Приходилось ли вам когда-либо разговаривать с иностранцем? Или же поддерживать связь с заокеанским веб-сайтом? Довелось ли вам совершить путешествие на другой конец света? Если вы даете утвердительный ответ на любой из этих вопросов, значит, вы уже сталкивались с влиянием глобализации на социальное взаимодействие. Социальное взаимодействие представляет собой процесс, посредством которого мы воздействуем на окружающих и вызываем ответную реакцию с их стороны. Хотя люди разных национальностей общались всегда, глобализация не только изменила число, но и характер их контактов. В условиях глобализации возросло количество прямых или косвенных контактов с людьми, живущими в других странах либо принадлежащими к иным культурам.

Что отличает людей разных национальностей? Важный вклад в исследование этой проблемы внесли специалисты по социологии туризма. Поощряя интерес к другим странам, а также облегчая передвижение туристов через границы, глобализация в значительной мере расширила возможности зарубежных поездок и путешествий. Рост международного туризма, разумеется, оборачивается увеличением общения лицом к лицу между людьми из разных стран. По мнению Джона Арри, многие из таких контактов устанавливаются «глазеющим туристом»: он или она надеется на необычные приключения во время заграничных путешествий (Urty 1990).

Приключения отличает от повседневной жизни все, что идет вразрез с ожиданиями по поводу того, как обычно должны происходить социальные взаимодействия и контакты с материальной средой. Так, жителей континентальной Европы, путешествующих по Великобритании, приводит в замешательство левостороннее движение. Правила дорожного движения столь глубоко усвоены, что их нарушение воспринимается нами как нечто странное. И тем не менее, будучи туристами, мы получаем удовольствие от такой странности. В каком-то смысле деньги заплачены именно за нее наряду с другими достопримечательностями. Вообразите себе, как бы вы были разочарованы, когда, путешествуя по другой стране, вы бы обнаружили, что она почти ничем не отличается от большого или маленького города, где вам довелось вырасти.

В основном туристы не желают, чтобы их приключения были слишком необычными. Для молодых туристов парижские закусочные «Макдональдс» — одно из самых часто посещаемых мест. Британские путешественники зачастую не могут пройти мимо пивных и баров с английскими названиями. Иногда такие забавы вызваны любопытством, а зачастую люди получают удовольствие от привычных блюд и напитков в хорошо знакомой обстановке. Такое противоречие потребностей в необычном и знакомом составляет главную заботу глазеющего туриста.

Любопытный взгляд способен вызвать напряженность между туристами и «местными», общающимися лицом к лицу. Те из местных жителей, кто занят туристическим бизнесом, по всей вероятности, высоко ценит заморских путешественников по соображениям материальных выгод. Других же может возмущать требовательность туристов либо их чрезмерное количество, что нередко бывает на особо популярных туристических направлениях. Не исключено, что туристы задают вопросы местным жителям о разных сторонах их повседневной жизни — о еде, работе и досуге. Поступая так, они стремятся либо углубить свое понимание чужой культуры, либо вынести отрицательное суждение о тех, кто отличается от них. С развитием туризма в процессе глобализации социологам предстоит внимательнее изучить, какие модели взаимодействия между туристами и местными жителями становятся наиболее распространенными, и определить, что в них преобладает — дружелюбие или враждебность.

 

Изучение повседневной жизни

На первый взгляд может показаться, что туризм не представляет особого интереса для социологов, туристические впечатления, тем не менее, могут многое нам поведать о социальной среде. Мысль о «глазеющем туристе» важна тем, что она дает для понимания роли, которую играет повседневная жизнь, формируя наши представления о социальной среде, т. е. об обыденном, хорошо знакомом или же необычном в пей. Действия и воззрения, часто кажущиеся иностранным туристам невероятно «экзотичными», являются прозой жизни с точки зрения местных жителей.

Например, приехавшие с Запада туристы, впервые посещая мусульманскую страну, бывают поражены звуком «зова на молитву», который ежедневно пять раз в сутки раздается с минаретов сотен местных мечетей. Этот красивый, вызывающий тревогу звук в большинстве случаев непривычен уху западного человека. Однако для местных жителей зов на молитву настолько неотъемлем от их повседневной жизни, что в той или иной мере воспринимается ими на уровне подсознания. Если бы они отправились в путешествие по странам Запада, где зова на молитву, как правило, не услышишь, его отсутствие им показалось бы странным и сбивало бы с толку.

Где бы нам ни довелось жить, есть вещи, которые мы делаем несметно много раз за день, мало задумываясь о них. Вот другой пример весьма распространенного взаимодействия, происходящего миллион раз на день в больших и малых городах земного шара. Когда двое идут по улице мимо друг друга, они очень недолго обмениваются взглядом, затем отводят его и избегают смотреть друг другу в глаза, продолжая свой путь. Поступая так, они проявляют гражданское невнимание, как Ирвинг Гофман называет то требование, которое мы предъявляем друг к другу во множестве ситуаций (Goffman 1969, 1971).

Отнестись к человеку с гражданским невниманием и не замечать его — совсем не одно и то же. Каждый дает понять встречному, что знает о его присутствии, но всячески избегает действий, которые другой бы счел бесцеремонными. Гражданское невнимание с нашей стороны есть нечто такое, что совершается почти непроизвольно, но ему отведена ключевая роль в повседневной жизни.

Кому-то из вас легко подумать, что обыденные проявления общественного поведения, вроде мимолетной встречи с уличным незнакомцем или реакции на непривычный зов к молитве, незначительны и неинтересны. Однако изучение на вид несущественных форм социального взаимодействия очень важно для социологии. Будучи далеко не лишенным интереса, оно относится к одной из самых увлекательных ее областей по трем причинам.

Во-первых, наши изо дня в день повторяющиеся практики, в которых происходит почти непрерывное взаимодействие с другими людьми, структурируют и формируют все, что мы делаем. Изучая эти рутинные действия, можно очень многое узнать о себе как о социальных существах и об общественной жизни как таковой. Нашу жизнь с начала и до конца упорядочивают схожие образцы поведения, воспроизводящиеся изо дня в день, еженедельно, каждый месяц, из года в год. Припомните, к примеру, что вы делали вчера или позавчера. Если это были будни, то, по всей вероятности, вы вставали примерно в одно и то же время каждый день (определенный режим важен сам по себе). Скорее всего, ранним утром вы отправлялись на уроки или лекции, совершая поездку из дома в школу или колледж, что практически происходит каждый рабочий день. Может быть, у вас была встреча за ленчем кое с кем из друзей, а после обеда вы занимались в классе либо самостоятельно. Позднее вы вернулись домой, а затем, возможно, снова ушли оттуда, чтобы провести вечер с другими друзьями.

Разумеется, наш распорядок дня меняется, обычно различны и нормы поведения в будничные и выходные дни. Если же происходят значительные перемены в образе жизни, вроде ухода из колледжа ради заработка, то перемены в распорядке дня, как правило, необходимы. Однако затем опять образуется ряд новых, достаточно устойчивых привычек.

Во-вторых, изучение повседневности показывает, как творчески люди могут действовать, упорядочивая реальность. Несмотря на то, что социальное поведение до некоторой степени подчинено таким факторам, как роли, нормы и общепринятые ожидания, реальность воспринимается отдельными людьми по-разному, в зависимости от их происхождения, в соответствии с их интересами и побуждениями. Поскольку они способны к созиданию, то постоянно творят реальность, принимая решения и совершая поступки. Иначе говоря, реальность не определена раз и навсегда, статика ей не свойственна: реальность создается во взаимодействиях людей. Такое понимание социального конструирования реальности (см. врезку «Социальное конструирование реальности» в разделе «Взаимодействие во времени и пространстве» главы 4) лежит в основе теории символического интеракционизма, представленной в главе 1 («Что такое социология?»).

В-третьих, изучение социального взаимодействия в повседневной жизни проливает свет на системы и институты большего масштаба. Фактически функционирование всех крупномасштабных систем зависит от образцов социального взаимодействия, в котором мы ежедневно принимаем участие. Это легко показать. Припомните пример с двумя незнакомцами, идущими по улице. Может показаться, что от такого эпизода напрямую мало зависят крупные, более протяженные во времени формы социальной организации. Однако все окажется иначе, если принять во внимание множество подобных взаимодействий. В современном обществе большинство людей живет в малых и больших городах и все время взаимодействует с теми, кто им лично не знаком. Гражданское невнимание наряду с другими приемами придает облик, присущий городской жизни с типичными для нее толпами торопящихся людей и мимолетными, безличными контактами.

├───────────────────────────┐

■ Женщины и мужчины на людях: связь между микро- и макросоциологией

Идущую по улице женщину смущают слова, сказанные в ее адрес группой мужчин. Это — достаточно обычная ситуация, и на первый взгляд она как будто бы совершенно подходит для микросоциологического изучения. В исследовании, озаглавленном «Проходя мимо: гендер и атака на него со стороны общества», Кэрол Брукс. Гарднер пришла к выводу, что есть самые разные места (среди них очень славятся оконечности строительных площадок), где женщины сталкиваются с ситуациями нежелательного общения, которое, с их точки зрения, выглядит оскорбительным.

Хотя атаку на одинокую женщину и можно исследовать, пользуясь микросоциологическим подходом и тем самым рассматривая ее как отдельно взятый случай взаимодействия, этот анализ непродуктивен из-за упрощения дела. Подобная атака типична для происходящего на улице разговора между мужчиной и женщиной (Gardner 1995). А такого рода взаимодействия просто нельзя понять, если остаются вне поля зрения социальные причины гендерной иерархии. Вот как обнаруживается связь между микро- и макроуровнями анализа. Например, Гарднер нашла связь между нападками на женщин со стороны мужчин и общей системой гендерного неравенства, проявляющегося в привилегированном общественном положении мужчин, физической уязвимости женщин и вездесущей опасности изнасилования.

Если не выявлять этой связи между микро- и макроуровнями, наше представление о подобных взаимодействиях будет очень ограниченным. Они либо будут выглядеть как отдельные случаи, либо будут якобы устранены в результате хорошего воспитания. Понимание связи между микро- и макроуровнями дает возможность осознать, что для кардинального решения проблемы необходимо сосредоточиться на устранении форм гендерного неравенства, порождающего упомянутый тип взаимодействия.

└───────────────────────────┘

Микро- и макросоциология

Микросоциологией обычно именуют исследование повседневного поведения в условиях общения лицом к лицу. В ней анализ проводят на уровне индивидов или малых групп. Она отличается от макросоциологии, предметом которой являются такие крупномасштабные социальные системы, как политическая система или экономический порядок. В рамках макросоциологии также проводится анализ долговременных процессов изменения, как, например, развитие индустриализма. На первый взгляд может показаться, будто микро- и макроисследования отличаются друг от друга. На самом деле они тесно связаны (Knorr-Cetina and Cicourel 1981; Giddens 1984), о чем вы узнаете из этой главы.

Макроанализ существенно важен для понимания институциональной основы повседневной жизни. На разный образ повседневной жизни сильно влияет общая институциональная структура, что становится очевидным при сравнении повседневного цикла деятельности, свойственной традиционной культуре, с жизнью в индустриальной городской среде. В современном обществе мы постоянно находимся в контакте с посторонними людьми. Этот контакт бывает косвенным и безличным. Однако независимо от того, сколько косвенных связей устанавливается нами сегодня, присутствие других людей играет решающую роль даже в обществах, самых сложных по своей организации. Можно решить послать знакомому письмо по электронной почте, а можно предпочесть слетать на самолете за тысячи миль, чтобы провести выходные дни вместе с другом.

В свою очередь, микроисследования необходимы для того, чтобы выявить, как в общих чертах устроены в стране институты. Очевидно, общение лицом к лицу является главной составляющей всех форм социального взаимодействия вне зависимости от масштабности контекста. Представьте, что мы заняты исследованием корпорации. Мы бы смогли многое понять в ее деятельности, просто изучая поведение лицом к лицу. Например, можно было бы проанализировать взаимодействие директоров в зале заседаний совета директоров, сотрудников различных подразделений или рабочих в цехах. Нам бы таким образом не удалось составить ясное представление о всей корпорации, поскольку она ведет дела, пользуясь печатными материалами, телефонами и компьютерами. Тем не менее мы бы наверняка существенно углубили понимание того, как организована ее деятельность.

В последующих главах вы познакомитесь с другими примерами того, как взаимодействие на микроуровне оказывает влияние на более масштабные социальные процессы, а макросистемы, в свою очередь, воздействуют на ограниченные во времени и пространстве социальные среды. Однако прежде всего мы обратимся к нескольким главным проблемам изучения повседневности на микроуровне. Сначала будут рассмотрены невербальные знаки (выражения лица и телодвижения), используемые нами во взаимодействии друг с другом. Затем придет очередь анализа повседневной речи, т. е. языка как средства передачи смыслов, которые одни люди намерены довести до других. Наконец, в центре внимания окажутся формы структуризации нашей жизни под воздействием повседневной рутины. Причем особое внимание будет уделено тому, как происходит координация наших действий во времени и пространстве.

 

Невербальное общение 

Повседневное взаимодействие зависит от тонкой связи между тем, что сказано нами при помощи слов, и тем, как мы применяем разнообразные формы невербального общения — обмена информацией и сообщения смысла, передаваемого выражением лица, жестом и телодвижением. Иногда невербальное общение определяют как «язык тела», но это неправильно, так как невербальные знаки используются специфическим образом для того, чтобы перечеркнуть сказанное либо дополнить его.

Лицо, жесты и эмоции

Выражение эмоций на лице — одно из главных средств невербального общения. Пол Экман и его коллеги разработали так называемую Кодирующую систему движения лица (КСДЛ) для описания работы мускулов, которые придают лицу то или иное выражение (Ekman and Friesen 1978). Посредством этой системы они пытались сделать несколько более точной область, печально известную несовместимыми или противоречивыми интерпретациями, ибо нет единства мнений о том, как устанавливать, что выражают эмоции и каким образом их классифицировать. Создатель эволюционной теории Чарльз Дарвин утверждал, что основные способы выражать эмоции у всех людей одинаковы. Несмотря на то, что кое-кто оспаривал это мнение, проведенные Этапом исследования представителей очень разных культур, по-видимому, подтверждают его. Экман и Фризен провели обследование изолированно живущей в Новой Гвинее общины, у которой прежде практически не было контактов с посторонними людьми. Когда местным жителями показали рисунки лиц с запечатленными на них шестью эмоциями (радости, грусти, гнева, отвращения, страха, удивления), они смогли их различить.

Сделанные Полом Экманом фотографии выражения лиц членов племени, изолировано проживавшего в Новой Гвинее, дали возможность проверить мысль о том, что основные способы выражать эмоции у всех людей одинаковы. Соплеменников попросили показать, какое выражение примет их лицо, если они окажутся в следующих ситуациях: а) пришел друг, и ты обрадовался; б) умер твой ребенок; в) ты разгневан и собираешься драться; г) ты увидел околевшую свинью, долго тут пролежавшую (Публикуется с разрешения Paul Ekman and Assoc. LLC © 1972–2005.)

По мнению Экмана, результаты его собственных и аналогичных исследований разных людей подтверждают точку зрения, согласно которой выражение эмоций на лице и их интерпретация относятся к врожденным качествам людей. Он признал, что полученные им данные еще не окончательно доказывают это, и, вероятно, общий опыт культурной социализации осложняет проблему. Тем не менее его выводы получили подтверждение в исследованиях, проведенных по иной методике. И. Айбл-Айбсфелд обследовал шестерых рожденных глухими и слепыми детей для того, чтобы выяснить, насколько выражение их лиц похоже на бывающее у зрячих и слышащих при определенном эмоциональном состоянии (Eibl-Eibesfeldt 1973). Он обнаружил, что дети улыбались, занимаясь явно приятным для них делом, удивленно поднимали брови, принюхиваясь к вещи с необычным запахом, и хмурились, когда им снова протягивали непонравившийся предмет. Поскольку они не могли наблюдать за другими, кто бы вел себя таким же образом, видимо, их реакции предопределены природой.

Пользуясь КСДЛ, Экман и Фризен обнаружили у новорожденных детей несколько несвязанных между собой движений лицевых мускулов, которыми и взрослые выражают свои эмоции. Кажется, детские лица наподобие взрослых, например, умеют изображать чувство отвращения, реагируя на кислый вкус (поджимая губы и морщась). Вместе с тем, несмотря на то, что умение выражать эмоции представляется отчасти врожденным, индивидуальные и культурные факторы оказывают влияние на то, какую конкретно форму примет мимика лица, а также на контекст, признанный уместным для нее. Как люди улыбаются, что, к примеру, делают губами и другими лицевыми мускулами, сколько длится сама улыбка — все это отличает одну культуру от другой.

Не обнаружено жестов и поз, типичных для всех или даже большинства культур. Есть общества, где кивают головой в знак отрицания, что противоречит обычаю, существующему в англосаксонских странах. Очень распространенных у европейцев и американцев жестов вроде манеры показывать пальцем, кажется, нет у других народов (Bull 1983). В качестве жеста похвалы в некоторых областях Италии вращают указательным пальцем, направленным к середине щеки, но и этот жест как будто бы больше нигде не известен. Жестами и позами, как и мимикой лица, все время пользуются для того, чтобы придать расширительный смысл высказываниям, а также наделить смыслом то, о чем на самом деле умалчивают. Ко всем трем средствам обращаются, когда хотят пошутить, выразить иронию или скепсис.

Передаваемые без слов впечатления, которыми мы зачастую делимся по невниманию, свидетельствуют, что сказанное и подразумевавшееся нами — не совсем одно и то же. Краска смущения представляется самым очевидным примером несоответствия между внешним видом человека и смыслом им сказанного. Однако есть много почти неуловимых примет, которые могут заметить другие. Так, опытный глаз нередко способен обнаружить обман по невербальным признакам. Испарина, нервозность, блеск в глазах или метущийся взгляд, застывшее выражение лица (проявления искренности обычно исчезают через четыре-пять секунд) могут свидетельствовать о том, что человек говорит неправду. Выражение лица и телодвижения других людей служат дополнением к сказанному ими и позволяют судить о том, насколько они искренни.

«Лицо» и самоуважение

Слово «лицо» имеет отношение еще и к уважению, которое испытывают к человеку другие. В повседневной жизни, проводимой на людях, мы обычно уделяем большое внимание «сохранению лица». Многое из того, что называется вежливостью или этикетом, сводится к навыку не замечать поступки, в противном случае чреватые потерей лица. Мы не касаемся эпизодов из прошлого или черт характера человека, которые, будучи упомянутыми, смутили бы его. Если только мы не находимся в компании близких друзей, то воздерживаемся от шуток по поводу лысины, когда знаем, что кое-кто носит паричок. Такт — это своего рода защитный прием, используемый каждым человеком с надеждой на взаимность: его или ее слабости умышленно не выставят на всеобщее обозрение. Поэтому повседневная жизнь вовсе не идет сама собой. В большинстве случаев мы не задумываемся над тем, что умело сохраняем тщательный и постоянный контроль за выражением лица, позами и движениями тела при взаимодействии с другими людьми.

Есть люди, чьей специальностью стал контроль за выражением лица и такт в общении с другими. Например, хороший дипломат должен уметь всегда быть внешне спокойным и вести себя непринужденно, даже если не согласен с чьими-то взглядами или кто-то ему неприятен. От того, насколько он владеет этим умением, зависит судьба целых стран. Посредством искусной дипломатии можно ослабить напряженность между странами и предотвратить войну.

Гендер и невербальное общение

Есть ли гендерный аспект в социальном взаимодействии, происходящем ежедневно? Думается, существуют основания для утвердительного ответа. Поскольку взаимодействия упорядочивает больший по масштабу социальный контекст, не вызывает удивления, что мужчины и женщины по-разному воспринимают и осуществляют как вербальное, так и невербальное общение. В главе 5 («Гендер и сексуальные отношения») вы познакомитесь с теми представлениями о гендере и гендерных ролях, которые находятся под сильным влиянием социальных факторов и напрямую связаны с властью и общественным положением. Действие этих факторов очень заметно даже по общепринятым способам общения, происходящего изо дня в день. В качестве примера возьмем один из самых распространенных способов невербального общения — визуальный контакт. Люди им пользуются самым разным образом, часто для того, чтобы привлечь чье-то внимание или начать взаимодействие. В обществах, где мужчины в целом властвуют над женщинами как в общественной, так и частной жизни, они могут чувствовать себя свободнее женщин, когда устанавливают визуальный контакт с посторонними.

Особый способ визуального контакта — пристальный взгляд — служит примером противоположного «смысла» одного и того же способа невербального общения. Поведение мужчины, уставившегося на женщину, можно считать «естественным» или «непредосудительным»; если она испытывает неловкость, то может отвести свой взгляд, отвернувшись либо решив не вступать в контакт. С другой стороны, поведение женщины, глазеющей на мужчину, нередко считают непристойным либо сексуально ориентированным. Каждому из этих случаев в отдельности можно не придавать значения, но в общем и целом они закрепляют нормы власти в гендерных отношениях.

 

Социальные правила и беседа

Хотя ежедневно мы пользуемся невербальными знаками, совершая свои поступки и понимая действия других людей, в нашем общении велика роль разговора — нерегулярного обмена словами в беседах, которые ведутся в неформальной обстановке. Социологи всегда признавали язык в качестве основы общественной жизни. Однако лишь недавно появился подход, специально сконцентрированный на том, как люди пользуются языком в разных контекстах повседневности. На изучение разговоров оказала большое влияние работа Ирвинга Гофмана. Но еще больше повлиял на этот вид исследования Гарольд Гарфинкель, основатель этнометодологии (Garfinkel 1984).

Этнометодология изучает «этнометоды» — обыденные, самые простые способы, применяемые людьми для того, чтобы понять значение действий других, а в особенности, — их речь. Как правило, мы все используем эти методы, даже не замечая этого. Зачастую можно понять разговор, если известен контекст, о котором сказанные слова умалчивают. Вот пример беседы (Heritage 1984):

А: У меня есть четырнадцатилетний сын.

В: Очень хорошо.

А: Еще у меня есть собака.

В: О, извините.

Как вы думаете, что здесь происходит? В каких отношениях находятся беседующие люди? Если знать, что разговор ведут будущий съемщик и хозяин жилья, то их беседа становится понятной. Некоторые хозяева не возражают против детей, но не разрешают съемщикам держать животных. Если все же не знать социальный контекст, ответы В на высказывания А покажутся бессвязными. Часть смысла заключена в словах, а часть — в том способе, каким социальный контекст структурирует сказанное.

Коллективные представления

Сколь бы мало не значил в повседневной жизни тот или иной разговор, те, кто ведет его, полагаются на трудные для понимания коллективные представления и знание, которое они применяют беседуя. И в самом деле, любой пустячный разговор настолько труден для понимания, что до сих пор не удалось запрограммировать даже самые современные компьютеры на беседы с людьми. Слова, проговариваемые во время обычного разговора, не всегда обладают точным значением, и мы «определяем» то, что хотим сказать, исходя из неартикулированных допущений, которые служат ему фоном. Когда Мария спрашивает Тома: «Что ты делал вчера?», то не существует ясного ответа, подсказываемого самими словами. День долог, и Том поступил бы логично, ответив: «В 7:16 я проснулся. В 7:18 встал с кровати, пошел в ванну и начал чистить зубы. В 7:19 я включил душ...». Нам понятна уместность ответа, коль скоро мы знаем Марию, знаем, что она и Том обычно делают вместе, и что в конкретный день педели, как правило, между прочими вещами делает Том.

Эксперименты Гарфинкеля

«Фоновые ожидания», помогающие нам провести обыкновенный разговор, открыл Гарфинкель во время экспериментов, сделанных им при добровольном участии студентов. Их попросили завязать разговор с другом или родственником и настоять на том, чтобы каждый из них для уточнения смысла остановился подробнее на вскользь брошенных замечаниях или высказанных соображениях общего характера. Если кто-нибудь говорил: «Желаю тебе хорошо провести день!», студенту нужно было сказать: «Уточни, в каком смысле хорошо?», «Какую часть дня ты имеешь ввиду?» и т. д. Одна из бесед прошла так (Garfinkel 1963):

S: Как ты поживаешь?

Е: Поживаю в каком плане? Ты имеешь ввиду мое здоровье, мои доходы, мою учебу, мой душевный покой...

S: (покраснев и вдруг утратив контроль над собой) Слушай, я просто старался быть вежливым. Откровенно говоря, мне наплевать, как ты поживаешь.

Почему люди так расстраиваются, когда не соблюдаются явно мало значимые для беседы условности? Дело в том, что стабильность и значимость общей повседневной жизни зависит от неартикулированных допущений культуры о том, что и как можно сказать. Лишись мы возможности считать эти допущения само собой разумеющимися, осмысленное общение прекратилось бы. Любой вопрос либо замечание, дополняющее начатый разговор, сопровождались бы глубоким «дознанием» наподобие того, что Гарфинкель велел провести своим подчиненным, и взаимодействие просто бы прервалось. Вот почему на первый взгляд несущественные правила ведения беседы оказываются совершенно необходимыми именно для структурирования общественной жизни, а их нарушение воспринимается столь серьезно.

Заметьте, что в повседневной жизни люди иногда не без умысла делают вид будто не владеют знанием, которое все считают само собой разумеющимся. Так поступают, чтобы дать кому-то отпор, подшутить над кем-либо, вызвать смущение или привлечь внимание к двусмысленности сказанного. Задумайтесь, к примеру, над типичным диалогом между родителем и подростком:

Р: Куда ты идешь?

П: На улицу.

Р: Что ты собираешься делать?

П: Ничего.

Ответы подростка разительно отличаются от тех, которые давали добровольные участники экспериментов Гарфинкеля. Вместо того чтобы отвечать как положено на вопросы, подросток вовсе уходит от них, фактически давая понять родителю — «Не суйся не в свое дело!».

Первый из предыдущих вопросов может спровоцировать особый ответ у другого человека в ином контексте:

А: Куда ты идешь?

В: Я собираюсь тихо свихнуться.

Отвечая, В притворяется, что не понимает вопроса А, нарочно иронизируя, чтобы вызвать тревогу или привести к фрустрации. Комедия и шутовство обеспечивают себе успех за счет такого рода преднамеренного непонимания допущений, не упомянутых в разговоре. В этом нет ничего опасного, поскольку участники действа знают о намерении вызвать смех.

«Вандализм взаимодействия»

Мы уже видели, что разговор — один из главных способов, благодаря которому сохраняются стабильность и упорядоченность повседневной жизни. Мы чувствуем себя лучше всего, когда соблюдены неписаные правила светской беседы, а если они нарушены, то у нас возникает замешательство, рождаются сомнения и нам мерещатся опасности. Для того чтобы разговор шел плавно, его участники внимательно следят за репликами друг друга, улавливая меняющиеся интонации, позы или телодвижения. Проявляя взаимную чуткость, они «сотрудничают», когда начинают и прекращают взаимодействие, а также говорят по очереди. Однако, если один из участников разговора не склонен к «сотрудничеству», возникают трения.

Студенты Гарфинкеля умышленно создавали напряженные ситуации, нарушая правила разговора в целях эксперимента. Что же происходит на самом деле, когда люди «доставляют неприятности» своей манерой вести разговор? Американские социологи Митчел Дюнайер и Харви Молоч исследовали обмен репликами между пешеходами и «бродягами» на улицах Нью-Йорка, стараясь понять, каким образом общение с ними нередко создает проблему для прохожих (Duneier and Molotch 1999). Они воспользовались так называемой методикой анализа речевого общения для того, чтобы сравнить подборку уличных реплик с выборкой, составленной из повседневных разговоров. С помощью такой методики изучают все оттенки смысла, начиная с самых кратких междометий (типа «хм» и «а-а») и вплоть до точно скоординированного чередования пауз, временных остановок и реплик, перекрывающих одна другую.

Дюнайер и Молоч наблюдали за взаимодействием чернокожих мужчин (многие из них были бездомными, алкоголиками или наркоманами) с проходившими мимо них белыми женщинами. Мужчины часто пробовали вступить в разговор, окликая женщин, делая им комплименты или задавая вопросы. Но, как считают авторы, что-то у них «не ладится» с этим, так как им редко отвечают подобающим образом. Женщины ускоряют шаг и нарочито смотрят вперед, хотя мужчины лишь изредка отпускают враждебные по топу реплики. Ниже представлена неудачная попытка завязать разговор с женщиной, которую предпринял Мадрик, чернокожий мужчина, под шестьдесят лет (Duneier and Molotch 1999, 1273–1274).

[Мадрик] начинает общение со степенно проходящей мимо белой женщиной, ей на вид около двадцати пяти лет:

1.    Мадрик: Я люблю тебя, детка.

Она скрещивает руки и убыстряет шаг, не обращая внимания на реплику.

2.    Мадрик: Выйди за меня замуж.

Затем появляются две белые женщины, им, вероятно, лет по двадцати пяти.

3.    Мадрик: Привет, девочки, вы сегодня прекрасно выглядите. У вас есть деньги? Купите книжек.

Они не обращают на него внимания. Потом перед ним оказывается молодая чернокожая женщина.

4.    Мадрик: Привет, красотка. Привет, красотка.

Она продолжает идти, не удостаивая его вниманием.

5.    Мадрик: Извини меня, извини. Я знаю, ты слышишь меня.

Тогда он обращается к белой женщине лет тридцати.

6.    Мадрик: Я гляжу на тебя. Ты выглядишь прекрасно, знаешь.

Она не обращает на него внимания.

Мягкое «начало» и «завершение» беседы — главное требование вежливости, предъявляемое горожанами друг к другу. Дюнайер и Молоч обнаружили, что эти решающие моменты разговора представляли большую проблему в общении между мужчинами и женщинами. В тех случаях, когда женщины сопротивлялись попыткам завести разговор, мужчины не обращали на это внимание и продолжали настаивать. Если же мужчинам удавалось начать разговор, они также могли пропустить мимо ушей намеки женщин на желание его тут же прекратить:

1.    Мадрик: Привет, красотка.

2.    Женщина: Привет, добрый день.

3.    Мадрик: Ты в порядке?

4.    Мадрик: Знаешь, ты выглядишь прекрасно. Мне правится, как у тебя заколоты волосы.

5.    Мадрик: Ты замужем?

6.    Женщина: Да.

7.    Мадрик: А?

8.    Женщина: Да.

9.    Мадрик: А где кольцо?

10.    Женщина: Оно у меня дома.

11.    Мадрик: У тебя оно дома?

12.    Женщина: Да.

13.    Мадрик: Можешь сказать, как тебя зовут?

14.    Мадрик: Меня зовут Мадриком, а тебя?

Она не отвечает и продолжает свой путь ( Duneier and Molotch 1999, 1274).

В данном случае Мадрик использует девять из четырнадцати высказываний с целью завязать разговор и склонить женщину к ответам. Уже из одной записи разговора на бумаге очевидно, что женщине он не интересен, но еще яснее ее нежелание вести этот разговор проявляется, когда проведен анализ его магнитофонной записи. Если женщина и дает ответы, то всегда медлит с ними, а Мадрик тотчас отвечает, иногда его реплики перекрывают ее слова. Хронометраж разговора — очень точный индикатор: в большинстве случаев повседневного взаимодействия замедления с ответом даже на долю секунды достаточно для того, чтобы дать понять о желании сменить тему разговора. Не выполняя эти неписаные правила общения, Мадрик вел разговор в «формально грубой» манере. В свою очередь, женщина поступала точно так же, не обращая внимания на неоднократные попытки Мадрика завязать с ней разговор.

Дюнайер и Молоч утверждают, что именно «формально грубая» манера уличных диалогов создает проблему прохожим. Особенно белым нью-йоркцам, придерживающимся либеральных взглядов на политику, совершенно неловко прибегать к такой манере общения. Вместе с тем, если общепринятые правила, как начать и закончить разговор, не выполняются, люди испытывают глубокое и необъяснимое чувство опасности.

Авторы книги используют понятие вандализм взаимодействия для описания тех случаев, когда «зависимый человек подрывает молчаливо признанные основы повседневного взаимодействия, которые имеют значение для тех, у кого больше власти» (Duneier and Molotch 1999, 1288). Дюнайер и Молоч отмечают, что зачастую на улице люди все же следуют принятым в повседневной жизни нормам речи, общаясь друг с другом, хозяевами местных магазинов, полицейскими, родственниками и знакомыми. Однако если им заблагорассудится, люди могут нарушить неписаные нормы повседневного разговора, чем приводят прохожих в замешательство. По мнению авторов, «вандализм взаимодействия лишает его жертв способности ясно сказать, что произошло» куда больше, чем физическое насилие или словесное оскорбление.

Проведенное Дюнайером и Молочем исследование вандализма взаимодействия дает еще один пример двусторонней связи между взаимодействием на микроуровне и факторами, действующими на макроуровне. Для мужчин с улицы белые женщины — законная «цель» такого общения — выглядят неприветливыми, холодными и неспособными испытывать сочувствие. Женщины же зачастую усматривают в поведении мужчин доказательство того, что они действительно опасны и лучше всего их избегать. Вандализм взаимодействия тесно связан со всей структурой классовых, статусных, гендерных и расовых отношений. Боязнь и страх, вызванные подобным общением на улицах, упрочивают общественное положение и влияние тех, кто там находится, что, в свою очередь, оказывает влияние на взаимодействия как таковые. Вандализм взаимодействия является частью «самовоспроизводящейся системы взаимной подозрительности и неучтивости».

Формы беседы

Прослушивание магнитофонной пленки либо чтение записи беседы, в которой ты сам принял участие, отрезвляет. Беседы намного менее плавны, более прерывисты и грамматически неправильны, нежели представляет себе большинство людей. Участвуя в повседневном разговоре, мы склонны думать, будто говорим хорошо отшлифованным языком, поскольку не отдаем себе отчет об известной нам подоплеке произносимых слов. Однако подлинные разговоры совсем не похожи на те, которые описаны в романах, где персонажи говорят отлично составленными и грамматически правильными фразами.

В том же смысле, как и относительно работы Гоффмана о гражданском невнимании, можно было бы предположить, что анализ обычных бесед имеет второстепенное значение по сравнению с главными задачами социологии. Фактически именно по этой причине многие социологи подвергли критике этнометодологический подход. Вес же кое-какие доводы в пользу того, почему работа Гоффмана столь значима для социологии, применимы и к этнометодологии. Исследование повседневных разговоров показало, какую сложность представляет умение владеть языком, коим обладают обычные люди. Огромные трудности, сопряженные с программированием компьютеров для выполнения тех задач, которые без всяких усилий осуществляются говорящими людьми, свидетельствуют об этой сложности. Магнитофонные пленки из Уотергейта были всего лишь записями разговоров президента Никсона с его советниками, но они дали некоторое представление о том, как пользуются властью ее высшие эшелоны (Molotch and Boden 1985).

Реакции-восклицания

Некоторые высказывания не представляют собой разговор, а состоят из невнятных восклицаний или того, что Гоффман назвал реакциями-восклицаниями (Goffman 1981). Представьте, что кто-то говорит «Ой!», опрокинув либо уронив какую-нибудь вещь. «Ой!» кажется всего лишь элементарной инстинктивной реакцией, отчасти похожей на моргание, когда чья-то рука стремительно приближается к вашему лицу. Однако это вовсе не вынужденный ответ, о чем свидетельствует тот факт, что человек обычно не восклицает так, будучи один. «Ой!», как правило, обращено к присутствующим. Восклицание показывает им, что оплошность совершена мгновенно, она незначительна и совсем не ставит под сомнение способность человека контролировать свои действия.

Говорят «Ой!» лишь при мелких неудачах, а не тогда, когда происходят крупные катастрофы и большие несчастья, и это также указывает на то, что такое восклицание участвует в целенаправленном управлении частностями общественной жизни. Более того, им может воспользоваться тот, кто наблюдает за другим человеком, либо скрывает опасность, как, например, в том случае, если родитель, играючи, подбрасывает вверх ребенка. Сигнал «Оп, малыш!» скрывает от него тот краткий миг, во время которого ребенку может показаться, что контроль над ситуацией утрачен.

Все это, возможно, выглядит натяжкой и преувеличением. Зачем утруждать себя подробным анализом нелогичных высказываний? Разве, как явствует из приведенного примера, мы придаем такое большое внимание сказанному? Разумеется, не придаем, действуя осознанно. Однако очень важно, что чрезвычайно сложный, непрерывный контроль за тем, как мы выглядим и что делаем, нам кажется само собой разумеющимся. Когда происходят взаимодействия, от нас никогда не требуется, чтобы мы лишь присутствовали на месте действия. Как и другие люди, мы фактически ожидаем, что взаимно проявим, по выражению Гоффмана, «регулируемую бдительность». Обязанность каждого человека заключается в том, чтобы все время наглядно показывать другим свое знание обычных практик повседневной жизни.

Оговорки

«Ой!» — ответная реакция на маленькую неприятность. Еще мы делаем ошибки в речи и произношении во время бесед, лекций и в прочих речевых ситуациях. В исследовании о «психопатологии повседневной жизни» Зигмунд Фрейд проанализировал множество примеров оговорок (Freud 1975). По его мнению, ошибки, допущенные в разговоре, — непроизнесенные либо неправильно вставленные слова и невнятные фразы, на самом деле никогда не бывают случайными. В оговорках очень ненадолго проявляется то, что вольно или невольно нам хочется скрыть. В них мгновенно находят выражение наши подлинные чувства. Они подсознательно обусловлены теми чувствами, которые вытеснены из сознания, либо намеренно, но безуспешно подавлены нашими стараниями. Эти чувства часто, хотя и не всегда, вызывают сексуальные ассоциации. Так, кто-нибудь имеет в виду «организм», а вместо него произносит слово «оргазм». Фрейд приводит пример, когда женщину спросили: «В каком полку служит Ваш сын?», на что она ответила: «В сорок втором полку убийц» (по-немецки — Mörder, а не Mörser, т. е. минометчиков, как она хотела сказать).

Нередко встречаются забавные оговорки, и они могут сойти за шутки. Элементарное различие между ними состоит в том, были ли намеренно произнесены прозвучавшие слова. Оговорки сливаются с другими формами «неподобающей» речи, которые, как полагал Фрейд, тоже мотивированы подсознательно: человек как будто бы не способен уяснить, что сказанное им или ей явно двусмысленно. Такие формы опять же можно принять за остроты, если они сказаны с умыслом, в противном случае это — ляпсусы, допущенные в процессе разговора, непрерывное управление которым ожидается от людей.

Один из самых лучших способов пояснить на примерах отмеченные особенности — обратиться к ляпсусам радио- и теледикторов. Они говорят не от своего имени, а читают текст. Предполагается, что его произнесут почти без запинок и яснее, чем это бывает во время обычного доклада. Соответственно, накладки или грубые ошибки дикторов последних известий намного заметнее, чем при случайном разговоре. Вот два примера «чистейшей воды» оговорок, на которые обратил внимание Фрейд (Goffman 1981):

Говорит Канадская Широкотельная Кастрация, вещающая по радиотрансляционной сети доминиона.

Разбейте желток и влейте молоко, затем медленно смешивайте с просеянной мукой. Делая так, вы обнаружите, как смесь вызывает тошноту.

Другие примеры относятся к разряду неподобающей речи, когда едва заметная двусмысленность вдруг становится явной:

Дамам, желающим проехать и выйти из своих платьев, немедленно окажут внимание.

Награбленное добро и машину зарегистрировали в качестве украденного отделом полиции Лос-Анджелеса.

И здесь, в Голливуде, ходят слухи, что бывшая восходящая кинозвезда находится в ожидании своего пятого ребенка за месяц.

Мы обычно смеемся над оговорками дикторов (либо преподавателей) больше, чем если они допущены при обычном разговоре. Комичность проявляется не только в том, о чем сделана оговорка, но и в замешательстве диктора или преподавателя, в котором они могут оказаться из-за далекого от совершенства исполнения их обязанностей. Мы на миг лице-зреем обычного человека без маски невозмутимого профессионала.

Другой подход к языку и общепринятым представлениям см. в разделе «Бернстейн: языковые коды» (глава 16).

 

Лицо, тело и речь при общении

Вам уже известно, что управление лицом, телом и речью используется одновременно для того, чтобы передать одни смыслы и скрыть другие. Каждый человек, обыкновенно не отдавая себе отчет, поддерживает строгий и непрерывный контроль за выражением лица, позами и телодвижениями во время повседневного взаимодействия с другими. Люди также организуют свою деятельность в контекстах общественной жизни, преследуя одинаковые цели, о чем и пойдет речь дальше.

Случайные встречи

Есть немало ситуаций в общественной жизни, когда включаешься в нефокусированное взаимодействие, названное так Гоффманом. Несфокусированное взаимодействие происходит, если люди проявляют осведомленность о присутствии друг друга. Обычно так случается при большом скоплении народа на улице в часы пик, в кулуарах театра или на приеме. В присутствии других, даже ни с кем не разговаривая, они все время принимают участие в общении при помощи поз, мимики и телодвижений.

Фокусированное взаимодействие имеет место, если люди открыто относятся со вниманием к тому, что говорят или делают другие. За исключением случая, когда кто-нибудь стоит в одиночестве, например, во время приема, все взаимодействия состоят как из фокусированного, так и нефокусированного обмена. Гоффман определяет случай фокусированного взаимодействия как встречу, и большая часть нашей повседневной жизни заполнена встречами с другими людьми — членами семьи, друзьями, коллегами, что зачастую происходит на фоне нефокусированного взаимодействия с присутствующими посторонними. Разговоры о пустяках, семинарские дискуссии, игры и рутинные контакты лицом к лицу (с продавцами билетов, официантами, продавцами магазинов и пр.) — все это примеры встреч.

Встречу всегда нужно начать с «открытия», которое служит признаком того, что правило гражданского невнимания больше не действует. Когда посторонние встречаются и начинают разговор, например, на приеме, то с прекращением действия этого правила при всех обстоятельствах существует риск, поскольку легко может возникнуть непонимание характера состоявшейся встречи (Goffman 1971). Поэтому установление зрительного контакта сначала бывает двусмысленным и временным. Тогда человек может поступить так, будто он или она не делали явных поползновений, коль скоро инициативу не поддержали. При фокусированном взаимодействии мимикой и жестами наряду со сказанными друг другу словами в равной мере пользуется каждый. Гоффман делает различие между «деланными» и «спонтанными» выражениями. К числу первых относятся слова и жесты, посредством которых одни люди производят определенное впечатление на других. Ко вторым — намеки, заметные тем, кто может проверить их искренность или правдивость. Так, хозяин ресторана, с вежливой улыбкой выслушивая слова клиентов о том, как им поправились его блюда, одновременно отмечает, насколько они кажутся довольными самой едой, много ли от нее осталось нетронутым, и каким тоном они выражают свое удовлетворение.

├───────────────────────────┐

■ Знаток улицы

Вы когда-нибудь переходили на другую сторону улицы, почувствовав опасность от идущего вам вслед либо направляющегося к вам? Элайджа Андерсон — один из тех социологов, кто попытался понять такие элементарные взаимодействия!

Андерсон приступил к описанию социального взаимодействия в двух кварталах, расположенных по соседству в одном американском городе. Его книга «Знаток улицы: раса, класс и разнообразие в городской общине» (Anderson 1990) содержала открытие — изучение повседневной жизни проливает свет на то, как социальный порядок создается из отдельных структурных элементов, образованных несметным числом взаимодействий на микроуровне. Андерсон установил, что те способы взаимодействия на улицах, к которым прибегают многие чернокожие и белые, имеют самое непосредственное отношение к структуре расовых стереотипов, а она, в свою очередь, связана с экономической структурой общества. Так он показал связь между взаимодействиями на микроуровне и общественными макроструктурами.

Андерсон начал с напоминания о сделанном Ирвингом Гоффманом описании того, как в особых контекстах или местах возникают социальные правила и создаются статусы: «Когда человек попадается на глаза другим, последние сообща стараются добыть информацию о нем либо воспользоваться той, что уже есть в их распоряжении... Сведения о человеке позволяют определить ситуацию, давая им возможность знать заранее, что он будет ждать от них. а они — от него».

Вслед за Гоффманом Андерсон задался вопросом о том, какие типы сигналов и знаков, подаваемых образом действий, составляют словарь взаимодействия на улице. Он пришел к выводу о том, что:

Цвет кожи, пол, возраст, товарищи, одежда, ювелирные украшения и вещи, имеющиеся у людей при себе, позволяют установить, кто они, настолько, чтобы строились предположения и открывалась возможность для общения. Движения (быстрые или замедленные, притворные или спонтанные, понятные или невразумительные) затем уточняют характер этого общения на улице. Такие факторы, как время дня либо действия, «объясняющие» присутствие человека, также могут повлиять на то, каким образом и насколько быстро утратит актуальность имидж «чужака». Если же посторонний не пройдет осмотр, и его сочтут «опасным», может возникнуть имидж хищника, а находящиеся поблизости пешеходы постараются сохранять дистанцию, соразмерную такому имиджу ( Anderson 1990, 167).

Андерсон установил, что вероятнее всего пройдут осмотр те, кто не соответствуют общепринятым стереотипам опасных людей: «дети сразу проходят его, а белые женщины и мужчины — медленнее, тогда как самому неспешному осмотру подвергаются чернокожие женщины, мужчины и подростки мужского пола». Показав причину напряженного характера взаимодействия в таких внешних признаках общественного положения, как раса, класс или пол, Андерсон объясняет, что нам недоступно полное понимание ситуации, пока рассматриваются локальные взаимодействия сами по себе. Так им устанавливается связь между локальными взаимодействиями и макропроцессами.

Андерсон доказывает, что люди являются «знатоками улицы», если владеют таким навыком, как «умение сторониться», для того чтобы справиться с осознаваемой ими незащищенностью от насилия и преступности. По мнению Андерсона, те из белых, кто не относятся к знатокам улицы, не видят различия между чернокожими (например, между молодыми людьми из среднего класса и бандитами). Они также могут не знать, как изменить скорость шагов, чтобы оказаться позади «подозрительной» личности, либо как обойти «зловещие кварталы» в разное время суток.

└───────────────────────────┘

Маркеры

В обычный день большинство из нас встречается и разговаривает с разными людьми. Например, Екатерина встает, завтракает с семьей и, вероятно, провожает своих детей в школу, ненадолго остановившись у школьных ворот, чтобы обменяться шутками с друг ом. Она едет на работу, может быть слушая радио. В течение дня она обменивается мнениями с коллегами и посетителями, то вступая в краткие беседы, то проводя встречи на формальном уровне. Любая из таких встреч, возможно, отличается по маркерам, или категориям, как у Гоффмана, благодаря чему устанавливается различие между одним эпизодом и другим, ему предшествующим в фокусированном взаимодействии, а также между ним и нефокусированным взаимодействием, происходящем на заднем плане (Goffman 1974).

Во время приема, например, беседующие люди постараются выбрать себе место и тональность разговора таким образом, чтобы создать «укрытие» от остальных. Они могут стать лицом к лицу, затруднив тем самым вмешательство других, пока они не решат прекратить беседу либо не ослабят границы их фокусированного взаимодействия, разойдясь в разные стороны. В не столь официальной обстановке часто используют общепринятые средства для оповещения о начале и окончании встречи. Сигналом к началу спектакля служат меркнущий свет и подымающийся занавес. Когда же он заканчивается, свет снова зажигается, а занавес опускается.

Маркеры очень важны либо при совершенно необычной встрече, либо когда вероятно двусмысленное истолкование происходящего. Если, к примеру, натурщицы позируют обнаженными перед классом живописи, то в его присутствии они, как правило, не снимают или не надевают одежду. Оба действия, совершаясь при закрытых дверях, позволяют внезапно обнажить и укрыть тело. Таким образом маркируется начало и конец эпизода, а также сообщается об отсутствии сексуального смысла, который бы мог возникнуть, поступи они иначе.

На таких весьма ограниченных пространствах, как лифты, затруднена маркировка сферы фокусированного взаимодействия. К тому же, в отличие от других ситуаций, находящимся там людям нелегко дать понять, что они не вслушиваются в чужие разговоры. Кроме того, им трудно сделать так, чтобы осталось незамеченным, что они смотрят друг на друга пристальнее, чем это допускают нормы гражданского невнимания. Поэтому пассажиры лифтов нередко нарочито делают вид, будто «не слушают» и «не смотрят», уставившись в пространство либо на кнопочную панель, куда угодно, только — не друг на друга. Разговор обычно прекращается или ограничивается короткими репликами. Нечто похожее случается в офисе или дома, когда несколько человек беседуют, а одного из них отвлекает телефонный звонок, тогда остальные не в состоянии сразу продемонстрировать гражданское невнимание, и им приходится нерешительно, вяло продолжать начатый разговор.

Управление производимым впечатлением

Гоффман и другие исследователи социального взаимодействия пользуются театральной терминологией для его анализа. Так, по своему происхождению понятие социальной роли сопряжено с театром. Роли представляют собой социально заданные ожидания, которым следует личность, имея определенный статус или общественное положение. Быть учителем — значит занимать особое положение: его роль заключается в точно установленных способах действия в отношении своих учеников. Гоффман рассматривает общественную жизнь, как если бы она разыгрывалась на сцене или на многих сценах, поскольку наши действия зависят от тех ролей, которые мы играем в определенное время. Иногда этот подход отождествляется с драматургической моделью — общественная жизнь уподобляется театральной драме. Люди тонко чувствуют, как выглядят со стороны, и используют множество уловок, проявляющихся в их управлении производимым впечатлением, для того чтобы вынудить других воспринимать их в желательном для себя свете. Хотя время от времени это делается нами с расчетом, контроль за производимым впечатлением обычно относится к тем вещам, которым мы не уделяем пристального внимания. Когда, например, молодой человек участвует в деловой встрече, он одет в костюм с галстуком и ведет себя наилучшим образом; в гот же вечер, отдыхая с друзьями во время футбольного матча, он уже в джинсах и спортивной майке и много острит. Это и есть управление производимым впечатлением.

Социологи также предпочитают проводить различие между предписанным статусом и достигнутым статусом. Предписанный статус «предназначен» вам на основании таких критериев биологического свойства, как раса, пол или возраст. В соответствии с этим определением вашими предписанными статусами могли бы быть «белый», «женский» и «подростковый». Достигнутый статус человек заслуживает за счет собственных усилий. К числу ваших достигнутых статусов могли бы относиться «выпускник высшего учебного заведения», «атлет» или «наемный работник». Хотя нам может быть приятнее думать, что самыми важными являются наши достигнутые статусы, общество, возможно, с этим не согласится. В любом обществе есть несколько статусов, главенствующих над всеми другими и обычно определяющих общее социальное положение человека. Оно именуется социологами главным статусом (Hughes E. C. 1945; Becker 1963). К наиболее распространенным главным статусам относятся те, которые определяются полом и расой. Социологами было установлено, что пол и раса оказываются одними из первых признаков, замеченных людьми при встрече друг с другом (Omi and Winant 1994).

Передний и задний план

Гоффман предложил многое из происходящего в общественной жизни подразделить на передние и задние планы. К передним планам относятся социальные обстоятельства или встречи, когда люди действуют в соответствии с их формальными ролями: они «играют на сценах». Исполнение ролей на переднем плане часто сопряжено с совместной деятельностью. Два известных политика, принадлежащие к одной партии, могут весьма искусно продемонстрировать их единство и дружбу перед телекамерами, даже если люто ненавидят друг друга. Муж и жена способны тщательно скрывать от детей свои раздоры, выставляя на передний план согласие, лишь для того чтобы злобно ссориться, как только дети заботливо уложены в постель.

Задние планы имеют место там, где люди подбирают реквизит и готовятся взаимодействовать в официальной обстановке. Задние планы похожи на театральные кулисы или киносъемку при выключенной камере. Чувствуя себя безопасно в глубине сцены, люди могут расслабиться, дать выход своим чувствам и не держать под контролем манеры поведения, как это приходится делать, будучи на самой сцене. На заднем плане допустимы: «сквернословие, сделанные без обиняков замечания сексуального характера, деланное ворчание... простая неопрятная одежда, „небрежные“ позы сидя и стоя, использование диалекта либо ненормативной лексики, бормотание и крики, шаловливая агрессивность и „розыгрыши“, невнимание к другому человеку, выказанное по пустякам, все же не лишенным символического смысла, эгоцентризм, проявляющийся в своего рода мелочах, когда мямлят, свистят, жуют, рыгают и пукают» (Goffman 1969). Так, официантка, обслуживая завсегдатаев, может быть воплощенной любезностью, а как только за ней хлопнет кухонная дверь — становится крикливой и агрессивной. Мало кто из завсегдатаев ресторанов регулярно посещал бы их, знай они всё, что происходит на кухне.

Личное пространство

Определение личного пространства зависит от культурных различий. Приверженцы западной культуры, вступая в фокусированное взаимодействие друг с другом, обычно сохраняют дистанцию как минимум в три фута; оказавшись рядом, они могут встать ближе. На Ближнем Востоке люди обычно стоят друг к другу ближе, чем положено на Западе. Путешествуя по этому региону, жители западных стран, вероятно, оказываются в замешательстве от такой неожиданной пространственной близости.

Эдвард Т. Холл, очень много работавший над невербальным общением, выделяет четыре зоны в личном пространстве. Дистанция интимной близости до полутора футов предназначена для очень немногих социальных контактов. Лишь те, кто связан отношениями, допускающими регулярные телесные контакты, т. е. любовники либо родители и их дети, действуют в пределах этой зоны личного пространства. Личная дистанция (от полутора до четырех футов) образует пространство, где происходят встречи с друзьями и близкими знакомыми. Определенная интимность контакта здесь приемлема, но и она подчинена строгому ограничению. Социальную дистанцию от четырех до двенадцати футов, как правило, поддерживают в официальной обстановке, например, во время интервал). Четвертую зону создает публичная дистанция свыше двенадцати футов, которую держат выступающие перед аудиторией.

При обычном взаимодействии наибольшую озабоченность вызывают зоны, определяемые дистанцией интимной близости и личной дистанцией. Если в них вторгаются, люди стараются их отстоять. Можно пристально взглянуть на назойливого человека, словно сказав: «Отойди!», либо оттолкнуть его локтем. Когда людям навязывают большую, чем им подходит, близость, допустимо установить своего рода ощутимую границу: читатель, сидящий за библиотечным столом стиснутым со всех сторон, ограждает личное пространство стопками книг (Hall Е. Т. 1959, 1966).

Есть и проблема гендера, которая дает о себе знать во многом тем же образом, что и при других способах невербального общения. По традиции мужчины имели большую, чем женщины, свободу использования пространства, включая вторжение в личное пространство женщин, которые могли вовсе не быть им близки и даже хорошо знакомы. Мужчине, взявшему под руку идущую с ним вместе женщину, либо положившему ей руку на поясницу, пропуская ее в дверь, позволительно проявить жест дружеской заботы или вежливости. Однако поступи так противоположная сторона — вторгнись женщина в личное пространство мужчины, это необычное явление будет многими истолковано как флирт либо заигрывание сексуального толка. Новые законы и нормы относительно враждебных действий на почве секса во многих странах Запада направлены на защиту личного пространства людей обоего пола от нежелательных прикосновений либо контактов со стороны других лиц.

├───────────────────────────┐

■ Конкретное социологическое исследование: принятие ролей при обследовании интимных частей тела

Многие составляющие драматургического подхода Гоффмана — умение производить впечатление, маркеры, роли и встречи — обрели ясность благодаря исследованию, проведенному Джеймсом Хенслином и Мей Бриггс. Давайте подробнее рассмотрим, что дало изученное ими специфическое взаимодействие, требующее большого такта — посещение гинеколога (Henslin and Briggs 1971, 1997).

В то время, когда проводилось исследование, в большинстве случаев осмотр органов, относящихся к тазу, проводили врачи-мужчины, и, соответственно, для обеих сторон он был (а иногда бывает и до сих пор) чреват двусмысленностями и замешательством. На Западе в результате социализации мужчины и женщины считают половые органы самыми «личными» частями тела, а их осмотр и, особенно, возбуждение у другого человека обычно ассоциируются с интимными половыми контактами.

Хенслин вместе с медицинской сестрой Бриггс проанализировали собранный Бриггс материал в виде множества гинекологических обследований. Полученные данные они объяснили наличием нескольких типичных стадий. Пользуясь метафорой драматургии, они предположили, что обследование можно понять как ряд отдельных сцен, где роли актеров изменяются по ходу эпизода. В прологе женщина входит в приемную, готовясь принять роль пациентки, на время отказываясь от той идентичности, которой она обладает за дверью этой приемной. Когда ее вызывают в смотровой кабинет, она принимает роль «пациентки» и открывается первая сцена. Врач начинает вести себя деловито, в профессиональной манере и обходится с пациенткой как порядочный и компетентный человек, поддерживая визуальный контакт и вежливо выслушивая все, что ей нужно сказать. Если врач решает, что требуется осмотр, то он говорит об этом и выходит из комнаты; сцена закончена.

Когда он уходит, появляется медсестра. В качестве важного помощника во вскоре начинающейся главной сцене она умеряет всевозможные тревоги пациентки, выступая как доверенное лицо, знающее «кое-что, с чем женщины должны смириться», и как соучастница последующих действий. Медсестра помогает пациентке «обезличиться» для участия в жизненно важной сцене, где в главной роли выступает тело, часть которого, а не всего человека, нужно тщательно осмотреть. Медсестра не только наблюдает за тем, как пациентка раздевается, но и берет на себя функции, в обычных условиях находящиеся под ее контролем: она берет и складывает одежду пациентки, подводит ее к смотровому столу и покрывает простыней большую часть ее тела до прихода врача.

В главной сцене при участии как доктора, так и медсестры, присутствие последней служит гарантией того, что взаимодействие доктора с пациенткой не содержит скрытых намеков сексуального характера, а также дает ей формальное право выступить свидетельницей в случае обвинения врача в непрофессиональном поведении. Осмотр происходит так, как будто личности пациентки нет: закрывающая ее простыня отделяет ее половые органы от остального тела, а ее поза не дает ей возможности следить за обследованием. Если не считать задаваемых ей вопросов сугубо медицинского свойства, доктор игнорирует ее, сидя на низком стуле, вне поля ее зрения. Пациентка помогает ему, на время утратив личность, сама не вступая с ним в разговор и стараясь как можно меньше двигаться.

Перед финальной сценой медсестра еще раз выступает в роли помощницы в том, чтобы пациентка снова стала полноценной личностью. Обе могут опять Завязать разговор, вырази пациентка облегчение по поводу окончания осмотра. Одевшись и причесавшись, пациентка готова к последней сцене. Врач входит вновь и, обсуждая результаты обследования, вновь относится к пациентке как к полноценной и ответственной личности. Вежливо, с профессиональным тактом он дает понять ей, что его поведение ни в чем не изменилось в результате близкого контакта с ее телом. Эпилог сыгран, когда пациентка покидает врачебный кабинет, вернувшись к своей прежней идентичности во внешнем мире. Следовательно, сотрудничество между пациенткой и врачом произошло так, что взаимодействие подчинялось их контролю и управлялось ими с целью произвести нужное впечатление друг на друга.

└───────────────────────────┘

 

Взаимодействие во времени и пространстве

Для изучения встреч, а также понимания общественной жизни в целом совершенно необходимо представление о том, как рассредоточена деятельность во времени и в пространстве. Любое взаимодействие ситуативно, т. е. происходит в определенном месте и длится конкретное время. В течение дня нашей деятельности свойственны подразделение на временные и пространственные «зоны». Так, например, большинство людей проводит время, скажем, между 9 и 17 часами в зоне их ежедневного труда. Их еженедельное время тоже разделено на зоны: вероятно, они работают по будням и проводят дома выходные дни в конце недели, изменив распорядок жизни на уик-энд. По мере того как мы переходим из одного пояса времени в другой, нередко происходит и наше перемещение в пространстве: для того чтобы попасть к месту работы, можно сесть на автобус либо приехать на электричке из пригорода. Поэтому при изучении контекстов социального взаимодействия часто бывает полезно присмотреться к перемещениям людей и отдать должное пространственно-временной конвергенции.

├───────────────────────────┐

■ Социальное конструирование реальности

В рамках социологии применяют множество теоретических схем объяснения социальной реальности. Несмотря на все различия между теориями, объяснение общественных явлений строится на общей для них посылке, согласно которой социальная реальность существует независимо от того, что люди говорят о ней, либо каким образом живут в ней.

Эту посылку разделяют не все социологи. Сторонники теоретического подхода, названного социальным конструктивизмом, полагают, что реальность в восприятии и понимании отдельных людей и общества есть не что иное, как творение, созданное в процессе социального взаимодействия между индивидами и группами. Следовательно, стараться «объяснить» социальную реальность в этом случае было бы равносильно тому, чтобы не замечать и представлять как нечто материальное (рассматривать как данность) те процессы, благодаря которым она создается. Поэтому сторонники социального конструктивизма утверждают, что социологам необходимо фиксировать документально и анализировать эти процессы, не ограничиваясь лишь исследованием их следствия — общего представления о социальной реальности.

В широко известной книге «Социальное конструирование реальности» (1966) Питер Бергер и Томас Лакмен исследуют знание, отвечающее здравому смыслу — те явления, реальность которых не требует доказательств. Они подчеркивают, что с точки зрения людей, принадлежащих к разным культурам, неодинаков набор «очевидных» фактов социальной реальности, и даже люди с одной и той же культурой могут расходиться во мнениях об этих фактах. Необходим анализ процессов, благодаря которым индивиды приходят к тому, чтобы постигнуть «действительно существующее» как реальное (Berger and Luckmann 1966).

Сторонники социального конструктивизма пользуются идеями Бергера и Лакмена, для того чтобы, изучая социальные явления, пролить свет на те способы, посредством которых членам общества удается познать и вместе с тем создать реальность. Хотя они занимались такими разными темами, как медицина и медицинское лечение, гендерные отношения, эмоции, во многих работах их внимание фокусировалось на социальных проблемах, преступности и отклоняющемся поведении.

Работа Аарона Сикурела служит примером использования социального конструктивизма для исследования преступности несовершеннолетних. Социологи в большинстве случаев принимают как факты (т. е. считают реальными) показатели преступности несовершеннолетних, а также аргументы по судебным делам и создают теории, объясняющие модели поведения, зафиксированного в таких данных. Так, данные об арестах и явках в суд показывают, что по сравнению со сверстниками из обычных семей подростки из семей с од; ним родителем более склонны совершать антиобщественные действия; эту взаимосвязь социологи пытаются истолковать следующим образом — может быть, слабее надзор за детьми в семьях с одним родителем, а возможно, им недостает образцов для адекватного выполнения роли.

Сикурел поступил иначе, взяв под наблюдение процессы, связанные с арестом и классификацией подростков, подозреваемых в совершении антиобщественных поступков: он следил за тем, как получают «официальные» данные о преступности. Обнаружилось, что полицейские процедуры подхода к подросткам опираются на расхожие представления о том, какими «в действительности» бывают несовершеннолетние правонарушители.

Когда, к примеру, задерживали подростков из семей низшего класса, полицейские считали более вероятной причиной их преступлений недостаточный надзор либо отсутствие образцов для подобающего выполнения роли и предпочитали их содержать под арестом. Между тем подростков из семей высшего класса скорее отпускали на попечение их родителей, поскольку полицейские и родители были убеждены, что их надлежащим образом накажут. Следовательно, полицейская практика с соблюдением всех принятых правил и норм содействует тому, чтобы ярлык «несовершеннолетнего преступника» навешивался подросткам из семей низшего класса чаще, чем их ровесникам из семей высшего класса, даже если молодые люди совершили одинаковые преступления. Следствием навешивания этого ярлыка являются именно те данные, которые, в свою очередь, подтверждают взаимосвязь, обоснованную соответствующими здравому смыслу представлениями о том, что среди подростков из бедных семей выше вероятность участия в правонарушениях. Исследование Сикурела показывает: соответствующие здравому смыслу взгляды на реальность посредством взаимного влияния получают независимое, «объективное» доказательство собственной правильности (Cicourel 1968).

У социального конструктивизма есть свои критики. Стив Вулгар и Дороти Полак утверждают, что сторонники этого направления, поставив своей целью выявить субъективизм в конструировании социальной реальности, все же выборочно выделяют одни характеристики в качестве объективных, а другие — относят к сконструированным. Так, анализируя, каким подросткам навешивают ярлык преступников, они нередко приводят доказательства в пользу того, что материалы о ранее совершенных подростками проступках одинаковы; поэтому любое различие между подростками, которые заклеймены как преступники, и теми, кому удалось этого избежать, должны быть сопряжены с конструированием клейма «преступник». Критики утверждают, что сторонники социального конструктивизма проявляют непоследовательность, выдавая за объективные ранее совершенные подростками проступки и одновременно доказывая субъективность процесса их «клеймения» (Woolgar and Pawluch 1985).

Другие социологи критиковали сторонников социального конструктивизма за нежелание признать сильное воздействие общественных факторов на обнаруживаемые социальные последствия. Так, некоторые критики приводили доводы о том, что реальность можно беспрестанно конструировать, опираясь, на расхожие убеждения, а между тем сами они обусловлены существованием таких факторов, как капитализм либо патриархат.

В конечном итоге социальным конструктивизмом выдвинут теоретический подход к пониманию социальной реальности, который коренным образом отличается от большинства других подходов, разработанных в социологии. Отказываясь исходить из предпосылки об объективности социальной реальности, сторонники социального конструктивизма занимаются документацией и анализом процессов, благодаря которым социальная реальность конструируется, так что в итоге само ее признание со стороны общества в качестве действительно существующей подтверждается данной конструкцией.

└───────────────────────────┘

Понятие регионализации поможет понять, как общественная жизнь рассредоточивается во времени и пространстве. Возьмите для примера частный дом. Пространство современного дома разделено на комнаты и коридоры, а также этажи, если их больше одного. Эти пространства не только представляют собой отдельные помещения, но и разделены на зоны в соответствии с временем. Жилыми комнатами и кухней в основном пользуются днем, а спальнями — ночью. Взаимодействие, происходящее в этих помещениях, ограничено отрезками времени и пространства. Некоторые помещения дома образуют задний план, а в других — происходят «спектакли». Время от времени весь дом может превращаться в задник. В очередной раз эта мысль прекрасно выражена Гоффманом:

Воскресным утром вся семья, бывает, пользуется оградой вокруг дома, чтобы скрыть расслабляющую неряшливость в одежде и нежелание держаться в рамках приличия, распространяющуюся по всем комнатам атмосферу непринужденности, проявления которой обычно ограничены пределами кухни и спален. В кварталах американского среднего класса в полдень происходит то же самое, когда матерям можно линией, отделяющей площадку для детских игр от семейной жизни, очертить пространство за кулисами, вдоль которого они расхаживают в джинсах, тапочках и с минимумом косметики... И, конечно, помещение, предназначенное служить исключительно передним планом для обычного исполнения определенного номера, часто функционирует в качестве заднего плана до и после каждого выступления, поскольку в эти периоды можно подправить, обновить и переставить декорации либо провести генеральную репетицию. Для того чтобы выяснить это, нам нужно лишь заглянуть в ресторан, магазин, в дом за несколько минут до того, как они откроются перед нами ( Goffman 1969).

Время, определяемое по часам

В современном обществе на разделение деятельности по зонам оказывает сильное влияние часовое время, т. е. время, определяемое по часам. Без них и точного определения времени деятельности, а тем самым и ее координации в пространстве, индустриальное общество не могло бы существовать (Mumford 1973). Определение времени по часам теперь стало нормой на всей планете, сделав возможным образование сложных международных систем транспорта и коммуникаций, от которых мы все теперь зависим. Всемирное декретное время было впервые введено в 1884 г. на международной конференции в Вашингтоне. Тогда весь земной шар был поделен на 24 пояса и соседние пояса различаются на один час. Многие годы они были связаны с местным временем на нулевой долготе, названной Гринвичским меридианом, так как он проходит через старинную королевскую обсерваторию, расположенную в Гринвиче (Лондон). В 1986 г. понятие среднего времени по Гринвичу заменило другое — всеобщее координированное время.

Монастырям XIV в. ввиду их устройства пришлось первыми начать составлять точный график деятельности их обитателей на сутки и на неделю. Теперь фактически нет ни одной группы или организации, которая не делала бы то же самое: чем больше людей и ресурсов вовлечено в их деятельность, тем точнее должно быть расписание. Эвиатар Зерубавель доказал это, исследовав временную структуру большой современной больницы (Zerubavel 1979, 1982). Ей нужно функционировать в течение суток, а координация персонала и ресурсов является очень сложным делом. Так, сестры работают одно время в палате А, потом — некоторое время в палате В и т. д., к тому же они вынуждены работать посменно днем и ночью. Деятельность медицинских сестер, врачей и остального персонала вкупе с необходимыми им ресурсами должна составлять единое целое как во времени, так и в пространстве.

Общественная жизнь и порядок в пространстве и во времени

Интернет служит еще одним примером того, сколь тесна связь между новыми формами общественной жизни и контролем за пространством и временем. Новые виды техники, такие как Интернет, сделали возможным, чтобы мы взаимодействовали с людьми в любом уголке планеты, ни разу их не видя или не встречаясь с ними. Такой технический переворот «реорганизовал» пространство: нам доступно взаимодействие с кем угодно, не вставая с кресла. Он также изменил наше восприятие времени, поскольку общение происходит почти незамедлительно. Примерно пятьдесят лет назад большая часть общения в пространстве требовала длительного времени. Если отправляли письмо за границу, возникал временной интервал, пока письмо доставляли морским и наземным путем человеку, которому оно было адресовано.

Разумеется, письма пишут и сегодня, но мгновенная связь стала основной. Без нее наша жизнь едва ли вообразима. У нас настолько вошло в привычку, что можно переключить телевизор и посмотреть новости либо позвонить по телефону и отправить электронное письмо другу, живущему в другой стране, что трудно представить себе, как иначе бы выглядела жизнь.

 

Заключение: непреодолимое стремление к близости

В современном обществе, резко отличающемся от традиционного, мы постоянно находимся во взаимодействии с людьми, которых можно ни разу не видеть или не встретить. Почти каждый день любое дело, как, например, покупка бакалейных товаров или операция по банковскому вкладу, вовлекает нас в не прямой, а косвенный контакт с людьми, живущими, по всей вероятности, за тысячи миль от нас. Так, существует международная сеть банков. Любая сумма денег, вложенная вами, составляет малую часть инвестиций, которые банк делает по всему миру. Некоторые обеспокоены тем, что быстрое развитие средств связи — электронной почты, Интернета и торговли по его сети, лишь усилит тенденцию к взаимодействию косвенным путем. Кое-кто заявляет: наше общество становится «безмолвным» по мере того, как непрерывно растут потенциальные возможности технологии. В такой перспективе люди все больше обрекают себя на изоляцию, поскольку ускоряется темп жизни; с телевизором и компьютером мы сейчас больше имеем дело, чем с нашими соседями или членами общины.

Раз электронная почта, сообщения по ICQ, дискуссионные группы и чаты в Интернете стали повседневной реальностью для многих людей, населяющих индустриальные страны, то что собой представляют эти взаимодействия и какие новые сложности возникают в связи с ними? По данным проведенного в 1997 г. исследования британских служащих, почти половина респондентов ответила, что Интернет компенсировал потребность в общении лицом к лицу. Треть из них призналась в умышленном использовании Интернета для того, чтобы не было необходимости встречаться с коллегами лицом к лицу. Другие респонденты сообщили, что использование на рабочем месте «горячей» почты — обмена электронными посланиями, оскорбительными по содержанию или вызывающими обиду, привело к полному прекращению части служебных отношений. Похоже, открытый интерактивной связью простор для неправильного понимания, путаницы и оскорбления шире, чем у пользователей более привычными средствами связи:

Проблема заключается в характере человеческого общения. Оно представляется нам порождением разума, однако тела выполняют его функцию: меняется выражение лиц, голоса модулируют, тела раскачиваются, руки жестикулируют... В Интернете разум присутствует, а тело отсутствует. При общении его пользователи получают мало информации о личности и настроении собеседника, могут лишь гадать, зачем посланы сообщения, что они означают, как нужно ответить. Доверие улетучивается. В общем, это рискованное дело ( Locke 2000).

Многие энтузиасты Интернета с таким мнением не соглашаются. Они приводят доводы в пользу того, что интерактивная связь, вовсе не будучи безличной, имеет много преимуществ, на которые не дано претендовать таким привычным средствам связи, как телефон либо встречи лицом к лицу. Например, человеческий голос лучше всего выражает эмоции и тонкости смысла, но и дает ту информацию о возрасте, поле, национальности и социальном положении говорящего, которую можно использовать против него. Электронная связь, как отмечается, скрывает все маркеры личностной идентификации и служит тому, что внимание строго фиксируется на содержании сообщения. Это бывает очень полезно женщинам и другим, обыкновенно находящимся в неблагоприятном положении группам, чьи взгляды в иной обстановке временами недооценивают (Pascoe 2000). Электронный способ взаимодействия часто представляют как средство связи, предоставляющее свободу и полномочия, поскольку с его помощью люди сами создают личностную идентичность и говорят откровеннее, чем где-либо еще.

Кто прав в этом споре? Насколько электронная связь способна заменить взаимодействие лицом к лицу? Мало сомнений относительно того, что новые средства связи коренным образом меняют способ общения между людьми, между тем, даже когда целесообразнее взаимодействовать косвенным путем, люди все же ценят прямой контакт, и теперь, вероятно, — куда больше, нежели раньше. Так, деловые люди продолжают посещать заседания, иногда ради них облетая полмира, хотя, кажется, было бы проще и выгоднее вести деловые переговоры посредством видеоконференции или канала связи. Семьи могли бы устраивать «виртуальный» сбор своих членов либо встречи по праздникам, пользуясь электронными средствами в «реальном времени», но все понимают, что лишились бы теплоты и близости общения лицом к лицу по случаю торжества.

Этому явлению нашли объяснение Дейрдре Боден и Харви Молоч, исследовавшие феномен, названный ими потребностью в близости — испытываемую людьми потребность в соприсутствии при встречах друг с другом или во взаимодействии лицом к лицу. По предположению Бодена и Молоча, люди выбиваются из колеи ради того, чтобы участвовать во встречах, поскольку вследствие соображений, документально зафиксированных Гоффманом при исследовании взаимодействия, ситуации соприсутствия в сравнении с любым способом электронной связи дают им намного большую информацию о том, что думают и чувствуют другие, искренни ли они. Лишь реально находясь в присутствии людей, решения которых серьезным образом на нас влияют, мы считаем себя способными понять происходящее и бываем уверены, что можем четко изложить им собственные взгляды и убедить их в своей искренности. По словам Бодена и Молоча, «от соприсутствия зависит доступность той части тела, которая „никогда не лжет“, — глаза есть „зеркало души“. Зрительный контакт сам сигнализирует о степени близости и доверия; общаясь непосредственно, люди следят за малейшими изменениями этого самого чувствительного органа» (Boden and Molotch 1994).

 

Краткое содержание

1. Социальное взаимодействие представляет собой процесс, посредством которого мы воздействуем на окружающих и вызываем ответную реакцию с их стороны. Многое из того, что выглядит незначительным в повседневном поведении, при ближайшем рассмотрении оказывается и сложным, и важным аспектом социального взаимодействия. Примером служит пристальный взгляд, обращенный на других людей. Уставиться на кого-то значит дать повод принять это как знак враждебности или — в некоторых ситуациях — и любви. Исследование социального взаимодействия — совершенно необходимая область социологии, занимающаяся объяснением многих аспектов общественной жизни.

2.    Изучение взаимодействия лицом к лицу, как правило, именуют микросоциологией, противопоставляя ее макросоциологии, предмет исследования которой охватывает большие группы, институты и социальные системы. Когда проводится конкретный анализ, то фактически его микро- и макроуровни бывают тесно связанными и взаимодополняющими.

3.    С помощью понятия невербального общения описывают обмен информацией и передачу смысла мимикой, жестами и телодвижениями. Лицу человек придает самое разное выражение, о чем сообщает другим. Широко распространено убеждение в том, что мимике в основном свойственны врожденные особенности. Сравнительные культурологические исследования выявляют у носителей разных культур очень большое сходство в мимике и интерпретации эмоций, запечатленных на лице. Еще «лицо» понимают в более широком смысле, подразумевающем уважение, проявляемое к человеку со стороны других людей. Обычно при общении с ними мы заботимся о том, чтобы «сохранить лицо», т. е. не потерять самоуважение.

4.    Невербальное общение имеет гендерный аспект. При повседневном взаимодействии некоторые жесты и мимика — зрительный контакт и пристальный взгляд — устанавливаются и воспринимаются по-разному женщинами и мужчинами.

5.    Исследование обычной беседы и разговора стали обозначать термином этнометодологии, придуманным Гарольдом Гарфинкелем. Этнометодология занята анализом тех способов, которые мы, хотя обычно и принимаем на веру, но зато практично используем для того, чтобы понять, что подразумевается сказанным и сделанным другими. Повседневные разговоры в своей массе очень сложны и ведутся с расчетом на общие для их участников представления. Когда неариткулированные правила беседы намеренно либо случайно нарушены, люди зачастую огорчаются и испытывают неуверенность.

6.    Многое можно узнать о характере беседы из «реакций-восклицаний» и оговорок (неправильно произнесенных или употребленных слов и фраз). Оговорки часто бывают комичными и психологически действительно тесно связаны с остротами и шутками.

7.    Нефокусированное взаимодействие предполагает осведомленность людей о присутствии друг друга при большом скоплении народа и отсутствии прямого словесного контакта между ними. Фокусированное взаимодействие, которое поддается делению на отдельные встречи или эпизоды, имеет место, когда двое или больше людей уделяют внимание сказанному и сделанному другим человеком или другими людьми.

8.    Зачастую социальное взаимодействие можно изучать путем истолкования, применив драматургическую модель, т. е. изучать социальное взаимодействие, как если бы его участники были актерами, выступающими на сцене в каком-либо составе и с использованием реквизита. В разных контекстах общественной жизни, как в театре, есть стремление устанавливать четкие границы между передним планом (самой сценой) и задним планом, где актеры готовятся к спектаклю и затем отдыхают.

9.    С помощью понятия личного пространства описывают расстояние, сохраняющееся между участниками социального взаимодействия. Представления о личном пространстве неодинаковы в разных культурах.

10.    Любое социальное взаимодействие происходит во времени и в пространстве. Можно исследовать рассредоточение повседневной жизни по пространственно-временным «зонам», рассматривая, как та или иная деятельность осуществляется в определенное время и в то же самое время предполагает перемещение в пространстве.

11.    Современное общество главным образом отличает общение в косвенных, безличных формах, которым не достает соприсутствия. Этот недостаток влечет за собой то, что было названо непреодолимым стремлением к близости, — стремление к личной встрече всякий раз, когда она возможна. В сравнении с косвенными формами общения ситуации соприсутствия дают намного более содержательную информацию о том, что думают и чувствуют люди, насколько они искренни.

 

Вопросы для самостоятельного анализа

1.    Стала ли бы возможной общественная жизнь, не будь фоновых допущений, принятых всеми членами общества?

2.    Насколько суждения туриста о маленьком или большом городе, где вы живете, могли бы отличаться от ваших личных?

3.    В какой мере студенческая аудитория проявила бы терпимость к манере «вандализма взаимодействия»?

4.    Как вы «выражаете свое доверие»?

5.    Какими уловками пользуются женщины в баре или кафе, желая дать понять, чтобы их оставили в покое?

6.    Способна ли электронная связь заменить общение лицом к лицу?

 

Дополнительная литература

Berger Peter and Luckmann Thomas. The Social Construction of Reality: A Treatise in the Sociology of Knowledge. Garden City, N.Y.: Doubleday, 1966.

Cohen Stanley and Taylor Laurie. Escape Attempts: The Theory and Practice of Resistance to Everyday Life. 2nd edn. London: Routledge, 1995.

Goffman Erving. Behaviour in Public Places. N.Y.: Free Press, 1963.

Goffman Erving. The Presentation of the Self in Everyday Life. Harmondsworth: Penguin, 1969.

Manning Phil. Erving Goffman and Modern Sociology. Cambridge: Polity, 1992.

Интернет-линки

Ethno/CA News (онлайновый ресурс по этнометодологии и разговорному анализу)

Общество исследователей символического интеракционизма