Два помоста, возвышающихся на сцене, — две соседствующие комнаты. В каждой — кровать. И от каждой комнаты — лестница, ведущая на сцену. На самой сцене — минимум мебели, характеризующий весьма скромный быт обитателей этого дома: небольшая кушетка, покрытая пледом, небольшой письменный стол с пишущей машинкой Брайля, стулья. И собственно — все… Вдали — вид на внутренний дворик, просматриваются деревья, меж ними развешены бельевые веревки.
Слышна музыка. У веревок стоит АННИ — рукава закатаны по локоть, спутанные легким ветром волосы, этакая очаровательная молодая растрепа, хотя ей уже далеко за тридцать. АННИ снимает белье, укладывает его в корзину.
ХЭЛЕН — девушка двадцати с небольшим лет, сидит за столом, печатает на машинке, предназначенной для слепых, это и есть машинка, работающая по известной системе Брайля.
На авансцене, неподалеку от ХЭЛЕН, стоит ДЖОН, молодой человек 25 лет, одетый в твидовый, явно идущий ему костюм, в руках у него ветка сирени. Осматривается. Находит воображаемую дверь, подходит и что есть сил жмет на воображаемый звонок. ХЭЛЕН продолжает печатать. ДЖОН нажимает на кнопку звонка еще и еще, но все так же безрезультатно, ХЭЛЕН никак не реагирует. Он было собрался уйти, но останавливается, услышав звук пишущей машинки. Подходит к воображаемому окну, заглядывает…
ДЖОН. Привет!
ХЭЛЕН допечатывает еще несколько слов, безучастно вынимает страницу из машинки.
Эй! Я сказал — привет! Вы что, не слышите? Здравствуйте!
ХЭЛЕН так же безучастно водит пальцами по странице — проверяет напечатанное. Там, во дворике, АННИ включает стиральную машину. ДЖОН оборачивается, идет к АННИ.
(В сторону ХЭЛЕН). Это и есть Хэлен Келлер?!
АННИ. Да.
ДЖОН. Она прелестна.
АННИ. Какое там… Только не сегодня.
ДЖОН (он в прекрасном расположении духа). Что вы сказали?
АННИ. Я говорю — сегодня нет… Но вам — спасибо.
ДЖОН (без тени смущения рассматривает АННИ, продолжающую заниматься бельем). Однако вы тоже ничего? Мэйси!.. Только почему это вы не отвечаете — я звоню, звоню в дверь и — тишина?! Почему это, а? Мэйси?
АННИ. Я вовсе не Мэйси. Это не мое имя.
ДЖОН. Это мое имя. И значит, так именуют всех, милая Мэйси!
АННИ впервые внимательно смотрит на него.
Как мне найти Анни Мэнсфилд Салливан? Учительницу барышни Келлер?
АННИ. А зачем она вам? Кто вы?
ДЖОН. Друг всех попранных, задавленных бесконечными хлопотами домашних работниц!
АННИ (улыбается). Вроде меня?
ДЖОН (достает из кармана книжку). Приходилось ли вам, Мэйси, читать Карла Маркса?
АННИ. Кого?
ДЖОН. Это мое самое последнее открытие. Открыл его сам. Для себя. Совсем недавно… И все-таки как вас зовут?
АННИ. Конечно же, Бридджит.
ДЖОН. Джон Мэйси! Вы меня ждали. Я явился, и давайте подумаем теперь обо всем насущном в свете вот этого произведения. (Показывает на книжку).
АННИ (кивает). Ладно.
ДЖОН. Наемный труд — вот с чего мы начнем, милая Бридджит! Вы ведь не так много получаете за все эти старания?
АННИ. Да. Что касается денег — просто гроши.
ДЖОН. И перетружены?
АННИ. Работаю как вол. Надрываюсь.
ДЖОН. Ну, так не пойдет! Вам нельзя с этим мириться. Старик Маркс анализирует все причины и дает ответ.
АННИ (заглядывая в раскрытую книгу). И что же это за ответ?
ДЖОН. Революция!
АННИ. Революция?
ДЖОН. Потрясающее слово!
АННИ. Прощу вас — не говорите, что вы один из них.
ДЖОН. Из каких?
АННИ. Из тех, кто устраивает революции.
ДЖОН. Одно препятствие — наш рабочий класс недостаточно созрел… Правда, над этим поработали, постарались дать им прескверное образование…
АННИ. Да?
ДЖОН. Да! Но вас никто не имеет право так эксплуатировать! И вообще, я не понимаю, почему вы столь равнодушны к самой себе? Прочтите это, прочтите, ради бога!
АННИ (берет у него книгу, листает и возвращает). Здесь нет картинок.
ДЖОН. Если человек безнадежен — это навсегда… (Идет за АННИ, направляющейся на кухню). Вкусно пахнет…
АННИ. Я еще и хорошая кухарка. Просто — отменная! (Подходит к ХЭЛЕН, которая продолжает печатать. Дотрагивается до ее плеча, обращается к ней посредством пальцев — это так называемый мануальный алфавит для глухонемых, мы же слышим весь этот разговор АННИ и ХЭЛЕН, голоса звучат за кулисами, или режиссер находит свой вариант решения этой проблемы). Познакомься, детка, это Джон Мэйси. Он предлагает нам свою помощь. Мистер Мэйси, возьмите, пожалуйста, ее за руку, только не надо речей…
ДЖОН (подходит к ХЭЛЕН, протягивает ей руку, потом, сообразив, кладет руку на ее протянутую ладонь, но при этом — не отводит глаз с АННИ). Вы — Анни Мэнсфилд Салливан?
ХЭЛЕН. Помогать нам — это очень любезно с вашей стороны, мистер Мэйси.
АННИ. А мы по рекомендательному письму — представляли вас совсем иным.
ДЖОН (о ХЭЛЕН). Что она сказала?
АННИ. Что это — очень любезное предложение.
ДЖОН. О, простите… Я как-то растерян… Даже испытываю, странный, благоговейный страх.
АННИ. Я не совсем уверена, что он нам подходит, девочка.
ХЭЛЕН (вытягивая руки). Разреши мне рассмотреть его как следует.
ДЖОН. Что?
АННИ. На колени, мистер Мэйси! На колени?
Он послушно встает на колени, ХЭЛЕН внимательно, неторопливо исследует его лицо.
Мы читаем по ладони, по лицу.
ХЭЛЕН. Он талантлив.
ДЖОН. Благодарю.
ХЭЛЕН. И знает об этом.
ДЖОН (довольный). Итак… (Поднимается). Я — действительно талантливый редактор. Ленора сказала, что вам требуется именно такого рода помощь.
АННИ. Да, но не думаю, что нам подойдет анархист с головой, набитой всякой опасной шелухой.
ДЖОН. Ну… (Он растерян, не знает что сказать).
ХЭЛЕН. Давайте не торопиться. Обсудим все серьезно.
АННИ. Ваша страсть к революции — не самая удачная визитная карточка для нас.
ДЖОН. Господи, да я же говорил об обществе, не способном покончить с голодом, неграмотностью, невежеством, наконец! Общество, которое уничтожает человека в самом зародыше! Я же верю в могущество человека, в его возможности, в то, что он обязан раскрыть себя! И вы верите в это, иначе зачем бы возились с этим чудом?! Я совершенно искренно пришел к вам, мне хочется помочь Хэлен Келлер — пригодятся вам мои способности, пожалуйста, я к вашим услугам, нет…
АННИ. Садитесь!
ДЖОН. Вот это была речь! Вот это я сказал! А?!
АННИ. Вы, наверное, голодны, потому так красноречивы. Не сомневаюсь — только поэтому. Вы ели что-нибудь?
ДЖОН. Да.
АННИ. Тогда… (Протягивает ему страницы, лежащие рядом с машинкой). Для начала.
ДЖОН, ничего не разбирая, внимательно разглядывает страницу за страницей.
ХЭЛЕН. А вы читаете по Брайлю?
ДЖОН. Я выучусь. Выучусь. Непременно.
ХЭЛЕН. В самом деле? Научитесь?
ДЖОН целует ей руку.
Я понимаю. Конечно, выучитесь… Любовь и терпение всегда побеждают.
АННИ. Она читает по губам.
ДЖОН. Да? (Подносит пальцы ХЭЛЕН к своим губам). Я понятный? Разборчивый? Удобочитаемый?
ХЭЛЕН. Ну просто — открытая книга.
ДЖОН (АННИ). У нее странный голос.
АННИ. Она не слышит себя.
ДЖОН. Как же она научилась говорить?
АННИ. Имитируя. В точности имитируя движения моего языка и мускулов гортани.
ДЖОН. Потрясающе! Блеск!
АННИ (спокойно). Обычно. Чуть выше среднего, ровно настолько, чтобы она могла закончить весь курс. Колледж — это уж само по себе беспримерно, а мы еще идем на медаль… А почему вы без бороды?
ДЖОН. Чтобы овладеть системой Брайля, нужна борода?
АННИ. Мне казалось, что каждый нормальный профессор в колледже просто обязан носить бороду.
ДЖОН. А как же она справляется в классе?
АННИ. Я всегда рядом и все ей перевожу.
ДЖОН. А… Я не профессор вовсе.
АННИ. Я знаю Ленора мне говорила.
ДЖОН. Просто преподаватель. Английский язык в Гарварде.
АННИ. Она так и говорила — Гарвард.
ДЖОН. А теперь я ушел оттуда. Работаю редактором в одном молодежном журнале.
АННИ. Так это же даже лучше.
ДЖОН. Но я и не редактор.
ХЭЛЕН. Он на глазах становится все загадочнее и загадочнее…
ДЖОН. Я — писатель. В моей голове уже книг двадцать… Но что мне хочется сделать перво-наперво: произвести основательную критическую чистку, — избавить Америку от всякой дряни для чтения. Собственно, то, что вы сделали в педагогике. И начать совершенно новую работу по подлинно жизненному эксперименту — литература должна идти в жизнь.
АННИ. Что же вас останавливает?
ДЖОН. Самое прозаическое — нужда? Мне нужно есть и пить, то есть — деньги! Вы, наверное, не поняли меня — я говорил о том, что наши писатели давно и прилежно, старательно подражают матушке Европе, а наши собственные проблемы — что им до них?? Сэр не может и не хочет понять рабочего. Он попросту не знает языка, на котором говорит тот…
АННИ. Вот это все, что вы нам поведали, — это и есть ваша основная специальность? Круг ваших основных забот и интересов?
ДЖОН. Боюсь, вы что-то вроде ведьмы.
АННИ. Да?
ДЖОН. Или колдунья. Понимаете, те, кто выкинут из жизни, тоже имеют право голоса? Они хотят рассказать о себе и должны! Все, кто брошены, те, кто на дне, кто отвергнут, воюют за право говорить!
АННИ. Вы что — и про Хэлен думаете так же?
ДЖОН. Да.
АННИ. Но она — поднявшийся человек! Восставший!
ДЖОН. Благодаря вам. Но ведь при этом — вы в какой-то мере порабощены, зависимы, в плену?
Пауза.
Я пришел дать вам волю.
АННИ. Наверное, наш контракт с журналом был ошибкой. Но нам очень нужны деньги. А совмещать учебу, дом, плюс еще эти статьи для журнала.
ДЖОН. Вот для того я и здесь.
ХЭЛЕН. Редактор просто сел нам на шею.
АННИ. Запомните: ничего добавлять к тому, что пишет Хэлен, не нужно.
ХЭЛЕН. Только — сокращать. Я ужасно многословна да еще пишу очень уж высоким стилем.
ДЖОН. Понимаю.
АННИ. Я научу вас ее языку, он, правда, чуть-чуть отличается от языка рабочего класса.
ДЖОН (о ХЭЛЕН). Нет, она — гений! Гений!
АННИ. Да, так многие говорят. Им нравится это говорить, а… ей, нам — не нравится это слышать… И — хватит. До воскресенья, мистер Мэйси. (Провожает его к дверям). И вы, наверное, ожидали увидеть здесь нечто другое? Или рассчитывали на другую встречу?
ДЖОН. Все в порядке! Я приду в воскресенье и принесу вам что-нибудь новенькое из Маркса.
АННИ. Что вы — столько забот!.. Да и где мне взять время на чтение, терять время для меня…
ДЖОН (перебивая, торжественно). Вам нечего терять, кроме своих цепей! Это — старик Маркс! (Весело нажимает на звонок, смеется, выходит).
АННИ внимательно смотрит ему вслед, пока мимо нее не проходит ХЭЛЕН.
ХЭЛЕН. Спать. Спеть.
АННИ. Нет. Нет. Еще у нас тригонометрия.
ХЭЛЕН. Опять?
АННИ. Увы.
ХЭЛЕН (уже сверху, сидя на кровати). Все, поздно, я уже сплю.
АННИ. Я сама едва стою на ногах! Не спорь — у тебя есть точные обязанности. Уроки — первые и важнейшие из них. Я говорю — не спорь!
ХЭЛЕН обиженно, медленно идет к письменному столу, зло бросает на него линейку, циркуль, садится, все с той же злостью раскладывает лист ватмана, накалывает на него знаки, цифры… АННИ, стоя на коленях, крепит к карнизу занавески.
ХЭЛЕН. Один такой урок отбирает у меня целую ночь. Понимаешь? Ночь! Но тебе же абсолютно все равно, тебе же это абсолютно безразлично…
АННИ. Нет, и ты знаешь об этом. Неужели я так напоминаю тебе надсмотрщика?
ХЭЛЕН. Именно его. Образцовый надзиратель — вот ты кто. Может, я все-таки пойду спать?
АННИ. Нет. (Она поднимается, идет к ХЭЛЕН, берет учебник, читает). Поднимите перпендикуляр из точки А до пересечения с линией ОП в точке Б, тогда тангенс…
ХЭЛЕН. Боже, боже, какая же это смертельная скука — твоя тригонометрия.
АННИ (прикладывая ее руку к своим губам). Я всегда была против колледжа, это твое желание, девочка!
ХЭЛЕН. Да, мое!
АННИ. Ну и вот…
ХЭЛЕН. Моя юность увядает, как виноградная лоза.
АННИ (после паузы и явно о себе). Увядает, как виноградная лоза… Предельно точно! (И без перехода). В точке В начертить линию в направлении…
ХЭЛЕН послушно трудится, медленно гаснет свет, музыка. Спустя время возникает дневной свет, у входной двери ДЖОН и еще один молодой человек — ПИТ. ДЖОН что-то читает, у ПИТА в руках толстая пачка писем.
ДЖОН. Пит, это блеск! Статья что надо! Покажи ее нашему кому редактору…
ПИТ (перебивает). Поговорил бы ты с ним, Джон, а?
ДЖОН. А что я ему скажу?
ПИТ. Что я не мальчик на побегушках.
ДЖОН. Ты он самый и есть.
ПИТ. Я младший редактор!
ДЖОН. Это его журнал, и ты в этом журнале раб редактора!
ПИТ. Ну тогда скажи ему, что я заслуживаю хотя бы на два доллара в неделю больше.
ДЖОН. Попытаюсь. Дай письма.
ПИТ (смотрит на бельевые веревки). Исподнее Хэлен Келлер?
ДЖОН. У нее все как у людей.
ПИТ. А почему я не могу войти, долго еще мы будем стоять у порога?!
ДЖОН. Тебя, мой друг, никто, кажется, туда не приглашал?!
ПИТ. Я могу тебе помочь.
ДЖОН. Не спеши, Пит. Когда понадобишься — крикну!..
ПИТ. Ты — свинья.
ДЖОН. Но туда — я зван! Я, Не ты.
ПИТ неохотно уходит. Высвечивается комната. На кушетке сидит ХЭЛЕН, рядом немолодой джентльмен — доктор ЭД, они играют в шахматы. Входит ДЖОН, идет к столу, кладет пачку писем.
ХЭЛЕН. Ваш ход, доктор!
ЭД. Как дела у молодых?
ДЖОН. По-молодецки! А как дела у стариков?
ЭД. По-стариковски… (Делает неверный ход.) Черт подери!
ДЖОН. Доктор, мне необходима ваша помощь!
ЭД. Так вы же сказали — дела идут по-молодецки?!
ДЖОН. Вы давно знакомы с этими барышнями?
ЭД (он явно проигрывает). Кому нужна помощь — так это мне!
ДЖОН. Журнал для женщин заплатил им уже три тысячи долларов за статьи. Статьи — понимаете?! А это готовая книга! Книга, а не какие-то там статьи! Выдающаяся книга, которая может изменить всю структуру преподавания в нашей стране, если у наших деятелей просвещения есть хоть капля ума…
ЭД. Неужели эта книга именно то, в чем больше всего сегодня нуждается наша страна?
ДЖОН (горячо). Да, да! Я собрал все, что записывала Анни в разные годы и, конечно…
ЭД (вскакивает). А! И старики — по-молодецки! Вот так! (Садится). Ну и что, молодой человек, что — эта выдающаяся книга?
ДЖОН. Да, выдающаяся! Но она же не разрешит всем этим воспользоваться! Ни одной страницей! Ни одной строчкой!
ЭД. Почему?
ДЖОН. Потому что она выше всего этого! «Нам чужды одинаково и реклама и коммерция, нам не нужна дешевая и глупая шумиха, мы…»
АННИ (стоит с подносом, на котором чашки с молоком и сэндвичи). Мы работаем. Учимся. Живем. И вообще — давайте не будем здесь говорить об этом.
ДЖОН. Где же — в таком случае? И потом, вспомните, ваше имя, повторяю, ваше имя уже значится в статьях??
АННИ. Это не я. Это Хэлен. Она сама вставила. И сама настояла.
ДЖОН. Какая разница… Без вас она бы не написала и строчки. Все это ваше! И только!
ЭД. Почему вы так неприязненно относитесь к предложению молодого человека? По-моему, оно разумно. И пусть небольшая, но гарантия доходов. То, что вам нужнее всего! Деньги!
АННИ. Доктор, кто, если не вы, знает, что для нас значит эта так называемая популярность? Какими деньгами возместить все те травмы…
ЭД (перебивает). Все так, только едва ли люди догадываются о истинном вашем существовании. Как вам все это дается…
АННИ. Давайте переменим тему, а?
ДЖОН. Нет! Нет! Давайте же хоть раз обсудим все трезво, умно, рационально!
АННИ. Все! Мы переменили тему, и теперь наш милый доктор расскажет всем нам, что он видел в лесу этим утром.
ЭД. Ничего особенного этим утром я не видел.
ДЖОН. Вот уж поистине — восхитительная тема! Что я видел этим утром… Но не могли бы мы вернуться к более актуальной теме, например, что я вижу и слышу в это утро? (АННИ). И все-таки?!
ХЭЛЕН. Я расскажу о том, что видел доктор по дороге к нам в лесу… Солнце вставало позади темных мрачных дремлющих холмов, медленно выкатывалось волшебное золотое колесо… И, разбуженные солнцем, нехотя просыпались птицы… И, увидев волшебное колесо, начинали петь — волшебную песню без слов… Не говорите так, доктор, — ничего особенного вы не видели…
ЭД. Потрясающе. Успела еще и две партии у меня выиграть, и колесо увидеть, и песню услышать… Ну, Хэлен… Тебя надо пить, как лекарство! Тонизирующее! Две капли в день натощак — и бодр весь день!
ДЖОН. Как она может все это… знать? Непостижимо!
ЭД. Постижимо… И гениальность этой девочки в том, что она видит и слышит то, где мы попросту бессильны…
ДЖОН. Доктор! Доктор! Будьте же вы разумны: гениальность этой девочки в ее учительнице! Все благодаря ей! Только ей! И без нее… (Сразу торопливо). Мы просто обязаны обо всем этом рассказать людям! Об этом должны знать все! Нельзя это утаивать в своем крохотном мирке, ее опыт, ее метод должны стать достоянием всех, кто в этом нуждается.
ЭД. Джон абсолютно прав, дорогая! Это долг перед людьми.
АННИ. И пальцем не пошевелю! И не подумаю! Все!
ДЖОН. Не все! В конце концов, это ваш долг перед другими учителями, что бьются над этими же бедами поодиночке! Помогите им!
ЭД. Да, Анни, это необходимо сделать ради тысяч других несчастных детей. Слепых, глухих…
ДЖОН (подхватывая). Всех жертв нашего идиотского традиционного обучения! Дайте им ваш метод! Ваш опыт? Дайте!
АННИ. Я уже сказала. И больше ни слова об этом! (С силой бросает тарелку на пол, демонстративно поворачивается, уходит.)
Только лишь ХЭЛЕН остается как бы безучастной ко всему происходящему: она спокойна, светла. Улыбается.
ХЭЛЕН (негромко). С ней это случается… Время от времени…
Медленно гаснет свет, ДЖОН идет следом за АННИ к бельевым веревкам.
ДЖОН. У вас жуткий характер! Вы не просто упрямы… Вы… Только бы поперек течения… Случись вам тонуть, я стану искать вас в верховье…
АННИ. Обойдусь без вашей помощи! Убирайтесь!
ДЖОН. Почему вы не хотите разговаривать со мной? Почему?
АННИ. Вы еще слишком молоды.
ДЖОН. Ну и что?! Вы-то чего так взбешены?
АННИ. Я? Вовсе нет.
ДЖОН. Нет?
АННИ. Конечно, нет! Просто у меня уже нет никаких сил слушать о гениальности, опорой и фундаментом которой являюсь… я. Ну сколько можно быть опорой и фундаментом?! Тем более — гениальности! Ненавижу это слово!
ДЖОН. Я только лишь процитировал вашего доброго доктора… Выслушайте меня, прощу вас! Главы, написанные Хэлен, очаровательны своей наивностью, чистотой, однако ваши записки — клянусь, это выдающийся вклад в современную педагогику! И хватит быть такой чертовски скромной!
АННИ. Да — скромной, и только такой!
ДЖОН. Ну правда — достаточно… Походили в скромницах и хватит. Теперь мой долг рассказать всем именно о вашем вкладе. О том, что сделали и делаете — вы! И все, что я знаю…
АННИ (перебивает). А сколько вам еще неведомо… Это, право, еще одна книга.
ДЖОН. Ну так расскажите! Я готов написать и другую.
Пауза.
АННИ. Я была никем до встречи с Хэлен. И все это — только любовь, захлестнувшая меня… Что еще может даровать этот мир?! Ее семья… Они долго не хотели оставить нас в покое… Знаете ли вы, что ее родной отец хотел показывать Хэлен за деньги?
ДЖОН. Не может быть.
АННИ. Может. Известность. Деньги. Слава. Это будоражит, толкает к безумным поступкам. Учителя из Перкинса настолько завидовали нам, что пошли на унизительный для нас экзамен, обвиняли нас с Хэлен бог знает в каких грехах… В Кембридже к ней вообще относились как к некоему собственному достижению, этакому неодушевленному предмету, символизирующему небывалый успех и еще более небывалые перспективы… А меня — просто вышвырнули вон оттуда, чтобы не мешалась… Я только и делаю, что пытаюсь уберечь Хэлен от все новых и новых поклонников, которым, в сущности, до нее самой нет дела… Я смертельно устала от славы…
ДЖОН. И немножко — от зависти?
АННИ. И это тоже… Пятнадцать лет находиться в тени ее популярности… И прибавьте к этому пятнадцать лет гробовой тишины. Молчания. Ну что, не складывается образ ангела во плоти? Я такой и не была и не буду, я говорю и делаю то, что думаю, и то, что хочу, потому меня так не любят люди… Вы убеждены, что я просто до патологии скромна?! А известно ли вам, как я жадно и настойчиво добивалась успеха? Я ведь постоянно находилась с ней рядом: в классе, переводя каждое слово, произносимое этими выученными идиотами, на всех занятиях, всех и всегда! Вы не найдете в нашей стране и десятка учителей, кто бы столько сил отдавал этому неимоверно трудному делу… Хотя я великодушно оставляю дверь открытой для остальных девяти…
ДЖОН. Вот про все это я и хотел написать в своей книге.
АННИ. Да что вам далась эта книга? Чему она поможет?
ДЖОН. Она принесет успех и славу нам обоим, между прочим, я тоже тщеславен и еще больше вас.
АННИ. Не равняйте меня с собой. Все, что я из себя представляю в настоящий момент, — тридцати шестилетняя женщина…
ДЖОН. Тридцать семь.
АННИ. Тридцать шесть. До вторника.
ДЖОН. А ведете себя точно дитя.
АННИ. Я никогда не была ребенком… Мое детство прошло там, где с трудом выживают взрослые…
Пауза.
Я никогда не учила Хэлен, просто именно благодаря ей я сделалась впервые в жизни ребенком… Ее детство стало и моим… Это — чудо! И всякий раз я сознавала, что, давая ей почувствовать жизнь, ощутить свет, я давала жизнь и самой себе…
ДЖОН. Но этого недостаточно.
АННИ (понимая, о чем он). Не вполне достаточно — я бы сказала так… (Она неожиданно поворачивается, собираясь уйти, но он хватает ее за локоть. АННИ пытается высвободиться). Пойдемте! Слышите — пойдемте!
ДЖОН. Нет.
АННИ. Пойдемте! Ну — идем же!
Он еще сильнее сжимает ее руку, она еще сильнее пытается высвободиться.
ДЖОН. Чтобы чувствовать жизнь настоящей, необходим мужчина, который… (Он не договаривает, потому что АННИ резко и неожиданно бьет его коленом в пах, он буквально взвывает от боли, опускается на колени).
АННИ (опускается рядом). Вам плохо?
ДЖОН (судорожно глотая воздух). Вы оскорбляете меня при посторонних, публично презираете меня при всех, но этого вам мало, вы еще кастрируете меня наедине… Как все это надлежит понимать?
АННИ. Сама не знаю.
ДЖОН. Все! Я отступаю! Сдаюсь!
АННИ. Ничего подобного со мной раньше не случалось. (Она целует его в губы, замирает в ожидании ответного поцелуя).
ДЖОН. Интересно, кто вас учил целоваться?
АННИ. Разве непонятно — никто.
Они целуются, АННИ явно ошеломлена.
А вас кто выучил этому?
ДЖОН. Гарвард.
АННИ. Гарвард и здесь не подкачал. Заслуженная репутация…
Снова целуются.
Ну что за чудо этот Гарвард!..
Медленно гаснет свет.
Прошло несколько месяцев.
Свет постепенно освещает сцену. ХЭЛЕН, закутанная в теплую шаль, устроилась в кресле-качалке с книгой. Она читает ее как обычно — кончиками пальцев. Звучит музыка.
Входит ДЖОН с большим конвертом в руках.
ДЖОН. Анни?
АННИ (сверху). Я сейчас, сейчас.
ДЖОН (кричит ей наверх). Я принес гранки. (Он высыпает содержимое конверта прямо на пол, снимает пиджак, бросает его на стул, опускается на колени, рассматривает гранки. Потом вдруг резко поднимается, молча смотрит на ХЭЛЕН и идет к ней. Берет ее за руку).
ХЭЛЕН (улыбается). Джон, милый! (Она подносит его руку к губам).
ДЖОН. Что тебе поведала моя рука на этот раз?
ХЭЛЕН. Как нужен нам успех, но он ведет к пороку, и лишь несчастье — верный путь к добру… Кто это сказал? Ну?
ДЖОН. Шекспир?
ХЭЛЕН (ликующе). Бэкон! Я выиграла! Хоть раз я выиграла!
ДЖОН. Нет! Это Френсис Бэкон писал Вильяму Шекспиру! (Целует ХЭЛЕН в лоб, в это самое время на лестнице появляется АННИ).
АННИ. Помешала?
ДЖОН. Чему?.. Нет!.. Обязанности наместника главного из учителей поистине неограничены. (Подходит к АННИ, хочет ее поцеловать).
ХЭЛЕН (удивленно). Бэкон писал Шекспиру? Когда?
ДЖОН. Было, было дело… Идем-ка лучше посмотрим вместе твою книгу! (Идет к ХЭЛЕН, ведет ее к разбросанным на полу гранкам).
ХЭЛЕН. Шекспир? Он писал что-нибудь Бэкону?
ДЖОН. И это было, было…
АННИ. Предупреди ее осторожно о наших переменах.
ДЖОН. Да, мэм! Конечное мэм? (У него явно превосходное настроение). Как вы скажете, мэм!
АННИ. Я скажу, что надо спрятать твою зубную щетку. Она вдруг начинает что-то судорожно искать, сама не зная что, и случается… находит… Хотя… (Смотрит на ДЖОНА). Случается, гости оставляют в доме…
ДЖОН. Я не гость? Не — гость! И перестань огрызаться, дикуша! Посмотри-ка на это!
АННИ опускается на колени рядом с ХЭЛЕН, водит ее рукой по гранкам, ДЖОН садится на корточки между ними, берет руку ХЭЛЕН.
Смотри! Это — титульный лист. «История моей жизни, написанная Хэлен Келлер при участии Джона Алберта Мэйси, а также дневники ее учительницы Анни Мэнсфилд Салливан».
ХЭЛЕН. И еще — сэр Френсис Бэкон!
АННИ. Дневники ее учительницы Анни Салливан, которая будет раскаиваться в этом всю оставшуюся жизнь.
ДЖОН. Я верил в успех! Я верил в нашу кашу! И мы ее сварили! А почему? Потому что вера помогает горы свернуть!
АННИ. У меня такое чувство, будто я стою голая на площади перед университетом в Гарварде.
ДЖОН. Голая? Мне удалось одеть тебя в такие одежды!
АННИ. Голая, голая…
ХЭЛЕН. Что?
ДЖОН (ХЭЛЕН). Слушай? Часть первая. «Я начала писать эту книгу отчасти из страха…»
ХЭЛЕН (берет у него из рук страницу). Страница куда длиннее, чем моя жизнь…
ДЖОН (о своем). Они сократили ее ровно наполовину. Но — ничего! Книжечку нашу сейчас переплетают, складывают вот в такие аккуратные стопки — и в магазины, в магазины, в магазины! Про-да-вать! Ее будут продавать повсюду, ее будут покупать повсюду, а мы становиться все богаче и богаче… А?
ХЭЛЕН (протягивая руки). Мы в самом деле несказанно богаты! Как ни в одной сказке о богачах! Мы — богачи, у нас есть… мы!..
АННИ. И еще прелестный ребеночек — наша общая книга! И все это — только благодаря Джону, кто бы другой смог сотворить такое?!
ХЭЛЕН. Джон — незаменим. Неповторим.
ДЖОН. Он — выдающийся!
АННИ. Он — уникальный! Единственный! (Она подходит ближе к нему, касается лица, смотрит на него с нежностью и любовью).
Молчание.
ХЭЛЕН. Почитайте мне еще!
АННИ. Завтра.
ХЭЛЕН. Сегодня! Я же должна знать, что происходило в моей жизни.
АННИ. Ты жила… Завтра у нас длинный день, вечером у нас будет приятель Джона, мы пригласили его на ужин. Итак, быстро в постель, девочка!
ХЭЛЕН. Нет! Пока Джон… Он ведь здесь?
АННИ. Здесь, но уходит сию же минуту!
ДЖОН. Да — удаляюсь мгновенно! (Целует ХЭЛЕН). Доброй ночи, крепко спи, девочка…
ХЭЛЕН. Я уже давно взрослая. Совсем не девочка. Я выросла.
ДЖОН.…и пусть ангел-хранитель шумом крыльев своих не мешает сну твоему, девочка… Хоть ты и выросла, но пусть он не мешает тебе… Хэлен!
ХЭЛЕН. Так уже лучше… Куда лучше..
ДЖОН еще раз целует ее, поднимается в комнату АННИ, садится на постель, снимает туфли.
АННИ. Хэлен, пожалуйста, спать!
ХЭЛЕН (подносит руку к губам АННИ, чтобы прочитать ответ). Он действительно ушел?
АННИ. Да.
ХЭЛЕН целует ее, поворачивается и ощупью идет к лестнице.
Спокойной ночи, девочка моя!
АННИ собирает с пола разбросанные гранки, как-то механически кладет их на стул рядом с пиджаком Джона. Стоит озабоченно. Поднимается по лестнице к себе в комнату, входит, закрывает за собой воображаемую дверь. Останавливается. Молчит. ДЖОН уже в постели.
ДЖОН. Иди ко мне,
АННИ идет к ДЖОНУ.
В этот же момент ХЭЛЕН, словно вспомнив что-то, резко поднимается, в ночной рубашке, быстрыми, заученными шагами спускается вниз. Спустившись — останавливается, будто колеблется, принимает решение. Затем подходит к письменному столу, ищет что- то, не находит, подходит к стулу, протягивает руки и обнаруживает пиджак Джона. Стоит задумавшись. Потом идет к креслу-качалке, берёт оставленную там книгу, теперь — обратно к себе, но… Меняет привычный маршрут и идет к двери комнаты Анни, пальцами ощупывает воображаемую дверь… В тот же миг АННИ резко вырывается из объятий ДЖОНА, садится на край кровати, прислушивается. ДЖОН тянет к ней руки, чтобы притянуть к себе, но АННИ молча останавливает его.
Тишина. Пауза.
ХЭЛЕН возвращается к себе. АННИ подходит к двери.
АННИ. Она ушла.
ДЖОН. А ты — возвращайся!
АННИ (продолжает стоять, не двигаясь). Я словно воровка! Краду, краду и не могу остановиться.
ДЖОН. Господи?
АННИ. Нам нужно оставить все это…
ДЖОН. Что — «все это»? Ты как ребенок, сколько тебе лет, ты говорила? Семь?
АННИ. Сто и семь. Мне стыдно быть… такой… Мне стыдно ощущать себя…
ДЖОН. Нормальной женщиной?..
АННИ. Я думаю только о себе, и мне это не нравится. Мне не нравится, что я становлюсь к ней все более равнодушной… Всякий раз я буквально физически натыкаюсь на нее, когда мне хочется быть с тобой? Понимаешь? А каждое мгновение с тобой — это счастье и покой…
ДЖОН. Но та ночь, когда Хэлен появилась на свет, вовсе не твоя ночь…
АННИ. Я разлучаюсь с ней — будто что-то теряю, постоянно вздрагиваю, какая-то слабость, боль, я ничего не понимаю, все смешалось…
ДЖОН стоит сзади, обнимает, притягивает ее к себе.
Я ужасно несчастна.
ДЖОН. Не из-за меня.
АННИ. Не из-за тебя… Завтра мне вставать чуть свет… Да — чуть свет!
ДЖОН отпускает ее, идет к кровати, обувается, ищет второй ботинок.
ДЖОН. Итак, потери сегодняшние: я лишился одного ботинка и одной девушки.
АННИ (решительно). Нам не следует больше встречаться. Мне с тобой. И… Хэлен с тобой. И… тебе с Хэлен. Вам не следует больше встречаться.
ДЖОН (в руках у него ботинок). Нам? Мне и Хэлен? Ты что, считаешь, что я прихожу в этот дом из-за нее?
АННИ. А ты в этом уверен?
ДЖОН. Провалиться мне на этом месте — ты меня ревнуешь! Ревнуешь! Ты…
АННИ (перебивает). Я? Что — я? У меня была светлая голова и светлая цель, пока не появился ты… Я была машиной, исправно работающей машиной, а что нужно машине? Во всяком случае — не ты!
ДЖОН. И как машина ты не отвечаешь всем требованиям.
АННИ. Отвечала! До тебя? И себе я нравилась куда больше! Джон, милый, прошу тебя, уходи!
ДЖОН. Ты именно это хочешь сейчас сказать? Именно эти слова?
АННИ. Да! Уходи!
ДЖОН. Ты увольняешь меня? Теперь, когда книга сделана, тебе еще больше необходим… редактор! Потому что взамен светлой головы мы имеем туманную голову…
АННИ. Иди!
ДЖОН. Но могу же я сначала надеть ботинок?! Ладно, будем прощаться навсегда! Милая моя старушка Бридджит?
АННИ. Меня зовут Мэйси!
ДЖОН. Нет, ты совсем не Мейси, ты святая Анна… (Набирает воздух, делает глубокий вдох). Ты не согласилась бы стать моей женой? А? Ты слышала, о чем я спросил?
АННИ. Да.
ДЖОН. Это ответ?
АННИ. Нет.
ДЖОН. Тогда — это ответ?
АННИ. Джон! Тебе двадцать шесть лет! Я даже для разговора об этом не гожусь! Пожалуйста, иди?
ДЖОН. Любовь… Ты когда-нибудь слышала о таком? На свете есть любовь…
АННИ. На свете — есть…
ДЖОН. И лишь любовь движет миром… Я ни о чём не могу думать — только о тебе! И спасибо тебе за это!
АННИ. Я не достойна… Я…
ДЖОН. Я! Я — хочу быть с тобой! Днями и ночами, в субботу и воскресенье, в дни рождения Маркса и Песталоцци!..
АННИ. Ты влюблен в беду…
ДЖОН. Господи, о чем ты?
АННИ. Ты влюблен в беду… В несчастье… Этот дом полон и того и другого…
Пауза.
Ты молод, легко поддаешься внушению. Взял и убедил себя — вот и весь секрет твоей безумной любви.
ДЖОН (после паузы). Что ты сейчас чувствуешь?
АННИ (искренно). Я не знаю. Правда — не знаю.
ДЖОН (нарочито грубо). Тогда, будьте любезны, потрудитесь не рассказывать мне, что чувствую я! Ну что — ты выходишь за меня замуж?
АННИ. Я не могу выйти замуж.
ДЖОН. Не торопитесь, ложитесь, пожалуйста, сейчас спать, подумайте во сне над моим потрясающим предложением. А я приду завтра.
АННИ. Нет.
ДЖОН. Точно к ужину. Со старым приятелем Питом.
АННИ. Нет.
ДЖОН. Жареные цыплята и ничего больше. Мы будем ровно в семь.
АННИ. Я уже замужем. За Хэлен!
ДЖОН. И вы счастливы в браке! Сколько планируется родить детишек? (Не дожидаясь ответа, да и вообще, чтобы больше не вести сейчас этого разговора, быстро выходит. Спускается по лестнице в темноте, подходит к стулу, берёт пиджак и гранки).
АННИ так и сидит неподвижно. Медленно опускает руку на живот. Свет останавливается на ней. И наплывают бодрые, веселые мужские голоса.
ГОЛОС ПИТА. Просто кукольный домик!
ГОЛОС ДЖОНА. А им хочется за город, только и разговоров…
ГОЛОС ПИТА. Птички, пчелки…
ГОЛОС ДЖОНА. Комары и змеи… Они тебе понравятся.
ДЖОН широким жестом приглашает ПИТА войти. Входят. Оглядываются.
Высвечиваются АННИ и ХЭЛЕН, они сидят на кровати.
ХЭЛЕН. Вы целуетесь?
АННИ. Да.
ХЭЛЕН. А что еще?
АННИ. Обнимаемся.
ХЭЛЕН. Вы… все делаете?
АННИ. Нет.
ХЭЛЕН. Почему нет?
АННИ. Я готова пойти на все… И в то же время…
ХЭЛЕН. Мне казалось, что он меня любит.
АННИ. Боже мой, детка! (Она готова разрыдаться, крепко сжимает в ладонях руки ХЭЛЕН).
ДЖОН и ПИТ внизу.
ПИТ. Это ее Брайль?
ДЖОН кивает. ПИТ кладет букет на машинку.
Что их вообще связывает друг с другом?
ДЖОН. Одному богу известно.
АННИ спускается, словно не видя гостей, молча подходит к столу, раскладывает еду в две тарелки, ставит на поднос, идет к лестнице.
Это — Пит!
АННИ. До свидания, Пит! (Поднимается в комнату ХЭЛЕН).
ПИТ. Она мне определенно нравится.
ДЖОН. Мне тоже. (Идет за АННИ, но она, протягивая тарелку с едой ХЭЛЕН, останавливается в дверях, не давая ему пройти).
АННИ. Она все знает. Она не хочет тебя видеть.
Мгновение они стоят вот так, молча, потом АННИ неожиданно целует его и тут же закрывает воображаемую дверь непосредственно перед носом ДЖОНА.
ДЖОН. Господи! (Стоит, думает, потом решительно толкает дверь в комнату ХЭЛЕН. Подходит к АННИ). Ну ты и болтунья… Зачем ты ей рассказала?
АННИ. Я ничего не говорила.
ДЖОН. Не говорила… (Делает шаг к ХЭЛЕН, берет ее за руку, сжимает с видимой силой). Что тебе, больно? И мне больно! Понимаешь — больно? Потому что я люблю тебя! И чувства у нас с тобой одни и те же!
ХЭЛЕН. Я не верю тебе?
ДЖОН. Не веришь? Ты любишь учительницу?
АННИ. Чрезмерно.
ДЖОН. Я тоже. Чрезмерно.
ХЭЛЕН. Тогда скажи ей это.
ДЖОН. Скажу! Только сначала тебе — запомни: ты никогда даже и мысли не имеешь права допустить, что ты не нужна, что тебя не любят… Ты — ее создание! Такой работой нельзя не гордиться! И я люблю тебя так же, как и она! Я люблю тебя такой, как…
ХЭЛЕН (встает, резко и зло). Хватит! Сколько можно! Что — прикажете мне обедать в чулане? (Ощупью спускается по лестнице вниз, ПИТ впервые видит ее).
АННИ. Ты только все портишь!
ДЖОН. Говорила что я предложил тебе руку и сердце? Говорила?
АННИ. Нет. Конечно, нет.
ДЖОН. Идиотство! Я прощу твоей руки, но выяснилось, что прежде я должен посвататься к Хэлен?!
АННИ. Я предупреждала — лучше ничего не затевать. Вообще!
ДЖОН. Будьте вы обе неладны!
АННИ. Она влюбилась в тебя… Впервые в жизни. Влюбилась — в тебя. А мы оставляем ее совершенно одну, озлобленную, разбитую… Ты думаешь — возьмешь ее за руку, произнесешь ласковые слова, и она оттаяла, все чудесно и никаких тревог? Мне потребуется на это много-много дней.
ДЖОН. Полгода тебе хватит? Полгода — это целых шесть месяцев! Вот тогда я и вернусь, ни днем раньше! И то — если меня очень попросят!
АННИ. Джон…
ДЖОН. Женщины-ыыы! Может, мне жениться сразу на обеих, а?
Сбегает по лестнице, хватает ПИТА за руку, выходят.
АННИ (ХЭЛЕН). Всё. Он ушел.
ХЭЛЕН. То же самое ты сказала прошлой ночью.
АННИ. Но… я хотела… я хотела побыть одна…
ХЭЛЕН. Я тоже.
АННИ. Одна! Всегда одна! Потому что мне запрещается иметь поклонника, воздыхателя, ка-ва-ле-ра! Да просто, господи, прости, — любовника!
ХЭЛЕН. Но у тебя их никогда не было!
АННИ. Конечно, я же говорю — мне запрещается!
ХЭЛЕН. Тебе запрещается меня обманывать.
АННИ. Это совсем другое. Я…
ХЭЛЕН. Я не хочу? чтоб он здесь появлялся. Я — не хочу!
АННИ. Но это и мой дом тоже!
ХЭЛЕН. Значит, на моей половине! Он… Его… Его появление все изменило у нас… Все перемешало между нами. Куда всё делось, куда?
АННИ. Ничего не изменилось, девочка. Ничего.
ХЭЛЕН. Тогда почему ты лжешь?
АННИ. Только потому, что мне запрещается иметь поклонников.
ХЭЛЕН. Разве я это говорила?
АННИ. Я говорю это! Я!
ХЭЛЕН. Значит, ты и отвечаешь сама себе… И — решай… тоже… сама. (Уходит).
Музыка. АННИ одна. Она вслух сочиняет письмо ДЖОНУ.
АННИ. Дорогой Джон! Джон — самый, самый дорогой! Приходи! Я прощу тебя присоединиться к нам в воскресенье — мы собираемся смотреть новый дом… И Хэлен будет счастлива, если ты придёшь. Иначе я… задушу ее! Что-нибудь ты можешь понять? Я сама уже ничего не понимаю, — я только знаю — вспомню хоть на миг, и жить не хочется… Вру, вру — хочется! Джон… Прошлое наваливается, как гора…
Он стоит сзади, держит в руках пальто Анни.
ДЖОН. Эй!
АННИ. А ты так еще молод, чтобы понимать, что оно есть — прошлое…
ДЖОН. Прошлое — это недвижимость… И все-таки добро пожаловать в наш двадцатой век! Смотрите — здесь все ново!..
АННИ. Здесь все старо, как… мир. Я думала, что решила проблему из проблем — нашла смысл жизни в ней, в Хэлен, а теперь получается, что Хэлен и стала проблемой из проблем.
ДЖОН. Есть ответ на все проблемы — это я! Но меня никто не слышит!
АННИ и ДЖОН пересекают сцену, направляясь туда, где развешаны бельевые веревки. Здесь их ждут доктор ЭД и ХЭЛЕН. Сцена совершенно пуста, лишь сломанный стул у одной из кулис.
ЭД. Видите, сколько простора… Не обращайте внимания на некоторую затхлость — дом пустовал год, но из него можно сделать дворец!
ХЭЛЕН. Какой божественный аромат… Это сосны?
ЭД. Сосны. Пойдем.
ХЭЛЕН. Сосны… Сколько божества…
ЭД. Конечно, нужно подкрасить кое-где, но что мне особенно нравится: много места. Столько свободы.
ДЖОН. Даже слишком. Можно запускать воздушного змея под этими кронами.
ЭД. А там, наверху, чудесная спаленка с балконом.
ДЖОН. Я способен сотворить с этим домом чудеса. Дайте мне его, и никто не узнает потом — я превращу его в сказку. Да, да, между прочими я очень умелый.
ХЭЛЕН. Пойдемте! (Доктору). Я хочу на тот балкон.
Они уходят.
АННИ (ДЖОНУ). Я постарела лет на одиннадцать.
ДЖОН. А я чувствую себя просто-таки младенцем, до такой степени мне необходима материнская ласка, забота, внимание… Иначе я погибну.
АННИ. Ты меня совсем не знаешь.
ДЖОН. Уверен — ты потрясающая мать.
АННИ. Мать — это не жена… Я отвратительная, властолюбивая, подозрительная… Я никому не верю. Я до слепоты и глухоты ненавижу людей. Все они злобные твари… Сколько я себя помню — у меня болит сердце… Жжет и болит…
ДЖОН. Пусть так, но я не намерен с этим мириться! Я изменю тебя! Ты сама изменишься! И знаешь почему? От общения со мной! Ибо ты имеешь дело с самим совершенством! Я — безупречен! И потому я надеюсь на будущий потрясающий детский питомник в этом доме!
АННИ. Ты злой, порочный, безнравственный…
ДЖОН. Слишком.
АННИ. Если бы ты знал, как я хочу детей…
ДЖОН. А я для чего? Я — к вашим услугам! Берите!
АННИ. Ты — то есть, а времени — нет.
ДЖОН. Чего нет?
АННИ. Ты никак не поймешь, что она и я… Мы живем одну жизнь на двоих.
ДЖОН. Я предлагаю тебе разделить! И тебе жить свою, одну — единственную жизнь! Со мной!
АННИ. Я не могу оставить ее. Не могу.
ДЖОН. Я и не прощу об этом. Мы могли бы жить все вместе. Могли бы, если… АННИ. Мне нужно ее согласие.
ДЖОН. Так скажи ей.
АННИ. Ты… скажешь ей. Ты.
ДЖОН. Над этим следует серьезно подумать… (Садится на поломанный стул, тут же летит на пол, смеется, АННИ подходит, опускается на колени рядом).
АННИ. Мы вместе скажем ей. Вместе. Ты и я.
ДЖОН. Когда?
АННИ. Теперь же.
Входят ЭД и ХЭЛЕН.
ХЭЛЕН. У меня доброе предчувствие: это счастливый дом. Здесь нам будет хорошо. Если только ей он тоже нравится.
АННИ. Нравится. Я здесь, девочка.
ХЭЛЕН. Я думаю, мы можем его купить.
АННИ. Конечно, можем. (ЭДУ). Нам с Хэлен нужно поговорить.
ЭД. Конечно! Я пойду разведаю тут кое-что… (Уходит).
АННИ. Джон хочет тебе что-то сказать, детка!
ХЭЛЕН. Нет.
АННИ. Да! Он сделал мне предложение, просит выйти за него замуж, детка!
ХЭЛЕН. Что ты ответила?
ДЖОН. Она хочет, чтобы ДА сказала ТЫ!
ХЭЛЕН. А разве ты МНЕ делаешь предложение?
ДЖОН. Хэлен…
АННИ. Подожди. Дай ей время.
ХЭЛЕН. И ДА и НЕТ — не мое дело. Вообще говорить что-нибудь об этом! (Неожиданно, ДЖОНУ). Может быть, вы дадите нам возможность сначала закончить учебу?
АННИ. Господи, девочка, ну что это за вопрос?!
ХЭЛЕН. Ладно… Благодарю всех присутствующих! Доктор Эд!
АННИ. Он ушел. Ты не понимаешь или не хочешь понять…
ХЭЛЕН. Где доктор? Он действительно ушел?
АННИ. Здесь никого нет. Только Джон.
ХЭЛЕН (на истерике). Только Джон? Только Джон! Как ты могла… Как ты могла позволить ему забрать тебя у меня? Что мне делать? Что же мне делать?
ДЖОН. О боже!..
АННИ. Послушай!
ХЭЛЕН. Что? Что? Ехать назад в Алабаму и снова становиться пугалом? Неуклюжей, всем ненавистной, всем надоедливой…
АННИ. Хватит! Послушай меня!
ХЭЛЕН. Нет!
АННЕ. Ты поступишь так, как…
ХЭЛЕН (перебивая). Нет!
ДЖОН (АННИ). Я отказываюсь от предложения тебе и делаю его ей!
АННИ. Помолчи! Уймись, Джон!
ДЖОН. И она даст свое согласие!
ХЭЛЕН. Что же будет со мной?
ДЖОН (АННИ). Слушай, ну какая мать разрешает ребенку решать такие дела?
АННИ. Выйди! Уйди, слышишь!
ДЖОН. Ты же сама оставила меня для этого разговора.
АННИ. Да, оставила, но — помогать мне, помогать, понимаешь! А глупости, которые ты несешь…
ДЖОН. Я помогу.
АННИ (ХЭЛЕН). Ну а что касается тебя, так я тебе скажу: ты хуже, чем пугало, ты попросту очень глупый поросенок.
ХЭЛЕН. Я эгоистка, я знаю. Но неужели еще и глупая?
АННИ. Глупая — если ты и впрямь подумала, что мы отправляем тебя в Алабаму? Ты будешь жить с нами. Мы будем жить вместе.
ХЭЛЕН. Нет. Я не хочу.
АННИ. Трое — вместо двоих. И что бы с нами не случилось, я буду знать: у меня есть надежный помощник в этой трудной жизни.
ДЖОН. Потрясающий аргумент.
АННИ. Конечно, ибо Джон — он в этом уверен — идеален! Ну разве мы можем, девочка, отказаться от идеального человека в нашем доме!
ХЭЛЕН. Нет! Он мой ровесник!
АННИ. Это правда. И когда я уйду на пенсию, предположим, в сто и восемь лет, я оставлю тебя в надежные руках. Я ведь не вечна.
ХЭЛЕН. Не говори так.
АННИ. Я так думаю. И кого лучшего я могла подыскать… Поверь, все изменится только к лучшему.
ХЭЛЕН. Выходит, что ты принимаешь его предложение исключительно ради меня?
АННИ. Не совсем.
ХЭЛЕН. Все твои рассуждения придуманы… Нам с тобой никто не нужен!
АННИ. Мне — нужен.
ХЭЛЕН. Зачем? Зачем?
АННИ. Я хочу любви. Его любви. Я хочу детей! Своих детей! Мне тридцать семь лет. Я хочу, наконец, почувствовать себя женщиной.
ХЭЛЕН отходит от АННИ, делает несколько слепых шагов, останавливается. Долгая пауза.
ХЭЛЕН. Сыграйте свадьбу в этом доме…
ДЖОН подходит к ХЭЛЕН и АННИ тоже. ДЖОН обнимает их — теперь их трое.