Сэмюэл сел на старый трактор и, занеся руку над ключом зажигания, засмотрелся на дом. У него были обязанности на ферме, и он собирался немедленно к ним приступить, но без Джейкоба некому было подсказать ему, что делать.

Оставить Джейкоба там, в лесу, – это тяжело далось Сэмюэлу. Но Джейкоб раз и навсегда объяснил ему, что ни в коем случае нельзя трогать мертвое тело. Если только ты не в перчатках – а у Сэмюэла не было с собой перчаток. Миллион раз брат говорил ему: «Когда трогаешь тело, оставляешь на нем частичку себя – так-то и попадают на электрический стул».

По правде говоря, про электрический стул Сэмюэл не понимал, но не важно, что там Сэмюэл понимал. Джейкоб сильно беспокоился насчет этого, очень сильно, а если он так сильно беспокоился, то, значит, это должно беспокоить и Сэмюэла.

А теперь кто будет беспокоиться? И, что еще важнее, кто теперь скажет ему, о чем надо беспокоиться? Сам Сэмюэл в таких вещах был не силен.

Успокойся, слюнтяй! Голос Джейкоба возник из ниоткуда, и Сэмюэл подпрыгнул на сиденье трактора.

– А? Джейкоб? Это ты?

Ты благополучно доехал до дому, так? А у кого хватило ума это сделать, у того хватит ума и хозяйство вести.

– Я оставил тебя в лесу на съедение зверям, – Сэмюэл говорил и чувствовал, как это глупо. Он ведь знал, что Джейкоба здесь нет, он ведь видел его тело, так зачем же с ним говорить? Голова у Сэмюэла заболела.

Разве у тебя был выбор? Я тебе велел не прикасаться ко мне. Я же тебе велел ни к кому не прикасаться, правда?

У Сэмюэла задрожали губы.

Не реви. Будь мужчиной. Ты должен быть мужчиной, ведь теперь меня нет.

– Тебя нет, потому что я тебя убил.

Меня убили те ребята, которые сунулись куда не надо, Сэмюэл. Тот парень у костра.

– Но я все видел.

Ты делал то, что я тебе велел. Ты все правильно делал.

Сэмюэл еще долго сидел в сарае с занесенной над ключом зажигания рукой. Наконец выжал сцепление и повернул ключ. Несколько секунд ему казалось, что аккумулятор не пережил зимы, но двигатель закашлял и ожил. Все было так же, как каждый год на первую косьбу. Именно так все и бывало все двадцать с лишним лет, что Сэмюэл это проделывал. Взглянув через плечо и убедившись, что косилка прикреплена, Сэмюэл плавно нажал на газ, включил передачу и снял ногу с педали.

Выехав на негреющее солнце, он снова остановил трактор. Откуда начать? Слева, на вершине холма, небольшое кладбище. Наверное, надгробий уже совсем не видно. Конечно, оттуда и надо начать. Дать возможность маме и папе снова взглянуть на свет Божий. Но ему не хотелось. Он никогда не любил там бывать. Кладбище подождет.

Сэмюэл решил заняться большим полем. Было время – Сэмюэл даже его помнил, – когда они владели не десятью гектарами, а полусотней и держали скот. Но когда родители умерли, Джейкоб сказал, что на ферме работают только лохи, и распродал все, кроме ближних полей, что у дома и сарая.

Еще неделя-другая – и весенняя трава станет густо-зеленой, дольше Сэмюэлу ждать нельзя. После ароматов Рождества и Дня Благодарения запах свежескошенной весенней травы был для Сэмюэла самым любимым запахом.

Кто теперь будет готовить праздничные обеды? Сэмюэл почувствовал ужас и глубоко вздохнул, задержав дыхание, чтобы потом выдохнуть из груди этот ужас.

Сэмюэл был настолько напуган, что «поплыл».

Он начинал «плыть», когда что-то было выше его понимания, а то, что случилось в лесу – как этот малыш бился в мешке, все плакал и в конце концов сбежал, – было для него слишком много и слишком быстро, чтобы не сорваться. К тому же Джейкоб сердился. Сердился так, что Сэмюэл испугался и его тоже.

Почему он всегда так боится? Почему он не может быть все время смелым, как Джейкоб… как был Джейкоб.

Джейкоб умер. Ох, что ж ему теперь делать? Здесь, на большом поле среди щекочущего ноздри аромата травы, он пытался обрести покой, но боль все не уходила.

Пока Сэмюэл осторожно прокашивал полосу вдоль живой изгороди, печаль постепенно сменялась гневом. Он вдруг понял, что сердится – а такое с ним бывало редко. Он стал думать о том, что потерял, и о том, как быстро все это ушло от него. Интересная штука – гнев. Он сосредоточился на том, что сделали те, кто сунулся куда не надо. Всю оставшуюся жизнь Сэмюэл будет мучиться на этой ферме один. Узнать бы, кто это был, вот тогда он до них доберется. Ох доберется.

Бобби подумал об интерьере офиса «Доннелли, Уолл и Бивис»: вот идеальный интерьер юридической конторы. Как только входишь в приемную, выдержанную в багрово-красных тонах, сердце сжимается. Потому что идешь говорить с адвокатом. О том, что застрелил человека.

Бобби протянул секретарше визитную карточку:

– Мне нужно немедленно увидеться с Барбарой Деттрик.

– Она вас ждет?

– Просто назовите ей мое имя и скажите, что ситуация чрезвычайная.

Через двадцать минут дверь распахнулась, и на пороге появилась Барбара.

– Прости, Бобби, но у меня было совещание, и я никак не могла уйти. – Она протянула ему руку.

Барбара казалась выше своих метра шестидесяти и всегда пребывала в хорошем расположении духа.

– Рада тебя видеть… Господи, что случилось? – Она хотела дотронуться до его синяка; он отшатнулся.

– Ты можешь выйти со мной на минутку?

– Выйти с тобой? А куда?

Он подхватил ее под руку и потащил к двери:

– В машине объясню.

Барбара позволила вывести себя на стоянку и усадить в «эксплорер».

– Так куда едем?

Бобби запустил двигатель.

– За покупками.

– За покупками? Бобби, что случилось?

– Никто не знает, что я пошел к тебе. Так что мне надо сделать покупки – под этим предлогом я ушел из дому.

– Ничего не понимаю.

Бобби глубоко вздохнул:

– У меня серьезные неприятности. Я нарушил закон, но пока еще не пойман. Пока еще.

– О чем речь? Вел машину в нетрезвом состоянии?

– Похищение ребенка и, возможно, убийство.

– Прости? Ты шутишь, да?

– Хочешь узнать подробности?

– Боже мой, Бобби!

Нет, она не хотела знать подробностей, но куда же ей было деваться.

Бобби счел за лучшее ничего не скрывать. Когда он от волнения начинал путаться, Барбара требовала уточнений.

– И теперь у меня в доме этот малыш, и я не знаю, что с ним делать, – заключил Бобби. – Вернуть его полиции – значит сознаться в убийстве. Оставить – ну, черт возьми, понятно же, я не могу этого сделать. Так что же мне делать?

У Барбары Деттрик, сколько Бобби ее знал – а знал он ее с третьего класса, – была привычка накручивать волосы на палец. И когда они сидели в машине на стоянке торгового центра, она терзала прядь над левым ухом. Они долго молчали – она обдумывала ситуацию. Наконец Барбара заговорила:

– Какова вероятность того, что парень, которого ты застрелил, хотел нанести тебе ущерб?

– Ну, оглядываясь назад, я, честно говоря, не знаю.

– Тогда не оглядывайся назад. Рассказывай, как это выглядело в тот момент. Ты опасался, что он нанесет ущерб тебе или Сьюзен?

– Думаю, сейчас я был бы уже мертв.

– Так он напал первым? – подсказала Барбара.

– Ну, понимаешь, там… – Она сверкнула глазами, и Бобби счел за благо не продолжать. – Да. Да, он, безусловно, напал первым.

– Так что у тебя не было выбора, кроме как защищаться?

– Именно. – Бобби наконец понял, к чему она клонит.

– А что было бы, как ты думаешь, если бы ты не вырвал у него пистолет и не убил его?

– Он бы убил и меня, и всех остальных.

Барбара удовлетворенно кивнула:

– Хорошо. Это дает основание рассматривать данный случай как ситуацию самозащиты. Будем надеяться, что Сьюзен видела то же, что и ты. А что с пистолетом? Он еще у тебя?

– Нет. По пути домой я остановился на мосту и выбросил его в реку. Послушай, может, продолжим разговор в магазине? Я как бы поехал покупать детские вещи, и, если не вернусь в ближайшее время, Сьюзен будет волноваться.

Барбара кивнула, потом нахмурилась. Что-то было не так.

– Ты сказал, Сьюзен не знает, что ты поехал поговорить со мной. Почему?

– Она… она думает, что этого ребенка нам послал Бог, чтобы мы его растили как своего.

– Еще раз?

– У нее было несколько выкидышей, и… ты знаешь про Стивена. Похоже, у нас никогда не будет детей. На самом деле мы потому и поехали в горы. Хотели привести в порядок мысли и чувства, понимаешь?

Барбара отвернулась, ошеломленная услышанным. Но потом вновь превратилась в адвоката.

– Ладно. Давай сначала разберемся с убийством. – При этом слове Бобби отшатнулся от нее. – Прости, но, когда обнаружат тело, именно так это и назовут. И соответственно, сделают все возможное, чтобы найти убийцу. – Что-то отразилось на лице Бобби, и она прервала себя на полуслове: – Что?

– Пожалуй, им не придется сильно напрягаться, чтобы вычислить, кто это сделал. Наш пропуск в заповедник потерялся. Скорее всего, на месте убийства.

– И в нем – твое имя и адрес?

– Разумеется.

– Господи, Бобби!

– Вот почему я здесь. Каждую секунду ко мне в дверь могут постучаться полицейские, и мне нужно знать, что тогда делать.

– Не знаю… Впрочем, паниковать рано. Пройдет какое-то время, пока кто-нибудь обнаружит тело, и, возможно…

Бобби откашлялся:

– Я, хм, позвонил в службу спасения еще рано утром, по пути домой. Тело давно нашли. Может быть, когда мы еще и доехать не успели.

Для адвоката это было как пощечина.

– Ты с ума сошел?

– Извини. К счастью, у меня мало опыта в таких делах.

Барбара явно разозлилась:

– Бобби, я просто не знаю, что… – Она не договорила. – Когда ты позвонил?

– Часа в четыре утра.

– Так. А сейчас почти полдень. Так почему же за тобой все еще не пришли?

Бобби пожал плечами:

– Не знаю.

Наконец ее до сих пор мрачное лицо осветила улыбка:

– Скорее всего, твой пропуск не нашли. Будем надеяться, он выпал где-нибудь по дороге.

– Но ведь поиски продолжаются?

– Разумеется, продолжаются. Искать будут всех, кто был ночью в заповеднике. Но все же есть разница: не имея улик, к тебе сначала приедут поговорить, а не предъявить ордер.

– Так если ко мне приедут поговорить и станут задавать вопросы, в какой момент тебе звонить?

– В тот момент, когда тебе дадут понять, что ты под подозрением.

– А улики? Вещи, которые указывают на мое пребывание в горах? Ну, знаешь, палатка, остатки еды, одежда и все такое. Что мне со всем этим делать?

Барбара смотрела на него как на сумасшедшего:

– Бобби, ты думаешь совсем не о том, о чем нужно.

Рост метр восемьдесят, вес семьдесят килограммов – Карлос Ортега мог бы стать кинозвездой, так ослепительна была его улыбка на смуглом лице. Коротко стриженные густые черные волосы он зачесывал назад и в одежде предпочитал непринужденно-деловой стиль. Он сидел совершенно неподвижно и с улыбкой смотрел, как Криста устраивается на своем стуле. Его дочь, несмотря на свои двенадцать лет, была педантична. Она дважды проверила настройку и долго прилаживала инструмент, пока он не встал как надо. Теперь она была готова.

– Я играю два такта басовой партии, а потом вступаешь ты, – сказал Карлос.

– Я знаю, папа.

Карлос усмехнулся и, не поднимая правой руки с колен, левой ударил по клавишам рояля. Прозвучали первые ноты «Канона» Пахельбеля. Сегодня вечером на концерте струнный ансамбль будет исполнять эту пьесу и Криста сыграет соло. Сейчас, на последней репетиции, Карлос аккомпанировал ей на рояле.

Карлос почувствовал движение за спиной и повернул голову. В дверях стоял Хесус Пенья – он был слегка угрюмее, чем обычно. Поймав взгляд Карлоса, Пенья тотчас скрылся с глаз. Он знал, как ценит босс часы общения с Кристой, и не осмелился мешать ему.

Когда последние ноты слились в чудной гармонии и затихли, отец и дочь улыбнулись друг другу.

– Прелестно, – сказала Криста.

– Прекрасно, – поправил ее отец и встал из-за рояля.

– Мы больше не будем репетировать?

– Радость моя, мне нужно поработать.

– Но сейчас наше время. Ты сам сказал.

Карлос погладил ее по голове:

– Да. Но иногда мешают дела.

Криста попробовала было надуться, но у нее не получилось. Аккуратно положив виолончель, она встала, обняла отца и пошла к двери.

– Теперь можешь войти, дядя Хесус, – сказала она и показала ему язык.

– Я прошу прощения, Карлос, – входя, сказал тот.

– Что у тебя, Хесус?

– К тебе пришли. Она говорит, что давно с тобой знакома, и, кажется, очень расстроена. Ее зовут Эйприл Симпсон.

– Я не знаю никакой Эйприл Симпсон.

– Она говорит, что раньше была Эйприл Фитцджералд.

Челюсть у Карлоса слегка отвисла. Что привело сюда эту сучку?

– Чего ей нужно?

– Она не сказала. Говорит только, что это очень важно. Вопрос жизни и смерти. Я могу ее послать, если хочешь.

Карлос подумал. Если она пришла, значит, в жизни у нее произошло что-то страшное, и ему любопытно было узнать подробности.

– Зови ее.

Пенья исчез из музыкальной комнаты. Карлос пересел на белый кожаный диван. Через двадцать секунд вошла Эйприл Фитцджералд. Выглядела она ужасно. Некогда прекрасные голубые глаза в красных прожилках. Длинные, густые, блестящие, памятные по школе волосы острижены.

Карлос выдержал долгую паузу, чтобы она как следует прочувствовала неловкость момента.

– Сколько лет, сколько зим, – наконец заговорил он и указал на роскошное кресло напротив дивана. – Садись, Эйприл.

Она неуверенно подошла к креслу и села на краешек. Карлос заметил, что ее розовое свободное платье не по погоде легкое. Полные груди покачивались при ходьбе, и, если бы не очевидная беременность, он мог бы ею заинтересоваться.

– Давно не получал от тебя вестей, – глумливо продолжал Карлос. – Ни открыток к Рождеству, ни приглашений на обед.

Эйприл молчала, мусоля бумажную салфетку.

– Может быть, ты по-прежнему считаешь меня – как ты тогда выразилась, подожди, дай вспомнить, – ах да, «вонючим латиносом»?

– Ты же хотел меня изнасиловать.

Карлос засмеялся:

– Если я ищу пути к твоему сердцу, то это уж сразу и изнасилование?

Молчание.

– Послушай, Эйприл, я думаю, если ты пришла, значит, тебе чего-то нужно.

– Моего сына похитили, – выпалила она.

Это было совсем не то, чего он ожидал.

– Продолжай.

– Мой муж Уильям задолжал человеку, который работает на Патрика Логана. Ты его должен знать.

– Возможно, слышал это имя.

Она рассказала все: и про дурацкую ошибку Уильяма, и про похищение, и про свои попытки вернуть долг. Когда она закончила, Карлос покачал головой:

– Жуткая история. Но почему ты пришла с этим ко мне?

– Ты ведь наркодилер, Карлос. – Он вздрогнул. Эйприл заметила его реакцию и подалась вперед: – Ты умеешь запугивать людей. Ты говоришь с Логаном на одном языке.

Карлос быстро пришел в себя:

– Я говорю с ним на одном языке, но дела веду по-другому. Опять же, как ты думаешь, что должен делать человек, если его кто-то обокрал? Просто пожать плечами и забыть?

Эйприл взорвалась:

– Моему сыну нет еще и трех лет! Логан не угрожает убить человека, который его обокрал. Он грозится убить ребенка!

На крик в дверях показался Пенья, но тотчас скрылся, повинуясь кивку босса.

Карлос долго думал, прежде чем ответить. И по мере того как он припоминал все те неприятности, которые за долгие годы поимел от Логана, гнев его поднимался, как давление пара в котле.

В том, что Карлос вел дела с Логаном, не было ничего удивительного. Точно такие же сделки он заключал и с другими крутыми парнями, которые пытались с ним соперничать. Вместо того чтобы вести с ними войну, Карлос склонял их на свою сторону. И за пятьдесят процентов с прибыли он позволял им жить – в сущности, неплохо жить.

Логан зарабатывал пятнадцать-двадцать штук в неделю – на крэке, кокаине и метамфетамине. Но при этом он был больной, садист и сукин сын, который не умеет разделять интересы дела и собственные заскоки.

– Послушай, Эйприл, – наконец начал Карлос, – твой муж сделал очень, очень неверный шаг. Логан – скотина. О чем он только думал?

– Речь не об Уильяме. Речь о Джастине. Я хочу вернуть своего ребенка. Я отдам тебе все, что хочешь. Я сделаю все, что ты захочешь. – Ее начали душить рыдания.

– Не все так просто, Эйприл.

– Мне нужен мой сын. И ты можешь его вернуть. Ты был красивым юношей, Карлос, теперь ты сильный и влиятельный мужчина, вот почему я пришла к тебе. Если я ошиблась, мне очень жаль. И мне очень жаль твою дочь – жаль, если она узнает, чем занимается ее отец.

– Да ты мне угрожаешь?

– Я дала клятву, – сказала Эйприл. – Я поклялась Богу, что, если я не верну сына, весь мир узнает, какими делами ты занимаешься. Я назову имена. Я…

– Ты умрешь.

Эйприл кивнула, теперь глаза у нее были ясные и живые.

– Я это предвидела. Поэтому мое письмо начинается такими словами: «Когда вы будете читать это, я уже умру от рук Карлоса Ортеги и Патрика Логана».

Карлос подался вперед:

– Письмо? Что за письмо?

Теперь настала очередь Эйприл самодовольно улыбнуться:

– Вот такое письмо, Карлос, которое завтра будет отправлено, если я не получу сына.

– Ты наживаешь себе могущественных врагов.

– Если у меня и есть могущественные враги, то не потому, что я их наживаю. А только потому, что они сами захотели ими стать.

Карлос смотрел на нее, ища в ее лице признаки страха, но видел лишь решимость.

– Почему бы тебе не обратиться в полицию?

– Логан сказал, что убьет Джастина, если почует полицию. Хотя сейчас уже все средства хороши. Я надеялась, что ты сможешь ему объяснить, что к чему.

– Хорошо, Эйприл, я не подведу. Но ведь ты понимаешь, что в любом случае я не смогу защитить твоего мужа?

– Об этом я тебя и не прошу, – сказала Эйприл.

Расселл Коутс ни перед кем не собирался извиняться за то, что учредил свой командный пост наверху, на месте убийства, а не внизу, на просеке, что было бы гораздо удобнее прессе. Он понимал, как огорчит такое решение Тима Берроуза. Но с другой стороны, зачем еще наряжаться морпехом, как не для того, чтобы покрасоваться перед камерами?

Расселл уселся на ствол поваленного дерева – дуба, кажется, – а остальные частью стояли, частью сидели на корточках. В целом всю компанию можно было принять за туристов, собравшихся вокруг костра послушать истории о привидениях. Здесь же был и Берроуз – он стоял прямо напротив своего шефа, а рядом с ним – Генри Паркер, главный криминалист. Лейтенант Гомер Ларю из полиции штата Западная Виргиния пока не подошел. В самом конце ряда сидела новая приятельница Расселла Сара Роджерс. Официально она представляла службу безопасности парка, а по сути помогла ему понять, что середина жизни – не самое плохое время.

– О'кей, Генри, начинаем, – сказал Расселл.

Огромный, с широченными плечами, Генри Паркер больше походил на вышибалу, чем на человека, посвятившего жизнь поискам иголок в десятиэтажных стогах сена.

– Заключение коронера мы получим завтра-послезавтра, но я полагаю, что стреляли из крупнокалиберного оружия – сорок четвертого или сорок пятого калибра. Выяснилось, что и жертва, и стрелявший в момент выстрелов находились на земле. Изучая отпечатки ног, я насчитал по меньшей мере десяток неизвестных лиц – это помимо жертвы.

– Он не полицейский! – пророкотал низкий голос у них за спинами. Все обернулись. По тропе спешил Гомер Ларю.

– Наш убитый – не полицейский. Я проверил этого Стиптона: Томас Стиптон из Питтсбурга сейчас на дежурстве. Однако около двух месяцев назад он подавал рапорт о том, что у него украли жетон.

– Интересно получается, – сказал Расселл. – Вооруженный мужчина в лесу выдает себя за полицейского. Гомер, кто еще знает о том, о чем ты нам сейчас рассказал?

– Никто.

– Отлично. Итак, если я найду это в газетах, я буду знать, что утечка идет от кого-то из вас, и будьте уверены, карать буду строго, – предупредил Расселл и чуть пристальнее, чем нужно, посмотрел на агента Берроуза, а потом обратился к Паркеру: – Извини, Генри.

Паркер откашлялся:

– Я сказал, что мы обнаружили следы ног десятка неизвестных лиц. И вот что интересно: из этих следов только три пары найдены и здесь, и у могилы… или у ямы, или как еще там лучше назвать.

– Мне больше нравится «могила», – сказал Расселл.

Паркер кивнул:

– Из этих трех одни принадлежат ребенку двух-трех лет. Ребенок был обут, но очень легко. Может быть, в мокасины или даже в носки. – Генри в первый раз заглянул в свои записи. – Далее, вторая пара общих следов принадлежит убитому. Третья пара совпадает с отпечатками в лесу, где кто-то явно долго стоял. Кто-то большой и тяжелый, судя по глубине отпечатков. Назовем его «неизвестное лицо один». «Два» – это будет убитый не коп, а «три» пусть будет ребенок. Следите за мной?

Все закивали.

– Хорошо. Неизвестные лица «четыре» и «пять» – это, я полагаю, мужчина и женщина или мужчина и подросток. Следы большие и средние. Отпечатки «четыре» и «пять» здесь повсюду, но выше на горе их нет. Любопытно, однако, что я обнаружил следы четвертого, пятого и ребенка внизу, на просеке, рядом с отпечатками покрышек, принадлежащих какому-то малолитражному автомобилю. Вот и все – по крайней мере, пока я не получил лабораторного заключения.

Расселл энергичным кивком отметил конец речи Генри.

– Теперь Тим. Расскажи о возможных подозреваемых.

– Не стану вас уверять, что за последние часы мы узнали много такого, чего не знали раньше. – Тим кратко пересказал то, что ему сообщили Гэри и Мэнди Комбз. В результате список подозреваемых сузился до шести супружеских пар.

– Да, подождите секундочку, – сказал Тим. – Генри, ты говоришь, следы группы неизвестных лиц вели к месту, где стоял малолитражный автомобиль?

– Да, – отозвался Генри.

– Я пробежался по этому списку. Малолитражка была только у одной пары. – Тим полистал свои записи. – Это Роберт Мартин, 7844, Клинтон-роуд, Клинтон, Виргиния.

Расселл приподнял брови. Иногда работа полицейских оказывается вовсе не такой трудной, как они любят ее изображать.

– Что в досье?

– На него нет досье. Я могу позвонить в местные полицейские отделения – в Ричмонде или в Александрии, – чтобы кто-нибудь к нему зашел на пару минут.

Расселл немного подумал и отверг этот вариант:

– Нет. Лучше я сам их навещу. – Он обернулся к Саре: – Передайте эти имена и номера машин на все пункты въезда в заповедник.

– Думаете, они вернутся?

– Такое случается достаточно часто, и лучше быть к этому готовым. – Расселл похлопал в ладоши: – Тогда все. Наша работа здесь закончена. Инспектор Роджерс, парк снова в вашем распоряжении.

– Благодарю вас.

– Леди и джентльмены, спасибо за отличную работу. Генри, как только узнаешь какие-нибудь подробности…

– Я донесу их до тебя, Расселл.

Расселл обратился к агенту Берроузу:

– Тим, проследи, чтобы все, что мы здесь сделали, было тщательно задокументировано. Я не хочу, чтобы обвинение развалилось из-за каких-то там формальностей.

Тим потемнел лицом:

– А я думал, мы вместе поговорим с этой парой. Расселл покачал головой:

– Нет. Говорить с ними буду я. А ты останешься здесь и проследишь, чтобы все было сделано как следует.