Глава 4. Насильственная преступность
Общая характеристика
Насильственные преступления против личности – лишь одно из проявлений социального насилия. По классификации С. Жижека они относятся к «субъективному насилию» – наиболее очевидному. Название «насильственные преступления» или же «преступления против личности», принятые в литературе, условны, поскольку все преступления – суть проявления насилия в широком смысле этого слова (как нанесение вреда, принуждение, ограничение свободы воли), все преступления так или иначе затрагивают интересы личности.
Конечно, насильственные преступления совершаются во всех странах, во все времена. Более или менее подробный их анализ невозможен в рамках настоящей работы. Поэтому ниже будет представлен обзор ситуации в России лишь с некоторыми отсылками к мировым тенденциям.
В узком смысле под насильственными преступлениями против личности понимаются нелегитимные, запрещенные уголовным законом деяния, посягающие на жизнь, здоровье, физическую (в том числе, половую) неприкосновенность личности. К таким деяниям в России относятся преступления, предусмотренные главами 16 и 18 Уголовного Кодекса (УК) РФ, ст. ст.126 – 128, 205 – 206, 277, 317 – 318, 333 – 335, 353, 356, 357, 360 УК РФ, а также иные преступления, когда они посягают на жизнь, здоровье или физическую неприкосновенность граждан (например, хулиганство сопровождаемое насилием, грабеж с насилием или разбой, преступления против безопасности движения и эксплуатации транспорта, повлекшие вред здоровью или смерть и т. п.).
Однако в силу традиции и с учетом имеющихся статистических данных, мы вынуждены в дальнейшем анализе ограничиться теми преступлениями, непосредственным объектом которых является жизнь, здоровье (гл. 16 УК РФ), половая неприкосновенность и свобода (гл. 18 УК РФ). Так, с 1997 г. к преступлениям против личности уголовная статистика относит и учитывает: убийство и покушение на убийство; убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны либо при превышении мер, необходимых для задержания лица, совершившего преступление; причинение смерти по неосторожности; умышленное причинение тяжкого вреда здоровью; умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью; причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью в состоянии аффекта; истязания; изнасилование и покушение на изнасилование; насильственные действия сексуального характера и др.
Динамика тяжких преступлений против личности в России представлена в табл. 2. Кроме того, обширный материал содержится в монографии В. В. Лунеева. Поэтому ограничимся краткой характеристикой некоторых качественных изменений преступлений против личности.
Большинство исследователей отмечают: увеличение числа заказных убийств по экономическим и политическим мотивам, а также вследствие «разборок» криминальных структур (по некоторым данным, значительно превосходящим официальные, ежегодно в стране совершается 500 – 600 убийств «по найму»); рост количества актов и жертв терроризма; взятие заложников; вымогательство с применением изощренных методов насилия (пытки). Нередко называется рост числа серийных убийств на сексуальной почве, включая педофилию. Однако скорее мы имеем дело с эффектом быстрого реагирования средств массовой информации. По мнению психологов и психиатров, доля лиц с патологией влечений (в том числе сексуального характера), которые являются основными субъектами таких преступлений, относительно стабильна в популяции.
Очень высок уровень латентных насильственных действий, включая преступные, по отношению к детям. Чрезвычайно высока и латентность жертв «дедовщины» в армии. К этому следует добавить «засекреченность» статистики военной юстиции.
Вот как характеризует ситуацию в армии В. В. Лунеев: «В 60-е годы (ХХ в. – Я.Г.) «дедовщина» носила унизительный, но ритуальный характер: били «провинившегося» пряжкой ремня или ложкой по ягодицам. В 70 – 80-е годы упомянутые деяния приобрели опасный насильственный и массовый характер с тяжкими, а нередко и смертельными последствиями… Укрывательство «дедовщины» в середине 80-х годов превысило все мыслимые пределы. Как показывали некоторые проверки, военные госпитали были переполнены солдатами с переломами челюстей, разрывами печени и селезенки и другими травмами от «неуставных отношений». Боясь расправы и старослужащих, и командования, они, как правило, утверждали, что получили повреждения от случайного падения… Реально «дедовщину» загнали в подполье воинских отношений. Правда об этом стала известна обществу лишь в 1990 – 1991 годы, после массового негодования родителей потерпевших от «дедовщины» военнослужащих».
Не следует думать, что ситуация с тех пор изменилась в лучшую сторону. Скорее – наоборот.
И еще несколько соображений по поводу «заказных» убийств. Убийства по найму были известны всегда. В силу разных причин лицо, задумавшее уничтожить кого – либо, действовало не само, а «поручало» это другому (другим) лицам. Чаще всего – за вознаграждение, но это могла быть и «идейная» услуга. Условно можно выделить две группы заказных убийств: бытовые (устранить ненавистного супруга, отделаться от кредитора, нежеланного ребенка, обеспечить скорейшее получение наследства и т. п.) и «элитарно – конкурентные» – «освободить» место на троне, устранить конкурента в политике, бизнесе и т. п. Кроме того, по характеру исполнения можно различать «тайные» заказные убийства (чаще всего – бытовые) и «на публику» – открытые, явные, рассчитанные на устрашение других конкурентов (дабы им не повадно было!). Все эти разновидности убийств по найму сохранились по сей день.
Современной новеллой является формирование института и корпуса профессиональных наемных убийц – киллеров, специально подготавливаемых, различной степени квалификации, а, соответственно и с определенной таксой оплаты «труда».
Динамика тяжких насильственных преступлений, представленная в Табл. 2, свидетельствует об определенных закономерностях (при всех поправках на «несовершенство» официальной статистики. О масштабах латентной – незарегистрированной – преступности свидетельствуют данные специальных исследований и утверждение проф. М. М. Бабаева: «Ни одной цифре, которая публикуется официально МВД, я – сотрудник МВД, полковник милиции в отставке – не верю. Это бессовестная ложь»).
Табл. 2. Тяжкие преступления против личности в России (1985 – 2015)
Наблюдается устойчивое снижение уровня (в расчете на 100 тыс. населения) насильственных преступлений, также как всей преступности, в годы горбачевской «Перестройки» (1986-1988). Аналогичное снижение всех показателей преступности, включая насильственную), а также самоубийств, было во время хрущевской «Оттепели» (например, самый низкий уровень преступности в России после Второй Мировой войны – ниже 400 – отмечен в 1963-1965 гг.). Это свидетельствует, с моей точки зрения, о позитивном влиянии процессов либерализации и демократизации (насколько вообще можно говорить о «либерализме» и «демократии» в России). Существенный рост насильственной (и иной) преступности начался с 1992 г. и достиг первого максимума в 1994 г. («Перестройка» захлебнулась), второго максимума в 2001 (убийства) – 2002 (причинение тяжкого вреда здоровью) годах.
Достаточно неожиданное снижение началось с 2002 г., достигнув к 2015 г. минимума. Поскольку все факторы, обусловливающие преступность вообще, тяжкую насильственную, в частности, сохраняются в России и даже усугубляются (степень социально – экономического неравенства), это сокращение, согласно официальной статистики, вызывает у специалистов недоумение.
Однако с конца 1990-х – начала 2000-х годов происходит сокращение количества и уровня (на 100 тыс. населения) преступлений во всем мире – во всех странах Европы, Азии, Африки, Австралии, Северной и Южной Америки. Наиболее ярко это проявляется в динамике уровня убийств – как наиболее опасного и наименее латентного преступления (табл. 3).
Как мы видим из табл. 2, точно такая же картина наблюдается с динамикой преступности в России после 2006 г., а по тяжким насильственным преступлениям – с 2001–2002 гг.
И перед мировой криминологией встал вопрос: чем объясняется это неожиданное общемировое сокращение объема и уровня преступности?
В России первоначально пытались объяснить тенденцию снижения уровня преступности традиционным сокрытием преступлений от регистрации. И это действительно имеет место. Однако общемировой характер тренда не позволяет ограничиться столь простым (и отчасти справедливым) объяснением. Назову несколько гипотез, существующих в современной криминологии.
Во-первых, преступность, как сложное социальное явление, развивается по своим собственным законам, не очень оглядываясь на полицию и уголовную юстицию, и, как большинство социальных процессов, – волнообразно (напомню, что с начала 1950-х – до конца 1990-х преступность росла во всем мире).
Во – вторых, бо́льшую часть зарегистрированной преступности составляет «уличная преступность» (street crime) – преступления против жизни, здоровья, половой неприкосновенности, собственности. «Беловоротничковая преступность» (white – collar crime), будучи высоколатентной, занимает небольшую часть зарегистрированной преступности. А основные субъекты «уличной преступности» – подростки и молодежь, которые в последние десятилетия «ушли» в виртуальный мир интернета. Там они встречаются, любят, дружат, ненавидят, стреляют (так называемые «стрелялки»), «убивают», совершают мошеннические действия и т. п., удовлетворяя – осознанно или нет – потребность в самоутверждении, самореализации.
Обычно взрослые негативно относятся к «стрелялкам», пытаясь запретить их размещение в сети или же ограничить к ним доступ. Между тем университеты в Вилланове и Ратгерсе опубликовали результаты своих исследований связи между преступлениями и видеоиграми в США. Исследователи пришли к выводу, что во время пика продаж видеоигр количество преступлений существенно снижается. «Различные измерения использования видеоигр прямо сказываются на снижении таких преступлений, как убийств», – заявил Патрик Марки (Patrick Markey). Исследователи считают, что есть несколько возможных объяснений этой зависимости. Так, люди, которым нравятся жестокость и насилие, больше играют в видеоигры с явной демонстрацией жестокости. Таким образом, они «оздоравливаются» с помощью игр. Кроме того, люди предпочтут больше времени проводить за игрой, снижая, таким образом, количество преступлений на улицах.
В-третьих, возможно, имеет место «переструктуризация» преступности, когда «обычную» преступность теснят малоизученные и почти не регистрируемые, высоколатентные виды преступлений эпохи постмодерна, в частности, киберпреступность.
В – четвертых, как считают участники одной из сессий («The Crime Drop») XII Европейской конференции криминологов (Бильбао, 2012), причиной снижения уровня преступности может быть повышенная «секьюритизация», как результат массового использования современных технических средств безопасности (видеокамеры, охранная сигнализация и т. п.).
Таблица З. Уровень на (100 тыс. населения) смертности от убийств в некоторых государствах (1984-2011)
Табица 4 Структура преступлений против личности в России (1987-2013), в %
Место преступлений против личности в структуре преступности
Удельный вес рассматриваемых преступлений в общем объеме преступности в России составлял: 1986 г. – 5,3 %; 1987 г. – 5,4 %; 1988 г. – 6,0 %; 1989 г. – 5,8 %; 1990 г. – 5,5 %; 1991 г. – 4,6 %; 1992 г. – 4,4 %; 1993 г. – 5,2 %; 1994 г. – 5,8 %; 1995 г. – 5,2 %; 1996 г. – 4,8 %; 1997 г. – 4,9 %; 1998 г. – 4,6 %; 1999 – 4,1 %; 2000 – 4,3 %; 2001 – 4,6 %; 2002 – 5,6 %; 2003 – 5,2 %; 2004 – 5,2 %; 2005 – 4,5 %; 2006 – 4,0 %; 2007 – 3,8 %; 2009 – 3,9 %; 2010 – 4,1 %; 2011 – 4,3 %; 2012 – 4, 3 %; 2013 – 4, 3 %. Это относительно невысокая доля с тенденцией к сокращению. Напомним, однако, что в Японии в 1995 г. удельный вес преступлений против личности составил всего 0,7 %.
Стабилен удельный вес тяжких насильственных преступлений в общем объеме преступности: так, с 2009 г. по 2013 г. ежегодно доля убийств составляла 0,6 %, причинение тяжкого вреда здоровью – 1,5 % – 1,6 %, и знасилований – 0,2 %.
Некоторые мировые показатели убийств представлены в Табл. 3.
Структура преступлений против личности
Внутреннюю структуру преступлений против личности проследим за несколько лет (табл. 4).
Как видно из приведенных данных, с середины 90-х годов минувшего века возрастает доля убийств (с покушениями) в структуре преступлений против личности и сокращается удельный вес изнасилований (с покушениями) и привилегированных составов убийств при относительной стабильности иных преступлений. С 2006 г. происходит сокращение доли убийств и изнасилований. Однако трудно сказать – отражает ли это реальную динамику и структуру рассматриваемых преступлений или же является следствием очень высокой латентности изнасилований.
Хотя убийства всегда и везде относятся к числу преступлений с наименьшей латентностью («труп не спрячешь»!), однако за последнее десятилетие в России и это тягчайшее преступление становится высоко латентным. «Прятать трупы» удается, прежде всего, за счет лиц «пропавших без вести» и не найденных. Так, в 1995 г. было объявлено в розыск лиц, без вести пропавших – 57 850, установлено (с учетом прошлых лет) – 47 863, осталось в розыске – 25 232, всего разыскивалось (с учетом прошлых лет) – 78 781, всего установлено – 57 382 (72,8 %); в 1998 г. было объявлено в розыск лиц, без вести пропавших – 52 677, установлено – 46 577, осталось в розыске 25 485, всего разыскивалось ранее объявленных в розыск (прошлых лет) – 26 107, всего установлено из ранее объявленных в розыск – 4 245, процент установленных в данном году – 88,4, процент установленных за прошлые годы – 16,3; в 2003 г. всего разыскивалось 518 260 человек, из них были разысканы 318 015 (61,4 %), остались в розыске 192 957 человек. Далее, среди все возрастающего числа неопознанных трупов (в 1990 г. – 2 837, в 1995 г. – 18 381, в среднем за последние годы – свыше 16 – 18 тыс. ежегодно) по многим не удается определить причину смерти (вследствие гнилостных и иных изменений), а потому не регистрируются возможные случаи убийств. Не попадают в данные уголовной статистики и деяния (в том числе, лишение жизни), совершенные лицами, не подлежащими уголовной ответственности в связи с недостижением возраста уголовной ответственности или же невменяемостью.
Приведем выдержку из выступления проф. В. С. Овчинского: «За 2008 год в органы внутренних дел поступили 147 тыс. заявлений о пропаже людей. 72 тысячи были найдены без проведения розыскных мероприятий. Остальных искали сотрудники соответствующих подразделений МВД, и они нашли большую часть людей. Они работали хорошо… но остались ненайденными около 5,5 тысяч человек.
Еще одно: неопознанные трупы. В прошлом году были обнаружены несколько десятков тысяч трупов, из них большая часть опознаны, но из – за так называемых гнилостных изменений и других факторов остались неопознанными около 6,5 тысяч трупов.
Итак, мы имеем 5 тысяч разницы между медицинской и уголовной статистикой, 5,5 тысяч людей так и не было найдено, 6,5 тыс. неопознанных трупов».
Приведем некоторые данные московских коллег по результатам исследования латентности различных видов преступлений. Коэффициент латентности в 2002 г. составил: убийство – 1,17 (зарегистрировано преступлений – 31 579, латентная преступность – 5 415,56, фактическое число преступлений – 36 994,56, коэффициент латент ности – 1,17); умышленное причинение тяжкого вреда здоровью – 1,18; изнасилование – 4,08. В 2009 г. коэффициент латентности убийств – 2,3 (зарегистрировано преступлений – 17 414, латентная преступность – 21.8 тыс., фактическое число – 39,2 тыс.); умышленное причинение тяжкого вреда здоровью – 2,2; изнасилование – 7,5. Таким образом, наблюдается рост латентности тяжких насильственных преступлений.
По данным В. В. Лунеева, В. С. Овчинского и автора этих строк, латентность убийств еще выше: реальное их число в 2 – 4 раза выше регистрируемого.
Велико количество жертв преступлений. Так, в результате различных преступлений погибло людей: 1987 г. – 25 706 человек; 1988 г. – 30 403; 1989 г. – 39 102; 1990 г. – 41 634; 1991 г. – 44 365; 1992 г. – 213 590; 1993 г. – 75 365; 1994 г. – 75 034; 1995 г. – 75 510; 1996 г. – 65 368; 1997 г. – 62 598; 1998 г. – 64 545; 1999 г. – 65 060; 2000 г. – 76 651; 2001 – 78 697; 2002 – 76 803; 2003 – 76 921; 2004 – 72 317; 2005 – 68 554; 2006 г. – 61 378; 2007 – 53 987 человек. Всего за 1987 – 2007 гг. погибли 1 446 588 человек. Сокращение публикуемых статистических данных МВД РФ позволяет привести лишь следующие сведения о гибели людей в результате преступлений за последующие годы: 2009 г. – 46,1 тыс., 2011 г. – 40,1 тыс., 2013 г. – 36,7 тыс., 2015 – 32.9 тыс. человек.
Анализ социально – демографического состава лиц, совершивших тяжкие преступления против личности, позволяет выявить некоторые тенденции. Увеличивается доля женщин, совершающих убийство и – особенно – причиняющих тяжкий вред здоровью. Существенно возрастал удельный вес несовершеннолетних в таких преступлениях как убийства и умышленное причинение тяжкого вреда здоровью при наметившемся сокращении с 2005 – 2006 гг. Но уменьшается их доля среди совершивших изнасилование. Резко сокращается (в 4 раза!) удельный вес рабочих по всем тяжким насильственным преступлениям, что, очевидно, можно объяснить уменьшением это социальной группы в населении. Наконец, значительно возрастает по всем рассматриваемым преступлениям доля лиц, не имеющих постоянного источника доходов и безработных (сведения о последних публикуются только с 1993 г.). Так, к 2013 г. доля «исключенных» (лиц без постоянного источника дохода) увеличилась до 74,7 % среди убийц и 70,0 % насильников.
Устойчиво высок удельный вес лиц, совершивших преступления в состоянии алкогольного опьянения (6 8 – 7 8 % среди убийц, 7 5 – 8 1 % среди причинивших тяжкий вред здоровью и 60 – 78 % совершивших изнасилование). Доля совершивших преступления под воздействием наркотиков не превышает за отдельные годы 0,7 – 0,8 % (в среднем же – 0,2 – 0,4 %).
Неравномерно территориальное распределение тяжких преступлений против личности по регионам России.
Так, если средний по России уровень убийств (с покушениями) составлял в 1998 г. 20,1, в Тыве он достиг 60,1 (в 1994 г. этот «рекордный» показатель составил в республике 82,1); в Иркутской области – 41,1; свыше 30 – в Бурятии, Хакасии, Хабаровском крае, Кемеровской и Читинской областях. Самые низкие показатели (ниже 13) оказались в Башкортостане, Дагестане, Кабардино – Балкарии, Белгородской, Воронежской, Пензенской областях. В 2007 г. средний по стране уровень убийств (с покушениями) составил 15,6. Максимальный уровень в этом году был в республике Тыва – 64,6; в областях Сахалинской – 33,0; Читинской – 35,9; Чукотском АО – 35,7; Республике Бурятии – 32,6. Минимальный уровень – в республиках Дагестан – 6,4; Адыгее – 7,7; в Белгородской области – 7,9. В 2015 г. средне российский уровень убийств (с покушениями) составил 8,6. Максимальный уровень в этом году был в Республике Тыва – 38,3; Забайкальском крае – 30,0; Республике Алтай – 23,8. Минимальный уровень – в Москве – 3,5; Чеченской Республике – 4,1; Санкт – Петербурге – 4,8.
Уровень умышленного причинения тяжкого вреда здоровью в 1998 г. при среднероссийском показателе 30,8 составил в Тыве 163,0; в Иркутской области – 66,7; свыше 50 – в республике Алтай (57,5), Бурятии, республике Саха (Якутия), Хакасии, Красноярском и Хабаровском краях, Еврейской АО, Кемеровской (58,6), Пермской, Сахалинской, Читинской (59,6) областях. Самые низкие показатели в 1998 г. (ниже 15) были в Дагестане (6,5), Ингушетии, Кабардино – Балкарии, Карачаево – Черкесии, Москве. В 2007 г. среднероссийский уровень – 33,3. Максимальный уровень – в республиках Тыва – 223,3 (!); в областях Читинской – 91,7; Иркутской – 92,1; в Чукотском АО – 99,0. Минимальный уровень в республиках Ингушетия – 3,2; Чечня – 3,5; Дагестан – 7,6. В 2015 г. среднероссийский уровень убийств – 24,3. Максимальный уровень – в республике Тыва – 139,5 (!); в Чукотском АО – 94,5; Забайкальском крае – 71,3. Минимальный уровень в республиках Чечня – 1,2; Ингушетия – 2,7; Дагестан – 4,8.
При среднероссийском уровне изнасилований (с покушениями) в 1998 г. – 6,1, в Тыве он достиг – 26,8; свыше 14 – в республиках Алтай, Коми, Удмуртия; ниже 4 – в Дагестане, Ингушетии, Северной Осетии, Белгородской, Владимирской, Мурманской, Пензенской областях, в Москве и Санкт – Петербурге. В 2007 г. средний по России уровень изнасилований – 4,9. Максимальный уровень – в республиках Тыва – 39,7; Алтай – 27,8; Хакасия – 15,5. Минимальный уровень – в республиках Ингушетия – 0,2; Чечня – 1,9; в Мурманской области – 1,3. В 2015 г. средний уровень изнасилований – 3,0. Максимальный уровень – в республике Тыва – 28,0; Чукотском АО – 23,6; республике Алтай – 15,7. Минимальный уровень – в республиках Ингушетия – 0,0 (!) Чечня – 0,8; Северная Осетия – Алания – 1,3.
В целом по тяжким насильственным преступлениям отмечается высокая криминальная активность в Приморском и Хабаровском краях, Восточной Сибири, в некоторых регионах Западной Сибири и Урала. Катастрофическими показателями характеризуется Тыва. Наиболее благополучными, по данным официальной статистики, являются регионы Северного Кавказа, ряд областей Центральной России, а также оба столичных мегаполиса.
Конкретные причины существенной неравномерности территориального распределения преступлений против личности требуют специального, углубленного изучения. В общем виде они объясняются различиями в условиях жизни, особенностями демографического состава населения. Не исключено, что низкие показатели в республиках Северного Кавказа зависят от специфических форм социального контроля (включая возможность кровной мести), когда общинные (этнические, клановые) отношения, во-первых, удерживают от крайних проявлений насилия, а, во-вторых, формальный контроль подменяется неформальным, и случаи насилия не становятся известными правоохранительным органам (точнее, не регистрируются ими).
Различен уровень насильственных преступлений в городах и сельской местности. Так, уровень (на 100 тыс. жителей соответствующих типов поселений) убийств в городах и поселках городского типа составил в 1990 г. – 9,0, в сельской местности – 14,6 (в 1,6 раза выше), в 1998 г. соответственно – 18,4 и 24,8 (в сельской местности выше в 1,3 раза), в 2005 г. соответственно – 14,6 и 25,3 (в сельской местности выше в 1,7 раза). Уровень причинения тяжкого вреда здоровью среди городского населения в 1990 г. составил 27,6, среди сельского населения – 27,9; в 1998 г. этот разрыв оказался более значительным: соответственно 29,0 и 35,6 (в 1,2 раза); в 2005 г. соответственно 39,2 и 42,8. Уровень изнасилований в 1990 г. в сельской местности (13,5) был в 1,5 раза выше, чем в городах и поселках городского типа (8,9), в 1998 г. – в 1,7 раза (уровни 8,8 и 5,1 соответственно), в 2005 г. – в 1,4 раза (уровни 5,8 и 8,1). Мы привели для иллюстрации данные лишь по трем годам (рассчитаны нами исходя из городского населения в 1990 г. – 109,2 млн. человек, в 1998 г. – 107,3 млн. человек, в 2005 г. – 105 млн. человек, сельского – соответственно 38,8 млн., 39,4 млн. и 38 млн. человек), однако они отражают ситуацию в целом: уровень зарегистрированного насилия в сельской местности в России существенно выше, чем в городах (и это при более высокой латентности преступлений на селе).
Существуют различные этому объяснения. С моей точки зрения, во-первых, жители села традиционно решают возникшие межличностные конфликты с помощью физической силы. Во – вторых, выше уровень алкоголизации сельского населения, а большинство тяжких насильственных преступлений совершается в состоянии алкогольного опьянения. Наконец, в-третьих, нельзя исключить обычного для сельских жителей более «простого», чтобы не сказать – пренебрежительного отношения к ценности жизни вообще («бог дал, бог и взял»; к медицинской помощи, особенно – квалифицированной, в условиях российских расстояний обращаться гораздо сложнее, чем горожанам; убийство домашних животных – на мясо – дело привычное и «наглядное» с детского возраста).
Распределение тяжких насильственных преступлений во времени также имеет свои закономерности. Они хуже изучены, чем пространственные различия. Лишь в качестве примера заметим, что по нашим данным, в Ленинграде 1980-х годов недельный максимум тяжких телес ных повреждений (по нынешнему законодательству – причинение тяжкого вреда здоровью) и изнасилований приходился на субботу (соответственно 21,5 и 20,9 % недельного количества), минимум наблюдался в начале недели (понедельник, вторник). Убийства были распределены по дням недели более равномерно, но с резким сокращением в воскресенье. Суточное распределение всех рассматриваемых видов тяжких насильственных преступлений было примерно одинаковое: максимум с 20 до 23 часов (38,5 % суточного числа убийств, около 48 % тяжких телесных повреждений, 33,6 % изнасилований), далее по частоте преступлений следовал интервал с 16 до 19 часов, лишь изнасилований относительно больше приходилось на ночное время – 0–3 часа, меньше всего насильственных преступлений совершалось в период с 4 до 11 часов. Что касается сезонной волны, то убийства имели три максимума (в порядке убывания): апрель, июль, ноябрь и три минимума – в феврале, июне, октябре. Максимум тяжких телесных повреждений также приходился на апрель, июль, ноябрь, а минимум наблюдался в декабре, феврале, сентябре. Что касается изнасилований, то их максимум располагался в августе – декабре (с «пиком» в сентябре и ноябре), а минимум в марте – мае.
Большинство тяжких насильственных преступлений совершаются в семейной и бытовой сферах. Женщины, как правило, чаще становятся жертвами семейного насилия.
Первоначально в США, а затем и в ряде других государств, включая современную Россию, серьезную опасность представляют преступления против личности с применением огнестрельного оружия. Региональные межэтнические конфликты, частичная дезорганизация и коммерциализация воинской службы, формирование устойчивых преступных сообществ привели в России к резкому росту преступлений, совершенных с применением огнестрельного оружия: 1987 г. – 2 164 зарегистрированных случаев, в том числе 534 убийств или покушений на убийства, 1991 г. – 4 481 случай (из них 970 убийств или покушений на убийства), 1993 г. – 19 154 случая (из них 2 957 убийств с покушениями), 1997 г. – 19 650 случаев, 1999 г. – 15 591 случай, 2006 г. – 18 727 случаев, 2009 г. – 8 679. В 2003 г. зарегистрировано 54 203 преступления, связанных с незаконным оборотом оружия, в 2006 г. – 30 055 таких преступлений, в 2009 – 34 249, в 2013 г. всего 6,9 тыс. Динамика преступлений, совершенных с использованием огнестрельного и газового оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств за последние годы (в тысячах) относительно благоприятная: 2004 – 9,6; 2005 – 9,2; 2006 – 7,6; 2007 – 5,5; 2008 – 4,4; 2009 – 4,4.
Особого внимания заслуживает изучение жертв насильственных преступлений. Полицейская статистка в ряде стран (прежде всего, в Германии и Великобритании) столь же подробно учитывает сведения о жертвах, сколь и о преступниках. К сожалению, в России представлены сведения только об общем числе жертв преступлений. Мне известна лишь одна отечественная монография, специально посвященная этой проблеме.
Сексуальное насилие
Самостоятельного анализа заслуживают преступления против половой неприкосновенности и половой свободы личности. Однако, статистические сведения о них (Табл. 5) весьма скромны в силу очень высокой латентности.
Это характерно для многих стран, но, пожалуй, особенно для России: традиционная мораль нередко обрушивается на потерпевших, и те не заявляют в органы расследования о посягательствах. Кроме того, последние часто исходят со стороны знакомых и родственников, что в еще большей степени ограничивает желание жертв предавать огласке случившееся. По данным С. М. Иншакова, в 2009 г. коэффициент латентности изнасилований составил 7,5, насильственных действий сексуального характера – 4,2, половых сношений и иных действий сексуального характера с лицами, не достигшими 16 – летнего возраста – 2,5, развратных действий – 3,5.
Табица 5. Динамика преступлений против половой неприкосновенности и половой свободы (1995-2013)
Между тем, сексуальное насилие в различных его проявлениях (от сексуальных домогательств до изнасилований) весьма широко распространено в мире и в России. По данным МВД, за 6 месяцев 2016 года в России зарегистрировано 2 385 изнасилований и покушений на изнасилование, за весь 2015 год – 3936, что означает 5 случаев изнасилования на 100,000 женского населения в России. Однако сексуальное насилие является одним из самых латентных преступлений и только 1 случай из 6 регистрируется полицией. В последние годы уровень латентности этих преступлений еще вырос.
Глава 5. Ксенофобия и «преступления ненависти»
Преступления по мотивам национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды – «преступления ненависти» (Hate crimes) были всегда. Достаточно вспомнить многочисленные религиозные войны, крестовые походы, межнациональные и межэтнические конфликты, погромы и преследования на почве антисемитизма. Вообще с первых шагов человечества зародились подозрительность и нелюбовь к «чужим», не «своим», нередко переходящая в открытую вражду (впрочем, это присуще всем стадным животным).
Вся история человечества – история воин, взаимоуничтожения, пыток и т. п. Но большинство народов, по крайней мере, Западной Европы, Северной Америки, Австралии со временем – одни раньше, другие позже – «цивилизовывались», укрощали свои агрессивные инстинкты.
Однако со второй половины минувшего ХХ столетия такого рода преступления приобрели характер острой социальной проблемы. Тому есть как минимум два объяснения. Во-первых, по мере развития цивилизации, либерализации и гуманизации межчеловеческих отношений население развитых стран стало особенно болезненно воспринимать любые проявления ксенофобии и преследования на почве национальной, расовой, религиозной вражды, а также по мотивам гомофобии, неприязни к каким бы то ни было категориям населения (нищим, бездомным, инвалидам, проституткам и т. п.). Высмеиваемая подчас «политкорректность» людей западной цивилизации, недопустимость «обзывать» кого бы то ни было алкоголиком (лучше сказать – «У Джона проблема с алкоголем»), наркоманом («У Кэтрин проблема с наркотиками»), преступником («У Смита проблема с законом»), – в действительности есть проявление подлинно человеческой толерантности, достойной уважения. По этой же причине в США не принято употреблять слово «негр», исторически носящее уничижительный характер («нигер»), а предпочтительнее – афро – американец. Во – вторых, одним из негативных последствий глобализации является усиление ксенофобии во всем мире. Глобализация ускорила миграцию, смешение рас, этносов и культур, религий и обычаев. Это в свою очередь приводит к взаимному непониманию, раздражению по поводу «их» нравов, обычаев, привычек, стиля жизни и т. п.
Между тем ксенофобия, нетерпимость во всех ее проявлениях служит реальной угрозой существованию и отдельных обществ, и человечества в целом.
Не миновала чаша сия и Россию. Обширнейшие «пустые» пространства вокруг позволяли не трудиться над клочком земли и на этом клочке, а завоевывать и присваивать все, что «плохо лежит» (географический фактор).
Сказалось и дурное наследство «византийства». Так, «появлением смертной казни российское законодательство обязано византийскому влиянию. Когда греческие епископы рекомендовали князю Владимиру заимствовать римско – византийскую карательную систему, включающую в себя смертную казнь,… князь Владимир отнесся к их совету с сомнением и неудовольствием. «Боюсь греха!» – отвечал им русский князь. Византийские епископы стремились приобщить Русь к канонам Кормчей книги, где говорится о необходимости казни лиц, занимающихся разбоем. «Ты поставлен от бога на казнь злых людей», – доказывали епископы Владимиру» (исторический фактор). И сегодня РПЦ благословляет орудия, танки, ракеты, спецназ…
Россия никогда не была демократическим государством, никогда не была правовым государством; население страны всегда воспитывалось в рабстве, в подчинении, в страхе, всегда господствовали Власть, Сила, Насилие. Когда еще было сказано А. Чеховым, что россиянам надо «по капле выдавливать из себя раба». Этот процесс выдавливания продолжается шаг за шагом без особых видимых результатов (политический фактор).
Подавляющее большинство населения России всегда влачило жалкое существование на грани (или за гранью) голода и нищеты; «экономическое процветание» 1913 г. – такой же блеф, как и множество других. Для полуголодных, нищих, необразованных (еще только в 20 – 3– е годы
ХХ в. речь шла о ликвидации неграмотности!) людей не было иного «культурологического» образца «решения проблем» кроме кулака, вил, топора. Вечное выживание, борьба за кусок хлеба – не лучшие условия либерализации нравов (экономический фактор).
ХХ в. в России (с ГУЛАГ’ом, геноцидом и т. п.) – без комментариев. Тотальное насилие и тотальный страх на протяжении трех – четырех поколений – это уже почти генетика!.. Увы, и в «постперестройку» – обнищание большинства, власть криминалитета и криминальность власти.
Хорошо известны ужасы тоталитарного режима в бывшем СССР. Горбачевская «перестройка» принесла России относительную свободу, рыночную экономику, надежды на нормальное развитие. Однако с начала нового – XXI столетия наблюдается возврат России к авторитарному режиму, ограничению прав и свобод граждан, господству ФСБ – наследнице печально знаменитого КГБ.
Уровень смертности в России один из самых высоких в мире – 16,4 на 1000 жителей в 2005 г.; 14,7 в 2012 г.; 13,0 в 2015 г.. Россия была на 147 месте в мире по продолжительности жизни (65 лет), и то только благодаря женщинам (72 года), ибо продолжительность жизни мужчин – 59 – 60 лет – одна из самых низких в мире. К 2015 г. продолжительность жизни увеличилась до 71,4, тогда как в Германии, например, 80,9, в Японии – 83,1 год.
Россия занимает одно из первых мест по уровню убийств и по уровню самоубийств; первое место по душевому потреблению алкоголя – свыше 16 – абсолютного (100 %) алкоголя, обогнав к 1993 – 1994 гг. традиционного лидера – Францию. Очень высок «индекс агрессивности»: частное от деления уровня убийств на уровень самоубийств.
Россия не входит в группу стран «золотого миллиарда». Высокий уровень преступности, алкоголизации, наркотизации населения, самоубийств есть закономерный, необходимый и неизбежный результат непомерного разрыва уровня и образа жизни сверхбогатого меньшинства («включенных») и нищего и полунищего большинства населения («исключенных»). С нашей точки зрения, наибольшую криминогенную опасность представляют сегодня два контингента россиян: растущая масса «исключенных», маргиналов и развращенная коррумпированная властная элита.
Все это не может не вызывать негативных эмоций, поисков «врагов», виновных в тяжести бытия. И тогда «чужие», «понаехавшие тут», «кощуницы», «пидерасы» (по Н. С. Хрущеву) – оказываются ближайшими «козлами отпущения».
Ксенофобия
Ксенофобия (греч. «xenos» – чужой и «phobos» – страх, боязнь) – страх, опасение перед «чужим», «не своим». А страх порождает неприятие, враждебное отношение, ненависть.
Как уже упоминалось, с первых шагов человечества зародились подозрительность и нелюбовь к «чужим», не «своим», нередко переходящая в открытую вражду. Это чувство формируется в филогенезе и онтогенезе. Чужих следовало опасаться, убийство чужака в первобытном обществе не считалось преступлением (филогенез). Но вспомним поведение современных детей и подростков. Ребенок, только научившись опознавать родных – маму, папу, бабушку, дедушку, может заплакать при появлении «чужого», незнакомого (онтогенез). Дети постарше, видя на экране телевизора сражение, спрашивают взрослых: это наши? Белые? Красные? Фашисты?
На «животном» уровне ксенофобия и вытекающие из нее «преступления ненависти» имеют «естественные» корни. Но человечество все же несколько отличается от других биологических видов. И одно из свойств цивилизованного общества – преодоление, самоподавление нетерпимости к иным, развитие толерантности, терпимости.
Между тем, современная глобализация ускорила миграцию, смешение рас, этносов и культур, религий и обычаев, что нередко приводит к взаимному непониманию, вражде.
В 1999 г. призыв «мочить в сортире» террористов получил массовое одобрение и всенародную поддержку на выборах президента России. Правда, лозунг обернулся десятками тысяч убитых с обеих сторон – чеченцев и «федералов». Но, как говорится в любимой народом песне, «мы за ценой не постоим».
Российские «патриоты» взывают к необыкновенной духовности россиян. За последнее время это проявилось многократно: в разгроме художественной выставки «Осторожно: религия!» в Центре Сахарова с последующим судом… над организаторами выставки; в пикетах и демонстрациях с требованием запретить постановку оперы «Дети Розенталя» в Большом театре и спектакль в Санкт – Петербурге. При этом вопрос о запрете оперы всерьез обсуждался в Госдуме, очевидно более важных проблем в России уже нет. А «Наши» мочили в сортире (унитазе!), сооруженном перед зданием Большого театра, книги Владимира Сорокина (но ведь не жгли же, как в гитлеровской Германии!..). Известный галерист М. Гельман пишет: «Ситуация, когда организация выставки (в Центре Сахарова – Я.Г.) признана уголовным преступлением, фантастична… Мракобесы возвысили сейчас свой голос против искусства именно потому, что уверены: власть на их стороне… В суд подали на Александринский театр за спектакль Валерия Фокина: ревнителям Гоголя не понравилась трактовка режиссера!.. Это контекст инквизиции». Запрещение в марте 2015 г. постановки оперы «Тангейзер» в Новосибирском театре и увольнение директора театра Бориса Мездрича. Кто следующий?
Власти Дагестана, а затем Тюмени запретили гастроли Бориса Моисеева по мотиву: «в защиту православной нравственности». Был отменен концерт шведского квартета Army of lovers.
В апреле 2005 г. в Петербурге был отменен концерт с участием лучших групп российского и украинского рока, поскольку в городе появились многочисленные призывы: «Бей оранжевых», «Бей хохлов», «Дави оранжевую гниду», а в ночь на 29 марта на рекламных афишах концерта появилась надпись: «Бей оранжевую чуму». Организаторы концерта оценили происшедшее и объяснили его отмену однозначно: «Это вынужденная мера в условиях необъявленной войны СВОБОДЕ». Продолжением стала антигрузинская кампания с выявлением лиц грузинской национальности среди школьников России, а затем отношение к «крымнаш» как показателе лояльности / нелояльности власти…
Вспомним также письмо пятисот, включая 20 депутатов Думы, Генеральному прокурору с просьбой закрыть все еврейские организации и учреждения, а также публичные антисемитские призывы генерала А. Макашева в телевизионной передаче «К барьеру» с его «убедительной победой» в шесть тысяч голосов телезрителей.
Единственный в Москве храм кришнаитов сносят. А против строительства нового категорически возражают «возмущенные граждане». В Москве «Свидетели Иеговы» запрещены судебным решением. В связи с этим в одном из газетных откликов прозвучало напоминание, что в гитлеровской Германии преследование «Свидетелей Иеговы» предшествовало так называемому «окончательному решению еврейского вопроса»…
Помимо национализма в стране процветает нетерпимость на социальной, экономической, религиозной, идеологической почве. Политика руководства РПЦ фактически взращивает религиозную, конфессиональную нетерпимость (в отличие от экуменических посылов покойного главы римской католической церкви Папы Иоанна Павла II и ныне здравствующего Папы Франциска I). РПЦ собирается внедрять в многоконфессинальное общество православную этику; школьница Маша затеяла второй в истории человечества «обезьяний процесс», предъявив иск департаменту образования о необходимости обучения школьников «божественному сотворению» человека; бросается в качестве пробного камня идея введения в школах уроков православия и т. п. При этом иерархи РПЦ не стесняются благословлять новую военную технику – «орудие дьявола», по словам польского поэта И. Галчинского.
В «культурной столице» Санкт – Петербурге в 2012 г. «истинно православные» выступили за запрет художественной выставки братьев Чепменов «Конец веселья», разбили стекла в квартире – музее В. Набокова – автора «Лолиты», угрожают расправой за театральную постановку «Лолиты».
Апофеозом бесправия и мракобесия явилось осуждение в 2012 г. девушек из группы «Pussy Riot» к лишению свободы за выступление в Храме Христа Спасителя со словами: «Богородица, прогони Путина».
Впрочем, перечислять все проявления ксенофобии в современной России и невозможно и неблагодарное это дело.
Известный ученый и поэт академик А. Городницкий с горечью отмечает: «Общая ксенофобия в России чудовищно выросла… Это внушает тревогу… за общий дух, который сегодня царит в обществе. Что же нужно нашему народу? Опять полицейское гетто? Или фашистское государство? Новый фюрер?».
Несколько условно можно говорить об объективных и субъективных факторах небывалого распространения ксенофобии и нетерпимости в России. И те, и другие факторы – тривиальны.
Объективно нетерпимость, ксенофобия, злоба, зависть и как следствие – «преступления ненависти» (Hate crimes), совершаемые по мотивам расовой, этнической, религиозной ненависти или вражды, а также гомофобии – есть закономерный, необходимый и неизбежный результат непомерного разрыва уровня и образа жизни сверхбогатого меньшинства («включенных», «included») и нищего и полунищего большинства населения («исключенных», «excluded»).
Самое страшное – фактическая невозможность «исключенных» «включиться» в экономическую, политическую, социальную, культурную жизнь. По мнению профессора Ф. Бородкина, свыше 50 % населения России – «исключенные», т. е. люди, вынужденные существовать на обочине жизни, не будучи включены в активные трудовые, социальные, политические, культурные процессы. С моей точки зрения, реальная доля «исключенных» в современной России превышает 70 – 80 %. Четверть населения – бедняки, чьи доходы ниже нищенского прожиточного минимума, а полунищенское существование влачат как минимум еще две четверти населения. А вот данные Всемирного банка (2005 г.), основанные на официальной российской статистике: доля населения за национальной чертой бедности в России – 30,9 %. По данным на первую половину 2015 г. количество нищего населения достигло 22,9 млн человек.
К этому следует добавить такой бесспорный объективный фактор, как приток иммигрантов, которым не так просто адаптироваться в новой среде, а «среда» не хочет адаптироваться к приезжим. Возникает взаимное недоверие и часто – неприязнь. Среди коренного населения начинают циркулировать идеи повышенной «криминальности» приезжих. Однако, во-первых, эти слухи сильно преувеличены. Так, например, в 2007 г. среди всех лиц, совершивших преступления, удельный вес иностранных граждан и лиц без гражданства составил всего 2,8 %, в том числе гражданами государств СНГ – 2,6 %. В 2009 г. соответственно 3,5 % и 3,2 %. Тогда как в Германии, например, в 2004 г. – 22,9 % (в 1993 г. – 33,6 %)… Во – вторых, повышенная «криминальность», если она имеет место, зависит не от расовой (этнической) принадлежности, а от того, что лица одной культуры оказались перенесенными, по разным причинам, в другую культуру; мигранты, независимо от этнической принадлежности, всегда хуже адаптированы к условиям жизни «коренного населения»; мигрируют чаще всего не от хорошей жизни; мигрируют или отправляются «на заработок» в другие страны и регионы наиболее активные – молодые мужчины, чья повышенная криминальность известна.
Культурологические проблемы, конечно, существуют – и это касается не только России, но и большинства западных стран, которые затронула массовая миграция. Но там реакция более адекватная. Хотя межэтнические, межкультуральные конфликты становятся все большей проблемой в условиях постоянно усиливающейся миграции в современном глобальном обществе постмодерна.
Совершенно очевидно, что безнадежность существования большинства россиян не может не вызывать соответствующую реакцию, «канализируемую» властью. И здесь мы подходим к «субъективным» факторам.
В 1990 г. в статье «Мифологизированное сознание и тоталитаризм» автор этих строк попытался проследить систему мифов тоталитарного общества на примере СССР. Основные вехи мифологизированного сознания, по – моему, таковы: «Человек создан для счастья» – «Светлое будущее» – «Светлый путь» – знающий этот путь Вождь (Фюрер)… Но: «До «светлого будущего» было что – то далековато, а настоящее – несмотря на все «небывалые успехи», мрачновато. Значит – виноваты «враги»! Кулаки и «подкулачники», правые и левые, вредители и саботажники, «враги народа» и члены семей врагов народа, крымские татары и немцы Поволжья, космополиты и «врачи – отравители», и несть им числа… Поиск «врагов народа» (то бишь «козлов отпущения») и «борьба» с ними – самая страшная страница прошлого». Не думал я в 1990 г., что прошлое станет будущим.
В политике неудачливой власти искать «врагов» и натравливать на них «народ» нет ничего нового. Это старо, как мир. Начиная с древнеримского «Разделяй и властвуй» (Divide et impera!) и включая «врагов народа», «безродных космополитов», «убийц в белых халатах» сталинской эпохи. А теперь еще и «иностранные агенты», «пятая колонна», «все те, кто хотят взять реванш» и «шакалят» у иноземных консульств… Сегодняшние популистские заявления политиков, «вбрасывание» президентом термина «коренное население», законопроекты о «процентной норме» (17 – 20 % мигрантов в регионе), о запрете мигрантам заниматься некоторыми видами деятельности (торговля) и т. п., – не могут не подогревать ксенофобские, националистические настроения от которых один шаг до преступлений ненависти.
Вот почему прав бывший депутат Госдумы и правозащитник Юлий Рыбаков: «Безнаказанность, в условиях которой действуют националисты, наталкивает на мысль, что государство взяло на вооружение эту силу и придерживает ее на случай, если в один прекрасный момент понадобится сказать «фас». Власть предержащие (а сегодня это, если называть вещи своими именами, чекисты и чиновники) пытаются построить новую империю. Они понимают, что на этом пути их ждут сложности, а народ, который становится все беднее на фоне баснословно богатеющей элиты, будет искать виноватых. Естест венно, власти не хотят, чтобы люди в один прекрасный момент показали пальцем именно на них. Поэтому нужно найти «крайних», виноватых. Как правило, на эту роль лучше всего подходят инородцы – армяне, евреи, азербайджанцы, неважно кто». И народ, увы, готов проглотить эту наживку. Так, в ответ на создаваемый Ю. Рыбаковым Санкт – Петербургский антинацистский Центр ему звонят возмущенные жители «культурной столицы»: «Спрашивают, что мы имеем против нацизма, говорят, что приезжие заполнили город, что нужно что – то с этим делать…». И это мнение возмущенных граждан может быть страшнее самих фашиствующих молодчиков. Так же, как результаты многочисленных опросов общественного мнения, по результатам которых до 65 % населения согласны с националистическим лозунгом «Россия для русских»…
Ксенофобия, национализм, фашизм выполняют минимум три функции в современной России.
Во-первых, служат «страшилкой» для населения перед грядущими выборами: или мы (ВВП, преемник), или – фашисты!
Во-вторых, «инородцы» – превосходный «козел отпущения» для бездарной власти, не способной решить ни одну из социальных проблем (бедность, жилье, армия, образование, медицина, наука и т. п.).
В-третьих, фашисты, нацисты – социальная база, «резерв главного командования» в борьбе с предполагаемой «оранжевой революцией» «Майданом», до смерти напугавшей власть. Да и сегодня их можно использовать против «несогласных». А, кроме того, существует некое «родство душ»: «фашисты (нацисты) – сукины дети. Но это наши сукины дети».
Ксенофобия может проявляться по – разному. Самый «легкий» вариант – т. н. «бытовая ксенофобия». Одним не нравятся евреи, другим – американцы, третьим – жители кавказского региона, четвертым – «не православные» (или же «неправоверные»), а кто – то терпеть не может гомосексуалистов, да и русофобы нередки. Но пока это таится в сознании ксенофобов или тихонечко обсуждается на кухне – это неприлично, постыдно, но до поры до времени (до первого повода «возникнуть») не так страшно.
Насильственные формы ксенофобии могут проявиться, во-первых, как психологическое насилие (запугивание «чужаков», соответствующие надписи на заборах и стенах домов, и т. п.). Очевидно, к психологическому насилию следует отнести и «Hate Speech» – «слова ненависти», призывающие к насилию. Во всяком случае, современное российское уголовное законодательство расценивает как преступление «возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства» (ст. 282 УК РФ), что может осуществляться и путем «Hate Speech». Во – вторых, как повреждение имущества представителей ненавистных групп (сожжение машин, уничтожение ларьков и магазинов, разрушение могил и надгробий на мусульманских, еврейских кладбищах и т. п.).
Самая опасная форма насилия по мотивам ксенофобии – физическое насилие, «преступления ненависти». Подчеркнем, что к физическому насилию – «Hate Crime» могут привести «Hate Speech», на что они и направлены.
Преступления ненависти
Преступления по мотивам национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды – «преступления ненависти» (Hate crimes) были всегда. Однако со второй половины минувшего ХХ столетия такого рода преступления приобрели характер острой социальной проблемы.
Неслучайно поэтому в 1985 г. впервые было «слово названо»: John Coneyrs, Barbara Kennelly и Mario Biaggi опубликовали «Hate Crime Statistics Act». В 1989 г. была издана статья Джона Лео «The Politics of Hate». Интересно, что одна из первых работ (1991 г.) была посвящена насилию в отношении геев и лесбиянок. В начале 90-х гг. минувшего столетия термин «Hate crimes» приобрел легалистский (правовой) характер, включая законодательные акты. Криминализации подверглось, прежде всего, насилие по мотивам расизма, антисемитизма, а также – гомофобии, враждебного отношения к гомосексуалистам. Прошло немного времени, и стал нарастать вал литературы, посвященной проблеме преступлений, совершаемых по мотивам национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды и на почве гомофобии. В США к группам, совершающим преступления ненависти, были отнесены нео-нацисты, скинхеды и Ку – Клус – Клан. Монографическим отечественным исследованием преступлений ненависти, насколько мне известно, является пока только диссертация К. Н. Бабиченко.
Основные понятия
«Преступления ненависти», во-первых, суть социальный конструкт (как и преступность, наркотизм, проституция и иные социальные феномены, не имеющие онтологических оснований и «естественных» границ). Во – вторых, и это отчасти вытекает из вышесказанного, это понятие еще не устоявшееся, по – разному понимаемое различными законодателями и учеными.
Дж. Джейкоб и К. Поттер в вышеназванной книге подчеркивают, что преступления ненависти – прежде всего преступления, порождаемые предубеждением, предрассудком (bias, prejudice) по отношению к лицам другой расы, нации, цвета кожи, религии, сексуальной ориентации и т. п. Это преступления, мотивированные предубеждением. Преступления ненависти, как социальный и правовой конструкт, не существуют как таковые в природе, sui generis, per se. Это «обычное» насилие, но совершаемое в силу определенных, перечисленных в законе мотивов.
По Дж. Джейкобу и К. Поттер, «„Hate crime“ есть социальный конструкт. Это новый термин, который не привычный, не самоочевидный (self – defning). Придуманный в конце 80-х для выражения криминальных деяний, мотивированных предубеждением, сфокусированный скорее на психологии преступлений, чем на криминальных действиях».
Н. Холл также относит преступления ненависти к социальным конструктам. Он отмечает трудность всех определений преступности вообще и преступлений ненависти, в частности. В своей монографии Н. Холл приводит многочисленные определения hate crime (P. Gerstenfeld, K. Craig, L. Wolfe, L. Copeland, C. Sheffeld, B. Perry и др., а также ряд нормативных определений). Холл подробно останавливается и на анализе всех составляющих анализируемого понятия и его определений: «ненависть», «предубеждение», «предрассудок», «дискриминация» и др.
Приведем некоторые из рассматриваемых Холлом определений. «Простейшее определение преступления ненависти: криминальный поступок, который мотивирован, по крайней мере, групповой принадлежностью жертвы»; «насилие, направленное в отношении групп людей, которые в целом не одобряются большинством общества, которые испытывают дискриминацию в различных сферах деятельности»; «преступление ненависти включает акты насилия и устрашения, обычно направленные в отношении уже стигматизированных и маргинализированных групп».
В российском уголовном законе мы встречаемся с такими составами, как насильственные преступления, совершенные «по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой – либо социальной группы» (ст. ст. 105 ч. 2 п. «л», 111 ч. 2 п. «е», 117 ч. 2 п. «з», 119 ч. 2, 150 ч. 4 УК РФ); «действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой – либо социальной группе, совершенные публично или с использованием средств массовой информации» (ст. 282 УК РФ). Квалифицирующими обстоятельствами этого состава преступления является совершение действий с применением насилия или с угрозой его применения, лицом с использованием служебного положения, а также совершенные организованной группой (ч. 2 ст. 282 УК).
Кроме того, согласно п. «е» ст. 63 УК к отягчающим наказание обстоятельствам относится совершение преступления «по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды, либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой – либо социальной группы». Ст. 136 УК предусматривает уголовную ответственность, в частности, за «нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина в зависимости от… расы, национальности, …отношения к религии»; в ч. 2 п. «б» ст. 244 («Надругательство над телами умерших и местами их захоронения») указываются в качестве квалифицирующего признака действия «по мотиву национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды». Ст. 282 – 1 устанавливает ответственность за организацию экстремистского сообщества и участие в нем. Другое дело, что понятие «экстремизм» может весьма расширительно толковаться, оборачиваясь расправой с оппозицией. Но это уже тема самостоятельного рассмотрения.
На противодействие ксенофобии и основанным на ней преступлениям направлены многочисленные международно – правовые акты: Всеобщая декларация прав человека (1948, ООН), Международная конвенция об устранении всех форм расовой дискриминации (1965, ООН), Декларация об устранении всех форм нетерпимости и дискриминации на почве религии и верований (1981, ООН), Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод (1950), Европейская конвенция о правовом положении рабочих – мигрантов (1983), Европейская хартия региональных языков и языков меньшинств (1992) и др.
Международная судебная практика, включая практику Европейского суда по правам человека, в связи с дискриминацией по признаку расы и национальной принадлежности представлена в сборнике статей.
Классификация преступлений ненависти
В зависимости от уголовно – правового закона и доктринальных суждений различаются виды преступлений ненависти: по мотивам расо вой, национальной, этнической неприязни или вражды; по мотивам религиозной неприязни или вражды; в отношении сексуальных и иных меньшинств. Новеллой отечественного законодательства является криминализация деяний «по мотивам ненависти или вражды в отношении какой – либо социальной группы» (Федеральный Закон «О противодействии экстремистской деятельности» от 24.07.2007 г.). Целесообразность этой новеллы вызывает неоднозначное отношение. Понятие «социальная группа» не определено юридически и вызывает многочисленные толкования у социологов.
На одном из названных видов – гомофобии – остановлюсь несколько подробнее, поскольку, как ни странно, это приобретает принципиальное значение и актуальность для современной России.
Распространенность однополой любви известна издревле. Гомосексуализм, как мужской, так и женский, существовал у первобытных народов Африки, Азии, Америки. Гомосексуальные отношения были распространены в древней Индии, Египте, Вавилоне, а также в Древней Греции и Риме. Более того, гомосексуализм распространен и в животном мире (владельцам собак – кобелей это хорошо известно).
По данным различных исследователей, в современном мире устойчивую гомосексуальную направленность имеют в среднем 1 – 6 % мужчин и 1 – 4 % женщин. Эти цифры – «нижний предел», т. к. общее число мужчин и женщин, имевших гомосексуальный контакт хотя бы раз в жизни, доходит, по мнению А. Кинзи, до 48 % мужчин и 19 % женщин (27 % по данным К. Дэвиса).
Даже если исходить из минимальных показателей 1 – 4 %, в России должно быть не менее 1,5 – 4,5 млн. человек устойчивой гомосексуальной ориентации. Из всех видов девиантности истинный или врожденный гомосексуализм, по – видимому, наиболее «биологичен» (а, следовательно, и нормален) по своей природе. Высказываются обоснованные сомнения в том, можно ли гомосексуализм относить к социальным отклонениям. Вообще, сексуальное поведение и его направленность формируется под воздействием многих биологических, психологических, социальных факторов. Гендерная идентификация индивида вовсе не столь очевидна и безусловна, как это представляется обыденному сознанию. Не случайно различают пол генетический, или хромосомный (хромосомы ХХ у самок и XY у самцов), гормональный (обусловливаемый мужскими или женскими половыми гормонами), генитальный и основанный на нем гражданский (иначе – паспортный или акушерский), и, наконец, «субъективный» пол как гендерная аутоидентификация. Наглядной иллюстрацией сложности гендерной идентификации служит гермафродитизм – врожденная двойственность репродуктивных органов, когда пол индивида нельзя однозначно определить ни как мужской, ни как женский. В случаях же транссексуализма лицо не только ощущает свою принадлежность к противоположному полу, но и упорно стремится к соответствующему изменению, в том числе хирургическим путем. Направленность сексуального влечения может быть не только гетеро – или гомосексуальной, но и бисексуальной (влечение к лицам обоего пола). Возможно одновременное наличие женских и мужских свойств, в том числе психологических, у одного индивида (андрогиния или бисексуальность в широком смысле слова).
Очевидно, и гомосексуализм, и бисексуализм нормальны в том смысле, что представляют собой результат некоего разброса, поливариантности сексуального влечения, сформировавшегося в процессе эволюции человеческого рода. Если бы все иные формы сексуального поведения, кроме гетеросексуального, были абсолютно патологичны, они бы давно элиминировались в результате естественного отбора. О нормальности гомосексуализма свидетельствует его относительно постоянный удельный вес в популяции.
Я вынужден столь подробно остановиться на проблеме гомосексуализма, поскольку последние события с запретом, а затем жестоким разгоном демонстрации геев в Москве (май 2006 г.) лишний раз свидетельствуют о нашей дремучести, нетерпимости, ксенофобии. Между тем, в развитых странах – Великобритании, Германии, США и др. гомофобия – явно выраженное отрицательное отношение к гомосексуалистам – расценивается как тяжкое преступление наряду с преступлениями, совершенными по мотивам расовой, национальной, религиозной ненависти. Так что преследование гомосексуалистов в мае 2006 г. в Москве есть уголовное преступление, с точки зрения цивилизованных стран.
К сожалению, гомофобия продолжает в России усиливаться. Об этом свидетельствуют как практика уличных нападений на представителей гомосексуальных сообществ, так и законы 2012 г., принятые на региональном уровне и принимаемый на федеральном, об уголовной ответственности «за пропаганду гомосексуализма». Весьма широкое понимание «пропаганды» приведет к «законному» преследованию гомосексуалистов и правозащитников.
Религиозное мракобесие, ополчившееся, в том числе, против лиц «нетрадиционной ориентации», вызывает боль и гнев нормальных людей. Главной темой журнала «The New Times» № 4 за 2013 г. стала защита прав гомосексуалов и попытка противостоять все расширяющейся в России гомофобии. Режиссер В. Мирзоев, в частности, пишет: «первое, что приходит на ум – это добрый совет всем, против кого направлен закон: «Уезжайте, ребята, из этой обезумевшей страны, которая твердо решила вернуться в архаику, к средневековой теократии иранского типа, столь любезной сердцу вождей и жрецов… Пещерные гомофобы и ксенофобы „рвут на себе одежды и посыпают голову пеплом“, отстаивая свое Средневековье» (с. 33).
Следует, очевидно, отграничивать преступления ненависти от еще одного вида преступлений, почти не артикулируемого в отечественной литературе, – «стокерства» или «сталкерства» (stalkers – упорные преследователи, «охотники»). Речь идет о людях, преследующих кого – либо. Потенциальными и реальными жертвами стокеров (для россиян привычнее – сталкеров, благодаря роману братьев Стругацких и фильму А. Тарковского) могут быть некогда близкие люди (бывшая жена, бывший муж, дети, родители, бывшие друзья и т. п.), сослуживцы, коллеги по профессии, соученики. Нередко «стокерство» – результат психических отклонений (сутяжничество, сексуальные перверсии), но может быть и следствием ревности, зависти, мести или иной непримиримости.
Существенное отличие «стокерства» от «преступлений ненависти» состоит в том, что, во-первых, стокеры преследуют какое – либо конкретное лицо (персонально), а не неопределенный круг лиц, принадлежащих к ненавистной группе («черные», «косоглазые», «гомики» и т. п.). Во – вторых, стокер преследует и может учинить насилие в отношение преследуемого по личным мотивам, вытекающим из личных неприязненных отношений (зависть, ревность, месть и т. п.).
Hate crimes в современной России
Начало 2000-х годов было отмечено ростом преступлений ненависти в России. Газеты, специальные издания, полицейские сводки практически еженедельно сообщали о случаях нападения, избиения, убийств фактически по мотивам расовой, национальной ненависти, реже – религиозной, которую не всегда возможно отделить от национальной (нападение в московской синагоге, в ряде мечетей, осквернение еврейских и мусульманских кладбищ и т. п.). Правда, в большинстве случаев действия виновных, если их удавалось найти, квалифицируются как хулиганство, убийство, не связанные с ксенофобской мотивацией. Поэтому, например, по ст. 105 ч. 2 п. «л» УК РФ было зарегистрировано всего 9 случаев в 2001 г., 10 – в 2002 г., 11 – в 2003 г., 10 – в 2004 г. В то же время СМИ и специальная литература называет сотни преступлений ненависти, совершаемых в стране за год.
Только в Санкт-Петербурге – «культурной столице», по собираемым нами данным, преступления ненависти совершались почти еженедельно. Так, в 2007 г. в Петербурге за год было совершено 763 преступления в отношении иностранцев.
Летом 2004 г. в Петербурге был убит ученый и антифашист Николай Гиренко, выступавший экспертом по делам наших патриотов – фашистов. А «патриоты» прямо угрожали другим «врагам русского народа», которые должны разделить судьбу Н. Гиренко. И слов на ветер не бросали: спустя ровно три года – в июне 2007 г. – была зверски избита В. Узунова – коллега Н. Гиренко, принявшая его эстафету.
Привычными стали рубрики в пока еще оставшихся в живых свободных газет: «Хроника коричневой чумы», «Под флагом черной сотни», «Дети свастики» и т. п.
Известный ученый – археолог Л. Клейн пишет: «Народ в массе симпатизирует убийцам инородцев, жалеет не убитых и их родных, а убийц… Складывается впечатление, что народ готов к погромам инородцев… Сейчас в России социально – экономическая база нацизма уже создана».
Приведем некоторые данные, заимствованные из различных источников, о преступлениях ненависти.
В докладе В. Голубовского на заседании коллегии МВД РФ 25.10.2007 г. говорилось о том, что на оперативном и профилактическом учетах в органах внутренних дел состоят 302 неформальных молодежных объединения экстремистской направленности, численность которых превышает 10 000 человек. Эксперты называют цифры в три раза больше. С 01.01 по 30.10.2007 г. жертвами нападений по мотивам национальной, религиозной, расовой ненависти оказались 436 – 461 человек, из которых 53 погибли.
Более детальные сведения представляет Информационно – аналитический центр «Сова». Так, в 2004 г. по ксенофобским мотивам были убиты 49 человек, избиты и ранены 218 человек; в 2005 г. убиты – 47 человек, избиты и ранены – 417; в 2006 г. убиты 56 человек, избиты и ранены – 496 человек; в 2007 г. были убиты 67 человек. За январь – апрель 2008 г. были убиты 40 человек, получили травмы – 120. В 2009 г. по данным «Совы» и МБПЧ (Московское бюро по правам человека) было 333 пострадавших и 75 убитых, в 2010 г. – соответственно 368 и 37. Эти сведения близки к данным, оглашаемым представителями МВД РФ. Так, по мнению начальника департамента «Э» (экстремизм) МВД РФ генерал – полковника полиции Ю. Кокова, «в 2004 году совершено 130 преступлений, в 2008-м – 460, в 2009 – м – 548. Это данные официальной статистики, но их нельзя назвать абсолютно достоверными». По словам начальника НИИ МВД РФ генерал – майора полиции С. Гирько, «сегодня на территории России действуют более 150 радикальных неофашистских группировок, члены которых исповедуют культ национализма, расового превосходства и воплощают свою идеологию на практике путем криминального насилия, в том числе убийств, на национальной, расовой и религиозной почве».
Больше всего нападений в течение 2004 – 2007 гг. происходило в Москве (79 – 253), Санкт – Петербурге (41 – 77), Владивостоке (14 – 18), Воронеже (3 – 22), Новосибирске (9 – 14), Нижнем Новгороде (6 – 36). За январь – апрель 2008 г. в Москве было 66 нападений, из них 25 со смертельным исходом. В вышеназванные сведения не входят многочисленные убийства бездомных, предположительно по «идеологическим» (неонацистским) мотивам.
Неудивительны высказывания представителей национальных диаспор на собрании в феврале 2008 г. «Каждый день в Москве совершаются нападения. Каждый месяц все новые смерти… Мы не знаем, чего ждать дальше» (Е. Крышталев, член Совета Всероссийского азербайджанского конгресса); «То, что происходит, – это кошмар. Только за два месяца столько было убийств, сколько не было в прежние годы. Это уже реальный национализм, который процветает в обществе, и дальше будет только хуже…» (Г. Халатян, вице – президент Союза армян России); «Усиление межнациональной напряженности – это не только вероломные вылазки скинхедов. Ксенофобию люди стали ощущать повсюду в обществе» (А. Довлатов, председатель таджикской диаспоры).
Однако, с 2008 – 2009 гг. регистрируемых и наблюдаемых общественными организациями нападений становится меньше.
Не желая «нагнетать ситуацию», следует все же признать, что пока общество, власть, правоохранительные органы не начнут предпринимать реальные действия по воспитанию толерантности населения и жесткому преследованию субъектов ксенофобии и преступлений ненависти, последние невозможно предотвратить, и самые печальные прогнозы ученых и представителей общественности сбудутся.
О реальной опасности правонарушений на почве ксенофобии свидетельствует и тот факт, что их число резко возрастало даже в традиционно демократических и толерантных странах. Так, по данным, приводимым Н. Холлом в Приложении к ранее названной книге, количество зарегистрированных полицией «расовых инцидентов» (не только преступлений) увеличилось с 1996 / 97 по 2002 / 03 гг. по регионам (графствам) Великобритании: Dorset – с 67 до 260, Humberside – с 55 до 350, Wiltshire – с 35 до 332. Справедливости ради, следует заметить, что в ряде графств число таких преступлений сократилось. В Лондоне инцидентов на расовой почве было зарегистрировано в 1996 / 97 г. – 5 621, их количество возросло до 23 346 в 1999 / 2000 г., но затем снизилось до 15 453 в 2002 / 03 г. Но общий итог – тревожный.
Понятно, что небывалая волна мигрантов в страны ЕС в 2015 – 2016 гг. не может не привести ко все новым преступлениям ненависти.
Что делать?
Знание факторов, провоцирующих ксенофобию, позволяет в принципе выстроить обоснованную систему мер противодействия ей. Но не просматриваются сегодня в России реальные основания для такого противодействия. Социально – экономический разрыв сверх богатого меньшинства и нищенствующего большинства не сокращается. Напротив, богатые становятся богаче, бедные беднее (если не абсолютно, то относительно). Доступ молодежи к профессиональному образованию, особенно высшему, сокращается. Недовольство взрослых и подростков увеличивается. Соответственно растет ненависть, которая так легко обращается против «инородцев», за недоступностью собственной власти… Разрыв между властной «элитой» и «народом» достиг небывалых размеров. Нет и «политической воли», без коей в современной России ничего происходить не может…
Идет все ускоряющийся откат (какое соблазнительное слово для коррумпированных чиновников!) от демократических свобод конца 80-х – начала 90-х.
Было бы банальностью, хотя и вполне справедливой, в очередной раз говорить о том, что семья, школа, вуз должны воспитывать толерантность к любым «другим» – по национальности, культуре, религии или атеизму, сексуальной ориентации, толерантность к инакомыслию и инакодействию.
Я убежден, что без высокого уровня толерантности само существование человечества является проблематичным, а вместо поисков в России «национальной идеи» следует обратиться к так называемым «общечеловеческим ценностям», хорошо известным цивилизованному миру. Это либеральные, демократические ценности.
Насколько воспитанная с детства толерантность помогает в экстремальной обстановке свидетельствуют осенние 2005 г. события во Франции. Неделями в Париже и в ряде других городов «инородцы» – жители окраин громили автомобили, магазины центральных районов. И – ни капли пролитой крови! Ни полицией, ни белым населением французских городов! Страшно подумать, что в аналогичной ситуации было бы в современной России…
Глава 6. Террор и терроризм: что нам угрожает?
Терроризм (terror – лат. страх, ужас) – одна из серьезнейших современных глобальных социальных проблем, потенциально или актуально затрагивающих каждого жителя планеты. Между тем, как это часто бывает, чем серьезнее, актуальнее и «очевиднее» проблема, тем большим количеством мифов и недоразумений она окружена.
Нет единого понимания терроризма и в общественных науках. Вот некоторые из имеющихся определений (всего их насчитывается свыше ста):
• «форма угрозы насилием или применения насилия по политическим мотивам»;
• «применение насилия или угрозы насилия против лиц или вещей ради достижения политических целей»;
• «насильственные действия или угроза их применения со стороны субъектов политики и преследование ими политических целей»;
• «систематическое использование убийств, телесных повреждений и разрушений или угроз перечисленных действий для достижения политических целей»;
• «метод политической борьбы, который состоит в систематическом применении нечем не ограниченного, не связанного с военными действиями физического принуждения, имеющего целью достижение определенных результатов путем устрашения политических противников».
Из приведенных определений вырисовываются два основных признака терроризма:
• применение или угроза применения насилия;
• его политическая мотивация.
Но есть еще один существенный признак терроризма как социального явления, а не индивидуального акта политического убийства: неопределенный круг непосредственных объектов террористического акта, применение насилия в отношении неопределенного круга лиц ради достижения отдаленного объекта – удовлетворения политического (экономического, социального) требования. Ибо «о терроризме можно говорить лишь тогда, когда смыслом поступка является устрашение, наведение ужаса. Это основная черта терроризма, его специфика».
На сложность и субъективизм определения терроризма обратил внимание W. Laqueur: «один – террорист, другой – борец за свободу». Че Гевара – террорист или «борец за свободу»? Задавая этот вопрос студентам различных юридических вузов Санкт – Петербурга, я уже знаю, что большиство выберет второй ответ… Эта тема подробно рассматривается в статье сотрудника Международного полицейского института по контртерроризму B. Ganor. Как различить терроризм и партизанскую войну, терроризм и революционное насилие, терроризм и борьбу за национальное освобождение? Многое зависит от позиции субъекта оценки тех или иных насильственных действий по политическим мотивам. Вместе с тем, B. Ganor пытается провести различия между анализируемыми феноменами. В обосновываемых им схемах вначале отграничиваются объявленная война – между государствами и необъявленная война – между организациями и государством. Последняя включает, прежде всего, терроризм и партизанскую войну. Кроме того, к необъявленной войне могут относиться деятельность анархистов, борцов за свободу, революционеров, а также действия ad hoc (по конкретному случаю). Важнейшее различие между терроризмом и партизанской войной состоит в том, что партизанская война ведется против комбатантов – вооруженных сил, военных и военной техники, а терроризм направлен против мирного населения, «некомбатантов» (noncombatant) при сохранении политической мотивации насильственных действий. Мне представляется это различение весьма существенным и позволяющим конкретизировать некоторые наши оценки.
Другое дело, что и предлагаемое различие несколько условно (мирное население может также оказаться жертвой партизанских действий, как, впрочем, и «точечных ударов»…). Во всяком случае, B. Ganor называет три важнейших элемента терроризма: (1) применение или угроза применения насилия; (2) политические цели (мотивы) деятельности; (3) реальными целями оказывается мирное население, граждане. Обычно различают террор и терроризм:
1. террор со стороны правящих властных структур (или «насилие сильных над слабыми», присущее, в частности, тоталитарным режимам);
2. терроризм как насилие и устрашение «слабыми сильных», «оружие слабых, жертв „государственного террора“».
Иначе говоря: «Террор является насилием и устрашением, используемым объективно более сильным в отношении более слабых; терроризм – это насилие и устрашение, используемое более слабым в отношении более сильного».
Террористические организации и отдельные террористы – одиночки представляют – осознанно или нет – интересы массы excluded («исключенных») в современном мире.
Не является ли «негативная интеграция исключенных» главной социальной базой терроризма (впрочем, как и иных видов девиантности – преступности, наркотизма, алкоголизма и др.)? Создание и деятельность так называемого Исламского государства (ИГ), запрещенного в России и ряде других стран, привлекающего в свои ряды недовольных жителей многих европейских государств, включая Россию, свидетельствует в пользу такого предположения.
Это глобальный процесс и его последствия недостаточно осознаются правящими элитами современного мира. Примеры тому – агрессия США против Ирака (сколь бы «плохим» ни был Саддам Хусейн) и действия России в Чечне (какими бы «плохими» ни были «боевики»). Террор вызывает терроризм. Или, как написал петербургский экономист Д. Травин: «Не мочите, да не мочимы будете!». И не важно, кто «первым начал»: за политические игры человечеству приходится расплачиваться горами трупов.
Различаются терроризм и индивидуальный террористический акт, направленный против конкретного лица (будь то Александр II или же Дж. Кеннеди). Это различие отражено и в уголовном законе: ст. 205 УК РФ и ст. 277 УК.
Права человека первичны и неотъемлемы (ст. ст. 1, 2, 3 Всеобщей декларации прав человека, 1948 г.). Нарушение прав человека рождает ответную насильственную реакцию, в частности – терроризм. Требования ограничить права человека ради «борьбы с терроризмом» абсурдны. Во – первых, тем самым создается идеологическая база оправдания терроризма (как ответа на террор властных структур). Во – вторых, повышается риск граждан стать жертвой нарушения прав человека. Это и происходит в современной России: мы все в большей степени заложники власти, чем террористов.
Права человека и криминальные риски, включая терроризм, находятся в обратной, а не прямой, зависимости: чем надежнее защита прав человека, тем ниже вероятность криминальных рисков.
История политических репрессий (террора) и террористических актов в виде политических убийств уходит вглубь веков. Однако большинство исследователей отмечают существенные отличия современного терроризма как «неотъемлемой части государственного террора – одной из форм государственной политики» и как систематического устрашения общества насилием: массовый характер (вплоть до геноцида со стороны властных структур), все возрастающее количество терактов и их жертв, глобализация (интернационализация) терроризма.
Нью-Йоркская трагедия 11 сентября 2001 г. стала страшным символом новых реалий XXI века (таким же, как Освенцим – символом бесчеловечности ХХ века). Показательно и то, что в качестве объекта самого страшного террористического акта в мировой истории были выбраны Нью – Йорк (как тут не вспомнить «Город Желтого Дьявола» М. Горького) и Международный Торговый центр – символы стран «Золотого миллиарда» («включенных»).
Многочисленны проявления и методы терроризма: захват транспортных средств и заложников; уничтожение транспортных коммуникаций; взрывы, поджоги; военные действия, включая партизанские; отравление источников питания и водоснабжения; применение отравляющих веществ; угрозы применения этих и иных мер и др.
Не останавливаясь на юридическом (уголовно – правовом) аспекте проблемы терроризма, рассмотрим некоторые социально – политические вопросы.
Терроризм, приводя к бесчисленным жертвам и принося неисчислимые страдания, является преступной деятельностью (преступлением) и заслуживает суровой оценки. Но социально – политическая сущность терроризма и желание противодействовать ему требуют более широкого подхода, чем только юридический. Да, террористам нет оправдания с общечеловеческой, принятой мировым сообществом и международными организациями точки зрения. Но ведь терроризм преступление «особого рода». С точки зрения террористов, организаций и движений, прибегающих к террористическим методам, их требования, отстаиваемые идеи – «справедливы», имеют не меньшую ценность, чем те, против которых они выступают.
Явно недооценивается роль «исключенности» в генезисе такого опас нейшего явления, как терроризм. Классическим примером крайне негативного поведения «исключенного» служит террористический акт 14 июля 2016 года в Ницце: «Террористом в Ницце оказался неудачник – разведенка с целым букетом проблем и комплексов. Ницца, кстати…. это солидное тихое место для солидных господ, в котором понятие «бюджетное жилье» начинается с уровня, который в любом другом месте будет считаться респектабельным и элитным. Так что если нужно, чтобы объект ненависти оказался тем, кем надо – можно ехать сквозь толпу напролом, не ошибешься… Фактически перед нами классический свихнувшийся неудачник, реализовавший свои комплексы и ненависть к окружающему богатому и равнодушному миру… К теракту в Ницце можно пристегивать кого угодно – и националистов, и ИГИЛ, и каких-нибудь леваков – марксистов. Они все про это – про несправедливость и равнодушие к маленькому человеку. Рецепты у всех свои, но среда, в которой их идеи востребованы – она одна на всех. И не бомбить далекие пески нужно, а лечить страну и общество. И это не только к Франции относится, скажем откровенно». Еще об Европе: «Мигранты часто ощущают себя людьми второго сорта. Молодые и харизматичные люди – выходцы из мусульманских стран и их дети – пытаются найти какую – то новую идентичность, обращаясь к историческим корням, и в итоге часто приходят к радикальным течениям». И еще, это уже о США: «появляется множество одиноких, отчужденных молодых людей, стремящихся к самоутверждению через насилие».
Поэтому вооруженная борьба с терроризмом, носящим политический (этнический, конфессиональный, идеологический) характер – малоэффективна. Об этом свидетельствуют опыт Ольстера в Ирландии, затяжной, кровавый характер «борьбы» с баскскими сепаратистами в Испании, алжирскими террористами во Франции, с албанскими – в Сербии, с чеченскими – в России…
Насилие и ненависть рождают насилие и ненависть, формируют идеологию и акторов «преступлений ненависти» (hate crimes). Поэтому «искусство цивилизованной жизни состоит в том, чтобы не плодить недовольных, обиженных, «мучеников», а строить благополучие людей в контексте их долгосрочных отношений друг с другом».
Мировое сообщество в целом и каждое государство в отдельности должны предпринимать прежде всего политические (экономические, социальные) усилия по предотвращению условий для терроризма, по ненасильственному разрешению межэтнических, межконфессиональных, социальных конфликтов. Конечно, провозгласить принцип ненасильственного, упреждающего терроризм решения назревших проблем и конфликтов легче, чем его реализовать. Но не существует «простых решений» сложных социальных проблем. Так называемые «простые решения» («ликвидировать», «подавить», «уничтожить») либо неосуществимы, либо приводят к еще большему осложнению ситуации. Можно (и нужно) преследовать исполнителей терактов – угонщиков самолетов, убийц, лиц, закладывающих взрывные устройства и т. п., но нельзя уголовно – правовыми, карательными мерами устранить причины, источники терроризма как метода «решения» социальных (этнических, религиозных, политических, идеологических) конфликтов.
Очевидно, не случайно в послевоенном мире террористические организации и движения возникали прежде всего в постфашистских, посттоталитарных, посткоммунистических странах – Италии («Красные бригады»), Германии («Красная армия», неонацисты), Японии (Японская революционная красная армия), Испании, Югославии, России, а также в странах с тоталитарным режимом (Латинская Америка, Ближний и Средний Восток), где отсутствовал опыт демократического, политического решения социальных конфликтов и проблем. Из 79 известных к 1990 г. террористических организаций 37 принадлежали по своей идеологии к марксистским, ленинским, троцкистским, маоистским, 9 представляли различные направления пан – арабского и исламского фундаментализма, 7 – служили примером удивительной смеси пан – арабизма и марксизма, 4 – относились к правоэкстремистским и нео-фашистским. Конечно, это соотношение претерпело существенные изменения к сегодняшнему дню. Количество известных террористических организаций увеличилось, доля «левых» сократилась за счет увеличения «правых» и исламских.
Не существует универсальных рецептов предупреждения терроризма и разрешения сложных проблем, лежащих в его основе. Некоторые общие подходы предлагаются в конфликтологической, политологической литературе.
Важно понять:
• мир без насилия в обозримом будущем невозможен;
• основная антитеррористическая задача – максимально сокращать масштабы терроризма (как насилия «слабых» по отношению к «сильным»);
• основной путь такого сокращения – предупреждение или урегулирование социальных проблем и конфликтов ненасильственными, не репрессивными, политическими методами.
«Абсолютно ненасильственный мир – это нереальная перспектива. Более реальной выглядит задача сократить масштабы политического насилия, попытаться свести его минимуму. Об этом свидетельствует политическая жизнь развитых демократических государств, где насилие чаще всего второстепенное средство власти».
Глава 7. Торговля людьми
Жизнь является высшей, абсолютной ценностью. Причем – любая жизнь, в том числе, животных, перед которыми мы, люди, очень виноваты. Неслучайно свой знаменитый девиз «Veneratio vitae» («благоговение перед жизнью») Альберт Швейцер распространял на все живое, включая растения и насекомых. Но для человека абсолютную ценность представляет и Свобода. Только Свободный Человек может наиболее полно реализовать свои способности, дарования, талант, «осуществить себя». Жизнь неразрывно связана со Свободой. Вот почему самые первые положения Всеобщей декларации прав человека (1948 г.) гласят: «Все люди рождаются свободными и равными в своих достоинствах и правах» (ст. 1 Декларации); «Каждый человек должен обладать всеми правами и свободами, провозглашенными настоящей Декларацией, без какого бы то ни было различия» (ст. 2); «Каждый человек имеет право на жизнь, на свободу и на личную неприкосновенность» (ст. 3).
К сожалению, современный мир (впрочем, как и тысячи лет человеческой истории) полон рисков для человеческой жизни и свободы. Неудивительно, что У. Бек рассматривает современное общество как «общество риска». И проблема безопасности человека и его свободы является одной из острейших.
Торговля людьми («Human traffcking») – мировая проблема. Понятие «торговля людьми», согласно «Протоколу о предупреждении и пресечении торговли людьми, особенно женщинами и детьми, и наказании за нее» Генеральной Ассамблее ООН (ноябрь 2000 г.), включает три элемента: (1) вербовка, перевозка, передача, укрывательство или получение людей; (2) использование неподобающих средств (принуждение, похищение, мошенничество или обман); (3) цели эксплуатации (сексуальная эксплуатация, принудительный труд, услужение или рабство). Обычно различают следующие виды торговли людьми: торговля женщинами («белые рабыни»), детьми (для проституции, порнографии, нелегального усыновления), принудительный труд (рабство), продажа органов. Контрабанда мигрантов служит одним из средств торговли людьми.
Торговля людьми тесно связана с организованной преступностью, является частью (элементом) ее деятельности. Часто торговля людьми носит международный, транснациональный характер (хотя, конечно, возможна торговля людьми в рамках одного государства – «белое рабство», сексуальная эксплуатация детей, принудительный труд и др.).
Сведения об этом виде криминального бизнеса мало доступны. Данные официальной статистики чрезвычайно лаконичны, бедны и не отражают реальных масштабов бедствия. Лишь в некоторых странах ведется более или менее подробный учет деяний, связанных с торговлей людьми (Германия, Нидерланды, Швеция). Некоторые сравнительные данные, собранные «по каплям», опубликованы в статье Кристины Кангаспунты.
В России фактически отсутствует учет торговли людьми. Это объясняется, во-первых, высокой конспиративностью нелегальной торговли людьми преступными организациями. Во – вторых, как нелегальный вывоз «проданных» людей за границу, так и торговля людьми внутри России часто осуществляется преступными группировками при содействии коррумпированных должностных лиц государства (таможенная служба, полиция, миграционная служба), которые заинтересованы в сокрытии их деятельности не меньше, чем криминалитет. В-третьих, российское государство традиционно скрывает от населения такое постыдное для цивилизованного общества явление как торговля людьми. Основными источниками информации о ситуации в России служат сообщения средств массовой информации, результаты отечественных и зарубежных исследований.
Между тем, среди стран происхождения, транзита или назначения в мировых отчетах первые места занимают (в порядке убывания): Россия, Украина, Нигерия. Среди регионов на первом месте по «экспорту» людей находится Азия, на втором – страны СНГ, на третьем – Африка, на последнем – «развитые страны». Зато среди стран «импортеров» на первом месте – «развитые страны». Что касается жертв торговли людьми («продаваемых»), то первые места (в порядке убывания) по упоминанию занимают Украина, Россия, Нигерия, Албания, Румыния, Молдова, Болгария, Китай. По данным российских исследователей, Россия также занимает одно из первых мест в списке стран, занимающихся торговлей людьми.
Среди жертв сексуальной эксплуатации большинство – женщины, второе место занимают дети, ничтожное количество мужчин. Жертвами принудительного труда являются прежде всего дети, на втором месте – женщины, на третьем – мужчины. Гораздо меньше данных о правонарушителях (этот вид криминального бизнеса наиболее латентен). Однако и по этому показателю Россия занимает первое место, второе и третье делят Нигерия и Украина, далее следуют Албания, Таиланд, Турция, Китай. Итак, по совокупности ряда показателей Россия наряду с Украиной и Нигерией входят в тройку стран максимального риска порабощения.
Аналогичные сведения содержатся в Докладе Государственного Департамента США «Торговля людьми в мире за 2008 год»: «Россия является страной происхождения, транзита и назначения для мужчин, женщин и детей, вывозимых с целью различных форм эксплуатации. Мужчины и женщины с Дальнего Востока России вывозятся в Китай, Японию и в Республику Корею с целью сексуальной эксплуатации, вовлечения в долговую кабалу и привлечения к принудительному труду, в том числе в сельскохозяйственной и рыбной отраслях. Российские женщины вывозятся с целью сексуальной эксплуатации в Турцию, Грецию, ФРГ, Италию, Испанию, США, Канаду, Вьетнам, Таиланд, Австралию, Новую Зеландию, Коста – Рику, на Мальту и Ближний Восток. Москва и Санкт – Петербург являются центрами назначения для детей, вывозимых туда из регионов России, а также из Украины и Молдовы с целью сексуальной эксплуатации и принуждения к попрошайничеству. Москва продолжает оставаться пунктом назначения для значительного числа мужчин и женщин, вывозимых туда из регионов России, а также из Кыргызстана, Таджикистана, Узбекистана, Украины, Молдовы и Беларуси, с целью сексуальной эксплуатации и привлечения к принудительному труду, включая работу в строительной отрасли. В 2007 г. увеличилось число белорусских мужчин, вывезенных в Москву с целью привлечения к принудительному труду в строительной, текстильной и пищевой отраслях. По оценкам МОТ, в России один миллион работающих из числа нелегальных мигрантов могут являться жертвами торговли людьми с целью трудовой эксплуатации. Москва продолжает оставаться пунктом транзита для женщин, вывозимых из Узбекистана и Армении в Объединенные Арабские Эмираты с целью сексуальной эксплуатации. Мужчины из Западной Европы и США приезжают в западную часть России, конкретно в Санкт – Петербург, с целью детского секс – туризма. Однако правоохранительные органы сообщают о снижении количества случаев детского секс – туризма и объясняют это активными полицейскими расследованиями и сотрудничеством России с зарубежными правоохранительными органами».
Такая ситуация неудивительна, поскольку основной объект торговцев людьми – исключенные» (excluded), лица, лишенные достатка, безработные, бездомные, сироты, малообеспеченные и наименее защищенные слои населения. Между тем в России по официальным данным около трети населения находятся за чертой бедности. Но ведь помимо нищих, находящихся ниже черты бедности, есть масса бедных, также практически «исключенных» и готовых к «продаже»… Только в Иркутской области в 2000 г. были полностью безработными 65,2 % мужчин и 52,3 % женщин, а у 60 % населения уровень доходов был ниже прожиточного минимума.
З. Бауман, избегая термины «включенные» / «исключенные», предпочитает говорить о «туристах» (включенные) / «бродягах» (исключенные), подчеркивая, что эти группы – «два мира, два представления о мире, две стратегии». Иногда «исключенных» он именует «отбракованными» (burned – out).
Любая торговля людьми есть разновидность рабства.
Различные виды торговли людьми «ставят под сомнение возможность демократии в странах, где половина населения может рассматриваться как потенциальный товар, который может быть куплен, продан и порабощен».
Основные виды торговли людьми. Торговля женщинами
Следует различать проституцию – вступление за плату в случайные внебрачные сексуальные отношения, не основанные на личной симпатии, влечении и торговлю женщинами с целью их сексуальной эксплуатации (занятие проституцией). Занятие проституцией может быть относительно (формально) добровольным, торговля женщинами – никогда.
«Белые рабыни» – преобладающий «товар» на рынке людей. Объем мировой торговли женщинами с целью сексуальной эксплуатации оценивается от 7 до 12 миллиардов долларов в год, ежегодно принуждаются к работе в секс индустрии до 2 миллионов женщин и детей.
Называют четыре «волны» импорта «белых рабынь»: первая – из Таиланда и Филиппин, вторая – из Доминиканской Республики и Колумбии, третья – из Ганы и Нигерии. Четвертая волна женщин охватила страны бывшего СССР, прежде всего Россию, Украину, Белоруссию, а также Латвию. В мировой секс – индустрии отмечается спрос на славянских женщин. В частности, для бизнесменов Японии, Китая, Таиланда они считаются «символом престижа». Много женщин из России и стран СНГ занимаются проституцией в странах Западной Европы (автору приходилось встречать наших соотечественниц на Репербане Гамбурга, в «квартале красных фонарей» Амстердама, в портовых кварталах Антверпена) и США. Свыше 10 000 женщин были вывезены транснациональными преступными организациями из России и Украины в Израиль для занятия в сфере секс – индустрии, оборот которой вырос до 450 миллионов долларов в год. В середине 1990-х годов женщины из России появились и в Египте. Российские проститутки экспортируются в страны Западной Европы, в США, Канаду, страны Латинской Америки, а также в Китай. Им посвящены публикации от академических изданий до массовых иллюстрированных журналов. Из дальневосточного региона России (Владивосток, Хабаровск и др.) больше всего «белых рабынь» транспортируется в Китай. На втором месте – Южная Корея, на третьем – Япония. Исследования, проведенные в Германии, также свидетельствует о преобладании (79 %) среди жертв торговли людьми женщин из стран центральной и восточной Европы, включая Россию.
В докладе профессора Хана на конференции в Киото (10 – 11 декабря 2004 г.) говорилось о динамике миграции женщин в Корею. Если до 1993 г. абсолютно преобладали жительницы Филиппин, то с 1994 г. начался «заезд» женщин из России, а с 1996 г. и из Узбекистана. К 2000 г. число мигранток из Филиппин и России сравнялось, а с 2001 г. большинство составили последние. Так, в 2002 г. количество приезжих женщин из Филиппин достигло 1 664, из России – 2 290, из Узбекистана – 496, на все другие страны пришлось 835 женщин.
Поскольку условия труда в сфере сексуальных услуг рабские, некоторые женщины, спасая себя, по договоренности с «хозяевами» возвращаются на родину для вербовки новых жертв. Это приобрело название «вторая волна». При этом вербовщица получает за каждую завербованную женщину от 200 до 5 000 долларов. Перевозка завербованных женщин из страны – экспортера в страну – импортер производится как легально (туризм, на работу, к родственникам), так и нелегально.
По некоторым данным, насильственно вывезенные из России женщины занимаются проституцией более чем в 50 странах. По официальным данным МВД РФ, только за три года – с 1994 по 1997 – были раскрыты сотни организованных преступных групп, вербующих российских женщин для занятия проституцией в странах Европы, Среднего Востока, Северной Америки и Азии. Женщины из Москвы, Санкт – Петербурга, Калининграда, Екатеринбурга и других городов вывозились с помощью фальшивых паспортов, виз и приглашений. К основным формам вербовки относятся: газетные сообщения о найме на работу за границей женщин в возрасте от 18 до 30 лет с выгодными условиями «безопасной работы»; «вторая волна», о которой говорилось выше; путем конкурсов красоты; прямые объявления о работе проститутками; через «брачные агентства».
Активно функционирует черный (криминальный) рынок «живого товара» – незаконная миграция, экспорт проституток.
Вот отрывок из интервью Я. Костюковского (Центр девиантологии Социологического института РАН – СИ РАН) с представителем петербургского криминалитета:
«Интервьюер (И.): А как дела с проституцией?
Респондент (Р.): Проституция в Санкт – Петербурге обычная индустрия.
Существует не со вчерашнего дня. Имеются сотни «контор».
И.: Что ты можешь сказать о «бизнес – поездках»?
Р.: Да, существуют. Более того, девочки не всегда проститутки. Это могут быть приглашения для работы в стриптизе или вообще в сфере услуг. Но они экспортируются, например, в Турцию и их насильно заставляют заниматься проституцией. Это их счастье, если удается бежать. Но обычно конец очень плохой…».
Другие источники также свидетельствуют о большом количестве вывезенных из России женщин, пропавших в различных странах. Так, С. Ю. Лукашевич называет порядка 4 000 женщин, которые пропали и чья судьба не известна. По другим данным, только в Германии пропало свыше 12 000 женщин.
Разновидностью секс – индустрии является секс – туризм. К числу стран, в котором развит секс – туризм, относятся, например, Куба, Россия, Доминиканская Республика. Российский рынок сексуальных услуг оценивался, по различным данным от $670 млн. до $770 млн. Надо полагать, что сейчас эта цифра существенно выросла.
Торговля детьми
Это одна из самых страшных разновидностей human traffcking. Дети используются для секс – бизнеса, порнографии, нелегального усыновления (последнее – не худший вариант).
Методами вовлечения детей в их сексуальную эксплуатацию служат похищение, фиктивный брак «родителей», прямое принуждение и изнасилование, фиктивное усыновление / удочерение. Нередко сутенеры «покупают» детей у спившихся, опустившихся родителей – бездомных, безработных, алкоголиков.
Россия является как страной экспортером детей, так и импортером иностранных туристов, рассчитывающих на соответствующие удовольствия в стране, где множество бездомных, «уличных» детей. Социальной базой торговли детьми в России служат более чем два миллиона бездомных и сирот, дети алкоголиков, а также те из детей, которые добывают деньги для «сладкой жизни». Основными покупателями детских сексуальных услуг на Дальнем Востоке являются китайцы.
Сотрудники Центра девиантологии СИ РАН исследовали сексуальную эксплуатацию детей в Северо – Западном регионе (Санкт – Петербург, Выборг, Петрозаводск и др.). Большинство клиентов детской проституции – «новые русские», городские «авторитеты» (криминальные) и иностранные гости, преимущественно из Финляндии («финики»), а также из Швеции, Германии и Великобритании. Бывают и американцы («штатники»). Оральный секс с детьми стоил (на момент исследования – 2000 – 2001 гг.) 100 – 150 руб. (US$ 3 – 5), половое сношение – 200 – 250 руб. ($ 7 – 8), ночь с клиентом – от 500 – 600 до 1 000 руб. (от $ 17 – 20 до $ 30 – 35). Мальчики ценятся дороже – 3 – 7 тыс. руб. ($ 100 – 250) Но если родители детей – алкоголики, то они продавали детей за бутылку водки (около $ 3)…
Детская порнография – очень скрытый и весьма доходный бизнес. Уличные дети – беспризорные, бездомные, безнадзорные – охотно отвечают на предложение вербовщиков. «Уличные дети наиболее уязвимы для эксплуатации в качестве моделей порнографии – видео или иного вида. Лица, вовлеченные в производство порнографических изданий, отыскивают таких детей на улицах, рынках, около станций метрополитена или вокзалов и в других городских местах. Накормив их, они предлагают детям «заработать хорошие деньги». Дети, находящиеся в экстремальной экономической ситуации, надеются, что это будет простой путь заработать деньги, получить еду, одежду, иногда – наркотики, алкоголь, сигареты… Кадеты (учащиеся военных школ) Санкт – Петербурга нередко используются для получения гомосексуальных порно – материалов».
Назовем также в качестве примера выявленную в Москве полицией в 2000 г. подпольную домашнюю киностудию «Голубая орхидея», создающую разнообразную порнографическую продукцию с участием детей. В результате расследования были выявлены списки ее клиентов из 24 стран.
Принудительный труд или рабство
Удивительно, но принудительный труд, рабство оказались распространенными в XX–XXI вв. Жертвами этого вида торговли людьми становятся мужчины, женщины, дети.
В современной России рабский труд был распространен, прежде всего, в Кавказском регионе, но в печать проникали сведения и о рабстве в центральных регионах Европейской части страны. О таком «рабовладельце» в Ленинградской области говорится в одном из очерков А. Константинова.
Как и в других случаях торговли людьми, основной причиной трудовой миграции служит экономический фактор: низкий уровень заработной платы на родине или безработица, невозможность устроиться на работу. Как сообщает пресса, в некоторых регионах Республики Молдова почти все взрослое население выезжает на заработки в Италию или Россию. В результате дети остаются безнадзорными или на попечении родственников. Вот как объясняет журналистке свой вынужденный отъезд из Молдовы на заработки в Россию одна из матерей: «Ну, вот я буду сидеть дома и плакать с детьми, что нечего есть и обуть [т. е. нет обуви – Я.Г.]. И что? Лучше я буду плакать одна, там, ночью в подушку, а у детей здесь будут деньги».
В настоящее время фактически рабский труд широко распространен в России за счет легальных и – в основном – нелегальных мигрантов из стран СНГ, особенно Таджикистана, Узбекистана, Казахстана, Молдовы, а также из Китая, Вьетнама, Афганистана, Северной Кореи, отчасти – из африканских и латиноамериканских стран. Условия труда и жизни рабов XXI века ужасны. Нередко их жизнь заканчивается самоубийством.
Так, по данным одного из исследований в России, 80 – 90 % мигрантов принуждаются «хозяевами» к работе сверх положенного времени; до 90 % мигрантов не имеют оплаченных выходных, отпуска по болезни, иных социальных льгот; без оплаты труда или с неопределенными условиями и размером оплаты работают 25 – 47 %. К элементам рабского труда относятся: ограничение свободы и изоляция (25 – 30 % мигрантов); обман, угрозы, шантаж (27 – 35 %); принуждение к секс – услугам (25 – 30 % женщин); наличие долга работодателю (15 – 18 %). Кроме того, множество трудовых мигрантов живут в ужасающих условиях, в бараках без электричества, без отопления, без канализации («удобства во дворе»).
В связи с массовой миграцией в России начал формироваться институт «черного посредничества». Специальные агенты ездят по селам и городам стран СНГ (союз независимых государств, включающий ряд стран бывшего СССР), вербуя людей под предлогом «хорошего заработка» в России, а в действительности для занятия проституцией, тяжелым трудом в строительной отрасли с рабскими условиями труда, а иногда – и в качестве гладиатора.
Более того, существует практика продажи в рабство в современной… российской армии! Известны многочисленные случаи продажи офицерами солдат различным бизнесменам. Один из ставших известным случаев произошел в сентябре 2006 г., когда в городе Чита (Восточная Сибирь) офицер продал солдата своей воинской части местному предпринимателю за 35 000 рублей (около $ 1300). Солдат оказался в военном госпитале без ноги и без глаза, что явилось результатом рабской эксплуатации.
Торговля внутренними органами
Это одна из наиболее скрытых и быстро развивающихся отраслей криминального бизнеса. Существует международный черный рынок «изделий» для трансплантации сердца, почек и других органов человека. В российской прессе изредка проскальзывают сведения о случаях продажи органов в стране и за рубеж. Было два – три случая, когда возбуждались, расследовались и доходили до суда случаи по обвинению медицинских работников в нелегальном изъятии органов у детей в целях продажи. Однако эти дела заканчивались либо оправдательным приговором, либо прекращались производством.
Мировые и национальные проблемы предупреждения и сокращения торговли людьми чрезвычайно сложны, хотя нормативная правовая база достаточно развита.
Во – первых, этот вид криминальной деятельности один из наиболее скрытых, латентных. Достаточно отметить, что при значительной распространенности торговли людьми в России были зарегистрированы соответствующие преступления в 2003 – 2010 гг.: принуждение к изъятию органов или тканей для трансплантации (ст. 120 УК РФ) – до 2004 г. – 0 преступлений, в 2005 – 06 гг. по 1 преступлению. В 2007 – 2010 гг. – 0 (!); торговля людьми (ст. 127 – 1 УК) – 0 преступлений за 2003 г., 17 – в 2004 г., 60 – в 2005 г., 106 – в 2006, 104 – в 2007, 57 – в 2008, 94 – в 2009, 103 – в 2010; использование рабского труда (ст. 127 – 2 УК) – 0 преступлений в 2003 г., 8 – в 2004 г., 20 – в 2005 г., 19 – в 2006 г., 35 – в 2007 г., 10 – в 2008 г., 8 – в 2009 г., 15 – в 2010 г.; организация занятием проституцией (ст. 241 УК) – от 241 в 2003 г. до 1570 в 2007 г.; торговля несовершеннолетними (ст. 152 УК) – соответственно по годам 10, 21 преступлений (с 2004 г. утратила силу); незаконное усыновление (ст. 154 УК) – соответственно по годам 3, 0, 1, 7, 9, 1, 1, 1 преступлений.
Во – вторых, все формы торговли людьми – порождение экономических, социальных, политических процессов в условиях глобализации. Социально – экономическое неравенство различных стран и социальных групп – основной фактор human trafficking также как иных девиаций – преступности, наркотизма, алкопотребления, проституции и др. Ясно, что неимущие, «исключенные» нуждаются в средствах для выживания, другая часть населения – в деньгах для «лучшей жизни» («сладкой жизни»). Криминал пользуется этим, «обеспечивая» тех и других (и, прежде всего – себя) такими средствами.
В-третьих, торговля людьми в эпоху глобализации относительно новая проблема. Привычные методы выявления, регистрации, профилактики, противодействия социальному «злу» в данном случае не срабатывают. Тем более важны национальные и межгосударственные (кросс – культуральные) исследования торговли людьми и выработка методов и средств противодействия этому.
Глава 8. Экономическое насилие
В этой главе речь пойдет не о насилии в связи с экономикой – организованной преступности (как бизнеса, предпринимательства), торговле людьми, оружием, наркотиками, «заказных убийствах» конкурентов, «черных риэлтерах» и «черном рэкете», а о насилии экономики как таковой, как системы (и подсистемы общества).
Кто сомневается в экономическом насилии (подкрепленном политическим насилием) в рабовладельческом обществе – хотя бы по отношению к рабам, или феодальном – хотя бы по отношению к крепостным крестьянам? При этом, и при рабовладении, и при феодализме экономическое насилие не миновало и «свободных» людей – обедневших, неприспособленных, больных, неудачников, пытающихся «соответствовать положению» (вспомним «Завтрак аристократа» П. Федотова) и т. п.
Но вот наступили века капиталистической, а затем социалистической экономики (во всех их ипостасях). Казалось бы – свободный труд свободных людей! Что стоила социалистическая «свобода» в советском ГУЛАГ’е или колхозах хорошо известно. Правда, был еще «шведский социализм» и его аналоги в Дании, Норвегии, но и его эпоха окончилась (не выдержав человеческой природы?…).
Оставалась надежда на «свободную экономику» современного «постиндустриального», «информационного» общества. Конечно, либерализм в экономике, либертарианство, laissez faire – прекрасные идеи. (Да и социализм / коммунизм весьма привлекательны. На бумаге.). А в действительности?
Я – сторонник либерализма, свободной торговли, laissez faire – все чаще сталкиваюсь с разумным неприятием капитализма. Коллеги – криминологи давно пишут о капиталистических общественных отношениях как источнике преступности и иных негативных девиантных проявлений (пьянство, наркотизм, коррупция, проституция и т. п.).
Это основатели «радикальной» («критической») криминологии – Я. Тэйлор, П. Уолтон, Дж. Янг.
Это многочисленные труды Н. Кристи, доступные на русском языке. В одной из своих работ Н. Кристи обращает внимание на «образ новой действительности, где участие в трудовой деятельности – привилегия, где работа становится статьей дефицита… Теперь привилегия – это не свободное от работы время, а возможность найти применение своей жизни (курсив мой – Я.Г.)».
Это работы немецкого представителя «критической криминологии» Ф. Зака. В опубликованной на русском языке статье Ф. Зак, критикуя современный капиталистический мир, с его индивидуализмом, бесперспективностью для «исключенных», не имеющих даже шансов принадлежать «резервной армии индустриального труда», пишет: «Примат экономики губителен для общества в целом и криминологии в частности… В обществе с приматом экономики не мораль, а деньги играют главенствующую роль в регулировании поведения… Чем больше социальная среда перерождается в экономическую, тем более она поражена преступностью».
Один из крупнейших современных социологов И. Валлерстайн полагает, что мир разделен на «центр» и «периферию», между которыми существует неизменный антагонизм. При этом государства вообще теряют легитимность, поскольку либеральная программа улучшения мира обнаружила свою несостоятельность в глазах подавляющей массы населения Земли. В другой работе он приходит к убеждению, что капиталистический мир вступил в свой терминальный, системный кризис.
Все основательнее вырисовываются два лица свободной экономики, свободных рыночных отношений.
С одной стороны – безусловный экономический рост; повышение уровня жизни и расширение возможностей «включенных» жителей развитых стран; фантастическое развитие техники и новейших технологий.
С другой стороны – растущее социальное и экономическое неравенство; экономические преступления; формирование организованной преступности как криминального предпринимательства; все возрастающий удельный вес теневой («серой», «неформальной», «второй», «скрытой», «подпольной») экономики; растущее недовольство большинства населения господствующим в политике и экономике меньшинством и др.
Н. Луман называет два принципиальных, как мне кажется, следствия развития современного капитализма. Во – первых, «невозможность для мировой хозяйственной системы справиться с проблемой справедливого распределения достигнутого благосостояния». С проблемой, когда «включенные» имеют почти всё, а «исключенные» – почти ничего. И, соответственно, во-вторых, «как индивид, использующий пустое пространство, оставляемое ему обществом, может обрести осмысленное и удовлетворяющее публично провозглашаемым запросам отношение к самому себе».
Все это способствует эскалации насилия во всех его проявлениях. Так, для наиболее тяжких насильственных преступлений характерно пренебрежение к жизни и здоровью других людей, обесценение чужой жизни как следствие крайней степени отчуждения. Это особенно ярко (и страшно) проявляется в так называемых «безмотивных» жестоких преступлениях, когда уничтожение себе подобных, глумление, издевательство, истязание, мучительство становятся самоцелью (что – подчеркну еще раз – совершенно неизвестно миру животных).
Автор «индустриального общества», Джон Гэлбрейт писал еще в 1967 г.: «Для рабочего, лишившегося заработка на джутовой фабрике в Калькутте, так же как и для американского рабочего в период великой депрессии, вероятность найти когда-нибудь другую работу очень мала… Альтернативой его существующему положению является, следовательно, медленная, но неизбежная голодная смерть». Позднее, в 1973 г., Дж. Гэлбрейт напишет об экономических лишениях – голоде, позоре, нищете, «если человек не хочет работать по найму и тем самым принять цели работодателя». Не выступают ли, следовательно, «цели работодателя» фактором насилия?
Экономическая теория развивалась сама по себе. Экономическое насилие и его жертвы существовали сами по себе. И «в результате экономическая теория незаметно превратилась в ширму, прикрывающую власть корпорации». Если это было ясно для Дж. Гэлбрейта к 1973 г., то дальнейшее развитие экономики и ее главных субъектов – банков и ТНК лишь подтвердили диагноз… Не случайно на смену классической либеральной теории приходят неоавстрийская школа, праксиология Л. фон Мизеса, ордо – либерализм и др. Поиском компромиссного выхода занимаются и отечественные экономисты.
Но действительность развивается в параллельном мире. «Именно организованная без всякого внешнего принуждения метафизическая пляска всесильного Капитала служит ключом к реальным событиям и катастрофам. В этом и заключается фундаментальное системное насилие капитализма, гораздо более жуткое, чем любое прямое докапиталистическое социально – идеологическое насилие: это насилие больше нельзя приписать конкретным людям и их «злым» намерениям; оно является чисто «объективным», системным, анонимным».
Повторюсь: у меня давно сложилась уверенность в принципиальной невозможности создать благополучное общество, без массового насилия, без страшного неравенства, без «войны всех против всех». Род Homo Sapiens, в отличие от всех остальных биологических видов и родов, утратил заложенный природой запрет на убийство себе подобных.
Идеалом для меня всегда были государства Западной Европы, где я чувствую себя «свободным человеком в свободной стране», и, не боясь, хожу по улицам в любое время суток. Но что – то стало меняться…
Конечно, насытившись развитым и недоразвитым социализмом, плановой экономикой, уголовным запретом частнопредпринимательской деятельности и коммерческого посредничества (ст. 153 УК РСФСР), «валютных операций» (ст. 88 УК РСФСР) и – как следствие – пустыми полками магазинов, при непременной оглядке на КГБ, я с понятной радостью встретил горбачевскую «перестройку», частную собственность, рыночную экономику, свободу слова и зарубежных поездок. Я и сейчас принципиальный, категорический противник возврата к «социалистическому» прошлому. Я и сейчас уверен, что М. С. Горбачев совершил чудо, повернув историю России в либерально – демократически – прогрессивном направлении.
Современный отечественный опыт свидетельствует о том, что безусловно прогрессивный переход от казарменного полуголодного социализма с постоянным «дефицитом» всего и вся к рыночной экономике принес не только переполненные товаром магазины, заполненные иномарками улицы, возможность путешествовать по всему миру и обучать детей в Оксфорде или Гарварде, но и значительные негативные последствия: беспрецедентный разрыв между богатым меньшинством и бедным большинством населения (что отражается динамикой соответствующих экономических показателей – децильного коэффициента и индекса Джини); господство масскульта; призыв «обогащайтесь!» и воцарившуюся мораль «все на продажу» и «деньги не пахнут» с закономерным возрастанием негативных девиантных проявлений – преступности, коррупции, алкоголизации населения, наркотизма, торговли людьми, суицида.
Ю. В. Кузовков различает четыре основных типа социально – экономических систем. Две из них основаны на рыночной экономике: глобальный олигархический капитализм и национально – демократический капитализм (или национальная демократия). Отличием второй системы от первой является то, что: а) в правящей верхушке общества преобладает не олигархия, а национальная элита, думающая об интересах всего общества; б) в экономике основную роль играет средний и малый бизнес при отсутствии частнокапиталистических монополий; в) сформирован национальный (или региональный) рынок, защищенный от мирового рынка и глобализации посредством таможенных пошлин или, как это бывало ранее в истории, посредством естественных барьеров (горы, участки суши, большие расстояния). Две другие системы связаны с ограничением товарно – денежных отношений и с преобладанием не торговли, а распределения произведенных товаров. Это социализм и режим восточной деспотии. При социализме доминируют государственная и общественная собственность на средства производства, которыми управляет бюрократия. В режимах восточной деспотии средствами производства владеет олигархия, но ее рыночная свобода сильно ограничена со стороны государства (монарха или диктатора).
Так вот, «можно считать доказанным тот факт, что наибольший экономический и технический прогресс общества, равно как и наибольшая социальная гармония, достигается в условиях режима национальной демократии… Этот режим существовал в США в эпоху «американского экономического чуда» (1865 г. – начало XX в.) и в Западной Европе в эпоху «послевоенного экономического чуда» (1946 – 1967 гг.), и во всех этих случаях привел к беспрецедентному экономическому росту, низкой безработице (или к полному ее отсутствию) и социальному миру». Возможно, это были счастливые минуты истории человечества…
Вместе с тем, «глобальный олигархический капитализм – наиболее распространенная социально – экономическая система, встречавшаяся в истории. Эта система преобладала… в современном мире, начиная с последней трети XX в. В ее основе всегда лежала глобализация, а необходимым ее условием была свободная внешняя торговля, которая, по определению И. Валлерстайна, служила «максимизации краткосрочной прибыли классом торговцев и финансистов», то есть классом олигархии. Эта система вначале, как правило, приводила к товарному изобилию и кажущемуся процветанию общества. Но побочным эффектом всегда становился разгул товарных спекуляций, за счет которых обогащалась и приобретала все бо́льшую силу олигархия, захватывая власть над обществом. Все эти явления вызывали рост коррупции в обществе, падение нравов, обнищание населения и прочие явления, приводившие к кризису коррупции. Таким образом, глобальный олигархический капитализм всегда неизбежно приводил к кризису, и в ряде случаев имел следствием разрушение государств и крах цивилизаций, в которых установилась эта социально – экономическая система».
Пожалуй, никогда в человеческой истории деньги не имели такого значения. Принцип «обогащайтесь!» стал доминирующим. Тотальная коррупция, «теневая» экономика, глобальная организованная преступность, бесконечные убийства – и все из – за денег, ради денег. Деньги любой ценой! Да, всегда были «скупые рыцари», убивали из – за денег и раньше. Но это не носило столь массовый, тотальный характер. И главное – никакого просвета: богатые становятся сверхбогатыми, бедные беднеют, а относительно благополучный «средний класс» – опора «включенных» стран «золотого миллиарда» – теряет свои позиции, относительно беднеет, сокращается количественно, утрачивает веру в светлое будущее… Отсюда движение среднего класса «Occupy Wall Street!».
Особенно задуматься над «прекрасным новым миром» заставляют труды С. Жижека. В «Размышлениях в красном цвете» (явный намек на коммунистическую доктрину), С. Жижек демонстрирует фактически завершенный раскол мира на два полюса: «новый глобальный класс» – замкнутый круг «включенных», успешных, богатых, всемогущих, создающих «собственный жизненный мир для решения своей герменевтической проблемы» и – большинство «исключенных», не имеющих никаких шансов «подняться» до этих новых «глобальных граждан».
С. Жижек называет несколько антагонизмов современного общества. При этом «противостояние исключенных и включенных является ключевым». В другой своей работе, посвященной насилию, С. Жижек утверждает: «В этой оппозиции между теми, кто «внутри», последними людьми, живущими в стерильных закрытых сообществах, и теми, кто «снаружи», постепенно растворяются старые добрые средние классы». Происходит раскол общества на две неравные части: «включенное» меньшинство и «исключенное» большинство. При этом оба мира неразрывно связаны между собой. Точно так же, как «пороки» капиталистических отношений с их «достоинствами»: «Парадокс капитализма заключается в том, что невозможно выплеснуть грязную воду финансовых спекуляций и при этом сохранить здорового ребенка реальной экономики: грязная вода на самом деле составляет «кровеносную систему» здорового ребенка». Поэтому (и не только) – «даже во время разрушительного кризиса никакой альтернативы капитализму нет». В результате автором предлагается «расширенное понятие кризиса как глобального апокалиптического тупика, в который мы зашли».
Либеральная, неолиберальная идеология (и практика, реальность!) оказывается столь же утопической, сколь утопическими были многочисленные разновидности социалистической (коммунистической) идеологии (и практики, реальности!). С. Жижек прекрасно это понимает, как предвидит и попытку представителей глобальных граждан обосновать капитализм «с человеческим лицом». «Следовательно, пользуясь старомодной марксистской терминологией, главная задача правящей идеологии в нынешнем глобальном кризисе состоит в том, чтобы навязать нарратив, который будет возлагать вину за него не на глобальную капиталистическую систему как таковую, а на ее второстепенные случайные отклонения (слишком слабое правовое регулирование, коррупция крупных финансовых институтов и т. д.). Во времена реального социализма просоциалистические идеологи пытались спасти идею социализма, говоря, что провал «народных демократий» означает провал неподлинной версии социализма, так что социализм нуждается в радикальной реформе, а не в отказе от него. Забавно, что (зачастую те же самые) идеологи, которые высмеивали эту критическую защиту социализма как иллюзию и настаивали на том, что нужно винить саму идею, теперь обращаются к той же самой линии защиты: банкротство потерпел не капитализм как таковой, а его искаженная реализация…».
В развитом капиталистическом обществе все большему числу людей угрожает маргинализация на рынке труда, полное исключение возможностей найти работу и общественная изоляция.
Можно, конечно, отмахнуться от трудов С. Жижека и его сторонников как «пережитков социализма / коммунизма», но как пренебречь современными реалиями: растущим и принимающим катастрофические масштабы социально – экономическим неравенством, миллионами «исключенных» и соответствующей реакцией – от «цветных революций» и «арабской весны» до массового осеннего движения 2011 г. «Оккупировать Уолл – Стрит» (движение поддерживают от 40 % до 60 % американцев!), перекинувшегося на Великобританию, Италию, Испанию и ряд других европейских государств, а также Японию, Корею, Австралию.
В результате, в частности, «британцы убедились, что в их стране образовался многочисленный и весьма пассионарный слой молодежи, Полностью отчужденный от остального общества и не испытывающий пиетета к либеральным, гуманистическим ценностям Соединенного Королевства. Общество не желало задуматься над тем, что творится в головах у людей, не знающих, что такое работа и зарплата, и чьи родители тоже никогда не работали…».
И не является ли это следствием того, что, по Н. Луману, «эксклюзия интегрирует гораздо сильнее, чем инклюзия… Следовательно, общество… в самом нижнем слое интегрировано сильнее, чем в верхних слоях». Думается, это важно учитывать при оценке как девиантных проявлений, так и иных социальных феноменов.
Лауреат Нобелевской премии по экономике И. Стиглиц (Joseph Stiglitz) так характеризует, в частности, сегодняшнюю проблему: «Существует глобальный кризис неравенства. Проблема заключается не только в том, что финансовая верхушка получает непропорционально большую часть экономических благ, но и в том, что средний класс не разделяет экономического роста, а доля бедняков во многих странах растет… Экономическая и политическая системы, которые не удовлетворяют большинство граждан не могут быть устойчивыми в долгосрочной перспективе. В конце концов, вера в демократию и рыночную экономику будет разрушаться, а легитимность существующих институтов и механизмов будет ставиться под вопрос».
Двуликость свободной экономики, особенно в российских условиях, начинает все больше осознаваться отечественными учеными, журналистами, вообще мыслящими людьми. «Рабство якобы отменено, а на самом деле присутствует в нашей жизни в полной мере. Только на место личной зависимости встала зависимость экономическая или социальная… Из шести миллиардов людей, живущих сегодня на планете, лишь самое малое меньшинство имеет право на индивидуальность… Остальные превращены в безликую массу, которая используется в экономике, как мясной фарш в кулинарии… Родившийся рабом, на всю жизнь остается рабом промышленности, которая забирает его тело взамен на уголь или кирпич; родившийся среди серых заборов и фабричных корпусов навсегда остается в этом пейзаже, как раб… Различие между реальным социализмом и реальным капитализмом меньше их основного сходства в отношении к человеку как к рабу на промышленной плантации… Управляющему меньшинству принадлежат не только деньги и не только собственность, но и свобода… Колесо социального прогресса застряло в исторической грязи. Оно крутится на месте… Рабство остается рабством, даже если рабы ездят на работу в собственных автомобилях и отдыхают в Египте в отелях all inclusive». Последняя фраза – не про нас ли с вами, уважаемые читатели?
Ясно, что необходимы нетривиальные идеи и решения сложнейших мировых социально – экономических проблем, связанных со «вторым лицом» современного капитализма. Но надежды на своевременность таких неординарных ходов (как создать не социализм и не капитализм!) невелики. «Хозяева мира» вполне удовлетворены status quo. «Исключенные» либо безмолвствуют, либо способны на «беспощадный бунт», не меняющий принципиально порождающих его отношений. Включенный «средний класс» и его идейные представители – либералы и либертарианцы – психологически не готовы отказаться от «благ» рынка и свободной экономики. Тем более, что им есть что терять, и не ясно, что они приобретут со сменой парадигмы и ее практических воплощений.
Между тем, «формирующаяся мировая экономика должна привести к положению, при котором для выполнения всей необходимой работы потребуется всего 20 процентов рабочей силы, а 80 процентов людей окажутся не у дел, т. е. бесполезными потенциальными безработными».
Итак, пралюди начали трудиться, чтобы выжить. Теперь, для человечества оказались «лишними» 80 % населения…
У автора нет рецептов. Есть уверенность в необходимости принципиальных изменений российского и мирового социального, экономического, политического status quo. И – большое сомнение в реализации этой необходимости (до наступления возможного омницида…).
Об этом же говорилось на 42-ой сессии Всемирного экономического форума в Давосе (2012), прошедшего под лозунгом «Великая трансформация: формирование новых моделей»: «Международное сообщество должно сформировать новые модели управления и предпринимательства, которые были бы направлены на решение проблем, волнующих сегодня людей… Англо-саксонский финансовый капитализм сегодня не в моде».Как на один из примеров понимания ситуации и попытки предложить некие решения сошлюсь на программу «Огосударствление с предохранителями» Г. Попова, изложенную им в интервью «Голосу Америки» в связи с движением «Оккупируй Уолл-Стрит». Прошу извинения за длинную цитату. «Средний класс – это хребет современного общества. И его выступления – несогласие не монополистов, не пролетариев, а главной части, сердцевины общества. Это не безработные. Не обездоленные. Не пролетарии. Протестует средний слой. Хребет американского общества… На штурм Уолл-стрит идет Большинство. Оно не желает жить в мире финансовых пузырей и пирамид, наполняющих рынок не реальными деньгами, а разного рода фантиками… Движение еще не вполне осознало, что разгром финансового капитала неизбежно изменит все постиндустриальное общество. Превратит – говоря словами Ибсена – общество троллей в общество людей. Но первый тайм борьбы оно очертило правильно – финансовый капитал. Вот уже двадцать лет мы видим, как финансовые гении спасают нас и весь мир от катастроф. Но с железной неизбежностью возникают все те же повторяющиеся кризисы… Финансово-номенклатурная олигархия с ролью руководителя цивилизации XXI века не справляется… Не справляется – несмотря на то, что обеспечила себе уровень жизни в сотни, тысячи раз превышающий то, что имеют остальные члены общества. Моя идея состоит в том, что общество может существовать без частных банков и бирж. А ключевым звеном финансовой структуры становятся государственные банковские системы, а также системы обществ взаимного кредита и народных сберкасс… Финансовый капитал себя исчерпал потому, что все его концепции были использованы и все не смогли обеспечить выход из перманентного кризиса. Исчерпан весь потенциал денег и денежных механизмов, потенциал монетаризма. Более того, исчерпываются возможности и резервы вообще всего экономического подхода… Поэтому изгнание финансового капитала с его финансово – олигархическими и номенклатурными лидерами – потребность человечества в наступившем XXI веке. Взамен финансового капитала мною предложены два комплекса мер. Внизу и в середине – укрепление среднего и малого бизнеса, обеспечение реальной конкуренции, возвращение рынка. Вторая группа мер – создание государственного банковского сектора, преодолевающего все минусы частного финансового центра… меры по вытеснению финансового капитала обязательно должны согласовываться с мерами по обузданию бюрократии… Опасность огосударствления я полностью признаю и предлагаю целый комплекс мер, систему «предохранителей»… В России, с одной стороны, наиболее разнузданно господствуют и номенклатура, и олигархия. Но, с другой стороны, нет того среднего класса, который составил базу протеста против Уолл – стрит… Народ наш деморализован и дезорганизован. Уже не государственным социализмом, а двумя десятилетиями номенклатурно – олигархического командования в экономике, в культуре, в системе средств информации. Но я вижу и другое. Как растет в массе простых людей России ненависть ко всей системе жизни. Вот почему я думаю, что идеи «Захвати Уолл – стрит» не окажутся в России чем – то чуждым. В конце казавшегося тупиком тоннеля появился просвет. Какая – то Надежда. И я говорю: нам надо идти путем, на который вступает лучшая часть народных масс развитых стран. Лучшая часть интеллигенции. Дальновидная часть бизнеса. Захвати Уолл – стрит – и спаси в XXI веке и себя, и детей, и народ, и Россию, и человечество».
Нельзя сказать, что мнение Г. Попова единственно возможное и единственно правильное. Важно другое: надо обсуждать сложившуюся мировую социальную и экономическую ситуацию и «коллективным разумом» искать пошаговый и некровавый путь выхода из нее.
Думаю, что это останется благим пожеланием… Тем, кто это смог бы – это невыгодно, те, кому могло бы быть выгодно – не могут… Социальное насилие, во всех его формах и проявлениях, остается имманентно присущим человечеству…
Глава 9. Политическое насилие
Когда речь заходит о насилии, прежде всего, возникают образы убийцы, насильника, реже – палача, заплечных дел мастера… Между тем, нет более страшного субъекта насилия, нежели государство и его органы.
Столетиями философы, правоведы видели в государстве результат «общественного договора», орган, объединяющий людей, должный способствовать всеобщему процветанию и благоденствию. Лишь со временем наступило понимание того, что быть может государство и необходимый институт, но отнюдь не выполняющий свои «миротворческие» функции.
Томас Гоббс (1588 – 1679) сравнивал государство с Левиафаном – ветхозаветным чудовищным морским змеем, нередко отождествляемым с сатаной. Правда, сам Т. Гоббс, говоря современным языком, был «государственником». Тем не менее, жутковатый образ Левиафана до сих пор служит символом государства. Позднее Левиафана дополнил образ Паноптикума (или Паноптикона) – «идеальной тюрьмы» И. Бентама (1748 – 1832). Последний выдвинул идею «открытой тюрьмы», когда стражник находится в центре, но невидим для заключенных. Узники не знают, в какой именно момент за ними наблюдают, и у них создается впечатление постоянного контроля. Кстати говоря, автор этих строк видел некое подобие воплощения замысла И. Бентама в одной из нью – йоркских тюрем…
М. Фуко назвал И. Бентама «Фурье полицейского государства». Его Паноптикум стал антиутопией тоталитаризма и перекликается с образом «Большого Брата», который «все видит», из романа – антиутопии «1984» Дж. Оруэлла.
Сам Мишель Фуко (1926 – 1984) ставил перед собой «скромную» задачу «расшифровать генеалогию современной власти и всей современной западной цивилизации». Он считал, что власть разлита по всему телу общества. «Отношения власти проникают в самую толщу общества; они не локализуются в отношениях между государством и гражданами или на границе между классами и не просто воспроизводят – на уровне индивидов, тел, жестов и поступков – общую форму закона или правления… Отношения власти не однозначны; они выражаются в бесчисленных точках столкновения и очагах нестабильности, каждая из которых несет в себе опасность конфликта, борьбы и по крайней мере временного изменения соотношения сил».
Власть – «порядок» – насилие, – вот неизменные атрибуты государства. «Порядок «отводит» каждому индивиду его место, его тело, болезнь и смерть, его благосостояние посредством вездесущей и всеведущей власти, которая равномерно и непрерывно подразделяется вплоть до конечного определения индивида: того, что характеризует его, принадлежит ему, происходит с ним».
Власть обтесывает каждого до состояния «дисциплинарного индивида», «послушного тела», исключая, элиминируя тех, кто упорно не становится таковыми, в том числе, посредством смертной казни или помещения в уже известный нам Паноптикум…
Паноптизм гораздо шире представления о тюрьме. Паноптизм – характеристика современного (только ли?) общества. «Установление «надзора» за индивидами является естественным продолжением правосудия, пропитанного дисциплинарными методами и экзаменационными процедурами… Удивительно ли, что тюрьмы похожи на заводы, школы, казармы и больницы, которые похожи на тюрьмы?». В большинстве своих трудов М. Фуко рассматривает различные ипостаси Паноптикума, различные проявления паноптизма.
В этой связи из современных отечественных авторов нельзя не назвать А. Н. Олейника. В своей монографии «Тюремная субкультура в России: от повседневной жизни до государственной власти» (М., 2001) он противопоставляет «маленькое» (немодернизированное) и «большое» общества. Примерами «маленького общества» могут служить мафия и… тюрьма. С точки зрения А. Н. Олейника, современная Россия, не является «большим обществом», представляя собой совокупность «маленьких обществ».
Позднее об этом же напишут Р. Ромашов и Е. Тонков. Тюрьма, как элемент (и средство) социального контроля олицетворяет монополию власти на насилие. «Только благодаря идее тюрьмы можно осуществлять тотальный контроль за всеми гражданами… Тюрьма становится универсальной государственной лабораторией по выработке средств для поддержания дисциплины среди подчиненного населения». И хотя «наказание есть реакция на совершенное зло, но в этом смысле наказание – то же зло».
О тесной, неразрывной связи власти и насилия пишет Н. Луман: «Насилие всегда сохраняло и продолжает сохранять свою специфическую, соотнесенную с властью природу… Распространенное представление о противоположности или одномерной полярности между легитимностью и насилием либо между консенсусом и принуждением ошибочно». Власть и насилие едины или, более корректно – дополнительны (в боровском смысле).
Н. Смелзер определяет государство как «часть общества, которая обладает властью, силой и авторитетом для распределения ресурсов и средств социальной системы».
Вопреки надеждам на сокращение роли власти в современном мире, в действительности происходит «нарастающий характер власти в различных типах общества». Авторитарные ресурсы растут и крепнут вслед за аллокативными (так Э. Гидденс именует материальные свойства окружающей среды, производство, товары).
С другой стороны, по мнению И. Честнова, «для «постсовременного» государства… свойственно снижение управляемости, рост социальных рисков, постепенной потери суверенитета и легитимности вследствие отчуждения населения от государственной власти, а также утраты государством сакральности и монополии на рациональность управления».
Впрочем, одно не исключает другого. На примере современной России (и не только) можно наблюдать, как снижение управляемости, потеря суверенитета и легитимности ведут к усилению репрессивности…
Не вдаваясь в политико – правовые дискуссии о сущности и функциях государства, посмотрим, какие основные виды политического насилия осуществляются государством и его органами.
Войны
Давно подмечено, что во всех странах есть министерства обороны, но ни в одной стране нет министерства нападения. А войны, между тем, происходят на протяжении всей истории человечества – от межплеменных до мировых…
Война одного государства против другого может быть развязана в целях расширения собственных границ; захвата рабочей силы (рабов), источников сырья, энергии, продуктов; ради «наказания» несговорчивого соседа; удовлетворения тщеславия главы государства; «восстановления исторической справедливости»; предупреждения возможного нападения (превентивная война) и т. п. Захватнические инстинкты глав государств, вождей, «элиты» часто совпадают с «чаянием народа»… Историки, политики отмечают, что нередко «застоявшееся» подросшее поколение жаждет «повторить подвиги» предков, «наказать» реальных или вымышленных «обидчиков»…
Да, конечно, если есть государства – агрессоры, то будут и государства, защищающиеся от нападения, ведущие справедливые войны. Но история учит, что одно и то же государство нередко выступает то в одной, то в другой роли. Нападая в одних случаях, обороняются в других. «Святых» государств что – то немного в истории человечества. Надо ли говорить, что тысячи, миллионы, десятки миллионов людей гибнут как в захватнических, так и в освободительных войнах. А на идейных пацифистов косо смотрят, как на недостаточных патриотов. Еще и еще раз: насилие в умах и поступках людей, правителей, государств. И в этом отношении народ и власть едины…
Действительно, «в свете того, что жизнь среднего человека скучна, однообразна и лишена каких бы то ни было приключений, становится понятнее его готовность идти на войну… Война несет с собой серьезную переоценку всех ценностей. Она будоражит такие глубинные аспекты человеческой личности, как альтруизм, чувство солидар ности… Классовые различия почти полностью и немедленно исчезают. На войне человек снова становится человеком, у него есть шанс отличиться…». Печальной иллюстрацией тому служат многие оставшиеся в живых участники Второй мировой войны в России. Для них время этой страшной бойни – лучшие годы жизни, по их собственному признанию…
Уже поэтому надежда второй половины XX столетия на то, что наличие ядерного оружия и трансконтинентальных ракет приведет к «концу мировых войн», ибо каждая из них станет угрозой существования человечества, – иллюзорна. Взбесившиеся власти и народы «за ценой не постоят»… Об этом свидетельствуют и сегодняшние демарши российских властей: от публикаций данных о бомбоубежищах и запасах хлеба (по 300 г на человека) в случае ядерной войны до бесконечной демонстрации наших ядерных сил.
Нет ничего страшнее войны – и агрессивной, и оборонительной. Вместе с тем война выступает всеобщим безумием. «В поиске морального оправдания в жерлах стреляющих пушек насилие придает смерти характер ритуальной жертвы, превращает мучения в доказательство. Когда смерть становится мерилом преданности благородному делу, даже жертвы становятся соучастниками насилия, если они принимаю это как некую историческую необходимость. Это один из путей обрести для политического насилия свою легитимность» (Д. Эптер). Не так ли свою легитимность пытаются «доказать» российские власти в локальных войнах в Афганистане, Чечне, Грузии, Украине, Сирии?…
Другое дело, что за каждой войной стоят, как правило, отнюдь не психологические мотивы, а вполне «рациональные» факторы – экономические, политические, социальные. Прав Э. Фромм, когда утверждает: «Мировые войны нашего времени, так же как все малые и большие войны прошлых времен, были обусловлены не накопившейся энергией биологической агрессивности, а инструментальной агрессией политических и военных элитарных групп».
Политическое насилие государства
Как говорится, «интересное кино»: государство по всем доктринам и законам призвано служить гражданам (подданным), обеспечивать их безопасность, содействовать процветанию, сплачивать классы, этносы, его составляющие и т. п. В реальности государство, власть, охраняя свои собственные интересы – будь то монархия, военная хунта, тоталитарный вождь или «демократический» парламент – в большей или меньшей степени, более или менее жестоко преследует политических противников, недовольных, несогласных, диссидентов, «врагов народа», и несть им числа…
Жестокое подавление восстаний рабов (классический пример – восстание Спартака) и крестьянских восстаний, революций и мятежей – азбучные исторические примеры. Но это можно хотя бы понять: государство (власть, режим, правящая элита) защищают свое status quo. А чем объяснить гитлеровский Холокост и физическое уничтожение цыган, геев? Они – то чем провинились? Чем провинились немецкие евреи, давшие Германии врачей, ученых, да и свои капиталы? А чем объяснить уничтожение миллионов своих граждан сталинским режимом? Режимом Пол Пота? Создается впечатление, что государство готово уничтожать своих подданных или граждан, «а просто так, для интереса» (еще раз к вопросу об отличии социального насилия от инструментальной агрессии животных).
Действительно, «имеется нечто такое, что, в самом деле, возможно в середине ХХ века уловить только с чувством некоего нравственного изумления; в этой своеобразной перверсии рационализма, в том, как Гитлер использовал свои грузовики не столько для того, чтобы воевать, сколько для уничтожения евреев, а Сталин обезглавил советскую армию накануне нападения Гитлера, в адской машине чисток 1930-х годов,… во всем этом есть некая смесь магии, безумия, бюрократического и технократического рационализма и доведенной до предела иррациональности…».
Политические репрессии, уничтожение инакомыслящих и инакодействующих, бесконечные бессмысленные запреты («сухие законы», запреты однополых браков, эвтаназии, табакокурения, абортов, «смешанных» браков, занятия проституцией, и несть им числа), вторжение в частную жизнь, регламентация одежды – все это направлено на защиту интересов правящего меньшинства путем как прямых репрессий, так и зарегламентированности жизни, демонстрации силы, массового изготовления подданных – «дисциплинарных индивидов» (М. Фуко).
У государства имеется и множество косвенных способов насилия de facto: необеспечение населения продовольствием (голод в одних странах, «дефицит» в других); необеспечение населения надлежащей медицинской помощью; необеспечение населения образовательными услугами (в России еще в 20-е – 30-е годы минувшего столетия была массовая безграмотность); цензура, как способ лишения объективной политической информации, да и научной (запрещенные в СССР генетика, социология, кибернетика, криминология как «буржуазные лженауки»).
Тема «власть и физическое насилие» рассматривается Н. Луманом в одном из разделов его книги, посвященной власти. Вообще «власть устанавливает специфические отношения с физическим насилием». И хотя «властитель, прежде чем применять насилие, всегда должен заботиться о консенсусе», и «опираясь на физическое насилие, нельзя достичь всего, но насилие почти не нуждается ни в каких условиях для того, чтобы быть мотивированным». Что уж говорить о психическом насилии, регулярно осуществляемом властью (государством) и, как правило, даже не замечаемом населением.
Д. Норт, Дж. Уоллис и Б. Вайнгост рассматривают историю человечества через… историю государственного насилия. Ими различаются два основных типа государственного устройства: естественное государство и государство открытого доступа (есть, разумеется, и переходные формы). «Естественное государство снижает проблему повсеместного распространения насилия путем создания господствующей коалиции, члены которой обладают особыми привилегиями… Элиты – члены господствующей коалиции – соглашаются уважать привилегии друг друга… Господствующая коалиция состоит из членов, которые специализируются на определенных военных, политических, религиозных и экономических видах деятельности». Что касается государств открытого доступа, то они, согласно веберовскому принципу монополии государства на легитимное применение насилия, «создают мощные, консолидированные военные и полицейские организации, подвластные политической системе… Консолидация насилия опасна тем, что государство будет использовать насилие для своих собственных целей». Правда, «политическая система должна быть ограничена набором институтов и стимулов, ограничивающих нелегитимное применение насилия». Как видим, государственное насилие неизбежно. Вопрос в условиях, методах, возможностях его применения.
Политическому насилию посвящены многочисленные труды. Помимо названных отошлем заинтересованного читателя к монографии А. Дмитриева и И. Залысина.
Социальный контроль над преступностью
Во все времена общество, государство старались минимизировать («ликвидировать», «преодолеть») нежелательные для общества виды поведения и их носителей. В каждом государстве в этих целях создается система социального контроля над преступностью и иными проявлениями девиантности (пьянство, наркотизм, проституция, коррупция и т. п.).
Социальный контроль представляет собой совокупность средств и методов воздействия общества на нежелательные формы девиантного поведения, включая преступления, с целью их элиминирования (устранения) или сокращения, минимизации.
Контроль над преступностью – один из видов социального контроля. Поскольку преступность издавна воспринималась как самая опасная форма девиаций («отклонений»), постольку и средства воздействия на лиц, признанных преступниками, применялись самые жесткие (жестокие), включая квалифицированные виды смертной казни – сожжение, четвертование, заливание раскаленного свинца в глотку, замуровывание заживо и т. п. С описания беспримерно жестокой казни Р. – Ф. Дамьена, ударившего ножом Людовика XV, начинается упомянутая книга М. Фуко «Надзирать и наказывать».
Контроль над преступностью включает: установление того, что именно в данном обществе государство, власть, режим расценивают как преступление (криминализация деяний); установление системы санкций (наказаний) и конкретных санкций за определенный вид преступлений; формирование институтов социального контроля над преступностью (полиция, прокуратура, суды, органы исполнения наказания и т. п.); определение порядка деятельности учреждений и должностных лиц, представляющих институты контроля над преступностью; деятельность этих учреждений и должностных лиц по выявлению и регистрации совершенных преступлений, выявлению лиц, их совершивших, назначению наказаний в отношении таких лиц, исполнению назначенных наказаний; а также – в более поздние времена – деятельность многочисленных институтов, учреждений, должностных лиц, общественных организаций по профилактике (предупреждению) преступлений.
Остановимся лишь на одном из элементов социального контроля над преступностью – наказании. Хотя, и так называемая «профилактика» несет заряд насилия. Существует серьезная опасность вырождения профилактики в попрание элементарных прав человека, ибо превенция всегда есть интервенция в личную жизнь. Проводя связь между «инструментальной рациональностью» превенции и Аушвицем (Освенцимом), H. Steinert заметил в 1991 г.: «Я вижу в идее превенции часть серьезнейшего заблуждения этого столетия».
Наказание в системе социального контроля над преступностью
[309]
Тяжесть предусматриваемых законом наказаний, так же как масштабы криминализации, существенно зависят от степени цивилизованности общества, менталитета населения, политического режима. Роль последнего особенно велика.
В наиболее общем виде политический режим означает реальный механизм функционирования власти, форму государственного правления (Regierungsform), его стиль, проявляющийся в совокупности методов и приемов осуществления государственной власти.
В современной отечественной государственно – правовой литературе различаются два основных вида политического режима: демократический и тоталитарный. Нередко в качестве «промежуточного», переходного называется авторитарный режим. Фашистский режим рассматривается как разновидность тоталитарного. При всех многочисленных определений тоталитаризма, его суть – тотальный контроль государства (режима) над всеми проявлениями жизни общества, включая личную жизнь граждан.
Однако все это не охватывает возможные разновидности режимов.
Важно, что политический режим, независимо от формы организации власти (республика президентская или парламентская, монархия абсолютная или ограниченная), определяет, в конечном счете, политическую жизнь страны, реальные права и свободы граждан (или же их бесправие), терпимость или нетерпимость к различного рода «отклонениям», включая преступность и реальную политику в отношении «девиантов» (преступников).
Именно режим конструирует различные виды девиантности, включая преступность, определяет санкции в отношении девиантов (преступников), формирует отношение к ним населения, обеспечивает исполнение наказания.
Одним из наиболее значимых показателей цивилизованности/ нецивилизованности современного общества, демократичности / авторитарности (тоталитарности) политического режима служит сохранение смертной казни в системе наказаний или же отказ от нее.
Еще Ч. Беккариа в книге «О преступлениях и наказаниях (1764 г.) писал о неприемлемости смертной казни, ее неэффективности и «зловредности»: «Смертная казнь не может быть полезна, потому что она подает пример жестокости… Мне кажется нелепым, что законы, которые запрещают и карают убийство, сами совершают его и для отвращения граждан от убийства сами предписывают совершение его».
Смертная казнь, как умышленное лишение жизни человека, сама есть убийство. Об этом говорил Б. Шоу: «Худший вид убийства – убийство на эшафоте». Это утверждал известный российский ученый М. Н. Гернет: смертная казнь – «институт легального убийства». Да и вся российская профессура до 1917 г. выступала против смертной казни.
Многолетняя практика показала, что применение смертной казни не только не предупреждает тягчайшие преступления, а, наоборот, способствует их совершению. Так, К. Маркс в статье 28.01.1853 г. показал, что после каждой казни резко возрастает число тех преступлений, за которые казнили преступника. В Австрии, Аргентине, ряде других стран после отмены смертной казни сократилось число тех преступлений, за которые она могла быть назначена. В 1965 г. в Великобритании был проведен уникальный эксперимент – наложен мораторий на смертную казнь сроком на пять лет. В результате количество тех преступлений, за которые назначалась смертная казнь до моратория, не увеличилось, и смертная казнь была отменена.
Смертная казнь является необратимым наказанием. Это означает, что в случае судебной ошибки приговор к смертной казни, приведенный в исполнение, не сможет быть «исправлен» при выяснении ошибки. А судебные ошибки неизбежны в любом государстве, при любой судебной системе.
Сохранение смертной казни во многих штатах США и в Японии (правда, чрезвычайно редко в ней применяемой) свидетельствует, с моей точки зрения, о недостаточной (неполной) их цивилизованности.
Другим важным элементом системы наказания, свидетельствующим о большей или меньшей цивилизованности общества и государства, является лишение свободы, точнее, его место в системе наказания, масштабы применения, предельные сроки, условия отбывания.
Ко второй половине ХХ века становится ясно, что наказание и, прежде всего, лишение свободы не выполняет свою функцию сокращения преступности. В настоящее время в большинстве цивилизованных стран осознается «кризис наказания», кризис уголовной политики и уголовной юстиции, кризис полицейского контроля. Благодаря книгам известного норвежского криминолога Н. Кристи, изданным на русском языке, можно подробнее ознакомиться с этой проблемой.
«Кризис наказания» проявляется, во-первых, в том, что после Второй мировой войны во всем мире наблюдался рост преступности, несмотря на все усилия полиции и уголовной юстиции. Во – вторых, человечество перепробовало все возможные виды уголовной репрессии (включая квалифицированные виды смертной казни – четвертование, заливание расплавленного свинца в глотку, замуровывание заживо, сожжение на костре и т. п.) без видимых результатов (неэффективность общей превенции). В-третьих, как показал в 1974 г. Т. Матисен, уровень рецидива относительно стабилен для каждой конкретной страны и не снижается, что свидетельствует о неэффективности специальной превенции. В – четвертых, по мнению психологов, длительное (свыше 5 – 6 лет) нахождение в местах лишения свободы приводит к необратимым изменениям психики человека. Впрочем, о губительном (а отнюдь не «исправительном» и «перевоспитательном») влиянии лишения свободы на психику и нравственность заключенных известно давно. Об этом подробно писал еще М. Н. Гернет. Никогда и никого не удавалось еще «исправить» тюремным заключением. Совсем наоборот. Тюрьма служит школой криминальной профессионализации, а не местом исправления.
Как заметил А. Э. Жалинский, «Реализация уголовного закона может стать совершенно непереносимой для общества, заблокировав иные процессы…Наказание – это очевидный расход и неявная выгода… Следует учитывать хорошо известные свойства уголовного права, состоящие в том, что оно является чрезвычайно затратным и весьма опасным средством воздействия на социальные отношения».
Осознание неэффективности традиционных средств контроля над преступностью и негативных последствий такого распространенного вида наказания как лишение свободы, приводит к поискам альтернативных решений.
Во-первых, при полном отказе от смертной казни, как ведущей мировой тенденции последних десятилетий, лишение свободы становится «высшей мерой наказания», применять которую надлежит лишь в крайних случаях, в основном при совершении насильственных преступлений и только в отношении взрослых преступников. Так, в Германии доля приговоренных к реальному лишению свободы составляла лишь 10 – 15 % от общего числа осужденных, тогда как штраф – 80 – 85 %. В Японии к лишению свободы приговаривались лишь 4 – 5 % осужденных, к штрафу же – свыше 90 %.
Расширяется применение иных – альтернативных лишению свободы – мер наказания (ограничение свободы, в том числе, с применением электронного слежения; общественные, исправительные, принудительные работы и др.).
К сожалению, репрессивное сознание населения (особенно «среднего класса») даже развитых, цивилизованных стран привело к некоторому росту абсолютного и относительного (уровень в расчете на 100 тыс. жителей) числа заключенных в конце XX в. – начале XXI в. (см. Табл. 6).
Во-вторых, в странах Западной Европы, Австралии, Канаде, Японии преобладает краткосрочное лишение свободы, исчисляемое чаще всего неделями и месяцами. Во всяком случае – до 2 – 3 лет, т. е. до наступления необратимых изменений психики. Так, в Германии осуждались на срок до 6 месяцев 20 % всех осужденных к лишению свободы, на срок от 6 до 12 месяцев – еще 25 % (т. е. всего на срок до 1 года – около половины всех приговоренных к тюремному заключению). На срок от 1 до 2 лет были приговорены около 40 % осужденных. Таким образом, в отношении 85 % всех осужденных к лишению свободы срок наказания не превышал 2-х лет, на срок же свыше 5 лет были приговорены всего 1,2 %. В Японии из общего числа приговоренных к лишению свободы на срок до 1 года – 17 %, до 3 лет – 69 %, а свыше 5 лет – 1,3 %.
В-третьих, поскольку сохранность или же деградация личности существенно зависят от условий отбывания наказания в пенитенциарных учреждениях, постольку в цивилизованных государствах поддерживается достойный уровень существования заключенных, устанавливается режим, не унижающий их человеческое достоинство, а также существует система пробаций (испытаний), позволяющая строго дифференцировать условия отбывания наказания в зависимости от его срока, поведения заключенного и т. п..
Автору этих строк довелось посещать тюрьмы и другие пенитенциарные учреждения многих зарубежных стран Азии, Америки, Европы и, конечно же, бывшего СССР и России. В тюрьмах Западной Европы убеждаешься, что можно вполне сочетать надежность охраны (с помощью электронной техники, без автоматчиков и собак) и режимные требования с соблюдением прав человека, уважением его личности. В одной из посещенных мною тюрем г. Турку (Финляндия) заключенным… выдаются ключи от камеры, чтобы человек, уходя из нее, мог закрыть дверь в «свою комнату» и открыть, возвращаясь. По мнению начальника тюрьмы, это позволяет заключенным сохранять чувство собственного достоинства. В Хельсинки (Финляндия), Фрайбурге (Германия) заключенные проживают по одному – два человека в камере и днем свободно гуляют по коридору, заходят в гости друг к другу. При мне в тюрьме Хельсинки осужденные на кухне блока готовили торт ко дню рождения одного из заключенных. В камерах находятся телевизоры, компьютеры, прохладительные напитки. В Дублине (Ирландия) начальник тюрьмы долго не мог понять мой вопрос о количестве заключенных, содержащихся в одной камере. Наконец, он ответил: «Конечно, по одному человеку. Не могут же незнакомые люди проживать вместе». Замечу, это не страшное «одиночное заключение», поскольку заключенные свободно общаются между собой, а лишь обеспечение достойных условий отбывания наказания.
В – четвертых, все решительнее звучат предложения по формированию и развитию альтернативной, не уголовной юстиции для урегулирования отношений «преступник – жертва», по переходу от «возмездной юстиции» (retributive justice) к восстановительной юстиции (restorative justice). Суть этой стратегии состоит в том, чтобы с помощью доброжелательного и незаинтересованного посредника (нечто в роде «третейского судьи») урегулировать отношения между жертвой и преступником. В целом речь идет о переходе от стратегии «войны с преступностью» (War on crime) к стратегии «сокращения вреда» (Harm reduction).
Вообще проблемы социального контроля над преступностью в связи с очевидным «кризисом наказания» выходят на первый план уголовной политики государств и становятся приоритетной темой криминологических исследований и дискуссий.
Российская уголовная политика
Очень тревожную тенденцию постперестроечного режима в области социального контроля над преступностью отражает Уголовный кодекс РФ (1997) и ряд федеральных законов. Уголовный кодекс провозглашает основной целью наказания «восстановление социальной справедливости» (ст. 43 УК РФ). Это что – возврат к идее мести? Сохраняя смертную казнь (ст. 59 УК), несовместимую с цивилизованностью, УК вводит пожизненное лишение свободы (ст. 57 УК), которое могло бы быть отчасти оправданным только как альтернатива отмененной раз и навсегда смертной казни. Лишение свободы предусматривается до 20 лет, по совокупности преступлений – до 25 лет, а по совокупности приговоров – до 30 лет (ст. 56 УК). Ни пожизненного лишения свободы, ни 30 – летнего срока не знало даже сталинское уголовное законодательство (оставляем в стороне массовые внесудебные расправы и иезуитские «десять лет лишения свободы без права переписки», что фактически означало смертную казнь). Более того, законодателям показалось «мало» 25 – ти и 30 – летнего срока при рецидиве, и в 2014 г. эти сроки были увеличены соответственно до 30 и 35 лет… Законодатель отказался и от института отсрочки исполнения приговора (за исключением очень ограниченных случаев), который ранее широко применялся, особенно в отношении несовершеннолетних.
С моей точки зрения, в России отсутствует реалистическая, научно – обоснованная уголовная политика в виде обсужденной и принятой концепции, программы. Те документы, которые время от времени принимаются ad hoc, не могут обозначить целостную уголовную политику государства. Если же исходить не из провозглашаемых лозунгов, а из реальной законодательной и правоприменительной практики, то прослеживается приоритет традиционного «усиления борьбы» с преступностью. Бесперспективность и зло такого подхода для многих специалистов очевидны.
Тюрьма (лишение свободы) никого не исправляет; она служит школой повышения криминального мастерства, профессионализма; она калечит людей психически, а то и физически. Содержание пенитенциарной системы требует огромных финансовых затрат, ложась тяжким грузом на налогоплательщиков. Лишение свободы – неэффективная мера наказания с многочисленными негативными побочными последствиями. При этом тюрьма «незаменима» в том отношении, что человечество не придумало пока ничего иного для защиты общества от тяжких преступлений. «Известны все недостатки тюрьмы. Известно, что она опасна, если не бесполезна. И все же никто «не видит» чем ее заменить. Она – отвратительное решение, без которого, видимо, невозможно обойтись».
Задачи, выдвигаемые российским законодателем перед уголовным законом, вполне приемлемы (п.1 ст.2 УК РФ). Осуществляться эти широко сформулированные задачи должны посредством (а) установления перечня деяний, признаваемых преступными и (б) установления наказаний за совершение этих деяний (п. 2 ст. 2 УК РФ).
И вот здесь начинаются проблемы.
Во – первых, какие деяния столь «общественно опасны», что должны быть криминализированы (возведены в статус преступления)? Насколько мне известно, четких критериев тому нет ни в отечественной, ни в мировой практике. Законодатель по собственному разумению (точнее, под давлением интересов власти, режима, учитывая исторический опыт, «требования народа», СМИ и т. п.) криминализирует те или иные деяния. И сразу же возникают вопросы de lege lata. Почему в России уголовным преступлением до последнего времени считалось «оскорбление» (ст. 130 УК)? Неужели это столь общественно опасное деяние, что заслуживает уголовного наказания и последующей судимости? А вот то, что криминализация оскорбления делало почти всех граждан России старше 16 лет, включая автора этих строк, уголовными преступниками – очевидно. Почему «уничтожение или повреждение имущества по неосторожности» (ст. 168 УК, выделено мною) признается преступлением? Административный проступок, гражданско – правовой деликт – да, но причем здесь уголовное право? А многие «преступления» главы 22 УК РФ (ст. ст. 171, 171.1, 174.1, 176, 177, 180, 190, 193, 198, 199.1 и др.), которые не случайно оказались «мертвыми», не применяемыми на практике? Так, в России за 2005 – 2010 годы были зарегистрированы «преступления», предусмотренные ст. 170 УК – от 1 до 11; ст. 184 УК – от 0 до 1; ст. 185 УК – от 0 до 6; ст. 185.1 УК – от 0 до 1; ст. 190 УК – 0 (за все шесть лет) и т. п.
Во – вторых, еще проблематичнее вопрос о наказании, его целях и их реализации. Согласно п. 2 ст. 43 УК РФ целями наказания являются: восстановление социальной справедливости, исправление осужденного и предупреждение совершения новых преступлений.
Что касается «восстановления социальной справедливости», то абстракт ной «социальной справедливости» не существует. Справедливость с чьей точки зрения? Власти? Потерпевших? Обвиняемых? «Народа»? «Восстановление социальной справедливости» либо красивые слова, либо возвращение к принципу талиона: «око за око, зуб за зуб».
Если говорить об исправлении осужденного, то никогда еще не удавалось никого «исправить» путем наказания. Это хорошо известно педагогам, психологам, да и практическим работникам правоохранительных и уголовно – исполнительных органов. Только очень наивные люди надеются на «исправление» осужденного в тюрьме (колонии). Тюрьма служит школой криминальной профессионализации, а не местом исправления.
Известно, что под предупреждением совершения новых преступлений понимается как частная превенция (чтобы осужденный не совершал новых преступлений), так и общая («дабы другим неповадно было»). Большие сомнения вызывает успешность достижения обеих превентивных функций.
О неэффективности частной превенции, как отмечалось выше, свидетельствует относительно постоянная доля рецидивной преступ ности. Именно на этом основании Т. Матисен провозгласил «кризис наказания». И в России уровень рецидивной преступности относительно устойчив: за период 1987 – 2007 гг. – от 20,9 % в 1994 г. до 29,1 % в 2007 г. без выраженной тенденции.
Неэффективность общего предупреждения подтверждается динамикой преступности во всем мире (включая Россию): чем больше «предупреждали» преступления путем наказания осужденных, тем больше совершалось преступлений (с 1950-х до конца 1990-х годов). А с конца 1990-х – начала 2000-х годов уровень преступности снижается во всем мире (включая Россию) при относительном сокращении числа осужденных… Известно также, что после отмены столь «эффективной» и желанной для многих граждан и коллег смертной казни, количество преступлений, за которые она могла быть назначена, сокращается или остается неизменным (Австрия, Аргентина, Великобритания, Россия и др.).
В результате то, на что, прежде всего, нацелено уголовное право (уголовный закон): сокращение преступности путем частной и общей превенции, а также достижение «социальной справедливости» – не срабатывает. Цели и задачи уголовного законодательства в принципе не достижимы. «Действующая в современных условиях система уголовного права… не способна реализовать декларированные цели, что во многих странах откровенно определяется как кризис уголовной юстиции».
Единственный реальный эффект – избежать совершения нового преступления тем лицом, которое находится в пенитенциарном учреждении. Но только пока оно там находится. Ибо из уголовно – исполнительных учреждений общество получает назад либо того, кто и без лишения свободы не совершил бы нового преступления, либо человека озлобленного, искалеченного психически, а то и физически, утратившего навыки свободной жизни и готового к новым преступлениям. «Лица, в отношении которых было осуществлено уголовно – правовое насилие – вполне законно или в результате незаконного решения, образуют слой населения с повышенной агрессивностью, отчужденный от общества».
В чьих интересах устанавливается уголовный закон?
Хотя власти всех стран утверждают, что уголовный закон охраняет интересы всех граждан, в действительности он в первую очередь служит интересам правящей верхушки и лишь во вторую – интересам населения. В еще большей степени это относится к правоприменению. Селективность полиции и уголовной юстиции во всем мире давно не является секретом.
Повторюсь: именно политический режим, независимо от формы организации власти, определяет, в конечном счете, политическую жизнь страны, реальные права и свободы граждан, терпимость или нетерпимость к различного рода «отклонениям», включая преступность и реальную политику в отношении «преступников». Именно режим конструирует различные виды девиантности, включая преступность, определяет санкции в отношении девиантов (преступников), формирует отношение к ним населения.
Иначе говоря:
• в большинстве современных государств власть, режим (через законодательный орган) решает, что именно здесь и сейчас следует считать преступлением;
• власть, режим определяет задачи, которые должно решать уголовное право (уголовный закон);
• власть, режим «рекомендуют» законодателю структуру и объем деяний, подлежащих уголовному преследованию;
• власть, режим убеждают население – через СМИ, парламентские дебаты, выступления политиков – в целесообразности и полезности такого именно уголовного закона;
• власть, режим осуществляют через «правоохранительные» органы и уголовную юстицию «правильную» правоприменительную деятельность.
А как же «всеобщая» польза уголовного права? А также как равенство всех перед законом, гуманизм, справедливость и прочие красивые принципы российского (и не только) уголовного закона…
Пенитенциарная практика
Наказание отнюдь не сводится к лишению свободы. Но именно оно в наибольшей степени затрагивает (ограничивает) права и свободу осужденных. Именно оно, его продолжительность, условия отбывания составляет основу деятельности органов исполнения наказания. Поэтому далее мы ограничимся рассмотрением лишения свободы в системе наказания и деятельности органов исполнения наказания.
Одним из интегральных показателей жесткости уголовной юстиции служит уровень заключенных на 100 000 жителей. Сравнительные данные по ряду стран за несколько лет представлены в табл. 6.
Мы видим, во-первых, что во многих странах прослеживается тенденция к росту тюремного населения. К сожалению, это реакция на популистски раздуваемый все возрастающий страх населения, прежде всего «среднего класса», перед преступностью (fear of crime), «мафией». Во – вторых, Россия и США упорно сражаются за 1 – 2 место в этом позорном списке. Это вторая причина, наряду с сохранением смертной казни, по которой я не могу отнести США ко вполне цивилизованным странам. В-третьих, существенно различны показатели уровня заключенных по странам: от 50 – 70 в Дании, Норвегии, Финляндии, Японии до 600 – 700 в России и США. Близки к ним показатели Белоруссии (400 – 500).
Для оценки тяжести такого наказания, как лишение свободы, большое значение имеют реальные условия отбывания наказания. «Масштабы лишений, которым подвергает людей тюрьма, существенно разнятся. Одни заключенные живут в комнатах на одного с индивидуальным умывальником и туалетом, телевизором и персональным компьютером, возможно, проходя заочно университетский курс и раз в неделю встречаясь в приватной обстановке с супругами или парт нерами. Другие живут в спартанских хижинах в лагере и трудятся на тюремных фабриках, внося свой вклад в экономику страны. Третьим просто нечего делать – только изо всех сил стараться выжить в грязном, лишенном необходимых санитарных условий тюремном бараке, не имея никакой другой пищи и лекарств, кроме тех, о которых могут позаботиться их семьи». По этому критерию существуют огромные различия между странами. Наиболее благополучное положение – в странах Западной Европы и Японии, существенно хуже – в США (автор был в тюрьме Нью – Йорка, следственном изоляторе г. Блумингтона и видел это своими глазами), самые неблагоприятные условия в пенитенциарных учреждениях ряда стран Юго – Восточной Азии, Латинской Америки, Африки.
Российская пенитенциарная система
О состоянии тюремных учреждений царской России мы можем получить достаточно полное представление из работ отечественных авторов (С. Гогель, А. Кистяковский, Д. Тальберг) и прежде всего – М. Гернета, а также из обширной мемуарной и художественной литературы.
Что касается советского периода российской истории, то длительное время единственным доступным источником информации о пенитенциарных учреждениях (под страхом оказаться там же) был «самиздат» авторов – «диссидентов», начиная с «Одного дня Ивана Денисовича» и «Архипелага ГУЛАГ» А. И. Солженицына, а также «Колымских рассказов» В. Шаламова.
Официальная и научная информация появилась первоначально с грифом «ДСП» («Для служебного пользования»), а затем в открытой печати в 70–80-е годы ХХ столетия. Ценные материалы представлены в результатах периодических специальных переписей осужденных, проводимых НИИ МВД совместно с органами, исполняющими наказание.
Обширная литература, освещающая ситуацию в российских пенитенциарных учреждениях, издается Общественным Центром содействия реформе уголовного правосудия (основатель и руководитель до безвременной кончины – В. Абрамкин).
Немало данных о российских «зонах» имеется в материалах «Международной Амнистии», «Международной тюремной реформы», «Международного Общества Прав Человека», Московской Хельсинкской Группы. С 2004 г. выходит альманах «Неволя», содержащий огромный фактический материал о состоянии российской пенитенциарной системы.
Общая динамика количества заключенных в пенитенциарных учреж дениях СССР представлена в табл. 7.
Отчетливо видны максимумы 1938 – 1942 гг. и 1948 – 1953 гг. («благодарность» Сталина советскому народу за его победу), минимумы 1960 – 1966 гг. и 1990 – 1991 гг. (отчасти совпадающие с хрущевской «оттепелью» и горбачевской «перестройкой», т. е. периодами либерализации в стране).
Динамика количества и уровня заключенных в современной России представлены в табл. 8 (данные получены из различных источников и усреднены).
Таким образом, тенденция сокращения контингента заключенных в 1998 – 2004 гг. сменилась ростом этого показателя в 2005 – 2008 гг. с последующим существенным сокращением.
На 1 июня 2015 г. в пенитенциарных учреждениях России всех типов содержались 656,6 тыс. человек или около 449 на 100 000 населения. Кроме того, в ведомстве Министерства обороны находятся дисциплинарные батальоны, в которых отбывают наказание военнослужащие, осужденные за совершение преступлений, а под эгидой Министерства здравоохранения – специальные психиатрические больницы (СПБ) для осужденных, признанных психическими больными.
Таблица 6. Уровень заключенных (на 100000 населения) в некоторых странах (1990-2012)
Таблица 7. Динамика численности заключенных в СССР (1936-1991 гг.)
Таблица 8.. Динамика численности заключенных в России (1989-2015)
Условия нахождения в следственных изоляторах и отбывания наказания в виде лишения свободы
Реальная строгость уголовного наказания в виде лишения свободы зависит не только от срока наказания, но и от условий его отбывания. В этом отношении система колоний – основных пенитенциарных учреждений России – существенно хуже, нежели тюремное заключение в странах Западной Европы. Это относится к питанию, медицинскому обслуживанию, санитарно-гигиеническим условиям, и к самому факту проживания сотен людей в одном бараке.
Особенно остро стоит проблема ненадлежащих условий содержания в СИЗО подследственных – людей не признанных еще виновными. Гибель в СИЗО Сергея Магнитского, Веры Трифоновой и многих других, безвестных заключенных – преступление руководства пенитенциарных учреждений и системы ФСИН.
Вот что говорится, в частности, в письме Председателя Постоянной палаты по правам человека В. В. Борщева Председателю Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека М. А. Федотову: «Смерть в СИЗО Сергея Магнитского обострила одну из важнейших проблем сегодняшней пенитенциарной системы: неправомерное, зачастую просто незаконное влияние следователя на условия содержания подследственного в СИЗО… Влияние следствия на условия содержания подследственного и оказание медицинской помощи имело трагические последствия и в деле Веры Трифоновой… Увы, смерть в СИЗО г. Москвы С. Магнитского и В. Трифоновой не заставила сделать необходимые выводы руководство и врачей „Матросской тишины“. И если в „Бутырке“ все камеры, где сидел Магнитский были признаны непригодными для содержания подследственных и ремонтируются сейчас. Как впрочем, и другие камеры – сборное отделение, многоместные камеры… И новый начальник „Бутырки“ СМ. Телятников действительно реагирует на острые ситуации… В „Матросской тишине“ прежде всего в её больнице отношение к тяжело больным, умирающим не изменилось…».
Лишение свободы – само по себе тяжкое наказание и усугублять его неудобоваримым питанием, неэффективной медицинской помощью, нередко прямыми издевательствами над заключенными абсолютно недопустимо в цивилизованном государстве. В тюрьмах европейских государств меня нередко угощали из общего для осужденных и персонала (!) котла. Это была вполне достойная пища. В Германии заключенным выдают меню на неделю вперед. И если салат из огурцов, например, заменяется на салат из редиса или помидор, – вносятся соответствующие изменения в меню. В Ирландии при мне провезли полдник для заключенных. Он включал кашу, хлеб, два яйца, апельсин и что – то молочное.
В России сложившаяся со сталинских времен система лагерей для бесплатной рабочей силы переросла в современную систему колоний. И та, и другая не могут обеспечить нормальных условий содержания лиц, осужденных за преступления. Поэтому, с моей точки зрения, планируемый отказ от колоний и переход на тюремное содержание является положительным. Если, конечно, в тюрьмах будут соблюдены требования, соответствующие мировым и, прежде всего, европейским стандартам. Правда, события 2014 – 2015 гг. сделали невероятным даже этот предполагавшийся шаг по нормализации условий отбывания наказания в пенитенциарных учреждениях России. А наличие «пыточных колоний», «пресс – хат» в СИЗО, сложившейся повсеместно пыточной практики ставят Россию в один ряд с худшими афро – азиатскими вариантами.
Не следует забывать:
• Чем больше и на больший срок мы отправляем соотечественников в пенитенциарные учреждения, тем больше получим их «на выходе» – обозленных, с искалеченной психикой, вооруженных криминальной профессией. И, соответственно, «все опять повторится сначала», но на более опасном уровне.
• Чем больше людей проходит через «зону», тем сильнее и масштабнее «призонизация» («отюрьмовление») сознания и поведения сограждан. Общество впитывает криминальную, тюремную субкультуру, когда она достаточно обширна. Отсюда, кстати, всенародная любовь к «блатным» песням. Отсюда же – жизнь «по понятиям» в быту, бизнесе, политике.
• Миллионы искалеченных «зоной» судеб виновников в краже велосипеда, банки огурцов, дюжины бутылок пива (это все реальные факты нашего «правосудия»), а также их родителей, супругов, детей. Не говоря уже о предпринимателях, оказавшихся за решеткой по воле конкурентов в содружестве (не бескорыстном) с сотрудниками «правоохранительных» органов.
• Чем более жестоки условия содержания заключенных, тем выше их злоба и ненависть, которые проявятся при выходе на свободу.
Может быть, пора перейти от провозглашаемых принципов справедливости и гуманизма (ст. ст. 6, 7 УК РФ) к реальному практицизму и целесообразности: во избежание вредных для общества последствий «сажать» надо минимально, в исключительных случаях, за действительно тяжкие и особо тяжкие насильственные преступления. Лишение свободы – исключительная мера наказания в цивилизованном мире.
А условия отбывания этого наказания должно максимально гарантировать честь, достоинство, здоровье осужденных, по возможности воспитывать их, а не унижать (тоже ведь упомян уто в ст. 7 УК), морить голодом, издеваться над ними.
К сожалению, я не вижу пока реальных шагов по гуманизации наказания.
Пытки, как насилие государства и его представителей
Пытки практиковались во все времена и во всех государствах. И если в современных европейских странах они представляют собой редчайшее исключение, то во многих государствах с авторитарным режимом, включая Россию, они достаточно широко распространены.
В современной России, во-первых, сами условия нахождения в СИЗО, а то и в исправительных колониях, нередко носят пыточный характер (о чем говорил начальник ГУИН МВД РФ, а затем ГУИН МЮ и ФСИН генерал Ю. Калинин: «Условия в наших следственных изоляторах по международным нормам можно квалифицировать как пытки. Это лишение сна, воздуха, пространства»). В летнее жаркое время в петербургских «Крестах», московской «Матросской тишине», ряде других СИЗО ежегодно фиксируются случаи смерти от тепловых ударов. Объективности ради следует заметить, что в связи с сокращением за последние годы контингента подследственных и осужденных, эта ситуация несколько улучшилась.
Во – вторых, в пенитенциарных учреждениях имеют место пытки для получения «признательных показаний» от подследственных в СИЗО, и для наказания «злостных нарушителей режима» в исправительных колониях. В СИЗО существуют так называемые «пресс-хаты» – камеры, в которые помещают подследственных, не признающих свою вину, и где роль палачей выполняют другие заключенные, разумеется, за определенные льготы. Страшную известность приобрели «Белые Лебеди» – пыточные колонии, куда направляются «злостные нарушители режима» из других ИК. Факты пыток многократно зафиксированы в прорвавшихся на волю жалобах заключенных, представителями отечественных и международных правозащитных организаций. Некоторые виды пыток распространены в различных регионах России и подробно описаны в прессе («слоник» – применение противогаза с прерыванием дыхания, «ласточка» – растяжка на веревках, «распятие Христа» – название говорит за себя, «конвертик» – пытаемого складывают как конверт для отправки). За последние годы к «традиционным» российским пыткам добавились новые, применение которых началось в Чечне и распространилось по стране, включая последние события в полицейском участке Казани.
Вот лишь некоторые факты, «капля» в страшном море пыток.
Смерть 11 марта 2012 г. в результате жестоких пыток задержанного Сергея Назарова в Казани подчеркнула нелепость надежд на перемены в МВД (после так называемой «реформы»). После информационного взрыва, последовавшего за смертью Назарова, достоянием гласности стали факты истязаний в отделе полиции «Дальний». Те, кто раньше боялся говорить, пришли с заявлениями к следователям. Как оказалось, изнасилования с применением бутылок из – под шампанского были привычным делом для сотрудников ОВД.
Житель Казани Булат Ихсанов рассказал, что его племянника тоже изнасиловали бутылкой. Молодой человек остался жив, но добиться наказания для насильников не удалось. Торговец с Приволжского рынка Альберт Загитов рассказал, что полицейские задержали его за отказ уйти с торговой точки. «По приезде в отделение меня завели в кабинет, где было четверо человек, и мне стали угрожать изнасилованием», – сообщил Загитов.
Опять бутылка из – под шампанского фигурировала в рассказе 20 – летней Алии Садыковой. У девушки, работавшей в букмекерской конторе, требовали признаться в хищении 70 тыс. рублей. «Марат схватил за волосы и головой бил об стены, буквально таскал за волосы по кабинетам. Бил и Рамиль, он угрожал: „Не будешь признаваться, мы тебя изнасилуем в задницу бутылкой“» – рассказывала Садыкова.
Другие пострадавшие в «Дальнем» приводили примеры других пыток: удушение полиэтиленовым пакетом и т. п.
Жертвой произвола может стать любой гражданин. Подтверждением этому стала, в частности, история о гибели замдиректора железнодорожного техникума Павла Дроздова, задержанного за мелкое правонарушение. Мужчина скончался в казанском отделении полиции «Юдино» от пытки «ласточка» и отсутствия врачебной помощи.
Похожий скандал случился весной и в Кемеровской области. Московскими следователями были возбуждены уголовные дела в отношении полицейских отделов «Южный» в Анжеро – Судженске, «Новобайдаевский» в Новокузнецке и «Заводской» в Кемерове. «Стражи порядка» были уличены в изнасиловании, зверских пытках и убийствах задержанных.
Резонанс от вскрытых преступлений вынудил руководителей полицейских главков в Татарстане Асгата Сафарова и Кемеровской области Александра Елина написать рапорты об отставке. Летом их судьбу разделил начальник УМВД по Рязанской области Анатолий Агошков. В других регионах случаи выявления пыток задержанных были разрозненными, общероссийского резонанса не получали. Но это, конечно, не значит, что полицейских пыток в других регионах меньше. Просто общество о них меньше знает.
Жертвами полицейского насилия могут стать не только задержанные и подозреваемые, но и потерпевшие, пришедшие к правоохранителям за помощью. Например, было возбуждено дело против трех участковых в городе Батайск Ростовской области. Горожанин позвонил в полицию и пожаловался, что у него украли мобильный телефон. Приехавшие на Рабочую улицу нетрезвые полицейские сказали заявителю, что им «надоело» разбирать происшествия, происходящие по данному адресу. Полицейские избили потерпевшего.
Пожалела, что вызвала полицейских и жительница города Ясного Оренбургской области. Разнимая драку в квартире, полицейские избили 20 – летнюю девушку руками и ногами. Потом привезли ее в отделение и продолжили экзекуцию.
Избиением женщин прославилась и татарстанская полиция. 23 апреля участковый МО МВД «Высокогорский» Ильдар Фазырахманов попытался усадить в машину 16 – летнюю потерпевшую, сказав девушке, что намерен отвезти ее для проведения судмедэкспертизы. Когда она отказалась ехать без матери, полицейский пытался затащить ее, выкручивая руку. Прибежавшую на шум мать девушки участковый ударил металлической тростью.
В результате нашего эмпирического исследования применения пыток в пяти регионах России (Санкт – Петербург, Псковская, Нижегородская, Читинская области и Коми Республика) в 2004 – 2005 гг., было установлено, что если среди населения этих регионов подвергались пыткам со стороны сотрудников правоохранительных органов в течение года 3,4 – 4,6 % жителей, то среди осужденных к лишению свободы еще до приговора суда пыткам подвергались 40 – 60 % обвиняемых.
В результате необоснованного, а часто и незаконного усиления режима, 2006 – 2015 годы ознаменовались значительным ростом числа массовых волнений и бунтов в ИК и тюрьмах страны.
Насилие медицинское
Конечно, не имеются в виду мучительные процедуры, хирургические операции, ампутации и прочие неизбежные в процессе лечения медицинские меры.
Медицинское насилие можно свести к двум основным типам. Во – первых, это излишние мучительные процедуры и методы лечения, вызванные недобросовестностью медицинского персонала; «врачебными ошибками»; сбором «материала» для собственной диссертации; естественным (!) желанием некоторых врачей заработать на не необходимых процедурах, дорогостоящих операциях вместо консервативного лечения и т. п. (Автору лет тридцать тому назад врач – профессор предписал немедленную операцию по удалению одной почки. Я, будучи готов к неизбежному, на всякий случай посоветовался с другим врачом. По его рекомендации отказался от операции, и до сих пор живу с двумя почками…). К этому варианту относится и следующий случай: «Наша основная проблема – это отрицание нашим государством наличия детей-спинальников в государстве вообще. То есть они появляются в 18 (при настойчивости родителей – в 16) лет… До этого возраста таких детей лечить просто негде – в России нет ни одного специализированного отделения, реабилитационного центра, отделения в санатории, где наших детей готовы лечить и реабилитировать. Грамотность врачей в этой ситуации просто поражает – они повально считают детей-спинальников «овощами», способными только „лежать и гадить“».
Хорошо известен юмор медиков: «Будем лечить или пусть еще поживет?». Но «обвиняя» медиков в халатности, некомпетентности, алчности и т. п., не следует забывать, что сами они поставлены государством в противоестественные условия: мизерная зарплата; отсутствие современной дорогостоящей импортной техники и медикаментов в подавляющем большинстве медицинских учреждений страны (кроме нескольких образцово-показательных…); бюрократизация – бич всех современных российских институтов – будь то наука, образование, здравоохранение и др., когда вместо внимательного обследования пациента врач вынужден заполнять тонны ненужных бумаг…
Наконец, нельзя не напомнить о преступной, с моей точки зрения, деятельности Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков (ФСКН), сотрудники которой запугали медработников (равно как ветеринаров), применяющих наркосодержащие анастезирующие (обезболивающие) препараты. Их применение в отношении больных, страдающих от боли, столь зарегламентировано ФСКН, что врачи из сострадающих больным превращаются в мучителей, боящихся – под страхом уголовной ответственности – применять нужные средства в нужных количествах. Отсюда – самоубийства контр-адмирала В. Апанасенко (2014 г.), генерал-лейтенанта А. Кудрявцева (2015 г.), тысяч менее известных мучеников, страдающих от нестерпимых болей и не получающих необходимых обезболивающих средств: врачи боятся их назначать! «У врачей есть большой страх перед выпиской наркотических средств… Страх врачей перед ФСКН прослеживается отчетливо… Часто врачи не назначают морфин, т. к. боятся проверок ФСКН…».
Предоставим слово онкологу доктору медицинских наук, профессору А. Мовчан: «У нас в России потребление морфина в 100 раз меньше, чем необходимо больным. У меня рецепт простой: запретить Федеральной службе контроля за наркотиками заниматься обезболивающими препаратами. Вывести медицинские наркотики из – под их контроля. Просто выгнать их из медицины напрочь. Это решит главную проблему… Человек, да и животные ни в коем случае никакой боли терпеть не должны, ни за что, никогда. Боль терпеть не надо, пожалуйста, запомните это! Если вам врач говорит про лечебные свойства боли – он не профессионал, он живодер».
Во – вторых, это «карательная медицина» («карательная психиат рия»), распространенная в тоталитарных государствах (СССР, гитлеровская Германия, Китай, современная Белоруссия и т. п.), как репрессивное средство против политических противников или «неблагонадежных». «Злоупотребление психиатрией – есть умышленное причинение морального, физического или иного ущерба лицу путем применения к нему медицинских мер, не являющихся показанными и необходимыми, либо путем неприменения медицинских мер, являющихся показанными и необходимыми, исходя из состояния его психического здоровья».
Карательная психиатрия, во-первых, представляет собой вариант тюремного заключения, когда по каким – либо политическим соображениям «легче» заточить в специальную психиатрическую больницу (как это было, например, с «диссидентом» генералом П. Г. Григоренко, признанным Военной коллегией Верховного Суда СССР на основании судебно – психиатрической «экспертизы» в 1964 г. «невменяемым» и помещенным в Ленинградскую специальную психиатрическую больницу), нежели осудить к лишению свободы. Во – вторых, карательный (репрессивный) характер заключается дополнительно в возможности применения в «лечебных целях» электрошока, инсулинового шока, психотропных препаратов…
Глава 10. Насилие в сфере воспитания и образования
Или, перефразируя Александра Сергеевича: «Учись, мой сын, наука сокращает нам жизнь»…
Вспомним «экзаменационное насилие» М. Фуко. Но, конечно же, насилие в сфере образования не ограничивается экзаменационным (например, когда я отбираю у готовящихся к ответу студентов шпаргалки, мобильные телефоны, планшеты, гоняю по всему курсу, ставлю двойки. Страшное насилие!). Более того, воспитательно – образовательное насилие преследует человека со дня рождения и продолжается всю жизнь.
Воспитательное насилие начинается с первых дней рождения ребенка. Разве не есть насилие над ребенком заставлять его есть, принимать лекарства, пеленать (старая российская традиция, кажется, уходящая в прошлое), обучать словам, правилам поведения. С веками методы воспитательного насилия либерализуются в цивилизованных, прежде всего, европейских странах (а также в Японии).
В странах Западной Европы на детей не кричат, телесные наказания исключены под страхом уголовной ответственности. Первые годы моих поездок по европейским странам (с 1990 г.) я долго не мог понять, что меня удивляет (помимо чистоты, прекрасных дорог, улыбающихся встречных). Потом сообразил: не слышно детского плача и криков взрос лых… Правда, гуляя по окрестностям немецкого Фрайбурга (где я работал в прекрасной библиотеке Max – Planck – Institut für ausländisches und internationales Strafrecht), я услышал крики взрослых и плач ребенка. Подойдя ближе, понял – крики были на русском языке…
В Японии детям дошкольного возраста разрешено всё. Правда, в семье их окружает взаимное уважение, мама низко кланяется папе, папа кланяется маме… И вообще все друг другу кланяются и улыбаются, включая полицейских. Напомню, что при этом в Японии самая высокая в мире продолжительность жизни и самые низкие показатели преступности, в случаях нередких стихийных бедствий отсутствует мародерство, а в ресторанах дают сдачи до йены и не берут чаевые (лично проверено)… Другое дело, что этикет в Японии достаточно жесткий, но обучаются ему относительно мягкими методами, что, конечно же, не исключает психологического воспитательного насилия. Кстати, не вздумайте в Японии оплатить работу или отдать долг купюрами, не взятыми абсолютно новенькими специально для этого в банке…
В России тоже кажется в угол на горох уже не ставят и розги отжили свой век, но что касается окриков, подзатыльников, а то и «ремня» (абсолютно исключенного в Европе и Японии), – то это повседневная практика. Страшная. Напомню, из детей, «воспитываемых» ремнем, с высокой степенью вероятности вырастают насильственные преступники. Ибо, как нас учит Б. Спок: «Преступниками вырастают дети, страдавшие от недостатка любви, а не наказания».
В яслях и детских садах продолжается психологическое воспитательное насилие, нередко переходящее в физическое.
В школах, если уже не бьют линейкой по рукам, то заставляют учить то, что не нравится. К школьному воспитательно-образовательному насилию добавляется домашнее – за двойки, за замечания в дневнике, за порванную в детских сражениях одежду и т. д., и т. п. Привитие школьнику мысли о недопустимости провалить ЕГЭ, не поступить в вуз приводит к трагедиям, включая суицид провалившегося, не поступившего…
То же в вузах. Обязательность посещений лекций, включая неинтересные и не очень нужные; наличие письменных домашних заданий; бесконечные отчеты, мучащие как студентов, так и преподавателей.
А разве не насилие над людьми, вбивать им в голову то, что говорят, показывают, пишут, кричат СМИ?
Повседневное оболванивание подданных и граждан речами «вождей» и прочих политических деятелей, государственными или приближенными государству СМИ – многовековая практика. Равно как государством рекомендуемая или обязательная система образования и воспитания – от детских дошкольных учреждений до университетов. Мои ровесники – воспитанники советской школы и советских вузов, вполне испытали это на себе, и далеко не все избавились от вредоносного дурмана, пропагандируемого «партией и правительством» и «лично товарищем Y.»…
К сожалению – и это трагедия для России – нравы полномасштабного оболванивания «народных масс» сохранились до сего дня, усиленные современными возможностями «зомбоящика».
О гнете и насилии религиозного воспитания – в следующей главе.
В той или иной форме и степени воспитательное и образовательное насилие присуще всем обществам, всем странам (имеет оно место и в мире животных). И это отчасти объективно обусловлено: нельзя выпустить в мир ребенка / детеныша, не обучив его – в том числе, против его воли и желания, определенным правилам поведения. Ну, а дальше, сверх того, уже дело фантазии общества, общины, государства.
Ну, да и сами «детеныши» не могут обойтись без насилия в своей среде. Что не удивительно: именно в подростковом возрасте идет «борьба» за статус в своей группе. «Насилие в детско – юношеских коллективах… Это один из распространенных (но не единственных) и почти биологических видов соперничества за статус в малой группе с неоформленной пока иерархией. Вчера малышей контролировали родители, а завтра они станут взрослыми и узнают, что кто – то из них банкир, мент или профессор, а кто – то водила маршрутки или люмпен. Юношеское насилие – культурная универсалия, встречается и в племени масаев, и в советской казарме, и в дормитории элитного Оксфорда».
Известно, что в Средние, да и Новые века школьный режим был достаточно суров. Преподаватели не брезговали физическими мерами «воспитания» и повышения «образования». Так называемая «университетская свобода» была достигнута не сразу, да и не совсем еще свобода в ряде стран…
Для иллюстрации различий ситуации в современном мире, сравним, например, российскую школу с финской.
В современной российской школе, как и во всем в России, господствует бюрократический подход: единообразие, безумное бумаготворчество, подменяющее реальный образовательный процесс, контроль за каждым шагом учителя и ученика. Бесконечные проверки, планы и отчеты, контрольные работы и тестирование, натаскивание на грозящий ЕГЭ… И как результат – измучены учителя, родители и дети. А чего стоит «единый» учебник по истории, не говоря уже о мракобесном внедрении в школу религиозной составляющей, противоречащей Конституции РФ и здравому смыслу.
А вот, например, на чем стоит финская школа (напомню, что в течение ряда лет финское школьное образование признается лучшим в мире). «Финская школа исповедует постепенную нагрузку, доведенную до максимума только для добровольцев, выбравших «лукио» (лицей, примерно наши 11 – 12 классы – Я.Г.), тех, кто очень хочет и способен учиться… Углубленное изучение одних предметов в ущерб другим не приветствуется. Здесь не считается, что математика важнее, к примеру, искусства. Наоборот, единственным исключением для создания классов с одаренными детьми могут быть склонности к рисованию, музыке и спорту… Финны не сортируют учеников на классы, учебные заведения по способностям или карьерным предпочтениям. Также нет «плохих» и «хороших» учеников. Сравнение учеников друг с другом запрещено (здесь и далее курсив мой – Я.Г.). Дети, как гениальные, так и с большим дефицитом умственных способностей, считаются «особенными» и учатся вместе со всеми. В общем коллективе обучаются и дети на инвалидных креслах. При обычной школе может быть создан класс для учащихся с заболеваниями органов зрения или слуха. Финны стараются максимально интегрировать в общество тех, кому требуется особое отношение. Разница между слабыми и сильными учащимися – самая маленькая в мире… Нет «любимых» или «ненавистных грымз». Учителя тоже не прикипают душой к «своему классу», не выделяют «любимчиков» и наоборот. Любые отклонения от гармонии ведут к расторжению контракта с таким учителем. Финские учителя должны лишь выполнять свою работу наставника. Все они одинаково важны в трудовом коллективе, и «физики», и «лирики», и учителя труда… Равенство прав взрослого (учителя, родителя) и ребенка. Финны называют этот принцип – «уважительное отношение к ученику». Детям с первого класса объясняют их права, в том числе, и право «жаловаться» на взрослых социальному работнику. Это стимулирует финских родителей к пониманию, что их ребенок – самостоятельная личность, обижать которую запрещено как словом, так и ремнем… Кроме самого обучения, бесплатны обеды; экскурсии; музеи и вся внеклассная деятельность; школьное такси (микроавтобус), которое забирает и возвращает ребенка, если ближайшая школа находится дальше двух километров; учебники, все канцелярские принадлеж ности, калькуляторы, и даже ноутбуки – планшетники. Любые сборы родительских средств на любые цели запрещены… Финны говорят: «либо мы готовим к жизни, либо – к экзаменам. Мы выбираем первое». Поэтому экзаменов в финских школах нет. Контрольные и промежуточные тесты – на усмотрение учителя. Существует только один обязательный стандартный тест по окончании средней образовательной школы, причем, учителя не пекутся о его результатах, ни перед кем за него не отчитываются и детей специально не готовят: что есть, то и хорошо… Доверие к школьным работникам и учителям: нет проверок, РОНО, методистов, обучающих как обучать и проч. Программа образования в стране – единая, но представляет собой только общие рекомендации, и каждый педагог использует тот метод обучения, который считает подходящим. Доверие к детям: на уроках можно заниматься чем – то своим. Например, если на уроке литературы включен учебный фильм, но ученику не интересно, он может читать книгу. Считается, что ученик сам выбирает, что для него полезнее… Учится тот, кто хочет учиться. Педагоги постараются привлечь внимание ученика, но если у него начисто отсутствует интерес или способности к учебе, ребенка сориентируют на практически полезную в будущем, «несложную» профессию и не будут бомбить «двойками». Не всем строить самолеты, кто – то должен хорошо водить автобусы… Финны полагают, что школа должна научить ребенка главному – самостоятельной будущей успешной жизни. Поэтому здесь учат размышлять и самим получать знания… Важны не заученные формулы, а умение пользоваться справочником, текстом, Интернетом, калькулятором – привлекать нужные ресурсы к решению текущих проблем. Также школьные педагоги не вмешиваются в конфликты учащихся, предоставляя им возможность подготовиться к жизненным ситуациям всесторонне, и развить умение постоять за себя… Оценки в финской школе не имеют зловещей окраски и требуются только для самого ученика, применяются для мотивации ребенка в достижении поставленной цели и самопроверки, чтобы мог улучшить знания, если пожелает. Они никак не отражаются на репутации учителя, школы и районные показатели не портят… Территория школ не огорожена, охрана при входе отсутствует. Большинство школ имеет систему автоматического замка на входной двери, попасть в здание можно только согласно расписанию. Дети не обязательно сидят за партами – столами, могут и на полу (ковре) разместиться. В некоторых школах классы оборудованы диванчиками, креслами. Помещения младшей школы устланы коврами и ковриками. Форма отсутствует, так же как и какие – то требования по поводу одежды, можно прийти хоть в пижаме. Сменная обувь требуется, но большинство детей младшего и среднего звена предпочитают бегать в носках… Домашнее задание задают редко. Дети должны отдыхать. И родители не должны заниматься с детьми уроками, педагоги рекомендуют вместо этого семейный поход в музей, лес или бассейн… Дети не вскрикивают по ночам от нервного перенапряжения, не мечтают поскорее вырасти, не испытывают ненависти к школе, не терзают себя и всю семью, готовясь к очередным экзаменам. Спокойные, рассудительные и счастливые, они читают книжки, легко смотрят фильмы без перевода на финский язык, играют в компьютерные игры, гоняют на роликах, великах, байках, сочиняют музыку, театральные пьесы, поют. Они радуются жизни. И между всем этим успевают еще и учиться».
Все это не исключает воспитательно-образовательного насилия и в финских школах, но «в общем, процесс обучения в финской школе мягкий». Да, «контроль школьного режима обязателен. Все пропущенные уроки будут «отсижены» в прямом смысле. Например, для ученика 6-го класса учитель может найти «окошко» в расписании и посадить его на урок во 2-м классе: сиди, скучай и думай о жизни. Будешь мешать младшим – час не засчитают. Не выполняешь заданное учителем, не работаешь на уроке – никто не будет вызывать родителей, грозить, оскорблять, обращаясь к умственной неполноценности или лени. Если родители так же не озабочены учебой своего ребенка, он спокойно не перейдет в следующий класс».
Впрочем, такая идиллия – исключение в современном мире, да и она (идиллия) не исключает элементов насилия…
Говоря о насилии в сфере образования, нельзя не сказать о такой уникальной современной проблеме в России, как насилие… над преподавателями со стороны российской бюрократии. Бесконечные планы, отчеты (уже ежемесячные!), компетенции (которые никто не смотрит и никогда им не следует), модули (хотел бы я знать – что это такое), УК (не уголовный кодекс!), ОПК, ПК, ФГО, УВПО, ФГБОУ ВПО (а с недавних пор ФГБУ ВПО!), рейтинги, хирши и тому подобный бред. Когда солидная монография «дешевле» никчемной (публикуемой только «для рейтинга») статьи в «ваковском» журнале. Когда недоверие к ученым дошло до того, что в очередном отчете о НИР к сведениям об участии в конференции надо приложить не только Программу, но и свою фотографию на фоне конференции. Скоро, очевидно, потребуется акт экспертизы, не фальшивая ли это фотография… К бредовым «компетенциям» прибавилось требование указывать в программах «контрольно – измерительные материалы оценки сформированности компетенции» (?!). А чем измерять «компетенцию» авторов подобных требований? Заключением психиатрической экспертизы? Последнее время встреча с коллегами из любого региона страны начинается с взаимных воплей: «Работать невозможно! Это – издевательство! Это – вредительство!». Увы, это – политика с целью отвлечь преподавателей от профессиональной работы, ликвидировать остатки «свободомыслия» в стране, где востребованы серость, одноликость, лиц «всеобщность выражений»…
И это в то время, когда школы Финляндии – с их либеральным режимом – признаны лучшими в Европе, а в США начался очередной образовательный бум. И это не удивительно: в невиданно быстро развивающемся мире постмодерна, одна из характеристик которого «ускорение времени», стремительное развитие качественного образования и науки – залог хотя бы не отставания от объективных требований времени.
Глава 11. Религия и насилие
Церковь может смело посоперничать с государством по масштабам насилия. Любая церковь – христианская (со всеми конфессиями), мусульманская (со всеми конфессиями), иудейская.
Быть может только буддизм представляет некоторое исключение со своим принципом ненасилия (принцип Ахимсы или Ахинсы – не причинения вреда ни одному живому существу – ни делом, ни словом, ни мыслью). Помню, как в 1993 г. в Брюсселе на специальной сессии Европарламента, посвященной отмене смертной казни во всем мире до 2000 г., из всех религиозных конфессий только представитель Далай – ламы в Европе господин Гуалтсен Гуалтаг выступил решительно против смертной казни. (Так что не будь я атеистом, стал бы буддистом…)
Да, человек смертен, осознает это, очень этого не хочет, боится и… начинает выдумывать утешительные сказки о «потусторонней жизни», о гуриях, которые ждут не дождутся в раю воина, погибшего в бою, о воссоединении на небесах с ранее ушедшими близкими… Да, человек слаб, и пусть верит во что хочет. «Блажен, кто верует, – легко ему на свете!». Но зачем же мучить и убивать «других», которые не верят или верят не в того или «не так»?!
До христианства – массовые убийства ранних сторонников новой веры.
Христианство «прославилось» Крестовыми походами, Варфоломеевской ночью, инквизицией, тысячами заживо сожженных несчастных женщин («ведьм»), да и ученых, философов (Джордано Бруно, Мигель Сервет, Ян Гус и др.).
О «подвигах» мусульман в борьбе с «неверными», включая террористические акты и деятельность современного Исламского государства (ИГ), запрещенного в ряде государств, включая Россию, лучше сегодня помалкивать (помним Салмана Рушди и Charlie Hebdo!)…
Насилию на религиозной почве посвящена огромная литература.
Можно выделить некоторые основные его проявления:
– насильственные обряды, включая физическое калечение (обрезание у мусульман и иудеев, женское обрезание у мусульман и в ряде африканских стран);
– психологическое насилие, связанное с требованием следовать определенным правилам, процедурам, обрядам, заповедям (пост, молитвы, паломничество и т. п.);
– воспитательное религиозное насилие – с малых лет внедрение в сознание детей и подростков религиозных предрассудков; особенно недопустимо и опасно в современном мире, мире науки, знаний, технологий;
– психологическое и физическое насилие между представителями различных течений в рамках одной религии (сунниты, шииты, суфизм в исламе; католицизм, православие, протестантизм, многочисленные секты в христианстве; Махаяну, Тхеравада, Ваджараяна в буддизме; ортодоксы, хасиды и др. в иудаизме);
– психологическое и физическое насилие в отношении «неверных», атеистов, «инаковерующих». Масштабы проявлений этого – наиболее опасного – вида религиозного насилия в современной России при попустительстве и поддержке властей поражают. Нападения на художественные выставки; срыв спектаклей, концертов, оперы «Тан-гейзер»; публичное бросание книг неугодного писателя в специально сооруженный на площади унитаз. Я уже не говорю о постыдном противозаконном осуждении к лишению свободы девушек из панк-группы Pussy Riot. Эти проявления религиозного мракобесия в XXI веке позорны для общества и государства. Да, и опасны: как дети, обученные «сотворению» и воспитанные в духе неприятия инакомыслящих и инаковерующих (не верующих), будут жить и творить в современном мире постмодерна – глобальном, сверх-технологичном, наукоёмком?
Сотрудники Pew Research Center считают, что насилие и дискриминация одних религиозных групп властями и другими религиозными группами резко усилились в 2007-2013 годах. Наиболее серьезное положение сложилось на Ближнем Востоке и севере Африки. Случаи связанного с религией терроризма, экстремизма и насилия на религиозной почве, в 2012 году зафиксированы более чем в 60 странах из 198 стран, которые проанализированы сотрудниками Pew Research Center. По их данным, 76 % населения планеты в той или иной мере испытывает религиозные гонения. Число стран, где власти в самых разных формах вмешивались в религиозные дела, выросло с 20 % в 2007 году до 29 % в 2012. А по данным христианской организации Open Doors, коли чество христиан, погибших из – за своих религиозных убеждений, выросло в 2013 г. вдвое и достигло 2 123 человек. Случаи притеснений за религиозные убеждения в 2012 году были зарегистрированы в 110 странах для христиан и в 109 странах для мусульман. Иудеи подвергались притеснениям в 71 стране.
Господство религии, особенно в ее крайних, фанатичных проявлениях приводит к торможению развития общества. «Религиозные репрессии замедляли накопление человеческого капитали и предпринимательских навыков, сдерживалось и распространение новых технологий».
Религиозные тексты (и Коран, и Библия, и другие) содержат противоречивые – по отношению к насилию – высказывания. Вся проблема заключается в том, как их используют, обосновывая необходимость применения насилия к «неверным». «Какими бы кровожадными ни были священные тексты, как бы они ни призывали к насилию, сами по себе они не порождают кровопролития, если нет особых благоприятных для этого обстоятельств. В какой – то момент, когда в них появляется нужда, эти тексты всплывают на поверхность и делают свое дело: вдохновляют на насилие, оправдывают кровопролитие, делают демонов из врагов и даже возводят конфликт в ранг космической битвы». За «особо благоприятными обстоятельствами», «нуждой» обычно скрываются экономические и / или политические интересы и мотивы конкретных элит и их представителей (лидеров, вождей, «пророков»). Парадоксально, но современный мир постмодерна воскрешает самые худшие и, казалось бы ушедшие в далекое прошлое, реалии средневековья, включая джихад, терроризм, религиозную нетерпимость «истинно православных».
Объективности ради следует заметить, что искренняя вера может служить антикриминогенным фактором, предотвращая некоторые преступные акты («грешно!», «Бог накажет!»). Но это отнюдь не искупает тех тяжелейших последствий от жесточайшего насилия до религиозного мракобесия, которые влекут религия и церковь, как социальные институты.
Глава 12. Насилие в спорте
Спорт – это всегда насилие. Можно выделить несколько видов спортивного насилия.
Прежде всего – насилие над собой, нередко до серьезных травм, а то и с летальным исходом. В любом случае – преждевременная потеря трудоспособности, инвалидность, многочисленные заболевания.
Насилие над противником – в борьбе, боксе, спортивных играх (футбол, хоккей и др.).
Насилие над соперником – в соревнованиях (легкая атлетика, бег, плавание и др.).
Насилие фанатов, между фанатами, между фанатами и игроками, судьями и др.
Соревнования между людьми в силе, ловкости, быстроте сопровождают всю человеческую историю.
Соревнуются не только люди: сражаюся самцы за место («социальную позицию», «социальный статус») вожака стаи, прайда, стада; сражаются между собой детеныши, играя и определяя место в сообществе. Соревнование – борьба имеет, очевидно, биологическую основу. Но люди, как всегда, биологически обусловленное явление достраивают социально. Так возникли Олимпийские игры. Так возникают и развиваются силовые соревнования – борьба, бокс, соревнования – игры – футбол, баскетбол, волейбол, хоккей…
Физическое развитие – благо, и для индивида, и для общества. Утренняя зарядка, плавание, катание на лыжах, туристические походы – замечательно! Но – до определенного предела, степени, разумных границ. Современный спорт, увы, нарушает все разумные пределы и границы…
Канадский социолог Майк Смит разделяет спортивное насилие на четыре вида:
1. Физический контакт по правилам (например, игра телом в спортивных играх и т. п.), который не наказывается. Именно на такое поведение чаще всего и толкают тренеры.
2. Насилие на грани фола (не разрешенный правилами физический контакт, который все же часто встречается, например, спонтанные драки и нападения хоккеистов).
3. Околокриминальные нападения (запрещенные правилами и законом приемы – грубые намеренные ошибки, которые жестко наказываются штрафами и отстранениями от игр).
4. Наказываемое в криминальном порядке насильственное поведение (полностью игнорирующие правила прямые нападения на соперника с единственной целью нанести ему ущерб. Например, в хоккее – это удар клюшкой по голове).
Соревнования между людьми в силе, ловкости, быстроте сопровождают всю человеческую историю.
От занятий в спортивных секциях до занятий профессиональным спортом – всегда насилие над самим собой. Обязательные тренировки, независимо от личных интересов и планов; диета; физические перегрузки, заканчивающиеся нередко травмами, заболеваниями, а то и гибелью. Не говоря уже о приеме далеко не безвредных допингов. «Уровень заболеваемости спортсменов, количество увечий и даже смертей в спорте (в основном, в результате применения допингов) нарастает лавинообразно, несмотря на все запрещения и ужесточения дисквали-фикационных санкций. Мрачная тень допинга нависла над современным спортом». А как без него обойтись, когда «за последние 15-20 лет объем и интенсивность тренировочных и соревновательных нагрузок возросли в 2-3 раза и спортсмены многих видов спорта вплотную подошли к пределу физиологических возможностей организма»… Можно, конечно, восхищаться мужеством того же Евгения Плющенко, но стоит ли позвоночник того?…
Особый разговор – бокс, борьба (классическое насилие над собой и противником) и экстремальные виды спорта. Здесь насилие «над самим собой» зашкаливает. И неважно, что тебя избивает другой (а ты – его) или попадаешь в катастрофические природные условия – сам же добровольно пошел на это.
Но, конечно, спорт это и насилие над «противником», соперником.
Ну, и футбол… В современном футболе, наиболее массовым, любимейшим видом спортивных соревнований, слилось все: насилие над собой, насилие над противником, насилие между фанатами, насилие фанатов над отдельными участниками соревнований (игроками, судьями, представителями охраны). Не случайно именно насилие в футболе и по поводу футбола стало предметом специальных научных исследований.
Но исследования исследованиями, а бесчинства фанатов приобретают все более злостный, скандальный характер. Вот только некоторые факты.
В 1985 г. финальный матч Кубка европейских чемпионов в Брюсселе между английским «Ливерпулем» и итальянским «Ювентусом» закончился побоищем, устроенным английскими фанатами. В результате погибли 39 человек!
В апреле 1989 г. на Шеффильдском стадионе «Хилсборо» в результате давки погибло 96 ливерпульских болельщиков.
В 1994 г. защитник сборной Колумбии Андрес Эскобар был застрелен футбольным фанатом за то, что футболист в очередном матче забил гол в свои ворота (случай не уникальный).
В феврале 2007 г. в результате драки фанатов «Палермо» и «Катании» (Италия) пострадало свыше 100 человек, был убит полицейский.
На Евро – 2012 польские и российские фанаты устроили массовую драку с десятками раненых.
В августе 2014 г. был убит брошенным с трибун камнем камерунский нападающий алжирского клуба «ЖС Кабилия» Альберт Эбоссе.
В июне 2016 г. в Марселе на Евро – 2016 сотня российских фанатов напала на английских болельщиков. В результате побоища – десятки раненых, один из английских болельщиков скончался. Но этим «активность» российских фанатов не ограничилась, они устраивали драки в Лилле, Германии.
Футбол давно превратился из спортивной игры в повод реализации самых низменных агрессивных инстинктов. «Это даже не времена рыцарей, это времена пещер, шкур и дубин. Но находятся люди, которым в мире пещер комфортнее». Не случайно и то, что футбольный фанатизм нередко переходит в политический. И многие лидеры российских неонацистских группировок вышли из фанатской среды.
Насилие в хоккее носит вполне легализованный характер. Суды оправдывают игроков, забивших соперников насмерть (оправдание Лоуни, Массона судом присяжных). Лишь многочисленные смертельные исходы хоккейных встреч заставляют задумываться: что же делать дальше? Не пора ли прекратить легальные драки, калечение, убийство на хоккейном поле?
Я уже не говорю о коррупции, договорных матчах, безумных финансовых затратах, допинговых скандалах, характеризующих современный спорт – наследник некогда благородных Олимпийских соревнований.
Глава 13. Армейское насилие
Война – квинтэссенция социального насилия. Армия – потенциальный и реальный субъект политического насилия. Каждый из нас, живых – потенциальная жертва возможной войны. А многие наши предки или близкие люди – реальные жертвы. Нет ничего страшнее войны. Не случайно классическим выражением нашего мироощущения, менталитета является: «Лишь бы не было войны!»…
Но это для нас, «простых граждан». А для государства, как субъекта насилия, армия является важнейшим гарантом монополии на насилие. Армию холят и лелеют, на нее, включая все более смертоносное и дорогостоящее оружие, тратятся гигантские деньги.
Да, пока существуют государства и опасность агрессии извне армию вынуждены держать. Но надо ли эту вынужденную меру превращать в гордость и объект обожания? И чем больше публично восхваляют армию и службу в ней, чем больше с юных лет превозносят армию и военную службу, тем больше шансов, что армия – защитник будет использована государством как армия – агрессор. Об этом свидетельствует вся история человечества.
Но армия не только потенциальная угроза миру. В ней постоянно происходит внутриармейское насилие. Так называемая «армейская дисциплина», необходимая для выполнения предназначенных армии функций, сама по себе есть насилие. Подъем по команде, прием пищи по команде, отбой по команде, форма одежды одинаковая и строго регламентированная, совместное проживание в казарме. Не напоминает ли это тюрьму, которая безусловно есть насилие?… Мы стесняемся сравнивать армейскую дисциплину с тюремной, но они очень близки по содержанию и по форме.
Но в армии бытует и прямое физическое насилие. От узаконенного (наказание шпицрутенами в царской армии) до незаконного. К последнему относится так называемая «дедовщина» (официально – «нарушение уставных правил взаимоотношений между военнослужащими») в советской и современной армии.
Вот как характеризует эту ситуацию В. В. Лунеев: «В 60-е годы (ХХ в. – Я.Г.) «дедовщина» носила унизительный, но ритуальный характер: били «провинившегося» пряжкой ремня или ложкой по ягодицам. В 70 – 80-е годы упомянутые деяния приобрели опасный насильственный и массовый характер с тяжкими, а нередко и смертельными последствиями… Укрывательство «дедовщины» в середине 80-х годов превысило все мыслимые пределы. Как показывали некоторые проверки, военные госпитали были переполнены солдатами с переломами челюстей, разрывами печени и селезенки и другими травмами от «неус тавных отношений». Боясь расправы и старослужащих, и командования, они, как правило, утверждали, что получили повреждения от случайного падения… Реально «дедовщину» загнали в подполье воинских отношений. Правда об этом стала известна обществу лишь в 1990 – 1991 годы, после массового негодования родителей потерпевших от „дедовщины“ военнослужащих».
Не следует думать, что ситуация с тех пор изменилась в лучшую сторону. Скорее – наоборот.
Неизбежное соприкосновение с оружием и вооружением, помимо их умышленного применения, приводит и к многочисленным «несчастным случаям»: причинение смерти себе и / или другим в результате «неосторожного обращения с оружием», взрывы боеприпасов и т. п.
Глава 14. Аутоагрессия: Самоубийство как социальный феномен
Для представителей рода Homo Sapiens, тысячелетия занимающихся насилием над себе подобными, массово уничтожающих себе подобных, уникально и еще одно явление – самоубийство как аутоагрессия. А доведение до самоубийства – не есть ли вариант психического насилия, приведшего к физическому самонасилию? А эвтаназия? Не есть ли это легальное (в тех странах, где она легализована) насилие?
Кажется, нет ничего проще, чем понять, что такое самоубийство, когда говорят: «он покончил жизнь самоубийством» или «она покушалась на свою жизнь». Как пишет один из крупнейших современных исследователей самоубийства Edwin Shneidman, «операционально самоубийство определяется так: мертвый человек – дырка в голове – пистолет в руке – записка на столе».
Наши реакции на ставшие известными случаи добровольного ухода из жизни также довольно просты: сожаление о погибшем человеке и «диагноз» – «слабовольным был», «с психикой не в порядке», «допился», «жена довела», «жизнь довела».
Между тем, суицидальное поведение – один из сложнейших социальных феноменов, требующий серьезного отношения и изучения.
По данным Всемирной Организации Здравоохранения (ВОЗ), ежегодно в наступившем веке добровольно уходят из жизни порядка 1 100 000 человек. А если учитывать реальное количество (с учетом «замаскированных» под несчастные случаи, ДТП, «пропавших без вести» и др.), то число самоубийств возрастает до 4 млн. человек в год. Число же покушавшихся на свою жизнь – в 10 – 20 раз больше. Только в России по официальным данным за десять лет с 1994 г. по 2003 г. покончили жизнь самоубийством свыше 558 тыс. человек, или в среднем свыше 55 тысяч человек в год. С середины 1990-х годов количество и уровень (на 100 тыс. человек) самоубийств снижается, и все же Россия входит в двадцатку стран с самым высоким уровнем самоубийств. В 2012 г. погибли в результате суицида около 32 тыс. человек, в 2013 г. – около 29 тысяч.
Количество и уровень (в расчете на сто тысяч человек населения) самоубийств, как следствие социального неблагополучия, служит одним из важнейших индикаторов социального, экономического, политического, нравственного состояния общества. Не случайно в бывшем СССР тема самоубийства в течение многих десятилетий находилась под строжайшим запретом. Ибо, как заметил еще в середине XIX столетия Г. Бокль: «Самоубийство есть продукт известного состояния всего общества». Руководство СССР, осознанно или интуитивно понимая это, тщательно скрывало ситуацию с самоубийствами в стране.
Самоубийство, суицид (лат. sui – себя, caedere – убивать) – умышленное (намеренное) лишение себя жизни. Это лишь одно из возможных и наиболее простых определений сложного социального феномена.
Не считается самоубийством лишение себя жизни лицом, не осознающим смысл своих действий или их последствий (невменяемые лица, дети в возрасте до пяти лет). В этом случае фиксируется смерть от несчастного случая.
Суицидальное поведение включает завершенное самоубийство, суицидальные попытки (покушения) и намерения (идеи). Эти формы обычно рассматриваются как стадии или же проявления одного феномена.
В самом широком смысле, самоубийство – вид саморазрушительного, аутодеструктивного поведения (наряду с пьянством, курением, потреблением наркотиков, а также перееданием).
Под словом «самоубийство» в русском языке понимаются два разнопорядковых явления: во-первых, индивидуальный поведенческий акт, лишение себя жизни конкретным человеком; во-вторых, относительно массовое, статистически устойчивое социальное явление, заключающееся в том, что некоторое количество людей добровольно уходит из жизни. В некоторых языках, включая английский, немецкий, русский, отсутствует дифференциация этих понятий. Поэтому лишь из контекста бывает ясно, идет ли речь о поступке человека, или же о социальном феномене.
Самоубийство – весьма сложный, многоуровневый (философский, социальный, психологический, нравственный, юридический, религиозный, культурный, медицинский) междисциплинарный феномен.
Лишение себя жизни психически здоровым человеком (а таких, вопреки довольно распространенному мнению, – большинство), в конечном счете, есть следствие отсутствия или утраты смысла жизни, результат «экзистенциального вакуума». А ведь смысл жизни – философская, мировоззренческая проблема. Не удивительно, что тема самоубийства звучала в работах большинства известных философов. Но особое место самоубийство заняло в творчестве экзистенциалистов – С. Кьеркегора, А. Камю, Ж. – П. Сартра, М. Хайдеггера, К. Ясперса. Последний, будучи врачом по профессии, заметил: «Больной человек идет к врачу, здоровый – кончает самоубийством». Этот парадоксальный вывод был направлен против сторонников объяснения суицидального поведения исключительно психическими заболеваниями. А. Камю писал: «вопрос о смысле жизни я считаю самым неотложным из всех вопросов», а потому «есть лишь одна по – настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии».
Мотивация суицидальных актов, их ближайшая непосредственная причина – это проблемы, прежде всего, психологические и социально – психологические. Генезис же самоубийства как социального явления, подчиняющегося определенным закономерностям, – предмет социологии.
Самоубийства в разных обществах и в различное время приобретали различную религиозную, нравственную и правовую оценку: от безусловного религиозного (у католиков, мусульман) и правового запрета (в дореволюционной России была предусмотрена уголовная ответственность за покушение на самоубийство) до ритуальных, социально одобряемых или же обязательных самоубийств (сати индийских вдов, японское сэппуку – харакири и т. п.).
Суицидальное поведение является неотъемлемой составляющей культуры как способа существования общественного человека. Культура аккумулирует все социально значимые формы человеческой жизнедеятельности. При этом каждая культура «оформляет» («конструирует») виды деятельности, включенные в нее. Так, можно говорить о суициде в буддистской, индуистской, исламской, древнегреческой, древнеримской, христианской, западноевропейской, североамериканской и иных культурах.
Самоубийства служат вечной темой в искусстве. Достаточно вспомнить «Новую Элоизу» Ж. – Ж. Руссо, «Страдания молодого Вертера» И. Гете, «Бедную Лизу» Н. Карамзина или же «Отель «Танатос»» А. Моруа. Суицидальное поведение может явиться следствием соматических (прежде всего, онкологических) и психических заболеваний, становясь предметом медицины, психиатрии.
Для социологии и истории творчества небезразличен анализ относительной распространенности суицидального поведения среди творческих личностей – писателей, поэтов, ученых, художников. Не удивительно, что и суицидологическая литература уделяет немало внимания анализу суицидального поведения творцов.
Однако воспроизводство относительно постоянного, статистически устойчивого для каждого конкретного общества числа добровольных смертей, динамика количества и уровня самоубийств в зависимости от экономических, политических, социальных изменений, неравномерное распределение суицидального поведения среди различных социально – демографических групп населения свидетельствуют о социальной природе этого феномена. В мире животных суицидальное поведение либо не наблюдается вовсе, либо ограничивается редкими нетипичными актами, носящими не осознанный, а инстинктивный характер (и поэтому не являющееся собственно самоубийствами). Не случайно Ж. – П. Сартр усматривал отличие человека от животного в том, что человек может покончить жизнь самоубийством.
Э. Дюркгейм в классическом труде «Самоубийство: Социологический этюд» утверждал, что самоубийства зависят от внешних по отношению к индивиду причин, которые следует искать внутри общества, а число самоубийств можно объяснить только социологически. А Питирим Сорокин в 1913 г., на основании проведенного исследования, утверждает: «Причины или факторы самоубийства следует искать в социальной или общественной жизни людей».
Отметим ряд закономерностей, свидетельствующих о социальной природе суицидального поведения, следствия закономерностей и противоречий общественного развития.
Количество и уровень (обычно в расчете на 100 тысяч человек населения) самоубийств, как показал еще Э. Дюркгейм, находятся в обратной корреляционной зависимости от степени интеграции, сплоченности общества. Поэтому, по Дюркгейму, уровень самоубийств в католичес ких странах ниже, чем в протестантских. И в наши дни наблюдается более низкий уровень самоубийств в католических странах (Италия, 2012 – 5,0; Испания, 2012 – 6,4), чем в протестантских (Австрия, 2012 – 16,3; Дания, 2012 – 12,0; Финляндия, 2012 – 20,8; Франция, 2012 – 14,9; Чехия, 2012 – 13,7; Швейцария, 2012 – 15,6; и др.). Исключение составили католические Польша, где в 2012 г. уровень самоубийств достиг 18,5, а также Литва. Что это – приоритет социально – политических факторов по сравнению с религиозными?
По той же причине, во время войн снижается уровень самоубийств (сплочение общества перед лицом общей опасности). Об этом свидетельствует динамика суицида во время войн, включая первую и вторую мировую.
Уровень самоубийств повышается в годы экономических кризисов, депрессий и роста безработицы. Так, на протяжении почти всего ХХ столетия, уровень самоубийств в США был весьма стабилен: 10 – 12 на 100 тыс. человек населения. И лишь в годы «Великой Депрессии» этот уровень увеличился до 17,5 (1932 г.).
Как все виды социальных девиаций, самоубийства чутко реагируют на степень социальной и экономической дифференциации населения и темпы ее изменения. Чем выше степень дифференциации, тем выше показатели суицидального поведения. Особенно «самоубийственно» резкое снижение социального статуса («комплекс Короля Лира»). Поэтому относительно высок уровень самоубийств в первые месяцы у солдат срочной службы, среди демобилизованных офицеров, у лиц, взятых под стражу.
Будучи, в конечном счете, следствием отсутствия или утраты смысла жизни («экзистенциальный вакуум») самоубийства растут в годы идеологических кризисов, «смены вех». Как писал Ф. М. Достоевский, «потеря высшего смысла жизни… несомненно ведет за собою самоубийство».
На уровень самоубийств влияет культурологический фактор: насколько данная культура предлагает, подсказывает суицидальную модель возможного «решения» кризисной ситуации. Может быть поэтому традиционно высок уровень самоубийств среди жителей стран угро – финской группы (Венгрия, 2012 – 25,7; Финляндия, 2012 – 20,8; Эстония, 2012 – 25,0; Удмуртия, 1986 – 41,1), а уровень самоубийств у черного населения США значительно ниже, чем у белого, хотя социально – экономические различия заставляют предположить обратное. Как известно, нет правил без исключения. В современной Литве – стране с преобладанием католического населения (литовцы и поляки) оказался один из самых высоких в мире уровень самоубийств (в 2012 г. – 44,9 на 100 тыс. человек населения). Это обстоятельство уже получило наименование «литовского парадокса».
В некоторых культурах сложился ритуал добровольного ухода из жизни: японское сэппуку (в западном варианте и для японцев – с элементами иронии – харакири), сати индийских вдов и т. д. Наконец, устойчиво одинаковое распределение самоубийств среди различных социально – демографических групп населения также свидетельствует о социальной природе самоубийств.
Конечно, сказанное не исключает роли других факторов. Так, на уровне индивидуального поведения несомненно значение психологических характеристик индивида. Афористическое высказывание В. Леви: «Социум выбирает из психогенофонда» – удачно демонстрирует связь между этими двумя уровнями. Действительно, социальные условия, преломляясь через индивидуальные, личностные, психологические особенности конкретного человека, реализуются в виде суицида, или убийства, или невроза, или иной реакции.
При прочих равных условиях, уровень и динамика суицидального поведения может зависеть и от космических факторов (солнечная активность, геомагнитные бури и т. п.).
Ниже будет предпринят краткий анализ динамики самоубийств в России (на основе данных официальной статистики, которая – напомним – отражает не все фактические случаи). Динамика уровня завершенных самоубийств в бывшем СССР (табл. 9) очень наглядно демонстрирует зависимость от социально – политических условий: первый минимум в годы хрущевской «оттепели» (17,1 в 1965 г.); нарастание в годы «застоя» до максимума 29,7 в 1984 г.; сокращение до 18 – 19 в годы горбачевской «перестройки» с последующим ростом до 21,1 к концу существования Союза (1990 г.).
Аналогичная, динамика наблюдается в РСФСР – РФ (табл. 10): первый максимум (35 – 39) в те же «застойные» 80-е годы; сокращение до 23 – 24 в период горбачевской «перестройки» и постепенное возрастание до 41 – 42 к 1994 – 1995 гг. Так, если за 1980 – 1984 гг. («застой») в среднем за год было 49,7 тыс. самоубийств, за 1990 – 1994 гг. («постперестройка») – 48,5 тыс., то в течение 1985 – 1989 гг. («перестройка») – 37,0 тыс. человек кончали жизнь самоубийством.
С 2003 г. фиксируется постепенное снижение уровня завершенных самоубийств до 17,1 в 2015 г.
Важно отметить, что сокращение уровня самоубийств в середине 80-х годов («перестройка») с последующим ростом к середине 90-х годов происходит во всех странах Прибалтики и Восточной Европы, подтверждая значение социально – политических изменений для суицидальных проявлений.
Положительная динамика последних лет в России пока не нашла приемлемого объяснения. Однако она совпадает с аналогичной динамикой самоубийств в других странах и – с аналогичным трендом уровня преступности и основных видов преступлений! Мне уже приходилось отмечать этот пока необъясненный феномен. Может быть, такие девиантные проявления, как преступность и самоубийства, помимо выявленных зависимостей от экономических, социальных, политических, культурологических факторов, подчиняются неким общим внутренним закономерностям, не нашедшим пока научного объяснения? А может быть «уход» подростков и молодежи в виртуальный мир Интернета компенсирует им трагедии реального мира?
При всех временных колебаниях Россия в течение многих лет занимает одно из первых мест в мире по уровню завершенного суицида. Так, в 1994 г. Россия по этому показателю заняла второе место в мире после Литвы. На третьем месте была Латвия, на четвертом – Эстония, на пятом – Белоруссия, на шестом – Венгрия. В 2007 г. наибольший уровень завершенных самоубийств был в Литве (42), далее шли Россия и Белоруссия (36 – 37), Казахстан (30), Венгрия (28,5), Латвия (26). Наименьший уровень, приближавшийся к нулю – в Египте, Гаити, Ямайке. К 2010 г., по данным озвученным на международной конференции «Developing an Evidence Base on Social and Public Health Determinants of Suicide in Eastern Europe» (сентябрь 2010, Таллинн), Россия вышла на первое место в мире, обогнав Литву.
Почти во всех странах уровень самоубийств мужчин выше, чем женщин. В России этот разрыв особенно велик. Так, в 2012 г. уровень завешенных самоубийств мужчин составлял 35,1, а женщин – 6,2.
Небезынтересными представляются некоторые результаты диссертационного исследования Е. С. Ушаковой (под руководством автора этих строк) «Суицидальный риск: социологический анализ» (СПб, 2010), свидетельствующие о значении ряда социальных факторов в генезисе самоубийства. В основу эмпирической части исследования был положен on-line опрос свыше 1200 респондентов (2006-2009 гг.), а также вторичный анализ опубликованных результатов исследований отечественных авторов.
Была показана значимая суицидогенная роль таких социальных факторов, как уровень образования: чем выше образовательный статус, тем ниже суицидальный риск (графики 3, 4) и профессиональный статус: чем «выше» статус, тем ниже суицидальный риск (графики 5, 6).
Весьма интересной оказалась выявленная зависимость суицидального риска от рассогласования профессионального и образовательного статусов. Несоответствие уровня образования социальному положению приводит к увеличению суицидального риска (графики 7, 8).
Таблица 9. Уровень завершенных самоубийств в СССР (на 100 тыс. населения)
Таблица 10. Уровень завершенных самоубийств в России (на 100 тыс. населения), 1980-2015
График 4
График 7
График 8
Теоретически девиантогенная (и криминогенная) роль рассогласования статусов была показана Л. И. Спиридоновым еще в 1973 г. Эмпирическим подтверждением тому явились, в частности, результаты исследования Е. С. Ушаковой. Вышеизложенное, во-первых, подтверждает социальную природу самоубийств и, во-вторых, позволяет утверждать, что уровень и динамика суицидального поведения служит значимым показателем социальной, экономической, политической ситуации в той или иной стране.