Левон. Мне кажется, земли больше нет. Только снег бывает.
Клюшников. Встретитесь скоро, поцепляешь пыль на ботинки.
Отец Александр. У меня сначала аж глаз зудел. Так хотелось на что-то зеленое посмотреть. А то как в пелене. Приспособился. Вот на Достоевского почаще смотрю. Надо им в издательство потом благодарственное письмо написать, что сделали томик зеленым…
Мишка. Как хорошо, что ты проснулся…
Левон. А я всегда так болею. Как-то в детстве со скарлатиной тоже сутки провалялся. Мама говорит: думала, до снега проспишь. Я выглянул за окно и вижу, с деревьев уже все листья сошли. А прошлая осень была так давно… Я вдруг забыл, что такое вообще бывает. И спрашиваю: «Мама, как же так? И деревья скоро упадут?» Она: «Нет, деревья всегда стоять будут». «И в снег?» – «И в снег»…
Мишка. И не упали?
Левон. Нет. Только мне так с их стороны некрасиво тогда показалось остаться. Стоят такие угловатые. Только снег портят. Листья за них погибли, а им, предателям, наплевать. В Антарктиде справедливость. Ни листьев, ни деревьев.
Клюшников. М-да… Точно. Ребенок.
Левон. Ребенок, поп и собака.
Мишка. А вдруг там тоже больше нет деревьев?
Левон. Куда ж они денутся-то?
Мишка. Но если куда-то целый Советский Союз делся… Деревья-то такая мелочь… Вдруг там и правда больше ничего нет?