Не видя ничего невероятного в том, что автор «Гамлета», «Лира», тончайших сонетов мог не иметь никакого образования и вместе с неграмотной женой растить неграмотных детей, защитники традиции обвиняют тех, кто не закрывает глаза на чудовищное несоответствие Шакспера роли Великого Барда и ищет этому беспрецедентному феномену научное объяснение, в применении некоего «биографического метода», который-де и приводит их к отрицанию авторства Шакспера. Странное обвинение: ведь речь идёт именно о биографии великого человека, для создания (или проверки, уточнения) которой необходимо собрать и осмыслить все и всякие — прежде всего достоверные — факты, имеющие к нему отношение, все оставленные им на земле следы. Для биографии писателя важное значение имеют и отпечатки его личности в его произведениях (образованность, эрудиция, лексикон, использованные отечественные и иностранные источники, знание той или иной общественной среды и т.п.). Эти свидетельства сопоставляются (не механически, конечно) со свидетельствами документальными (письма, дневники, воспоминания современников, юридические и хозяйственные бумаги и т.д.). На такой основе строится научно состоятельная биография. Это азбучные истины. Но в дискуссии о Шекспире защитники традиции вкладывают в понятие «биографический метод» особый, одиозный смысл: якобы нестратфордианцы наивно требуют полного совпадения документальных биографических фактов об Уильяме Шакспере со своими субъективными представлениями о великом поэте и драматурге, вынесенными из чтения его произведений. А поскольку «характер и поведение» этого человека (Шакспера) противоречат этим представлениям, «антишекспиристы»-де отказывают ему в авторстве и ищут «историческую личность, чей образ находился бы в полной гармонии с творчеством и чья биография нашла бы в нём вполне адекватное отражение» (рецензент Г.). Так карикатурно искажается причина и сама сущность великой дискуссии, создаётся подобие теоретического обоснования для слепого следования традиции, сложившейся задолго до появления научной истории, с её методами отделения истины от мифов и сомнительных преданий. Как будто бы всё дело в «характере и поведении» Шакспера! С характером и поведением стратфордца (а точнее, с его занятиями), хотя и более чем странными для поэта и драматурга, ещё можно было бы как-то смириться — бывают же аномалии… Но неграмотный (или малограмотный) делец не мог быть величайшим писателем, гуманистом, эрудитом — такое не приснится и в кошмарном сне.

В посрамление зловредного «биографического метода» рецензент А. Зверев приводит неудачную попытку В. Ходасевича вычислить прототипа героини пушкинской «Русалки», после которой он напрочь отказался от своей мечты создать убедительную биографию Пушкина, что рекомендуется сделать и нам в отношении Шекспира. Опять притянутые за волосы параллели! Проблемы биографии, в том числе и творческой, Пушкина (жизнь и деятельность которого прослежена временами до дней и часов, его видели и описывали в дневниках, письмах, публикациях сотни современников, от него остались тысячи страниц бесспорных рукописей, заметок, личных писем) не идут ни в какое, даже самое отдалённое, сравнение с чудовищным, неустранимым противоречием, лежащим в основе «шекспировского вопроса». Повторю вопрос, который я уже задавал в печати рецензенту 3. и другим защитникам «бедного Шакспера»: если бы кто-то стал убеждать вас, что Пушкин родился в неграмотной крестьянской семье, не получил никакого образования, не оставил ни строки, написанной собственноручно, что его дети всю жизнь оставались неграмотными и т.п., что ответили бы вы такому «биографу»? Несомненно, вы сказали бы, что он глубоко заблуждается, что он рассказывает не об авторе «Евгения Онегина», а о ком-то совершенно другом!

Итак, мы видим, что ни игнорирование фактов, ни их искажение, ни «теоретические» выкладки и произвольные параллели не могут устранить или преуменьшить пропасть, разделяющую Шекспира и Шакспера. Косвенно это признают и наши «защитники бедного Шакспера», когда выдвигают свой последний «аргумент»: утверждение, что для гения никакая логика, никакие законы природы не писаны. Рецензент К.: «Гилилов просто не понимает, что такое гений. Гений — это всегда невозможное». Рецензент Н.Б.: «Гилилова, занимающегося вопросом об авторстве шекспировских произведений, то есть объекта сгущенной гениальности (sic!), не волнует вопрос о гении». И наконец, рецензент Г. чеканно формулирует: «Чудо истинной гениальности не подлежит упрощённо-рациональному объяснению». Проще говоря, нас призывают отказаться от попыток анализа и рационального объяснения достоверных фактов и просто поверить в чудо, этим фактам противоречащее. Но подлинная наука такие призывы отвергает и будет отвергать, ибо она всегда ищет именно рациональное, согласующееся с фактами объяснение явлений как природы, так и истории людей, в том числе истории культуры. И не успокаивается, пока такое объяснение не найдено, сколько бы на это времени ни потребовалось. Можно также заметить, что основные факты биографий гениальных представителей человечества рациональное объяснение всё-таки находят (пусть и не сразу). За исключением нашего случая — случая с традиционными представлениями о гениальном Шакспере из Стратфорда. Когда речь идёт о биографии писателя (гениального или негениального), мы вправе искать подтверждения, что человек, которого считают писателем, умел хотя бы читать и писать. В отношении Шакспера доказать это с фактами в руках никому ещё не удалось. Фактов же, доказывающих противоположное, — множество. Вот и приходится присяжным защитникам традиций в конце XX века призывать к вере в немыслимые чудеса, хотя речь идёт не о сотворении мира, а о человеческой биографии.

Было ясно, что оппонентов больше всего занимала защита привычной традиции, защита «человека из народа, бедного Шакспера», которого недоброжелатели пытаются заменить аристократом. Доводы оппонентов были не новы, а там, где они пытались прибавить что-то от себя, сказывалось плохое знание (а то и просто непонимание) существа и истории «шекспировского вопроса», что после многолетнего глухого табу на любую объективную информацию о нём удивления не вызывает. Сосредоточиваясь на отстаивании усвоенных с младых ногтей хрестоматийных представлений о личности великого драматурга, первые оппоненты почти не касались результатов последних исследований важных конкретных проблем, которым посвящена большая часть «Игры об Уильяме Шекспире». Эти специфические проблемы (датировки, идентификации прототипов в произведениях Бена Джонсона, Марстона и ряда других современников Шекспира) явно находились за пределами знакомой рецензентам сферы литературно-критического и теоретического словоговорения и особого желания вникать в них не вызывали.

Изучение материалов полуторавековой дискуссии вокруг «шекспировского вопроса» давно убедило меня, что к разгадке «прекрасной тайны» (как назвал её Диккенс) могут привести не бесконечные словопрения и взаимные обвинения, а тщательное научное изучение конкретных исторических и литературных фактов, близких к истокам шекспировского феномена. Разумеется, требовалось следить и за ходом подобных исследований, ведущихся западными учёными. Показательно, что, когда впервые результаты моих исследований были доложены на шекспировских конференциях и опубликованы в академической печати, голосов оппонентов не раздавалось, ибо связь этих результатов с «шекспировским вопросом» напрямую не затрагивалась (в противном случае статьи, скорей всего, никогда не увидели бы свет). И только спустя какое-то время после выхода «Игры об Уильяме Шекспире» были сделаны попытки «опрокинуть» вместе с «шекспировским вопросом» и важные конкретные проблемы.

Первым объектом исследования, занимающим заметное место в «Игре об Уильяме Шекспире», является поэтический сборник Роберта Честера «Жертва Любви», где когда-то появилось самое загадочное шекспировское произведение — поэма «Феникс и Голубь», название которой до меня всегда переводили на русский язык с грубейшей ошибкой как «Феникс и Голубка», тогда как в ней оплакивается смерть и описываются похороны платонической четы — Голубя (он) и Феникс (она). И за целое столетие никто этого не заметил — ни шекспироведы, ни переводчики, ни редакторы! И только теперь этот прижившийся в русских изданиях Шекспира ляпсус начал постепенно (и далеко не всеми) исправляться.

В «Игре об Уильяме Шекспире» впервые в российском шекспироведении изложена история столетней научной дискуссии на Западе вокруг поэмы и честеровского сборника, дан анализ основных гипотез, предложенных западными учёными за это время; объективность этого анализа специально отмечена английским профессором Парком Хонаном. Ни одна из выдвинутых на Западе гипотез о смысле честеровского сборника не даёт удовлетворительного решения проблемы, поэтому несколько крупных англо-американских специалистов давно выразили сомнение в возможности достижения такого решения, возможности идентифицировать необыкновенную чету, чью смерть тайно оплакивали поэты — участники сборника. Однако констатация неудовлетворительности всех предложенных до сих пор на Западе гипотез должна вести не к отказу от дальнейших исследований честеровского сборника и почиванию на хрестоматийных паллиативах, а к выбору новых направлений научных поисков. Именно таким новым и чрезвычайно перспективным направлением явился анализ и пересмотр ничем по сути не подтверждённой традиционной датировки сборника 1601 годом.