Я никогда не понимала, как именно работает закон Мерфи, но я совершенно уверена, что он применим ко мне. Я наконец сдаюсь и второй раз иду на свидание с Питом, на этот раз в «Бистро Нико», модное французское местечко. На мне те же платье и туфли, что я надевала на день открытых дверей. Разумеется, оказывается, что именно в этом заведении Уилл и Андреа Карлайлы уютненько ужинают стейками. Ничуть не улучшает ситуацию жуткая стрижка Пита и его рубашка с короткими рукавами, вызывающая ассоциации со звонящими в дверь миссионерами. Уилл одет как раз так, как мне нравится, – в джинсы и пиджак без галстука. И на щеках заметна легкая сексуальная щетина.

Хостес проводит нас мимо их столика, я отвожу глаза, молясь, чтобы нас не заметили, но Андреа тут же окликает меня по имени. Пит тащится где-то следом, а я останавливаюсь, изображаю удивление и вскрикиваю:

– Ой, привет!

– Привет, – говорит Андреа, и я замечаю, что она покрасила волосы, убрала седину и снова щеголяет золотыми кудрями, – рада вас видеть.

– Взаимно. Узнали платье? – я нервно усмехаюсь и тут же жалею о своих словах.

Андреа моргает, притворяясь, что не поняла, и мне это нравится, но одновременно бесит. Мне приходится сказать:

– Я позавчера была в нем.

– Ах да. Теперь помню, – она кивает. – Очень красивое платье.

– Спасибо, – я позволяю себе быстро взглянуть на Уилла, который смотрит на меня.

Его темные глаза сияют в свете свечей. Я не различаю выражения его лица, но при виде этой полуулыбки сердце замирает.

– Привет, Джози, – говорит он, а потом переводит взгляд на Пита, который наконец добрался до меня.

Когда Андреа делает то же самое, мне приходится их познакомить.

– Пит, это Андреа и Уилл. Я учу их дочь, – коротко объясняю я.

Пит кивает, улыбается и говорит:

– Очень мило.

– Так что? – Андреа притворяется моей подружкой. – У вас свидание?

Я говорю «нет», а Пит говорит «да».

Андреа вздрагивает и улыбается одновременно.

– Простите, это не мое дело.

– Совсем не твое, – бормочет Уилл в бокал с вином.

Нельзя сказать, что он груб с женой, но явно исподволь ее отчитывает, демонстрируя собственное превосходство. Я совсем забыла об этом. Или, скорее, предпочла забыть. Я вспоминаю, как он ругал меня шепотом, если я произносила что-то по его мнению неправильное. Иногда он был прав, но обычно это бывали ненужные подначки. Воспоминание не самое приятное, не то что эти чертовы темные глаза.

– Ничего, – говорю я исключительно ради Андреа, – это действительно что-то вроде свидания. Но мы просто друзья.

– Ну да, технически это наше второе свидание. Но поскольку на первом не вспыхнула искра, Джози сдалась, – говорит Пит, пытаясь всех насмешить, но только делает все еще хуже. – Впрочем, у меня еще осталась надежда.

Андреа серьезно кивает и говорит:

– Да, на сближение часто уходит какое-то время.

– У вас так и случилось? – спрашивает Пит, а я стою и не верю, что мы правда об этом разговариваем.

В глазах Андреа вдруг появляется жалость.

– Не совсем, – бормочет она, а Уилл спокойно отрезает еще кусочек стейка и подносит вилку ко рту.

Я напоминаю себе, что противоположность любви – это равнодушие, но мне все равно становится горько.

– Не совсем? – кисло усмехаюсь я. – Ничего подобного. Андреа и Уилл обручились очень быстро. Сразу после того, как мы с ним расстались, – я щелкаю пальцами ради пущего драматического эффекта.

Пит смеется, а потом вдруг понимает, что я не шучу. На его лице появляется то же выражение, что на лице Андреа, – жалость и смущение. Уилл тем временем начинает кашлять. Мы втроем смотрим на него, и кашель быстро перерастает в пугающие звуки удушья.

– Милый, что с тобой? – спрашивает Андреа.

Уилл ловит ртом воздух, потом затихает. В глазах у него стоят слезы. Он явно паникует.

– Уилл! – кричит Андреа, вскакивает со стула. Хостес движется к нашему столу, а пара рядом пялится на нас. – Уилл! Ты можешь дышать?

Он не отвечает, потому что дышать явно не может. Андреа орет непонятно кому:

– Он задыхается!

Она вертит головой и кричит:

– Есть здесь врач? Кто-нибудь знает прием Геймлиха?

– Нет, тут еще рано, – говорит Пит и поднимает руку.

Подходит к Уиллу, который напряженно на него смотрит.

– Он медик, – объясняю я, надеясь, что физиотерапевтов учат оказывать первую помощь.

– Попытайтесь кашлянуть, – спокойно велит Пит Уиллу. – Вы можете кашлять?

Уилл трясет головой и тихо повизгивает. Андреа орет. Я в ужасе смотрю, и в голове у меня прокручивается самый жуткий сценарий: Эди у гроба папочки.

– Ладно. Вставайте, – говорит Пит, помогает Уиллу подняться, обхватывает его руками за талию и трижды ударяет по спине основанием ладони. Раз-два-три.

Ничего не происходит, но я замечаю, что у Уилла синеют губы. А с четвертым резким ударом между лопаток окровавленный кусочек мяса вылетает у Уилла изо рта и приземляется на белую скатерть прямо рядом с тарелкой. Я смотрю на него и не верю, что он мог быть смертельно опасным. Люди вокруг хлопают в ладоши. Уилл тяжело дышит.

Андреа прижимает к сердцу обе руки и бросается к мужу, обнимает его. Он позволяет обнять себя, а потом что-то шепчет, отталкивает ее и садится за стол.

– Спасибо вам огромное, – говорит Андреа Питу со слезами на глазах.

Пит скромно отвергает ее благодарность и спрашивает Уилла, как тот себя чувствует.

– Все в порядке… не в то горло пошло, – бормочет Уилл и делает глоток воды.

Когда он ставит стакан на стол, я вижу, как облегчение у него на лице сменяется разочарованием.

– Садись, – бормочет он жене, а я думаю, как он всегда ненавидел сцены.

Андреа садится, не переставая благодарить Пита.

Я смотрю, как Уилл пытается тихонько спрятать кусочек мяса под салфетку. У него получается со второго раза, и, к моему тайному удовлетворению, на скатерти остается пятно, почти такое же красное, как шея и уши Уилла. Только после этого Уилл встает, пожимает Питу руку и в первый раз его благодарит.

– Обращайся, – говорит Пит, – всегда рад помочь.

Чуть позже Уилл и Андреа посылают на наш столик бутылку вина и еще подходят поблагодарить нас, когда собираются уходить. Пит смеется.

– Что? – спрашиваю я.

– Он что, правда бросил тебя и женился на ней?

– Да. И что тут смешного?

– Ты же ему отомстила. Он чуть не задохнулся насмерть.

Я улыбаюсь, пожимаю плечами и говорю:

– Нет. Лучшей местью будет счастье.

– Банально, но верно, – кивает Пит. – И как ты? Счастлива?

– Я над этим работаю.

И, чтобы он не воспринял все неправильно, выкладываю ему все новости по своему проекту одинокого материнства. Рассказываю о своих списках: финансы, няня, страховка, отпуск по уходу за ребенком. Потом я собираюсь рассказать ему про эссе доноров спермы, которые мы с Гейбом читали много часов подряд.

– Конечно, сначала мы сделали выборку по здоровью… Нас интересовали только доноры с великолепной медицинской картой.

Пит слушает, а потом спрашивает:

– И что, у тебя уже есть фаворит?

– Может быть, – я лезу в сумку и протягиваю ему эссе, которое распечатала вчера вечером.

Он разворачивает его, поднимает брови и читает:

«Я двадцатисемилетний гетеросексуальный мужчина. Снимаю документальные фильмы. Получил степень бакалавра в Калифорнийском университете в Беркли, где специализировался на коммуникациях и бегал – в основном на средние дистанции. Я стройный, спортивный, здоровый и придерживаюсь вегетарианской диеты. Этому есть три причины: во-первых и в-главных, я люблю животных и не хочу их мучить. Во-вторых, я всю жизнь интересовался нутрициологией и здоровым образом жизни. И наконец, меня волнует состояние окружающей среды: животноводство разрушает нашу планету.

Человек, который воспользуется моим материалом, не обязан разделять мое мнение, но она наверняка обрадуется, что я здоровый и жалею животных. Сейчас я работаю над документальным фильмом о реакциях, которые испытывает большинство людей при виде страданий животных, и о рационализации, которая им нужна, чтобы продолжать есть животных и носить их шкуры. Я решил стать донором, потому что не верю в социальные нормы, которые говорят о том, что я должен завести семью, и не хочу делать свой вклад в разрушение нашей планеты, заводя собственного ребенка. Но я очень сочувствую тем женщинам, которые хотят стать матерями, но по какой-то причине не могут. Если кто-то хочет принести на нашу планету новую жизнь, я буду рад, если у этого ребенка будут гены умного и доброго человека».

Пит дочитывает и откладывает эссе.

– И это донор спермы?

– Да, – я забираю у него бумажку и сую обратно в сумку. – Мой друг Гейб помог мне выбрать.

Пит кивает, а потом спрашивает, знаю ли я, как он выглядит.

– Младенцем он был хорошеньким. Других фото нет, – говорю я, – но, судя по описанию, неплохо. Голубые глаза, светлые волосы, накачанный, сто восемьдесят сантиметров ростом.

Пит улыбается и говорит:

– Звучит неплохо, – что-то в его голосе кажется мне фальшивым. Или, по крайней мере, натянутым.

– Ты считаешь, что это странно? – интересно, зачем мне нужно его одобрение?

– Нет, – он качает головой, – совсем нет.

– А эссе тебе понравилось? – нервно спрашиваю я.

– Ну… звучит неплохо. У него есть принципы, – Пит делает глоток вина, – хотя, возможно, они несколько экстремальны.

– Да, я понимаю, о чем ты, – признаю я, потому что Гейб говорил то же самое, – но он лучше всех остальных. И мне нравится, что он не берет денег за сдачу спермы. Многие явно берут, хотя и стараются это скрыть.

– Деньги? Или эгоистичное желание распространить свое семя по планете? – улыбается Пит.

– Гейб сказал то же самое. Мужчины что, правда такое чувствуют?

– Типа того, – признает Пит, – хотя сдавать сперму я не готов.

Повисает неуклюжая пауза, а потом он хихикает.

– Что?

– Ничего… Я просто подумал, зрелище твоего бывшего, подавившегося сырым мясом, может подвигнуть тебя выбрать идейного вегетарианца.

– Может быть, – я улыбаюсь.

Вечером мы с Питом вызываем одно такси на двоих. Когда такси останавливается у моего дома, он нагибается и целует меня в щеку.

– Было забавно. Спасибо.

– Да, – улыбаюсь я, – хорошо, что ты настоял на встрече.

– И я рад.

Я открываю дверцу машины, но он останавливает меня:

– Подожди.

Я смеюсь и напоминаю, что он платит за каждую минуту. Он кивает, потом прочищает горло:

– Есть какая-то вероятность, что ты пригласишь меня пропустить рюмочку?

– Пропустить рюмочку? – смеюсь я. – Так мой папа говорит.

– Похоже, твой папа крутой.

– Ему шестьдесят четыре. Ты говоришь как шестидесятичетырехлетний.

– Да ладно тебе. Пригласи меня в гости. Я не наговорился.

Я немного смущаюсь и думаю, что сейчас пришло в голову водителю.

Наверняка он часто слышит такие разговоры. Пусть он и вежливо притворяется, что не слушает.

– Ладно, – я замечаю, что машины Гейба нет, – может, зайдешь на рюмочку?

– Как мило с твоей стороны! Но я бы предпочел чашку ромашкового чая.

Я улыбаюсь и закатываю глаза:

– А теперь ты говоришь как моя бабушка.

Через десять минут, после того как я извиняюсь за бардак и завариваю чай, мы вместе с Ревисом выходим во двор. Ночь прохладная, или по крайней мере нежаркая, и мы оба бормочем, что это прекрасно.

– И комаров нет, – добавляет он.

Я смотрю на него, улыбаюсь и спрашиваю:

– Мы правда говорим о погоде и насекомых?

– Ну да.

– Давай найдем тему получше. Ну? О чем ты хотел поговорить?

Пит серьезно смотрит на меня.

– На самом деле я все время думаю про эссе этого парня.

– Правда?

Он кивает:

– Да. Мне кажется, это до фига… достойно.

– Наверное. Я бы не смогла пожертвовать яйцеклетку. А ты? Смог бы стать донором?

– Может быть. Для подруги. Если бы я поверил, что из нее выйдет хорошая мать. Для тебя например, – он поднимает брови и серьезно смотрит на меня.

Я смеюсь. Он нет.

– Ты серьезно? – я чувствую, что у меня что-то трепещется в животе. – Или ты просто хочешь таким способом затащить меня в постель?

Пит поднимает руку в скаутском салюте и говорит:

– Клянусь, что нет. Вообще, я думал, скорее, про шприц. Это разве не так работает?

– Ну, что-то вроде того, – киваю я. – Хотя, наверное, посложнее.

Мы оба пьем чай, и я не понимаю, насколько ему неудобно. Как ни удивительно, мне вполне комфортно.

– А ты бы взял с меня деньги за сперму? – весело спрашиваю я. – Или бесплатно поделился бы?

– Отдал бы со скидкой. Как и любому другу или члену семьи, – парирует он.

Я улыбаюсь и смотрю ему в глаза. Очень темно, я ничего толком не вижу и понимаю вдруг, что не помню, какого они цвета.

– А какого цвета у тебя глаза?

– Ореховые.

– Никогда не понимала, что это значит.

– Ну, это просто красивый способ сказать «карие», – предугадывая длинную серию вопросов, он добавляет. – Что еще ты не узнала после двух свиданий и профиля на сайте знакомств?

– Это не свидание, – говорю я. – Наверное, у меня есть все важные данные. Я знаю твой рост, цвет глаз, профессию. Ты, вроде бы, неплохой парень.

– Я отличный.

– И ты только что спас человеку жизнь. Так что тебя можно назвать героем.

– А то, – гордо улыбается Пит.

– Ты здоров?

– Да. Только у меня есть одна особенность. У меня пульс в состоянии покоя пятьдесят восемь. И давление сто на семьдесят.

Я киваю, хотя не представляю, что он имеет в виду.

– А в семье были заболевания?

– Мой дед умер в шестьдесят четыре от сердечного приступа, но он курил по пачке в день. Бабушки и второй дед до сих пор живы. И одна прабабушка. Средний Запад, знаешь ли.

– У тебя нет ОКР? СДВ? Депрессии?

Он качает головой.

– Плохие черты характера?

Он улыбается.

– Нет. У меня все просто.

– Насколько просто?

– Не слишком просто.

– Какой у тебя айкью?

– Понятия не имею. Но в старших классах я брал все курсы повышенной сложности.

– Напомни, где ты учился?

– В университете Висконсина. Биология. Средний балл – три и шесть.

– Ты спортивный?

– Более-менее. У меня отличный свинг в гольфе. Набираю примерно по восемьдесят баллов за игру. В школе играл в бейсбол и теннис.

– В сборной школы был?

– Думаешь, я стал бы хвастаться членством во втором составе?

Я улыбаюсь.

– У тебя есть чувство ритма? Ты умеешь танцевать?

– И очень круто, – он развязно подмигивает.

Я запоминаю это, хотя развязность наверняка не передается по наследству. Потом забиваю, когда он говорит:

– Шучу. Но танцую я неплохо.

– Ты артистичен? Музыкален?

– Нет. Это для тебя важно?

– Нет, – говорю я, думая и изучая его лицо.

Мои глаза наконец привыкли к темноте. У Пита правильная форма черепа и симметричные черты лица, которые не может испортить даже дурацкая стрижка. Мне нравится цвет его кожи и цвет и текстура волос. И ямочка на подбородке.

– Покажи руки, – прошу я, отставляя кружку в сторону.

Он ставит кружку рядом с моей и показывает мне руки, ладонями вверх. Потом переворачивает их. Руки большие, но не слишком. Вряд ли у моей дочери будут мужские ладони.

– Хорошо, – киваю я.

– Спасибо.

Я прочищаю горло.

– Тогда… если ты правда о чем-то таком думал… может быть, ты поучаствуешь?

Вопрос кажется принципиальным, но я не знаю, какого ответа хочу. Я напоминаю себе, что все пока происходит в теории. Он не предлагает мне свою сперму прямо сейчас.

– Помочь тебе с ребенком?

Я киваю.

– Ты имеешь в виду… платить? – спрашивает он.

– Нет, – отвечаю я как можно тверже и думаю, что, когда дело доходит до денег, все сразу усложняется. – Никаких денег не надо. Ты будешь донором, а не отцом. У тебя не будет родительских прав. Я про эмоциональную сторону.

– Не знаю. Круто, наверное, будет, если я смогу иногда брать его – или ее – поиграть в бейсбол. Ты позволишь?

– Может быть. Это правда довольно мило. Но если я выйду замуж – а я все еще на это надеюсь, – то, думаю, мой муж усыновит ребенка. И тогда…

– Ты захочешь, чтобы я не болтался под ногами?

– Может быть. Ты расстроишься?

– Не знаю. Это же будет твой ребенок. И решать тебе. Я уважаю твои желания, – он явно хочет сказать что-то еще, но замолкает.

– Что? Скажи.

– А если ты захочешь, чтобы я взял ребенка поиграть в бейсбол… а я нет. Ты обидишься?

– Может быть.

Как же торжественно и откровенно мы говорим. Если бы мы были влюблены друг в друга, такого бы никогда не случилось.

– Но вряд ли это произойдет. Думаю, все пойдет как пойдет. Ты будешь донором. Точка.

– Точка, – эхом откликается он.

Мы смотрим друг на друга, еле сдерживая улыбки. Но не улыбаемся.

– Ты правда готов об этом подумать? – спрашиваю я, начиная верить, что он может говорить всерьез. Или, по крайней мере, не обманывать меня с целью залезть ко мне в постель. – Мы же едва знакомы.

– Я знаю тебя лучше, чем тот веган.

– Ну да, – соглашаюсь я.

Пит смотрит мне в глаза.

– Я знаю, что это странно. Но, наверное, я и правда готов.

– Почему? – спрашиваю я. Сердце у меня колотится быстрее, чем обычно. Я задаю ему вопрос из эссе. – Почему ты этого хочешь?

Он мотает головой:

– Не знаю… помочь тебе… Сделать что-то достойное… ну, помимо спасения жизней в ресторанах Бакхеда, конечно.

Мне нравится этот ответ, и я улыбаюсь ему. Он улыбается тоже.

– Еще вопросы остались?

Я думаю секунду и спрашиваю:

– В стаде двенадцать сотен слонов. У некоторых есть розовые и зеленые полосы, некоторые розовые целиком, а некоторые голубые. Треть чисто розовых. Следует ли из этого, что четыреста слонов должны быть чисто голубыми?

– Повтори, пожалуйста, – просит Пит.

Я повторяю помедленнее.

– Нет, это не обязательно так. Но вполне возможно.

– Правильно, – ухмыляюсь я.

– Да ну, это просто. Я же технарь.

– Да, – соглашаюсь я, думая, что я скорее гуманитарий. Неплохой баланс.

– И? Что ты думаешь? – он наклоняется и смотрит мне в глаза.

– Думаю… у тебя есть потенциал, – я снова улыбаюсь.