За днем рождения Зои следует шквал телефонных звонков, и, судя по содержанию записей автоответчика и по интервалам между ними, очевидно, что звонящие в сговоре: Маура, Дафна, папа, Маура, Дафна, папа. Сообщения от матери более редкие и вполне в её духе.

Я выжидаю, прежде чем кому-либо перезвонить, и эта тактика себя оправдывает: когда дело наконец доходит до разговоров, я убеждаюсь, что близкие прекратили истерить. И становится ясно, что они уже обговорили единую линию поведения: «мы просто хотим для тебя самого лучшего, и хотя мы очень любим Бена, мы на твоей стороне». За такую реакцию стоит воздать модному психологу Мауры с Верхнего Ист-Сайда, Черил Фишстейн. Рациональность и спокойствие никогда не были первыми чувствами, пробуждающимися в моих родных в подобных случаях.

Единственная реплика, которая сильно меня расстраивает – вопрос Дафны, можно ли ей связаться с Беном.

– И что ты ему скажешь? – спрашиваю я.

– Скажу, что мне жаль, что вы не смогли помириться. Что я буду по нему скучать. Возможно, спрошу, как у него дела. Но я позвоню, только если ты не против.

Я говорю, что она может делать все, что заблагорассудится, но я не желаю потом слушать пересказ их разговора, который, видимо, будет вертеться вокруг того, как они оба хотят детей. (Кстати, вообще-то первым делом Дафна сообщила, что у неё начались месячные – кажется, я знаю её менструальный цикл лучше, чем собственный.)

– А его семья с тобой связывалась?

Говорю, что нет. Мне приходит в голову, что это, по идее, должно было меня уязвить, но по ряду причин так не произошло. Думаю, родные Бена уважали меня, и я им в общем-то нравилась, но я никогда не чувствовала в наших отношениях искренней теплоты. Поэтому их молчание не слишком меня удивляет. И полагаю, чтобы действительно ранить чувства, событие должно явиться большой неожиданностью (наверное, именно поэтому у меня и есть иммунитет к действиям моей матери). Уверена, бывшая свекровь вскоре пошлет мне записку на своей фирменной почтовой бумаге с монограммой. Скорее всего, она как раз сейчас просматривает вырезки статей Энн Лэндерс в поисках фраз, которые полагается сказать бывшей невестке. Если только не слишком занята вязанием одеяльца для первенца Бена, конечно.

        * * * * *

Следующим субботним днем мы с Майклом тащимся по Бруклинскому мосту, лавируя в толпе прогуливающихся, бегунов и велосипедистов, и Майкл божится, что с середины моста открывается чудесный умиротворяющий вид. Мы пришли сюда, потому что вчера на работе я призналась, что слегка подавлена. Майкл встал напротив моего стола и сказал:

– Ну, конечно. Было бы странно, если бы ты не была подавлена.

Потом он добавил, что у него есть идея, как меня подбодрить, и спросил о моих планах на следующий день. Я призналась, что свободна – когда так быстро меняешь статус с «замужем» на «разведена», это плохо сказывается на занятости выходных. Объяснила, что мы с Джесс планировали вылазку в Хэмптонс, но в последнюю минуту у неё образовалась «срочная командировка» (на самом деле отговорка ради встречи с Треем). Майкл предложил мне подойти к его дому в Алфабет-Сити в десять. Я подозревала, что он пригласил меня из жалости, но решила не позволить гордости помешать мне приятно провести время. А проводить время с Майклом всегда приятно.

Поэтому утром мы встретились у его дома, а теперь вот идем по пешеходному променаду Бруклинского моста. На дворе жаркий июньский день – жарче, чем обычно бывает в июне в Нью-Йорке, а из-за того, что лучи солнца отражаются от стальных конструкций, припекает еще сильнее. Мы еле передвигаем ноги, и люди обгоняют нас с обеих сторон.

Я все думаю, что это первое за долгое время лето без Бена. Первая смена времен года без него. Я совсем не разговаривала с ним уже почти два месяца. Развод завершен, бумаги пришли по почте несколько дней назад, без фанфар и церемоний. Я положила их в зеленую папку с надписью «Важные документы», где уже находились свидетельство о рождении и карточка социального страхования. Вот и все.

Размышляю о выражении «бывший муж», как одновременно грустно и странно-утонченно оно звучит, а Майкл что-то бормочет о том, что опоры моста деревянные.

– Логично было бы предположить, что дерево сгниет и разрушится, а? – говорит Майкл.

– Ага, – киваю я. – Но Венеция построена на деревянных сваях, которые намного старше этих вот опор.

– В точку, – одобряет он. – Возможно, гнилостным бактериям для жизни нужен воздух?

– Не знаю, – пожимаю я плечами.

«Бывший муж. Бывший муж. Бывший муж».

– Так ты уже переходил по этому мосту? – спрашиваю я Майкла.

– Ага. Несколько раз, включая дни после одиннадцатого сентября. Действительно помогает обрести перспективу. Сама увидишь, что я имею в виду. Это городской вариант похода. Очень умиротворяет.

Я гляжу вперед на каменные готические башенки и уходящее за горизонт пронзительно-голубое небо, испещренное замысловатым кружевом несущих тросов моста. Они создают захватывающую дух картину, и я говорю Майклу, что всегда ставила Бруклинский мост наравне со Статуей Свободы и Эмпайр Стейт Билдинг.

– Достопримечательности Нью-Йорка лучше всего выглядят на открытках. Или сверху, из окна самолета, – констатирую я, уворачиваясь, чтобы не столкнуться всем телом с толстым одышливым мужчиной в майке от Дерека Джетера. – Подальше от грязи и толпы.

Майкл понимающе улыбается.

– А ты слегка высокомерна, знаешь ли.

– Едва ли, – не соглашаюсь я.

– Ну, из твоих комментариев следует, что ты не склонна снисходить до людей, – заявляет он. Могу предположить, что мысленно он подбирает список примеров. Большинство спорщиков не способны с ходу вспомнить подходящие аргументы, но Майкл всегда готов вытащить из рукава набор фактов, чтобы использовать их против собеседника.

– Я нормально отношусь к людям, – утверждаю я.

– Ну конечно, – ехидничает он. – Не-а. Тебе не нравятся парки развлечений. Ты не любишь фанатов, которые машут огромными руками из губки на играх Никс. И тебя нипочем не сыщешь на Таймс-сквер в новогоднюю ночь.

– Как и тебя, – возражаю я. – Назови хоть кого-нибудь из наших знакомых, кто пошел бы туда?

Он поднимает руку и ускоряет шаг.

– И, – говорит он, предъявляя блистательный финальный аргумент, – ты терпеть не можешь «Титаник». Ради Бога, я не знаю больше ни одной девушки, которая бы так невзлюбила этот фильм. Это же, считай, антиамериканские настроения – ненавидеть «Титаник».

– Я вовсе его не ненавижу, – отнекиваюсь я, вспоминая о всех «Оскарах», которые собрал этот фильм. – Просто не думаю, что это та тема, на которую следует снимать кино.

– Ты не снисходишь до людей, – повторяет он.

Я на секунду задумываюсь и парирую:

– Я езжу на метро. В большей степени снизойти до людей невозможно.

– Тебе так просто удобней.

– Нет. На самом деле мне даже нравится метро.

– Вранье. Я видел, как опасливо ты держишься за поручень, – говорит Майкл, изображая мою хватку. – И контролируешь, чтобы твои ноги не касались соседских. И на выходе  ты пользуешься антибактериальным гелем для рук.

Я качаю головой.

– Ну да, у меня легкая степень обсессивно-компульсивного расстройства. К чему ты это?

– К тому, что у тебя завышенные стандарты.

– В отношении фильмов? Или общественного транспорта?

– Вообще.

У меня появляется отчетливое чувство, что сейчас будет затронута моя личная жизнь. Майкл уже много недель твердит, что мне пора вновь вернуться в игру. Зайти на сайт знакомств. Подцепить какого-нибудь симпатичного незнакомца в баре. Я возражаю, что не заинтересована в случайных парнях, симпатичные они или нет.

– Знаю, что Бен был настоящим мужиком и все такое, – говорит Майкл, и его интонация наводит меня на мысль, что он вовсе не считает Бена настоящим мужиком. – Но.

– Так и знала, что ты клонишь к моей личной жизни, – перебиваю я. – Черт, Майкл, я в разводе всего несколько дней.

Он оглядывается через плечо, словно опасаясь слежки, и поясняет:

– Знаю. Но вы не живете вместе гораздо дольше. А по своему опыту скажу, что после тяжелого разрыва – а я думаю, что развод таковым является – помогает просто пойти и склеить кого-нибудь. Попробуй окунуться в жизнь.

– Предлагаешь свою кандидатуру среди прочих?

Он смотрит на меня, расплываясь в улыбке:

– А ты их рассматриваешь?

– Нет, не рассматриваю.

– Мне так не кажется. Но если передумаешь, я рядом.

– Ты пытаешься мне в чем-то признаться, Майкл? Неужели все эти долгие годы ты был тайно в меня влюблен? – отшучиваюсь я, украдкой смеривая его взглядом. На Майкле канареечно-желтая футболка, шлепанцы «адидас» и бриджи цвета хаки, открывающие длинные мускулистые икры. Есть в его уверенной слегка косолапой походке нечто, намекающее на мастерство в постели.

Майкл усмехается.

– Не-а. Не беспокойся. Я вовсе не желаю разыгрывать с тобой «Когда Гарри встретил Салли» и все такое прочее. Просто подумал, что тебе нужно знать – я всегда готов выручить друга.

– Выручить меня? – переспрашиваю я. – А ты сам разве не в вынужденном воздержании?

– Шесть недель – это еще не воздержание, – возражает он, откашливается и говорит: – Слушай. Я просто даю понять, что ты кажешься мне очень привлекательной. На твердые восемь из десяти. Поэтому, если тебе требуется доброволец или что еще, имей меня в виду.

– Ух ты, – смеюсь я. – Да кому нужен вид с Бруклинского моста после таких ободряющих слов?

Майкл улыбается, подводя меня к парапету.

– Вот здесь хорошее место, – говорит он.

Я следую за ним и смотрю на Манхэттен поверх искрящейся водной глади. Очертания города на фоне неба выглядят потрясающе даже без башен Центра международной торговли. Вокруг нас люди щелкают затворами фотоаппаратов и ищут на горизонте достопримечательности. Я смотрю на мост, уходящий к Бруклину, и вижу, как девочка-подросток показывает «знак мира» и шлет воздушный поцелуй приближающемуся к ней мальчику. Мне представляется их разговор чуть раньше: «Давай встретимся на Бруклинском мосту, детка». Закрываю глаза, слышу над головой стрекот лопастей вертолета и чувствую, как легкий ветерок ласкает лицо.

Спустя какое-то время достаю из кармана обручальное кольцо, которое в последний момент решила взять с собой. Провожу пальцем по гравировке на внутренней стороне: «Навеки, Бен». Потом двигаю плечом вперед-назад, чтобы расслабить мышцы, и с размаху швыряю кольцо в Ист-Ривер. Я горжусь своим абсолютно не девчачьим жестким броском – преимущество детства без братьев, но с обожающим бейсбол отцом, который передал все свои навыки мне. Я пытаюсь не сводить глаз с летящего кольца, чтобы увидеть, куда оно упадет, но теряю его из вида примерно на полпути – платиновый ободок сливается с оловянного цвета водами реки.

– Это было то, о чем я подумал? – спрашивает Майкл с потрясенным видом.

– Угу, – киваю я, глядя на воду.

Его темные брови подпрыгивают высоко над оправой солнцезащитных очков.

– Довольно «титанично», а?

Я смеюсь.

– Вот видишь? У нас с Роуз много общего.

– Серьезно, впечатляющий шаг, – говорит Майкл.

– Спасибо.

– Мне почти захотелось тебя поцеловать, – признается он. – Ну, знаешь, в качестве вишенки на торте твоего маленького обряда.

Секунду я обдумываю его предложение и тот факт, что если поцелуй состоится, он придаст нашей дружбе немного текстуры. Когда мне зададут неизбежный вопрос, который всегда преследует разнополых друзей – целовались мы или нет? – я смогу правдиво ответить: «Конечно, целовались. Давным-давно, сразу после того, как я швырнула в реку с Бруклинского моста свое обручальное кольцо». Этот эпизод стал бы хорошей историей для моего романтического репертуара – Джесс бы такой сюжет точно понравился, хотя бы потому, что она считает Майкла привлекательным. Кроме того, возможно, поцелуй, как и символическое избавление от кольца, послужит своего рода катализатором.

И хотя кажется, что Майкл в основном шутит, я бегло изучаю его полные губы и решаю, что я готова. Но колеблюсь на секунду дольше, чем нужно, чтобы сохранить спонтанность, и заступаю на территорию неловкости. Пожалуй, это к лучшему. Зачем усложнять себе жизнь поцелуем с другом, особенно с другом с работы?

Я снова перевожу взгляд на город на горизонте и уклончиво пожимаю плечами.

– Как смотришь на то, чтобы надраться в Бруклине?

– Положительно, – кивает Майкл. – Иди за мной.

        * * * * *

Мы идем по мосту в Бруклин, не останавливаясь, пока не доходим до «Суперфайна», ресторана на Фронт-стрит, о котором Майкл говорит, что там подают отличную еду, а атмосфера приятная и расслабляющая. Все столики оказываются заняты, поэтому мы садимся за стойку под благословенные потоки воздуха из кондиционера. Я обвиваю ногами высокий стул, а Майкл спрашивает бармена, пожилую женщину с двумя хвостиками (кошмарное сочетание), что у них есть из разливного пива. Она быстро перечисляет варианты. Нас ничто особо не прельщает, поэтому заказываем два бутылочных «хайнекена». Майкл решает, что счет мы оплатим в конце. Первое пиво я выпиваю быстро, больше чтобы утолить жажду, нежели насладиться вкусом. Потом Майкл продолжает тянуть пиво, а я перехожу на «Грязный мартини». Майкл приподнимает брови и улыбается.

Мы заказываем одно буррито и делим его пополам, так как оно оказывается огромным. Также берем на двоих тарелку жареного картофеля. Несмотря на еду, я все равно быстро пьянею. Минуты начинают утекать незаметно, и мысли о Бене тоже испаряются. Мы с Майклом обсуждаем книги, над которыми работаем, и коллег. Потом я выкладываю ему последние новости об отношениях Трея и Джесс, зная, что она не будет возражать. Джесс очень открыта в вопросах своей личной жизни.

Я снимаю пропитанную водкой оливку с зубочистки и кладу её в рот, уговаривая себя притормозить. Нужно оставаться в приподнятом настроении от легкого опьянения, а не надираться до отупения. Конечно, это очень сложно, когда пьешь такие коктейли. И чем больше я пью, тем больше мысли вновь возвращаются к Бену.

И наконец я не могу удержаться от признания:

– Не думала, что буду так сильно по нему тосковать.

Майкл пробегает рукой по запотевшему бокалу и вытирает влажную ладонь о шорты.

– Так что у вас произошло?

– Не сошлись в желаниях, – быстро отвечаю я.

– Иисусе, Клаудия, – закатывает глаза Майкл. – Это еще хуже, чем песенки вроде «мы друг от друга отдалились».

– Ладно, – киваю я. – Бен хотел ребенка.

– А ты?

Я сначала молчу, а потом признаюсь:

– А я не хотела – и не хочу.

– А чего хочешь?

Прежде никто и никогда не ставил вопрос таким образом, и мне приходится минутку подумать над ответом. Наконец я формулирую:

– Я хочу хороших, крепких отношений. Близких друзей и приятного времяпрепровождения. Вот как сейчас. Хочу свободы, чтобы заниматься своей работой и не чувствовать себя виноватой или привязанной к кому-либо. Вообще, хочу свободы.

– О, – кивает Майкл и делает большой глоток пива. – Понимаю.

– Скажи, что ты думаешь, – прошу я, сознавая, что приветствовать или переносить критику гораздо проще, если она исходит от кого-то не слишком навязчивого.

– Не знаю, – говорит он. – Дело в том, что брак сам по себе ограничивает свободу. Наличие мужа или просто близкого человека уже налагает ограничения. А ты несколько лет нормально их переносила. Не думаю, что я бы справился с такой скованностью. Именно поэтому мне и пришлось расстаться с Майей, – ссылается он на свою бывшую девушку. На настоящий момент у Майкла именно с ней были самые серьезные отношения за всю его жизнь, но он разорвал их, когда она потребовала кольцо или хотя бы ключ от его квартиры. Майкл продолжает: – Я так боялся, что из меня не получится хорошего мужа, что даже не решился попробовать. И мне кажется, что ты ушла от Бена больше из-за страха, чем по любой другой причине.

– Чего же, по-твоему, я боялась? – интересуюсь я.

Он пожимает плечами и перечисляет:

– Боялась провала. Перемен. Неизвестности.

Я смотрю на него, и у меня кружится голова.

– И вот ты здесь, – констатирует он и замолкает.

Майклу не нужно договаривать, я и сама знаю, что он дальше скажет. И вот я здесь, переживаю все перечисленное. Боязнь провала, перемен, неизвестности. И прямо здесь, в баре под мостом в Бруклине, я чувствую толику сожаления.

Майкл говорит, что ему пора домой, так как вечером у него свидание с потрясной девушкой. На самом деле, он не произносит «потрясная», но я додумываю это сама, так как он встречается только с такими. Поэтому мы едем в метро обратно на Манхэттен и в Нижнем Ист-Сайде прощаемся.

– С тобой все будет хорошо? – спрашивает Майкл.

– Ага, – киваю я и целую его в щеку. – Спасибо за приятный день.

– Для меня это было удовольствием, – отзывается он и приподнимает воображаемую шляпу.

Прощаясь, я думаю, признаюсь ли Майклу в понедельник в очень глупом поступке, который собираюсь совершить.