Жарким душным вечером в конце сентября мы с Эллен встречаемся погулять в Честейн-парке. Через несколько минут она говорит, что слышала от Энди, который слышал от своей сестры Марго, которая слышала от одной девушки на теннисе, которая слышала от жены Уилла, Андреа, что какой-то парень, с которым встречается Джози, в субботу вечером спас Уиллу жизнь в «Бистро Нико».

Я недоверчиво смотрю на нее и так резко останавливаюсь на дорожке, что в меня чуть не врезается какой-то бегун.

– Что… что ты говоришь?

Бегун огибает нас, мы движемся дальше и Эллен объясняет, что, судя по рассказам, Джози просто проходила мимо столика Уилла и Андреа в ту самую секунду, когда Уилл подавился стейком. Парень Джози оказался медиком, применил прием Геймлиха или что-то в этом роде и спас Уилла от безвременной кончины.

– Невероятно, – говорю я, – хотя… почему?

Эллен смеется:

– Да. Можно было бы подумать, что Джози это заранее спланировала, но как?

– Если это вообще возможно, она бы смогла. Наверняка они не случайно оказались в одном ресторане. Как минимум она могла бы использовать это как предлог для разговора с Уиллом. Позвонить и спросить, как поживает его горло, – я в отвращении закатываю глаза, – Андреа лучше бы быть повнимательнее.

– Ты же не думаешь, что она в самом деле так сделает? – спрашивает Эллен.

Я пожимаю плечами.

– Может, и нет. Но мой психотерапевт говорит, что в определенных обстоятельствах кто угодно способен на измену.

Эллен задумчиво соглашается, а я вдруг понимаю, что думаю о ее собственных семейных проблемах, имевших место пару лет назад. Я не знаю подробностей и не знаю даже, участвовал ли в деле кто-то третий, но у меня почему-то создалось впечатление, что проблема скорее в ней, чем в Энди.

– Ты когда-нибудь хотела изменить?

Когда она не отвечает сразу, я бормочу:

– Прости. Это не мое дело.

– Ничего, – Эллен останавливается завязать шнурок, – ты можешь спрашивать что угодно, сама знаешь.

Я жду, пока она затягивает один шнурок, потом проверяет другой. Мы идем дальше.

– Помнишь Лео? – спрашивает она, ускоряя шаг.

– Конечно, – откликаюсь я, вспоминая одну из доверительных бесед о наших самых важных бывших, Льюисе и Лео.

В частности о том, насколько они были похожи. Оба артистичны (Лео журналист, Льюис все еще играет на сцене, в основном на Бродвее, и иногда снимается в маленьких инди-фильмах). Оба коренные жители Нью-Йорка. Льюис разбил сердце мне, а Лео – Эллен.

– Несколько лет назад я снова начала… общаться с ним.

– В каком смысле общаться? – я пытаюсь угнаться за Эллен, но ноги у нее куда длиннее.

– В основном мы просто переписывались… И пару раз я его видела. Один раз на съемке в Лос-Анджелесе. Один раз в Нью-Йорке.

– Ты… – я не могу договорить.

– Нет, – твердо отвечает она, – у нас не было секса и вообще ничего такого. Это были просто… эмоции. Но это уже плохо.

– Извини, – я слегка разочарована от того, что мое подозрение подтвердилось, но не готова ее осуждать.

К тому же меня радует мысль, что люди могут восстановить свой брак и после таких ситуаций.

– Энди знает?

– Да, – в голосе Эллен звучит сожаление.

Потом она признается, что один раз все-таки целовалась с Лео.

– Ну, один поцелуй не в счет, – говорю я, хотя совсем в этом не уверена.

Скорее я бы подписалась под тем, что измена – все равно измена, как ее ни дели на составляющие.

– Может быть… но передумала я многое. Хотела даже бросить Энди, – внезапно говорит Эллен, и я не могу ответить сразу.

– И почему ты не ушла?

Она смотрит на меня серьезными глазами:

– Потому что я его люблю.

– Как мило, – я тронута искренностью ее слов, особенно если учесть, что я ждала более циничного ответа: страх, вина, чувство долга, беременность.

– Хорошо, что вы с этим справились. Вы идеальная пара.

– Ничего идеального не бывает. Но мне кажется, что мы с Энди стараемся. Сейчас уже все хорошо.

– Ты любила Лео? – шепотом спрашиваю я, как будто его имя имеет над ней какую-то власть.

– Может быть. Но это не было истинное, глубокое, настоящее чувство, которое я испытываю к Энди. Это была… вспышка страсти… нездоровая тяга… а может быть, меня мучила недосказанность. Я думала, что бы случилось, если бы я вышла за Лео замуж. Какой стала бы моя жизнь.

Я киваю, думая, что непрожитые вероятности меня всегда очень заботили. Не в смысле Льюиса, хотя один раз я думала о нем в таком ключе. В смысле совсем другой жизни. Что бы случилось, если бы Дэниел не погиб, я не вышла бы замуж за Нолана – эти события кажутся мне связанными друг с другом.

– Выходит, Энди тебя простил?

– Не совсем. Ему было очень больно, и он сердился… Несколько месяцев вышли очень тяжелыми. Очень хреновый был год. Но когда я познакомилась с тобой, все уже начало налаживаться. А уж когда появилась Айла… – в голосе Эллен слышится радость и страх одновременно, – она все исправила. Подняла нас на новый уровень.

– Правда? – мне сложно в это поверить, потому что Харпер, наоборот, испортила отношения между нами.

Но с Айлой гораздо легче, чем с Харпер, очень во многом. Когда ей был месяц, она уже спала всю ночь напролет и постоянно улыбалась.

– Наверное, не надо говорить, что это она все исправила. Мы тоже много работали над отношениями. Но она как будто все обновила. Мы начали с чистого листа. Все еще впереди.

Я киваю, потому что это мне понятно. Материнство действительно открывает множество новых перспектив.

– Мне кажется, что этот жуткий случай сделал нас сильнее. Может быть, я просто пытаюсь оправдаться, но мне кажется, что это так.

– Ты больше с ним не виделась? – спрашиваю я. – С Лео?

– Нет. Уже очень давно. Примерно через год после всего он позвонил, но я сама ему никогда не звонила. Написала короткое письмо, попросив больше мне не писать и не звонить. Может, он вообще уже умер.

– Ага, подавился и задохнулся, – я заставляю себя улыбнуться.

Она нерешительно улыбается в ответ и резко меняет тему:

– А как у вас с Ноланом? Нормально?

– Вроде, – я тыльной стороной ладони вытираю пот со лба, – не знаю. Он очень расстроен.

– Из-за второго ребенка?

– Да. Ну и… как обычно. У нас мало секса, – я замолкаю, потому что мне всегда неудобно было обсуждать свою сексуальную жизнь даже с ближайшими подругами. – Именно поэтому мы с Эми говорили о неверности. Она сказала, что если человек не удовлетворен, то может начать смотреть по сторонам. Думаю, это не такая уж новаторская идея…

Эллен кивает:

– Да, наверное. Но весьма циничная.

– Да, Эми цинична. Или, по крайней мере, она реалистка. Но я не могу представить, чтобы Нолан мне изменил.

– И я не могу. Он такой хороший.

– И Энди тоже. Нам обеим повезло.

– Ага. Хэштег «#дарсвыше».

Я улыбаюсь, а Эллен смеется, потому что мы обе не любим эти тошнотворные посты в «Фейсбуке», которые мнимой религиозностью прикрывают обычное хвастовство. Минуту-другую мы идем молча, обе немного запыхались. Потом она задает следующий вопрос:

– А ты что скажешь? Что, если Льюис вернется, как Лео? Ты… согласишься?

– Наверное, нет, – отзываюсь я, хотя обрадовалась бы, будь моя дилемма настолько однозначной.

Если бы у меня был роман или я бы поддалась порыву страсти, я могла бы просто остановиться, покаяться и вернуть все на свои места, как Эллен. Или наоборот. Сделать другой выбор и изменить мужу – это тоже могло бы что-то поменять.

– Но я тебя не осуждаю, – быстро добавляю я.

– Я знаю.

– Я просто думаю, что у нас с Льюисом все закончилось, уже когда я работала в Нью-Йорке и тайком ходила смотреть на него в каком-то маленьком шоу, даже не на Бродвее, – я улыбаюсь. Раньше я никому этого не говорила.

– Ужасно было? – смеется она.

– Нет. Он был великолепен. Но при этом… не знаю…

– Слишком много о себе воображал? Вел себя высокопарно? – подсказывает она.

– Нет. Просто он немного… всего немного слишком. Он эпатажный.

– Может, он гей? – мы обе смеемся.

– Нет, – я вспоминаю невероятный секс с ним, – сомневаюсь. Но я старалась убедить себя, что он может оказаться геем. И это помогло.

Она снова смеется, и я продолжаю:

– Я скучаю не по самому Льюису, а по своим чувствам к нему.

– Может, ты скучаешь по юности? По своим двадцати?

– Может, – я пожимаю плечами, – но, вообще, не думаю. В двадцать мне пришлось нелегко.

Она кивает, зная, что я говорю о брате.

– Просто я была влюблена, и мне нравилась жизнь… Эта любовь немного заслонила мое горе… хотя бы на время. Я думала, что мы сможем сделать все, что угодно. Уехать куда-нибудь, заниматься тем, чем хочется, стать кем угодно. Передо мной были бесконечные возможности, – на несколько секунд я задерживаю дыхание, вспоминая безумные высоты чувств перед самым расставанием, – а потом он разбил мне сердце. Это было очень похоже на смерть.

– Да, с разбитыми сердцами всегда так, – говорит она. Мы уже поднялись на вершину холма и видим бейсбольную площадку. – Но все проходит. Теперь у тебя есть Нолан.

Она произносит имя Нолана таким тоном, каким можно было бы произнести слово «конец». Ну, или «все хорошо, что хорошо кончается».

– Да, – я прикусываю губу.

Я вижу вдали ту самую скамейку запасных, на которой Нолан сделал мне предложение. Это воспоминание кажется мне скорее мерзким, чем романтическим, и мне делается грустно.

– И Харпер, – говорит она.

– Да, конечно, Харпер, – порой только дочь удерживает меня от того, чтобы все бросить.

Мы идем молча, и я думаю то о Харпер, то о втором ребенке, которого я не хочу, то о последнем вопросе Эми во время нашей встречи, то о словах Эллен – дескать, рядом с Энди ее удержало истинное, глубокое, настоящее чувство, – и вдруг меня захлестывают горе и чувство вины. За то, чего у меня нет. За то, чего я не могу дать мужу.

– Мередит? – я слышу голос Эллен и понимаю, что остановилась. – Ты чего?

– Секундочку, – я присаживаюсь на каменную стенку, которая отделяет дорожку от крутого склона.

Она садится рядом, спиной к площадке. Наши плечи соприкасаются.

– Ты в порядке?

– Не знаю. Просто мне плохо. С Ноланом. В браке. Иногда я думаю, что совершила страшную ошибку, – голос у меня дрожит, перед глазами все плывет, и приходится замолчать, чтобы удержаться от слез.

Эллен берет меня за руку и пытается успокоить, говорит, что все браки сложные, запутанные, таинственные и непонятные. Что я наверняка просто путаю повседневные проблемы с серьезными проблемами в отношениях. Что это может звучать слишком просто, но иногда нужно просто любить того, кто рядом. Я знаю, что ее совет в целом верен, но в глубине души понимаю, насколько разные у нас ситуации. Она споткнулась о выбоину на дороге, а я иду по дороге, на которой не должна была оказаться. Она соврала Энди в браке, а мой брак целиком построен на лжи.

Вечером, больше двух часов просидев в темной комнате Харпер, я засыпаю на подушке рядом с ее кроваткой и просыпаюсь, услышав вибрацию телефона. Нашарив его, я вижу, что звонит Эллен.

– Привет, – шепчу я, на цыпочках выбираясь из комнаты Харпер.

– Ты одна?

– Да. Харпер укладывала, – я спускаюсь по лестнице и начинаю убирать кухню.

– А Нолан где?

– Какой-то рабочий ужин.

– Я тут думала про сегодня…

– И я. Извини, пожалуйста, я не знаю, что на меня нашло. Наверное, это гормональное. У меня месячные скоро, – я вру подруге потому, что не хочу ее нагружать своими проблемами.

– Это ты меня извини, – перебивает Эллен, – не нужно было говорить тебе, как ты должна себя чувствовать. Надеюсь, у тебя не сложилось впечатления, что мой брак идеален? Потому что это не так. Совсем не так.

– Знаю. Я и не думала, что ты хочешь это сказать.

– Хорошо. Мне иногда кажется, что каждый человек считает, будто все остальные живут в волшебной сказке. Особенно на юге. Люди слишком много из себя строят. Делают счастливое лицо и демонстрируют идеальную жизнь.

Я что-то согласно бурчу, а она продолжает:

– Я хотела сказать… Я надеюсь, что ты останешься с Ноланом, но я в любом случае поддержу тебя.

– Спасибо. Это правда круто.

– Конечно, – потом она застенчиво спрашивает, не думали ли мы про семейную терапию. – Я знаю, что ты ходишь к Эми. Но может быть, вы могли бы ходить вместе?

– Я об этом думаю, – на самом деле я почти уверена, что нам это не подойдет.

Мне кажется, что психотерапия может решить многие проблемы в отношениях, но вряд ли она заставит меня полюбить кого-то. Я с тоской понимаю, что единственный реальный выход – это сказать Нолану правду.

– Все будет хорошо, – говорит Эллен, – тебе просто нужно немного времени.

– Да, – соглашаюсь я, думая, что «время лечит» – ложь похуже той, на которой построен мой брак.

Уж этому-то меня смерть Дэниела научила: бывает боль, которая никогда не проходит.