Тишина и пустота.

Бескрайние и безбрежные. Абсолютные и бесконечные. Бесконечность и тьма… И ничего больше. Потом неторопливо и робко возникло что-то. Оно появилось оттуда, из глубин тьмы, из высот абсолюта, и стало медленно нарастать. Начало крепнуть и утверждаться, неумолимо нарушая господство небытия. Постепенно это что-то все больше и больше стало походить на звук. И первой стала пропадать тишина, уступая место этому звуку, приближающему, нарастающему и настойчивому. Звук был ритмичный и глуховатый. Пок… Пауза. Пок… Пауза. В какой-то момент звук застыл в своем развитии, перестал усиливаться, заняв надежную и твердую нишу в реальности. Пок… Пок… Пок… И тогда словно по цепной реакции, как по команде стали возвращаться, пробуждаться, всплывать из небытия остальные чувства.

Сначала он ощутил себя слабым, беззащитным и бестелесным комком чувств. Крохотным комочком, висящем в пространстве и хаосе… Потом хаос начал меркнуть, исчезать, растворяться, а комок окреп и стал трансформироваться; и вот он уже почувствовал, что имеет и тело и конечности, осознал, что лежит на чем-то мягком…

Он поднял веки и в первый момент ничего не увидел, только больно резанула по глазам мутно-белая пелена. Он снова закрыл глаза. Затем шевельнул пальцами ног и рук. Прислушался к своим ощущениям. Состояние было такое, будто он очень долго спал, отчего все мышцы пришли в расслабленное состояние. Легкая ломота волнами пробегала по телу.

Какой-то странный сон снился ему, но он никак не мог вспомнить — какой. Очень длинный и жуткий… И очень странный. По-прежнему не открывая глаз, он прислушался.

Было тихо. Из кухни почему-то не доносилось привычных звуков маминых утренних хлопот. Может, ушла куда? Ничего не нарушало тишины, кроме этого монотонного ритма. Пок… Пауза. Пок… Пауза… Он вдруг поймал себя на мысли, что совершенно не помнит вчерашний день. Это еще что за дела, недоуменно подумал он. Вот те раз! Что за фокусы, родной? Гнусный маленький червячок заерзал внутри, и ему стало не по себе. Он потянулся, вытащил руки из-под одеяла и вновь открыл глаза.

Белая пелена постепенно растворилась, превращаясь в облезлый, потрескавшийся, покрытый грязными пятнами потолок. В неизвестный потолок с неизвестной покосившейся люстрой из матового стекла.

Он резко сел на постели.

Все вокруг было белым. Все вокруг было чужим. Белая полузадернутая ширма перед его кроватью, белые стены, белый умывальник в углу небольшой, освещенной дневным светом комнаты. На конце крана одна за другой набухали прозрачные капли и срывались в раковину. Пок… Пауза. Пок…

Сергей вскочил с кровати на прохладный линолеум, отдернул перед собой ширму и тупо стал оглядывать комнату. Здесь, у противоположной стены, стояла еще одна кровать, пустая и заправленная. Всевозможное медицинское оборудование лежало, стояло и висело по разным углам помещения. Белая застекленная входная дверь была плотно прикрыта.

Он ничего не понимал. И ничего не помнил. А противный червяк внутри стал разрастаться в размерах и шевелиться все ощутимее. Сердце вдруг забухало гулко и тяжко. Сергей машинально приложил руку к груди и ощутил что-то под пальцами. Он испуганно глянул на голую грудь и увидел возле левого соска розовый рубец размером с монету.

И тогда он вспомнил. Пелена забвения мгновенно слетела с его памяти, и отчетливо обнажилось все. До мельчайших подробностей. Ему стало жарко и холодно одновременно. Пол начал уплывать из-под ног. Он попятился на подгибающихся ногах и сел обратно в постель.

За окном загрохотал железнодорожный состав. Да, теперь Сергей вспомнил все. И ему стало страшно. В обалдении он таращился на шрам на груди и ничего не соображал. Потрогал лицо и обнаружил щетину примерно трех- или четырехдневной давности. Затем в оцепенении, нерешительно завел левую руку за спину и нащупал там второй рубец, гораздо больше того, что был на груди. Какое-то время, минут пять или больше, Сергей сидел неподвижно, в прострации, устремив взгляд в стену, слушая стук капель, и в такт им монотонно повторял про себя: я жив… Я жив…

Потом он очнулся, снова встал и подошел к умывальнику. Умылся холодной водой и вытер лицо висевшим тут же вафельным полотенцем. Я жив, хоть и не должен, сказал он себе. Хорошенькое дело. Не должен, но жив!.. Но это уже хорошо. Это совсем даже неплохо, уверил он себя. Совсем неплохо…

— Стало быть, еще не конец? — произнес он хрипло, прислушиваясь к своему голосу.

Прошлепав босыми ногами к окну, Сергей попробовал его открыть. Это удалось не сразу. Задребезжав стеклами, рамы все-таки отворились, и в комнату ворвался легкий ветерок.

Был день.

— Стало быть, жив, да?! — выдохнул он, подставляя ветру лицо. — Ладно, я не против!

Он некоторое время смотрел на раскинувшийся перед ним лес, на железную дорогу, на заросший склон со столбиком-ориентиром, затем отошел от окна и решительно направился к выходу.

В дверях он столкнулся с Уманцевым. На вытянутом бородатом лице доктора отобразилась какая-то гримаса, и он поспешно втолкнул Сергея обратно в комнату. Прикрыв за собой дверь, Уманцев увлек Сергея подальше от двери.

— Как самочувствие? — быстро поинтересовался он, не дав Сергею раскрыть рта.

— Нормально, — ответил Сергей.

— Вы уверены? — наморщив лоб, спросил Уманцев. — Может, какие-то ощущения…

— Да нет же, — сказал Сергей. — Все в порядке. Так только… Легкая слабость. Будто очень долго спал…

— Понятно, — задумчиво произнес Уманцев. — Хотя, впрочем, что тут может быть понятно, вообще?

— Погодите… — непонимающе заговорил Сергей. — Постойте, Ярослав Дмитриевич… Объясните мне, как вам удалось…

— Нечего тут объяснять! — отрывисто сказал Уманцев. — Понимаете, Сергей Иванович? Нечего. Три дня — и все, понимаете?! Три дня… Ну, что ж!.. — Он вздохнул и посмотрел в окно. — Значит, так и надо. Значит, так и должно быть…

Сергей ничего не понял в его торопливой сумбурной речи.

— Ярослав Дмитриевич, — сказал он. — Что со мной случилось? Вы можете сказать?

— Конечно, могу, — тут же ответил Уманцев, продолжая глядеть на лес за окном. — С вами ничего особенного не случилось. Вы просто умерли, Сергей Иванович. От огнестрельного ранения в сердце. Навылет. Ничего особенного, понимаете меня?

Наступила пауза. Сергей открыл рот, но слова не хотели слетать с губ. Они неуклюже копошились где-то внутри.

— А… — выдавил он растерянно. — А как же… Вы…

— А я — никак, — проговорил Уманцев негромко. — Я не умею оживлять трупы, Сергей Иванович. Медицина не умеет. Не научилась еще. Вот ведь в чем дело-то. — Он грустно улыбнулся.

— Значит… — изменившимся голосом произнес Сергей. — Я… Меня… А это точно?!

— Что — точно?

— Что я был… ну, это…

— Что вы были мертвы? — подсказал Уманцев. — Мертвее не бывает. Можете мне поверить.

— Господи!.. — произнес Сергей, чувствуя, как спина покрывается холодным потом

На некоторое время в комнате воцарилась тишина. Сергей снова ощутил в ногах слабость и полный туман в мозгах. Уманцев глядел на улицу, скрестив на груди руки, только губы его слегка подергивались. Он о чем-то напряженно думал. Потом он повернул с Сергею озабоченное, сосредоточенное лицо.

— Я к вам даже не прикасался, — сказал он. — Потому что в этом не было никакого смысла. Это она вас вытащила с того света! — изрек он, глядя Сергею прямо в глаза. — Понимаете меня, Сергей Иванович? Резервация так захотела! Если к ней, вообще, можно применить эти понятия: смогла, захотела… В общем, я за вас искренне рад. Но комментариев у меня нет. Кстати, как там, на том свете? — осведомился он.

— Я ничего не помню… — сипло пробормотал Сергей. — Проклятье!.. Я не понимаю, как же так… Зачем?

Уманцев задумчиво усмехнулся.

— Спросите это у нее. Я себе задаю этот вопрос уже три дня. — Он помолчал немного, а потом продолжил: — Когда вас привезли, вы были полный и безнадежный труп. Собственно, вы им стали сразу же, на месте… И в таком состоянии пребывали три с половиной часа. Со всеми признаками и процессами, как положено. Ну, а потом… — Он вздохнул. — Потом началось воскрешение, Сергей Иванович. А мы просто были рядом и с квадратными глазами наблюдали. Что мы еще могли? Вмешиваться в творение высших сил? Так пока мы лихорадочно соображали, чем бы подсобить, они и сами справились. Силы-то эти, то бишь… Как видите, все очень просто. Три дня — и вы как огурчик. Я даже не удивлюсь, если у вас потом эти шрамы исчезнут.

— Так что же это получается?.. — проговорил Сергей растерянно. — Что же со мной теперь…

— Все с вами превосходно, — заверил Уманцев. — Вы еще вчера очнулись. Правда ненадолго. Уже сегодня ночью все ваши показатели были в норме. Так что, если вы действительно чувствуете себя хорошо, то можете идти. Я вас задерживать не буду.

— Я хорошо себя чувствую… — проронил Сергей. — Но я ни черта не понимаю! Я не понимаю, что все это значит!

Уманцев молча пожал плечами, потом подошел к окну и закрыл ставни.

— А, может, я теперь бессмертный?! — выпалил Сергей. — Может, мне попробовать повеситься или отравиться?

— А вам этого хочется? — спросил Уманцев, подняв брови.

— Честно говоря, нет, — признался Сергей.

— Тогда выбросите это из головы, — посоветовал Уманцев. — Не забывайте, что у нее могут быть свои критерии на этот счет.

Он отошел от окна, приблизился к Сергею вплотную и взял его за руку. Пальцы у него были мягкие и теплые.

— И вообще, Сергей Иванович, — произнес он медленно, — на вашем случае я окончательном убедился в одном… — Лицо его приобрело сумрачный вид. — Здесь она распоряжается и нашими смертями, и нашими жизнями! Она, а не мы! Понимаете меня? Вот что главное…

Он выпустил руку Сергея, нахмурился и стал жевать губами.

— Значит, я могу идти? — вяло поинтересовался Сергей.

— Конечно, — ответил Уманцев. — Подождите — я сейчас принесу вашу одежду.

Он вышел, и пока ходил за одеждой, Сергей стоял посреди палаты, засунув руки подмышки, и покачивался с пяток на носки. Он тщетно пытался что-нибудь решить для себя самого. Но ничего не получалось, ничего не выходило… И в какой-то момент он внезапно понял, что ничего решать не надо. Да пошло оно все к чертям, подумал он с облегчением. Пусть все будет так, как оно будет. И неважно, что за этим стоит, совсем неважно. Это же резервация… Важно, что я жив. От этой мысли он как-то сразу успокоился. Мерзкий червячище внутри быстро исчез, оставив после себя лишь ощущение голого интереса.

Вернулся Уманцев с его одеждой и обувью, и отдал вещи Сергею. Когда Сергей одевался, Уманцев сказал:

— Мы должны с вами договориться об одной вещи. Дело в том, что о вашем воскрешении в резервации знают только несколько человек. Для всех остальных вы вовсе и не умирали!

Сергей в первый момент замер. Уманцев продолжил поспешно:

— Вам просто чудовищно повезло, пуля прошла, не задев сердце. И благодаря моим героическим усилиям вы остались живы. Вот такая версия. Понимаете меня, Сергей Иванович? Вы должны ее придерживаться.

— Мне просто чудовищно повезло… — повторил Сергей озадаченно.

— Вот именно. Так будет лучше для всех, да и для вас, кстати. Сами понимаете…

— А как же я за три дня поднялся на ноги после такой раны?

— Это, конечно, слабое место, — согласился Уманцев, покачав головой. — Вам бы лучше здесь полежать некоторое время. Дней этак…

— Это исключено, — твердо сказал Сергей.

— Да это я так… — сказал Уманцев, — Я же не настаиваю. Ничего. Выкрутимся. Все равно это лучше, чем правда. И потом… — Он криво улыбнулся. — Одной странностью больше — что такого? Где живем-то? Пути резервации неисповедимы…

— А чем так плоха истина? — спросил Сергей. — Раз уж все здесь привыкли к странностям?

— Н-не знаю… — немного замявшись, сказал Уманцев. — Слишком уж жуткая истина. А люди, знаете ли… В общем… Это не я придумал. Это просьба властей. У них, должно быть, свои соображения… Значит, мы договорились?

— Хорошо, — сказал Сергей. — Раз просьба властей… Спасибо доктор, что спасли мне жизнь.

Уманцев невесело усмехнулся и добавил:

— К вам еще одна просьба, Сергей Иванович. Моя личная. Раз в неделю появляйтесь здесь. Я бы хотел за вами пока понаблюдать.

— Ради бога, — сказал Сергей. — Нам это ничего не стоит.

— Тогда счастливо, — сказал Уманцев, протягивая ему руку. — Сейчас сразу к Посаженову идите. Я позвонил, они ждут.

Сергей пожал его теплую ладонь, они вместе вышли из палаты и разошлись в разные стороны. В коридоре он вдруг вспомнил и остановился.

— Ярослав Дмитриевич! — бросил он в спину Уманцеву. Тот оглянулся вполоборота. — Девочка не пострадала? — спросил Сергей.

— Нет, — покачал головой Уманцев. — Он ее сразу выпустил и побежал.

— И что? Убежал?

— Нет, — Уманцев снова покачал головой. — Через Проход успел выбраться, а дальше нет. Недалеко, в общем, ушел. Там такую стрельбу по нему открыли… Он махнул рукой.

— Ясно, — сказал Сергей. — Тогда все. До свидания.

На этот раз они расстались окончательно.

Выйдя из больницы, он остановился. На улице было хорошо. Пропала изматывающая жара, дул легкий, ненавязчивый ветер, маленькие облачка лениво ползли по небу. Сергей закрыл глаза и подставил лицо солнечным лучам. Ну, что, родной, спросил он себя мысленно. Ощутил ты себя Иисусом Христом номер два? Может быть, ты теперь тоже есть спаситель человечества? Может быть, ты теперь умеешь по воде ходить? Пора собирать учеников, вытаскивать из тьмы заблудшие души, ходить по миру с проповедями… Только нет же у тебя никакого учения, да и на мессию, родной, ты явно не тянешь! Это просто такая новая задачка, и все. Новое испытание… Так. Что там у нас? Ага… Это у тебя было, это было, это тоже пройденный этап… Ага, вот этого не было! На-ка тебе испытание воскрешением, что ты на это скажешь? Просто несколько изменим правила игры. Несколько их усложним, а, может, упростим — смотря ведь с какой стороны глянуть… Все то же самое, как и раньше, только уже некоторых нет. Уже нет Кирилла, уже нет Баркова. Нет Филина, Клима, Ревича… Многих нет. Они теперь не предусмотрены в правилах. Да и ты сам то ли есть, то ли тебя нет непонятно… Он вдруг вспомнил, как Глеб что-то недавно цитировал ему. Строка всплыла в памяти сама собой. «Узел жизни, в котором мы узнаны…» Так, кажется… А что там еще было-то?.. Перед ним опять возникло лицо Кирилла. На душе стало очень тоскливо, пасмурно и неуютно. Сергей опустил голову, открыл глаза и увидел Барновского.

Его грузная фигура торопливо приближалась. Лицо Барновского было озабоченным, под глазами — мешки. Видно было, что он здорово сдал за эти дни.

— С выздоровлением… — пропыхтел Барновский, замедляя шаг и как-то странно оглядывая Сергея.

— Да я это, Алексей Петрович, — грустно сказал Сергей, направляясь к нему навстречу. — Хотите пощупать?

— С тобой все в порядке? — осведомился осторожно Барновский. Сергей кивнул. — Тогда пошли скорей к Илье. Мне Слава только что позвонил. Пока все не разбежались…

Они быстрым шагом направились к мэрии. По дороге Барновский молчал, сопел под нос и все время смотрел под ноги. Только один раз Сергей спросил его о Кирилле и остальных. Барновский ответил, что всех похоронили еще позавчера в роще. Сколько было слез, сокрушался и охал он. Море было слез и горя. Сердце, прямо, не выдерживало. И почему же так, боже правый? За что, господи? Шесть трупов сразу, представляешь, Сергей?.. Ну, не считая Клима — его подобрали городские… Шесть человек для одной маленькой резервации! Разом!.. Что же это такое творится-то? За что нам это наказание? Чем мы прогневили бога?.. Потом он замолчал в унынии и больше не произнес до самой мэрии ни слова.

Пока они поднимались по ступеням, пересекали холл и шли по коридору к кабинету мэра, Сергей успел поймать на себе несколько изучающих взглядов. Сам он ни на кого старался не смотреть.

В кабинете, кроме самого мэра, находился Кравец. Мэр восседал на своем месте, во главе «Т»-образной конструкции, перед ним был рассыпан ворох бумаг. Кравец сидел перед ним, с правой стороны, положив руки на свою пухлую кожаную папку. Сергей поймал себя на мысли, что никогда не видел Кравца без папки. Мэр жестом пригласил их за стол. Сергей уселся напротив Кравца, Барновский грузно опустился рядом, слева. Некоторое время все молчали так, как будто никто не решался начать разговор.

— Значит так, Сергей Иванович, — произнес затем мэр, блуждая взглядом по бумагам у себя на столе. — Мы не хотим обсуждать сейчас ваше загадочное воскрешение, тем более, это, вряд ли, что-либо прояснит… — Он сделал паузу, потом поднял глаза на Сергея. — Давайте попробуем выяснить некоторые детали наших печальных событий.

— Давайте попробуем, — с готовностью сказал Сергей. — Все, что знаю…

— Дело в том, — продолжил мэр, — что не все ясно с четностью. Мы тщательно анализировали все воскресные события, но что-то не сходится… Сверку в срочном порядке на следующий день сделали. Странная получается картина… Не сходится и все.

— Ревич исчез? — спросил Сергей. — Да? Вы его не можете найти?

— Вы про это знаете? — удивленно сказал Кравец и даже подался вперед.

— Знаю, — ответил Сергей, внутренне радуясь успеху Ревича. — Про Баркова, кстати, могу рассказать…

— Ну, про Баркова мы, положим, тоже знаем, — сказал мэр и, заметив недоуменный взгляд Сергея, пояснил: — Мы нашли в вашем кармане его письмо. Правда, не совсем понятно, что это за черная тетрадь, о которой идет речь… И вообще, какая-то загадочная смерть. Вы можете нам по этому поводу что-нибудь объяснить?

— Могу, — сказал Сергей.

— Давайте сначала разберемся с Ревичем, — предложил Кравец, бросив взгляд на мэра.

— А эти случаи связаны, — сказал Сергей.

— Даже так? — озадаченно изрек Кравец. — Интересно…

— Рассказывайте, — сказал мэр Сергею. — Все что знаете. С самого начала.

И Сергей рассказал им все. Пока он говорил, они молчали и не задавали никаких вопросов. Мэр слушал, сцепив пальцы рук в замок и глядя на полированную поверхность стола, Кравец изредка посматривал поверх очков на Сергея и барабанил ногтями по папке, Барновский сидел, понуро опустив подбородок на грудь, и иногда сокрушенно кивал и качал головой. Когда Сергей закончил, несколько секунд все молчали. Первым заговорил Кравец.

— Теперь ясно, — сказал он, переставая отбивать пальцами дробь. — Такая, значит, получается картина… Понятно. Я только хочу отметить… — Он немного замялся. — В случае с Ревичем, вы, безусловно, были правы. Там действительно решение надо было принимать оперативно. Здесь никаких, так сказать, э-э, претензий… Но вот с Филиным… Вы меня, конечно, извините, молодой человек, но…

— Не надо, Володя… — попросил Барновский Кравца, вздохнув. — Зачем ты?

Сергей понял, что хочет сказать Кравец, и это мгновенно разозлило его.

— А почему? — Кравец пожал плечами. — Мне интересно услышать… Почему это, собственно, Сергей… э-э… Иванович взял на себя право…

— Ну, перестань… — попросил Барновский и засопел. — Ситуация же такая…

— Я понимаю, — проговорил Сергей, чувствуя, как внутри поднимается волна раздражения. — Владимир Николаевич желает знать, почему я посмел принять такое решение!

— В принципе, да, — сказал Кравец.

— Владимир, — с оттенком недовольства бросил мэр. — Мне бы не хотелось сейчас это обсуждать.

— Потому что я имел на это право! — повысив голос, произнес Сергей, глядя на Кравца в упор.

— Не знаю, не знаю… — проговорил Кравец. — Не уверен.

— А я уверен! — сказал Сергей уже со злостью. — Я вот в этом уверен!

Кравец промолчал и отвел глаза в сторону.

— Я имел на это право! — холодно повторил Сергей, медленно обводя всех троих взглядом. — И никогда больше не говорите мне об этом! Слышите?!

Кравец молчал и ковырял пальцем край папки. Барновский бормотал что-то неслышное себе под нос.

— Ладно, — сказал мэр строго. — Это мы оставим. Поговорим о другом.

— О чем еще? — хмуро поинтересовался Сергей. — С четностью-то, будем считать, разобрались?

— Да как сказать… — сказал мэр озабоченно. — Если бы так… С четностью тоже проблемы.

— Не понял, — нахмурился Сергей. — В чем еще загвоздка? Вернее, в ком?

— В вас, Сергей Иванович, — изрек мэр многозначительно. — В вашем неожиданном возвращении к жизни. Понимаете о чем речь?

— Вот ч-черт… — сказал Сергей озадаченно. — Мне и в голову не пришло!

— Когда вы, так сказать, воскресли, — продолжил мэр, — то, естественно, четность нарушилась.

— А «минус»? — спросил Сергей. — Вы проверяли?

— Разумеется, проверяли, — буркнул Кравец.

— Никакого Прохода в данном случае мы не нашли, — сказал мэр. — И тем не менее, факт налицо! После вашего воскрешения ситуация в резервации, по-прежнему, остается нечетной.

— И что теперь?.. — несколько растерянно сказал Сергей.

— А вот мы и не знаем — что теперь! — воскликнул Кравец. — Сидим вот и ждем, что будет. Как дураки, ей-богу!..

— Ох-хо-хо… — произнес Барновский и оперся локтем о стол.

— Ситуация-то сверхнеординарная, — произнес мэр. — Первый раз такое. Никто до сих пор у нас не воскресал. И что нам теперь обо всем этом думать, чего ждать — неизвестно. Вот же задачка свалилась на нашу голову!

— А может, теперь нечетность — стабильная ситуация? — предположил Сергей. — Вдруг принцип поменялся, а? Четность сменилась на нечетность? Ну, другие правила игры… А?

— Да если б только четность поменялась… — хмуро проговорил Кравец. — Бог с ней!.. А то ведь неизвестно, что еще там поменялось… Какие она еще фортели выкинет? Менять на ходу правила игры это, знаете ли… Не дай боже…

Он умолк и удрученно махнул рукой.

— Ладно, — с вздохом сказал мэр. — Все эти разговоры из области догадок. Все равно тут он нас ничего не зависит. А жить, тем не менее, дальше надо. Поэтому давайте не будем отвлекаться. Значит так. — Он сделал паузу. — Мы вот еще о чем хотели с вами поговорить, Сергей Иванович… В резервации сейчас кроме Алексея Петровича не осталось ни одного полицейского. Мы тут посоветовались… В общем, хотим вам предложить работать в полиции. Алексей Петрович, кстати, сам вас порекомендовал…

— Да, да… — выдохнул Барновский. — Давай, Сергей… У тебя получится.

— Конечно, по правилам вас должно утвердить собрание, — продолжил мэр. Но это формальность, здесь проблем возникнуть не должно. Собрание мы перенесли на две недели. Чтобы все дела утрясти. Но две недели можете, так сказать, неофициально поработать. Придумаем что-нибудь… Так как, Сергей Иванович?

— Боюсь, что никак, — после некоторого молчания ответил Сергей.

— Почему? — удивился мэр.

— Да что ты, Сергей? — сокрушенно сказал Барновский. — Ты не сомневайся, все будет хорошо!..

— Спасибо, конечно, за доверие, — сказал Сергей, — но эта работа не для меня.

— Что ты, что ты!.. — запыхтел Барновский. — Привыкнешь, господи! Вы ж с Кириллом вместе всегда…

— Нет, — решительно сказал Сергей. — Я, может, и смогу, но не хочу. Извините.

— Ну, не знаю… — с досадой развел руками Барновский. — Ты все-таки подумай…

— Ладно, погодите, — торопливо заговорил мэр. — Мы решим следующим образом. Не говорите сейчас ни «да», ни «нет». Поразмыслите некоторое время, а потом вернемся к этому вопросу. Через пару дней, скажем. Хорошо?

— Хорошо, — с безразличием ответил Сергей.

— Тогда мы вас отпускаем, — сказал мэр. — А нам еще надо посовещаться.

Сергей встал из-за стола.

— Ах, да!.. — встрепенулся мэр. — Вы говорили с Уманцевым относительно официальной версии вашего воскрешения?

— Да, — ответил Сергей. — Мы договорились. Можете быть спокойны.

— Вот и хорошо, — сказал мэр. — Тогда все. Счастливо.

— До свидания, — проговорил Сергей и вышел из кабинета.

На ступенях мэрии он остановился. Ему некуда было идти. Он не мог идти домой, где уже не было Кирилла, он не мог пойти в бар, где уже никогда за стойкой не возвысится огромная фигура Баркова, он не мог заскочить в библиотеку и поболтать с Ревичем, потому что и его тоже не было… У него оставались только Глеб с Валерой, да Тина. Глеб и Валера… Они, конечно, хорошие парни, но сейчас ему не нужна была их компания. Ему нужно было что-то другое. Хотелось прогнать с души эту ноющую тоску, заполнить чем-нибудь зияющую пустоту внутри… Как можно быстрее…

Тина, подумал он. Тина. И шагнул по ступеням вниз.

Навстречу поднимался невысокий и невзрачный человек в потрепанном костюме. Вероятно, какой-нибудь мелкий чиновник. Очевидно, он что-то знал о Сергее, потому что замер перед ним, слегка приоткрыв рот и глядя на него немного удивленно.

— Скажите, любезный, — ласково обратился к нему Сергей. — У меня, случаем, над головой нет нимба?

— Чего нет?.. — еле слышно вымолвил чиновник.

Сергей не ответил и, оставив его в растерянности, стал спускаться.

По пути к магазину ему попались еще несколько человек, но никто больше на него не таращился. Магазин оказался закрыт. Сергей глянул на часы. Было без пятнадцати два. Он совсем упустил из виду, что в магазине обеденный перерыв. Значит, Тина была сейчас дома. Он решил не идти к ней домой, а подождать до двух здесь. Интересно, мелькнула у него мысль, что она подумает в первый момент? Побриться бы, кстати, не мешало…

Пятнадцать минут текли очень медленно. Он несколько раз прошелся вдоль магазина, потом остановился и стал глядеть на отгороженное ржавой сеткой шоссе. Улица Магистральная была отсюда совсем как на ладони. Каких-нибудь двадцать-тридцать метров, не больше… И тут он вспомнил, как стоял здесь, на этом же самом месте в самый первый день, сжимая в руках тряпки из магазина, и в унынии и бессилии проклинал эту сетку, эту резервацию и эту судьбу… Казалось, это было так давно, хотя прошло совсем немного времени. Словно это было в другой жизни. А может, это и было в другой жизни?.. Что же ты сделала со мной, подумал он, глядя на сетку. Ее клетчатый узор дрожал и расплывался. Чего тебе от меня надо, чего ты добиваешься? Чем ты еще задумала меня испытать? Потери были, смерть была… Уж, не бессмертием ли? Снова, как в тот далекий первый день, его стала переполнять злость. Только это была уже не та тупая, отчаянная и безысходная злость, а другая. Это была какая-то веселая злость, спортивная и решительная. Неожиданная мысль пришла ему в голову. А что если я сейчас пойду прямо на эту сетку? Прямо на сетку, до конца! До самого упора?! Что ты будешь делать, тварь ты этакая, а?! Давай сыграем в такую игру? Ну, что ты на этот раз сделаешь? Мысль эта вдруг очень понравилась ему, и он даже рассмеялся.

— Ну!.. Давай… — произнес он злорадно. — Сыграем, что ли, в такую игру?.. Слабо?

Сергей пересек тротуар перед магазином, перешагнул через бордюр и решительно направился к ограждению.

— Давай же! — выкрикивал он яростно на ходу, надвигаясь на дрожащие впереди клеточки. — Что ты теперь будешь делать?! А?! Что?!

Клеточки все росли и росли в размерах, сетка становилась ближе с каждым шагом, но он ничего не видел и не слышал вокруг. Не слышал даже собственного голоса. Он продолжал идти, выкрикивать, и видел лишь эти дьявольские проволочные переплетения перед глазами…

Он замер как вкопанный только тогда, когда налетел на проволоку грудью.

В первые мгновения, ничего не соображая, он стоял, вцепившись мертвой хваткой в сетку, и смотрел вперед. Там в двух шагах, почти под самыми его ногами была дорога. Дорога из другого мира…

Когда он, наконец, осознал, что находится за пределами Оболочки, то ноги сами собой подломились, и Сергей рухнул на колени, продолжая цепляться за сетку пальцами.

Это было невозможно. Это было неправдой. Это была ложь, это был сон, бред, галлюцинация… Он несколько минут с замиранием простоял на коленях, не шелохнувшись. Но ничего не изменилось. По-прежнему, перед ним была оживленная магистраль с проносящимися мимо машинами и, по-прежнему, под пальцами была шершавая, нагретая солнцем проволока. Все осталось, как было.

Он медленно разжал пальцы, выпустил сетку из рук и поднялся на ноги. Какие-то люди на противоположной стороне улицы стали скапливаться, наблюдая за ним, и показывать в его сторону руками.

Если это случайность, стучало в его мозгу молотом, я не смогу войти сейчас обратно! Она меня не пустит обратно… Он облизнул мгновенно пересохшие губы.

— Стало быть, не смогу?.. — беззвучно сказал он. — Меченый, говоришь?..

Он развернулся и на негнущихся ногах пошел обратно к магазину. Абсолютная пустота и хаос царили в голове. Перед дверью магазина он снова замер.

Не случайность, ударила молнией мысль. Нет принципа однократности! Нет!.. Значит, что?.. Нет больше Оболочки?..

Он отказывался в это поверить. Это было слишком нелепо. Но он же не спал! Это же не сон, черт подери! Это же факт!.. Нет Оболочки? Нет резервации?.. Проверить, бухнула мысль. Еще раз проверить! В другом месте, обязательно надо проверить в другом месте…

Он лихорадочно отбежал на несколько шагов в сторону и снова двинулся в сторону Оболочки. Теперь он шагал уверенно. Результат оказался тот же. Он вновь стоял перед проволочным ограждением и обалдело хлопал глазами. Потом он попробовал еще раз. И еще, еще… В последний раз он даже перелез через сетку и выскочил на середину шоссе. Грузовик едва не сшиб его, но он отпрыгнул и, не чуя под собой ног, побежал по проезжей части к транспортеру. Неужели, тебя больше нет, кричало все внутри. Неужели тебя больше нет?!

Вскочив на резиновую ленту транспортера, Сергей почти бегом помчался по нему, потом спрыгнул на землю. Никого не было поблизости, как назло. Он заглянул в будку — она тоже оказалась пуста. Гамма самых разнообразных чувств стала переполнять его. Нет больше Оболочки, ликовало все у него внутри. Нет больше резервации! Нет больше никаких правил игры!.. Хотелось броситься к сетке и рвать ее на части, и разбрасывать их во все стороны, хотелось разметать на куски этот ненавистный транспортер и эту будку, хотелось орать на весь мир: люди, проснитесь же! Нет больше резервации! Вы свободны!..

Потом само собой ликование внезапно спало. Откуда-то изнутри выползло что-то скептическое и отрезвляющее. Чего ты радуешься, родной?! Чего ты скачешь? А если всего лишь поменялись эти правила? Они не исчезли, родной, нет! Они только поменялись. Сейчас Оболочки нет, а через пять минут она снова появится. Ты ж не знаешь, что все это значит!.. Что, страшно стало?

Ему действительно стало страшно. Проклятье, подумал он с замиранием. Не тяни резину! Беги, черт тебя дери! Скорей! После радоваться будешь, после…

Словно что-то обожгло его изнутри, и Сергей, сорвавшись с места, помчался к конторе.

Контора была тиха и безмолвна. Словно нежилась в солнечных лучах. Из-за стоявшей теплой погоды часть окон ее оказалась раскрыта. Тяжело дыша, он остановился под окнами и задрал голову вверх.

— Э-э-й!!! — протяжно прокричал он. — Лю-ю-ди!.. Э-ге-ге-ей!..

В окнах возникли первые недоумевающие лица.

— Люди!!! — продолжал кричать он, чувствуя, что срывается голос. — Вы слышите меня!? Ого-го!!!

Все больше человек появлялось в оконных проемах и удивленно поглядывало вниз.

— Нет больше резервации!!! — неистово орал он. — Вы слышите меня!? Нет больше Оболочки! Нет их, слышите!? Не-е-т!..

Замирающий шелест пронесся от окна к окну, от этажа к этажу. Оцепенение возникло среди торчащих в окнах людей.

— Да что ж вы остолбенели!? — выпалил Сергей. — Все сюда! Живее! За мной все!.. Вы свободны, черт подери!!!

Он махнул рукой и побежал обратно к перекрестку.

— Скорее!!! — кричал он на бегу. — За мной!.. Свободны! Свобо-о-дны!..

Он отбежал метров на сорок, остановился и оглянулся.

Первый шок у конторских прошел, и кое-кто уже выскакивал из окон первого этажа. Другие лихорадочно метнулись к лестницам. Затем толпу окончательно прорвало. Люди кричали, выпрыгивали вниз, стремглав вылетали из дверей, снова кричали, спотыкались, некоторые падали, но затем поднимались и бежали, бежали за ним…

Тогда он развернулся и, больше уже не оборачиваясь и не снижая скорости, помчался в сторону транспортера. Он запрыгнул на него, пронесся до середины и снова оглянулся.

Первые из бегущих в нерешительности тормозили перед транспортером, но на них уже напирали задние и тянулась, тянулась взбудораженная людская вереница через улицу, мимо мэрии, от самой конторы…

— Не бойтесь!.. — выпалил Сергей, задыхаясь. — Все кончилось! Смотрите!..

Он попятился назад по транспортеру и остановился на его внешнем конце.

— Видите?! — прокричал он, раскинув руки. — Никаких Проходов больше! Никаких розыгрышей! Конец, слышите?! Свобода! Все сюда!

Толпа дрогнула, затем с криками ринулась в его сторону. Трое человек заскочило на транспортер, остальные бросились врассыпную слева и справа.

А потом этот массовый, раскатистый и смешанный шум ликования внезапно оборвался.

Словно скошенные на бегу пулеметной очередью, люди стали падать на землю и корчиться в судорогах. Воздух быстро заполнился нечеловеческими и леденящими кровь стонами боли. Десятка полтора или два из тех, что бежали первыми, свалились, извиваясь, на землю, остальные же с истошными воплями шарахнулись обратно. Из тех троих, бежавших по транспортеру, двое слетели вниз, а один остался лежать, отчаянно крича, вцепившись обеими руками в голову и конвульсивно дергая ногами.

Все онемело и похолодело у Сергея внутри. В глазах потемнело, и он едва не упал с транспортера. Он отказывался верить в происходящее.

— Вы чего?.. — пролепетал он беззвучно. — Вы чего?.. Как же так… Почему?.. Вы…

Толпа в страхе откатывала назад. Лежащие на земле люди, не прекращая кричать, отползали обратно. Повсюду стоял этот невыносимый стон. Он оглушал и парализовывал. В ошеломлении, на ватных ногах Сергей бросился к лежащему на транспортере. Это оказался молодой парень.

— Давай руку, браток… — вымолвил Сергей, протягивая ему ладонь.

В этот момент парень перевернулся на бок и с трудом встал на колени. Увидев перед собой Сергея, он в ужасе отпрянул, снова упал и пополз назад, лихорадочно загребая руками по резине. Он глядел на Сергея, и нечеловеческий страх застыл на его искаженном лице.

Сергей хотел что-то сказать, но не смог — задохнулся. Ему не хватало воздуха. Из глаз сами собой брызнули слезы. Он попятился назад, не заметил, как достиг края транспортера и сорвался, ударившись локтями и коленями об асфальт. Но он не ощутил боли, он поднялся и продолжал отходить, не в силах оторвать взгляда от этих людей, шевелящихся на земле, судорожно перебирающих руками и ногами, отчаянно выкрикивающих проклятия, поднимающихся, снова падающих и опять ползущих, ползущих назад…

Он уже вышел на проезжую часть и все отступал и отступал, даже не замечая проносившихся мимо машин. Где-то посередине дороги он остановился.

— Простите… — шептал он, не слыша собственного голоса. — Я не хотел… Я не знал… Простите меня… Не знал… Как же так…

Слезы текли и текли по его щекам, все лицо было мокрым от слез, но он не чувствовал их. Он не чувствовал ничего.

И пространство и время исчезли, растворяясь в этих пронзительных, наполненных болью стонах, и он уже не в состоянии был отличить их от нарастающей, ревущей разноголосицы сигнальных гудков и скрипа тормозов, скапливающихся вокруг автомобилей, разозленные водители которых никак не могли взять в толк, почему какой-то идиот застыл поперек дороги словно истукан и не движется ни в ту, ни в другую сторону.

1995 — 96 гг.