Несколько дней после разговора с Ноланом я старательно оправдываю себя – за годы я в этом поднаторела. Я твержу себе, что мои действия были только кусочком огромного трагического паззла, и что к смерти Дэниела привела сотня причин. Тысяча. Да даже десятки тысяч.

Вот, например, Скотт Донахью, водитель «Денали», который наехал на Дэниела. Я никогда его не видела, но откуда-то знаю его версию. Ночью, когда случилась авария, он ехал в «Уолгринс» купить лекарство от кашля трехлетнему сыну. То есть, получается, мистер Донахью и его жена должны были встретиться, пожениться, родить этого конкретного ребенка, который потом заболел именно в тот день (наверняка подхватил вирус в одном из тех развлекательных заведений, которые так презирает Мередит), у них дома должно было кончиться лекарство (наверное, оба забыли его купить днем), мистер Донахью должен был выйти из дома в строго определенную минуту (скорее всего, он задержался, чтобы посмотреть новости о Ричарде Райде, который чуть не взорвал самолет в тот день). И так далее, и тому подобное.

Но на какие бы крошечные части я ни разбивала эту роковую ночь (и недели, месяцы и годы до нее), сколько бы миллиардов факторов я ни учитывала, ледяная, жестокая правда никуда не девается: Дэниел был бы жив, если бы я не напилась в слюни двадцать второго декабря две тысячи первого года.

Разумеется, я ничего не могу изменить в прошлом. Могу только жить с этим дальше, но теперь передо мной встает мучительный вопрос. Должны ли мы с Ноланом рассказать Мередит, что произошло в ту ночь? Или мне придется рассказать это самой, независимо от решения Нолана? Должна ли я сказать семье правду только потому, что они заслуживают этого? Потому что им нужно узнать все о последних часах жизни Дэниела? Или я только все испорчу?

Я думаю о последствиях такой исповеди. Может быть, папа решит, что это из-за него я столько пила. Мама наверняка так подумает. И еще будет страдать, что не воспитывала меня строже в годы моей непростой юности. Винить себя в том, что не оставила меня дома, когда я послала сестру на хрен из-за глупого свитера. А кроме того, я точно знаю, что это признание окончательно испортит мои отношения с Мередит. Может быть, навсегда. А заодно станет смертным приговором ее браку. Я знаю свою сестру, и она не простит нас за то, что мы скрывали такую тайну.

Несколько мучительных дней и бессонных ночей спустя я решаю поговорить с единственным человеком, которому могу доверять. Поздним вечером я стучу в дверь Гейба. Он наконец-то один, без Лесли.

– Да? – устало говорит он.

Я приоткрываю дверь и смотрю в темную комнату.

– Извини. Ты спал?

– Нет, – он переворачивается на бок и смотрит на меня, – только лег. Ты в порядке?

– Да. Просто хотела поговорить.

– Ну, тогда заходи.

Секунду я колеблюсь, а потом сажусь на его кровать и быстро, чтобы не успеть передумать, вываливаю ему все свои сомнения.

– Ну, ты всегда считала, что дело могло быть и в этом, – говорит он сочувственно, но все равно довольно сухо.

– Да, – я обхватываю колени руками, – но я всегда надеялась, что ошибаюсь.

– Знаю, – бормочет он.

– Дерьмо какое.

– Но может быть, тебе теперь стало немного легче? Раз уж ты знаешь? Гадать больше не надо.

Я киваю, думая, что он, как всегда, смотрит в корень.

– Да. Наверное. Но мне нужно было поговорить с Ноланом гораздо раньше.

– Или ему с тобой, – Гейб великодушно спихивает с меня вину, – и вообще, как это он ничего не сказал Мередит… невероятно.

– Ну, я тоже молчала.

– Да, но ты на ней не жената.

Я киваю.

– И к тому же, – продолжает Гейб, – Нолан знал правду, а ты только предполагала.

– Наверное, – я успела все это передумать, пытаясь оправдать себя или хотя бы уменьшить свою вину, – но мы оба виноваты.

Гейб подпирает голову левой рукой.

– Никто не виноват, Джози. Никто не сидел за рулем пьяный, например. Это был несчастный случай. Несчастный случай, который нельзя было предвидеть.

– И все-таки.

– Что все-таки? – хмурится он.

– Я все-таки сыграла в этом определенную роль. И должна рассказать обо всем семье. Они должны знать правду, – я смотрю Гейбу в глаза, надеясь, что он меня отговорит, скажет, что в этом нет смысла и пользы, – не так? – я задерживаю дыхание.

Он думает, потом медленно кивает.

– Наверное, ты права. Только дело в тебе, а не в них. Ты должна рассказать им все и двигаться дальше.

– Но я уже двигаюсь дальше, – перебиваю я, думая, что и в этом я виновата. Что я живу собственной жизнью, не навещаю могилу брата и даже не разговариваю о нем с семьей и друзьями.

– Нет, Джози. Ты топчешься на прежнем месте и везде таскаешь это с собой.

Я прекрасно понимаю, что он прав, но не могу понять, как у него язык повернулся.

– И посмотри, что с тобой стало, – мягко заканчивает он.

– Что же, интересно? – я опускаю глаза, потому что боюсь его честного ответа.

– Ну, например, ты не сказала Уиллу, почему мы с тобой оказались в одной постели.

– И что? – при упоминании Уилла я сразу ощетиниваюсь.

– И что? Ты была готова к обвинению в измене, лишь бы не рассказывать о смерти своего брата. Ни на какие мысли не наводит?

– Ты считаешь, что я должна была все ему рассказать? Что он бы на мне женился, если бы я рассказала ему правду? – эта мысль приходила мне в голову тысячи раз. А за последние несколько дней – еще пару тысяч раз.

– Нет, – жестко отвечает Гейб, – я вообще не об этом. Я считаю, что если бы Уилл был твоим человеком, он бы тебе поверил, когда ты сказала, что между нами ничего не было.

– Ну, выглядело и правда не очень, – после всех этих лет я почему-то продолжаю его защищать.

Гейб качает головой и повышает голос:

– И что? Ну, выглядело. Ничего же не было!

– Господи, Гейб. Я это знаю. Я миллион раз ему говорила, – я с тошнотой вспоминаю наши последние ссоры, которые все равно были лучше ужасного одиночества, когда я начала понимать, что Уилл ко мне не вернется.

– Ты могла бы его убедить, и ты это знаешь. Если бы он был твоей второй половиной, – раньше я никогда не слышала от него этого выражения, – ты бы ему во всем призналась. Или он бы просто тебе поверил. Если бы ты ему доверяла достаточно, чтобы все рассказать… А так ты позволила ему подумать о себе самое худшее, что он и сделал.

– Убить брата – хуже, чем изменить парню.

Гейб стонет и падает на подушку.

– Джо, ты не убивала своего брата. Не смей так говорить.

– А мне кажется, что убила. Знаешь, сколько раз Дэниел читал мне лекции о вреде пьянства? Знаешь, что мне нужно было вести себя осторожнее – с моей-то наследственностью? Гейб, он со мной разговаривал на эту тему всего за два дня до… а я его послала.

– Тебе было двадцать три, Джози. В колледже все пьют много.

– Он не пил. И Мередит тоже.

– Но ты же не они. И ты не твой отец. Ты – это ты. Ты напилась тем вечером? Ну да. А когда обжималась с Питом у Джонни? – он ухмыляется.

– Да не обжимались мы! – меня бесит это слово.

Гейб останавливает меня жестом и продолжает:

– Может, тоже напилась. Но мне не кажется, что у тебя когда-нибудь были проблемы с алкоголем. Разве что с поведением.

– Мое поведение и мое пьянство убило моего брата, – настаиваю я, – прямо или косвенно. И…

– И что?

– И раз так, я заслужила, что Уилл меня бросил, – я сама в это верю.

– В качестве наказания?

– Да. Это было наказание.

– Нет, – Гейб трясет головой, – вообще не так. Вы с Уиллом расстались, потому что он тебе не подходил. Это было очевидно. Да я это понял задолго до того, как вы разошлись! Рядом с ним ты не могла быть собой. Ты… была какая-то ненастоящая Джози. И ты после Уилла никого не любила, потому что запрещала себе.

– Ничего подобного! – я вспоминаю всех парней, с которыми встречалась и спала, и которых пыталась любить, и пыталась заставить полюбить меня.

– Это так. Прекрати себя казнить! – Гейб смотрит на меня с жалостью и любовью, а потом осторожно трогает меня за руку.

От этого жеста глаза у меня вдруг наполняются слезами.

– Джо, не плачь. Иди сюда.

– Куда? – мне очень нужно, чтобы меня обняли. Пусть даже это будет худший обниматель на земле.

– Вот сюда, – он стучит себя по груди, притягивает меня к себе и обнимает обеими руками.

– Мне очень грустно, – всхлипываю я, понимая, что мы лежим так же, как в тот день, когда нас увидел Уилл. И что, вообще-то, с того времени ничего не изменилось.

– Я знаю, – я чувствую его теплое дыхание, – прости себя. Пора, Джо.

– А если моя семья меня не простит?

– Простит.

– А если нет? – я думаю в основном о сестре.

– Ну, тогда… я буду твоей семьей.

– Папочкой моего ребенка? – я шучу только наполовину.

– И это тоже, – смеется он.

– Ты серьезно? Ты правда это для меня сделаешь?

– Конечно, Джози. Я что угодно для тебя сделаю.

Я пытаюсь поблагодарить его и сказать, что я чувствую то же самое, но захлебываюсь от благодарности и не могу сказать ни слова. Я знаю, что ответа он и не ждет, что он просто озвучил то, что я и так знаю. Вместо этого я закрываю глаза и расслабляюсь. Я хочу запомнить этот момент, потому что однажды расскажу о нем дочери или сыну. «И в это мгновение я все решила. Я поняла, кто будет твоим отцом».