Я должна была догадаться, что Мередит обязательно придумает, на что ей обидеться. Мне даже приходит в голову, что сначала нужно было обсудить встречу с Софи с ней, но потом я решаю, что я должна вести себя активно и сделать что-то сама. Кроме того, я не ожидала, что Софи так быстро ответит. Я думала, что она может и неделю не отвечать, а это прибавит мне очков в глазах мамы и Мередит, но не потребует настоящего эмоционального вовлечения.

Вчера вечером, когда я получила ее ответ, я не хотела ссориться с Мередит. Мы отлично проводили время, смеялись и шутили, все было очень мило и естественно. Так обычно и ведут себя сестры. Я просто не хотела это разрушать, особенно своей жуткой исповедью. Ведь Мередит, скорее всего, не простит меня за ту роль, которую я сыграла в смерти Дэниела.

Конечно же, моя стратегия не сработала. С Мередит вообще редко что работает. Пока мы идем через парк, ее настроение меняется на сто восемьдесят градусов минуты примерно за две. Только что она была веселой – и сразу упала духом.

– Ладно, – говорит она, – я готова идти домой.

– Уже? – мне хочется еще немного погулять по магазинам.

– Да. Но тебе необязательно идти со мной, – в дело идет пассивная агрессия, – у тебя наверняка свои дела.

Я качаю головой, зная, что это будет использовано против меня. Я практически вижу ее слова: «Как можно идти по магазинам в такой момент?»

В общем-то, она права. Волшебство Манхэттена тает, когда я понимаю, что теперь у меня не один огромный страх, а целых два.

– Я лучше пойду с тобой, – настаиваю я.

Она кивает и ускоряет шаг. Мы почти бежим через парк на запад, хотя пришли с другой стороны.

– А почему мы идем туда? – чтобы ее догнать, мне почти приходится перейти на бег.

– Там метро.

– А ты не хочешь пройтись пешком?

– Нет, хочу поехать на метро.

– Ладно, – сдаюсь я.

Через пятнадцать минут мы входим в метро на углу Пятьдесят седьмой улицы и Седьмой Авеню, ныряем под землю и оказываемся на темной платформе.

– Смотри, – наконец говорю я, стараясь дышать ртом, (тут пахнет мочой и мусором), – нам не обязательно встречаться сегодня с Софи. Можно сказать ей, что у нас другие планы. Что мы увидимся потом.

– Все нормально, – в устах Мередит это означает прямо противоположное, но она явно собирается изобразить мученика.

– Ты хочешь с ней встретиться?

– Да.

Я начинаю злиться.

– Я не понимаю, почему ты на меня сердишься, – на нас как раз несется поезд.

– Я не сержусь, – орет она, перекрикивая грохот металла.

– Ладно. А что ты делаешь? – спрашиваю я, когда поезд со скрежетом останавливается, и мы заходим в пустой вагон.

Она ждет, пока я сяду, и садится напротив, по диагонали.

– Что ты делаешь? – повторяю.

Она не отвечает, и я предлагаю ей варианты.

– Расстраиваешься? Раздражаешься? Тревожишься?

– Все вышеперечисленное, – она складывает руки на груди.

– Почему? – мне правда нужно это знать. – Я не понимаю, в чем дело.

– Ну, для начала… я пыталась затащить тебя на кладбище много лет. И мама тоже. И ты пошла туда, когда меня не было в городе, и наверняка не сказала маме.

– Но я же не планировала…

– Это еще хуже. Это была минутная прихоть? И без нас?

Я устало вздыхаю и пытаюсь объяснить:

– Я была у тебя дома, развлекала твою дочь, потому что твой муж потерял Кроля.

– И что?

– Я просто… Просто поехала. Нолан меня позвал. Я хотела отказаться, но пожалела его. Пришлось согласиться. Ты реально злишься на меня из-за того, что я исполнила просьбу Нолана?

Мередит не отвечает. Долго смотрит на меня и переходит к следующему вопросу:

– Во-вторых, я говорила тебе, что мы с мамой хотели запланировать что-нибудь на декабрь, на пятнадцатую годовщину.

Я внутренне вздрагиваю от слова «годовщина» в этом контексте.

– И тут ты сама все решила. Идея была в том, что мы с мамой и тобой сделаем что-то вместе. В память о Дэниеле.

– Но мы же вместе!

– Да, но мамы нет. Черт, Джози! – она вскидывает руки, но потом роняет их обратно на колени. – Ты вообще не понимаешь? Мы все время делаем то, что ты хочешь. На твоих условиях.

– Ну, наверное, так все выглядит со стороны… но все же меняется. Никто не думал, что ты возьмешь отпуск и сбежишь в Нью-Йорк планировать развод.

– Мы не могли бы оставить Нолана и мой брак в покое?

– Хорошо, – я вижу, что на нас смотрит пожилая женщина. Сдвигаюсь на полметра, чтобы сидеть четко напротив Мередит, наклоняюсь и говорю тише. – Но это же все связано.

– Нет, не связано, – она качает головой.

– Связано, – настаиваю я. У меня часто бьется сердце. – Все дело в Дэниеле. Разве не так? Нолан… ваша свадьба… Софи…

Я чуть не вываливаю все, что хотела сказать, прямо в метро, просто чтобы выиграть этот спор. Показать, как все плотно переплелось на самом деле. Но она смотрит на меня так злобно, что я немного пугаюсь и бормочу:

– И мои проблемы тоже… Я просто хочу все прояснить до того, как заведу ребенка. До того, как стану матерью.

– Вот именно! – она повышает голос и тычет в меня пальцем. Прямо как юрист. Хотя она и есть юрист. Я не понимаю, что она такого услышала в моих словах.

– Что? Что-то не так? За что ты меня ненавидишь?

– Я тебя не ненавижу, – она смотрит на меня ненавидящим взглядом, – я просто устала из-за того, что все вертится вокруг тебя. Твои планы. Твое расписание. Всегда ты, Джози.

– Господи, – у меня вспыхивают щеки, – это несправедливо. Почему ты постоянно думаешь обо мне самое худшее? Я приехала повидать тебя и убедиться, что ты в порядке. Я надеялась поработать над нашими отношениями. И именно поэтому я не хотела портить вчерашний вечер серьезными вопросами.

Она пытается что-то сказать, но я машу на нее рукой, чтобы договорить.

– Я приехала сюда, потому что должна поговорить с тобой о Дэниеле.

– Ну да. Ты постоянно это повторяешь, – она трясет головой, – и когда же это случится?

– Думаю, что вечером, – меня переполняет ужас, и я знаю, что мои отношения с сестрой станут еще хуже.

Когда мы возвращаемся в квартиру Эллен, я пишу Софи и говорю, что мы с удовольствием с ней увидимся. Она тут же отвечает и приглашает нас зайти к ней (живет она в Верхнем Ист-Сайде), выпить, а потом пойти поужинать. Она закажет где-нибудь столик. Все, пути назад нет.

Следующие несколько часов мы с Мередит ведем себя так, как всегда бывает при стрессе. Она переодевается в спортивную одежду и говорит, что пойдет пробежится. Я надеваю пижаму, залезаю в постель и засыпаю.

Просыпаясь от вибрации телефона, я не понимаю, где я. Имя Пита на экране ясности не добавляет. Потом я все же вспоминаю, что происходит, и неохотно отвечаю.

– Привет, – весело говорит он, – ты спала, что ли?

– Нет, – вру я, не понимая, почему я всегда отрицаю, что я сплю или выпила.

Он спрашивает, как дела, я говорю, что я в Нью-Йорке у сестры. Я уже несколько дней с ним не разговаривала, и он все еще не знает о моем разговоре с Гейбом. Я почти уверена, что наконец решила прибегнуть к услугам Гейба в качестве донора. Мне неудобно, потому что мы с Питом уже вроде как все обговорили. Особенно учитывая, как великодушно он себя вел. Но я понимаю, что это очень важное решение, которое нельзя принять только потому, что не хочешь ранить чьи-то чувства или показаться легкомысленной. В отличие от Мередит, я понимаю, какое это серьезное предприятие, и не строю иллюзий. Речь идет о человеческой жизни. Я не уверена, что Пит расстроится. Может быть, он даже рад будет, что все сорвалось. Разумеется, он тоже сомневается и имеет право передумать. Но одновременно – хотя я знаю, что это не главное, – я беспокоюсь, что это убьет перспективу романтических отношений между нами. Или даже нашей странной новой дружбы. Я с грустью думаю, что буду по нему скучать.

– Круто, – говорит он, – я не знал, что ты туда собираешься.

– Да, я в последнюю минуту сорвалась. Нам с сестрой нужно кое-что выяснить, – может быть, рассказать ему все? Совсем все? Но вместо этого я в общих чертах рассказываю ему о Софи и о нашем совместном ужине.

– Мы не виделись со дня похорон брата.

– Звучит серьезно, – присвистывает Пит.

– Да. Наверное, будет очень неуютно…

– Она замужем?

Я отвечаю, что не знаю. На странице в «Фейсбуке» ничего нет. В основном она делает перепосты статей или пишет там забавные замечания.

– Кажется, у нее есть сын, – добавляю я, – часто попадаются фотографии одного и того же мальчика. Но может быть, это ее племянник или сын подруги… Ну, как у тебя с Конфеткой.

– Ну да, – усмехается он, – старая добрая Конфетка.

– А у тебя как дела? – мысленно я опровергаю обвинения Мередит в эгоизме.

– Никак. Скучаю по тебе.

Ответ меня приятно удивляет.

– Правда?

– Да. Ну, не сильно, конечно. Немножко.

– Немножко, значит.

– Чуточку.

– Ну, чуточку я тоже скучаю, – мне становится немного легче.

– Хорошо. Когда ты возвращаешься?

– Завтра. Что-то около пяти, кажется.

– Встретить тебя? Я бы с удовольствием.

– Очень мило с твоей стороны, но у меня машина в аэропорту.

– Ладно, тогда давай поужинаем в понедельник.

– Отличная идея. Я хотела с тобой поговорить.

– О чем? – тон его становится серьезным.

– Ну, о разном.

– О ребенке? Или о нашем поцелуе?

Я смеюсь и вспоминаю его губы.

– И об этом тоже.

Через два часа мы с Мередит садимся в такси и едем в Верхний Ист-Сайд. Меня подташнивает – по понятным причинам, но одновременно мне приятно думать об ужине с загадочным утонченным британским врачом. Кажется, Мередит тоже неуютно, потому что она постоянно проверяет макияж и приглаживает волосы.

– Отлично выглядишь, – заверяю ее я.

Ей явно неудобно, что ее застали врасплох, поэтому она захлопывает зеркальце, сует его в сумку и бормочет благодарность.

– Нас хотя бы двое. А она одна. Спорим, она еще сильнее нервничает, – вслух говорю я.

– Я не нервничаю, – быстро отвечает Мередит.

Я скептически смотрю на нее.

– Да ладно тебе. Как ты можешь не нервничать.

– Ну вот не нервничаю, и все. Опасаюсь. Незнакомый же человек считай.

– Совершенно незнакомый. Мы ее не видели после похорон Дэниела. И я не уверена, что тогда с ней разговаривала.

– Ты ни с кем тогда не разговаривала, – Мередит меня явно обвиняет.

Я игнорирую подколку и спрашиваю, не разработать ли нам условный знак.

– Это еще для чего?

– Ну, типа, «валим отсюда».

Мередит поджимает губы и качает головой.

– Никаких условных знаков. Мы должны вести себя вежливо и тепло. В любом случае. Надо произвести хорошее впечатление. Ради Дэниела. Понимаешь?

Мне хочется обвинить ее в том, что она придает слишком большое значение благопристойности (это правда), или заявить, что даже если Дэниел действительно смотрит на нас с небес, наши отношения с Софи мало его волнуют. Но я не готова опять с ней ссориться, поэтому просто соглашаюсь.

Еще через несколько минут мы приезжаем по адресу в Сентрал-Парк-Уэсте и заходим в отделанный мрамором холл дорогущего дома с надутым швейцаром.

Огромная хрустальная люстра меня гипнотизирует, и я запеваю песню из «Джефферсонов».

Мередит шипит на меня, швейцар улыбается и спрашивает, чем может нам помочь.

Она отвечает высоким и тонким голосом:

– Сообщите, пожалуйста, Софи Митчелл, что к ней приехали Мередит и Джози.

Он коротко кивает, снимает трубку старомодного телефона и говорит:

– Мисс Митчелл. Приехали Мередит и Джози… Хорошо. Да, – он вешает трубку и говорит, – десятый этаж.

Мер благодарит его, и мы идем к лифту. Ждем, пока закроются обе двери – наружная и внутренняя, которая складывается гармошкой, – и едем наверх.

Наконец двери открываются, и мы выходим в маленький вестибюль с двумя квартирами. Одна дверь тут же распахивается, и на пороге возникает удивительно выцветшая версия Софи, которая была с Дэниелом. Ее все еще можно назвать довольно привлекательной – по-европейски, – на ней роскошный комбинезон (слишком роскошный) и крутые туфли, но фигура расплылась, а кожа слишком загорелая.

– Привет. Входите, – голос у нее совсем не изменился, и британский акцент никуда не делся, хотя она живет в Штатах много лет.

Она явно нервничает, я это понимаю сразу, еще до того, как она выходит на площадку и неуклюже обнимает нас обеих в порядке старшинства.

– Очень рада вас видеть.

– Взаимно, – говорит Мередит.

– Спасибо за приглашение, – добавляю я, когда Софи проводит нас в гостиную.

Я вижу примерно десяток посадочных мест, включая Г-образный диван, два огромных кресла и несколько плюшевых оттоманок, а вот телевизора нет. И вдруг я вспоминаю, что ей в детстве запрещали смотреть телевизор.

– Какой красивый дом, – говорит Мередит.

– Спасибо. Мы только что закончили ремонт. Тут раньше была столовая, но у кого теперь есть столовые, – она смеется, – да и готовить я не умею.

Я отмечаю ее «мы» и чувствую, что Мередит сделала то же самое. Никаких признаков мужа и ребенка не наблюдается, хотя я вижу несколько фотографий мальчика из Фейсбука.

Вслед за Софи мы проходим в белоснежную сверхсовременную кухню, и она спрашивает, что мы будем пить.

– Коктейль? Или вино?

Мы с Мередит обе выбираем вино.

– Красное? Белое?

– Какое открыто, – говорит Мередит, пока Софи не настояла, чтобы мы выбирали.

– Красное, пожалуйста, – наконец решаю я, заметив, что Софи пьет красное.

Измазанный помадой бокал без ножки стоит на барной стойке рядом с доской, где красиво разложено нарезанное мясо. Готовить она, может, и не умеет, а вот развлекаться умеет точно.

– А тебе, Мередит? – Софи очаровательно улыбается.

– Тогда я тоже предпочту красное, – выспренно говорит моя сестра.

Софи вынимает два бокала с открытой полки и наполняет их примерно наполовину. Мы с Мередит берем бокалы, а Софи находит свой. Улыбка как будто прилипла к ее лицу. Я в ужасе понимаю, что она собирается произнести тост.

– За старые знакомства, – говорит она наконец, смотрит мне в глаза и в глаза Мередит.

– За старые знакомства, – эхом откликаемся мы и выдавливаем улыбки.

Я думаю, что эти слова друг с другом совершенно не сочетаются. Знакомства обязаны быть новыми. Потом они либо превращаются в полноценную дружбу, либо забываются. Но подобрать слова поточнее я не могу, так что я просто улыбаюсь и пью вино. После неловкой паузы Софи снова заговаривает:

– Ты же юрист? – спрашивает она у Мередит. – А ты учитель?

– Да, – отвечает Мередит, – но я только что взяла творческий отпуск.

Я кривлюсь, потому что взять обычный отпуск она, конечно, не могла. Тоже вставляю реплику:

– Да, я преподаю у первых классов. А откуда ты знаешь? Из «Фейсбука»?

Софи качает головой:

– Нет, мне ваша мама об этом писала.

– Это когда? – я не представляю, что они переписываются.

– Пару лет назад. Может быть, в десятом году или в одиннадцатом. Не помню точно. Как у нее дела? – Софи хмурит брови.

– Отлично. Получила лицензию и работает агентом по недвижимости.

– Ммм… – это британское выражение я никогда не могла расшифровать. Это типа «правда?», или «ой, расскажи подробнее», или «да, я знаю»?

– Думаю, об их разводе ты слышала?

Софи опускает глаза и говорит: «Да».

– Мне очень жаль, – кажется, ей правда неуютно.

По какой-то необъяснимой причине меня тянет все ухудшить:

– Мама не выдержала папиного пьянства. Он бухал, пока… все не развалилось.

– Так, хватит, – странным высоким голосом говорит Мередит.

Я улыбаюсь и говорю в пространство:

– Ладно, Мередит велит мне замолчать.

– Я просто думала, что мы найдем тему поинтереснее, – бурчит Мередит.

Я поднимаю брови и думаю: «Ну да, вроде нашей последней встречи на похоронах».

– Она передавала тебе привет, – говорит Мередит.

Я уверена, что она врет, если только она не успела поговорить с мамой, пока я спала днем.

– Передайте ей тоже привет, – Софи улыбается, но улыбка не скрывает, что ей больно и неприятно.

Я хорошо знаю это чувство – именно так люди смотрели на меня еще долго после аварии – и сразу злюсь, хоть и понимаю, что это нечестно. А как еще она должна выглядеть? Или я бы хотела, чтобы она веселилась? Молча признав, что оптимального варианта поведения для нее не существует, я хватаю с доски большой кусок хамона, сую в рот и решаю дать ей передышку:

– Ты замужем, Софи? – спрашиваю я, продолжая жевать.

Мередит нервно улыбается и говорит:

– Несколько… прямолинейно.

– Ничего, – отвечает Софи.

Я вспоминаю письмо, которое она написала маме вскоре после смерти Дэниела. Оно заняло несколько листов, исписанных с двух сторон. Почерк у нее был очень хороший. В письме она рассказала обо всем, от своей семьи до своего дома и планов на отпуск. Но она ни словом не упомянула свою ситуацию на романтическом фронте. Разве что добавила жуткий абзац о том, что вспоминает Дэниела каждый день. Я помню, как отложила письмо и подумала, что это же очевидно, зачем отдельно об этом писать. А значит, она наверняка уже с кем-то встречалась.

Впрочем, сейчас ее мой вопрос, кажется, не смущает.

– Вообще, я в разводе. Но это был неплохой брак. Продержались почти десять лет.

– Соболезную, – Мередит наклоняет голову.

«По крайней мере, он не умер», – думаю я.

– Спасибо. Это было непросто. Но теперь все хорошо.

Я представляю, как она говорит своему бывшему мужу те же самые слова, имея в виду Дэниела, и иррационально злюсь на нее. Как она смеет с такой легкостью переживать страшные удары судьбы?

– А дети у тебя есть? – интересуется Мередит.

– Да, – улыбается Софи, – Кельвину семь лет.

– Кажется, я видела его у тебя в «Фейсбуке»…

– Да, это он, – она снова улыбается.

– Какое красивое имя, – говорит Мередит, а я думаю, что мой брат никогда бы не выбрал такое.

Но, честно говоря, я больше не представляю Дэниела рядом с Софи. Я пытаюсь представить, каким бы он стал сейчас – а это непросто, – но все равно не вижу его рядом с нынешней Софи.

– Спасибо. Он милый мальчик, – Софи раздувается от гордости, как родители, когда речь заходит об их детях, – а у вас есть дети?

– Харпер. Ей четыре года, – отвечает Мередит радостно. Она тоже гордится.

– Какой чудесный возраст!

Мередит согласно кивает и говорит:

– Джози тоже планирует родить…

Я удивленно смотрю на нее, а Софи спрашивает:

– Так ты беременна?

– Нет. Я собираюсь сделать инсеминацию донорской спермой. На днях.

Софи наклоняет голову набок и смотрит на меня уважительно.

– Великолепно. Ты молодец.

– Спасибо. Я в предвкушении.

– Так и должно быть, – кивает она, и мы заводим оживленный разговор о беременности, родах и материнстве.

Я думаю: «Когда наконец кто-то из нас упомянет Дэниела?»

Почти через час мы оказываемся за уютным угловым столиком в «Кафе Люксембург», шумном бистро, где Софи явно часто бывает. Она заказывает еще одну бутылку вина, которая сильно упрощает разговор. К тому времени как приносят закуски, о Дэниеле еще никто не заговаривал, и я решаю, что не могу больше ждать. Я ищу подходящие слова и нахожу – Мередит как раз хвалит вино, выбранное Софи.

– Я рада, что тебе понравилось, – говорит она, – я не очень разбираюсь в вине, но бывала на этой винодельне.

– Ты не разбираешься в вине? Странно. Дэниел всегда хвастался, какая ты искушенная.

Мне кажется, к вину это как раз и относится.

Она улыбается и говорит:

– Мне кажется, дело в моем акценте. Вообще-то, я была совсем молоденькая, когда познакомилась с Дэниелом, какая уж тут искушенность.

– Ну да, – я до странности рада, что мне удалось заставить ее произнести его имя.

– Точно была, – настаивает она.

Я смеюсь, но по-доброму.

– Софи, ты изучала медицину в Йеле. А до этого училась в Оксфорде. И наверняка заканчивала какую-нибудь модную частную школу.

– Да, – она накалывает морковку на вилку, – но я была приходящей ученицей.

– А, приходящей. Ну да, это все меняет.

Софи хохочет над собой, но потом становится серьезной.

– Честно. Я выросла примерно в тех же обстоятельствах, что и вы. В комфорте, но не в роскоши. Мне понравился ваш дом, – неуверенно добавляет она, – и Атланта такая красивая. Это большой город, но одновременно такой зеленый… Вы жили совершенно идеальной жизнью, – тут она в ужасе замолкает, – ну, так я теперь вспоминаю дни, когда была там… с Дэниелом, – она краснеет и утыкается взглядом в тарелку. Другими словами, она имеет в виду свой первый визит. Не тот раз, когда она приезжала на похороны.

Мне так неудобно, что я начинаю ее жалеть. Трогаю ее за руку:

– Мы поняли, что ты имела в виду.

– Боже мой, – Софи в ужасе качает головой, и я впервые думаю: «А как она-то узнала?»

– Где ты была, когда узнала о Дэниеле? – я запиваю вопрос вином.

Софи вздыхает.

– Я ехала в Альберт-холл с бабушкой. Мы собирались на «Песни при свечах»… У нас была такая традиция, – Софи закусывает губу. Глаза у нее грустные. – У меня зазвонил телефон. Определился номер Дэниела. Я так обрадовалась, что он позвонил. Я рассказывала о нем бабушке, но сама уже весь день не могла до него дозвониться.

Я понимаю, что задержала дыхание. Хорошо, что она наконец ведет себя, как полагается.

– Но это был, конечно, не Дэниел. Звонил его друг Нолан.

Глядя на Софи, я указываю на свою сестру.

– Мередит вышла за него замуж.

– Правда? – удивляется Софи.

– А мама тебе не говорила? – я уверена, что говорила.

Пусть Софи признается, что все забыла.

– Говорила, наверное, если подумать, – она смотрит на Мередит, – это очень хорошо. Для вашей семьи.

Я чувствую, что Мередит напрягается. Глаза у нее делаются стальными.

– Да. Мы поженились и переехали в родительский дом.

– Это отличный дом! – говорит Софи. – И Атланта такая чудесная.

– А ты не думала, что могла бы там жить? Если бы вышла замуж за Дэниела?

Софи часто моргает, глядя на меня. Она открывает рот, но ничего не говорит. Кажется, эта мысль никогда не приходила ей в голову.

– Не знаю, – наконец говорит она.

– А ты вообще думала, что могла бы выйти за него замуж?

Наступает неприятное молчание, но я не собираюсь говорить первой и помогать этим Софи. Мередит тоже не собирается.

– Джози, – наконец говорит Софи, явно мучающаяся чувством вины, – я не знаю ответа. Слишком много переменных.

Лично мне кажется, что переменная только одна: любовь.

– Например? – спрашиваю я.

– Например, ординатура. Попали бы мы в одно место? Стипендии. Мы были так молоды, а времена были сложные.

– Ты его любила?

– Да, любила. Но… я не знаю.

Ее ответ подтверждает мои опасения. Я ценю ее честность, но все равно чувствую, что она предала Дэниела. Мне хочется заорать что-то вроде: «Как ты смеешь не говорить, что наш брат был любовью всей твоей жизни, что ты никогда не встречала человека лучше него? Что ты так и не пережила потери?»

Я смотрю на Мередит и на мгновение мне кажется, что она чувствует то же самое. Это приятно. Я понимаю, что, несмотря на разницу наших решений и манер, основные эмоциональные реакции на важные вещи у нас совпадают.

И я очень благодарна сестре за это.

Мередит прочищает горло и продолжает допрос с того места, где я закончила. Кажется, ее уже меньше заботит соблюдение приличий.

– Тот вечер, когда ты улетела в Лондон… Перед аварией. Дэниел тогда сидел в кухне и говорил с мамой о тебе. Она тебе об этом не рассказывала?

Софи снова повторяет свой ужасный ответ:

– Может быть. Я не помню точно…

Сестра задирает подбородок и продолжает ясно и четко:

– Я могу тебе рассказать. Он говорил, что никогда не встречал никого похожего на тебя. Что он хочет на тебе жениться по множеству причин, в том числе потому, что ты станешь великолепной матерью.

– Как трогательно, – голос у Софи дрожит.

Я надеюсь, что от горя и стыда за то, что она ничего подобного не чувствовала. Или хотя бы за то, что она не притворилась.

– Да, – говорит Мередит, – видимо, поэтому ты так важна для нашей матери. Ты как будто связана с ним.

Тут голос дрожит и у нее, так что мне приходится подхватить:

– Мы, наверное, просто хотели спросить, любила ли ты его по-настоящему? – я даю ей последний шанс. – Или это был просто мимолетный романчик.

Софи ежится, плотнее натягивает на плечи кашемировый палантин, тянет время.

– Да, я любила его. Все очень сложно… Мне сложно вспомнить те времена. Очень многое случилось с тех пор…

– Да. Со всеми, кроме Дэниела, – я пытаюсь ее пристыдить. Кажется, получается.

Она кивает и снова поправляет палантин. В глубине души я понимаю, что я несправедлива. Софи не виновата в том, что Дэниел погиб, а она осталась жива. Она же старается изо всех сил. Просто так вышло, что нас это не устраивает. Я делаю последнюю попытку:

– А твой бывший муж был похож на Дэниела?

С учетом того, что они развелись, вопрос ерундовый. Надо только сказать, что Дэниел был намного лучше.

– Кое в чем – да. Но не совсем.

– Он американец? Врач? – спрашивает Мередит.

– Да и да. Но он не хирург, а Дэниел хотел стать хирургом.

– А кто он?

– Дерматолог. Кстати, все стереотипы об этой профессии верны. Он не такой серьезный, как Дэниел. Более общительный. Дэниел был умнее.

«Да уж, наверняка», – думаю я.

Она пожимает плечами:

– Не знаю. Они очень разные.

– А он ревновал к Дэниелу? – спрашиваю я и сразу понимаю, что вопрос вышел странный. – К вашим отношениям?

– Нет. Тодд не такой. Он вообще не ревнует. Он вообще не очень много говорит о чувствах. Поэтому мы и развелись, наверное, – она нервно усмехается, – парень, с которым я встречалась до Тодда, ревновал намного больше…

– Потому что ты любила Дэниела?

– Да, – говорит она.

Я решаю, что это неплохой ответ.

– А сейчас у тебя кто-то есть? – спрашивает Мередит.

Я закидываю в рот последний кусочек филе, не очень интересуясь ответом Софи, но ожидая, что она ответит отрицательно. Но, глядя на нее, я вижу, как она оживляется, – даже сильнее, чем при разговоре о Кельвине. Да, у нее кое-кто есть.

– Он тоже врач? – спрашивает Мередит.

– Она. Она писательница.

Софи начинает рассказывать, как они познакомились в каком-то йога-ретрите в Аризоне, но я ее толком не слушаю. Я смотрю на Мередит и понимаю, что с нас обеих хватит этого вечера. Что мы устали от Софи и от ее романа с кем-то, кто не является нашим братом, будь он при этом мужчиной или женщиной.

Мередит машет официантке, потом прикрывает рот рукой и фальшиво зевает.

– Ой, простите, – улыбается Софи, – не надо было это все вам вываливать.

– Все нормально. Мы очень за тебя рады. Правда, Джози?

– Конечно, рады.

– Просто уже поздно, а у Джози завтра утром самолет…

– Да, очень рано… – я встречаюсь взглядом с сестрой и не могу вспомнить ни одной секунды, когда я любила бы ее больше, чем сейчас.