Клюшников. Так… Давай медленно, но без остановок. Наравне. Ты за мной следишь, чтобы я шел, я – за тобой. И говорить давай.
Левон. Я не могу говорить…
Клюшников. Говори, кому сказал! Сукин ты сын, Лева. Молчать будешь – и себя, и меня угробишь.
Левон. Петр Георгич… мы умрем? Да?
Клюшников. Нет, мы воспарим прямо из пупа земли и будем летать привидениями над немецкими замками.
Левон. Из пупа?
Клюшников. Конечно. Здесь же пуп! Середина земли. Вроде и место не живое, а самое нутренное, с самого начала и до самого конца одинаковое. Бодрее, Лева, иди! Бодрее! Здесь же такие твари в океане водятся, какие до нас миллионы лет жили и после нас будут. Тут главный пуп – озеро Восток – под землей полощется. Самую глубокую скважину до него копнули… Шевелись давай. Шевелись. Ать-два! Ать-два! Левой, Левка! Левой.
Левон. А замки почему немецкие?
Клюшников. Какие замки?
Левон. Ну, вы сказали – летать над немецкими замками. Это я так… Надо как-то беседу поддержать…
Клюшников. Это ты молодец. Правильно приказ понял. Над немецкими, потому что кого больше всего напугает привидение с советской речью? То-то и оно…
Левон. А мы когда умрем, наши тела найдут и похоронят? Или искать не будут?
Клюшников. Будут, Лева, конечно, будут…
Левон. Петр Георгич!
Клюшников. Ну?..
Левон. Вы шаг замедляете.
Клюшников. А? Да-да. Спасибо. Найдут. Мы ж, если замерзнем, долго сохранимся. Вот он тебе – природный морг.
Левон. Это хорошо.
Клюшников. Что ж тут хорошего?
Левон. Мне очень надо, чтобы меня где-нибудь похоронили.
Клюшников. А на кой? Сюда даже бабе твоей не прилететь на могилку. Все равно ж на материк не повезут. Тут и схоронят. Не в землю только, в металлическом ящике, к скале приварят… Есть баба-то?
Левон. Нет, не успел.
Клюшников. Еще не успел. Повторяй! Еще не успел!
Левон. Еще не успел.
Клюшников. И прыгай. Прыгай! Давай попрыгаем! Ступни гни как следует и руками, руками! Я еще не успел! Я еще не успел!
Левон. Я еще не успел! Еще не успел!
Клюшников. Молодец. Давай походим. Уф… А зачем могила-то тогда?
Левон. Я очень хочу настоящую. Я прошлым летом на Новодевичьем в Москве был. Там столько памятников, столько людей. Целый день бродил… И тоже мне захотелось, чтоб остался от меня… ну хоть камешек на поверхности… Могила – это же такое интимное… Подходишь к артисту какому или спортсмену, и видно, с кем он рядом хотел лежать, а кто с ним, как родные к нему относятся, приходят ли люди, кладут ли цветы. Такое открытое интимное. Понимаете?
Клюшников. У Высоцкого был?
Левон. Был. Он на Ваганьке.
Клюшников. А туда зачем?
Левон. Затянуло.
Клюшников. Ну и как? Нормально там у него все? Как он?
Левон. Нормально. Цветы есть. Лежит на самом краешке только.
Клюшников. Оно и понятно. Ему хватит. «Кто в океане видел только воду, тот на земле не замечает гор»… А чё ты туда поперся-то?
Левон. Да мне к Чехову надо было.
Клюшников. Писателю?
Левон. Ну.
Клюшников. А чё к нему?
Левон. Да у меня у тетки дача близко от его дачи в Мелихове. Я у нее жил. Гуляли. Она яблок в чеховском саду насобирала, уже зрелых, падучих. Таких, со сладкими гематомами… Там много… Говорит: отвези Антону Павловичу на могилку. Пусть поглядит. Хороший урожай в этом году. Я и повез.
Клюшников. Быстрее, Лева, быстрее! Не отвлекайся. И как он там?
Левон. Да так себе. Лежит почти на дорожке. Цветов нет, памятник, наверное, тот, с каким хоронили. С женой и отцом. Жаль стало.
Клюшников. А ты его не жалей. Он не один. Он с женой и отцом. Ему-то, поди, это важнее, чем памятник.
Левон. Не знаю… Напротив Гоголь, один. Торжественный до ужаса… Петр Георгич, не садитесь, не садитесь! Давайте медленнее, но останавливаться не будем!
Клюшников. Да-да… Говори, Лева. Говори… Кто там еще?
Левон. А напротив Веневитинов.
Клюшников. Тоже писатель?
Левон. Да нет. Поэт. Могилка совсем заброшенная. Он пушкинской поры. И получше Пушкина начинал, но не успел. Прожил только двадцать два года. Совсем как я. Я даже на год пережил.
Клюшников. Ты еще не прожил…
Левон. Еще не прожил… Ой! У меня ж фляжка со спиртом в сапоге! Дядя Петя, вы чё? Вставайте! Ну! Спирт есть! Вставайте!