Прошел месяц. Эугенио практически не покидал дома Маргариты. Их детская дружба вспыхнула с новой силой со всем пылом.

Ангел невинности уже прощался с ними, оставив им лишь призрачное понимание целомудрия, живущего в их невинных душах и проявляющегося в смущенных взглядах и недосказанности того, в чем каждый из них боялся признаться. Так красное зарево на востоке возвещает о восходящем солнце, которого не видно за горизонтом.

Маргарита в свои четырнадцать лет поражала пленительной и чарующей красотой. Умбелина начинала понимать, что не следует оставлять их одних надолго как тогда, когда они были детьми и проводили вместе целые дни напролет, поэтому не разрешала им уходить далеко. Это ей неплохо удавалось, но порой тетя Умбелина, увлеченная работой, забывалась, и тогда юные создания, укрывшись от ее глаз, могли держаться за руки и долго-долго глядеть друг на друга, и в этих взглядах отражались и любовь, и тоска, и нежность. Как хотелось им поцеловаться, но, невинные, неискушенные, они впадали в оцепенение, не смея сделать этот шаг! Желание это ютилось у каждого их них глубоко в сердце, а поцелуй застывал на кончике губ подобно птенцу, не решающемуся сделать первый взмах крыльями.

И чем сильнее становилась страсть Эугенио к Маргарите, тем больше росло отвращение его к монашеской жизни.

С каким трудом каждое воскресенье он заставлял себя надеть сутану и отправиться помогать священнику в ближайшую церковь!

Но на то были воля и желание его родителей, которые видели будущее своего сына только в служении Церкви, и каждый раз, видя его помогающим у алтаря во всей сосредоточенности истинного церковного служителя, просто сияли от счастья.

Когда же, закончив воскресное служение, он возвращался домой и видел Маргариту, в памяти его возрождались ужасающие образы безголового чудища, которого так боялась Маргарита, он бледнел и приходил в полное замешательство.

Вскоре родителей Эугенио стало беспокоить, что сын все свободное время проводит в доме Умбелины.

— Сынок, — в очередной раз затевала разговор сеньора Антунес, — ты совсем не бываешь с нами и постоянно пропадаешь в доме Умбелины. Помни о том, что твое призвание — быть священником! И не подобает при этом проводить столько времени с девочкой, это совсем, совсем не хорошо!

— Но мама, о чем же ты? Я ведь с детства привык играть с Маргаритой! Неужели если бы у меня была младшая сестра, мне нельзя было бы проводить время с ней?

— Вы только его послушайте! Какая наивность! Значит, раз ты играл с ней в детстве, то можешь и сейчас, и, конечно, сможешь продолжать это когда станешь священником?

— Ах, мама! Говоря по правде…

Эугенио тяжело вздохнул и не мог найти сил, чтобы продолжить.

— Говоря по правде что, сынок? Заканчивай.

— Я совсем, совсем не хочу…

Эугенио снова замялся.

— Не хочешь чего? Ну говори же уже, чего ты тянешь! Выкладывай, что у тебя на сердце. Если это какая-то глупость, мы быстро об этом забудем. Так чего же ты не хочешь?

— Быть священником, мама…

Уже долгое время Эугенио мечтал сделать это признание, но каждый раз оно будто застревало у него в горле, давило на сердце, и в эту минуту, открыв душу матери, он словно освободился от этого тяжкого гнета.

— Что, сынок? Что ты мне сказал? Я всегда знала о твоем стремлении к церковному служению! Что, что я тебе говорила? Это моя крестница вбила тебе глупости в голову! Я как чувствовала! Это все они, мать с дочкой!

— Они и слова мне не говорили, мама, ради Бога! Они же так радуются, когда видят меня в церкви! А тетя Умбелина уже пообещала мне расшить сутану к моей первой службе. Просто у меня… У меня нет никакого желания стать священником.

— Не говори так, мой мальчик! — перебила его мать. — Будет, как мы решили. А ты больше не пойдешь в тот дом, даже на минуту. Маргарита уже выросла, да и ты не ребенок. Твои частые визиты могут навредить девушке.

— Но мама, мы не отходим от тети Умбелины.

— Это не важно. У них дома бывает много народу. Я не хочу, чтобы ты вращался среди простонародья. Нет, нет! Так продолжаться просто не может, все это обернется бедой. Поговорю с отцом, чтобы поскорее отправить тебя обратно в семинарию, хотя каникулы еще и не подошли к концу.

Эугенио не ожидал столь сурового приговора.

Одна лишь мысль о возвращении в семинарию и расставании с Маргаритой черным облаком затянула его будущность, грозя вечной темнотой и муками.

В печали вернулся он в свою комнату и больше не покидал ее в тот день.

Как и упреки ректора семинарии, нравоучения матери только усиливали его привязанность к Маргарите, заставляя лишь сильнее желать запретного.

Если бы только в тот день у себя в кабинете падре говорил с ним иначе и сказал бы: «Мой мальчик, сердцем твоим владеет земная страсть, которая не приемлема здесь, и нужно, чтобы ты ее поборол. Но если ты не сможешь побороть свое, возможно, вполне искреннее чувство, ты можешь продолжать учиться, но не станешь священником». Если бы только ректор обратился к нему именно так, если бы оставил ему право выбора, это, как ни странно, лишь придало бы ему сил в борьбе с самим собой.

Сдерживаемые потоки реки однажды разбивают дамбу и с новым напором устремляются в свое русло. С того самого дня, как друзья снова встретились после долгой разлуки, в сердце Эугенио жило нежное, подобное дуновению ветерка чувство к подруге детства, почти затерявшееся во льду аскетизма семинарии, и сейчас вопреки упрекам матери с новой, невиданной силой превращалось в глубокую, стремительную и всеобъемлющую страсть.

И если бы в свою очередь сеньора Антунес, которая должна была знать своего сына как никто другой, не стала бы с наскоку упрекать его во всех смертных грехах, а постаралась бы понять его, возможно, ей удалось бы уговорить его следовать выбранному пути и избежать долгой, тяжелой и болезненной борьбы со своей страстью.

Но мать Эугенио была очень религиозна и суеверна. Прошло немало лет, а она все еще помнила о случае со змеей, и до сих пор он тяготил ее душу. И все больше и больше размышляя о том событии и слепой, всепоглощающей тяге своего сына к Маргарите, она пришла к выводу, что злой дух в обличии змеи овладел душой девочки и подтолкнул ее соблазнить мальчика, тем самым сбить его с верного, спасительного пути.

Сеньора Антунес, которая видела в Маргарите роковую соблазнительницу, своей красотой подтолкнувшую мальчика к нравственному падению, пытаясь спасти его и направить на путь истины, чем лишь разжигала его любопытство и желание испробовать запретный плод.

Тем временем все, что было запрещено при свете дня, становилось позволительно под покровом ночи, где, надежно укрытые под сенью деревьев, двое могли отдаться своим искренним и глубоким чувствам. Эугенио, вводя в заблуждение мать, считавшую его глубоко спящим, через окно в своей комнате выбирался на улицу, и, подобно ночному сильфу, бежал по полю к Маргарите как Ромео к своей Джульетте.

Двое влюбленных могли предаваться своим чувствам и говорить о любви, о свадьбе, о будущем счастье в невинных объятиях друг друга.

Лишь ночь укутывала их своим легким покрывалом, заглушая нежные речи, шепот и тихие вздохи.