Несколько дней после объявления, сделанного Джози, я пытаюсь понять, почему я так злюсь. Да, мне кажется, что ее план непродуман, глуп и очень эгоистичен.

И я подозреваю, что в какой-то момент – и до какой-то степени – ее ребенок станет моей ношей и моей ответственностью. И при этом в глубине души я верю, что Джози права, что для этого и нужна семья, чтобы помогать и поддерживать друг друга. И я в самом деле хочу, чтобы сестра испытала счастье материнства. И почему я не могу просто согласиться, пожелать ей удачи и порадоваться?

Однажды вечером, когда Харпер уже спит, а мы с Ноланом ложимся, я задаю ему этот вопрос, готовясь к ответу, который мне может не понравиться. Он помалкивает на эту тему – наверное, не хочет говорить мне, что он на стороне сестры.

– Почему я так злюсь на нее? – спрашиваю я.

– Не знаю, – он ополаскивает зубную щетку и стучит ею по краю раковины, – ты же знаешь, что я не понимаю твоих отношений с сестрой.

Я надеваю самую старую, самую уютную и наверняка самую уродливую ночнушку.

– Ты думаешь, я повела себя слишком резко?

Нолан смотрит на меня овечьим взором, пожимает плечами и говорит:

– Да… немножко. Ты на нее набросилась.

Я знаю, что он прав, но ответ мне все равно не нравится.

– Ты разве не видишь, что она просто тебе завидует? – продолжает он.

Я вздыхаю, думая, что так всегда говорит моя мать. Они оба настаивают, что Джози просто завидует.

– Извини, но я на это не куплюсь.

– Ну и ладно. Тогда просто смирись, – он раздевается до трусов.

– Она хочет завести ребенка! – я поднимаю его шмотки с пола гардеробной, где Нолан их постоянно бросает, и кидаю в корзину для белья.

– Нет, просто смирись с ее словами. Посмейся над ней. Во-первых, шансы все равно составляют не больше пятидесяти процентов. В лучшем случае.

– Ты правда так думаешь? – я надеюсь, что он прав, и одновременно мне становится грустно. Быть тетей все-таки повеселее, чем матерью.

– Ну, давай подумаем. Она получила докторскую степень или хотя бы магистерскую, как все время грозилась?

Я качаю головой.

– А помнишь, она хотела переехать в Калифорнию? – Нолан идет в спальню.

– Ну да.

– И не переехала. А еще она каждый месяц платит деньги за аренду и годами говорит, что пора купить себе жилье. Хватит примеров?

Я улыбаюсь и прошу еще один.

– Ладно. Вот Уилл Карлайл. Она же не добилась своего, правда? – спрашивает он, пока мы снимаем с кровати покрывало.

– Нет. Не добилась.

– А вот я своего добился и этому рад, – он подмигивает мне и залезает под одеяло.

Я улыбаюсь и ложусь рядом. Мы оба тянемся выключить лампы на тумбочках. Он быстро целует меня в губы, потом отодвигается и устраивается на своей перьевой подушке. Я сплю на гипоаллергенной.

– Спокойной ночи, Мер, – он поворачивается ко мне спиной.

– Спокойной ночи, Нолан, – хорошо, что сегодня он не хочет секса.

Интересно, он устал от моих отказов? Или просто устал? Надеюсь, последнее. Я пытаюсь вспомнить, когда сама проявляла инициативу, но не могу. Очень давно. Меня мучает чувство вины и тревога, но я убеждаю себя, что это нормально.

– Я тебя люблю, – добавляю я.

– И я тебя, – приглушенно отвечает он.

Через несколько минут он уже дышит глубоко и спокойно. Нолан заснул. Интересно, когда он начнет храпеть? И придется ли мне уходить в гостевую спальню? И тут я снова думаю о Джози. Она правда мне завидует?

Несколько секунд я ее жалею, а потом напоминаю себе, что Джози сделала свой выбор и сама пошла по пути саморазрушения. Она могла бы слушать храп Уилла или любого другого из своих парней, но она решила, что с Гейбом веселее.

И тут меня осеняет: я понимаю, что меня так расстроило в тот вечер у Джози. Я вдруг вижу, что это не из-за ее решения как такового и не из-за тягот жизни матери-одиночки. Дело в самой Джози.

Она постоянно делает только то, что хочет, когда хочет, как хочет. Моя сестра важнее всего, точка. И может быть, по этой причине завидую как раз я.

На следующий день мы с Ноланом везем Харпер на празднование четвертого дня рождения Айлы Грэм. Айла – лучшая подруга Харпер. Точнее, конечно, ее мать Эллен – моя лучшая подруга (хотя Нолан и Энди, отец Айлы, тоже очень близки. Именно поэтому Нолан приезжает на розовую вечеринку в розовой клетчатой рубашке). Мы приходим довольно рано, как и просила Эллен, и долго-долго идем по извилистой дорожке, ведущей к дому Грэмов в Брукхейвене. Нолан звонит в дверь. Эллен перепрограммировала звонок, чтобы он звучал не так предсказуемо. А я просто открываю дверь и прохожу через весь дом на задний двор.

– Вау, – тихо говорю я, оценивая розовую страну чудес.

Связки розовых шариков трепещут на ветру. Длинный низкий стол накрыт скатертью в розовый горошек, украшен розовыми гортензиями и уставлен серебром и хрусталем. Вся еда тоже имеет разные оттенки розового. Бейглы с клубничным крем-чизом, сэндвичи с вареньем, нарезанные сердечками, клубничный йогурт в фарфоровых мисочках, кубики арбуза, малина, даже крутые яйца выкрашены в розовый. Эллен далеко до Марты Стюарт, так что я догадываюсь, что ее свекровь здесь, еще до того, как она выходит на крыльцо с кувшином розового лимонада.

– Очень красиво, – я обнимаю их обеих.

– Это все Стелла, – Эллен указывает на свекровь.

В коризнке у задней двери лежат подарочки для приглашенных – мешочки из розового тюля с розовыми конфетами и розовым пластилином.

– Было весело, – скромно говорит Стелла, а мне становится стыдно за день рождения Харпер. Мы устраивали праздник в стиле фермы, и у нас были шелудивый пони, злобные козы и довольно бессмысленная стайка тусклых куриц.

Харпер бежит обниматься с Айлой. Обе одеты в розовые пачки. Энди протягивает Нолану бутылку пива, и они уходят в дом, посмотреть вторую половину матча Теннесси-Джорджия.

– Твое платье тоже она покупала? – спрашиваю я, когда Стелла уходит.

– Почти, – смеется Эллен, – я его у Марго взяла поносить.

Марго – ее невестка.

– По-моему, я тебя никогда в розовом не видела, – я вспоминаю, как познакомилась с Эллен.

Это случилось вскоре после моего возвращения в Атланту. Я стояла за ней в длинной очереди на почте и оценивала ее наряд, как всегда делают женщины. На ней были вытертые голубые джинсы с отворотами, порванные на одном колене, сандалии-гладиаторы, оливково-зеленая льняная туника и несколько ожерелий из кожи и бусин. Она выглядела очень круто и непринужденно. В Нью-Йорке она бы не выделялась из толпы, но в Бакхеде, среди ярких нарядов от Тори Берч, Лилли Пулитцер и Лулулемон, производила впечатление.

Тогда я посмотрела на ее посылку и увидела знакомый адрес – дом, в котором я жила в Нью-Йорке. 22° C. Тремя этажами ниже моей квартиры, 25° C. Я не имею привычки разговаривать с незнакомыми людьми, но совпадение меня удивило. Я тронула ее за плечо и сказала:

– Не хочу быть назойливой, но… ваша посылка. Я раньше жила в этом доме. В квартире 25° С.

Она просияла и сразу стала очень хорошенькой.

– Шутите? Там живет мой друг Джулиан. Вы с ним знакомы?

– Нет, – я улыбнулась в ответ, – но мир, конечно, тесен.

– Выходит, вы из Нью-Йорка? – спросила она.

Я сказала, что родом из Атланты, но несколько лет прожила в Нью-Йорке.

– Я по нему скучаю, – добавила она.

– И я. Я сама там несколько лет прожила. Почему вы вернулись? Работа?

– Работа мужа, – мы только что поженились, и слово «муж» все еще казалось мне странным.

– Та ж фигня.

Потом сказала, что ее зовут Эллен Грэм, я тоже назвалась, и мы поболтали, стоя в очереди. Я узнала, что она фотограф-портретист, родилась в Питтсбурге, вышла замуж за юриста… И сама тоже вывалила всю свою биографию.

Она подождала, пока я закончу, и по дороге на парковку вынула из сумки маленькую квадратную визитку и предложила как-нибудь выпить кофе. Или, может, поужинать вместе с мужьями.

– Отличная идея, – сказала я, предчувствуя новую дружбу. С возрастом это случалось со мной все реже.

Через пару недель я позвонила Эллен, и мы вчетвером отправились в «Леон», ресторан в Декейтере. Вечер прошел отлично, настоящее двойное свидание. Нолан и Энди оба учились в Ловетт-скул (правда, Энди был на пару лет старше), оба работали в семейном бизнесе, оба женились на совсем непохожих на них женщинах, оба познакомились с женами благодаря брату или сестре (Марго, сестра Энди, была лучшей подругой Эллен).

Рассказывая нашу историю, Нолан упомянул Дэниела, и я поняла, что Энди свел всю картину воедино и ассоциировал мою девичью фамилию с выпускником Ловетт-скул, который поступил в Йель, а потом погиб в аварии под Рождество.

Он серьезно спросил у меня:

– Дэниел Гарланд – ваш брат?

– Да, – сказала я и быстро объяснила Эллен, в чем дело, – мой брат погиб в аварии.

Энди пробормотал, что ему жаль, смотря при этом в стол, как обычно делают все люди. А вот Эллен посмотрела мне прямо в глаза, взяла за руку и сказала то же самое совсем другим тоном.

– Спасибо, – я почувствовала, что мы с ней очень похожи, еще до того, как она сказала, что тоже пережила в юности страшное горе. Ее мать умерла от рака.

– Это, конечно, другое, – быстро добавила она, – братья и сестры должны быть рядом с нами всю жизнь.

– Да, конечно… мои соболезнования, – сказала я.

Смерть родителей принять проще, чем смерть брата. Возможно, потому, что она соответствует естественному порядку вещей. Но я все равно не могла представить жизни без мамы. И уж тем более не могла вообразить, что бы было, если бы она умерла в моем детстве.

Я помню, что думала, что жизнь в любом случае печальна.

– Как твоя семья это пережила? – спросила Эллен. – Вы… сплотились?

Она все понимала, и вскоре я уже исповедовалась ей, пока мужчины говорили о гольфе, путешествиях и работе. Я рассказала о Джози, что она совсем отбилась от рук, отказывается говорить о Дэниеле и считает мое желание вовлечь ее в разговор нездоровым. Спросила Эллен, есть ли у нее братья или сестры. Она сказала, что есть, старшая сестра Сюзанна. Что они очень разные, но все равно очень близки.

– Она моя настоящая подруга.

Я никак не могла сказать такого о Джози, и мне стало грустно. Я хотела бы, чтобы у нас с сестрой были близкие отношения, но не могла даже представить этого.

– А смерть мамы вас сблизила?

– Да, – она кивнула, – но мы всегда были близки. А вот отец больше похож на твою сестру. Он редко говорит про маму. Забавно, как по-разному все горюют. До чего это нерационально.

Я кивнула, думая, что это очень верно. В группе поддержки, куда я недолго ходила вместе с мамой, говорили: «Горе – это тайна, которую надо пережить, а не проблема, которую надо решить». Наш куратор – ее девятилетнюю дочь убили – написала эти слова на доске. Возможно, она была права. Но мне казалось, что разговоры и попытки решить что-то были единственным способом справиться с горем. Единственной надеждой на исцеление. Я сказала это Эллен, и она быстро согласилась.

– Да, конечно. Но мой отец и твоя сестра, наверное, смотрят на это по-другому. И это очень тяжело, когда любимые люди по-другому воспринимают мир. Мне кажется, что пары чаще остаются вместе, если они переживают горе одинаково.

Я кивнула, а потом рассказала о разводе своих родителей. Я всегда была уверена, что причиной стала смерть Дэниела. Мама говорила, что дело в папином пьянстве, но пьянство было просто реакцией на горе. Другими словами, все сводилось к Дэниелу, так или иначе.

По дороге домой я сказала Нолану, что наверняка подружусь с Эллен. И действительно, за следующие несколько месяцев мы стали очень близки. Часто куда-то ходили, постоянно переписывались, болтали по телефону почти каждый день (раньше я этого почти не делала). Джози утверждала, что я запала на Эллен, и это меня бесило. В основном потому, что опошляло наши отношения. Я постоянно рассказывала Джози, что мне нравится в Эллен. Эллен обожала свою работу и была крутым профессионалом. Я часами разглядывала ее фотографии – обычные люди на них получались похожими на знаменитостей, а знаменитости – на самых обычных людей.

Эллен обладала оригинальным вкусом, но никогда этого не выпячивала. В результате она часто совершала поступки, которые людям со стороны показались бы необычными. Например, одна ее собака была из приюта, а вторая оказалась самым красивым и породистым золотистым ретривером в мире. В душе Эллен была хиппи, но вышла замуж за представителя атлантской аристократии в четвертом поколении. Она водила битую «тойоту», облепленную стикерами, а дом украшала антиквариатом. Мне очень нравилась ее откровенность, она легко признавала свои недостатки и проблемы своего брака, а ведь многие люди не способны признаться даже, что у них выдался плохой день.

Как-то так получилось, что мы с Эллен забеременели практически одновременно. Айла и Харпер родились с разницей в пять недель. Опыт родительства сблизил нас еще сильнее, и наших мужей тоже. Мы выбрали друг друга в качестве крестных. Джози, конечно, очень разозлилась.

– То есть если вы с Ноланом умрете, Харпер достанется им? – спросила она, баюкая нашу двухмесячную дочь. Вид у Джози был дикий. – Людям, которых вы знаете пару лет? Не родной сестре.

– Ради бога, Джози. Всем известно, что крестные и опекуны – это разные люди, – я попыталась не думать о мрачных обстоятельствах, которых было полно и в моей жизни, и в жизни Нолана, – это просто… почетная должность.

– То есть твоей сестре она не положена?

– Ты тетя Харпер! Это важнее, чем крестная. А Эллен выбрала меня, а не свою сестру. И не сестру Энди. И они обе не сходят с ума, – честно говоря, тут я соврала. Сестра Эллен действительно не возражала, но вот сестра Энди тоже немного злилась.

– То есть, если ты умрешь, Харпер заберу я? – уперлась Джози.

– Джози! – я тихонько указала на маму.

– И что? Все нужно решить заранее, – Джози готова была сколько угодно разговаривать о жизни и смерти, если это было нужно ей.

– Мы с Ноланом еще не составили завещание, – я подумала, что решать нам придется многое, но одно ясно сразу. Джози не будет опекуном Харпер.

– Она мне нужна, – заявила Джози, как будто это все меняло. Она всегда так думала. Хочешь ребенка – получаешь ребенка.

Когда началось чаепитие, я посвящаю Эллен в последние планы Джози.

– Как интересно, – она выглядит заинтригованной.

Хотя она всегда относилась к моей сестре очень дипломатично, этот ответ меня удивляет.

– Интересно? Тебе не кажется, что это бред?

– Это не худшее, что я слышала в жизни.

– Джози в качестве матери-одиночки?

– Она неплохо ладит с Харпер.

– Да, часов по пять-шесть подряд. Мы обе знаем, что суть материнства не в этом.

– Да. Но она же не совсем одна. У нее есть ты и Нолан. И твои родители. И Гейб.

– Друзья никогда не помогают с детьми, – говорю я, – так, могут посидеть разок-другой.

– Может быть. А вот семья помогает.

Я смотрю на Эллен, еще раз напоминая себе о разнице нашего отношения к сестрам. Она по-настоящему любит Сюзанну. Сюзанна ей нравится. Меня это всегда удивляло.

– У ребенка будешь ты, – подчеркивает Эллен.

– Но я не хочу второго ребенка! – говорю я. И именно в этот момент мимо нас проходит Нолан.

Он грустно смотрит на меня, берет еще пиво и уходит.

– Черт, – шепчу я, – Нолан меня слышал.

– А он что, не в курсе? – удивляется Эллен.

С ней мы этот момент уже несколько раз обсуждали.

– Ну, не настолько прямо…

В этом еще одна разница между нашими мирами. Эллен и Энди общаются откровенно, и даже ходят к семейному терапевту. Не потому, что у них серьезные проблемы (хотя до появления Айлы у них был непростой период), а потому, что они не хотят проблем в будущем. Их брак неидеален, но он очень прочен. Ему можно позавидовать, как и ее отношениям с сестрой. Или даже больше.

– Ты точно уверена, что не хочешь второго? Тедди такой чудесный, – Эллен имеет в виду своего двухлетнего сына, которого Стелла только что унесла в дом поспать.

– Уверена, – я смотрю на Нолана через стеклянную дверь. – И потом, а что если у меня родится еще одна девочка?

Эллен понимает, о чем я.

– Обычно сестры неплохо ладят.

– Нет. Обычно нет. По крайней мере, не так, как вы.

– У тебя может родиться мальчик, – Эллен убирает свои темные волосы в пучок, – мальчики любят мам. А если и у тебя, и у Джози будут мальчики? Они будут братьями. А отношения между братьями всегда хорошие.

– Но я правда не хочу второго ребенка, – я пытаюсь не повышать голос, – и между мной и Джози все всегда будет плохо.

– Вырубилась, – говорит Нолан вечером в гостиной, пока я пытаюсь справиться с ежевечерним бардаком.

Он только что отнес Харпер в постель – она заснула в кресле, смотря «Холодное сердце».

– Играла на солнце, вымоталась, – я кидаю игрушки в проволочные корзинки. Лего в одну, мягкие игрушки в другую, книги в третью, кукол в четвертую, всякую хрень в пятую.

– А я пил пиво на солнце и тоже вымотался, – Нолан зевает, поднимает с пола розового слона-перчатку и сует в него руку.

С тех пор как он ходил вместе с Харпер на мастер-класс в кукольный театр, он постоянно изображает Джима Хенсона.

– Ты пропустил звонок, – смеюсь я.

Лицо Нолана не меняется, губы не двигаются, но слон вдруг начинает казаться встревоженным.

– Никогда не поздно перезвонить, – сообщает слон.

– Ты очень умный слон, – отзываюсь я, думая, что к моей жизни это тоже применимо.

Я плюхаюсь на диван и кладу ноги на кофейный столик.

Нолан смотрит на меня, потом снимает с руки слона и кидает в корзину для книг. Я не поправляю его, но он замечает мое лицо и говорит:

– Знаю, не та корзинка. Сейчас поправлю.

– Да ладно, – я думаю, что «золофт», может быть, даже работает.

Шесть месяцев назад я не смогла бы промолчать. И вообще наверняка сидела бы на полу и сортировала бы игрушки по размеру и цвету. Или даже заказывала в интернете еще парочку корзин.

Нолан садится рядом со мной, кладет руки на колени. Я вспоминаю его недавний обиженный комментарий о том, что я «никогда не инициирую физический контакт». Тянусь к нему и беру его за руку. Костяшки у него немного распухли, а средний палец согнут из-за нескольких старых травм. Все равно мне нравятся его руки. Они большие и сильные. И напоминают, сколько всего он умеет. Настоящий мужчина. Я заношу это в список «того, что мне нравится в муже». Список этот я держу в памяти постоянно.

– Ну, – говорит он, – ты правда думаешь то, что сказала сегодня?

Я непонимающе смотрю на него, хотя прекрасно знаю, что он имеет в виду.

– Ты не хочешь второго ребенка? Я слышал, ты обсуждала это с Эллен.

– Не знаю, – мне сложно об этом говорить, но я стараюсь быть повеселее.

Старая испытанная стратегия, позволяющая избежать серьезного разговора о планировании семьи, нашем браке или о сексе. После нескольких бутылок пива Нолан часто задает такие вопросы. Я не знаю, заставляет ли его пиво размышлять о жизни или просто развязывает язык, но после выпивки разговоры по душам практически неизбежны.

– Ты говорила довольно… решительно, – он хмурится, а потом сам предлагает мне выход: – Ты просто была в плохом настроении?

– Ну да, – я пожимаю плечами.

– Мы можем это обсудить? Второго ребенка? – осторожно спрашивает он.

– Ну да. Начинай.

– Ладно, – Нолан вздыхает, поворачивает голову налево, потом направо. При этом раздается хруст.

Я вздрагиваю.

– Не делай так, это вредно, – на самом деле меня просто раздражает звук.

Нолан громко вздыхает и говорит:

– Я думал… о нас. У нас есть Харпер, и она чудесная… И если больше детей не будет, я это приму. Но мне не кажется, что у нас полная семья. Я хочу еще ребенка. Или двух. Или трех.

– Еще трех? – перебиваю я. – Ты хочешь четверых?

– Да, – он скидывает кожаные шлепанцы и тянется ко мне ногой.

– Мне кажется, что большая семья – это очень круто. Я всегда хотел брата или сестру. До сих пор хочу. Один ребенок – это слишком большая ответственность. Семейный бизнес… Родители стареют… И вообще, одному грустно и одиноко.

– Харпер так не кажется, – отвечаю я, – она ни разу не просила братика или сестричку. По-моему, ей нравится, что ей достается все внимание.

– Но это само по себе проблема. Ты же говоришь, что мы ее балуем. Еще один ребенок все исправит. У единственных детей всегда проблемы.

– У тебя их нет, – возражаю я, – ты совершенно нормальный.

Я замечаю свой тон. Нолан тоже замечает.

– Ты так говоришь, как будто это плохо.

– Нет, – отвечаю я, хотя знаю, что он прав. И что я иногда считаю нормальность скучной.

Почему я считаю своего мужа скучным, хотя он душа любой вечеринки? Другие всегда смеются над его шутками, особенно женщины.

– Ну, учитывая все за и против… я просто хочу еще одного ребенка. Я имею в виду… Господи… – он замолкает, и я в ужасе смотрю на него.

– Не говори так.

– Хорошо, – соглашается он. Выходит, он и правда хотел предложить завести второго ребенка на случай смерти Харпер. – Но ты же понимаешь, о чем я.

– Нет. Не понимаю. Это не причина рожать детей.

– А что тогда причина? – совершает он тактический маневр.

– Желание.

– Точно, – говорит он. – Я хочу ребенка.

Я киваю, потому что Нолан говорит об этом уже года два, если не три. По-моему, первый раз, когда он это предложил, я еще кормила Харпер, и еле удержалась от того, чтобы кинуть бутылочку со сцеженным молоком ему в голову.

– Хорошо.

– А ты что думаешь? То, что сказала Эллен? Или нет?

Я сглатываю, закидываю голову, смотрю на потолок и закрываю глаза.

– Я не знаю, Нолан. Прямо сейчас я не хочу второго…

– Но Харпер четыре.

– Я знаю, сколько ей лет, – кричу я, – но я не готова!

– Хорошо. Когда-нибудь ты будешь готова?

– Не знаю. Может быть, и нет, – я открываю глаза, смотрю на него и заставляю себя сказать правду. – Наверное, нет. Нет.

Он выглядит очень обиженным, и я вдруг начинаю ненавидеть себя за то, что я только что сказала своему любящему мужу и отличному отцу. И еще сильнее за то, чего я не сказала.

– Ладно, – Нолан отпускает мою руку, сводит колени и быстро встает, – спасибо.

– За что? – тихо спрашиваю я.

– За то, что ты рассказала это мне второму, сразу после Эллен.

Он подходит к моим корзинкам, вынимает розового слона и кидает его в правильную ячейку.