«Неужели этот кошмар кончился?» — Фатеев с наслаждением потянулся, похрустел суставами и решительно сбросил с себя теплое одеяло.
Начиналось воскресенье.
Впрочем, доцент Фатеев слегка кривил душой, выражая мысленно свой бурный восторг по поводу того, что больше не нужно будет мчаться в ненавистную приемную комиссию. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра… Шевельнулась мысль, что ему, пожалуй, какое-то время будет не хватать ставшего уже привычным гудящего роя абитуриентов, всех этих будущих корифеев медицины, которых ему доверили отбирать.
После того беспощадного удара, который Виктор Дмитриевич нанес родственникам абитуриентов, после беспорядочных телефонных атак, безуспешно проводимых ими против него, дело в целом вошло в колею. (Не раз Фатеев с благодарностью вспоминал дежурного Калининского телефонного узла Сергеева.) Юноши и девушки приносили документы: робкие, конфузясь, сразу же уходили; настырные задавали уйму вопросов; нагловатые пытались передать «всесильные» записки. Одним словом, дни текли ровно и спокойно.
И, однако же, когда все окончилось и ректор вуза Прямков, пожимая руку, что-то долго и горячо ему говорил, Фатеев по-настоящему почувствовал, что с его плеч свалилась огромная тяжесть.
Завтра он снова придет в свой НИИ, снова наденет белоснежный халат с инициалами «В. Д. Ф.», и привычным колесом завертится его настоящая жизнь.
Фатеев поднял телефонную трубку и услышал мягкий продолжительный гудок. Сергеев оказался человеком слова. Виктор Дмитриевич невольно улыбнулся, припомнив, как вчера, когда он позвонил на телефонный узел, Сергеев, едва ответив на приветствие, спросил:
— Ну как?.. В норме?
— Полный ажур! — заверил его Фатеев.
— Вот и хорошо. — Сергеев помялся. — А что, товарищ ученый, очень трудно попасть в институт? У меня старший через год хочет попытаться.
— Не так страшен черт, — успокоил Фатеев, — но поднажать нужно сейчас. Вы ему так и скажите.
— Ясно! — поспешно откликнулся Сергеев. — Так и скажу. А если можно, я ему ваш телефончик дам; он позвонит, вы ему сами растолкуйте. А? Какой я ему авторитет, коли у меня всего-ничего — семь классов. Можно?
— Валяйте! — добродушно разрешил Виктор Дмитриевич. — Я ему научное внушение сделаю.
Замурлыкав: «Нам не страшен серый волк… серый волк… серый волк…» — Виктор Дмитриевич отправился на кухню. Достал из холодильника сливочное масло, бросил взгляд на бутылку саперави и подумал, что по такому случаю недурно было бы пропустить стаканчик, однако решил подождать до вечера.
Зазвонил телефон. Фатеев побежал в комнату и поспешно схватил трубку. Сначала он не понял, кто с ним говорит, и уже хотел было решительно прервать неожиданное вторжение в утренний покой, когда внезапно сообразил, что женщина, называющая себя Клеопатрой Фоминичной, — это же просто Клепа, милая Клепочка из далекой юности, из совхозной больницы за двести километров отсюда, из того самого села, в котором он начинал самостоятельно врачевать. Господи, когда же это было?! Страшно подумать…
— Клепочка, это ты? — заорал в трубку авторитетный доцент Фатеев. — Откуда ты взялась, античная болтушка?..
А Клепа звонила не просто так: она слезно умоляла доцента Фатеева срочно, немедля приехать к ней в совхозную больницу, иначе произойдет непоправимое.
— Не паникуй, Клепа! — приказал Фатеев. — Отвечай членораздельно, что у вас там приключилось?
Но членораздельно Клепа отвечать не могла, это было выше ее возможностей в данный момент жизни.
— Ух, какой случай, касатик, — тараторила она, — по телефону слишком долго… Приезжай, я уж и газик наш выслала, на месте все узнаешь, вскорости он у тебя под окном загудит, так ты слушай, а шофер теперь другой — рыжий, и чай с вареньем малиновым попьешь у меня, и газик теперь у нас другой, новый почти…
— Погоди, — перебил Фатеев, — как выслала? Я же у своего директора еще не отпросился…
— Так отпросись, — уверенно потребовала Клепа, — ты мне очень нужен, Виктор Дмитрич.
По тону, каким были сказаны последние слова, Фатеев понял, что ехать ему придется.
— Ладно, — проворчал он, — договорились.
Он тут же позвонил профессору Кулагину домой. Трубку сняла Анна Ивановна, сказала, что Сергея Сергеевича нет, и тут же не преминула пожаловаться Фатееву, что последнее время он постоянно куда-то уходит, особенно по воскресеньям. Потом помолчала и спросила, что передать мужу.
— Ничего особенного, Анна Ивановна, — Фатеев решил, что не очень-то удобно улаживать свои дела через жену шефа. — Я, с вашего позволения, позвоню попозже.
Он стал звонить в институт. В кабинете Кулагина телефон не отвечал. Фатеев начал нервничать.
Наконец ответили из ординаторской. Говорила Крупина.
— Тамара Савельевна! — обрадовался Фатеев. — Как хорошо, что это вы… Мы с вами, правда, еще не знакомы, но я много слышал о вас. Моя фамилия — Фатеев. Да, да, доцент Фатеев… Что? Совершенно правильно — Виктор Дмитриевич… Понимаете, тут такое дело… я звонил Сергею Сергеевичу, но его нигде нет. То есть он где-то есть, но где — не знаю… А мне срочно надо выехать в совхоз «Рассвет», в тамошнюю больницу… Понимаете?
— Пока не очень, — рассмеялась Крупина, — но это не столь важно, раз вы говорите, что вам срочно нужно…
«Какой приятный тембр голоса», — некстати отметил про себя Фатеев, и это чуть было не сбило его с мысли.
— Понимаете, я не успею ни отпуска оформить за свой счет, ни командировки, если бы мне такую дали в институте. А там какой-то серьезный случай!
— Деньги-то у вас есть, — перебила Крупина, — на поезд?
— Да, да, — поспешно сказал Фатеев, — но за мной машину пришлют.
— Поезжайте, — решительно произнесла Крупина, — я скажу. Завтра же. Не волнуйтесь, я все сделаю.
— Благодарю, — с облегчением вздохнул Фатеев, — теперь я еще больше хочу познакомиться с вами.
Двести километров на газике по местной дороге, ухабистой и коварной, далеко не милая увеселительная прогулка. Фатеева укачало и неудержимо потянуло в сон.
Газик, хотя и был, по словам Клепы, новый, но вел себя, как изрядно потрепанный ветеран. По ровной дороге он катил сносно, лишь подвывал, а стоило заехать в большую лужу, — видно, прошли сильные ливни в этих местах, — газик немедленно затихал и не заводился. Рыжий шофер терпеливо нажимал на стартер, потом так же терпеливо крутил ручку, стоя по щиколотку в воде, однако газик, как карабахский ишак, был упрямо неподвижен. Забравшись по бампер в воду, он равнодушно ждал, что сделают люди дальше.
Тогда Фатеев, чертыхаясь, шел на дорогу, метров на сорок — пятьдесят вперед, и «голосовал», если замечал какую-либо машину.
За двести километров пути они «садились» пять раз, и, когда наконец показались дома центральной усадьбы совхоза «Рассвет», Фатеев был настолько зол на проклятую дорогу, рыжего шофера и его газик, что ему стоило немалых усилий удержаться от брани.
Разминая затекшее тело и одеревенелые ноги, Виктор Дмитриевич вразвалку, медленно ступая, подошел к больнице и забарабанил в дверь.
На крыльцо вылетела маленькая, средних лет женщина с роскошной короной черных кос на голове. Это и была Клепа, местная фельдшерица.
Увидев хмурого Фатеева, она подскочила к нему, повисла на шее, быстро чмокая куда-то между носом и губами, выпалила все, почти без пауз:
— Виктор Дмитрич, дорогой, понимаешь, какое дело — привезли ко мне Варьку, дочку Качнова, ты его знаешь, Василия без руки, у которого три Славы, очки-то протри, по-моему, у нее внематочная, я ни разу не оперировала сама — все тебе больше помогала, халат потом наденешь, да пойдем скорее… Она прежде не рожала, а девка хорошая, пульс у нее ненормальный совсем, как живешь, потом расскажешь, вдруг у нее не внематочная, а перитонит? Одна совсем, растерялась, врач-то мой сбежал — квартирные условия ему не понравились, на тебя вся надежда, а сама думаю: вдруг у нее все-таки внематочная? Время-то не ждет, и так почти полтора дня потеряли, боюсь, Виктор Дмитрич, ой как боюсь! Ну какой из меня хирург, помоги…
Фатеев выслушал все это с улыбкой и коротко сказал:
— Пошли. Посмотрим твою Варьку, дочь Василия.
— Нет у твоей Варьки перитонита!.. — твердо произнес Фатеев, когда они вышли из процедурной. — Что ты пристала ко мне? И внематочной нет, ясно?.. Ручаюсь! Наблюдай!
— А что у нее?
— Молока пусть меньше пьет, особливо натощак. Пучит ее…
— А что, если…
— А то если, — передразнил Фатеев. — Черт тебя знает, право слово, из-за такой ерунды за двести километров… Шуточки!..
— Ты не сердись, — вздохнула Клепа, — ты уже ученый, а я кто?.. Ведь от нас в люди вышел, вот теперь и помогай всю жизнь, так тебе на роду написано, касатик. Хорошие у тебя очки, заграничные, да и свитер подходящий… Все не женишься, лихоман?
Фатеев засмеялся. Рассердиться на эту бесхитростную женщину он не смог бы при всем своем желании.
— Мне пора! В случае чего, звони… Ладно?
— А чай?.. С твоим любимым вареньем?
— Спасибо, — улыбнулся Фатеев и расцеловал ее в полные щеки. — Пока, Клепочка!
Шофер молча завел газик, развернулся и медленно поехал по чистой мощеной дороге…
Проехав километров пять, Фатеев оглянулся. Если бы его спросили, почему он оглянулся, он и сам, вероятно, не смог бы ответить. В памяти мелькнуло лицо Варьки. Он ясно увидел гладко зачесанные волосы, высокий лоб, широкие скулы, чуть раскосые голубые глаза… И вдруг припомнилось не менее отчетливо совсем другое лицо, другие глаза, обезумевшие от страдания, — глаза самой первой его пациентки.
…Выпускник медицинского института Виктор Фатеев приехал в совхоз «Рассвет» поздно вечером, почти ночью, — добрался на попутной грузовой машине.
Его поселили в пустой комнате. Ничего в ней не было, в этой комнате, даже стула, даже занавесок на двух широких окнах. Под ногами поскрипывал дощатый, замусоренный пол, и от этого скрипа Фатееву стало муторно, одиноким и неприкаянным почувствовал он себя.
Фатеев повздыхал, пощелкал ногтем по голой электрической лампочке на длинном витом шнуре и начал распаковывать вещи. Но тут в комнату вбежала старушка няня, путаясь в полах синего, испятнанного зеленкой и йодом халата, и, отдышавшись, сообщила, что его срочно, сейчас же требуют в больницу: женщина при смерти. Оставив чемодан нераспакованным, Фатеев помчался навстречу своей первой беде, навстречу первому своему бессилию — первой смерти по его вине.
— Грибов она объелась! — сказала ему старушка няня. — Может, и отравилась поганкой какой. Квёлый народ-то пошел нынче, не то что раньше! Мой батя но две миски с верхом под водку употреблял. Ляжет, бывало, на солнцепеке, пузо вывалит, чтоб прогрелось, и задает храпака!.. Вот и все лечение от живота-то…
И действительно, были все признаки пищевого отравления — так и констатировал молодой, самоуверенный доктор Фатеев и назначил промывание желудка и грелки и сам сделал успокоительный укол… А к утру женщина скончалась, и вскрытие показало: диагноз ошибочен — была у нее прободная язва и, как следствие, перитонит. И спасти больную могла только немедленная операция…
Но глаза, ее расширенные от ужаса предсмертные глаза, укоряющие и прощающие… И прощающиеся одновременно. Но взгляд этот, обращенный уже куда-то внутрь, в потемки, и все же адресованный ему — беспомощному, неумелому троечнику, вчерашнему студенту Виктору Фатееву!..
Газик катил и катил, поскрипывая рессорами. Отмахали уже километров пятнадцать, как вдруг Виктор Дмитриевич толкнул шофера.
— Чего? — не поворачивая головы, спросил тот.
— Стой! Поворачивай назад! — приказал Фатеев.
— Зачем?.. Что забыли?..
— Угу, забыл! — кивнул Виктор Дмитриевич. — Поворачивайте.
Дверь больницы оказалась открытой. Клепу Виктор Дмитриевич застал в кабинете врача.
— А… вернулся, — сказала она спокойно. — Я знала, что вернешься, садись.
— Пошли! — перебил Фатеев. — Поглядим еще разок твою Варюху.
В понедельник утром Крупина сразу направилась к Кулагину, чтобы сообщить о звонке Фатеева.
Директор встретил ее радушно. Несколько минут они поговорили о том о сем, потом Кулагин вдруг насторожился, испытующе посмотрел Тамаре Савельевне в глаза, спросил в упор:
— У вас ко мне серьезный разговор?
— Скорее не у меня, — ответила Крупина.
— У кого же?
— Вчера мне звонил доцент Фатеев…
— Фатеев? — удивился Кулагин. — Разве вы с ним знакомы?
— Нет, — покачала головой Тамара, — по телефону познакомились. Собственно, он искал вас, звонил вам, но не застал…
Кулагин почему-то смутился, заерзал в кресле, пожевал губами, подыскивая слова.
— Мне пришлось отлучиться по делам… Консультация на дому, знаете ли… — будто оправдываясь в чем-то, сказал он наконец.
— Виктор Дмитриевич хотел сообщить вам, что ему необходимо срочно уехать на несколько дней.
— Как это — уехать? — Кулагин резко изменил тон. — На носу отчетно-выборное партийное собрание. Он что, забыл?
— Не знаю, — пожала плечами Крупина.
— Значит, все же уехал без разрешения?
— Он звонил вам, Сергей Сергеевич… Там сложный случай.
— Совсем распустились! — вскипел вдруг профессор. — Три месяца дурака валял! — Он словно не помнил, что сам отправил Фатеева к Прямкову. — А теперь вот, пожалуйста, уехал, не согласовав со мной, не спросив!
— Я разрешила ему, профессор.
— Вы?! — Кулагин даже встал и изумленно посмотрел на Крупину.
— Да, я, — усмехнулась та. — Разве не я ваш заместитель?
Кулагин иронически оглядел ее с ног до головы.
— Я не так ставлю вопрос… — проворчал он. — В целом вы правы, Тамара Савельевна.
— Я полагала, что…
— Ладно, замнем для ясности, как говорится… Но все же не самовольничайте слишком. У вас нет опыта работы с подчиненными.
— Доцент Фатеев, — сухо сказала Крупина, — известил меня, что выезжает в совхоз «Рассвет». За ним уже пришла машина. Надо было спасать человека, а это его и наш с вами долг. Не так ли?
— Тамара Савельевна, я считаю, что мы уже все выяснили.
Тамара встала и быстро пошла к двери. Кулагин не остановил ее. Он задумчиво проводил ее взглядом, покачал головой и прошел по кабинету. Его не разозлил конфликт с Крупиной; от этой короткой стычки остался лишь привкус досады.
«Надо было бы не затевать пустяковую свару, оборвать этот разговор в самом начале, — вяло подумал Кулагин. — Ну, Томочка, хорошо же мы начинаем совместную работу…»
Но в душе профессор был все же рад, что сумел поставить строптивую Крупину на место. Он с удовольствием припомнил свою последнюю фразу, произнесенную нарочито покаянным голосом: «Я считаю, что мы уже все выяснили».