Как обычно, Фатеев решил пойти домой пешком. Проходя мимо кафе, он неловко задел плечом шедшую навстречу женщину. Спасаясь от бьющей в лицо снежной пыли, она прятала лицо в воротник шубки.

Женщина нервно вскинула голову, и он, к своему удивлению, узнал в ней Елену Богоявленскую.

— Виктор Дмитриевич?.. — воскликнула Елена. — А я вас чуть было не обругала.

— Извините меня, Елена Васильевна, — Фатеев прижал руки к сердцу. — Куда это вы по такой погоде?

— В библиотеке была, — ответила Елена, — вот замело так замело!

— То ли еще будет! — в тон ей сказал Фатеев. — Придет марток, как говорила моя бабушка, наденешь трое порток.

Они стояли в самом центре людского круговорота в свете витрины и яркой, переливающейся неоном вывески. Фатеев взял Богоявленскую под руку и отвел в сторону, к окнам кафе, задрапированным мягкой кремового цвета материей.

— Вы что же, живете в этих краях? — спросил он, чтобы разрядить неловкость случайной встречи.

— Мой дом за углом… — сказала Елена. — Не хотите зайти ко мне в гости, Виктор Дмитриевич? Угощу настоящим кофе и миндалем… Не спешите?

— Куда спешить холостяку?

— Так я вам и поверила! — Елена внимательно посмотрела на Фатеева. — Послушайте, Виктор Дмитриевич, а ведь это счастливое совпадение — я тоже свободна. В конце концов, помимо работы, коллег должно связывать и кое-что другое. Если хотите, это мое убеждение!.. Пойдемте в кафе?

— Что вы, что вы! — Фатеев сделал вид, что испугался. — Желтый огурец в очках рядом с такой очаровательной блондинкой в норковой шубе? Нет, я не рискую…

Богоявленская звонко рассмеялась.

— Не такой уж вы огурец! Да и очки у вас в золотой оправе!..

— Вы полагаете, туда легко попасть? — покосился на двери кафе Фатеев. — Говорят, в него пускают лишь по специальным пригласительным билетам.

— Браво! — перебила Богоявленская. — Вы типичный представитель сильного пола второй половины века!.. Рефлектирующий огурец! Ладно. Беру инициативу на себя. Тем более что я недавно спасла от смерти директора этого кафе.

— Вот как? — удивился Фатеев.

— Я удалила с его могучей шеи три маленьких жировичка, причем в домашних условиях. Вот увидите, как он нас встретит…

Действительно, увидев входящих, директор кафе поспешил им навстречу.

— Очень рад, Еленочка, очень рад!

Он помог ей снять шубу, протянул гардеробщику, многозначительно подчеркнув:

— К безномерным.

Повернул сияющее лицо к Богоявленской, шутливо упрекнул:

— Я на вас сержусь, Еленочка, да, да, сержусь! Почему вы так редко приходите к нам? Я вам трижды оставлял столик…

— Слишком занята, — поправляя перед зеркалом волосы, сказала Богоявленская. — Между прочим, познакомьтесь… Со мной академик Хвостатов. Прямо из Москвы, проездом в Монреаль… Голодный и злой до неприличия.

Директор, до этого не обращавший внимания на мужчину в золотых очках, остолбенел:

— Настоящий академик?!

— Настоящий, — вздохнул Фатеев, включаясь в мистификацию.

— А вы не могли бы как-нибудь выступить у нас? — Директор решил сразу взять быка за рога. — Время от времени мы проводим мероприятия… Сеем разумное и вечное…

— Это весьма, знаете ли, любопытно и похвально, — с высоты своего величия одобрил «академик». — Но… после симпозиума.

Музыканты настраивали инструменты; хорошенькие официанточки в белых наколках обходили столики, вновь и вновь поправляя приборы, раскладывая изящно оформленные карточки-меню, придирчиво оглядывая свое хозяйство.

— Увы, глубокоуважаемый директор, — небрежно ронял Фатеев, — говоря строго конфиденциально, не делайте ставку на академиков…

— Почему же?

— Академики, скажу я вам, — это дилетанты. Целесообразнее пригласить читателя-ветерана журнала «Здоровье» и устроить вечер вопросов и ответов на тему «Как я сам себя вылечил?».

— Вы думаете, это будет убедительно?

— Более чем убедительно! — заверил Фатеев.

Бесспорно, их столик предназначался для самых почетных гостей. Он стоял сбоку от эстрады, но так, что и эстрада и весь зал были как на ладони. Столик надежно маскировали от любопытных взглядов цветы в больших вазах, стоявших на полу.

— Пить будем? — надменно спросил Фатеев, обращаясь к Богоявленской, и строго посмотрел на официантку, отчего та немедленно сконфузилась.

— Будем, — ответила Елена, — все, кроме водки.

— А мы не продаем водку, — осмелилась пискнуть официантка, — запрещено.

— И весьма разумно! — жестко перебил Фатеев. — Ибо водка — это враг. А посему принесите нам бутылочку армянского коньяка, в три звездочки, шампанское, фрукты и кофе…

— А из закусок?

— Само собой… холодную рыбку, маслины, сыр, масло, ростбиф… Гори огнем Нобелевская премия!

Приняв заказ, официантка исчезла в лабиринтах кафе.

— Ну как? — Фатеев подмигнул Богоявленской. — Справился с ролью?

— На пять с плюсом! У вас врожденный талант мистификатора.

Рядом неожиданно раздался оглушительный взрыв: оркестр «Молодежного» кафе начал свою работу.

— Впечатляет! — сказал Фатеев, затыкая правое ухо пальцем.

— Джаз-модерн, — прокомментировала Елена, — лучшие музыкальные силы города. Придется потерпеть, Виктор Дмитриевич.

— Я просто старый тюфяк, — пожаловался Фатеев, — к тому же отсталый. Из легкой музыки люблю только медленное и тихое.

— Интим моей бабушки?.. «Отцвели уж давно хризантемы в саду»?.. А я вот люблю громкое и быстрое. Поэтому дозревайте скорее, мне хочется танцевать!

Фатееву было приятно, легко и безмятежно слушать ее хрипловатый голос. Он был переполнен благодарностью, и захотелось эту благодарность, эту признательность немедленно выразить.

— Вы не поверите, Елена Васильевна, я забыл, когда танцевал последний раз!

— Потому что вы живете, как рак-отшельник! Кстати, почему вы до сих пор не женаты?

— А черт его знает! — махнул рукой Фатеев. — Возможно, потому, что в нашем городе появилась густая сеть прачечных.

— И это все, на что годится жена? Стирать вам белье? — ахнула Елена. — Боже мой, да вы же настоящий варвар!

— Так ему, — подхватил Фатеев, — всыпьте как следует! Ну, а если серьезно, то я боюсь брака. Мне кажется, он что-то убивает в людях.

— Вы не оригинальны, — презрительно заметила Елена, — подобным образом рассуждают все мужчины-эгоисты. Я знаю людей, которые прожили вместе полвека и продолжают любить друг друга.

— Это уже патология, — отмахнулся Фатеев, — всякому овощу — свой фрукт.

— Если вы скажете еще что-нибудь в таком же духе, я на вас рассержусь всерьез! — пригрозила Богоявленская. — Я уже слышала нечто подобное от своего бывшего мужа. А теперь он звонит мне каждый вечер и требует, чтобы мы снова расписались.

— Вам хочется снова выйти замуж? — прямо спросил Фатеев.

— А какой женщине этого не хочется? — У нее неожиданно дрогнул голос. — Женщина — существо неуправляемое, но она только и мечтает, чтобы кто-то управлял ею. Боже мой, да что вы, мужики, понимаете в нашей психологии?!

— Куда уж нам! — рассмеялся Фатеев. — Один лишь и был, кто кумекал, да и тот давно почил в бозе. Мсье Бальзак.

— Как бы не так! — нервно повела плечами Елена. — Ничего он не понимал. Это мы, женщины, придумали для вас, будто понимал…

— Не очень-то хорошего вы мнения о вашей сестре!

— Не при члене партбюро будь сказано, — усмехнулась Богоявленская, — но я вообще не очень хорошего мнения о людях!

— Неужели о всех?

— Говорить о всех, милый Виктор Дмитриевич, значит, ни о ком не говорить! — В голосе Богоявленской появились металлические нотки. — Я говорю о тех, кого знаю.

— Итак, — Фатеев поднял бокал, в котором пузырьками исходило шампанское, — выпьем за женщин! Хороших ли, плохих ли — все равно.

— Нет, давайте выпьем просто за хороших людей.

— Согласен. — Фатеев улыбался. — Значит, за нас. Мы ведь с вами хорошие?

— Вы — да. Я — не знаю…

— Тогда еще и за самокритику, — сощурился Фатеев. — У меня вот не клеится что-то по партийной линии, не создан я для этого дела… И секретарь наш не возвращается.

— Не боги горшки обжигают!

— Вот-вот, то же самое сказал мне однажды Кулагин. И примерно с такой же интонацией.

Богоявленская покраснела, но Фатеев ничего не заметил. Он говорил, не глядя на нее, и маленькими глотками пил шампанское.

— Я, наверно, просто неудачница… Потому и злюсь. — Елена с трудом подбирала слова. — Кажется, обидела Тамару Савельевну… Так глупо!

Она ждала, что Фатеев начнет расспрашивать, однако он молчал, выжидательно посматривая на Елену.

— Вы ведь знаете, у меня скоро защита. Крупина согласилась прочитать мою диссертацию и вообще помочь в ее доработке… Она сделала ряд замечаний, как я теперь понимаю — очень существенных и справедливых, а я… нагрубила ей… Словом, вела себя как девчонка… Побежала жаловаться Кулагину. Не очень красиво получилось…

Музыканты уже сняли пиджаки. Они старались изо всех сил, им самим было интересно так лихо играть. Перед эстрадой энергично отплясывали шейк несколько пар. Им тоже было приятно так решительно отплясывать, не опасаясь, что кто-нибудь одернет, приструнит, как на школьном вечере.

— По-моему, — сказал Фатеев, — ничего страшного не произошло. Если вы понимаете, что вели себя несдержанно, надо подойти к Крупиной и извиниться. Что же касается ее замечаний, их нужно учесть и внести исправления.

— Все не так просто! Крупина избегает меня, а работа уже растиражирована и отослана оппонентам. Сейчас я физически не смогу ничего сделать.

— Какой же выход? — Фатеев машинально катал по скатерти хлебный шарик.

— Ах, если бы я знала!.. Обиделась! А человек желал мне добра.

— А чего вы, собственно, боитесь? Ну, отметят недостатки, вы переделаете, уточните, доработаете, и — о’кэй!.. Ведь в целом диссертация признана приемлемой?

— В целом да, — ответила Богоявленская. — А вы ее не читали?

— Увы! — смутился Фатеев. — Меня долгое время не было в институте, а после пришлось уехать в область.

— Да, да, верно, — вспомнила Богоявленская, — может быть, мне перенести защиту?

— А что думает Кулагин?

— Он сказал, что защита состоится в тот день, на который назначена.

— Ну, раз шеф считает так, — Фатеев поднял бокал, — стало быть, тому и быть!

Богоявленская робко и с благодарностью улыбнулась Фатееву…

— А теперь — танцевать! — Она поставила бокал на стол и протянула руку. Оркестр заиграл вальс-бостон. В зале притушили свет, и по стенам заскользили причудливые тени.

— Виктор Дмитриевич, — шепнула Елена, — а вы не сможете поговорить с Крупиной? Пусть она на меня не сердится, ладно? Скажите ей, что я внесу все исправления… после защиты…

— Примирить двух женщин — задача не из легких!.. — сказал Фатеев. — Но я попробую…

О делах не хотелось говорить. У Фатеева плавно и приятно кружила голова. Какая удача, что он встретил сегодня Елену! Только бы длился этот вальс, этот непредвиденный вечер. И снова медленно тянуть шампанское, смотреть на пленительное лицо женщины и, танцуя с ней, ощущать что-то давно забытое, а может быть, и не испытанное ни разу в жизни…

Когда хмель выветрился из головы, Виктор Дмитриевич, вспоминая разговор с Еленой, прощание в подъезде ее дома, где он поцеловал ее, вновь ощутил что-то похожее на головокружение: оказывается, он вспоминает об этом с удовольствием. За свои сорок лет Фатеев встречал довольно много женщин. Они входили в его жизнь внезапно и ненадолго. Как-то одна из них — они познакомились в санатории и были почти счастливы целый месяц — с горькой усмешкой сказала:

— Знаешь, милый, с тобой как в кино. Больше двух серий не выдержишь.

— Почему? — спросил он заинтересованно и ревниво.

— Потому что это становится утомительно. Ты — слишком вещь в себе.

Оказалось, что она целый месяц изображала из себя влюбленную дурочку, в чем успешно преуспела, во всяком случае обвела Фатеева вокруг пальца. А потом приехал ее муж, генерал-лейтенант; Фатееву почему-то надолго запомнилась черная родинка на его багровом лице. Оставив мужа в холле санатория, женщина эта пригласила Фатеева пойти попрощаться с морем.

Они шли молча, уже два посторонних человека, наступая на ракушки, которыми был усеян берег.

— Обратно я пойду одна, — сказала она. — Ну, прощай, Фатеев. Теперь ты знаешь все. И видел моего мужа. Увы, то, что дает мне он, ты никогда не сможешь дать. А то, чего у него нет, я нахожу сама… Будь счастлив!

Ее цинизм не покоробил и не изумил Фатеева. Что ж, она с философским спокойствием высказала то, о чем многие предпочитают умалчивать. В глубине души Фатеев был ей даже благодарен.

Почему он вспомнил об этой женщине именно сейчас? Возможно, потому что почувствовал, пусть даже поздно, что Елена не врет?.. И не умеет, наверное, врать или не считает нужным…

…Фатеев разыскал Крупину на лестничной клетке. Она стояла, опершись спиной о перила, и курила.

Он обратил внимание на ее бледность, на красные, запавшие глаза. Ему показалось, что она не совсем здорова, и он решил не заводить разговора.

Но Крупина начала сама:

— Хотите сигарету?

— С удовольствием, — улыбнулся Фатеев, — может быть, она будет последней.

— Бросаете?

— Пытаюсь.

— А…

Она замолчала.

Все последующие дни после того страшного вечера, когда Слава Кулагин рассказал о гибели Федора и передал его письма, проходили для Тамары в каком-то смешении реального и нереального. Она являлась на работу, обходила больных, давала указания лечащим врачам и медсестрам, что-то записывала в операционный журнал, сидела на «летучках» в кабинете Кулагина, однако, если бы ее спросили, что делала она час назад, вероятней всего, Тамара не смогла бы сразу вспомнить.

Домой она возвращалась теперь поздно, поскорее ложилась спать, боясь своей пустой квартиры, и с нетерпением ожидала возвращения матери из санатория…

— Простите, Тамара Савельевна, — прервал молчание Фатеев, — у вас что-нибудь случилось?

— Да, — коротко ответила Крупина и отвернулась, давая понять, что не хочет продолжать разговор на эту тему.

— Еще один вопрос… точнее сказать, поручение…

— Что? — Крупина повернула голову. — Партийное поручение?

— Нет! Дело в том, что Елена Васильевна просила меня поговорить с вами. А я не дипломат, не умею находить время, место и какие-то особые слова… — Он вздохнул. — Словом, она просила вас извинить ее… Ей кажется, что вы на нее обижены.

— Послушайте, Виктор Дмитриевич, — спокойно произнесла Крупина, — ни на кого я не обижена. Это раз… Зачем вы берете на себя не свойственные вам функции? Это два. И, наконец, третье. Если речь идет о диссертации Елены Васильевны, то я не хочу о ней больше слышать.

— При чем здесь диссертация? — смутился Фатеев. — К вашему сведению, я вообще ее не читал.

— А вы прочтите, — посоветовала Крупина и бросила окурок в урну. — Потом, если захочется, так уж и быть, поговорим.

— Что ж, прочту, — пообещал Фатеев. — На ваш взгляд, диссертация Богоявленской слаба?

— Оставим мои взгляды при мне, — вдруг улыбнулась Крупина, — подождем, когда у вас появится свой взгляд и свое отношение… Если, конечно, вы способны на объективность. Не исключено, что герои-чудотворцы объединятся и дадут бой нам, простым смертным.