Меня слегка мучит совесть за то, что я использую Ричарда, чтобы позлить Бена. Ну, или использую Ричарда, чтобы выглядеть благополучной в глазах Бена. Или что вообще использую Ричарда. Но Джесс уверяет, что в действительности я его вовсе не использую, потому что, когда в дело замешана симпатия, это исключает само понятие «использование». Она спрашивает, привела бы я Ричарда без всякой задней мысли на крещение её гипотетического малыша. Тороплюсь ответить «да», потому что не хочу, чтобы Джесс подробно останавливалась на ребёнке, которого у них с Треем все равно не предвидится. А ещё потому, что совершенно очевидно, куда она клонит.

И, конечно, она улыбается так, словно  доказала сложную теорему, и заявляет:

– Ну вот и ладушки. Не угрызайся, твоя совесть абсолютно чиста.

Я качаю головой и смеюсь, когда Джесс даёт мне пять. Да, очень удобно, если разумная лучшая подруга способна все разложить по полочкам в лучшем виде.

Проходит несколько дней, и я снова в квартире Ричарда. Мы готовим ужин. Вернее, я смотрю, как он готовит, и получаю незначительные и простые указания, вроде «помой латук» или «порежь лук». Мытье латука под силу даже мне. Не спеша раскладываю листочки на бумажных полотенцах и промокаю воду, затем кладу зелень в большую деревянную миску для салата. Но когда я начинаю резать лук не поперек, а вдоль, Ричард хохочет и говорит:

– Ну серьёзно, Парр, как можно не уметь резать лук?

– Я умею, – слегка раздосадовано бормочу я. — Училась этому кучу времени, но теперь не могу вспомнить. То же самое с помидорами.

Ричард осторожно отбирает у меня нож:

– Позволь мне.

Разыгрываю из себя беспомощную, хотя притворяться особо не приходится, и наблюдаю, как мастерски он режет лук – быстро и без усилий.

– Нормально ли, что сие зрелище меня до чертиков возбуждает? – спрашиваю я. У меня тяга к людям с неожиданными талантами, но ранее мне и в голову не приходило счесть Ричарда виртуозным кулинаром.

Он смеётся, а я восхищаюсь морщинками, расходящимися от его глаз. Похоже, перед моим приездом Ричард принял душ, потому что волосы на его затылке всё ещё влажные, а запах одеколона чуть сильнее обычного. Он бос и одет в тёмные джинсы и накрахмаленную белую рубашку с закатанными до локтей рукавами. Я смотрю, как Ричард тупой стороной ножа сдвигает лук с разделочной доски на сковороду, смазанную оливковым маслом. Сковорода шипит, и повар самодовольно восклицает: «Вуаля!», после чего вытирает полотенцем руки, специальным штопором открывает бутылку вина (еще одно неподвластное мне умение) и наполняет два бокала. Передаёт один мне, и мы чокаемся без тоста. Я против тостов, разве что подберутся и правда стоящие слова. Тосты «за вечер» или «за шефа», или «за нас» как-то портят момент. Или, ещё хуже, создают неловкую паузу сродни вопросу: «А о чём бы нам сейчас поговорить?» Кроме того, если мужчина смотрит даме в глаза в миг соприкосновения бокалов, как только что сделал Ричард, то это зачастую сближает намного успешнее любых слов.

Я улыбаюсь, когда Ричард шагает ко мне, наклоняется и целует. Он на добрую голову выше Бена, что создает некоторые трудности для поцелуя стоя. Большинство девушек предпочитают высоких мужчин, но мне нравится равенство, которое чувствуешь с человеком своего роста. Которое придает медленному танцу особую интимность… помимо всех прочих плюсов. Но при этом я не хочу что-либо менять в Ричарде. Отвечаю на поцелуй и пробую вино. Укрепляюсь во мнении, что первый поцелуй вечера – всегда лучший. Может быть, Ричард думает о том же, потому что мы медлим, а потом он поворачивается к плите и помешивает лук.

– А теперь не отвлекай меня, – предупреждает он. – Это серьёзное дело.

Я разглядываю его спину и изгиб склоненной шеи и решаю, что данный момент – столь же подходящий, как и любой другой, чтобы завести речь о крестинах. Пожалуй, упомяну о них будто случайно, вскользь. Хотя, разговаривая с Ричардом, мне не нужно ходить вокруг да около. В этом и состоит прелесть наших отношений. Или что бы там между нами ни было. Нет нужды в притворстве. И я сразу перехожу к голым фактам:

– У моих хороших друзей ребёнок. Крестины на следующей неделе. Бен там будет. А ты пойдёшь со мной?

Ричард с усмешкой оборачивается:

– Так ты хочешь заставить бывшего мужа ревновать?

Начинаю мямлить, что всё не так, но он перебивает:

– Без проблем. Я в деле. И не волнуйся. – Ричард салютует деревянной ложкой наподобие меча. – Ты будешь мной гордиться.

– Я не поэтому хочу, чтобы ты туда пошел, – благопристойно возражаю я. – Просто подумала, что тебе было бы приятно познакомиться с моими друзьями.

– Ну да, – ухмыляется Ричард. – Крестины – это заурядный повод познакомить меня с твоими друзьями? В отличие от, например, коктейля или второго завтрака? Или, Боже упаси, ужина в ресторане?

Я чувствую, что краснею. Следовало предвидеть, что Ричард станет меня дразнить. Наверное, я выгляжу по-настоящему смущённой, потому что он «отпускает меня с крючка». Ричард откладывает ложку, поднимает пальцем мой подбородок и снова целует, но на сей раз это скорее поцелуй типа «взбодрись, маленький турист», а не «умираю от желания увидеть тебя без одежды».

Когда мы отстраняемся друг от друга, Ричард снова усмехается.

– Вот так мне нужно будет сделать для твоего бывшего? Может, в церкви нам стоит сесть на скамейке прямо перед ним и начать целоваться взасос?

Моё лицо горит, когда я говорю:

– Церемония состоится не в церкви, а в Центральном парке рядом с садом Шекспира. В любом случае это была плохая идея. Забудь.

Хотя на самом деле я не хочу, чтобы он забыл. А хочу, чтобы Ричард пошёл со мной. Да, частично из-за Бена. Но ещё больше потому, что мне будет приятно его присутствие там. Точно так, как я призналась Джесс. Думаю сказать ему об этом, но не могу подобрать формулировку, чтобы не показаться слишком серьёзной.

– Эй, Парр, – говорит Ричард с усмешкой нарушителя спокойствия, – я не собираюсь ничего забывать. Такое событие я ни за что не пропущу.

        * * * * *

В утро крестин я просыпаюсь под шум проливного дождя – такие обычно начинаются в середине дня. Первая мысль: мои волосы ужасно выглядят при малейшем намёке на сырость. Вторая: будет проблемно найти такси, а непогода – единственная причина, по которой я иногда ненавижу метро. Третья мысль: план Энни о крестинах в Центральном парке очевидно отменяется, а запасной вариант на случай ненастья подразумевает проведение церемонии в её гостиной. В её крошечной гостиной. Внезапно то, что я пригласила Ричарда, начинает казаться очень плохой затеей. Одно дело прийти с другом в открытое общественное место, а совсем другое – в маленькую квартирку на Манхэттене.

Но, так или иначе, слишком поздно менять планы. Я принимаю душ, сушу волосы и надеваю наряд, который приготовила для меня Джесс: чёрное винтажное платье с запа хом от Дианы фон Фюрстенберг (платья относятся к тем немногим вещам, которыми мы с Джесс можем делиться). Подруга также купила мне новую пару туфель, так сказать, заблаговременный подарок на день рождения – пару босоножек от Маноло с каблуками цвета хаки и ремешками из зелёной и чёрной материи. Становлюсь перед зеркалом, тщательно наношу макияж и брызгаюсь духами.

Если не брать во внимание, что я чуть опоздала с желанием выделиться, мне нравится достигнутый результат. Я хорошо выгляжу, однако не настолько, чтобы казаться одержимой намерением всех впечатлить. В конце концов, не вижу необходимости производить впечатление на Бена – мужчину, который созерцал меня в самом неприглядном состоянии. Но и не хочется предстать перед ним в худшем виде, чем он меня помнит. Зову Джесс в комнату, чтобы заручиться её финальным одобрением.

– Отлично смотришься, – сияя, говорит она. – Консервативно и скромно, но со вкусом. Если Такер придёт, она наверняка будет безумно завидовать. Возможно, даже запишется в твой фан-клуб.

Смеюсь и спрашиваю:

– Что насчёт аксессуаров?

– Как раз думала о них. Считаю, тебе надо придерживаться принципа простоты. Ты же не хочешь выглядеть как двадцатилетняя жертва моды. Надень кольцо с опалом и жемчуг. И хватит.

Киваю и интересуюсь:

– Какую сумочку взять?

– Я дам тебе мой клатч от Диора. Он идеален. И не забудь большие черепаховые солнечные очки.

– Но там же дождь!

– Он прекратится. Будь готова.

Делаю глубокий вдох, выдыхаю и говорю:

– Джесс, спасибо. Босоножки просто супер. Я люблю тебя.

Она смеётся и советует:

– Просто попытайся развлечься. Больше улыбайся. Дотрагивайся до руки Ричарда как можно чаще. Чёрт, дотрагивайся до руки Бена как можно чаще.

Как только Джесс уходит за клатчем, звонит Ричард.

– Так… На мне ковбойские брюки с прорезью, – сообщает он. – Ты не против?

– А разве ковбойским брюкам прорезь не полагается по определению? – хихикаю я в трубку.

– Логично. Надень шляпу, и никто не заметит.

Ричард обещает заехать за мной на такси. Проблема «транспортировки» решена. Вспоминаю, как с Беном логистикой всегда занималась я. Например, отвечала за хранение авиабилетов. Он непременно их терял. Или, во всяком случае, паниковал и думал, что потерял. Так и вижу, как перепуганный Бен яростно обшаривает карманы и копается в сумке, искренне веря, что ничего уже там не найдет. Когда-то мы шутили, что хорошо, что у нас нет детей. Потому что Бен обязательно забыл бы ребёнка в метро.

Ричард прерывает течение моих мыслей предложением по пути купить по стакану кофе в «Старбакс».

– Себе-то я точно возьму, – говорит он. – Впервые в жизни иду в гости в такую рань.

Представляю себе катастрофическую сцену с пролитым кофе (а мне в этом плане везет как утопленнику) и отказываюсь, не забыв поблагодарить кавалера. Выхожу через пятнадцать минут после заключительной мотивирующей накрутки от Джесс. Ричард уже приехал на такси со своим холодным кофе.

Он наклоняется через сидение и открывает мне дверь. Усаживаюсь и спрашиваю:

– Эй! Где же твои ковбойские брюки с прорезью?

– Передумал, – отвечает Ричард, целуя меня в щёку. – Ммм… Вкусно пахнешь. Дай догадаюсь: любимые духи экс-муженька?

Улыбаюсь и говорю правду:

– Вторые любимые.

– Ааа… Стратегично. Если будешь благоухать его самыми любимыми, то покажешься навязчивой. Всё ещё думающей о нём. А если самыми нелюбимыми, то будешь выглядеть злюкой, но опять же всё ещё думающей о нём.

Я смеюсь, потому что Ричард попал в точку. Так приятно быть рядом с мужчиной по природе не ревнивым. Чувствую, что могу рассказывать Ричарду обо всём.

– Виновна по всем пунктам, – иронизирую я.

– Кто бы сомневался, – ухмыляется Ричард. – Сегодня у нас есть запретные темы?

Предупреждаю, что ему следует избегать упоминания развода и детей.

– Что, конечно, включает в себя развод из-за детей. А остальное все можно.

Мы едем в квартал, где живут Энни и Рэй, удачно минуя пробки, и прибываем минута в минуту. Ричард платит за такси, и мы без зонтов выбираемся с заднего сиденья и ныряем в подъезд, где мой спутник выбрасывает пустой картонный стаканчик из-под кофе в контейнер для мусора. Хозяева отпирают нам по домофону, и мы поднимаемся по лестнице на нужный этаж, где видим, что дверь квартиры приоткрыта.

– Есть кто-нибудь? – спрашиваю я, вытирая ноги о сизалевый коврик. Сердце начинает бешено стучать при мысли, что Бен уже внутри.

– Заходите-заходите! – щебечет из-за двери Энни.

Толчком открываю дверь и кладу подарок — гравированную серебряную чашку — на столик в прихожей. Смотрю в гостиную и вижу, что мы явились в числе первых. Чувствую странную смесь разочарования и облегчения, когда не нахожу среди прибывших Бена. В первый раз мне приходит в голову, что, возможно, его и не будет. Возможно, он меня избегает. Или его нет в городе. Может, он проводит отпуск с Такер. Да, надо было просто спросить Энни.

– Клаудия, лапочка! – пронзительно визжит Энни. Она держит Реймонда-младшего на бедре, но крепко обнимает меня свободной рукой. Не могу поверить, как сильно младенец изменился всего за несколько месяцев. Он уже не крохотный новорожденный c тонюсенькими ножками, а активный пухлый малыш, словно из рекламы детского питания. Дети – это самое осязаемое напоминание о том, что время проходит, но я не поддаюсь побуждению сказать, как же сильно Реймонд вырос. Не хочу подчёркивать, каким невнимательным другом я была и как давно мы не виделись.

– Привет, Энни! – говорю я, целуя хозяйку в щёку, перед тем как вновь обратить внимание на её сына. На нем кремовый полотняный комбинезончик с круглым отложным воротничком, который, вероятно, гораздо дороже большинства моих нарядов. В вопросах одежды Энни придерживается европейского подхода: в её гардеробе очень мало предметов, но все они чрезвычайно высокого качества.

Я поднимаю голос на несколько октав и выпеваю:

– Ну привет, малыш Реймонд!

Всегда чувствую себя скованно, почти по-дурацки, когда разговариваю с младенцами или детьми чуть постарше, с которыми меня не связывают кровные узы. Реймонд хмурится и отворачивается, зарываясь лицом в плечо матери и мёртвой хваткой цепляясь за её локоть. Будто знает правду обо мне, знает, что мой брак распался из-за того, что я не хотела себе такого, как он. Разве не общеизвестно, что дети и собаки умеют чувствовать людей?

Энни с нетерпением смотрит в сторону Ричарда, и я говорю:

– Энни, позволь тебе представить моего друга Ричарда. Ричард, это Энни и Реймонд.

– Рад познакомиться с вами, Энни, – кивает Ричард и похлопывает Реймонда по мягкому месту, отчего шуршит памперс: – Эй, приятель, как дела?

Реймонд оборонительных позиций не сдает. С ним этот фокус не проходит.

– Взаимно приятно, Ричард, – кивает Энни, и в её глазах промелькивает выражение любопытства. Я не сообщила ей деталей по телефону, да и она не задавала вопросов. Догадываюсь, что ей потребовалась вся сила воли, чтобы не вникать в подробности. «Так что? Всё хорошо?» – спросила она тогда, а я сказала, что да. А теперь перед ней тому доказательство: изысканный мужчина старше меня.

Ричард и Энни заводят светскую беседу. В основном Энни расспрашивает  Ричарда. «Чем вы занимаетесь? О, так вы работаете вместе? И как давно? Откуда вы родом?» Он отвечает вежливо, но кратко, и задаёт несколько встречных вопросов. Тем временем к нам с очень заинтересованным видом присоединяется Рэй.

Мне сразу становится ясно, что Рэю мой спутник не по душе. Что может означать очень многое. Например, ему жаль, что его дорогие друзья больше не вместе. Или он чувствует, что должен защищать Бена. А может, Рэй думает, что я из тех ничтожеств, которые готовы внести разлад в особенный день для его сына. Начинаю склоняться к последней версии.

Интересно, предупредила ли Энни своего благоверного заблаговременно? Конечно, да. Но, опять же, наверняка у неё голова была забита другими вещами, вроде всепоглощающей заботе о новорождённом. Может быть, она так замоталась с сыном, что вообще редко находит время поговорить с мужем.

Наблюдаю, как Рэй представляется Ричарду и в довольно агрессивной манере жмет ему руку. Потом поворачивается ко мне и цедит: «Рад тебя видеть, Клаудия». Есть что-то отстранённое в выражении его лица, и я ловлю себя на мысли, что наши общие друзья могли стать на другую сторону баррикады. На сторону Бена.

– Взаимно, – говорю я. – Поздравляю с важным днём в жизни Реймонда-младшего.

Энни заполняет возникшую паузу предложением выпить. Ричард смотрит на самодельный бар, сооружённый на другом конце комнаты, и благодарит Энни, при этом вызывается сходить за напитком сам.

– Кто-нибудь чего-нибудь хочет?

Я вижу полдюжины бутылок шампанского, расставленных как солдатики в карауле, и киваю. На часах всего одиннадцать, но я определённо готова выпить.

– Я буду то же, что и ты, – говорю я Ричарду, зная, что это прозвучит так, будто мы пара.

Неожиданно Рэй оживляется и восклицает:

– Дядя Бен явился!

Я резко втягиваю в себя воздух, но смотрю прямо перед собой на Реймонда-младшего. Знаю, что шестимесячный карапуз никак не может понимать, что происходит, но готова поклясться, что ребёнок Энни поворачивается ко мне, кривится, а потом улыбается Бену, который, судя по ощущениям, стоит непосредственно рядом со мной. Достаточно близко, чтобы распознать мои духи – потому что я чую естественный запах Бена, о существовании которого раньше и не подозревала. Запах, подобный тому, который улавливаешь при возвращении домой после долгого отпуска, когда понимаешь, что у твоей квартиры есть собственный уникальный аромат.

Бен наклоняется, чтобы поцеловать макушку Реймонда. Он не замечает вслух, как ребёнок вырос. Очевидно, заходил к Гейджам не один раз.

Потом бывший муж поворачивается ко мне и говорит:

– Привет, Клаудия.

Я выдыхаю и разрешаю себе на секунду встретиться с ним глазами. Он выглядит точно так же. Как Бен. Мой Бен.

– Привет. – Мой голос звучит неестественно, и я чувствую внезапную слабость. Физическую слабость, словно колени того гляди подогнутся. Я пытаюсь улыбнуться, но не могу. Не знаю, что делать с руками. Жаль, не успела выпить. Энни и Рэй обмениваются взглядами и уходят поприветствовать других гостей.

– Как ты? – выдавливаю из себя я, в то время как взгляд невольно падает на безымянный палец левой руки Бена, на котором больше нет кольца.

– Прекрасно. А ты?

Отвечаю, что тоже ничего, и краем глаза слежу за Ричардом. Он оглядывается, видит меня с Беном и отворачивается к окну, держа в руках фужеры с шампанским. Делает глоток из одного. Должно быть, Ричард понял, что я беседую с бывшим мужем.

– Рад тебя видеть, – искренне говорит Бен.

– Я тоже, – отвечаю я. Это в самом деле так.

– Хорошо, что ты пришла. Не был уверен, что ты согласишься.

Снова кошусь на Ричарда, который продолжает смотреть в окно.

– Я тоже не была уверена, что ты придёшь.

– О… Ну, вообще-то, я, э-э, крёстный отец Реймонда, – серьёзно говорит он.

– О… Я не знала. Какая честь.

– Ага, – соглашается Бен. – Это очень круто.

Я улыбаюсь, ощущая безумный прилив чувств, очень близких к зависти, как у старшеклассницы. Что-то подобное я испытывала, когда мою лучшую подругу Пэм выбрали королевой выпускного бала. Между нами было столько общего, что мы даже выглядели похоже. Люди часто принимали нас за сестер или даже близняшек. Так почему выбрали её, а не меня? Сейчас я чувствую то же самое, и мне интересно, почему Энни и Рэй поручили это дело Бену, а не мне? Потому что я не хочу детей? Потому что приняли сторону Бена? Потому что я была плохим другом? Или, может быть, им просто больше требовался крёстный отец, чем крёстная мать? В конце концов, ни у Рэя, ни у Энни нет братьев.

В этот момент Ричард отходит от окна поболтать с мужчиной, которого я не узнаю. Думаю: «Хорошо, есть ещё минутка». Хотя никак не соображу, что ещё сказать.

И не удерживаюсь от главного вопроса дня:

– Так ты не привёл Такер?

Сразу жалею о своей несдержанности. Во-первых, Бен, очевидно, не привёл Такер, потому что её здесь нет. Во-вторых, теперь я выгляжу любопытной, жалкой и ревнивой.

– Нет, – с легкой улыбкой отвечает Бен. – Не привёл.

Мне приходит в голову, что единственным плюсом этого вопроса могло бы стать прояснение реалий личной жизни бывшего мужа, но ответ Бена ничего мне не дает. Так что я просто стою с ощущением, что сморозила глупость.

В этот момент я вижу, что Ричард закончил общение со своим новым другом. Он внимательно смотрит на меня, подняв брови, будто спрашивает: «Я не давлю, но мне подойти?» Киваю. Любой другой ответ показался бы грубым даже легко подстраивающемуся под обстановку Ричарду. И когда мой спутник идёт к нам через комнату, Бен произносит:

– Вижу, ты тоже пришла одна.

Через секунду Ричард уже оказывается рядом со мной и подаёт бокал с шампанским. Это жест, в значении которого невозможно ошибиться, и Бен в замешательстве пытается угадать, кто перед ним. Но безуспешно, потому что до этого момента они никогда не встречались.

Мне ничего не остаётся, кроме как сказать:

– Бен, это Ричард Марго. Ричард, Бен Дэвенпорт.

– Привет, Бен. Рад знакомству, – говорит Ричард.

Я вижу тень, скользящую по лицу Бена, когда он слышит имя. Наверняка он не забыл мой хит-парад сослуживцев. Наверняка помнит, кто такой Ричард, и ему это не нравится. Как и следовало ожидать, Бен не протягивает руку для пожатия, а с непроницаемым выражением лица отступает. Спустя несколько секунд он неохотно цедит: «Как дела?» – и косится на меня. Он знает, что я знаю, в чем смысл этого вопроса.

Именно его задала мать Бена Люсинда второй жене своего бывшего мужа, женщине, из-за которой родители Бена развелись. Годами Люсинда мучилась раздумьями, что же сказать жене номер два, когда им не повезет столкнуться лицом к лицу. Она не хотела грубить. Но и лгать, произнося общепринятое приветствие, вроде: «Приятно познакомиться», тоже не хотела. Бен рассказывал, как свекровь ликовала, осознав, что сдержанное «Как дела?» вполне подходит. Он выложил мне эту историю прямо перед тем, как нас познакомить. Объяснил, что следует встревожиться, если она спросит: «Как дела?» А вот если приветствие будет иным, то я вправе предположить, что пришлась ко двору.

Конечно, Ричард и не подозревает о подтексте, когда отвечает:

– Неплохо. А у вас?

Бен парирует в манере, которую моя племянница Зои определяет как сарказм.

– Супер, – говорит он, сверкая фальшивой улыбкой.

Затем извиняется и направляется прямиком к крестнику. Берёт малыша из рук Энни, поворачивается и пристально смотрит на меня. Значение этого жеста также не остаётся для меня загадкой.

Ещё один несчастный час сборов, и церемония, которую проводит Скай, священнослужительница в ортопедических ботинках, начинается. Я не удивляюсь слегка хипповской манере обряда, учитывая, что мы в гостиной частной квартиры, а не в церкви, и предысторию отношения Энни и Рея к религии. Они оба выросли католиками, но в студенческие годы независимо друг от друга отреклись от церкви по многим причинам, по большей части политическим. Затем прошли стадию агностицизма, которая длилась довольно долго. По словам Энни, после рождения Реймонда-младшего они вновь обратились к вере и начали ходить в унитарианскую церковь на Второй Авеню.

Как бы то ни было, служительница долго вещает о высоких понятиях вроде самоценности и достоинства каждого человека, справедливости и сострадании в человеческих отношениях, поиске истины и уважении к взаимосвязанности всего сущего, частью которого являемся все мы. На этом месте она переключается и спрашивает крёстных родителей, будут ли они всецело поддерживать и наставлять Реймонда-младшего в стремлении к благим целям. Я не свожу глаз с Бена, когда он торжественно кивает и повторяет: «Да» в унисон с сестрой Энни. Наблюдая за ним, я не могу не думать о нашем обмене клятвами на Карибах. Как серьёзно их тогда воспринял Бен. И как серьёзно он воспринимает роль крёстного отца сейчас. Когда я наконец решаю, что уже вполне уместно повернуться и сбежать к буфету, Энни объявляет, что крёстные родители хотели бы произнести заготовленные пожелания Реймонду-младшему.

Сестра Энни берёт слово первой и декламирует стихотворение Лэнгстона Хьюза «Мечта». Черёд Бена. Он прочищает горло и с любовью смотрит на малыша. Я чувствую руку Ричарда на своей спине, когда, опустив взгляд на босоножки, слушаю, как Бен громким и чистым голосом говорит:

– Реймонд, я очень счастлив и горд быть твоим крёстным отцом. Я искренне желаю и молюсь, чтобы ты стал человеком чести и примером для подражания. Чтобы ты стал сильным, но нежным. Честным, но великодушным. Праведным, но не ханжой. Чтобы ты всегда следовал велениям сердца и совершил в этом мире что-то доброе и прекрасное. Аминь.

На меня накатывает опустошающая грусть при мысли о том, каким чудесным отцом станет Бен. Каким везунчиком будет его сын или дочь. Какое счастье достанется когда-нибудь какой-то другой женщине, которая должна быть мне благодарна за то, что я относилась к идее завести детей так, как относилась. «Не смотри на него», — приказываю я себе. Но всё равно смотрю. Не могу не смотреть. Может быть, это лишь моё воображение, но когда я изучаю лицо Бена, то абсолютно уверена, что ему так же грустно, как и мне.

        * * * * *

– Не надо было приводить Ричарда на крестины, – говорю я Джесс после возвращения домой и подробного изложения хроники событий.

– Жаль, что так неловко вышло, – кивает Джесс. – Но если это тебе поможет, я всё ещё думаю, что ты поступила правильно.

– Как ты это обоснуешь? – спрашиваю я, расстёгивая ремешки своих красивых босоножек, которые, уверена, Бен даже не заметил.

– Главное, – рассуждает подруга, – ты показала ему, что продолжаешь жить дальше.

– Но теперь он меня ненавидит.

– Ничего подобного.

– Ты не видела, как он на меня смотрел. Бен меня ненавидит.

– Допустим. И что дальше?

– Я не хочу, чтобы он меня ненавидел.

– Ага, конечно, не хочешь. Но ты хочешь, чтобы твоя жизнь интересовала его достаточно для того, чтобы тебя ненавидеть. Если бы он принялся там болтать с Ричардом как с закадычным другом, тебе бы сейчас было еще паршивее.

Я соглашаюсь, но все равно признаюсь:

– Чувствую себя ничтожеством из-за того, что так с ним поступила.

– Клаудия, ты привела своего бойфренда на крестины. Чёрт, вот невидаль! Ты же знаешь, Бен тоже ходит на свидания.

Кручу кольцо с опалом на пальце и вздыхаю.

– Мне не нравится причинять ему боль. Я словно сделала это нарочно. Не думаю, что он поступил бы так со мной.

– Послушай. Ты же не ушла от него из-за Ричарда. Бен оставил тебя сам. Оставил тебя, надеясь встретить другую женщину, готовую забеременеть, чтобы создать с ней семью. Не забывай об этом.

Киваю. Джесс права.

– Так что больше никаких угрызений совести. Хорошо?

Снова киваю, думая, что проще сказать, чем сделать. И начинаю понимать, что, возможно, чувствую вину не только за то, что пришла на крестины к общим друзьям с другим мужчиной.