Действующие лица
Бабушка, 75 лет
Зоя, 80 лет
Люда, 40 лет
Юра Грыжев, 50 лет
Телевизор, почти новый
Сцена 1
Редакция районной газеты. За письменным столом сидит журналист Люда , напротив нее Грыжев .
Грыжев (раздельно, диктуя). … Потом мы проводили различные наградительные мероприятия по награждению спортсменов.
Люда (записывает). Чем награждали?
Грыжев. Грамотами от экспертов.
Люда. Каких экспертов?
Грыжев. Из экспертного совета. И от меня лично – каждому по авторучке. Можно у вас на принтере фотографии для стенда распечатать?
Люда. У меня чёрно-белый.
Грыжев. Нормально.
Печатают. Грыжев смотрит на Люду. Люда смотрит в окно.
Грыжев. Я вам не нравлюсь?
Люда. Нравитесь.
Грыжев. Не нравлюсь, значит. Это из-за фамилии?
Люда. Какая разница, какая у вас фамилия…
Грыжев. Всё гораздо хуже. Вам на меня наплевать. Потому что если женщину не интересует фамилия мужчины, значит, она её на себя не примеряла.
Люда. Новая мысль. Зачем мне ваша, Грыжев? Мне и моя не жмёт.
Грыжев. Люда-Люда… знаю я таких женщин. И ничего-то вам не нравится… Что вам нравится, Люда?
Люда. Мне нравится кашпо.
Грыжев. Что?
Люда. Кашпо. В киосках продаётся такой журнал «Собери дом мечты». Кукольный в смысле. К каждому выпуску журнала прилагается то маленький пуфик, то маленький столик… Даже ложки, вилки, унитаз…
Грыжев. Унитаз?
Люда. Да, крохотный. Размером с ластик, но совершенно действующий. Всё в английском стиле. Очень красиво. Я почти всё собрала. В сегодняшнем выпуске – кашпо.
Грыжев. Какое-то кашпо… Слово-то какое противное… как пшёнка недоварённая.
Люда (смеется). Я больше всего люблю пшённую кашу с изюмом. Мне мама такую варила. Пока гоняешься за изюминками по тарелке, глядишь, и кашу прихватишь и поешь.
Грыжев. А я не люблю пшённую. Вот в детстве она была жёлтая, зёрнышко к зёрнышку. А сейчас… белая, вязкая… чёрт-те что.
Люда. Это не каша побелела… Дети же все цвета ярче видят.
Грыжев. А старики что ли как чёрно-белый телевизор?
Люда. Просто чем ты старше, тем меньше ты вообще думаешь о цвете. В садике же вечно спрашивают: какого цвета мандарин? Принеси красную машинку. Старше всё это уже неважно. А если уж о чём-то перестаёшь думать, то это перестает существовать…
Грыжев. Наверно, старики поэтому как попало одеваются.
Люда. «Как попало» у нас от бедности одеваются. Всё, допечаталось. Забирайте.
Грыжев. И, так понимать, идите вон. Ладно-ладно. Мы люди не гордые, можем и вон сходить…
В двери стучат. Входит Бабушка .
Бабушка. Можно к тебе, девочка?
Люда. Здравствуйте. Присаживайтесь. Вы свои стихи печатать принесли?
Бабушка (косится на Грыжева). Я не мешаю?
Люда. Вы помогаете.
Грыжев. Я посижу… (открывает окно по-хозяйски, садится в стороне курить).
Бабушка. Я сегодня по другому делу, по важному. Люда… я всё ваши статьи про хороших людей читаю… И знаете, по правде говоря, зачем…
Люда (улыбается). Зачем?
Бабушка. Я выбираю себе дочь.
Люда. Как же?.. Зачем?
Бабушка. Видите ли, мне ведь уже семьдесят пять лет. И жизнь прошла так, что у меня не осталось близких. То есть та семья, которая даётся человеку при рождении, к большому горю, не вечна. А свою семью я не успела завести… Хотела всё, да жизнь такая оказалась стремительная. Вот я и подумала, читая вас, столько хороших и добрых женщин… Вы не подумайте, что я хочу к кому-то крестягой на шею навязаться. Я наоборот хочу помогать, силы ещё есть. Я с детками маленькими сидеть могу, обед могу сготовить – первый сорт… Я вообще человек весёлый до невозможности (вздыхает).
Пауза.
Просто нужной очень хочется быть. А вчера я узнала, что вы живёте одна. Думаю, так чего же-то я? Вот девочка же добрая, хорошая, одинокая…
Люда. Ой… это вы к чему клоните?
Бабушка. Людонька… (косится на Грыжева, он не шелохнётся) давайте я буду вашей мамой.
Люда. …Вы очень большая молодец…
Бабушка (радостно, с облегчением). …спасибо!
Люда. Но вы так говорите, как будто я нуждаюсь…
Бабушка. А разве человек в человеке не нуждается?
Люда. Но ведь не самый я одинокий на свете человек…
Бабушка. Да как же не одинокий? Вы же одна, все знают.
Люда (с обидой). Ну знаете ли…
Грыжев. Вовсе она не одна (многозначительно). Здесь я.
Бабушка. Ох!
Люда (бабушке). Не обращайте внимания, это наш автор внештатный. Он так шутит.
Пауза.
Бабушка. Люда, ты не молчи. Я ж волнуюсь. Согласная ты?
Люда. Вы извините. Это лишнее.
Бабушка. Значит, и тут я лишняя получаюсь…
Люда. Ну почему… Давайте я вам по-другому помогу, давайте напишу об этом?
Бабушка быстро мотает головой.
Грыжев. Всем будет интересно…
Бабушка. Да я не хочу, чтобы интересно…
Грыжев. А чего? Городок маленький, далеко не разнесут. А вдруг найдется кто-нибудь, прочтёт и скажет: «Вот моя родная душа!» и позвонит вам. Это как «Жди меня» будет. Соглашайтесь!
Бабушка. Я прямо не знаю…
Люда. Можно попробовать.
Бабушка. Да? И в самом деле, люди добрые… не станут же за это обижать. Я и так всю жизнь людей пробоялась…
Грыжев. Последний-то раз в жизни, бабушка, можно и рискнуть!
Песня 1
Люда
Сцена 2
Комната с плотно закрытыми шторами, сквозь которые солнце почти не пробивается, темно и душно. В углу без звука моргает телевизор. На кровати под одеялом лежит Зоя . Стук в дверь.
Голос Бабушки. Зоя! Я пришла! Открывай!
Ничего не меняется. Стук начинает сопровождаться звонками с птичьей щебечущей мелодией.
Зоя! Ты оглохла? Зо-ой-а! Отпирай! Я пришла!
Зоя не шевелится. Слышны удары ногой в дверь.
Зойка! Родненькая! Открой! Ты живая там?! Зойка, помычи хоть! Скорую вызвать? Зоенька! Миленькая, отопри!
Слышен уже другой звонок, очевидно в соседнюю дверь.
Помогите! У вас соседка не открывает. Я боюсь, плохо ей.
Голос соседа. Так её, может, дома нет.
Голос Бабушки. Она там. Я ж к ней шла, она дома. Помогите.
Голос соседа. Да чё я вам, бабушка, сделаю-то?
Голос Бабушки. Выломайте дверь! Вы же мужчина!
Голос соседа. Ага, а кто потом будет платить за порчу двери? А ну идите отсюда, уберите руки.
Звук закрывающейся двери. Снова щебечущие звонки и удары в дверь.
Голос Бабушки (уже жалобно, не так громко). Зоя! Открой, Христа ради! Зоя, я не могу уже… Зоя…
Молчание. Третий звонок в другую соседскую дверь.
Помогите! Ваша соседка не открывает!
Голос пожилого соседа. Зоя Константиновна? Боже мой. А у меня и телефона-то нет позвонить. И сами, видите, не ходячий.
Голос Бабушки. Позовите кого-нибудь!
Голос пожилого соседа. И детей дома нет. Ой, беда… Внук только. Пашенька! Дружочек! Выйди сюда. Помоги. Тётенька не может до бабы Зои дозвониться. В окно постучи. Постучи, Пашенька! Сбегай скоренько.
Снова звонок Зои и удары в дверь. Потом стук в окно. Зоя встает. На ней хлопчатобумажное нижнее бельё в жизнерадостный цветочек, пояс из верблюжьей шерсти, затейливо связанные яркие носки. На голове огромные наушники, вверх торчит антенна. Зоя похожа на космонавта. Она подходит к окну, стучит пальцем по подоконнику.
Зоя. Я тебе, Пашка, тресну по лбу! Ты меня слышишь? А не слышишь? А и не надо. Зато почуешь.
Снимает наушники. И слышит звонок в дверь. В чём есть неожиданно быстро бежит к двери. В двери падает Бабушка , обнимает Зою, плачет.
Бабушка. Боже мой!.. Живая! Боже мой… Что за дура ты! Что ты не открываешь-то!?
Зоя. Да лежу я. Не ори. Наушники вот купила на уши, чтобы не дуло. Диван около окна ж. Из окна дует.
Бабушка. Что тебе там дует? Лето на дворе, старая дура!
Зоя. Ты чё выражаешься тут! Пришла ко мне и ещё на меня же выражается. Поглядите на неё, люди добрые.
Бабушка (примирительно). Да это на тебя людям добрым нельзя смотреть. Стыд-то прикрой (подаёт ей халат). И корвалола мне накапай. (Зоя всё послушно выполняет). Господи, какое счастье… ты живая. Вот шла и не думала, что сегодня такое счастье. Я конфеты ж тебе несла. Вот (достает коробку «Птичьего молока»).
Зоя. Нет, я с этим делом в завязке. Убери подале с глаз.
Бабушка. А чего ж так?
Зоя. Диабет у меня. Я тебе не говорила. Думаю чего? Удивлю организм, всё равно буду конфеты есть.
Бабушка. А зачем?
Зоя. Для счастья. А теперь чую – не потяну я такое счастье.
Бабушка (убирает коробку назад в сумку). Ну как хочешь… Всё ты мне настроение испортила. Думаю, такой день будет. Конфеты поедим, я тебе почитаю. А ты… только пугать умеешь.
Зоя. Ты читать-то своё хотела? В газету печатать понесла? Так давай. Послушаю, куда тебя девать.
Бабушка. Я одной загадке посвятила стихотворение.
Зоя. Ерунда. Стихи надо людям или там событиям посвящать. Путчу там или королеве какой.
Бабушка. Были б люди да события, посвятила им бы, а так – загадке. «Сидит дед, в сто шуб одет. Кто его раздевает, тот слёзы проливает».
Замолкает и хитро смотрит на Зою. Зоя молчит и напряженно смотрит на Бабушку.
Ну?
Зоя. Чё?
Бабушка (очень громко). Не отгадала? Лук же это! Лу-ук!
Зоя. Тьфу. Язви тя… Ну и чё с того? Это не ты сочинила.
Бабушка. Знаю. Я вот что сочинила (достает из сумки тетрадный весь исписанный простым карандашом листок, читает):
Зоя. Да. Ничё так. Молодец. А они тебе хоть прибавку какую за это к пенсии дадут или ты опять… для души?
Бабушка (беззаботно). Конечно, для души. И ещё я написала сказку «Галина Бланка буль-буль».
Зоя. Какое странное название.
Бабушка. Как белая волшебная курочка Галина Бланка из заграничного королевства спасла тридесятое царство, в котором перевелись все куры.
Зоя. И зачем ты её назвала так? Так же сейчас нельзя. Это ж реклама. За это так-то деньги платят.
Бабушка. Это с остротой. Метафора это. Про то, как мы в 90-ые жили голодно, как в войну, и как стали продавать нам эти кубики из Америки. Как мы пили бульон, а не воду, и были счастливы. И сказка как вот эта птица из заграницы спасла всех.
Зоя. Не знаю… ворошить… Ты как маленькая девочка. Сколько тебе лет? Какие-то сказки… Забот нет у тебя, вот что. Потому что забота – это всегда о ком-то. Потому что «за». За кем-то, ради кого-то. А о себе – это не заботы. Занять себя нечем, вот ты по газетам бегаешь.
Бабушка. Так это ведь я как раз для всех, я напишу, все прочитают. Я о них забочусь.
Зоя. Да славы хочешь, небось… Бабушкины сказки…
Бабушка. Я никому не бабушка. Так пусть им хоть… А ты, Зоя, злая.
Зоя. Я не злая. Я жалею тебя и говорю то, что другие не скажут. Ты не видишь, что за нас неловко, что стыдно, когда старуха в поэтессы заделалась.
Бабушка. Я зря пришла.
Зоя. Тьфу на тебя! Я ж от всей души… Доставай конфеты. Давай. И вообще… давай-ка почитай мне. Газета-то с собой? Узнаем кто в этот раз хороший человек.
Сон 1
Бабушка. Когда мне было восемнадцать лет, меня преследовал один и тот же сон. Как будто мы сидим с папкой на кухне. И там совсем не тепло, как бывает на кухне от готовки еды или закипающего чайника. На кухне холодно, шмелём гудит холодильник, и окна запотели. И тут из духовки к нам выходит моя, уже умершая тогда, бабушка. Выходит и говорит: «Безобразие, хоть бы тесто на пироги поставила. Какая из тебя вырастет мать». Я во сне не пугаюсь бабушки, а пугаюсь её слов. Какая ж из меня вырастет мать? И стыдно, стыдно. Даже рассказывать сон никому не стала. Так он мне всё и снился, и снился. Пока мы не переехали в новый дом, с новой кухней и папка мне не сказал: «Надо выбросить твою старую кровать, ты на ней уже семь лет спишь, и бабушка твоя на ней до этого двадцать спала. Пока не умерла, прямо на этой кровати. Старая уже кровать. Пора выбросить».
Сцена 3
Небольшое помещение, столы рядами, на которых разложены всевозможные спортивные снаряды, фотографии. Люда фотографирует, почти не прицеливаясь, всё подряд. Грыжев ходит за ней следом между столов.
Грыжев. Вот такой, значит у нас музей спорта. Пока что при школе, но я через мэрию, хочу перевести его в статус городского.
Люда (останавливается напротив сухого дерева, воткнутого в кадку). А это здесь к чему?
Грыжев. Вот (показывает на рядом висящую черно-белую фотографию, где изображен мужчина рядом с деревом.) Это то самое дерево. На фотографии мы видим нашего великого легкоатлета Валерия Терентьева рядом с этим самым деревом.
Люда. А как оно здесь оказалось?
Грыжев. Я его вырвал и принёс в музей, как экспонат.
Люда. Живое?
Грыжев. Живое. Но я земли вот ему в кадку подсыпал.
Люда. А засохло почему?
Грыжев. Не прижилось.
Люда. Вы один его вырвали?
Грыжев (с удовольствием). Один.
Люда (себе под нос). Браконьер.
Грыжев. А еще я думаю расширить тематику музея. Сделать музей музыки и спорта!
Люда. Боже мой…
Грыжев. В музеи ходят в основном школьники. Нужно их вдохновлять на изучение второстепенных предметов. Пусть не думают, что если физкультура и музыка раз в неделю, так можно прогуливать!
Люда. А вы же, кажется, на преподавателя физкультуры учились?
Грыжев. Неважно. Важен не предмет, а масштаб личности. Я же не стал простым учителем, я стал директором спортшколы. Директором! Школы! А теперь и директор музея!
Люда. Спорт.
Грыжев. Неважно. Важна сила… (Видит, что Люда отвернулась к дереву.) Вы, Люда, согласны?
Люда. Я не знаю, что важно… Бедное, бедное дерево. Пострадало за то, чтобы умасштабировать чью-то личность. Обреченно здесь гнить, пока Вы не соберётесь на пенсию. Так и жило незачем, не стало ничем полезным, только от того, что какой-то спортсмен рядом с ним сфотографировался. Никогда не быть ему даже табуреткой.
Грыжев. А я не трудовик, чтоб вам из деревьев табуреты делать!
Люда. И я о том же (Гладит дерево.) Я люблю жухлые деревья, ноябрьские, на которых почти не осталось листьев. Они так влажно колышутся на ветру, как водоросли в воде. Можно идти, задрав голову, и представлять себя утонувшей, лежащей на дне, под водой среди водорослей.
Грыжев. Чаю хотите? У меня здесь есть чайник. Правда, это экспонат, из него раньше пил чай один хоккеист областного масштаба, но я кипячу в нём тайком. Хотите?
Люда (улыбается). А давайте. Почему нет…
Садятся за один из столов. Грыжев раздвигает руками экспонаты, достает чайник.
Грыжев. Вы на счет масштаба правы. Мне всё хочется сделать больше. Больше этой комнаты, больше нашего городка. Раздвинуть стенки, подняться над всем.
Люда. А мне хочется нагородить много-много стенок и спрятаться в них. И выговориться. Нет… наоборот. С одной стороны, хочется говорить, говорить, и говорить, а с другой – даже и говорить-то не хочется.
Грыжев. Я бы нагородил для вас множество огромных, высоченных стен. Так много, что вы кричали бы: достаточно! Не вари, горшочек! А я бы всё варил, и варил! Городил бы и городил!
Люда. Опять вы всё раздуваете до небес (улыбается). Такой смешной.
Грыжев. Вот видите! Видите! Я вам совсем уже нравлюсь!
Люда. С чего вы взяли?
Грыжев. А вы, женщины, всегда так! Сначала смеетесь, потом влюбляетесь, потом плачете. Но сначала – всегда смеетесь. Я смешной, значит, уже немножко ваш.
Люда (скривилась). О… я заметила, что вы – великий знаток… Я пойду.
Грыжев. А чай?
Люда. Нет, я передумала. Какой чай? Нужно сегодня ещё написать о вашем музее. Что, кстати, здесь добавится, когда музей станет ещё и музыкальным?
Грыжев. Об этом не пишите, это планы. Мужчина не говорит о незавершенных делах.
Люда. Так вы же мне сами сказали.
Грыжев. Это другое. Вам, это всё равно, что себе. А так… тссс! (подносит палец к Людиным губам, она уворачивается и бьёт его по руке). Да что ты! Дикая такая!
Люда. Я не привыкла.
Грыжев (ласково). Девочка…
Люда (не поняла). Да, не девочка, а вот дикая! Я к доброму не приучена. Я сама привыкла быть доброй, без чужого добра, без ответного. Очень хороший музей! Спасибо! Отличная выйдет заметка! Небольшая только! Но отличная! Маленькая такая заметочка! Я пойду, а Вы, Грыжев… не забудьте на место убрать чайник. Экспонат всё-таки! (убегает)
Песня 2
Грыжев
Сцена 4
Зоя с Бабушкой сидят на табуретах и очень медленно катают голыми ступнями клубок ниток от одной к другой.
Зоя. Двенадцать!
Бабушка. Тринадцать!
Зоя. Нет!
Бабушка. Тьфу ты! Двенадцать… Одиннадцать!
Зоя. Молодец! Десять!
Бабушка. …Я не знаю.
Зоя. Думай.
Бабушка. Десять.
Зоя. Было! Дальше! Ну? В обратную же сторону! Если по порядку так мозг не тренируется. Мне Геннадий Петрович сказал: Зоя, считать надо только в обратную сторону, только тогда мозг у тебя, у пожилого человека тренируется.
Бабушка. Это какой еще Геннадий Петрович?
Зоя. Малахов. Из телевизора. Мы с ним дружим. Правда, только через телевизор, но зато стабильно. Никогда не ссоримся. Интересный мужчина. Правда?
Бабушка. Да так себе. На Семёна твоего похож чем-то…
Зоя. Да тьфу на тебя! Сенька кислогубый был, а Геннадий Петрович такой импозантный, при костюме, в самом соку. Отвлеклись. Давай. Я говорю, значит, девять.
Бабушка. Десять. А долго мы так считать будем?
Зоя. Каждую неделю по десять прибавлять. На этой неделе от двадцати. На следующей – от тридцати. Пока до тысячи не дойдем.
Бабушка. Как-то долго. Только раз в неделю добавлять, может каждый день?
Зоя. Нет, он сказал, что так будет цель и стимул жить. Есть же смысл – надо дойти до тысячи.
Бабушка. Так я и сейчас могу до тысячи.
Зоя. Валяй!
Бабушка. Тысяча!
Зоя. Ну?
Бабушка. Девятьсот.
Зоя. Нет. Не девятьсот. А девятьсот девяносто.
Бабушка. Нет, погоди. Что-то не то… Я проверю. Тысяча рублей вычесть один рубель… будет девятьсот девяносто… девять рублей.
Зоя. Ага. Давай дальше.
Бабушка. Значит одна тысяча, две тысячи… Ой, нет… назад же… Одна тысяча, ноль тысяч… Как-то не так. Погоди, не подсказывай!
Зоя. Тысяча. Девятьсот девяносто. Восемьсот… Тьфу!
Бабушка. Ох ты ж…
Зоя. Мы не тренированные потому что! Давай нормально, как Геннадий Петрович сказал. Я говорю десять!
Бабушка. Одиннадцать!
Зоя. Было одиннадцать! И десять было. Дальше.
Бабушка. Погоди, не подсказывай… десять… Десять минус один значит. Девять!
Зоя. Не хитри, язва! Надо просто считать. Вычитать любой дурак может. Надо слова вспо-ми-нать, а не вычислять!
Бабушка. Дальше давай!
Зоя. Так… девять говоришь… Восемь! Во! Выкуси!
Бабушка. Семь!
Зоя. Семь… Я всё время забываю… Семь… минус…
Бабушка. Нельзя!
Зоя. Так… семь. Ёлки моталки… ну неужто забыла… Дай я квасу попью, подумаю.
Бабушка. Не прерываемся.
Зоя. Семь… Слово какое-то ещё круглое.
Бабушка. Ш…
Зоя. Шесть! Зараза! Нельзя подсказывать!
Бабушка. Я автоматически. Пять!
Зоя. Четыре!
Бабушка. Меня клубок отвлекает.
Зоя. Это специально, чтоб и физически размяться и умственно! Давай.
Бабушка. Три!
Зоя. Два!
Бабушка. Один!
Зоя с Бабушкой останавливаются, жмут друг другу руки, надевают носки.
Зоя. Так! Продолжаем разминку. Сжимаем и разжимаем кулаки.
Бабушка. Ты уморила меня!
Зоя. Нет! Хочешь жить, старая! Сжимай кулак!
Бабушка. Ладно.
Зоя. А когда сжимаешь кулак, называешь одно мужское имя!
Бабушка. Зачем?
Зоя. Чтоб слова вспоминать.
Бабушка. Ладно. Володя!
Зоя. Семён!
Бабушка. Так… ну пусть будет Ваня.
Зоя. Ой не знаю…
Бабушка. Пушкина давай!
Зоя. Сашка!
Бабушка. Сергей!
Зоя. Геннадий Петрович!
Бабушка. Петр Геннадьевич!
Зоя. Хитрая.
Бабушка. А то!
Зоя. Всё. Не знаю больше.
Бабушка. Ой… ну давай… как там Есенина?
Зоя. Было уже Сергей. А как Ленина?
Бабушка. И Володя было.
Зоя. А Путина?
Бабушка. Тоже Володя. Я его первым назвала.
Зоя. Заладила: Володя-Володя. Вспомнила своего что ли?
Бабушка. Нет, всё забыла, Зоя.
Зоя. Молодец!.. Заклинание и всё.
Бабушка. Не хочу заклинание, я устала.
Зоя. Без заклинания считай всё остальное без толку.
Они с трудом садятся на пол, одной рукой упираются в пол, другую кладут на лоб, закрывают глаза.
Зоя (протяжно). Помоги, сила земли…
Бабушка. …И соседа Виктора Степановича, живущего этажом ниже…
Зоя. Перестань. Представляй, что мы на земле сидим.
Бабушка. Ладно-ладно. Давай дальше, не рассусоливай.
Зоя. Я мысленно обращаюсь к семи дочерям моря, плетущим нити долгой жизни. Пусть две смерти от меня они заберут…
Бабушка. Почему две?
Зоя. А сколько у меня инфарктов было? Не отвлекайся. Пусть три жизни одни мне дадут. Пусть будет ограда Святого Духа на мне.
Бабушка. Пусть.
Зоя. Пусть во мне пребудет сила, пусть далеко моя могила.
Бабушка. Пусть во мне пребудет сила, пусть далеко моя могила.
Зоя. Пусть я – неприступная крепость, неподвижная скала. Пусть я – драгоценный камень.
Бабушка. Я – драгоценный камень.
Зоя. Ложимся.
Бабушка. Пол студёный. Простынем.
Зоя. Ложимся.
Обе легли.
Зоя. Пусть будет сильной моя муладхара.
Бабушка. Кто?
Зоя. Чакра корня жизни.
Бабушка. Это в зобу где-то?
Зоя. Не знаю, в телевизоре сказали. Я записала. Молчи и сосредотачивайся. Я спокойна, я верю в себя, тело моё легко и здорово. Пусть я буду сотенным, столетним. Пусть каждому свой черед. Но мой черед оттяни, сила земли. Всё. Выдох.
Пауза.
Ты уснула что ли? А… ну спи, спи. Значит, подействовало.
Сон 2
Зоя. Когда мне было восемнадцать лет, мне приснился вот такой сон. Я сижу ночью на унитазе в благоустроенной квартире. Дверь упирается почти в нос. Я ещё во сне подумала: как странно. Мы жили тогда в своём доме и ходили в уличный, деревянный, просторный туалет. А тут, значит, снится, что дверь упирается. И на мне ситцевая застиранная ночнушка. Я вижу только свои коленки и даже, кажется, что ночнушка кое-где прохудилась. Думаю: а чего ж я такую пакость, как старая бабка, нацепила. И начинаю снимать ночнушку и тут вижу свои ноги и руки, а на них чужая, морщинистая, лишняя кожа. И тут понимаю, что я и есть – старуха. Что жизнь моя, видимо уже прошла. Причём я её напрочь не помню. Даже хуже. Я её не заметила. И сижу я в этой своей коже, ночнушке, туалете, квартире и задыхаюсь. И судорожно пытаюсь жизнь вспомнить, а вспомнить-то не могу. Мне ж самой-то восемнадцать, и ничего ещё не было. Так я всю жизнь и пробоялась, вот так очнуться в туалете в лишней коже.
Сцена 5
Люда идёт домой с работы, в руках сумка и целлофановый пакет с трёхлитровой банкой молока. Грыжев провожает её, курит на ходу. Они идут дворами, скашивая дорогу по траве, переходя через канавы по деревянным доскам, нагибаясь под теплоизолированными трубами.
Грыжев. У вас всё будет хорошо, Люда.
Люда. У меня и так всё хорошо. У всех всё хорошо, просто они не знают об этом.
Грыжев. Я вас совсем не осуждаю.
Люда. А за что меня осуждать?
Грыжев. За то, что вы не приняли эту старушку.
Люда. Мне даже когда место в автобусе уступают, я стараюсь поскорее выйти. Я, понимаете, не привыкла, чтобы мне помогали.
Грыжев. Так неприятно, так не по-женски…
Люда. Ах, простите. Это у меня такой вид скупости души.
Грыжев. Вы не боитесь оказаться на её месте?
Люда останавливается, меняет в руках сумку с банкой местами, молча идёт дальше.
Грыжев. Это и понятно. Сколько нам с вами осталось до неё? Не так много, лет двадцать до первого инсульта. До того, как начнём путать слова «электросчётчик» и «телевизор». Метаться судорожно и слабо по всему дому, заглядывая даже в духовку, чтобы найти очки, пока случайно не пройдём мимо зеркала – очки на носу. До того, как станут мёрзнуть ноги, всегда, даже в самую жару. Как стыдно будет носить шерстяные носки вместе с сандалиями. Или до того, как нас резко окликнет кассир в магазине: «Не надо мне сдачи, вы, пересчитывая свои копейки, бабка, уже создали очередь. Уйдите!». Или до того как, останавливая прохожего, чтобы спросить дорогу, мы от волнения забудем все слова. От волнения, что на нас смотрит человек. От волнения, что нас заметили…
Люда. …Юра! Что Вам надо?
Грыжев. Я всё к тому, что вы ещё всё можете исправить, потому что когда с одним стариком другой старик, то они уже не старики. Они – пожилые люди. У вас есть выход!
Люда. Что?
Грыжев. Я!
Люда. Я люблю белую бумагу.
Грыжев. А я люблю нюхать шариковые ручки. И что с того?
Люда. Люблю сесть за стол, положить белый лист, трогать его руками… Когда планируешь жизнь, когда всё у тебя новенькое, и руки, и ноги, и голова, то представляешь, что будет она красивая и аккуратная, как почерк на новом листе.
Грыжев. С новым все всегда аккуратны, и что же?
Люда. И то, что я хотела тоже красиво да аккуратно, не вышло. Так зачем же тогда белую бумагу кляксами-то марать?
Грыжев. Ну и дура.
Люда. Ага.
Грыжев. Не стыдно?
Люда. Очень. Очень мне стыдно, что я этой бабушке отказала.
Грыжев. Конечно, стариков и детей… их всех надо любить и жалеть. А я ни то, ни другое. Мне место в автобусе не уступят.
Люда. Всех любить – это всё равно, что никого. Старики и дети – тоже люди, тоже разные. Всех подряд нельзя любить. Вы, Юра, идите. Простите меня.
Грыжев. Я приду завтра.
Люда. Зачем?
Грыжев. Поможем вашей бабке.
Люда. Я сама всё напишу. Не надо, Юра.
Грыжев. Нет уж, увидите ещё на что я способен.
Люда. Нет, не нужно мне ничего показывать. Говорите сейчас.
Грыжев. Я позвонил на ток-шоу «В шоке!»
Люда. Что?
Грыжев. «В шоке!». Вечером идёт, перед новостями. Вы что? Не смотрите?
Люда. Нет.
Грыжев. Посмотрите. Там приходит человек и говорит о своей проблеме, а потом все долго кричат и помогают ему, даже денег иногда дают.
Люда. Думаете, вам там помогут?
Грыжев. Нам помогут.
Люда. Боже упаси! Мы сами справляемся. Я же вам всё сказала. Мне неприятно повторять еще раз…
Грыжев. …Да не про нас, а про нас с бабкой!
Люда. Зачем? Вы же только напугаете человека… Или это вы не ради нее? Ради себя? Засветиться? Чтоб умасштабиться до телевизора?
Грыжев. Красивая женщина, а мысли кикиморские…
Люда. И что ж? Они к нам приедут?
Грыжев. Приедут, отснимут и нас повезут в Москву снимать. Гостиницу оплатят, проезд и сверху. Уже скоро. Сказали: держитесь! Хорошие, приятные люди. Ну что вы молчите, Люда! Ай да Грыжев! Не ожидали, да? Думали физрук со свистком, а я…
Люда. До свидания.
Грыжев. Да куда? Давайте банку помогу донести. Это вам Маркела Степановна на работу домашнее молоко носит? Да? Ну, давайте! Давайте!
Люда. Нет, спасибо. Мы уже почти дошли и потом… я прекрасно сама справляюсь. До свидания.
Люда ещё раз меняет местами в руках банку и сумку, разворачивается и уходит.
Сцена 6
Кухня Зои. Вечер. Бабушка сидит за кухонным столом, как за письменным, разложив газету «Новоиветские вести» поверх солонки и сахарницы. У подоконника сидит Зоя . Мочит руки в тазике. Тазик стоит на подоконнике, потому что обеденного стола в кухне нет, не поместился бы… Бабушка и Зоя похожи на двух школьниц, низко наклонившихся, каждая над своей партой.
Зоя. Вот как так… Ничего не делала, а сил нет.
Бабушка. А куда тебе силы. Сиди, слушай да на двор гляди.
Зоя. Двор – не телевизор. Чего я там не видела. Читай давай.
Бабушка (продолжает читать). «… и вот тогда Ирина Васильевна поняла, что именно педагогика ее призвание…»
Зоя (перебивает). Ишь ты! Я вот думала, что моё призвание песни петь, как Алла Пугачёва, и что с того? Никогда я песен этих не пела. Туфли только красные купила, на том и остановилась. А теперь уж точно никогда не буду петь, и никогда мои ноги в эти туфли не влезут.
Бабушка. Так ты ж петь-то не умеешь. И не того ты вовсе хотела.
Зоя. Что ж я хотела по-твоему… Да, хотела я замуж.
Бабушка. Вот видишь, какой ты, Зоя, счастливый человек. Хотела – и вышла. А Алла-то Пугачёва, наверное, мечтала быть Аллой Пугачёвой. У меня отец говорил: главная мечта всегда сбывается. А если что-то не сбылось, то значит, не главное это было.
Зоя. А моя мать говорила: «Полюбится сатана пуще ясного сокола». Да чего уж теперь. Сижу вот, руки в зверобое с марганцовкой мочу.
Бабушка. У тебя артрит что ли ручной нашли?
Зоя. У меня обручальное кольцо вросло в кожу. Так же как у тебя серёжки в ухи. Вот мне по телевизору рецепт сказали. Мочу. Может, снимется.
Бабушка. А зачем? Ты ж его потом не наденешь? Жалко. Память.
Зоя. Нет уж. Тебе не понять. Я как представила, что меня в нём хоронят, думаю: фиг тебе, муж дорогой Семён Леонидович, помру я свободным, отдельно взятым, независимым от тебя, кровопийцы, человеком! И когда выйдет на суд Божий душа моя в белом платье…
Бабушка (смеется). Ой, аж в белом?
Зоя. В белом! Сейчас вон каждая лярва в белом замуж выходит. А никогда белого не носила. Это ж непрактично считалось. Даже в завещании не напишешь: похороните в белом. Скажут: сдурела баба, на старости лет в невесту заделалась.
Бабушка (продолжает смеяться). Ой, уморила! Так не всё ли равно, что тогда скажут.
Зоя. Так я ж сверху всё буду слышать и краснеть, и дети, и внуки на земле краснеть будут. Ты одна. Тебе не понять, как это за своих краснеть. Тебе никто не свой.
Бабушка (резко прекратила смеяться). И что ты, Зоя, скажешь в белом платье Богу?
Зоя. Я скажу: Боженька, вот я вся твоя грешная. Суди как хошь, только суди как отдельную бабу, не как жену чью-то. Прожила я весь свой век, Сёмке прислуживая, его детям задницы подтирая, да портки его, незабвенного, стирая. А Сёмка прожил жизнь свободную и была у него просто жена. Как у всех мужиков. И не думал сроду Сёмка, что живёт он жизнь свою, и я – его. А потом ты, Боженька, Сёму к себе забрал. И проводила я его, не попрекнув ни словом. Спросила только: что ж мне делать-то теперь без тебя? Ведь не умею я без тебя жить, не привыкла, янтарный ты мой, желтобородый красавец. И знаешь, что он мне ответил?
Бабушка (хмуро). Что?
Зоя. Ты, Зойка, говорит, баба живучая. И меня вот пережила. Береги детей за меня и внукам обо мне рассказывай, когда подрастут. И заревел.
Бабушка. И умер?
Зоя. Нет, конечно, не сериал чай. Ещё с полгода умирать прособирался. А потом уж всё. Только я одни эти слова его запомнила. И слёзы эти. Себя жалел, не меня. В жизни не ревел. Всё у него хорошо было, а умирать стал – пожалел себя.
Бабушка. Глупая ты, Зоя. Это он семью жалел, а не себя. У меня отец тоже один раз только в жизни при нас заплакал. Очень сильный был мужчина, белый офицер. Так он во время гражданской не сдался, не перешёл на сторону красных. Говорил: пусть наши проиграли, но в сердце моём они всегда будут крепко сидеть в седле. И в партию не вступил. А потом когда началась… та самая война… в сорок первом папу забрали на фронт. Еды почти не было, да как-то и не хотелось. Воды накипятишь, попьешь тёпленького, вроде сытый. Денег тем паче особо не водилось, но мы старались, экономили, копили ему на сапоги. Мы хоть и малые были, а понимали. Я однажды по дороге в школу, в соседнюю деревню ходила учиться, показала одному человеку куда идти, так он мне в благодарность дал сахара несколько кусков в носовом платке. Я сахар не съела, а продала его одной однокласснице из зажиточной семьи. Деньги маме принесла. Мама обрадовалась, целовала меня с головы до ног и всё повторяла: «Ты моя! Ты моя девочка! Моя!» Не поняла я тогда этого. Папка скоро пришёл на побывку. Мы дали денег и он пошёл на базар за сапогами. И вот приходит он с базара. В дом не заходит. К воротам прислонился, за сердце держится, мы – к нему. Видим – плачет. Я никогда прежде не видела, как плачут мужчины, только мальчишки и старички. Плачет папа и говорит: «Родные мои, всё зря. Горе я в дом принёс… Украли деньги, стянули на базаре»… Так неужели ты думаешь он о себе плакал? Он о нас плакал.
Зоя. Ну, ты хватила. У тебя отец на войне героем был. И без сапог. А Сёмка-то мой чего… и войны-то не видал, как сыр в масле катался.
Бабушка. Так и ты благодаря ему не бедствовала, Зоя. Всё общее, семья у вас была. И есть. Дети его, говоришь, так это и твои дети. Грех на старости лет раздел с покойником устраивать.
Зоя. Да… ты права. Только удобно и красиво рассуждать, когда всю жизнь сама для себя жила.
Бабушка сворачивает газету, молчит.
Зоя. Ты чего? Ревёшь, что ли? Ну прости ты меня. Дура я, знаешь же. Дурой всегда была, дурой и помру. Да прости ты. Опять я на тебя кидаюсь. Чё? Встать, подойти и обнять тебя, что ли? Знаешь, не люблю я этих нежностей телячьих. Не сериал, чай. И руки в зверобое… Ой, беда. Ну сейчас-сейчас встану, раз ты такая упрямая подлюга.
Бабушка. Да не вставай. Не сердитая я.
Зоя. А молчишь чё?
Бабушка (строго, с расстановкой). Ты знаешь, Зоя, я такой жизни для себя не планировала. Просто не знала я по молодости, что это жизнь последняя. И год каждый – он в своём роде последний. И шестнадцать тебе один раз, и сорок два. Старики всегда говоря так, молодые всегда такому не верят. И я не умней других была. Только с каждым годом убеждаешься, что правы старики. Заворчишь по их и сам себе поражаешься: что ж, и я – старик, раз понимать стал. Сложилось так, Зоя. У тебя иначе. Не счастливей, не несчастнее, иначе.
Зоя. Да чего уж теперь (вытирает руки полотенцем, встает). И так неплохо ж живём. Была я молодой, не болела у меня спина, но ведь и другого чего не было. Газет вот не было. Да и молодая я боялась всё. То войны боялась, то – что мама умрёт, то боялась, дети захворают – не выхожу, то Сёмка, думала, бросит. А сейчас ничего не боюсь. Смерти разве что… так её всю дорогу боишься. Ты не серчай. Хочешь супу из щавеля? Свежий, утрешний.
Сцена 7
Комната Зои, пусто. Один телевизор работает. По нему идет ток-шоу. Весёлая музыка. Огромный экран, перед которым раскинулись на прозрачном подиуме несколько диванов. Полный зал людей всевозможного пошиба. В глубине студии стоит стеклянный куб, внутри которого сидит Бабушка.
Ведущий. Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте, мои дорогие, любимые! Мои самые близкие люди – мои зрители!
Аплодисменты.
И вновь с вами властитель вашей судьбы и прайм-тайма ток-шоу «В шоке». Ток-шоу «В шоке»: я обещаю, вы будете в нём!
Аплодисменты.
Итак. Тема сегодняшнего эфира: «Одинокая старость: почему?». Встречаем нашего первого гостя. Директор спортивной школы города Новоиветск, мастер спорта Юрий Грыжев! Встречаем его бурными! Бурными, друзья, аплодисментами!
Аплодисменты. Выходит Грыжев , усаживается на диван.
Именно Юрий рассказал нам о вгоняющей в шок истории. В его родном городе Новоиветск живёт одинокая старушка, которую жизнь и местные власти довели до того, что она вынуждена была обратиться в редакцию местной газеты. Юрий, что поведала вам это несчастная женщина?
Грыжев. Она сказала, что хочет найти себе через газету дочь, которой у неё никогда не было.
Ведущий. Итак. Она собралась искать человека, которого не существует. Давайте обратимся за комментарием к психологу. В нашей студии неподражаемая, блистательная Элеонора Ибрагимова. Она оказывает психологическую помощь всей нашей элите. Итак, Элеонора, как вы прокомментируете сложившуюся ситуацию?
Психолог. Я скажу, что это неудивительно. Человек, проживающий один, в принципе, ощущает невероятное эмоциональное давление как среды, так и внутреннее давление.
Ведущий. То есть на него давят со всех сторон?
Психолог. Да, вы верно меня поняли. А с возрастом это давление всё сложнее выдержать, поэтому человеку нужно переложить на кого-то этот непосильный груз, поделиться им. Единственный выход…
Ведущий (перебивает). …У нас мало времени. Большое спасибо за комментарий. Как же случилось, что человек остался совершенно один? Давайте спросим у близкой подруги героини – Зои Константиновны. Встречайте!
Аплодисменты. Выходит Зоя , усаживается на диван рядом с Грыжевым. На ней оранжевые брюки и новая леопардовая кофта, в руках она теребит кружевной, вручную обвязанный платок, она очень нарядная.
Здравствуйте… (смотрит в карточку) Зоя Константиновна, объясните нам, что же случилось? Что же произошло?
Зоя. Здравствуйте, я очень люблю вас и вашу передачу. Мне было очень обидно, что вас перенесли на другое время. Я вот даже новости не смотрю, а вас смотрю. Вы такой красивый и умный мальчик!
Аплодисменты.
Ведущий. Да, Вы правы! Надеюсь, руководство канала это слышит! (смеется, подмигивает камере.) Но вернемся к главному вопросу на сегодня – что же произошло?
Зоя. В том-то и дело, что ничего. Ничего не произошло. Как жила, так и живёт. Одна. Вы уж помогите человеку.
Ведущий. Давайте поинтересуемся у представителя местной службы опеки, почему в городе Новоиветск нет соответствующего ухода за пожилыми людьми? Куда катится наша страна, если мы не бережём самое дорогое, что у нас есть – ветеранов?
Представитель службы опеки. Мы производим регулярно соответствующие мероприятия. Данная единица…
Ведущий. Единица? В этом городе называют человека единицей! Мы в шоке (разочарованное «оу» в студии.) Что скажут об этом гости в студии?
Гость в студии. Возмущённая женщина 1. Я просто в шоке!
Ведущий. Мы все в шоке!
Гость в студии. Возмущённая женщина 1. Как можно так жить!? Почему у нас упавшему на улице не подают руку? Я уверена, что на Западе ситуация совершенно другая.
Гость в студии. Возмущённая женщина 2. Да что вы понимаете? С чего Вы взяли, что на Западе лучше? У них же у всех не улыбки, а оскал фальшивый!
Гость в студии. Возмущённая женщина 1. А вы там были, чтобы рассуждать?
Гость в студии. Возмущенная женщина 2. Я лично не была, но все образованные люди это знают.
Гость в студии. Возмущенная женщина 1. Это кто это тут необразованный?!
Ведущий. Мы уходим на рекламу. Оставайтесь с нами. Не переключайте. Дальше будет ещё интереснее.
Реклама очень важного, полезного и экономичного.
И мы снова с вами! Тема сегодняшнего эфира: «Одинокая старость: почему?». Это история о несчастной, покинутой всеми женщине, которая даже не требует защиты, – умоляет о ней. В нашей студии мэр города Новоиветск. Что вы можете сказать обо всём происходящем? Вы в шоке?
Мэр. Я и мой заместитель потрясены случившимся. Мы примем меры. Возможно устроим для бабушки сиделку…
Зоя. Да ей не надо сиделку. Она ходячая.
Мэр. Извините, а вы, как подруга, почему не приняли меры и не поставили власти вовремя в известность?
Гость в студии. Возмущенная женщина 1. Я в шоке! Как власти перекладывают ответственность на пожилого человека.
Ведущий. Я сам в шоке. (Мэру.) Вам не стыдно?
Мэр. Я ещё не разобрался.
В зале крики возмущения. Ведущий жестом останавливает всех.
Ведущий. Вся страна в шоке. Сейчас мы познакомимся с журналисткой местной газеты, которая раньше всех занялась освещением этого возмутительного и шокирующего дела – Людмила Зорина в студии!
Аплодисменты. Выходит Люда , усаживается на диван рядом с Грыжевым и Зоей.
Люда, можно я буду называть вас Люда? Мы ведь коллеги. Так вот, Люда, мой главный вопрос – вы в шоке?
Люда (возмущённо). Я в шоке. Что вы тут устраи…
Ведущий (перебивает). И мы! И мы, дорогая Люда, в полном шоке! Давайте послушаем комментарий нашего основного специалиста. Итак, эксперт моды, редактор журнала о красоте и гламуре «Вадим» – Вадим Флай. Здравствуйте, Вадим, мы так рады, что вы вновь посетили нашу передачу.
Аплодисменты.
Вадим. Привет всем! Я смотрю, вы изменили дизайн студии?
Ведущий. О, да, Вадим, я так рад что вы заметили. И как вам?
Вадим. Всё супер, вы в тренде.
Ведущий. И всё это благодаря нашему спонсору – мебельной компании «МегаАльянсФурнитур». «МегаАльянсФурнитур»: на нас сидится, как ни на ком!
Вадим. Я в шоке! Это российский производитель?
Ведущий. О, да, Вадим, мы поддерживаем нашу страну!
Вадим. Вау, это может стать новой национальной идеей!
Ведущий. О, да, Вадим, этому посвящено наше ток-шоу завтра. Тема: «Национальная идея: есть предложения?»
Вадим. Отличная тема, даже больше, её можно использовать как идею принта для футболки.
Ведущий. Спасибо, Вадим! Всегда рад тебя видеть.
Вадим. Лайк взаимен. Зови ещё.
Ведущий. О, но редакторы подсказывают мне, что мы отвлеклись. Что ты думаешь о нашей теме?
Вадим. Да я как-то не в теме…
Ведущий. Это простительно, ведь Вадим приехал только что на нашу студию со съемок недели моды в Милане!
Аплодисменты.
Пожилая женщина из города Новоиветск…
Вадим. О, май гат, где это?
Ведущий. Неважно. Она прожила всю жизнь одна и ищет через местную газету себе приёмную дочь.
Вадим. Вот за что я люблю твоё ток-шоу… Когда я изредка успеваю посмотреть эфир, я каждый раз говорю себе: «Оу, шит! Где они откопали людей с такими траблами?»
Ведущий. Спасибо, Вадим. Аудитория в шоке. Что же делать, Вадим?
Вадим. Покажите мне эту женщину! Я помогу ей!
Ведущий. Всё происходящее в студии наша героиня наблюдала из нашего секретного стеклянного куба. И вот сейчас мы приглашаем её к нам. Встречайте.
Аплодисменты. Открывается куб. Перепуганная Бабушка встает, к ней бежит Люда, помогает ей идти, они вместе доходят до диванов.
Бабушка. Здравствуйте…
Аплодисменты.
Ведущий. Сейчас наш эксперт поможет вам!
Люда. Да она сама может помочь вашему эксперту!
Дружный смех в студии.
Вадим. Скажите, у вас нет родственников… Но где ваши друзья?
Зоя. Я! Я её подруга!
Вадим. Так живите вместе и помогайте друг другу.
Ведущий. Сейчас наша героиня в прямом эфире узнает новость!
Вадим. Супер! Люблю, когда ты так говоришь!
Ведущий. Дело в том, что подруга героини Зоя Константиновна навсегда собирается переехать в другой город к своим детям. И героиня остается совершенно одна!
Бабушка. Зоя, это правда?
Зоя. Да, мне сказали раньше времени тебе не говорить.
Бабушка. Зоя, но зачем здесь-то…
Ведущий (Бабушке). Но ток-шоу «В шоке» не только разоблачает, но и помогает! Мы нашли вашего любимого мужчину!
Вадим. Я в шоке!
Бабушка. Так нет ведь его…
Ведущий. Но ведь был! В молодости вы встречались целый месяц с Володей!
Бабушка. Что?
Зоя (весело грозит пальцем Бабушке). А я-то всё помню!
Ведущий. Мы нашли его! Встречайте.
Аплодисменты. Появляется мужчина с невероятным букетом красных роз, он очевидно моложе Бабушки и Зои. Садится с ними на диван, смотрит на Ведущего.
Ведущий. Что вы сейчас чувствуете?
Человек, похожий на Володю. Я так счастлив, что ток-шоу «В шоке» помогло мне встретить свою любовь через пятьдесят лет.
Ведущий. Они были разлучены полвека! Аплодисменты! Скорее! Обнимите друг друга.
Бабушка. Я не знаю этого человека.
Человек, похожий на Володю. Это я!
Ведущий. Это он. И они узнают друг друга. А время нашего ток-шоу истекло. Смотрите нас каждый день. Ток-шоу «В шоке»: вы будете в нём! Берегите друг друга, мои любимые!
Аплодисменты. Телевизор гаснет.
Сцена 8
Комната Бабушки. Один стул. На одном стуле сидит одна Бабушка .
Бабушка. Главное жить полной жизнью. Или хотя бы заполненной чуть-чуть. У нас в библиотеке проводили очень хорошие вечера знакомств «кому за тридцать». На такие вечера обычно ходят пенсионеры. Там мы пили чай с конфетами «Птичье молоко» и слушали магнитофон. Это прекрасный повод выйти на улицу. Ведь ты идёшь не просто так, как старая бабка или тунеядец. Ты идёшь на встречу. А вчера нам сказали, что встреч больше не будет, потому что на встречи давала деньги одна партия. А теперь выборы прошли, и денег больше не дадут. Я не голосовала за них, если б знала, что это благодаря им, то обязательно бы проголосовала. А так зря они нам «Птичье молоко» покупали. Это у меня уже второй раз так. Пустой перевод конфет. Когда мне было девятнадцать, за мной ходил один парень. Как мне тогда казалось очень красивый. Володя. Он провожал меня каждый вечер до общежития, на прощание давал коробочку шоколадных конфет и целовал в щеку. Но однажды моя подруга Зоя сказала: «Ты знаешь откуда у него шоколадные конфеты? У него же мать – спекулянтка!». С этого дня я продолжала брать конфеты, но ни одной больше не съела. Раздавала всем в общежитии, кого встречу. И подставлять щеку на прощание не стала. Володя скоро перестал меня провожать. А потом я узнала, что его мама сидит в тюрьме, а сам Володя вскоре заболел воспалением лёгких и умер.
Звонит телефон.
Алё! Я слушаю! Кто там? А, Зоя! Здравствуй! Да вот сижу. А ты? И ты сидишь? Ну, хорошо. Как там ты устроилась? Не дует? На кухне живешь? А в комнате места нет? Ну-ну… Зато со своими… Не обижают? Ну, конечно, конечно. Свои-то они всегда хорошие. Каждому свои сопли солоны. Ладно. А зачем звонила? Проверить… А… ну спасибо. Спасибо. Пока. Всего тебе хорошего я желаю.
Весит трубку. Садится на прежнее место. Продолжает.
А «Птичье молоко» я люблю чрезвычайно. Самая красивая конфета. Никогда не знаешь какого цвета начинка. Я раньше загадывала – если жёлтая, то будет мне счастье. Зачем это я только на жёлтое загадывала? Жёлтое же реже всего попадается. Надо было на белое.
Звонит телефон.
Алё! Кто там? Здравствуй, Зоя. Забыла чего? Ты ж только что звонила проверить. А, это и забыла. Ну ничего-ничего. Да, всё прекрасно. Я сижу. Ага, ну и ты сиди. Всего тебе, Зоя, доброго. Не хворай. Пока!
Занавес
2013 г.