Отец Александр. Я десять лет работал испытателем парашютов. С помощью парашютных систем доставляли в удаленные районы все необходимое. Куда только человека не забросит, на каком только краю не прилеплено хижинки… Одной сгущенки, наверное, реку доставили… И все с Толей. Классный он был парашютист. Говорил: «Мы видим сверху все, как видит Бог»… Деревня в лесу затаилась, гроза к городу приближается… Не верил он в Бога, в общем.

А потом, перед тысячным прыжком, приснился ему сон, как летит он над землей высоко-высоко, выше неба, выше Бога… Без парашюта, сам. И видит свой родной двор, а во двор выходит Толина мать с повязанной крестом на груди шалью. Мать голову подняла, скорее шаль снимает, вытягивает ее на руках вперед и бегает, бегает кругами. Толю пытается поймать в эту шаль… А он до того расчувствовался от этой простоты и глупости, что равновесие потерял и падать начал. Падает сквозь облака, сквозь мать, сквозь траву, землю… до самого ядра. В ядре – вода. Он тонет в ней. Пьет, пытается всю воду из ядра выпить. Бога зовет, а Бога нет. Потому что сам он себе богом был.

На тысячном прыжке он и разбился. А я уверовал, сан принял.

Тяжело это: верить и Землю с высоты видеть. Глупой она кажется тогда, сломанной, некрасивой. Жаль ее, в общем. Стыдно становится перед Богом за то, что геометрией дорог землю изрезали. На Божье сетку надели. А купола из земли торчат, вроде как «извини» ему говорят. Вдруг я все, как первый раз, стал видеть.

Потом мне по телевизору сказали: на Марсе обнаружены снежные шапки. Я засмеялся даже. Шапки! Они говорят: значит, жизнь там была, это ведь как наши полюса. Значит, Марс как Земля был и погиб. А шапки остались. Пожалел, выходит, Бог марсовы шапки, залюбовался ими. И на наши сейчас смотрит. В сухих долинах, на непокрытой льдом части Антарктиды не было ни дождя, ни снега два миллиона лет… Зачем? Зачем Богом эта пустота сохранена? Самое видное Ему место… А на нем ни одного купола, ни одного «извини».

Мишка. Может, ему место надо, чтоб отдохнуть? А ты и тут заляпать хочешь?

Отец Александр. Богу отдохнуть? Нет.

Мишка. Я больше всего люблю красться за пингвинами, когда они идут строем друг за другом! Я их колонизирую! Они переваливаются с ноги на ногу, такие деловые. А тут я как подлечу! И покатились, покатились на боках, бревнами! Ду-ра-ки!

Отец Александр. Некрасиво, Мишка. Ты у них в гостях.

Мишка. А ты вообще в гостях стройку устраиваешь!

Отец Александр. Первая церковь русская должна быть, потому что Богу так угодно.

Мишка. Ты-то почем знаешь?

Отец Александр. Лазарев и Беллинсгаузен, русские, первые сюда пришли. И вера первая наша должна прийти.

Мишка. Зачем? Какая тут от нее польза?

Отец Александр. Чтоб службы за упокой проводить, в память о погибших полярниках.

Мишка. Так бы и сказал… А то заладил «купола, купола»… Раз они тут умерли, значит и их немножко это земля. Раз для них, то я согласен. А если для тебя, то извини-подвинься… Чё замолчал? Обиделся?

Отец Александр. Еще на собак я не обижался.

Мишка. Тю!.. Собака, так хуже тебя что ли? Я, думаешь, не понимаю твою амбицию? Да все я понимаю. И про купола понимаю. Я ж тут тоже не просто так великомучаюсь.

Отец Александр. В смысле?

Мишка. В том самом. В высоком. Я тоже тут голыми лапами по наледи хожу за идею. Собака – это тебе не кошка. Понял?

Отец Александр. Как не понять…

Мишка. Собака зверь особенный. И главные великомученики у нас похлеще ваших. Белка и Стрелка. В небо вознеслись, за веру в космос, в человека пострадали. Бог Сына присылал страдать за человека. Одного! А мы двоих – Белку и Стрелку! А до них сколько собак за веру погибли? Они тоже в человеков верили! Верили, что человек всесилен, и погибли! И я здесь, потому что в человека верю.

Отец Александр. Так ты погибать, что ли, сюда приехал?

Мишка. Может, и погибать. Не каждой собаке такая честь – не просто так погибнуть.