глотнула вина и переменила тему разговора:

— Вул, я хочу поговорить с тобой о том, как ты разворачиваешься в воздухе.

— Разворачиваюсь? — Вул съел последний кусок рыбы и отодвинул от себя пустую тарелку. — Я делаю что-то неверно, летатель? — Его голос звучал совершенно ровно; вложил ли он в свои слова иронию, Марис не поняла.

— Не неверно, но я обратила внимание, что ты всегда разворачиваешься с потерей высоты. Почему?

— Так легче.

— Да, — согласилась Марис. — И к тому же при таком маневре ты еще и набираешь скорость, но он требует больше свободного пространства, чем поворот с набором высоты.

— Поворот с набором высоты при сильном ветре весьма сложен.

— И требует большей сноровки и силы. А твои мышцы недостаточно развиты. Не избегай трудностей. Привычка поворачивать с потерей высоты выглядит безобидной лишь на' первый взгляд. Когда-нибудь тебе обязательно потребуется повернуть с набором высоты, а ты не сможешь.

— Что-нибудь еще? — спросил Вул, сохраняя на лице совершенно непроницаемое выражение.

Марис рискнула перейти к более болезненной теме:

— Да. Сегодня я видела, что ты летал с ножом у пояса.

— Ну и что?

— Не бери его с собой в следующий полет. Понимаю, что этот нож представляет для тебя немалую ценность, но законы летателей запрещают поднимать в небо любое оружие.

— Законы летателей? — холодно произнес Вул. — А кто дал летателям право устанавливать законы? Я что-то не слышал о законах фермеров. Или о законах стеклодувов. Законы издают правители, и только они. Отдавая мне нож, отец просил никогда не расставаться с ним, но в тот год, когда мне довелось владеть крыльями, я, подчиняясь глупым законам летателей, нарушил данное отцу обещание, и мне до сих пор стыдно. Меня оправдывает лишь то, что был я тогда совсем еще желторотым юнцом, но теперь я вырос, и что бы ни случилось, нож останется со мной.

Релла глядела на него с удивлением.

— Но Вул… — возразила она. — Выиграв крылья, ты станешь летателем. И тогда ты будешь отвергать закон летателей?

— А я и не говорил, что собираюсь стать летателем. Я всего лишь намерен выиграть крылья и летать. — Вул перевел взгляд с лица Марис на лицо Реллы. — И ты, Релла, выиграв крылья, вовсе не обязана становиться летателем. Да ты им и не станешь. Для них ты превратишься лишь в Однокрылую.

— Но это неправда! — в гневе воскликнула Марис. — Я не летатель от рождения, но они приняли меня как свою.

— Приняли как свою? — Улыбнувшись одними губами, Вул поднялся со скамьи. — Извини, я устал за день. Пойду отдохну. Ведь завтра мне отрабатывать повороты с набором высоты, а для этого понадобятся все силы.

Он ушел. — Марис протянула через стол руку, намереваясь коснуться ладони Реллы, но та свою руку поспешно отдернула.

— Извини, но мне тоже пора.

Оставшись одна, Марис долго сидела и напряженно размышляла, пока к ней не подошел Деймон.

— Все уже ушли, Марис, — сообщил он. — Ты будешь доедать?

— Что? — Марис вспомнила о съеденном лишь наполовину ужине. — Нет, извини. Похоже, слегка простудилась, и оттого, наверное, нет аппетита.

Улыбнувшись, она помогла Деймону собрать со столов тарелки. Он принялся их мыть, а она зашагала по коридору, разыскивая комнату Вула. Свернув не там, Марис оказалась в заброшенной части лабиринта. С каждой минутой в ней все сильнее закипал гнев. Найдя наконец нужную дверь, она нетерпеливо постучала, намереваясь сразу обрушить свой гнев на Вула, но дверь приоткрыла Релла.

— Что ты тут делаешь? — спросила пораженная Марис.

Не зная, что ответить, Релла зарделась. Из комнаты донесся ровный голос Вула:

— Ты считаешь, что Релла обязана отвечать?

— Нет, конечно, не обязана. — Сообразив, что не имела права на подобный вопрос, Марис коснулась плеча Реллы и добавила: — Извини. Мне можно войти? У меня серьезный разговор к Вулу.

— Пусть войдет, — распорядился Вул.

Релла, едва заметно улыбнувшись, распахнула перед Марис дверь.

Как и все помещения академии, комната Вула была крошечной, сырой, холодной. Ярко пылавшийkв очаге огонь едва-едва согревал ее. Марис с интересом огляделась. В комнате не было никаких предметов, способных поведать что-нибудь о характере ее обитателя.

Перед очагом обнаженный по пояс Вул отжимался на кулаках от пола, его рубашка валялась рядом на кровати.

— Ну? — Только и сказал он, невозмутимо продолжая упражнение.

Марис застыла, глядя на покрытую множеством шрамов и рубцов спину Вула. Наконец она вспомнила, зачем пришла:

— Я бы хотела поговорить с тобой, Вул.

Он вскочил на ноги, улыбнулся и попросил, тяжело дыша:

— Релла, подай мне, пожалуйста, рубаху. — Одевшись, он спросил Марис: — И о чем пойдет разговор?

Не завязанные в узел волосы спадали на плечи русой волной, отчего лицо юноши казалось менее строгим, а взгляд — почти дружелюбным.

— Мне можно присесть? — спросила Марис. Вул жестом указал на единственное в комнате кресло и, когда Марис опустилась в него, сам уселся на колченогий табурет у очага. Релла примостилась на краешке узкой кровати.

— Я понимаю твое отношение к летателям, Вул, — начала Марис. — И все же не стоит вечно держать на них обиду, иначе ты всегда будешь одинок. После того, как ты вновь выиграешь крылья, к тебе начнут относиться как к летателю, и если ты не подружишься с ними, то останешься совсем без друзей. Разве тебе этого хочется?

— В Гавани Ветров живут тысячи и тысячи людей, а летателей среди них — раз-два и обчелся. Или ты не считаешь бескрылых людьми?

— Откуда в тебе столько злобы? Где бы ты ни появился, ты тут же обзаводишься врагами. Допускаю, что летатели скверно обошлись с тобой, но пойми, в ссоре не бывает абсолютной вины. Ведь с Айри ты поступил омерзительно. Прости летателей, и тогда, может быть, они простят тебя.

Вул растянул тонкие губы в едва заметной усмешке.

— А с чего ты взяла, что я хочу быть прощенным? Я ни в чем не виновен, и, если было бы можно, на предстоящих Состязаниях снова вызвал бы Айри. Либо будь готова к поединку, либо не появляйся на Состязаниях.

Марис от приступа гнева лишилась дара речи.

— Но, Вул, как у тебя язык поворачивается говорить такое? — сдавленно произнесла Релла. — Ведь бедняжка покончила с собой!

— Бескрылые умирают каждый день, — сказал ей Вул более мягким голосом, чем говорил прежде с Марис. — И некоторые из них так же кончают с собой, но о них не слагают песен и не объявляют их' обидчикам кровной мести. Каждый заботится о себе, так меня учили родители. И о тебе, Релла, не позаботится никто, кроме тебя самой. — Он вновь взглянул на Марис и внезапно сообщил: — А знаешь, я встречал твоего брата.

— Встречал Колля? — удивленно переспросила Марис.

— Лет семь назад на пути к Внешним островам он останавливался на Южном Аррене. С ним был еще один певец, совсем старик.

— Баррион! — воскликнула Марис. — Наставник Колля.

— Недели две, дожидаясь корабля, который доставил бы их дальше на восток, они пели в портовых тавернах. Тогда я впервые услышал о тебе, Марис с Малого Эмберли. Твой брат пел о тебе, и ты сразу стала моим кумиром.

— Семь лет назад… — задумчиво пробормотала Марис. — Должно быть, моего брата ты видел сразу после Совета.

Вул улыбнулся.

— Мне тогда было чуть больше двенадцати. В эту пору дети летателей уже готовятся к вступлению в Возраст, мысленно примеряют крылья. Я же, конечно, не мог и мечтать об этом. Но тут на моем родном острове появился твой брат, и из его песен мы впервые узнали о тебе, о Совете, об академиях. Через несколько месяцев открылся «Воздушный Дом», и одним из первых его студентов стал я. Признаюсь, тогда я боготворил тебя.

— И что же случилось потом?

Вул, повернувшись на стуле, протянул руки к огню.

— Я вырос и расстался с детскими иллюзиями. Ведь я всерьез считал, что ты подарила небо всем, кто о нем мечтает. Боже, до чего я был тогда наивен.

Он вновь повернулся, и под пристальным взглядом его темных глаз Марис почувствовала себя неуютно.

— Я думал, что мы похожи, — продолжал Вул. — Думал, что ты намерена покончить с давно прогнившими законами летателей, но понял, что ты хотела лишь стать равной им — такой же независимой, богатой, свободной. Ведь тебе нравятся пирушки летателей на Эйри, нравится смотреть сверху вниз на копающихся в грязи бескрылых. Ты получаешь наслаждение от того, что я всей душой презираю.

С минуту помолчав, Вул добавил:

— И самое забавное, что как бы ты ни старалась, тебе не стать летателем. Как не стать им мне, Релле, Деймону или любому другому бескрылому.

— Но я — летатель, — уверенно заявила Марис.

— Летатели позволяют тебе так думать, потому что ты лезешь из кожи вон, чтобы только походить на них. Но и тебе, и мне прекрасно известно, что они не доверяют тебе полностью, не относятся к тебе как к равной. Нравится тебе или нет, но ты — первая из Однокрылых.

Марис поднялась с кресла. Слова Вула вывели ее из равновесия, но затевать ссору в присутствии Реллы ей не хотелось. Собрав волю в кулак, она заговорила почти спокойно:

— Ты не прав, Вул. И мне тебя жаль. Ты ненавидишь и летателей, и бескрылых. Презираешь всех и каждого. И мне ни к чему ни твое уважение, ни твоя признательность. Ты отвергаешь не только привилегии летателей, но и тяжкий груз их ответственности. Ты — самовлюбленный эгоист. Если бы не данное Сине слово, я бы ни за что не стала заниматься с тобой. Спокойной ночи.

Марис вышла из комнаты. Вул не двинулся с места и не окликнул ее. Как только дверь за спиной Марис закрылась, она услышала обращенный к Релле голос:

— Ну, что я говорил?

Этой ночью Марис вновь вела борьбу и проснулась, запутавшись в простыне, вся в горячем поту. Новый кошмар был ужаснее прежних. Застигнутая штилем врасплох, она падала, падала, падала, а вокруг парили серебрянокрылые летатели, безмолвно взирая на нее, и ни один не пришел на помощь.

* * *

День за днем продолжались интенсивные тренировки.

Сина, становясь все раздражительнее и вспыльчивее, придиралась к студентам, читала им, точно Правитель-тиран, бесконечные наставления о том, почему в полетах важны не только сильные руки, но и светлая голова. Деймон отрабатывал крутые повороты, Релла — взлеты, посадки и воздушную акробатику, грациозные в воздухе Шер и Лиа, часами паря высоко в буйных ветрах, приобретали выносливость, неумеха-Керр учился всему подряд.

За полетами Вула-Однокрылого Марис наблюдала пристально, но издалека, говорила с ним мало — лишь отвечала на его немногочисленные вопросы да давала советы, если тот их просил.

Сина, поглощенная занятиями со своими подопечными, не замечала этого, но остроглазые студенты, уловив настроение Марис, держались от Вула на почтительном расстоянии, он же благодаря своему острому языку с каждым днем обзаводился все новыми врагами. Керру при всех заявил, что тот безнадежен, гордого Деймона высмеивал при всяком удобном случае и снова одерживал над ним победы в состязаниях на скорость. Деймон и Лиан, а за ними и остальные студенты стали открыто звать его «Однокрылым». Но если Вула и задевала презрительная кличка, то вида он не подавал.

Но Вула сторонились не все студенты «Деревянных Крыльев». Релла относилась к нему тепло: часто заговаривала с ним, спрашивала совета, подсаживалась к нему за стол и, когда Сина разбивала студентов на пары, всегда вызывалась соревноваться с ним.

Марис видела в ее поведении здравый смысл: соревнуясь с чужаком, она многое переймет от него и быстрее преодолеет свои слабости. А выиграть крылья Релла, как понимала Марис, собиралась непременно в этом году. Но, очевидно, были и другие причины для сближения Реллы с Вулом. Гордая, но застенчивая южанка всегда несколько неуютно чувствовала себя в компании уроженцев Запада. Она готовила другую пищу, по-иному одевалась, говорила с легким акцентом, и даже, когда студенты собирались вечерами перед очагом в столовой, рассказывала другие легенды. Вул-Однокры-лый тоже был чужаком, и неудивительно, убеждала себя Марис, что две пташки из дальних стран летают вместе.

И все же, видя их оживленно беседующими, Марис испытывала беспокойство. Ей не хотелось, чтобы юная и впечатлительная Релла заразилась бредовыми идеями Однокрылого. Кроме того, их дружба может повредить репутации девушки.

Но Марис гнала от себя тревожные мысли. Да и сейчас было не до того — все силы и время отнимали занятия со студентами.

Ежедневно в конце тренировки Марис состязалась в скорости с каждым студентом отдельно. К вечеру второго дня поднялся сильный северный ветер, и утомленные студенты дрожали под его яростными порывами.

— Не дожидайтесь друг друга, — велела им Марис. — С каждой минутой становится все холоднее. Ступайте в академию.

Непрерывные полеты согревали, но одновременно и утомляли Марис. Наконец, опустившись на обзорную площадку, как ей представлялось, в последний раз, она оказалась один на один с Вулом.

Ее плечи болели, мышцы ныли. Она и не предполагала, что он дождется ее. Состязаться с ним в скорости сейчас, когда каждая жилка ноет от усталости… Она, подняв глаза к неспокойному небу, слизнула с верхней губы засохшие кристаллики соли и сказала:

— Сегодня для полетов уже слишком поздно. Становится темно, да и ветер крепчает. Посоревнуемся с тобой как-нибудь в другой раз.

— Крепкий ветер честным соревнованиям не помеха.

Темные холодные зрачки Вула впились в глаза Марис, и она поняла, что этой минуты он дожидался давно.

— Сина будет волноваться… — беспомощно начала было Марис.

— Ну, если полеты со школярами утомили тебя… Он дразнил ее, и она попалась в его ловушку.

— Надевай крылья!

Она не предложила ему помощь, но он, давно уже привыкнув надевать крылья в одиночку, справился сам. Марис, разминая затекшие мышцы, сказала себе, что даже если Вул и победит ее, такую уставшую, его победа не будет ничего значить. И он прекрасно об этом знает.

— Как обычно? Дважды туда и обратно?

Марис кивнула, молча глядя на омываемую пенящимися валами скалу у горизонта. Сколько раз она уже была там сегодня? Тридцать? Или сорок? А, может, больше? Неважно. Гордость требует от нее еще двух полетов туда и обратно, и она их совершит.

— А кто же будет судьей в нашем поединке? — спросила Марис.

Вул не спеша установил на место два последних сегмента на левом крыле, правое уже было полностью расправлено.

— Кто победит, выясним сами. Я взлечу первым, ты же, тоже взлетев и набрав высоту, дашь старт криком. Согласна?

— Согласна.

Вул, сделав несколько торопливых шагов, прыгнул со скалы, пропал из виду, а секунд через пять появился вновь. Он быстро набирал высоту, раскачиваясь от резких порывов ветра из стороны в сторону, точно утлое суденышко на штормовых волнах.

Марис, глубоко вздохнув и выбросив из головы все посторонние мысли, разбежалась и прыгнула. Мгновение она падала, затем ветер подхватил ее и понес вверх. Поднимаясь по крутой спирали, она быстро обрела чувство ветра.

Вскоре она поднялась на высоту, где парил Вул, и они закружились вокруг друг друга. Их взгляды встретились, но она поспешно отвела глаза.

— Приготовились!.. Полетели! — закричала Марис, и они взмыли.

Северный ветер был яростен и неустойчив, его порывы обрушивались то справа, то слева. Всю восточную часть неба скрыли темные грозовые тучи. Отыскивая устойчивый быстрый ветер, Марис начала подъем. Неуклонно держаться курса на скалу было весьма непросто, приходилось то совершать мелкие повороты, то лететь ровно, то подниматься под значительным углом к горизонту.

Хотя Марис специально и не смотрела на Вула, он то и дело попадал в поле ее зрения, иногда оказываясь под ней, но чаще — сбоку, совсем рядом. Используя в борьбе с ней ее же собственные советы, он летел прекрасно. Марис подумала, что, хотя летатели и называют его Однокрылым, в воздухе он одинаково искусно владеет обоими крыльями, а она за последние дни, играючи обставляя неумелых студентов, утратила форму.

И тут Вул вырвался вперед.

В мозг Марис ударила волна горячей, наполненной адреналином крови, и Марис, рывком уйдя влево, была подхвачена сильным попутным ветром.

Впереди, совсем близко Вул развернулся вокруг пика скалы. Марис обратила внимание на то, что развернулся он с потерей высоты и, хотя его крылья слегка подрагивали, к окончанию маневра он набрал весьма приличную скорость и резко направился обратно к утесу.

Решив во что бы то ни стало победить, Марис развернулась в опасной близости от скалы. Левое крыло кончиком задело за каменный выступ, и Марис на долю секунды потеряла равновесие. Ее швырнуло вниз, сердце гулко застучало где-то в горле. Когда она наконец выправила полет, Вул был уже далеко. На счастье Марис он не видел ее позора.

Она потеряла высоту, но, тут же попав в стремительный восходящий поток, начала быстрый подъем. Покачивая крыльями, она думала лишь о наборе скорости. Ей снова повезло — она обнаружила мощное воздушное течение нужного ей направления.

Вскоре она почти вплотную подобралась к Вулу, но, увлекшись гонкой, не заметила, как оказалась над землей. На нее, точно кулак, обрушился ледяной ветер, швырнул вниз. Вул каким-то чудом благополучно преодолел опасное место, развернулся, оценивая ветер по поднимающемуся из трубы академии дымку, и, когда Марис наконец-то выровняла свой полет, оказался уже много выше и далеко впереди нее.

Марис подумала, что этим вечером будто само небо благосклонно к нему, с ней же играет злые шутки. Вул, казалось, не осознавая опасности шторма, ловко маневрировал, непрерывно находил воздушные течения, быстро несшие его к цели.

Марис уже понимала, что проиграла гонку. Вул был впереди и много выше. Она попыталась сократить дистанцию, но сегодня, как видно, был не ее день. Вул обошел ее на целое крыло. Несомненно, он выиграл.

Один за другим приземлились они на влажный песок. Марис была настолько измотана, что сил на то, чтобы сохранить вид, приличествующий ситуации, у нее уже не нашлось. Молча она принялась складывать крылья, онемевшие пальцы постоянно соскальзывали и бессмысленно шарили по кожаным ремням. Наконец, все так же молча она положила сложенные крылья на плечо и направилась в академию.

На ее дороге встал Вул.

— Я никому не скажу, — заявил он.

Ее щеки залил румянец, голова сама собой гордо поднялась, плечи расправились.

— Меня это не интересует.

— Неужели?

На губах Вула заиграла едва заметная улыбка, и Марис вдруг поняла, что ей вовсе не безразличен результат гонки.

— Состязание было нечестным! — выпалила она и тут же мысленно поморщилась, поняв, насколько беспомощной и детской звучит подобная реплика в ее устах.

— Конечно, ведь ты же весь день летала, а я отдыхал, — охотно согласился Вул, и Марис не поняла, была ли в его словах ирония. — Иначе бы я не победил. И нам обоим это прекрасно известно. Но ведь ты не делала различий между студентами, вот я и захотел выступить в роли рядового.

— Я проигрывала и прежде, — сказала Марис, едва сдерживая гнев. — К проигрышам мне не привыкать.

— Вот и отлично. — Он вновь едва заметно улыбнулся.

Марис, пожав плечами, сказала:

— Извини, я пойду. Устала очень.

— Конечно.

Вул отошел в сторону, она прошла мимо и начала подниматься по истертым, замшелым ступеням. На верхней, повинуясь импульсу, остановилась и оглянулась.

Вул со сложенными крыльями на плече стоял неподвижно и смотрел на небо над океаном, где на фоне окрашенных закатным солнцем облаков выписывал широкие круги одинокий стервятник.

Марис поежилась и зашла внутрь.

* * *

В былые дни традиционные Состязания летателей — трехдневный фестиваль с играми и выпивкой, где ставкой была лишь честь — проходили на Эйри, но с введением семь лет назад системы вызовов возникла необходимость перенести их на более крупный и доступный всем остров. Было решено из года в год проводить Состязания в разных местах, и теперь правители островов спорили за эту привилегию. Неудивительно, ведь летатели по-прежнему представлялись бескрылым романтичными искателями приключений, а поистине красочные, динамичные поединки привлекали многочисленных гостей, бряцающих железными монетами.

В этом году Состязания проводились на Скални — средних размеров острове к северо-востоку от Малого Шотана. Гонец принес известие, что снаряженный Правительницей Сиатута корабль ожидает Сину и студентов «Деревянных Крыльев» у пирса. Отплытие — с вечерним отливом.

— Пустишься в путь в темноте, неприятностей не оберешься, — заметила Сина, усаживаясь за завтраком рядом с Марис.

Керр тут же поднял глаза от суповой чашки и со всей серьезностью заявил:

— Зато нам будет сопутствовать отлив.

Сина, окинув его недовольным взглядом здорового глаза, поинтересовалась:

— А ты хорошо разбираешься в управлении парусником?

— Да. Мой старший брат Рек — капитан большого трехмачтового торгового судна. Другой брат — тоже моряк, хотя ходит пока лишь на пароме. Прежде чем поступить в «Деревянные Крылья», я думал, что тоже стану моряком… Ведь это почти то же, что быть летателем.

Сина поежилась и громко, чтобы слышали все, сказала:

— По-моему, управлять парусным судном — все равно что летать с непомерно тяжелым грузом, да еще и вслепую.

Студенты в столовой залились веселым смехом, а Керр, покраснев, уставился в тарелку.

Марис, пытаясь не рассмеяться со всеми, с симпатией посмотрела на Сину. Хотя та уже много лет не отрывалась от земли, но сохранила присущий всем летателям страх перед морскими путешествиями.

— Сколько времени у вас займет путь? — спросила Марис.

— Говорят, если ветры будут к нам благосклонны, то через три дня мы окажемся на месте. Если, конечно, раньше не утонем. — Сина пристально взглянула на Марис. — А когда ты вылетаешь на Скални?

— Сегодня, часа через полтора.

— Замечательно. — Сина, протянув через стол руку, коснулась ладони Марис. — Тогда тонуть всем не обязательно. У нас же есть две пары крыльев. Было бы безумием взять их вместе с собой в лодку и…

— Не в лодку, а на корабль, — поправил ее Керр.

— По мне, что утопить их в лодке, что в корабле, все одно — безумие. Марис, прихватишь с собой двух студентов?

Марис оглядела внезапно примолкших студентов. Ни одной поднятой ложки, не единого жующего рта — все напряженно ожидают ее ответа.

— Великолепная идея. — Марис улыбнулась. — И крылья останутся целы, и длительный полет пойдет студентам на пользу. Я возьму с собой Реллу и… — Марис замолчала, занятая нелегким выбором.

Тут поднялся Вул.

— И меня.

Встретившись с ним глазами, Марис сказала:

— Реллу и Шера или Лиа. Им такой полет принесет пользы больше, чем другим.

— Тогда я останусь с Вулом, — едва слышно промолвила Релла.

— И я бы предпочел путешествовать с Лиа, — добавил Шер.

— Полетят Релла и Вул, и хватит дискуссий на эту тему, — отчеканила Сина. — Если мы все сгинем в морской пучине, то у этих двоих больше шансов, чем у кого бы то ни было, завоевать крылья и тем увековечить нашу безвременную кончину. — Она, отодвинув от себя суповую чашку, встала. — Мне пора, предстоит нелегкий разговор с нашим патроном — Правительницей Сиатута. Увидимся через час, перед вашим отлетом на Скални.

Марис, едва слыша ее, по-прежнему не отрываясь смотрела в глаза Вулу. Тот, чуть заметно улыбнувшись ей, поднялся и вышел из столовой вслед за Синой. Релла тут же последовала за ним.

После завтрака Марис отправилась на поиски Реллы и Вула. Тех нигде не было, и ни один из студентов не знал, куда они пошли, покинув столовую. Марис бродила по темным, сырым коридорам, пока окончательно не заблудилась. Она решила уже позвать на помощь, но, неожиданно услышав отдаленные голоса, повернула по коридору направо и увидела Реллу и Вула. Они сидели в небольшой нише и глядели через окно на океан. По их склоненным друг к другу головам и мягким интонациям чувствовалось, что разговор у них сугубо личный.

— Я вас повсюду ищу, — выпалила Марис. Релла, полуотвернувшись от Вула, встала и спросила:

— А в чем дело?

— Если вы не забыли, то мы с вами сегодня летим на Скални. Летим налегке. Соберите вещи и отдайте их Сине, она доставит их морем. Часа вам достаточно?

— Я буду готова через минуту. — Бесхитростная улыбка на лице Реллы мгновенно остудила гнев Марис. — Ты даже не представляешь, Марис, до чего я счастлива оттого, что в полет с собой ты берешь именно меня!

Лицо девушки вспыхнуло, и она, шагнув вперед, обняла Марис. Та тоже положила руки на ее плечи.

— Полагаю, что представляю. А теперь иди к себе и собирайся.

Релла, махнув на прощание Вулу рукой, ушла. Марис повернулась к нему. Он с нежной улыбкой смотрел вслед Релле. Марис подумала, что впервые видит на его лице искреннюю улыбку. Вул перевел взгляд на Марис, и мгновенно лицо его, не изменив мимики, превратилось в защитную маску.

— Как понимаешь, я не благодарю за то, что лечу с тобой, — сказал он.

— Вул, нам предстоит долгий полет. Мы вовсе не обязаны нравиться друг другу, но будь по крайней мере учтив. Ты будешь паковать свои вещи?

— А я их и не распаковывал. Отдам Сине мешок да повешу на пояс нож. — Поколебавшись, он добавил: — И не волнуйся, я не побеспокою тебя на Скални. Как только приземлимся, подыщу себе собственную квартиру. Надеюсь, ты довольна?

— Вул… — начала было Марис, но он, отвернувшись, отрешенно смотрел в окно.

Перед отлетом Марис, Реллы и Вула Сина вывела на смотровую площадку всех студентов. Парни и девушки шутили, смеялись, дурашливо состязались за право помочь Марис и Релле надеть крылья.

— Отпустите их, отпустите! — со смехом закричала Сина. — С грузом ваших тел на крыльях они не взлетят!

— А жаль, — пробормотал Керр, утирая свой покрасневший на ветру нос.

— У вас еще будет шанс полетать, — подбодрила остающихся Релла.

— Никто вам и не завидует, — поспешно вставила Лиа.

— Хотя вы и лучшие из всех нас, — добавил Шер.

— Пусть летят. — Сина обняла одной рукой Лиа, другой — Шера. — Пожелаем им доброго путиГ Снова встретимся на Скални.

Марис повернулась к Релле и увидела, что девушка напряженно ждет сигнала к взлету. Марис вспомнилось охватывавшее ее саму нетерпение перед первыми в жизни полетами, и она, мягко коснувшись плеча Реллы, сказала:

— О фигурах высшего пилотажа забудь до Состязаний. Сейчас сконцентрируйся на плавном прямолинейном полете. Он будет непривычно долгим для тебя, но не беспокойся, тебе достанет сил и умения. Только расслабься и верь в себя. Я полечу совсем рядом, но уверена, моя помощь тебе не понадобится.

— Спасибо, Марис. Я сделаю все, что в моих силах.

Марис кивнула и дала сигнал к отлету. За нею прыгнула Релла. Обе они, с нетерпением поджидая Вула, закружили в небе. Вул рассмеялся и прыгнул со скалы.

До Марис донеслись чьи-то проклятия. Она увидела, что Вул, подобно ныряльщику, падает головой вниз. Сорок футов… двадцать…

Неожиданно его падение прервалось — появившиеся откуда ни возьмись крылья заблестели на солнце серебром, воздух в них засвистел, завыл, и Вул, подхваченный ветром, стремительно понесся над пенными гребешками морских волн. Марис услышала его победный раскатистый смех.

Релла, наблюдая за его полетом, неуклонно теряла высоту. Марис окликнула девушку, и та, опомнившись, слегка подняла левое крыло. Ветер понес ее к форту, и там, попав в устойчивый восходящий поток от нагретых солнцем скал, она начала набор высоты.

Внизу Сина, ругая Вула на чем свет стоит, в ярости грозила ему клюкой, студенты же наградили его бурей восторженных аплодисментов, но он, игнорируя и брань, и похвалу, поднимался все выше и выше. Через минуту, оказавшись над Марис, он направился в сторону Большого Шотана. Марис последовала за ним. Подлетев к нему так близко, как только осмелилась — выше, слегка позади и справа — она принялась проклинать его, заимствуя ругательства из богатого лексикона Сины.

Вул беззаботно рассмеялся в ответ.

— Твой трюк был опасен, бесполезен и глуп! — кричала Марис. — Если бы заел хотя бы один шарнир, ты бы разбился насмерть!

Вул со смехом закричал в ответ:

— То был мой риск! И я исполнил трюк не хуже самого Ворона.

— Ворон был дураком! И к тому же его давно уже нет в живых. И откуда ты знаешь об этом летателе?

— Твой брат пел о нем.

Вул, искусно переместив центр тяжести, резко ушел в сторону и вниз, беседа прервалась. Не видя пользы в преследовании Вула, Марис огляделась. Бледная, как полотно, Релла неуверенно парила в нескольких сотнях ярдов ниже и позади. Марис подлетела к ней, и девочка закричала:

— Что случилось? Я чуть не умерла от страха!

— Вул продемонстрировал нам сложный акробатический трюк.

— Трюк?.. — Релла помолчала, лицо ее постепенно приобрело нормальную окраску. — А я испугалась, что его кто-то столкнул. Но трюк… Великолепно!

— Безумный трюк!

Марис стало неприятно, что Релла хотя бы на минуту допустила, что кто-то из студентов «Деревянных Крыльев» способен отправить человека на верную смерть. Вул пагубно влияет на девочку, решила она.

Как и предполагала Марис, полет к Скални оказался нетрудным и даже скучным. Марис о том не жалела. Она и Релла летели рядом, Вул, предпочитавший компанию буревестников, — впереди и много выше. Попутные ветры были устойчивы, сами несли их к цели.

Они пролетели вдоль береговой линии Большого Шотана. Вода бухты пестрела разноцветными полосками кораблей, шхун и лодок — рыбаки, пользуясь спокойной погодой, вывели в залив свой неисчислимый флот. Город Штормов с воздуха казался все таким же огромным. Релла попыталась сосчитать мельницы, но дошла лишь до цифры тридцать, а город уже остался позади. Ближе к закату в открытом море между Малым Шотаном и Скални они увидели сциллу — длинная шея торчит из голубовато-зеленой воды, ряд мощных плавников бороздит воду у самой поверхности. Релла была в восторге. Не раз она слышала о сциллах, но воочию видела чудовище впервые.

Скални путники достигли уже в сумерках. Сделав круг над посадочной площадкой, они различили на берегу десятки человеческих фигур с фонариками на длинных шестах. Поблизости гостеприимными огнями блистало маленькое пристанище летателей — таверна и гостиница одновременно.

Марис подумала, что год от года пирушки начинаются все раньше.

Стремясь продемонстрировать Релле классную посадку, Марис перестаралась и приземлилась на локти и колени. Поднимаясь и вытряхивая из волос песок, она услышала глухой удар о землю поблизости и с радостью поняла, что девочка была слишком занята собственным приземлением и вряд ли заметила неуклюжую посадку учителя.

Отовсюду понеслись приветственные возгласы, к ним потянулись десятки нетерпеливых рук.

— Можно я помогу тебе, летатель?

— Пожалуйста, разреши помочь тебе!

Марис, выбрав из множества одну сильную руку, сжала ее и всмотрелась в возбужденное лицо взлохмаченного светловолосого паренька. Пока он помогал ей, а другой мальчишка помогал Релле, раздались шелест крыльев и глухой шлепок о песок. Марис повернула голову на звук. Вул. Потеряв его из виду в сумерках, они полагали, что он давно уже приземлился.

Вул неловко поднялся на ноги, и к нему тут же подбежали две девчушки.

— Мы поможем тебе, летатель! — Их руки оказались на его плечах. — Мы поможем!

— Прочь отсюда! — злобно огрызнулся он. Девчушки, опешив, шарахнулись в стороны. Даже

Марис удивилась — Вул всегда был холоден, внезапные вспышки гнева не были свойственны ему.

— Разве у вас нет гордости? — спросил их Вул, снимая крылья. — Не знаете лучшего занятия, чем прислуживать летателям, которые взирают на вас точно на куски грязи? Кто ваши родители?

— Кожевники, летатель.

— Так отправляйтесь к ним и учитесь дубить кожу. Дубить кожу гораздо почетнее, чем пресмыкаться перед летателями.

— Вот, держи. — Помогавший Марис паренек протянул ей тщательно сложенные крылья.

Она, внезапно смутившись, покопалась в кармане и предложила ему железную монету. Прежде она ни разу не платила за помощь бескрылым, но слова Вула, видимо, задели ее. Паренек со смехом отказался от платы.

— Разве ты не знаешь? — спросил он.

— Не знаю чего?

— Коснувшемуся крыльев летателя сопутствует удача.

Он отошел и тут же затерялся в толпе сверстников. Марис обратила внимание, что на берегу полным-полно подростков. Они сновали повсюду, освещали посадочную площадку, играли в песке, возбужденно переговаривались, ожидая своего шанса коснуться крыльев летателя.

— Позволь поднести твои крылья, летатель? — послышалось рядом.

Марис подняла глаза. Вул. Насмехается, дразнит ее.

— Послушай… — начала Марис.

— Вот, держи, — сказал Вул уже вполне естественно, протягивая ей крылья академии, на которых он прилетел сюда. — Ты наверняка считаешь, что в твоих руках они будут в большей безопасности, чем в моих.

Она приняла у него крылья и, неловко держа в каждой руке по паре, спросила:

— Куда ты направишься?

— Остров большой. Там город, здесь город, найдется таверна-другая. У меня есть немного железных денег, так что без крыши над головой не останусь.

Марис, поколебавшись, предложила:

— Если хочешь, можешь разделить со мной и Реллой комнату в домике летателей.

— В самом деле? Думаешь, мне будут рады? Извини, мне пора.

Вул повернулся и, сунув руки глубоко в карманы, зашагал вдоль берега. Марис услышала позади, как Релла, смеясь, восторженно делится с подростками впечатлениями о своем первом дальнем полете. Когда Марис подошла, девушка схватила ее за руку.

— Ну, как я летела?! Скажи!

— Похоже, ты напрашиваешься на похвалу. Будь по-твоему. Сегодня ты летела так, будто родилась с крыльями.

— Спасибо, — смущенно пробормотала девушка, затем, улыбаясь, воскликнула: — Полет был таким удивительным! Теперь у меня в жизни лишь одно-единственное желание — летать каждый день.

— Я понимаю твои чувства, — улыбнулась Марис. — Но сейчас нам не мешало бы отдохнуть. Пойдем к летателям, посидим у очага да поговорим с теми, кто уже прибыл.

Марис повернулась, намереваясь идти, но Релла потянула ее за руку назад. Марис удивленно взглянула на девочку, затем поняла: бескрылая по рождению Релла, наслушавшись рассказов Вула о злобных летателях, волнуется, не зная, какой прием ей уготован.

— Если не хочешь идти со мной, можешь сразу лететь обратно, — отрубила Марис. — И помни, рано или поздно, тебе предстоит встреча с летателями.

Релла робко кивнула, и они пошли по усыпанному галькой наклонному берегу.

* * *

Пристанище летателей оказалось крошечным двухэтажным домиком из белого камня. В ярко освещенном и согретом открытым очагом общем зале было шумно, душно и тесно. У входа Марис осмотрелась, но, не заметив ни одного знакомого лица, повесила крылья на крюк у двери и вместе с Реллой двинулась через комнату.

Бородатый толстяк средних лет, помешивая варево в громадном котле, громогласно проклинал нерадивого повара, загубившего блюдо. Марис уже прошла было мимо, но что-то знакомое в облике толстяка заставило ее обернуться. С ужасом она узнала его. Гарт! До чего же он постарел и растолстел!

Она направилась к старому знакомому, но сзади на плечо легла легкая тонкая рука. Марис, обернувшись, воскликнула:

— Шалли! — Заметив ее выпирающий живот, добавила: — Я и не надеялась встретить тебя здесь. Прошел слух, что ты скоро…

Ладошка Шалли мягко прикрыла ей губы.

— Шшш. Корм и так мне все уши прожужжал о моей беременности, не хотел даже брать меня сюда. А я ему заявила, что наш будущий летатель должен приобщиться к полетам еще до рождения. Правда, я была осторожна, летела низко, без резких поворотов и подъемов. Ужасно хотела попасть на Состязания! Корм предлагал мне добираться на Скални в лодке. Летателю плыть в лодке! Представляешь?!

— Надеюсь, ты не заявишь себя на участие в поединках?

— Нет, конечно, нет. — Шалли, слегка похлопав по своему округлому животу, рассмеялась. — Меня уже назначили судьей. Я пообещала Корму, что после Состязаний из дома ни ногой.

— Шалли, познакомься с моим другом. — Марис кивнула на свою юную спутницу. — Это — Релла, самая способная студентка академии. Мы прилетели с ней сегодня с самого Сиатута. Сегодняшний полет — самый длинный в ее жизни.

— О-о-о. — Шалли слегка приподняла брови.

— Релла, это — Шалли. Шалли, как и я, с Малого Эмберли. Она страховала меня в воздухе, когда я еще только осваивала крылья.

Релла и Шалли обменялись учтивыми приветствиями. Затем Шалли, оценивающе оглядев Реллу, произнесла:

— Удачи тебе в Состязаниях. Ты меня крайне обяжешь, если не станешь вызывать на поединок моего мужа, Корма. Я с ума сойду, если он целый год будет изо дня в день шататься по дому.

Шалли непринужденно улыбнулась, но Релла, казалось, восприняла шутку всерьез.

— Я не желаю никому зла, но кто-то же должен проиграть. И мое желание завоевать крылья так же сильно, как у летателей не потерять их.

— Ну… Я всего лишь пошутила. Вряд ли ты в самом деле вызовешь Корма. А если и вызовешь, шансов на победу у тебя почти нет. — Она взглянула на противоположный конец комнаты. — Извините меня, пожалуйста, Корм нашел свободную кушетку и будет страшно зол, если я не усядусь на нее в ближайшую минуту.

И она, грациозно двигаясь сквозь толпу, отошла.

— Так могу ли я?.. — встревоженно спросила Релла.

— Можешь что?

— Выиграть поединок у Корма?

Марис обеспокоенно взглянула на нее, не зная, что ответить.

— Корм весьма искусный летатель, — наконец нашлась она. — Он владеет крыльями уже почти двадцать лет и не раз завоевывал призы на Состязаниях. Нет, Релла, у него тебе не выиграть, хотя позора в том, конечно, нет.

— А какой Корм из себя? — спросила Релла, нахмурившись.

— Видишь рядом с Шалли темноволосого мужчину в черной одежде? Это и есть Корм.

— А он симпатичный, — оценила Релла. Марис рассмеялась.

— О да. Когда он был помоложе, половина девушек нашего острова сходила по нему с ума и, должно быть, пролила немало горючих слез, узнав о его помолвке с Шалли.

Лицо Реллы озарила улыбка.

— На моем родном острове все парни по уши влюблены в нашего летателя, С'Ландру. А ты тоже когда-то любила Корма?

— Нет. Я его слишком хорошо знала.

— Марис!!!

Громкий крик из противоположного угла комнаты привлек всеобщее внимание. То был Гарт. Марис улыбнулась.

— Пойдем.

Она потянула за собой Реллу. Кивая на ходу знакомым и не очень знакомым, подошла к Гарту. Тот заключил ее в богатырские объятия, затем отодвинул от себя и пристально оглядел.

— А ты выглядишь усталой, Марис. Наверное, летаешь слишком много?

— А ты, похоже, много ешь. — Она похлопала его по огромному животу. — Что это у тебя? Никак собрался на пару с Шалли рожать?

Гарт фыркнул.

— А-а, во всем виновата моя сестра. Варит на продажу собственный эль, а я, естественно, ей помогаю. Выпиваю время от времени кружку-другу ю.

— Ты, наверное, у нее лучший покупатель. А бороду давно отрастил?

— Ну уже месяца два. А с тобой мы не виделись, почитай, полгода.

Марис кивнула.

— В последний раз, когда я была на Эйри, Доррел очень волновался за тебя. Вы, если мне не изменяет память, собирались тогда вместе выпить, но ты так и не прилетел.

Гарт помрачнел.

— Ах, да, я тогда заболел, и это не секрет. — Он повернулся к огню и помешал ложкой в котле. — Ты не голодна? Рагу скоро сварится. Я готовлю его по рецептам Южных, со специями и вином.

Марис обернулась.

— Ты слышала, Релла? Сегодня за ужином ты будешь довольна. — Она придвинула девушку к Гарту. — Познакомься, это Релла, лучшая студентка «Деревянных Крыльев». В этом году она обязательно отвоюет у какого-нибудь бедолаги его крылья. Релла, это Гарт со Скални. Здесь он хозяин и к тому же мой старый друг.

— И вовсе не старый, — запротестовал Гарт и улыбнулся Релле. — А ты, Релла, такая же красавица, какой была Марис, когда еще не отощала от трудов. Ты, кстати, не голодна? Рагу вот-вот подоспеет. Может, поможешь мне со специями? Ведь сам-то я не южанин, возможно, сыплю не то и не в тех пропорциях. — Он, взяв ее за локоть, подвел к очагу и вручил ложку. — Попробуй и откровенно выскажи свое мнение.

Релла зачерпнула ложкой из котла, подула. Гарт, обращаясь к Марис, ткнул пальцем по направлению к входной двери.

— Смотри, тебя зовут.

У двери со сложенными крыльями в руках стоял Доррел и звал Марис по имени.

— Иди же к нему. — Гарт подтолкнул ее к двери.

— А Реллу я и без тебя развлеку. В конце концов за хозяина здесь я.

Марис, благодарно улыбнувшись ему, пошла через толпу к двери. Доррел, повесив на свободный крюк крылья, обнял ее и поцеловал в губы. Марис, плотно прижавшись к нему, вдруг с удивлением заметила, что дрожит всем телом, а когда они разомкнули объятия, прочитала в глазах Доррела неподдельную тревогу.

— Что с тобой, любовь моя? Почему ты дрожишь?

— Он вгляделся в ее лицо. — Ты выглядишь очень уставшей и осунувшейся.

Марис через силу улыбнулась.

— И Гарт мне сказал то же. Но ведь я бодра и полна сил.

— Нет, любимая, я слишком хорошо тебя знаю. Скажи, что с тобой.

— Я сама толком не знаю, — вздохнула она. — Только вот плохо сплю последний месяц. Кошмары замучили.

Доррел подвел ее к уставленному яствами столу.

— Что за кошмары? — спросил он, наливая в стаканы темно-красное вино и нарезая белый, крошащийся под ножом сыр.

— Кошмар всегда один и тот же. Я попадаю в штиль, падаю в воду и тону. — Она откусила сыру и запила его глотком вина из стакана. — Вкусно.

— Еще бы, ведь сыр сварен на Эмберли. Надеюсь, ты не считаешь свои сны пророческими?

— Нет, конечно, но они беспокоят меня, не дают спать. К тому же кошмары — это еще не все.

Она замолчала. Доррел неотрывно глядел ей в глаза, ожидая продолжения.

— Эти Состязания, — пробормотала она, тяжело вздохнув. — Полагаю, предстоят неприятности.

— Какие неприятности?

— Помнишь, когда мы виделись с тобой на Эйри, я упомянула студента «Воздушного Дома», который морем добирается до «Деревянных Крыльев».

— Да, помню. — Доррел отхлебнул вина. — И что же?

— Тот студент сейчас на Скални, готовится вызвать какого-нибудь летателя на поединок. Но он не просто студент. Он — Вул.

Лицо Доррела осталось бесстрастным, и он переспросил:

— Вул?

— Вул-Однокрылый, — пояснила Марис. Он, нахмурившись, повторил:

— Вул-Однокрылый. Теперь понимаю, чем ты удручена. Я и предположить не мог, что этот негодяй осмелится вновь появиться на Состязаниях. Он, что же, думает, мы примем его с распростертыми объятиями?

— Нет, он прекрасно знает, какой прием его ожидает. И его мнение о летателях не лучше, чем их о нем.

Доррел пожал плечами.

— Новость, конечно, не из приятных, но уверен, Вул нам праздника не испортит. Просто не стоит обращать на него внимание, а уж крыльев ему не видать как собственных ушей. Ведь, насколько мне известно, за последнее время никто из летателей не потерял близких родственников.

Марис откинулась на спинку стула. Доррел произнес почти те же слова, что и она в день появления Вула в «Деревянных Крыльях».

— Дорр, послушай, — тихо промолвила Марис. — Он великолепно летает. Тренировался многие годы. У него есть реальные шансы на победу. Я это знаю точно, ведь однажды он выиграл состязание в скорости даже у меня.

— Ты соревновалась с ним?..

— Да, в «Деревянных Крыльях». Тогда он… Доррел, залпом осушив стакан, со стуком поставил его на стол.

— Марис. — В его голосе слышалось напряжение. — Уж не хочешь ли ты сказать, что обучала в академии Вула? Вула-Однокрылого?!

— Он был таким же студентом, как и все, к тому же Сина просила меня позаниматься с ним.

— Вот как? Сина попросила!

— Дорр, я была там не для того, чтобы помогать только любимчикам. Я занималась со всеми студентами одинаково.

Доррел взял Марис за руку.

— Пойдем отсюда, Марис. Не хотелось бы, чтобы наш разговор кто-нибудь услышал.

Воздух был прохладным, ветер с моря доносил резкий запах соли и йода. Встречавшие летателей подростки давно разбрелись по домам, и посадочную площадку запоздалым путешественникам указывали лишь воткнутые в песок шесты с зажженными фонарями на концах. Отойдя от таверны футов на двести и убедившись, что на берегу они одни, Марис и Доррел уселись рядом прямо на песок.

— Я боюсь, Дорр, — мрачно сказала Марис. — Боюсь, что он выиграет крылья.

— Тогда почему, Марис, ты помогала ему? Ведь он же не обычный бескрылый, мечтающий о небе, он же — Однокрылый.

— Я этого не забыла. Мне и самой Вул не по душе. У него тяжелый характер, и он ненавидит всех летателей. Но я помогала ему, Дорр. Помогала потому, что мы сами семь лет назад доказали, что владеть крыльями должен тот, кто лучше летает. Нельзя делать исключений, даже если будущий их обладатель… Ну, такой, как Вул.

Доррел покачал головой.

— Не понимаю.

— Жаль, что я не знаю Вула поближе. Тогда, быть может, я разобралась бы, что сделало его таким: озлобленным, угрюмым и насмешливым. Уверена, что он ненавидел летателей прежде, чем они прозвали его Однокрылым. — Марис положила свою ладонь на руку Доррела. — По его словам, я тоже однокрылая.

Доррел сжал ладонь Марис.

— Нет же, Марис, нет. Ты — настоящий летатель.

— Ты уверен?

— Конечно.

— Знаешь, в последнее время я все чаще задаю себе вопрос, что значит быть летателем. Ведь летатель — это не просто тот, кто имеет крылья и хорошо летает. У Вула были крылья, и летает он хорошо, но ты сам сказал, что он — летатель лишь наполовину. Но если летатели — это те, кто всегда взирает на бескрылых с презрением, не помогает им из страха, что хваткие дети рыбаков и крестьян отберут крылья у них и их собратьев… Тогда я не летатель. Порой мне даже кажется, что Вул прав.

Доррел, напряженно глядя Марис в глаза, отпустил ее руку и мягко сказал:

— Марис, я — летатель по рождению, и именно поэтому Вул-Однокрылый ненавидит меня. И ты меня тоже ненавидишь?

— Дорр, ты отлично знаешь, как я к тебе отношусь. Я всегда любила и верила тебе, ты — мой самый лучший и верный друг. Но…

— Но?.. — эхом отозвался Доррел. Марис опустила глаза.

— Но ты отказался помочь «Деревянным Крыльям», и мне было тяжело это услышать.

Отдаленные звуки пирушки из таверны и монотонное шуршание прибоя будто заполнили собой весь мир. Затянувшееся молчание нарушил Доррел:

— Моя мать была летателем. И ее мать — тоже. И бесчисленные поколения моих предков владели теми же крыльями, которые теперь принадлежат мне. Если бы мы могли создать новые крылья, способные удерживать человека в воздухе, тогда бы ситуация изменилась. Но технология звездоплавателей утеряна. И мы вынуждены сражаться за право летать. Я преклоняюсь перед своим родом и уверен, что мой ребенок, если он, конечно, когда-нибудь у меня будет, тоже станет летателем. Ты родилась вне этой традиции, но родилась с мечтой о небе и на деле доказала, что заслуживаешь крылья не меньше, чем любой потомственный летатель. Было бы преступлением лишить тебя неба, и я горд, что помогал тебе. — Доррел перевел взгляд со своих рук на лицо Марис. — Я горд тем, что дрался на Совете за тебя и за право любого, кто действительно мечтает о небе и после долгих и изнурительных тренировок докажет, что достоин носить крылья, стать летателем. Но теперь ты, кажется, хочешь, чтобы мы отказались от крыльев и чтобы бескрылые дрались за них, как стая голодных чаек из-за выброшенной на берег рыбы?

— Не знаю. Семь лет назад я, как и ты, полагала,» что на всем белом свете нет ничего более прекрасного, чем быть летателем. Мы тогда даже представить себе не могли, что появятся люди, желающие носить крылья, но отвергающие все, что делает летателей летателями. Дорр, мир изменился, необратимо изменился, и, нравится это или нет, нам придется считаться с такими, как Вул.

Доррел встал и отряхнул с брюк песок.

— Кому-то, но не мне. — В его голосе слышалось больше печали, чем гнева. — Ради любви к тебе, Марис, я готов на многое, но всему есть предел. Я здравомыслящий человек и зло называю злом, а добро — добром.

Глядя мимо него, она кивнула. Они помолчали, наконец он предложил:

— Пойдем, Марис, обратно.

— Иди один, я приду позже.

— Спокойной ночи, Марис.

— Спокойной ночи.

Он повернулся и зашагал прочь. Под его ботинками пронзительно скрипел песок. Открылась дверь таверны, и на секунду звуки пирушки сделались непереносимо громкими. Дверь захлопнулась, и на берегу вновь стало тихо и спокойно. Лишь со скрипом покачивались фонари на шестах, да мягко шуршали по песку волны.

Никогда прежде Марис не чувствовала себя так одиноко.

По велению Правителя Скални специально для участников Состязания наспех соорудили вдоль берега пятьдесят домиков, и Марис с Реллой расположились в одном из них. Хотя почти все домики пока пустовали, Марис знала, что летателей прибыло уже порядком, но почти все они поселились с большим комфортом либо в пристанище, либо в гостиницах, а самые именитые в качестве почетных гостей — в залах дворца Правителя.

Реллу ничуть не смущал аскетизм их временного жилища. Когда Марис забрала девушку с пирушки, та была в приподнятом настроении. Не отходивший от нее весь вечер Гарт к тому времени уже представил ее почти всем в зале, заставил съесть три порции рагу, рассказал забавные случаи и небылицы из жизни летателей.

— А он приятный, — поделилась с Марис Релла.

— Только пьет много.

Марис и сама заметила, что к концу вечера Гарт основательно набрался — покрасневшие глаза блестят, движения неуверенны. Марис проводила его в комнату и уложила в постель.

Следующий день выдался пасмурным и ветреным. Разбудили их крики торговца и немилосердный скрип тележки. Марис, выскочив из домика, купила у него две порции горячих колбасок. Позавтракав на скорую руку, студенты академий надели крылья и занялись упражнениями. Летателей в небе было немного — атмосфера праздника заражала, и большинство участников пили и разглагольствовали в тавернах, наносили визиты Правителю или шатались по Скални. Но Марис настояла на тренировке, и они почти пять часов без перерыва летали и спустились на землю, лишь когда поднялся штормовой ветер.

Берег уже заполнила детвора, жаждущая встретить вновь прибывающих летателей. Хотя подростков и собралось без счета, каждому нашлось дело. Летатели приземлялись в течение всего дня. Весьма впечатляющим (у Реллы от удивления даже расширились глаза) было прибытие отряда из сорока летателей с Большого Шотаиа — летели они ровным клином, облегающая темно-красная униформа иа фоне солнца казалась окрашенной кровью.

После полудня Марис и Релла со стаканами горячего, приправленного специями молока сидели на скамейке близ пристанища. Вдруг рядом, как из-под земли, появился Вул и, едва заметно улыбнувшись Марис, спросил у Реллы:

— Ну и как, очаровали тебя летатели своим знаменитым гостеприимством?

— Они очень милы, — ответила та, зардевшись.

— Сегодня вечером опять будет пирушка. Гарт обещал, что зажарит на вертеле целиком морского кота, а его сестра сварит свежего эля. Вул, ты придешь?

— Нет. Там, где я остановился, и свежего эля, и вкусной еды в достатке. Мне там нравится. — Вул перевел взгляд на Марис. — Не сомневаюсь, что тебя такое положение вещей тоже устраивает.

Марис, решив не вступать с ним в перепалку, спросила:

— А где ты остановился?

— В таверне, в двух милях по дороге вдоль берега. Летателей там нет, все больше рудокопы да солдаты, да типы, не распространяющиеся о своих занятиях. Сомневаюсь, что хозяин той таверны знает, как полагается принимать летателей.

Марис отчаянно захотелось стереть улыбку с его тонких губ.

— Ты не понимаешь летателей, — возразила она. — Они такие же люди, как ты… Нет, я не права, они другие. Они человечней и благородней тебя.

— О человечности и благородстве летателей ходят легенды, — спокойно заявил Вул. — Неудивительно, что на свои пирушки они не приглашают посторонних.

— Они пригласили меня, — возразила Релла. Вул долго глядел на нее, затем пожал плечами и

вновь холодно улыбнулся.

— Вы меня убедили. Если в пристанище действительно открывают двери перед бескрылыми, то я сегодня туда наведаюсь.

— Если ты отказываешься прийти как летатель, то приходи как мой гость, — предложила Марис. — Но, прошу,' оставь хотя бы на несколько часов свой заносчивый тон. Дай летателям шанс подружиться с тобой.

— Вул, пожалуйста. — Релла, взяв его за руку, улыбнулась.

— Хорошо, у них будет шанс проявить и гостеприимство, и великодушие, — пообещал Вул. — Но учтите, что я не стану заискивать перед ними, не буду полировать их крылья и не спою хвалебных песен в их честь. А теперь мне хотелось бы немного полетать. У вас найдется пара крыльев, которыми я могу воспользоваться?

Марис указала Вулу на дверь их временного жилища, а после того как он ушел, спросила у Реллы:

— Он для тебя кое-что значит, не так ли? Девушка опустила глаза.

— Порой Вул груб, но он не всегда такой.

— Возможно, — допустила Марис. — Я его плохо знаю, но… Будь осторожна с ним. Похоже, Вулу досталось, в жизни, а те, кого часто обижали, обычно в ответ обижают других. Порой даже тех, кто им симпатичен.

— Я знаю. Марис, как ты думаешь, они причинят ему сегодня вечером боль? Я говорю о летателях.

— Думаю, ему это не менее интересно, чем тебе. Потерпи до вечера. Увидим, правду ли он говорил о них… и о нас. Хотелось бы думать, что он не прав.

Релла промолчала. Марис, допив молоко, поднялась.

— До вечера еще далеко. Надевай крылья. Потренируемся в воздухе еще часок-другой.

* * *

К вечеру все летатели уже прознали, что на Скални, намереваясь выиграть крылья, прибыл Вул-Однокрылый. Откуда пошел слух, Марис могла только гадать. Возможно, Вула узнали. Или о нем рассказал Доррел. Пока Марис и Релла шагали от посадочной площадки к своему домику, дважды за их спинами раздавались возгласы: «Однокрылый!», а у двери к ним подошел едва знакомый Марис летатель и, сохраняя на лице равнодушное выражение, спросил, правда ли, что Вул сейчас на Скални. Марис подтвердила, и летатель удивленно присвистнул.

Ближе к вечеру Марис и Релла отправились в пристанище. Еще не стемнело, в полупустом зале группками по трое-четверо сидели летатели, ели, пили и негромко беседовали. Морской кот жарился на вертеле, но, по мнению Марис, до готовности ему было еще не меньше трех часов.

Сестра Гарта Риса — круглолицая невысокая толстушка — налила из большущего бочонка кружку эля и подала ее Марис.

— Отменный эль, — похвалила Марис, пригубив напиток. — Хотя, по правде, я не специалист по элю. В основном пью вино или киви.

Риса рассмеялась.

— Брат тоже хвалит мой эль. А уж кто-кто, а он в нем толк знает. Если весь эль, который он выпил за свою жизнь, слить в одном месте, то в этом озере смог бы плавать небольшой торговый флот.

— А где Гарт? — поинтересовалась Марис.

— Он подойдет попозже. Уверяет, что неважно себя чувствует, но мне сдается, что его болезнь — лишь отговорка. Он, как обычно, не желает мне помогать с бочками.

— Он плохо себя чувствует? Риса, что с ним? Он что, стал часто болеть?

Улыбка на лице Рисы увяла.

— Он тебе говорил, Марис?

— Нет. А в чем дело?

— Последние полгода у него ужасно болят суставы. Часто до того опухают, что смотреть страшно.

— Риса слегка наклонилась к Марис. — Я боюсь за брата. И Доррел тоже. Гарт был у многих лекарей, и здесь, на Скални, и в Городе Штормов, но ни один так толком его и не вылечил. Чтобы заглушить боль, брат пьет все больше и больше.

Марис не на шутку разволновалась.

— Я знала, что Дорр беспокоится о нем, но полагала, что причина его тревог — пьянство Гарта.

— Марис, поколебавшись, спросила: — Риса, а твой брат сообщил о своих болезнях Правителю?

Риса покачала головой.

— Нет. Он… — К стойке подошел коренастый летатель с Востока, Риса налила ему кружку эля и продолжила разговор лишь когда тот отошел. — Брат боится, Марис.

— А чего он боится? — спросила Релла.

— Закон гласит, что если летатель серьезно болен,

— пояснила Марис, — то Правитель может, заручившись, конечно, поддержкой других летателей своего острова, отобрать у заболевшего крылья, прежде чем тот потеряет их в море. — Она вновь взглянула на Рису и озабоченно сказала: — Тогда получается, что Гарт сейчас летает с посланиями так же часто, как если бы был здоров.

— Да, — подтвердила Риса. — Мне страшно, Марис. Порой суставы брата начинают болеть неожиданно, и если такое произойдет с ним в воздухе, то…

— Она печально опустила голову. — Я уговариваю Гарта, но он и слушать не хочет о разговоре с Правителем. Все вы, летатели, одинаковы.

— Я поговорю с Гартом, — пообещала Марис.

— Доррел ведет с ним бесконечные разговоры, — поделилась Риса. — Но все без толку. Гарт слишком упрям.

— Он должен отдать крылья, — внезапно заявила Релла. — Крылья бесценны. Их нельзя потерять. Только они поддерживают быструю связь между островами.

Риса с печалью взглянула на нее.

— Дитя, ты не понимаешь, о чем говоришь. Ты еще студентка, и тебе неведом страх летателей лишиться крыльев.

Она собиралась еще что-то добавить, но открылась дверь, и в зал вошел Вул.

— Извини нас, — сказала Марис, слегка сжав руку Рисы у локтя. — Договорим позже.

Она заспешила к Вулу, который, положив руку на рукоять ножа, настороженно оглядывал зал.

— Не больно-то здесь весело, — сказал он подошедшим Марис и Релле.

— Еще рано, — пояснила Марис. — Через час-другой в зале яблоку негде будет упасть, а за шумом голосов и смехом ты не услышишь собственного голоса. Входи же, выпей и закуси. — Она указала на стол у дальней стены, уставленный блюдами с фруктами, фаршированными яйцами, сырами, калачами, запеченными моллюсками, пирожными и конфетами.

— Главное блюдо сегодня — зажаренный на вертеле морской кот, но он будет готов еще нескоро.

Вул, оглядев тушу морского кота над очагом и ломящиеся от яств столы, процедил:

— Вижу, что летатели, как всегда, предпочитают простую пищу.

Он позволил провести себя через зал, уселся за накрытый стол, как бы нехотя съел два яйца и кусок сыра, выпил стакан вина.

Меж тем вечеринка вокруг них шла своим чередом. Появление Вула, похоже, не привлекло ничьего внимания. Марис пока было неясно, приняли ли летатели Вула или просто не узнали.

Некоторое время они сидели за столом: Вул маленькими глотками пил вино; Релла что-то тихо* рассказывала ему; Марис, прихлебывая из кружки эль, наблюдала за входной дверью. Стемнело, и зал быстро наполнялся. Зашла компания облаченных в темно-красную униформу летателей с Шотана, за ними — пятеро Восточных. Один из Восточных, усевшись на бочонок с элем, заиграл на гитаре и запел мягким плохо поставленным голосом традиционные песни летателей. Вскоре вокруг него собралась толпа, слушатели принялись наперебой заказывать песни. Марис, все еще поглядывая на дверь, придвинулась к Вулу и Релле и попыталась разобрать за шумом в зале, о чем они говорят.

Внезапно музыка оборвалась, разговоры смолкли, все посетители пристанища уставились на Восточного, он же через зал смотрел на Вула.

Вул, повернувшись к нему, поднял стакан с вином и произнес с обычным равнодушием:

— Приветствую тебя, Лорен. Пью этот стакан в честь твоего великолепного голоса. — Он осушил стакан и поставил его на стол.

Многие последовали его примеру, но иные заподозрили в словах Вула скрытую насмешку и замерли в ожидании. Сам бард сидел на бочонке и не отрываясь глядел на Вула. Все ждали ответной реплики. Однако кто-то из толпы опередил певца:

— Исполни балладу об Ароне и Джени. Тот покачал головой.

— Нет. Я спою более подходящую балладу. И он запел незнакомую Марис песню.

Вул повернулся к ней.

— Не узнаешь?

Та отрицательно покачала головой.

— Эта песня весьма популярна на Востоке. Называется «Баллада об Айри и Однокрылом». — Вул вновь наполнил стакан вином и поднял его, насмешливо приветствуя певца.

Марис с досадой вспомнила, что слышала эту песню прежде, н тогда, годы назад, эта драматическая история о предательстве и мести, о злодее Однокрылом и героях-летателях ей нравилась.

Релла, едва сдерживая слезы, закусила нижнюю губу. Она подалась вперед, но Вул, сжав ее руку в своей, удержал девушку на месте. Марис беспокойно вслушивалась в жестокие слова баллады.

Когда певец закончил, все в зале поняли, кем был Вул. Певец отдал гитару приятелю и спрыгнул с бочонка.

— Пойду на берег. Кому мои песни нравятся, ступайте за мной.

Он забрал свой инструмент и в сопровождении всех Восточных и многих других летателей вышел наружу. Зал почти опустел.

— Лорен родом с Северного Аррена, — сообщил Вул. — Мы с ним почти соседи, но не виделись уже годы.

Летатели с Шотана тихо переговаривались и то и дело неодобрительно поглядывали на Вула, Марис и Реллу. Внезапно они все разом поднялись и покинули пристанище.

— Ты еще не представила меня своим друзьям, — громко сказал Вул Релле. — Пойдем, познакомимся.

Он взял ее за руку и подвел к стоящим невдалеке четверым летателям. Марис последовала за ними.

— Я Вул с Южного Аррена, — представился Вул.

— А это — Релла. Прекрасная сегодня погода для полетов, не правда ли?

Самый крупный темноволосый летатель с тяжелой челюстью, нахмурившись, процедил:

— Хотя тебе, Однокрылый, в храбрости не откажешь, ты мне все равно неприятен. Я знал Айри.

— Здесь пристанище летателей и вечеринка летателей, — отрезал другой. — Что вы двое здесь позабыли?

— Они мои гости, — твердо заявила Марис. — Или мое право находиться здесь вы тоже ставите под сомнение?

— Нет. Но твой выбор гостей оставляет желать лучшего. — Здоровяк хлопнул соседа по плечу. — Пойдем на воздух, песни послушаем.

Вул направился было к другой группе летателей — двум молоденьким женщинам и мужчине средних лет, но те, оставив недопитые кружки с элем, поспешно вышли.

К Вулу обратился статный, седовласый летатель:

— Ты вряд ли меня помнишь. В тот год, когда ты отобрал у бедняжки Айри крылья, я был судьей Состязаний. Мы судили строго по правилам, но за вынесенный тогда вердикт нас до сих пор не простили. Ты, возможно, не ведал, что творишь… Теперь это уже не имеет значения. Напрасно ты вернулся. Мне тебя жаль, сынок, твое положение безнадежно, тебе никогда не позволят стать летателем. Вул, потеряв самообладание, с гневом воскликнул:

— Не жалей меня! Я вовсе не стремлюсь стать одним из вас!

Пожилой летатель печально покачал головой.

Летатели ушли, в зале остались только Вул, Релла, Марис и Риса. Сестра Гарта, не глядя на них, сосредоточенно протирала стаканы.

— Вот они, хваленые гостеприимство и великодушие летателей, — ядовито выдавил Вул.

— Вул, послушай, не все они… — начала было Марис, но не закончила фразы.

Релла, опустив голову, едва сдерживала слезы. Открылась дверь, ведущая во внутренние комнаты, и на пороге появился сердитый Гарт.

— Стоило мне отлучиться на минуту, как все сразу бросились на берег. Марис? Риса? — Гарт, захлопнув дверь, пересек комнату. — Если гости передрались, то я сверну зачинщику шею! Не пристало летателям ссориться, точно бескрылым!

Вул взглянул прямо ему в глаза.

— Боюсь, что вечеринку испортил я.

— А ты кто такой?

— Вул. Вул с Южного Аррена. — Юноша выжидающе смотрел на хозяина, но тот никак не отреагировал на это имя.

— Поверь мне, Гарт, — вмешалась Марис. — Он не сделал ничего дурного. И, к тому же, он — мой гость.

Гарт выглядел озадаченным.

— Тогда почему же?..

— Меня еще называют Однокрылым.

Лицо Гарта изменилось. Марис со стыдом осознала, что в тот день, когда она впервые встретила Вула в Городе Штормов, ее лицо, должно быть, исказилось точно так же.

Гарт, быстро овладев собой, произнес совершенно спокойно:

— Сказать, что я рад тебе, было бы бессовестной ложью. Айри я помню доброй красивой девушкой, никого в жизни она не обидела. И ее брата я немного знал. — Он взглянул на Марис. — Так говоришь, он твой гость?

— Да.

— Но, может, объяснишь, зачем ты его сюда пригласила?

— Не утруждайся, Марис, я более здесь не гость и никогда сюда не вернусь, — отчеканил Вул. — Запомни: я отобрал крылья в честном поединке. Я никогда не просил снисхождения и никогда его не делал. Появившийся на Состязаниях летатель обязан участвовать в борьбе. Это ваши законы, не так ли?.. Но как бы там ни было, спасибо за радушие.

Он направился к двери. Релла кинулась за ним.

— Релла! — закричал Гарт. — Ты можешь остаться. Я не…

Релла обернулась.

— Вул совершенно прав. Я тоже вас всех ненавижу!

* * *

Ночевать Релла так и не пришла. Появилась она лишь под утро, в сопровождении Вула.

Марис, дав им по паре крыльев, велела:

— Полетайте сегодня вдоль линии берега, как можно более низко. И пусть подъемной силой вам служит бриз с океана.

Дождавшись, когда они скрылись с глаз, Марис сама надела крылья. Кружить над океаном ребята будут часа три-четыре, не меньше, она же сейчас чувствовала себя выбитой из колеи и не желала ничьей компании. Тем более — Вула-Однокрылого.

Взлетев, Марис направилась к открытому морю. Утро выдалось почти безоблачным и безветренным. Куда лететь, Марис было безразлично, и она, попав в устойчивый воздушный поток, отдалась его воле. Ей хотелось лишь парить, чувствуя на щеках свежее дыхание ветра, хотелось поскорее забыть в холодном поднебесье все былые передряги.

Рядом с нею кружили чайки, над головой высматривали добычу стервятники, внизу, там и здесь, проплывали рыбачьи шхуны. Дальше был только океан. Океан без конца и края, зелено-голубая стихия со слепящими солнечными бликами. Через час глазам Марис предстал дух ветра — диковинная птица с тонкими полупрозрачными крыльями, шириной не уступающими главному парусу крупного торгового судна. Марис впервые видела духа, хотя и не раз слышала о нем от летателей. Считалось, что духи парят только на значительных высотах, где редко появляются люди, и весьма редко подлетают к островам. Этот же, едва шевеля гигантскими крыльями, летел низко, с севера на юг, и вскоре скрылся из виду.

На Марис снизошел покой, напряжение и гнев покинули ее.

Свободный полет — высшее в жизни блаженство, подумалось ей. Все остальное — послания, которые она доставляла, честь летателя, сытая жизнь, друзья и недруги, правила, законы и легенды, ответственность и привилегии, все — вторично. Ни с чем не сравнимое чувство полета — вот истинная награда для летателя.

Похоже, Релла считает так же. Достаточно взглянуть на нее после полета — щеки горят, глаза восторженно блестят, на губах радостная улыбка… А вот Вул не такой, — внезапно с грустью осознала Марис. Ему не свойственны искренние чувства. Даже выиграв крылья, он испытает лишь злую радость.

Увидев, что солнце уже почти в зените, Марис по широкой дуге повернула и не торопясь направилась к Скални.

* * *

После полудня Марис в одиночестве отдыхала в домике. Раздался громкий настойчивый стук. Она открыла дверь. На пороге стоял невысокий худой незнакомец со впалыми щеками: длинные седые волосы зачесаны назад и завязаны узлом, одежда отделана темным мехом. Восточный. На пальцах два кольца, железное и серебряное — убедительные символы богатства и власти.

— Меня зовут Арак, — представился он. — Последние тридцать лет я летатель Южного Аррена.

Марис впустила его и, знаком указав на единственный в хижине стул, уселась на кровати напротив.

— Ты с того же острова, что и Вул. Арак скорчил недовольную гримасу.

— К сожалению. Именно о Вуле-Однокрылом я и пришел с тобой поговорить. Мы считаем, что…

— Кто это мы?

— Летатели.

Марис не понравилось высокомерие в голосе пришельца, и она вновь спросила:

— Какие именно летатели?

— Неважно, — ответил он. — Разговариваю я с тобой лишь потому, что ты, хоть и бескрылая по рождению, сердцем, по нашему мнению, все же летатель. Уверен, ты бы не стала помогать Однокрылому, знай, что он из себя представляет.

— Я его знаю, и он мне не нравится. И о смерти Айри я не забыла. Но все же считаю, что свой шанс на крылья он заслуживает.

— Шансов у него было более чем достаточно. — В голосе Арака теперь явственно звучала не только самоуверенность, но и злоба. — Знаешь, кем были его родители?

— И кем же?

— Они были порочными, грязными людишками с Ломаррона! Да, да, с Ломаррона, а вовсе не с Южного Аррена! Ты была на Ломарроне? Знаешь, что это за остров?

Вспомнив, что прилетала туда года три назад с посланием, Марис кивнула. Ломаррон был крупным каменистым островом. Плодородных земель там было мало, но зато много железа. Это богатство служило причиной частых войн. Бескрылые, населяющие остров, работали, в основном, в шахтах, и потому Марис предположила:

— Его родители, наверное, были рудокопами. Арак покачал головой.

— Если бы! Они были солдатами. Наемниками. Профессиональными убийцами. Его отец метал ножи, мать — камни из пращи.

— Ну и что с того? Многие бескрылые служат наемниками.

Арака, казалось, обрадовали слова Марис.

— На Ломарроне они служили многие годы, но незадолго до очередного перемирия его матери в бою отсекли руку, а папаша по пьянке прирезал приятеля, такого, как и он, наемника, и семейка, украв рыбацкую лодку, спешно перебралась на Южный Аррен. Папаша вновь нанялся в солдаты, но вскоре, опять напившись, поведал собутыльнику, кто он и откуда. Слух о нем достиг ушей Правителя, и тот повесил папашу Вула за убийство и воровство.

Марис подавленно молчала.

— Поверь, я знаю это доподлинно. Ведь именно я из жалости приютил несчастную вдову-калеку и ее малолетнего отпрыска, — продолжал Арак. — Дал им еду, крышу над головой, мать сделал экономкой и поваром, Вула же воспитывал, как собственного сына. Я приучал его к дисциплине, но все мои усилия пошли прахом. Всему виной — дурная кровь. Мать была неповоротлива и ленива, всегда ныла, притворялась больной, никогда не выполняла работу в срок. Вул преклонялся перед отцом: хотел, как и тот, стать метателем ножей, мечтал за деньги убивать людей и даже моего сына вовлек в свои гнусные игры с оружием. Хорошо еще, что я это вовремя заметил и пресек дурное влияние. Что мать, что сынок, как были ворами, так ими и остались.

Пока они жили в моем доме, я все железо держал под замком, но все равно что-нибудь постоянно пропадало. Однажды посреди ночи я застал мальчишку, когда он трогал мои крылья.

Арак ждал ответной реакции Марис, но та молчала. Тогда он с шумом выдохнул и заговорил громче:

— Ему дали шанс стать летателем. И что же? Он вызвал несчастную Айри, отобрал у нее крылья, все равно что убил ее собственными руками. В нем нет ни совести, ни чести. Я пытался преподать ему…

Внезапно вспомнив шрамы на спине Вула, Марис резко поднялась.

— Ты бил его?

— А?.. — Арак с удивлением взглянул на нее. — Конечно, бил. Розгой, пока он был маленьким, и кнутом, когда подрос. Точно так же я воспитывал и собственного сына.

— Да, бил ты его, как собственного. Ну а в остальном? Вул и его мать ели с тобой за одним столом?

Арак, дернув щекой, встал, но из-за малого роста глядел на Марис снизу вверх.

— Естественно, нет. Они же были моими слугами, а слуги, как известно, не едят за одним столом с господином.

— Значит, ты награждал его лишь шрамами да отбросами со своего стола?

— Я уже был богатым летателем, когда ты еще собирала ракушки на берегу. Так не учи, как мне управлять собственным домом!

Марис вплотную приблизилась к нему.

— Говоришь, что воспитывал Вула, словно собственного сына? А что ты ему сказал, когда он спросил, можно ли и ему надеть крылья, как его названному брату?

Арак презрительно фыркнул.

— Я выбил из него бредовую идею кнутом. К сожалению, вскоре открылись эти ваши чертовы академии, и…

Марис толкнула его. Никогда прежде, какой бы яростной ни была ссора, она не поднимала руки на человека, но сейчас толкнула Арака что было сил. Тот отступил на шаг. Она толкнула его вновь, и он, споткнувшись, упал.

— Поднимайся! — воскликнула Марис, встав над ним. — Поднимайся и убирайся отсюда, грязный коротышка! Если бы я не была уже летателем, то отобрала у тебя крылья. От тебя в небе смердит!

Арак поспешно вскочил и юркнул в дверь. Снаружи к нему возвратились былые храбрость и высокомерие.

— Дурная кровь дает себя знать! — закричал он. — Я говорил! Я предупреждал! Бескрылый всегда остается бескрылым! Ну ничего, мы еще закроем все академии! А у тебя уже отбирали крылья, отберем и теперь!

Марис, дрожа, захлопнула дверь.

Внезапно ей в голову пришло чудовищное предположение, и она, распахнув дверь, выскочила на улицу. Арак, завидев ее, побежал, но она быстро догнала его и ударом ладони в спину повалила на песок. Несколько летателей с удивлением наблюдали за ними, но ни один не вмешался.

— Ты сумасшедшая! — закричал Арак. — Оставь меня в покое!

— Где казнили отца Вула?

Арак неуклюже поднялся на ноги.

— Так где же? — не унималась Марис. — На Ломарроне или на Южном Аррене?

— На Аррене, конечно, — ответил он, отступая. — Веревки на нашем острове не менее прочные, чем на Ломарроне.

— Но преступление было совершено на Ломарроне, и приговорить отца Вула к казни мог только Правитель Ломаррона. Как о приговоре узнал Правитель Южного Аррена? Ты сообщил ему? А может, даже доставлял послания в оба конца?

Арак, испуганно взглянув на Марис, побежал, но она не стала его преследовать.

* * *

Этой ночью ветер с моря был порывистым и пронизывающим, но Марис шла не спеша. Она хотела, она должна была поговорить с Вулом, но пока не знала, с чего начать нелегкий разговор. Впервые ей казалось, что она понимает его, и родившаяся в ее душе симпатия к Однокрылому вселяла тревогу.

Она была зла на Арака, но, в отличие от Вула, не имела права на гнев. Испокон веков повелось, что летатель не в ответе за доставляемое им послание. Сама Марис ни разу не приносила известий, приводящих к чьей-либо смерти. Однажды, правда, она передала весть, получив которую Правитель тут же заключил незнакомую Марис женщину в тюрьму. Винила ли та женщина посланника? Прежде Марис даже не задумывалась об этом.

Она сунула руки в карманы, нахмурилась и, горбясь под порывами ветра, продолжила путь. Каков благодетель, этот Арак: донес на главу семейства и получил в свой дом дармовую рабочую силу!

Оказавшись рядом с таверной, где остановился Вул, Марис все еще не обрела согласия с собой. Внутри обветшалой таверны было сумрачно и сыро, явственно пахло плесенью; тлеющий очаг почти не обогревал главный зал; свечи на столах чадили. Вул играл в кости с тремя темноволосыми мускулистыми женщинами, одетыми в зелено-коричневую форму наемников, но, услышав голос Марис, оставил игру и подошел к ней со стаканом вина в руке.

Они уселись за свободный стол. Пока Марис говорила, Вул молчал, лицо его оставалось неподвижным. Она закончила, он едва заметно улыбнулся и сказал:

— Гостеприимство и радушие. И того, и другого у Арака — с избытком.

Он замолчал.

— И это все, что ты хочешь мне сказать? — Наконец спросила Марис.

На мгновение складки у рта Вула обозначились еще резче, глаза сузились.

— А на что ты надеялась, летатель? Полагала, я брошусь тебе на шею и спою хвалебную оду в твою честь?

Марис поразила его озлобленность.

— Я, пожалуй, ни на что не надеялась. Я лишь хотела, чтобы ты знал, что мне понятно, через какие испытания ты прошел, и теперь я твой союзник.

— Ты не годишься мне в союзники. Мне не нужны ни ты, ни твое понимание. Полагаешь, я в восторге оттого, что ты копалась в моем прошлом? Ну так вот, заруби себе на носу, что все, что произошло между мной и Араком, — только наше с ним дело, но никак не твое!

Вул, допив вино, щелкнул пальцами, бармен проворно пересек зал и поставил перед ним открытую бутылку вина.

— Ты хотел отомстить Араку и имел на это полное право, — упорствовала Марис. — Но ненависть к нему ты почему-то перенес на всех летателей. Тебе следовало вызвать на поединок Арака, а не Айри.

Вул не торопясь налил в стакан вина, отхлебнул.

— Вызвать на поединок Арака было бы, конечно, эффектно, но я его не вызвал, и на то были веские причины. Прежде всего в тот год, когда меня выставлял на Состязания «Воздушный Дом», Арак не владел крыльями. Его сын как раз вступил в Возраст, и Арак передал крылья ему. Два года назад сынок подхватил южную лихорадку и ушел в лучший мир, а крыльями вновь завладел Арак.

— Понятно, — сказала Марис. — А-сына ты не вызвал потому, что вы были друзьями.

Вул невесело рассмеялся.

— Сынок был точной копией отца. Когда его похоронили в море, я не пролил ни слезинки. Да, мы играли вместе, пока он не подрос и не осознал, насколько превосходит меня по рождению. Нас частенько учили вместе, но совместные порки нас не сблизили. — Вул склонился к Марис. — Я не вызвал сына по той же причине, по какой не стал бы вызывать Арака, будь в тот год крылья у него. А причина проста. И сын, и отец хорошо летали. Что бы ты ни думала, не месть двигает мною. Крылья — моя цель. Крылья, и все, что получает к ним в придачу их обладатель. Айри была слабым летателем, и я отобрал у нее крылья. Я не знал о гибели ее брата — она прибыла на Состязания, и в этом был ее выбор. А вызови я Арака или его сына, непременно бы проиграл.

Вул, вновь отхлебнув вина, замолчал. Марис хмуро смотрела на него через стол.

На что она надеялась, придя сюда? На взаимопонимание? На сближение? Но сближение между нею и Вулом невозможно. Теперь Марис отчетливо поняла это. Вул-Однокрылый был тем, кем он был, и экскурс в его прошлое ничего не мог изменить.

Он взирал на нее с тем же холодным отчуждением, что и прежде, и все же Марис предприняла еще одну, последнюю попытку.

— Вул, ты ошибочно судишь обо всех летателях по Араку. — Она сама удивилась, что вместо «нас» произнесла «летателях», будто отделяя себя от них. — Таких, как Арак, немного.

— Я знаю цену Араку. Мерзавец он редкостный. Но дело не в его личных качествах, а в том, что его уничижительное отношение к бескрылым разделяет большинство твоих друзей. Просто Арак из-за своей злобы и агрессивности говорит открыто, не стесняясь в выражениях.

Марис поднялась.

— Сказать друг другу нам больше нечего. Жду тебя и Реллу завтра утром на тренировке.

Она ушла.

— Ты с того же острова, что и Вул. Арак скорчил недовольную гримасу.

— К сожалению. Именно о Вуле-Однокрылом я и пришел с тобой поговорить. Мы считаем, что…

— Кто это мы?

— Летатели.

Марис не понравилось высокомерие в голосе пришельца, и она вновь спросила:

— Какие именно летатели?

— Неважно, — ответил он. — Разговариваю я с тобой лишь потому, что ты, хоть и бескрылая по рождению, сердцем, по нашему мнению, все же летатель. Уверен, ты бы не стала помогать Однокрылому, знай, что он из себя представляет.

— Я его знаю, и он мне не нравится. И о смерти Айри я не забыла. Но все же считаю, что свой шанс на крылья он заслуживает.

— Шансов у него было более чем достаточно. — В голосе Арака теперь явственно звучала не только самоуверенность, но и злоба. — Знаешь, кем были его родители?

— И кем же?

— Они были порочными, грязными людишками с Ломаррона! Да, да, с Ломаррона, а вовсе не с Южного Аррена! Ты была на Ломарроне? Знаешь, что это за остров?

Вспомнив, что прилетала туда года три назад с посланием, Марис кивнула. Ломаррон был крупным каменистым островом. Плодородных земель там было мало, но зато много железа. Это богатство служило причиной частых войн. Бескрылые, населяющие остров, работали, в основном, в шахтах, и потому Марис предположила:

— Его родители, наверное, были рудокопами. Арак покачал головой.

— Если бы! Они были солдатами. Наемниками. Профессиональными убийцами. Его отец метал ножи, мать — камни из пращи.

— Ну и что с того? Многие бескрылые служат наемниками.

Арака, казалось, обрадовали слова Марис.

— На Ломарроне они служили многие годы, но незадолго до очередного перемирия его матери в бою отсекли руку, а папаша по пьянке прирезал приятеля, такого, как и он, наемника, и семейка, украв рыбацкую лодку, спешно перебралась на Южный Аррен. Папаша вновь нанялся в солдаты, но вскоре, опять напившись, поведал собутыльнику, кто он и откуда. Слух о нем достиг ушей Правителя, и тот повесил папашу Вула за убийство и воровство.

Марис подавленно молчала.

— Поверь, я знаю это доподлинно. Ведь именно я из жалости приютил несчастную вдову-калеку и ее малолетнего отпрыска, — продолжал Арак. — Дал им еду, крышу над головой, мать сделал экономкой и поваром, Вула же воспитывал, как собственного сына. Я приучал его к дисциплине, но все мои усилия пошли прахом. Всему виной — дурная кровь. Мать была неповоротлива и ленива, всегда ныла, притворялась больной, никогда не выполняла работу в срок. Вул преклонялся перед отцом: хотел, как и тот, стать метателем ножей, мечтал за деньги убивать людей и даже моего сына вовлек в свои гнусные игры с оружием. Хорошо еще, что я это вовремя заметил и пресек дурное влияние. Что мать, что сынок, как были ворами, так ими и остались.

Пока они жили в моем доме, я все железо держал под замком, но все равно что-нибудь постоянно пропадало. Однажды посреди ночи я застал мальчишку, когда он трогал мои крылья.

Арак ждал ответной реакции Марис, но та молчала. Тогда он с шумом выдохнул и заговорил громче:

— Ему дали шанс стать летателем. И что же? Он вызвал несчастную Айри, отобрал у нее крылья, все равно что убил ее собственными руками. В нем нет ни совести, ни чести. Я пытался преподать ему…

Внезапно вспомнив шрамы на спине Вула, Марис резко поднялась.

— Ты бил его?

— А?.. — Арак с удивлением взглянул на нее. — Конечно, бил. Розгой, пока он был маленьким, и кнутом, когда подрос. Точно так же я воспитывал и собственного сына.

— Да, бил ты его, как собственного. Ну а в остальном? Вул и его мать ели с тобой за одним столом?

Арак, дернув щекой, встал, но из-за малого роста глядел на Марис снизу вверх.

— Естественно, нет. Они же были моими слугами, а слуги, как известно, не едят за одним столом с господином.

— Значит, ты награждал его лишь шрамами да отбросами со своего стола?

— Я уже был богатым летателем, когда ты еще собирала ракушки на берегу. Так не учи, как мне управлять собственным домом!

Марис вплотную приблизилась к нему.

— Говоришь, что воспитывал Вула, словно собственного сына? А что ты ему сказал, когда он спросил, можно ли и ему надеть крылья, как его названному брату?

Арак презрительно фыркнул.

— Я выбил из него бредовую идею кнутом. К сожалению, вскоре открылись эти ваши чертовы академии, и…

Марис толкнула его. Никогда прежде, какой бы яростной ни была ссора, она не поднимала руки на человека, но сейчас толкнула Арака что было сил. Тот отступил на шаг. Она толкнула его вновь, и он, споткнувшись, упал.

— Поднимайся! — воскликнула Марис, встав над ним. — Поднимайся и убирайся отсюда, грязный коротышка! Если бы я не была уже летателем, то отобрала у тебя крылья. От тебя в небе смердит!

Арак поспешно вскочил и юркнул в дверь. Снаружи к нему возвратились былые храбрость и высокомерие.

— Дурная кровь дает себя знать! — закричал он. — Я говорил! Я предупреждал! Бескрылый всегда остается бескрылым! Ну ничего, мы еще закроем все академии! А у тебя уже отбирали крылья, отберем и теперь!

Марис, дрожа, захлопнула дверь.

Внезапно ей в голову пришло чудовищное предположение, и она, распахнув дверь, выскочила на улицу. Арак, завидев ее, побежал, но она быстро догнала его и ударом ладони в спину повалила на песок. Несколько летателей с удивлением наблюдали за ними, но ни один не вмешался.

— Ты сумасшедшая! — закричал Арак. — Оставь меня в покое!

— Где казнили отца Вула?

Арак неуклюже поднялся на ноги.

— Так где же? — не унималась Марис. — На Ломарроне или на Южном Аррене?

— На Аррене, конечно, — ответил он, отступая. Веревки на нашем острове не менее прочные, чем

на Ломарроне.

— Но преступление было совершено на Ломарроне, и приговорить отца Вула к казни мог только Правитель Ломаррона. Как о приговоре узнал Правитель Южного Аррена? Ты сообщил ему? А может, даже доставлял послания в оба конца?

Арак, испуганно, взглянув на Марис, побежал, но она не стала его преследовать.

* * *

Этой ночью ветер с моря был порывистым и пронизывающим, но Марис шла не спеша. Она хотела, она должна была поговорить с Вулом, но пока не знала, с чего начать нелегкий разговор. Впервые ей казалось, что она понимает его, и родившаяся в ее душе симпатия к Однокрылому вселяла тревогу.

Она была зла на Арака, но, в отличие от Вула, не имела права на гнев. Испокон веков повелось, что летатель не в ответе за доставляемое им послание. Сама Марис ни разу не приносила известий, приводящих к чьей-либо смерти. Однажды, правда, она передала весть, получив которую Правитель тут же заключил незнакомую Марис женщину в тюрьму. Винила ли та женщина посланника? Прежде Марис даже не задумывалась об этом.

Она сунула руки в карманы, нахмурилась и, горбясь под порывами ветра, продолжила путь. Каков благодетель, этот Арак: донес на главу семейства и получил в свой дом дармовую рабочую силу!

Оказавшись рядом с таверной, где остановился Вул, Марис все еще не обрела согласия с собой. Внутри обветшалой таверны было сумрачно и сыро, явственно пахло плесенью; тлеющий очаг почти не обогревал главный зал; свечи на столах чадили. Вул играл в кости с тремя темноволосыми мускулистыми женщинами, одетыми в зелено-коричневую форму наемников, но, услышав голос Марис, оставил игру и подошел к ней со стаканом вина в руке.

Они уселись за свободный стол. Пока Марис говорила, Вул молчал, лицо его оставалось неподвижным. Она закончила, он едва заметно улыбнулся и сказал:

— Гостеприимство и радушие. И того, и другого у Арака — с избытком.

Он замолчал.

— И это все, что ты хочешь мне сказать? — Наконец спросила Марис.

На мгновение складки у рта Вула обозначились еще резче, глаза сузились.

— А на что ты надеялась, летатель? Полагала, я брошусь тебе на шею и спою хвалебную оду в твою честь?

Марис поразила его озлобленность.

— Я, пожалуй, ни на что не надеялась. Я лишь хотела, чтобы ты знал, что мне понятно, через какие испытания ты прошел, и теперь я твой союзник.

— Ты не годишься мне в союзники. Мне не нужны ни ты, ни твое понимание. Полагаешь, я в восторге оттого, что ты копалась в моем прошлом? Ну так вот, заруби себе на носу, что все, что произошло между мной и Араком, — только наше с ним дело, но никак не твое!

Вул, допив вино, щелкнул пальцами, бармен проворно пересек зал и поставил перед ним открытую бутылку вина.

— Ты хотел отомстить Араку и имел на это полное право, — упорствовала Марис. — Но ненависть к нему ты почему-то перенес на всех летателей. Тебе следовало вызвать на поединок Арака, а не Айри.

Вул не торопясь налил в стакан вина, отхлебнул.

— Вызвать на поединок Арака было бы, конечно, эффектно, но я его не вызвал, и на то были веские причины. Прежде всего в тот год, когда меня выставлял на Состязания «Воздушный Дом», Арак не владел крыльями. Его сын как раз вступил в Возраст, и Арак передал крылья ему. Два года назад сынок подхватил южную лихорадку и ушел в лучший мир, а крыльями вновь завладел Арак.

— Понятно, — сказала Марис. — А сына ты не вызвал потому, что вы были друзьями.

Вул невесело рассмеялся.

— Сынок был точной копией отца. Когда его похоронили в море, я не пролил ни слезинки. Да, мы играли вместе, пока он не подрос и не осознал, насколько превосходит меня по рождению. Нас частенько учили вместе, но совместные порки нас не сблизили. — Вул склонился к Марис. — Я не вызвал сына по той же причине, по какой не стал бы вызывать Арака, будь в тот год крылья у него. А причина проста. И сын, и отец хорошо летали. Что бы ты ни думала, не месть двигает мною. Крылья — моя цель. Крылья, и все, что получает к ним в придачу их обладатель. Айри была слабым летателем, и я отобрал у нее крылья. Я не знал о гибели ее брата — она прибыла на Состязания, и в этом был ее выбор. А вызови я Арака или его сына, непременно бы проиграл.

Вул, вновь отхлебнув вина, замолчал. Марис хмуро смотрела на него через стол.

На что она надеялась, придя сюда? На взаимопонимание? На сближение? Но сближение между нею и Вулом невозможно. Теперь Марис отчетливо поняла это. Вул-Однокрылый был тем, кем он был, и экскурс в его прошлое ничего не мог изменить.

Он взирал на нее с тем же холодным отчуждением, что и прежде, и все же Марис предприняла еще одну, последнюю попытку.

— Вул, ты ошибочно судишь обо всех летателях по Араку. — Она сама удивилась, что вместо «нас» произнесла «летателях», будто отделяя себя от них. — Таких, как Арак, немного.

— Я знаю цену Араку. Мерзавец он редкостный. Но дело не в его личных качествах, а в том, что его уничижительное отношение к бескрылым разделяет большинство твоих друзей. Просто Арак из-за своей злобы и агрессивности говорит открыто, не стесняясь в выражениях.

Марис поднялась.

— Сказать друг другу нам больше нечего. Жду тебя и Реллу завтра утром на тренировке.

Она ушла.

Сина и студенты «Деревянных Крыльев» прибыли за день до начала Состязаний. Старая наставница сразу же послала Шера и Лиа потренироваться в небе.

— Мы слишком долго были прикованы к палубе корабля, и оттого теперь нам дорог каждый час доброго ветра, — сказала она.

Студенты ушли, и Сина, усадив Марис напротив, настойчиво спросила:

— В чем дело? Что не так?

— Ты о чем?

Сина нетерпеливо потрясла головой.

— Не прикидывайся, Марис, я же вижу. Летатели и раньше относились к нам с прохладной любезностью, теперь же неприязнь буквально витает в воздухе. Тому причина — Вул?

Марис коротко рассказала старухе о том, что приключилось в последние дни. Сина нахмурилась.

— Что и говорить, неприятно, но небезнадежно.

— Полагаешь?

— Уверена. — Сина положила руку на плечо Марис. — Уверена, что со временем летатели и выпускники «Деревянных Крыльев» станут единой семьей.

Этой ночью летатели устроили в пристанище столь буйную пирушку, что шум явственно доносился даже до домика Марис, но посетить празднество своим питомцам Сина не позволила.

— Накануне испытания вам необходим хороший отдых, — твердо заявила она студентам.

Они с Марис обсуждали тактику на нынешних Состязаниях. Соревнования продлятся три дня, но самое важное для студентов — вызовы на поединки — необходимо определить к утру.

— Завтра каждый из вас назовет имя соперника, и начнется соревнование в скорости, — объяснила Сина. — Судьи будут оценивать еще и вашу выносливость. На следующий день вы будете демонстрировать фигуры высшего пилотажа, а в последний, третий день, пролетая в ворота, покажете, насколько точны ваши движения и зорки глаза.

Было известно, что время после полудня и до ночи будет заполнено менее серьезными делами — играми, конкурсами певцов, танцоров и так далее.

— Оставьте пустые забавы летателям, которые не участвуют в поединках, — предупредила Сина. — Помните, что у вас есть дела поважнее пирушек. Развлечения лишь утомят вас. Наблюдайте, если хотите, за общим весельем, но ни в коем случае не присоединяйтесь к нему.

Рассказав подробно о правилах Состязаний, Сина принялась отвечать на посыпавшиеся градом вопросы студентов. Одним из последних голос подал Керр, заметно сбросивший вес за три дня пути морем и теперь внешне казавшийся вполне готовым к Состязаниям.

— Сина, кого мне вызвать на поединок? Сина, обеспокоенно взглянув на Марис, сказала:

— Вот это вопрос. Дети летателей хорошо знают, кто в этом году слаб, а кто силен, мы же пользуемся слухами. Мои источники, во всяком случае, стары, как я сама. Марис, может быть, тебе кое-что известно?

Марис кивнула.

— Вас интересуют летатели, одолеть которых будет несложно. Я бы не рекомендовала вам вызывать на поединки Восточных или Западных.

— Почему?

— На Западе — очень строгий отбор претендентов, в то время как Южные допускают к участию всех — и сильных, и слабых. Также я не советовала бы вызывать летателей с Большого Шотана. Они объединены в сильную, почти военную организацию, непрерывно упражняются, и, понятно, находятся в отличной форме.

— Я в прошлом году как раз вызывал женщину с Большого Шотана, — мрачно поделился Деймон. — Мне тогда показалось, что она летает так себе, но когда дошло до дела, она легко обставила меня.

— Думаю, это был маневр, чтобы ввести в заблуждение новичка. Им, кстати, пользуются многие.

— Все равно, выбор слишком велик, — недовольно пробурчал Керр. — Имя, назови имя.

Стоящий у входа Вул, рассмеялся и сказал:

— Ты не выиграешь ни у кого. Разве что у нашей наставницы Сины. А что, попытай счастье, вызови ее.

— Если бы у тебя, Однокрылый, и были крылья, то я бы отобрал их у тебя, — выпалил Керр.

Сина, жестом остановив спорщиков, обратилась к Марис:

— Керр прав. Не могла бы ты назвать нам имена не слишком искусных летателей?

— Ну же, смелее, Марис, — улыбаясь, подначил Вул. — Назови нам имена горе-летателей. Ну таких, вроде Айри. Ведь ты же их прекрасно знаешь.

Совсем еще недавно подобное предложение повергло бы Марис в ужас. Ответ на такой вопрос она расценила бы как низкое предательство, но теперь она уже не была той, прежней Марис. Плохие летатели рискуют собственными жизнями и крыльями, и не секрет, что о них судачат на Эйри.

— Я… Будь по-вашему, — нерешительно начала Марис. — Я назову имена нескольких не особенно сильных летателей. Во-первых, Джон с Калхолла. Он и прежде летал ни шатко ни валко, а в последнее время у него порядком ослабло зрение. Еще один кандидат на вызов — Барри с острова Повит. В последний год она набрала в весе лишних фунтов тридцать, да, судя по всему, и мышцы ее ослабли.

Марис назвала еще с полдюжины имен летателей, о которых поговаривали как о неуклюжих или. беспечных, состарившихся или слишком юных. Затем неожиданно для себя она добавила:

— Вчера я встретила Восточного, которого непременно следовало бы вызвать. Это — Арак с Южного Аррена.

Вул, покачав головой, спокойно возразил:

— Арак — коротышка, но выиграть у него непросто. Он сильнее любого из присутствующих здесь, за исключением, возможно, меня.

— Да ну! — как обычно вспылил Деймон. — Посмотрим на твою силу.

Студенты принялись возбужденно обсуждать летателей, названных Марис. Конец дискуссии положила Сина, велев всем разойтись на отдых.

* * *

Сина и студенты «Деревянных Крыльев» прибыли за день до начала Состязаний. Старая наставница сразу же послала Шера и Лиа потренироваться в небе.

— Мы слишком долго были прикованы к палубе корабля, и оттого теперь нам дорог каждый час доброго ветра, — сказала она.

Студенты ушли, и Сина, усадив Марис напротив, настойчиво спросила:

— В чем дело? Что не так?

— Ты о чем?

Сина нетерпеливо потрясла головой.

— Не прикидывайся, Марис, я же вижу. Летатели и раньше относились к нам с прохладной любезностью, теперь же неприязнь буквально витает в воздухе. Тому причина — Вул?

Марис коротко рассказала старухе о том, что приключилось в последние дни. Сина нахмурилась.

— Что и говорить, неприятно, но небезнадежно.

— Полагаешь?

— Уверена. — Сина положила руку на плечо Марис. — Уверена, что со временем летатели и выпускники «Деревянных Крыльев» станут единой семьей.

Этой ночью летатели устроили в пристанище столь буйную пирушку, что шум явственно доносился даже до домика Марис, но посетить празднество своим питомцам Сина не позволила.

— Накануне испытания вам необходим хороший отдых, — твердо заявила она студентам.

Они с Марис обсуждали тактику на нынешних Состязаниях. Соревнования продлятся три дня, но самое важное для студентов — вызовы на поединки — необходимо определить к утру.

— Завтра каждый из вас назовет имя соперника, и начнется соревнование в скорости, — объяснила Сина. — Судьи будут оценивать еще и вашу выносливость. На следующий день вы будете демонстрировать фигуры высшего пилотажа, а в последний, третий день, пролетая в ворота, покажете, насколько точны ваши движения и зорки глаза.

Было известно, что время после полудня и до ночи будет заполнено менее серьезными делами — играми, конкурсами певцов, танцоров и так далее.

— Оставьте пустые забавы летателям, которые не участвуют в поединках, — предупредила Сина. — Помните, что у вас есть дела поважнее пирушек. Развлечения лишь утомят вас. Наблюдайте, если хотите, за общим весельем, но ни в коем случае не присоединяйтесь к нему.

Рассказав подробно о правилах Состязаний, Сина принялась отвечать на посыпавшиеся градом вопросы студентов. Одним из последних голос подал Керр, заметно сбросивший вес за три дня пути морем и теперь внешне казавшийся вполне готовым к Состязаниям.

— Сина, кого мне вызвать на поединок? Сина, обеспокоенно взглянув на Марис, сказала:

— Вот это вопрос. Дети летателей хорошо знают, кто в этом году слаб, а кто силен, мы же пользуемся слухами. Мои источники, во всяком случае, стары, как я сама. Марис, может быть, тебе кое-что известно?

Марис кивнула.

— Вас интересуют летатели, одолеть которых будет несложно. Я бы не рекомендовала вам вызывать на поединки Восточных или Западных.

— Почему?

— На Западе — очень строгий отбор претендентов, в то время как Южные допускают к участию всех — и сильных, и слабых. Также я не советовала бы вызывать летателей с Большого Шотана. Они объединены в сильную, почти военную организацию, непрерывно упражняются, и, понятно, находятся в отличной форме.

— Я в прошлом году как раз вызывал женщину с Большого Шотана, — мрачно поделился Деймон. — Мне тогда показалось, что она летает так себе, но когда дошло до дела, она легко обставила меня.

— Думаю, это был маневр, чтобы ввести в заблуждение новичка. Им, кстати, пользуются многие.

— Все равно, выбор слишком велик, — недовольно пробурчал Керр. — Имя, назови имя.

Стоящий у входа Вул, рассмеялся и сказал:

— Ты не выиграешь ни у кого. Разве что у нашей наставницы Сины. А что, попытай счастье, вызови ее.

— Если бы у тебя, Однокрылый, и были крылья, то я бы отобрал их у тебя, — выпалил Керр.

Сина, жестом остановив спорщиков, обратилась к Марис:

— Керр прав. Не могла бы ты назвать нам имена не слишком искусных летателей?

— Ну же, смелее, Марис, — улыбаясь, подначил Вул. — Назови нам имена горе-летателей. Ну таких, вроде Айри. Ведь ты же их прекрасно знаешь.

Совсем еще недавно подобное предложение повергло бы Марис в ужас. Ответ на такой вопрос она расценила бы как низкое предательство, но теперь она уже не была той, прежней Марис. Плохие летатели рискуют собственными жизнями и крыльями, и не секрет, что о них судачат на Эйри.

— Я… Будь по-вашему, — нерешительно начала Марис. — Я назову имена нескольких не особенно сильных летателей. Во-первых, Джон с Калхолла. Он и прежде летал ни шатко ни валко, а в последнее время у него порядком ослабло зрение. Еще один кандидат на вызов — Барри с острова Повит. В последний год она набрала в весе лишних фунтов тридцать, да, судя по всему, и мышцы ее ослабли.

Марис назвала еще с полдюжины имен летателей, о которых поговаривали как о неуклюжих или беспечных, состарившихся или слишком юных. Затем неожиданно для себя она добавила:

— Вчера я встретила Восточного, которого непременно следовало бы вызвать. Это — Арак с Южного Аррена.

Вул, покачав головой, спокойно возразил:

— Арак — коротышка, но выиграть у него непросто. Он сильнее любого из присутствующих здесь, за исключением, возможно, меня.

— Да ну! — как обычно вспылил Деймон. — Посмотрим на твою силу.

Студенты принялись возбужденно обсуждать летателей, названных Марис. Конец дискуссии положила Сина, велев всем разойтись на отдых.

У входа в домик Релла сказала Вулу:

— Иди один. Сегодня я останусь на ночь здесь. Он, помявшись, вымолвил:

— Ну как знаешь. Спокойной ночи.

Как только Вул скрылся из виду, Марис спросила:

— Релла, я, конечно, рада тебе, но разве… Релла повернула к ней серьезное лицо.

— Ты не упомянула Гарта. Почему?

Марис отпрянула. О Гарте, она, конечно, думала. Он был болен, много пил, страдал избыточным весом. Лучшего соперника в поединке за крылья не придумаешь. К тому же, по мнению Марис, лишиться сейчас крыльев было бы лучше для самого Гарта.

— Он мой друг, — ответила Марис.

— А разве мы тебе не друзья?

— Конечно, друзья.

— Но не столь близкие, как Гарт…

— С чего ты взяла?

— Ты больше озабочена его победой, нежели нашими завоеваниями.

— Возможно, я напрасно не упомянула о нем, — неохотно допустила Марис. — Хотя… Релла, надеюсь, ты не расскажешь о Гарте Вулу?

— Пока не решила.

Релла прошла мимо Марис в дом. Та, сожалея о своем вопросе, последовала за ней.

— Ты ничего не понимаешь, — сказала Марис девушке, после того как та, раздевшись, улеглась в кровать.

— Я все отлично понимаю. Ты — летатель, и друзья твои — летатели.

Релла повернулась на бок и замолчала.

* * *

Утро первого дня Состязаний выдалось ясным и безветренным.

С порога домика Марис показалось, что поглазеть на Состязания вышло не меньше половины жителей Скални. Люди были везде: бродили по берегу, карабкались по скалам, поодиночке и группами сидели на песке, камнях и траве. Дети копались в песке, играли с прибоем, бегали с широко расставленными руками, изображая летателей. Через толпы пробирались торговцы: кто был увешан копчеными колбасками, кто — бурдюками с вином, кто катил тележку с мясными пирогами. Даже на море было полным-полно зрителей. Марис увидела разом более дюжины набитых до отказа лодок, дрейфующих у самого берега.

Пустым пока было только небо. Воздух был абсолютно неподвижен.

Мертвый штиль пугал. Здесь он был неестественным, невозможным. Для Состязаний был необходим хотя бы легкий бриз, но в недвижимом воздухе стояла тяжелая духота, а редкие облачка застыли на месте.

По берегу с крыльями на плечах бродили летатели. Они то и дело обеспокоенно задирали головы, переговаривались меж собой нарочито беспечными голосами.

Большинство бескрылых, ничего не подозревая, с нетерпением ожидало начала зрелища. И в самом деле, день выдался солнечным, ясным; на вершине утеса за столом уже рассаживались судьи.

Марис увидела, как Сина со студентами «Деревянных Крыльев» подходит к лестнице, ведущей на утес, и поспешила к ним.

Перед судейским столом уже выстроилась очередь претендентов на крылья. За столом сидели Правитель Скални и четверо летателей — по одному от Восточных, Южных, Западных и Внешних островов.

У края утеса стояла могучая богатырша, грудная клетка которой была под стать бочке — глашатай Правителя, — и как только очередной участник называл соперника, она подносила сложенные рупором ладони ко рту и во всю мощь натренированных легких выкрикивала имя. Толпа на берегу подхватывала его и повторяла до тех пор, пока вызванный на поединок не подходил к утесу. Соперники удалялись, к столу нетерпеливо приближался следующий претендент на крылья, и все повторялось сначала.

Большинство имен было едва знакомо Марис. И неудивительно, ведь поединки в основном происходили среди членов семей летателей: либо дети вызывали родителей, либо младшие сестры и братья пытались отобрать крылья у старших. Но вот судейского стола достигла стройная темноволосая девушка — дочь Главного летателя Большого Шотана, — и глашатай выкрикнула имя Барри с Повита. До Марис донеслось сдавленное проклятие Керра.

Наконец наступил черед студентов академии.

Марис показалось, что вокруг стало заметно тише. Правитель остался таким же спокойным, как и прежде, но только не четверо других судей летателей. Они заметно помрачнели, на лица будто надели маски из обожженной глины. Летатель с Востока принялся вертеть ручки стоящего перед ним на столе деревянного телескопа, мускулистый блондин с Внешних Островов нахмурился, и даже жизнерадостная Шелла вдруг стала озабоченной.

Первым к столу подошел Шер, за ним — Лиа. Оба вызвали летателей, которых накануне им рекомендовала Марис. Глашатай прокричала имена, толпа на берегу с готовностью подхватила их.

Деймон вызвал Арака с Южного Аррена, и судья с Востока, хитро улыбнувшись, сказала:

— Арак будет польщен твоим выбором. Керр вызвал Джона с Калхолла.

К столу подошел Вул-Однокрылый, все судьи, включая Правителя, напряженно замерли.

— И каков же твой выбор? — прервал напряженное молчание летатель с Внешних Островов.

— Мне выбрать только одного летателя? — спросил Вул. — В последний раз, когда я принимал участие в Состязаниях, у меня было не меньше десятка соперников.

— Как тебе прекрасно известно, правила с тех пор изменились, — резко ответила Шелла. — Повторные вызовы теперь запрещены.

— Экая жалость! А я-то надеялся завоевать в этом году дюжину-другую крыльев.

— Сомневаюсь, что тебе достанется хотя бы одна пара, — с неприязнью сказал Восточный. — Итак, тебя ждут. Называй имя и отходи.

— Тогда я вызываю Корма с Малого Эмберли. Повисла глубокая тишина. Пораженная Шелла

улыбнулась первой, затем негромко хохотнул Восточный, за ним открыто рассмеялся судья с Внешних Островов.

— Корм с Малого Эмберли! — прокричала Глашатай.

— Корм с Малого Эмберли! — эхом отозвалась толпа внизу.

— Я бы предпочла выйти из состава судейской коллегии, — отчеканила Шелла.

— Но, Шелла, дорогая, — возразил Восточный, — мы же тебе безоговорочно доверяем.

— И я не возражаю, чтобы ты нас судила, — заявил Вул.

Шелла взглянула на него с удивлением.

— Будь по-твоему, Однокрылый. Но учти, крыльев на сей раз тебе не видать как собственных ушей. Корм — это тебе не убитый горем ребенок.

Вул, загадочно посмотрев на нее, отошел, и рядом с ним тут же оказались Марис и Сина.

— Почему ты вызвал Корма?! — в гневе воскликнула Сина. — Я потратила на тебя чертову прорву времени, а ты!.. Марис, объясни этому придурку, что он только что лишился крыльев!

Марис встретилась глазами с Вулом.

— Думаю, он представляет, насколько хорош в воздухе Корм. И то, что Шелла — жена Корма, он тоже, похоже, знает. Полагаю, потому он и выбрал именно Корма.

Времени на возражения у Вула не было. Очередь позади них двинулась, Глашатай выкрикнула следующее имя.

— Нет! — вскричала Марис, но слово застряло у нее в горле, и ее никто не услышал.

Глашатай, тем не менее, будто отвечая ей, вновь прокричала:

— Гарт со Скални!

— Гарт со Скални! Гарт со Скални! — подхватила толпа.

От судейского стола, глядя себе под ноги, отошла Релла. Марис не отрывала от нее взгляда. Лицо девушки горело, но когда она наконец подняла глаза, в них читался вызов.

Полный штиль кончился, но ветры все еще были слабы.

Пара за парой соперники поднимались к утреннему солнцу. На летателях были их собственные крылья, на претендентах — крылья судей, друзей или просто знакомых. Лететь следовало к крошечному островку Лислу, там приземлиться и, получив у поджидавшего на посадочной площадке местного Правителя ограненный камешек, возвращаться. При нормальной погоде такой полет занял бы часа три, но сегодня, по мнению Марис, времени на него уйдет гораздо больше.

Студенты «Деревянных Крыльев» и их соперники взлетали в том порядке, в каком были сделаны вызовы. Шер и Лиа начали гонку вполне уверенно, Деймону же сразу досталось: пока они кружили над островом, Арак громко насмехался над ним, а после старта полетел в опасной близости от мальчика. Даже издалека Марис видела, что Деймон дрожит.

Керр и вовсе подкачал. Со скалы он прыгнул неуверенно, почти упал и стремительно понесся к торчащим из моря острым камням. Люди внизу в ужасе закричали, но в последний миг Керр все же, обретя уверенность в себе, выправил полет и стал набирать высоту. После старта он долго не мог поймать ветер, и его соперник вырвался далеко вперед.

Готовясь к поединку с Вулом, Корм был весел, смеялся, непринужденно шутил с девушками, махал рукой Шелле и даже раз улыбнулся Марис. Вулу он не говорил ничего, только перед взлетом прокричал: «Это тебе за Айри!» — и побежал, а ветер тут же подхватил его. Вул промолчал. Свои крылья он расправлял сам. При полном молчании собравшихся прыгнул он со скалы и поднялся над островом, закружил вокруг Корма. После крика глашатая, возвестившей начало поединка, оба четко развернулись и устремились к Лислу, а тени от их крыльев заскользили по запрокинутым лицам детей на берегу. Когда они скрывались из виду, Корм был впереди, но не больше чем на размах крыльев.

Последними взлетали Релла и Гарт. Марис стояла рядом с Синой подле судейского стола и прекрасно видела их. Бледный, вяло двигающийся Гарт и стройная, уверенная в себе девушка. Казалось, отстоять собственные крылья у Гарта мало шансов. Оба быстро подготовились к полету, Гарт раз или два обратился к сестре, Релла не промолвила ни слова. В малоподвижном воздухе увальню Гарту пришлось особенно тяжело. Релла быстро вырвалась вперед, но ко времени, когда они достигли горизонта, Гарт заметно сократил разрыв.

— Похоже, ты хотела, но так и не пожелала удачи своим деревяннокрылым приятелям. Выходит, предавать старых друзей не так уж легко? — прозвучал вблизи тихий голос.

Чувствуя головокружение, Марис обернулась. Рядом стоял Доррел. С той памятной ночи на берегу они не обмолвились ни словом.

— Поверь, я не хотела, чтобы так вышло, Дорр,

— с трудом проговорила Марис. — Но, возможно, то, что случилось, к лучшему. Гарт болен, и ему лучше оказаться без крыльев.

— Да, болен. И поражение прикончит его.

— Он сам прикончит себя, если будет продолжать полеты.

— Думаю, он предпочел бы умереть в небе, а не в постели. И надо же, такая юная девчонка… А тебе известно, что она ему очень симпатична?

— С чего ты взял?

— Гарт говорил мне сам, что она ему нравится. Марис была не в восторге от поступка Реллы, но

ядовитый сарказм Доррела вызвал у нее ответную ярость.

— Релла сделала правильный выбор, — ровно сказала она.

— Марис, ты настолько изменилась, что я отказываюсь понимать тебя, — воскликнул Доррел.

— Я долго не хотел верить, но, оказывается, то, что говорят о тебе, — правда. Ты отвернулась от нас. Теперь прежним друзьям-летателям ты предпочитаешь компанию деревяннокрылых и однокрылых. Как плохо я знаю тебя!

Грусть на его лице причинила Марис больше боли, чем жестокие слова. Марис заставила себя сказать:

— Да, ты не знаешь меня, теперешней. Доррел подождал с минуту, но Марис, чувствуя, что стоит ей открыть рот, как она либо закричит, либо заплачет, молчала. По лицу Доррела она видела, что гнев в нем борется с печалью. Наконец гнев взял верх, и Доррел, не сказав ни слова, развернулся и зашагал прочь. Глядя ему в спину, Марис прошептала:

— Я сделала свой выбор.

По ее щекам побежали слезы, и она обратила невидящий взор к морю.

* * *

Взлетали они парами, возвращались поодиночке.

Толпы бескрылых, нетерпеливо обшаривая глазами горизонт, ожидали на берегу. Судьи осматривали небеса через телескопы, изготовленные самыми искусными оптиками. На столе перед каждым судьей лежали по две горсти камешков — белых и черных — и деревянные ящички по числу поединков. По окончании каждой гонки слуга Правителя проходил с ящичком в руке вдоль стола, и судья за судьей кидали на его дно камешек или камешки: если гонку, на его взгляд, выиграл летатель, то белый, если — претендент, то черный; если результат гонки вызывал сомнения, то белый и черный; а если же, что случалось крайне редко, один из соревнующихся значительно превосходил мастерством другого, то разом два белых или два черных.

Первого летателя завидели с лодок, и над водой прозвучали восторженные крики. Люди на берегу встали и, прикрывая от солнца глаза ладонями, уставились в небо. Шелла припала к окуляру телескопа.

— Что-нибудь видишь? — спросил ее судья с Внешних Островов.

— Летатель. — Она, рассмеявшись, показала рукой. — Вон там, под облаками.

— И кто же он?

— Пока не разглядеть.

Все напряженно всматривались в небо. Движущаяся черточка под облаками, по мнению Марис, вполне могла быть ястребом или буревестником, но в телескоп виднее.

Первой узнала летателя женщина с Востока.

— Это же Лейн! — закричала она удивленно.

Многие, как и она, тоже удивились. Лейн стартовал в третьей паре, вспомнила Марис. Выходит, он обогнал не только собственного сына, но и еще четверых, вылетевших к Лислу прежде него.

Лейн приземлился, а из облаков на расстоянии нескольких размахов крыльев друг от друга появилось еще двое.

Судьи объявили об окончании первого поединка, и до Марис донеслось дробное постукивание камешков.

Два ящичка перекочевали с левого конца судейского стола к правому, и Марис подошла ближе. В первом она насчитала пять черных камешков и один белый — четверо судей присудили победу претенденту на крылья, и один счел результат гонки сомнительным. Во втором ящичке с результатами гонки, в которой участвовал Лейн, оказалось пять белых камешков, но, пока она наблюдала, в небе появилось еще двое летателей. Ни один из них не был сыном Лейна, и судьи добавили в ящичек еще три белых камешка. Когда наконец через добрых двадцать минут появился сын Лейна, в ящичке было уже десять белых камешков и ни единого черного.

Марис решила, что в этом году парнишке крыльев уже не завоевать.

Как только возвращающийся летатель бывал узнан и судьи называли его, а глашатай выкрикивала названное имя, на берегу раздавались крики восторга и яростные проклятия. Марис прекрасно понимала, что причиной тому не любовь или неприязнь к определенным летателям, а традиционные среди бескрылых ставки на участников гонок и что сегодня из рук в руки перейдут пригоршни железных денег.

— Арак с Южного Аррена! — раздался крик глашатая.

Сина едва слышно выругалась. Марис, попросив у Шеллы телескоп, посмотрела вдаль. Да, это действительно был Арак. Он не только обогнал Деймона, но и Шера, и Лиа, и их соперников.

Наконец, один за другим в небе начали появляться студенты «Деревянных Крыльев» и вызванные ими на поединки летатели. Судьи без заминок кидали в ящички камешки.

Первым приземлился Арак, за ним — летатель, которого вызвал Шер, затем — Деймон, еще через минуту — соперник Лиа. Минут через пять в небе показались сразу трое летателей — как всегда неразлучные Шер и Лиа, а чуть впереди — Джон с Калхолла. Лицо Сины исказила гримаса, Марис не нашла слов утешения и сочла за лучшее промолчать.

Джон с Калхолла уже приземлился, Керр еще не появился, и несколько минут в небе не было никого. Марис, воспользовавшись паузой, посмотрела, как судьи оценили поединки.

Оценки оказались неутешительными. В ящичке Шера она насчитала семь белых камешков, в ящичке Лиа — пять, Деймона — восемь. В ящичке Керра было уже шесть камешков против него, но минута шла за минутой, а он не появлялся.

— Ну давай же, прилетай! — пробормотала Марис под нос.

— Я вижу кого-то, — сказал судья с Юга. — Летит очень высоко, но быстро приближается.

Остальные судьи припали к своим телескопам.

— Да, — подтвердила Восточная, — кто-то летит. Люди на берегу, тоже приметив летателя, возбужденно высказывали предположения.

— Это Керр? — нетерпеливо спросила Сина.

— Не уверена, — ответила судья с Востока. — Сейчас, подожди.

Первым участника узнала Шелла и опустила телескоп.

— Это Однокрылый, — удивленно пробормотала она.

— Дай посмотрю. — Сина выхватила из ее рук телескоп и припала к окуляру. — Это он!

Сина передала телескоп Марис.

Это в самом деле был Вул, лавирующий, несмотря на слабый ветер, от одного восходящего потока к другому с мастерством аса гонок.

— Объяви его, — велела глашатаю Шелла.

— Вул-Однокрылый! — прокричала та. — Вул с Южного Аррена!

Толпа на секунду примолкла, затем разразилась криками восторга, восхищения, негодования. Никому не был безразличен Вул.

Вдалеке появился еще летатель.

Корм, предположила Марис, и, взглянув на него в телескоп Шеллы, убедилась в правильности своей догадки. Но Корм сильно отстал от Вула и уже не имел ни единого шанса на победу.

— Марис, — сказала Шелла, — я хочу, чтобы ты, как и все остальные, убедилась в том, что я сужу честно.

Она взяла черный камешек и бросила его в ящичек. Ее примеру последовали остальные судьи.

Вул приземлился и, как всегда отказавшись от помощи бескрылых, не торопясь снял крылья. Корм, не желая смириться с поражением, описывал над островом яростные круги.

Глаза всех были устремлены на двоих только что появившихся в небе участников.

— Тот, кто впереди — Гарт со Скални, — сообщил судья с Внешних Островов. — Рядом — его соперница.

— Да, это Гарт, — подтвердил Правитель, весьма раздосадованный тем, что летатель с его острова, может лишиться на этих Состязаниях крыльев. — Лети же, Гарт! — закричал он, уже не стесняясь. — Шевелись!

Сина, скорчив ему гримасу, обратилась к Марис:

— Она неплохо летит.

— Неплохо, но недостаточно хорошо, чтобы победить, — сказала та.

Теперь она отчетливо видела их. Релла отставала от Гарта всего на два размаха крыльев. Над островом Гарт круто пошел вниз, и Релла, точно подхваченная турбулентными потоками от его крыльев, закачалась. Через несколько секунд она восстановила стабильный полет, но Гарт опережал ее уже на добрых три размаха крыльев. В таком порядке они и приземлились. В ящичек посыпались камешки. Гонка была почти равной, и Марис заглянула в ящичек, надеясь, что хотя бы несколько судей сохранят нейтралитет.

Пять белых камешков за Гарта и всего лишь один за Реллу, сосчитала Марис.

— Пойдем, поговорим с ней, — предложила Марис Сине.

— Еще не вернулся Керр, — напомнила Сина.

— Ах, да.

Они терпеливо ждали. Пять минут, десять, пятнадцать. К ним присоединились Шер, Лиа и заметно приунывший Деймон. На горизонте появились еще летатели, но Керра среди них не оказалось. Марис уже не на шутку беспокоилась за него.

— Если бы не чертово железо его родителей, я бы ни за что на свете не выставила мальчишку в этом году! — в сердцах воскликнула Сина.

Уже вернулись все вылетевшие этим утром, уже покидали берег толпы зрителей, уже готовились к послеобеденным играм в воздухе летатели, когда наконец не от острова Лисла, а с противоположной стороны прилетел Керр. Естественно, против него в ящик были брошены все возможные десять белых камешков.

— Невдалеке от Скални сбился с курса, — робея, объяснил Керр.

Сина, печально покачав головой, обняла его и сказала:

— Пойдем найдем остальных и перекусим.

* * *

Время до заката пролетело незаметно. Некоторые из студентов наблюдали за дружескими играми в воздухе (летатель с Внешних Островов и двое с Шотана завоевали индивидуальные призы, командную гонку выиграли Западные), остальные отдыхали, разговаривали, играли. Деймон привез с собой гичи, и они с Шером, стараясь забыть позор поражения, сидели над доской.

В сумерках тут и там начались пирушки. Студенты «Деревянных Крыльев» устроили свое застолье в домике Сины. Они пили принесенное Марис вино, Лиа играла на свирели, Керр рассказывал морские истории. Но несмотря на вино, несмотря на музыку и увлекательные рассказы, студенты весь вечер были мрачны, и только Вул, как обычно, был холодно отстранен.

— Не так уж все и плохо, — сказала Сина ближе к ночи. — В конце концов никто не покалечился, не разбился. Вот если бы вы потеряли, как я, глаз и ногу, тогда бы имели право на уныние. А теперь расходитесь. — Она в притворном гневе взмахнула клюкой. — Шагом марш по кроватям. Впереди еще два дня Состязаний. Завтра я жду от вас большего мастерства, чем вы продемонстрировали сегодня.

Марис и Релла то разговаривая, то прислушиваясь к тихому шуму прибоя, не торопясь шли по берегу к своему домику.

— Ты сердита на меня? — спросила Релла. — За то, что я вызвала Гарта?

— Если честно, то была, но теперь поняла, что мой гнев несправедлив. Если ты выиграешь, то крылья по праву твои.

— Я так рада! — воскликнула Релла. — Я тоже злилась на тебя, но теперь сожалею об этом.

Марис обняла девушку за плечи, и они продолжали путь молча. Через минуту Релла спросила:

— Как ты считаешь, я проиграю?

— Думаю, ты выиграешь.

— Но завтра мы будем соревноваться в грациозности полета, а фигуры высшего пилотажа всегда были моим слабым местом. Боюсь, не спасет даже удача в воротах…

— Не бери в голову. Просто летай так хорошо, как только сможешь, а все остальное предоставь судьям.

Вскоре они достигли своего домика, Релла подбежала к двери и, вдруг отпрянув, в ужасе прошептала:

— Марис!

Марис поспешила к девушке. Релла, дрожа всем телом, не отрываясь, смотрела на дверь. Марис проследила за ее взглядом, и голова женщины пошла кругом.

К двери были прибиты два мертвых буревестника — перья испачканы, на песке запеклись лужицы темной крови.

Марис зашла в хижину и вернулась с ножом. Отодрав от досок первую птицу, Марис с ужасом поняла, что та не просто убита, но и расчленена — от тела отодрали одно крыло.

* * *

На рассвете второго дня Состязаний начался дождь. Вскоре он прекратился, но погода осталась сырой и холодной, небо скрывала плотная завеса туч.

Песок пропитался влагой, и сидеть на нем уже не хотелось. Неудивительно, что на берег вышло гораздо меньше зевак, а в море виднелись считанные лодки. Летателей же мало волновали холод и сырость. Для них важнее всего был ветер, а он в этот день как нельзя лучше подходил для полетов.

На берегу Марис отозвала Сину в сторону и поделилась событиями вчерашнего вечера.

— Кто мог такое сотворить?! — громко спросила пораженная Сина.

Марис поднесла палец к губам — ни к чему было беспокоить других студентов.

— Полагаю, что мертвые птицы — дело рук летателя, — высказала она свое предположение. — Летателя, чье самолюбие задето. Допускаю, что это мог быть и друг летателя. Или чужак, ненавидящий академии, или местный бескрылый, поставивший против Однокрылого кучу денег и проигравший их. У меня нет доказательств, но все же считаю, что это был Арак.

Сина кивнула.

— Ты правильно поступила, что не стала пугать ребят. Треволнения перед поединками повредят. Надеюсь, Релла уже оправилась от потрясения.

Марис отыскала глазами Реллу, которая, казалось, непринужденно болтала с Вулом.

— Я тоже на это надеюсь, ведь ей сегодня понадобится все самообладание.

— Начинают! — закричал Деймон, указывая на утес.

Быстро поднявшись в воздух, над берегом полетела первая пара. Марис знала, что летатели, стремясь продемонстрировать все, на что способны, будут выполнять над водой последовательно фигуры высшего пилотажа и замысловатые маневры. Фигуры каждый выбирал сам: иные, ограничиваясь самыми простыми, выполняли их по возможности безукоризненно, другие же стремились поразить смелостью и изобретательностью. В этом виде состязаний трудно было определить явных победителей и потому оценки судей были в значительной мере субъективными.

Первые две пары не показали ничего особенного, лишь мастерски поднимались в воздух, приземлялись, совершали плавные, грациозные либо резкие повороты. Третий поединок оказался намного интересней. Лейн, так успешно проявивший себя вчера в гонках, и сегодня продемонстрировал великолепное мастерство. Прыгнув с утеса, он пролетел над песчаным берегом настолько низко, что бескрылые инстинктивно пригнули головы. Затем, отыскав мощный восходящий поток, он почти вертикально устремился вверх. Превратившись в едва различимую точку, он с ошеломляющей скоростью ринулся вниз и перешел на горизонтальный полет, лишь максимально приблизившись к скале и рискуя столкнуться с нею. Затем им были безукоризненно исполнены вертикальные виражи и мертвая петля. Сын ему, конечно, не был соперником.

После окончания этого поединка Марис заглянула в судейский ящичек. К десяти белым камешкам, полученным накануне Лейном, еще восемь.

Бедный паренек, подумала Марис. Будет вызывать на поединки отца год за годом, но пройдет еще бездна времени, прежде чем он получит крылья.

Первым из студентов «Деревянных Крыльев» в воздух поднялся Шер. Взлетел он чисто, почти безукоризненно, затем вполне прилично продемонстрировал стандартный набор поворотов, кругов, подъемов и спусков. По сравнению со своим соперником он выглядел гибким и подвижным. Марис не задумываясь присудила бы победу Шеру, но, заглянув в ящичек, убедилась, что судьи решили иначе. Двое присудили победу летателю, двое сочли поединок равным, и лишь один отдал предпочтение студенту.

— 11:3 не в нашу пользу, — сообщила Марис Сине.

Та тяжело вздохнула:

— Мне всегда были не по душе состязания в изяществе. Возможно, судьи и пытаются быть беспристрастными, но, как правило, всегда почему-то побеждают летатели. Единственное, что нам остается, это совершенствоваться до бесконечности.

За Шером с тем же стандартным набором фигур выступила Лиа. Ей повезло еще меньше. Во время поединка ветер поминутно менялся, и ее повороты выглядели не очень уверенными. Хотя и ее соперник не показал себя в воздухе асом, четверо судей присудили победу ему, и лишь один признал ничью. Общий счет составил 10:1.

Сегодня Деймон знал, что от соперника можно ждать любой выходки. Когда Арак попытался прижать его сверху к земле, Деймон резко ушел вправо, затем набрал высоту и скрылся в облаке.

Судья с Внешних Островов отрицательно отозвался о тактике Арака, но остальные лишь пожали плечами.

— Как бы Арак себя ни вел, его мастерство значительно выше, чем у студента, — уверенно заявила судья с Востока. — Посмотрите, какие у него четкие, резкие повороты, а пареньку явно не хватает сноровки и уверенности в себе.

Марис молча согласилась с таким мнением. Действительно, Деймон поворачивал по излишне плавной дуге.

В итоге четверо судей присудили победу Араку и лишь один — Деймону.

Глашатай выкрикнула имена Джона и Керра. Те поднялись в воздух. Ветер был порывистым, и Керр летал даже более неуклюже, чем обычно.

По окончании поединка Джон с Калхолла получил еще восемь камешков в свою пользу, Керр — ни одного.

— Корм с Малого Эмберли! — прокричала глашатай. — Вул-Однокрылый, Вул с Южного Аррена!

Те с пристегнутыми, но пока не расправленными крыльями уже стояли на вершине скалы летателей. Люди на берегу зашумели; оживились даже слуги и охранники Правителя.

Корм сегодня не смеялся и не шутил. Он, как и Вул, стоял молча, его темные волосы ерошил ветер. Бескрылые проворно расправляли крылья на его руках. Вул, как обычно, отказался от помощи.

— Корм очень изящен в воздухе, — предупредила Марис Сину. — Сегодня Вулу придется туго.

— Да, — отозвалась та, мельком взглянув на Шеллу.

— Корма я вижу, — пробормотала Шелла, глядя в небо. — А где же Однокрылый?

— Чего же он тянет? — волновалась Сина. — Неужели не знает, что каждая минута промедления приближает его к поражению?

Марис, сжав локоть старухи, сказала:

— Он снова затеял это!

— Затеял что?! — спросила Сина, но по ее лицу было видно, что она уже поняла.

Вул прыгнул.

Он падал вниз, туда, где были только песок и зрители. Его трюк был гораздо опаснее, чем тогда, над водой. Он падал и падал, крылья хлопали у него за спиной серебряной накидкой. Шелла и судья с Юга вскочили на ноги, двое охранников подбежали к краю утеса; и даже глашатай издала сдавленный крик. Марис отчетливо слышала, как где-то внизу в панике вскричали люди.

Наконец крылья Вула расправил воздушный поток, но, как казалось, слишком поздно. Даже с полностью раскрытыми крыльями он все еще падал, набирая скорость.

Вдруг тело Вула изогнулось дугой, и над самым берегом он устремился к морю. Люди попадали на песок, кто-то истошно завопил.

Через мгновение Вул, проскользив над пенными гребешками волн, начал плавный набор высоты и вскоре оказался рядом с Кормом, который, почти никем не замеченный, только что исполнил трудную петлю.

Раздались громкие аплодисменты, и толпа в восторге закричала:

— Однокрылый! Однокрылый! Однокрылый! Судья с Востока со смехом воскликнула:

— И думать не думала, что доведется увидеть такое вновь!

— Черт! Черт! — бормотал Правитель.

— Даже Ворону этот трюк не удавался лучше! — поделился судья с Юга.

— Дешевый фокус, — выдавила Шелла. — И к тому же чрезвычайно рискованный.

— Возможно, — согласился судья с Внешних Островов, — но я в жизни не видел ничего подобного. Как ему это удалось?

Южный пустился в разъяснения, а Вул и Корм тем временем проделывали на небольшой высоте обычные фигуры высшего пилотажа. Вул неплохо смотрелся в воздухе, хотя Марис и отметила про себя/ что его повороты с набором высоты до сих пор далеки от совершенства. Корм летал лучше, исполняя фигуру за фигурой с грацией, обретенной за десятилетия почти ежедневных полетов. Но что бы ни выделывал Корм, он уже проиграл, думала Марис. Ведь после знаменитого Падения Ворона любые трюки выглядят бледно.

Она оказалась права.

Только Шелла настаивала:

— Корм летает гораздо изящней. И единственный безумный трюк Однокрылого не должен играть решающей роли.

И она бросила в ящичек белый камень. Но остальные судьи лишь улыбнулись ей и опустили четыре черных.

— Гарт со Скални! Релла из «Деревянных Крыльев»!

Гарт и Релла взлетели без всяких трюков, он ушел влево, она — вправо, оба приблизительно с одинаковой легкостью пронеслись над берегом и лодками.

Сина, печально покачав головой, промолвила:

— Релла и прежде никогда не выглядела в воздухе столь изящной, как Шер или Лиа, но сегодня она летает еще хуже.

Видя, как Релла при обычном повороте против ветра потеряла высоту, Марис согласилась с мнением Сины.

— Думаю, что после событий вчерашнего вечера бедняжка все еще дрожит, — предположила Марис.

Рядом с не слишком изящной соперницей Гарт был неотразим — выполнял с присущим ему мастерством повороты и замысловатые петли.

— Этот поединок судить несложно, — сказал довольный Правитель, протягивая руку к кучке белых камешков.

Марис надеялась лишь на то, что он бросит в ящичек только один камешек, а не два.

— Ты только посмотри! — в отчаянии воскликнула Сина. — Моя ученица выглядит в небе не лучше восьмилетнего ребенка!

— Что это там делает Гарт? — вслух удивилась Марис, видя, как сначала правое, а затем и левое крыло летателя пошли вниз.

— Вряд ли судьи заметят такую мелкую оплошность летателя, — кисло заявила Сина и вдруг встрепенулась: — Смотри, смотри, что это его повело вправо!

Гарт, подхваченный ветром, вдруг понесся прочь от Скални, его крьтлья заметно подрагивали.

— Просто он отдался полету, — успокоила Марис. — И не выполняет никаких трюков.

А Гарт уже летел в открытый океан. Летел он грациозно и без всяких затей. И тут до Марис дошло:

— Он же падает, — выдохнула она и, повернувшись к судьям, закричала: — Помогите ему! Он падает!

Шелла поднесла телескоп к глазам и отыскала в небе Гарта. Теперь он скользил уже над самыми волнами.

— Марис права, — едва слышно прошептала Шелла.

Что тут началось! Правитель, вскочив на ноги, принялся размахивать руками и выкрикивать приказы. Двое стражников побежали к лестнице, остальные — еще куда-то. Глашатай закричала:

— Помогите ему! Помогите летателю! Люди в лодках, спасите летателя!

Гарт коснулся воды. Его подбросило фута на два, он снова коснулся поверхности, снова оказался в воздухе и снова опустился, от его тела и крыльев во все стороны разлетелись брызги. Он, быстро потеряв скорость, распластался на водной глади.

— Успокойся, Марис, — сказала Сина. — Успокойся. Его спасут.

К месту падения быстро приближался маленький парусник. Через минуту он оказался рядом с Гартом, еще через минуту Гарта втащили на борт, захватив рыболовной сетью. Марис напряженно всматривалась вдаль, но с такого растояния было не ясно, жив он или мертв.

Правитель отложил телескоп.

— Его спасли. И крылья тоже.

Релла описывала круги над мачтой корабля, подобравшего Гарта. Она слишком поздно поняла, что произошло, но даже окажись она рядом с Гартом пораньше, помочь ему вряд ли смогла бы.

Правитель, приказав стражнику выяснить, что с Гартом, занял свое место. Судьи обеспокоенно переговаривались. Подавленные случившимся, Марис и Сина молчали. Минут через десять вернулся стражник и доложил:

— Гарт жив и, хотя порядком наглотался воды, уже пришел в сознание. Его отправили домой.

— Что же с ним стряслось?! — вскричал Правитель.

— Его сестра призналась, что он давно болен. Видимо, в воздухе случился приступ.

— Он никогда не говорил мне о своей болезни. — Правитель обеспокоенно взглянул на судей-летате-лей. — И мы что, будем судить этот поединок?

— Боюсь, что да, — мягко промолвила Шелла, беря со стола черный камешек.

— Ты собираешься присудить победу девчонке?! Но как белый день ясно, что если бы не болезнь, Гарт с легкостью бы ее обошел!

— Но ведь твой разлюбезный Гарт свалился в океан! — включился в спор судья с Внешних Островов.

— Согласна. — Восточная кивнула головой. — Ты не летатель, Правитель, и потому не понимаешь всей серьезности случившегося. Гарту еще повезло. Если бы он упал, выполняя поручение, то пошел бы на корм сциллам. А крылья сгинули бы в море.

— Он болен, — гнул свое Правитель, не желая, чтобы Скални отдал пару крыльев.

— Это неважно, — заявил Южный, кидая, в ящичек черный камень.

Его примеру последовали остальные судьи-летатели, Правитель же демонстративно бросил белый камень.

* * *

Падение Гарта усилило неприязнь между летателями и студентами «Деревянных Крыльев». Проходившие в сгущающемся мраке и грозовых облаках послеполуденные игры не имели особого успеха. Восточная с Кошачьего Острова, виртуоз фигурного пилотирования, в последнюю минуту отказалась от участия в дружеских соревнованиях, а некоторые другие летатели и вовсе отправились на родные острова. Керр, единственный из студентов посетивший игры, рассказал, что зрители изнывали от скуки, и все их разговоры были о Гарте.

Вул подошел к Релле и предложил:

— Пройдемся в таверну и отметим нашу победу, а заодно послушаем, что о нас болтают люди. Может, поставим монетку-другую на завтрашние поединки.

— Мне нечего праздновать, — угрюмо ответила Релла. — Летала я сегодня из рук вон плохо и победы не заслужила.

— Твои победы или проигрыши не имеют ничего общего с заслугами. Пошли. — Вул схватил Реллу за руку и попытался поднять на ноги, но та со злостью вырвалась.

— Тебя ничуточки не волнует, что случилось с Гартом?

— Нет. Да и тебя, скорее всего, тоже. Ведь тебе было бы выгоднее, чтобы он утонул. Тогда судьям волей-неволей пришлось бы отдать его крылья тебе, а теперь они непременно попытаются тебя надуть. Марис, выйдя из себя, воскликнула:

— Замолчи сейчас же, Вул!

— Не вмешивайся, летатель, — отрезал он. — Разговор касается только меня и Реллы.

Релла вскочила на ноги.

— Почему ты всех ненавидишь?! Ты жесток даже с Марис, а она постоянно помогает тебе. И о Гарте ты сказал такое!.. Он был добр ко мне, а я, неблагодарная, вызвала его на поединок. Это из-за меня он чуть не погиб. Как ты смеешь!

Лицо Вула застыло неподвижной маской.

— Понятно, — сказал он бесстрастно. — Если ты так печешься о летателях, то отправляйся к столь любезному твоему сердцу Гарту и откажись от его крыльев. А я тем временем пойду отпраздную свою победу.

Он повернулся и зашагал по песку к дороге, ведущей в таверну.

Марис, взяв руку Реллы, предложила:

— Может, действительно, навестим Гарта?

— А можно? Марис кивнула.

— Он и Риса занимают большой дом всего в полумиле отсюда. Гарту нравится жить вблизи океана и пристанища летателей. Пойдем узнаем, как он себя чувствует.

Релла выразила нетерпеливое согласие, и они тут же отправились в путь. Хотя Марис и опасалась недружелюбного приема в доме Гарта, забота о друге переборола страх.

Беспокоилась она напрасно. Открыв дверь, Риса расплакалась, и Марис поспешно обняла ее.

— Входите же, входите, — бормотала Риса сквозь слезы. — Он вам будет рад.

Гарт лежал на кровати, голова покоилась на подушках, ноги были прикрыты лохматым шерстяным пледом. Завидев в дверях гостей, он приподнялся на локтях, на его осунувшемся бледном лице заиграла искренняя улыбка.

— А, Марис! — как всегда во весь голос вскричал он. — И с ней бесенок, отобравший у старика Гарта крылья! Проходите же. Поговорите со мной. А то Риса лишь причитает, ахает да охает. Даже кружечку эля больному не принесет.

Марис, улыбнувшись, заявила:

— Эль тебе ни к чему.

У изголовья кровати она наклонилась и коснулась губами лба Гарта. Релла в нерешительности топталась у двери. Гарт, посмотрев на нее, серьезно сказал:

— Не бойся, Релла, я не сержусь на тебя. Подойдя к кровати, девушка встала рядом с

Марис и спросила:

— Ты, правда, не сердишься?

— Нет. Риса, принеси гостям стулья. — Через минуту стулья стояли у кровати, Марис и Релла уселись, и Гарт добавил: — Если откровенно, то, когда ты вызвала меня, я был в ярости…

— Извини. — Релла опустила глаза. — Я не хотела причинить тебе боль.

— Тебе не за что извиняться. Купание в море привело меня в чувство. Крылья твои, Релла.

Та смотрела на него широко открытыми глазами.

— А чем же займешься ты, Гарт? — спросила Марис.

— Все в руках шарлатанов-лекарей. Если мне повезет и я встану на ноги, то займусь торговлей. Я отложил на черный день достаточно железа, думаю, хватит на покупку корабля. Буду путешествовать, торговать. Увижу другие острова… Хотя, признаюсь, мысль о путешествиях по морю меня слегка страшит.

— Сотни бескрылых путешествуют морем и ничего, живут, — как могла, подбодрила его Марис.

— Марис, помнишь, вы с Дорром часто смеялись надо мной, говорили, что я — прирожденный торговец?

— Конечно.

Проговорили они больше часа. Речь шла о торговцах и моряках, и, конечно, о летателях. Шутки Гарта неизменно вызывали у Марис и Реллы улыбки, сам он тоже поминутно смеялся. Подошла Риса. Гарт обратился к сестре:

— Дорогуша, не покажешь ли Релле наш дом? Риса, поняв намек, засуетилась:

— Конечно, конечно, у нас есть на что посмотреть.

Релла последовала за ней.

— Приятная девочка, — сказал Гарт, когда они с Марис остались одни. — И чертовски похожа на тебя. Помнишь, как мы впервые встретились?

Марис улыбнулась.

— Конечно. Ведь то был мой первый полет на Эйри и первая моя пирушка среди летателей.

— А помнишь Ворона? Он еще в тот вечер продемонстрировал свой знаменитый трюк.

— Такое разве забудешь!

— И ты обучила ему Однокрылого?

— Нет.

Гарт рассмеялся.

— А каждый на Скални уверен, что это именно так. Ведь мы помним, какими глазами ты тогда смотрела на Ворона. Если не ошибаюсь, наслушавшись твоих восторженных рассказов, твой брат Колль сочинил песню о бесстрашном Вороне.

— Да, было дело.

Гарт хотел еще что-то добавить, но передумал. Комната надолго наполнилась тишиной, и улыбка постепенно сползла с лица Гарта. Он беззвучно заплакал и протянул руки к Марис. Она села на кровать и обняла его.

— Ты знаешь… — Он попытался сдержать слезы и не смог. — Не хотел, чтобы Релла видела меня таким. Марис, я болен. Я чертовски болен. Я…

— О Гарт, — прошептала она, борясь со слезами. Ощущала она себя в эту минуту беспомощной девчонкой. Внезапно ей явственно представилось, каково оказаться на месте Гарта. Вздрогнув, она крепче обняла друга и нежно поцеловала в щеку.

— Заглядывай ко мне, — едва слышно попросил Гарт. — Я… Ты знаешь, дорога на Эйри мне теперь заказана… Ты понимаешь, что значит навсегда лишиться свободы и ветра… Но потерять вместе с ними и тебя, моего старого друга, я не хочу. Проклятые, проклятые слезы!.. Обещай, Марис, что будешь навещать меня!

— Обещаю, Гарт. — Она постаралась скрыть дрожь в голосе. — Обещаю, что буду приходить к тебе.

Из-за двери послышались шаги Рисы и Реллы, и Гарт, поспешно вытерев глаза уголком пледа, велел:

— А теперь уходи. — Он вновь улыбнулся. — Я устал. Но непременно приходи завтра. Расскажешь, чем закончатся поединки.

Марис кивнула.

В комнату вошла Релла, приблизилась к кровати, робко поцеловала Гарта, и они с Марис, попрощавшись с хозяевами, ушли.

До их домика было мили полторы. Уже опускалась ночь, дул пронизывающий ветер, но Марис и Релла шли не спеша. Говорили они в основном о Гарте, немного о Вуле; Релла с дрожью в голосе упомянула о крыльях. Ее крыльях!

— Я — летатель! — воскликнула она гордо. — Я

— летатель, и это правда!

Но оказалось, что ее восторг был преждевременным.

Дома их с нетерпением поджидала Сина.

— Где вы были? — набросилась она на женщин.

— Навещали Гарта, — ответила Марис. — А что стряслось?

— Еще не знаю. Мы вызваны судьями в пристанище. — Сина многозначительно посмотрела здоровым глазом на Реллу. — Требуется присутствие нас троих, и мы опаздываем.

Они немедля отправились в пристанище. Дорогой Марис рассказала Сине о том, что Гарт добровольно отказался от крыльев, но известие, казалось, не слишком обрадовало старуху.

— Поживем — увидим, — проворчала она. Пирушки в пристанище сегодня не было. Один из редких гостей, Восточный, увидев женщин, встал и, указав на дверь, хмуро бросил:

— В задней комнате.

Вокруг круглого стола сидели судьи. Когда открылась дверь, они примолкли. Встала Шелла.

— Марис, Сина, Релла. Наконец-то. Входите же и закройте, пожалуйста, дверь.

Вновь прибывшие сели за стол, Шелла, сложив перед собой руки, сообщила:

— Вопрос, который мы обсуждаем, касается Реллы. Она и ее наставники имеют право высказаться. Гарт сообщил нам, что не выступит завтра…

— Нам это уже известно, — перебила ее Марис.

— Мы только что от него.

— Тогда, похоже, вы понимаете, что нам следует срочно решить, как поступить с крыльями.

— Крылья мои, — удивленно промолвила девушка. — Так распорядился сам Гарт.

Правитель Скални, нахмурившись, забарабанил костяшками пальцев по столу и громко сказал:

— Крылья не собственность Гарта, так что решать не ему. Дитя, ответь нам, пожалуйста, на один вопрос. Если ты вступишь во владения крыльями, обещаешь ли обосноваться здесь и служить Скални?

Девушка, не дрогнув под его тяжелым взглядом, твердо ответила:

— Нет. Скални, конечно, великолепный остров, но… Но мой дом не здесь. Я намерена вернуться с крыльями на Юг, на остров Велет, где родилась.

Правитель отчаянно замотал головой.

— Нет, нет и нет. Если желаешь, то возвращайся на Велет, но без крыльев. — Он красноречиво обвел глазами судей за столом. — Прошу зафиксировать. Я, как и обещал, дал ей шанс. Сина стукнула кулаком по столу.

— Что происходит?! У Реллы больше прав на крылья, чем у кого бы то ни было. Она вызвала на поединок Гарта, а тот проиграл. Почему вопрос вообще обсуждается?

Она злобно посмотрела в глаза одному судье за другим.

— Мы пока не пришли к единому мнению, — заметила Шелла.

— Отчего же? — поинтересовалась Сина.

— Вопрос в том, как оценить завтрашний поединок. Некоторые из нас считают, что раз Гарт завтра не полетит, то окончательная победа за Реллой. У Правителя свое мнение. Он полагает, что мы не вправе судить поединок, в котором принимает участие только один летатель. Он настаивает на том, что окончательный результат поединка следует вынести на основании уже имеющегося счета. А он таков: 6:5 в пользу Гарта. Так что крылья остаются у него.

— Но он же отказался от крыльев! — вскричала Марис. — Он болен и летать не может!

— Законом подобная ситуация предусмотрена, — возразил Правитель. — Если летатель болен, то его крылья переходят к Правителю острова, и тот с согласия остальных летателей передает крылья наиболее достойному. Как вы слышали, я дал девочке шанс, но она отказалась. Что ж, мы найдем другого летателя, который согласится обосноваться на Скални.

— Мы надеялись, что Релла останется на Скални, — заметила Шелла.

— Нет, — повторила Релла угрюмо.

— Это нечестная сделка, — с вызовом сказала Сина Правителю.

— Я полностью с этим согласен, — подтвердил летатель с Внешних Островов, проводя ладонью по всклоченным светлым волосам. — Гарт опережает Реллу в счете лишь потому, что ты, Правитель, сегодня уже после его падения в океан бросил за него камешек. Вряд ли твое судейство можно назвать справедливым.

— Я судил так, как считал нужным! — вскричал взбешенный Правитель.

— Гарт сам хочет, чтобы его крылья перешли к Релле, — напомнила Марис. — Или его желание для вас не имеет значения?

— Не имеет, — ответил Правитель уверенно. — Ибо крылья никогда не принадлежали одному только Гарту. Они — собственность всего народа Скални. — Он пристально оглядел судей. — Было бы несправедливо отдать их южанке и оставить на Скални лишь двух летателей. Послушайте меня. Если бы Гарт был здоров, то с легкостью перелетал бы любого претендента на крылья. Если бы он вовремя пришел ко мне и сообщил о своей болезни, как того требуют законы летателей, то крылья перешли бы к достойному представителю Скални. В том, что произошло, виноват только Гарт. Но имеем ли мы право наказать народ целого острова лишь за то, что летатель скрыл от меня свою болезнь?

На всех судей и даже на Марис речь Правителя произвела сильное впечатление.

— Сказанное тобой — правда, — согласился с Правителем судья-южанин. — Признаюсь, был бы рад, если бы крылья отправились на Юг, но, к сожалению, не могу не признать обоснованность твоих требований.

— У Реллы тоже есть права, — стояла на своем Сина.

— Если вы отдадите крылья Правителю, то таким образом отнимите у нее право на поединок, — добавила Марис. — Разница в счете — один лишь камешек, и шансы на победу у Реллы прекрасные.

Заговорила Релла:

— Я не заслужила крылья. Мне стыдно за то, как я летала сегодня. Но если бы мне дали еще шанс, то уверена, я бы их завоевала.

— Релла, дорогая, ты хочешь невозможного. — Шелла тяжело вздохнула. — Мы не можем ради тебя начинать поединок заново.

— Она получит крылья, — уверенно заявил летатель с Внешних Островов. — Завтра я брошу в ее пользу камень, и общий счет станет шесть к шести. Еще кто-нибудь присоединится ко мне?

— Камней нет, и ты не можешь оценивать поединок, в котором участвует только один летатель. — Непреклонный Правитель, нахмурившись, откинулся на спинку стула.

— Боюсь, что вынужден выступить на стороне Правителя, — сказал судья с Юга. — В противном случае меня обвинят в том, что я симпатизирую землячке.

Марис коснулась руки Реллы.

— Ты действительно хочешь опять участвовать в поединке? Хочешь именно завоевать крылья, а не просто их получить?

— Да, — ответила девушка. — Я хочу выиграть крылья. Хочу честно заслужить их, что бы там ни говорил Вул.

Марис, кивнув, повернула лицо к судьям и сказала:

— В таком случае, у меня есть предложение. Правитель, считаешь ли ты других двух летателей с твоего острова способными сохранить крылья? Доверяешь ли им?

— Естественно, — с подозрением ответил тот. — Но?..

— Тогда пусть все решит поединок. Пусть счет останется прежним — 6:5. Раз лететь завтра Гарт не в состоянии, пусть за него выступит другой летатель, которого ты назовешь. Если выиграет твой ставленник, то крылья останутся на Скални, а ты уж отдашь их достойному, если же — Релла, то она, забрав крылья, отправится на Юг. Что скажешь?

Подумав с минуту, Правитель заявил:

— Будь по-твоему. Вместо Гарта завтра полетит Джирел. Если девушка победит ее, то, нравится мне это или нет, крылья ее.

— Мудрое решение, — улыбнулась Шелла. — Я всегда верила в здравомыслие Марис.

— Так мы согласны? — спросила судья с Востока. Все судьи, за исключением здоровяка с Внешних

Островов, дружно закивали, он же, мотнув головой, пробурчал:

— Крылья заслужила девочка. Местный летатель упал в океан.

К его словам не прислушались, и решение было принято большинством голосов.

Уже стояла ночь, накрапывал холодный дождик. Сина, опираясь на клюку, спросила у Реллы:

— Ты уверена, что добивалась именно такого исхода?

— Уверена.

— Говорят, Джирел — великолепный летатель. Возможно, что если бы мы до конца стояли на своем, то убедили бы судей отдать крылья тебе.

— Я получила все, что хотела, — уверенно сказала девушка.

Сина, посмотрев ей в глаза, кивнула.

— Хорошо. А теперь быстрее отправляйся в постель. Завтра у тебя тяжелый день.

* * *

Перед рассветом третьего дня Состязаний Марис разбудил настойчивый стук в дверь.

— Марис, мне открыть? — спросила с соседней кровати невидимая во мраке Релла.

Свечи не горели, в доме было темно и холодно.

— Нет, — прошептала напуганная Марис.

Стук не утихал ни на секунду, и Марис вспомнились прибитые к двери однокрылые буревестники. Она встала, на цыпочках пересекла комнату, нащупала в сумраке нож. Тот самый кухонный нож, которым отдирала птиц от двери. Тупой нож с закругленным концом не был боевым оружием, но его тяжесть придала Марис смелости. Подойдя к двери, она спросила:

— Кто там?

Стук прекратился, из-за двери послышался незнакомый ей хриплый голос: — Раггин.

— Раггин? Не знаю никакого Раггина. Что тебе нужно?

— Я из «Железного Топора». Ты знакома с Вулом?

Страх оставил Марис, она поспешно отворила дверь, и в призрачном свете звезд разглядела на пороге сутулого худого мужчину с крючковатым носом и грязной всклоченной бородой. Что-то в его облике показалось ей знакомым. Внезапно узнав в нем хозяина таверны, где остановился Вул, она спросила:

— Что случилось?

— Я уже закрывался, а твой друг все не возвращался. Решил было, что он заночевал где-нибудь в другом месте. Я нашел его на дороге у таверны лежащим на спине. Его кто-то сильно побил.

— Вула избили?! — вскричала Релла, подбегая к двери. — Где он?

— В своей комнате. Я втащил его по ступенькам наверх, и это, поверьте, было непросто. Я не знал, что с ним делать дальше, и тут вспомнил, что у него есть знакомые. Поспрашивал людей, и вот я здесь. Вы пойдете со мной?

— Конечно! — воскликнула Марис. — Релла, одевайся живей.

Сама Марис, быстро одевшись, прихватила фонарь, и они заспешили к таверне. Дорога шла вдоль моря, среди утесов, и один-единственный неверный шаг в темноте мог стать последним.

Закрытая ставнями таверна была темна, входная дверь оказалась запертой изнутри. Раггин, оставив их на пороге, направился кругом к «потайному входу». Открыв через минуту парадную дверь изнутри, он посетовал:

— Приходится быть осторожным. У меня бывают такие посетители, которые вам, летателям, в дурном сне не приснятся.

Но никто не слушал его бормотания. Релла опроп метью кинулась по ступенькам наверх к комнате, которую некогда делила с Вулом, Марис последовала за нею.

У кровати Вула Релла зажгла свечу, комнатенку осветил призрачный красноватый свет. На кровати кто-то зашевелился. Релла поставила свечу и откинула простыню.

Вул, встретившись с Реллой глазами, сжал ее руку и попытался заговорить, но с губ сорвался лишь слабый стон.

К горлу Марис подступил комок. Вул был жесг токо избит, особенно досталось голове и плечам: лицо превратилось в потемневшую бесформенную массу, рана на левой щеке еще кровоточила, глаза заплыли, подбородок покрывала засохшая кровавая корка.

— Вул! — вскрикнула Релла и, заплакав, притронулась к его брови, но он поспешно повернул голову и вновь едва слышно зашевелил разбитыми губами.

Марис подошла ближе. Вул сжимал ладонь Реллы левой рукой, правая же лежала на окровавленной простыне под неестественным углом к телу. Марис встала на колени с правой стороны кровати и мягко коснулась поврежденной руки Вула. Тот вскрикнул так громко, что испуганная Релла отскочила. Марис с ужасом увидела зазубренный кусок кости, прорвавший кожу у плеча.

Из-за незатворенной двери за ними пристально наблюдал Раггин.

— У него рука сломана, оттого и кричит. Слышали бы вы, как он орал, когда я тащил его сюда. Сдается мне, что у него сломана не только рука, но и нога.

Вул, тяжело дыша, замер.

Марис, встав, сердито спросила у владельца таверны:

— Почему ты не послал за лекарем? Почему не дал Вулу болеутоляющее?

Пораженный Раггин отступил.

— За вами я сходил, правда ведь? А лекарю кто заплатит? У Вула за душой ломаного гроша нет, будьте уверены. Я пошарил в его мешке…

Марис, подавляя ярость, сжала кулаки:

— Сейчас же отправляйся за лекарем! Пробежишь ли ты десять миль или больше, мне плевать! Учти, если лекарь появится здесь недостаточно быстро, то я переговорю с Правителем, и он закроет твою грязную дыру.

— Летатели, — с сарказмом проговорил Раггин; — всем и всюду распоряжаются богатые и знатные летатели. Ладно уж, я пойду, но кто же заплатит лекарю?

— Черт! — закричала взбешенная Марис. — Черт возьми! Я заплачу лекарю! Я! Твой постоялец — летатель, и если его кости срастутся неверно, то он никогда больше не поднимется в воздух! Поспеши же!

Раггин, трусливо посмотрев на нее, отбыл. Марис вновь подошла к кровати Вула. Тот что-то невнятно бормотал и ерзал на кровати, но движения причиняли ему неимоверные муки.

— Можем ли мы чем-нибудь ему помочь? — спросила Релла, умоляюще глядя на Марис.

— Да, — ответила та. — В любой таверне всегда есть спиртное. Пока не явился лекарь, сходи вниз и принеси пару бутылок. Алкоголь ослабит боль.

— Что мне принести? — спросила Релла. — Вина?

— Нет, нужно что-нибудь покрепче. Поищи бренди или… Как называется ликер с Повита? Его еще приготовляют из зерна и картофеля…

Релла кивнула и ушла. Вскоре она вернулась с бутылкой бренди местного изготовления и флягой без наклейки. Отхлебнув из фляги, Марис поморщилась и сказала:

— То, что надо.

Релла приподняла Вулу голову, Марис поднесла флягу к его губам, Вул сделал несколько жадных глотков и потерял сознание.

Только через час с лишним прибыли Раггин и лекарь.

— Вот и мы. — Взглянув на бутылки у кровати, хозяин таверны хмуро добавил: — Ты заплатишь и за них, летатель.

* * *

Лекарь, вправив Вулу сломанные руку и ногу, наложив на них шины и, смазав его опухшее лицо мазью, дал Марис бутылочку с темно-зеленой жидкостью.

— Сей бальзам действует значительно эффективней, чем бренди. Он снимет боль и поможет больному заснуть.

Лекарь ушел, оставив Марис и Реллу наедине с Вулом.

— Его избили летатели? — спросила Релла с болью в голосе.

— Сломаны правая нога и правая рука, левые же не повреждены. Думаю, что нападение организовал летатель. — Повинуясь внезапному импульсу, Марис обшарила окровавленную одежду Вула. — Гм. Как я и предполагала, ножа нет. Либо нападавшие отобрали его, либо Вул выронил его.

— Надеюсь, он достал ножом хоть одного! Думаешь, здесь не обошлось без Корма? Ведь Вул непременно завтра отобрал бы у него крылья.

— Не завтра, а уже сегодня, — сказала Марис, взглянув сквозь пыльное окно на светлеющее на востоке небо. — Нет, это был не Корм. Он, конечно, ненавидит Вула, но я его хорошо знаю: он слишком горд, чтобы пойти на низость.

— Тогда кто же? Марис покачала головой.

— Не знаю, Релла. Очевидно, виноват какой-то ненормальный. Возможно, друг Корма, а возможно, друг Айри. А, может, Арак или его приятель. Вул обзавелся кучей врагов.

— Вул хотел, чтобы я пошла к нему, а я отправилась к Гарту, — виновато сказала Релла. — Если бы я была с ним, то на него не напали бы.

— То лежала бы такая же окровавленная и избитая. Релла, дорогая, вспомни приколоченных к нашей двери буревестников. Нам напомнили, что мы — однокрылые. — Марис вновь взглянула в окно. — Что ж, пришло время признать, что я всегда была и буду летателем лишь наполовину.

Марис, переведя взгляд, печально улыбнулась Релле. Та казалась озадаченной, и Марис поспешно добавила:

— Довольно разговоров. До начала Состязаний осталось лишь несколько часов, и тебе необходимо поспать. Не забывай, сегодня тебе предстоит выиграть крылья.

— Я не усну, — запротестовала Релла.

— Разве тебе хочется, чтобы тот, кто избил Вула, вышел победителем дважды?

— Нет.

— Тогда отправляйся в постель.

Когда Релла заснула, Марис вновь выглянула в окно. Из-за горизонта показалось солнце, небо на юге заволокли тяжелые тучи. День обещал быть ветреным. Именно таким, какой нужен для полетов.

* * *

Когда прибыли Марис и Релла, Состязания были уже в разгаре. Задержались они оттого, что Раггин потребовал немедленной оплаты счета Вула, и Марис стоило немалых трудов убедить его в том, что деньги он получит сполна.

Сина, стоя как обычно рядом с судьями, наблюдала за начавшимися в воротах поединками. Марис, отослав Реллу к остальным студентам, поспешила на утес.

— Марис! — воскликнула Сина. — Ну наконец-то! Я уже беспокоилась. Никто не знал, где вы. Релла и Вул с тобой? Скоро их очередь.

Марис рассказала ей о том, что случилось с Вулом. Сина тяжело оперлась на клюку, казалось, силы оставили ее, в здоровом глазу заблестели слезы.

— Я не… Даже после того ужасного случая с птицами… Даже после… Я не предполагала, что дойдет до такого… — Внезапно лицо старой учительницы приобрело пепельн. мй оттенок. — Помоги мне сесть.

Марис, взяв Сину под руку, подвела ее к судейскому столу.

— Что произошло? — спросила Шелла обеспокоенно.

— Вул сегодня не полетит, — сообщила Марис, усаживая Сину. — Этой ночью у таверны, где он остановился, на него напали. — Она резко повернулась лицом к судьям. — У него сломаны нога и рука.

— Какой ужас! — воскликнула Шелла. Остальные судьи тоже выглядили сраженными.

Южанин выругался, здоровяк с Внешних Островов нахмурился, Восточная покачала головой.

— Я не позволю, чтобы такое происходило на моем острове! — вскричал Правитель Скални, вскакивая на ноги. — Обещаю, что виновные будут найдены и сурово наказаны.

— Нападавшие были летателями, — заявила Марис. — Во всяком случае, преступникам заплатили они. У Вула сломаны правые рука и нога. Как вы понимаете, это — знак. Однокрылый.

— Марис, — Шелла нахмурилась. — Произошло неслыханное, но уверена, что летатели к этому не причастны. А если ты считаешь, что Корм…

— Какие у нее доказательства вины летателей? — перебила Шеллу Восточная.

— Я знаю таверну, в которой остановился Вул, — заявил Правитель. — Называется «Железный Топор», не так ли? У этого места плохая репутация, там постоянно собирается всякий сброд. На Вула мог напасть любой. Например, подвыпивший наемник. Или ревнивый любовник. Или проигравшийся в пух и прах картежник.

— Понятно, виновные не будут найдены. — Марис в упор взглянула на Правителя. — К счастью, это меня не заботит. Меня заботит лишь то, чтобы Вул сегодня получил свои крылья.

— Вул?..

— Крылья?..

— Боюсь, ему придется подождать до следующего года, — возразил Южанин. — Сожалею, что так случилось. Ведь он был весьма близок к победе.

— Близок? — Марис, найдя на столе нужный ящичек, подняла его и потрясла. — Девять черных против одного белого. И ты говоришь, что он был близок к победе? Да он уже выиграл! Даже если бы Корм получил сегодня пять камешков, а Вул — ни одного, все равно победа — за Вулом.

— Нет, — сказала Шелла. — Корм имеет право на свой шанс. Ворота — его конек. Он вполне может выиграть десять камешков и сохранить крылья.

— По два камешка от каждого из судей? — с сомнением произнесла Марис. — Насколько это вероятно?

— Вполне вероятно, — упрямо заявила Шелла.

— Вполне вероятно, — эхом повторила Восточная. — Досрочно присудить победу Однокрылому и в то же время обойтись несправедливо с Кормом мы не вправе. Считаю, что нам волей-неволей придется объявить Вула проигравшим.

Судьи за столом дружно закивали.

— Я была уверена, что вы придете именно к такому решению, — улыбнулась Марис. — Но Вул все же получит сегодня свои крылья. К счастью, подобный прецедент есть.

— Разве? — Восточный приподнял брови.

— Вспомните ваше собственное решение о поединке между Реллой и Гартом. Пусть же счет останется таким, какой есть, а поединок продолжается. Вместо Вула выступлю я.

Как и предполагала Марис, судьям не оставалось ничего иного, как согласиться.

Марис, подхватив крылья, присоединилась к нетерпеливо ожидающим своей очереди участникам.

За ночь на берегу были установлены девять ворот. Первые, расположенные прямо перед взлетным утесом, представляли собой врытые в песок на расстоянии пятидесяти футов друг от друга деревянные сорокафутовые шесты. Верхние концы шестов соединялись веревкой. Преодолеть первые ворота было довольно легко, следующие — немного сложней, так как расстояние между шестами было несколько меньше, а сами они — слегка ниже. К тому же ворота находились всего лишь в нескольких ярдах от первых, но не по прямой, а чуть правее, и летателю приходилось, пролетев через первые ворота, совершать крутой поворот. Дальше — сложней: каждые последующие ворота были ниже и уже предыдущих и располагались относительно друг друга под разными углами и на разных расстояниях. Последние, девятые, ворота были высотой всего лишь немногим более восьми футов и шириной точно в двадцать один фут, размах же крыльев летателя — двадцать футов. Пролететь через девять и даже через восемь ворот подряд не удавалось пока никому.

Этим утром все летатели тренировались и, как было несложно догадаться, лучший результат — шесть ворот — принадлежал Лейну.

По традиции первыми стартовали претенденты на крылья, летатели же, зная их результат, как правило, преодолевали лишь необходимое для победы количество ворот. С крыльями на плечах Марис наблюдала за попытками своих студентов.

Наконец глашатай возвестила:

— Корм с Малого Эмберли! Вул-Однокрылый, Вул с Южного Аррена! — Затем после паузы: — Вместо Вула полетит Марис с Малого Эмберли. Марис с Малого Эмберли!

Марис застыла на скале летателей, а бескрылые бережно расправляли крылья за ее спиной. В дюжине ярдов от нее стоял Корм, и помощники также суетились рядом. Корм и Марис встретились глазами, и он прокричал:

— Марис-Однокрылая! Я рад, что Расе не дожил до твоего сегодняшнего позора!

— Расе гордился бы мной! — с яростью воскликнула Марис.

Именно ярости от нее и добивался Корм. Ведь семь лет назад она перелетала его. Но тогда она была спокойна и собранна.

Расправленные крылья затрепетали на ветру. Марис, расставив руки, пробежала до края утеса и прыгнула. Ветер подхватил ее, понес. Она полетела вверх, вверх, забавы ради описала в воздухе петлю и только затем направилась к первым воротам. Поворачивая в них, она слегка коснулась кончиком левого крыла шеста, но равновесия не потеряла и четко пролетела через вторые. Ее телом в воздухе управлял не разум, а инстинкты: в стремительных потоках Марис сама стала ветром. Поворот перед третьими воротами был трудным, против ветра, но она с легкостью справилась с ним, преодолев третьи ворота; перед четвертыми, корректируя курс, сделала петлю над водой. Прошла через них. Поворот перед пятыми был легким, широким, по ветру, шестые ворота были почти прямо за пятыми, но они были маленькими, низкими. Марис снизилась и через пятые ворота прошла над самым песком.

Прямо перед нею оказались шестые ворота, но тут она внезапно попала в холодный воздушный поток, которого никак не ожидала. Всего лишь на мгновение Марис оказалась в его власти, однако легкого толчка вниз оказалось достаточно, чтобы кончики крыльев и пальцы ее ног коснулись грунта. Марис слегка протащило по влажному песку, и она замерла в тени шестых ворот.

К ней подбежала белокурая девчушка, помогла подняться и снять крылья.

Марис стояла тяжело дыша. Пять. Пять ворот — не самый лучший результат дня, но вполне достаточный, чтобы крылья перешли к Вулу. Корму теперь ни за что не получить по два камешка от каждого судьи.

Он знал об этом. Расстроенный ее успехом, пролетел лишь через четвертые ворота, и безусловная победа была присуждена Вулу.

Со сложенными крыльями на плече Марис побрела по берегу. Все вокруг закричали, загомонили.

Марис подняла голову. На взлетной скале с сияющими на солнце крыльями стояла Релла, несколько в стороне и позади нее — темноволосая Джирел со Скални.

Релла прыгнула и полетела к первым воротам по плавной дуге, прошла через них, затем преодолела вторые. И резко, будто сам ветер изменил направление, повернула перед третьими. Прошла через них. По-прежнему безукоризненно управляя телом в полете, миновала четвертые. Толпа восторженно закричала и зааплодировала. Преодолеть пятые для Реллы, как прежде для Марис, оказалось легкой задачей. Перед маленькими шестыми воротами она, ощутив неожиданный порыв холодного воздуха, слегка качнулась, но пронеслась над песком чуть-чуть выше, чем Марис, и прошла под веревкой. Крик стоял невообразимый. Релла повернула слегка вправо. Прямо перед нею выросли седьмые ворота. Она пронеслась сквозь них и уверенно развернулась к восьмым. На долю секунды Марис показалось, что девушка преодолеет и их, но…

Восьмые ворота были слишком узкими. Релла повернула на угол чуть больший, чем следовало. Ее левое крыло зацепилось за шест, и она оказалась на земле.

Марис была лишь одним из десятков зрителей, устремившихся к упавшей девушке.

Когда Марис добежала, раскрасневшаяся от ветра Релла уже сидела на песке и хохотала. Бескрылые хриплыми криками поздравляли ее с победой, к серебристой ткани крыльев тянулись нетерпеливые ручонки детворы.

Пробравшись сквозь толпу, Марис обняла девушку; та же по-прежнему безостановочно смеялась.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросила Марис, отодвигая Реллу на расстояние вытянутой руки. Та кивнула. — Тогда в чем же дело?..

Релла показала на застрявшее в воротах крыло. Одна из распорок на нем лопнула, немного помятая серебристая ткань опала.

— Починить его не составит труда, — заверила Марис.

— Разве ты не видишь?! — воскликнула Релла, вскакивая. Ее правое крыло пришло в движение, левое же, поврежденное, проволочилось по песку. — Однокрылая!

Марис тоже засмеялась, и они, хохоча, обнялись.

* * *

— Джирел не посрамила тебя, — заверила Гарта Марис. — Она, как и я, преодолела пять ворот, но пять — не семь, и даже Правитель, хотя и с великой неохотой, признал победу за Реллой.

Этой ночью они сидели перед очагом, Гарт выглядел много лучше и уже пил эль.

— Отлично, — признал он. — Девочка заслужила крылья. Сама она мне весьма по душе, а ее упорству можно только позавидовать. Помнится, она обещала навестить меня.

Марис улыбнулась.

— Она хотела, но не смогла. Получив крылья, сразу же отправилась к Вулу. Я присоединюсь к ним позже. — Марис тяжело вздохнула. — С моей помощью Корм лишился крыльев, и я от этого не в восторге, но… — Она замолчала.

Гарт, сделав изрядный глоток из кружки, вгляделся в пляшущие языки огня.

— Мне жаль Корма, — сказал он после продолжительной паузы. — Как человек он мне никогда не нравился, но, надо отдать ему должное, летатель он отменный.

— Не расстраивайся из-за него. Шелла беременна, скоро родит, так что Корм будет пользоваться ее крыльями, а на Состязаниях следующего года он завоюет себе новые. Он не глуп, так что Вула, конечно, не вызовет. Думаю, его соперником станет какой-нибудь слабый летатель вроде Джона с Калхолла.

— Если чертовы эскулапы не залечат меня до смерти, то в следующем году я сам вызову Джона.

— Выиграть в следующем году у такого горе-летателя, как Джон, есть шансы даже у Керра, хотя вряд ли Сина выставит его в ближайшие два-три года. Ведь после победы Реллы и Вула на нее не будут давить, и она начнет выставлять на Состязания студентов по их способностям, а не по толщине кошельков родителей. Уверена, что академия «Деревянные Крылья» станет весьма популярной, желающих попасть туда прибавится, и Сина наконец-то сможет выбирать лучших из лучших. Ты и Корм не единственные летатели, лишившиеся в этом году крыльев. Барри с Повита проиграл крылья сыну летателя с Внешних Островов, а Толстушка Хара — собственной дочери.

— Значит, нашего полку бывших прибыло.

— Да и однокрылых становится все больше, — добавила Марис с улыбкой. — Мир меняется, Гарт. А совсем недавно были лишь бескрылые и летатели. Ну, мне пора… Счастливо.

— Договорились. Попутного тебе ветра. Марис поднялась и, прикоснувшись губами к щеке Гарта, вышла, он же крикнул Рисе, чтобы та побыстрее принесла ему еще кружечку.

* * *

Откинувшись на подушки, Вул полулежал на кровати и зажатой в левой руке ложкой ел суп. Релла с миской на коленях сидела рядом. При появлении Марис они разом подняли глаза. Вул, вздрогнув, облился и выругался, Релла заботливо вытерла его обнаженную грудь.

Марис, спокойно кивнув, сложила у двери крылья, еще совсем недавно принадлежавшие Корму с Малого Эмберли.

— Вот, Вул, твои крылья.

Опухоли на его лице спали, он стал похож на прежнего Вула, и лишь разбитые губы складывались в не свойственную ему ухмылку.

— Релла уже поведала, что ты для меня сделала, — выговорил он с явным трудом. — Полагаю, ждешь от меня благодарности.

Марис, сложив на груди руки, стояла и молча ждала продолжения.

— Меня избили твои дружки-летатели, — сказал он после секундной паузы. — Если кости срастутся неверно, то крылья мне вовсе не понадобятся, если же они срастутся как надо, все равно прежним я уже не стану.

— Искренне сожалею, — заверила его Марис. — Но только тебя, Вул, избили не мои друзья. Не все летатели — мои друзья, как и не все — твои враги.

— Не уверен.

— Если хочешь, то можешь ненавидеть их всех. А можешь присмотреться к некоторым попристальней, и, уверена, среди них найдется немало истинных друзей. Все в твоих руках, Вул.

— Я скажу тебе, кого я обязательно отыщу. Вначале — тех, кто напал на меня прошлой ночью, затем — тех, кто их подослал. Это не составит особого труда. Ведь я, прежде чем обронил нож, достал им одного из нападавших, и теперь непременно узнаю его по шраму.

— Понятно. А когда ты отыщешь своих врагов, то что будешь с ними делать?

— Воспользуюсь своим ножом. Он снова со мной. Релла нашла его в кустах у таверны.

— Куда ты отправишься после выздоровления? Вул был слегка сбит с толку резкой переменой в разговоре.

— Вначале я собирался обосноваться на Сиатуте, но, по словам Реллы, Правитель Скални не прочь заполучить летателя. Я поговорю с обоими Правителями и выберу того, кто мне больше предложит.

— Вул с Сиатута, — нараспев произнесла Марис. — Звучит вроде неплохо.

— Ты отлично знаешь, что всегда и всюду я буду Однокрылым. Для всех. И даже для тебя.

— Летатель наполовину, — согласилась она. — Но мы оба — летатели только наполовину. Вопрос лишь в том, кто мы на другую половину. Ты, Вул, можешь выбрать того Правителя, который предложит тебе бо'льшую плату. Многим летателям такое придется не по нраву, хотя, возможно, найдутся среди них молодые да жадные до денег, которые станут подражать тебе. Ты можешь также, нарушая один из самых древних и мудрых законов летателей, брать с собой в небо отцовский нож. И за это летатели осудят тебя, но поделать ничего не смогут. Но если ты найдешь тех, кто тебя избил, и убьешь хотя бы одного из них этим самым ножом, то ты не будешь больше однокрылым. Летатели объявят тебя вне закона и отберут крылья, и ни единый Правитель Гавани Ветров не даст тебе убежища.

— Так ты предлагаешь мне все забыть?.. — Вул даже приподнялся на постели. — Забыть такое?!

— Нет, я не предлагаю тебе забывать и прощать обидчиков. Найди их и приведи к Правителю или созови суд летателей. Пусть крыльев, дома и жизни лишатся твои враги, а не ты. Ну и как тебе мое предложение?

Вул криво усмехнулся, и Марис заметила, что во рту у него не хватает зубов.

— Мне оно почти нравится, — пробормотал он.

— Выбор за тобой. Не скоро ты куда-нибудь полетишь, так что времени на раздумья у тебя предостаточно. Считаю, что ты неглуп и сделаешь правильный выбор. — Марис взглянула на Реллу. — Я возвращаюсь на Малый Эмберли. Если ты направишься на Юг, то нам с тобой по пути. Если захочешь, то сможешь провести денек-другой в | моем доме. amp;

— Я бы с радостью, но Вул… Что будет с ним?

— Летателям предоставляется неограниченный кредит, — напомнил он. — Если я пообещаю Раггину достаточно железа, то он будет нянчиться со мной более нежно, чем мои собственные родители.

— Тогда, Марис, я лечу, — нетерпеливо воскликнула Релла. — Ас тобой, Вул, мы еще непременно увидимся. Ведь мир не так уж. и велик, а у нас обоих теперь есть крылья.

— Непременно увидимся, — подтвердил тот. — Лети.

Релла, поцеловав его, подошла через комнату к Марис, и они направились к двери.

— Марис! — вдруг выкрикнул Вул.

Она повернулась и увидела, как его левая рука с ошеломляющей скоростью метнулась из-за головы. В воздухе просвистел нож с длинным лезвием и ударился в дверной косяк менее чем в футе от ее головы. Но нож был не железный, а обсидиановый, черный, с замысловатым орнаментом. От удара он разломился и упал на пол.

Марис, должно быть, выглядела чертовски напуганной, Вул же беззаботно улыбался.

— Этот нож не принадлежал моему отцу, — заявил он. — Мой отец в жизни не владел никаким оружием. Этот нож я выкрал у Арака. — Удивленная Марис встретилась глазами с Вулом, и тот рассмеялся. — Если тебя не затруднит, Однокрылая, выброси его.

Марис, улыбнувшись, нагнулась и подобрала осколки ножа.

Публикуется с разрешения литературно-издательского агентства «Александрия».

 

«ИНТЕРКОМЪ»

 

Андрей Чертков

в рубрике

ФЭНДОМ

Сейчас, когда я пишу эти строки, итоги 1994 года в отечественной фантастике подводить, пожалуй, еще рановато. Тем не менее о некоторых событиях и некоторых тенденциях поговорить, наверное, стоит.

И первое, о чем просто необходимо сказать, — о том, что прошедший год был крайне тяжелым для нас. И дело даже не в экономическом кризисе. А в том, что в прошлом году мы вновь потеряли друзей. И потому я просто обязан начать эти заметки со слов прощания.

IN MEMORIAM

23 февраля 1994 года умер СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ СНЕГОВ. Многие годы провел он за колючей проволокой а сталинской «шарашке», где разрабатывалось советское ядерное оружие. Выйдя на волю, занялся литературой. И, помимо нескольких реалистических романов, написал легендарную трилогию «Люди как боги» — первую настоящую космическую эпопею в нашей фантастике. Издал и несколько других интересных НФ-книг. Был одним из руководителей Малеевского семинара молодых писателей-фантастов.

24 июня умер ВИТАЛИЙ ИВАНОВИЧ БУГРОВ, редактор, критик, библиограф. С конца 60-х и до самой смерти он заведовал отделом фантастики в журнале «Уральский следопыт» — два десятилетия подряд это было лучшее периодическое издание в отечественной НФ. Написал две книги по истории фантастики. Во многом его усилиями была учреждена премия «Аэлита». А уж одноименные фестивали фантастики в Свердловске-Екатеринбурге — разве можно переоценить их роль в становлении и развитии отечественного фэндома.

9 октября после тяжелой и продолжительной болезни скончался петербургский писатель АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ ЩЕРБАКОВ. Блистательный прозаик, прекрасный поэт, виртуоз-переводчик. Его книги «Сдвиг» и «Змий», его рассказы, стихи и статьи, его переводы «Алисы в Стране Чудес» Кэрролла, романов Фармера, Хайнлайна, Силверберга, Будриса (некоторые еще не изданы) будут читаться и перечитываться любителями фантастики многие и многие годы.

Трудно об этом писать, поверьте. Потому что ушли от нас не просто профессионалы, много сделавшие для российской фантастики, но хорошие, умные, талантливые люди. Старшие товарищи. Друзья.

КНИГОИЗДАНИЕ

К началу 1994 года негосударственное книгоиздание в России и прилегающих «ближнезарубежных» странах, развиваясь весьма бурными темпами, вступило в новый этап, который можно охарактеризовать как попытку вернуться из прерий нецивилизованного Дикого Запада в русло нормальной культурной жизни. Этому во многом способствовал тот факт, что книгоиздание перестало приносить сверхприбыли. Кроме того, произошло насыщение, а по некоторым направлениям и перенасыщение книжного рынка. Прямым следствием стало определенное улучшение качества книг и сокращение числа пиратских изданий. Издавать дремуче-безграмотные переводы и нагло воровать «постконвенционные» произведения стало просто невыгодно.

Другая тенденция выразилась в том, что ведущие издательства постепенно сформировали свои издательские приоритеты и определились со стратегией — причем так, что это стало заметно и читателям. Попытаюсь кратко охарактеризовать эти издательства (для простоты — в алфавитном порядке).

АРМАДА (Москва). Серия «Фантастический боевик», включающая книги как зарубежных (Берроуз, Смит, Меррит), так и отечественных фантастов (Павлов, Гуляковский, Головачев, Булычев).

ГРИФ-Ф (Москва). Серия «Коллекционная фантастика»: постконвенционные Асприн, Сташефф, а также некоторые другие зарубежные авторы.

КУЛЬТУРА/ТИТУЛ (Москва). В основном переводная фантастика хорошего качества (Дик, Кристофер, Кит Робертс).

КЭДМЭН (Подмосковье). Ставка на хоррор: почти полный Кинг, отдельные книги Страуба и Баркера.

МИР (Москва). Возрожденная серия «Зарубежная фантастика», включившая, помимо прочего, постконвенционные романы Азимова и Желязны с Шекли.

НОВОСТИ (Москва). Серия «Мировой бестселлер», в которую из фантастики попал в основном популярный автор хоррора Дин Кунц.

ПОЛЯРИС (Рига). Собрания сочинений Хайнлайна, Саймака, Гаррисона и Шекли, включая постконвенционные произведения.

СЕВЕРО-ЗАПАД (Санкт-Петербург). Две длинные переводные серии — фэнтези (в знаменитых желтых суперобложках) и НФ. Обе к началу 1994 года были завершены, а затем возрождены под новыми названиями и в новом оформлении. Была также попытка создать серию отечественной фантастики: вышли переиздания Снегова и Михайлова, а также оригинальная книга Тюрина и Щеголева, но тем дело и кончилось.

СТЕФ (Рига). В основном переводная фэнтези — несколько антологий и книги Пирса Энтони из цикла «Ксанф».

ТЕКСТ (Москва). Серия отечественной фантастики «Альфа» — довольно своеобразная по своему составу (Бабенко, Аксенов, Ярославцев, Пелевин, Искандер); собрания Стругацких и Лема.

TERRA FANTASTICA (Санкт-Петербург). В отечественной фантастике ставка на Стругацких и на «четвертую волну»: Столярова, Лазарчука, Лукьяненко, Сергея Иванова. Зарубежная фантастика: «Янтарные хроники» Желязны, собрание Хайнлайна, серия «Оверсан».

ТРАНСПОРТ (Москва). Переводная серия «Монстры Вселенной» — весьмв неровная по качеству и составу.

ФЛОКС (Нижний Новгород). Серия «Фата-моргана» — переводная фантастика. Серия «Золотая полка фантастики» — отечественная: 6 томов Головачева, 4 тома Михайлова, тома Савченко и Брайдера с Чадовичем.

ЦЕНТРПОЛИГРАФ (Москва). Серия переводной фантастики «Осирис» — Герберт, Дилэни, Лаумер, Дик, Саймак, Желязны. Первоначально отрабатывались в основном самиздатовские переводы, сейчас качество несколько улучшилось.

ЭРИДАН (Минск). Книги белорусских фантастов. 4-томник Говарда, 3-томник Хайнлайна, 2-томник Олдисса.

ЭРИКА (Москва). Серия «Бестселлеры Голливуда» — всевозможные романизации популярных фильмов, среди которых немало фантастических.

В конце весны книжный бизнес оказался в экономическом кризисе, чему, с одной стороны, способствовал резкий рост себестоимости книг (бумага, материалы, полиграфия), с другой — не менее резкое падение платежеспособного спроса населения. На складах начали угрожающе накапливаться остатки тиражей, невыплаченные долги и проценты по кредитам поставили многие издательства на грань банкротства — причем не только малые и средние, но даже и вполне респектабельные. Кроме того, отсутствие нормальной книготорговой сети и стремление оптовиков работать только с коммерческими, ходовыми изданиями (естественно, на свой собственный вкус) привело к оскудению книжного рынка. Торговцы начали однозначно отказываться от книг отечественных фантастов, скептически относиться к качественным серьезным изданиям переводной НФ, и даже недавний их фаворит — жанр фэнтези — перестал пользоваться спросом. И вообще фантастика, за редкими исключениями, начала уходить из разряда кассовой литературы. И прогнозы на будущее пока не радуют.

ПЕРИОДИКА

Здесь также ситуация довольно мрачная. Журнальный бум закончился, едва начавшись. Единственным НФ-журналом, который в 1994 году выходил регулярно, был журнал ЕСЛИ. Минский ФАНТАКРИМ-MEGA, который последние полтора года издавался тиражом в 1 тысячу экземпляров, в 1994 году выпустил всего два номера. Альманах ЗАВТРА, похоже, прекратил свое существование. Журналы МИРЫ (Алма-Ата), МОЛОДЕЖЬ И ФАНТАСТИКА (Днепропетровск) и ОДЕССЕЙ (Одесса — Киев) (именно так, в названии нет опечатки) выходят настолько редко, что даже трудно сказать, существуют ли они до сих пор. Правда, на 1995 год обещается некоторое оживление. ФАНТAKPИM-MEGA вернулся в подписные каталоги и планирует поднять тираж до 10–15 тысяч. Должны появиться еще два журнала, которые будут целиком базироваться на американских НФ-изданиях — СВЕРХНОВАЯ АМЕРИКАНСКАЯ ФАНТАСТИКА в Москве (на базе FANTASY AND SCIENCE FICTION) и АНАЛОГ в Питере (на базе таких журналов, как ANALOG и ASIMOV’S SCIENCE FICTION). Вот только неизвестно — смогут ли они собрать необходимую для своего существования подписку. Ведь эти издания изначально обрекают себя на кальку конкретных журналов, где на один «гвоздь», если он и имеется в номере, приходится довольно много «мусора».

ПРЕМИИ-1994

А теперь коротко об основных премиях за лучшие фантастические произведения предыдущих лет. Надо сказать, что, чем меньше издается отечественной фантастики, чем больше трудностей возникает перед писателями и издателями, тем большее значение приобретают литературные премии — как некий знак, что их труды не пропадают даром. И поэтому нет ничего удивительного в том, что количество премий за последние несколько лет заметно увеличилось.

В начале мая на конференции «Интерпресскон-94», которая проводилась в поселке Репино под Санкт-Петербургом, были определены очередные лауреаты премий «Бронзовая Улитка» и «Интерпресскон», а также впервые состоялось присуждение премии «Странник».

БРОНЗОВАЯ УЛИТКА. Эту премию присуждает и вручает лично Борис Натанович Стругацкий. По категории «крупная форма» премию получил Вячеслав Рыбаков за роман «Гравняет «Цесаревич», по категории «малая форма» — Андрей Лазарчук за рассказ «Мумия», по категории «критика/публицистика» — некий доктор Р. С. Кацза книгу «История советской фантастики» (на самом деле это книга-мистификация, стилизованная под научную монографию, ее автор — критик Ромен Арбитман). По категории «средняя форма» Борис Стругацкий премию вручать не стал, сказав, что лучшей повестью он считает повесть С. Ярославцеаа «Дьявол среди людей», однако присудить премию этой повести ему мешают соображения этического порядка.

ИНТЕРПРЕССКОН. Лауреаты этой премии определяются путем голосования всех участников «Интерпресскона». В данном случае мнение участников конференции полностью совпало с мнением Бориса Стругацкого, за тем единственным исключением, что по категории «средняя форма» премия была присуждена — и именно повести С. Ярославцева «Дьявол среди людей». Остальные лауреаты — те же Вячеслав Рыбаков, Андрей Лазарчук и доктор Р. С. Кац.

СТРАННИК. Эту профессиональную литературную премию, учрежденную издательством «Terra Fantastica», присуждает жюри, в которое входят известные писатели: Кир Булычев, Эдуард Геворкян, Андрей Лазарчук, Евгений Лукин, Владимир Михайлов, Вячеслав Рыбаков, Андрей Столяров, Борис Стругацкий и Михаил Успенский. Лауреаты определяются путем тайного голосования, подсчет голосов ведется при помощи сложной скэйтинговой системы. Первыми лауреатами премии «Странник» по итогам 1992–1993 годов стали: по категории «крупная форма» — Андрей Лазарчук (за роман «Иное небо»); по категории «средняя форма» — Андрей Столяров (за повесть «Послание к коринфянам»); по категории «малая форма» — Андрей Столяров (за рассказ «Маленький серый ослик»); по категории «перевод» — Александр Щербаков (за перевод романа Роберта Хайнлайна «Луна жестко стелет»); по категории «критика/публицистика» — доктор Р. С. Кац (за книгу «История советской фантастики»); по категории «издатель» — издательство «Terra Fantastica» (президент Николай Ютанов); по категории «редактор/составитель» — Ефим Шур (главный редактор журнала «Фантакрим-MEGA»); по категории «художник» — Сергей Шехов (за оформление сборника «Английский фантастический роман» и книги Филипа Дика «Свихнувшееся время», обе выпущены совместно издательствами «Культура» и «Титул»).

В конце мая а Екатеринбурге прошел очередной фестиваль фантастики «Аэлита», во время которого состоялось вручение премий «Аэлита» и «Старт». Приз имени Ивана Ефремова (за вклад в фантастику) снова не был вручен — не нашлось спонсора.

АЭЛИТА. Лауреатом премии 1994 года стал Геннадий Прашкевич за цикл повестей «Записки промышленного шпиона», последняя из которых была опубликована а 1993 году в журнале «Уральский следопыт».

СТАРТ. Это премия за лучшую дебютную книгу; лауреат определяется на основании голосования членов клубов любителей фантастики. Премию за 1994 год получил Андрей Щербак-Жуков за сборник рассказов «Сказки о странной любви». Следует отметить, что книга вышла любительским изданием тиражом в 510 экземпляров.

БЕЛЯЕВСКАЯ ПРЕМИЯ. В конце июня в Санкт-Петербурге состоялось вручение литературной премии имени Александра Беляева. Лауреатов премии определяет жюри, состоящее из членов секции научно-фантастической и науч-но-художественной литературы Союза писателей Санкт-Петербурга. В этом году в состав жюри входили Андрей Балабуха, Александр Бранский, Анатолий Бритиков, Лемир Маковкин и Борис Романоаский. Премии были присуждены: по категории «научно-фантастическая книга» — Владимиру Михайлову (за трилогию «Капитан Ульдемир» в связи с выходом заключительного романа «Властелин») и Андрею Лазарчуку (за сборник повестей и рассказов «Священный месяц Ринь»); по категории «перевод фантастического произведения» — Александру Щербакову (за перевод романа Роберта Хайнлайна «Луна жестко стелет»); по категории «научно-художественная книга» — Льву Минцу (за «Индейскую книгу»); по категории «перевод научно-художественной книги» — Юлию Данилову (за перевод книги Георгия Гамова «Приключения мистера Томпкинса»); по категории «издательство» — издательству «Северо-Запад» (за серию отечественной фантастики).

БУДУЩИЕ ИЗДАНИЯ

Сенсацией среди любителей фантастики стало известие о том, что БОРИС НАТАНОВИЧ СТРУГАЦКИЙ закончил работу над своим первым сольным романом. Впрочем, стало известно и то, что роман этот в силу давнего соглашения с Аркадием Натановичем будет опубликован не под именем автора, а под псевдонимом (см. журнал «Если», интервью с Б. Стругацким, № 10, 1994 г.). Впрочем, в нынешние времена, когда фантастическое произведение неизвестного отечественного автора имеет мало шансов на успех без серьезной рекламной кампании, тайна псевдонима Бориса Стругацкого рискует быстро оказаться «секретом Полишинеля». В частности, есть информация, что Борис Стругацкий предложил свой роман редакции питерского «толстого» журнала «Звезда». В свою очередь, данная редакция передала в местные газеты сообщение о своих будущих публикациях, где говорится, что а конце 1994 — начале 1995 года в журнале будет опубликован фантастический роман некоего С. ВИТИЦКОГО «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики» и что с журналом сотрудничает Борис Стругацкий. Наконец, стало известно, что эксклюзивные права не книжное издание этого романа уже приобрело издательство «Текст». В общем, выводы делайте сами. Лично я уже сделал, и теперь с нетерпением жду выхода романа С. Витицкого — хоть в журнале, хоть отдельным изданием.

 

Сергей Бережной

в рубрике

ДИСПЛЕЙ-КРИТИКА

За последние полтора года русскоязычная фантастика совершила невероятное. Она выжила. Под натиском переводных НФ и фэнтези, вольготно разлегшихся на книжных лотках, она отступила, перевела дух — и перешла в контратаку. Вас все еще мучает вопрос, что читать,? Вы отстали от жизни. Мне, например, уже просто не до переводной фантастики: успеть бы прочесть русскоязычные публикации..

Классики прежде советской, а ныне российской фантастики, не отказывали себе в удовольствии порадовать публику новыми книгами. ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВ в 1993 году продолжил свою знаменитую дилогию «Капитан Ульдемир», удостоенную ранее премии «Аэлита», третьим романом. Называется он «Властелин» и опубликован в 3-м и 4-м томах «Избранного» Владимира Михайлова, выпущенного нижегородским издательством «Флокс». На этот раз перед нами не столько философский или психологический роман, сколько попытка соединить триллер с социальной фантастикой. Сплав получился, по меньшей мере, занимательный. Очерченный в романе социум оригинален не столько сам по себе, сколько способом, которым он существует во времени: периодическая переделка собственной истории позволяет ему преодолевать кризисы развития. Роман получил Беляев-скую премию, а вдохновленный успехом автор пишет новый, наращивая трилогию до тетралогии.

Повесть «Дьявол среди людей» стала последним произведением, которое закончил С. ЯРОСЛАВЦЕВ — так подписывал Аркадий Стругацкий те немногие вещи, которые он делал без участия брата. Повесть вошла в одноименный сборник, выпущенный в 1993 году издательством «Текст» в серии «Альфа-фантастика», и была удостоена премии «Интерпресскона». Это драматическая история жизни современного человека, который вдруг обрел сверхъестественную способность карать людей по своему желанию и разумению за совершенное ими зло. Образ Кима Волошина, по-моему, одна из крупнейших удач отечественной психологической фантастики.

Вышедший в 1992 году в издательстве «Московский рабочий» первый том романа «Река Хронос» раскрыл совершенно новую грань таланта КИРА БУЛЫЧЕВА. Казалось бы, после великолепного «Перевала» ценителей творчества этого писателя трудно было чем-то удивить. Но открытие состоялось: автор создал настоящую монументальную эпопею. В романе органично слились и романтическая линия, и вариации на темы семнадцатого года (один штурм Дарданелл Черноморским флотом чего стоит!), и путешествия во времени, и этическая проблематика… И при всей сложности этих построений Булычев остается блестящим беллетристом: роман читается легко и на едином дыхании.

То же относится и к вышедшему в 1993 году в издательстве «Культура» роману «Любимец». Впрочем, это уже не эпопея, а традиционный фантастический роман. Земля оккупирована «экологически озабоченными» пришельцами, которые низвели людей до уровня домашней живности. Англоязычная НФ разрабатывала эту тему, в отечественной же фантастике я аналогов не знаю, кроме, может быть, повести «Второе нашествие марсиан» Стругацких… «Любимец» получился у Булычева в меру динамичным, в меру саркастичным и в меру лиричным. Кажется, единственное, чего в этом романе слишком много — это чувства меры. И, наконец-то, в прошлом году мы волею автора вновь вернулись в Великий Гусляр. Рассказ, опубликованный в номере 9 «Если» за 1994 г., бросает известных нам героев в новую «рыночную» стихию, что, впрочем, не лишает их ни чувства юмора, ни благородства, ни доброты.

Под стать классикам работают и более молодые авторы — те, кто принадлежит к поколению «четвертой волны».

Сборник АНДРЕЯ ЛАЗАРЧУКА «Священный месяц Ринь» (издательство «Terra Fantastica», 1993) стал, кажется, самой премированной книгой отечественной фантастики. Опубликованный в нем рассказ «Мумия» получил призы «Интерпресскон» и «Бронзовая улитка», роман «Иное небо» — премию «Странник», новелла «Священный месяц Ринь» была удостоена после первой публикации премии «Великое Кольцо», а сборник в целом получил еще и Беляевскую премию. Самое значительное произведение сборника — роман «Иное небо» — более чем удачный опыт «альтернативной истории», да к тому же это еще и стремительнейший боевик. Лазарчуку превосходно удалось объединить интеллектуальную фантастику с политическим триллером. Остается только радоваться, что наши авторы столь быстро овладевают главным достоинством их зарубежных конкурентов: умением придать увлекательную форму даже предельно серьезным и сложным по содержанию произведениям.

В 1994 году Андрей Лазарчук напечатал еще один роман — на этот раз в красноярском журнале «День и ночь» (№ 1–3). Роман называется «Солдаты Вавилона» и являет собой третью (и заключительную) книгу триптиха «Опоздавшие к лету». Полное издание «Опоздавших..» нас еще ждет (до сих пор нигде не печатались две повести из второй части — «Ловушка для дьявола» и «Жестяной бор»), но третья часть и сама по себе производит впечатление. Любое определение, даже самое общее, не способно дать представления о том, что это за роман. Представьте себе беспощадную смесь из мистического боевика, «параллельной оперы», психологической драмы, «темной фэнтези» и перевернутого с ног на голову киберпанка — и, если у вас действительно сильное воображение, можете считать, что вы этот коктейль смешали, но способны ли вы его попробовать?

Активно печатает питерских фантастов журнал «Нева». В номерах 7 и 8 за 1993 год опубликован роман ВЯЧЕСЛАВА РЫБАКОВА «Гравилет «Цесаревич». Альтернативный мир, в котором разворачивается действие, — это воплощение одной из современных этических утопий. С конца прошлого века этика стала основным мерилом существования человечества. Войн практически нет. Революции не состоялись. Этизация внутренней и внешней политики практически всех стран предотвратила и то, и другое Но противовесом этому идеальному миру существует другой, созданный искусственно, и искусствен ноже кровавый и бесчеловечный, проталкивающий свою бесчеловечность в мир реальный… Публикация «Гравилета»… подтвердила, что Рыбаков остается одним из самых одухотворенных авторов российской фантастики Роман удостоен премий «Бронзовая улитка» и «Интерпресскон».

В сдвоенном номере 5–6 за 1994 год «Нева» напечатала «Я — Мышиный Король», новый роман АНДРЕЯ СТОЛЯРОВА — сложный, мрачный и несколько утомительный. Столяров привычно работает в контрапункте: некоторая над-пространственная возвышенность его «петербуржской фэнтези» жестко контрастирует с реалистичностью и даже нарочитой огрубленностью характеров и мотивов персонажей. Не знаю, стоит ли называть этот роман элитарным, но то, что он далеко не демократичен, сомнений не вызывает. Несомненно и то, что Столяров ищет новые подходы к читателю — роман существенно менее «черный», чем «Монахи под луной» и несколько менее безнадежный по настроению. К тому же не нужно быть особенно тонким ценителем, чтобы заметить, что роман сделан мастерски — и потому достоин самого пристального внимания.

Минский журнал «Фантакрим-MEGA» напечатал в номере 2 за 1994 год короткий роман МИХАИЛА УСПЕНСКОГО «Дорогой товарищ король». Пересказывать это произведение просто невозможно — три четверти его достоинства составляет неповторимый язык. Автор проявляет чудеса изобретательности, сталкивая пародийно-фэнтезийную реальность со среднеквадратичным восприятием офицера КГБ или партийно-хозяйственного деятеля. Сама примененная в романе картина мироздания неповторима: мир представляет собой закрученную на ребре монету, одна сторона которой — наша реальность, а другая — реальность не наша. Монету раскрутили на ребре боги Шишел и Мышел, каждый поставил на свою сторону. Когда монета упадет и один из миров погибнет, выигравший бог даст проигравшему щелбан…

Сборник БОРИСА ШТЕРНА «Сказки Змея Горыныча», выпущенный на Украине (издательство «ОГУЛ», Кировоград, 1993), можно без колебаний рекомендовать любому читателю: не разочаруетесь. Новых произведений в нем не так уж много, но зато среди них повести «Кащей Бессмертный — поэт бесов», «Иван-Дурак, или Последний из КГБ» и «Реквием по Сальери», острые и точные сатиры — иногда философские, иногда задиристые, иногда лирические. Так или иначе, Штерн верен себе, и, если он будет верен себе хоть на полпальца больше и перестанет размениваться на многословие, никакая конкуренция западной фантастики ему не будет страшна.

Через три года после смерти петербуржца СЕРГЕЯ КАЗМЕНКО вышел его первый авторский сборник «Знак дракона» (издательство «ЛитерА», Санкт-Петербург, 1993). Значительную часть книги составили прежде не публиковавшиеся произведения: повести «Повелитель марионеток», «Знак дракона» и рассказ «До четырнадцатого колена». Все это произведения жесткие, талантливые, умные. Фантастика Казменко похожа на песни раннего Высоцкого: ясно выраженная центральная идея в классической форме. «Повелитель марионеток» — космическая фантастика, «Знак дракона» — фэнтези, «До четырнадцатого колена» — социально-философский боевик. И в каждой такой классической форме Сергей смог отлить фигуру совершенно оригинальную…

Роман ЕВГЕНИЯ ФИЛЕНКО «Галактический Консул» (издательство «Бегемот», Пермь, 1994) — тоже классическая по форме космическая фантастика. Кроме того, это «роман воспитания», впрочем, написанный совсем без назидательности. Филенко превосходно создает антураж, крупными штрихами набрасывает характеры героев второго плана и старается не слишком выпячивать главного героя. Читается роман на диво легко — я с тихой грустью вспомнил, что вот так же легко читались книги «коммунистического» цикла Стругацких… Чувствуется, что эта ностальгия не чужда и Филенко. Роману, на мой вкус, многого недостает (по привычке жду вторых-третьих планов — а нет…), но это уже недостатки лично моего восприятия — уверен, другие прочтут «Консула» с большим удовольствием. Кстати, продолжение на подходе…

Минские авторы ЮРИЙ БРАЙДЕР и НИКОЛАЙ ЧАДО-ВИЧ включили а том «Избранного» (издательство «Флокс», 1994) романы «Евангелие от Тимофея» и «Клинки Макса-ров». Эти философско-сатирические гротески впервые публикуются в полном виде (ранее — сильно сокращенные— печатались в журнале «Фантакрим-MEGA»), и читатель наконец-то получает возможность оценить их по достоинству. На мой вкус, суп несколько густоват, но зато не прокис и прокиснет еще не скоро, что сулит романам долгую издательскую судьбу.

Сборник ЛЬВА ВЕРШИНИНА «Ущелье трех камней» (издательство «Киноцентр», Одесса», 1992) включает, пожалуй, все лучшее, что написал этот автор к 1989 году. Времена сейчас стремительные, и многие рассказы (например, «Последняя партия» потеряли злободневность за ту пару лет, пока рождалась книга. Хотя в ней есть произведения, которые не утратят блеска еще долго («Сказание о рыцаре Гуго», «Ущелье трех камней»).

Другой одессит, АЛЕКСАНДР БОРЯНСКИЙ, издал в Кировограде дебютный сборник повестей «Змея, кусающая свой хвост» (издательство «ОГУЛ», 1993). Вошедшая в этот сборник повесть «Еще раз потерянный рай» могла бы сделать честь и более опытному писателю. Это психологическая фантастика на тему «человек в опрокинутом мире»: катастрофа уничтожила большую часть населения Земли; выросший в подземном бункере герой, знающий о реальной жизни только из книг и фильмов, учится соотносить свое представление о жизни с реальностью существования на поверхности…

Среди дебютантов последних лет Г. Л. ОЛДИ вне конкуренции — по крайней мере, по количеству изданного. Украинские авторы Дмитрий Г ромов и Олег Ладыженский, замаскировавшиеся под этим псевдонимом, за два года выпустили в Харькове несколько романов, объединенных в цикл «Бездна Голодных Глаз». Из всех изданных произведений цикла наиболее ярким представляется эпическая фэнтези «Сумерки мира»; внимания заслуживают также повести «Витражи Патриархов», «Войти в образ» и «Страх». Несколько более слабым и эклектичным выглядит роман «Дороге», но и в нем есть эпизоды, ясно показывающие, что в фантастику пришли авторы со своеобразным видением задач литературы и сложившейся манерой письма.

Нельзя обойти молчанием и занятный эксперимент ЮЛИЯ БУРКИНА, который выпустил свой дебютный сборник «Бабочка и Василиск» (библиотека журнала «Миры», Алма-Ата, 1994) в паре с аудиодиском с записью собственных песен, сюжетно или ассоциативно связанных с повестями и рассказами сборника. Опыт в наших условиях совершенно уникальный. В прозе Буркин работает в жанре психологического хоррора с сильными элементами НФ. Лучше всего в книге смотрятся, на мой взгляд, повести «Вика в электрическом мире» и «Командировочка». Впрочем, Буркин пишет очень ровно и почти все вошедшие в сборник произведения выстраиваются ровной шеренгой, так что в целом книга выглядит несколько монотонно — в отличие от диска, который прекрасно демонстрирует все разнообразие талантов Буркина-композитора и Буркина-поэта.

И последний дебют: выход к читателям НИКОЛАЯ ПЕРУМОВА. Его нашумевшая дилогия «Кольцо Тьмы» (издательство «Северо-Запад», 1993), «разъясненная» подзаголовком как «Вольное продолжение «Властелина Колец», стала бестселлером — и вряд ли в этом можно «винить» только тот факт, что автор ее избрал жанр «продолжения». Мир «Кольца Тьмы» разительно не похож на СредиземьеТолкина. Если Профессор возвысил созданный им мир над реальностью, выстроив его на фундаменте религиозной этики, то Перумов этот фундамент просто проигнорировал. Его роман, безусловно, гораздо менее элегантен и в паре с «Властелином Колец» смотрится как окровавленный берсерк рядом с идущим по воде Христом. Тем не менее можно полагать, что Перумов — один из первых в новой генерации авторов, которые составят мощную конкуренцию западной коммерческой литературе на рынке русскоязычной фантастики.

 

Рид Фикшин

в рубрике

ТАМ-ТАМ-БУКС

Что ни говорите, а в мире по-прежнему господствует американская фантастика. Однако может ли быть иначе при том гигантском конвейере, который американцы запустили почти пятьдесят лет назад, в эпоху тек называемого «золотого века»? Именно поэтому они сейчас имеют то, что имеют, — огромный отряд профессиональных литераторов-фантастов (около тысячи человек, из которых не менее полусотни — мастера мирового класса), несколько десятков мощных издательств, десять профессиональных журналов, две-три сотни журналов любительских, полтора десятка литературных премий, сотни ежегодных конвентов и конференций — от узкорегиональных до всемирных, ну и много чего еще.

С другой стороны, у изобилия есть и оборотная сторона: даже самые заядлые и активные фэны при всем желании не могут прочесть все интересующие их книги. Для этого достаточно взглянуть на цифры, которые приводит журнап «Locus» в своем ежегодном обзоре американской фантастики. Так, в 1993 году в США было выпущено 1820 книг (кстати, на 1 процент меньше, чем годом ранее), из которых 1173 (или 64 процента) — это совершенно новые издания. По жанрам цифры распределились следующим образом: новые научно-фантастические романы—263; романы фэнтези — 267; романы ужасов — 175; антологии — 98; справочники и энциклопедии — 14; авторские сборники — 77; романизации, основанные на фильмах, телесериалах и играх — 102; книги о кино — 11; сборники живописи и графики — 24; критико-публицистические книги о фантастике—57; сборники избранных произведений (так называемые «омнибусы») — 23; прочие книги, имеющие отношение к фантастике, — 65.

Впрочем, цифры — штука коварная: за лесом не видно деревьев. Поэтому давайте вкратце ознакомимся с некоторыми наиболее интересными фантастическими деревьями, произросшими на американской почве в 1993 году. Есть среди них и могучие вековые секвойи (старые мастера жанра), и стройные клены (писатели среднего поколения), и молодой, гибкий орешник (авторы-дебютанты). Итак, по порядку.

А начнем мы, конечно, с последней книги АЙЗЕКА АЗИМОВА, которая вышла в свет ровно год спустя после смерти автора. Называется она «Forward the Foundation» («Вперед, к Основанию») и примыкает, как вы уже, наверное, догадались, к самому главному и самому популярному азимовскому циклу. По жанру это не столько роман, сколько сборник связанных между собою повестей — и этим книга напоминает первоначальную трилогию «Основание», которая, как известно, создавалась на базе коротких повестей, публиковавшихся до этого в журнал ex. В сборник «Вперед, к Основанию» вошли четыре повести, рассказывающие о четырех десятилетиях жизни создателя психоистории Хари Селдона (по повести на десятилетие), а также короткий эпилог, озаглавленный «Я — Хари Селдон», который во-, лею судьбы подвел символический итог не только знаменитому сериалу, но и литературной жизни его создателя.

Новая книга другого признанного классика, АРТУРА КЛАРКА, представляет по своему жанру роман-катастрофу. О чем предупреждает уже само название — «The Hammer of God» («Молот Божий»). Действие происходит в 2110 году. Астроном-любитель открывает новый астероид, который, по расчетам ученых, примерно через 200 дн ей должен столкнуться с Землей. Единственная возможность предотвратить столкновение— заставить астероид свернуть с его смертоносного курса. Что и осуществляют герои книги, преодолев на своем пути множество препятствий и опасностей. Книга, по мнению критиков, получилась на удивление свежей и увлекательной. «Нет, классическая фантастика еще далеко не умерла», — так завершает свою рецензию в «Locus» Эдвард Брайант.

Еще один знаменитый автор, ПОЛ АНДЕРСОН, выдал на-гора очередной большой роман под названием «А Harvest of Stars» («Звездная жатва»). Роман настолько плотно насыщен событиями, что почти не поддается пересказу. Достаточно сказать, что это добротная литература, оперирующая многими традиционными темами научной фантастики (освоение Внеземелья; полет к Альфе Центавра; встреча с инопланетной цивилизацией) — тем не менее оперирующая довольно нетрадиционно. По мнению критиков, книга своей манерой несколько напоминает позднего Хайнлайна, однако опытный читатель, если роман попадет к нему без обложки и титульного листа, авторе определит безошибочно.

Новый роман после очень долгого перерыва выпустил и один из наиболее интересных авторов старшего поколения АЛЬГИС БУДРИС. Книга называется «Hard Landing» («Жесткая посадка»)и повествует о четырех членах экипажа разбившегося НЛО, скитающихся по Земле в поисках пристанища. Сюжет, казалось бы, банальный, однако книга вызвала бурный восторг критиков. Потому что главное здесь не то, о чем эта книга, а то, как она написана.

А вот последние книги РОДЖЕРА ЖЕЛЯЗНЫ, несмотря на их неизменный успех у читателей, у критиков особого восторга не вызывают. То же можно сказать и относительно нового его романа «А Night in the Lonesome October» («Ночь в тоскливом октябре»). «Это занимательная и глупая история о самых больших монстрах кино и литературы — и о Шерлоке Холмсе; прекрасное чтение в канун Дня всех святых», — пишет с легкой иронией Кэролин Кашмен. С ее точки зрения, главный недостаток книги заключается в том, что издатели выбросили ее на рынок в августе, а не в октябре.

Короткий роман под названием «Deus X» («Бог Икс») выпустил и известный бунтарь от фантастики НОРМАН СПИН-РАД, которого русские читатели знают лишь по роману «Русская весна» и отдельным рассказам, опубликованным, в основном, в журнале «Если». Автор определил жанр своей новой книги как «католический киберпанк»; в ней рассказывается, как частный детектив Марли Филипп (явная перекличка с Рэймондом Чандлером, у которого главного героя звали Филипп Марлоу), нанятый Римским папой-женщиной, разыскивает некоего священника, пропавшего из Ватиканского компьютера. Дело в том, что в XXI веке, после экологической катастрофы, люди научились сохранять свои личности в виде компьютерных файлов, получив тем самым своеобразное бессмертие. Поиск исчезнувшего «компьютерного зомби» приводит детектива к осознанию, что в мире компьютерных сетей существует искусственный разум, чьи возможности почти безграничны.

Да, мастера по-прежнему демонстрируют, что есть еще порох в пороховницах, однако обратимся к молодым писателям, тем, что пришли в жанр в конце 70-х — начале 80-х годов. Тем более что именно они лидируют сейчас и по качеству своих текстов, и по их количеству, и по числу собранных на этой ниве премий.

Известная писательница НЭНСИ КРЕСС выпустила роман «Beggars in Spain» («Испанские попрошайки»). Годом ранее за повесть под тем же названием она получила премии «Хьюго» и «Небьюла»; критики полагают, что роман, включивший в себя заглавную повесть в качестве первой части, вполне может повторить этот успех. В романе рассказывается о группе детей, которые в результате генетического эксперимента получили способность обходиться без сна, а также — как выясняется позднее — и некоторые другие качества, сделавшие из них суперменов — и изгоев общества.

Роман ДЭВИДА БРИНА «Glory Season» («Сезон славы») — любопытный для писателя-муж-чины экзерсис на феминистскую тему. Действие произведения происходит на далекой планете, в колонии, основанной женщинами, которые бежали от мужчин и попытались создать однополое общество. В этой книге объемом в 560 страниц немало увлекательных приключений, но не меньше и размышлений о серьезных биологических и социальных проблемах — причем не только тех, которые связаны с взаимоотношениями между мужчинами и женщинами.

Новый роман УИЛЬЯМАГИБ-СОНА, «Virtuel Light» («Виртуальный свет») — это дальнейшее развитие такого направления НФ, как киберпанк, хотя в этой книге, в отличие от предыдущих, автор почти не затрагивает тему компьютерных технологий. События романа разворачиваются в начале следующего века в городе Сан-Франциско, пострадавшем от мощного землетрясения и разделенном на несколько зон. Главный герой, сотрудник честной охранной фирмы Рейдел, разыскивает украденные солнечные очки, которые на самом деле являются неким секретным устройством для проникновения в мир виртуальной реальности. Книгу, как всегда, отличают стремительное действие, лихо закрученный сюжет и характерный гибсоновский стиль. «Да, теперь я знаю, какие чувства мог испытывать читатель, схватив новый, еще пахнущий типографской краской роман Чандлере…» — пишет в своей рецензии на эту книгу обозреватель «Locus» Фарен Миллер.

В последнее время в американской НФ появилось целое направление, которое можно охарактеризовать как «романы о Марсе». Несколько таких книг вышло и в 1993 году. Одна из них — роман КИМА СТЕНЛИ РОБИНСОНА «Green Mars» («Зеленый Марс»), Это вторая книге трилогии — первая, «Красный Марс», вышла годом ранее; третья, «Голубой Марс», планируется на 1994–1995 годы. В романе очень подробно рассказывается о развитии земной колонии на Марсе, о первых опытах, направленных на то, чтобы сделать красную планету пригодной для жизни землян. Правдоподобие роману придают глубокий психологизм в обрисовке характеров персонажей, а также множество любопытных социологических деталей в описании марсианского общества.

Другая книга о Марсе — роман ГРЕГА БИPA «Moving Mars» («Марс в движении»). Если сравнивать его с книгой Робинсона, то этот роман — фантастика скорее политическая, нежели социальная. Впрочем, сюжет настолько сложен, что в двух словах пересказывать его я не возьмусь. Скажу лишь, что книга получила самые высокие оценки критиков.

И, наконец, третья книга на марсианскую тематику — это роман ПОЛА МАККАУЛИ «Red Dust» («Красная пыль»), гораздо более легкий и развлекательный, нежели первые два. В нем Марс заселили китайцы, причем созданное ими государство сочетает в себе черты как коммунистического, тек и древнего Китая, а правит им Император, который представляет из себя некую разновидность искусственного разума. События развиваются быстро, герои активны и романтичны, антураж выпуклый и богатый оттенками. Короче, Марс, описанный Маккаули, более похож на планету из романов Эдгара Райса Берроуза и Ли Бреккет, нежели на унылую красную пустыню современных фантастов.

Всегда интересно, когда талантливый автор, сделавший себе имя в определенном направлении фантастики, не боится попробовать себя на новом поприще. Недавний лауреат «Небьюла», один из лучших американских научных фантастов, к тому же близкий по своей литературной манере к киберпанкам, МАЙКЛ СУЭНВИК решил обратиться к совершенно новому для себя жанру фэнтези. Итогом этой попытки стал роман «The Iron Dragon’s Daughter» («Дочь Железного Дракона») — книга необычная, жесткая, радикально переосмысливающая традиционные кельтские легенды о Волшебной Стране и маленьком народе. Да, здесь есть тролли, эльфы, феи, гномы, драконы. Однако мир, в котором они обитают, мало похож не светлый пасторальный мир, знакомый нем по другим книгам в жанре фэнтези, — он задымлен, индустриализирован, мрачен. В лесах рыщут гончие-киборги, угрюмые алхимики изобретают все новые и новые смертоносные растворы, а драконы, которых в буквальном смысле слова монтируют на специальных фабриках, более похожи на современные реактивные истребители, нежели на сказочные крылатые существа.

Другой подобный пример связан с именем еще одного из наиболее ярких фантастов восьмидесятых годов. ЛЮЦИУС ШЕПАРД, создавший немало прекрасных вещей в жанрах НФ и фэнтези (первая крупная русская публикация — журнел «Если» № 9, 1993 г.), вдруг решил испытать свои силы в жанре хоррор. Его роман ужасов «The Golden» («Золотая») варьирует одну из самых избитых тем в этом жанре — тему вампиров. Однако как варьирует! В этой «сочно рассказанной и замечательно интеллигентной книге» (выражение критика Эдварда Брайанта) повествуется о том, как парижский сыщик Мишель Бехайм расследует по просьбе патриарха вампиров таинственное убийство прекрасной вампирессы по имени Золотая, произошедшее в 1860 году в карпатском замке Банат. И, естественно, разгадка тайны будет далека от той, которую мог бы предвидеть читатель.

Однако, говоря о хорроре, нельзя не заметить, что самой нашумевшей, пожалуй, книгой в этом жанре стал роман КИМА НЬЮМАНА «Аnno Domini». Название перевести затрудняюсь, скажу лишь, что оно образовано по образцу известной латинской формулы «Anno Domini», что означает «новой эры» или «от Рождества Христова». Представьте себе альтернативно-исторический роман, чья вариативность заключается не в изменении реальной истории, а в более чем вольном обращении с литературной традицией. Итак, что было-бы, если…, если бы не профессор Ван Хельсинг убил графа Дракулу, а совсем наоборот? Одно изменение тянет за собой другие. Дракула, женившись на королеве Виктории и превратив ее в вампира, подчиняет себе Англию и устанавливает в ней «новый порядок». Вокруг Букингемского дворца выстраиваются зловещие ряды кольев, предназначенных для совершения публичных казней (и первый, кого сажают на кол, это несчастный Ван Хельсинг). Недовольных отправляют в концентрационный лагерь в Суссексе — один из узников, кстати, не кто иной, как Шерлок Холмс. Другой герой книги — Джек-Потрошитель, которого теперь зовут Серебряный Нож. Естественно, ведь простой нож для проституток-вампиров не годится. И вообще, в этот изобретательный роман, в котором на равных соседствуют известные литературные персонажи и реальные исторические фигуры, автор вместил столько событий, что их хватило бы не на одну книгу.

Ежегодно в Штатах выходит в свет не менее двух-трех десятков романов авторов-дебютантов. Одним из лучших дебютных романов 1993 годе, по общему мнению критиков, стала книга ПАТРИЦИИ ЭНТОНИ «Cold Allies» («Холодные союзники»); произведение отличают интересные идеи, глубокий психологизм и мастерски выстроенный сюжет. Это роман о глобальной войне недалекого будущего, в которую вмешиваются некие пришельцы. Среди главных героев книги — уфолог Линда Паризи, арабский полковник Квазим Абель Вазиф, подполковник украинской армии Баранюк и прочие не менее колоритные персонажи.

Несколько слов о других дебютных книгах, которые вызвали наибольший интерес у читателей и критиков. Это, во-первых, роман МЭРИ РОЗЕНБЛЮМ «The Drylands» («Сухие земли») — экологическая антиутопия, действие которой происходит в следующем веке на Северо-Западе США, где за несколько десятилетий не выпало ни капли дождя. Во-вторых, роман ВИЛЬГЕЛЬМИНЫ БЭЙРД «Cresh Course» («Курс на катастрофу») — киберпанковский триллер о нескольких актерах кинематографа будущего, которые начинают постепенно понимать, что им угрожает смертельная опасность, поскольку один из них — маньяк-убийца. В-третьих, роман ЭМИ ТОМСОН «Virtual Girl» («Виртуальная девушка») — еще одна книга, близкая по своему жанру к киберпанку, однако это не столько триллер, сколько мелодрама — в ней рассказывается о девушке-роботе, которая постепенно начинает осознавать себя как личность.

И эта лишь малая часть интересных, значительных книг, вышедших в Штатах в 1993 году. Однако конвейер не останавливается: в 1994 году читатели получили десятки и сотни новых названий, среди которых тоже немало настоящих шедевров. Но о них — в следующий раз.

 

Старый Фэн

в рубрике

ИНФОРМАРИУМ

Действительно, киберпанк — одно из самых известных направлений в американской НФ 80-х годов. Во всяком случае — самое нашумевшее. Более того — киберпанк ныне вышел за пределы литературы и стал одним из ответвлений современной молодежной контркультуры. В США сейчас выходит несколько «киберпанковских» журналов, в которых о литературе почти не говорится, зато публикуются материалы о проделках хакеров (компьютерных фанатов), о компьютерной музыке и компьютерном искусстве, видеоарте и спецэффектах для кино, о новых экстравагантных модах и вообще — о мироощущении молодых людей компьютерного века.

А начиналось все в начале 80-х, когда несколько молодых авторов, лишь недавно дебютировавших в НФ, решили объединить свои силы, чтобы создать новое направление, сравнимое по своему влиянию с британской «новой волной» 60-х годов. Изначально в эту группу входили Брюс Стерлинг, Уильям Гибсон, Льюис Шайнер, Руди Рюкер, а примыкал к ним более опытный писатель Джон Ширли. Несколько позднее к киберпанкам были «приписаны» Грег Бир и Пат Кэдиган. В 1982 году были опубликованы рассказы Уильяма Гибсона «Джонни-Мнемоник» и «Сожжение Хром», ставшие первыми каноническими текстами этого направления, а Брюс Стерлинг (главный идеолог и пропагандист киберпанка) начал активную рекламную кампанию по продвижению его в массы. В то время киберпанки еще не имели своего нынешнего названия, а именовали себя просто Движением. Термин «киберпанк» появился благодаря известному редактору и писателю Гарднеру Дозуа — так он с некоторым ехидством назвал это направление в одной из своих статей. По утверждению английского критика, составителя «Энциклопедии научной фантастики» Питера Николса, Дозуа воспользовался для этого названием рассказа некоего Брюса Бетке «Cyberpunk», который был опубликован в 1983 году в журнале «Эмейзинг» и никакого отношения к настоящему киберпанку не имел. Тем временем, стремясь обратить на себя как можно больше внимания, киберпанки развязали в любительской и профессиональной прессе настоящую войну с другими талантливыми молодыми фантастами, которых они прозаали «гуманистами» — Джоном Кесселом, Конни Уиллис, Кимом Стенли Робинсоном, Джеймсом Патриком Келли. Пытались они выделиться и чисто внешне — основными элементами их униформы были черные кожаные куртки и зеркальные очки. Однако поначалу их успехи были невелики, и только после того, как в 1984 году был издан дебютный роман Уильяма Гибсона «Neurоmапсег» («Нейромант») — произведение действительно новаторское, что подтвердили присужденные ему премии «Хьюго», «Небьюла» и приз Филипа Дика, — это направление получило всеобщее признание. Более подробно об этой истории аы можете прочесть в статье Майкла Суэнвика «Инструкция к постмодернистам», которая была напечатана в журнале «Интеркомъ», 1993, № 4.

Однако что же из себя представляет киберпанк по сути? Надо сказать, что термин для названия был выбран весьма удачно. Первый корень в этом слове, «кибер», связан со словом «кибернетика» и подразумевает, что это направление описывает будущее, в котором повседневная жизнь людей коренным образом изменилась под воздействием высоких технологий. Глобальные компьютерные сети, регулирующие потоки информации в мировом масштабе. Биологическая инженерия. Принципиально новые виды развлечений. Кроме того, центральным для киберпанка является понятие «виртуальной реальности» («киберпространства», по определению Гибсоне) — некоего мнимого мира, находящегося внутри компьютерных сетей, куда человек может проникать (естественно, не физически, а ментально) при помощи наркотиков или специальных приспособлений.

Второй корень, «панк», позаимствован из музыкальной терминологии. Панк-рок — так называется одно из самых бунтарских течений в рок-музыке, возникшее в конце 70-х годов. Применительно к литературе это слово означает, что мир в произведениях показывается с точки зрения людей «дна», изгоев и преступников, причем показывается агрессивно, напористо, с неприятием норм поведения, насаждаемых государственными институтами и истеблишментом.

Если же говорить о чисто литературных особенностях киберпанка, то среди них можно перечислить жесткое триллероподобное построение сюжете, многое взявшее от детективных романов Рэймонде Чендлере и Дэшила Хэммета, рубленый стиль изложения, а также своеобразный язык героев, сконструированный из уличного и молодежного сленге. Естественно, что многое киберпанк взял и из того, что наработали фантасты старшего поколения — Альфред Бестер, Сэмюэл Дилэни, Филип Дик, Дж. Г. Баллард, Джон Браннер, Норман Спинрад, Джон Варли и особенно Уильям Берроуз (если, конечно, последнего можно назвать фантастом).

Впрочем, в настоящее время киберпанков, как устойчивой писательской группы, в американской фантастике уже не существует. Есть просто жанр, приемами которого пользуются многие авторы, в том числе и те, которые ранее не принимали его или относились к нему с иронией — например, Орсон Скотт Кард или Чарльз Плэтт. Кроме того, активно используют в своем творчестве элементы киберпанка такие писатели, как Том Мэддокс, Пол Ди Филиппо, Майкл Суэнвик, Ричард Кэдри, Джордж Алек Эффинджер, К. У. Джетер и Джек Уомэк. Появляются и интересные дебютанты. Например, в 1992 году настоящий фурор произвел дебютный роман Нила Стивенсона «Snow Crash». С другой стороны, некоторые отцы-основатели киберпанка пишут сейчас литературу, которая к этому направлению никакого отношения уже не имеет.

К сожалению, российские читатели пока еще не имеют возможности познакомиться с основными произведениями киберпанка. На русском языке до сих пор опубликован лишь один рассказ Гибсона, один рассказ Бира и по нескольку рассказов Стерлинга и Ди Филиппо, причем последние в изданиях малодоступных. Правда, в настоящее время романы Гибсона и Стерлинга готовятся к выпуску в издательстве «Terra Fantastica», но когда они выйдут в свет, сказать трудно.

Писателей, делающих «чистый киберпанк», в России пока нет. Хотя отдельные элементы этого направления — по-видимому, интуитивно, — использовали в некоторых своих вещах Андрей Столяров, Андрей Лазарчук и Виктор Пелевин, однако они, говоря о своем творчестве, предпочитают пользоваться термином «турбореализм».

Александр Тюрин является единственным представителем направления, которому сам. же дал название «русский киберпанк». Многие элементы киберпанка в его повестях действительно наличествуют, однако язык, которым пользуется автор, имеет совсем иные корни, нежели западный киберпанк. В любом случае, вопрос этот — о «русском киберпанке» Тюрина — еще долго будет дискуссионным.

 

Уильям Гибсон

в рубрике

ГОСТЬ ИЗ БУДУЩЕГО

Вопросы: Дэн Уинтерс

Перевод: Ефим Летов

— Как чрезвычайно модному у средств масс-медиа писателю-фантасту вам, наверное, часто задают вопросы, типа: «Какая самая большая проблема, с которой сейчас столкнулся мир?» Как вы отвечаете не эти вопросы — серьезно или отделываетесь шуточками?

— Мысль об эксперте, который знает все, наводит на меня тоску Я никогда не испытывал соблазна сколотить себе на этом капиталец Людям следует усвоить раз и навсегда все фантасты — шарлатаны Да, мне нравится думать, что если фантасты и обманывают людей, то только из лучших побуждений Однако это не значит, что они самые глубокие из всех мыслителей Нет, просто они люди с очень активным воображением — очень широким и очень мелким морем знаний, по поверхности которого что только не плавает

— И все же: какова самая большая проблема, которая встала перед человечеством?

— Эта проблема — люди Как говорит Уильям Берроуз «Их слишком много толчется вокруг — не повернешься»

— А самая большая проблеме, с которой столкнулся Уильям Гибсон?

— Сценарий по моему рассказу «Джонни-Мнемоник», который надо бы поскорее закончить.

— Как вы начали писать для кино?

— Все очень просто парни, у которых права на «Чужого», захотели снять очередную картину — и вдруг обратились ко мне «Эй, приятель, а почему бы тебе не написать сценарий для «Чужого 3?» Я им ответил «Не хочу. Не испытываю никакого желания прикидываться сценаристом». Тогда они сказали «Но мы дадим тебе за это много денег». И я ответил «И в какой же срок я должен уложиться?»

— И все же: как бы вас ни втягивали в подобные проекты, вы по-прежнему большую часть своего времени тратите на то, что выстраиваете из печатных строчек романы и рассказы. Не является ли литературное ремесло слишком старомодным занятием для такого современного человека?

— Знаете, реалии этого мира настолько изменчивы, что я теряю надежду на то, что кино или видео сумеют управиться со столь стремительными переменами В этом отношении я человек консервативный Я думаю, что по-настоящему хороший писатель — я вовсе не имею в виду себя — может представить все это гораздо глубже и выразить гораздо точнее, нежели кто-либо или что-либо иное

— Так, может, это не так уж и важно, если ваши романы никогда не попадут на экран?

— Не думаю, что я вскочу как-нибудь ночью с острым желанием увидеть кинофильм, сделанный по моей книге Кстати, нечто подобное сказал однажды Джон Ле Карре «Не такой уж это и кайф— видеть, как твои душевные муки превращают в бульонные кубики»

— Вы по-прежнему считаете себя писателем-фантастом?

— Научная фантастика — это то, откуда я родом. Это столь же верно, как и то, что родом я из маленького городка в Северной Вирджинии. Однако я не слоняюсь из угла в угол с тоскливой мыслью «Я всего лишь какой-то сопливый мальчишка из маленького городка в Северной Вирджинии». Точно также я не брожу по комнате, размышляя «Я всего лишь какой-то писатель-фантаст». Я не принадлежу к тем, кто засиживается в одном жанре.

— А в детстве вы читали фантастику?

— Конечно! Я поднимал ее как флаг, когда надо было отделаться от чего-нибудь неприятного. Например, баскетболе Я ведь и тогда был очень длинным, поэтому меня все время пытались затащить на баскетбольную площадку. Но стоило мне подумать о том, что эти маленькие изверги, если я включусь в игру, начнут лупить меня по голове и наступать мне на ноги, а затем смеяться, глядя на мои слезы, — стоило только подумать об этом, как мне становилось не по себе. Поэтому я сразу же заявил «Нет, я не хочу играть в баскетбол, я хочу читать научную фантастику и слушать рок-н-ролл». И я прекратил читать фантастику только тогда, когда начал ходить на свидания с девчонками.

— Откуда вы черпаете свои идеи?

— Все, о чем я пишу, я придумываю, когда просматриваю ежедневно «Нью-Йорк тайме». А на самом деле и этого слишком много — можно читать газету и через день.

— Читали ли вы статью о новом романе, который был создан при помощи компьютера? В него заложили асе, что написала Жаклин Сьюзен. И некоторые из тех, кто уже прочел роман, говорят, что он будет интереснее, чем ее книги.

— Неудивительно: жанровую беллетристику, построенную по стандартной формуле, может писать и компьютер. И я не исключаю, что потребитель найдет ее даже более привлекательной. Компьютер будет генерировать фразы и эпизоды, а программист возьмет на себя роль редактора — будет переставлять фразы и вычеркивать ненужные эпизоды.

— Куда бы вы отправились на машине времени?

— Сразу хочу сказать: я никогда не мечтал о том, чтобы попасть в будущее. Да и с прошлым следует быть крайне осторожным. Во всяком случае, не стоит попадать туда, где полно вирусов и бактерий, от которых можно запросто отдать концы. Впрочем, одно интересное место я знаю — Лос-Анджелес, год этак 1911-й… Зрелище, должно быть, волшебное — представьте себе весь этот пейзаж до того, как его потом застроили.

— Я могу понять, почему вам не хочется а будущее: а ваших романах оно выглядит не очень-то весело.

— Знаете, если бы мы могли позвонить по телефону в прошлое, то нам потребовалось бы чертовски много времени, чтобы рассказать собеседнику о мире, в котором мы живем. Даже с самим собой, каким я был в году этак 65-м, мой разговор вряд ли был бы приятным. «Так что же за это время произошло? Мы выиграли сексуальную революцию? Мы слетали на Луну?» Что ж — и да, и нет.

— Ваша первая книга, «Нейромант», вышла, когда вам было тридцать шесть. А что вы сделали за предыдущие двадцать лет?

— Немного. Люди обычно спрашивают: «Вы были хиппи?» И я отвечаю: «Не знаю, наверное, да». Однако недавно я понял, что на самом деле я не был хиппи — я был лодырем вроде тех, кого сейчас называют «слэкерами». Образ жизни у нас был такой же, как и у них, только двадцатью годами ранее. И потянуть такую жизнь мы тоже хотели как можно дольше. Например, у меня никогда не было службы на полный рабочий день. Учился в университете, да — но так, чтобы занятия не стали для меня каторгой. Короче, вкалывать особенно не стремился.

— Ваш «Нейромант» положил начало тому, что позже назвали феноменом киберпанка. Однако семи вы никогда не выглядели самоуверенным сокрушителем основ.

— Так ведь киберпанки вовсе не были отъявленными экспериментаторами. Мы просто хотели продраться в прошлое через всю эту коммерческую дребедень вроде книжек Пирса Энтони, чтобы покрепче уцепиться за истинные корни жанра. Увы, научная фантастика — это просто бизнес, и то, что называется «товарным видом», благополучно переварило кибер-панк. То же самое произошло и с панк-роком. Когда панк объявился на свет, он пытался шокировать публику, однако музыкальная индустрия быстро прибрала его к рукам и просто наштамповала новые упаковки взамен старых — к вящей славе поп-музыки. Вот почему мы получили «R.E.M.» и прочие сладкие группы, которые слышим теперь повсюду, — потому что индустрия переварила панк, а на самом деле выхолостила его.

— Какое будущее ожидает рок-н-ролл?

— Думаю, самое страшное, что его ждет — это то, что и через тридцать лет люди будут слушать классический рок шестидесятых. Я нахожу невероятно странным, что многие вещи, ставшие событием еще тогда, когда я слушал их мальчишкой, — «Битлз», «Стоунз», «Ху» — до сих пор почитаемы. Я жажду новой музыки, но вам придется изрядно попотеть, чтобы отыскать что-нибудь свеженькое, что сможет стать очередным событием. Сейчас, например, я слушаю «Свелл», «Кам» и группу из Западного Берлина под названием «План-Б». Или вот — приобрел недавно шесть альбомов Нила Янга. Нил — это лучшее, что у меня сейчас есть.

— В вашем новом романе «Виртуальный свет» действие происходит через каких-нибудь двенадцать лет, однако общество, которое а нем описано, настолько разрушено, поляризовано и технологически развито, что выглядит куда более отдаленным по времени.

— Масштабы перемен в интересах сюжета были намеренно искажены. Устоявшееся мнение о том, что научная фантастика предсказывает будущее, меня лично не занимает. На мой взгляд, не о будущем рассказывают наши книги, а о тех годах, когда они были написаны. Романы, которые в пятидесятые годы написал Айзек Азимов, это романы именно о пятидесятых, пусть даже действие в них происходит в двухмиллионном году.

— Следовательно, время «Виртуального света» не совпадает с нашим реальным временем?

— Естественно. И этим события романа, как мне кажется, близки к реальной жизни. Ведь время не течет с постоянной скоростью — ни время личности, ни время истории. Оно движется рывками: то ничего не происходит, то вдруг как даст по газам, и мир меняется радикально. Если говорить о моих произведениях, то самый яркий пример такого рода вы можете найти в «Нейроманте» — там действие происходит в будущем, в котором все еще существует Советский Союз. Однако кто в 1983 году мог представить себе мир, в котором не было бы Советского Союза?

— Смерть, распад, разрушение — мир в «Виртуальном свете» не очень-то приятен.

— Он не большая антиутопия, нежели тот мир, в котором мы живем. Если бы вы попытались описать сегодняшний мир человеку из 1950 года, он показался бы ему сущим кошмаром. Все больше и больше людей умирает от голода. Некоторые города, как Мехико, существуют в преддверии постоянной катастрофы. Причем Мехико — место еще прекрасное, если сравнивать его, скажем, с Сан-Пауло. Есть страны, где непрерывно бушуют эпидемии, войны, да и вообще происходят жуткие вещи.

— У некоторых людей от новостей такие стрессы, что они перестают смотреть телевизор и читать газеты.

— Да, замыкаются в кокон. Это действительно очень популярная тенденция в современной американской культуре, или, точнее, популярная тенденция для журналистов, которые обсуждают ее как популярную тенденцию. Занятие не слишком привлекательное.

— Вы часто испытываете перегрузку?

— Я просто стараюсь не связываться с электронной почтой. Если бы я подключился к этой системе, мне бы писали со всего света.

— Выживете а пригороде со своей женой и двумя детьми. Говорят, вы домосед?

— Люди, наверное, думают, что я хожу с серьгой в ухе. А на самом деле я простой писатель-киберпанк — человек среднего возраста и среднего класса. Человек, которому выпало жить в эпоху перемен. Я еще помню те времена, когда телевизоры были далеко не в каждой семье. В нашем городке первый такой агрегат купили мои родители. Он был размером с маленькую газовую плиту и имел круглый шестидюймовый экран. Когда мы его включили, то не увидели ничего, кроме «снега», — в ту пору передающие станции тоже были наперечет.

— Узнают ли вас люди на улице?

— Только случайно. Не так давно, когда мы с Марио Ван Пиблсом прогуливались по деловой части Ванкувера, пытаясь обсуждать сценарий, прохожие скорее на него обращали внимание, чем на меня. Американцы писателей не очень-то жалуют. С другой стороны, это и к лучшему. Это спасает нас от безумной богемной кутерьмы.

— И все же вы в каком-то смысле фигура культовая.

— Я этого не чувствую. Я занимаюсь своим делом уже двенадцать лет, и когда люди спрашивают: «Что вы ощутили, когда однажды утром проснулись знаменитым?», — я отвечаю прямо: «Я стал знаменитым не за одну ночь. Да и в это утро в дверь ко мне никто не барабанил». Однако все случившееся — штука любопытная. Оно лишь подтверждает мои догадки о природе популярности.

— Какие же?

— Раньше я думал, что знаменитые люди — это те, вокруг которых крутятся журналисты. Это кажется очевидным, однако многие, когда речь заходит об их любимой звезде, обязательно вам возразят. «Нет, дружище, — скажут они. — Это не просто женщина, которая привлекла благосклонное внимание журналистов. Это — Мадонна!»

— Вы настолько стараетесь быть обычным человеком, что даже свозили недавно своих детей в Диснейленд.

— А это было довольно интересно! Ведь под всей поддельной ностальгией, которую нам так настойчиво пытаются внушить, лежит целый пласт ностальгии истинной. И я действительно нахожу это трогательным. Нельзя, конечно, сказать, что Диснейленд полностью потускнел и потому его постоянно подкрашивают — хотя действительно потускнело многое, но каким-то забавным образом на уровне символов. Он как бы очеловечивается, и это — вещь удивительная.

— И какие аттракционы вы посетили?

— Первый — «Пираты Карибского моря» — до сих пор имеет этакое старомодное очарование, которое придали ему его создатели. Однако, когда мы двигались обратно, он сломался. Лодка остановилась возле робота-пирата, которого зациклило на одной фразе: «Йо-хо-хо, йо-хо-хо, йо-хо-хо». Иллюзия умерла моментально — и сразу стало видно, какой над нами низкий потолок. А затем появилась обрюзгшая женщина в дурно сшитом пиратском костюме и сказала: «Ладно, седлайте своих лошадей — мы отправляемся дальше».

— Каким образом вы стали жителем Ванкувера?

— Я уехал из Штатов в 1967 году, чтобы избежать призыва в армию. Так что с 19 лет я не живу в США и не имею никакого желания туда возвращаться. Точно также мне не хочется жить в Торонто. Поэтому, если я собираюсь оставаться в Северной Америке, то мне хорошо и здесь.

— А почему вы не можете жить в каком-нибудь другом канадском городе, например, в Калгари?

— А вы когда-нибудь бывали в Калгари? Зимой? Это то же самое, как перебраться жить на Юпитер.

— Почему вам так не нравятся Штаты?

— Знаете, когда мне было 19 лет, и меня вот-вот могли забрать в армию, моим главным ощущением было следующее: «Дьявол, да они же меня могут убить! Они хотят, чтобы я делал то, что я делать не хочу, и в итоге меня обязательно убьют». Я почувствовал это всеми своими потрохами, и с тех пор я никогда не верил властям.

— Есть ли на свете Бог?

— В моих книгах этот вопрос всегда присутствует — в духе старой, тупой компьютерной шутки. Помните, эти парни построили гигантский компьютер, а затем спрашивают у него: «Есть ли на свете Бог?» — «Теперь есть», — отвечает компьютер. Однако, если вдуматься, ответ довольно туманный. Компьютер говорит, что Бог есть, однако он ли этот Бог? И есть ли Бог вообще? Так что как бы вы меня ни пытали, я вам отвечу: я не знаю. Я и в самом деле не знаю!

 

НОВОСТИ

Как сообщает журнал «Locus», американское издательство «Бэнтэм Спектра» приобрело права на издание незаконченного романа АЛЬФРЕДА БЕСТЕРА «Psycho Shop» (название можно условно перевести как «Магазин для психов»), Бестер написал роман примерно на треть; кроме того, сохранились черновики и наброски последующих глав. Предполагается, что книгу допишет РОДЖЕР ЖЕЛЯЗНЫ, после чего она будет издана в твердом переплете с последующим переизданием в мягком. О точных сроках издания пока не сообщается.

АРТУР КЛАРК прислал своему литературному агенту Расселу Галену заявку, в которой подробно изложил замысел романа-катастрофы о гигантском землетрясении в Калифорнии. В письме была приписка: «Если я буду продолжать писать, это будет мои следующий роман». Гален предложил Кларку передать этот проект другому писателю, и Кларк согласился. В результате книга будет называться «Артур Кларк: десять баллов по шкале Рихтера», и напишет ее известный автор триллеров МАЙК МАККУЭЙ, который в своей работе будет точно следовать замыслу маститого фантаста.

СТИВЕН КИНГ передал издателям новый роман «Insomnia» («Бессонница»); роман будет издан сначала ограниченным тиражом в 5 тысяч экземпляров (цена экземпляра 75 долларов), и только затем будет выпущено массовое издание.

РОБЕРТ СИЛВЕРБЕРГ закончил очередную книгу из цикла «Маджипур», которая называется «Горы Маджипура».

ФРЕДЕРИК ПОЛ выпустил в соавторстве с ТОМАСОМ Т. ТОМАСОМ роман «Марс-Плюс» — это продолжение его романа «Человек-Плюс», который в 1976 году был удостоен премии «Небьюла».

Другой любопытный литературный дуэт — писатель-фантаст ГАРРИ ТАРТЛДАВ и известный актер, лауреат премии «Оскар» РИЧАРД ДРЕЙФУС — предложил издательству «Тор» свой первый совместный роман «Два Джорджа»; книга написана в жанре альтернативно-исторической фантастики и затрагивает события американской революции.

ГАРРИ ГАРРИСОН издал роман «Крыса из нержавеющей стали поет блюз», в котором рассказывается о приключениях юного Джима Ди Гриза, который, оказывается, начинал свою карьеру как музыкант.

РОБЕРТ АСПРИН выпустил десятую книгу из популярного сериала «Миф» в жанре юмористической фэнтези; она называется «Сладкая мифтерия жизни».

Наконец, КЭРОЛИН ЧЕРРИ закончила работу над новым НФ-романом «Полуночный всадник» — вопреки устоявшейся традиции, он не принадлежит ни к одному из ее сериалов.

 

Алан Ностромов

в рубрике

ВИДЕО-ГАД

Прежде всего должен предупредить читателей: название этой рубрики к пресмыкающимся — земным или космическим — никакого отношения не имеет. Это просто искаженная транскрипция английского слова «guide» — читается как «гайд» и означает «гид, экскурсовод, советчик».

А теперь — к делу.

Чем хороши американские журналы, так это их непреходящей любовью к статистике. Можно сколько угодно твердить о коммерческой направленности всех этих таблиц и списков (действительно, во главу угла подобных рейтингов поставлен, как правило, доллар), однако читатель в любой момент имеет полную картину того, что происходит в его любимом виде искусства, и может хоть как-то, но сориентироваться. А ведь в конце концов именно он, читатель (или зритель), своим кошельком голосует за то, какое место займет в таблице та или иная книга (или фильм).

Итак, рассмотрим итоги 1993 года в кинофантастике США, основываясь на таблицах, опубликованных в журнале «Locus». А чтобы лучше представить себе ситуацию, начнем со списка самых кассовых фильмов года, без привязки к определенному жанру.

ТАБЛИЦА 1

10 CАМЫХ КАССОВЫХ ФИЛЬМОВ 1993 ГОДА

1) Парк юрского периода (Jurassic Park) $339.500.000

2) Бегущий от правосудия (The Fugitive) 179.300.000

3) Фирма (The Firm) 158.300.000

4) Неспящие в Сиэтле (Sleepless in Seattle) 126.600.000

5) Миссис Даутфайр (Mrs. Doubtfire) 122.500.000

6) Аладдин (Aladdin; сборы 93 года) 117.900.000

7) Непристойное предложение (Indecent Proposal) 105.500.000

8) На линии огня (In the Line of Fire) 102.200.000

9) Скалолаз (Cliffhanger) 84.000.000

10) Несколько хороших мужчин (A Few Good Men; сборы 93 года) 78.200.000

В очередной — и который уже по счету раз — первое место в списке занимает фантастический фильм. Напомню, что в предыдущие годы первые места занимали, соответственно, «Бэтмен возвращается» (1992), «Терминатор 2» (1991), «Призрак» (1990). Следовательно, фантастика по-прежнему пользуется наибольшей любовью зрителей и приносит самые большие сборы (а в случае с «Парком» Спилберга — просто рекордные). Тем не менее для фантастики в целом 1993 год был не слишком удачным. Ранее в списках «ТОР-Ю» всегда фигурировали по три, четыре, а то и более фильмов фантастической направленности. В этом же году у фантастических картин всего две позиции, если, конечно, считать таковой «Аладдин», который, во-первых, мультфильм, а во-вторых, вышел годом ранее. Впрочем, в американской кинокритике имеет хождение термин «жанровый кинематограф» — к нему обычно причисляют любые фильмы, имеющие хоть какое-то отношение к фантастике — в том числе фильмы ужасов и полнометражные мультфильмы. Что ж, будем придерживаться этой классификации и мы.

Поэтому давайте перейдем к следующей таблице. Следует только иметь в виду, что в нее не включены фильмы предыдущих лет выпуска, которые в 1993 году по-прежнему находились в прокате (например, тот же «Аладдин»), фильмы, снимавшиеся для телевидения, фильмы, распростренявшиеся исключительно на видеоносителях, а также некоторые картины категории «Б», не имевшие широкого проката.

ТАБЛИЦА 2

ЖАНРОВЫЕ ФИЛЬМЫ 1993 ГОДА

1) Парк юрского периода (Jurassic Park) $339.500.000

2) День сурка (Groundhog Day) 70.835.000

3) Разрушитель (Demolition Man) 56.004.000

4) Последний киногерой (Last Action Hero) 50.016.000

5) Ночной кошмар перед рождеством (Nightmare Before Christmass) 48.116.000

6) Ценности семейки Аддамс (Addams Family Values) 42.526.000

7) Черепашки-мутанты-ниндзя III (Teenage Mutant Ninja Turtles III) 42.274.000

8) Фокус-покус (Hocus Pocus) 39.348.000

9) Супер-братья Марио (Super Mario Bros) 20.915.000

10) Огонь в небе (Fire in the Sky) 19.724.000

11) Джейсон отправляется в ад (Jason Goes to Hell) 15.572.000

12) Необходимые вещи (Needful Things) 15.125.000

13) Лучший друг человека (Man’s Best Friend) 10.727.000

14) Армия тьмы: Зловещие мертвецы III (Army of Darkness: Evil Dead III) 10.527.000

15) Посмотри, кто теперь разговорился (Look Who’s Talking Now) 10.172.000

16) Робокоп 3 (Robocop 3) 9.790.000

17) Темная половина (The Dark Half) 9.556.000

18) Эльф (Leprechaun) 8.533.000

19) Человек-метеор (The Meteor Man) 8.015.000

20) Мы вернулись! История динозавров (We're Back! A Dinosaur's Story) 7.868.000

21) Крепость (Fortress) 6.730.000

22) Яйцеголовые (Coneheads) 4.100.000

23) Чернокнижник 2: Армагеддон (Warlock 2: Armageddon) 3.791.000

24) Том и Джерри: Кинофильм (Tom and Jerry: The Movie) 3.547.000

25) Карнозавр (Carnosaur) 1.754.000

26) Бэтмэн: Маска фантазма (Batman: Mask of the Phantasm) 1.199.000

27) Немезида (Nemesis) 201.000

28) Колдовская доска 2 (Witchboard 2) 157.000

29) Бездна: Полная версия (The Abyss: Special Edition) 40.709

Если говорить об успехе «Парка юрского периоде», то он был запрограммирован изначально. Во-первых, это Спилберг. Во-вторых, фильм снят по роману-бестселлеру Майкла Крайтона. В-третьих, картина имела рекордный бюджет — более 100 миллионов долларов, что позволило развернуться создателям спецэффектов. Ну и, конечно, сыграла свою роль феноменальная по своим масштабам рекламная кампания. Однако, с художественной точки зрения, эта картина, на мой взгляд, сильно уступает большинству других лент Спилберга. Тем не менее свое дело она сделала — поправила финансовое положение компании «Amblin Entertainment», а самого Спилберга вывела на первое место в рейтинге режиссеров Голливуда. Чему также способствовал успех другого фильма Спилберге, вышедшего в 1993 году — драмы «Список Шиндлера». Правда, этот успех был совсем другого рода — не коммерческий, а творческий: 7 «Оскаров», включая призы за лучший фильм и за режиссуру (чего Спилберг безуспешно добивался два десятилетия). Однако и «Парк» без «Оскаров» не остался — за спецэффекты и звуковые эффекты.

Перейдем теперь к остальным фильмам. И сразу становится видно, что НФ в 1993 году действительно выглядела бледно. На втором месте — весьма симпатичная комедия Харольда Рэмиса «День сурка», однако, если говорить о жанровой чистоте, этот фильм не столько фантастический, сколько притчевый. За ним следуют две ленты, которые, по сути, провалились в прокате и не возместили студийных расходов — включая гонорары участвовавших в этих проектах суперзвезд. Причем Сильвестр Сталлоне, снявшийся в футуристическом боевике «Разрушитель» режиссера-дебютанта Марко Брамбиллы, ухитрился-таки выиграть заочное соревнование у Арнольда Шварценеггера, исполнившего главную роль в фантастико-приключенческой драме «Последний киногерой» многоопытного Джона Мактирнана. Если же говорить о других претендентах на роль самого кассового НФ-боевика — «Робокоп-3» Фреда Деккера с Робертом Берком, примерившим на себя доспехи Питера Уэллера, и «Крепости» Стюарта Гордона с Кристофом Ламбером, то они сошли с дистанции еще на старте. Не лучше ситуация и у многочисленных сиквелов: «Ценности семейки Аддамс» собрали в два раза меньше, нежели первый фильм, а «Черепашки-мутанты-ниндзя III» — в три раза меньше.

Достаточно слабо прозвучали фантастические комедии — «Супербратья Марио» с Бобом Хоскинсом, «Человек-метеор» с Робертом Таунсендом, «Яйцеголовые» с Дэном Эйкройдом. И фильмы, в общем-то, неплохие, да вот не приглянулись они публике.

А в остальных видах «жанрового кино» ситуация выглядела как обычно. Среди фильмов ужасов традиционно присутствовали две экранизации романов Стивена Кинга — «Необходимые вещи» Фрейзера Хестона и «Темная половина» Джорджа Ромеро. Кассу они сделали небольшую, но вряд ли их создатели рассчитывали на большее. То же касается и других «ужастиков», среди которых были очередная (и, как водится, финальная) серия «Пятницы, 13-е» под названием «Джейсон отправляется в ад», «собачий» триллер Джона Лафии «Лучший друг человека», 3-я серия «Зловещих мертвецов» Сэма Райми, 2-я серия «Чернокнижника» и прочие малобюджетники, вроде «Эльфа» и «Карнозавра».

Довольно много — в отсутствие новинок студии Диснея — выпущено на рынок полнометражных мультфильмов. Наибольшего успеха добился «Ночной кошмар перед Рождеством», в создании которого непосредственное участие принял создатель обоих «Бэтмэнов» Тим Бертон. Другие мультфильмы — «Мы вернулись!» (продюсер Стивен Спилберг), «Том и Джерри» и «Бэтмэн: Маска фантазма» — имели более скромный успех. Последний из перечисленных фильмов — киновариант весьма популярного телевизионного мультсериала.

Как ни странно, наибольший интерес у меня вызвал фильм, занявший последнюю строчку в таблице. Напомню, что годом ранее сходную позицию (правда, все же не самую последнюю) занимал фильм под названием «Бегущий по лезвию бритвы». И это очень любопытная тенденция, которая наметилась в последние год-два: выпуск перемонтированных режиссерских версий классических НФ-лент. Эти версии в первую очередь предназначаются для видеорынка, куда поступают в виде лазерных видеодисков, однако параллельно попадают и в прокат — правда, демонстрируются в весьма ограниченном числе кинотеатров. Первым по этому путч пошел

Ридли Скотт, подготовив существенно переработанный вариант «Бегущего» (действительно, более крутой, мрачный и двусмысленный). А теперь и Джеймс Камерон активно включился в это дело. «Бездна» в режиссерском варианте, став на полчаса длиннее, производит более сильное впечатление, нежели вариант, провалившийся в прокате в 1989 году. А тем временем на рынке, в том числе и в России, уже имеются полные видеоверсии других фильмов Камерона — «Чужих» и «Терминатора 2». Тем, кто коллекционирует классику кинофантастики, советую обратить на эту тенденцию особое внимание.

Успех «Парка юрского периода» внес серьезные коррективы в «ЮР-20» всех времен. Поэтому — следующая таблица.

ТАБЛИЦА 3

20 CАМЫХ КАССОВЫХ ФИЛЬМОВ ВСЕХ ВРЕМЕН

(по итогам мирового проката)

1) Парк юрского периода (Jurassic Park; 1993) $868.900.000

2) Инопланетянин (Е.Т.: The Extra-Terrestrial; 1982) 701.100.000

3) Призрак (Ghost; 1990) 517.600.000

4) Звездные войны (Star Wars; 1977) 513.000.000

5) Телохранитель (The Bodyguard; 1992) 507.600.000

6) Индиана Джонс и последний крестовый поход(Indiana Jones and the Last Crusade; 1989) 494.800.000

7) Терминатор 2 (Terminator 2; 1991) 490.000.000 — '8) Один дома (Home Alone; 1990) 458.000.000

9) Челюсти (Jaws; 1975) 458.000.000

10) Красотка (Pretty Woman; 1990) 454.400.000

11) Бэтмэн (Batman; 1989) 411.200.000

12) Человек дождя (Rain Man; 1989) 405.800.000

13) Империя наносит ответный удар (The Empire Strikes Back; 1980) 405.000.000

14) Танцы с волками (Dances with Wolves; 1990) 394.200.000

15) Робин Гуд: Принц воров (Robin Hood: Prince of Thieves; 1991) 390.500.000

16) Возвращение Джедая (Return of the Jedi; 1983) 381.000.000

17) Назад в будущее (Back to the Future; 1985)364.100.000

18) Искатели утерянного ковчега (Raiders of the Lost Ark; 1981) 363.400.000

19) Основной инстинкт (Basic Instinct; 1992) 352.700.000

20) Бегущий от правосудия (The Fugitive; 1993) 349.096.000

Несколько слов о текущем репертуаре. В 1994 году на экраны США вышло немало новых жанровых фильмов, причем некоторые из них сразу взяли курс на побитие кассовых рекордов прежних лет. Очевидно, дабы взять реванш за поражения 1993 года. Многие из этих фильмов уже доступны российским зрителям — в основном как «тряпочные» пиратские видеокопии. Однако в ближайшее время можно ожидать их появления и на большом экране. Назову лишь те фильмы, которые, не мой взгляд, заслуживают особого внимания. «Царь-Лев» (The Lion King) — очередной полнометражный мультфильм студии Диснея. «Ворон» (The Crow) — мистический боевик; в главной роли покойный Брэндон Ли. «Волк» (Wolf) — мистическая драма Майка Николса с участием Джека Николсона. «Патруль времени» (Timecop) — НФ-боевик Питера Хайамса с участием Жана-Клода Ван Дамма. «Флинстоны» (The Flintstones) — «первобытная» комедия по мотивам популярного мультсериала, продюсер Стивен Спилберг. «Леший» (Forrest Gump) — комедия Роберта Земекиса с участием Тома Хэнкса. «Франкенштейн Мэри Шелли» (Mary Shelley’s Frankenstein) — очередная масштабная экранизация старой классики, осуществленная при участии Фрэнсиса Форда Копполы; режиссер Кеннет Браннах. «Кукловоды» (The Puppet Masters) — экранизация известного романа Роберта Хайнлайна (первая отечественная публикация — «Если» №№ 1,2,1991–1992 гг.) с участием Дональда Сазерленда. Впрочем, более подробно об этих и других фантастических фильмах 1994 года вы сможете прочесть в следующем выпуске «Интеркома».

А напоследок — самые горячие новости из мира кино.

Джордж Лукас начал подготовку к съемкам еще трех фильмов из сериала «Звездные войны», действие которых будет происходить ДО событий знаменитой кинотрилогии. Все три фильма будут сниматься одновременно (или один за другим). Первый фильм Лукас намеревается выпустить в прокат в 1997 году, к 20-летнему юбилею сенсационной премьеры первых «Звездных войн». Кроме того, Лукас планирует запуск в производство четвертого фильма из сериала об Индиане Джонсе. По его словам, и Стивен Спилберг, и Харрисон Форд уже дали согласие участвовать в этом проекте.

Начата работа над фильмом «Семь лиц доктора Лао» — римейком известной фантастической картины Джорджа Пала 1964 года. На сей раз фильм будет снят в жанре мюзикла. Музыку к фильму пишет Джорджио Мородер, а грим для доктора Лао и остальных его шести лиц готовит Стэн Уинстон; сыграет же этого многоликого доктора не кто иной, как Майкл Джексон.

Наконец завершается многолетняя работа над сценарием по роману Курта Воннегута «Завтракдля чемпионов». Продюсером фильма, по слухам, будет Роберт Олтмен, режиссером — Алан Рудольф, а роль Килгора Траута, возможно, будет предложена Брюсу Уиллису.

 

PERSONALIA

ГИБСОН, Уильям (GIBSON, William)

Родился в 1948 г. в США; с 1968 г. проживает в Канаде. Первая НФ-публикация — рассказ «Фрагменты голограммной розы» («Unearth», 1977 г.). Большая часть рассказов была объединена в сборник «Сожжение Хром» (1986 г.); почти во всех этих рассказах действие происходит в том же мире, что и в первом его романе «Нейромант» (1984 г.). Роман стал настольной книгой «киберпанка», а сам Гибсон творцом этого литературного течения, возникшего в начале 80-х гг. в связи с широким внедрением компьютеров в повседневную жизнь. В произведениях «киберпанка» кибернетика играет ключевую роль: описывается взаимодействие глобальных информационных сетей как с человеческим обществом в целом, так и с разумом и телом отдельного человека; широко используется понятие «виртуальная реальность». Принципиальная новизна романа «Нейромант» была столь очевидна, что он был удостоен одновременно премии «Хьюго», «Небьюла» и мемориальной премии Филипа Дика. В последующих романах, продолжающих сюжетную линию первого — «При счете ноль» (1986 г.) и «Мона Лиза Овердрайв» (1988 г.) — Гибсон развивает идеи «Нейроманта».

В 1990 г. Гибсон снова потряс читателей и критиков, выпустив вместе с другим лидером «киберпанка», Брюсом Стерлингом, роман «Альтернативный движитель». Книга повествует о создании в XIX веке огромного компьютера, приводимого в действие энергией водяного пара. Последний роман Гибсона «Виртуальный свет» вышел в 1993 году.

БУДРИС, Альгис (BUDRYS, Algis)

Литовец по происхождению, Альгис Будрис родился в 1931 году. С 1936 года проживает в США. Опубликовав в 1952 году первый свой рассказ «Высокая цель» в «Astounding Science Fiction», Будрис довольно быстро стал одним из Лидеров поколения фантастов 50-х годов (в то же время вместе с ним начинали ФДик, Р. Шекли и др.). Написав ряд рассказов и несколько романов («Ложная ночь», 1954 г., «Кто?», 1958 г., «Упавший факел», 1959 г., «Луна-мошенница», 1960 г.), Будрис в начале 60-х годов почти совсем прекращает писать художественные произведения.

К этому времени относится становление Будриса-критика.

Он регулярно составляет обзоры сначала для «Galaxy», затем (вплоть до настоящего времени) для «Fantasy & Science Fiction». И, хотя в 1977 году у него вышел роман «Михайлов День», получивший весьма лестные отзывы коллег Будриса, он в первую очередь известен как литературовед высокого класса. Кроме того, Будрис является одним из руководителей проекта «Л. Рон Хаббард предстааляет «Писателей будущего».

Из рядов «Школы Хаббарда» выдвинулось несколько весьма серьезных авторов.

ЭЛЛИСОН, Харлан

(см. биобиблиографическую справку в № 9, 1994 г.)

Харлан Эллисон — рекордсмен по числу литературных премий. За рассказ «Кайся, Арлекин!» — сказал Хранитель» (1965 г.) он получил премии «Хьюго» и «Небьюла». За раосказ «У меня нет рта, но я должен кричать» (1967 г.) — «Хьюго», за «Чудовище, взывающее к любви в центре мира» (1968 г.) — «Хьюго». Повесть «Мальчик и его пес» (1969 г.) завоевала «Небьюла», а «Птица смерти» (1973 г.) — «Хьюго». В 1975 г. он получил премию «Хьюго» за рассказ «Течение несет нас прямо на острова Лангерхэнс: 38°54′ северной широты, 77°00′13» западной долготы», в 1978 г. — «Хьюго» и «Небьюла» за рассказ «Джеффти пять лет», а в 1986 г. — «Хьюго» за маленькую повесть «Паладин последнего часа». Таким образом, он является обладателем семи премий «Хьюго» и трех «Небьюла» (как и Пол Андерсон), но по мотивам повести Эллисона «Мальчик и его пес» в 1976 г. был снят фильм, удостоенный, в свою очередь, премии «Хьюго» за лучшую драматическую постановку.

РЕЗНИК, Майкл (RESNICK, Michael)

Родился в Чикаго в 1942 г., учился в Чикагском университете. Уже в возрасте 22 лет выпустил роман в стиле Берроуза «Забытое море Марса» (1965 г.), а следом за ним — дилогию «Ганимед» (1967–1968 гг.) в том же стиле. В последующие годы, вплоть до 1980-го, под разными псевдонимами выпустил около 300 книг — от готического романа до эротики.

Свою литературную деятельность рассматривал как средство заработка.

К фантастике в эти годы имел отношение только как активный фэн.

С начала 80-х годов Майкл Резник снова начал публиковаться под своим собственным именем. О нем заговорили главным образом после появления книг в Кенийском сериале («Слоновая кость: легенда о прошлом и будущем» — 1988 г., «Рай: хроника отдаленного мира» — 1989 г. и ряд других). Это очень своеобразная фантастика про «другую», «альтернативную», Африку. Две новеллы из этого сериала — «Кириньяга» (1988 г.) и «Манамуки» (1990 г.) завоевали премии «Хьюго». Кроме того, Резник продолжает писать достаточно сильную фантастику в стиле «космической оперы» («Сантьяго: миф о далеком будущем» — 1986 г., и др.), фэнтези и т. д. Он зарекомендовал себя как талантливый составитель: так, например, антология «Альтернативные президенты», написанная по его заказу 28 авторами, показывает возможные варианты прошлого Америки от Линкольна до Рейгана.

БЕСТЕР, Альфред (BESTER, Alfred)

Родился в 1913 г. в Нью-Йорке в еврейской семье. Обучался в университете штата Пенсильвания. Первый опубликованный фантастический рассказ — «Нарушенная аксиома» (1939 г., журнал «Thrilling Wonder Stories»).

В 1942 г. друг Бестера, Вейзингер, увлек его работой над комиксами, и писатель на протяжении четырех лет выдумывал сюжеты и диалоги для Супермена и Бэтмена. После этого он оставил комиксы и перешел на радио, где работал над сериалом «Чарли Чан» и другими. В фантастику он вернулся в 1950 г., и в течение шести лет сумел создать произведения, обеспечившие ему место в первой пятерке НФ-авторов Америки.

К фантастике Бестер относится скорее как к хобби. До 1960 г. он опубликовал всего лишь 13 рассказов, объединенных в два сборника («Взрыв звезды», 1958 г. и «Темная сторона Земли», 1964 г.). Большинство этих рассказов впоследствии были переизданы в его сборниках «Легкая фантастика» (1976 г.) и «Звездочка светлая, звездочка ясная» (1976 г.). Романы Бестера «Человек без лица» и «Тигр! Тигр!» (1956 г.) и по сей день являются вершинами фантастики. «Человек без лица» удостоен первой премии Хьюго (1953 г.). Его проза ярка, насыщенна, эмоциональна и более всего напоминает гротеск. Язык Бестера уникален.

После перерыва, связанного с работой редактором в журнале «Holiday», в 70-е годы Бестер вернулся к литературе. Были изданы его романы «Связь через компьютер» (1975 г.), «Голем 100» (1980 г.), «Обманщики» (1981 г.) и «Нежная ярость любви» (посмертно). Скончался писатель в 1987 г. Бестер — фигура легендарная в фантастике. Близкий по стилю одновременно Джеймсу Блишу, Майклу Муркоку, Самуэлю Дилэни, он как бы является мостом, соединяющим классическую НФ и «новую волну», оставаясь как для тех, так и для других одним из основателей жанра.

ЛАФФЕРТИ, Рафаэль

(см. биобиблиографическую справку в № 8, 1993 г.)

«Его (Лафферти — А.Ж.) консерватизм католика проявляется в том, что он вдумывается буквально в каждое написанное или не написанное им слово; он оживляет старые мифы и с легкостью придумывает новые; он с наслаждением создает миры, где Добро и Зло взаимосвязаны, но иногда уделяет слишком мало внимания проработке деталей; он может быть как беззаботным выдумщиком, таки строгим, суровым моралистом; он технически изобретателен, изыскан, возвышен, но вместе с тем несколько небрежен; его мастерство в постановке сложных риторических вопросов несомненно, и в то же время он любит стиль «барокко» в литературе…»

Из «Энциклопедии научной фантастики» П. Николлса и Д. Клюта.

МАРТИН, Джордж P. P. (MARTIN, George R. R.)

Американский писатель и издатель. Родился в 1948 г. Первая НФ-публикация — рассказ «Герой» («Galaxy», 1971 г.). Мартин быстро добился успеха: повесть «Песня для Лии», написанная спустя всего лишь три года, завоевала «Хьюго» — первую из трех его премий «Хьюго» на сегодняшний день. Двумя другими были отмечены повесть «Короли песка» (1979 г., также завоевала «Небьюла») и рассказ «Путь креста и дракона» (1979 г.). Он получил вторую премию «Небьюла» за повесть «Портреты его детей» (1985 г.) и премию Брэма Стокера за рассказ «Человек-груша» («OMNI», 1987 г.). Российскому читателю Мартин знаком в первую очередь по повести «Шторм в гавани ветров» (1975 г.), написанной в соавторстве с Лизой Таттл. Его первый и единственный сольный фантастический роман — «Умирание света» (1977 г.), необычная романтическая история о странствующей планете. Также им написаны книги «Бредовые сны» (1983 г.) — роман о вампирах, стилизованный под XIX век; сборник рассказов «Путешествие Тафа» (1986 г.) и ряд других. Мартин — чрезвычайно многоплановый автор, который может быть удивительно лиричным, но может и сознательно шокировать своих читателей. Помимо своей писательской деятельности, он широко известен как редактор и издатель.

ТАТТЛ, Лиза (TUTTLE, Lisa)

Родилась в 1952 г. в США, живет в Великобритании. В 1981–1987 гг. была замужем за Кристофером Пристом. Первая НФ-публикация — рассказ «Неизвестный в доме» (1972 г., сборник «Clarion II»),

В 1974 г. была удостоена премии Дж. Кэмпбелла как многообещающий молодой автор. В основном зарекомендовала себя как мастер короткого рассказа; пишет в жанрах фэнтези и НФ. Лучшие рассказы представлены в сборниках «Гчездо кошмаров» (1986 г.), «Космический корабль из камня и другие истории» (1987 г.), «Воспоминания тела: повествование о страстях и трансформациях» (1992 г.) и другие. Первый ее роман — «Игры в гавани» — написан вместе с Джорджем Мартином.

В последующих книгах — «Дух родства» (1983 г.), «Гэбриэль» (1987 г.) и других — элемент «хоррора» усиливается, что не мешает причислить Лизу Таттл к ведущим НФ-писательницам мира. За рассказ «Костяная флейта» в 1981 г. Лиза Таттл была удостоена премии «Небьюла», от которой отказалась. Придерживаясь феминистских воззрений, она выпустила в 1986 г. «Энциклопедию феминизма».