Глава 24. Поручения короля

Его Величество был вне себя.

В главном зале резиденции короля, что находилась на острове Уайт, собралось не более десяти человек. Эдмон Марильяк, стоя почти у самых дверей, неподалёку от застывшего камергера Луиса Альдиго, не мог не нервничать. Столь странное приглашение явиться сюда вряд ли могло закончиться чем-то хорошим. В прошлый раз оно привело к свадьбе с неизвестной ему доселе девушкой. А что на этот раз? Пока Эдмон мог лишь мучиться догадками.

Его Величество сидел на троне, опершись одной рукой о подлокотник и поставив на сжатый кулак свою венценосную голову. Глаза его горели гневом, а дряблые щёки порой подёргивались, словно он что-то пережёвывал. Трон рядом с ним пустовал. Королева Изабелла вместе с одномесячной дочерью пребывала в Глостере.

По левую руку от Джона стояли Жоффрей де Буттивиль, Савари де Молеон и граф Дерби. Именно эти трое были сейчас более остальных приближены к королю. Крайне редко можно было узреть Джона без сопровождения хотя бы одного из них.

Отчаяние, смешанное с изрядной долей злости, недолго владело Джоном после памятного дня на Раннимеде. Уже спустя две недели он стал лихорадочно рассылать письма во Фландрию, Пуату, Гасконь и Брабант, созывая преданных ему людей. Отозвалось значительно их число, что не могло не радовать тех, кто был с королём тогда рядом. И Эдмона в том числе.

В течение последнего месяца на остров Уайт прибыло так много отрядов верных ему рыцарей, что Его Величество воспрянул духом. К тому же, не далее как две недели назад пришло письмо от папы Иннокентия, который аннулировал подписанную почти два с половиной месяца назад королём хартию. С тех пор Его Величество не был связан ничем и никем. Даже поднявшиеся восстания в Ирландии и Шотландии не могли омрачить его настроения.

Но сегодня стало известно, что мятежники осадили Рочестер и благополучно вошли в город. Эдмон полагал, что это послужит толчком к действиям Джона. Слишком долго он сидел здесь, на острове, слишком долго вынашивал планы в своей голове. Настало время им воплотиться в жизнь, иначе скоро вся Англия будет захвачена мятежниками. А что они станут делать с полученной ими властью? Пригласят на трон наследника французского короля? Немыслимо!

Однако пока Джон о чём-то размышлял, изредка переговариваясь со стоявшими рядом рыцарями. Ещё несколько подданных так же, как и Эдмон, оставались в стороне и от безделья слонялись по залу, не зная, на чём остановить взгляд. Аманда Эвертон, любовница короля вот уже несколько месяцев, стояла позади трона. Она не последовала за своей королевой в Глостер, как должна была, предпочтя остаться с королём и тем самым во всеуслышание объявить об их связи. Аманда стояла в тени, скромно спрятав ладони в складках платья и опустив глаза в пол.

– Рочестер! – громко произнёс Джон. В зале воцарилась тишина. Все ждали, что последует за этим восклицанием. Большинство жаждали поскорее перейти к решительным действиям. Тем, кто приехал сюда в числе первых, порядком надоело «прятаться», как они сами это называли. Да и другим, присоединившимся несколько недель назад, тоже наскучила монотонная жизнь на острове Уайт. Джон знал, кого нанимать, – люди, что служили ему, были большими любителями битв и кровопролитий. Эдмон даже опасался, как бы Англия не погрузилась в пучину войны с такой-то королевской силой, которая покарает без снисхождения не только виновных, но и невиновных тоже – вилланов и свободных людей, что будут попадаться им на пути. – Они закрыли нам путь к столице! – продолжал тем временем Джон, сжимая мясистыми пальцами подлокотники. – Лондон должен снова стать нашим. Теперь мы готовы.

Все находившиеся в зале оживились. Послышался тихий, одобрительный гул. Даже Аманда Эвертон подняла сверкнувшие торжеством глаза. Ей-то чего радоваться? Она всё равно останется здесь. Ведь не пойдёт же Джон отвоёвывать страну с любовницей под боком? Это ещё больше настроит против него его же народ. И поддержки папы Иннокентия недолго лишиться, ведя себя подобным образом. Эдмон надеялся, что его король понимает это сам.

– Вы правы, Ваше Величество. Поверьте мне, и Рочестер, и Лондон обязательно вскоре станут снова вашими, – с мягким французским акцентом ответил ему Буттивиль. – А затем и северные графства!

Джон поморщился. Северные графства досаждали ему не менее южных. То, что начиналось как небольшой заговор нескольких недовольных баронов, достигло огромных масштабов, и теперь вся страна поднялась на мятеж против короля. Почти вся…

– Разумеется, – раздражённо согласился Его Величество. – Дождёмся лишь сэра Бака. С ним должно прибыть ещё три отряда верных нам рыцарей.

Невысказанное разочарование ещё одной задержкой повисло в воздухе.

– Вы уверены в том, что стоит тратить время на ожидание? – осторожно спросил Савари де Молеон. – Они присоединятся к вам чуть позже. А пока мы осадим Рочестер, и путь к Лондону станет свободен. Если возьмём Лондон, то вернём Англию. Подавить восстания в северных графствах не представит большой сложности.

– Мы должны выступить все вместе, – упрямо заявил Джон.

На этот раз никто не стал перечить. Большинство из присутствующих знали, что, если король в чём-то убеждён, то он ни за что не отступится. А это значит, что придётся снова ждать и ждать… Эдмон не мог сказать, что это его не радует. Но и, разумеется, довольным он тоже не был от такого поворота дел.

Гораздо больше его волновала судьба своей дочери… единственной оставшейся у него дочери, быть может. Он ничего не знал об Аньес, не слышал о ней. Его жена писала порой своему брату, который придерживался нейтральной позиции и оставался в Лондоне, и спрашивала его об Аньес по просьбе Эдмона, но Доминик не видел её с тех пор, как она являлась фрейлиной. До сих пор ли Аньес с Лэнгтоном? Эдмон интересовался даже у графа Дерби, когда тот вернулся после своей короткой разведывательной поездки в столицу, но тот сообщил ему, что не встречал её.

– Мы направимся в Дувр, – говорил Джон. – Но не все. Некоторые из вас возьмут под своё руководство небольшие отряды и наведут порядок в западных графствах. А после того, как вернём Лондон, все вместе бросимся отвоевывать Север.

Это заявление подняло боевой дух. Быть лицом короля, вернуть под руку Его Величества непокорные графства – это было не менее почётно, чем стоять по его правую сторону и осаждать Рочестер. И теперь присутствовавшие ждали, кого же именно выберет Джон.

– Сэр Таргейт, вы отправитесь в Корнуолл, – посмотрел король на подтянутого мужчину средних лет с ярко-голубыми глазами. – Вы, сэр Кэрринг, в Девоншир, – ещё один взгляд на молодого и невзрачного рыцаря, выходца как раз из графства, в которое его сейчас отправляли. – В Дорсет же и Глостершир поедет сэр Марильяк, – короткий взгляд в его сторону, и Эдмон застыл.

Ему показалось, что всё внимание приковано к нему. Наверное, так оно и было. Никогда прежде Джон не выделял его среди других, не давал ему каких-то особых поручений, а уж после того, как Аньес сбежала к мятежникам, отношение к нему многих окружающих было не вполне доверчивым. И вот теперь он поедет от имени Его Величества в два значимых западных графства, чтобы вернуть их под королевское знамя.

Он коротко кивнул, принимая оказанное ему доверие внешне хладнокровно и невозмутимо. Но, пожалуй, кое-кому не составило труда догадаться о его истинных чувствах. Граф Дерби окатил его особенно внимательным взглядом, но почти сразу отвернулся.

Заседание продолжалось ещё несколько минут, а потом король отпустил всех, кроме Дерби и Молеона. Даже Аманда была вынуждена выйти, недовольно поджав губы. Видимо, и от неё у короля были свои секреты. Это порадовало Эдмона: он считал, что никакую женщину не стоит посвящать в дела такой важности, как управление целой страной.

Эдмон вышел из залы и поспешил наружу. Покинув замок, он глубоко вдохнул солёный влажный воздух и уже чуть медленнее направился в сторону конюшен. Ему было необходимо привести свои мысли в порядок, и ничто не помогало ему в этом лучше, чем утренняя верховая прогулка.

Сейчас, однако, было около полудня, но это не имело значения. В любом случае возвращаться в те покои, что отвели ему в замке, Эдмону не хотелось.

Он зашёл в конюшню, где витал резкий и спёртый запах животных и сена. Внутри было сильно душно, и лёгкие Эдмона отозвались болезненными спазмами. Сдаёт он, сдаёт… Что и говорить – уже более пятнадцати лет он не участвовал ни в каких военных кампаниях! И вот теперь, наконец, настал его час, уже при новом короле…

Выведя коня из стойла на волю, Эдмон тяжело вздохнул и забрался в седло. Взгляд его скользнул по окну в западном крыле замка. То была комната его жены. Эдмон покачал головой и послал коня вперёд, к большой дороге, что вела из замка в ближайшую деревеньку.

И всё же он был рад, что уезжает. По крайней мере, не будет теперь этих странных отношений с Мари. Нет, он относился к ней доброжелательно, она к нему – с должным уважением. И, свершись их союз в другое время и при других обстоятельствах, быть может, они были бы и счастливы вместе… Но Эдмон уже не мог. А что уж говорить об этой юной девушке, которая разрыдалась во время брачной ночи?

Он пытался встречаться с ней как можно реже и больше не ложился с ней вместе, предпочитая уклоняться от супружеского долга. Неосознанно они с Мари стали придерживаться скорее отцовско-дочерних отношений. Он неизменно делился некоторыми своими мыслями о происходящем, спрашивал её мнения. Порой он настолько забывался, что ему казалось, будто перед ним сидит Аньес, с которой он любил проводить время подобным образом. Но слабая улыбка Мари и взгляд её непроницаемых голубых глаз возвращал его на землю. Это была его жена.

Такая же жертва обстоятельств, как и он…

Мари, однако, не распространялась о своей прежней жизни, а он и не настаивал. Наверное, Мари была ему благодарна за столь щадящее к ней отношение и потому соглашалась писать брату и спрашивать об Аньес. Ведь до того она с ним не разговаривала совсем, лелея одной ей известную обиду. И она никогда не отказывала Эдмону в том, чтобы рассказать всё, что помнила об Аньес. Только рассказывать ей было почти и нечего. Он оживился, услышав от неё о некой Рене д'Антремон, с которой Аньес сдружилась, будучи фрейлиной, но Мари тут же уточнила, что Рене, вероятнее всего, находится в Тауэре… Что касается виконта Товертона, о нём она не знала ровным счётом ничего.

Так что о том, чтобы хоть что-нибудь выведать об Аньес, пока не могло быть и речи. Она словно сквозь землю провалилась, как и сам Лэнгтон. А остальные его дети… Ему было известно, что их тела не нашли, в отличие от тела его Гладис. Однако же и в округе их нигде не оказалось, поэтому, как сообщил ему Его Величество, надежды, что они живы, почти нет. Наёмники, скорее всего, настигли их, даже если они сумели сначала скрыться.

Ему до сих пор было больно вспоминать о том дне, когда он услышал всё это из уст короля. Он не смел показывать в присутствии других всё то, что ощущал тогда в душе. Но как же сложно было оставаться и дальше равнодушным после того, как ему объявили о помолвке с леди Мари Аэрсперг. И как бы он ни пытался отговорить Его Величество от подобного решения, тот был непреклонен. А потому уже через полтора месяца они с Мари сочетались браком здесь, на острове Уайт.

Эдмон долго думал над тем, кто мог отправить наёмников убить его семью. Какова цель? Просто насолить ему? Таким невероятно жестоким способом? Эдмон не припоминал у себя столь страшных врагов. Или же дело касалось его земли? Ведь этот некто должен был знать, что Эдмон не сможет выбраться из Англии в скором времени, а значит, земли его останутся без присмотра. Недолго и присвоить их себе! С другой стороны, вышло бы почти как признание в совершенном злодеянии…

Но нет, на землю его никто не посягал. Брат Мари послал сразу после помолвки верного человека приглядеть за ними, и тот отчитался, что всё в порядке. Доминик и сам собирался навестить вскоре Крэйвек, как сообщал в последнем письме.

Эдмон сжал поводья крепче, заметив, что уже довольно далеко отъехал от замка. Крики чаек и шумный рокот волн доносились слева, где плескались воды пролива. Этот пролив, который разделяет его и его дом… Дом, в котором уже нет его семьи… Как бы то ни было, но Эдмон собирался попросить Доминика прочесать всю округу снова. Ведь невозможно, чтобы все разом сгинули… Ему хотелось верить в то, что это невозможно.

Развернув коня, он галопом направился обратно. Жаль, что сам он не может покинуть Англию. В пору было проклинать тот день, когда он уехал из Бретани, да ещё и Аньес с собой взял. К чему всё это привело? Сплошные беды, несчастья, потери… И что-то ещё будет впереди? Что ждёт его, Аньес, страну?… Будущее казалось сплошным тёмным маревом.

Вернувшись в замок, он всё-таки вошёл в покои жены.

Мари сидела на обитой бархатом скамеечке, держа в руках письмо. Похоже, очередное от её брата. Услышав, что кто-то вошёл, она повернулась к двери и слабо улыбнулась мужу.

– Всё прошло хорошо?

Эдмон не сразу понял, что речь идёт о его вызове в залу совещаний. Он кивнул, затем прокашлялся и, остановившись около неё, сказал вслух:

– Да, хорошо. Более того, Его Величество поручил мне искоренить смуту в Дорсете и Глостершире. Так что скоро нам придётся расстаться.

Мари встрепенулась и быстро подняла на него взгляд, сжав письмо крепче тонкими, бледными пальцами.

– Я рада, что вам оказано такое доверие, – с искренностью произнесла она. – А что же Его Величество и все те рыцари, которые ждут-не дождутся покинуть это место?

Эдмон присел с ней рядом. От него не укрылось, как Мари отодвинулась подальше, и это заставило его тяжело вздохнуть. Что за проклятый брак?… Она желает держаться от него подальше, несмотря на всё его доброе к ней отношение, а он желал бы найти в ней Гладис, которую потерял. Только не похожа была Мари на Гладис, ничуть не похожа…

– Скоро и Его Величество покинет Уайт. Замок совсем опустеет, и вам придётся поскучать.

Мари неопределённо кивнула, а потом протянула ему письмо. Эдмон принял его, скользнув настойчивым взглядом по взволнованному лицу девушки.

– Это от Доминика, – пояснила она. – Он пишет, что через неделю покидает Лондон…

– Так скоро, – удивлённо буркнул Эдмон, углубляясь в написанное.

– Да… Я не ожидала, что это случится так скоро… Он мой единственный родной человек во всей Англии. Если он уедет, я останусь совсем одна. Ведь вы тоже уедете и не известно насколько…

В голосе её послышались слёзы, но, когда Эдмон посмотрел ей в глаза, то нашёл их совершенно сухими. Вернув ей письмо, в котором не было ничего, кроме короткого сообщения об отплытии на нанятом судне в Бретань и вопросов о жизни сестры, он упёрся ладонями в колени, склонившись всем корпусом вперёд. Он мог понять Мари, но не мог ничего сделать, даже и сказать ничего не мог, чтобы утешить её. На такую жизнь их обрекли обоих, и не оставалось ничего, кроме как смириться.

Он поднялся, избегая смотреть на подавленно опущенные плечи жены.

– Я должен узнать, когда мне выезжать.

Мари кивнула, складывая письмо брата. Эдмон, чувствуя себя не в своей тарелке, вышел из покоев жены и с облегчением выдохнул. Как странно, что порой ему очень нравилось проводить с Мари время, а порой он готов был ненавидеть и себя, и её, и проклинать обстоятельства, которые послужили их союзу.

Он не знал, свободен ли сейчас король или всё ещё обсуждает дела с Дерби и Молеоном, но надеялся, что тот его примет и скажет, что необходимо отбыть сейчас же. Разговор с Мари произвёл на него совершенно угнетающее впечатление, и он чувствовал позорное желание сбежать.

Камергер, которому Эдмон изложил свою просьбу, скрылся за дверью, ведущую в тот же зал совещания, в котором Эдмон стоял не более двух часов назад. Последнее время Его Величество предпочитал проводить большую часть своего времени там. Эдмон вообще редко видел его за пределами этого зала.

Через минуту вернулся камергер Альдиго, кивком головы показывая, что можно проходить. Эдмон, весь подобравшись, ступил внутрь, высоко поднимая подбородок. Савари Молеона рядом с королём уже не было, а вот граф Дерби всё ещё находился здесь. Он стоял рядом с огромным камином у дальней стены и глядел в огонь, прокручивая на указательном пальце перстень с фамильным гербом. Король же как раз опускался в тронное кресло, когда Эдмон вошёл.

Окинув его тяжёлым взглядом из-под сдвинутых бровей, Джон вопросил:

– У вас возникли какие-то вопросы, сэр Эдмон?

– Есть один, Ваше Величество. Когда я могу покинуть Уайт по вашему поручению?

– Так не терпится?

Король различил в поспешном потоке слов надежду на то, что ответ будет «скоро» или «сейчас». Граф Дерби лениво поглядел на Эдмона и оторвался от своего занятия, подходя ближе, словно опасаясь что-либо пропустить.

– Не терпится увидеть Англию прежней, а не такой, какой она предстаёт сейчас.

Король одобрительно кивнул, давая понять, что оценил ответ.

– Не может не радовать, что в королевстве ещё остаются люди, настолько преданные родине, – сказал он. – Не правда ли, Дерби?

Дерби чуть склонил голову и обратился к Эдмону:

– Жаль, что вам придётся оставить свою молодую жену. Бедное дитя, она ещё не успела насладиться семейной жизнью.

Эдмон выдержал его непроницаемый взгляд. Удивительно, что Дерби упомянул о Мари, как будто для него не очевидно, какие странные отношения царят между ним и его молодой женой. Уж Дерби всегда подмечал всё, что происходило вокруг него, и едва ли история Эдмона стала исключением.

По правде говоря, граф для него являлся настоящей загадкой. Он так и не смог понять, какие цели двигали Дерби, когда в их первую встречу он так по-дружески отнёсся к нему и Аньес. А потом, после того, как Аньес сбежала, стал поглядывать на него, Эдмона, так, словно бы знал что-то такое, что не было известно никому больше.

– У нас будет предостаточно времени после, чтобы насладиться мирной жизнью, как внутри семьи, так и вне её, – ответил он Дерби. – Так что же, Ваше Величество, вы скажете мне?

– Довольно тянуть, – проговорил король, прикрыв веки. – Раз вы так этого желаете, то езжайте сегодня же вечером.

Эдмон отвесил церемонный поклон Джону, сухо кивнул Дерби и вышел, весьма довольный, что получил королевское согласие.

* * *

Как только двери за Эдмоном Марильяком закрылись, король раздражённо постучал пальцами по подлокотнику своего кресла.

– Дерби, ты помнишь его дочь? – спросил он неожиданно громко.

Дерби подошёл поближе к трону, не торопясь с ответом. Об Аньес он, разумеется, помнил, при том был уверен, что они ещё встретятся и не раз, но обсуждать эту девушку с королём ему не хотелось. Тот был известен своей злопамятностью, а значит, если сейчас он вдруг вспомнил об Аньес, ничего хорошего для неё это не сулило.

– Да, Ваше Величество.

– Она нам нужна, – резко сказал Джон. – Мы не доверяем этому Марильяку, но если он будет знать, что его дочь у нас, мы будем уверены в его преданности.

Дерби промолчал, потому как считал, что преданность Марильяка после всей истории с Аньес и так очевидна. Впрочем, иметь Аньес при себе для него и самого было очень желанно. После того, как та столь нагло отвергла его внимание и предпочла ему выродка Лэнгтона, он поклялся, что Аньес будет его.

– Но мы не знаем, где она… – пробормотал Джон.

Дерби задумчиво поглядел на своего короля. Джон хотел держать Аньес при себе, но едва ли только ради того, чтобы убедиться в верности своего вассала. Гораздо более вероятно, что он, равно как и сам Дерби, не забыл нанесённого ему оскорбления и теперь хотел отыграться, получив Аньес в полное своё распоряжение. И, разумеется, если бы Его Величество знал, где находится Аньес, именно его, Дерби, он бы и отправил за ней. А там… чего только может не случиться. Особенно с такой неразумной девушкой, как Аньес.

– Нет, знаем, – поправил его Дерби. – Она в Рочестере.

– Рочестер! – вспыхнул в один миг король. – Рочестер преследует нас повсюду. Но откуда тебе известно?

– Я полагал, что вы ещё вспомните о леди Аньес и захотите вернуть её Вашему Величеству, – слегка усмехнулся Дерби.

Король ответил на эту фразу широкой и довольной ухмылкой.

– Да ты не промах, Дерби! Благословен тот день, когда ты впервые появился при нашем дворе. Что касается леди Аньес… Дерби, ты привезёшь её к нам.

Граф улыбнулся про себя. То, чего он и ожидал.

– Сюда, на остров, Ваше Величество?

– Гм… – задумался король. – Да, сюда, Дерби. Однако мы не будем дожидаться твоего приезда, я полагаю. Тянуть уже некуда. Но ты присоединишься к нам в Дувре или, по крайней мере, на пути к Рочестеру. Тогда же дадим понять Марильяку, какую птичку мы словили.

– Всё сделаю, Ваше Величество, – отозвался Дерби, у которого в голове уже складывался безупречный план. – Когда мне выезжать?

– Сегодня и ни днём позже!

Король, казалось, был в предвкушении той минуты, когда Аньес окажется в его руках. Его маленькие глазки засветились, а сам он сел прямее, как будто Аньес должны были ввести в зал тотчас же. Дерби украдкой улыбнулся. Что ж, желание короля – закон.

На третий день Дерби уже был в Рочестере. Он не часто останавливался в пути, стремясь поскорее добраться до города. Ему не терпелось увидеть Аньес так же, как и королю. Но, в отличие от Джона, желание обладать ею в прямом смысле этого слова было для него не на первом месте. При мысли об этой девушки его охватывали гнев и желание отомстить. Иногда, правда, как сейчас, когда он медленно ехал по главной улице Рочестера в опускающихся сумерках, он злорадствовал, потому что знал кое-что, чего не знала она и знание чего поставит её на колени.

В том, что она в Рочестере, он был уверен, ибо его человек, приставленный следить за домом Лэнгтона в Лондоне, стал свидетелем того, как Аньес уезжала в экипаже, и слышал последние слова, что сказал скрытой за тёмными занавесками девушке Лэнгтон. «Я буду навещать тебя часто, обещаю». Это могло значить только то, что Аньес отослана недалеко. А учитывая то, что Рочестер был теперь полностью во власти мятежников и находился всего в нескольких десятках миль от столицы, Дерби был полностью уверен в местонахождении Аньес. Не точного, конечно, но с этим он разберётся завтра. А пока он даст отдохнуть себе в хорошей гостинице.

Он свернул налево и, проехав ещё немного, увидел аккуратную вывеску «Птичий глаз», приколоченную к деревянному двухэтажному зданию. Здесь было шумно, как он и помнил, но он знал, что ему в любом случае обрадуются. Жена хозяина трактира была неизменно приветлива к нему с самой первой их встречи. Когда он вошёл, то именно она подбежала к нему с немым восторгом в глазах. Женщине выглядела лет на двадцать пять и была прехорошенькой. Наверное, и поклонников имела немало.

Он улыбнулся ей:

– Здравствуй, Аннет. Всё так же прекрасна, как я тебя помню.

– Ах что вы, ваша милость! – Она слегка покраснела. – Я так рада, что вы заглянули к нам, наконец!

– Представляю, – хмыкнул Дерби. – Ну что ж, раз ты так рада, милая Аннет, то не откажешь мне в ночлеге и вкусном ужине?

– Конечно же, не откажу, ваша милость, – откликнулась она с готовностью. – Сию же минуту… Тереза! Тереза! – закричала она. Появившаяся вскоре девушка в сером платье и собранными в косу длинными светлыми волосами смиренно выслушала приказы Аннет и ушла. – А теперь пройдёмте в вашу комнату, ваша милость, – обворожительно улыбнулась ему хозяйка. – Я сама прислужу вам.

– Не видать твоего мужа, – заметил Дерби.

– О, уже и не увидите. Он умер несколько месяцев назад. Подагра его совсем замучила в последние годы жизни.

Аннет ничуть не казалась расстроенной, что было понятно. Старика-мужа она не любила, а тот своей смертью оставил ей в наследство таверну, которой она, должно быть, неплохо управляла.

– Значит, ты со спокойной совестью можешь остаться со мной этой ночью, – прошептал ей на ухо Дерби, ущипнув за пухлую руку.

– Когда я с вами, моя совесть всегда спокойна, – засмеялась в ответ Аннет.

В довольно просторной и чистой комнате Дерби увидел мягкую кровать, на какую сложно было надеяться в таверне. Разумеется, Аннет не давала эту комнату всякому приезжему. Она оставила его одного минут на десять, чтобы принести ему самое лучшее из еды. Он снял верхнюю одежду и уселся на кровать, понимая, как устал. Сегодня он позволит себе как следует выспаться, но только после того, как узнает всё необходимое у Аннет. А уж завтра Аньес будет в его руках.

Аннет вернулась с большим подносом. Еда и впрямь оказалась отменной: грибной суп, кусок баранины, ароматный сыр, только что испеченный хлеб и кружка крепкого сидра. Насытившись под любовным взглядом Аннет, он поставил пустой поднос на пол и подозвал к себе хозяйку движением руки. Та пристроилась рядом, прижимаясь к нему всем телом.

– Я скучала по вам очень сильно, – произнесла она глубоким голосом.

Дерби не ответил. У него уже давненько не было женщины и теперь, когда такая аппетитная особа оказалась настолько близко, он не мог думать ни о чём, кроме как об удовлетворении своего желания.

Уже после граф смог вернуться мыслями к более важным вещам. Он лежал на спине, а Аннет игриво гладила и целовала его грудь. Зажав её шаловливую ручку в своём кулаке, он сказал:

– Мне, конечно, очень хочется провести так всю ночь, однако прежде я должен кое-что узнать.

– Что именно, ваша милость? – улыбнулась Аннет.

– Что ты знаешь о Чарльзе Лэнгтоне, племяннике архиепископа Кентербери?

– М-м… – задумалась она. – Он никогда не останавливался у меня, потому что у него здесь имеется дом.

– Даже так? Там, случаем, не появился ли новый житель?

– А как же! Кажется, какая-то любовная история, – лукаво подмигнула она, прижавшись губами к его подбородку. – Эту девушку почти не видно в городе, она живёт, словно затворница. Зато Лэнгтон стал гораздо чаще приезжать сюда. Уже три раза за последние два месяца! Моя мать работает в том доме, но даже она не может сказать ничего больше. Наверное, тайная любовь. Возможно, девушка сбежала из семьи и теперь скрывается, – мечтательно вздохнула Аннет. Верно, ей чудилось в этом что-то романтичное.

– Отлично.

Дерби был доволен. Конечно, он так и ожидал, что Аннет знает о Лэнгтоне. Она вообще много чего знала и была очень наблюдательной, так что зачастившиеся появления Лэнгтона в городе едва ли могли пройти для неё незамеченными. Тем более при матери, что живёт в одном доме с Аньес.

– Отлично, – повторил он, целуя пальцы Аннет. – Ты выполнишь мою просьбу, милая Аннет?

– Любую, – сразу же согласилась она.

– Завтра ты пойдёшь навестить мать и под любым предлогом попытаешься вывести Аньес на улицу.

– Аньес? – но заметив, что Дерби начинает раздражаться, как бывало всегда, когда ему задавали несущественные вопросы, исправилась: – Хорошо, я навещу мать, но я совсем не знаю эту Аньес. Как я могу вывести её на улицу?

– Придумай что-нибудь. Я ведь знаю силу твоего убеждения.

– Эта сила действует только на мужчин, – засмеялась Аннет. – Но ради вас я постараюсь!

– Можешь начинать стараться прямо сейчас, – заметил Дерби, сжимая пальцами полную грудь и впиваясь в губы Аннет настойчивым поцелуем.

 

Глава 25. Покинутая

В тот вечер, когда граф Дерби прибыл в Рочестер, Аньес сидела у себя в комнате у окна. На коленях у неё лежала рукописная книга, где в подробностях рассказывалось об истории города, в котором она теперь жила. Иногда Аньес было интересно, но чаще она скользила глазами по строчкам, просто чтобы хоть чем-нибудь себя занять. Вечера в этом доме у неё почти всегда были одинокими и безрадостными.

Она со вздохом перевернула страницу и принялась читать, не вникая в смысл. Мыслями она была в Лондоне, рядом с Чарльзом. Когда она покидала тайно столицу, он обещал ей, что будет часто наведываться сюда, к ней. Возможно, его приезды раз в две-три недели и были для него частыми, но Аньес так не казалось. Конечно, у него там много дел. Он рассказывал ей кое-что об их с мятежниками деятельности, так что Аньес понимала, что Чарльзу есть чем заниматься, кроме как сидеть возле неё. Но вдруг так будет продолжаться всю жизнь? С Чарльзом они не говорили о будущем, а вот про себя Аньес размышляла о нём постоянно.

Перевернув ещё одну страницу, Аньес застыла глазами на выведенной чернилами заглавной букве. Единственное, о чём она старалась не думать, так это о своей семье. Старалась не вспоминать о Гладис, потому что воспоминания о ней заставляли её плакать. Она не уделяла мачехе достаточно внимания, больше кичилась высокородной настоящей матерью. И только здесь Аньес многое поняла. Поняла, как недостойно вела себя дома, как мало заботилась о семье, как мало проводила с ними времени. Сейчас бы она отдала многое, чтобы вновь войти в двери своего дома, обнять родителей, поговорить с сёстрами и братом… Раньше ей было неинтересно с ними. Матильда вечно убегала в лес с Гериком, Беатрис витала в облаках, Тристан только и говорил о мечах, драках и о своих маленьких друзьях. А Аньес не было до всего этого дела. Если бы она могла вернуться в прошлое, то стала бы хоть иногда гулять с Матильдой и выслушала бы всё-всё, что только мог бы ей сказать Тристан. А с Беа они могли бы поговорить о парнях, ведь у сестры имелся жених, а у Аньес уже был за плечами некоторый опыт в общении с противоположным полом.

Жаль, что ничего из этого ей не приходило в голову раньше…

Ещё одна страница – и она подумала об отце. Что он сейчас делает? Где он? Пытается ли разыскать своих детей? Переданы ли были ему её слова?…

И, как всегда, мысли её привели к Дерби. Его она вспоминала чаще, чем ей хотелось бы. Возможно, дело было в том, что его кулон всё ещё находился с ней. По какой-то непонятной ей самой причине она оставила его у себя, положила в шкатулку со своими украшениями. Никто, кроме неё, туда не заглядывал, так что она не опасалась разоблачения. Опасалась она самого Дерби.

В тишине и спокойствии этого дома, когда у неё стало столько свободного времени, которое нечем было занять, Аньес вспомнила одну вещь. Она была настолько поглощена своими волнениями, что совсем забыла: не она нашла Дерби, а он нашёл её. И это не могло быть случайностью. Тогда, на площади, он шёл к ней явно с какой-то целью, а не для того, чтобы в очередной раз обменяться колкостями. Но как бы подробно Аньес ни вспоминала их разговор, не могла отыскать в словах Дерби причину его появления. Только если… если причина не была в этом кулоне, который не мог случайно зацепиться за платье. Но зачем Дерби нужно было отдавать ей этот кулон? Сначала Аньес подумала, что Дерби, быть может, рассчитывал, что Чарльз увидит у неё этот кулон, но теперь ей казалось, что слишком уж глупо было рассчитывать на счастливую случайность, и Дерби не мог этого не понимать. Значит, что-то иное? Но вот что?

Аньес перевернула ещё одну страницу. В любом случае, если только, не дай бог, когда-нибудь представится возможность, она вернёт эту вещицу законному владельцу.

Взгляд её упал на кусок пожелтевшего пергамента, воткнутого между двумя страницами. Аньес вытащила его и с удивлением поняла, что это небольшая записка. Посвящалась она Чарльзу, а почерк был явно женский. Аньес незамедлительно приступила к чтению:

«Чарльз,

М. А.»

Граф узнал о нас и донёс Его Величеству. Моя судьба теперь предрешена. Я выхожу замуж на рассвете следующего дня. Ты, слава богу, не успеешь приехать. Я бы не выдержала, если бы ты был рядом в самый несчастный день моей жизни…

Не говорю тебе имени своего будущего супруга, чтобы ты не смог меня найти. Так проще будет забыть.

Я люблю тебя больше всего на свете.

Аньес громко выдохнула и выронила бумажку из рук. Та упала ей на колени, и Аньес скинула её и оттуда с таким выражением, будто увидела отвратительное насекомое. Встав со стула, Аньес прошлась несколько раз по комнате, потом упала на кровать.

Любовная записка! У Чарльза был кто-то ещё… Пусть и давно. И всё, по-видимому, закончилось плохо. Но Чарльз наверняка любил эту девушку. Осознание того, что Чарльз уже любил кого-то до неё, было как ушат холодной воды. А что, если он любит ту девушку до сих пор? В глазах Аньес застыл ужас.

Лэнгтон вас использует.

Фраза вспыхнула перед её глазами. Именно это когда-то пытался доказать ей Дерби. Возможно, он имел в виду любовь Чарльза к этой девушке? Аньес подскочила и в гневе швырнула подушку в стену. Нет, не может быть: глаза, движения, все действия Чарльза не могли ей врать! Чарльз не мог ей врать о своих чувствах!

Лэнгтон вас использует. Лэнгтон вас использует. Лэнгтон вас использует…

– Нет! – вскрикнула Аньес. – Чёртов Дерби…

Она крепко зажмурилась и закрыла лицо ладонями. Она не будет прислушиваться к словам Дерби. Дерби что угодно мог наговорить о своём враге. Он всегда ненавидел Чарльза.

Но если Дерби всегда ненавидел Чарльза…

Аньес настороженно подошла к валявшейся на полу записке и опустилась рядом с ней на колени. Взяв её в руки, она прочитала ещё раз. «Граф узнал о нас и донёс Его Величеству». Мог ли это быть граф Дерби? Ведь Дерби чуть ли не правая рука Его Величества. И он вполне мог расстроить счастье возлюбленных, потому что ненавидел Чарльза! Всё совпадало.

Аньес просидела на полу долго, глядя сквозь написанное. Если Чарльз до сих пор любит загадочную М. А… Она помотала головой, изо всех сил пытаясь выбросить эти мысли из головы. Чарльз – единственное хорошее, что осталось в её жизни. Она не может в нём сомневаться, а он не мог её… использовать.

Желание поделиться с кем-нибудь своими бедами было так велико, что Аньес чуть не разрыдалась от невозможности это сделать. Ну почему, почему Рене так поступила с ней? Она могла бы быть сейчас в этом доме, могла бы помочь ей разобраться со всем, дать дельный совет…

Но Аньес сама от неё отказалась и теперь осталась совершенно одна…

На следующий день Аньес встала рано. Слуги ещё спали, и она решила, что незаметно уйдёт из дома побродить по городу. Подумав, что все они встревожатся, когда обнаружат её исчезновение, Аньес удовлетворённо улыбнулась. Вот бы ещё Чарльз узнал об этом её поступке. Хотя, наверное, и узнает, когда приедет.

Одевшись и прихватив с собой пару монет на всякий случай, Аньес беспрепятственно покинула сонный дом и двинулась к главной улице. Было ещё слишком рано, поэтому людей встречалось немного. В основном, лишь торговцы, устанавливающие лотки, да редкие прохожие, идущие к собору. Аньес подумала, что, может быть, и ей стоит пойти послушать утреннюю службу. Однако, вместо этого, она шла по улице и рассматривала товары, которые предлагали торговцы. На самом деле, она ничего не собиралась покупать, но ей было интересно. Чарльз просил её как можно реже покидать дом, и она беспрекословно подчинялась ему, поэтому здесь бывала нечасто. И теперь её интересовало всё, вплоть до разговоров незнакомых ей людей между собой.

Рочестер был городом гораздо меньшим, чем Лондон, однако достаточно большим, чтобы никто не обращал внимания на одинокую, никуда не торопящуюся девушку, внимательно осматривающуюся вокруг. Народу с каждой минутой становилось больше, и Аньес совсем затерялась среди толпы. Иногда она подходила к какой-нибудь лавке, и хозяин начинал рассказывать про свой товар, настаивая на покупке. Аньес тут же уходила: разговаривать ей совсем не хотелось.

Когда она приблизилась к суконной лавке, её окликнул смутно знакомый голос:

– Леди Аньес?

Аньес недоумённо огляделась. Сначала она не заметила никого знакомого, но потом наткнулась взглядом на девушку с корзиной овощей в руках и тут же узнала её.

– Тереза! Что ты здесь делаешь?

Она подошла к бывшей служанке и удивлённо воззрилась на неё. Тереза теперь держалась более уверенно, хотя всё ещё выглядела несчастной. Для Аньес стало большой и приятной неожиданностью встретить здесь кого-то из старой жизни, кто не относился к ней с ненавистью или предубеждением.

– Я теперь работаю помощницей трактирщицы. Ваш отец рассчитал меня после того, как вы… покинули его дом.

Аньес горько улыбнулась. Отец порвал с ней все связи, даже от служанки её избавился. Было больно столкнуться лицом к лицу с живым тому подтверждением.

– Простите, леди Аньес… – заговорила Тереза, выглядя смущённой. – Я не должна задавать вам такие вопросы, но… Вы и правда сбежали из дворца с мятежником?

– Да, правда.

– С Чарльзом Лэнгтоном? – осторожно добавила служанка.

Аньес с подозрением посмотрела на неё.

– Да. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что… Вы любите его?

И как только Тереза настолько осмелела, чтобы интересоваться у неё подобным? Но Аньес не разозлилась, наоборот, ей захотелось произнести вслух то, что она чувствует к Чарльзу, как будто это избавило бы её от сомнений, что поселились в душе со вчерашнего дня.

– Мы любим друг друга, – с вызовом ответила Аньес.

Лицо Терезы изменилось. Она, казалось, была охвачена суеверным ужасом, даже отступила на шаг.

– Но вы не можете!..

– Да знаю я, что не можем, – досадливо отмахнулась от неё Аньес. – Ладно, Тереза, я пойду.

– Подождите! – схватила её за руку перепуганная служанка, когда Аньес уже было повернула в обратную сторону. – Вам нужно бежать из того дома, где вы живёте.

– Что? О чём ты говоришь? – нахмурилась Аньес.

– Просто поверьте мне, пожалуйста! В таверну, где я сейчас работаю, вчера прибыл какой-то благородный человек и он намерен похитить вас. Моя госпожа проговорилась, потому что доверяет мне… Она назвала ваше имя и имя Чарльза Лэнгтона. А я не знала, где вы остановились, чтобы предупредить… но судьба послала меня вам навстречу!

Аньес отшатнулась. Рука её метнулась к щеке, куда её когда-то ударил Дерби. Неужели столько времени никак не дававший о себе знать Дерби решил снова испортить ей жизнь? Но почему? Почему именно сейчас?

А может быть это не он, в слепой надежде подумала она.

– Ты знаешь его имя?

– Нет, не знаю… – опустила голову Тереза.

Но, несмотря на этот ответ, оставляющий простор для догадок, Аньес поняла, что это не может быть никто, кроме Дерби.

– Но я не могу бежать, – пробормотала Аньес себе под нос, – мне некуда бежать.

Тереза смотрела на неё с непониманием. На какой-то миг ей даже почудилась, что в глазах бывшей служанки мелькнуло презрение, но Аньес была слишком напугана и растеряна, чтобы обратить на это должное внимание.

– Я предупредила вас, леди Аньес, – быстро проговорила Тереза, оборачиваясь назад. – Я вижу свою хозяйку. Если она заметит нас вместе, меня наверняка выгонят. Я должна идти.

Аньес отстранённо кивнула, не глядя на неё.

– И подумайте о…

Аньес подняла голову. Тереза замерла посреди фразы, видимо, не зная, как закончить начатую мысль. Ещё раз оглянувшись, она, наконец, договорила:

– Подумайте о том, к чему приведёт ваша греховная связь с Чарльзом.

Она отвернулась и стремительно исчезла в толпе. Только тогда Аньес поняла, что стоит посреди людной дороги. Если всего полчаса назад её это утешало, так как она была уверена, что никто не обратит на неё внимания, то теперь она поняла, что и здесь её подстерегает опасность.

Она стала прокладывать себе путь назад. Выйдя с площади, повернула к дому Чарльза. Что бы ни говорила Тереза, но она не может убежать. А Дерби не может вот так просто зайти в чужой дом и выкрасть любого, кого пожелает. Весь небольшой путь до дома, Аньес затравленно оглядывалась, опасаясь увидеть где-нибудь злорадное и торжествующее лицо Дерби. И, только закрыв за собой двери, она смогла немного успокоиться.

– Леди Аньес! Где вы были? Почему вы не предупредили нас о своём уходе?… Мы так волновались… – встретил её голос экономки Жанетты.

Аньес, не отвечая, бегом взобралась на второй этаж и вошла в свою комнату.

– О боже, – схватилась она за голову.

Дерби, этот дьявол Дерби нашёл её и хочет похитить! Аньес не задавалась вопросом, зачем ему это нужно. Она примерно понимала, какие он испытывает к ней чувства: нечто схожее с тем, что она сама испытывала по отношению к нему. Для него попытка похитить её, не важно, с какой целью, как для неё отомстить ему – также, не важно, каким образом.

Аньес подошла к прикроватной тумбе и дрожащими руками открыла шкатулку с украшениями, стоящую на ней. Достав с самого дна кулон Дерби, она сжала его в руках и подошла к окну. На секунду возникло сильное желание его выкинуть, но она не стала. Бессмысленное действо. Этим жестом Дерби не остановить…

Глядя вниз, на прохожих, Аньес вспомнила день своего знакомства с Дерби. Тогда он разбудил её ночью, бросая камешки в её окно. Аньес поёжилась и отошла от окна. Нет, Дерби может и отсюда её выкрасть, если ему это надо. Не остановит же его кучка слуг, в самом деле! Но что предпринять ей? Она бы с радостью убежала, если бы было куда, но здесь её единственный дом…

Аньес долго размышляла над тем, как ей защитить себя от Дерби, но в итоге ни к чему дельному не пришла. Ей придётся оставаться в этом доме, и, если Дерби только сунется сюда, она будет звать на помощь. Должен же кто-нибудь отозваться! А там Дерби ещё и первый убежит. Аньес улыбнулась, представив, как Дерби спешно выпрыгивает из окна её комнаты, а она бросает вдогонку его кулон. Но улыбка тут же исчезла.

А не могла ли Тереза соврать? К чему только ей лгать, однако же… Тут-то Аньес и вспомнила о странном, не совсем доброжелательном взгляде бывшей служанки и её поспешности. Вдруг это было частью плана Дерби? Послать служанку к ней, чтобы та наплела ей что-то такое, что заставило бы Аньес бежать? Может быть, граф уже сейчас сидит где-нибудь в засаде и ждёт, когда Аньес попытается выбраться из дома.

Нельзя теперь никому доверять, решила Аньес. Тереза была хорошей служанкой, но времена изменились, и кто знает, что теперь у неё в голове. К тому же, она, кажется, была недовольна тем, что Аньес любит Чарльза. Аньес фыркнула. «Подумайте о своей греховной связи…» Скоро эта связь перестанет быть греховной! Она попытается уговорить Чарльза приблизить день венчания. После новости о Дерби у неё теперь был сильный довод в пользу скорой женитьбы. Ведь будучи замужем за Чарльзом, она окажется под его полной защитой. И времени прошло уже достаточно, чтобы она вновь могла появиться в Лондоне, в качестве жены Чарльза.

А ведь Тереза тоже назвала её любимого Чарльзом… Так фамильярно; это могло говорить только об их близком знакомстве. Но насколько близком? Может быть, потому Тереза была так недовольна тем, что Аньес сбежала именно с Чарльзом, потому что сама того любила? Кажется, она даже спросила у Аньес в самом начале их знакомства: «приходилось ли вам любить?». Но, как бы то ни было, её любовь наверняка осталась безответной. Она же простая служанка, только и всего.

Аньес покачала головой. За день она уже узнала о двух девушках, которые любили её Чарльза. Отчего-то раньше Аньес даже не задумывалась на этот счёт, совсем не думала о прошлой жизни Чарльза. Ей всегда казалось, что судьба только и вела их обоих навстречу друг другу, а всё, что было до того, – не важно. К примеру, сама Аньес совсем не вспоминала о своих бывших симпатиях. Если у неё они и были, то в десятки раз слабее того, что она испытывала сейчас к Чарльзу. Пожалуй, до Чарльза выделялся один только Герик, который ей очень нравился одно время, но потом чувство прошло, и Аньес была благодарна сестре, с которой Герик исчезал в лесу чуть ли не каждый день и тем самым избавлял Аньес от своего общества.

Проголодавшись, Аньес решила спуститься вниз и перекусить, а потом и занять себя чем-нибудь. Но, как только она убрала кулон в шкатулку, послышался какой-то шум во дворе. Аньес вздрогнула и опасливо подошла к окну. Так рано столкнуться с Дерби она была не готова… Но, к её огромному счастью, прибывшим оказался не Дерби, а её Чарльз.

Аньес с широкой улыбкой наблюдала за тем, как он спешивается, а потом, сломя голову, бросилась вон из комнаты. Ей не терпелось обнять его. Она добежала до двери как раз тогда, когда Чарльз в неё входил. Аньес влетела в него и прижалась как можно теснее, пряча лицо на его плече. Чарльз тоже её обнял, поцеловав в лоб.

– На такой приём я даже в самых смелых своих мечтах не надеялся, – произнёс он со смехом в голосе.

Аньес ничего не ответила, лишь улыбнулась ему в плечо. Через несколько минут она отстранилась. Лицо Чарльза выражало вопрос.

– Мне нужно срочно поговорить с тобой. Это очень важно!

– Хорошо, – просто ответил он. – Выйдем?

– Нет, – поспешно отказалась Аньес. – Лучше у меня в комнате.

Она прошла вперёд, не дожидаясь Чарльза. От волнения у неё тряслись руки. Она собиралась говорить с ним не только о Дерби, но и о найденной записке, может быть, даже о Терезе. Но главным, разумеется, было оповестить его о Дерби, а также настоять на их скорой свадьбе.

Войдя к себе и закрыв дверь после Чарльза, она глубоко вздохнула, собираясь с духом, и выпалила:

– Я люблю тебя, я так скучала, я не могу здесь находиться, не оставляй меня больше.

Проговорив всё это, как на духу, она с ужасом поняла, что вот-вот разрыдается. Видимо, и Чарльз тоже это понял, потому что тут же снова обнял её и, когда она задрожала от слёз, начал гладить по голове.

– Не плачь, – произнёс он неуверенно. – Послушай меня.

Аньес готова была слушать, но плакать не перестала. Это было не очень-то похоже на неё, и ей стало немного стыдно оттого, что потеряла власть над собой.

– Пожалуйста, – пробормотала она, – не бросай меня здесь одну.

– Не брошу, – сразу же выпалил Чарльз. – Что случилось? Ты плачешь только потому, что скучала без меня?

Аньес заставила себя отстраниться от него и вытерла мокрые щёки ладонями. Наверное, выглядела ужасно с заплаканными глазами, но сейчас быть красивой в глазах Чарльза казалось ей не самым важным, и потому она твёрдо посмотрела на него.

– Я скучала, это правда. Кое-что случилось сегодня утром…

Она вкратце рассказала ему о своём разговоре с Терезой и, закончив, ожидала увидеть озабоченное лицо Чарльза, но он, напротив, рассмеялся. Аньес открыла рот от удивления, но затем захлопнула его уже от гнева.

– Но, любовь моя, с чего ты взяла, что эта девушка говорила правду?

Аньес чуть замешкалась, но потом честно ответила:

– Я не знаю, говорила ли она мне правду. Но я чувствую, что Дерби здесь.

Чарльз задумался, убирая её спутанные пряди с лица.

– Глупо с его стороны было бы приезжать сюда. В знатных кругах его лицо знакомо, а из знати здесь только его враги. Конечно, он мог скрыть своё лицо, скажем, под капюшоном. Или не выходить днём. Но зачем ему ты сейчас?

– Не знаю. Но я не хочу здесь больше оставаться без тебя. И нигде не хочу находиться без тебя, – добавила она. – Я подумала, что мы должны пожениться скорее. Тогда я бы смогла поехать с тобой в Лондон. И даже Ноллис не посмеет ничего сказать против жены своего союзника.

– Всё так, – согласился Чарльз, но не ответил ни согласием, ни отказом.

Он отошёл к кровати, провёл пальцами по деревянному изножью и глянул в сторону окна. Аньес подождала примерно минуту, прежде чем сказать:

– Конечно, решение за тобой. Но, надеюсь, ты понимаешь, что, приехав сюда в следующий раз, можешь меня не обнаружить?

Чарльз повёл плечами, будто её слова ему были не приятны.

– Но я не хочу жениться в столь неспокойное время, – ровным голосом ответил он ей. – Вообрази, каково тебе будет, если я погибну в войне.

– Не хочу такого воображать, но даже если, не дай господь, подобное случится, неужели ты думаешь, я буду счастливее оттого, что так и не успела познать с тобой супружеской жизни? К тому же, я останусь совсем одна, без чьей-либо защиты…

– Мой дядя… – он запнулся.

– Что? Твой дядя тоже меня не жалует?

– Нет, мой дядя вскоре покинет Англию. Возможно, надолго.

– Вот видишь! – воскликнула Аньес. Молчание Чарльза удручало её. Ей подумалось, что она как будто напрашивается Чарльзу в жёны, несмотря на то, что он сам сделал ей предложение два месяца назад. – Почему ты всё усложняешь? – спросила она устало. – Мы любим друг друга. Нам ничто не мешает пожениться тотчас же. Может быть, ты всё ещё любишь кого-то?

Чарльз резко повернулся к ней. В его взгляде на миг промелькнуло что-то такое, чего Аньес прежде не замечала в нём.

– О чём ты? – требовательно спросил он.

– О той женщине, которая когда-то написала тебе записку, где говорила о том, что вынуждена выйти замуж за другого и навсегда тебя покинуть, – пояснила Аньес. – Лучше нужно хранить свои секреты.

– Я совсем забыл о той записке. О том, что она здесь и что её можешь обнаружить ты, – будто оправдываясь, пробормотал Чарльз. – Это была моя первая влюблённость. С тех пор много воды утекло, и теперь я люблю тебя.

– Тогда я тебя не понимаю! Не верю, что ты сам веришь во все свои отговорки! Ты или что-то скрываешь, или просто не хочешь меня, – обвинительно указала она на него.

– Ты знаешь сама, я не люблю принимать не взвешенные тщательно решения.

– Ясно, – сухо ответила Аньес. – Тогда, пожалуйста, сделай хоть что-нибудь, чтобы оградить меня от Дерби.

Не дожидаясь ответа, она отвернулась и вышла. Аньес не знала куда себя деть от гнева, обиды и страха. Их отношения, казавшиеся такими безоблачными, единственно прочными в сравнении со всем, что творилось вокруг, теперь пошатнулись. Чарльз не хотел видеть её своей женой. Если бы хотел, то ему было бы плевать: сегодня, завтра, через месяц или через два жениться на ней.

Пообедал Чарльз без неё. Затем он уехал по делам, и она, наконец, смогла утолить свой голод. Аньес не знала, что теперь будет, когда и Чарльз в своём роде отказался от неё. Наверное, всё можно было бы решить, если бы она извинилась перед ним за то, что поспешила в обвинениях и в требованиях. Но Аньес всё ещё гложила обида и злость, поэтому она не спустилась встретить Чарльза, когда тот вернулся, и поужинала в своей комнате. Какая-то часть её ожидала, что Чарльз войдёт к ней, но нет – она услышала, как он прошёл мимо её комнаты в сторону своей.

Это уже разозлило Аньес не на шутку. Значит, вот так он с ней. Не хочет жениться, не хочет просить прощения, видеть, судя по всему, тоже не горит желанием… Аньес прищурилась, обдумывая пришедшую к ней мысль. Не очень благородно с её стороны будет поступить так, но всё же… Ведь они любят друг друга, так что этот поступок пойдёт во благо. И она уже давно хотела попробовать то, что когда-то начинала делать с Гериком, но так и не позволила дойти ему до конца.

Самое главное – это Чарльз, и она не могла его потерять.

Решившись, Аньес вышла из своей комнаты и, не мешкая, вошла в соседнюю. Она застала Чарльза лежавшим на животе в одежде, в которой он был утром. Он подскочил на кровати, как только понял, что в комнате есть кто-то ещё, затем, увидев, что это Аньес, хрипло спросил:

– Что ты здесь делаешь?

Аньес сделала вид, что задумалась над его вопросом, тем временем подходя к нему ближе. Чарльз заметно напрягся и отодвинулся подальше. Либо так уж не хотел её, либо, напротив, хотел очень сильно и боялся, что не сдержится. Аньес склонялась ко второму и потому довольно улыбнулась. Руки её потянулись к подолу платья, но прежде чем она взяла его, Чарльз схватил её за запястья.

– Что ты делаешь?

Голос его был полон угрозы, но Аньес хотелось смеяться. Сейчас она чувствовала такую над ним власть, что на душе стало очень хорошо и тепло. Она попыталась мягко высвободить руки, но Чарльз держал её крепко. Пожав плечами, Аньес опустилась на кровать и поцеловала его в губы. Он не ответил на её поцелуй, но расслабил нажим, и Аньес смогла высвободить руки.

– Какой ты стал холодный, – недовольно сказала она, начиная медленно поднимать платье, – даже не поцеловал меня при встрече. И сейчас не целуешь.

– Аньес… Зачем ты это делаешь? Ты же понимаешь, что это грех. Мы ещё не женаты, а последствия могут быть…

Аньес хотелось ответить ему, что теперь-то он со своими принципами точно на ней женится, но опасалась, что Чарльз сможет взять себя в руки и выставить её за дверь. Так что пока Чарльз бормотал что-то про возможные последствия, Аньес сняла с себя платье и предстала перед ним совершенно голой. Заметив, каким взглядом он смотрит на неё, внезапно утратив голос, Аньес улыбнулась ещё шире.

Обняв его за шею, она приникла к его губам и на этот раз получила полный долго сдерживаемой страсти ответ. Его рука сомкнулась на её груди, и Аньес довольно выдохнула. А потом она оказалась под ним, и Чарльз гладил её везде, куда мог дотянуться, а она стонала, подаваясь ему навстречу. Мгновение, когда он сделал её своей, запомнился ей резкой, ослепительной болью, которая на несколько мгновений вернула её на землю. Но потом боль схлынула, оставив их с Чарльзом наслаждаться близостью дальше. И, хотя Аньес показалось, что она не получила удовольствия сполна, она чувствовала себя очень счастливой, устраивая голову на его плече, когда он скатился с неё и лёг рядом.

Она уснула почти сразу же, а Чарльз ещё долго лежал, глядя в потолок и рассеянно поглаживая Аньес по щеке.

Аньес проснулась, когда за окном было уже совсем светло. Она вспомнила о том, что случилось вчера ночью, почти сразу же и попыталась найти рукой Чарльза, но его не оказалось рядом. Наверное, опять ушёл по делам. Аньес быстро поднялась, умылась в тазике с тёплой водой, которую кто-то сюда принёс, затем оделась и вышла из комнаты. В свою заходить не стала, сразу спустилась вниз, надеясь, что Чарльз всё-таки дома.

К её разочарованию, Чарльз ушёл. Аньес расстроенно вошла в кухню. Жанетта, что-то мешавшая в большой кастрюле, увидев её, тут же сказала:

– Вы наконец-то встали. Милорд уехал рано утром, сказал, что у него возникли сложности. Но он скоро вернётся.

Наверное, последнее она уже придумала сама, заметив, как побледнела Аньес. Жанетта поставила перед ней кружку горячего молока с мёдом, и Аньес выпила её, не почувствовав вкуса.

Ей не хотелось верить в очевидную истину. Но какие вдруг сложности могли возникнуть у Чарльза рано утром? Она поинтересовалась у Жанетты, приходил ли кто к ним, но та ответила отрицательно. Выходит, Чарльз придумал. И это после их совместной ночи! Она отдала ему себя, а он её оставил, тихо сбежав на рассвете. Даже не вспомнил о Дерби. Неужели ему всё равно, что с ней станет?…

Она вышла из кухни, не видя ничего перед глазами. В голове возникла мысль, но она не была пока ещё уверена, хватит ли ей смелости воплотить её в жизнь. И гордости, пожалуй. Стоит ли вешаться Чарльзу на шею, если он избегает их свадьбы, как чумы? И всё же, зло подумала Аньес, поднимаясь наверх, он лишил её девственности и поэтому ему придётся отвечать. И, если он думает, что она покорно будет дожидаться его здесь, то он глубоко ошибается.

Аньес решила не медлить. Войдя к себе, переоделась в свежую одежду, бросила в кошель на поясе немного своих драгоценностей, в том числе и кулон Дерби, и все свои деньги. Подумала о еде, но незаметно её взять не получилось бы, значит, придётся потратиться.

Она не собиралась уходить из дома тайком, пусть лучше Жанетта и остальные думают, что она просто пошла побродить по городу и вернётся через несколько часов. Однако Аньес показалось, что её ухода всё же никто не заметил. Она вспомнила свои вчерашние страхи насчёт того, что Дерби может следить за ней, но отбросила их.

Аньес быстрым шагом направилась к городским воротам. Пешком она, конечно, быстро не доберётся, но за два дня, наверное, управится. Она догадывалась, что дорога из Рочестера в Лондон сейчас должна быть заполнена торговцами, крестьянами и просто странниками, поэтому опасаться ей особенно нечего. Если только Дерби, но он же не сможет догадаться, куда именно она пошла. А если догадается, то не так скоро…

Аньес прокручивала эти мысли в голове для того, чтобы благоразумие не взяло верх. Она не была дурой и понимала, что одной проделать такой путь на самом деле очень опасно. И ещё неизвестно, что ждёт её в Лондоне. Как показали последние события, её ожидания часто не оправдывались. И всё же у неё не было выбора. Оставаться в Рочестере и почти наверняка попасться в руки Дерби? Аньес мутило при одной только мысли об этом. А в Лондоне Чарльз… Если он мог куда-то уехать, то только туда. И, кто знает, быть может, у него и вправду возникли какие-то сложности…

Конец лета в Англии выдался жарким, и Аньес, одевшая шерстяное платье, задыхалась от жажды, едва дойдя до ворот. Там она заметила пузатого торговца сидром и купила у него кружку. Стало немного легче, и она бодро вышла за ворота и отправилась по главному тракту на северо-запад. Первые несколько часов пути прошли почти незаметно. Аньес даже отвлеклась от своих невесёлых размышлений, глядя на всё то, что окружало её. Она будто снова, как и вчерашним утром, окуналась в настоящую жизнь; всё было таким новым, странным, незнакомым, но привлекательным. И ей было ничуть не скучно, хоть она и шла одна и не говорила ни с кем. В Виндзоре, к примеру, она частенько скучала, хотя всё время была окружена людьми… В эти первые несколько часов пути она немножко приблизилась к пониманию того, почему некоторые люди любят подобную жизнь и не стремятся к высокому положению.

Однако ближе к вечеру, когда дорога опустела на глазах и пошёл моросящий дождик, Аньес уже с тоской вспоминала тёплые и безопасные покои во дворце. Или хотя бы в доме Чарльза, который она покинула. Ей стало тревожно, начали приходить на ум слышанные когда-то истории о разбойниках, поджидающих своих жертв на пустынных дорогах. Аньес огляделась по сторонам. Позади неё никого не было, а вот далеко впереди поскрипывала повозка, и Аньес, собрав все свои силы, поспешила нагнать её. Всё лучше, чем остаться совсем одной.

Одиноким путником оказался старик лет шестидесяти, который понукал пони, сгорбившись под дождём. Аньес он показался мирным, и она решила присоединиться к нему. Изложив свою просьбу, она получила короткий кивок и забралась в повозку.

– Ты-то, конечно, устала, поди, за день, – заметил старик. Он обернулся к ней и его немного косые глаза вперились в её лицо. – Да и я тоже, чего уж тут, но останавливаться на ночь не собираюсь, нет, – покачал он головой, – иначе не попрощаюсь с сыном.

Как выяснилось, сын у старика – строитель – упал с лесов и получил травму головы. Наверняка умрёт, но пока ещё держался, и старик спешил повидать сына прежде, чем тот покинет землю.

Пока старик (его звали Джо) рассказывал свою историю, Аньес размышляла о том, как скоро прибудет в Лондон и как встретит её там Чарльз. Думать о том, что он разозлится, ей не хотелось. Она попыталась отвлечься рассказом Джо, но так как говорил он только про то, как хорошо им когда-то было и как тяжко сейчас после многочисленных смертей в семье, Аньес приуныла. Она кивала, вежливо выражала сочувствие, охала, когда это приходилось к месту, и Джо был очень доволен, что нашёл такую отзывчивую собеседницу.

– Вы-то хорошо одеты, – заметил он, остановив взгляд на её кошеле. Аньес в первый раз за весь с ним разговор насторожилась. – Отец-то, небось, хорошее пузо наел на торговле? Или уж муж у вас?

Аньес улыбнулась, вспомнив подтянутого отца и его не слишком положительное отношение к торговле. И ещё она вспомнила Чарльза, сбежавшего после их первой ночи любви.

– Я осталась одна, – не вдаваясь в подробности, ответила она, – мои единственные родственники в Лондоне, потому я иду туда сейчас.

– Всё одно, везде несчастья, – забормотал Джо.

Больше он у неё ни о чём не спрашивал.

Аньес удивилась, как быстро они доехали до Лондона. К полудню следующего дня, усталая и невыспавшаяся, но определённо воодушевлённая скорой встречей с Чарльзом, Аньес рассталась с Джо в нескольких кварталах от Олдвича, где находился особняк Чарльза. Она уже мечтала о том, с каким удивлением встретит её Чарльз, а она скажет ему, что очень вымоталась и ей нужно поспать, но потом они серьёзно поговорят и уж точно поженятся.

Однако её ждало большое разочарование. Чарльза дома не оказалось. На пороге Аньес встретила Грэйс, которая всегда относилась к ней дружелюбно, но теперь даже не пригласила внутрь.

– Это вы, – сказала она изумлённо, но в этом изумлении слышалась не радость от встречи, а скорее расстройство. – Вы должны быть в Рочестере.

– Рада видеть тебя, Грэйс. Может Чарльз встретить меня?

– Он уехал.

– Он уехал несколько дней назад в Рочестер, – уточнила Аньес. – Но должен был вернуться вчера.

– Нет, – странно посмотрела на неё Грэйс. – Он уехал в Рочестер, но не возвращался оттуда.

Аньес смотрела на неё во все глаза. Эта новость огорошила её. Она представляла себе различные развития событий, но уж точно не такое, где бы оказывалось, что Чарльз и вовсе сюда не приезжал.

– Но он должен же скоро вернуться, – успокоила саму себя Аньес. – Он никогда не покидал столицу надолго, ведь так? Все мятежники здесь… По крайней мере, Фитцуолтер, Ноллис… да и архиепископ Лэнгтон ещё не мог уехать!

Грэйс посмотрела на неё с сочувствием:

– Не думаю, что на этот раз Чарльз вернётся слишком скоро. Кажется, намечается нечто серьёзное, многие покинули Лондон. Ноллис точно уехал.

– И что же мне делать? – простонала в отчаянии Аньес. – Я могу остановиться здесь, – тут же ответила сама себе.

И правда, она подождёт Чарльза в его доме. Будет сидеть тише воды, ниже травы: никто и не узнает, что она снова в Лондоне. И слуги никому не скажут. Но Грэйс выглядела теперь совсем несчастной, и у Аньес сжалось сердце в предчувствии чего-то плохого.

– Вы не можете остановиться здесь… Чарльз продал этот дом.

Аньес не нашлась, что сказать. Грэйс добавила:

– Мне очень жаль. Я и сама уезжаю в родной Солсбери, не знаю, удастся ли мне теперь хорошо устроиться…

Аньес кивнула и отвернулась. Медленно спустившись по ступеням крыльца, закрыла глаза и подумала, что может упасть в обморок. У Грэйс был родной Солсбери – у Аньес теперь не было ничего. Чарльз уехал, не дождавшись, пока она проснётся, а до этого продал свой дом, но и слова ей не сказал об этом. Похоже, Дерби был прав, и Чарльз никогда не любил её.

Аньес ушла с Олдвича, ни разу не оглянувшись на дом, в котором познала и счастливые, и горькие минуты. Странно, но мысль о предательстве Чарльза не отозвалась болью в сердце. С недоумением Аньес поняла, что в глубине души всё же ищет оправдания ему, продолжает надеяться, что всё это лишь цепочка недоразумений, начавшаяся с появлением снова в её жизни Дерби. Как он умудряется испортить всё, будучи даже так далеко?

Она буквально валилась с ног. Если и упадёт в обморок, то только от усталости. Она чувствовала себя опустошённой, просто сил не было ни для гнева, ни для ужаса, ни для горя. Но не ложиться же ей прямо посреди улицы? Аньес собралась и усиленно подумала о всех своих лондонских знакомых. Сейчас она могла бы простить Рене и пойти к ней, но не знала, где та находится. Через минуту Аньес поняла, что совсем никого не знает в городе. Если бы она не рассталась так скоро с Джо, то могла бы попросить у него помощи.

Аньес огляделась и поняла, что находится на Бонд-стрит, почти напротив той лавки, в которой когда-то произошла небольшая стычка между Чарльзом и другим мужчиной, обвинившим невинного мальчика в воровстве. Столько всего случилось с тех пор, а улица совсем не изменилась. Такая же шумная и людная.

Аньес прижала руку к поясу, чтобы кто-нибудь не срезал кошелёк. Теперь она должна быть крайне осторожной. И снова вспомнился тот день и Чарльз, давший целый шиллинг мальчишке. Аньес вдруг нахмурилась, пытаясь ухватить нужное воспоминание. Тот мальчик назвал своё имя, но Аньес его уже не помнила, а также сказал, что живёт с больной матерью… И, кроме того, он сказал, где живёт!

Аньес заволновалась и спросила у первого попавшегося человека, где находится здание суда. Оказалось, не так далеко, и минут через двадцать Аньес была уже на месте. Искомое здание суда Аньес ничуть не заинтересовало, а вот в дом напротив она постучала тут же, не давая себе времени на сомнения. Открыл мальчик, которого Аньес сразу узнала. Она тепло ему улыбнулась, но он продолжал смотреть на неё настороженно.

– Здравствуй, – сказала Аньес, – ты должен помнить тот день, когда один благородной господин спас тебя от обвинения в воровстве. Он дал тебе шиллинг, чтобы ты смог позаботиться о себе и своей матери.

Лицо мальчика тут же прояснилось, и он выдохнул:

– А я вас теперь узнал! Вы были тогда очень красивой.

Аньес слабо улыбнулась. Сейчас-то она не выглядела очень красивой.

– Я оказалась в трудном положении, – призналась она. – Мне негде остановиться.

– Так проходите же, – пропустил её в дом мальчик. – Ваши деньги очень нам помогли.

Деньги Чарльза, поправила про себя Аньес. Только краем уха услышала, что он говорил о недостатке места и о том, что с пропитанием всё равно проблемы, но это было не важно. Она опустилась на солому и сразу же уснула.

 

Глава 26. Наёмник

Таверна «Дождь из эля» всегда пользовался большой популярностью, возможно, благодаря удачному расположению: она находилась на дороге, ведущей от церкви Св. Жиля у северных ворот к сердцу города. Обычными её посетителями являлись рабочие и не слишком зажиточные горожане, каковых в столице имелось предостаточно, но это место также облюбовали и те, кому было необходимо незаметно провернуть тёмные делишки. В переполненной таверне это не представляло трудности. Внимательный взгляд наблюдателя без труда смог бы уловить, как потрёпанный матрос ожесточенно объясняет что-то грузному торговцу или как некий человек в чёрном плаще, прикрыв лицо, передаёт монеты в руки худому пареньку с горящими глазами, который поспешно кивает.

В этот прохладный, пасмурный вечер в начале сентября за дальним столом сидел один посетитель, который явно не стремился быть узнанным. Он был одет в длинный плащ из чёрного сукна, а на голову натянул широкий капюшон, который оставлял на виду лишь мощный, выступающий вперёд подбородок. Поставив локти на стол и согнувшись в спине, он сидел перед полной кружкой с элем, а взгляд его, вероятно, был прикован к двери, то и дело открывающейся и впускающей новых посетителей.

В таком положении человек просидел минут десять, прежде чем, наконец, выпрямился. Это было вызвано тем, что в таверну вошёл один высокий мужчина, бедно одетый. Лицо, развитая мускулатура, повадки, движения – всё выдавало в нём человека, прожившего половину своей жизни с мечом в руках. К нему тут же подскочил хозяин, розовощёкий коротышка по имени Майк, и, поприветствовав, указал на стол, за которым сидел человек в капюшоне. Воин кивнул хозяину и двинулся к дальнему столу.

По тому, как свободно воин сел напротив и как коротко кивнул дожидавшемуся его мужчине, можно было предположить, что это не первая их встреча. Они молчали до тех пор, пока воину не принесли кружку эля и тот не отпил из неё.

Затем мужчина в капюшоне тихо заметил, чуть подавшись вперёд:

– Ты заставил себя ждать.

Голос его был мягким, а интонация доброжелательной, но воин, которого звали Филип, подобрался, извинился и перешёл к делу.

– Не всё идёт гладко. Одна из сестёр теперь при дворе бретонского герцога и, сами понимаете, подобраться к ней непросто. Другая, как вы и полагали, прибыла в монастырь под Лавалем. Мальчика пристроили в соседнем.

Человек в капюшоне немного помолчал, потом тем же спокойным тоном поинтересовался:

– Значит, ты со своей бандой не смог убить каких-то двух девиц и мальчишку?

Филип поморщился и отпил эля. Ему явно не понравилось, как это прозвучало, хотя это и было правдой.

– К той, что в монастыре сейчас, по пути привязался молодой воин, – оправдался он. – Он стоит нескольких из моей команды. С ним не так-то просто справиться.

– Вас около десятка, – прошипел наниматель, изменяя своей выдержке. – Не просто им справиться… Похоже, я ошибся, доверив это дело тебе и твоим никчёмным парням.

– Парни и в самом деле оказались никчёмными, – согласился Филип. – Я бы подобрал получше, если бы вы так не торопили меня.

– На этот раз я не тороплю тебя, так что найди самых способных. Мне нужно видеть их всех мёртвыми, – жёстко процедил он. – За исключением той, что в монастыре. Мать Клеменция надавит на неё, чтобы та приняла постриг. Если каким-то образом план сорвётся, то и она должна быть устранена. Это ясно?

Филип кивнул.

– Странно, что мальчик до сих пор в монастыре. Ты уверен в этом?

– Прежде чем вернуться в Англию, я около месяца следил за тем, останутся они в монастыре или уйдут. Но он не может провести там всю жизнь, так что это ненадолго.

– Уж постарайся не упустить его на этот раз, – скривился наниматель. – До другой девушки тоже нужно добраться, и не важно мне, насколько это возможно или не возможно. Я заплачу столько, сколько тебе и не снилось, если всё сделаешь, как надо.

Филип снова кивнул, но спросил:

– А если она замуж успеет выскочить?

– В этом и твоя задача: чтобы не успела. Сложности не нужны.

Филип осушил кружку до дна. Его же собеседник к своей так и не притронулся.

– Сколько ты потерял людей?

– Пятерых, – нехотя протянул Филип. – Один едва жив, правда рвётся прикончить будущую монахиню.

– Пусть на другую сестру свой пыл переведёт. А ты не забудь про то, что нужно найти самых способных людей. Я дал тебе достаточно денег и не для того, чтобы ты тратил их на эль.

Филип, которому только что поднесли вторую кружку, криво улыбнулся.

– Как скажите.

– Раз мы всё выяснили, то я ухожу, – сказал тот и, опустив капюшон ещё ниже – так, что и подбородок едва виднелся, добавил: – Если возникнут проблемы, знаешь, как со мной связаться.

Филип в которой раз кивнул и, провожая его взглядом, осушил вторую кружку эля. Связывались они через младшего брата Филипа, Эрика. Тот знал, как найти его нанимателя, но Филипу не говорил: всегда надувался от гордости от того, что владеет тайной, которую не знает он, Филип. Теперь у Эрика прибавилась ещё одна тайна. Пока Филипа не было дома, тот приволок в дом какую-то девицу и не пожелал отвечать, с какой стати. Девушка была красивой, имела немного своих денег и держалась особняком, поэтому Филип не стал высказываться против такого соседства, тем более всё равно вскоре собирался уезжать.

Он решил, что завтра найдёт хороших ребят, которые согласятся за достойную плату отправиться во Францию, а сегодня, пока есть возможность отдохнуть, он этим и займётся.

Через несколько часов изрядно выпивший Филип вышел из таверны и отправился домой. Ночные улицы Лондона не пугали его, он всегда имел при себе оружие, а с годами приобретенная сноровка позволяла ему защищать себя даже в таком, крайне нетрезвом, состоянии. А вообще Филип никогда не был против ввязаться в драку и потому, когда увидел, как несколько бродяг пристают к одинокой девушке, немного взбодрился.

Их было трое. Когда Филип их только заметил, те просто шли следом за девушкой и что-то говорили ей, разражаясь то и дело сальными смешками. Потом один из них схватил её за локоть и попытался поцеловать. Девушка возмущённо вскрикнула. Филип в душе тоже возмутился, словно ему было какое-то дело до неё, и, вытащив меч, поспешил на выручку.

К тому времени, как подошёл к ним нетвёрдой походкой, девушку уже прижали к стене дома и с энтузиазмом ощупывали. Та протестующе мычала: ей закрыл рот ладонью один из молодых людей. Филип выдал странный возглас, на который насильники обернулись. Увидев меч, все трое переглянулись и бросились в узкую улочку между двумя домами. Филип взбесился от того, что они убежали от драки, но ему ничего не оставалось, кроме как убрать меч в ножны, что получилось у него лишь со второго раза.

Затем он посмотрел на девушку, которая всё ещё стояла у стены, будто парализованная, и смотрела на него благодарно, но с примесью страха. Она была крайне миловидной, и гнев Филипа как рукой сняло; вместо него всколыхнулось желание. Он пьяно улыбнулся и, приблизившись к ней, обнял за талию.

Однако выпитое вдруг резко ударило ему в голову, и он понял, что знакомство с девушкой не состоится. Тяжело завалившись на неё, он невнятно пробормотал:

– Как не вовремя.

* * *

Мари очень испугалась, когда к ней привязались трое пьяных парней. Она только приехала в Лондон и решила пешком добраться до дома брата, несмотря на то, что уже был вечер.

Как только она получила письмо от Доминика, чуть с ума не сошла от того, что он её покидает. Он ведь говорил ей ещё до её замужества, что собирается вернуться в Баварию. И хотя в последнем письме он умолчал о том, вернётся из Бретани в Англию или нет, Мари была уверена, что брат поедет сразу домой.

Конечно, не покинь её муж Уайт, не будь все окружающие так заняты выступлением против мятежников, Мари никогда бы не решилась на подобную авантюру. Однако все обстоятельства были ей на руку, а ей очень сильно хотелось повидать брата, и она рискнула приехать в Лондон одной. Мари никому не рассказала о своих планах, письмо брата сожгла, поэтому едва ли кто-нибудь поймёт, куда она запропастилась. Единственным свидетелем её ухода был мальчишка-грум, который дал ей небольшого пони. Затем Мари перебралась через узкий пролив в Дувр, а там уже на нанятом экипаже прибыла в Лондон.

Доминик будет в ярости, когда узнает, какой опасности она себя подвергала в пути. Да и тому, что, не рассказав ничего мужу, уехала в столицу, тоже не обрадуется. И всё же Мари, несмотря на скверный характер брата, любила его и не могла не попрощаться. Он оставлял её во враждебной стране, одинокую и несчастную, неизвестно, на какой срок, так что она не хотела без толку сидеть на острове, когда Доминик отбывает из Англии.

Теперь Мари ускорила шаг, чтобы скорее добраться до дома брата. Всего пересечь несколько улиц – и она будет на месте. Но те парни, что сначала держались позади и только перешучивались между собой, теперь подобрались совсем близко.

Один из них ухватил её за локоть и прижался мокрыми губами к её щеке. Мари отступила и возмущённо вскрикнула. Но их было трое, а она одна, и вскоре те прижали её к стене. Рот ей кто-то из них закрыл вонючей ладонью, и она могла только беспомощно мычать, а те тем временем начали шарить руками по её телу. Мари в ужасе предпринимала попытки вырваться, но они были тщетны.

Неожиданно мучение завершилось, и неудавшиеся насильники будто сквозь землю провалились. Мари даже не заметила, в каком направлении они скрылись. Перед ней же теперь стоял молодой и высокий мужчина, который смотрел на неё, сверкая глазами. Мари это не понравилось, хотя она, разумеется, была очень благодарна ему за спасение. Она хотела было уже выразить эту благодарность словами, когда тот подошёл к ней и, сделав попытку обнять, просто завалился на неё всем весом.

Мари чуть не упала. Только находившаяся позади стена помогла ей удержаться на ногах. Она попыталась отодвинуть от себя мужчину, но тот будто врос в землю.

– Простите… – сказала она дрожащим от страха голосом. – Вы можете идти?

Тот пробормотал нечто невнятное.

Мари огляделась. Рядом никого не наблюдалось, да и вряд ли бы она рискнула звать на помощь. Ей было хорошо известно, что добропорядочные люди с наступлением темноты запираются в своих домах, так что она сама виновата, разгуливая по ночному городу.

– Вы должны идти! – панически прошептала она. Как ей потом оправдываться перед Домиником? Мало того, что без предупреждения, так ещё и посреди ночи с пьяным мужчиной. – О, пожалуйста!..

Мимо как раз проходили две девицы лёгкого поведения; они засмеялись, услышав её последний возглас. Мари продолжала отталкивать от себя мужчину, но уже без слов. Тот был в себе, даже поднял на неё замутнённый взгляд и широко улыбнулся. Мари смутилась, а потом и возмутилась. Бросить этого пьяницу здесь – и поделом! Но он всё-таки спас её, да и неблагородно это – бросать беспомощного человека на улице.

В итоге Мари сумела выскользнуть из-под него и теперь пыталась поставить его ровно на ноги.

– Вы притворяетесь, – прошептала она ему на ухо. – Знайте, что я оставлю вас здесь, если вы не пойдёте за мной.

Мужчина приободрился.

– За вами, – кивнул он и снова растянул губы в улыбке до ушей.

Мари поджала губы и, придерживая его, направилась к дому брата. Пьяница, как она и ожидала, тут же обвил её шею и даже попытался опустить ладонь на грудь, но Мари больно ударила его по рукам. Сама обняла его за талию, потому что так было удобнее его вести, но чувствовала себя при этом крайне неловко.

Путь в несколько улиц, который Мари собиралась проделать минут за десять, затянулся. По её расчётам, прошло уже около получаса с тех пор, как на неё напали. Мужчина мало того, что плёлся, едва переставляя ноги, так ещё иногда вставал посреди дороги, не желая двигаться вперёд, и Мари приходилось все свои силы прилагать, чтобы заставить его идти.

Когда показался дом брата, Мари убрала руку с талии мужчины и его руку убрала со своих плеч. Тот сразу пошатнулся, но Мари уже не собиралась ему помогать. Ещё не хватало, чтобы Доминик увидел её в такой близости к незнакомому мужчине.

– А теперь стойте здесь, – сказала она ему. – За вами вернутся через пару минут.

Про себя Мари пожелала, чтобы пьянчуга не дождался и успел уйти раньше: всё меньше проблем. Не оборачиваясь, она бегом направилась к спасительному дому.

Когда Доминику доложили о поздней гостье, он едва не выронил из рук фарфоровую вазу. Перед этим он складывал необходимые вещи в небольшой сундук, а все ненужные откладывал в сторону, намереваясь до отъезда сбыть. Аккуратно поставив вазу на стол, он поспешно спустился вниз и, ещё не до конца придя в себе, обнял сестру. Та крепко прильнула к нему и долго не отпускала.

– Я так не хочу, чтобы ты уезжал! Но я знаю, что ты всё равно уедешь. Я приехала, чтобы попрощаться. Муж разрешил мне, – уверила она его тут же, – но я без него. Он крайне занят сейчас.

– Ты здесь одна? – недоумённо поинтересовался Доминик. – Совсем без сопровождения?

– Ну да, – смутилась сестра. – Я знаю, ты сейчас очень разозлишься, но кое-что случилось, пока я добиралась сюда…

– И что же? – на удивление спокойно спросил Доминик.

– Меня оскорбили на улице несколько мужчин. – Увидев, как сузились глаза брата, она поспешно добавила: – Только на словах! И, к счастью, в это время рядом появился другой мужчина, который их разогнал. Он, правда, оказался пьяным…

Доминик с каждым словом закипал всё больше. Мари боялась его, когда он был так зол, но одновременно и радовалась, потому что это могло говорить только о том, что брат её любит и волнуется за неё.

– Но он ничего мне не сделал, – уверила его Мари. – Он был настолько пьян к тому времени, что попросту едва передвигался. Ты же понимаешь, я не могла бросить его в таком состоянии после того, как он спас меня…

– Спас?! – Мари зажмурилась, приготовившись выслушивать его крики. – Ты совсем не соображаешь? Да если бы он не был настолько пьяным, он бы в первую очередь тебя изнасиловал. Острых ощущений захотелось?! Не могла его бросить? И что же ты сделала? Не отблагодарила ли, случаем?

Он схватил её за плечи и встряхнул. Мари вытерпела гневную тираду молча. Когда он закончил, она как можно спокойнее возразила:

– Это всё твои догадки. Он помог мне, и я бы не хотела оставлять его на улице этой ночью. Пусти его…

– Ни слова больше, – отрезал Доминик. – Я, по-твоему, последний идиот, чтобы пускать пьяного мужлана в свой дом? Хочешь на следующее утро проснуться и обнаружить, что в доме ничего не осталось, кроме голых стен?

– Но, Доминик… – воскликнула Мари, надеясь ещё уговорить его. – Он едва…

– Я сказал, разговор окончен. Иди наверх, я прикажу принести тебе поесть. Завтра поговорим.

И он ушёл, оставив её у подножья лестницы одну. Мари с сожалением поглядела на входную дверь. Жаль, что Доминик не послушал её, и жаль, что всё же усилия оказались напрасными. Было также неприятно, что она нарушила своё обещание, и невольный спаситель, возможно, ещё ждёт, пока кто-нибудь придёт, но только зря…

Вздохнув, Мари поднялась на второй этаж, зашла в комнату, в которой некогда обитала: до того, как стала фрейлиной королевы, и упала на застеленную кровать. На душе было горько и одновременно приятно. Встреча с братом произошла не гладко, однако он всё же был рядом с ней, как в старые времена, и Мари улыбнулась. Путь проделан не зря.

На следующее утро Мари с Домиником поговорили уже без криков. Оба предпочли не упоминать о случившемся вчера разногласии. И хотя Мари не переставала думать о том, как провёл ночь тот мужчина, мысли свои оставляла при себе.

Доминик, конечно же, не одобрил идею Мари приехать к нему в Лондон одной, но не стал скрывать радость. Он признался, что и в самом деле планировал из Бретани сразу отправиться в Баварию, а в Англию может и наведается когда-нибудь, но только если ради сестры. Мари приуныла, слушая эти откровения. Она могла понять Доминика, которого тянуло на родину, потому что и сама не прочь была бы вернуться, но грустила, потому что разлука предстояла долгой.

Заметив её безрадостный вид, Доминик переменил тему и стал расспрашивать о том, как живётся ей в качестве жены. Он справедливо упрекнул её в том, что в письмах Мари не рассказывала подробно об этом, но она просто и не знала, что сказать. И сейчас они лишь сухо поведала о том, что Марильяк – достойный человек и с ним интересно беседовать. Доминик, возможно, что-то сумел понять по её тону и снова замял неудобную тему.

Потом они поговорили о том, что творится в стране. Доминик был обеспокоен и приказал Мари не медля возвращаться на остров, как только он уедет. Он собирался отдать ей двух своих слуг и одну служанку, чтобы она не подвергала себя опасности. Мари согласилась. Она знала лучше Доминика о том, что грядут далеко не мирные времена. Скоро Его Величество высадится в Дувре, и наверняка начнётся гражданская война…

Наконец, Доминик сказал ей, что ему нужно заняться продажей оставшихся вещей, и Мари ушла к себе. Она проследила в окно, как Доминик ушёл с помощником, выждала некоторое время и, взяв с собой служанку по имени Мариса, направилась в церковь.

Не то чтобы ей вдруг захотелось посетить службу, просто она желала убедиться, что вчерашний пьяный бедолага точно ушёл. И к тому же, ей было нечем заняться. Доминик отплывал завтрашним утром, тогда же уедет она. А пока всё равно не мешало сходить в церковь и очиститься от своих грехов: таких как самонадеянность, беспечность и зависть. Она завидовала Доминику, который был свободным, в отличие от неё…

Через пару часов они с Марисой возвращались домой. Настроение у Мари было приподнятым. Она раздала все мелкие монеты, бывшие при ней, в руки нищих, и те наговорили ей много хороших слов в благодарность. Болтовня Марисы тоже была девушке в радость. Как хорошо, что эта девочка отправится с ней на Уайт, может, с ней не будет так одиноко.

Тяжёлый воздух города, однако, несколько угнетал её. Мари помнила, что ей сначала не понравилось здесь, когда она только-только прибыла в Англию. После родной Баварии со свежим, горным воздухом, в столице она почувствовала себя, как в клетке. Потом привыкла. А теперь после морского воздуха Уайта, снова ощущала неприязнь к Лондону.

– Добрый день.

Мари вздрогнула и обернулась. Приветствие, произнесённое хриплым голосом, явно было обращено к ней. В первую секунду она не поняла, что нужно от неё привлекательному, высокому и мрачному мужчине, но потом погрузилась в его чистые голубые глаза и сразу вспомнила. Да это же вчерашний её спаситель, которого она бросила на улице! Протрезвевший он выглядел гораздо красивее.

Он смотрел на неё с ожиданием, и Мари поняла, что не поздоровалась.

– И вам добрый день…

И снова поняла, что не обязана с ним даже разговаривать после того, как он наглым образом завалился на неё и распускал руки.

– Вы со служанкой, – кивнул он на Марису, стоявшую чуть позади и с восторгом пялившуюся на статного воина. Мари только сейчас поняла, что он не просто пьянчуга или бродяга какой. На поясе висели ножны, а из них выглядывала рукоять меча. Да и вчера он разогнал всех мечом, вероятно, да только она от страха этого не заметила. – Значит, леди?…

– Это вас не касается, – вежливо ответила Мари, про себя расстраиваясь, что в мужья ей не достался молодой и красивый человек, как этот воин. – Я рада, что сегодня вы в состоянии идти самостоятельно. Однако же это не повод продолжать наше знакомство.

– Филип, – поклонился он ей, будто совсем не услышав её слов.

Мари с изумлением уставилась на него, не ожидая такой дерзости. Наверное, стоило возмутиться, но отчего-то ей понравилась его настойчивость.

Она улыбнулась и слегка наклонила голову вбок, будто задумавшись о чём-то. В конце концов, она сказала своей служанке:

– Мариса, пойди пока позади нас. Мы побеседуем с… Филипом, – с особым ударением на его имени произнесла она.

Вместе с тем она развернулась и, не оглядываясь, пошла вперёд. Филип последовал за ней, держась чуть позади, но достаточно близко, чтобы это волновало Мари. Она не совсем понимала, что творит, но… Она вспомнила своего стареющего мужа, и её передёрнуло. А этот человек, Филип… В памяти всплыла вчерашняя ночь, когда она обнимала его за талию, а он её за плечи. Мари разволновалась ещё сильнее; к щекам прилила кровь.

– Вы вчера бросили меня одного… – сказал ей Филип.

– Я не смогла уговорить брата пустить вас. Понимаете, ему не понравилось то, что вы были пьяны и мне пришлось помогать вам идти.

Она улыбнулась ему через плечо, с тайным удовольствием отмечая, что Филип не сводит с неё глаз.

– Справедливо, – заметил он. – Если бы я был вашим братом, не только не пустил бы, но…

– О, пожалуйста, – остановила его Мари взмахом руки. – Я примерно могу представить, что вы способны сделать. Но к чему вы всё ещё говорите со мной? Вы разве не поняли – у меня очень грозный брат?

Она с вызовом усмехнулась, бросив на него взгляд.

– Не уверен, что ваш брат способен меня остановить. А мне бы очень хотелось с вами встретиться ещё раз, не скрою. Вы станете запрещать мне, – утвердительно произнёс он.

– Разумеется.

На самом деле ей не хотелось отговаривать его, и это при том, что она была замужем, а если только Доминик увидел бы их сейчас, ей пришлось бы очень не сладко. И всё же, было в этом Филипе что-то, отчего Мари чувствовала себя так, словно выпила кубок крепкого вина.

Она развернулась, заставляя его остановиться. Шагах в пяти позади них замерла Мариса.

– Вы приятный молодой человек, – с мягкой улыбкой произнесла она. – Но я замужем, поэтому не нужно создавать и мне, и себе проблемы. Помимо этого, мой брат явно не обрадуется, что некий Филип ищет со мной встреч. Вы понимаете меня, не правда ли?

Филип внимательно выслушал её и кивнул.

– Понимаю вас прекрасно. Но и вы поймите, что я не смогу вас так просто теперь забыть.

Так же вежливо улыбнувшись ему, как и прежде, Мари ответила:

– Очень лестно оставаться в памяти людей так надолго. А теперь до свидания.

Она дала знак Марисе следовать за ней и, не дожидаясь, пошла вперёд. К её облегчению, Филип не последовал за ней. Однако она не могла врать себе, что желает новой с ним встречи.

Мариса вскоре нагнала её. На губах её виднелась мечтательная улыбка, и весь оставшийся путь до дома она не проронила ни слова. Красавец, что так приглянулся Марисе, шепнул ей на ушко место и время встречи, и та была в предвкушении.

На следующий день Мари и Доминик обнимались на лондонской пристани. Мари поймала себя на желании никогда не выпускать брата из объятий. Она заплакала, а Доминик, который не выносил слёз, особенно сестринских, поспешил поскорее взойти на борт.

– Я люблю тебя, – крикнула Мари. Народу в ранний час было совсем мало, поэтому Мари позволила себе так вольно выражать свои чувства. – Удачного пути!

– И я люблю тебя, – прокричал ей Доминик весело. – Удачи и тебе во всём.

Мари простояла на пристани довольно долго. И когда судно скрылось, она смотрела туда, где оно было ещё некоторое время назад, и прощалась с братом. Затем она села в экипаж, который должен был доставить её в Дувр. Напротив неё уже давно устроилась Мариса, выглядела она расстроенно и так, будто скрывала что-то.

– Миледи, я должна признаться… Вчера Филип… вы должны его помнить… он попросил меня встретиться с ним. Я думала, что я ему понравилась, но оказалось, что он хотел узнать кое-что о вас…

Мари тяжело вздохнула. Мысли об этом человеке не выходили у неё из головы всю ночь. Она была очень взбудоражена этим знакомством. Филип был красивым, молодым – не то, что её супруг… И в нём чувствовался мужской стержень, внутренняя сила, которая не могла не привлечь Мари. На самом деле единственное, что её пугало, это то, как повёл бы себя Доминик, если бы узнал. Но Доминик уехал и не узнает… Так что она с замиранием сердца вспоминала слова Филипа о том, что он не сможет её так скоро забыть, и гадала, увидит ли его вообще и, если увидит, то скоро ли.

– Продолжай, – сохраняя невозмутимое лицо, приказала Мари.

– Он спросил ваше имя и имя вашего мужа, и где вы живёте, и надолго ли в Лондоне…

Мари слегка приподняла брови. Похоже, она и в самом деле очаровала его, если он так серьёзно подошёл к делу.

– Простите меня! – чуть не плакала Мариса. – Я рассказала ему всё, что знала. О том, что вас зовут леди Мари и что ваш муж – сэр Эдмон Марильяк, а также о том, что вы завтра, то есть уже сегодня, покидаете Лондон и возвращаетесь на остров Уайт, где вас ожидает ваш муж.

– Ты так много рассказала ему… Как он тебя отблагодарил?

Мариса покраснела. Вопрос госпожи был для неё неожиданным, впрочем, как и для самой Мари. Служанка ничего не ответила, но Мари и не стала требовать. Она знала или догадывалась во всяком случае. Шальная мысль мелькнула в её голове: каково это было бы с ним, а не с…

«Муж. У меня есть муж…».

Мари подалась вперёд и взяла служанку за руки. Та замерла и подняла на неё испуганный взгляд.

– Спасибо, Мариса, что рассказала мне об этом. Ты хорошая девушка и нравишься мне, и я бы очень хотела, чтобы ты прислуживала мне и дальше. Но ты должна запомнить, что я не буду с тобой так мягка, если ты ещё когда-либо расскажешь что-нибудь обо мне любому пожелавшему этого незнакомцу.

Мариса радостно закивала.

– Я обещаю вам, миледи! Никогда и никому!

 

Глава 27. Прояснение

Свадьба Пьера, графа де Шалона, была намечена на пятнадцатое сентября и обещала поразить своим великолепием, во многом благодаря тому, что невеста Пьера являлась крестницей герцога Бретани. Матильда часто думала, что будь леди Эмма её крестницей, она ни за что не позволила бы ей выйти замуж за такого прохвоста, как Пьер. Но затем одёргивала себя: Пьер был графом – а это для многих поважнее, чем то, что у человека внутри.

За день до торжества Матильда решила прогуляться по городу. С ней вместе всегда ходила покладистая и добрая служанка по имени Эдит, и Матильда очень полюбила её общество.

Жизнь при герцогском дворе оказалась не так уж плоха. Матильда провела в замке более двух месяцев, и ничего плохого за это время не случилось. Пьер, казалось, забыл о её существовании: они лишь изредка пересекались и с холодной вежливостью кивали друг другу. Гуго де Лур после недолгого пребывания в Ренне вернулся в своё поместье.

Граф Рэндуилл удивил Матильду своим неожиданным подарком в виде птенца сапсана. Он, однако, не счёл нужным извиниться за то, что продержал её пару дней в своём подвале, но Матильда, почти не раздумывая, приняла его дар. Её привела в восторг мысль о том, что она будет иметь собственную птицу. Далеко не каждый мог позволить себе такую роскошь. И хотя поначалу с Дымком (она назвала его так из-за окраски) было непросто, со временем они нашли общий язык, и теперь подросший сокол слушался её. Завтра же, после церемонии бракосочетания, герцогский двор отправлялся на соколиную охоту, и Матильде не терпелось испытать своего маленького друга в таком серьёзном деле.

Помимо Дымка, она приобрела ещё пару друзей. Одной из них была Эдит, которая не только прислуживала ей, но и давала дельные советы, а также объясняла некоторые нюансы придворной жизни. Прежде Эдит служила другой молодой особе, которая вышла замуж и покинула двор. К своему удивлению, Матильда также очень сблизилась и с будущей женой Пьера. Эмма была полной противоположностью Пьера – открытой, милой и честной. Матильда порой гадала, какой у них с Пьером выйдет брак. Сложно было представить их вместе.

Во многом благодаря Эмме, Матильда узнала кое-что и о Пьере. Так, она выяснила, что Пьер уже был как-то в Ренне (а он уверял их с Гериком в обратном!); тогда же состоялась их с Эммой помолвка. На кольце Пьера – том самом, что спасло когда-то Матильду и Герика в доме Рэндуилла, – был выгравирован горностай, герб бретонского герцога. Немногие имели подобные кольца, только приближённые к герцогу люди. Именно потому поведение Рэндуилла тогда столь резко переменилось: граф и впрямь являлся, как выразился Пьер, его союзником. А вот о том, почему Пьер скрывался под личиной Анку и до самого конца не выдавал Матильде своего имени, Эмма понятия не имела. Она немало удивилась, когда услышала историю Матильды – сильно сжатую, но совершенно правдивую.

Так что, несмотря на то, что некоторые вещи прояснились, Пьер всё равно оставался для Матильды загадкой. Впрочем, она и не собиралась выяснять о нём что-то ещё. Уже завтра он женится на Эмме и уедет из Ренна. Надолго ли – неизвестно, но Матильда надеялась, что её здесь к тому времени, как он вернётся, уже не будет.

С Пьером де Дрё, герцогом Бретани, ей удалось поговорить всего лишь раз за всё это время. Он сказал, что из-за напряжённой политической обстановки в Англии, не может связаться с её отцом. Что же до Беатрис и Тристана, которых, как Матильда скоро поняла, в Ренне не было, герцог отрезал, что не может заняться их поисками. А когда Матильда без надежды поинтересовалась, может ли она сама заняться этим, герцог не на шутку разозлился и категорически запретил ей покидать пределы столицы.

Обеспокоенная Матильда поделилась этим разговором с Эдит, и та ей всё объяснила. Выходило, что раз её отец, держатель земель, находился в Англии и из-за грядущей войны (в этом уже мало кто сомневался) едва ли мог вскоре вернуться, за землями должен кто-то присматривать. Отец всегда возлагал эту задачу на свою жену, но теперь, когда её не стало, а все дети являлись несовершеннолетними, эту ношу брал на себя герцог. Он, разумеется, не мог следить самостоятельно за владениями Марильяка; в подобных случаях, герцог имел полное право выдать замуж наследницу, а её муж, таким образом, был вправе держать земли до тех пор, пока (или если) не вернётся исконный владелец. По этой-то причине исчезновение Матильды было совсем не на руку герцогу.

Матильда пришла в ужас. О таком она и помыслить не могла. Да если бы знала только, ни за что бы сюда не сунулась! Становилось сразу ясным, почему около дюжины придворных оказывали ей настойчивые знаки внимания: наверняка все они надеялись стать её мужем. Но себе Матильда пообещала, что не согласится ни на одно предложение. Если она и выйдет когда-либо замуж, то только за Герика…

Герик не разговаривал с ней с того самого дня, как она переехала жить в замок. Матильда пыталась встретиться с ним и убедить в том, что ей неважно мнение остальных насчёт их дружбы, но ей редко удавалось его хотя бы увидеть, а уж поговорить и вовсе не представлялось возможным. Герик избегал её, и Матильда на некоторое время бросила попытки достучаться до него. По крайней мере, он не уехал, хотя должен был уже понять, что Беатрис и Тристана здесь нет. Вряд ли его могло здесь что-то задержать, кроме неё, так что Матильда набралась терпения: так или иначе всё у них с Гериком наладится.

Вошла Эдит, а за ней в комнату буквально влетела Эмма.

– Матильда! Знаю, ты хотела уйти, но, пожалуйста, останься! Мне нужно поговорить с тобой.

Выглядела Эмма очень взволнованно, даже испуганно. Матильда отпустила Эдит и повернулась к подруге:

– Что случилось?

– Ничего, – выдохнула Эмма. – Пока ничего, а завтра случится! Я с ума схожу от волнения.

Матильда ободряюще улыбнулась.

– Не волнуйся ты так. Ты же давно знала, кто станет твоим мужем. Граф де Шалон тебя вполне устраивает, не так ли?

Эмма кисло кивнула, теребя рыжую косу, и заходила по комнате:

– Конечно, я выйду за него замуж. Он кажется достаточно добрым… А с тобой я хочу о нём и поговорить! Ты с ним провела немало времени, расскажи ещё раз подробнее о том, каков он!

И Эмма схватила Матильду за руки, с мольбой глядя ей в глаза.

Матильда почувствовала себя загнанной в ловушку. О Пьере ей ничего не хотелось рассказывать, потому что хороших вещей для неё он сделал мало, а плохо отзываться о нём перед невестой перед самой свадьбой – совсем не дело. И всё же Матильда не могла не помочь подруге. Сосредоточившись, она медленно проговорила:

– Он… весёлый. Знает много забавных историй. Легко может поднять настроение… – Матильда даже нахмурилась, пытаясь вспомнить что-нибудь ещё. – Куропаток подстреливать умеет.

– Ты издеваешься надо мной? – разочарованно протянула Эмма. – Я не прошу тебя рассказать о том, какой он хороший, но о том, какой он в целом.

– Прости, Эмма. Он много мне врал, мне кажется, я так и не узнала его настоящего. Так что не мне тебе о нём рассказывать.

Она совсем сникла, но потом чуть приободрилась.

– Тогда я буду задавать тебе вопросы, а ты мне отвечать на них, хорошо?

Матильда без энтузиазма кивнула.

– Он жесток?

– Скорее нет, – неуверенно ответила Матильда. – Давай присядем.

Эмма отстранённо кивнула, обдумывая то, что хотела спросить. Девушки устроились на стульях у окна, и Эмма снова спросила:

– Благороден?

– Конечно, он же граф. Ладно, успокойся, – улыбнулась она, заметив, каким взглядом одарила её Эмма. Она вспомнила, как повёл себя Пьер в поместье Рэндуилла до обнаружения у него кольца, и заметила: – В пределах разумного, я бы сказала. Пока благородство не мешает его планам.

– Смел? Храбр?

Матильда вспомнила, как он напал на Ратьяна, друга Рэндуилла, и даже смог его одолеть.

– Да, смел, – признала она. – Ещё и смекалистый, – добавила она, когда в голове мелькнуло воспоминание того, как они с Гериком обдурили преследовавших их воинов.

– Это хорошо, – даже улыбнулась Эмма. – Как думаешь, он меня полюбит? Я даже не знаю, нравлюсь ли ему хоть чуть-чуть. Он вежлив, приветлив, интересуется моими делами. Однако же… – засомневалась та.

Матильда далеко не была уверена, что Пьер вообще способен полюбить. Он столько рассказывал им с Гериком о своих похождениях да влюблённостях, но всё это было несерьёзно. Матильда думала, что нравилась ему, а оказалось, что он только делал вид, чтобы повеселиться над ней и Гериком. Может быть, он притворится, что любит Эмму, но едва ли полюбит её по-настоящему.

– Откуда я могу знать? Ты красивая и добродетельная. Тебя легко полюбить, а сердце у Пьера свободно, так что это вероятно.

– Я вот сама его не люблю, – призналась Эмма, вздохнув. – А ты кого-нибудь любишь, Матильда?

Матильда на несколько мгновений потеряла дар речи. Эмма порой бывала уж слишком откровенной. Но почему бы с ней и не поделиться своими чувствами к Герику? Хоть кому-нибудь поведать о том, как ей плохо без него…

– Люблю… Только всё у нас сложно.

– Да? А почему сложно?

Матильда и сама не заметила, как выложила подруге всю их с Гериком историю. Эмма пребывала в восторге. Лесное путешествие двух влюблённых показалось ей весьма романтичным, даже несмотря на присутствие третьего лишнего (о роли Пьера Матильда, правда, умолчала), а когда она услышала о том, что Матильда провела с возлюбленным два дня наедине в подвале, то и вовсе захлопала в ладоши.

– Как интересно! – воскликнула она. Матильда не могла не улыбнуться: сама до сих пор с дрожью вспомнила подвал Рэндуилла, но, должно быть, звучит всё для ушей иного человека по-иному же.

Ту часть их истории, когда они с Гериком пытались бежать, но не вполне успешно, Эмма слушала с раскрытым ртом. Матильда невольно ощутила себя сказочницей. Кажется, именно так выглядела она сама, когда слушала истории старушки Риннон.

– Он убежал, – расстроенно выдохнула Эмма. – Как он мог тебя бросить?

Но Матильда тут же объяснила логику возлюбленного, и Эмма не пожалела эпитетов для Герика, назвав его и бесстрашным, и находчивым, и способным пожертвовать собой ради любви…

– Подожди-ка, – остановила поток её слов Матильда. – О какой любви ты говоришь? Он считает меня своей подругой, как и раньше.

Эмма поглядела на неё, как на сумасшедшую.

– И с чего ты это взяла?

– В тот день, когда мы решили бежать, Герик сказал мне, что знает, из-за кого я стала сама не своя… Но, когда я попыталась поговорить с ним об этом, он разозлился и перевёл тему на другое…

Эмма задумалась.

– А с Пьером тебя точно ничего не связывало?

– Упаси боже! – слишком поспешно воскликнула Матильда. Поймав внимательный взгляд подруги, она вздохнула: – Пьер оказывал мне некоторое внимание. Но, поверь, я никогда не давала ему поощрения! К тому же, потом он сам признался, что просто развлекался, строя из себя влюблённого.

– Каков подлец, – воскликнула Эмма возмущённо. – А какие он знаки внимания тебе оказывал? Говори как на духу, не стесняйся. Я же сказала, что не люблю его, так что и ревновать не буду.

– Ладно… Ну, он делал мне порой комплименты, обнимал меня иногда, говорил всякие бредни про то, что без меня ему невмоготу, – хмыкнула Матильда.

– А ты?

– Я ничего.

– То есть ничего? – допытывалась Эмма.

– Вот так – ничего! Все его красивые слова пропускала мимо ушей, в ответ обняла только раз, когда мы в Ренн прибыли и прощались с ним. На самом деле он всё это делал да говорил только чтобы Герика позлить…

– Вот же оно! – победно вскричала Эмма. Когда Матильда, не разделяя её торжества, продолжила недоумённо смотреть на неё, Эмма принялась объяснять: – Ты хоть раз пробовала посмотреть на всё это с точки зрения Герика? Он часто видел, как Пьер увивался за тобой, а ты ни разу его даже не осадила! Конечно же, он посчитал, что ты принимаешь эти ухаживания. Поэтому он и держался отстранённо. Всё же началось тогда, когда к вам Пьер присоединился? Ну вот, – удовлетворённо сказала она, когда Матильда ошарашенно кивнула, – точно так же, как ты заметила его молчаливость, он заметил и твою влюблённость, да только подумал, что к Пьеру она относится. И что точно он сказал тебе в день вашего побега?…

– Знает, из-за кого… Он выразился не ясно…

– Вот именно! А ты-то и подумала, что он догадался о твоих к нему чувствах, а он имел в виду не себя, а Пьера! – Эмма впала в раж. Теперь потрясающая история Матильды представала в ещё более запутанном и оттого прекрасном свете. – Матильда, ну как ты всего этого не заметила? Герик точно любит тебя так же сильно, как и ты его. Все его действия говорят за это! Он пытался отгородить тебя от Пьера, потому что ревновал, он подрался с заведомо сильным противником, чтобы освободить тебя, он устроил побег, чтобы спасти тебя, а после следил за тобой, чтобы быть уверенным в том, что ты в безопасности. А теперь… кстати, где он теперь?

Матильда уже не слушала. В устах Эммы она увидела всё, что происходило, в другом ключе. И замкнутость Герика, и злость к Пьеру, и многое-многое другое. Неужели они, как два дурака, всё это время мучились ложными догадками? Матильде с трудом верилось в это. Как всё могло настолько запутаться, чтобы оба оказались одураченными самими собой и друг другом же? Но Пьер знал… И впрямь всё началось с него… А тот день, когда Герик нашёл её в Ренне! Она проснулась и сказала «Пьер», а Герик тогда ещё разозлился… Для него это было ещё одно подтверждение её якобы чувств к Пьеру! А сам Пьер мог бог знает что наговорить Герику в день побега или даже раньше.

Она закрыла лицо руками и пригнулась к коленям. Невероятно, какой она была дурой…

– Матильда! – пробился в её сознание взволнованный голос Эммы. – С тобой всё хорошо? Позвать Эдит, она принесёт воды?

Она покачала головой.

– Ну-ну, не плачь, Матильда…

Судя по голосу, плакала как раз Эмма. Наверное, решила, что Матильда плачет, спрятав лицо, но это было не так. Она просто не могла прийти в себя от такого потрясения.

– Я расстроила тебя… Но в любом случае, незачем теперь горевать!

По звукам Матильда догадалась, что впечатлительная Эмма утирает слёзы рукавом платья.

– Я люблю тебя, Эмма. Ты такая замечательная…

После этих слов их обоих поглотили рыдания. Они обнимались и пытались друг друга успокоить. Эмма гладила её по голове и приговаривала, что теперь у них с Гериком всё наладится, а Матильда, всхлипывая, кивала.

Через некоторое время им удалось успокоиться.

– Ну, слава богу, я думала, мы затопим весь дворец, – пошутила Эмма, улыбнувшись. – Ты обязательно должна поговорить с Гериком. Он, надеюсь, в городе?

– Да! – почти выкрикнула Матильда и засмеялась. Всё неожиданно показалось таким простым. Прямо сейчас, пока ещё есть время, она пойдёт к Герику, сделает всё возможное, чтобы встретиться с ним, затем расскажет ему, как всё было на самом деле, а потом они наконец-то будут вместе! – Я должна пойти к нему немедленно!

Матильда встала и уже двинулась было к выходу, но Эмма вовремя схватила её за руку.

– Постой, не так скоро! Счастье тебе совсем разум помутило. Выглядишь ты, прости, кошмарно. Ох, пресвятая Богородица, – вскричала она, – у меня завтра свадьба, а я точно в таком же виде! Эдит!

Эдит, которая обитала в комнате, прилегающей к спальне Матильды, тут же показалась на пороге.

– Смотри, Эдит, как отвратительно мы обе выглядим.

Эдит улыбнулась. Матильда поняла, что та, должно быть, слышала, как они здесь с Эммой горевали, поэтому их вид не стал для неё неожиданностью.

– Сейчас я принесу компрессы, которые снимут опухоль и покраснение. Завтра вы будете самой прекрасной невестой, – уверила она Эмму.

Матильда вмешалась:

– Скоро эти компрессы подействуют? Я бы хотела сегодня ещё кое-куда сходить.

– Думаю, успеете. Ещё только пять пополудни.

Матильда немного расслабилась, но не могла скрыть своего нетерпения скорее покинуть замок и найти Герика. Когда Эдит вернулась через несколько минут с компрессами, она сказала ей, что сегодня им нужно во что бы то ни стало отыскать одного человека.

– Того, что в «Лесном звере» живёт? – уточнила Эдит, обмакивая тряпицу в травяной отвар и накладывая сначала на лицо Матильды, затем другую – на лицо Эммы. Эдит, хоть и не знала всего, но была свидетельницей попыток Матильды встретиться с Гериком.

– Да! Мне нужно с ним срочно поговорить.

– Лучшего дня не найти, – заметила Эдит, когда закончила. – Никто не обратит внимания на то, что вы ушли, приготовления к завтрашнему торжеству занимают всех. Не убирайте ближайшие полчаса, – указала она на компрессы.

– А мне в голову пришла неплохая мысль, – вдруг сказала Эмма. – Ты, Эдит, знаешь его в лицо? – Служанка кивнула, и Эмма продолжила: – Тогда пойди одна и отыщи его, а когда найдёшь, скажи, что Матильда хочет с ним поговорить.

– Не пойдёт, – ответила Матильда, – он отказывается со мной разговаривать с тех пор, как я здесь поселилась. Считает, что может навредить мне своей дружбой…

– Ну и не страшно, – не унывала Эмма. – Тогда пусть Эдит ему скажет, что у тебя возникли серьёзные проблемы или, наоборот, ты получила хорошие вести о своей семье.

– Нет, хорошие вести о семье – это слишком серьёзно, чтобы врать о таком, – покачала головой Матильда, – а вот про проблемы неплохо. Эдит, скажи ему, что только он в силах мне помочь. И ещё! Скажи, что дело касается нашего общего друга. Пусть он немедленно придёт в «Лесной зверь», а потом и мы туда с тобой отправимся.

Эдит кивнула, пообещала, что сделает всё, как надо, и постарается вернуться поскорее. Когда она вышла, Эмма улыбнулась:

– Это ты Пьера вашим общим другом назвала? Отлично придумала, уверена, что он примчится на место встречи быстрее, чем Эдит вернётся к нам.

Матильда была до такой степени благодарна Эмме, что не могла и словами выразить. После того, как та открыла ей глаза и так помогла, Матильда готова была отвечать на все мыслимые и немыслимые вопросы о Пьере. Эмма, наверное, немного разочаровалась в будущем супруге из-за того, какую роль он сыграл в судьбе Матильды, но виду не подавала.

Они беседовали, пока не вернулась Эдит.

– Он ждёт вас.

Эти слова вознесли её на невиданную волну счастья. Они вместе с Эммой радостно засмеялись, затем обнялись.

– Я умру от любопытства, – призналась невеста, – но, наверное, сегодня мы уже не увидимся, а завтра и вовсе некогда будет поговорить. А потом мы с Пьером уедем…

– На охоте поговорим! – пообещала Матильда, целуя подругу в щёку. – Я расскажу тебе всё-всё. А ты не тревожься, завтра будет самый чудесный день твоей жизни!

Матильда едва могла замечать дорогу, которой они шли к «Лесному зверю». Она вся тряслась от волнения. Так давно не говорила с Гериком, так давно не могла вдоволь насмотреться на него, и теперь наконец-то сможет сделать и то, и то другое, и всё ему разъяснить. Эдит, угадывая состояние госпожи, молчала, но изредка улыбалась, глядя на озарённое внутренним светом лицо Матильды.

Подойдя к «Лесному зверю», Матильда остановилась и быстро сказала:

– Ты подождёшь меня внизу, ладно? Не знаю, как надолго затянется наш разговор.

Эдит кивнула. Они только вошли, а хозяин уже появился подле них, предлагая отобедать его мягкой телятиной и гороховым супом. Матильда попросила принести одну порцию для Эдит, потому что той придётся, наверное, довольно долго ждать, а сама отправилась наверх, в ту памятную ей комнату, где остановился Герик.

Перед дверью она помедлила. Сердце трепыхалось так же сильно, как у её Дымка, когда она только начинала приучать его к себе. Дрожащими руками отворила, наконец, дверь и вошла. Герик стоял прямо напротив, видимо, до того сверля дверь взглядом. Теперь его взгляд остановился на ней, и Матильда, поначалу замершая, бросилась к нему на шею.

Она никогда не обнимала его так, хотя уже давно желала. И влюблённый в неё Герик тоже должен был желать такой близости: он крепко прижал её к себе, правда, первым же и отстранился.

– Что за проблемы у тебя? Чего этот… Пьер натворил?

Матильда улыбалась, глядя на его искривлённое беспокойством и гневом лицо, такое любимое и родное лицо, которое она так давно толком не видела. Не сдержавшись, она провела ладонью по его впалой щеке, а когда Герик изумлённо застыл, осмелела вконец и сделала то, чего желала ещё сильнее, чем объятий.

Она поцеловала его. Для Матильды это был первый поцелуй. Она и не знала, как точно нужно себя вести, прижалась губами к его губам, начала ждать, что сделает Герик. А Герик, тот Герик, которому деревенские девушки никогда не давали продыху, после секундного замешательства, прижал её к себе снова, ещё крепче, и стал так сладко и нежно её целовать, что у Матильды едва не подкосились ноги.

Она обняла его за шею, ещё ближе приникла к нему, и Герик застонал. Поцелуи стали совсем другими и полностью ошеломили Матильду. Позже ей казалось, что в неё кто-то иной вселился, потому что она не могла поверить, что сама целовала Герика так жадно и так раскованно, будто и не в первый раз. Если бы не Герик, который снова отстранил её от себя, неизвестно, чем бы всё закончилось.

Оба тяжело дышали. Матильда потрогала ледяными пальцами свои горящие губы, Герик смотрел на неё, как на незнакомку.

– Я люблю тебя, Герик, – произнесла она, наконец, тихо. – Тебя, а не Пьера или кого-либо другого. Ты ошибался всё это время… И я ошибалась, потому что думала, что тебе всё равно на меня.

– Меня? – повторил Герик, словно не расслышав.

Матильда кивнула.

– Знаю, почему ты не так всё понял. Теперь уже понимаю. И прости, что вела себя неправильно с этим Пьером. Мне он никогда не нравился, я просто молча терпела его. Я и не думала, что мы сможем так запутаться в трёх соснах.

Герик выглядел потрясённым. Матильда подумала, что и она, наверное, выглядела так же ещё несколько часов назад.

– Не знаю, правильно ли так говорить, но всё Пьер виноват. Он признался мне как-то, что только забавлялся, притворяясь влюблённым в меня и раздражая тем самым тебя. Если бы не он, всё было бы по-другому.

– Да ладно… – выдохнул, наконец, Герик, тряхнув головой, словно проясняя мысли. – Впервые я считаю виноватым себя, а не Пьера. Ты не шутишь? Правда любишь меня?

– Ага, – закивала она с улыбкой до ушей. – А я услышу подобное из твоих уст?

– Думаю, не раз, – тоже улыбнулся Герик. – Я люблю тебя. Никого никогда не любил так, как тебя.

– Даже Аньес? – сдуру спросила Матильда и прикусила язык.

Герик смутился.

– Трудно было не увлечься ею. Но это было несерьёзно. А ты… ты другое дело.

– Почему?

– Потому что тебя я люблю, а до тебя не любил.

Он привлёк её к себе, и Матильда умиротворённо положила голову ему на грудь. Дважды он сказал, что любит её. И это после нескольких месяцев страданий, когда она думала, что её любовь безответна!

– Мне было очень плохо без тебя, – призналась она. – Ты отказывался говорить со мной.

– Думал, лучше так будет. Мне лучше не стало, конечно, да и тебе тоже… Но у тебя новая жизнь началась, мне в ней было не место.

– В любой моей жизни тебе место! – возмутилась, но без запала, Матильда. Ей было слишком хорошо, чтобы спорить. – Не решай больше за меня.

– Хорошо. Да и не смогу уже повторить этот подвиг: так долго тебя не видеть и не слышать, – признался он, поднимая её лицо за подбородок. – Расскажи мне, как тебе жилось всё это время. И что за проблемы возникли с Пьером?

Матильда рассмеялась.

Очень долго они просидели на кровати Герика, разговаривая. Матильда подробно рассказала ему о том, как жилось ей, он – о том, как жилось ему. Герик стал помощником кузнеца, получал небольшое жалование, которого хватало на оплату комнаты и пропитания. Матильда тогда и заметила, что его тело стало более сильным и мускулистым. Она слушала его и гладила по груди и плечам через тонкую ткань рубахи.

Потом они снова целовались, в перерывах думая о своей будущей жизни.

– Мы поженимся и вернёмся домой. А вскоре приедет отец, а потом найдутся Беа с Тристаном…

– Тебя зовут леди Матильда, – напомнил ей Герик, – я не дотягиваю до тебя.

– Что за глупости… – Но она приуныла, понимая, что он прав. – Всё равно я не буду больше ничьей женой.

– Ничего, решим как-нибудь, что нам делать дальше.

Им пришлось расстаться, когда в дверь постучала Эдит. Она предупредила, что уже скоро стемнеет, и надо вернуться в замок, пока никто не заметил её долгого отсутствия. Тепло попрощавшись теперь точно и всецело со своим возлюбленным, Матильда вышла из «Лесного зверя».

Они договорились встретиться здесь же и в то же самое время, через день.

Следующий день выдался суматошным. С утра проходили последние приготовления к свадьбе. Матильда сначала навестила Дымка в соколятне, чтобы убедиться, что всё хорошо и он готов к грядущей охоте; затем вернулась к себе и долго наряжалась. Она надела новое, сшитое портнихой на заказ небесно-голубое платье, с богатой вышивкой по подолу. Герцог был щедр, предоставив ей немало денег на нужды. Правда, ей приходилось отчитываться всякий раз, на что те уходят. Волосы Матильда оставила распущенными и без каких-либо украшений.

Само бракосочетание прошло не особо примечательно. Матильда, наблюдая за тем, как Эмма и Пьер приносят друг другу клятвы, молилась, чтобы подруга была счастлива в семейной жизни. Наконец, жених и невеста стали мужем и женой. Они поцеловались под аплодисменты всех присутствующих, и Матильда заинтересовалась, что почувствовала Эмма. Вряд ли ей было так же хорошо, как вчера Матильде, когда её целовал любимый Герик.

Затем все вышли из часовни и прямо во дворе стали поздравлять новобрачных. Матильда была одной из первых, кто пожелал счастливой и долгой жизни молодожёнам. Эмма кратко пожала ей руку с благодарной улыбкой, Пьер тоже улыбнулся ей, и это было приятным изменением, учитывая его холодное отношение в последние два месяца. Вообще сегодня Пьер напоминал ей того Пьера, каким он был до прибытия ко двору. Он непрестанно смеялся, шутил и в целом производил впечатление счастливейшего человека на земле.

После многочисленных поздравлений герцог подал знак готовиться к охоте. Матильда немедленно направилась к соколятне, пока какой-нибудь из поклонников не вздумал к ней присоединиться по пути. К несчастью, она не успела далеко уйти, как её нагнал граф Рэндуилл. Несмотря на его щедрый подарок, Матильда не стала относиться к нему лучше, только старалась не показывать неприязни в открытую.

– Как поживает ваш сокол? – поинтересовался он, подстраиваясь под её шаг.

– Превосходно. Благодарю вас ещё раз.

Рэндуилл отмахнулся.

– Трудно вам пришлось, приручая его в одиночку?

Он предложил ей свою помощь в обучении, когда преподнёс свой дар, но Матильда отказалась, не желая выдерживать присутствие Рэндуилла во время встреч с Дымком.

– Непросто, – согласилась она, – но сокольничий помогал мне, когда я сталкивалась с трудностями.

Она поняла, что ошиблась, когда Рэндуилл как-то странно (возможно, зло) посмотрел на неё и оставил на полпути к соколятне идти туда в одиночестве. Наверное, этого спесивца разозлило, что она отвергла его помощь, но воспользовалась услугами сокольничего, подумала Матильда.

Эдит, уже ожидавшая её на месте, принесла перчатку на левую руку. Матильда натянула её, затем сняла Дымка с насеста и поспешила спуститься во двор.

Многие уже были готовы начать охоту, но герцог пока не показывался, а без него никто никуда поехать не мог. Матильда, оседлав коня, подаренного ей Его светлостью, осмотрелась вокруг. Неподалёку она заметила Алана де Гранье, своего самого настойчивого ухажёра, и на всякий случай отъехала подальше. Так случилось, что они пересеклись с Пьером, и он широко улыбнулся ей.

– Как чувствуешь себя, Матильда?

– Волнуюсь, – честно призналась она. – А ты? Наверное, очень счастлив.

– Давно не был так счастлив, – кивнул он и, пригнувшись к ней, заговорщицки прошептал: – Наконец-то уеду отсюда.

Матильда засмеялась, но потом немного погрустнела. Она завидовала Пьеру: тоже хотела бы покинуть двор навсегда, но, наверное, не скоро это случится.

Пьер отъехал, легко поклонившись ей, и Матильда продолжила свой путь верхом, осматриваясь в поисках Эммы. Подругу она нашла рядом с герцогиней Аликс. Обе были поглощены разговором.

Герцогиня Аликс не разделяла всеобщей любви не только к соколиной, но и к любой другой охоте, а сегодня присутствовала здесь только ради новобрачных. Матильда не любила её общество: та была слишком угрюмой и любила говорить лишь о состоянии своего слабого здоровья.

Вздохнув, Матильда смирилась с тем, что ей придётся провести несколько часов в обществе какого-нибудь поклонника. Друзей при дворе у неё больше не было, к которым бы она могла присоединиться. Однако к её неудовольствию, к ней снова подъехал Рэндуилл.

– Он прекрасен, – кивнул Рэндуилл на птицу на её руке. – Как вы назвали его?

Матильда отчего-то смутилась, но подняла повыше подбородок:

– Дымок.

Рэндуилл усмехнулся.

– Позволите сопровождать вас?

– Конечно. Я участвую в охоте только благодаря вам, так что вы самый подходящий для меня спутник.

И это на самом деле было так. К тому же, Рэндуилл если и желал её, то никогда не показывал этого. Алан, например, любил поглядывать на неё, как на жареную куропатку, которую ему не терпелось съесть. И если бы только Рэндуилл не был таким мрачным, то она, возможно, и не бегала бы от него, как от огня. А может, то, что случилось в его доме, никогда не сотрётся из её памяти. Трудно быть доброжелательной к человеку, который тебя едва не задушил…

До болотистой местности за чертой города, где должна была проходить охота, они добрались довольно быстро. Посланные вперёд слуги с собаками уже растревожили жителей камышей. Матильда воодушевлённо погладила жёсткие перья Дымка и улыбнулась самой себе.

У каждого была своя очередь запускать птицу. Хотя Матильда не была в числе первых, она с огромным интересом следила за другими. В основном, многие соколы ударяли в полёте куропаток, и когда питомец Пьера тоже забил одну из куропаток, Матильда и Эмма переглянулись и засмеялись в ладонь.

Матильде доставляло огромное удовольствие следить за птицами в полёте. Некоторые, расправив крылья, долго кружили в небе, высматривая добычу, другие почти сразу стремительно бросались вниз в камыши, завидев жирных уток и длинноногих цапель. Не обошлась охота и без курьёза: сокол Алана, покружив некоторое время в небе, улетел в сторону леса, издавая режущие слух крики, и после пяти минут ожидания, когда тот не вернулся, все позволили себе в открытую рассмеяться. Алан тоже смеялся, хотя за его весельем и проглядывало смущение. Матильда порадовалась тому, что назойливый поклонник так оплошался.

Вскоре подошла и её очередь. Матильда волновалась очень сильно, когда снимала клобучок. Вот будет позор, если её Дымок тоже улетит и не вернётся! С замиранием сердца она вскинула руку и свистнула, напуская Дымка на добычу. Её сокол показался ей самым прекраснейшим из всех, что уже взлетали с рук хозяев. Она с особым восторгом наблюдала за его мощными крыльями, поворотами в воздухе, когда он стал осматривать болотистую местность внизу. Матильда затаила дыхание, про себя подбадривая птицу.

Дымок кружил в небе, наверное, с минуту, или для Матильды время текло медленнее, чем для остальных. Наконец, он бросился вниз, да так резко, что Матильда чуть не подскочила в седле. Она взяла поводья в руки и рысью помчалась к нужному месту – за ней все остальные.

Оказалось, что жертвой стала упитанная утка. Её Дымку один из слуг уже кинул дохлого голубя (коих запасено было с целую корзину) в качестве награды, и тот принялся за еду. Матильда подождала, пока Дымок поест, затем позвала его, и сокол послушно сел ей на перчатку. Надев на него клобучок, Матильда отправилась в обратный путь. Как и всех охотников до неё, Матильду тоже поздравляли, восхищаясь тем, что она самостоятельно обучила сокола так хорошо. Но особенно лестно ей было получить скупую похвалу от Рэндуилла, который, вероятно, и не думал, что её Дымок на что-то способен.

После удачной первой охоты время для Матильды стало бежать очень быстро. В ней проснулся азарт, и она с нетерпением ждала второго круга.

– Я вижу вам по душе охота, – сказал Рэндуилл. Он всё ещё был рядом, но сейчас Матильду почти не тяготила его близость.

– О да! Это невероятное удовольствие, – воскликнула она, глядя в небо, где сейчас парил сокол Пьера.

– В первый раз не стоит сильно утруждать птицу, – заметил Рэндуилл.

Матильда поморщилась от его нравоучений, но ответила мягким тоном:

– Да, я собираюсь напустить его в последний раз.

И во второй раз Дымок показал себя превосходно. Несколько бросков – и он забил цаплю. Подозвав его к себе, Матильда погладила перья и радостно огляделась. Теперь можно было и поговорить с Эммой, как она вчера обещала ей.

Эмма не участвовала в охоте, но находилась рядом с Пьером. Когда Матильда подъехала к ним, Эмма очень обрадовалась и сразу спросила:

– Ну как?

Матильда с подозрением посмотрела на Пьера, почему-то уверенная, что он внимательно слушает.

– Прекрасно!

Эмма, правильно поняв её лаконичность, повернулась к Пьеру:

– Вы не возражаете, если я оставлю вас, чтобы присоединиться к Её светлости?

Пьер улыбнулся ей и кивнул. При этом он бросил долгий взгляд на Матильду, как будто догадываясь о чём-то, но ей уже было всё равно. Завтра Пьер покинет двор и столицу, и никто не помешает им с Гериком видеться.

Эмма и впрямь направилась к герцогине Аликс, но по пути Матильда успела кратко поведать ей, как прошла встреча с Гериком.

– Поздравляю! – воскликнула Эмма. – Я очень рада за тебя. За вас обоих! Только будь осторожна. Не нравится мне, что вокруг тебя целая стая мужчин вьётся. Особенно этот мрачный граф Рэндуилл, – поёжилась она, метнув взгляд в ту сторону, где он находился.

– Думаешь, мне это нравится? – вздохнула Матильда. – Но ничего, теперь мне гораздо легче выносить их, когда мы с Гериком всё уладили между собой.

– Я представляю, – пожала ей руку Эмма. – А сейчас я посижу с герцогиней, а то Пьер и так странно поглядывает в нашу сторону.

Матильда не стала оборачиваться, чтобы проверить, только кивнула и вернулась на своё место к Рэндуиллу.

Возвращались все в замок в приподнятом настроении, за исключением Её светлости, которая плохо себя чувствовала и уверяла, что точно простудится после лёгкого дождика, не продлившегося и десяти минут, а также Алана де Гранье, который не слишком удачно притворялся, что не огорчён потерей птицы.

Рэндуилл всё не отставал от неё, и в соколятню они снова пошли вместе. А на обратной дороге в большой зал, где должен был проходить свадебный пир, Рэндуилл ей сказал:

– Вы сегодня были прекрасны.

– Вы имеете в виду моего Дымка?

– Нет, я о вас. Вы были прекрасны.

Матильда озадаченно посмотрела на него. Она не помнила, чтобы Рэндуилл прежде делал ей комплименты, потому и не знала, как ответить. Ошеломлённо пробормотала «спасибо», а потом увидела неподалёку бредущего Алана де Гранье и впервые обрадовалась при его виде.

Поспешно объяснив, что должна поддержать расстроенного Алана, Матильда отошла от Рэндуилла.

– О, прекрасная леди Матильда, – восторженно сказал Алан, когда она присоединилась к нему. – Как изумительно вы выглядите!

У Матильды насчёт этого были большие сомнения, ведь она даже не переоделась после охоты, впрочем, как и многие, решившие сразу отправиться в зал, где всё уже было подготовлено к празднеству.

Они вместе вошли в зал, и глаза Матильды сразу отыскали Пьера и Эмму.

– Они хорошо смотрятся вместе, – заметил Алан, наклонившись к ней.

– О да, полностью с вами согласна.

– Глядя на них, я не могу не представлять себя на месте счастливого жениха…

Матильда ошарашенно взглянула на него.

– Вы хотите сказать, вам нравится леди Эмма?

– Что вы, разумеется, нет! На месте невесты мне хотелось бы видеть только вас.

Она досадливо нахмурилась. Ей не понравилось, что разговор зашёл о её собственном замужестве.

– Я ужасно проголодалась.

Алан воспринял это как знак к действию и провёл её к самому большому столу, заняв место по её правую сторону. Столы изобиловали таким количеством разнообразных блюд, что Матильда не знала, на чём и взгляд остановить. Помимо большого стола, возвышающего над остальными, было ещё два поменьше: для гостей менее знатных или, скорее, менее приближённых к герцогу и герцогине.

Были приглашены менестрели и трубадуры, которые исполняли красивые песни о любви, и Матильда, представляя в роли трубадура Герика, непрестанно улыбалась. Она только жалела о том, что самого Герика здесь не было… А Алан де Гранье, всё время подкладывавший ей еды в тарелку и цветисто и образно говоривший о своих искренних и вечных чувствах, лишь забавлял её.

Ушла Матильда очень рано, не дождавшись проводов жены и мужа до покоев. Она устала, но то была приятная усталость. И к тому же, её гораздо больше прельщало в тишине своей комнаты помечтать о завтрашней встрече с Гериком, а не терпеть общество Алана ещё несколько часов.

 

Глава 28. Последний рывок

Около тридцати монахинь и послушниц вскоре должны были пройти через монастырский двор. После повечерия у них имелось несколько часов до полуночи, чтобы отдохнуть, а потом их ждала заутреня.

Но в этот день Беатрис была не со всеми. Она стояла у узкого окошечка, выходящего во двор, и ждала. Работая в скриптории этим днём, она притворилась, будто упала в обморок, что позволило ей не присутствовать на последующих службах. Так что теперь, когда все считали, что она лежит больная в своей келье, Беатрис на самом деле молилась, чтобы всё прошло гладко.

Наконец служба закончилась, и двор заполнился монахинями. Так как моросил дождь, они брели, низко опустив головы к земле. Скоро и ей придётся идти через этот двор, только на неё едва ли кто-нибудь посмотрит из окна. Часы, предназначенные для сна, проходили быстро, поэтому никто не растрачивал их понапрасну.

Когда внизу опустело, и Беа услышала, как тихо открываются двери келий, она принялась собираться: одела поверх платья послушницы тёплый шерстяной плащ черного цвета, прикрепила к поясу кожаный мешочек с несколькими денье, взяла котомку с едой и библией – и то, и другое принесла ей мать Клеменция, спрятала светлые волосы под капюшон и прислушалась снова. Теперь уже ничто не нарушало тишины, кроме шума дождя, и Беатрис, осторожно взяв в руки связку ключей, вышла из кельи.

Пока проходила анфиладу келий, а затем пересекала двор, Беа полностью погрузилась в себя. Здесь прошли целых два месяца её жизни, именно в этом месте она наконец-то приблизилась к своей давней мечте стать монахиней и здесь же поняла, что уже не способна отгородиться от всего света за этими мрачными стенами. И не потому, что слишком привыкла к нормальной, полной жизни, но потому, что ей нужно было разобраться со всем тем, что происходило в её жизни, начиная с убийства матери.

Когда Беатрис только прибыла в аббатство Норт-дам д'Авениэр, она и не полагала, что задержится здесь надолго. Однако мать Клеменция, настоятельница монастыря, была столь рада её видеть, что уговорила Беа стать послушницей. Ей было нелегко принять это решение, но в итоге она поддалась уговорам тёти и стала вести жизнь послушницы.

Мать Клеменция, выслушав рассказ о злоключениях племянницы и племянника, предложила решение, которое Беатрис пришлось по нраву. Сама Беа должна была стать монахиней, и тогда всякая опасность перестала бы угрожать ей; Тристан, которого настоятельница отправила в соседнее мужское аббатство, должен был оставаться там до тех пор, пока не вернётся из Англии их отец; сама мать Клеменция обязалась написать письмо лондонскому епископу – тот имел возможность и встретиться с их отцом и объяснить ему, в какую беду попали его дети. Наконец-то оказавшись в условиях, где все решения за неё принимает кто-то более опытный, Беа успокоилась и с головой окунулась в привлекательную для неё монастырскую жизнь.

Но перед этим по разрешению настоятельницы она встретилась с Клодом и всё ему объяснила. За прошедшее время Клод стал для неё настолько близким человеком, что расставаться с ним вот так было очень болезненно, но ей пришлось взять себя в руки и стойко поведать ему о том, что они прощаются навсегда. Клод не выказал особого огорчения, и в глубине души Беа это очень расстроило.

В тот же день она прощалась и с Тристаном. Мать-настоятельница сказала ему, что его мать и сестра не смогли долго сидеть в бездействии и вернулись в Бретань. Беатрис сильно опасалась, что Тристан этому не поверит, однако мальчика, казалось, объяснения устроили. Сил и её, и настоятельницы больше ушло на то, чтобы сдержать его порывы броситься вслед за якобы уехавшими матерью и сестрой. Несмотря на то, что обещание тихо и спокойно сидеть в монастыре Беа у него всё же вырвала, опасения, что Тристан совершит какой-нибудь глупый поступок, оставались.

Она также волновалась, как брат воспримет её побег. Что сделает, когда узнает о нём? Будет ли продолжать послушно сидеть на месте, как до этого? Мать Клеменция, конечно, что-нибудь придумает, чтобы объяснить её побег… и всё же… Впрочем, мужской монастырь окружали высокие, крепкие стены; а ворота и прочие выходы запирались. Так что Тристану будет не так-то просто последовать её примеру.

Всё изменилось несколько дней назад. Никакого ответа от отца не приходило, и Беатрис мало-помалу начинала чувствовать неладное. Мать Клеменция отвечала на все вопросы, что Беа слишком торопится. Она объясняла, что отец её до сих пор не приехал лишь потому, что у него есть обязанности перед королём и он не может всё сразу бросить. Беатрис, сама не понимая, почему ей пришло это в голову, спросила тогда у неё прямо, отправляла ли настоятельница письмо на самом деле. И хотя мать Клеменция возмутилась, что-то в её глазах убедило Беа в верности своей догадки. После недолгих уговоров мать Клеменция рассказала всё, что скрывала от Беа прежде: как ещё до их с Тристаном приезда, ей доставили письмо (от кого – Беа, как ни старалась, не смогла выведать у неё), в котором говорилось, что её племянница, которая точно прибудет к ней вскоре, должна стать монахиней, иначе её ожидает одна только судьба – преждевременная смерть.

Подобное откровение поразило Беа. Выходило, что с самого начала её убийцам было известно, куда они направляются. Так что они могли бы и не плутать с таким завидным упорством по пути сюда… И ещё выходило, что враг их могущественен, если может отдавать приказания настоятельницам крупных монастырей. Только кто бы это мог быть? Беа голову сломала, но так ничего и не поняла. Одно было ясно совершенно точно – всё началось тогда, когда уехали отец и Аньес…

Что же до не отосланного письма тёти отцу, та объяснила это так: она уже отправляла письмо лондонскому епископу, как только получила то самое послание, касающееся Беатрис (к слову, о Тристане там ничего не было сказано), ибо была взволнована и ничего не понимала. Ответом ей стало, что сэр Эдмон Марильяк из Лондона уехал и сейчас, должно быть, находится на острове Уайте, вместе с остальными приверженцами короля. Было письмо туда передано или нет, этого мать-настоятельница уже не знала.

Таким образом, вопросов у Беа появилось слишком много, чтобы закрываться от них за стенами монастыря. Она поняла, что ей нужно выбираться отсюда. Недруг их семьи, пославший на них столько несчастий, знал о её местонахождении, и это пугало Беа. Теперь, конечно, её путешествие в Париж становилось бессмысленным, ибо с отцом связаться становилось почти невозможно, но… О друге-то отца убийцы знать не должны? У него она сможет остановиться на некоторое время, а потом действовать дальше…

Беа не знала, как именно будет действовать дальше, но знала, что обязана разобраться во всём, что случилось, докопаться до истины. А для этого ей нужно было бежать отсюда. Без помощи со стороны она этого не смогла бы сделать, поэтому пришлось делиться своим планом с настоятельницей. Разумеется, мать Клеменция не обрадовалась такому её решению, но всё же поддержала. С тоской Беа поняла почему: она боялась, что из-за племянницы у неё могут возникнуть проблемы, ведь Беатрис теперь ни за что не собиралась принимать постриг, а человеку, который того требовал, только это и нужно было.

Мать Клеменция отдала ей ключи сразу после того, как Беатрис в «полуобморочном» состоянии уложили в келье. Когда она уйдёт через садовую калитку, оставив ключи рядом, все подумают, что она их украла у матери-настоятельницы, в келье которой бывала нередко на правах родственницы.

Беа как раз уже подходила к заветной калитке. Её отсутствие заметят только завтрашним утром, когда мать-настоятельница «обнаружит» исчезновение своих ключей. До этого у Беа было много времени, чтобы уйти отсюда подальше. Но, странное дело, как только она открыла калитку и вышла за границы монастыря, её тут же покинула решимость, и очень сильно захотелось вернуться под защиту святого места.

Совладав с собой, Беа прикрыла калитку и направилась в сторону леса. Мать Клеменция объяснила ей, какой путь лучше выбрать, чтобы скорее добраться до Парижа. Ей теперь всё время необходимо было двигаться на северо-восток, минуя такие крупные города как Ман и Шартр. Мать Клеменция посоветовала ей идти напрямик, а не по главной дороге, и обойти Ман стороной, но заглянуть в Шартр.

Её, конечно, станут искать, как только распространится весть о побеге, и логичнее всего будет искать её в каком-нибудь крупном городе поблизости – либо Анжере, либо Мане, но вряд ли наёмники решат, что она двинется в обратный путь, то есть через Анжер. Не обнаружив её в Мане, те, скорее всего, решат, что она направилась в Нормандию, может быть, для того, чтобы сесть на корабль до Англии, вернее до острова Уайта… Беатрис сначала так и хотела поступить, но потом подумала, что это будет слишком. Во-первых, у неё и денег не так много на подобное путешествие, во-вторых, неизвестно, что её будет ожидать в Англии. Особенно в свете последних разговоров о надвигающемся восстании в соседнем королевстве.

Ещё Клод учил её действовать наименее предсказуемо. Наёмникам будет не просто догадаться, что она направилась в столицу Франции. Если о существовании её тёти кто-то знал, это вовсе не значило, что этот кто-то также ведает и о старом друге её отца.

С этими мыслями она и подошла к кромке леса. Лес её пугал всегда. Она по-хорошему завидовала Матильде, которая его обожала и днями напролёт могла гулять там. Беа же едва не мутило при осознании, что сейчас она войдёт под кроны деревьев и будет идти совсем одна, не имея возможности даже толком осмотреться. Если вдруг за ней кто-нибудь следит…

Но Беа в который раз приказала себе успокоиться и пошла вперёд. Лес – не самое худшее. Худшее будет, когда она окажется одна в большом городе. Ещё неизвестно, в какую передрягу она может попасть, ведь даже в Ансени, стоило ей остаться одной, как её чуть не продали в публичный дом. При этом воспоминании Беа поёжилась и поплотнее запахнула плащ.

Ночь стояла прохладная; небо застелено тучами так, что и звёзд не видно. Дождь уже прекратился, но казалось, вот-вот начнёт снова. Беа ступала по мокрой листве, вздрагивая от каждого шороха. Стрекот кузнечиков, который всегда её успокаивал, теперь действовал на нервы. Вскоре, дорога свернула направо, а ещё через полчаса Беа дошла до развилки. Мать-настоятельница строго наказала ей пойти по левой тропинке, выводившей к дороге, которую в своих путешествиях часто использовали паломники. Дорога та вела напрямик к Шартру.

Она ступила на левую тропинку и снова пошла вперёд. В голову ей непрестанно лезли мысли о том, как она выходит на дорогу паломников, а там её уже поджидают головорезы… или, что страшнее, выживший Хью. Беа вздрогнула и перекрестилась. До сих пор воспоминание об убийце её матери и его последних словах приводило её в суеверный ужас.

Она шла долго, и страх уже стал отпускать её, особенно когда начало светать, но потом её словно что-то выдернуло из размышлений. Она остановилась, будто споткнувшись, и огляделась по сторонам. Вроде бы всё, как прежде, но ей почудилось, что кто-то наблюдает за ней из-за деревьев.

Беа попыталась вразумить себя, что это невозможно. Ну кто бы это мог быть? Не могли же наёмники знать, что она именно этой ночью решила бежать. А кроме них, больше и некому за ней следить…

В любом случае стоять и терять время Беа не намеревалась. Осторожно она двинулась вперёд, поглядывая по сторонам и прислушиваясь. Шорохов было много, да только теперь они не казались ей исходящими от лесных жителей. Ветки иногда так громко хрустнут, как будто на них тяжёлым сапогом наступили… А Беа и не знала, что делать: то ли не обращать внимания, то ли… бежать? Правда, тропинка выведет её к дороге – возможно, пустынной в этот час. А бросаться в гущу деревьев было попросту глупо: убежать далеко всё равно не получится.

Сердце билось, как у загнанного зверька. Может, и не наблюдает за ней никто вовсе, старалась она убедить себя. Но предчувствия её редко обманывали.

Беа резко остановилась и принялась ждать. Если услышит что-нибудь подозрительное – побежит вперёд так быстро, как только сможет. Если же нет – то попеняет себе за излишнюю подозрительность и поспешит дальше.

К несчастью, её опасения подтвердились. Кто-то нагонял её: шёл тихо, но всё же слышно. Беа, сама удивившись своей резвости, припустила с места, но уже через пару секунд поняла, что проиграла. Её нагнали чуть ли не сразу, прижали к себе и, прежде чем она закричала, знакомый голос тихо проговорил:

– Тише, это я, Клод.

Беа оказалась на свободе и тут же развернулась к неожиданному «пленителю». Это и в самом деле был Клод! Она настолько сильно обрадовалась, что в первое мгновение, не задумываясь, обняла его, но потом сразу же отступила. Она даже не посмотрела в глаза Клоду, очень смутившись своему поведению.

– Как ты нашёл меня? Почему ты вообще ещё здесь?

Беа полагала, что Клод сразу после их прощального разговора уехал в Париж. Но выходило, что два месяца он провёл в Лавале по какой-то причине… Беа, впрочем, уже догадывалась, по какой. И это снова приводило её в смущение.

– Я должен был убедиться, что вы с Тристаном в порядке, собирался дождаться, пока ты примешь постриг… и только в этом случае уехать.

– А как ты узнал, что я сегодня решила сбежать?

– Мать-настоятельница передала мне через служку… Она знала, что я остался в городе.

Беа промолчала, про себя поражаясь смекалке тёти. Та знала, что племянница может быть в безопасности с этим молодым человеком и попросила присмотреть его за ней. А Беа ещё удивлялась, почему мать Клеменция так легко приняла весть о том, что она в одиночестве пойдёт до Парижа.

– Понятно, – сказала она. – Думаю, нам надо идти. Скоро станет известно, что я сбежала. И не только монахиням, но и всему Лавалю…

– И тем, кто хочет убить тебя, – добавил Клод.

Беа кивнула.

Вскоре они вышли на дорогу паломников. Конечно, по ней ходили не только паломники, но и люди, которым сподручнее было добраться этим путём, а не главным, что вёл в Ман. Большую часть дня Беа и Клод провели на дороге в одиночестве. Для неё стало в какой-то мере открытием, что они с Клодом могут так хорошо и просто общаться. У них, вообще-то, никогда не возникало сложностей в этом плане, но чаще всего Клод и Тристан вели несерьёзные разговоры, а Беатрис просто слушала или не слушала в зависимости от настроения. Теперь же Беа как будто заняла место своего брата, за исключением того, что с Клодом они говорили не о войне, сражениях или турнирах, а друг о друге.

О ней Клод уже знал немало, а вот для неё история Клода стала откровением. Он оказался бастардом одного бретонского сеньора, именем которого не желал называться, но обучался военному искусству вместе со своими законнорожденными братьями. Беа могла представить, что ему жилось нелегко: редко когда рождённые не в браке бывали счастливы, особенно если отцы ставили их на одну ступень с рождёнными в браке.

– Мне пришлось доказывать не только себе и отцу, но и всем вокруг, – говорил он безоблачным тоном, глядя куда-то за горизонт, – что я достоин находиться рядом с ними, с моими братьями, быть равным им. Но клеймо незаконнорожденного осталось со мной навсегда. Такое никогда не забывается, как бы хорош ты ни был. А потом отец отдал меня в оруженосцы графу де Жуиньи, и там мне жилось немногим лучше. Граф де Жуиньи относился ко мне, как к своему сыну, но моих товарищей это только злило, так что и я, в конечном счёте, от такого расположения графа мало радости находил. Но потом он отправился в крестовый поход – и все оруженосцы вместе с ним. Мне удалось отличиться, и граф это запомнил. Так я и стал рыцарем.

– Мой отец тоже участвовал в крестовом походе, – заметила Беа.

– И его звали? – с лёгкой улыбкой посмотрел на неё Клод.

Беа вспомнила, что настоящее своё имя ему так и не раскрыла.

– Его зовут сэр Эдмон Марильяк. Но я предпочитаю оставаться мадемуазель Бринье. Не для тебя, конечно, для всех остальных… – добавила она.

Её сердце забилось быстрее, когда боковым зрением она заметила, что Клод взглянул на неё после этих слов.

На ночь они остановились в стороне от дороги и развели огонь. Беа опасалась, что их могут заметить: вряд ли наёмники дремлют, скорее всего, уже идут по их следу… Вдруг они не обманулись и пошли по этой же дороге? Но ночи теперь становились холодными, так что без огня было никак.

Они наскоро поужинали запасами, что взяла с собой Беа, а потом устроились на земле рядом друг с другом. Клод лежал к ней так близко, едва не касаясь её, и это выводило Беатрис из равновесия. Она смотрела в снова чернильно-тёмное небо без звёзд и думала о том, что ей делать со своими чувствами. Не так давно Беа была уверена, что больше не встретится с Клодом и уже смирилась с этим… но теперь Судьба давала ей возможность всё изменить… или же она испытывает её вновь?

– Клод… – прошептала она.

Имя прозвучало так странно для слуха. Наверное, потому что раньше она никогда не обращалась к нему по имени… Как и он никогда не называл её «Беатрис» или «Беа»…

– Прости… за всё, что случилось после нашей встречи…

Она проговорила это очень тихо и была уверена, что Клод не услышал. Но через несколько секунд Клод взял её правую руку и поднёс к своим губам. Беа повернула голову и различила во тьме его силуэт. Он поцеловал её пальцы, и она вздрогнула от неожиданности и удовольствия.

– Тебе не стоит извиняться, – приглушённо ответил он. – Я рад, что мы встретились.

Осмелев, она сжала его руку и улыбнулась, а затем вновь перевела взгляд в небо. Она тоже была рада тому, что судьба свела их вместе… Но к чему всё это приведёт? Она не знала, сможет ли когда-нибудь быть счастлива с мужчиной… с Клодом… Не знала, хочет ли этого вообще.

Три дня до Шартра прошли без происшествий. Видимо, их с Клодом уловка удалась, и наёмники пошли по главной дороге в Ман. Теперь у них уйдёт немало времени, чтобы нагнать их.

В Шартре Беа и Клод провели одну только ночь, а на следующий день продолжили свой путь на северо-восток, к Парижу. Они шли по равнинной местности, что очень не нравилось Беа. Их можно было увидеть со всех сторон… Не сказать, правда, что они так уж выделялись, да и не одиноки были в своём стремлении попасть в столицу. Им даже и поговорить с Клодом открыто не всегда удавалось, потому что рядом то и дело находились чужие уши. А ещё Беа надеялась, что наёмники будут искать одинокую девушку, а не женатую пару.

Беа было очень неловко, когда Клод предложил ей притвориться молодоженами. Самому Клоду, как показалось Беатрис, тоже было несколько неловко предлагать ей такое, но он полагал, что так они вызовут меньше вопросов. Беа согласилась, но из-за этого обмана им пришлось делить одну комнату в гостинице Шартра. С одной стороны это было очень удобно: и денег меньше платить, и Клод всю ночь рядом. Она ещё не забыла, что случилось в гостинице Ансени, когда они с Тристаном и Клод разбрелись по разным комнатам. Однако в условиях своей влюблённости в Клода Беа смутилась, оказавшись с ним наедине не на природе, где это казалось естественным, а в замкнутом пространстве, некоторую часть которого занимала кровать.

Она воспользовалась кроватью, а Клод устроился на полу рядом. Беа хотела бы поступить благородно и сказать Клоду, чтобы и он тоже разделил с ней кровать, но она могла догадаться, как воспримет это предложение Клод. В конце концов, он был мужчиной, пусть и на порядок благороднее многих других. А Беа часто теперь вспоминала, какое отвращение испытала, когда Эдгар пытался зайти дальше, чем одни поцелуи. С Клодом она даже и не целовалась, но всякий раз думала об этом «дальше», что так её пугало.

– А что ты будешь делать, когда мы придём в Париж? – спросила Беа, когда они остановились передохнуть.

Беа вытащила из котомки фляжку эля и передала её Клоду, затем достала два ломтя хлеба и два небольших куска свежего сыра.

Утолив жажду, Клод ответил ей:

– Не знаю точно. Поживу пока… Для воина дело найдётся быстро. Кто знает, может, наш король воспользуется междоусобицей в английском королевстве…

Клод уже не первый раз говорил «наш король», «наша столица», «наша земля», хотя знал, что Беатрис родиной считала Бретань и Англию и уж никак не Францию. А слушать про войну ей было особенно неприятно. Её приводила в ужас мысль, что отец может погибнуть на поле боя, и она никогда не радовалась тому, что Тристан хочет пойти по стопам родителя. И вот теперь Клод…

Но, к счастью, Клод редко говорил о войне при ней.

– А ты?

Беа не хотелось отвечать, ведь она и сама наверняка не знала, что будет делать. Сэра Нойнера, она, конечно, отыщет и поговорит с ним. Может быть, он сумеет чем-нибудь помочь дочери своего друга…

Она сделала глоток эля и повернулась к Клоду, чтобы ответить, но с губ её так и не сорвалось ни слова. Лицо Клода было так близко к её, что она едва не стукнулась лбом о его подбородок. Её взгляд скользнул по его губам и поднялся к глазам. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, а потом Клод обхватил её лицо одной ладонью, и Беа показалось, что они вот-вот поцелуются. Она хотела этого так же сильно, как глотка воды жарким днём или согревающего вина зимним утром… но, едва понимая свои действия, стремительно отвернулась.

Казалось большой удачей, что за всё это время с ними не случилось ничего плохого. Поэтому когда ранним утром следующего дня их остановила группа разбойников в три человека, Беа не удивилась. Сначала она испугалась, что эти люди собираются их с Клодом убить, но потом поняла, что их просто хотят обокрасть. Беатрис это даже заставило улыбнуться: кроме пары су и остатков еды в котомке разбойникам было совершенно нечем у них поживиться. Однако и на такую мелочь они позарились и, только когда Клод угрожающе вытащил меч, они засомневались и сочли за лучшее дождаться других, более беззащитных и богатых путников.

Однако настоящих врагов до сих пор не наблюдалось. Беа порой думала: неужто они решили, что она точно станет монахиней и исчезли? А что же до Тристана? Он ведь им тоже был нужен… его они тоже желали убить. И наверняка знали, что тот сейчас в соседнем, мужском монастыре. Но там им его не достать… только бы брат был достаточно благоразумен, чтобы оставаться за надёжными стенами!

В этот день Беа и Клод снова ночевали на открытом воздухе. С каждым днём ночи становились всё холоднее и холоднее. Она очень сильно мёрзла, и даже близость костра не спасала от пронизывающей прохлады. В этот раз Беа придвинулась к костру настолько близко, насколько это было возможным. Протянутые к пламени руки приятно обдавало теплом, но стоило их убрать, как они сразу же коченели. Ноги тоже были ледяными, и их согреть представлялось сложнее, чем руки.

Она чихнула и съёжилась, пытаясь сохранить тепло. Промозглый сентябрьский ветер дул ей в спину.

Клоду приходилось не так тяжело. Он и одет был легче, чем она, а сидел хоть и близко к костру, но не дрожал непрестанно. Заметив её состояние, он встал, обошёл костёр и сел рядом с ней. Беа показалось, что ей стало гораздо теплее от одной его близости, а уж когда он взял её заледеневшие руки в свои, то и вовсе почувствовала, как жар приливает и к ним, и к лицу, и ко всему телу.

– Плохое время для путешествий, – заметил Клод, глядя на их сплетённые руки. – Как бы ты не простыла.

– Не простыну, – тихо сказала она, отнюдь не уверенная в своих словах.

И Клода не убедила. Он стал растирать по одному её пальцы, и Беа едва не жмурилась от удовольствия. Он бросал на неё время от времени взгляды, смысл которых Беатрис был очень даже понятен. Но, представив, как неловко им будет обоим, если она вдруг, как ошпаренная, отскочит от него, как то когда-то случилось с Эдгаром, Беа отводила глаза, делая вид, что ничего не замечает.

– Давай спать, – наконец сказал Клод, отпуская её руки.

Беа подавила вздох разочарования. Спать и впрямь сильно хотелось. Но ещё больше хотелось быть укутанной его теплом, теплом Клода… Она с огромным сожалением смотрела на него, пока он подкидывал в костёр сухие ветки.

Но затем он повернулся к ней, да так неожиданно, что Беа и взгляд отвести не успела. Она слегка покраснела, но не стала отворачиваться.

– Если хочешь, ложись ко мне ближе, – помедлив, сказал Клод, – так будет теплее.

Сдержанно кивнув, Беа воспользовалась его приглашением и легла рядом, вжимаясь в его правый бок. Она очень обрадовалась этому предложению, но потом подумала, что не стоит ей больше быть к нему так близко… если она всё ещё думает расстаться с ним по приезде в Париж.

Но если не расставаться? С ним было так хорошо…

Она запуталась, а разбираться в себе не было ни сил, ни желания. В этом деле ей хотелось положиться на волю господа, ничего не предпринимая самой.

Следующее утро Беа встретила не так, как обычно.

Ночью, видимо, чтобы спастись от холода, она прильнула к Клоду ещё ближе, спрятав руки под его котту и прижавшись носом к его горячей шее. Проснувшись, она не сразу и поняла, в чём дело, но потом почувствовала, как рука Клода поглаживает её волосы, и у неё перехватило дыхание. Наверное, Клод понял, что она проснулась, потому что поглаживания прекратились.

Беа осторожно подняла голову и наткнулась на его нежный взгляд. Пожалуй, никогда раньше она не видела, чтобы он смотрел на неё так… чтобы кто-либо смотрел на неё так…

Она отвернулась и приняла сидячее положение. На глаза наворачивались слёзы от неспособности понять саму себя и то, что её останавливает всякий раз ответить Клоду и своим чувствам прямо, в лицо, не отворачиваясь и не избегая…

Клод тоже сел, она услышала это. Беа не сомневалась, что он смотрит ей сейчас в спину. Ей стало интересно, о чём он думает… Принимает ли её поведение за обычную стеснительность юной девушки? Или же догадывается, что всё гораздо сложнее?

Закрапал мелкий дождик. Беа враз замёрзла и пожалела, что проснулась так рано. Запахнувшись покрепче в плащ и надев капюшон, она уставилась невидящим взором вдаль.

– Я долгое время был влюблён, – сказал Клод так резко, что Беа вздрогнула, но всё же не повернула к нему головы, – в дочь графа де Жуиньи… того самого, чьим оруженосцем некогда был. Она отвечала мне взаимностью, обещала дождаться того времени, когда меня посвятят в рыцари, а затем выйти за меня замуж. Но потом ей сделал предложение другой рыцарь, и союз с ним показался более выгодным и ей, и её отцу. Наша любовь была ею позабыта.

Беа слушала его внимательно, но пока не понимала, к чему он клонит и зачем рассказывает ей об этом. Неужели до сих пор влюблён в эту девушку? Беа стало ещё холоднее и тоскливее.

– Уже несколько лет прошло с тех пор. Я думал, что ничто в жизни не доставит мне радости и никто не вызовет моей любви. А потом я встретил тебя.

Глаза Беатрис наполнились новыми слезами.

– Сначала я недоумевал твоей безрассудности, не одобрял рискованного поведения. А потом – восхищался твоей смелостью, решительностью, выдержкой и верой. И с каждым днём я узнавал тебя лучше, наблюдал тебя уставшей, радостной, одухотворённой, печальной, обеспокоенной. Но в каком бы состоянии ни находилась, ты никогда не теряла головы. Ты была опорой для Тристана, а для меня ты стала…

Беа поднялась, тем самым прерывая его.

– Прости, Клод, но я не знаю… не знаю, что сказать. Я не могу говорить об этом сейчас… Мы вернёмся к этому позже. А пока нам надо идти… Уже пора.

Она подняла с земли котомку и уже сделала было шаг к дороге, но Клод остановил её, схватив за руку.

– Нет. Нет, Беа. Послушай. То, что я хочу сказать, важно.

Она покачала головой и сдавленно улыбнулась.

– Ты ошибся. Решимости и смелости во мне совсем мало.

– Это не так. Тебя просто что-то волнует, – проницательно заметил он.

Беа посмотрела на его сильную руку, что всё ещё удерживала её, и пожелала, чтобы он просто обнял её, укрыл от натиска собственных мыслей и сомнений. Но Клод ждал ответа. Она опустилась рядом с ним на колени и глубоко выдохнула.

– Хорошо, я скажу тебе, что меня беспокоит. Не так давно я тоже была влюблена… Но потом, очень скоро… моё чувство исчезло. Просто исчезло, как будто его никогда и не было.

Клод явно хотел что-то сказать ей, но она положила руку ему на плечо, взглядом приказывая, чтобы он не прерывал её.

– Я думаю… И я почти уверена в том, что права… Я думаю, что это всё не для меня. Понимаешь, все эти чувства, любовь к мужчине. Мне всегда казалось, что моё предназначение быть невестой Христа. С тем человеком я была счастлива поначалу, но потом… – Беа приложила ладонь к горящему лбу, не зная, как и продолжить. – Потом, когда… когда он… О, Клод, я не могу.

Она закрыла ладонями лицо, словно это помогло бы ей скрыться от того смущения и стыда, что она испытывала. Клод привлёк её к себе, и Беа с благодарностью спрятала пылающее лицо у него на груди, желая оставаться в его объятиях вечность и никогда больше не возвращаться к этому разговору… Что подумал о ней Клод? Она едва не расплакалась.

– И не надо, – тихо сказал он, поглаживая её по спине, – не надо. Я понял, что ты хотела сказать. Поэтому ты решила уйти в монастырь?

– О нет! – горячо воскликнула она. – Вовсе не поэтому. Я всегда этого хотела, с самого детства.

– Но сейчас не хочешь, – заметил Клод.

Беа немного отодвинулась и удивлённо посмотрела на него. А потом вдруг поняла, что он прав, и теперь, когда она вновь с ним, ей совсем не хочется возвращаться в монастырь.

– Да, похоже, что так… – выдохнула она.

– Беа… – Клод обхватил её лицо ладонями и убеждённо посмотрел ей в глаза. – Я люблю тебя и поэтому никогда не сделаю ничего, что не понравилось бы тебе. Веришь ли ты моему слову?

– Конечно, я верю, – кивнула Беа, – и, по-моему, тоже люблю тебя…

Как только это признание сорвалось с её губ, сразу же стало легче. Она несмело улыбнулась и погладила его по щеке. А Клод подался вперёд и приник к её губам, и на этот раз она не стала отворачиваться.

К вечеру Беа и Клод уже подходили к Парижу. Они выбрали первую попавшуюся гостиницу со свободными местами, а на завтра намеревались войти в столицу. Они опять остановились в одной комнате, но Беа чувствовала, что всё будет по-другому этой ночью. Она не хотела занимать кровать одна, и не благородство тому было главной причиной.

Они поужинали наверху, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Хоть внизу и толпилось множество людей, но Беа и Клод всё равно считали, что осторожность не помешает. Враги их не были простаками, а значит, не следовало расслабляться.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, – внезапно сказал Клод.

Беатрис едва не поперхнулась элем. Отставив от себя кружку, она с удивлением воззрилась на него. Впрочем, уже через секунду она поняла, что ничего странного в его предложении не было. Если они оба любят друг друга, то ничего другого и не остаётся, кроме как пожениться.

– Но без разрешения моего отца… – начала она.

– Думаешь, он был бы против?

Беа улыбнулась. Она не сомневалась, что отец одобрил бы Клода. Как можно было не одобрить такого сильного, благородного и любящего её человека?

– Нет… Однако же, без его ведома…

– В нашем случае можно обойтись без родительского благословления, ты не считаешь? – снова перебил её Клод, протягивая руку через стол. Беа с готовностью вложила в неё свою ладонь. – Ты отныне никогда не останешься одна, и я всегда смогу быть рядом, чтобы защитить тебя…

– Не всегда, – покачала она головой. – Ты говорил, что хочешь вернуться в армию.

– Не вернусь, пока всё не наладится, – пообещал Клод.

– А где мы будем жить, если поженимся?

– Купим дом в Париже.

– Это дорого…

– Но у меня есть средства.

Беа снова бросила на него удивлённый взгляд, и Клод пояснил:

– Мне хорошо платили за службу.

– О… а почему же ты тогда выглядишь так… я помню, ты говорил, что потерял всё своё вооружение?…

– Всё верно, – кивнул Клод, – потерял и сразу вернулся в Нант, к единственному близкому человеку. Но мои деньги хранятся здесь, в Париже, у тамплиеров. И на дом, как и на новое вооружение, их хватит.

– Ох, ясно, – вздохнула Беа. – Но… У меня уже есть жених. Мои родители дали благословление другому…

Клод откинулся на спинку стула и постучал пальцами по столу.

– Хочешь сказать, ни за что не нарушишь слово, данное другому?

В его голосе отчётливо послышалась горечь, и Беа поспешно разуверила его:

– Вовсе нет! Я не собиралась выходить за него замуж. Я как раз думала о том, чтобы отказаться от свадьбы, когда с нами приключилась эта беда…

– Тогда выйдешь ли ты за меня замуж? – спросил он, поддаваясь вперёд и укрывая её правую руку в своих ладонях.

– Так скоро… – пробормотала она.

Она не могла снова не вспомнить об Эдгаре и о том, что когда-то испытывала к нему. Вдруг и с Клодом когда-нибудь случится нечто подобное? Но они уже будут навсегда связаны… Конечно, сейчас она его любила, но продлится ли это чувство вечность, как поётся в песнях и рассказывается в легендах?

– Могу я ответить позже? – спросила она.

– Нет.

Беа вскинула голову и поражённо посмотрела на него, но потом заметила, что Клод силится сдержать улыбку, и снова покачала головой.

– Я отвечу тебе завтра. Прости, но это слишком внезапно для меня… Мы только сегодня утром объяснились, и я не думаю, что настала пора предпринимать такой серьёзный шаг… Но учитывая наш случай, – добавила она, – одной ночи мне на раздумья хватит.

Клод встал, обошёл стол и остановился позади неё. Он начал расплетать её косу, а Беа допивала эль, чувствуя, как тепло разливается по всему телу. Но уже знала, что это всё из-за близости Клода.

– Где мне провести сегодняшнюю ночь? – глухо спросил он.

Беа закрыла глаза, прислушиваясь к своему сердцу, которое замерло при его словах в страхе и предвкушении. Ей опредёленно нравилось, что Клод поставил вопрос именно так. Это ещё раз доказывало его благородство… Он не посчитал, что, раз она призналась в любви, ему теперь всё позволено.

Она встряхнула головой, отчего светлые волосы рассыпались по плечам.

– Ты так красива, – тихо проговорил Клод и, нагнувшись, поцеловал её в щёку.

Беа слегка обернулась к нему, и их губы встретились. Она потянулась к нему сама, вставая со стула, не в силах противиться желанию. В его объятиях она чувствовала себя такой хрупкой и нужной, что совсем не хотелось и на секунду отрываться от его тела. Время будто остановилось, и она не знала, как долго они стояли посреди комнаты, прижимаясь друг к другу и целуясь.

Очнулась она лишь тогда, когда оказалась на кровати, придавленная сверху Клодом. Он уже снял рубаху, и она могла прикасаться ладонями к его горячему, загорелому и мускулистому телу. Страхи, что её обуяет вдруг отвращение к такой близости, казались ей теперь нелепыми. И когда Клод оголил её ноги, проникая рукой под платье, она могла только часто дышать и шептать его имя…

День задался с самого начала, когда она проснулась и поняла, что Клод держит её в крепких объятиях. Некоторое время она просто лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь мгновением, но потом стала подниматься, с сожалением вспоминая, что им нужно двигаться дальше.

Клод остановил её, обвивая руками талию.

– Ты, конечно, всё равно будешь моей женой, но всё же – что ты решила за эту ночь?

Беа рассмеялась. Он был прав: после совместной ночи выбора вроде как и не оставалось. Но Беа теперь хотела, чтобы они поженились и чтобы Клод всегда был с нею рядом.

– Да, – ответила она. – Но только когда окажемся в Париже, хорошо?

– Как пожелаешь.

Она чувствовала себя такой счастливой, и ещё больше – оттого, что видела: Клод счастлив не менее её. Они вышли из гостиницы, держась за руки и не обращая ни на кого внимания. Беа едва могла отвести от Клода взгляд, да и он то и дело останавливал на ней полный нежности взор.

Только когда они, наконец, ближе к вечеру вошли в Париж через ворота Сен-Жермен Беатрис отвлеклась. Никогда прежде она не видела так много народу в одном месте. Особенно у ворот было не протолкнуться, и Беа крепко держалась за Клода, чтобы не потеряться или не упасть. Она уже видела нечто подобное в Нанте, но здесь всё было в разы хуже. Клод вёл её вперёд, а она только и думала о том, как бы поскорее выбраться на свободу. Мало того, что запахи, исходящие от некоторых людей, были зачастую непереносимыми, так и само разнообразие лиц, мелькающих перед ней, вызывало головокружение.

– Надо было войти через другие, – обернувшись к ней, сказал Клод, – здесь всегда так людно, потому что и рынок ещё рядом.

Беа кивнула, поторапливаясь за Клодом и с силой сжимая его ладонь. Она оглядывалась по сторонам, но не видела конца и краю толпе. Наверное, Клоду с его высоким ростом было проще, а её будто прижимали не только по сторонам, но и сверху тоже.

Озираясь вокруг, она заприметила что-то рыжее, и сердце её пропустило удар.

– Клод, – воскликнула она испуганно.

– Что такое?

– Мне кажется, нас нашли…

Клоду пришлось нагнуться, чтобы расслышать её севший от страха голос. Раньше они встречались с врагами на более-менее пустынной местности, где была возможность ускользнуть, а в такой толпе и передвигаться еле удавалось.

Она продолжала оглядываться по сторонам. Клод теперь присоединился к ней и тоже настороженно осматривался, но ни он ничего не замечал, ни она больше не видела рыжеволосую голову убийцы. Она уже было подумала, что ей померещилось, как, посмотрев налево, совсем близко наткнулась на злые глаза Хью.

Беа закричала, но этот крик не помог ей. Проворно прыгнув к ней, Хью вонзил кинжал куда-то в район ребер. Колени её подкосились. Резкая боль, прошедшая по всему телу, была настолько сильной, что она почти тотчас же потеряла сознание.

 

Глава 29. Кулон

Аньес опустила голову на сложенные руки и застонала от бессилия.

Сегодня она была в ветхом домике одна. Мальчик Эрик всегда пропадал где-то целыми днями, а его мать умерла за несколько недель до того, как Аньес здесь поселилась. Около месяца назад ещё останавливался брат Эрика на пару дней, но и он уже давно уехал.

Аньес оглядела серые стены, немытый пол и потолок в паутине. Здесь было грязно и холодно. Эрика это не трогало. Его не трогало и то, что в матрацах уже давно завелись клопы, а по ночам к ним порой наведывались крысы. Для Аньес же это было сущим кошмаром. Первые несколько дней она вообще не могла уснуть, потому что её то и дело кусали клопы или пугали красные блики от глаз крыс и шуршание их хвостов по полу. Она с радостью ушла бы от Эрика, вот только идти было некуда, поэтому и оставалась здесь.

И даже учитывая то, что Эрик не требовал от неё платы за проживание, деньги уже испарились. Почти все они ушли на еду. Она ходила каждое утро на рынок, покупая там свежее молоко и стряпню, но вскоре её уже начало тошнить от однообразного и скудного питания. Тогда она не выдержала и стала покупать мясо и овощи.

У неё не осталось ничего, кроме кулона Дерби, который она хранила до последнего, обдумывая, во сколько ей обойдётся его продажа. Кулон на вид выглядел совсем просто, однако то, что он принадлежал Дерби, наверное, делает его ценным. Так что тот человек, которому она решит его продать, должен дать ей немалую сумму за вещь, принадлежащую графу. С другой стороны, он может решить, что она украла этот кулон.

Аньес вздохнула и потёрла глаза. Всю ночь она не спала, обдумывая, что ей делать дальше. Даже если удачно продаст этот кулон. Оставаться жить здесь, в этом ужасном доме с клопами и крысами? Её передёрнуло. Она больше не желала этого терпеть.

Иногда у неё мелькали мысли, что она могла бы вернуться в Рочестер. Возможно, всё, что случилось, было лишь недоразумением… Чарльз просто не успел предупредить её о продаже дома в Лондоне, а исчез после их ночи любви по какому-нибудь важному делу… И, может быть, он вернулся позже, но не нашёл её… Может быть, он всё ещё ждёт её там, может быть, он даже искал её…

Однако она слышала, что вроде бы король Джон собирается вскоре осадить Рочестер, и это её останавливало. Если она вернётся, а Чарльза там снова не окажется или его дом тоже будет продан, а тут ещё и король Джон вместе с ненавистным Дерби войдут в город… это будет гораздо хуже, чем ночи с клопами.

Но и оставаться здесь было бессмысленно. В конце концов, она не какая-нибудь нищая горожанка, она – дочь рыцаря, возлюбленная виконта… даже король положил на неё глаз. А она влачит жалкое существование в этом месте! Нужно было как-то вернуть себе достойное положение. Но как? Она была уверена, что встреть она сейчас Чарльза, всё бы решилось. Однако где был Чарльз? Как его найти?

Аньес достала кулон Дерби из опустевшего кошелька и вперилась в него взглядом. Зачем Дерби дал ей этот кулон? Может быть, как раз на такой случай… на случай, когда у неё ничего не останется, кроме него. Ей вспомнилась их давняя словесная перепалка. Она тогда сказала, что он будет последним, к кому она обратится за помощью, а он ответил, что будет единственным, кто поможет ей. Она усмехнулась, вспомнив это. Дерби как будто заранее всё знал. Знал, что она окажется совсем одна. Он говорил ей это и в тот памятный день на лугу Раннимеда. И не потому ли дал ей этот кулон? Как частицу себя…

Но это было слишком благородно для Дерби. Он её ненавидел. Быть может, он посчитал, что это унижение для неё – воспользоваться его даром. Но Аньес не чувствовала себя ни капли униженной, раздумывая, сколько денег выручит за эту вещицу. Так или иначе, но Дерби оказался прав: он, а вернее некая часть его, – последнее, что может ей помочь. Последнее и единственное.

Аньес сжала кулон в руке, затем спрятала его в кошель, и встала. На улице едва-едва накрапывал дождь. Она вышла и тут же обхватила себя руками в попытке защититься от пронизывающего ветра. Посмотрев в серое, беспросветное небо, Аньес уныло подумала, что такая погода продлится весь день.

Она направилась к знакомой ей торговой улице, а вернее к одному человеку, которого за прошедший месяц успела неплохо узнать, – продавца мёдом Саймона. Удивительно, но мёда она у него так ни разу и не купила, однако это не помешало им в какой-то мере подружиться. Однажды она просто подошла к его лавке, с грустью размышляя о том, как хочется чего-нибудь сладкого, но останавливая себя мыслями о необходимой бережливости, а Саймон ненавязчиво завёл с ней беседу о ценах, о погоде, о бытовых мелочах. И незаметно для себя они разговорились. А потом Аньес каждый раз, проходя неподалёку, заглядывала к нему. К её удовольствию, Саймон порой угощал её вкуснейшим мёдом, а иногда и вовсе приглашал на ужин домой. Аньес охотно пользовалась его добротой, правда, в его маленьком домике, где он жил вместе с женой, тёщей и тремя детьми, чувствовала себя немного скованно, ибо занимала и так небольшое свободное пространство.

Несмотря на непогоду, народу на торговой улице было довольно много. Аньес с трудом пробилась к Саймону, пару раз получив недовольные толчки и окрики из-за того, что лезет без очереди. Однако Саймон, заприметив её, подозвал помощника, чтобы тот заменил его место продавца, а сам втащил её под навес и отошёл вглубь лавки, где их разговор никто не смог бы услышать.

– И чего тебе в такую погоду дома не сидится? – спросил он, недовольно косясь на неё.

Аньес улыбнулась. Хоть Саймон и был не старше сорока лет и выглядел довольно моложаво, но она воспринимала его кем-то вроде дяди. И его забота её очень грела.

– Не представляешь, как часто я сижу дома в последние дни. Хотя ты прав, погода не для прогулок… Но мне нужно было узнать у тебя кое-что.

– И что же?

Аньес достала кулон и передала его в руки Саймону.

– Я бы хотела продать это, но не знаю кому.

Саймон поднёс кулон к глазам, внимательно рассматривая. Аньес не сомневалась, что Саймон ничего не понимает в таких вещах, но терпеливо дожидалась его вердикта.

– Вроде непримечателен, – сказал он наконец, – но, кажется, не так прост…

Аньес знала, что читать он не умеет, а значит, не поймёт, что кулон принадлежит графу Дерби, однако же сокол в полёте должен был навести его на некие догадки.

– Так ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы выкупить его у меня?

– Знаю, – кивнул Саймон, возвращая ей кулон. – Старый еврей Эзра. Он собирает подобные вещицы, а потом куда-то их сбывает, не знаю уж куда. Но он тот ещё скупердяй, так что много ты не получишь.

– Посмотрим, – задумчиво отозвалась Аньес. – И где он живёт?

– У старых северных ворот. Там спросишь, кто-то да скажет. Его побаиваются. Говорят, он имеет влиятельного покровителя. Ты пойдёшь к нему прямо сейчас?

– Да, – кивнула она, отмечая про себя, что путь не близок.

– А ну ещё простудишься? Отложи уж до завтра, – посоветовал Саймон, но Аньес только головой покачала.

Поблагодарив торговца и пообещав, что зайдёт к нему на обратном пути, Аньес двинулась вниз по улице. В голове её уже в который раз прокручивались мысли, на сколько ей хватит вырученных денег и что делать потом. Выход из создавшегося положения был где-то на поверхности, она чувствовала это, но найти пока не могла.

Незаметно для себя она вышла к набережной Темзы. Порывы ветра здесь были сильнее, и Аньес совсем приуныла, уже успев порядком промёрзнуть. Однако она пошла вдоль реки, поглядывая на множество рыбацких лодок, бороздящих водную гладь. Что-то снова заставило её сердце трепыхнуться внутри, как будто какая-то мысль искала выход наружу. И вскоре Аньес осенило.

Она подходила к пристани, и внимание её привлекло несколько кораблей. В голове тут же всплыло воспоминание, как на похожем корабле они с отцом прибыли в Англию. Она будто споткнулась на ровном месте. И как же ей раньше в голову не приходило?! Хотя она тут же вспомнила, что один раз всё же подумывала о возвращении – когда Ноллис предлагал деньги за её исчезновение. Но тогда она не любила ещё Чарльза так, как сейчас, и тогда её родные спокойно жили в деревне… Сейчас же, несмотря на поступок Чарльза, она часто с тоской вспоминала о нём и очень мечтала о встрече. А в Крэйвеке её никто и не ждал…

Однако, вопреки своим размышлениям, она выбрала на вид самый маленький и невзрачный корабль и, подойдя к одному из рыбаков, спросила:

– Не знаете ли вы, где можно найти капитана вот этого корабля?

Она вновь оглянулась на судно, но из-за дождя и тумана не смогла разглядеть его название.

– А, «Лунный берег»-то? Капитан Джон Нелл. Он часто бывает в пабе «Осёл и старуха». Это рядом. Только Тауэр обогнуть, – и он махнул на высившуюся позади Аньес крепость.

Паб она нашла скоро. Войдя в переполненное и оттого тёплое помещение, она немножко постояла, оглядываясь по сторонам. Внимание на себя она обратила тут же, и несколько пьянчуг уже потянули было к ней руки, но Аньес проворно отскочила и двинулась в сторону хозяина заведения.

– Чего желает милая леди? – добродушно задал он обычный вопрос.

– Я ищу капитана Джона Нелла. Он сейчас здесь?

– Да, во-он там.

Аньес посмотрела в указанном направлении и с облегчением выдохнула. За одним из дальних столов сидел мужчина за сорок, попивая эль. Хотя лицо его пересекали два отвратительных шрама, он не внушил ей опасений, и Аньес смело подошла к нему.

– Извините, вы капитан Джон Нелл?

– Ну, я.

Её окатили недовольным взглядом, но Аньес это не смутило.

– Ваш корабль наверняка направляется во Францию, я права?

– Я не беру женщин на борт, – отрезал мужчина, но что-то в его взгляде давало Аньес понять, что в этот раз он отступит от своих правил.

– Сколько вам нужно?

Капитан внимательно посмотрел на неё, казалось, задумавшись, затем ответил:

– Три шиллинга.

Аньес постаралась сделать вид, что цена её не удивила. Впрочем, она вообще не думала до этого, во сколько ей может обойтись путешествие. А сейчас вдруг засомневалась: получит ли она за кулон больше, чем три шиллинга?

– Когда?

– Завтра в полдень.

А вот это Аньес полностью устраивало. Теперь ей не терпелось поскорее попасть домой, и она уже удивлялась, как целый месяц смогла прожить одна, ограничивая себя во всём. И пусть мачеха мертва, а сёстры и брат исчезли неведомо куда, всё равно Крэйвек оставался её домом… И там её знали, там ей обязательно помогут.

– Ну что решила? – вклинился в её думы голос капитана. – Пришвартуемся мы в Сен-Мало.

– Это как раз то, что мне нужно!

Когда они с отцом ехали в Англию, то садились на корабль в Сен-Мало. Этот порт был самым близким к её дому.

– Завтра в полдень я приду, – твёрдо сказала ему Аньес.

Дождавшись кивка капитана, она поспешила выйти из сомнительного заведения. Пока всё складывалось очень даже хорошо, и Аньес повеселела. Её радовала сама мысль, что уже меньше чем через неделю она будет дома. Только бы еврей согласился купить у неё кулон Дерби.

Она пошла вверх по дороге, ведущей к Старым воротам. На полпути она вспомнила о Чарльзе и вновь приуныла. Это единственное, о чём она будет сожалеть, покидая Англию. Если уедет, то наверняка не встретится с ним больше… А может, ему и не нужны теперь никакие встречи. Не с ней.

Вновь в голове предательски закрутились намёки Дерби о том, что Чарльзу не стоит верить. Но откуда Дерби мог знать? Откуда он вообще так много всего знал? Или просто предполагал… но очень верно предполагал. Вот бы он позлорадствовал, увидев её сейчас, подумала Аньес. Как всегда в ней вспыхнула злость, стоило вспомнить его надменное и усмехающееся лицо. Как всё-таки хорошо, что она избавится от этого чёртового кулона! Возможно, и надоедливый образ Дерби и его едкие слова исчезнут из памяти точно так же, как и кулон из кошеля.

Через полчаса она была на месте. Спросив первую попавшуюся горожанку, где живёт еврей Эзра, Аньес постучала в указанную дверь и стала ждать. Открыла ей грузная женщина лет под пятьдесят.

– Чего вам?

Аньес проглотила грубость с видимым усилием и коротко сказала:

– Я пришла к Эзре по делу.

Женщина, кивнув, провела её в маленькую комнатушку, где и оставила ждать еврея. Несмотря на размеры помещения, комната была уютной. На стене висело чучело оленьей головы, напротив красовался камин, к тому же сейчас затопленный, три кованных сундука были сплошь заставлены серебряными кубками, резными шкатулками и прочими мелкими вещами. Здесь также стояло кресло, обитое бархатом, и два стула с высокими спинками. Еврей был очень богат, становилось ясно сразу. Если бы Аньес была на его месте, то не стала бы так рисковать, оставляя здесь незнакомого человека – вдруг украсть вздумает?

– Любуетесь моими сокровищами?

Аньес вздрогнула и обернулась. В комнату вошёл подвижный пожилой мужчина весьма приятной наружности. Он дружелюбно улыбнулся ей, затем указал на стул. Когда оба уселись, Аньес, не мешкая, достала кулон и показала его Эзре.

Еврей, повертев его сухощавыми длинными пальцами, заметил:

– Он принадлежал графу Дерби, – и хитро посмотрел на неё.

Аньес осторожно кивнула, пытаясь унять бешеный стук сердца, испугавшегося одного только имени врага. С опаской она присмотрелась к еврею: казалось, его не волновало то, что кулон Дерби находится сейчас у неё, а не у графа.

– Сколько вы можете дать мне за него?

– Хм… Дайте-ка подумать. Сделан из меди, – поцокал он языком, – однако гравировка стоящая. И, к тому же, вещь принадлежала графу. Пожалуй, я могу дать вам два шиллинга.

От подобной цены Аньес опешила. Саймон был ещё как прав, говоря о скупости.

– Но этого слишком мало! Вы полагаете, что граф Дерби оценил бы этот кулон всего в два шиллинга?!

– Ну, – мягко засмеялся Эзра, – граф, может быть, и нет, однако сделку совершаем мы с вами.

– Четыре шиллинга, – вздернув подбородок, промолвила Аньес, прямо глядя в глаза старичку.

Как она и ожидала, Эзра снова засмеялся.

– Четыре шиллинга для меня целое богатство.

Аньес демонстративно огляделась вокруг.

– Вы не производите впечатления бедного человека.

– Тогда, по-вашему, я произвожу впечатление транжиры? Этому кулону самая цена два шиллинга.

– Четыре.

– И где только леди выучили торговаться? – усмехнулся Эзра. – Два шиллинга и шесть пенсов.

– Торговаться я как раз не собираюсь. Четыре шиллинга и не пенсом меньше.

– Тогда мы с вами не договоримся, – развёл руками еврей.

Аньес лихорадочно думала. Три шиллинга ей точно нужно было как-то выторговать, чтобы капитан взял её на корабль. Но, помимо этого, нужны были деньги и на еду, и на то, чтобы добраться из Сен-Мало до дома… И Аньес почему-то подумала, что, если она чуть понизит цену, еврей точно так и будет стоять на своём.

– Я могу найти другого человека, кто возьмёт у меня этот кулон за четыре шиллинга.

– Тогда ищите. Мне это кажется весьма сомнительным. Кто станет тратить столько денег на обычный кулон?

– Это не обычный кулон! – вспылила Аньес.

– Да-да, он принадлежал графу Дерби, – отмахнулся Эзра. – Но для большинства это не имеет никакого значения. Его не съешь и, как одеялом, им не укроешься. А скоро зима.

Аньес на некоторое время замолчала. В этом он, конечно, был прав. Однако не один же он такой в Лондоне? Она и в самом деле могла бы найти другого покупателя. Да только время поджимало…

– Три шиллинга и десять пенсов, – твёрдо сказала она, поднимая на еврея взгляд.

– Да я вижу, вам очень нужны деньги. Но я не добрый волшебник, чтобы дать вам столько, сколько вы запросите. Кто посоветовал вам прийти ко мне?

– Саймон с Чипсайда. Он сказал, что с вами трудно договориться. Теперь я вижу, что он говорил чистую правду.

Эзра расхохотался и похлопал себя руками по бокам. Аньес почему-то захотелось улыбнуться его весёлости. Упёртость еврея злила, но она не могла отрицать, что находиться рядом с ним было приятно: от него будто исходили лучи тепла и доброты. Впрочем, Аньес понимала, что впечатление это обманчиво.

– Ладно. Я хотел взять его у вас за два шиллинга, вы продать – за четыре. Остановимся на трёх шиллингах. А, как вам?

Аньес тихонько выдохнула под нос. По крайней мере, теперь будет чем заплатить капитану.

– Я рассчитывала на большую сумму. Три шиллинга и пять пенсов. Как вам?

Эзра почесал подбородок, глядя на неё, затем взял в руки кулон и снова начал пристально рассматривать его. Аньес сидела как на иголках. Наконец еврей ответил:

– Отлично. Три шиллинга и пять пенсов. Ждите меня здесь.

Когда он вышел, Аньес от облегчения откинулась на спинку стула. Пять пенсов – это очень мало… Но, учитывая первоначальную цену, она и в самом деле неплохо поторговалась. Даже удивительно, что еврей вообще ей уступил. Она сначала побаивалась того, что с женщиной он, как и многие мужчины, не захочет иметь дела.

Эзра скоро вернулся и отсчитал ей серебряные монеты. Аньес скрупулёзно пересчитала их ещё раз и, убедившись, что сумма ровно три шиллинга и пять пенсов, ссыпала монеты в кошель, попрощалась и ушла.

Дождь стал сильнее. Аньес постояла некоторое время на пороге, вдыхая свежий воздух и слушая шум капель. С души свалилась огромная тяжесть. Теперь у неё были деньги, чтобы заплатить Джону Неллу, а кроме того, она наконец-то избавилась от кулона Дерби! Это стоило отпраздновать хорошим ужином!

Но тут Аньес приуныла: сегодня ей было совершенно нечего есть, а тратить и так небольшую сумму, ещё не покинув Англии, не хотелось. Она прижала руки к кошелю, хорошо зарубив себе на носу, что воришек в Лондоне много, и пошла под дождём в сторону дома. Ветер теперь пробирал её до самых костей. Она на секунду задумалась: а не спуститься ли к реке – посмотреть на «Лунный берег», на борту которого поплывёт завтра домой? Но желание укрыться скорее в доме было сильнее, поэтому она пошла напрямик.

Вспомнив, что по пути находится лавка Саймона и она обещала заглянуть к нему, Аньес прибавила шагу. Ей не терпелось поделиться с Саймоном новостями. Она так и не привыкла всё держать в себе, поэтому часто приходила к нему рассказать о чём-нибудь, что её впечатлило. Иногда Саймона заменял Эрик, но его она видела довольно-таки редко, только ближе к ночи или совсем уж ранним утром.

На этот раз очереди к Саймону не было. Вся промокшая и продрогшая, она вошла под навес и присела на стульчик, заботливо поставленный рядом Саймоном.

– Ну как всё прошло?

– Неплохо! – воскликнула она, обхватывая плечи и пытаясь согреться. – Я продала этот кулон, а завтра… завтра я уезжаю, Саймон!

– Куда?

Торговец выглядел несказанно удивлённым, и это почему-то насмешило Аньес.

– Домой, Саймон! Наконец-то домой.

– Во Францию! – поражённо воскликнул он.

И Аньес счастливо подтвердила:

– Во Францию! Завтра в полдень… Бог мой, как теперь дожить до завтра?

– Но почему ты не уезжала раньше, если сейчас так этому рада? – недоумевал Саймон.

– Не знаю, – нахмурилась Аньес. – Наверное, что-то держало здесь. Но теперь прошло уже слишком много времени… и если бы я нужна была…

Она вздохнула. О Чарльзе она, разумеется, Саймону ничего не поведала и теперь не собиралась. Но то, что она ему только что чуть не сказала, было верной мыслью. Если бы она была ещё нужна Чарльзу, он бы её не бросил или уже нашёл к этому времени. Даже Дерби умудряется как-то находить её: а ведь им движут более низкие чувства, чем любовь, – месть и желание. Она вообразила, где бы сейчас была, если бы Дерби её по-настоящему любил. Но, опомнившись, едва не подскочила. Как она только додумалась до такого?

– Не хочешь поужинать сегодня с нами? – спросил Саймон, отвлекая от раздумий.

Аньес так сильно обрадовалась этому предложению, что едва не запрыгала на месте.

– Очень хочу! Ведь мы, наверное, больше и не увидимся никогда.

– Может быть, – кивнул Саймон, немного опечалившись. – Но, если будешь когда-нибудь в Лондоне, заглядывай к нам.

– С удовольствием. Никогда не забуду твою доброту, – искренне ответила она.

Рабочий день вскоре должен был закончиться. Покупателей уже почти не оставалось, и Аньес с нетерпением ожидала ужина в доме Саймона. В первую очередь, конечно, потому, что очень хотелось есть, но также и потому, что ей просто нравилось там бывать. Его жена и тёща ей не особо приглянулись: они то и дело ругали непоседливых детей, а в остальное время обсуждали насущные проблемы, совершенно ей не интересные. Но детей Саймона она полюбила, и они её тоже, чему Аньес немало удивлялась поначалу. Раньше она не замечала, чтобы дети к ней тянулись. После ужина Аньес иногда играла с тремя девочками Саймона во дворе. И нравились эти игры всем, даже наблюдавшим со стороны матери и тёще. Про Саймона и говорить нечего.

Словно прочитав её мысли, он сказал:

– Малышки будут скучать по тебе. Они и так иногда требуют, чтобы ты к нам поселилась.

Аньес засмеялась. Было бы, наверное, просто счастьем жить у них, но дома всё равно лучше. Хоть её дом и сгорел, но кто-нибудь в деревне приютит её на первое время. Тот же Герик, например.

– И я буду очень сильно по ним скучать, по всем вам. Даже грустно вдруг стало, – призналась она. Наверное, и непрекращающийся дождь тоже был этому причиной.

Саймон ободряюще улыбнулся ей, а вскоре и начал собираться домой. Дом его находился на соседней улочке, поэтому долго идти по лужам не пришлось. И всё же ноги Аньес основательно вымокли. Поэтому она так и обрадовалась, когда, наконец, вошла в тёплый дом торговца. Её тут же окружили девочки, и она с удовольствием провозилась с ними некоторое время, пока не накрыли на стол. Ей было жаль говорить им о том, что они видятся в последний раз, и потому она возложила это на плечи Саймона, который расскажет им всё позже.

Наелась она так, что живот заболел. К счастью, бегать во дворе с детьми не пришлось из-за непогоды. Да и задерживаться тоже было ни к чему. Снаружи уже опускались сумерки, а идти по темноте Аньес побаивалась. Тепло попрощавшись со всеми домочадцами, она покинула их и побрела к дому Эрика. Ей стало вдруг интересно, как он отнесётся к её уходу? Вроде и мешать ему она не должна, но и особой радости от её соседства мальчик никогда не выказывал.

Когда Аньес вошла в мрачный и холодный дом, её настроение тут же упало. Дров у них не было, чтобы растопить очаг, поэтому она всё время мёрзла. И сейчас Аньес показалось, что в доме так же холодно, как и на улице. Она села на свой тюфяк, прижав колени к груди, и уставилась в тёмную стену напротив.

В ней так и бурлил энтузиазм. Быстрее бы прошла эта ночь! Ей так не терпелось уйти, покинуть этот дом и Англию. Может быть, она когда-нибудь и вернётся… Но сейчас ей не хотелось здесь находиться. И про Чарльза нужно забыть… Как бы трудно это ни было, надо выкинуть мысли о нём из головы. Иначе, чего доброго, передумает ещё уплывать.

Дверь распахнулась, впуская ледяной ветер, и в домик вошёл Эрик. Прошло некоторое время, прежде чем его глаза привыкли к темноте и он заметил Аньес.

– Вы не спите!

– Нет. Я уезжаю завтра, Эрик!

– Куда?

И Аньес охотно рассказала ему куда, когда и каким образом. Даже некоторыми своими мыслями поделилась на этот счёт, а также вспомнила о своём первом путешествии с отцом. Эрик слушал её заинтересованно сначала, но потом ему явно наскучило, и он стал всё чаще зевать. Аньес замолчала, догадавшись вдруг, что Эрик и так за день устаёт, чтобы ещё её истории выслушивать.

Она так и осталась сидеть, когда мальчик уже лёг и уснул. В голове крутилось столько всего, что казалось невозможным последовать его примеру. Она слушала, как за окном накрапывал дождь, а в доме вели ночную жизнь грызуны. Пару раз она начинала чесаться, проклиная про себя клопов. Время тянулось так медленно… Она закрыла глаза, отмечая, что дождь наконец-то закончился. Может быть, ей удастся уснуть, и время тогда пролетит быстрее…

Она почти проснулась, когда послышалась какая-то возня в доме. Сонно подумала, что Эрик уходит, и перевернулась на другой бок, надеясь поспать ещё немного. Её раскрытой ладони коснулось что-то прохладное, но ей было так лень открывать глаза, что она только крепче зажмурилась.

Прошло всего несколько секунд, и Аньес резко сжала ладонь, подскакивая в кровати. Сон как рукой сняло. Она бросила взгляд в сторону Эриковой лежанки и убедилась, что он ушёл. Затем Аньес перевела взгляд на свой сжатый кулак и увидела тянущийся книзу шнурок. В душу закралось страшное предчувствие.

Несколько мгновений она набиралась смелости, чтобы открыть ладонь и убедиться в том, что её догадка верна. Наконец она резко разжала пальцы и, не удержавшись, вскрикнула.

На ладони лежал кулон Дерби. Это так её напугало, что она вскочила голыми ногами на холодный пол и побежала к двери, сама не зная, что точно сделает, когда её достигнет. Наверное, выбросит этот чёртов кулон. Она недоумевала: как он мог к ней вернуться?!

Ответ на этот вопрос нашёлся сразу же. У дверей она с кем-то столкнулась и, ещё не подняв взгляд, сразу поняла, кто загородил ей выход.

– О нет… – простонала она, отступая на шаг.

Дерби! Он появился и нарушил все её планы. Как он мог появиться именно сегодня? Как он мог узнать о том, что она собирается уплыть на корабле домой? Словно дьявол… всё знает и всегда готов помешать.

– Я застал тебя врасплох…

Он произнёс это таким вкрадчивым тоном, что Аньес стало совсем плохо. Отступив ещё на пару шагов, она стала осматриваться в поисках выхода. Конечно, это было ни к чему, она, как никто другой, знала, что только через дверь выйти можно. Но из-за стоящего на пороге Дерби это было теперь невозможно.

– Как ты нашёл меня?

Она думала, что голос не будет её слушаться, однако он даже не дрогнул.

Дерби, отметивший её блуждающий по сторонам взгляд, бросил:

– Не убежишь теперь, дорогая леди Аньес. Поверить не могу, что нашёл тебя здесь. И где же теперь гордая фрейлина Её Величества? И где её обожаемый Лэнгтон?

Его голос так и сочился злорадной насмешливостью. Она понимала, что он издевается над ней нарочно, и только это заставило её промолчать, хотя на языке так и крутились язвительные фразы.

– Как ты нашёл меня здесь? – более отчётливо и оттого грозно повторила она.

Собственный тон каким-то непостижимым образом воодушевил её. В конце концов, до полудня время ещё было. Возможно, ей удастся выбраться отсюда и ускользнуть от Дерби. Однако весь вид Дерби уверял её в обратном.

– А ты догадайся, глупая.

Сегодня он был ещё более гадким, чем обычно. Его насмешливость раздражала, его уверенность злила, его оскорбления выводили из себя. Аньес едва сдерживалась. И сдерживало её лишь понимание, что она совершенно ничем ему навредить сейчас не сможет.

Она сжала кулаки от терзающих её изнутри чувств и поняла, что кулон всё ещё у неё в руках. Отбросив его, словно тот вдруг обратился в крысу, она, скривив губы, ответила:

– Эзра. И ты – тот самый влиятельный человек, который ему покровительствует.

Теперь её душила злость по отношению к еврею. Дружелюбный и добродушный! Не зря она чувствовала, что впечатление, которое он производил, обманчиво. И торговался с ней, скорее всего, смеясь при этом про себя. Наверное, Дерби пришлось выкупить кулон по более высокой цене, нежели она продала его еврею.

– И я сказала ему про Саймона! Что ты сделал с ним? – воскликнула она, с ужасом впиваясь в него взглядом.

– Ничего. Он в порядке. Завела себе нового поклонника, моя леди? – усмехнулся он, делая шаг к ней.

Аньес сразу испугалась. Почему-то когда он просто стоял и насмехался было не так страшно, но теперь у неё ноги подкашивались при каждом его шаге в её сторону. И самым отвратительным было то, что отступать ей было некуда.

– А Эрик? – лихорадочно воскликнула она, молясь про себя, чтобы он остановился.

Но Дерби продолжал очень медленно надвигаться. Ему явно доставляло удовольствие видеть её смятенной и испуганной.

– Есть ещё Эрик? – хмыкнул он.

– Мальчик, что живёт здесь со мной! Где он?

– Ушёл. Ему хватило нескольких монет, чтобы оставить тебя одну… наедине со мной.

Ухмылка, показавшаяся на лице графа, вселила в Аньес животный страх. Она впервые испытывала подобное чувство: хотелось без оглядки бежать, бежать так быстро, как только сумеет, и так далеко, как только возможно. Будто для того, чтобы вывести её из равновесия окончательно, Дерби так и продолжал делать медленные шаги в её сторону. Его тёмные глаза при этом неотрывно наблюдали за ней, отчего Аньес пробивала дрожь.

– Тебя всё время оставляют, Аньес… – сочувствующе произнёс Дерби, наконец-то останавливаясь в трёх шагах от неё. Аньес непроизвольно выдохнула. – Уже все тебя оставили. Как я и ожидал: скверный характер, глупые поступки, поспешные выводы… И рядом с тобой теперь только я.

– И зачем же ты рядом со мной? – напряжённо спросила она, незаметно отступая ещё на шаг и едва не вжимаясь в стену.

Дерби, казалось, задумался на несколько мгновений. Он сделал ещё пару шагов к ней и теперь стоял так близко, что Аньес пришлось закинуть голову, чтобы смотреть в его алчные глаза. Её тошнило от его пристального взгляда и от наглой ухмылки во всё лицо. Не задумываясь, подняла руку, и Дерби её тут же перехватил.

– Это занимательно, – проговорил он, только крепче сжав её запястье, когда она попыталась вырвать руку из его захвата. – Зачем тебе нужны деньги? Эзра поведал о твоей настойчивости.

Аньес промолчала. У неё вдруг мелькнула мысль, что если только Дерби сейчас расслабится и отпустит её руку, она сможет проскользнуть мимо него и броситься к двери. А там и скрыться, глядишь, получится. Аньес приободрилась.

– Не хочешь спросить, что я с тобой стану делать?

– Зачем? Ты всё равно это сделаешь, – пожала она плечами. Заметив довольную усмешку Дерби, Аньес мысленно похвалила себя за правильные слова. – Как ты здесь оказался? Я слышала, Его Величество идёт к Рочестеру. Разве ты не должен быть с ним?

– Его Величество очень хочет тебя видеть.

– Неужели он всё ещё помнит обо мне? Когда такое творится… – изумлённо проговорила она, недоверчиво глядя на Дерби.

– Сложно забыть, – хмыкнул Дерби. – В моей памяти тот день тоже отложился. И именно поэтому… только поэтому наши планы с Его Величеством не совпадают.

Аньес начинала запутываться, но вникать в логику Дерби не собиралась. Ясно было одно: ей в любом случае нужно бежать. И Дерби, увлёкшись разговором, как раз отпустил её руку.

– И что же приказал тебе Его Величество? – спросила она, делая вид, что ей очень интересно. Разумеется, Аньес и было интересно, но сейчас думала только о том, как бы ухитриться проскользнуть мимо него, успеть добежать до двери и выскочить наружу прежде, чем он её поймает.

– Привезти тебя в его замок на острове, – ответил Дерби. – И ты будешь находиться там до тех пор, пока он не войдёт в Лондон и все его противники не будут повержены.

Аньес, не удержавшись, хихикнула.

– Иными словами мне придётся провести там всю свою жизнь.

– С тобой иногда нужно быть глухим. Для твоего же блага, – заметил Дерби, и Аньес мысленно с ним согласилась, вспомнив вдруг, как он ударил её за оскорбление короля. – Но не беспокойся. На Уайт мы не поедем…

Дерби вдруг стал медленно поворачиваться к ней спиной, при этом расписывая её будущее, и Аньес поняла, что пора действовать. Сорвавшись с места, она бросилась к двери. Но сделала только шаг, как на что-то наткнулась, а потом оказалась в объятиях Дерби. Это случилось так быстро, что она и удивиться не успела.

– Я знал, что ты это сделаешь, – засмеялся ей на ухо Дерби. – Все твои ходы легко просчитать. Хоть на дверь бы меньше смотрела.

Она стала вырываться, потому что не было сил терпеть его так близко рядом с собой. И к тому же, мириться с его планами на свой счёт она не собиралась.

– Отпусти меня, мерзкий прихвостень!

Дерби приказал:

– Обувайся и уходим.

– Я не буду.

– Хорошо, – на удивление легко согласился Дерби.

Он посмотрел на пол и заметил валявшийся кулон. Подобрав его, он взял её за руку и потащил к двери. Аньес пыталась всячески замедлить его путь, всем своим весом откидываясь назад. Она бы и схватилась за что-нибудь, да только в домике у Эрика было совсем пусто. Дерби без труда довёл её до порога, а вот там Аньес крепко схватилась за косяк, намеренная не отпускать его, как бы Дерби ни старался.

Поняв, что по-хорошему Аньес идти так и не желает, Дерби грубо перехватил её за талию, отрывая ноги от земли, и резко дёрнул на себя. Опешившая Аньес тут же отпустила косяк. Она уловила в нескольких шагах от них вороного жеребца и стала вырываться с удвоенными силами. Поняв, что это бесполезно, она пустила в ход ногти, стремясь добраться до ненавистного лица. Удалось ей это не сразу, но она поцарапала щёку Дерби. Тот сдавленно зашипел и, поставив её на землю, встряхнул её и так сжал плечи, что она вскрикнула от боли.

– Мне надоело с тобой возиться, – угрожающе процедил он. – Если думаешь, что сможешь сбежать, то ты глубоко ошибаешься. Слишком долго я ждал, чтобы упустить тебя теперь. Для Его Величества леди Аньес отныне мертва. И для всех остальных тоже. Ты жива теперь только для меня.

– Что ты несёшь?

Воспользовавшись замешательством, Дерби усадил её в седло, и Аньес, как бы горько ей ни было это признавать, поняла, что Дерби победил.

– То, что ты едешь со мной в одно место, где никто о тебе ничего не знает. И где все будут молчать о том, что ты там появилась.

– Мы можем договориться, – воскликнула она первое, что пришло ей в голову.

– Даже не пытайся.

– Его Величество не поверит.

– Поверит.

– Мой отец…

– Отказался от тебя.

– Чарльз…

– Я могу сказать тебе, где он, – проговорил Дерби со злорадной улыбкой.

– Не надо. Тебе нельзя верить.

– Да ты чему-то научилась наконец-то.

Он уселся позади неё и пришпорил коня. Ветер хлестнул в лицо, и одновременно с этим из глаз Аньес брызнули слёзы отчаяния.

 

Глава 30. Тайное венчание

Матильда рассмеялась, услышав позади себя растерянные крики Алана. Не обращая должного внимания на его зов вернуться, она припустила в сторону леса, где у неё была намечена встреча с Гериком.

Прошло уже две недели с тех пор, как они всё выяснили между собой. Вернее, не всё, оставалось ещё кое-что, однако же теперь они не сомневались друг в друге, и это было настоящим счастьем.

Первое время они встречались в «Лесном звере», но затем осторожность взяла верх, и они стали назначать свидания в разных местах. Сегодня это был берег Вилена, неподалёку от того места, где в него впадала маленькая речушка Илль.

Матильда собиралась приехать сюда только с Эдит, однако Алан, случайно услышавший конец их разговора, захотел присоединиться. Она даже не расстроилась его вмешательству: напротив, план побега сразу созрел в её голове, и она была в нетерпении обвести Алана вокруг пальца, так что погулять они отправились втроём. Матильда подбила Алана поехать в лес, и вот теперь, ускользнув чуть ли не из-под его носа, она ехала по едва приметной тропинке, полностью уверенная, что та выведет её к реке: на такие вещи у неё было превосходное чутье. Матильда забавлялась, представляя выражение лица Алана, когда он увидел её удаляющуюся спину. Конечно, она понимала, что придётся придумывать какое-нибудь объяснение, но отложила это на потом. Пока же она сгорала от нетерпения увидеть Герика.

За два дня, что они не виделись, Матильда очень по нему соскучилась. В первую неделю, сразу после отъезда Пьера – в общем-то, единственного, кто всегда ставил им палки в колеса, – они встречались каждый день. И что за прекрасные то были дни! Она узнавала нового Герика… или просто ту его часть, что раньше была для неё закрыта. Они всё ещё могли часами говорить о чём угодно, как старые друзья, но теперь старались быть так близко друг к другу, как только возможно. Он почти не выпускал её из объятий, а она не отводила от него глаз. А кроме того, они зашли и дальше, что одновременно привело её в восторг и напугало возможными последствиями. Но, будучи рядом с любимым, ей никогда не хотелось думать о сложностях, что были и будут. Она будто враз обо всём забывала и, когда Герик пытался говорить о чём-нибудь серьёзном, всякий раз прерывала его. В конце концов, они вполне могли наслаждаться новыми ощущениями без оглядки хотя бы некоторое время.

Тропинка, как она и предполагала, вывела к реке. Матильда нередко гуляла вдоль берега в течение всего лета и потому сразу узнала это место. Оставалось проехать с милю на юг – и она будет на месте. Взглянув в небо, Матильда слегка погрустнела. Солнце уже стояло высоко в небе, а это значило, что Герик давно на месте и ждёт её. Если бы не Алан, она бы не опоздала.

Однако же, несмотря на всё своё желание поскорее оказаться рядом с Гериком, Матильда не могла отвести взгляд от казавшихся жёлтыми издалека деревьев, от усыпанных пожухшими листьями дорожек. В воздухе пахло осенью, и Матильда с восторгом вдыхала этот пленительный аромат. И как же радовало её то, что, несмотря на время года, погода была великолепной: очень тепло и сухо. Матильда бросила задумчивый взгляд на реку: сверху вода, конечно, нагрелась, а вот в глубине, должно быть, холодная. Но в ней всколыхнулось желание во что бы то ни стало искупаться, и она хитро улыбнулась, подумав, что купаться одна не будет точно.

Наконец, туазов в пятидесяти от неё, Матильда разглядела Герика. Он сидел к ней спиной, глядя куда-то вниз, и она, спешившись, осторожно пошла в его сторону, надеясь «напугать» его неожиданным появлением. Привязав коня неподалёку, она сняла башмаки и в первое мгновение поморщилась от прохлады, но скоро привыкла. Листья под босыми ногами мягко шуршали, и Матильда непроизвольно улыбалась. В мрачном замке герцога она вскоре совсем забудет, как прекрасен мир снаружи!

За несколько шагов, что разделяли её и любимого, Герик встрепенулся и поднял голову. Теперь Матильда уже видела, что он чертил что-то на земле. Поняв, что парень вот-вот обернётся и заметит её, Матильда прыжком преодолела разделяющее их расстояние и с визгом упала на него, обнимая за шею. В округе раздался их задорный смех.

Матильда вскоре отпустила Герика и села около него, как всегда очень близко, а он, как обычно, прижал её к себе, обняв за талию.

– Долго же ты, – обдал он её ухо горячим дыханием, уже зная, что Матильда от этого теряла голову. – Заплутала?

– Ещё чего! – возмутилась она тут же, шутливо стукнув его по плечу. – Едва удалось вырваться.

И, не дожидаясь его вопросов, Матильда сразу же пояснила, что к ней присоединился Алан, чтобы в очередной раз надоедать ей глупыми разговорами, а потом она ждала, пока он отвлечётся от неё и позволит ей ускользнуть.

– Тильда…

Судя по тону Герика, он собирался снова начать разговор о насущных делах, но Матильда прервала его:

– Не волнуйся, он, если и станет меня искать, то точно не найдёт. С ним Эдит, а уж она сделает всё, чтобы он не приблизился к этому месту.

Вообще же эта часть берега всегда была безлюдной, поэтому Матильда нисколько не боялась, что их покой и уединение кто-нибудь нарушит.

– Помнишь, у нас сегодня мало времени? – с намёком приподняв бровь, поинтересовалась она. – Герцог устраивает пир.

– Герцог любит пиры, – усмехнувшись, вставил Герик.

– Ага. У нас есть часа два, может, немного больше… Так что раздевайся!

Она расхохоталась над ошеломлённым выражением лица Герика и сама начала быстрее снимать с себя платье. Подобная откровенность, не важно, из чьих уст, обычно смущала её, но сейчас ей очень уж хотелось искупаться. Освободившись от одежды, она бросила короткий взгляд на снимавшего рубаху Герика и с трудом смогла отвести глаза.

– А теперь за мной! – бодро воскликнула она, когда Герик тоже остался нагишом. Хотя она уже не раз его таким видела, как и он её, но всё равно было как-то непривычно, и потому Матильда стремглав бросилась к воде, не дав Герику и опомниться.

Вода оказалась гораздо холоднее, чем она думала. Если бы не нырнула с разбегу, то, наверное, потихоньку бы войти у неё не получилось. А так к ледяной воде она привыкла очень быстро и уже плыла туда, где её ступни не доставали илистого песка. Порядочно отплыв от берега, она обернулась, намереваясь махнуть Герику рукой, подзывая ближе, однако он и так был уже рядом. Весело взвизгнув, Матильда захлопала руками по воде. Она видела, что своим неожиданно ребячливым поведением очень удивляет Герика, и ей это нравилось. Она будто возвращалась назад в прошлое, когда вела себя так же беззаботно. Когда они оба с Гериком и были беззаботными молодыми людьми. Теперь времена, как и они сами, изменились, но сейчас Матильда чувствовала себя прежней, и ей хотелось расшевелить Герика, чтобы и он отринул нынешнего себя, уступив место прошлому.

У неё вышло. С радостным смехом она стала уворачиваться от брызг, что обрушил на неё Герик. Их водный бой продолжался не менее десяти минут и по окончании его Матильда совсем выдохлась. Улучив секунду, она нырнула, с головой скрываясь под водой, а через несколько секунд и Герика потянула за ногу. Увидев под водой притворно разъяренное лицо парня, Матильда едва не рассмеялась, но вовремя сдержалась. Повернувшись к нему спиной, она намеревалась поплыть в сторону, но не тут-то было. Герик подхватил её за талию и резко выбросил на поверхность.

Глотая воздух, она обернулась к нему, чтобы учинить ещё какую-нибудь маленькую пакость, но Герик приник к её губам жадным поцелуем, и она обо всём забыла. Стоило ей вспомнить, что они совершенно нагие в воде, а рядом нет никого, кто мог бы им помешать, как в ней поднялось неудержимое желание. Видно, и в Герике тоже, поскольку, оторвавшись от её губ, он стал целовать шею и ключицы, крепко держа теперь за ягодицы. Её тело настолько разомлело под его ласками, что она, не в силах ждать, обхватила ногами его талию, прошептав настойчиво-страстное «Герик».

– На берег, – выдохнул он ей на ухо.

И Матильда с охотой рванула обратно. Вылезая из воды, она поскользнулась и скатилась вниз, снова плюхаясь в воду. Они оба засмеялись над её неуклюжестью. Герик помог ей подняться, а потом снова притиснул к себе, впиваясь поцелуем в мягкие и податливые губы.

Она и не заметила, как оказалась на земле. Неудобства её ничуть не смущали. Ничто не смогло бы смутить её в такой момент. Она сгорала от желания, и потому медлительные ласки Герика сводили её с ума.

– Нет, так нельзя.

Герик отстранился. Матильда резко села, недоумённо ловя его решительный взгляд. Это заявление было настолько нелепо, что она не знала, то ли ей рассмеяться, то ли разозлиться.

– Уедем отсюда и поженимся. Иначе не получится, – пояснил Герик, отодвинувшись подальше, но уверенно глядя ей прямо в глаза.

– Я не могу уехать так просто, ты же знаешь, – раздражённо ответила Матильда.

– И что тебя останавливает?

– Это же очевидно!

Она была полна гнева, что Герик завёл этот разговор в самую неожиданную для неё минуту. Ведь всё так хорошо сначала шло… они так приятно проводили время… а теперь вся радость и возбуждение схлынули, уступая место досаде и злости. На спину падали холодные капли с мокрых прядей, и она, перекинув волосы через плечо, отжала их.

– Когда мой отец приедет…

– Что, если не приедет?

Матильда, уже натягивающая на себя платье, поражённо уставилась на Герика, едва рот не открыв. Как он мог такое сказать? Как такое предположение могло зародиться в его голове?

– Ты не видишь, где мы находимся? Где ты находишься? – настаивал Герик, тоже начиная остервенело одеваться. – Этот недотёпа не зря рядом с тобой крутится. И герцог не просто так запретил покидать Ренн. Всё же ясно, как день Божий: тебя собираются использовать! Им всем выгодно, чтобы твой отец не вернулся. Тогда земля достанется кому-нибудь из верных людей герцога. Так почему ты думаешь, что он вернётся?

– Потому что он должен! – вскричала Матильда. – Потому что я знаю! И почему именно моему мужу достанутся земли отца? Что, если найдётся Тристан?

– Он слишком мал.

– Тогда Аньес! Уж она-то точно скоро замуж выйдет. А мне нельзя уходить. Если я уйду, то отцу придется искать ещё и меня! И потом, здесь я под защитой герцога – никто ведь больше не пытается меня убить! Но, когда я уйду, у меня станет слишком много врагов! Те неизвестные, и герцог, который захочет меня вернуть.

Они стояли друг против друга, яростно сверкая глазами и пытаясь переубедить один другого. Казалось непостижимым, что так прекрасно начавшийся день заканчивался ссорой. И Матильде было невыносимо обидно, что любимый человек не захотел или не смог её понять.

– Но мы не сможем быть вместе, – отрезал Герик. – Пока ты здесь, никогда не сможем.

– Почему нет?…

В голову ей пришла превосходная мысль. Она медленно улыбнулась. Это же разрушит все их планы – герцога и её поклонников!

– Ты что-то придумала, – тут же понял Герик, внимательно наблюдая за тем, как изменяется выражение её лица.

– В отличие от некоторых, я не опускаю руки так быстро, – пробубнила она. – Тайное венчание! Им всем придётся смириться, когда они узнают.

– Я думал об этом уже. – Ожидания Матильды, что он обрадуется её смекалке, не оправдались. Похоже, Герик видел какие-то препятствия. – Во-первых, нас могут не обвенчать.

– Заплати – и тебя хоть с козой обвенчают, – фыркнула она.

– У меня пока нет таких денег.

– У меня есть. Ну, не сами деньги, но я могу что-нибудь продать. Коня, например.

– А во-вторых, всё равно придётся сбегать, – мрачно произнёс Герик. – Как ты до сих пор не можешь понять, что все эти люди пойдут на что угодно лишь бы добиться своего. Они хотят земли твоего отца – они её получат. Один человек – не препятствие. Его уберут – и путь снова свободен.

Матильда нахмурилась.

– Ты хочешь сказать, они убьют тебя? Но это же…

Она замолкла, вдруг поняв, что Герик прав. Такие, как герцог или Рэндуилл, и в самом деле пойдут на всё. Быть может ещё, Алан и не настолько жаждет её земли, но большинство других ухажеров уж точно обратили внимание на неё только потому, что знали, какое приданое их ждёт.

Матильда отвернулась и пошла вдоль берега. Настроение у неё вконец испортилось. А ведь сегодня ещё пир предстоял… Она бы с радостью покинула его сразу после начала, но это было бы крайне невежливо по отношению к приехавшему ко двору гостю – графу Марш. А потому ей снова придётся терпеть рядом тучу поклонников. Впрочем, она подумывала о том, чтобы всё своё время отдать Алану. Он порой злил её своей надоедливостью, но из всех остальных казался самым искренним. Его ещё можно было как-то вытерпеть…

Она обернулась и увидела, что Герик идёт от неё на некотором расстоянии, не спуская глаз. Как же всё теперь сложно стало… Если бы они влюбились друг в друга ещё в Крэйвеке, всё было бы по-другому… Но приходилось мириться и искать приемлемые решения. Что бы ни говорил Герик, но она верила, что станет только его женой. Ну не смогут же её заставить принести клятвы другому? Не смогут, конечно же. А значит, не стоило и волноваться. Так она думала прежде, а сейчас, после разговора с Гериком, нашла новый повод для беспокойства: прознай кто о любимом – и ему будет грозить нешуточная опасность.

Но смогут ли они долго скрывать ото всех свою связь? Ещё хорошо, что она редко сидела в своих покоях и раньше, поэтому и сейчас её частые прогулки не вызывали подозрений. Но что, если Алан вернётся и расскажет, как она сбежала? Ей это не сойдёт так просто с рук…

Она резко остановилась и пошла в обратную сторону. Герик тоже остановился, ожидая её, но она миновала его, следуя дальше. Матильда глубоко погрузилась в размышления. Если бы Пьер всё ещё оставался здесь, он бы сразу смекнул, с кем она проводит своё время. К счастью, он уехал, и Матильда надеялась, что вернётся он не раньше весны. Потому что, если вернётся раньше и кто-нибудь поделится с ним своими наблюдениями, – Пьер, как пить дать, её выдаст. Стоило, наверное, прекратить на время встречи с Гериком, однако Матильда и сейчас знала, что не выйдет. Она не смогла бы не видеть его долго… И два дня она с трудом провела вдали от него, а чтобы пустить всем пыль в глаза, потребуется разлука подлиннее. Может быть, несколько недель… У неё не получится!

Но ведь на кону была безопасность любимого человека… Ради него она должна постараться.

Снова обернувшись, уже она стала дожидаться, пока Герик к ней подойдёт. И, как только он оказался рядом, Матильда быстро выпалила, опасаясь, что потом передумает:

– Нам нужно прекратить встречаться на некоторое время. Я не переживу, если с тобой случится что-нибудь плохое.

К её удивлению, Герик усмехнулся.

– Нет, Тильда. Что-нибудь плохое со мной и через некоторое время может случиться. Но скорее с тобой за это время что-нибудь случится. У тебя только два выхода: остаться здесь и питать ложные надежды на хороший исход или уйти со мной. Прямо сейчас.

– Но куда мы пойдём? – опустошённо воскликнула она, прикладывая ладонь ко лбу.

– Куда угодно! – Герик взял её за плечи, и Матильда было подумала, что он её встряхнуть собирается, но он только привлёк её к себе. Она благодарно прильнула в ответ, пряча лицо на его груди. – Лес – наш дом родной, разве не так? В нём мы всегда сможем скрыться.

– Ты прав, – глухо произнесла она. – Мы можем в нём скрыться, но жить в нём всегда – не сможем. Нам придется всё время двигаться вперёд, не останавливаясь на одном месте дольше нескольких дней. А я хочу жить спокойно!

– Спокойствие здесь.

– Нет! Спокойствие настанет, когда мы будем счастливо жить вместе в каком-нибудь уютном домике на лесной опушке. И снова убегать – не выход. Мы должны придумать что-то другое…

Она подняла голову и с мольбой посмотрела в тёмно-серые глаза, надеясь на понимание. Герик легко поцеловал её, но взгляд его блуждал где-то далеко. Он тоже что-то решал для себя, и Матильда терпеливо ждала, как и Герик минутами ранее, наблюдая за её прогулкой вдоль реки.

– А если ты беременна? – наконец спросил он.

Матильда и сама об этом уже думала. Вернее, думала только о том, что подобное может случиться, но вот о том, что она будет делать, если забеременеет, она не думала совсем.

– У меня не останется выбора… – тихо сказала она. – Послушай, я должна… мы оба должны ещё раз всё хорошенько обдумать. Потом я отправлю к тебе Эдит, мы встретимся и снова поговорим. Ладно?

– Я не хочу тебя отпускать, – вздохнул Герик, снова прижимая её к себе. – Обещай, что не будешь думать слишком долго.

– Обещаю! – поспешно воскликнула она и поцеловала его в щеку. – Вот увидишь, всё наладится.

Обычно эти слова ей повторял Герик, а вот теперь настал её черёд произнести их. Она взъерошила парню волосы и, поднявшись на цыпочки, прильнула к его губам в долгом, прощальном поцелуе.

– Мне уже пора, – вздохнула она, отстраняясь. – Ты ещё побудь здесь немного, а потом езжай в противоположную сторону.

– Хорошо, – кивнул Герик.

Они молча дошли до её привязанного коня. Матильда обулась, только сейчас заметив, что ноги заледенели. Потом они постояли немного с Гериком, просто обнявшись и не говоря ни слова. Ей тоже не хотелось отпускать его. Всё же, как бы ни сопротивлялась, а предложение уехать отсюда очень её привлекало. Может быть, именно так она и поступит в конце концов…

Герик усадил её в седло и хлопнул по крупу коня. Матильда поехала в обратный путь. Несколько раз она оглядывалась, выхватывая у берега силуэт Герика, но вскоре он перестал быть ей виден. Расстроенно вздохнув, она припустила коня рысью.

Сердце её тревожно забилось в груди, когда, въезжая в ворота, она увидела направляющегося к ней графа Рэндуилла. По всему выходило, что он её ждал. А это значило, что Алан уже вернулся и всё рассказал.

Рэндуилл всегда выглядел угрожающе, но сейчас он, казалось, полыхал едва сдерживаемой яростью, и Матильде приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы выглядеть достойно перед лицом опасности. Такой Рэндуилл её очень пугал.

Она только успела ступить на землю, а граф уже схватил её за руку и повёл в сам замок. Матильда послушно следовала за ним. Народу во дворе было порядочно, и ей не хотелось привлекать к ним внимание, пытаясь вырвать свою руку из захвата Рэндуилла. Да и потом, она решила вести себя так, будто и не догадывалась даже, что о её «побеге» могут подумать придворные и, собственно, сам герцог.

Рэндуилл вёл её куда-то около пяти минут, и к этому времени у Матильды и рука уже заболела, и дыхание сбилось, потому что поспевать за ним было крайне затруднительно. По пути им попадались, в основном, слуги и стражи, которые делали вид, что не замечают их. Но, помимо них, им встретились ещё два знакомых Матильде рыцаря, которые не упускали возможность провести с ней хотя бы несколько минут. Оба с затаенным гневом проводили её и Рэндуилла взглядом. Будь они посмелее, а Рэндуилл не таким пугающим, наверное, вступились бы за неё или хотя бы поинтересовались, нужна ли ей помощь.

Он завёл её в тупик. Матильда с удивлением осмотрелась. В этом коридоре горел один лишь факел, отбрасывающий тусклый свет вокруг. Стражи поблизости не наблюдалось, да и слуги здесь не ходили. Матильда об этом месте ничего не знала. Она вообще думала, что в замке нигде нельзя побыть одной, кроме как в своих покоях, и потому сейчас приятно изумилась. Ещё бы Рэндуилла рядом не было, и она бы вдоволь насладилась полумраком и тишиной.

Но Рэндуилл был рядом и уже не собирался молчать. Он навис над ней, словно скала, и процедил:

– Где же вы были, леди Матильда?

– Я гуляла, – легко улыбнулась она, смело глядя в его тёмные, зловещие глаза. Подавшись вперёд, она тихо прошептала: – Прошу вас не говорить этого лорду Алану, но его общество немного утомило меня, и я решила продолжить прогулку в одиночестве.

– Вы смеетесь надо мной.

Похоже, Рэндуилл совсем ей не поверил. Матильда внутренне сникла, но внешне никак не показала своих чувств.

– Я отправил своих людей искать вас. Я собирался уже рассказать Его светлости о вашем исчезновении. Вы хоть представляете, какой бы переполох тут был?

Матильда подавленно кивнула.

– Простите меня, – раскаянным тоном произнесла она. – Я поступила неразумно и понимаю свою ошибку. Этого более не повторится.

Рэндуилл вперился в неё внимательным взглядом, словно пытаясь увидеть признаки лжи, но Матильда с честью выдержала испытание: в её глазах на самом деле читалось понимание и раскаяние.

– Хорошо. Очень хорошо, что вам не нужно объяснять всё на пальцах.

Он внезапно ухватил её за подбородок, заставив задрать голову ещё выше, и наклонился к ней. Матильда остолбенела, широко распахнув глаза. Неужто он осмелится и попробует её поцеловать? Но она ошиблась. Рэндуилл вкрадчиво поинтересовался:

– И вы гуляли одна, леди Матильда?

– Разумеется, – тут же солгала она. – Я часто гуляю, всегда со своей служанкой, и сегодня впервые так случилось, что я оказалась наедине с собой. Я уже признала, что поступила опрометчиво.

– А в том, что некоторое время назад вы ежедневно пропадали в таверне «Лесной зверь» вы до сих пор не признались, – заметил он.

Матильда не сумела остаться невозмутимой после такого заявления. Непроизвольно отшатнувшись, она вызвала тем самым довольный оскал Рэндуилла. Наверное, не сегодня он об этом узнал. Выходило, уже давно следил за ней и её передвижениями. Но знает ли он что-нибудь о Герике? Вернее о том, что их с Гериком связывает?

– Если в моих действиях нет ничего предосудительного, я не вижу смысла признаваться в них кому бы то ни было. А теперь позвольте мне уйти. Я очень устала.

На одно долгое мгновение ей показалось, что Рэндуилл не сдвинется с места, но она снова ошиблась: отступив, он дал ей дорогу, и Матильда поспешила убраться подальше.

В комнате её ожидала бадья с горячей водой. Эдит, бывшая тут же, помогла Матильде снять платье и тут же подтолкнула к бадье. Было приятно снова погрузиться в воду, только теперь уже горячую. Уставшее за день тело постепенно расслаблялось. Эдит, как и обычно, подкинула в воду лаванду, аромат который был ей по душе, и Матильда довольно прикрыла глаза.

Как же не хотелось спускаться вниз и присутствовать на очередной пирушке. После сегодняшней вылазки в лес было особенно неприятно возвращаться к ставшему уже обыденным образу жизни. Но, конечно, можно было найти в этом и хорошую сторону: в лесу она никогда бы не смогла понежиться в горячей воде, и к тому же, в замке вкусно кормили, а она успела очень сильно проголодаться.

– Вас никто не видел? – мягко спросила Эдит, начиная расчесывать её волосы.

– Видели, конечно. Я даже успела с графом Рэндуиллом побеседовать… Он знает о «Лесном звере». Может, и ещё что-нибудь знает…

– Он спрашивал у меня о вас, – призналась Эдит, тяжело вздохнув. – Я ничего ему не рассказала, не беспокойтесь. Но всё равно будьте осторожны, иначе он узнает о вашей любви.

– Спасибо, Эдит, – благодарно улыбнулась Матильда. – Я буду осторожна. Мы решили не встречаться пока с Гериком.

– Вот и славно, – одобрительно кивнула Эдит.

Уже через час Матильда шла в большой зал. По пути к ней присоединилась вдова леди Элен. С этой молодой женщиной она неплохо общалась, но дружбой их отношения нельзя было назвать. Просто на таких мероприятиях они держались вместе и приятно проводили бы время, если бы Матильду всё время не отвлекал какой-нибудь рыцарь. Леди Элен страдала от повышенного внимания в значительно меньшей степени: за душой у неё был лишь годовой доход в пятьдесят фунтов.

Они переговаривались о всяких мелочах, пока не дошли до зала. Там уже Матильду перехватил граф Рэндуилл и повёл к герцогскому трону. Она бросила на него вопросительный взгляд: неужели всё же Пьеру де Дрё стало известно, что она убежала от Алана в лесу? Но Рэндуилл смотрел прямо вперёд, и Матильде не оставалось ничего, кроме как следовать за ним, также глядя вперёд. По правую руку от герцога сидела его супруга, с кислым видом переговариваясь с одной из своих леди. По левую же сидел неизвестный Матильде человек лет тридцати: темноволосый, бледный и с большими глазами – он вроде бы и был симпатичным, но вместе с тем что-то в его внешности показалось ей болезненным.

Рэндуилл уже подвёл Матильду к герцогу, и она сделала реверанс ему, герцогине, а потом и незнакомцу. Догадаться о том, кто он, было не сложно.

– Моя подопечная, леди Матильда, дочь сэра Марильяка, – представил её герцог.

Незнакомец порывисто встал и с улыбкой поклонился ей.

– Гуго де Лузиньян, граф Марш, – представился он. – Мой дорогой друг, – бросил он короткий взгляд на герцога, – поведал мне о вашем несчастье. Я искренне соболезную и надеюсь, что вы скоро соединитесь с вашей семьёй.

У Матильды почему-то на сердце потеплело от этих слов. Она уже давно не верила в искренность придворных, но сейчас ей показалось, что граф Марш искренен.

– Благодарю вас, ваша милость, – склонила она голову, одарив его тёплой улыбкой.

Стоило ей отойти, и улыбка стерлась с лица Матильды. Граф Рэндуилл не собирался её оставлять. Они уселись за стол рядом, и граф стал накладывать ей еду, что обычно было обязанностью рыцаря по отношению к своей даме. Вздохнув, Матильда принялась есть, стараясь отвечать Рэндуиллу односложно. Его внимание к ней всегда было ей особенно неприятно. К счастью, Рэндуилл никогда не слыл разговорчивым человеком.

Наевшись, Матильда принялась наблюдать за танцами и слушать менестрелей. Это занятие скоро ей наскучило, и она заскользила взглядом по собравшимся. Через некоторое время она заметила Алана, который хмуро глядел куда-то вниз. Вспомнив о том, как поступила с ним сегодня, Матильда решила извиниться. Она неотрывно смотрела на молодого человека, пока тот, почувствовав её взгляд, не поднял голову. Матильда благосклонно улыбнулась ему и кивнула, что было знаком её доброй воли или, проще говоря, знаком подойти.

Алан с видимым удовольствием подскочил с места и направился к ней.

– Не уделите ли мне минуту вашего внимания? – изрёк он, вырастая перед ней.

Бросив вежливую улыбку Рэндуиллу, который, впрочем, даже и не взглянул в её сторону, Матильда встала и направилась к выходу из зала. Не хотелось говорить с Аланом при таком шуме, что царил внутри, да и голова у неё разболелась от постоянного напряжения из-за присутствия рядом Рэндуилла.

Оказавшись в зале поменьше, где сейчас находилось всего несколько пар, ведущих фривольные разговоры, Матильда задумалась, не зря ли она привела сюда Алана. Мало ли, что ему в голову взбредёт… Никакой надежды она ему давать не собиралась.

– Я хотела попросить у вас прощения за сегодняшнюю прогулку. Видно, свежий воздух так повлиял на меня.

– О, что вы, прекрасная леди Матильда, – горячо воскликнул Алан, – вам не стоит просить прощения. Я ничуть не в обиде! Для меня каждое проведённое рядом с вами мгновение – уже истинное счастье. Как же вы могли подумать, что я смею быть на вас в обиде?

– Это превосходно, – улыбнулась ему она. – Раз для вас это истинное счастье, то мы можем посидеть здесь немного.

– С превеликим удовольствием! – подхватил её предложение Алан.

Они уселись на стулья. Алан хотел было придвинуться к ней совсем близко, но Матильда предупреждающе подняла руку, смягчая свой жест ещё одной улыбкой. И Алан не стал настаивать.

– Вы не заблудились в лесу, слава богу, – произнёс он.

– Нет, я почти сразу выехала к реке. И, кроме того, я прожила вблизи леса всю свою жизнь и часто там бывала. Для меня невозможно заблудиться, поверьте.

К своему удивлению, они хорошо поговорили с Аланом. Она зачем-то стала ему рассказывать о том ворохе чувств, что обрушиваются на неё в лесу, а он отвечал ей так понимающе, будто и сам испытывал нечто подобное. В общем и целом, вечер снова становился приятным, ибо у Матильды всегда повышалось настроение после интересного разговора.

В зал вошёл паж с подносом, на котором стояли кубки с вином. Сюда им тоже вменялось в обязанность заглядывать, ибо зал этот никогда не пустовал. Так как они с Аланом сидели ближе всего, первым делом он подошёл к ним, остановившись возле Матильды. Она качнула головой, отказываясь, а вот Алан схватился за самый ближний кубок так, будто внезапно в нём проснулась дикая жажда. Мальчик замялся, не спеша отходить, и Алан бросил:

– Ну чего встал? Иди.

Паж ушёл, а Алан тем временем залпом осушил кубок. Матильда смотрела на его действия с лёгким недоумением.

– Не стоит пить так много, – добродушно сказала она.

– Мне сейчас нужна смелость, что даёт вино, – ответил ей Алан и вдруг упал перед ней на колени, отставив уже пустой кубок в сторону.

У Матильды сердце подскочило к горлу. Она поняла, что собирается сказать Алан и теперь проклинала себя за то, что предложила ему посидеть здесь. Украдкой оглядевшись, она заметила, что никто даже и не смотрит в их сторону. Это немного утешило её. Не хотелось, чтобы потом судачили о его предложении и об её отказе.

– Милорд, прошу вас, поднимитесь, – прошептала она.

Вместо этого, однако же, Алан пошёл дальше. Он положил руки ей на колени и с силой сжал ткань её платья.

– Что вы себе позволяете? – ошеломлённо вопросила она, пытаясь подняться.

Но Алан теперь навалился на неё всем весом, и тогда-то только до Матильды дошло, что он не пристаёт к ней.

– Алан! – громко закричала она, пытаясь поднять его.

Он захрипел. От ужаса всё замерло у неё внутри, а потом оборвалось. Матильда с трудом выбралась из-под него. Стул, на котором она сидела, повалился с громким стуком на пол. Опустошённый кубок со звоном покатился в сторону дверей, когда Алан упал на спину и задел его.

Матильда услышала, как находящиеся в зале зашевелились и стали перешептываться. Она же не могла отвести взгляда от лица Алана. По нему шла судорога, оно побледнело, а руки и ноги бились в конвульсиях. И тут он закричал. После этого Матильду словно оглушили. Все вокруг задвигались, в соседнем зале затихли звуки музыки, но разговоры стали громче. Двери с грохотом распахнулись. А она только и могла что стоять и смотреть на то, как Алан умирал. Она знала, что он умирал.

Её заставили отвернуться от этого зрелища. Она даже не видела кто, потому что в глазах продолжало стоять искривлённое болью лицо Алана.

– Что случилось?!

– Отравлен!

– Леди Матильда!

Все вокруг суетились, громко разговаривали, какая-то женщина вскрикнула. Кто-то приказал привести врачевателя. Однако, несмотря на весь этот шум, Матильда могла расслышать предсмертные хрипы Алана. Она попыталась высвободиться и подбежать к нему, но ей не дали этого сделать.

– Отыскать мальчишку, – приказал голос Рэндуилла у неё над ухом.

– Он не умрёт? – подняв на него глаза, спросила Матильда.

Его лицо она едва видела из-за застилающих слёз. Но, прежде чем Рэндуилл ей ответил, она поняла, что больше не слышит хрипов Алана.

– О нет, – простонала она, прикрывая рот ладонью.

– Он уже мертв.

Рэндуилл повёл её вон из зала, где вдруг все стали интересоваться ею и о чём-то спрашивать или что-то говорить. Матильда едва замечала череду лиц. В голове не укладывалось, что подобное могло произойти – хуже того, что подобное на самом деле случилось. Ещё минут десять назад они беззаботно разговаривали, а теперь он мёртв! Кому он мог помешать? И, только задав этот вопрос себе, она поняла: отравить хотели её, а не его.

Она не заметила, как оказалась в своей комнате. К ней сразу же бросилась Эдит. Она усадила её на застеленную кровать, укрыла сверху меховым плащом и унеслась к себе в комнатушку, пообещав, что через минуту вернётся.

В тёмной и пустой комнате Матильде вдруг стало очень страшно. Она с ногами забралась в кровать и опустила мокрое от слез лицо в мех. В голове билась одна сводящая с ума мысль: «он мёртв из-за меня!». Когда Эдит вернулась с кружкой какого-то напитка, Матильда залпом выпила содержимое, не заметив вкуса, но надеясь, что это ей поможет.

– Не уходи! – снова заплакала она, когда Эдит отвернулась.

– Я только свечи зажгу, чтобы не было так темно, – тепло ответила ей Эдит.

Она и в самом деле лишь зажгла несколько свечей, оставаясь в пределах видимости Матильды, и вернулась к кровати. Словно почувствовав, что сегодня можно отойти от привычных рамок, Эдит забралась в кровать рядом с Матильдой и обняла её за плечи.

Она ничего не знала о случившемся, ибо дожидалась свою хозяйку в комнате, как и обычно в подобные вечера. Граф Рэндуилл просто привёл Матильду, на которой лица не было, и не сказал Эдит ничего, кроме как «позаботься о своей госпоже».

– Он ни в чём не провинился, – всхлипывала Матильда. – Если бы я только знала, Эдит!.. Я не предложила бы ему посидеть там, ни за что не предложила бы! Это я должна была его выпить – я, а не он!

Её не трогало, что речь была сбивчивой и малопонятной. Главным было рассказать об этом кому-нибудь, поделиться своей болью и растерянностью и избавиться от образа Алана перед глазами. Но последнее теперь вряд ли было возможным.

– Мы с ним говорили… Он хотел… он хотел предложить мне стать его женой. Эдит, – простонала она, утыкаясь в плечо подруге и служанке в одном лице, – а я разозлилась на него! Я оттолкнула его, когда он нуждался во мне… Но я так испугалась! Я так сильно испугалась…

Эдит гладила её по голове, и Матильда чувствовала, что постепенно успокаивается. Рыдания прекратились, а вместо лица Алана она теперь видела весело тянущийся кверху огонёк свечи, на котором сосредоточила всё своё внимание.

– Он отравился, – произнесла она немного погодя ожесточённым тоном. – Мне поднесли вино, но я не стала пить. А он выпил, чтобы набраться смелости сделать мне предложение.

– Это первый раз? – тихо поинтересовалась Эдит.

Не спуская взгляда с горящей свечи, Матильда кивнула. По сути это и правда был первый раз, когда она видела, как умирает человек. Такой молодой, полный сил и устремлений, часто раздражающий, но на самом деле ведь неплохой. Сейчас Матильда готова была терпеть его увивания рядом с собой хоть до скончания жизни, лишь бы он вернулся. Но вернуться он уже никогда не сможет…

– Не вините себя… То, что случилось, – только случайность. Вы не заставляли пить его это вино.

Матильда соскочила с кровати и заходила из стороны в сторону.

– Но, если бы кто-то не хотел убить меня, не погиб и он! Эдит, вдруг это повторится? Вдруг снова повторится?

– Этого человека найдут. Точно найдут, уверяю вас. Никто не смеет убить благородного человека под носом у герцога. Вам пока нужно отдохнуть, поспать… Наутро будет легче.

Возможно, Матильда и приняла бы её совет, но в комнату постучали, и она сама побежала открывать – ещё один паж, который передал ей приказ спуститься в тот зал, где недавно пировали. Матильда, не мешкая, последовала за ним. Напиток, что дала ей Эдит, давал о себе знать: она понемногу успокаивалась.

Она вошла в раскрытую перед ней дверь и быстрым шагом направилась к задумчивому Пьеру де Дрё. Помимо него здесь также находились озабоченная герцогиня Аликс и яростный граф Рэндуилл. Стоило Матильде взглянуть на последнего, и её одолел страх. В таком виде она боялась Рэндуилла до одурения. Но ведь не мог же он быть в ярости на неё? Однако, скорее всего, его неуравновешенное состояние было вызвано именно ею, потому что смотрел он прямо на неё, прожигая взглядом до самого нутра.

– Леди Матильда, – неожиданно, но первой с ней заговорила герцогиня Аликс. Она встала со своего места и спустилась вниз. Взяв Матильду за руку, она слегка сжала её, показывая своё сочувствие. – Нам всем очень жаль, что вы стали свидетельницей этого несчастья. Вам сейчас следовало бы отдохнуть, однако то решение, к которому пришли мой возлюбленный муж и я, не может быть отложено до завтра.

Матильда бросила на неё взволнованный взгляд. Неужели её собирались выгнать со двора? Она и не знала, обрадовало бы её такое решение. Ещё несколько часов назад – скорее всего, да, но сейчас…

– Мне жаль давить на вас, моя дорогая, – скорбно произнесла юная герцогиня. – Но вы более не можете находиться в безопасности под опекой одного только герцога. Он не имеет достаточно времени, чтобы уследить за вами. Вам нужен муж…

– Граф Рэндуилл будет тем мужем, который сможет защитить вас и оградить от любой опасности, – вступил в разговор Его светлость. – Вы можете не волноваться: мы сделаем всё, чтобы виновного нашли. Для нас – однако же, только для нас, находящихся сейчас в этом зале, – не тайна, для кого предназначалось отравленное вино. Того пажа сейчас пытают, чтобы выбить из него…

– Прошу вас, милорд, – воскликнула герцогиня Аликс, – леди Матильде и так непросто.

– Когда что-нибудь станет известно, вы об этом узнаете в числе первых, – пообещал Пьер де Дрё. – Пока же я распорядился привести священника, который не медля обвенчает вас с графом…

– Нет! – громко сказала Матильда.

Герцогская чета уставилась на неё с непередаваемым удивлением, однако граф Рэндуилл только прищурился в ответ на её заявление. Матильда же отступила на шаг, словно порываясь убежать. Не медля обвенчаться! И с кем – с Рэндуиллом! Что они себе вообразили – что она согласится?!

Гнетущее молчание нарушила герцогиня:

– Я полагала, что для вас это окажется ещё одним потрясением, ведь это так неожиданно. Однако же вы давно знаете графа и хорошо с ним ладите – поверьте, такая поспешность вам только на пользу.

– Я не выйду замуж за графа, – ледяным тоном осадила её Матильда.

Герцог хотел было сказать что-то гневное, но граф Рэндуилл опередил его.

– Ваша светлость, я прошу вас оставить нас поговорить с леди Матильдой наедине. Уверяю, мы придем к обоюдному согласию.

Судя по решимости в глазах Рэндуилла, Матильда сильно сомневалась, что они придут хоть к какому-нибудь согласию. Однако герцогу эта идея пришлась по вкусу. Он довольно кивнул, видимо, ничуть не сомневаясь в графе. Герцогиня ободряюще улыбнулась Матильде и последовала за своим мужем.

Как только они вышли, Рэндуилл в несколько огромных шагов спустился к ней.

– Я не выйду за вас замуж, – сразу начала Матильда, – можете и не просить, и не убеждать. Вы знаете, что я вас ненавижу и никогда – никогда и ни за что – не выйду за вас.

Эта маленькая речь отчего-то очень разозлила Рэндуилла. Он схватил её одной рукой за затылок, потянув к себе, и, впиваясь в неё бешеным взором, процедил одно только слово:

– Выйдете.

– Нет.

Какое-то время они испепеляли друг друга взглядами, полными ненависти, а потом Рэндуилл, сделав большое усилие над собой, отстранился и усмехнулся.

– Вы ненавидите меня. Но я хочу видеть вас своей женой, и больше меня ничего не интересует. Мне не нужно ваше согласие. Мне плевать на ваши чувства. Вам ясно? Именно поэтому мы обвенчаемся. Прямо сейчас. Священник уже должен нас ждать в часовне.

Не дав опомниться и переварить эти слова, Рэндуилл схватил её за руку и потащил на выход.

– Вы не можете! – закричала Матильда, пытаясь с помощью свободной руки разжать пальцы графа. – Я не отвечу согласием перед лицом господа…

– Ваше согласие не требуется, вам до сих пор не ясно?

– Но вы не посмеете! Герцог не позволит!

– Да что вы? – зло рассмеялся Рэндуилл, не сбавляя шага. – Он с удовольствием ушёл, оставив меня действовать по своему разумению.

Матильда не могла поверить, что всё это происходит наяву. Герцог тащил её по коридору в сторону замковой часовни, а она не могла ничего с этим поделать. Её сопротивление ничуть не мешало Рэндуиллу.

И всё же она стала кричать и вырываться, царапаясь, кусаясь и даже пинаясь, лишь бы Рэндуилл выпустил её. Стояла ночь, но ведь пир закончился совсем недавно, да и гибель Алана должна была всех взбудоражить – вряд ли хоть кто-нибудь спал. Неужели её не слышат? Или просто не хотят слышать?

Рэндуилл, устав бороться с ней, остановился и с размаху влепил ей оплеуху. Она закричала и зарыдала одновременно. Кожа, казалось, запылала от удара. У неё подкосились ноги, и она завалилась на пол. Рэндуилл, не теряя времени, поднял её и закинул себе на плечо. В глазах Матильды потемнело, и она ненадолго потеряла сознание, а когда очнулась, то уже стояла перед алтарём. Рэндуилл до боли сжал её руку, а священник начал монотонно читать необходимый текст.

– Я не хочу! Как вы можете? – со слезами на глазах спросила Матильда, глядя на священника. Он не поднял головы и не сбился.

Рэндуилл держал её так крепко, что она даже не могла пошевелить рукой – не то, что освободиться. С ужасом, отчётливо читаемом в её глазах, она следила за лицом священника, не в силах поверить, что ему всё равно на то, что её принуждают оставаться здесь.

– Согласны ли вы?…

– Да, – яростно рыкнул на него Рэндуилл, без труда надевая ей на палец кольцо.

– Согласны…

– Нет! – ответила Матильда, тоже не дав ему договорить. – Нет!

– Тогда…

– Нет!!! – в бешенстве закричала Матильда. – Я не согласна! Нет!

– …мужем и женой.

Рэндуилл рывком развернул её безвольное тело к себе, ибо после этих слов сознание покинуло Матильду.

 

Глава 31. Клятвы верности

Приняв полусидячее положение в кровати, Беатрис задумчиво перевела взгляд со стены на пустой подоконник. Остановиться глазу было в общем-то больше не на чем. И она уже несколько дней прожила здесь, чтобы привыкнуть к виду этой комнаты.

Ранение не оказалось слишком серьёзным: лезвие не повредило никаких внутренних органов. Однако же выздоровление всё равно занимало порядочно времени и проходило довольно болезненно – особенно это касалось первых трёх дней. Беа с трудом помнила, как провела те дни, – к тому же, отсутствие рядом Клода угнетало и без того неважное самочувствие. Лишь переехав в этот дом, купленный на днях Клодом, она стала оживать.

Сегодня утром, прежде чем уйти, Клод сделал загадочное заявление, поведав, что её ждёт необычный день. Должно быть, он имел в виду то, что она наконец-то встанет с постели. По крайней мере, Беа очень хотелось в это верить, ибо она не знала, сможет ли терпеть бездействие теперь, когда будто сам Бог дал ей знак, чтобы она начала хоть что-то делать.

Случай на площади вызвал немалый переполох. Странным образом Хью удалось тут же исчезнуть, даже несмотря на его приметную рыжую шевелюру. Кто-то подсказал Клоду, что неподалёку живёт врачеватель, к которому Клод с Беа на руках тотчас же и направился. Этот врачеватель сразу сказал, что никакой угрозы для её жизни нет. А вскоре после этого известия Клод покинул его дом, перед тем заплатив не только за уход за Беа, но и за то, чтобы тот распространил слух о её смерти. Сам же Клод все те дни, что Беа страдала от раны и одиночества, ходил по городу, разыскивая убийцу и не забывая делиться своим горем от потери возлюбленной с каждым, с кем заговаривал.

Самой Беа никогда бы в голову не пришла эта идея. Если бы не задумка Клода, этот покой был бы только краткой передышкой, а затем – снова преследования, попытки убить, которые рано или поздно увенчались бы успехом, потому что бегать постоянно у неё не вышло бы. Но теперь получалось, что ранение стало для неё спасением, потому как и недели не прошло, а Клод напал на след Хью. Тот, видно, поначалу скрывался, но потом, когда толки о смерти Беатрис дошли до его слуха, решил отпраздновать свою месть. В одной из таверн на северо-восточной стороне города Клод узнал, что Хью весело провёл там время, хвалясь, что выполнил задание, с которым не справился никто другой. А после он уехал из Парижа – уехал, думая, что Беа мертва.

Между тем Клод купил дом в другом конце города, где о происшествии если кто и знал, то не в подробностях, – слишком уж часто совершались убийства, чтобы о них долго и повсеместно судачили. И, когда опасность перестала висеть над Беа, Клод – на всякий случай тайно – увёз Беа из домика врачевателя.

Казалось, всё начинает налаживаться: они с Клодом могут теперь спокойно жить, не опасаясь более преследований. Однако если бы дело было только в них… Она должна была узнать личность того, кто так сильно желал их убить, должна была сделать безопасной и жизнь Тристана, не только свою. Она должна была связаться с отцом, пусть не в скором времени, но как только это станет возможным. Она должна была хотя бы попытаться узнать, выжила ли Матильда. Столько дел, столько проблем ещё оставалось, чтобы наслаждаться тихим счастьем с Клодом…

Но, пока она лежала в постели и Клод настаивал на её отдыхе, она могла себе это позволить: всё своё внимание отдавать ему. Однако когда его не было рядом, ей приходилось трудно. Гнетущие мысли тут же одолевали её: сотни раз она прокручивала в голове всё то, о чём уже и так не единожды думала. Беа устала от этих мыслей, но не могла выкинуть их из головы: каждый раз, когда оставалась наедине с собой, они возвращались. Возможно, если она встала бы на ноги, походила по дому, у неё получилось бы отвлечься от них. Но Клод просил её не делать этого, а ослушиваться она не хотела.

Раздались шаги на лестнице, и Беа опасливо глянула в сторону двери. Конечно же, это не мог быть никто иной, кроме Клода, но, судя по всему, она уже привыкла бояться каждого шороха.

Дверь отворилась, и на пороге, в самом деле, показался Клод. За последние дни что-то неуловимо изменилось в нём. Беа видела, что он очень устал: порой его вид был едва ли не болезненнее, чем её, и Беа знала, что вина в этом только её. Именно она, а вернее сложности, связанные с ней, не дают ему покоя. Сначала он целыми днями бродил по городу, выискивая Хью, а потом тоже часто куда-то уходил, но пока не рассказывал куда, обещая, что вскоре она всё узнает.

Клод подошёл и опустился на кровать рядом с ней.

– Как себя чувствуешь, моя радость?

– Очень хорошо. Можно я встану? Я так устала лежать, – призналась она, вопросительно глядя на Клода.

– Можно.

Он нежно погладил её по щеке, и Беа довольно прикрыла веки: каждое касание Клода было для неё сродни празднику. Казалось немыслимым, что раньше она могла обходиться без его любви и заботы, без тепла и ласки. Какое же счастье, что она встретила его тогда, в Нанте…

– У нас было интересное знакомство, – сказала она, улыбнувшись. – Ты помнишь?

– Помню. Я ведь даже не знал поначалу, что ты девушка. Только потом, когда нёс к своему дому, смог получше разглядеть твоё лицо, и всё понял.

– А я думала, что смогу сойти за юношу, – вздохнула Беа, в который раз осознавая, как часто подвергала себя опасности. Хорошо, что теперь всё это было позади.

– Слишком мягкие черты для юноши. И ещё… – Клод нагнулся к ней ближе и стал покрывать поцелуями её лицо. – Уже тогда я испытал что-то, отдалённо напоминающее влюблённость.

– А если бы я оказалась юношей? – рассмеялась она.

– Думать о таком не хочется. Послушай, Беа, – чуть помедлив, продолжил Клод, глядя на неё так, словно раздумывая, стоит ли говорить ей это, – есть кое-что, о чём я забыл тебе сказать. Помнишь тот день, когда на нас напали близ Лаваля?

– Да, – настороженно отозвалась Беа.

– Тогда я оставил одного наёмника в живых. И он сказал мне, что ваше убийство заказали в Лондоне.

Она медленно кивнула. Слова Клода только подтверждали её смутные пока догадки. Беа ещё в монастыре поняла, что всё произошедшее как-то связано с отцом и Аньес. Ибо ничто другое, кроме их приезда в Англию, не могло повлечь подобные действия по отношению к их семье. Возможно, её отец нажил страшного врага, который в целях отомстить решил убить всю его семью? Или, может быть, отец кому-то отказал в руке Аньес и обиженный тоже решил отомстить? Конечно, всё это могло быть так… Но Беа почему-то казалось, что ни одна из её догадок не верна.

– Не страшно. Я подозревала об этом, – сжала она руку Клоду. – Я должна всё выяснить… Если раньше у меня оставались какие-то сомнения, то теперь я вижу знак Господа в этом ранении. Точнее в том, что меня отныне считают мёртвой.

– Мы попробуем всё выяснить. Попробуем. Но это не значит, что ты снова бросишься в опасную дорогу, – твёрдо заявил Клод, и интонацией, и взглядом показывая, что в этом он останется непреклонен.

– Нет, – пообещала Беа. – Ни за что не брошусь. Мне хватило уже.

– Вот и правильно. А теперь давай я помогу тебе встать.

Беа в душе запрыгала от счастья. Она так устала лежать, что сначала стала слишком быстро и резко подниматься. Боль тут же скрутила её – не сильная, но ощутимая. Клоду было не трудно прочитать это по её напряжённому лицу.

– Осторожнее…

Она кивнула и стала подниматься медленнее, опираясь при этом на руку Клода. Выпрямившись и сделав пару шагов, Беа неуверенно улыбнулась. Она уже соскучилась по этому. После стольких дней сплошной ходьбы вдруг перестать это делать было непривычно и в какой-то мере болезненно.

– Ну как, готова спуститься вниз? – спросил Клод, держась немного позади. – Нас ждёт гость.

– Гость? – переспросила Беа. – Всё это время?

– Да, – смутился Клод. – Некрасиво получилось, но я всегда обо всём забываю рядом с собой.

– Только потому что хорошо тебя понимаю, не стану ругать, – улыбнулась она, вставая на цыпочки и обнимая любимого за шею. – А что за гость?

– Увидишь, – загадочно ответил Клод, поцеловав её в нос.

Беа отстранилась, жалея, что некий гость не позволяет ей побыть с Клодом наедине подольше. Впрочем, впереди у них должно быть много времени для этого…

Когда она спустилась вниз, то немного утомилась, но всё же чувствовала себя превосходно. Клод придерживал её за руку ненавязчиво, совершенно не мешая свободе перемещения, но она знала, что стоит ей покачнуться, – и он точно не даст ей упасть.

На первом этаже была одна единственная комната, поэтому ещё на середине лестницы Беа разглядела сидящего на стуле гостя. Им оказался мужчина под пятьдесят: обрюзгший и полысевший. Беа с недоумением посмотрела на Клода, ожидая объяснений, но он кивнул вперёд, словно говоря, чтобы она шла дальше.

– Прошу прощения, что заставила вас ждать, – сказала она, привлекая к себе внимание толстяка.

– Ничего-ничего, леди Беатрис, – поспешно ответил он, поднимаясь со стула. – Ваш супруг рассказал мне о том, что вы были ранены.

Беа бросила растерянный взгляд на Клода. Мало того, что он о ранении зачем-то рассказал этому человеку, так ещё и соврал про пока несуществующую между ними связь.

– Я вижу, вам ещё неизвестно, кто я, – спохватился гость. – Меня зовут сэр Генрих Нойнер. Я друг вашего отца.

Беа не смогла сдержать удивления. Сэр Нойнер внешне был полной противоположностью отцу, а она отчего-то думала увидеть некую копию отца, только с иными чертами лица. Сэр Нойнер с трудом походил на рыцаря: скорее на зажиточного торговца.

Она снова посмотрела на Клода. Дар речи на какое-то мгновение покинул её. Она лишь мельком упомянула Клоду о друге отца, но он запомнил! Запомнил, отыскал и привёл его сюда.

– Я чрезвычайно рад свести с вами знакомство, леди Беатрис, – продолжил сэр Нойнер, привлекая к себе её внимание. – Обстоятельства к радости не располагают, разумеется, но вы в безопасности – и это замечательно.

– И я рада, – поборов замешательство, ответила она. – Спасибо большое, что пришли. Я очень хотела вас увидеть! Присаживайтесь, пожалуйста.

Сэр Нойнер кивнул и благодарно опустил своё грузное тело на стул. Беа устроилась на соседнем, а Клод остался стоять позади неё.

– Вы, вероятно, уже всё знаете?

– Я знаю, почему вы здесь, и знаю, что вам нужна помощь. Поверьте, я сделаю всё, что только смогу, чтобы помочь вам! Однако же не ожидайте от меня того, что я могу заставить вашего отца вернуться. Прежде всего он – рыцарь, и сейчас его служба требуется английскому королю. Поэтому я бы не надеялся на вашем месте на его скорое возвращение.

Беа не ожидала от него иных слов. Она и сама понимала, что надеяться на это глупо, да и не собиралась просить сэра Нойнера о чём-то подобном. Она вообще так и не решила, какая помощь ей нужна от этого человека.

– Тогда чем же вы можете мне помочь? – спросила она его задумчиво.

Сэр Нойнер тяжело вздохнул, не спеша с ответом. Беа напряжённо наблюдала за его лицом, пытаясь догадаться, о чём он размышляет. Быть может, он увидит какое-нибудь решение, которое никак не могла найти она?…

– Вашему отцу ещё не известно о том, где вы?

– Я полагаю, нет… Моя тётушка писала ему в Лондон, но к тому времени он уже уехал из столицы. Вы предлагаете написать ему ещё одно письмо? – с сомнением поинтересовалась она.

– Да. Но на этот раз оно будет доставлено, – уверенно заявил сэр Нойнер. – Я отправлю его с одним своим слугой – поверьте, он не вернётся, пока письмо не окажется в руках Эдмона.

– Это было бы чудесно! – воскликнула Беатрис. – Даже если отец не сможет тотчас же вернуться, он хотя бы узнает, что со мной всё в порядке… Он должен знать всё то, что знаю я.

Конечно, она понимала, что надеяться на удачный исход не стоит. Возможно, слуга и в самом деле не вернётся, пока не отдаст письмо её отцу… или пока не случится что-нибудь, что помешает ему и отдать письмо, и вернуться. Но если только письмо достигнет отца!..

Видимо, поняв её состояние, сэр Нойнер кашлянул и сказал:

– Я подумал, что у вас не было времени, чтобы приобрести подобное… – Он начал рыться в небольшой сумке на поясе. Вытащив через пару секунд сначала свернутый кусок пергамента, а затем чернильницу и перо, он улыбнулся Беа: – Не стоит откладывать то, что можно сделать немедленно.

– Но вы?…

– Не беспокойтесь, у меня есть немного свободного времени. А пока вы будете писать письмо, мы поговорим с вашим супругом.

Беа обернулась и подняла глаза на Клода. Он кивнул и сжал её плечо.

– Благодарю вас, – сказала она, принимая письменные принадлежности из рук сэра Нойнера.

Не спеша Беа поднялась к себе. Усевшись за стол, она обмакнула перо в чернила и застыла над листом пергамента.

Немного подумав, она начала с подробного рассказа о том, что случилось после убийства матери, но не вплоть до сегодняшнего дня, а лишь до той минуты, как она скрылась в монастыре. Говорить о том, где она сейчас, Беа не стала: хватит упоминания о том, что его верный старый друг знает, где её найти.

Она запнулась лишь на описании своих чувств к Клоду. Она хотела показать Клода таким, каким он и был на самом деле, – но сухие слова мало передавали его сущность. Благородный, смелый, решительный, заботливый, способный защитить их с Тристаном, полюбивший её человек… и человек, без которого она себя уже не представляла. Отец должен будет понять. «Я скоро выйду за него замуж…» Она задумалась на миг и затем зачеркнула это предложение. Даже думать про себя о бракосочетании Беа опасалась: вдруг что-нибудь случится, что помешает ей и Клоду соединиться перед Господом? Лучше уж не загадывать наперёд…

Заканчивала она письмо с мольбой вернуться как только, так сразу. Ибо хоть её и считали отныне мёртвой, но Тристан всё ещё был в опасности. В конце она также добавила: «Если это будет возможным, я бы с радостью получила новости о вас и об Аньес». Если все беды связаны с отцом или Аньес или с обоими сразу, то едва ли им живётся спокойно.

Отложив перо, Беа перечитала письмо ещё раз, представив себя на месте врага. Убедившись, что не посвященному человеку будет невозможно догадаться о том, где она наверняка, Беа успокоилась. Аккуратно взяв пергамент, чтобы не смазались ещё не высохшие чернила, Беа вновь спустилась вниз.

Как только она показалась в поле зрения обоих мужчин, те сразу перестали говорить, повернув головы в её сторону.

– Я закончила, – сказала Беа.

– Замечательно! Если возникнет опасность, мой слуга уничтожит его прежде, чем оно попадёт в чужие руки.

– Спасибо вам ещё раз…

– Не стоит благодарностей, – отмахнулся сэр Нойнер. – Вы можете обращаться ко мне в любое время, как только пожелаете. Поверьте, я никогда не откажу в помощи дочери своего старого друга.

Беа признательно улыбнулась ему. Отдав ему письмо и чернильницу с пером, она сказала:

– Вы отправите вашего слугу сегодня?

– Я собирался завтра на рассвете, но если вы желаете сегодня…

– Нет, можно и завтра, – прервала его Беа. – Главное, чтобы оно дошло…

– Поверьте, всё будет хорошо.

Сэр Нойнер послал ей ободряющий взгляд, кивнул на прощание Клоду и через несколько мгновений покинул их дом.

Беа смотрела на закрывшуюся за ним дверь довольно долго, пока Клод не тронул её настойчиво за плечо. Вздрогнув от неожиданности, Беа повернулась к нему и рассеянно улыбнулась.

– Что тебя беспокоит сейчас? – поинтересовался Клод, заметив её состояние.

– Ничего… Кажется, я немного устала.

– Это плохо. Тебе срочно нужно поспать и набраться сил, потому что вечером тебя ждёт кое-что ещё…

Эти слова заинтриговали Беа. Она-то думала, что на посещении сэром Нойнером их дома сюрпризы закончились.

– Что ещё может меня ждать? – спросила она, недоумённо глядя на Клода.

Но он не стал отвечать. Вместо этого, осторожно подхватив на руки, он понёс её наверх.

Беа уснула уже на полпути к комнате.

Запрокинув голову, она с удивлением смотрела в темнеющий высоко над головой расписной потолок. Прежде ей не доводилось бывать в подобных местах, но Беа сразу поняла, что находится в огромнейшем замке. Она услышала сдавленные и тихие рыдания и опустила голову. Оглядевшись вокруг, Беа заметила сидящую на полу рядом с растопленным камином девушку. Тёмные волосы спускались до самого пола, скрывая лицо, плечи подрагивали. Беа сделала пару шагов к ней, и девушка, услышав их, подняла заплаканное лицо. Она узнала в ней Аньес, и вместе с тем было трудно узнать в этой исхудавшей, постаревшей девушке свою сестру. Аньес окатила её безумным взглядом красивых тёмно-серых глаз и пронзительно закричала. Подскочив с пола, она вдруг стала беспорядочно бегать, то пытаясь куда-то залезть и до крови расцарапывая себе о камень ладони, то прыгнуть в полыхающий огонь, но отступая, как только жар опалял её кожу. Аньес кричала всё громче и громче, так, что у Беа начала раскалываться голова. Она зажала уши и зажмурилась, отступая на шаг. Она не хотела видеть эту сумасшедшую, которая только внешне походила на её старшую и жизнерадостную сестру…

Крики затихли, и Беа осмелилась приоткрыть глаза. Её тут же ослепил сочный зелёный цвет. Сейчас она находилась в лесу, и, несмотря на то, что было светло, Беа стало не по себе. Она затравленно озиралась, но рядом не было никого, кто мог бы ей помочь, а вокруг – сплошная стена деревьев, без единого просвета. Совсем отчаявшись, Беа хотела уже позвать на помощь, но неожиданно услышала голоса. Она обернулась и заметила неприметную тропинку, по которой не медля пошла. Несколько мгновений – и она увидела другую свою сестру, Матильду. Беа сковал ужас от того, что она узрела. Матильда, сидя сверху на некоем мужчине, ударяла его камнем по голове: раз за разом, снова и снова… Мужчина пытался скинуть её сильными руками наземь, но почему-то у него ничего не выходило. Лицо Матильды было искажено от ярости, в глазах светилась жажда крови… И кровь вскоре появилась, заливая лицо мужчины, отчего на губах сестры заиграла радостная улыбка. Мужчина уже не двигался, но Матильда, словно не замечая этого, продолжала опускать на его голову камень: раз за разом, снова и снова… Не выдержав, Беа отвернулась и стремительно побежала по тропинке в обратную сторону, желая вырваться из этого зелёного ада.

Тропинка вывела к придорожной таверне. С облегчением Беа побрела к ней, надеясь скрыться за стенами от того кошмара, которому стала свидетелем. Однако прежде, чем она смогла войти, её отвлекло какое-то движение чуть левее. Повернув туда голову и сделав пару шагов, Беа прикрыла ладонью рот, сдерживая испуганный возглас. Её отец сражался с высоким мужчиной в доспехах. Сам отец был одет в одну лишь рубаху и выглядел так, будто только поднялся с постели. Его противник же стоял к ней спиной, но Беа была уверена в том, что он ей знаком. Она не могла смотреть на то, как её отца побеждают: ибо он уже с трудом поднимал меч, чтобы защитить себя. Его рубаха в нескольких местах была обагрена кровью, дыхание с хрипом вырывалось из легких. Беа стала лихорадочно искать что-нибудь на земле, что помогло бы ей отвлечь противника отца. Ведро, небольшая куча дров, пыльная земля… которая вдруг перешла в каменный пол.

Моргнув, Беа подняла свой взгляд и ахнула. Она оказалась в келье, до боли напоминающей её собственную, но у распятия стоял мальчик, её брат. Тристан обернулся тотчас же и, злобно прищурив глаза, пристально посмотрел на неё. Радость от того, что видит его, схлынула, и Беа стало страшно, потому что она разглядела в его глазах обвинение и ненависть. Он знал, что она врала ему, и он не простил того, что она покинула его. Его лицо стало стремительно изменяться, взрослея и преображаясь. Вскоре перед ней стоял молодой человек, лишь отдалённо напоминающий маленького Тристана. В руке его оказался меч и он, зловеще усмехнувшись, направился к ней…

Кто-то встал на его пути, загораживая Беа обзор. Она подняла взгляд и заплакала от облегчения. Клод, с трепетом обводивший контур её лица, был единственным, что осталось в её жизни, был единственным, кто остался прежним. Он взял её за руку и, развернув, повёл вперёд. Их ждал священник у алтаря. Беа с восторгом поняла, что они вот-вот поженятся. Священник начал долго и монотонно говорить необходимые слова, а она смотрела на Клода и утопала в его взгляде, теряя ощущение времени и пространства. Но снова что-то неуловимо изменилось. Лицо Клода ожесточилось, он выдернул свою руку и отвернулся. В страхе Беа перевела взгляд на священника, но его и след простыл.

– Ты должна была стать моей.

Беа оглянулась и встретилась с синими глазами своего бывшего жениха. Он схватил её в охапку и приник губами к её губам. Отвращение захлестнуло Беа, но вырваться у неё не получалось. Её будто приклеили к Эдгару, а Клод не мог ей помочь… Эдгар отстранился от неё, и, как только он сделал это, Беа поняла, что на самом деле это не он, а Хью. Лицо убийцы расплылось в довольном оскале. Слишком поздно она заметила в его руке нож, слишком поздно…

Она резко села в кровати, тяжело дыша. Хлопнула дверь, впуская в комнату обеспокоенного Клода.

– Что случилось?

Беа не могла ответить. Она не помнила, чтобы когда-либо ей снились настолько яркие сны. Как будто всё, что увидела, она пережила на самом деле. И самым страшным было то, что во сне от неё отвернулись и Клод, и Тристан. Она боялась этого с той самой минуты, как полюбила первого и начала обманывать второго. Но неужели всё может так далеко зайти? Неужели Тристан возненавидит её, а Клод когда-нибудь уйдёт? И всё остальное… вновь появившийся Хью, Эдгар… до неузнаваемости изменившиеся Аньес и Матильда… едва держащийся на ногах отец…

– Я не хочу в это верить… – слабо произнесла она, закрывая лицо ладонями.

Клод подошёл к ней и, усевшись рядом, крепко обнял.

– Это был всего лишь сон. Ты слишком много пережила в последнее время, поэтому тебе снятся плохие вещи. Когда-то и мне снились кошмары.

Беа отстранилась и настойчиво впилась взглядом в его лицо.

– Правда? Расскажи!

Клод замешкался, но Беа не собиралась отступать. Ей было важно услышать, что это на самом деле только кошмар и ничего более.

– Когда я только начал убивать по-настоящему и когда увидел слишком много смертей, – кратко ответил Клод, отводя взгляд. – После этого мне снились кошмары. Недолго. Это пройдёт, я обещаю.

Беа немного успокоилась после этих слов. Она сжала его руку, словно стараясь почерпнуть таким образом уверенность Клода. Ей тоже не так давно довелось убить человека, но прошло уже какое-то время – почему сейчас? И, к тому же, убиенного в её сне не было…

– Я видела свою семью, – призналась она. – Но они все изменились, очень сильно изменились. Тристан возненавидел меня за то, что я врала ему и что оставила его в монастыре. Аньес и Матильда будто с ума сошли. А отец сражался с кем-то, кто намеревался убить его.

– Я могу понять, что во сне всё было очень страшно, – произнёс Клод, склоняясь к ней ближе. – Но твой сон – это просто сон. Ты боишься, что Тристан тебя не простит, боишься, что не скоро увидишь сестёр и они сильно изменятся, боишься, что твой отец погибнет, не успев всё узнать или помочь. Твои страхи ожили во сне, это случается. Я знаю.

Беа видела, что Клод уверен в своих словах, а она сама верила ему. Понемногу она начала успокаиваться. Клод всё правильно сказал о её страхах касательно семьи. И она могла сама себе объяснить, почему увидела Хью с ножом – это же недавние события, которые просто иначе обыгрались в её воображении. Но бракосочетание с Клодом, прерванное появлением бывшего жениха… Она уже хотела было рассказать Клоду и об этом, но всё-таки передумала.

Лучше забыть об этом поскорее.

Через несколько часов, когда уже опускались сумерки, Клод вывел её на улицу. Беа, как ни старалась, не смогла выбить из него, куда они идут. Только на полпути он заметил ей: «ты согласилась», и в душу Беа закрались подозрения. Эти подозрения подтвердились через каких-то пять минут, когда Клод вывел её к небольшой церкви. Он решительно направился ко входу, потянув за собой и Беа, но она воспротивилась.

– Но как?… Ты не предупредил меня, – растерянно произнесла она.

– Прости. Ты бы отложила это до лучших времен, но у меня нет сил ждать. Пойдём?

Беа нерешительно посмотрела на высившийся церковный шпиль. В душе поселился безотчётный страх, что что-нибудь помешает им соединиться в браке. И всё же она не могла теперь повернуть назад – не могла, потому что хотела быть с Клодом так же сильно, как и он с ней.

Она кивнула и пошла за ним, время от времени озираясь по сторонам. Клод заметил это и спросил:

– Думаешь, нам может кто-то помешать?

– Может быть… – тихо ответила она. – А священник нас точно обвенчает?

– Конечно. Не тревожься, я всё усмотрел.

Он мягко улыбнулся ей и открыл дверь. Беа вошла, оглядывая полумрак помещения. В другом конце она заметила стоящего у алтаря священника и, когда подошла так близко, что смогла разглядеть его лицо, выдохнула от облегчения. Он не был похож на священника из сна.

Они взялись с Клодом за руки и стали слушать речь служителя церкви. Пока он читал положенный текст, Беа пыталась осмыслить то, что происходило. Она хотела этого, без сомнения, но всё вышло так неожиданно. Никогда бы она не подумала, что будет венчаться вот так: далеко от дома, далеко от своей семьи, далеко от всех людей, что знала с самого детства. Но теперь она понимала, что это и не важно: главное, что рядом с ней стоял любимый человек.

Священник замолчал и протянул ладони, на которых лежали два гладких золотых кольца.

Клод взял кольцо и, медленно надевая его ей на палец, стал говорить:

– Клянусь, что с этой минуты и до конца своих дней буду любить и оберегать тебя. Твоё счастье и покой отныне становятся моим счастьем и покоем. Даю тебе это кольцо в знак своей безграничной любви, как отдал тебе несколько месяцев назад своё сердце. Я знаю, что и то, и другое теперь в надёжных руках.

Лицо Беа осветилось улыбкой, а в глазах стояли слёзы счастья. Она зачарованно смотрела на кольцо на своём пальце, стараясь запомнить этот миг на всю оставшуюся жизнь, запомнить все свои ощущения. Взяв у священника второе кольцо и подняв взгляд на Клода, который с любовью смотрел на неё и ждал ответа, Беа со всей искренностью проговорила:

– Мой любимый супруг… – Она замерла на несколько секунд, наслаждаясь звучанием этих простых и важных слов. – Больше всего на свете я желаю, чтобы ты был счастлив. И я клянусь, что сделаю всё для этого. Я буду любить и заботиться о тебе так, как ты всегда это делал в отношении меня. Я даю тебе это кольцо вместе со своим сердцем и я знаю, что и то, и другое теперь в надёжных руках.

Она опустила взгляд на их переплетённые пальцы и заплакала. Никогда прежде она не ощущала такого покоя и благодати в душе, такого ошеломляющего и упоительного счастья. Они наконец-то были вместе, во всех смыслах этого слова – вместе.

Клод наклонился к ней и приник к губам в опьяняющем поцелуе.

Ничто не помешало им.

Ничто уже не могло помешать их любви и счастью…

Конец первого тома