Совещание в кабинете Кравцова, посвященное обсуждению нового законопроекта о квотировании поставок нефти и газа в страны СНГ, было в самом разгаре.

Члены комитета Госдумы по делам Содружества уже успели познакомиться с проектом, который будет вынесен на ближайшее заседание, отшлифовали его как с юридической, так и с филологической точек зрения, и теперь шло обсуждение возможных возражений и контраргументов, которые можно было ожидать и от правительства, и от лоббированных «Газпромом» депутатов. Задача членов комитета заключалась теперь только в том, чтобы определить, на какие рычаги будет эффективнее всего нажать, какие фракции Думы и чем именно заинтересовать для безусловного принятия законопроекта.

Кравцов основательно подготовился к этому заседанию, просчитав, как ему казалось, довольно тщательно политические интересы самых различных сил в Думе. Успех в который раз должна была принести политика «кнута и пряника» — декларирование стремления на укрепление экономического союза и братского сотрудничества вкупе с некоторым, прямо скажем, энергетическим шантажом государств-партнеров.

— Что ж, я думаю, законопроект великолепно подготовлен, мы неплохо тут все просчитали, и особых затруднений с его принятием у нас, пожалуй, не возникнет, — выслушав коллег, начал Кравцов. — Единственное, что нам остается сделать, это уточнить некоторые акценты, которые обязательно должны прозвучать в речи докладчика при представлении проекта…

Телефон внутренней связи прервал его на полуслове. Маша всегда, когда у Кравцова в кабинете были посторонние, пользовалась не селекторной связью, а телефоном, твердо усвоив, что никто не должен знать, о чем сообщает шефу секретарь.

— Ну, что, Маша, случилось? Я же просил не беспокоить, пока у нас заседание!.. — проворчал Кравцов, снимая трубку.

— Степан Николаевич, я все понимаю, но тут к вам. Макар пришел. Он только на одну минутку, и у него что-то очень важное…

— Хорошо, сейчас выйду. Попроси обождать, Маша, — Кравцов положил трубку и обратился к коллегам: — Господа, я покину вас на пять минут. Пока отдохните, покурите, я сейчас попрошу Машу сварить кофе и принести минералки.

Макар бросился к отцу, как только тот вышел из кабинета, и по той безмерной радости, какой светилось лицо сына, Степан Николаевич понял, что потревожил его, видимо, не зря.

— Привет, папа!

— Привет, привет!..

Они обменялись рукопожатием, и Кравцов пригласил сына присесть на одно из шикарных кресел, установленных в приемной.

— Машенька, — попросил Степан Николаевич, — будьте добры, приготовьте для них, — он кивнул в сторону дверей своего кабинета, — кофе и достаньте из холодильника минералку. А мы тут немного побеседуем. Хорошо?

— Да, Степан Николаевич.

Маша закрыла на ключ дверь приемной изнутри и тут же исчезла в кабинете Кравцова, оставив шефа наедине с сыном. Когда дверь за ней закрылась, Степан Николаевич с улыбкой повернулся к Макару:

— Редкое, знаешь ли, удовольствие видеть тебя здесь… Что тебя привело?

— Я хотел поговорить. Можно?

— Да, конечно, — Кравцов-старший видел, что сыну не терпится что-то рассказать и в то же время его останавливает некое смущение.

— У меня теперь новая работа… — начал Макар.

— В каком смысле? Ты что, ушел из газеты?

— Нет, совсем нет. Просто теперь я… — Макар снова замялся, но вдруг рассмеялся. — Я получил новое назначение, пап.

— И какое же?

— Теперь я заместитель редактора отдела политики, — с гордостью и как-то даже слишком официально произнес сын. Кравцов почувствовал, с каким удовольствием выговаривает Макар наименование новой должности, и не смог сдержать улыбку.

— Ну да?.. Ну так, Макар, это же замечательно! Уже в замах?!

— Да…

— Но ты же еще так молод!

— Я знаю, знаю… Но при чем тут молодость, пап?!

— Не сердись, я все понимаю. Вы теперь все такие молодые да ранние. Ну, не все, скажем, — улыбнулся отец, потрепав сына по плечу, — а, допустим, только самые толковые из вас… Как бы то ни было, сынок, я очень рад за тебя. Справишься? Не боишься? Это ведь, знаешь, ответственность…

— Да знаю я, папа, что ты, на самом деле… Между прочим, я буду курировать президентские структуры и Думу…

— Вот как?

— Да, и, может быть, мне придется писать о тебе…

— Не сомневаюсь. Вы, журналисты, любите про нас писать, — Кравцов-старший рассмеялся и добавил подчеркнуто умоляюще: — Только постарайся быть добрым. Хорошо?

— Я буду объективным, — как-то уж слишком серьезно ответил Макар и гордо вскинул голову, будто готовясь к тяжелой борьбе с невидимыми врагами. На какой-то миг повисла напряженная тишина, и Макар тут же, почувствовав нелепость своего дурацкого пафоса, постарался исправить положение: — Это мама заставила приехать к тебе. Я ей позвонил, хотел рассказать, а она тут же порекомендовала заехать к тебе…

— Ну, конечно, она права. Кто еще знает о твоем назначении? Отметить еще не успел? — намекнул Степан Николаевич, уже хорошо познакомившийся с привычкой журналистской братии «отмечать» любое мало-мальски заметное событие. Макар, кстати, никогда не был пьяницей, и отец очень гордился этим. Те годы, что провел Кравцов-младший в Москве без надзора со стороны старших, могли ведь окончиться для него довольно плачевно. Студенты журфака, работавшие в газетах еще во время учебы, всегда имели в карманах изрядные суммы денег, позволявшие жить припеваючи. В свое время Макар очень охотно принимал участие в посиделках и застольях, которые посвящались чему угодно: от дня работника сельского хозяйства до дня танкиста или окончания засухи в Эфиопии. К счастью, парень смог вовремя остановиться, по-настоящему увлекся своей работой, и времени напиваться «до отключки» у него просто не оставалось. А теперь, купив машину и не вылезая из-за руля, Макар вообще стал почти полным трезвенником.

— Нет, папа. Пока знает только мой шеф, мама, ты и Лолита. Хотя поставить, — он рассмеялся, — конечно же, придется…

— Ну что ж, это прекрасные новости, сын. Мы должны и сами отпраздновать.

— Ты думаешь?

— Конечно должны! Должны обязательно… Вот что, давай договоримся: в субботу, в четыре, у меня на даче все и соберемся. Бери Лолиту и приезжайте, мы все будем вас там ждать. Идет?

— Еще бы!..

— Ну все, сын, тогда по рукам и до субботы. А то, если честно, у меня еще много работы…

На этот раз Лолита не боялась ехать к Кравцовым на празднование нового назначения Макара. Во-первых, она уже давно не видела Степана, хотя снился он ей почти каждую ночь, а по утрам и вечерам, облачаясь в свой черный бархатный халат, она как будто чувствовала в складках ткани его запах, и у нее от этого буквально кружилась голова. Во-вторых, она была действительно рада за Макара. Они виделись почти каждый день, и Лолита с удивлением обнаружила в себе интересные перемены — она стала как будто больше любить Кравцова-младшего! Ей было потрясающе приятно проводить с ним время, танцевать в клубе «Желтый какаду», целоваться в машине и даже заниматься любовью у него дома. Тень, преследовавшая ее многие месяцы, исчезла, отступила, растворилась уже, видимо, навсегда, потому что ни разу не потревожила их счастливое уединение.

Чувства к обоим Кравцовым сочетались в Лолите удивительным образом: она любила их обоих одинаково сильно, только немного по-разному. Макар — полностью свой, ровесник, друг и, видимо, будущий муж — был мил и… привычен. Она как будто была знакома с ним всю свою жизнь, знала его до мелочей и ничего необычного от него не ждала. Она предугадывала каждый его шаг и каждое желание, и это помогало ей великолепно с ним управляться. С Макаром она чувствовала себя хозяйкой, сильной женщиной, победившей и подчинившей себе мужчину.

Степана она любила иначе. С ним она была маленькой девочкой, может быть, дочкой, любовницей, проституткой, в конце концов, которую берут, не спрашивая. Но в награду она получала необычайное ощущение защищенности, уверенности в мужчине, в его силе, в его воле и в его возможностях. Более того, с ним она испытывала такие чувства, такую страсть, о существовании которых даже не подозревала ранее.

Оба они великолепно дополняли друг друга в душе Лолиты. И она воспринимала теперь их обоих в своей жизни как нечто само собой разумеющееся и неотъемлемое.

Да, возможно, она слишком много нафантазировала, опираясь на воспоминания исключительно одного утра. Но прожив неделю-другую с образом Степана, еженощно ее навещавшим, она в конце концов была уже практически убеждена в том, что знает Кравцова-старшего давно и хорошо.

Лолита даже не противопоставляла их более друг другу. Она не думала о том, что это отец и сын. Она не задумывалась о том, порядочно ли это иметь двоих мужчин сразу. Она не видела препятствия в том, что один из ее мужчин был женат, и жена его для нее была без пяти минут свекровь. Честное слово, собираясь к Кравцовым, она даже не думала о том, что встретит там не только своих мужчин, но и Светлану Васильевну! Она просто представить себе не могла, что ее можно ревновать к Кравцовым! Ведь они оба были ее…

И сейчас, сидя в «Чероки» Макара и прижимаясь к крепкому плечу парня, она глядела на стремительно несущееся навстречу Рублевское шоссе и думала про Степана, которого увидит всего через несколько десятков минут.

Машина мягко скатилась с асфальтового шоссе на узкую, но ровненькую и ухоженную дорогу, что вилась между корабельными соснами чудесного бора, в котором спрятался дачный поселок. Миновав охраняемый милицией КПП, они въехали на территорию поселка, и Лолита, которая здесь еще никогда не бывала, с интересом разглядывала дома, мелькавшие то тут то там среди деревьев.

Государственные дачные поселки были ей не в диковинку. Слава Богу, положение отца просто обязывало их семью отдыхать по субботам-воскресеньям в чудесных уголках Подмосковья, если только, конечно, они не были за границей. И поселок депутатов (или, лучше будет сказать, руководства) Государственной Думы интересовал ее исключительно со сравнительной точки зрения — хуже или лучше, чем то, что она видела до сих пор.

А вот Макар не любил дачу отца. Молодые журналисты поголовно все выросли за годы перестройки в демократов, и Кравцов-младший вечно испытывал раздвоение личности, попадая сюда: с одной стороны, было неимоверно приятно отдыхать в лесу, жить в великолепном доме, встречаться с интересными и нужными для работы людьми, и все это под охраной милиции, но с другой стороны, демократ в душе Макара что-то настойчиво нашептывал о привилегиях, о барстве, о шиковании за счет налогоплательщиков и нес прочую тому подобную чепуху. И именно поэтому Макар старался появляться здесь как можно реже.

Но сегодняшний случай был особым: в конце концов, теперь он, Макар Кравцов, тоже почти что номенклатура. А главное — у него праздник, и с ним рядом любимая девушка. Так почему бы не насладиться хоть раз этой толикой радости, которую изредка дарит нам жизнь?!

Джип подрулил к крыльцу отличного трехэтажного коттеджа, выстроенного то ли по немецкому, то ли по прибалтийскому проекту — с острыми, готическими башенками, высокой односкатной крышей, стилизованными под бойницы окнами и витражами во входных дверях.

Макар взял с заднего сиденья сумку и по привычке тут же поставил машину на сигнализацию.

— Ну вот, Лита, домик моих предков… Пошли?

Дверь им открыл незнакомый Лолите старик, возраст которого она ни за что бы не согласилась определить. Лицо его изрезали глубокие морщины, но глаза смотрели ясно и весело. Весь высохший, он, тем не менее, великолепно сохранил осанку, и, как она убедилась чуть позже, передвигался с легкостью, не свойственной его летам.

Увидев Макара и девушку, старик просиял и крикнул в глубь дома:

— Вот и они!.. Добро пожаловать, герой! — посторонился старик, пропуская в дом Макара и его спутницу.

— Здравствуй, дедушка!

Кравцов и Лолита вошли в просторную прихожую, и Макар, опустив сумку на пол, тут же представил друг другу старика и гостью:

— Василий Александрович — Лолита… Василий Александрович — мой дедушка. По материнской линии.

— Это — твоя новая подружка? — хитро прищурился дед, пожимая девушке руку.

— Я — Лолита. Я очень много о вас слышала от Макара… — поспешила ответить та, но Василий Александрович постарался избавиться от лишних церемоний:

— Ай, что там!.. Мало ли чего Макарушка мог наболтать! У нас ведь кто в семье главный? Правильно — Степан Николаевич! Это он большой человек, занимается политикой. А мы — так, доживающее поколение… Ну, проходите, проходите…

Они поднялись по небольшой лесенке — в четыре ступеньки — и оказались в просторном холле. Посреди него стоял огромный стол, уже сервированный и уставленный разнообразными холодными закусками. На маленьком столике у мягкого уголка, прямо напротив камина, стояло множество бутылок самых разных фирм, форм и содержания, и Василий Александрович жестом предложил молодежи проследовать именно туда:

— Вы садитесь, располагайтесь… Сейчас женщины накроют на стол, а Степан Николаевич спустится из кабинета. Натали уже побежала звать его… Ну, что будете пить?

— Да ты садись, дедушка, я сам, — проявил инициативу Макар и взял из ведерка со льдом бутылочку «Кодорниу». — Шампанское?

— Спасибо, — кивнула Лолита в ответ.

Не успел Макар наполнить бокалы, как сверху по лестнице сбежал Кравцов-старший.

— Привет, молодежь! — воскликнул он, быстро пожал сыну руку и легонько чмокнул Лолиту в щеку. — Спасибо, что согласились к нам приехать. Повод, по-моему, у нас есть, не так ли?

— О, конечно, с удовольствием! Я очень рада за Макара!

— Ну вот и отлично!.. Макар, что ты собираешься нам наливать? Оставь в покое шампанское, — и Степан Николаевич ловко выудил из пирамиды бутылок «Джим Бим». Плеснув в стаканы, он протянул их мужчинам, а Лолите с элегантным поклоном подал бокал шампанского. — Ну, давайте выпьем за нашу встречу! А за твое назначение еще успеем…

Да, умения готовить Светлане Васильевне было не занимать! Стол получился просто шикарный, напитки выставлены великолепные, ну а компания для Лолиты была просто прекрасная. Сидя рядом с Макаром и периодически чувствуя под столом его руку на своем колене, она в то же время ощущала и то, что практически неотрывно ее разглядывает Степан. Иногда ей становилось даже несколько неудобно, но все же это было ужасно приятно!

Их с Макаром уговорили остаться на ночь, она позвонила домой и предупредила своих родителей, а Макар теперь уже безбоязненно причащался к продукции лучших виноделов мира, предварительно загнав машину в подземный гараж.

Почти весь вечер Лолита молчала, но затем наступил момент, когда она просто обязана была рассказать немного о себе.

— Я росла за границей. Мой отец, как вы знаете, наверное, профессиональный дипломат, и мы здесь почти не жили… Моя мать… Ну, она слишком латышка… Как и отец впрочем. Очень строгие, очень серьезные люди. Они, видимо, и меня научили смотреть на мир рационально и трезво. Отец вот уже больше года работает здесь, в России… У нас квартира на Остоженке, ближе к Садовому кольцу… А вообще отец мечтает вернуться в Латвию.

— Было веселое детство? — Светлана Васильевна смотрела на Лолиту с легкой завистью, но одновременно и мягко, ласково, как на дочку. Почему-то Лолите был неприятен этот взгляд, хотя раньше жена Степана не вызывала в ней ни отрицательных эмоций, ни каких-нибудь негативных мыслей. А сейчас ей даже стало приятно от возможности немного подразнить Кравцову:

— Да, мы много переезжали — Париж, Стокгольм… Раньше, когда я была помоложе, отец работал в Алжире, Эфиопии. Ненадолго попадали в США, Японию… Мне самой удалось объездить всю Европу…

Она помолчала и через минуту продолжила:

— Когда мы вернулись в Россию, очень удивились — тут все сильно переменилось за последнее время. Стало как-то интереснее жить… Я ведь по специальности искусствовед, училась в Сорбонне.

— Но ведь это не очень дешево? Простите за бестактный вопрос, — не удержалась Кравцова.

— Да, конечно… У меня отец всегда неплохо получал. Иногда читал лекции в университетах, печатался на Западе… Он ведь не только практик, но и неплохой теоретик в вопросах международных отношений и, особенно, международного права. А теперь, — Лолита широко улыбнулась, — у меня отыскался и дядюшка, настоящий шведский миллионер…

Лолита отпила глоток «Куантро Кэпиринха» и продолжила:

— В общем, осмотревшись здесь, я поняла, что надо и самой подумать о своем деле. Сейчас у меня есть рекламное агентство со своей фотостудией и даже — могу похвастать! — со своими фотомоделями! Конечно, фирма моя только раскручивается, но перспективы, по-моему, — тьфу, тьфу! — постучала девушка по деревянной ручке кресла, — неплохие.

— Вы живете с родителями? — спросил Степан Николаевич.

— Да, — она не смогла заставить себя посмотреть на него, вдруг испугавшись, что глаза смогут выдать что-нибудь.

— А есть ли у вас братья, сестры? И кто у вас мама? — Светлана Васильевна не унималась, и Макару пришлось прийти на выручку:

— Ма, ну что это за допрос с пристрастием?!

— Макар, перестань! Просто мы с Лолитой хотим поговорить. Правда, Лолита?

— У меня был брат, — сухо ответила девушка.

— Брат Лолиты умер, — Макар стремился всячески разрядить обстановку. Он знал, как не любила Лолита этих воспоминаний.

А Лолита вдруг сделала очередное неожиданное для нее открытие — воспоминание про смерть брата больше не мучило ее. Оно, очень острое и болезненное, тревожившее ее на протяжении многих лет, за эти сумасшедшие недели вдруг притупилось, ослабело, как будто отступило в тень… А может, растворилось вместе с той страшной тенью? А может, эта черная страшная фигура и была фигурой брата?

Она сама поразилась неожиданно возникшей мысли, но тут же отогнала ее прочь.

— Да, он действительно умер. Больше года назад. Он покончил с собой… Слава Богу, это было в Москве, когда отец уже вернулся из Стокгольма, а я — из университета в Париже. Ральф приехал тогда со мной на каникулы… Страшно подумать, если бы все это произошло во Франции, вдали от отца и матери…

— Мне очень жаль, — голос Кравцовой выражал самое глубокое сочувствие.

— А сколько ему было лет? — вдруг спросила Наташка, впервые подав голос за весь вечер.

— Восемнадцать.

— Ты видела его труп?

— Наташа!.. — Кравцова попыталась остановить дочь, но Лолита отвечала очень спокойно.

— Да.

— И как это было?

Лолита вдруг с интересом взглянула на девчонку. Ужас, застывший в глазах Наташи, почему-то вызывал глухое раздражение, и Лолита постаралась поскорее закончить разговор на эту тему:

— Тяжело.

— А почему он покончил с собой?

— Наташа! — мать прикрикнула уже более грозно. Но Лолита чувствовала, как жадно женщина ловит каждое слово, мысленно подталкивая дочку продолжать расспросы.

— Из-за любви, Наташа. Это грустная история, я расскажу ее тебе как-нибудь позже…

— Я ей не доверяю, — говорила шепотом Светлана Васильевна Кравцову, прижимаясь к нему ночью под одеялом.

— Не волнуйся, нормальная девчонка, — Степан Николаевич повернулся к жене спиной и слишком ненатурально, протяжно зевнул. — Давай спать!

— Лита, у тебя такая спина… — Макар жарко дышал в спину девушки, тыкаясь губами в ткань ее ночной рубашки. — Я от прикосновения к тебе просто теряю голову. А тебе приятно?

— Да, Макар, да… Давай спать, мы изрядно выпили сегодня…

— Не могу, — он склонился над ее ухом и, чуть не потеряв равновесие, дохнул на нее убийственным «амбре». — Слышишь, малышка… Ну я хочу тебя…

— Макар! — Лолита пыталась мягко оттолкнуть его, забиться поглубже под одеяло, но рука его настойчиво протискивалась между ее прижатыми к груди ладонями, пытаясь отыскать вырез сорочки.

— Макар, черт возьми! Отстань, спи…

От ее крика он как будто опомнился, отодвинулся и упал на спину, закинув руки за голову.

— Чего ты злишься? — проворчал он в темноте. Неужели ты подумала, что я буду тебя насиловать или еще что-то… Просто ты такая красивая… Я тебя очень люблю… Весь день на тебя смотрел — вот и насмотрелся… Уж и погладить нельзя.

— Макар, ну чего ты, как маленький? — Лолита не выдержала плаксивого укора, который прозвучал в его голосе, и повернулась, привстав на локте и пытаясь разглядеть в темноте его лицо. — Ты просто устал сегодня, отдохни, завтра утром…

— Да не буду я ничего с тобой делать! Но хоть ночнушку эту ты можешь сбросить? Думаешь, мне бы неприятно было тебя всю ночь обнимать голую?!

— Да ты мне жизни не дашь, если я ее сброшу…

— Лолита! — его голос звучал так заискивающе, так умоляюще, что девушка не выдержала. Сев, она через голову стянула рубашку и бросила ее куда-то в темноту, в сторону стула.

— Ну, доволен?

— Еще бы, — он сразу обхватил ее за талию двумя руками, пытаясь завалить на спину.

— Макар, но ты же обещал…

— А что я?.. Я только в грудь тебя поцелую, и все. Смотри, — бормоча, он налег на нее сверху, ловя губами ее соски, целуя в шею, в плечи, в грудь. Лолита сдалась, даже не пытаясь сопротивляться. Макар коленом раздвинул ее ноги и устроился сверху, навалившись всем телом.

Девушка молчала, отвернувшись и раскинув руки в стороны. Боже, как она не хотела сейчас этого! Она чувствовала, как все внутри сжалось, похолодело, задеревенело. Он был тяжелым. Его объятия грубыми. Его поцелуи в соски болезненной дрожью отдавались где-то глубоко в груди. Она всячески уворачивалась, не давая губы для поцелуя.

— Ну что же ты? Разве тебе не приятно?

— Не очень!

— Ну обними меня за плечи… Смотри, какой я стал! — и он сильно и очень больно надавил ей своим телом на низ живота.

«Господи, — взмолилась про себя Лолита. — Ну, почему мужчины такие скоты?! Ну, почему они никогда не хотят ни понять, ни почувствовать, стремясь лишь к одному?! Почему они слепы, в конце-то концов! Неужто он не видел, как смотрел на меня Степан! Неужели ему все равно, что с меня весь вечер не сводил глаз его же собственный отец!»

А Макар, не встречая сопротивления и ощутив на плечах руки Лолиты, когда она машинально обняла его в ответ на его просьбу, вдруг осмелел и, просунув руку куда-то вниз, между ногами, с трудом помогая себе, кое-как овладел ею. Он не почувствовал ни ее боли, ни неприкрытой враждебности, когда она отвернулась к нему спиной, как только он отпустил ее. Макар вряд ли чувствовал что-нибудь вообще: удовлетворенно откинувшись на спину, он из чувства долга чмокнул ее в спину и тут же пьяно захрапел, провалившись в тяжелый сон без сновидений.

Лолита встала, нащупала в темноте на полу сорочку, надела ее и, с силой дернув на себя одеяло, закуталась, отвернувшись к стене.

Еще несколько часов лежала она молча, без сна, слушая его храп. Слезы текли у нее из глаз, мягко скатываясь в подушку.

Во сне Макар, неудачно заворочавшись, сильно толкнул ее ногой, и что-то лопнуло наконец внутри Лолиты. Ей стало жаль себя до безумия. Она почувствовала себя такой несчастной, такой одинокой, такой обманутой и разочарованной, что не смогла сдерживаться, зарыдав в полный голос и спрятавшись с головой под одеяло. Но предосторожность эта была явно лишней — никто не слышал ее в ночной тишине дачи Кравцовых.

Лишь под утро, наплакавшись вволю, девушка задремала. Во сне к Лолите снова явилась черная тень и склонилась над ней в позе немого укора…