1

На протяжении 70 лет спор об ахейцах в хеттских текстах переплетается с дискуссией об отражении в тех же источниках названий Трои и Илиона. Обе эти проблемы как бы сливаются в одну, хотя еще Зоммер справедливо отмечал, что они имеют совершенно разный характер: Троя и Илион — названия негреческие, неотделимые от малоазийской почвы. Поскольку хетты энергично стремились распространить свою власть на запад Малой Азии, то в их знакомстве с одним из крупнейших местных городов и с прилегающей к нему страной нет ничего удивительного [Sommer, 1932, с. 362]. Этого знакомства даже следовало бы ожидать. Но судьба Трои настолько совместилась в сознании европейских ученых с историей Греции, что возможность связей хеттов с Троадой оказалась невычленяема из круга той проблематики, касающейся контактов хеттского и греческого миров, которая, видимо, навсегда соединилась с хеттским словом «Аххиява».

Не случайно уже в первой публикации Э. Форрера «О до гомеровских греках в клинописных текстах» особое внимание было уделено названию страны KUR URUTa-ru-i-ša или в дубликате [KUR URUT]a-ru-ú-i-ša, единожды упомянутой в «Анналах» Тудхалияса IV в том месте, где повествуется о победе этого царя над союзом городов-государств Ассува, к которому принадлежала и Труиса. Ассува, по Форреру, располагалась к северу от Арцавы, включая территории позднейших Лидии, Мисии, Троады, Малой Фригии и Пропонтиды [Forrer, 1924, с. 6]. Позднее Форрер расширил границы Ассувы за счет южной Фригии и северной Карии [Forrer, 1928b, с. 227], объединив весь этот ареал под названием Великой Лидии [Forrer, 1936, с. 713]. Такое воззрение на границы союза Ассува побудило Форрера соотнести это название с греч Ἀσία «Азия» (под которой, как уже говорилось в предыдущей главе, в античности первоначально понималась Малая Азия). Это отождествление Форрера сейчас широко признано в работах по истории древнего мира.

Топоним Ta-ru-(u)-i-ša, обозначающий часть Ассувы, допускает несколько чтений: возможны варианты Truiša, Trui̯ša, Taruiša, Tarui̯ša [Friedrich, 1927, c. 102; Goetze, 1928, c. 49; Goetze, 1934, c. 182; Sommer, 1932, c. 363]. Однако Форрер предпочел чтение Truisa или Trou̯isa, видя в этом названии вероятный прообраз для греч. Τρωίη или Τρωΐα, гом. Τροίη «Троя».

Отождествляя Труису с Троадой, Форрер не уделил особого внимания названию города Wilušija, предшествующего Труисе в перечне городов Ассувы. Не составляет особого труда увидеть даже не сходство, а фактическое тождество этого топонима с названием неоднократно упоминаемой в хеттских документах страны Wiluša. Эти две формы представляют обычные в хеттской топонимике дублеты типа Ḫuwalluša: Ḫuwallušija, Maraššanda: Maraššantija, Arzawa: Arzawija и т. п. [Garstang, Gurney, 1959, c. 105 и сл.; Sommer, 1932, c. 370; Дьяконов, 1968, c. 113]. Однако Вилуса в клинописных источниках фигурировала в связи со «странами Арцавы», и Форрер как сторонник «южной» локализации Арцавы также и Вилусу предпочитал искать где-то на юге, в Киликии или в прилегающих местах, что совершенно не согласовалось с соседством Вилусии и предполагаемой Труисы-Троады. За короткое время (с 1923 по 1924 г.) были предложены три возможные версии местонахождения Вилусы (обзор см. [Гиндин, 1981, с. 162 и сл.]). Две из них выдвинули в качестве альтернатив Дж. Гарстанг и Л. Майер, сближавшие Вилусу либо с г. Иалусом на Родосе, либо с о-вом Элайусой («Оливковым») вблизи киликийского побережья (см. [Kretschmer, 1924, с. 207]; о Вилусе-Элайусе см. также [Hrozný, 1929, с. 332]). Обе данные этимологии подверг справедливой критике П. Кречмер, указавший как на невозможность в первом случае объяснить долгое а в греч. Ἰάλυσος, так и на отсутствие начального u̯ в греч. έλαία «олива», от которого образован топоним Элайуса. Малоубедительной была и попытка Форрера, принявшего единожды засвидетельствованный вариант названия Вилусы Úluša за основной, связать его со словом неизвестного происхождения в одном ассирийском глоссарии ulu «масло», так что «Элайуса» оказывалось как бы переводом местного «Улуса», якобы «Остров, изобилующий маслинами» [Forrer, 1924, с. 4].

По праву не удовлетворенный этими конъектурами, Кречмер впервые привлек для сравнения с названием Вилусы греч. Ἴλιον/Ἴλιος «Илион». Для данного слова недвусмысленно восстанавливается начальное u̯-, которым 50 раз на протяжении гомеровских поэм оказывается обусловлено зияние между начальным I и гласным исходом предшествующего слова [Chantraine, 1958, с. 152]. В этом *Wilios с обычным для греческого языка суффиксом прилагательных -ι̯οϛ Кречмер предположил дублет к анатолийской форме Wiluša [Kretschmer, 1924, с. 207 и сл.; Kretschmer, 1933, с. 254].

Важнейшим аргументом в пользу гипотезы Кречмера стало обращение к одному эпизоду истории Вилусы конца XIV в. до н. э., когда ее правитель по имени Alakšanduš в борьбе с другими претендентами на власть обратился за помощью к хеттскому царю Муватталису и получил эту помощь, признав себя вассалом этого царя и его наследников. Этот эпизод Кречмер сопоставил со словами Стефана Византийского о карийском городе Самилии (Σαμυλία) как о «постройке Мотила (Μοτύλου κτίσμα), принимавшего у себя Париса и Елену». Имя легендарного правителя Μοτυλος ученый сопоставил с лик. Mutleh (род.п.), Mutlei (дат.п.), также с именем царя сирийского государства Куммух в VIII в. до н. э. Muttallu [Kretschmer, 1924, с. 208], ср. еще кар. Μωταλης [Zgusta, 1964, с. 343]. Все эти формы продолжают хет.-лув. Muwattališ, буквально «мощный», особенно известное как имя того самого царя, под чью власть себя отдал Алаксандус из Вилусы. Кречмер утверждал, что невозможно видеть лишь случайное совпадение в параллелизме сюжетов, подкрепленном соответствием оформляющих эти сюжеты имен: «Муватталис оказывает поддержку Алаксандусу из Вилусы» — «Мотил оказывает гостеприимство Александру (Парису) из Илиона. (Wilios)» [Kretschmer, 1924, с. 207 и сл.]. Спустя несколько лет Кречмер выявил еще один отголосок вилусских династических преданий в легендах Троады. Оказалось, что имя предшественника царя Алаксандуса Kukunniš может быть сопоставлено с именем одного из троянских героев Κύκνος «Кикн» [Kretschmer, 1930, с. 170]. Этот Кикн находится в весьма своеобразном отношении к царям Илиона, известным греческой традиции. Прежде всего этот герой, считавшийся сыном Посейдона — строителя Лаомедонтовой Трои, отчужден от династии, правившей в городе: у него своя собственная резиденция в г. Колоны на юге Троады, напротив о-ва Тенедоса. С Илионом он связан лишь отдаленно, через брак с родственницей Приама (Strab. XIII,1,46; Paus. X,14,1–3). В то же время в киклической поэме «Киприи» и в ориентированных на нее позднейших источниках (Apd.Ep. III,31; Tzetz.Antehom. 257) Кикн почему-то «случайно» выступает первым защитником Илиона, дающим бой ахейцам при высадке их на троянский берег и погибающим от руки Ахилла. Таким образом, для троянских сказаний восстанавливается мотив пребывания Илиона под защитой Кикна, чем значительно увеличивается наглядность кречмеровского возведения имени Кикна к имени Кукунниса из Вилусы.

Надо сказать, что Кречмер, как и Форрер, помещал Арцаву на крайнем юге Анатолии. Будучи вынужден локализовать там же Вилусу, он выдвинул смелую гипотезу. Отождествив Вилусию, соседку Труисы в списке стран Ассувы, с Илионом в Троаде, Кречмер предположил, что якобы в XIII в. до н. э. в эти места проникли колонисты, выходцы из южной Вилусы, и именно их традиция, сохранившая образ царя Алаксандуса, дала толчок к возникновению греческих сказаний об Александре-Парисе [Kretschmer, 1924; Kretschmer, 1933, с. 253] (см. также [Page, 1959, с. 116]).

Надо сказать, такая версия не находит ни археологических, ни лингвистических, ни иных подтверждений: каких-либо признаков перемещения племен с юга в Троаду проследить невозможно, в отличие от миграций в обратном направлении, из Троады во внутренние районы и на юг, о чем нам еще придется говорить. Точно так же нет никаких языковых оснований для отделения Вилусии от Вилусы, это явно варианты одного названия [Houwink ten Kate, 1970, с. 77; Heinhold-Krahmer, 1977, с. 351 и сл.; Гиндин, 1981, с. 145]. Исследователи же, исходящие из представления о «западном», «лидийском» местоположении Арцавы, вообще не сталкиваются ни с какими особыми трудностями в отождествлении примыкающей к Арцаве с севера Вилусы с принадлежащей к Ассуве Вилусией, но прямо помещают Вилусу-Вилусию либо в Троаде, либо где-то в районе среднего и нижнего течения Сангария, оговаривая, что ее территория могла бы тянуться на неопределенное расстояние на запад, включая Троаду [Garstang, Gurney, 1959, с. 104; Page, 1959, с. 116; Дьяконов, 1968, с. 110].

Особую позицию по этой проблеме занял в последней своей книге Ф. Шахермейр [Schachermeyr, 1986, с. 299 и сл.]. Приравнивая Вилусию к Илиону и Труису — к Троаде, а также помещая Арцаву в Лидии, он тем не менее, как и Кречмер, отделяет Вилусию-Илион от Вилусы царя Алаксандуса, предпочитая искать последнюю где-то поближе к Арцаве, например в Карии, и даже допускает ее тождество с Самилией, о которой пишет Стефан Византийский.

Такое толкование легенды, донесенной Стефаном Византийским, не кажется правомерным уже потому, что Александр-Парис в ней появляется не как герой из Самилии, но в качестве гостя ее основателя Мотила (Муватталиса). Вообще, в работе сторонника «западной» Арцавы, каким является Шахермейр, идея вторичной контаминации вилусского Алаксандуса с Александром из греческого эпоса не кажется логически необходимым моментом. Тем не менее одним из авторов данной книги [Цымбурский, 1987а, с. 7] было отмечено обстоятельство, которое могло бы послужить доводом в поддержку попытки Шахермейра искать Вилусу немного южнее троянского ареала: дело в том, что в «Путеводителе» («Синэкдеме») ранневизантийского географа Гиероклита (Hieroc. 667) к юго-востоку от Мисии, где-то в лидийско-фригийском пограничье упоминается город Ἴλουζα. Об этом городе неоднократно говорится в церковных документах того же времени [Zgusta, 1984, с. 197 с лит-рой]. Позднее появление свидетельств о нем не должно быть основанием для того, чтобы игнорировать возможность происхождения этого топонима от праформы *Wilusa, идентичной названию известной хеттам Вилусы. Попутно встает вопрос, не может ли Илуза быть той «южной» Вилусой, которую искал Шахермейр? Для решения проблем, связанных с локализацией и историей Вилусы, необходим детальный анализ всех свидетельств об этом городе, сохранившихся в хеттских архивах. Он позволит нам достаточно определенно восстановить историческую судьбу Вилусы со второй половины XIV в. по вторую половину XIII в. до н. э. и ответить на поставленные вопросы.

 

2

Предварительно надо заметить, что само соседство Вилусии и Труисы, как будто бы отдельных, самостоятельных государств в списке Тудхалияса IV, вызывает у некоторых специалистов, допускающих тождество Вилусы и Илиона, сомнения в возможности приравнять Труису к Трое, т. е. стране, подвластной Илиону [Дьяконов, 1968, с. 113]. Насколько такие сомнения могут быть оправданы?

Во-первых, само по себе отдельное упоминание следующих друг за другом «страны Вилусия» и «страны Труиса» еще не означает, будто перед нами и впрямь два независимых владения. В хеттских текстах мы постоянно сталкиваемся с таким явлением, когда две в древности различные области, затем слившиеся в одну страну и уже не воспринимающиеся по отдельности, тем не менее обозначаются как сочетание двух стран по схеме «страна X, страна Υ». Может быть, самый яркий пример такого рода — это одна из стран Арцавы Мира-Кувалия. Со времен Мурсилиса она представляет единое вассальное царство, управляемое в каждый конкретный момент общим правителем. Однако хетты, говоря об этой стране в своих дипломатических текстах и хрониках, неизменно записывают ее название KUR URUMira KUR URUKuwalija. Другой пример — это название Страны реки Сеха, рядом с которым очень часто, хотя и более факультативно, чем в случае с Мирой-Кувалией, отдельно указывается название входящей в эту страну и подчиненной ее царям области Апавия или Апа(в)исса, так что в целом получается территориальное образование KUR IDŠeḫa KUR URUApawija (примеры см. [Friedrich, 1930, с. 10, 12,16]).

Эти примеры подсказывают предположение, что единожды упоминаемая рядом с Вилусией и более неизвестная Труиса могла точно так же быть просто составной частью единого царства «Вилусия-Труиса».

Во-вторых, следует внимательнее присмотреться к соотношению терминов Троя и Илион в эпосе. Можем ли мы говорить о том, что уже древнейшие создатели первых песен о Троянском походе, далекие предшественники Гомера, знали один и тот же город под двумя названиями, Илион и Троя? Во всех словарях греческого языка указывается, что Троя — это название и города, и страны, тогда как Илион — название, относящееся только к городу, столице Троады. В подтверждение такого толкования можно бы сослаться на эпитеты Илиона в «Илиаде», однозначно «городские», — αίπύ, αίπεινή «высокий», εὐτείχης «имеющий высокие стены», ἠνεμόεσσα «овеваемый ветрами», ὀφρυόεσσα «крутой», на такие словосочетания, как «высокая башня Илиона» (VI,386) или «Илион, начиная с вершины» (XXII,411; XIII,772; XV,558), наглядно характеризующие Илион именно как город. А с другой стороны, вспомним эпитеты Трои, то ясно представляющие ее в виде страны, окружающей Илион, — εὐρείη «широкая», ἐρίβωλος, ἐριβώλαξ «с широкими пахотными пластами», — то двусмысленные, применимые и к стране, и к городу, например, εὐρυάγυια «с широкими улицами» или «с широкими дорогами», то, наконец, «городские», аналогичные определениям Илиона: εὔπυργος или εὐτείχης «с высокими башнями», «с высокими стенами». Спрашивается, что первично — Троя как обозначение прилегающей к Илиону страны или Троя как второе название города, осаждаемого ахейцами?

Для решения этого вопроса один из авторов данной книги предложил следующую методику [Цымбурский, 1987 г]. Если Троя и Илион — термины, относящиеся к одному и тому же объекту, например, равно обозначающие осаждаемый город, то аналогичные падежные формы от этих терминов должны употребляться в близких смысловых контекстах. Поэтому были проанализированы обобщенные классы контекстных значений, закрепленные за одинаковыми падежными формами обоих топонимов, при этом наречные формы на -δε и на -ϑεν, выполняющие функции, идентичные функциям винительного и родительного падежей с предлогами, были соответственно объединены с этими падежами. Каковы же оказались результаты? Чтобы не утомлять читателя статистикой, приведем здесь лишь итоги анализа.

Всего в «Илиаде» оба топонима вместе встречаются 161 раз. Обследование контекстных значений падежных форм позволило выделить следующие доминирующие значения, охватывающие более 150 случаев, т. е. свыше 93 % контекстов. Именительный падеж: «Троя погибнет, а погубят ахейцы»; «Илион был дорог богам»; «Илион стал ненавистен богам»; «Илион погибнет». Родительный падеж: «ахейцы вернутся из Трои» или «будут из нее изгнаны, не овладев городом»; «сражающиеся герои гибнут в преддверии Илиона». Дательный-местный падеж: «ахейцы погибнут» или «будут истлевать в Трое»; «те или иные герои являются лучшими в Трое или Илионе». Винительный падеж: «ахейцы плывут из Греции в Трою или Илион»; «Парис из Греции привозит Елену в Трою»; «троянцы и их союзники приходят, приносят тела убитых, скрываются с поля боя и т. д. в Илион»; «греки захватят (разграбят, воюют за) Трою либо Илион». В самом по себе выделении подобных контекстов как наиболее представительных нет ничего необычного, думается, такой результат мог бы предугадать любой внимательный читатель «Илиады».

Традиционная словарная трактовка, подкрепляемая распределением эпитетов: Илион — город, а Троя — вместе и город и страна, хорошо объясняет такой узус, когда греки после безуспешной войны могут быть изгнаны или уйти добровольно только «из Трои», но не «из Илиона» (однако покоривший город Геракл вполне в состоянии «плыть из Илиона» — Il. XIV.251). Точно так же понятно, почему невозможно сказать, что греки гибнут или будут тлеть в Илионе, или почему недопустимо высказывание типа «греки разрушают города в Илионе», хотя, согласно Il. IX,328 и сл., Ахилл разграбил 11 городов в Трое. Нетривиальным оказался другой результат, которого вовсе не предусматривало словарное определение, а именно полное отсутствие у Гомера таких контекстов, где бы троянцы или их союзники из соседних городов приходили, вносили тела, отступали, скрывались и т. д. «в Трою» или, скажем, гибли «перед воротами Трои»: в этих случаях неизменно стоит название Илиона. На уровне клишированных семантических контекстов вырисовывается следующая ситуация: греки пребывают в Трое и, погибнув, остаются в ней навсегда; они бьются сразу и «за Илион», который для них пока недоступен, и «за Трою», где они уже находятся; осажденные же, пребывая под защитой крепостных стен, сидят «в Илионе», об их же пребывании «в Трое» ничего не говорится, поскольку это считается само собой разумеющимся. Итак, Троя клишированных текстов — только страна, а Илион — только город!

Этот вывод находит оригинальное подтверждение при сопоставлении встречаемости обоих названий в «Илиаде» и «Одиссее». Если в «Илиаде» термин Илион встречается 107 раз, а Троя — 54 раза, то в «Одиссее» 19 раз упоминается Илион и 36 раз Троя. Итак, для термина Илион численность падает в 5,6 раза, тогда как для термина Троя — всего лишь в 1,5 раза. За счет чего это происходит, нам позволит понять все та же группировка контекстных значений по падежам. Оказывается, что важнейшие содержательные структуры, связанные с термином Троя, таковы: «возвращаться из Трои», «плыть в Трою», «гибнуть или сражаться в Трое», сохраняются и в «Одиссее». Правда, в связи с общей проблематикой этой поэмы, посвященной эпохе скитаний греков после разрушения «священного» города, значительно возрастает число контекстов типа «возвращаться из Трои». Между тем важнейшая смысловая позиция, занимаемая в «Илиаде» термином Илион (свыше трети случаев его упоминания), — обозначение конкретного места, где находятся или куда приходят, вбегают и т. п. те или иные герои, — в «Одиссее» практически элиминирована за ненадобностью. Если рассматривать совокупность смысловых связей — в них вступает каждый из рассматриваемых терминов — как семантическое поле термина, то исчезновение необходимости в различении города и страны в контексте «Одиссеи», а также отсутствие пассажей, посвященных именно истории города, который сперва был мил богам, а потом стал им ненавистен, совершенно разрушают поле понятия Илион. В него теперь входят в основном контексты типа «плыть в Илион» (15 раз). Кстати, среди иных единичных употреблений этого термина теперь становится возможной применительно к грекам конструкция «плыть из Илиона» в смысле «после его взятия и разрушения» (Od. IX.39). Таким образом, «мир» термина Илион становится как бы «дефектным», совпадающим с частью «мира» термина Троя. Отсюда ясно, что ядро, основу семантического поля Илиона в «Илиаде» составляли два вида контекстов: очень распространенные контексты, описывающие движение к Илиону из соседних близлежащих точек Трои (типа «войти, вбежать, втянуть кого-либо в Илион» и т. п.), и несколько контекстов, посвященных мифической истории города, построенного Лаомедонтом. Еще раз подтверждается сделанный вывод: в стандартных, стереотипных смысловых контекстах Троя — это страна, а Илион — город.

Как же происходит смешение этих понятий? Оно оказывается возможным в силу трех факторов. Первый и самый важный из них — это взаимозаменяемость этих терминов, их свободное варьирование по смыслу в таких исключительно частотных контекстах, как «захватить Трою/Илион», «биться за Трою/Илион», «плыть в Трою/ Илион», «родиться в Трое/Илионе». Второй фактор — это возможность метонимического переноса типа «город с высокими крепостными стенами» > «страна с высокими крепостями, стенами, башнями», благодаря чему на Трою распространяются «городские» эпитеты εὐτείχης, εὔπυργος. Сочетания типа «захватить высокобашенный Илион» и «захватить высокобашенную Трою» оказываются дублетами. Наконец, третий фактор — это парономасия, позволяющая истолковать Τροίη πόλις «троянский город» (Il. I,129), вариант при более обычном Τρώων πόλις «город троянцев» (Il. IV,4; VIII,52 и др.), в смысле «город Троя». Однако достоверно в «Илиаде» Троя в смысле «город Илион» прослеживается лишь в одной-единственной, дважды повторенной фразе «здесь бы и взяли высоковратную (ὑψίπυλον) Трою сыны ахейцев» (XVI,698; XXI,544). Эпитет «высоковратный» применим только к городу, но не к стране. Примечательно, однако, что эта фраза в «Илиаде» неразрывно связана с ключевыми, маркированными звеньями гомеровского индивидуально-авторского сюжета, эпизодами выходов на бой Патрокла и Ахилла, т. е., скорее всего, принадлежит к собственно гомеровскому уровню оформления повествования. Поэт уже отождествляет Трою с городом, но это понимание появляется лишь там, где он сочиняет собственные формулы для лучшего воплощения своего сюжета. Патрокл и Ахилл вот-вот возьмут город — но это «вот-вот» не осуществится при их жизни. Когда же поэт в проходных контекстах пользуется стереотипными, клишированными лексико-семантическими блоками, доставшимися от предшественников, Троя всегда страна, а город — Илион. Следующий этап этой эволюции мы находим в «Одиссее», где Гомер уже вводит конструкции «приходить/вести войско под Трою», т. е. под стены города (Od. IV,146; XIV,469). Весь этот материал представляет поучительнейшую для гомероведа картину борьбы поэтической авторской речи эпика с используемым им формульным языком, диктующим иную трактовку термина.

Мы не касались до сих пор одного очень странного контекста в «Илиаде» (I,71), где о Калханте вдруг говорится, что он привел свою дружину «в Илион» (Ἴλιον εἴσω), с послелогом, означающим продвижение внутрь какого-то пространства. Получается, что во время войны Калхант уже находился в Илионе! Непонятно, создал ли поэт данное словосочетание по неправомерной аналогии с синонимией иных конструкций, передающих значение «плыть в Трою/Илион», или же здесь перед нами редчайший архаизм — использование названия Илиона не только для города, но и для всей страны, в которую входила частью Троя (так и хетты писали KUR URU U̯iluša «страна города Вилуса»).

Сопоставление свидетельств гомеровского языка с узусом составителей хеттских документов позволяет вполне определенно сказать, что изначально Троя в восприятии греков была областью, прилегающей к Илиону, но также и Труиса вполне могла быть, исконной частью царства Вилусы/Вилусии. В этом отношении наши источники отнюдь не противоречат друг другу. Рассмотрим теперь вопрос об отождествимости Вилусы с Илионом на более широком фоне малоазийской политической истории XIV–XIII в. до н. э. Сопоставимо ли то, что мы узнаем о Вилусе, с легендами Троады и ее археологией?

 

3

Договор Муватталиса с Алаксандусом, датируемый концом XIV в. до н. э., изданный И. Фридрихом [Friedrich, 1930], — самый ранний из дошедших документов, упоминающих о Вилусе. Из этого текста перед нами возникает в общих чертах история взаимоотношений Хеттского царства с Вилусой на протяжении достаточно длительного времени. В § 1 отмечается, что уже Лабарна, полулегендарный хеттский царь XVII в. до н. э., подчинил себе все страны Арцавы и Вилусу. После этого Арцава прониклась к хеттам враждой, Вилуса же еще в древности, неизвестно при котором из хеттских царей обособилась от страны Хатти. Но даже обособившись, она оставалась с хеттами в мире и постоянно присылала к ним посольства [Friedrich, 1930, с. 50 и сл.] (ср. [Güterbock, 1986, с. 36]). Поэтому предок Муватталиса Тудхалияс II или III в своих войнах против Арцавы никогда не посягал на Вилусу. В § 3 указывается, что при деде Муватталиса Суппилулиумасе I (1380–1340 г. до н. э., по той же хронологии) уже находился на престоле отец Алаксандуса Кукуннис, продолжавший ту же традицию дружественных отношений с хеттами. Более того, согласно § 4 во время победоносного похода Мурсилиса против Арцавы Кукуннис оказал ему какую-то помощь (как мы помним по предыдущей главе, в это время и Аххиява также могла поддерживать хеттов против Арцавы, властвовавшей над значительной частью анатолийского побережья).

С очень плохо сохранившимся § 5 связана одна смелая гипотеза первого издателя И. Фридриха, имеющая, как увидим ниже, прямое отношение к сближению Алаксандуса с Александром-Парисом. Слова, сохранившиеся от стк. 35–36, — (35) A. NA Ku-ụk̤ […] (36) e-eš-ta n[a-aš…] «У Кук[унниса…]… было, вот он[…]» — напомнили Фридриху аналогичное расположение тех же слов в строках договора Мурсилиса с правителем страны Миры-Кувалии Купанта-Инарасом, приемным сыном прежнего царя Масхуилуваса. На основании этого сходства Фридрих реконструировал следующее чтение: (35) A. NA IKu-ụk̤-[ku-un-ni-ma ku-it IBILA NU. GAL] (36) e-eš-ta n[a-aš-ta-tu-uk IA-la-ak-ša-an-du-un DUMU-an-ni da-a-aš] — «(35) У Кук[унниса поскольку наследника не] (36) было, вот он [тебя, Алаксандус, усыновил]». Данная конъектура подкрепляется и другими контекстами. В § 6, стк. 63 Муватталис отмечает, что «человечество», т. е. вилусское население, «ропщет» (an-tuḫ-ša-tar-ra ku-it a-ra-an-ta-li-i̯a-a[n-zi]) против Алаксандуса. В стк. 67 предусматривалось такое стечение обстоятельств, когда после смерти Алаксандуса страна не примет оставленного им наследника, причем не вполне ясную из-за повреждения текста мотивировку такого отказа Фридрих восстанавливает в виде: NUMUN-u̯a-ta-aš DU[MU LUGAL e-eš-du] «наследником, мол, сын [царя да будет!]». Иными словами, вилусцы не только враждебно относились к Алаксандусу, но и имели какое-то право отвергнуть его детей в качестве наследников — возможно, потому, что с их точки зрения существовали более законные претенденты на власть. Эта догадка подкрепляется и тем, что ниже, в стк. 79 и сл., упоминается вероятность возмущения против Алаксандуса со стороны его брата или кого-то другого из членов царского рода. Не были ли эти «братья» и «сородичи» с их потомством именно теми «царскими детьми», которых Вилуса имела право предпочесть Алаксандусу, получившему власть от Кукунниса, возможно, в обход этих полноправных наследников? Во всяком случае, Муватталис обещал охранять Алаксандуса и его детей от посягательств со стороны этих людей в ответ на встречную преданность вилусского правителя Царю-Солнцу и его роду.

Гипотезу Фридриха об усыновлении Алаксандуса принимают Дж. Гарстанг, О. Герни, Ф. Шахермейр, И. М. Дьяконов [Garstang, Garney, 1959, с. 101; Schachermeyr, 1986, с. 294 и сл.; Дьяконов, 1968, с. 111], но весьма скептически расценивает А. Хайнхольд-Крамер, впрочем, признающая, что Алаксандус должен был по каким-то причинам чувствовать себя на престоле очень неуверенно [Heinhold-Krahmer, 1977, с. 159, 161]. Вилусу явно раздирали на рубеже XIV–XIII вв. внутренние смуты, и это стало одним из важнейших стимулов для обращения Алаксандуса за помощью к хеттскому властителю. Надо сказать, что хеттские цари в своих договорах с вассальными и зависимыми правителями вообще очень любят подчеркивать слабость своих контрагентов, ущербность тех в каком-либо отношении: физическую болезненность, преступления их родителей, враждебность к ним со стороны их народа и сородичей, чтобы этим еще внушительнее акцентировать зависимость их благополучия от доброй воли и милости правителей Хаттусаса [Ардзинба, 1987, с. 105 и сл.]. По-видимому, нечто в этом роде действительно должно было содержаться в § 5 договора с Алаксандусом.

От § 6, где обрисовывалось установление отношений между двумя царями, также дошло очень мало. Начало параграфа отсутствует в издании Фридриха, но частично сохранилось в опубликованных Г. Оттеном фрагментах копии с договора, снятой еще в начале века его первооткрывателем Г. Винклером [Otten, 1957, с. 27 и сл.]. По этим фрагментам, после смерти Мурсилиса началась некая война и кто-то призвал Муватталиса на помощь. Во время похода хеттский царь разгромил страну Маса и еще каких-то противников на западе Анатолии. Хайнхольд-Крамер думает, что именно в это время Муватталис оказал Алаксандусу какую-то помощь; ибо ниже, в ст. 69 и сл., говорится, что Муватталис, согласно воле Кукунниса, защитил Алаксандуса, умертвив его врага. Правда, при этом неясно, идет ли речь о внешнем враге, например из той же страны Маса, вторгшемся на земли, подвластные Алаксандусу, либо о внутреннем раздоре в Вилусе, о борьбе Алаксандуса с его соперниками, в которую счел возможным и желательным вмешаться хеттский царь во время своей западноанатолийской экспедиции [Heinhold-Krahmer, 1977, с. 160].

Твердо обещая вилусскому правителю оберегать вечно его самого и его наследников от недругов в Вилусе, Муватталис далее (§ 11 и сл.) налагает на него, по существу, вассальные обязанности. Алаксандус отныне должен доносить ему о всяком мятеже, который мог бы возникнуть против власти хеттского царя в зависимых владениях, созданных Мурсилисом после разгрома царства Арцавы, в частности в Стране реки Сеха. В случае предполагаемой войны хеттов с самостоятельными малыми царствами на западе Анатолии (Каркисой, Масой, Луккой и некоей страной Варсияла) Алаксандус должен по призыву Муватталиса лично идти к нему на помощь с пешим войском и конницей; напротив, в случае войны с Египтом, Вавилоном, Миттани и Ашшуром Алаксандус только обязывался послать вспомогательное войско, о личном же его прибытии речь не шла (§ 17). Эти свидетельства позволили Хайнхольд-Крамер сделать важные заключения относительно географической локализации Вилусы.

Тот факт, что Вилуса длительное время сопротивлялась влиянию Арцавы и в отличие от Страны реки Сеха не дала себя втянуть в антихеттскую коалицию, говорит о достаточной удаленности от собственно арцавских рубежей. Скорее всего, она была отделена от Арцавы Страной реки Сеха. В своих походах хеттские цари ни разу не были вынуждены пересекать территорию Вилусы: это выдает ее обособленное положение в стороне от маршрутов, ведущих из Центральной Анатолии в сторону Арцавы. Наконец, возможность для царя Вилусы без ущерба для своего царства лично принимать участие в походах на Лукку и Каркису и отсутствие такой возможности, когда дело касалось походов через анатолийский юг в сторону Сирии, вносит последний штрих, убеждая в том, что Вилуса должна была лежать на западе полуострова, к северу или северо-западу от комплекса «стран Арцавы» [Heinhold-Krahmer, 1977, с. 158, 167].

Долгое время Вилуса вообще стояла особняком, не смешиваясь с этими странами. Но в результате помощи, оказанной хеттским царем Алаксандусу, статус страны менялся, о чем возвещал § 17 договора. Здесь указывалось, что в «странах Арцавы» отныне правят четыре царя, которые должны быть в дружественных отношениях между собой: это сам Алаксандус, Kupanta-DKAL, т. е., согласно обычному чтению идеограммы, Купанта-Инарас, некий Manpa-DKAL и Урахаддусас. Этот список легко сравнить со списком вассалов, посаженных Мурсилисом 25 годами ранее в «странах Арцавы». В ту пору, как мы помним, этих стран было три: Мира-Кувалия, Хапалла и Страна реки Сеха. В Мире-Кувалии правил Масхуилувас, чьим преемником стал Купанта-Инарас. Урахаддусас в литературе обычно рассматривается как преемник Таргасналиса из Хапаллы [Garstang, Gurney, 1959, с. 98; Heinhold-Krahmer, 1977, с. 153]. Что же касается имени царя Manpa-DKAL, которое восстанавливается по копии Г. Винклера [Otten, 1957, с. 29] (в издании Фридриха ясно читается лишь элемент DKAL), то Хайнхольд-Крамер с полным основанием видит здесь ошибочное (вероятно, под влиянием идущего следом Kupanta-DKAL) написание имени царя Страны реки Сеха Manapa-DU, т. е. Манапа-Даттаса [Heinhold-Krahmer, 1977, с. 156]. Этот человек, союзник сокрушенной Мурсилисом Арцавы, получил тем не менее в свое время от Мурсилиса прощение [Ардзинба, 1987, с. 106 и сл.; Goetze, 1933, с. 68 и сл.]. Как мы увидим ниже, в начале правления Муватталиса Манапа-Даттас еще владел своей страной, и потому толкование Хайнхольд-Крамер, ставящей его в один ряд с Алаксандусом, очень правдоподобно. Следовательно, число 4 («четыре царя») в договоре получилось простым присоединением Вилусы к «княжествам», существовавшим при Мурсилисе. Войдя в эту коалицию, Алаксандус принимал на себя вассальные обязательства, в частности признал старшинство и особые привилегии Купанта-Инараса, происходившего по материнской линии из рода хеттских царей.

 

4

Итак, самое раннее развернутое сообщение о Вилусе в дошедших до нас хеттских документах связано с серьезным военным и дипломатическим успехом Хеттского царства в его борьбе за власть над Западной Анатолией. В годы войн с Арцавой Вилуса не особенно интересовала хеттских царей, вполне довольствовавшихся благожелательным к ним нейтралитетом со стороны этого достаточно удаленного от театра военных действий государства. Точно так же судеб Вилусы не затронула последовавшая за крушением Арцавы перекройка Мурсилисом политической карты покоренных областей. В результате происшедших перемен на территориях Арцавы возникли подчиненные хеттам вассальные царства Хапалла, Мира-Кувалия и Страна реки Сеха, созданные в качестве регионального противовеса сохраняющим относительную независимость Лукке, Каркисе и Масе. Вилуса все еще оставалась в стороне.

При Муватталисе картина меняется. Некая война на западе Анатолии и призывы к молодому царю о помощи, по-видимому, со стороны кого-то из местных династов становятся поводом для похода, во время которого он не только нанес удар по стране Маса, но и прямо вмешался во внутренние дела Вилусы. Формой вмешательства стала поддержка Алаксандуса, которого многие вилусцы явно не считали законным претендентом на власть в городе. Учитывая сообщение Стефана Византийского, рассмотренное выше, допустимо думать, что во время похода Муватталисом была основана на территории будущей Карии крепость Самилия, где он и принимал прибегнувшего к его покровительству Алаксандуса. Примеры основания хеттскими царями в их походах подобных крепостей хорошо известны. Так, в договоре Мурсилиса с Купанта-Инарасом из Миры-Кувалии в качестве одной из границ этого вассального владения указан «лагерь Тудхалияса» [Ардзинба, 1987, с. 125], очевидно воевавшего в этих местах Тудхалияса II или III.

Какие политические последствия могло иметь провозглашение Вилусы четвертой из «стран Арцавы»? Если исходить из локализации «малой» Арцавы в Лидии и соответственно помещать Вилусу на северо-западе полуострова, легко видеть, что присоединение ее к числу этих территорий означало создание прохеттской зоны на эгейском побережье от Геллеспонта до Меандра, управляемой местными царьками. Последние должны были блюсти интересы хеттского царя против еще возможных поползновений со стороны правителей Лукки, Каркисы и Масы и одновременно зорко следить друг за другом. Такова была явная задача, открыто поставленная перед владетелями «большой» Арцавы их хеттским сюзереном. Ее осуществление должно было способствовать «хеттизации» всей Эгейской Анатолии, включая «самостоятельные» мелкие царства, чей статус исподволь начинал реально сближаться со статусом великоарцавских вассалов Хаттусаса.

Но договор с Вилусой, как проницательно подметила Хайнхольд-Крамер, мог преследовать и еще одну, не прокламируемую слишком явно цель, на которую способно указывать довольно темное место в § 17, кол. 52 и сл. В этих строках Алаксандус обязуется биться с врагом, который попробовал бы вторгнуться во владения хеттского царя через земли Вилусы. Муватталис в договоре явно стремится предотвратить возможность такого развития событий, когда при появлении этого неведомого врага Алаксандус предоставит хеттам сражаться, а сам пожелает остаться в стороне [Friedrich, 1930, с. 74 и сл.]. Исследовательница, хотя и придерживающаяся «южной» локализации Арцавы, однако по праву помещающая Вилусу на северо-западе всей этой группы государств, совершенно справедливо ставит вопрос: что же это за враг, который мог бы попытаться проникнуть во внутреннюю Анатолию через Вилусу, неизменно оказывавшуюся в отдалении от всех предыдущих малоазийских конфликтов? Но еще острее встает та же проблема для нас при помещении Вилусы на северо-западной оконечности всего полуострова. Хайнхольд-Крамер высказывает подозрение, что такой враг мог находиться на западе, за пределами Азии. Иными словами, хотя название Аххиявы и не упоминается в договоре (как думает исследовательница — из тактических соображений), но в реальной обстановке конца XIV в. до н. э. договор, заключенный Алаксандусом, неизбежно ориентировал Вилусу не только против «независимых» царств на юге, но и против анатолийских притязаний Аххиявы [Heinhold-Krahmer, 1977, с. 177]. Ниже мы убедимся, что в 1980-е годы работы Г. Гютербока и Ф. Шахермейра принесли серьезные подтверждения этой догадки.

На первых порах «хеттизация» Западной Анатолии при Муватталисе шла весьма успешно. Практически все известные для этой эпохи местные государства присоединились к хеттскому царю в развернутой им на территории Сирии большой войне против Египта. Текст Рамсеса II, посвященный решительному сражению при Кадеше, неоднократно перечисляя отряды, находившиеся в составе войска Муватталиса, упоминает среди них дружины из всех трех постоянно бывших у хеттов на подозрении «самостоятельных» западноанатолийских царств Qa-ra-qi-ša, Μα-šα и Lú-kú (транслитерация по [Helck, 1971, с. 195 и сл.]). Примечательно, что египтяне не считают нужным указывать по отдельности отряды царьков из Хапаллы, Миры-Кувалии и Страны реки Сеха, объединяя их под общим названием A-rú-s̀á-wi, соответствующим хет. Arzawija и отражающим этнокультурное и историческое единство области, разбитой на вассальные уделы после победы Мурсилиса.

Поразительным фактом является постоянное упоминание в этих перечнях народа Drdnj (по Хельку — Dar-d-an-ja), который в пределах Малой Азии отождествляется только с дарданийцами (Δαρδάνιοι), обитавшими в северной части Троады в окрестностях древнего города Δάρδανος или Δαρδανία. Неожиданное появление в числе хеттских союзников народа, ни разу не упоминаемого в хеттских исторических и дипломатических текстах, но несомненно происходящего с северо-запада полуострова и проживающего, согласно «Илиаде», во владениях царей Илиона, дает сильный довод в пользу отождествления Вилусы с Илионом. Оно отчетливо свидетельствует о том, что влияние Хеттского царства при Муватталисе в самом деле охватило Трою. Синхронизм двух обстоятельств — первого упоминания Вилусы в хеттских документах и первой и единственной фиксации троянского племени в «хеттском» контексте — едва ли может быть случайным. Скорее пункт из договора, обязующий Алаксандуса предоставить Муватталису вспомогательное войско в случае войны с Египтом, должен прямо рассматриваться как причина участия дарданийцев в сирийском походе этого хеттского царя [Garstang, Gurney, 1959, с. 105]. Интересно, что в одном случае египетская надпись включает в список хеттских союзников также название народа или государства '()lśa, которое, по Хельку, может быть сопоставлено с хет. Uiluša, вариант Uluša [Helck, 1971, с. 196]. Похоже, Алаксандус двинул на помощь хеттскому царю большое число воинов из подвластной ему Дардании и эти люди легко попадали на глаза египтянам, тогда как уроженцы Илиона если и участвовали в походе, то в крайне незначительном числе и особой роли в битве не играли. Причем ни дарданийцы, ни единожды упомянутые улса (?) не объединяются составителями надписи с войском Арцавы, но выступают обособленно, подобно Лукке, Каркисе или Масе.

 

5

Достигнутая при Муватталисе гегемония хеттов над западом Малой Азии оказалась недолговечной отчасти и потому, что в последующие годы этот царь был занят сирийскими делами и даже попытался создать новую столицу на юге. «Письмо о Тавакалавасе», помимо прочего, наглядно свидетельствует о том, чем закончилась попытка распространить суверенитет хеттов на Вилусу. Мы видели, что в этом письме царь хеттов просил царя Аххиявы открыто подтвердить отсутствие вражды и спорных вопросов в отношениях между его страной и Хеттским царством. Он вкладывал в уста адресата следующее предполагаемое заявление: (7)… LUGAL KUR ḫa-at-ti-u̯a-an-na-ạš-kán ú-ug (8) ku-e-da-ni A. NA [INI]M? URUu̯i?-l[u]?-[š]a? še-ir ku-ru-ur (9) e!-šu-u-en nụ-u̯a̤-[m]u ạ-p[i]-e?-[d]a̤-ni? ỊNIM-ni la-ak?-nu-ut? (10) nu-u̯a ták-šu-la̤-ụ-e̤n? — «(7) Мы, царь страны Хатти и я, (8) из-за этой страны Вилуса во вражде (9) были мы, — так, мол, и он меня в отношении ее умиротворил (10) и мы, дескать, заключили договор» [Sommer, 1932, с. 16]. Принимая чтение Viluša для названия города, по поводу которого между двумя царями возникла распря, Ф. Зоммер, однако, усиленно подчеркивал проблематичность этого чтения якобы из-за очень плохой сохранности оригинала. Но в 1984 г. Г. Гютербок после детального обследования текста заявил, что это чтение никаким сомнениям не подлежит: первый и последний знаки, согласно Гютербоку, читаются очень хорошо, средний знак, правда, испорчен, но то, что от него уцелело, может быть отождествлено только с частями знака для lu (письмо к Ф. Шахермейру, см. [Schachermeyr, 1986, с. 246; Güterbock, 1986, с. 37]).

Вывод Гютербока заставляет говорить о войне хеттов с Аххиявой из-за Вилусы как об историческом факте. Из «Письма о Тавакалавасе» явствует, что эта война не принесла хеттскому царю успеха. Он был вынужден согласиться с требованиями царя Аххиявы, и договор был подписан на условиях, которыми противник мог признать себя полностью удовлетворенным. Иначе вряд ли автор письма стал бы просить у своего контрагента, дабы тот во всеуслышание заявил об исчезновении у него после этой войны каких бы то ни было притязаний к стране Хатти. Неоднократно отмечавшийся хеттологами очень мягкий, увещевающий тон «Письма о Тавакалавасе» может объясняться именно тем, что его пишет относительно недавно побежденный в локальном конфликте своему победителю, стараясь извлечь максимальную выгоду из своего проигрыша, из мира, достигнутого ценою уступки. Таким образом, в конце XIV — начале XIII в. до н. э. войска хеттов два раза участвовали в войнах, касавшихся Вилусы. Один такой случай — это поход Муватталиса против Масы, сопровождавшийся возведением на престол Алаксандуса и включением до тех пор независимой Вилусы в один ряд со странами «большой» Арцавы. Второй случай — неудачная война с Аххиявой за Вилусу, кончающаяся признанием прав царя Аххиявы в этом городе. В данном контексте надлежит рассматривать еще один документ, к сожалению, в интересующем нас месте сильно испорченный. Это письмо в KUB XIX,5 уже известного нам царя Страны реки Сеха Манапа-Даттаса к одному из хеттских царей, чье имя, так же как в случае с «Письмом о Тавакалавасе», не сохранилось в уцелевшей части текста [Heinhold-Krahmer, 1977, с. 173 и сл.].

В последующем анализе мы должны учесть следующие хронологические моменты. Манапа-Даттас, получивший власть в первые годы правления Мурсилиса (середина 1340-х годов до н. э.), ко времени подчинения хеттам Вилусы правил уже свыше 30-ти лет и был в весьма зрелых летах. В позднейшем договоре Тудхалияса IV с Шаушкамувасом из Амурру (KUB XXIII, 1,II.17 и сл.) упоминалось о том, что Муватталис в свое царствование отдал свою сестру DINGIRMEŠ-IR в жены Мастурису, преемнику и, вероятно, сыну Манапа-Даттаса, объявив его царем в Стране реки Сеха. Отсюда следует, что Манапа-Даттас скончался при жизни Муватталиса и соответственно события, о которых говорится в его письме, могли произойти либо при Мурсилисе, либо уже в начале царствования его старшего сына. С другой стороны, содержащееся в стк. 6–7 письма упоминание о притеснении Манапа-Даттаса известными из «Письма о Тавакалавасе» Пиямарадусом и Атпасом и о нападении первого из них на Лацпу-Лесбос заставляет отнести оба документа к одной эпохе и предполагать некую связь между отраженными в них событиями [Heinhold-Krahmer, 1977, с. 227 и сл.; Heinhold-Krahmer, 1983, с. 87 и сл.].

Для нашего исследования имеют исключительное значение уцелевшие фрагменты строк 3–4, где царь Страны реки Сеха уведомляет сюзерена: (3) […]ú-it ERIN MEŠKUR Ḫat-ti-i̯a ú-u̯a-te-it (4) […]-an EGIR-pa KUR Ui-lu-ša GUL-u-na-an-zi pa-a-ir — «(3)… пришел и войско страны Хатти привел, (4)… назад (или «опять» или «вслед за кем-то») в страну Вилуса биться пошли». Речь явно идет о появлении у хеттов в этом регионе какого-то врага, о прибытии хеттского военачальника с войском и о боевых действиях, охвативших страну Вилуса. Поскольку из договора Муватталиса с Алаксандусом явствует, что до этого царствования правители Хаттусаса не вторгались в Вилусу, приходится заключить: письмо написано при Муватталисе. Причем, если принимать временное значение EGIR-pa (= appa), письмо содержит указание на то, что война с участием хеттов уже, не в первый раз охватила землю Вилусы. Надо думать, Манапа-Даттас пишет обо всем этом, не просто стремясь информировать хеттского Царя-Солнце, который и так должен был получать сведения о ходе войны от своего полководца, но, вероятно, движимый личным беспокойством о судьбе Страны реки Сеха. Эта страна, включавшая долину Каика, оказывалась в непосредственной близости к местам, охваченным войной. Поэтому ничто не противоречит отождествлению последних с Троадой. Хронологическая близость письма Манапа-Даттаса и «Письма о Тавакалавасе» наталкивает на мысль, что первое письмо может быть ценнейшим непосредственным свидетельством, отразившим начальную фазу упомянутой во втором письме войны двух великих держав из-за Вилусы [Heinhold-Krahmer, 1983, с. 87 и сл.]. Есть все основания думать, что эта проигранная хеттами война имела место никак не раньше, но позже договора с Алаксандусом, включившего Вилусу в число «стран Арцавы». Если бы дело обстояло иначе, то этот договор должен был представлять пересмотр итогов неудачной войны, в свое время закрепивших позиции Аххиявы в Вилусе, и поэтому немыслимо, чтобы в тексте ни разу не упоминалось ни об этих событиях, ни об отношениях города Алаксандуса к Аххияве.

Война из-за Вилусы явно разразилась уже после принятия этого города под протекторат хеттского царя. Но тогда по условиям договора, удовлетворившим, судя по «Письму о Тавакалавасе», царя Аххиявы, этот протекторат должен был быть в значительной степени, если не полностью, ликвидирован. На таком понимании происходившего решительно и очень убедительно настаивает в своей последней монографии Ф. Шахермейр [Schachermeyr, 1986, с. 295 и сл.]. По его мнению, эта война вполне могла возникнуть именно из-за действий Муватталиса, посягнувшего на древние, закрепленные обычаем связи Вилусы, находившейся в прибрежной области Западной Анатолии, с Аххиявой — т. е. греками-ахейцами. Вмешиваясь в дела Вилусы, сажая здесь царем своего ставленника и пытаясь присоединить этот город к «большой» Арцаве, Муватталис нарушил исторически сложившийся статус города. По существу, Шахермейр оказывается очень близок к гипотезе Хайнхольд-Крамер, считающей, будто хеттский царь попытался без лишних деклараций повернуть Вилусу против Аххиявы (с которой до того времени, в царствование Мурсилиса, у хеттов были весьма неплохие отношения). «Согласие» хеттского царя с требованиями Аххиявы в «вилусском вопросе» не могло означать ничего иного, кроме восстановления того положения вещей, которое существовало до договора с Алаксандусом. Едва ли этот исходный статус-кво, как думает Шахермейр, заключался в двойном подчинении Вилусы, подобно Милаванде, одновременно Хеттскому царству и Аххияве. Если не говорить о полулегендарном походе Лабарны на этот город, то для эпохи Хеттской империи у нас нет никаких оснований предполагать включение Вилусы в область влияния хеттских царей ранее правления Муватталиса (1315–1296 гг. до н. э.). От Тудхалияса III до Мурсилиса эти владыки вполне довольствовались тем, что Вилуса стояла в стороне от замыслов Арцавы. Скорее Вилуса должна рассматриваться как город, издревле пребывавший в особо тесной близости с Аххиявой. Поражение хеттского царя в войне означало отказ его от посягательств на исконные права Аххиявы по отношению к этому городу.

Каким же временем может датироваться эта война? Если полагать, что именно о ней, а не о первом военном вмешательстве хеттов в дела Вилусы говорится в письме Манапа-Даттаса, тогда эта война должна быть отнесена к первому периоду царствования Муватталиса, до переноса им столицы на юг Анатолии, в Даттасу, где и остались архивы времен его борьбы с Египтом. Но маловероятно, чтобы отряды дарданцев — а может быть, и народа улса, если он впрямь тождествен вилусцам, — могли бы участвовать как вассалы в сирийском походе хеттского царя, после того как он отступился от прав, приобретенных им по договору с Алаксандусом. Приходится предполагать одно из двух: либо в письме Манапа-Даттаса речь идет еще не об этой войне и развернулась она не раньше последних трех-четырех лет жизни Муватталиса, прошедших между Кадешской битвой и его смертью, либо же борьба Аххиявы с хеттами растянулась на долгие годы, так что ко времени сражения Муватталиса с Рамсесом II исход ее еще не был решен и договор с Алаксандусом оставался в силе.

Вспомним, однако, как характеризует свой жизненный путь автор «Письма о Тавакалавасе». Он признает, что, еще будучи юношей (царевичем?), он нанес некие оскорбления царю Аххиявы, за которые тот мог держать на него зло. Однако, по словам автора письма, теперь, возмужав и будучи царем, он изменился и раскаивается в своих ошибках. Значит, перед нами немолодой человек, который в ранние годы, возможно еще не будучи царем, уже играл видную политическую роль и враждовал с царем Аххиявы. Однако по достижении зрелых лет он воспитал в себе наряду с миролюбием и настойчивостью в достижении своих целей средствами «дружеской дипломатии» склонность к рефлексии, определенную самокритичность. (Это совершенно не похоже на воинственного Муватталиса.) Хайнхольд-Крамер и Шахермейр справедливо признают близость духовного облика автора «Письма о Тавакалавасе» к тому, что мы знаем о царе-дипломате и миролюбце Хаттусилисе III, свергнувшем своего притеснителя — племянника Мурсилиса III и в осознании сомнительности такого пути к престолу создавшем яркую самооправдательную «Автобиографию», замечательную по риторическому мастерству. Как известно, этот царь своей «дружеской дипломатией» сумел положить конец затяжной конфронтации хеттов и Египта в Леванте и обеспечить мир для всего этого региона, основанный на гармонизации интересов и взаимной поддержке двух великих держав. В том же русле лежит проступающее в «Письме о Тавакалавасе» стремление умиротворить Западную Анатолию на основе «сердечного союза» правителей Хеттской империи и Аххиявы. Но Шахермейр напоминает, что в годы сирийской войны Муватталиса, постоянно пребывавшего в своей южной столице Даттасе, именно его брат Хаттусилис управлял северными районами империи и соответственно вопросы, связанные с Вилусой и войной из-за нее, должны были в то время находиться в его ведении. Шахермейр полагает автором письма Хаттусилиса, события же прошлого, о которых тот пишет, войну из-за Вилусы и оскорбления, нанесенные им царю Аххиявы, датирует теми годами правления Муватталиса, когда делами на севере распоряжался его младший брат. Это весьма правдоподобно, но отсюда вытекало бы, что эта схватка великих держав за северо-запад Анатолии развернулась в полную силу после отбытия Муватталиса на юг. Письмо Манапа-Даттаса если и отразило эту борьбу, то разве что самое ее начало. Как долго она продолжалась, мы не знаем, и не исключено, что окончательно Хаттусилис склонился к согласию с Аххиявой по вилусскому вопросу, уже взойдя на престол. Сохранился документ времен его правления, KBO XVI,22, упоминающий о том, как во время их распри с Урхи-Тешубом последний попытался привлечь на свою сторону Аххияву, но получил отказ [Schachermeyr, 1986, с. 275]. Можно думать, что именно в благодарность царю Аххиявы за нейтралитет в этом деле Хаттусилис, всячески превознося того в «Письме о Тавакалавасе», пошел ему навстречу в затянувшемся хетто-ахейском споре, послужившем фоном для взбудоражившей Западную Анатолию авантюры Пиямарадуса. Последний все это время, т. е. около 20 лет, выступая против хеттов якобы на стороне Аххиявы, на самом деле явно вел игру в своих собственных интересах, возможно пытаясь создать независимое царство на протяжении от Милаванды до побережья Страны реки Сеха, противолежащего о-ву Лацпе-Лесбосу, и вероятно — включая также и этот остров. А тактика, которую использовал Пиямарадус, отдав своих дочерей замуж за Атпаса и Аваянаса из Милаванды, живо напоминает имевший место столетием ранее брак между Купанта-Инарасом из Арцавы и дочерью Маддуваттаса, открывший последнему путь к созданию «великой Арцавы».

Резюмируя, можно утверждать, что на рубеже XIV–XIII вв. до н. э. попытка хеттов навязать Вилусе свое господство, в своекорыстных целях поддержанная не уверенным в своей власти Алаксандусом, окончилась неудачей. Аххиява (т. е. Ахейская Греция) нанесла ответный удар и в результате борьбы на вилусской земле смогла восстановить и упрочить свое влияние в этом важном для нее городе.

В результате сопоставления всех этих данных перед нами по-новому определяется хронология и смысл уже рассматривавшегося текста KUB V,6, где речь идет о доставке в Хаттусас по случаю болезни царя богов Аххиявы и страны Лацпа и о прибытии одновременно человека по имени Ант(а)равас, совершающего вместе с хеттским царем молитвы этим богам. Как мы помним, в этом тексте в качестве жрицы выступает хеттская царевна DINGIR MEŠ-IR, или Массануцци, которую ее брат Муватталис выдавал замуж за Мастуриса из Страны реки Сеха. Между тем из одного хеттского фрагмента (KUB XXI,33) известно, что еще отец Массануцци Мурсилис назначил ее в невестки Манапа-Даттасу, предшественнику и, скорее всего, отцу Мастуриса. Из сравнения этих документов вытекает, что при Мурсилисе эта царевна, по всей вероятности, была еще ребенком и лишь в правление Муватталиса, достигнув брачного возраста, стада женой Мастуриса, с которым была помолвлена с детства [Heinhold-Krahmer, 1977, с. 228 и сл.; Heinhold-Krahmer, 1983, с. 87 и сл.]. Но тогда, вопреки Зоммеру, текст, где Массануцци фигурирует как взрослая женщина и жрица, никак не может быть привязан к годам Мурсилиса! Видимо, правы Камменхубер и Шахермейр, отнеся KUB V,6 к царствованию Хаттусилиса III: из переписки этого царя с Рамсесом II известно, как он беспокоился из-за того, что Массануцци, дважды побывав замужем, не имела детей. Хаттусилис всячески пытался разузнать, не может ли чужеземная, египетская медицина помочь его сестре, которой было уже более 50 лет и которая после своего второго замужества вернулась в Хаттусас к брату (ср. [Ардзинба, 1987, с. 119 и сл.]). Именно этим временем — 1270-ми или 1260-ми годами — и надо датировать текст об Ант(а)равасе и богах Аххиявы и Лацпы в хеттской столице. А отсюда надо. заключить, что огромные старания, приложенные Хаттусилисом III к разрешению споров и установлению взаимопонимания с Аххиявой, свидетельством чему явилось «Письмо о Тавакалавасе», увенчались полным успехом: при этом царе отношения хеттов с Египтом, а с другой стороны — с властвующей на морях Аххиявой стали основой мира и порядка во всем Восточном Средиземноморье.

 

6

Можно ли наметить какие-то точки соприкосновения между реконструируемой по хеттским текстам историей Алаксандуса и античными преданиями о погубившем Илион Александре-Парисе? Некоторые ученые, принимающие блегеновское отождествление «Приамовой Трои» с археологической Троей VIIa, сомневаются в сопоставимости этих персонажей. Согласно И. М. Дьяконову, Александр-Парис, якобы живший в последние десятилетия существования «Приамовой Трои» (по Блегену — это середина XIII в. до н. э.), не может идентифицироваться с Алаксандусом, царствовавшим на рубеже XIV–XIII в. до н. э. Этот Алаксандус скорее мог бы быть отцом Приама, замещенным в легенде мифической фигурой грешного царя Лаомедонта [Дьяконов, 1968, с. 111]. Однако необходимо учитывать своеобразие тех законов, по которым развивается легенда. Например, Кукуннис-Кикн, исторический отец Алаксандуса, в легенде не только отделен от родословного древа царей Илиона, но из XIV в. перенесен прямо в годы Троянской войны и превращен в героя, выходящего на битву с войском Агамемнона. Еще в 1950 г. Ф. Шахермейр отметил, что память о землетрясении, сокрушившем Трою VI, претворилась в Троянском цикле в двух различных формах: во-первых, это образ чудовища Κῆτος, насылаемого на страну разгневанным на Илион колебателем земли Посейдоном; а во-вторых, это представление о громадном Троянском коне, священном животном Посейдона, вступающем в Илион через пролом в разрушаемой стене, — образ, лишь вторично эвгемеризированный и представленный как хитроумная выдумка ахейцев [Schachermeyr, 1950, с. 189 и сл.]. То обстоятельство, что оба этих мотива сцеплены с преданиями о двух различных нападениях ахейцев на Илион, под предводительством то Геракла, то Агамемнона, стало для Шахермейра основанием отрицать историческую реальность Троянской войны, точнее, видеть в этом сказании лишь удвоение более ранней легенды о походе Геракла, отражающей военные экспедиции царей Аххиявы в Анатолии около 1300 г. до н. э. Едва ли следует заходить так далеко. В конце концов, греческий эпос мог привнести в рассказ о событиях Троянской войны образы и сюжетные ходы из более раннего предания, как бы осмыслить более позднюю войну сквозь призму уже выработанных повествовательных схем. Однако разработки Шахермейра говорят против того, чтобы видеть в одном лишь хронологическом разрыве непреодолимое препятствие для сопоставления фигур Алаксандуса и Александра-Париса.

Гораздо важнее «биографии» этих персонажей, реального и вымышленного, те событийные схемы, в которые герои оказываются включены. Для Алаксандуса эта схема объединяет четыре мотива: 1) сомнительность прав на престол, если верить Фридриху — усыновление предшественником; 2) конфликт с более законными претендентами на власть в Вилусе — «братьями» Алаксандуса; 3) договор с Муватталисом, возникающий во время какой-то большой войны, затронувшей судьбу Вилусы; 4) спровоцированная этим договором война хеттов с Аххиявой, заканчивающаяся победой царя Аххиявы, сумевшего отстоять свои права в Вилусе.

Как же выглядит в легендах «биография» Александра-Париса? Об этом позволяет судить сюжет несохранившейся трагедии Еврипида «Александр», реконструируемый по пересказам у Аполлодора (Apd. III,12,5) и Гитина (Hyg. fab. 91), а также по найденному в Оксиринфе гипотесису (краткому предварительному изложению) этой трагедии [Jouan, 1966, с. 113 и сл.; Шопина, 1986]. Новорожденному Парису предсказана судьба губителя Илиона. По воле Приама младенца оставляют на склоне Иды, где его кормит медведица, а затем подбирает на воспитание пастух. Спустя 20 лет Приам учреждает игры в память умерщвленного младенца-сына. Случайно попавший на них Парис вступает в состязание и побеждает всех соперников, в том числе своих братьев. Разгневанный Деифоб пытается умертвить победителя-пастуха, спасающегося перед дворцом на алтаре Зевса. Явившаяся пророчица Кассандра признает в пастухе пропавшего брата, но вместе с тем повторяет предсказание о грядущей гибели Илиона по его вине. Однако Приам провозглашает его своим законным сыном и, зачеркнув свое первоначальное решение, торжественно принимает Александра в царский дом.

Неоднократно обращалось внимание на глубокое сходство этой фабулы с геродотовским рассказом о юном Кире (Hdt. I,108 и сл.).

При этом одни ученые думали о литературном влиянии Геродота на Еврипида, а другие предполагали, что предание о Кире, выброшенном на гибель по приказу деда, воспитанном в доме пастуха, а затем случайно попавшем царю на глаза и признанном царевичем, могло возникнуть под воздействием мифа о Парисе [Robert, т. 3, с. 980; Jouan, 1966, с. 138]. Но ту же последовательность эпизодов находим и в испытавшей этрусское влияние истории Ромула и Рема. Поэтому прав Ф. Жуан, видя во всех этих случаях «азианический» фольклорный сюжет, используемый при формировании квазибиографических легенд о разных героях.

Рассматривая ту конкретную модификацию, которую этот сюжет приобретает применительно к Парису, мы выделяем следующие структурные звенья; 1) изгнание Париса из царского дома и позднейшее признание его в качестве царского, сына Приамом, дающее пришельцу власть в Илионе, т. е., по сути, усыновление; 2) возникающий при этом конфликт с побежденными на состязаниях братьями и враждебное отношение троянцев к Александру как к губителю города: в «Илиаде» (III,454) говорится, что «всем он стал ненавистен черным сердцем» (момент, сопоставимый со словами из договора о ропоте вилусцев на Алаксандуса). Сюда же присоединяются два дополнительных мотива; 3) авантюризм этого приемыша, превратившегося в «царя Александра» (см. Il. IV.96: Ἀλεζάνδρῳ βασιλῆι), навлекающий на Илион ахейское нашествие (в главе 7 мы увидим, что в Троянском цикле сохранилась память и о победной схватке ахейцев Агамемнона с хеттами в Троаде, и об особых отношениях между хеттами и Александром); 4) гостеприимство, оказанное ему пинастом Мотилом. Очевидно, что все эти компоненты истории Александра могут быть в точности сопоставлены с соответствующими эпизодами жизни Алаксандуса: «нелегитимным воцарением», «враждой с братьями», «помощью Муватталиса» и «спровоцированной большой войной с Аххиявой». Интересно, что подтверждение находит и постулируемый Фридрихом мотив усыновления Алаксандуса, в легенде оборачивающийся принятием пастуха в царский дом. Фольклорная канва, на которую ложатся эпизоды жизни Александра в предании, изменяет трактовку эпизодов и причинно-следственные отношения между ними, но само сочетание событийных блоков распознается вполне отчетливо.

Еще более необычные выводы ждут нас, если мы, памятуя о том, что исторически жизнь Алаксандуса должна была приходиться на время перехода от Трои VI к Трое VIIa, внимательнее присмотримся к легендам о конце Лаомедонтовой Трои и начале Трои Приама. Важнейшим эпизодом этих легенд оказывается битва Геракла с Посейдоновым чудовищем и последующее опустошение города приведенным из Микен войском Геракла (в главе 7 см. специально о вероятности отражения в имени сражаемого Гераклом чудища κῆτος; названия Хеттской державы). Связь в одном легендарном сюжете нашествия чудища и вторжения Геракла может отражать хронологическую близость землетрясения, разыгравшегося около 1300 г. до н. э и войны, развязанной Аххиявой против Вилусы, перешедшей при Алаксандусе под власть хеттов. Особый интерес для нас имеет та трактовка прихода Приама к власти, которую дают легенды троянского круга. Если Гомер, рисуя совет старцев в Илионе (Il. III,147), перечисляет в составе его членов братьев Приама Лампа, Клития и Икетаона (ср. Il. XX,238, где в родословной троянских царей Приам назван перед этими своими братьями, вероятно, как самый старший из них), то через постгомеровские версии открыто проходит мысль о Приаме как младшем из братьев, изначально не имевшем прав на престол, но получившем его вследствие кары, совершенной Гераклом над домом Лаомедонта. Версии этого предания многообразны. Среди них выделяются рассказы о выкупе отрока Подарка, будущего Приама, у Геракла из плена его сестрой Гесионой (Apd. II,6,4) или о выкупе его самим Гераклом у пленивших царского сына соседей Трои (Serv. Aen. I,619), навеянные народно-этимологическим сближением имени героя с греч. πρίασθαι «покупать» (ср. Lycophr. Alex. 338 и сл. о Приаме: «выкупленный пленник, пришедший на сожженную родину, скрыв во мраке прежнее, темное имя»). Версия Дарета (Dar. 3 и сл.) говорит о приходе Приама с войском и обширным семейством из Фригии на руины Лаомедонтовой Трои. Диодор повествует о протесте юного Приама против бесчинств Лаомедонта в отношении Геракла и аргонавтов и о награждении справедливого царевича победителем Гераклом (Diod. IV,32). Во всех этих сообщениях можно выделить три общих, устойчивых элемента, а именно: 1) утверждение, что Приам воцарился, хотя не был законным наследником власти; 2) мнение, будто его родичи, имевшие больше прав на престол, были истреблены либо отстранены от наследования; 3) мотив прихода его к власти в результате ахейского нашествия на Трою, последовавшего за победой Геракла над «китом» (κῆτος).

Эти мотивы незаконного воцарения в обход родичей, на фоне хеттского и ахейского вмешательства в судьбы Троады, перекликаются с аналогичными мотивами в биографии Алаксандуса, в том числе и с теми, что, видимо, вошли в историю Александра-Париса («усыновление», «вражда с братьями»). Но высказанная ранее одним из авторов данной работы [Цымбурский, 1990а] мысль об отражении в обеих легендах — о Парисе и о юном Приаме — судьбы Алаксандуса, интерпретированной по разным фольклорным схемам (в одном случае «возвращение царевича-изгнанника во дворец», в другом — «торжество младшего брата над старшими»), не кажется единственно возможным решением. Достаточно заметить, что Александр, видимо в соответствии со своим реальным прототипом, — персонаж, враждебный миру греков, юный же Приам получает власть из их рук. Как ни парадоксально, нельзя исключать того, что события, отнесенные легендой к юности Приама (отвоевание Илиона ахейцами), могли иметь реальный прообраз, следующий за событийным комплексом, связанным с именем Александра-Алаксандуса. Последний герой мог быть вторично соотнесен с событиями более поздними в качестве врага ахейцев и легкомысленного губителя Трои, так же как Кикн-Кукуннис из царя XIV в. до н. э. стал противником Ахилла. Дьяконов допускал, что Алаксандус — союзник Муватталиса на деле мог быть отцом Приама и дедом Александра-Париса, т. е. в реальности занимать то место, которое в легенде перешло к наказанному Гераклом грешному царю Лаомедонту — «Властителю над народом» [Дьяконов, 1968, с. 111]. Трудно сказать на этот счет что-либо определенное, но слияния соименных персонажей — обычное явление в устном эпосе, тем более если эти персонажи связаны родством: былинный князь Владимир Красное Солнышко возник из контаминации двух Владимиров — прадеда крестителя Руси) и правнука (Мономаха) [Bowra, 1952, с. 524 и сл.]. Исторически Парис мог быть раньше Приама!

В заключение этого экскурса мы должны сделать одно лингвистическое замечание относительно этимологии и семантики имен этих двух героев. Имя Приама — это достоверно эпитет хетто-лувийского происхождения со значением «первый», «лучший», ср. ликийское сочетание qaja… prijami (TL 55,4) «святилище… главное» и ликийское имя Prijama, передаваемое по-гречески Πρίαμος [Гиндин, 1981, с. 63]. Позднее эта лексема жила в Эолиде в форме πέρραμος (из *pṛjamos) со значением «царь» (Hes.) (см. об ее эолийской атрибуции [Schwyzer, 1939, с. 274, 323]). Э. Бете настойчиво доказывал, что изначально это просто титул носителя власти в Троаде [Bethe, 1927, с. 49 и сл.]. Тогда легенда о принятии Приамом данного имени только при воцарении могла бы восходить к гораздо более древним временам, чем греческое объяснение имени Приама из глагола «покупать». Но интересно, что второе имя Александра — Парис отражает вариант той же самой индоевропейской основы, представленный в др.-инд. pari «первый, лучший», алб. parë «первый», в хет.-лув. p(a)rija «впереди» и во многих анатолийских именах с элементом Pari-, Parija, например, Parija-ziti «Первый (Главный) человек» [Гиндин, 1981, с. 63]. Поэтому в гомеровском обороте Ἀλεζάνδρῳ βασιλῆι «Александру-царю» допустимо видеть кальку древнего троянского словосочетания вроде *Alaksandus Paris, где второй компонент имел бы титулатурный характер — «Вождь-предводитель». Двухименносгь Александра-Париса вполне сравнима с употреблением эпитета «Приам» как второго имени, получаемого героем вместе с царством.

Итак, события, стоящие за легендами об этих персонажах, могут быть отождествлены с потрясениями, пережитыми Вилусой-Илионом в конце XIV — начале XIII в. до н. э., от перехода Вилусы при Алаксандусе под власть хеттского царя до торжества Аххиявы над хеттами. Но что же нам тогда мешает вслед за Шахермейром сводить всю грандиозную картину Троянской войны к вариации на тему этих битв, разыгравшихся на рубеже веков? Об этом мы поговорим в свое время.

 

7

Спустя, по-видимому, несколько десятилетий после победы Аххиявы мы снова видим Вилусу в поле пристального внимания очередного хеттского царя. Скорее всего, это уже Тудхалияс IV, воинственный сын миролюбивого Хаттусилиса III и автор упоминавшегося «Письма в Милаванду», где о делах Пиямарадуса вспоминается уже мимоходом в контексте исторического экскурса, посвященного прошлым отношениям Милаванды с Хеттским царством. Сейчас нас интересуют стк. 40–45 этого послания. В приведенной Ф. Зоммером части этого текста из KUB XIX,55 они имели следующий вид [Sommer, 1932, с. 202 и сл.]: (40) A.NA Iu̯a!-al-mu!-ma! ku-e GIŠḪAR? ḪỊ? [А?…] (41) na-at ka-a-aš-ma IT.TI DUMU.I̯A[…] (42) ku-u̯ạ-ρί ŠADUTUši SIG5-tar ΡẠΡ-aš-ti tu-e-e[l-la- SIG5-tar DUTUši PAP-aš-hi] (43) nu-mu-kán DUMU.I̯A Iu̯a-al-mu-un pa-ra-a n[a?-a-i na-an I.NA KUR (URU)X] (44) LUGAL-iz-na-ni ti-iḫ-ḫi na-aš ka-ru-ú GIM-an[…] (45) nu-un-na-ša-aš ka-ru-ú GÍM-an ÌRTỤM kụ-[la-u̯a-ni-eš e-eš-ta nu zi-la-ti-i̯a-i̯a(?)] (46) ÌR ku-lạ-u̯a-ni-e̤š e-eš-du — «(40) А для Валму каковые предначертания… (41) и когда он их тебе, сын мой… (42) Когда о благе Солнца (т. е. хеттского царя) ты будешь заботиться, и о твоем [благе я, Солнце, буду заботиться]. (43) И вот ко мне, сын мой, ты пошли Валму, [и его я в стране…] (44) на царство поставлю и как он раньше был… (45) и как он раньше был зависимым kulawaneš, [так и впредь он] (46) зависимым kulawaneš да будет!».

Отчасти смысл этих полуразрушенных строк был ясен. В Милаванде находился некий подчиненный хеттскому царю местный царек Валму (Walmu), при неизвестных обстоятельствах лишившийся своего царства и нашедший в этом прибрежном городе себе пристанище. Заботясь о его участи, хеттский царь пересылает ему через правителя Милаванды какие-то распоряжения. Валму должен отбыть (вероятно, для личной аудиенции у хеттского царя) из Милаванды в Хаттусас, после чего ему помогут получить назад его царство, где он по-прежнему будет править в качестве kulawaneš. Этот термин, снабженный детерминативом «зависимого человека» ÌR, рассматривается хеттологами как редкое обозначение правителя-вассала, отличное от именования мелких независимых царьков Лукки, Каркисы и Масы kuriewaneš. Но интересно, что термин kulawaneš, объясняемый как производное от хет.-лув. kula «войско, толпа» [Айхенвальд и др., 1987, с. 250], не встречался раньше в текстах конца XIV в. до н. э. и тогда, когда речь шла о «благородных» вассалах хеттского царя, правивших в странах Арцавы. Обозначение Валму этим явно уничижительным понятием в том самом письме, где Царь-Солнце благожелательно титулует владетеля Милаванды своим сыном, натолкнуло некоторых исследователей на мысль, будто Валму выступает здесь как подданный низшего ранга в сравнении с адресатом письма, чуть ли не как вассал этого хеттского вассала [Schachermeyr, 1986, с. 255].

Значение этого места для политической истории Западной Анатолии предстало в совершенно новом свете после того, как X. Хоффнер идентифицировал фрагмент KUB XLVIII.90 с недостающими окончаниями строк «Письма в Милаванду» [Hoffner, 1982]. Некоторые из прежних догадок подтвердились. Так, в стк. 41–42 говорилось, что распоряжения, относящиеся к Валму, которые доставит в Милаванду чиновник хеттского царя Kupanta-ziti, правителю Милаванды следует просмотреть перед отправкой Валму в Хаттусас. В стк. 44-46 Валму именуется в прошлом как царем, так и зависимым kulawaneš и оба эти статуса закрепляются за ним и на будущее. Но разительнее всего оказался исход стк. 43: выясняется, что. страной, куда хеттский царь намеревался вновь водворить Валму, восстановив его в правах, была Вилуса.

Итак, если Хаттусилис с самого начала своего царствований согласился с притязаниями Аххиявы на этот город, то автор «Письма в Милаванду», по всей очевидности преемник Хаттусилиса, Тудхалияс IV решает судьбу этого города, игнорируя Аххияву и не упоминая о ней в этой связи ни единым словом. Он явно возвращается к замыслам своего деда Муватталиса, пытаясь навязать Вилусе своего ставленника Валму так же, как дед поддерживал Алаксандуса, нисколько не считая нужным заботиться о согласии Аххиявы. Поскольку Валму, судя по контексту, должен был уже до этого какое-то время править в Вилусе именно как «кулаванес» Царя-Солнца, напрашивается вывод: связи Вилусы-Илиона с Аххиявой в правление Тудхалияса IV резко ослабели, и этот город вновь стал «лакомым куском» для хеттов. Причем из-под контроля Аххиявы выходит в это время (третья четверть XIII в. до н. э.) и Милаванда-Милет, в начале века пребывавшая в двойном подчинении у хеттов и Аххиявы (см. гл. 2), а теперь однозначно ориентирующаяся на Хаттусас и участвующая в замыслах хеттского царя, относящихся к Вилусе. Любопытно сравнить эту эволюцию Милаванды со строками из «Троянского каталога» (Il. II,867 и сл.), где Милет вместе с прочими обитателями Карии выступает на защиту Илиона от ахейцев. Впрочем, гипотеза о прямой зависимости Валму от правителя Милаванды нам не кажется достоверной. Скорее, стк. 42 надо понимать в том смысле, что хеттский царь обещает адресату всяческие милости в случае поддержки хеттской политики в Вилусе. Но, кроме того, эпизод с Валму обнаруживает и другое крупное изменение в политической системе Западной Анатолии, происшедшее менее чем за полвека. Изгнанный из Вилусы Валму почему-то находит убежище и помощь не в граничащей с Вилусой Стране реки Сеха и не в какой-то иной из близлежащих стран Арцавы, а в достаточно удаленной Милаванде-Милете, ранее никогда не упоминавшейся в относящихся к Вилусе текстах. Случайно ли это? Или в политике стран Арцавы ко времени Тудхалияса IV произошел решительный поворот, лишающий бежавшего из Вилусы хеттского сателлита надежды на поддержку в этих странах? Как это могло случиться? Какие реальные процессы скрываются за этими глухими указаниями хеттских документов?

 

8

Задумавшись над этими вопросами, присмотримся внимательнее к тексту из анналов этого же царя KUBXXIII.11, повествующему о походе Тудхалияса IV против конфедерации Ассува, — тому самому свидетельству, где появляются рядом названия Вилусии и Труисы.

Мы уже упоминали, что ряд авторов — О. Карруба, Г. Оттен, Ф. Хоувинк тен Кате, Г. Гютербок — пытаются отнести анналы царей Тудхалияса и Арнувандаса вслед за текстом о Маддуваттасе к XV в. до н. э. и приписать их не Тудхалиясу IV и Артувандасу III, последним правителям Хеттской империи, а их далеким предкам — Тудхалиясу II или III и Арнувандасу I. Между тем А. Камменхубер и Ф. Шахермейр продолжают придерживаться прежней атрибуции этих анналов. Текст KUBXXIII.11 представляет для сторонников передатировки особые трудности, ибо в нем страна Вилусия названа в числе государств, выступивших против Тудхалияса, тогда как на рубеже XIV и XIII вв. до н. э. Муватталис прямо писал в своем договоре с Алаксандусом, что Вилуса всегда была в мире с хеттами и, в частности, предок его Тудхалияс в эту страну не вторгался! Приверженцы передатировки, не находя убедительного решения этому казусу, прибегают к натяжкам, либо пытаясь вновь разделить Вилусу и Вилусию, либо полагая, что Вилусия — это страна, окружающая город Вилусу, и город мог быть в мире, хотя страна восстала [Houwink ten Cate, 1970, с. 77 и сл.] (ср. [Güterbock, 1986, с. 40]). Мы же видим в соотношении этих данных прямое подтверждение тому, что победителем Ассувы мог быть только Тудхалияс, правивший после Муватталиса, т. е., как и считалось всегда, Тудхалияс IV.

Приводим текст KUB XXIII, 11 по изданию Раношека [Ranoszek, 1934, с. 53 и сл.]. Начало испорчено, ясно лишь, что Тудхалияс перечисляет страны, которым он нанес поражение во время некой кампании. В уцелевших частях строк 2–8 читаются названия: […KUR URUX]-li-ja (может быть, Kuwalija?), ÍDLi-mi-ja (т. е. река Лимия) (3) […] KUR URUAr-za-u-u̯a(4) […] URUA-ap-ku-i-ša ÍDŠe-e-ḫa (5) […] KUR URUPa-ri-i̯a-na (6) […] KUR URUḪa-pa-al-la (7) […] KUR URUA-ri-in-na KUR URUU̯a-al-la-ri-ma (8) […KU]R URUḪa-at-tar-ša. С. Хайнхольд-Крамер в стк. 4 рядом с названием реки Сеха читает не Ар-ku-i-ša, но Ab-ba-i-ša — название той самой области, которая в хеттских документах конца XIV — начала XIII в. до н. э. фигурирует как составная часть владений царей Страны реки Сеха [Heinhold-Krahmer, 1977, с. 256, 333]. Уже эти строки вызывают удивление. Во-первых, неизвестно откуда возникает в качестве самостоятельного царства уничтоженная сто лет назад Мурсилисом Арцава. Хайнхольд-Крамер допускает, что название Арцавы могла в это время принять бывшая Мира-Кувалия, если, конечно, это не она упомянута в начале стк. 2. В противном случае придется думать, что области, в древности составлявшие собственно арцавскую территорию, к середине XIII в. до н. э. вновь слились воедино и передел, учиненный Мурсилисом, утратил силу. С этим следует сопоставить тот факт, что во второй половине XIII в. до н. э. на Бейджесултанском холме, где в древности находился дворец царей Арцавы (см. об этом в главе 2), после почти 130-летнего перерыва вновь появляется некое строение дворцового типа [Garstang, Gurney, 1939, с. 93; Lloyd, 1956, с. 210]. Не исключено, что его сооружение связано с отраженным в KUB XXIII,11 возникновением в это время снова государства, принявшего название Арцавы. Во-вторых, в списке врагов Тудхалияса мы находим бывшие «страны Арцавы», вассалов Мурсилиса и Муватталиса: Хаппалу и области, прилегающие к реке Сеха. Все они поднялись против хеттского господства. Но, в-третьих, с ними рядом на равных стоят какие-то, вероятно, очень небольшие царства, о которых мы до сих пор ничего не слыхали. Некоторые из них могут быть локализованы на малоазийской карте: так, P(a)rija-na — это, без сомнения, позднейшая Приена (Πριήνη) в Ионии, к югу от Эфеса, Wallarima — это город Гилларима (Υλλαρίμα) в Карии. Что касается страны Arinna, думается, Дж. Гарстанг и О. Герни с полным правом видят за этим названием будущий ликийский город Arñna [Garstang, Gurney, 1959, с. 106]. Если это отождествление справедливо, то врагами Тудхалияса в этом походе оказываются государства, разбросанные на протяжении от Мисии до внутренних районов Ликии.

Однако, когда, победив этих противников, хеттский царь повернул назад, к Хаттусасу, против него внезапно выступили еще 22 государства, названия которых, заключенные в стк. 14–19 [Ranoszek, 1934, с. 54], также сохранились лишь частично: (14)… [KUR URU…]-uq-qa KUR URUKi-iš-pu-u-u̯a KUR URUU-na-li-i̯a (15) […KUR URUDu-ú]-ra KUR URUḪal-lu-u̯a KUR URUḪu-u-u̯a-al-lu-ši-i̯a (16) [KUR URUK(a-ra-ki-š)a KUR URUDu-un]-da KUR URUA-da-du-ra KUR URUPa-ri-iš-ta (17) […] KUR URUU̯a-ar-ši-i̯a KUR URUKu-ru-up-pi-i̯a (18) [KUR URUX (lu-iš-ša) KUR URU]A-la-ad-ra KUR ḪUR.ŠAGPa-ḫu-ri-na KUR URUPa-šu-ḫal-ta (19) […] KUR URUU̯i-lu-ši̯-i̯a KUR URUTa-ru-i-ša.

Исследователя, привыкшего себе представлять политическую карту Западной Анатолии, основываясь на договорах Мурсилиса и Муватталиса, а также на текстах начала XIII в., подобных «Письму о Тавакалавасе», потрясает это зрелище возникших неизвестно откуда полутора десятков государств, подобных островам, встающим со дна морского после извержения подводных вулканов. А между тем перед нами, казалось бы, хорошо знакомые места: мы видим здесь Каркису, совпадающую, по крайней мере частично, с Карией, и Варсию, по-видимому тождественную той Варсиялле, которую Муватталис во время заключения договора с Алаксандусом считал наряду с Каркисой, Масой и Луккой вероятным противником Хеттского государства. В обрывке некоего слова […]-uq-qa в стк. 14 иногда видят название Лукки [Page, 1959, с. 106]. О других государствах этого списка мы до сих пор ничего не слыхали. Некоторые из них просуществовали до конца века. Сохранился фрагмент текста KUB XXIII,21 времен преемника Тудхалияса IV Арнувандаса III (годы правления 1235–1215 до н. э.), где вместе с Каркисой упомянуты страны Куруппия, а также Луса, которая, возможно, названа в нашем тексте в начале стк. 18. С некоторым колебанием мы могли бы сопоставить KUR с названием лидийского города Τύρος [Zgusta, 1984, с. 645]. В целом перед нами картина нарастающей политической раздробленности, когда вокруг крупных государств, история которых уходит в предшествующие столетия, возникает множество полузависимых, полусамостоятельных мелких «княжеств». Есть, однако, общая черта, которая их всех объединяет, — это враждебность к Хеттской империи. И в этой вражде старые владения подозрительных для хеттских царей kurieu̯aneš выступают заодно и со «странами Арцавы», некогда служившими этим государствам стратегическим противовесом, и с новыми образованиями, возникшими за последние полвека. Все против хеттов. Вот почему Валму, хеттский ставленник, нигде не мог себе найти прибежища в Западной Анатолии, кроме Милаванды!

Однако военное счастье благоприятствовало Тудхалиясу. По его словам, когда во время его пути к Хаттусасу все эти страны собрались и двинули войска против него, он сам выступил им навстречу в ночи, окружил их и с помощью богов уничтожил (стк. 20–26). Затем он устремился в те страны, откуда пришло для битвы каждое из этих войск, и боги, шедшие впереди него, «отдали» ему эти страны (включая, разумеется, и Вилусию, и Труису). В этом месте мы видим прямое указание на акт принятия Вилусы-Вилусии под власть Тудхалияса, приобретение ею такого статуса, когда хеттский царь мог распоряжаться ее судьбой, давая ей в правители своего kulawaneš. После этой победы Тудхалияс впервые провозгласил, что он «разбил страну Ассуву» (стк. 33: KUR URUA-a-šu-wa ḫar-ni-ik-ku-un) — название, в котором для него слилось все это множество племен и областей. Помимо добычи он доставил с собой в Хаттусас пленного вождя из Ассувы SUM-DLAMA, что обычно читается как Pijama-Inaraš, а также его сына и одного видного сподвижника, звавшихся соответственно Kukulliš и Mala-zitiš. Пияма-Инараса и Малацитиса он сделал служителями в одном из хаттусасских храмов, а Кукуллиса, признавшего себя хеттским вассалом, отпустил домой. Тот немедленно поднял новый мятеж в «стране Ассува», и во время карательного похода хеттского царя «боги убили Кукуллиса». Вот, собственно, и все, что мы знаем о конфедерации Ассува. Правда, позднее Арнувандас III, вспоминая в своих анналах об отце, несколько раз упоминает название Ассувы и имя Кукуллиса [Ranoszek, 1934, с. 89, 92], но из этих осколков текстов невозможно извлечь никакой информации.

В связи с историей вхождения Вилусы в состав Ассувы надо поставить два вопроса: что представляла из себя Ассува и какие причины обусловили за несколько десятилетий такое резкое изменение политического облика Западной Анатолии, которое мы видим, сравнивая анналы Тудхалияса с документами времен его отца и деда? Стандартно понятие Ассувы рассматривается как обозначение тех 22 государств, которые восстали против Тудхалияса IV во вторую очередь, государства же из первого списка со «странами Арцавы» в Ассуву не включаются. Арцава как бы четко отделяется от Ассувы. Но при разных вариантах-такого подхода возникают одинаково серьезные противоречия. Так, иногда утверждают, что список «стран Ассувы» перечисляет их с юга на север, причем южный фланг занимает Лукка (Ликия), а северный — Вилусия с Труисой, т. е. Илион и Троя [Page, 1959, с. 106; Гиндин, 1981, с. 146]. Но тогда спрашивается, как соотносится этот список с перечнем государств, разбитых Тудхалиясом на первом этапе похода? Совершенно ясно, что исходя из «лидийско-ионийской» локализации Арцавы невозможно отождествлять ни страну […]uqqa с Луккой-Ликией, ни Каркису с Карией, так чтобы при этом «государства Арцавы» не разорвали цепь государств из «ассувского» перечня. Поэтому Гарстанг и Герни отвергают идентичность Каркисы и Карии, а страну […]uqqa скорее готовы приравнять к небольшому государству Ardugga, упоминаемому во фрагменте Арнувандаса III (KUB XXIII,21), наряду с Куруппией и Каркисой [Garstang, Gurney, 1959, с. 106 и сл.]. Однако при этом у Гарстанга и Герни возникают немалые сложности из-за их стремления во что бы то ни стало разместить Ассуву севернее «лидийской» Арцавы. Поскольку крайнее северное из «государств Арцавы», Страна реки Сеха, по мнению этих авторов (совпадающему с нашим), должна охватывать какую-то часть Мисии, то на остающемся сравнительно небольшом участке Северо-Западной Анатолии оказывается довольно трудно найти место для 22 «ассувских» княжеств. Если же исходить из форреровского понимания Ассувы как «Великой Лидии», то ее территория включила бы в себя значительную часть областей, принадлежащих Арцаве по «западной» («лидийской») версии локализации этой страны. Спрашивается, будет ли простым выходом из этих затруднений перемещение (пусть вопреки рассмотренным фактам) «стран Арцавы», включая Страну реки Сеха, на юг Анатолии, так чтобы западная окраина полуострова оказалась свободна и полностью включалась в Ассуву? Хайнхольд-Крамер идет по этому пути. При этом список 22 государств оказывается обращен не с юга на север, а с севера на юг! Вилуса, видимо, — где-то в Памфилии, самое северное из государств «южной» Арцавы в начале XIII в. до н. э., Лукка и Каркиса лежат еще севернее, и все эти государства соответственно входят в Ассуву. Но как тогда объяснить попадание в первый список рядом со странами Арцавы лидийской Приены и карийской Гилларимы? Не знаем, можно ли вообще разместить эти владения так, чтобы два перечня не смешивались и не перекрывали друг друга.

Мы видим совсем иной выход из этого положения. Он состоит в признании того, что второй список, который обыкновенно только и считают списком «стран Ассувы», может географически разрываться первым, куда, в частности, попадают и «страны Арцавы».

А из этого прямо вытекает, что название Ассува относится не только к 22 государствам, выступившим против Тудхалияса во вторую очередь, но вообще ко всей массе противников, разбитых им в эту кампанию, — от Вилусии до ликийской Аринны, включая и мисийские, и меонийско-лидийские, и карийские исторические области, а возможно, и Ликию-Лукку. Тогда вопрос о размежевании Арцавы и Ассувы отпадает: если под Ассувой Тудхалияса IV понимать общее название для Западной Анатолии, а не для какой-то ограниченной ее части, то «страны Арцавы» от Мисии до северной Карии естественно, будут частью Ассувы. В этом случае хеттское представление об Ассуве как об Эгейской Анатолии в широком смысле будет уже не частично сходно с представлением греков об Азии в дни Геродота, а полностью идентично ему. Такой подход позволяет по-новому интерпретировать смысл событий в рассказе об «ассувском» походе Тудхалияса. На первых порах ему противостояли лишь лежащие в средней части Ассувы «страны Арцавы» и, вероятно, войска из соседней Гилларимы и из внутренней Ликии. Но когда он, одержав победу, повернул обратно, в тылу у него стало накапливаться войско из отрядов периферийных «ассувских» государств, не поспевших к первой баталии. Здесь были отряды и с северной окраины Ассувы — из Вилусы и Труисы, и с юга — из Каркисы и, может быть, Лукки. Их Тудхалияс и разбил во второй заход, а после этого, не страшась сопротивления, устремился на сами эти обескровившие себя государства.

Из этого видно, что Ассува, скорее всего, не представляла особого единства ни в политическом, ни в военном отношении. Сам Тудхалияс называет ее «страной», лишь подводя итог своей победе; Ассува для него едина лишь как покоренное им географическое и политическое пространство. По ходу же действия это для него не «страна», а отдельные «страны», которые, по его словам, «со своими воинами собрались и выставили войско против меня» — (13)… KUR.KURḪIA (20) QADU ZAB MEŠ Š[U.NU] an-da-ta-ru-up-pa-an-ta-at nu-mu me-na-aḫ-ḫa-an-da tu-uz-zi-in da-a-ir.

Пияма-Инарас явно был одним из крупных местных вождей, но отнюдь не правителем Ассувы, поскольку «государства Ассувы» даже как сколько-нибудь целостной федерации, по видимому, не существовало. Был конгломерат обособленных владений, малых государств, сплачиваемых страхом перед хеттами и стремлением отстоять свою самостоятельность. При возрастании хеттской угрозы эти государства, как видно из слов Тудхалияса, пытались создать объединенное ополчение, но получилось на самом деле лишь два или даже несколько ополчений, которые хеттский царь разбил по частям.

Что же стоит за этим впечатляющим преобразованием политической карты Западной Анатолии с размыванием, распадом той четкой структуры баланса сил, которая наблюдалась в начале века? Гарстанг и Герни, а за ними и И. М. Дьяконов приписывают эти перемены происшедшему в XIII в. до н. э. проникновению первых волн фрако-фригийцев на землю Анатолии, так что в Ассуве усматривается чуть ли не фрако-фригийское племенное объединение [Garstang, Gurney, 1959, с. 107; Дьяконов, 1968, с. 114, 118] (ср. [Гиндин, 1981, с. 166]). Вполне допуская, что к середине века ранние фракийцы и фригийцы уже могли находиться в огромном регионе, охватываемом для хеттов понятием Ассувы, мы тем не менее не склонны присоединяться к гипотезе названных ученых по трем причинам. Во-первых, нет никаких свидетельств столь массированного балканского вторжения в Малую Азию в первой половине XIII в., которое бы охватило все эгейское побережье полуострова вплоть до Карии и Ликии. Во-вторых, мы вовсе не видим ко времени Тудхалияса того крушения и исчезновения с карты ранее существовавших государств, которым обыкновенно сопровождаются широкомасштабные этнические потрясения. Практически все известные государства сохраняются (правда, нет упоминаний о Масе, но это короткое название вполне могло стоять в поврежденной части одной из стк. 2–8), однако идет процесс нарастания раздробленности, выделения множества сепаратных мелких владений. В-третьих, среди новых названий вовсе не наблюдается форм балканского происхождения. Ассувские вожди SUM-DLAMA, т. е. Пияма-Инарас, и Малацитис носят обычные лувийские имена, а имя Кукуллис — вариант к известному нам имени Кукунниса, правившего в Вилусе еще в XIV в. до н. э. (см. [Дьяконов, 1968, с. 114], где Кукуллис обозначается как «Кукуннис II»). Думается, для Западной Анатолии времен Тудхалияса IV мы имеем дело с некими чисто политическими процессами, которые могли бы идти параллельно накапливающимся этническим изменениям, но вряд ли были последними обусловлены.

Скорее всего, истоки этих процессов надо искать в событиях первой четверти столетия, когда хетты теряют реальный контроль над эгейскими областями Малой Азии. Ассува становится полем хетто-аххиявских конфликтов с выяснением взаимных претензий силой оружия, а возникающий «вакуум власти» заполняется диктатом могущественных, вполне «суверенных» авантюристов, вроде высокородного Пиямарадуса, на которого Царь-Солнце не мог найти из Хаттусаса решительно никакой управы. Необходимость рассчитывать лишь на самих себя в деле обеспечения своей безопасности — вот та основа, на которой должна была складываться как автаркическая замкнутость отдельных городков и кастеллей, дающих защиту местному населению своей округи, так и тенденция к созданию рыхлых союзов на час, в условиях возникающей конкретной опасности. Повсеместно, кроме, может быть, издревле связанной с Хаттусасом Милаванды, утратившие власть хетты с их непрекращающимися попытками своекорыстного вмешательства в «ассувские» дела вызывают растущую враждебность. К этой-то эпохе и относится последнее, только что рассмотренное нами свидетельство о Вилусе-Вилусии (Илионе).

 

9

До нас дошел, к сожалению, в очень плохом состоянии один текст, побуждающий думать, что триумф хеттов над Ассувой не остался безразличен и для царя Аххиявы. Это KUB XXVI.91, который мы даем по изданию Зоммера [Sommer, 1932, с. 268 и сл.], где он обозначен еще как Bo 1485. Он представляет собой письмо, составленное от имени хеттского царя. В первой строке, где должно стоять имя адресата, читается: [..E]N? [K]UR aḫ-ḫi-i̯a-u̯[a…] «..господин(у) страны Аххиява…». Зоммер правильно отмечает, что замена царского титула на простое EN «господин, хозяин» выражает очевидное пренебрежение со стороны автора письма. Мы можем прямо сравнить этот случай с вычеркиванием царя Аххиявы из перечня великих царей при Тудхалиясе IV. Но когда Зоммер, ссылаясь на то, что далее в тексте хеттский царь называет адресата как равного себе «брат мой», отказывается видеть в адресате правителя Аххиявы, думается, здесь нужно быть осторожнее. Посмотрим, как представлены в письме отношения между говорящим и его «братом».

В стк. 2–4, сильно поврежденных, упоминается о войне и о каких-то мертвецах. А дальше идут лучше сохранившиеся стк. 5-12: (5) [.] ra-a-an-ni MUKẠM.TI -mu ŠEŠ.I̭A ḫa-at-r[ạ-iš +…] (6) tu-e-el-u̯a gṳr-ša-u̯a-ra ku-e […] (7) DU ÌR-an-ni ạm-mụ-ug pa-iš LỤGẠL? KỤR? a?-aš[-šu-u̯a…] (8) [.]a?-ka-ga-mu-na-aš-za-kán A.BA A.BA A. (?)B[I?(?)…] (9) ρί-ra-an ḫa-ma-ak-ta nu-za Itu-ut!-ḫ[a-li-i̯a-aš…] (10) na-an-za-an ÌR-na-aḫ-ta nu[…] (11) še-ir ḫa-at-ra-a-nu-un […] (12) Ṳ!?ŠA!? LUGAL KUR aḫ-ḫi-i̯[a-u̯a…] — «(5) в год… брат мой написал… (6)… Какие твои [страны] в запустении [были], (7) их мне во владения отдал Бог Грозы. Царь страны Ассува […] (8) Акагамунас, дед отца (?), (9) связал. А нынче Тудхалияс […] (10) его низвергнул […] (11) Так я об этом написал […] (12) И (?) царя страны Аххиява…».

Что же выясняется из этих фрагментов? «Брат», которому хеттский царь адресует письмо, в свое время посягнул на его владения. Ссылаясь на то, что часть земель хеттского царя почему-то пребывает в запустении, он попытался их захватить. При этом он считал Бога Грозы своим покровителем в этом деле. Весь этот контекст напоминает взаимоотношения между Хеттским царством и Аххиявой в первой половине XIII в. до н. э., когда северо-запад Анатолии был опустошен землетрясением, разрушившим Трою VI, а более южные районы охвачены мятежом народов, которых хетты привыкли считать в той или иной форме подвластными себе. В это время Аххиява восстановила власть над Илионом-Вилусой, а Тавакалавас-Этеокл, высадившись в районе Милета, попытался здесь создать новое царство. Как мы помним, Хаттусилис не решался дать отпор притязаниям Аххиявы, пытаясь умиротворить их дипломатическими средствами. Не об этих ли делах вспоминает «брат» хеттского царя в цитируемом письме? Зоммер удивлялся тому, что вначале правитель Аххиявы зовется «господином», а в стк. 12 «царем». Думается, объяснение здесь очень простое: стк. 5-12 представляют прямую речь адресата, который, заявляя о своих правах и вспоминая о делах своих предков, обозначает себя или кого-то из них в качестве «царя Аххиявы». Между тем царь хеттов с оттенком пренебрежения величает своего зарвавшегося собрата «господином Аххиявы», и не более.

В таком случае оказывается, что этот правитель обратился к хеттскому царю с письмом по поводу судьбы царя Ассувы. Зоммер опять-таки недоумевает, почему в стк. 9—10 о Тудхалиясе, победителе Ассувы, говорится в третьем лице. Однако этот ученый упустил из внимания возможность для окончания -ta в хеттском передавать не только третье, но и второе лицо претерита [Фридрих, 1952, с. 85]. Поэтому строки из письма царя Аххиявы, цитируемые в ответном письме, могли иметь смысл: «А ныне, о Тудхалияс, ты… его (царя Ассувы) низверг!» Правда, заслуживает внимания и мнение Шахермейра, что данное письмо могло быть составлено уже при одном из сыновей Тудхалияса [Schachermeyr, 1986, с. 277]. Тогда третье лицо единственного числа было бы вполне оправдано. Перед этим, после вводного упоминания о царе Ассувы, указывается, что (пра)дед, по-видимому, нынешнего царя Аххиявы кого-то «связал». Предложенное Форрером толкование «связал договором» в данном случае выглядит лучше, чем понимание Зоммера «мешал, препятствовал» [Sommer, 1932, с. 274]. Узнав о сокрушении Ассувы, потомок Акагамунаса вспомнил об исторических контактах своего дома с некими анатолийскими династами, видимо, исторически притязавшими на титул «царей Ассувы» (т. е. запада Малой Азии), участвовавшими в выступлении «союза Ассува» против Тудхалияса и потерпевшими поражение. Он поспешил выступить перед Тудхалиясом с неким демаршем, на что тот ответил в назидательно-высокомерном тоне, уже самим обращением уязвляя самолюбие получателя письма («хозяина», а не «царя» Аххиявы), хотя по традиции и продолжая называть его братом. Особые отношения между Аххиявой и династией из Ассувы не могут не напомнить о легендарных генеалогических связях микенских Атридов с Лидией. Остальная часть текста практически не сохранилась, но из уцелевших остатков можно вычитать в начале стк. 14 еще одно упоминание о царе Ассувы, а на оборотной стороне таблички в самом конце, также в стк. 14, явно звучащие предостережением слова ŠEŠ.I̭A uš-ki «Смотри, брат мой!».

Еще в 20-х годах, после того как Э. Форрер выпустил в свет описание этого текста [Forrer, 1928, с. 57], было отмечено удивительное созвучие имен Акагамунаса и греческого Агамемнона [Fries, 1929, с. 145]. Конечно же, о точной передаче греческого имени говорить не приходится, ибо она должна была бы звучать примерно как *Agame-/Agamamnunas. Скорее, впечатление таково, как если бы хетт старался воспроизвести звуковой облик громоздкого иноязычного имени, ухватив его основные фонетические черты: последовательность консонантов g-m-n, принцип повтора одинаковых звуков (в греческом g-m-m-n-n, в хеттском g-g-m-n) и общий характер вокализма с переходом от широко открытого а двух начальных слогов к низкому огубленному o/u в конечном (ср. приводимое выше рассуждение Гютербока о невозможности требовать от хеттской передачи иноязычных имен идеальной фонетической точности). Правда, Зоммер утверждал, что, несмотря на сильнейшие повреждения знаков, предшествовавших a?-ka-ga-mu-na-αš, он убежден в отсутствии здесь детерминатива лица и данное слово должно быть апеллативом с неизвестным значением. Но при этом он был не в состоянии объяснить, как оно соотносится со стоящей следом логограммой для «прадеда» [Sommer, 1932, с. 273]. Напротив, Шахермейр, исходя из позиции этого слова в самом начале предложения (на что указывает частица kán) и перед термином родства, вслед за Форрером уверенно трактует его как имя собственное. Предположительно датируя текст последней четвертью XIII в. до н. э., Шахермейр утверждает, что прадед адресата (Акагамунас) должен был жить в самом конце предыдущего столетия, когда археологическую Трою постигло страшное разрушение, связываемое этим ученым с Троянской войной Агамемнона [Schachermeyr, 1986, с. 277]. Ниже (в гл. 4) нам еще предстоит детально разобрать эту гипотезу Шахермейра, пока подчеркнем лишь, что разделяемая многими авторами значительно более поздняя датировка Троянской войны — от 1260 г. до н. э. до начала XII в. до н. э. — сама по себе не может быть препятствием для возведения прообраза Агамемнона к XIV в. Читатели русских былин легко могут вспомнить сюжет, когда Илья Муромец вызволяет Владимира Красное Солнышко, осажденного в Киеве татарами, хотя между княжением любого из двух Владимиров — Святославича и Мономаха, слившихся в образе былинного «светлого князя», и татарским нашествием лежит немалый срок — от 120 до 220 лет. Если отцом эпического Агамемнона был сделан перенесенный из XV в. до н. э. Атрисий-Атрей, то почему сам Агамемнон не мог прийти из сказаний более ранних, чтобы возглавить великий поход греческих племен за моря?

Самое главное — подтверждается то впечатление, которое мы вынесли в предыдущей главе из разбора текста KUB XXIII, 13 о поражении царя Аххиявы в Стране реки Сеха, а также договора Тудхалияса IV с Шаушкамувасом из Амурру: в третьей четверти XIII в до н. э. произошли какие-то события, в результате которых Аххиява утрачивает положение великой державы, перестает быть крупнейшей политической силой на западе Анатолии, каковой она, согласно «Письму о Тавакалавасе», выступала при Хаттусилисе III. Мятежные страны Ассувы, включая Вилусию с Труисой, бросающие вызов Тудхалиясу IV, были определенно независимы от Аххиявы, потерявшей также свои позиции в Милаванде-Милете. Что же произошло с Аххиявой (Ахейской Грецией) в эти десятилетия, предшествующие пожару Трои VIIa, по Блегену — «Трои Приама»?