Карл летел над Смоландом регулярным рейсом авиакомпании SAS Копенгаген - Арланда. Сидя в самолете над Смоландом, он все еще как бы оставался в Эйлате.

Карл пробыл там два дня. И за это время Шуламит убедила его, что операция если и состоится, то только после Хануки - еврейского праздника, чем-то напоминающего христианское Рождество, - все израильтяне, даже генералы Моссада и оперативники "Сайерет-Маткал" на Хануку всегда бывают дома в семейном кругу. В Израиле осуждают войны во время больших религиозных празднеств; такое отношение стало результатом очень дорого стоившей войны "Йом Киппур".

Карлу поначалу удавалось сдерживаться. Но в первый же вечер, когда они встали с постели и отправились в небольшой ресторан у старой гавани - они захватили с собой хвосты лангуст и, немного поторговавшись, попросили поджарить их на гриле, - а потом добрались и до второй бутылки "Carmel Rose", его потянуло к ней по-настоящему, неотвратимо.

Они купались, валялись на песке и рассказывали друг другу о своей жизни. Он больше не пытался бороться со своим влечением. Теперь ему пришлось бороться лишь с сильным желанием рассказать ей о Старике, о том, как его завербовали, чем он, собственно, занимался в Сан-Диего - обо всем том, о чем никогда не рассказывал Тесси.

Ведь с Шулой - теперь, думая о ней, он называл ее ласковым коротким именем Шула - все было иначе. Она уже и так знала многое и поэтому не могла обижаться на него за то, что он недостаточно откровенен с ней.

На другой день на пляже они уже не говорили о службе, нет, они говорили о том, что, не будучи евреем, он никогда не смог бы переехать в Израиль, а она, "кибуцница" в третьем поколении, никогда не смогла бы покинуть свою страну. Все это было совершенно ясно, логично и невозможно отбросить. Они могли лишь на короткое время позволить себе с головой окунуться в страсть, но и только, - ничего другого никогда не могло бы быть. Им не надо было даже долго говорить об этом, довольно скоро они смогли шутить над выдуманным "прикрытием" в форме нелепой влюбленности в "гойского" шведского офицера безопасности, поскольку она уже превратилась в истинную.

Они долго фантазировали, как и когда встретятся вновь, как она сможет вернуться на свою работу в Стокгольм - что более чем сомнительно: она даже лишилась "заграничного" звания майора и вновь стала капитаном, когда ее отозвали в Израиль; но в Израиле могли произойти политические изменения и все прочее, тогда они могли бы продолжить заниматься "прикрытием".

Одно только мучило его: он не мог рассказать ей о встречах с палестинцами в Бейруте. Муна - ее он мог себе представить младшей сестрой Шулы, но одновременно она могла бы быть и убийцей ее младшего брата в секторе Газа; Рашид Хуссейни - человек, называвший себя Мишелем, - поступал и рассуждал так, что мог бы быть ее близким родственником, одним из воинственного ее клана; все эти военные трофеи омрачали радость и восторг их влюбленности.

Расставаясь на автобусной станции Беэр-Шева, она обещала приехать в Стокгольм - "в следующем году в Стокгольме", шутила она, переиначивая вечную молитву "в следующем году в Иерусалиме", - а он обещал не вступать в конфронтацию с Элазаром, если тот действительно окажется в Стокгольме через пару дней.

Но ни одному из них не суждено было сдержать свое обещание.

Последнее, что он видел за закрывающейся автобусной дверью, были ее "лошадиный хвост" и переброшенный через плечо "узи".

Он вздрогнул в полудреме от смены давления в кабине и автоматически компенсировал его, словно находился под водой. И тут же взял себя в руки. С этого момента им овладело строгое, холодное, расчетливое бешенство: мечты о Шуле сменились светящимся табло, призывавшим пассажиров занять свои места при заходе самолета на посадку.

К своему удивлению, несмотря на предновогодний вечер, он увидел у паспортного контроля поджидавшего его Аппельтофта.

- Идем, надо, черт возьми, срочно поговорить, Фристедт сидит в машине у входа в аэропорт, - выпалил Аппельтофт. Казалось, он был чем-то расстроен, но вскоре Карл понял, что неправильно истолковал состояние Аппельтофта. Как истый северянин, тот просто сдерживал бешенство.

По дороге в город они то и дело перебивали друг друга. Но о фактическом отстранении их от расследования заговорили лишь в пустом коридоре, подходя к служебному кабинету Карла.

Было уже около девяти вечера, а вечер, как говорилось, был предновогодний. В такие дни даже охота на шпионов в государственной службе безопасности замирала, что объяснимо и с профсоюзной, и с личной точки зрения.

- Итак, - сказал Карл, срывая защитный чехол с клавиатуры своего дисплея и отбивая личный код, - у нас есть человек, родившийся 30 ноября 1963 года, но отсутствуют четыре последние цифры его личного кода. Посмотрим.

Оба пожилых комиссара в восторге наблюдали за работой Карла, напоминавшей игру со сменяющимися зелеными буквенными и цифровыми комбинациями на экране компьютера. Для них все это было из области научной фантастики, будущего общества кошмаров, где тайная полиция знает все.

Но не совсем все, как вскоре оказалось.

- Так вот, - объяснял Карл, - на этот день рождения выпадают двое. Одна из них - девица из Питео, кажется, по уши влюбленная в товарища Горбачева. Но она - не та особа, которая может быть нашим убийцей. Есть еще один человек, но он входит в список тех, о ком я не имею права спрашивать. Они закодированы особым способом, и я обязан получить разрешение Нэслюнда вторгнуться в ту часть банка данных.

- Тогда все пропало, - бросил Аппельтофт. - Он ни за что не пойдет на это.

- А что это за лица, о которых ты не имеешь права спрашивать? - поинтересовался Фристедт.

- Не знаю, - ответил Карл, - отсюда это неясно, да и ни к чему знать; они все идут под определенным кодом, который мне все же удалось выяснить, и там таких двадцать три человека.

- Значит, все пропало, - повторил Аппельтофт.

- Нет, не уверен, - задумчиво ответил Карл. - Но в этом случае я должен задать вопрос вашей совести. Мне кажется, что я смогу обойти защиту. Это, конечно, запрещено. Но я получу то, что мы ищем. Разрешаете?

Они посмотрели друг на друга. В комнате стояла тишина, и слышалось лишь потрескивание и попискивание дисплея. Все трое уже в большей или меньшей степени совершили "служебную ошибку", причем самую остроумную - Аппельтофт: освободил невиновного.

- Начинай! - сказал Фристедт. - Черт возьми, делай что хочешь, нам бы только заполучить этого дьявола.

Аппельтофт только молча кивнул.

Карл немного подумал. Среди специалистов по компьютерам в Калифорнии самой захватывающей игрой было отгадывание кода системы защиты банковских, фирменных, а в некоторых случаях и пентагоновских компьютеров. Устраивались даже небольшие соревнования. По-настоящему Карл так никогда и не увлекся этим спортом, но все равно подобная тема для разговоров доминировала среди всех, кто в университете занимался программированием, а потом увлечение этих юных "дятлов" превратилось в национальное бедствие для всех штатов. Никому не удалось избежать необходимости хорошо ориентироваться в этом виде спорта.

Карл поиграл немного на клавиатуре, вытаскивая то одно, то другое из памяти компьютера, и начал медленно продвигаться вперед, словно пианист, вспоминающий тему произведения.

- Да, пожалуй, получится. Если интересно, могу показать, как это делается. Хотите?

- Лучше не надо, - сказал Аппельтофт.

- А почему бы и нет? - возразил Фристедт.

Карл провел вариант, называемый "Троянский конь".

Говоря коротко: компьютеру дается инструкция дополнить информацию обо всех недоступных лицах новыми данными.

Это был первый шаг, он еще не содержал какой-либо программы. Карл был отличным программистом.

При этом он снабдил все двадцать три недоступных ему лица дополнительным идентификатором - Coq Rouge.

Затем он сообщил компьютеру, какие лица получают обозначение Coq Rouge, и попросил распечатать список. А потом дал команду уничтожить каждого Coq Rouge и убрать из протокола работы все задание.

- А теперь посмотрим, - сказал Карл, - либо начнется жуткая паника, либо все получится. Фристедт, пожалуйста, нажми эту клавишу, только эту.

Фристедт решительно протянул указательный палец и нажал указанную клавишу. В следующее мгновение в другом конце комнаты принтер начал бешено выбивать буквы.

- Работает, - сказал Карл, - идет наш мужчина или наша женщина.

Он подошел к принтеру и, как только распечатка закончилась, оторвал исписанную часть бумаги. Получился список из двадцати трех человек, для которых общей была та или иная связь с израильскими организациями служб безопасности и разведки, к их адресам прилагались данные о принадлежности к той или иной политической организации; за некоторым исключением, это были шведы или натурализованные шведские граждане.

- Вот наш мужчина, - сказал Карл, - Алоис Моргенстерн, родился 30 ноября 1963 года в Вене, иммигрировал в Швецию в 1969 году, живет на Флеминггатан, в пятистах метрах от места, где мы сейчас находимся, симпатизирует, м-да, массе израильских организаций, кажется, религиозных или что-то в этом роде, и JDL, что должно означать Jewish Defence League. Подозревается в связях с логистическими операциями. Так и написано.

- Вот сатана! Все время торчал под нашим носом, - сказал Фристедт.

- Что же мы теперь будем делать? Пойдем к Нэслюнду с радостной новостью и расскажем, что нашли его ливийского террориста, - захихикал Аппельтофт.

Пришлось обдумывать создавшуюся ситуацию. Нэслюнд запретил им заниматься этим вопросом. Но полицейский обязан немедленно, как только получит новые данные, вмешаться в раскрытие преступления (таков вольный краткий пересказ соответствующего раздела полицейской инструкции).

Они приняли два простых решения. Фристедт садится на телефон и обзванивает гостиницы в поисках Арона Замира, или бизнесмена Абрахама Мендельсона с австрийским паспортом. Но казалось маловероятным, что таким образом удастся найти и Элазара.

А Аппельтофт и Карл отправятся на квартиру Алоиса Моргенстерна на Флеминггатан. Карл открыл свой сейф, вытащил оттуда револьвер, заполнил кармашки в поясе патронами, а универсальный перочинный нож - дополнительным комбинированным инструментом.

Дом на Флеминггатан находился совсем рядом.

С улицы они понаблюдали за неосвещенными окнами квартиры. Казалось, она была пуста. Потом поднялись и позвонили в дверь, почти убежденные, что никто ее не откроет. На лестнице тоже никого не было, а из соседней квартиры слышались громкие звуки телевизора.

- Войдем, пожалуй? - шепнул Карл и, прежде чем Аппельтофт успел занять позицию для ответа на вопрос о еще одной "служебной ошибке", достал свой инструмент, вытащил необходимую отмычку и вскрыл замок.

Квартира была со вкусом меблирована в современном стиле - по профессии Моргенстерн был архитектором-дизайнером, - даже очень хорошо меблирована; две комнаты и кухня выходили на улицу, а анфилада из трех комнат - во двор. Последнее оказалось очень удобным, поскольку с улицы нельзя было заметить свет в большей части квартиры.

Чисто юридически они сейчас занимались тем, что называется "домашним обыском" и что по уголовному кодексу очень близко к "незаконному посягательству на частную собственность".

Карл направился прямо к письменному столу, а Аппельтофт "рыскал" по комнатам и гардеробам. Они тут же обнаружили, что у Моргенстерна гостят или гостили люди, курившие израильские сигареты. В одной из комнат были две неубранные постели.

Карл стоял у письменного стола, проклиная себя: как же он не захватил свои фотокамеры и теперь не может сфотографировать эти интересные улики: чеки на продукты более чем на одного человека, карты метро и ближайших окрестностей Стокгольма - и еще массу других вроде бы невинных, но одновременно преступных улик, имей он лишь время для их анализа. Он так и стоял, погруженный в размышления над небольшим списком пансионатов, когда его окликнул Аппельтофт.

Карл пошел в спальню, выходившую окнами во двор. Здесь, в глубине комнаты, в настолько огромном гардеробе, что в него можно было свободно войти, он нашел три солидных пустых деревянных ящика; но не размерами они были интересны. Даже Аппельтофт мог сразу догадаться, что опись, наклеенная на ящиках, была сделана на иврите.

- Вот оно, - шепнул Карл, наклонившись над ящиками. - Вот этот запломбированный груз прибыл самолетом из Израиля на адрес израильского посольства, ведь посылался он с курьером. Нетрудно догадаться, что содержалось в этих ящиках, не правда ли?

- Оружие, - зашептал Аппельтофт, - черт возьми, сколько оружия! Вот что оплачивал Арон Замир.

Карл кивнул. Они переписали, сколько успели, не особенно вдумываясь в смысл слов. Своего рода бег с препятствиями между страхом быть обнаруженными и нараставшим сумасшедшим желанием найти доказательства.

* * *

Час спустя все трое в последний раз собрались в своей общей рабочей комнате уже затихшего и темного отдела безопасности.

Фристедт нашел координаты некоего Мендельсона, тот проживал в гостинице "Парк-отель", сегодня он продлил свое пребывание еще на одну ночь. Значит, очевидно, собирался оставить и гостиницу, и страну до двенадцати часов последнего дня года. А это вело к очень простой догадке.

- Если они и предпримут какую-нибудь акцию, то этой ночью, - констатировал Фристедт. - Это легко будет заметить; а потом, конечно же, можно поджидать гостей нашего друга Моргенстерна. Но к чему нам все эти сведения?

- Однако он не примет участия в самой операции, - сказал Карл. - И домой вернется сегодня заблаговременно. Кое-что ему ведь надо убрать.

Ну а если при нем провести домашний обыск - ведь служба безопасности, правда, неизвестно как, но знает, какие неопровержимые доказательства находятся в его доме, - не возникнет ли паника, которая приведет к приостановке самой операции?

Потом придется, вероятно, отпустить этого типа. Ох и разозлится же Нэслюнд! Да, но есть и еще риск: а что если сегодня вечером уже и не должно быть никакой связи между Моргенстерном и его "командой", тогда операция все равно состоится.

- У меня, кажется, есть лучшее предложение, - сказал Карл. - Мы едем к нему, он возвращается, а мы уже там. Вот и спросим его, где и когда должна произойти операция.

Оба полицейских недоверчиво смотрели на Карла. Меньше всего он мог ожидать, что такое предложение будет встречено ими уж очень дружелюбно. Но у Аппельтофта были на то свои объяснения.

- И, поджидая его, если он, конечно, еще не дома, мы сфотографируем весь материал на его письменном столе, - продолжал Карл.

- Да, но он ведь не захочет сотрудничать с нами, - возразил Фристедт.

- Все зависит от того, как его спрашивать. Мне кажется, что в этой ситуации нам нет надобности быть уж слишком вежливыми, - закончил Карл, пошел к сумке в углу комнаты и достал оттуда зеленую "военную" куртку.

Они отправились в путь на двух радиофицированных машинах. Фристедт вызвал на связь Арнольда Юнгдаля и попросил его отправиться к дежурному юристу и оттуда в ближайшие часы держать с ними постоянную связь. В кабинете Карл переоделся в джинсы, надел зеленый пуловер и зеленую вязаную шапочку. Захватил с собой и кое-что из сейфа, но старшим коллегам этого не показал.

Через двадцать минут Фристедт и Карл находились во все еще безлюдной квартире Алоиса Моргенстерна. Тщательно сфотографировали каждую запись и весь другой письменный материал, не восстанавливая никакого порядка, наоборот, все сфотографированное собрали в кучу на большом столе из дымчатого стекла, стоявшем перед камином в другом конце комнаты. Рядом с этими бумагами на письменном столе лежало их переговорное устройство. Аппельтофт сидел на улице в машине, готовый предупредить их, как только Моргенстерн появится у дома.

* * *

Когда Алоис Моргенстерн вставлял ключ в дверь своей квартиры, он был безмерно счастлив. Ему оказали огромное доверие: наконец-то исполнилось то, о чем он так долго мечтал, - он обедал с одним из тех, кем больше всего восхищался, другой платы он бы не принял.

Он испытывал глубокое доверие к израильскому генералу. А те два специалиста, что пару дней жили у него дома, казалось ему, принадлежали именно к тому типу израильтян, который он ценил больше всего: железная рука Израиля - гарантия того, что меткое выражение never again не только красивый лозунг, но и реальность.

Он и мысли не допускал, что этим людям не повезет и что нечто банальное, вроде шведской полиции, сможет стать препятствием на их пути. Кроме того, Арон Замир заверил его, что некие шведы оказывают поддержку операции.

Он зажег бра в прихожей и направился в гостиную, но вдруг замер. Кто-то был здесь. Кто-то рылся в его квартире. Везде разбросаны бумаги. Он подошел к стеклянному столу, где груды бумаг с его письменного стола лежали небольшими пачками, именно их он должен был сжечь сразу же, как только придет домой. Он вдруг понял, что не один в квартире, и страх пополз по его телу. И тут за спиной кто-то произнес американскую фразу:

- Now. Turn around real slow. And keep your hands where I can see them.

Повернувшись, он увидел загорелого мужчину в зеленой одежде и зеленой шапочке, направлявшего американский револьвер ему в живот. Окаменев, он ждал, что будет дальше.

- Мы можем поступить по-хорошему и по-плохому, - продолжал с американским акцентом одетый в зеленое. - Мы хотим знать, когда и где проходит операция, и в этом твой шанс остаться живым, парень. Когда и где? Если мы не узнаем, ты умрешь.

Алоис Моргенстерн заметил еще одного человека у двери в спальню. Но ни тот, ни другой не походили на палестинцев. Однако и на шведов тоже.

Он отчаянно затряс головой. "Что угодно, - думал он, - только не стать предателем".

- Как я уже сказал, - продолжал мужчина с револьвером в руке ("Может, они из ЦРУ? Или ливийские наемники?"), - мы сохраним тебе жизнь, если ответишь. И мы поступим по-хорошему или по-плохому в зависимости от результатов разговора. Выбор за тобой.

Продолжая держать черный револьвер направленным на Моргенстерна, человек в зеленой куртке опустил свободную руку к щиколотке и поднял штанину; там парой ремней к ноге был прикреплен специальный нож - "коммандос".

С ножом в руке этот человек медленно подошел к нему, и Алоис внезапно почувствовал боль в грудной клетке, а в следующее мгновение уже лежал на полу, полагая вначале, что его зарезали. Тут он понял, что второй человек набросился на него, вывернул ему руки за спину и каким-то образом прижал их своим коленом. А затем первый приставил нож уже к шее Моргенстерна.

- О'кей, выбор остается все еще за тобой, - продолжал человек с ножом. - Когда и где? Сегодня вечером, не так ли?

При последнем вопросе он сначала почувствовал лезвие ножа на своем горле, а потом резкую боль на шее у аорты и струйку крови из раны.

- Я не имею к этому никакого отношения... - пробормотал Моргенстерн.

- Сегодня вечером, где и когда? - настойчиво продолжал второй.

Моргенстерн быстро прикинул. Его, без сомнений, убьют, если он ничего не скажет, а если скажет, то его, возможно, все равно убьют. Разум должен был посоветовать ему: "Ты умрешь за это дело, ведь ты же готов был рисковать жизнью". Но в жизни бывает множество ситуаций, когда разум отказывает. Это была одна из таких ситуаций.

- Резиденция ООП на Виггбюхольме, сегодня вечером, - простонал он, чувствуя, как волны стыда накатывались на него с каждым произнесенным словом.

И тут в жизни Алоиса Моргенстерна случилась одновременно самая приятная и самая неприятная неожиданность: он почувствовал сначала, как на спине руки сцеплялись наручниками, а потом он обнаружил, что уже стоит.

Человек, скрывавшийся у двери спальни (то есть комиссар-криминалист из "Бюро Б" шведской службы безопасности Фристедт), подошел и подержал удостоверение личности перед глазами онемевшего, уже захваченного и, в какой-то степени с нарушением правил этикета, допрошенного Моргенстерна.

- Мы - сотрудники службы безопасности. Ты арестован и пойдешь с нами.

В это время второй человек в зеленой одежде тихонько хмыкнул, закрепляя при этом нож на щиколотке и убирая американский пистолет в наплечный чехол.

- Вы шведка, швед... шведы? - заикался Моргенстерн.

- Да, черт тебя побери, но скажи мы об этом сразу, ты не был бы столь услужлив, - ответил человек в зеленом.

Попросив Аппельтофта подогнать машину к воротам, они вывели Моргенстерна в наручниках, втолкнули его на заднее сиденье и накоротке посовещались. Они спешили.

Где размещалась резиденция ООП, Аппельтофт знал. Он предложил позвонить туда и предупредить, но Карл определенно не советовал делать это. Если операция уже началась, что более чем вероятно, на телефонной линии ООП уже сидели израильтяне. Предостережение могло бы только ускорить саму акцию. Ему и Аппельтофту следовало бы немедленно отправиться туда. А Фристедту было поручено доставить Моргенстерна к дежурному прокурору, ведь при таких обстоятельствах проблем с правом на арест не возникало. Налицо все доказательства: Моргенстерн - предатель. Прибыв на место, они тут же свяжутся с Фристедтом.

Карл повел машину в направлении Тэбю, сначала с бешеной скоростью, но, приблизившись к белой вилле на Виггбюхольме, скорость сбросил. Он убедил Аппельтофта, что им не стоило входить на виллу вместе. Лучше поддерживать радиосвязь, только Аппельтофт не должен вызывать Карла. Карл сам вызовет его, когда проникнет внутрь.

Дом одиноко высился на холме. Было темно. Проехав чуть-чуть дальше, они не заметили в доме никакого движения и никакого света. Карл остановил машину в незаметном месте метрах в двухстах от виллы.

- О'кей, - сказал он, - держи радио включенным, я дам о себе знать, как только все возьму под контроль.

Потом вытащил из машины куртку и растворился в темноте.

* * *

Фристедт доставил подопечного, но не стал больше изводить его, передав дежурному криминалисту; он просто втолкнул его за загородку, а Арнольда Юнгдаля отвел в сторону и объяснил ситуацию. В ожидании прихода дежурного прокурора они напустили на арестованного "девочек", и тот начал им громко жаловаться на грубость полицейских и их "незаконную угрозу убить его". Потом попросили двух мужчин помочь отвести арестованного в камеру предварительного заключения и заперли там.

Юнгдаль посчитал, что необходимо объявить тревогу и вызвать дополнительные силы. Они прекрасно понимали: на это необходимо время, - но ситуация подсказывала, что все это неизбежно. Сами они, отдав необходимые распоряжения и захватив еще двух дежурных, отправились к вилле в Тэбю, чтобы иметь несколько лишних минут для оценки обстановки.

* * *

Карл приблизился к вилле с задней стороны. Кто-то зажег свет на нижнем этаже. На верхнем одно окно распахнуто. Странно. На земле тонкий слой снега, на улице градуса два мороза. При такой погоде никто из жителей Ближнего Востока не стал бы спать с открытым окном.

Под окном крыша немного выдвинута, и у этой пристройки короткая водосточная труба. Карл внимательно приглядывался: именно там он мог проникнуть внутрь дома и именно с той стороны мог продвигаться к вилле и оставаться незамеченным, если бы кто-либо случайно оказался у темного окна. Он подобрался к углу дома, остановился и прислушался. Ему показалось, что из дома доносятся слабые крики. Его пульс участился от предчувствия неизбежного. Операция уже в разгаре. Они там, внутри.

Он подумал, не попросить ли Аппельтофта вызвать помощь, окружить дом и так далее, но пришел к выводу: нет, слишком поздно. При таких обстоятельствах никто не сможет обвинить его в том, что он избрал нападение. В чем же тогда смысл всего того, чему он столько лет учился?

Сколько времени он провел так, взвешивая различные варианты? Впоследствии он едва ли вспомнит эти короткие леденящие мгновения сомнений.

Быстро и без особого шума он взобрался на выступающую часть крыши и замер у открытого окна, успев вытащить револьвер и взвести курок.

В комнате с открытым окном абсолютная тишина. Крики и шум доносились с нижнего этажа. Сделав глубокий вдох, он вскочил в окно, готовый к тому, что это его последний в жизни прыжок.

Комната была пуста. Спальня с несколькими незастеленными постелями и перевернутыми стульями. Дверь, вероятно, в коридор, приоткрыта. Яснее слышны крики и плач снизу. Слышны и голоса команд на языке, с которым он совсем недавно ознакомился. Никаких сомнений больше не оставалось.

На нем были спортивные туфли, и он начал медленно и бесшумно пробираться к двери. Когда он толкнул дверь, она не заскрипела. Он быстро вошел в темноту коридора, в одном его конце было множество полуоткрытых дверей, а в другом - лестница вниз. Карл медленно направился к лестнице. Ему показалось, что он уж слишком сильно сжимает ручку револьвера, и тут же он напомнил себе, как надо держать оружие.

Внимательно оглядел пространство у лестницы. У одного из окон промелькнула фигура метрах в трех от полуоткрытой двери. Свет шел оттуда, а из комнаты рядом слышались непонятный шум и голоса большого количества людей. До человека, вероятно, караулившего у окна, метра четыре. Добраться до него незамеченным казалось невозможно. Карл медленно поднял револьвер и прицелился. Но раздумал.

Тут из большой гостиной на нижнем этаже он услышал очередь из автомата, истерические крики и визг. Страж отвернулся от окна и направился к двери посмотреть, что там происходит. И в тот момент, когда он заглянул в полуоткрытую дверь, свет погас.

Отложив радиопередатчик и пробравшись к часовому, забывшему о несении службы, Карл оглушил его, а потом мягко подхватил потерявшего сознание солдата спецкоманды и тихо уложил на пол у двери. Потом заглянул в широкую щель двери. Четыре человека сидели лицом к стене с руками над головой. Все были залиты кровью. Рядом лежал застреленный - жертва только что прогремевшей очереди.

Через дверь в другом конце комнаты вошел человек средних лет или чуть моложе, он тащил за собой молодую женщину, судя по виду, арабку, изуродованную, в обморочном состоянии. Бросил ее к остальным у стены. Послышались голоса, говорили на иврите.

Карл быстро сориентировался. В комнате стояли два или три человека с автоматами. Собрав всех, кто находился в доме, они расстреливали их, но вдруг почему-то остановились, возможно, кто-то из них нашел прятавшуюся девчушку. Так вот откуда возмущенные голоса. Теперь, если Карл распахнет дверь и откроет огонь, они тут же расстреляют его, а он, быть может, успеет попасть лишь в одного. Простая математика, и ничего больше. Люди "Сайерет-Маткала" - профессионалы, они не позволят перехитрить себя.

Один из мужчин вышел в дверь, в которую только что входил с последней жертвой, и отдал какой-то приказ. В следующее мгновение один или двое одновременно дали залп по людям у стены.

Карл начал действовать, не размышляя. По звукам выстрелов он определил свои мишени. Ногой открыв дверь и обеими руками держа револьвер перед собой, он сделал два выстрела в голову первого и два в лицо второго.

Обоих отбросило на спину, и внезапно наступила тишина. И тут он понял, что одного застрелил сбоку, а второго - прямо в лицо, тот все же успел повернуться к нему. Но его выстрелы полностью совпали с их автоматными очередями.

Последствия случившегося были легко предсказуемы.

Он направил револьвер на полуоткрытую дверь в другом конце комнаты, ни на десятую долю секунды не отрывая глаз от прицела и не обращая особого внимания на перфорированную стенку с расстрелянными, хотя и слышал звуки, говорившие о том, что один или двое все еще живы. Он не отрывал взгляда от полуоткрытой двери.

Сначала услышал голос, что-то раздраженно спрашивавший на иврите, но ответа не последовало; в следующее мгновение человек, который явно должен был быть Элазаром, вошел с другой стороны, держа АК-47 обеими руками, одной обхватив переднюю часть автомата, а второй - у спускового механизма, но дулом в пол.

- Шалом, Элазар! - окликнул его Карл с другого конца комнаты, направляя свой револьвер в грудь крепко сложенного израильтянина с усами и внешностью араба.

Элазар стоял абсолютно спокойно. Хотя в груди у него все клокотало от гнева, лицо не выдавало его чувств.

- Шведская полиция! Бросай оружие! Получишь два года тюрьмы, - продолжал Карл по-английски, одновременно следя за тем, чтобы человек с автоматом не успел убить его, воспользовавшись долей секунды.

Элазар продолжал стоять на месте.

Уголком глаза Карл заметил пульсирующую струйку крови, ритмично выливающуюся на пол: у кого-то из расстрелянных оказалась перебитой артерия, и еще живое сердце опустошало тело, разливая жизнь по полу. Карл заставил себя не смотреть на стену с убитыми.

- Я же сказал, Элазар, брось оружие на пол, - еще раз произнес Карл.

Элазар шумно дышал. Но лицо его застыло, и он не отводил взгляда от своего противника, хотя краешком глаза, вероятно, тоже видел, что происходило на полу. Кто-то из раненых начал стонать и выть, возможно, та невысокая девушка, которую Элазар приволок последней.

Карл, казалось, "видел", как из песочных часов вытекал песок. Он часто проигрывал подобные ситуации, но сейчас все было на самом деле. Он услышал голос инструктора из Сан-Диего:

"У тебя лишь две возможности. Выстрелит первым этот дьявол - у него 75 процентов смести тебя огнем своего автомата, а у тебя всего 25. Значит, если не сдается, считай до пяти и нажимай на курок".

Карл сосчитал более чем до пяти.

Целясь прямо в место, где ребро срастается с грудной клеткой, он мягко нажал на курок.

Элазара отбросило назад метра на два.

Что-то прозвенело в ушах Карла, ему потребовалось лишь короткое мгновение, чтобы понять: он слышал не только свой выстрел. Второй тоже держал палец на курке, и удар из автомата был настолько сильным, что один или два выстрела попали в пол.

Элазар упал навзничь, автомат - чуть поодаль от него.

Карл переложил револьвер в левую руку и правой тут же вытащил пистолет из кармана у крестца. Из револьвера он, видимо, сделал уже пять выстрелов, так что остался лишь один патрон. А чувство опасности сохранялось, потому что он мгновенно ощутил, что стоял уже спиной к двери, в которую вошел. Мог бы убить часового, когда тот появился, но не стал.

Быстро отодвинулся чуть в сторону и остановился у двери. Держа револьвер в левой руке прямо перед собой, заглянул в угол, в темноту, но тут же убрал голову. Почему повел себя так, он не знал ни тогда, ни позже, он никогда даже и не вспомнил, видел ли что-нибудь, перед тем как отвернуться.

Три-четыре выстрела из автомата ударили по двери, а может быть, и мимо нее, прямо в комнату. Он направил револьвер на дверь и выстрелил. Послышался один взрыв и один сильный удар, почему-то куда громче взрыва. Он перепрыгнул через пространство, оголенное открытой дверью, к середине комнаты, где стоял большой обеденный стол; бросился под него и резко развернулся к двери, где обязательно должен был появиться тот, другой, поскольку он слышал звук щелчка и видел Карла, метнувшегося в открытую дверь.

Израильтянин был в состоянии "грогги", но быстро очнулся, ввалился в комнату и открыл огонь в сторону, где, как он догадывался, находился Карл.

Карл лежал под столом с "береттой" перед собой, он дважды выстрелил в израильтянина, убежденный, что оба раза попал: он целился в область под сердце-легкие, поскольку не хотел убивать его.

Обе девятимиллиметровые пули пробили часового насквозь и вошли в стену, а сам он перевернулся, застонал и опустился у открытой двери. Быстрыми шагами Карл подошел к нему и отбросил автомат подальше. Возможно, и излишняя мера предосторожности. Тот был явно без сознания, в шоке: одна пуля прошла прямо через живот, а вторая - чуть в стороне, через печень.

Карл неподвижно стоял посреди комнаты. Здесь должны быть четыре человека. Но если их было больше, то они находились где-то в доме, а быть может, даже вне его. В таком случае либо они появятся через тридцать секунд, либо они уже здесь.

В темноте он быстро пробежал через прихожую и поднялся на лестницу, по которой спускался. Взял переговорное устройство и нажал кнопку передатчика.

- Карл на проводе. Ты видишь кого-нибудь перед домом? Прием.

- Что там у тебя случилось? Нет, никого не вижу. Прием, - ответил Аппельтофт хрипло.

- Вызывай "скорые". Пятеро убиты и пять-шесть тяжело ранены. Сейчас уже все кончено. Прием.

- Понятно. Вызываю "скорые". А ты сам не ранен? Прием.

- Нет, не ранен. Попытаюсь сделать что-нибудь до прихода "скорых". Как только вызовешь, приходи. Конец.

Карл поднял с пола револьвер и вложил его в наплечную кобуру, пистолет поставил на предохранитель и засунул за пояс. Затем отложил в сторону рацию, вытащил нож и вошел в комнату.

Только сейчас он смог оценить всю ситуацию.

Последний израильтянин, в которого он стрелял, был жив. Остальные не выказывали признаков жизни. Вдоль короткой стены лежали семь человек. Стена за ними и пол перед ними залиты и вымазаны кровью, будто кто-то специально вылил пару ведер.

Карл прошел справа налево вдоль стены. Так, как проходил и сам расстрел. Трое первых были изуродованы автоматным огнем. Израильтяне стреляли сверху вниз по средней линии тела.

С краю лежала, кажется, шведка. Да и вообще это была смешанная компания - палестинцы и шведы. Девушка еще дышала. Рядом с ней - последняя жертва, палестинка, живая. Она была в сознании и смотрела на Карла, но, казалось, ничего не соображала.

Карл опустился на колени перед девушками. У шведки пуля оторвала одну щеку, и полскулы застыло в кровавой улыбке смерти. Одна рука была оторвана, кровь все еще капала из почти опустошенной артерии.

Карл стащил с нее кожаный пояс и туго стянул им обрубок ее руки. Поток крови почти мгновенно прекратился, но не из-за понижения давления в теле до смертельной границы. Не поднимаясь с пола, он подтянул ее к стене, потом бегом поднялся в спальню, через которую проник в дом, схватил там несколько толстых одеял, снова спустился и укутал ее, чтобы не дать телу охладиться до такой степени, когда наступает шок. Остальные пули, насколько Карл мог судить, либо попали в мягкие ткани, либо повредили внутренние органы, тут он уже ничего не мог поделать.

Когда он принялся помогать палестинской девушке, все еще находившейся в сознании, в комнату ввалился Аппельтофт.

Ввалился и застыл, дойдя только до середины. Такого он не видел даже в кошмарных снах. Это была кровавая бойня.

- Быстро, помоги мне оказать помощь этой девочке, - прошипел Карл. Аппельтофт стащил с себя пиджак и с опаской приблизился к стене, где лежали убитые.

- Кто-нибудь еще жив? - спросил он.

- Да, эти две девушки и один израильтянин, он вон там, у двери, - ответил Карл, отрывая от скатерти несколько длинных полос, чтобы перебинтовать ими палестинскую девушку. Пули попали ей в грудь, через левое легкое, в живот и в левое бедро. Карл начал бинтовать бедро, затем разрезал блузу, обнажил клокочущую дыру у левой груди, повернул девушку на бок и хотел полосками скатерти наложить временную тугую повязку. Но увидел выходное отверстие в спине.

- Дьяволы, - прошептал он, - они используют мягкий наконечник вместо цельной оболочки.

Выходные отверстия на спине были похожи на кратеры, причем величиной с кулак. Девушка лежала в луже собственной крови по меньшей мере в литра полутора. Карл отодрал кусок кожи от обивки стула и приложил его к выходным отверстиям на спине, затем туго, в несколько слоев, перебинтовал рану. Потом положил девушку на одно одеяло, укутав другим.

Аппельтофт стоял рядом совсем без сил, его тошнило, он едва не упал в обморок.

Странно, но девушка все еще была в сознании. Она что-то шептала, но Карл не слышал что. Он приложил палец к ее губам и улыбнулся ей.

- Ш-ш, не разговаривай. Если будешь умницей, справишься, - сказал он, низко наклонившись к ней, чтобы увидеть, насколько расширились ее зрачки. Она еще не умирала.

- Вы... шведы?.. - слабо шепнула она.

- Да, - ответил Карл, - мы шведы. А стреляли израильтяне. Ну, теперь уже все. Не говори больше.

Он нежно дотронулся до ее лба и почувствовал, что нервы его на пределе.

Он быстро встал. Перед глазами пошли темные круги.

- Что же нам теперь делать? - спросил Аппельтофт едва слышно - во рту у него пересохло.

Карл плотно закрыл глаза и постарался хоть немного собраться, чтобы не потерять над собой контроль.

- Проверь тех двух израильтян - того, что подальше, и того, с простреленным лицом, посмотри, живы ли они, - сказал он, а сам направился к тому, в кого стрелял в последнюю очередь. Тот сидел или полулежал, навалившись на дверь. Лицо белое, обе руки поддерживали живот. Он был в сознании, слабо и прерывисто дышал.

Карл присел перед ним на корточки и посмотрел в лицо.

- Шалом, привет от Муны, - сказал он, не понимая зачем; казалось, будто он на какое-то мгновение потерял рассудок.

Израильтянин слабо улыбнулся.

- Кто ты, черт возьми? - спросил израильтянин слабым голосом, лицо его оставалось безжизненным. Он говорил по-английски с сильным акцентом.

- "Сайерет-Маткал", но шведский, - ответил Карл и, вытащив пистолет, демонстративно поиграл перед лицом израильского солдата из спецкоманды. И, перед тем как задать вопрос, приложил дуло пистолета к его лбу.

- Где Арон Замир и остальные?

Израильтянин устало улыбнулся, но не ответил. Карл повторил свой вопрос.

- Не будь идиотом... Ничего не скажу... стреляй, если хочешь, - ответил израильтянин, теряя сознание.

Карл поставил пистолет на предохранитель, спрятал его на место, оттащил израильтянина, чтобы тот растянулся на полу, и начал обследовать его карманы. Там были и патроны, и пара тысяч крон стокроновыми купюрами, и арабский паспорт. Карл взял паспорт и поднялся.

Аппельтофт наклонился над другим израильтянином, чтобы узнать, жив он или мертв, но так и не понял этого.

- Вот тот, подальше, и вот этот, кажется, мертвы.

Не знаю, что с тем, что лежит посредине, - сказал он почти беззвучно.

Карл подошел к израильтянину, на которого указал Аппельтофт. В него он попал дважды. Одна пуля прошла через нижнюю челюсть, вероятно, это второй выстрел. Первая застряла у основания носа и разворотила один глаз. Обе пули вышли через затылок. Но человек еще слабо дышал.

Лежавший рядом казался, однако, мертвым. Он был первым, в кого стрелял Карл, и во время выстрела стоял совершенно спокойно. Первая пуля прошла прямо у правого уха и, вероятно, уже в голове перевернулась. Ведь выходное отверстие было величиной с теннисный мячик.

- Да, он мертв, - сказал Карл и отправился к Элазару в другой конец комнаты. Тот лежал с распростертыми руками, застывшим взглядом уставившись прямо в потолок. Карл видел, что входное отверстие было точно посредине груди. Он с трудом перевернул Элазара - пуля не вышла из тела, наверное, уткнулась в позвоночник и застряла в нем. Карл, казалось, все еще слышал хруст раздробленных костей убитого.

Он поднялся на ноги и взглянул на Аппельтофта. Какое-то мгновение они не сводили друг с друга глаз. Вдали послышались сирены "скорых".

- Это подполковник Элазар, - тихо сказал Карл, - это наш человек. Именно он убил Акселя Фолькессона. Шеф спецкоманды, "отъявленный" герой Израиля.

Оба посмотрели на мертвого убийцу.

- А что у тебя в руке? - спросил Аппельтофт и в тот же момент почувствовал, что должен выйти из комнаты и выпить глоток воды, иначе его начнет тошнить.

- Паспорт, - ответил Карл, когда они оба направились, как им казалось, в сторону кухни или ванной комнаты. - А паспорт только на арабском, никаких записей на европейских языках, и, насколько я понимаю, это ливийский.

- Ливийский?

- Да, но я слышал, как они говорили на иврите, они израильтяне, и давай оставим это.

На кухне они выпили по стакану воды и отправились к входной двери, чтобы открыть ее санитарам и полиции, уже подходившим к вилле.

* * *

Было четыре часа утра, когда Карл вошел в кабинет Нэслюнда. Слабый свет в кабинете и кромешная тьма на улице. В кабинете кроме Нэслюнда сидели его основной "рупор" Карл Альфред и сам Письмоносец, то есть главный шеф всего отдела безопасности, которому, вероятно, предстояло либо отвечать, либо не отвечать за то, что произошло.

Всех троих вызвали на службу всего лишь час назад, и они приехали на Кунгсхольм небрежно одетыми и небритыми. Проснулись они мгновенно и все же не совсем поняли содержание короткого сообщения дежурного по уголовной полиции. Вилла Виггбюхольм уже была окружена спецсилами человек в пятьдесят, они так и не поняли своей тактической задачи, они знали только, что необходимо держать кучку фоторепортеров и журналистов подальше от происшедшего.

Все, как завороженные, с ужасом смотрели на Карла, вошедшего в кабинет. Брюки и пуловер замазаны кровью, руки тоже в крови, а волосы прилипли ко лбу, после того как он провел по ним руками. Он был небрит, но загорелое лицо казалось не таким измученным, вообще он выглядел более собранным, более владеющим собой, чем это было на самом деле, когда, войдя в кабинет, он молча придвинул к себе один из стульев для посетителей перед столом Нэслюнда.

В комнате стояла мертвая тишина. Никто из троих его шефов не испытывал желания первым задать вопрос, уж слишком мало они знали, что, собственно, произошло. Наконец, откашлявшись, неуверенно начал сам Письмоносец.

- Ты можешь коротко ввести нас в курс дела, Хамильтон?

- Да, - сказал Карл. - Аппельтофт и я прибыли на место преступления слишком поздно, операция была уже в разгаре. Я вошел в дом, когда израильтяне начали расстреливать всех, кто находился в доме. Я вступил с ними в бой и убил троих, а одного ранил, он сейчас лежит на операционном столе в Каролинке. Двое из расстрелянных полчаса назад были еще живы, их тоже, полагаю, оперируют. Пять остальных жертв - насколько мы поняли, трое палестинцев и двое шведов - мертвы и все еще находятся на месте преступления. Техники занимаются ими, Аппельтофт следит за всем.

В кабинете опять наступила тишина, но о причине ее Карл не знал. Ведь всего за четверть часа до этого Нэслюнд сообщил им об ожидаемой ливийско-палестинской операции, о которой он получил точные сведения.

- Ты застрелил четверыхизраильтян? - недоверчиво и с опаской переспросил Нэслюнд.

Карл неправильно понял его вопрос.

- Да, выбора не было. Я был один, и ситуация не очень-то подходила для переговоров. Цель их операции была очевидна - свидетели не предусматривались.

- Насколько мы наслышаны, у них ливийские паспорта, - возразил Карл Альфред. - Почему ты был так уверен, что они израильтяне?

- Их шеф, подполковник Элазар, один из известнейших спецов в этом деле. Между собой они говорили на иврите, в этом у меня не было сомнений.

- Ты не знаешь иврита, - возразил Нэслюнд.

- Я знаю, как звучит иврит, и знаю, как звучит арабский. Кроме того, у нас есть улики и нет никаких сомнений, а кроме того, один из их пособников жив и арестован.

Последнее было новостью для всех троих. Переполох, связанный с кровавой бойней в Виггбюхольме, заставил позабыть об аресте Алоиса Моргенстерна.

- Вы даже схватили одного живым? - прошептал Нэслюнд, сам не понимая, почему он шепчет.

- Да, - сказал Карл, - его зовут Алоис Моргенстерн, он живет на Флеминггатан, он шведский гражданин, но помогал этой спецкоманде. Это он рассказал, когда и где должна была проходить операция, мы были у него вечером чуть раньше. Именно его персональный номер записал себе Фолькессон, и именно его он должен был проверить, так что это был совсем не номер телефона.

Перебивая друг друга, заговорили все трое. Письмоносец не понимал, о каком номере телефона идет речь (его даже не посвятили в расследование, и он так и не слышал о столь малой, но решающей детали). Нэслюнд удивлялся тому, как это Карлу удалось узнать имя шефа спецкоманды, а Карл Альфред хотел знать, как этот Алоис Моргенстерн рассказал о самой операции.

- Начну с последнего, - сказал Карл. - Вечером я и Фристедт были у Моргенстерна дома и спросили его, когда и где. Потом Аппельтофт и я поехали в Виггбюхольм, а Фристедт вернулся опять сюда, чтобы сдать Моргенстерна. Дежурный прокурор задержал его за покушение на убийство, но, насколько я понимаю, он пособник убийц. Во всяком случае, он сидит сейчас там, гдеположено.

- Как все это произошло, черт возьми! - ревел Нэслюнд. - Мне кажется, я приказывал вам не вмешиваться больше в расследование, а вы опять за свое.

Карл пожал плечами. Учитывая конкретное развитие событий и результат этого случайного неповиновения, возражения все равно не были бы восприняты.

- Почему он все это рассказал вам? - удивился Карл Альфред.

- Он испугался. Он думал, мы палестинцы или кто-то в этом роде, я допрашивал его по-английски, - внимательно наблюдая за реакцией, ответил Карл. Он прекрасно понимал, что совсем не "по-шведски" допрашивать с острым, как лезвие бритвы, спецножом у горла. Но повода рассказывать или признаваться в этом он не видел.

Нэслюнд обеими руками поправлял взмокшие волосы. Ведь до прихода Карла он был убежден: речь идет о ливийско-палестинской операции. А теперь вот, несмотря на ливийские паспорта преступников, ясно, что все трое мертвых - израильтяне, один раненый - тоже израильтянин, а один задержанный - их шведский сподвижник, и не учитывать это невозможно. Нэслюнд молча уставился на испачканного кровью Хамильтона, теперь он уже и сам не понимал, какие неприятности накликал на себя, хотя и чувствовал, что в ближайшие дни сотрудничество с израильтянами может прерваться, а это, в свою очередь, приведет к непредвиденным результатам "шведскую" охоту на террористов. Один из его же людей убил троих, а может быть, и четверых их коллег. Этого ему никогда не простят.

- Пока что мы сделаем следующее, Хамильтон, - покорно сказал Нэслюнд. - Ты немедленно сядешь и все напишешь. Потом, я подчеркиваю, ты обязан строжайше сохранять все в секрете. Ни звука прессе, понятно?

- Да, конечно. Но что мы будем делать с их шефом и другими случайными оперативниками?

- Какой шеф, какие другие оперативники?

- Их шеф - генерал-лейтенант Арон Замир, он живет сейчас в гостинице "Парк-отель" под именем Абрахам Мендельсон с австрийским паспортом. У них, вероятно, кроме того, несколько человек в резерве, и, таким образом, они на свободе. Замир уже, возможно, знает, что операция захлебнулась, его надо спешно схватить. А у Моргенстерна должны находиться еще двое. Если удастся, мы можем схватить и их. Я охотнее сделаю сейчас это, чем буду заниматься писаниной.

- Исключено! - взревел Нэслюнд. - Оставишь свое оружие у меня, оно все равно потребуется для экспертизы, ведь ты разрядил его в людей. Потом ты сядешь и напишешь первый отчет, и как можно скорее. Мы должны информировать и прессу, и правительство. Надеюсь, ты в состоянии сейчас писать? Это просто необходимо.

Карл уставился в пол. Он был категорически несогласен с Нэслюндом.

- Тогда позаботитесь, чтобы кого-нибудь послали за остальными? - спросил он явно недовольным и подозрительным тоном.

- Это не твое дело. Клади оружие, иди и пиши, - сказал Письмоносец.

Карл колебался. Потом вытащил револьвер из кобуры и положил его на письменный стол перед Нэслюндом. Он все еще продолжал колебаться, но потом заложил руку за спину и, к изумлению всех троих, показал им второе оружие и положил его рядом с револьвером. Потом поднялся и ушел, не сказав больше ни слова.

Трое мужчин продолжали сидеть и завороженно смотреть на оружие, из которого всего час назад была расстреляна целая израильская спецкоманда. В барабане черного револьвера все шесть гильз были пусты. Значит, сами пули застряли в телах израильских солдат. На прикладе револьвера, как и на белой ручке тяжелого итальянского пистолета, они видели герб с золотой короной, три красные розы и серебряный полумесяц.

- Боже милостивый, - сказал Письмоносец, до этого часа не имевший ни малейшего представления о существовании Карла Хамильтона и еще меньше знавший о его прошлом, - и где ты только выудил такого?

- Это не мой человек, он один из парней Старика. Нам дали его на время, так сказать, обкатать, - натянуто ответил Нэслюнд, не отрывая глаз от оружия. На белой ручке пистолета все еще оставалась кровь.

Потом между ними началась длительная перепалка. Уж очень разное у них было мнение о случившемся и о том, что им следовало или не следовало делать.

* * *

Карл спустился на лифте, прошел через переход в следующее здание и на лифте же поднялся на свой этаж. При слабом ночном освещении там еще было и совершенно тихо. Он зашел в один из туалетов, стянул с себя пуловер и начал мыться. Вода в умывальнике стала розовой.

Затем он прошел в их старую общую комнату заседаний, чтобы поставить кофе, но там не оказалось стеклянной колбы. Карл дотронулся до нагревателя, тот был теплым. Аппельтофт оставался на месте преступления вместе с экспертами. Значит, это Фристедт.

Действительно, Фристедт сидел в комнате Карла с кофе, пакетом сахара и двумя пластиковыми чашками.

- Что они сказали? - спросил Фристедт, не поднимаясь и не вдаваясь в подробности, почему он здесь и зачем ему нужен Карл.

- Коротко: мы должны наплевать на Арона Замира и не искать остальных оперативников, если я правильно понял. Мне-то казалось, что надо бы воспользоваться шансом, который дают нам две кровати у Моргенстерна. Но чертов Нэслюнд запретил, - ответил Карл и подтянул к себе чашку с кофе.

- Как ты себя чувствуешь? - тихо спросил Фристедт.

- Не знаю. Такого я никогда еще не испытывал, хотя и должен был бы. Я стрелял в одного, не дав ему никакого шанса. Он стоял передо мной с опущенным АК-47 в руках, словно не желая расставаться с ним. Я не мог иначе, я ведь знал, кто он.

- Сам Элазар?

Карл кивнул. Только сейчас он задумался над этим. Элазар стоял абсолютно спокойно, ничем не выказывая намерения стрелять, и вообще не сделал попытки пошевелиться. Что вертелось в его голове в последнее мгновение его жизни?

Не ждал ли он, что Карл хоть чуть-чуть дрогнет и он сможет, отпрыгнув в сторону, поднять оружие и дать автоматную очередь? Или взвешивал последствия захвата на месте преступления?

- Он сделал всего один выстрел. Это было, когда он вздрогнул при моем попадании в него, так что минимум один выстрел был произведен из его АК. Что мне писать, черт возьми, об этом в отчете? - спросил Карл.

- Напиши, что он пытался застрелить тебя и тогда ты открыл огонь. Иначе Нэслюнд отомстит тебе. Это будет в худшем случае служебная ошибка, приведшая к смерти. А К. Г. Йонссон привлечет тебя к ответственности. Ты не должен давать ему такой возможности.

- Так как я стрелял первым, это, возможно, и было убийством. Но если бы он хоть чуть-чуть двинулся с места, все было бы о'кей, да?

- Примерно.

Карл подошел и сел к своей пишущей машинке. На письменном столе рядом с машинкой лежала небольшая пачка бланков, явно положенная туда Фристедтом.

- Я думал, что смог бы помочь тебе с этим отчетом. Как бы не вышло чего, - дружески объяснил Фристедт. - Мы нарушили довольно много инструкций, чтобы добраться до того, кого искали. Мне казалось, что я лучше всех мог бы помочь тебе, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Карл понимал все очень хорошо. Он должен лгать или обходить истину минимум по четырем пунктам.

Главную информацию он получил в Израиле по личной инициативе, нарушив приказ да еще сказавшись больным, и, кроме того, не имел разрешения на выдачу "источника" данных.

Он обошел систему защиты компьютера службы безопасности.

Он угрожал жизни захваченного и жестоко обращался с ним.

Он убивал, не будучи сам атакован.

- Это глупо, - сказал он. - Собственно, я сам своего рода преступник. Полагаю, что меня следует отдать под суд.

- Ну конечно. А Нэслюнд отпустит Арона Замира на все четыре стороны. Тошно даже и думать об этом. Но не это важно, не можешь ли ты хоть так успокоить себя?

- То есть? Что не важно? Это же ужасно, что самый главный виновник сбежит, пока мы сидим сложа руки!

- Да, все это так может и произойти. Но представь себе: ты и я идем в "Парк-отель", хватаем его и тащим в тюрьму.

- Да, а почему бы и нет?

- Кто станет арестовывать его и за что? Как мы докажем, что он главный шеф этой спецкоманды? Не думаешь же ты, что он при себе носит улики против самого себя. Кстати, у него может быть и дипломатический иммунитет, на наших глазах может развалиться все дело. Нет, сейчас забудь его и подумай о себе самом.

- Я правильно поступил?

По состоянию Карла видно было, что его больше всего тревожило. И Фристедт ответил спокойно и без сомнений:

- Да, ты поступил правильно. Этот убийца получил по заслугам, во-первых.

- Но так нельзя рассуждать.

- Да, так рассуждать нельзя. Но, во-вторых, ты бы лежал там вместо него, если бы не сделал того, что ты сделал. Ведь мы же кое-что знали о поведении этого человека. Не мучайся больше, попытайся хотя бы плюнуть на это. Придется немножко приврать.

- Собственно, почему мы должны лгать, почему мы все время должны скрываться за спинами наших шефов? Если хорошенько задуматься, то можно и сдуреть.

- Да, пожалуй, гадко все это. Хотя мы и поступали правильно. Иначе они могли бы сбежать. Нэслюнд все последние шесть месяцев валил все на Ливию, в городе уже сплошной ад, все больше и больше гибнет людей. Наконец убийц удалось найти. Нет, Карл, мы правы. Думай так и в дальнейшем. Мы поступили правильно.

- Хотя и неправильно. Почти до самого конца мы охотились не за теми да и в финале фактически опоздали, всего на десять минут, но опоздали. Ты подумал об этом?

Чтобы выиграть время, Фристедт тщательно набивал свою трубку и очень, очень тщательно разжигал ее.

- Черт возьми, как все они одинаковы, - сказал он наконец. - Израильтяне или палестинцы - та же логика, то же поведение. Разница такая маленькая, как номер телефона. А теперь пиши, Карл. Я останусь и подожду тебя.

* * *

Проведение операции "план Далет" в ночь с 30 на 31 декабря было связано с особыми обстоятельствами - с возможностью управлять средствами массовой информации и важнейшими сопроводительными публикациями.

Все утренние газеты, которые должны были выйти в свет 31 декабря, были бы полностью отпечатаны уже за два часа до начала последней стадии операции. 31 декабря - свободный день, а в первый день нового года в Швеции газеты вообще не выходят.

На 30 декабря график выпуска вечерних газет в Стокгольме такой же, как и по обычным субботам. Это значит, что 31 декабря после восьми или девяти часов утра возможности получения дополнительного материала за последние два дня года чрезвычайно малы.

Утром 31 декабря, когда начинают работать радио и телевидение страны, редакции новостей полупусты. Все это играло огромную роль при планировании операции. На следующий день после ее завершения спецкомандой единственными значительными публикациями должны были стать публикации двух вечерних газет, которые смогли бы выйти в короткие ночные часы, и еще официальные коммюнике, которые бюро новостей радио и телевидения получили бы от шведских властей, точнее, от "Бюро Б" шведского отдела безопасности.

Обе вечерние газеты имели уже ясное или почти ясное мнение об очень уж затянувшейся борьбе с терроризмом в стране. Но тут вдруг посреди ночи началась тревога: довольно много места в газетах потребовалось на неожиданное обсуждение в Королевском суде вопроса о праве на арест и утверждение о том, что "главное лицо" шведской террористической группы отпущено на свободу необоснованно.

Газета "Экспрессен" придерживалась той точки зрения, что освобождению "главы террористов" способствовала дешевая хитрость адвоката и что "любимчик"-адвокат просто-напросто обманул суд, ссылаясь на "иррелевантный тип амуниции" (ведь никто из репортеров газеты так и не слышал, как Аппельтофт давал показания об этом, а официальные и неофициальные источники службы безопасности на этот раз были необычно скупы). Специалист газеты по арабскому терроризму, кроме того, ссылался на якобы интересные улики, одна из которых заставила его даже сесть за основательную статью о Ливии и "патрулях смерти при ливийском диктаторе". А именно из "хорошо информированных источников" он знал о подготовке и проведении чего-то, что имело связь с Ливией и терроризмом.

Как только по полицейскому радио начали передавать ночную музыку, обе вечерние газеты поняли: случилось нечто неслыханное, - и уже через двадцать минут с первыми "скорыми" и полицией на месте происшествия в Виггбюхольме были и репортеры.

Поначалу им удалось узнать очень немногое - лишь то, что две "скорые" увезли раненых и что в доме полно убитых.

Но в последующие часы газеты засуетились, подключили большие силы. Картина если не вырисовывалась - на это требовалось куда больше времени, - то по крайней мере стала намного яснее. Газета сумеет заполнить материалом шесть-семь полос, но главным образом фотографиями: полицейские в бронежилетах, следы крови на снегу, где несли носилки, целая вереница "скорых" без раненых и так далее. И к ним свидетельское показание:

"Была такая кровавая бойня, какую я не видел, работая в полиции более тридцати лет".

Карл спал без сновидений, словно в забытьи. Телефон он отключил.

Проснулся во второй половине дня. Подошел к окну и выглянул. Как и обычно. Святой Йоран и Дракон были на своем месте. Вода в Стрёммене чернела, тоже как обычно. Стокгольм оставался таким, будто ничего не произошло.

Он стоял в нерешительности, то ли ехать на Кунгсхольмен, то ли держаться в стороне. Выпил чашку слабого кофе, побрился и вышел в город искать свою машину (он почему-то не очень хорошо помнил, где оставил ее). Когда он проходил мимо табачного ларька недалеко от своей квартиры, его словно хватило ударом.

"АРАБСКАЯ РЕЗНЯ:

11 УБИТЫХ",

- кричала "Афтонбладет".

"РЕЗНЯ ЛИВИЙСКОЙ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ КОМАНДЫ,

УБИТО 12 ЧЕЛОВЕК В ПРЕДМЕСТЬЯХ СТОКГОЛЬМА",

- ревела "Экспрессен".

Он подошел к ларьку, купил газеты и бегом бросился домой. Обе газеты начинали почти одинаково. "Арабская террористическая группа ударила в Стокгольме по ООП. Среди убитых четверо молодых шведов, очевидно, случайно ночевавших в резиденции на Виггбюхольме. Насколько известно, это добровольные медработники, то ли собравшиеся в Ливию, то ли вернувшиеся оттуда; они были приглашены на торжества либо перед отъездом, либо в связи с возвращением. Полиция еще не раскрыла их имена.

Среди убитых двое или трое связаны с отделением ООП в Стокгольме, в том числе "посол" (кавычки "Экспрессен") ООП и его ближайшие сотрудницы. Но и ливийские террористы убиты спецкомандой шведской полиции безопасности".

Шеф СЭПО отказался от заявлений, но сослался на последующие коммюнике. Обычный "рупор" СЭПО - интендант полиции Карл Альфредссон был очень сдержан, когда с ним заговорили об убийцах, он лишь процитировал один пункт:

- Террористы, осуществившие нападение, использовали арабское оружие и ливийские паспорта. Но у нас нет повода полагать, что паспорта фальшивые, и поэтому мы не можем давать какие-либо комментарии в настоящее время.

До этого все примерно было одинаково в обеих газетах. Но в "Экспрессен" специалист по арабскому терроризму располагал основательным материалом - подробным описанием самой ливийской операции под кодовым названием "план Далет" и знанием того, что ливийский диктатор Муаммар Каддафи вел войну против умеренных сил в ООП, готовых предать "священную войну", возглавляемую ливийским диктатором, а именно стереть с лица земли Израиль или сбросить евреев в море.

Согласно "Экспрессен", СЭПО давно чувствовала, что акция уже в разгаре, вот почему персонал особого отдела СЭПО по борьбе с арабским терроризмом все время наступал на пятки убийцам. Во время боя никто из шведов не пострадал, вероятно, арабские убийцы не готовы к встрече с равносильным сопротивлением. Шведы же убили троих и одного арабского террориста тяжело ранили. Состояние раненого критическое, и пока неизвестно, выживет он или нет (на момент выхода газеты в свет).

Были преступники ливийцами или палестинцами, пока неизвестно. Но известен факт, что ливийский диктатор поддерживал собственные группы раскольников (в палестинских террористических организациях), поэтому, вероятнее всего, речь идет о палестинцах, снабженных фальшивыми паспортами ливийским диктатором.

И так далее.

Но ни одной строчки о задержании натурализованного шведа по имени Алоис Моргенстерн.

Карл сидел некоторое время с газетами на коленях, не будучи в состоянии заставить себя думать. Скорее всего, это был своего рода "ответ" на вопросы, как все замышлялось и как хотел это изобразить Нэслюнд.

Затем в бешенстве он отбросил газеты и подошел к телефону, включил его и набрал один из номеров, которые помнил и во сне.

- Я буду через десять минут. Это дьявольски важно! - сказал он.

Спустился к Шеппсбрун и остановил такси.

* * *

Старик в прихожей упаковывал дорожную сумку. Он собирался ехать к семье в Кивик, чтобы там встретить Новый год, но уже перенес вылет на более поздний рейс.

Карл быстро рассказал о самом важном. На столе перед ними лежали смятые вечерние газеты. Старик молчал и думал, голос Карла почти дрожал от нетерпения.

- Да, кстати, я тебе говорил, - сказал Старик, - один из моих французских друзей узнал имя сирийца, владевшего пистолетом. Он был взят в плен израильтянами в 1973 году. У меня записано его имя на бумажке, где-то здесь, но сейчас это, кажется, не играет уже никакой роли.

Старик вновь погрузился в свои мысли.

- Все это нехорошо, - сказал он наконец. - Этот идиот в верхах полиции так никогда и не спустится на землю с небес, куда его заносят фантазии. Но если дезинформация проживет еще сутки, все закончится черт-те каким разбирательством и горячими дебатами, и твое имя засветится, а это совершенно ни к чему, откровенно говоря.

Вдруг Старик широко улыбнулся. Он совершенно ясно представил себе выход из этой ситуации. Ничего не объясняя, он встал, прошел в соседнюю комнату, когда-то служебный кабинет бывшего оперативного шефа старого IB, и взял телефонную трубку. Набрал номер, который знали очень немногие.

Он звонил в Старый город, на квартиру, владельцем которой был один шведский дипломат, но искал он не его и не американку, снимавшую эту квартиру у него, а премьер-министра, который официально отправился в кратковременное путешествие, но на самом деле находился именно там, в Старом городе. Карл слышал почти весь разговор.

- Привет, старик. Извини, что мешаю, но речь идет об операции против ООП... да, это была израильская операция, нет, не палестинцы или кто-то там еще... да, я знаю точно, один из моих парней участвовал в самой перестрелке... одного сегодня ночью прооперировали, но они взяли одного живым, мы не знаем, кто стоит за этой операцией... Что? Его зовут Карл Хамильтон... да, вот именно... да, так можно сказать, хи-хи... нет, мне кажется, что они заставят замолчать этого идиота как можно скорее. Ты ведь можешь вызвать этого поганца, Нэсберга или как его там... вызвать и заломить ему руки за спину... да, мы точно знаем, никаких сомнений. Руководителем группы был подполковник по имени Элазар, но не говори этому идиоту, что все узнал от меня, а то он напустится на мой источник... нет, не за что. Я позвоню попозже.

Возвращаясь в комнату. Старик ухмылялся и насвистывал. Он испытывал почти детский восторг, пытаясь представить себе сцену с "этим Нэсбергом" который окажется у премьер-министра через несколько часов. Мысль о том, как с живого шефа полиции сдирают кожу, бодрила его.

- Вот так-то, - сказал он, - пусть этот Нэсберг повоет на луну после версии своих дружков. Кстати, возникнут дипломатические осложнения. Но сейчас важнее избежать официального расследования, так что лучше всего на дирекции выдвинуть историю, близкую к истине. Кстати, у меня есть интересная идейка.

Ничего не понимая. Карл уставился на старого шефа разведчиков. Его профессиональная радость казалась ему психологически неоправданной. Но он не стал ни комментировать, ни расспрашивать.

- Попробуем-ка сегодня же вечером собрать на Кунгсхольме наших друзей из "Экспрессен", согласен?

- Конечно, - пробурчал Карл, - возможно, так будет лучше. Но не достаточно ли просто проинформировать премьер-министра?

- О нет, еще неизвестно, что он засекретит с учетом "интересов державы", а если не засекретит, то потянет время. Нет, не потому, что я не питаю каких-либо симпатии к этим израильским патрулям - думаю, и он не питает их, - нам просто надо попытаться создать легенду для необычного поведения нашего статного премьера, не так ли?

- Наверное... - неуверенно пробормотал Карл.

- Иди к телефону, его не прослушивают. Позвони этому Понти и расскажи все, кроме того, что израильтян со всеми их пожитками расстрелял ты. А потом дай ему мой телефон, он же должен проверить "свою версию" - так, кажется, говорят эти соколы. Вот он и получит два "компетентных источника", хи-хи.

* * *

Вся история без обиняков была представлена в первом вечернем выпуске "Дагенс эхо". Шеф иностранного отдела явно оказался хорошо информированным.

Позднее, вечером, премьер-министр дал пресс-конференцию и коротко сообщил, что может подтвердить сведения, переданные по "Дагенс эхо".

Тела четверых израильских офицеров были уже запрошены Израилем, выразившим шведскому правительству глубокое сожаление. Швеция отозвала своего посла из Тель-Авива для консультаций, а двух израильских дипломатов, в том числе уже успевшего уехать шефа безопасности посольства, объявила persona поп grata. Второму дипломату предложили покинуть страну в 24 часа. Шведское правительство чрезвычайно серьезно отнеслось к случившемуся. Оно - прежде всего выразило соболезнование и глубокое сожаление руководству ООП. Происшедшее означало глубочайший кризис в шведско-израильских отношениях.

На многие вопросы о том, как проходила сама резня, кто и сколько работников шведской полиции безопасности были втянуты в саму акцию, премьер-министр отвечал коротко и уклончиво. В течение дня он держал связь с соответствующим персоналом указанной службы безопасности. Персонал компетентно и достойным восхищения образом выполнил свой тяжкий долг. Вот и все, что мог об этом сообщить премьер.

Внутренний материал расследования службой безопасности был засекречен, нет никаких ссылок на иностранную державу, это было бы уже явно в интересах личной безопасности персонала шведского СЭПО.

* * *

Карл стоял у окна в своей квартире и смотрел на заснеженный Стрёммен. Он только что закончил телефонный разговор с человеком, назвавшим себя Мишелем. Человек этот целый день просидел в своей конторе, поджидая именно этой короткой весточки, которую и получил. Карл сначала написал текст на листке бумаги, а потом стоял с этим смятым листком, в руке зажатым. Текст гласил:

"Контракт заключен. Как ты, вероятно, знаешь, при таком положении вещей все проходило не очень гладко, и я не думаю, что мы сможем подписать его 15-го или 16-го этого месяца. Передай привет Муне и скажи, что я лично посылаю ей 21 розу, будь так любезен. Я передал от нее привет при заключении контракта".

После расшифровки сообщение гласило: в ближайшее время встретиться они не смогут, израильтяне провели операцию, но Карл уничтожил их и при этом передал привет от Муны.

Через несколько часов после операции в хирургическом отделении Каролинской больницы последний израильтянин был переведен в отделение реанимации, но там умер. Палестинская девушка все еще находилась между жизнью и смертью. А шведка умерла из-за большой потери крови, которую быстро не удалось восполнить.

Карл подошел к стереоустановке и поставил струнный квартет Брамса. Налил себе виски и вернулся к окну. В этот момент прозвенел колокол, возвестивший о наступлении Нового года, над Стрёммен начался фейерверк. Карл медленно потягивал виски.

Вдруг какой-то жуткий холод пронзил его, и он заметил, как в руке задрожал стакан. Да, он и до этого плакал, но плакал без слез, а сейчас фейерверк над Стрёммен добил его, и горячие слезы потекли по щекам. Он не понимал своих чувств и не понимал, что с ним происходило.

- За тебя, Шула, "в следующем году увидимся в Иерусалиме", - произнес он и поднял дрожащую руку к окну.

Но он чувствовал, что это неправда. Они больше никогда не увидятся.

* * *

Старик стоял на веранде и всматривался в темные мягкие контуры эстерландского ландшафта, окружавшего его яблоневый сад. В руке он держал бокал шампанского, он пребывал в изумительном настроении.

Да, он оказался прав. Двое молодых людей сейчас как раз находятся на обучении в Сан-Диего. Их прототип уже опробован в бою в реальных обстоятельствах и против самых известных своей жестокостью врагов.

Для Старика Карл - новый тип оружия, гораздо более дешевый и более эффективный, чем, например, аппаратура для радиоперехвата, которая стоит куда дороже. В будущем Старик видел целую плеяду новых оперативников с силой и эффективностью юного Хамильтона. Это необходимо для будущего, это главное, в этом Старик твердо убежден. Будущий враг - отнюдь не несколько израильских охотников на арабов. Настоящий враг, вероятно, не менее силен и опасен. Согласно стратегическим суждениям Старика, речь шла о неизбежной конфронтации на шведской территории между его людьми и сотрудниками советской разведки.

Жизненно важно поэтому было помешать раскрытию имени Карла Хамильтона перед общественностью. Это поставило бы под вопрос само существование нового оружия, и в этом ему удалось убедить премьера без особых уговоров.

Но в одном уговоры все же потребовались. Еще в 1949 году было отчеканено несколько экземпляров именной медали, но только Его Королевское Величество мог принять решение о ее присуждении. Для Старика это было важно политически, он хотел выиграть очко у старых клеветников в военном руководстве, и премьер уже дал свое согласие.

Карл Хамильтон должен получить медаль Густава III за храбрость, причем это будет первый шведский офицер более чем за восемьдесят лет.

Старик уже представлял себе удивление других офицеров при виде молодого Хамильтона, проходящего мимо них с небольшой сине-желтой планкой на униформе, нет, не со старым, обычным "За славные деяния", ее может получить любой генерал и именно из тех, кто в последние годы так противится проекту Старика.

У него, кроме того, состоялся разговор с Верховным главнокомандующим. Правда, Старик ни единым словом не обмолвился о предстоящем награждении своего подопечного. Ему удалось уговорить ВГ как можно скорее зачислить Карла на курсы будущих капитанов при Высшем морском училище. Так Карл смог бы, хоть на время, выбраться из этого сумасшедшего дома на Кунгсхольмен и еще больше походить на тот тип офицера, который военное руководство и хотело бы, собственно, иметь в разведслужбе. Следующий шаг - капитан I ранга - куда достойнее, чем лейтенант. Да и условия там гораздо лучше, и, таким образом, Карл не так бы страдал от неизвестности, да и поближе будет к департаменту обороны, а от полиции подальше.

Итак, один из его парней все же отличился "храбростью на поле боя". Старик почувствовал почти восторженный озноб; нечто похожее он ощутил однажды в тесном офицерском обществе, наблюдая, как первый экземпляр J 35 Praken взвился с твердотопливной камерой сгорания на учениях под Линчёпингом.

Таким же новым оружием был и Хамильтон. А сейчас он выполнил свое первое боевое задание. "All Swedish aircraft returned safely to base", - шепнул Старик, улыбаясь самому себе. Именно эта фраза всегда была стандартной в Израиле после введения нового летного оружия.

Стоя в темноте, он поднял бокал шампанского. Затем вернулся к семье.

Но часы пробили полночь, когда он еще был на веранде.