Глядя на лица присяжных, я пытался понять, как они представляют происходящее. Сам-то я чувствовал, что несправедливо перечеркивать существование такой женщины, что бы она ни натворила. Так прекрасна она была, так ярка, так полна жизненных сил, что даже после заключения, после всего, что довелось вынести, ибо обвинитель не избавил ее ни от одного из мыслимых унижений, источник ее энергии не иссяк. После трех дней процесса, когда косвенно или впрямую ей вменили добрую половину всех преступлений, какие только числятся за людьми, оставалась она уверенной в себе, спокойной, невозмутимой. Казалось, даже смертный приговор не нарушит ее душевного равновесия.

Некоторые из коллег моих выглядели сбитыми с толку, обеспокоенными, и, надо думать, причин тому было много. От ответственности, которую накладывает решение приговорить человека к смерти, поежится даже самый бесстрашный; других привели в замешательство улики; были и те, чьи мысли я видел столь ясно, как будто они золотые рыбки, мечущиеся в аквариуме. Думали же они о том, что не так давно Росс был точно таким, как они сами, ходил себе на работу, слушал по вечерам радио, ворчал по поводу подоходного налога и роста цен на бензин, жил с женой в таком же примерно доме, в каком живут и они, а теперь он гниет в могиле, а улики настойчиво указывают на то, что миссис Росс приложила к этому руку. От этой мысли у них мороз шел по коже, у этих самодовольных женатых мужчин, привыкших безраздельно властвовать над чадами и домочадцами. Она заставила их понять, что даже самый решительный и волевой из них отнюдь не Господь Всемогущий, что смерть может прятаться и под невинным обличьем. Причем греховные жены, усмехнулся я про себя, вносят свой положительный вклад в жизнь общины, вклад, который идет во благо тем дамам, что сурово греховных жен осуждают, хотя дамы, скажи им кто такое, никогда с этим не согласятся.

Моррисон, старшина присяжных, из тех тучных мужчин, которые непогоду не переносят, рухнул на стул и промокнул платком лоб.

– Фу! – выдохнул он. – Ну и дельце! Я считаю, лет на пять вперед мы свой долг перед правосудием выполнили!

– Так вы думаете, это она сделала? – пискнул седенький старичок, похожий на дряхлую птицу. Мы все хорошо его знали, он держал лучший книжный магазин в городе и всегда рекомендовал посетителям мои романы.

– Господи, старина, вы же не думаете, что я вам вот так прямо и отвечу, верно? Надо сначала обсудить улики, отделить зерна от плевел… – Моррисон любил вставить в разговор цитату из Библии. – А потом все выскажутся по очереди, у кого какие соображения. И прошу всех иметь в виду, что на кону – жизнь женщины…

– Гнусное это дело – повесить женщину, – пробормотал Чалмерс.

– А убитый? Что? Про него все забыли? – ледяным тоном встряла в разговор дама-присяжная. – Что бы ни случилось с этой особой, она сама навлекла на себя беду, в то время как покойный – несчастная жертва!

– Прямо скажем, – вмешался еще кто-то, – сомнительная характеристика кому угодно, сделать жизнь в доме невыносимой до того, что жене вздумается мужа убить. Ну, если считать, что она виновна…

Тут мы вышли на еще один поворот темы, но Моррисон положил этому конец. Поднявшись с места, он заявил:

– Послушайте, так мы ни к чему не придем. Не наше дело толковать здесь о том, были у нее любовники или нет. Если были, это ее не красит и, конечно, предосудительно, но по закону не наказуемо. Наше дело – решить, задушила она Эдварда Росса в ночь на четвертое апреля или же нет.

– А разве обвинение установило, что миссис Росс имела любовника или любовников? – вмешался я. – На мой взгляд, нет, обвинению это не удалось. Сама она такое предположение отвергает, и никаких улик не предъявлено в поддержку этой идеи. Тот факт, что она часто ездила в Лондон в одиночку, ни о чем не говорит.

– Мы знаем, что мистер Росс ее подозревал.

– Помогай Господь женщинам, если это можно предъявить как улику!

Тут Моррисон снова призвал нас к порядку:

– Рассматривать дело следует на основании улик, оставив домыслы в стороне. Нам и без них работы невпроворот.

Процесс широко освещался в прессе, ведь дам калибра миссис Росс не так часто обвиняют в убийстве. Характер подсудимой и обстоятельства дела привлекли большой интерес. Представитель обвинения, обладатель хищной фамилии Хокс, вполне ей соответствовал, он вытащил на свет божий все, что только можно пустить в ход против несчастной женщины.

– Миссис Росс, не расскажете ли суду, где вы познакомились со своим мужем?

– Я служила тогда компаньонкой и сиделкой при его сестре, миссис Уайт.

– Как долго вы у нее служили?

– Около десяти месяцев.

– Насколько я знаю, как раз в тот момент вам предложили уволиться?

– Да.

– Не поделитесь ли с судом, почему?

Защитник Виолы Росс заявил протест, но судья протеста не принял.

– Миссис Уайт сказала, что подыскивает другую сиделку.

– Она объяснила вам свои резоны?

– Нет, больше она ничего не сказала.

– А разве дело было не в неприятностях, связанных с вашим поведением по отношению к мистеру Уайту?

Защитник Макнейл запротестовал снова, и на этот раз судья с ним согласился. Хокс изменил постановку вопроса:

– А если бы миссис Уайт не известила вас, что намерена с вами расстаться, вы бы остались?

– Да, пока не подвернулось бы что-то получше.

– Значит, вы не собирались покинуть пост по собственной воле?

– Нет.

– И на примете у вас ничего не было?

– Когда мистер Росс приехал, миссис Уайт как раз известила меня, что через две недели я могу быть свободна.

– А вам было куда пойти, если бы к моменту увольнения не удалось найти новое место работы? У вас есть близкие родственники или друзья?

– Мне следовало найти новое место.

– Соблаговолите ответить на мой вопрос.

– Близких родственников у меня нет. Мои родители умерли, когда я была ребенком.

– А другая родня?

– Никакой, к которой можно бы обратиться.

– Совсем никакой?

– Только тетка.

– И вы не могли прибегнуть к ней даже в случае острой нужды?

– Мы в не очень хороших отношениях.

– Правда ли то, что она велела вам не приближаться к ее дому?

– Я в любом случае этого бы не сделала.

Хоксу хватило ума на этом остановиться. Он ведь уже добился своего, создал у присутствующих впечатление, для подсудимой весьма неблагоприятное.

– Значит, на тот момент, когда вы познакомились с мистером Россом, в положении вы находились безвыходном? Денег у вас, насколько я понимаю, было немного?

– Денег у меня совсем не было.

– А мистер Росс сразу сделал вам предложение?

– Через неделю.

– И вы сразу ответили согласием?

– Я попросила сутки, чтобы подумать.

– И после этого приняли его предложение?

– Да.

Хокс наклонился в ее сторону:

– Но почему, миссис Росс? Он был вдвое вас старше. Не из тех, кто может понравиться молодой женщине. Он жил тихо и скромно. Вы же были молоды и полны сил. Неужели вы хотите, чтобы суд поверил, что вы влюбились в джентльмена средних лет, неприметной внешности, с которым и знакомы-то были всего несколько дней?

– Я вышла за него потому, что хотела этого, и потому, что этого хотел он.

– Потому что выбора у вас не было! Либо брак, либо голод.

– Выбор у меня был.

– Но из всех имеющихся вариантов этот был самым приемлемым?

– Можно сказать и так.

– Понятно. – Хокс откинул голову и выпятил нижнюю губу. – А теперь, миссис Росс, я хотел бы, чтобы вы дали ответ на несколько вопросов касательно вашей семейной жизни. Вы состояли в браке в течение одиннадцати лет. Как, на ваш взгляд, можно охарактеризовать ваш брак? Как счастливый?

– Пожалуй, я бы назвала его средним.

Хокс со значением повернулся к присяжным.

– Вы хотите, чтобы суд поверил, что у вас был самый обычный брак?

– Да, по большей части так оно и было.

– О! По большей части? Правильно ли я понимаю, миссис Росс, что ваши отношения с мужем были такими же, как у любой супружеской пары?

– Ко времени его смерти да.

– Но так было не всегда?

– В первые пять лет отношения были обычные; потом сердечная болезнь мужа обострилась настолько, что по настоянию врача он переехал в отдельную комнату. Но в последнее время мы стали жить, как раньше.

– Следует ли из этого, что его здоровье поправилось?

– Он не обращался к врачу по этому поводу.

– Но сам он чувствовал, что ему лучше?

– Вероятно.

– Более определенного ответа вы дать не можете?

– Он не обсуждал со мной ситуацию. Просто сказал, что он этого хочет.

– И вы согласились?

– Да.

Она произнесла это с заминкой, и, думаю, не я один из присяжных почувствовал себя неловко. Хокс попросил ответить развернуто.

– На мой взгляд, это было немного странно после такого долгого перерыва, но, поскольку он был настроен решительно, я, да, согласилась.

– И ваши отношения с мужем оставались вполне дружескими до самой его смерти?

– Я бы так не сказала. Он не простил меня за то, что я приняла сторону его сына.

– Насколько я знаю, он поставил вам условие, запретил видеться с Гарри Россом.

– Да.

– И вы это условие соблюдали?

– Не вполне.

– Как? Вы хотите сказать, что виделись с пасынком?

– Время от времени.

– Несмотря на запрет мужа?

– Я не могла допустить, чтобы муж подчинил меня полностью. Мальчик очень молод, и средств у него почти нет.

– Должен ли я понимать это так, что вы снабжали пасынка деньгами?

– Раз или два.

– Помнится, вы сообщили суду, что своих средств у вас нет?

– Это так.

– Значит, те деньги, которые вы передавали Гарри Россу, по существу, принадлежали его отцу?

– Гарри – его сын.

– Отец не обязан содержать сына, когда тот достигнет совершеннолетия, если сын действует вопреки пожеланиям отца.

– На мой взгляд, нельзя допустить, чтобы деньги разрушили жизнь человеку.

– Разрушить – это не слишком сильное слово, миссис Росс?

– Для трагической ситуации нет.

– Вы хотите сказать, что Гарри Россу в самом деле грозила опасность?

– Да, если бы он не добыл немного денег. Я ведь могла снабдить его совсем небольшой суммой.

– А вам не кажется, что это было нелояльно по отношению к вашему мужу?

– Полагаю, как его жена, я заработала то немногое, что могу потратить по своему усмотрению.

– И вы сочли нужным отдать это немногое Гарри Россу?

– Я уже объяснила вам, почему я так сделала.

– Разве, миссис Росс? Вы сказали всего лишь, что он молод и находится в начале пути. Однако многие из нас ответили бы на это, что молодым людям свойственно стремление к независимости.

– Обстоятельства, при которых он рос, не давали ему возможности приготовиться к тому, что он окажется вдруг без денег. Отец всегда выплачивал ему достаточное содержание.

– Значит, вы подтверждаете, что отец относился к нему хорошо?

– Да, пока Гарри вел себя так, как от него ожидалось.

– Вы считали правильным оказывать ему помощь, когда он отступил от предначертанного ему пути?

– Если бы я так не считала, я бы ему не помогла.

– Понимаю. И что же, миссис Росс, судя по всему, ваш муж узнал о том, что вы помогаете его сыну?

– Да.

– Как это произошло?

– Гарри написал мне письмо с просьбой о деньгах.

– Написал? Вам?

– Я предупредила его, что если возникнет нужда, то лучше написать мне.

– И его не смущало то, что он принимает деньги от вас?

– Я объяснила ему, что отец даст скорее мне, чем ему.

– И он вам поверил?

– Но почему же нет?

– Это не ответ на мой вопрос, миссис Росс.

Тут судья наклонился к ней и спросил, не желает ли она несколько минут отдохнуть. Она уже долгое время давала показания: сначала защитник Макнейл излагал суть дела подробно и неторопливо, а теперь ее поджаривал на медленном огне Хокс, он был мастером этого дела. Судья хотел дать Виоле передышку, но, поблагодарив его, она сказала, что готова продолжить, и, на мой взгляд, поступила разумно: присяжные ей сочувствовали, их, так же как и меня, раздражал Хокс. А потом она ответила на вопрос обвинителя:

– Конечно, он мне поверил.

– Но вы между тем не стали обращаться к супругу с просьбой о деньгах?

– Это было бы бесполезно.

– Вы сообщили об этом пасынку?

– Нет. Тогда бы он не принял денег, а я не хотела, чтобы он голодал.

– Итак, вы посылали ему деньги. Но, кроме того, вы с ним еще и виделись?

– Два или три раза я была у него на квартире.

– И ваш муж об этом не знал?

– Поначалу нет.

– И когда же узнал?

– Когда распечатал письмо Гарри ко мне.

– Вот как? Он его вскрыл?

– Да.

– Он что? Всегда вскрывал ваши письма?

– Нет. Но в тот раз, надо полагать, он узнал почерк сына.

– Как он отреагировал на то, что сын находится с вами в переписке?

– Объявил, что больше у него сына нет.

– Это потому, что сын отказался следовать по его стопам?

– Да.

– А других причин не было, миссис Росс?

– Насколько я знаю, нет.

– Вы в этом уверены, миссис Росс?

– Разве можно быть уверенной в том, что творится в чужой голове? Могу лишь сказать, что, насколько мне известно, других причин не было.

Хокс это съел.

– И что случилось после того, как он прочел письмо сына?

– Он спросил меня, помогаю ли я Гарри, и, когда я призналась, что да, рассердился.

– Сказал ли он, что вы должны немедленно это прекратить?

– Да.

– И после этого вы Гарри Россу уже больше не помогали?

– Только один раз.

– Вы с ним виделись?

– Мне было необходимо съездить в Лондон по делам, и заодно я взяла для него деньги. Хотела предупредить о настроениях отца.

– Но вы же могли написать!

– Мне казалось, что доверять письмам небезопасно. Муж мог перехватить письмо до того, как оно попадет на почту, или в процессе доставки.

– И если бы так оно и произошло? Было бы в вашем письме что-то, о чем вы не хотели бы, чтобы муж знал?

– Естественно, мне не нравится, когда перехватывают мои письма.

– Миссис Росс, я вынужден призвать вас к порядку. Вы то и дело уклоняетесь от ответа. Поверьте, это не прибавит вам привлекательности в глазах присяжных. Итак, спрашиваю еще раз. Если бы вы писали пасынку письмо, было бы в его содержании нечто такое, что вы предпочли бы утаить от вашего мужа?

– Встретившись с пасынком, я сказала ему, что положение становится нестерпимым и что я хочу от мужа уйти.

– А мужу вы об этом сказали?

– Нет. Собиралась, но случилось так, что он внезапно скончался… Как известно суду.

– Понимаю. А что, если я скажу, миссис Росс, что муж вас подозревал?

– В каком смысле?

– Во всех.

Она пожала своими красивыми плечами:

– Ну, это как-то неопределенно…

– Это факт, не так ли, что он пытался читать вашу корреспонденцию?

– Да.

– И следить за вашими передвижениями?

– Об этом я узнала только потом.

– Когда потом?

– Во время предварительного следствия, когда моя служанка призналась коронеру, что муж приказал ей докладывать ему, кто ко мне приходит, с кем я разговариваю по телефону, кому пишу письма и от кого их получаю.

– А до этого вы ничего такого не замечали? Не замечали, до какой степени серьезно он относится к сложившемуся положению?

– Он всегда имел склонность ревновать.

– И к кому он вас ревновал, миссис Росс?

– К любому, кто был мне другом, вообще ко всем, с кем я была в переписке, даже к тому, что я совершала без него прогулки.

– Правильно ли я понимаю, что он возражал против ваших частых поездок в Лондон?

– Да, если не мог сопровождать меня.

– А сопровождать вас ему удавалось нечасто?

– Да, ведь он работал.

– И вы продолжали ездить в Лондон, несмотря на его возражения?

– Я страстно люблю музыку. В таком городе, как Марстон, попасть на хороший концерт невозможно. Я ездила слушать музыку в Лондон и не собиралась лишать себя этого удовольствия.

– Полагаю, присяжные это понимают. А теперь, миссис Росс, скажите: ваш муж возражал против каких-либо определенных ваших знакомств?

– У него не было для этого оснований. Он запретил мне видеться с пасынком, но это все.

– Высказывал ли он предположения, что вы ездите в Лондон с иными целями, чем ему говорите?

– Повторяю, он с подозрением относился ко всему, что я делала.

– И подозрения его были столь сильны, что он организовал за вами слежку на время ваших визитов в Лондон. Вы догадывались об этом?

– Нет, не догадывалась, пока не пришло письмо. В то утро, когда мы нашли его мертвым.

– Письмо из Лондона, из частного детективного агентства?

– Да.

– Поручив этому агентству организовать слежку за вашими передвижениями в Лондоне, он снабдил их той информацией, которую они запросили?

– Да. Но об этом деле я знаю только то, что смогла почерпнуть из указанного письма.

– Значит, миссис Росс, вы хотите, чтобы присяжные поверили, что ваш муж никогда не высказывал вам прямых обвинений в связи с тем или иным лицом, ради встреч с которым вы якобы ездили в Лондон?

– Нет, никогда.

– Напомню вам, что вы под присягой!

– Я об этом не забываю.

– Хорошо. Перейдем теперь к ночи, в которую произошла смерть вашего мужа. Вы уже сообщили суду, что в тот вечер он поднялся в спальню, чтобы на пару часов прилечь, потому что у него голова разболелась?

– Да.

– Помнится, вы сказали, что тогда занимали общую спальню?

– Да, но в тот раз он собирался прилечь и немного вздремнуть, а потом спуститься и со свежими силами заняться проверкой школьных тетрадей. В таких случаях он уходил в свою комнату, которая находится напротив нашей спальни, через лестничную площадку. Так он поступал для того, чтобы я, если мне вздумается лечь пораньше, его не будила.

– А у него в обычае было раздеваться, даже если он собирался прилечь только на пару часов?

– Если он хотел спать, то да.

– Значит, потом он намеревался спуститься и поработать?

– Да, в полночь.

– И вы сказали, у него был будильник, чтобы проснуться вовремя?

– Да. Он всегда ставил и заводил его сам.

– Значит, и в тот вечер он тоже поставил его и завел?

– Вероятно. Я сама этого не видела.

– Свидетельница, мисс Кобб, показала, что мистер Росс и в самом деле его завел.

– Я не сомневаюсь в показаниях мисс Кобб, я только говорю, что сама этого не видела.

– А вы когда-нибудь сами заводили его, этот будильник?

– Нет. Я даже не знаю, как он работает. Этот был совсем новый, и мой муж им гордился.

– То есть вы не сумели бы поставить его на определенный час, даже если бы муж попросил вас об этом?

– Нет. Завести часы, конечно, смогла бы, но о том, как устроен будильник, я понятия не имею.

– Хорошо. Разумеется, вам известно, что впоследствии будильник был найден в шляпной картонке, которая находилась в комнате вашего мужа?

– Да.

– Найден полицией?

– Да.

– А вас не удивляет, что часы оказались в столь странном и неподходящем месте?

– Удивляет. Я понятия не имею, как они там оказались.

– А если бы полиция не вмешалась, что могло бы случиться с этим будильником?

– Думаю, он там, в шляпной картонке, и оставался бы, пока не пришло время разбирать вещи мужа.

– Вы когда-нибудь раньше сталкивались с тем, чтобы часы клали в шляпную картонку?

– Нет, никогда. Сама-то я даже не заметила бы, что будильника нет. Заговорила о нем мисс Кобб.

– Что? Спросила, где часы?

– Да. Она помогала мужу в работе над книгой, которую он пишет в свободное от работы время. Утром пятого числа она пришла к нам и, узнав, что муж мертв, буквально была потрясена. За день до того она работала с ним допоздна. По ее словам, он выглядел усталым и измученным. Она согласилась, когда он сказал, что, пожалуй, пойдет немного поспит, чтобы потом продолжить с новыми силами. Так что около девяти он поднялся к себе, а она в то же примерно время ушла домой.

– А вы?

– Мне спать не хотелось, и, когда муж улегся, я, зная, что до утра мы не увидимся, решила пойти в кино. Это было примерно в четверть десятого.

– Значит, ваш муж не знал, что вы ушли?

– Нет. Я собиралась вернуться домой до того, как прозвенит его будильник.

– И не собирались ему рассказывать о своем походе в кино?

– Если бы он спросил, то, конечно, бы рассказала. Но подниматься по лестнице и тревожить человека, когда он рассчитывает заснуть? Зачем?

– Понятно. Итак, вы отправились в кино. А кто оставался в доме?

– Мой муж и наша экономка Марта.

– Значит, если бы ему что-то понадобилось, она смогла бы ему помочь?

– Ну, не думаю, что в таких обстоятельствах от нее был бы толк. В десять она укладывается спать, и, поскольку глуха как пень, ее пушками не разбудишь. Впрочем, что мужу могло понадобиться? Обычно Марта на всякий случай оставляет в библиотеке виски с содовой, но муж был сторонник трезвости и, как правило, от алкоголя воздерживался.

– Хорошо. Значит, вы пошли в кино и вернулись домой в начале двенадцатого?

– Да. Входную дверь я открыла своим ключом, заглянула в библиотеку, там было темно… Ну, я и легла спать.

– И до самого утра не знали, что муж умер?

– Утром Марта вошла ко мне со словами, что очень обеспокоена. Я кинулась в комнату мужа и там первым делом подумала, что, видимо, ночью у него был сердечный приступ. Позвонила доктору. Тот явился и подтвердил, что да, похоже на сердце. Положение тела не вызвало у него никаких вопросов. Он сказал, что пришлет мне свидетельство о смерти.

– И когда же у вас появились первые подозрения?

– Только когда возник вопрос о будильнике. Это мисс Кобб о нем вспомнила. Она явилась в девять утра с бумагами, которые перепечатала за ночь. Она, видите ли, днем работает в одной местной конторе, а в свободное время помогала моему мужу. Девушка, которая ей открыла, прямо с порога известила ее, что у нас беда, и мисс Кобб тут же закатила истерику. Потребовала, чтобы ее впустили в дом, и буквально ворвалась в комнату, где лежало тело моего мужа.

– И именно она отметила, что будильника нет?

– Да. Оглядела всю комнату, как мне сказали, и спросила, что произошло. А потом вдруг как закричит: «Где часы?» Естественно, я понятия не имела. Я могла лишь предположить, что муж вообще забыл поставить будильник.

– Значит, вы вышли к мисс Кобб?

– Да, как только поняла, что она в доме. Мне пришлось уговаривать ее уйти. Она устроила настоящую сцену.

– Правда ли, что она кричала: «Можете радоваться, вы этого дожидались!»

– Я не могу сказать в точности, что она кричала. Она была совершенно вне себя.

– И все-таки делала совершенно определенные обвинения?

– Она была очень расстроена. Кричала во весь голос, пока мне не удалось ее успокоить. Моя прислуга, не сомневаюсь, запомнила ее слова лучше, чем я.

– И что там дальше с будильником?

– Я уверила ее, что не видела этого будильника и понятия не имею, где он. Она огляделась, как безумная, и сказала: «У будильника нет ног, он выйти не может, и вчера он вот тут стоял. Куда он делся?» Я сказала, что, возможно, муж взял его вниз, когда спустился проверять тетради, и, возможно, мы найдем его в библиотеке. Но когда мы пошли это проверить, оказалось, что тетради нетронуты, так что муж, вернее всего, в тот вечер не выходил из своей комнаты.

– Много внимания вы уделили словам мисс Кобб?

– Нет, очень мало. И часы сразу из головы выкинула. Думала, отыщутся потом сами собой.

– Вы не стали их искать?

– Нет. Я не отнеслась всерьез к их потере. Врач сказал, что муж умер между одиннадцатью и двумя ночи, все выглядело совершенно очевидно.

– Когда возникли первые подозрения?

– У меня никаких подозрений не было, пока со мной не захотел встретиться некий молодой человек. Я подумала, что у него могли быть дела с моим мужем, и согласилась его принять. Оказалось, что он из местной газеты. Оказалось, что Айрин Кобб пошла в редакцию, у нее там знакомая работает, и рассказала эту безумную историю про пропавший будильник. Разумеется, я сказала ему, что никакой тайны тут нет, что смерть произошла по причинам самым естественным, однако назначено досудебное разбирательство у коронера, поскольку муж умер внезапно и тринадцать дней перед тем не проходил обследования у врача… Доктор Френшем сказал мне: тринадцать дней – это срок, установленный законом, чтобы расследование не проводилось.

– У вас не было возражений против расследования?

– Никаких. Но вскоре после обеда явился полицейский, который попросил меня ответить на несколько вопросов. По закону, права допрашивать меня он не имел, но мне скрывать было нечего, и я согласилась. Он спросил меня, знала ли я, что муж намеревался изменить свое завещание. Я сказала, что он говорил со мной об этом, и я попыталась убедить его не совершать поспешных шагов.

– Но вам не удалось переубедить его?

– Нет.

– И значит, через двадцать четыре часа вы оказались бы полностью лишены наследства?

Миссис Росс расширила свои и без того огромные золотисто-карие глаза.

– Лишена наследства? Я? Он совсем не из-за меня собирался изменять свое завещание, а из-за сына!

– И вы в самом деле хотите, чтобы суд в это поверил? – саркастически осведомился Хокс.

– Это правда. Он сказал, что не хочет, чтобы его деньгами швырялся человек, которого он больше своим родственником не считает.

– Он не говорил вам, что собирается вычеркнуть и вас также?

– Разумеется, нет.

– Хотя сообщил об этом мисс Кобб, а также нотариусу?

– Я ничего об этом не знаю.

– Оба они готовы поклясться в этом на Библии.

– Могу только повторить, что муж ничего мне об этом не говорил. Впрочем, я в любом случае, как уже сказала суду, собиралась уйти от мужа, так что о каком наследстве может идти речь…

– Вы сказали об этом только Гарри Россу? О том, что решили уйти от мужа? Никому больше?

– У меня не было возможности. Я не успела. Я совсем недавно пришла к этому решению.

В общем, приходилось признать, что положение миссис Росс было довольно мрачно. Привыкшая к определенному уровню комфорта, она не годилась ни для какой работы и вряд ли сумела бы приобрести необходимые для этого навыки. О том, что она не знала о намерениях мужа, нам известно было только от нее самой. Макнейл прежде уже подробно расспросил ее про расследование коронера. Возглавлял его Хайд, военный медик в отставке, обративший внимание на небольшой сгусток крови, засохшей в углу рта покойного. Доктор Френшем понятным образом это пятнышко проглядел, ведь, в конце концов, у него не было ни малейшего повода сомневаться в причине смерти. Хайд же, вообще человек беспокойный, выразил уверенность в том, что сгусток крови возник в результате некоторого нажима. Покойный, когда его нашли, лежал на правом боку, тогда как пятно находилось в углу рта слева. После того события стали развиваться стремительно. Инициатором всех неприятностей, полагаю, была эта Кобб. Она всюду трезвонила про будильник, который таинственным образом пропал. Полицейские осмотрели комнату, в которой нашли тело, и обнаружили запятнанную кровью подушку. Она валялась на стуле грязной стороной вниз.

Хокс, когда добрался до этого факта, стал похож на щенка, треплющего туфлю. То и дело отстранялся от него, а потом подбирался снова, пока вконец не измотал миссис Росс. Она повторяла раз за разом, что понятия не имеет, как подушка оказалась в крови, высказала предположение, что, возможно, у мужа болели зубы, и он прижался к подушке щекой.

– Прижался так, что пошла кровь. Из щеки, да? Не очень-то это правдоподобно. А потом, если бы он так сделал, разве он не умылся бы сначала, прежде чем улечься в постель?

– Другого объяснения я предложить не могу.

– Как вы думаете, если бы подушку положили ему на лицо и с силой прижали, это могло бы вызвать кровотечение из десны?

– Я не знаю. Возможно.

– Ваш муж страдал от пиореи, то есть гноетечения. Не так ли?

– Да.

– Значит, десны у него были чувствительны и легко кровили. Это так?

– Наверное, да.

Я видел, к чему он ведет. Он хотел показать, что самое легкое нажатие, даже рукой женщины, способно было вызвать травму десны. В этом пункте Виола Росс ему поддалась; к тому времени она выглядела уже такой измученной, что смягчился бы кто угодно, только не жестокосердый Хокс.

– Перейдем теперь к вопросу о будильнике, миссис Росс. Вам, конечно, известно, где, в конце концов, он нашелся?

– В шляпной картонке, в комнате моего мужа.

– У вас имеется объяснение, как он там оказался?

– Если бы оно у меня имелось, я бы давно сообщила его моему адвокату. Или следователю. Они не раз этим интересовались.

– Вы думаете, что это ваш муж сунул его туда?

– Не представляю, кто мог это сделать, кроме него. Больше никого в комнате не было.

– Никого? Неужели вы забыли про подушку, миссис Росс?

– Я не согласна с тем, что следы на подушке доказывают, что в комнате был кто-то еще. Я думаю, кровавым пятнам есть абсолютно рациональное объяснение, просто я его еще не нашла.

– Надо полагать, вы считаете, что и часам в картонке есть абсолютно рациональное объяснение?

– Должно быть. Возможно, он положил их туда, чтобы не зазвенели. Когда будильник нашли, он лежал между шляпами, завернутый в шарф.

– Но вы сказали, ваш муж понимал, как работают эти часы?

– Да.

– Отчего же он просто не выключил будильник, когда тот зазвенел?

– Ну, может, там что-то испортилось.

– Часы проверил часовой мастер, они в полном порядке.

– Тогда не знаю, в чем дело.

– Предположим, ваш муж в самом деле сделал это, убрал часы в картонку. Как вы объясните суду тот факт, что, спрятав будильник, он улегся в постель и там, судя по всему, умер?

– Могу лишь предположить, что это было какое-то чудачество.

– А были у него в обычае такие, как вы выразились, чудачества?

– В последнее время он вел себя довольно странно, я уже об этом упоминала. Он бродил, разговаривал сам с собой. Он запустил работу. Поведение его изменилось. Посторонние тоже это замечали, меня спрашивали, в чем дело.

– Разве не очевидно, в чем дело? Его мучило беспокойство.

– Хуже того. Он стал прятать вещи во всякие странные места, деньги и книги, и однажды засунул запонки в свои парадные туфли. Доктор Френшем не исключал, что возможно нервное расстройство.

– А не заходила речь о том, чтобы взять отпуск?

– Речь заходила, но он отвечал, что у него слишком много работы. Этот его учебник отнимал массу сил.

– Понятно. Итак, он сам вжимался лицом в подушку, пока не пошла кровь, не сделал попытку смыть ее, на простынях, наволочке или носовом платке нет пятен крови, спрятал будильник в шляпную картонку, не выключив завода, а потом улегся в постель, и тут его настигла сердечная боль. Вам не кажется странным, что он не попытался встать, позвонить прислуге, закричать?

– Если бы он попытался, никто бы его не услышал. Марта крепко спит этажом выше.

– По заключению врачей, он умер, не оказывая сопротивления.

– Разве это так необычно при болезни сердца?

– Ну, не очень обычно. А теперь, миссис Росс, попрошу вас взглянуть на это. – Он протянул ей пластиковую коробочку, помеченную номером 5. – Посмотрите на то, что внутри, и скажите, что это такое, по-вашему?

– Похоже на камешек, выпавший из кольца.

– Так и есть, это очень маленький бриллиант, так называемая алмазная крошка. Насколько я понимаю, у вас есть кольцо с опалом, оправленным в мелкие бриллианты, вы носите его постоянно.

– Да, конечно. Это самая обычная оправа.

– Такое сейчас как раз у вас на руке.

– Да.

– И, полагаю, в вашей оправе как раз отсутствует один бриллиант.

– Да.

– Можете сказать, как давно вы его потеряли?

– Нет, не могу.

– Но заметили бы, конечно, если бы потеряли давно.

– Нет, могла бы и не заметить. Он такой маленький.

– И все-таки разумно предположить, что этот факт не мог не броситься вам в глаза. Тогда как на самом деле этого не произошло. Верно?

– Да.

– Миссис Росс, тот камень, что вы сейчас держите, полностью соответствует тому, которого недостает в вашем кольце. И нашли его, миссис Росс, в постели вашего мужа.

– Ну, вероятно, он держался непрочно и выпал, когда я, склонившись над мужем, пыталась его разбудить в то злосчастное утро.

– Вы признаете, что не слишком много сил вкладывали в эту попытку, что почти сразу поняли: мужу уже не помочь?

– Когда камень слабо закреплен, довольно малейшего движения, чтобы он вылетел из оправы.

Да, она отбивалась, удар за ударом, но мало-помалу он ее измотал. Будильник, подушка, бриллиант… К тому же пришлось признать, что в день перед несчастьем, когда она вернулась из Лондона, они с мужем поссорились.

– Вы ездили, чтобы повидать своего пасынка?

– Да.

– Отвезти ему денег?

– Совсем немного. В основном я поехала, чтобы сказать, что впредь помогать не смогу, и предупредить, что отец намерен лишить его наследства.

– Вот как? Вы ему это сказали?

– Я подумала, это только честно: предупредить его.

– И какой в этом был толк?

– Я полагала, что, может, это подвигнет его приехать и повидаться с отцом.

– И он приехал?

– Насколько я знаю, нет.

– Вы разговаривали с пасынком после смерти вашего мужа?

– Утром пятого числа я ему позвонила, но его не было дома. Я оставила сообщение, и он мне перезвонил. В тот же день он приехал.

– Пролить свет на тайну, разумеется, не в его силах?

– Разумеется, нет. Он не видел отца несколько месяцев.

– А ваш муж знал, что в тот день вы встречались с Гарри Россом?

– Да.

– И он выразил свое недовольство?

– Да.

– Указывал ли он, что у вас могли быть свои мотивы для посещения пасынка?

– Свои мотивы я вам уже изложила.

– Это не ответ на мой вопрос, миссис Росс. Я вынужден просить вас рассказать суду, не считал ли ваш муж, что у вас имелись и другие причины, чтобы видеться с Гарри Россом.

– У него не было никаких оснований для этого.

Тут вмешался судья:

– Вам следует ответить на этот вопрос, миссис Росс.

Она вскинула голову:

– Если ему угодно было подозревать, что у меня романтическая привязанность к его сыну, то он ошибался. Между нами огромная разница в возрасте. Сама идея абсурдна.

– Тем не менее он подозревал нечто подобное?

– Делал вид, что подозревает.

– А до того дня он делал намеки такого рода? Говорил о своих подозрениях? К примеру, когда запрещал вам видеться с сыном?

– Я не могла допустить, чтобы моим поведением руководила мысль столь… низкая! – Голос ее на последнем слове возвысился, зазвенел и эхом прокатился по залу. Хокс, однако, остался невозмутим. Он продолжил свои расспросы. Поинтересовался, часто ли бывала она в съемной комнате Гарри. Не приходила ли ей в голову мысль, что это неприлично. Ведь Гарри очень привлекательный молодой человек, не так ли? Не пришлось ли ему сменить адрес после того, как она стала его навещать? Разве не факт, что его первая квартирная хозяйка возражала против того, чтобы к жильцу захаживала замужняя женщина? Каждым своим словом Хокс старался создать у присяжных образ неверной жены, отчаявшейся перед лицом позора, нищеты, краха. Я вглядывался в лица своих соседей. Похоже, обвинитель их убедил. А физиономия Хокса меж тем приобретала выражение, которое бывает у охотника, когда он настигает добычу. Она выражала ликование, почти злорадство. Жалости он не знал и сострадания тоже.

Отстал он от нее, только задав свой последний вопрос:

– Миссис Росс, мне осталось спросить вас только об одном. Сказали бы вы… Могли бы вы сказать, что были счастливы в браке?

Тут он загнал ее в угол, и оба они это знали. В зале установилась мертвая тишина.

– Нет, – не сразу отозвалась она своим низким и внятным голосом. – Счастлива я не была, но, тем не менее, мужа не убивала.

– А он, он догадывался о том, что вы несчастны? Вы говорили ему о том, что жизнь с ним вам ненавистна?

Виола Росс тут сникла, будто в последнюю свою фразу вложила все до капли остатки сил. Впервые она посмотрела на него умоляюще, но, не встретив сочувствия, сумела лишь тихо проговорить:

– Не знаю. Просто не знаю, и все.

– Ну-ну, миссис Росс, так не бывает. Как можно не знать, говорили вы мужу, что жалеете о том, что вышли за него замуж, или не говорили?

– Чего только сгоряча не скажешь… – прошептала она.

– Но не такое же!

Тут, благодарение богу, вмешался судья. Наклонившись в сторону подсудимой, он произнес:

– Миссис Росс, если вы припомнить не можете, то, значит, не можете и ответить на этот вопрос. И не обязаны отвечать.

На моих глазах физиономия Хокса окаменела так, что лишилась всякого выражения. Только взгляд сверкал, не суля подсудимой ничего доброго. Что ни говори, а, несмотря на вмешательство судьи, он добился цели, которую перед собой ставил. Он создал у присяжных – уж это-то было очевидно нам всем – впечатление, что допрашивает преступницу.

Выступавший затем защитник Макнейл не решился давить на миссис Росс: было видно, что она на пределе сил. Он сделал, что мог, чтобы немного растопить общую атмосферу враждебности, но заметного успеха не имел.

Он допросил других свидетелей, в том числе Гарри Росса, тоже особо не усердствуя. Это было бы неблагоразумно. Гарри – темноволосый привлекательный парень с уверенными манерами – держался настороже. Его ответы полностью подтверждали показания миссис Росс, но сомневаюсь, чтобы ей это помогло. Слишком многие думали, что они вместе готовились к защите. Хоксу дали еще высказаться перед тем, как судья приступил к заключительной речи, и, как пробормотал кто-то за моей спиной, дело оставалось за малым.