Моя психиатрическая карьера началась в середине 60-х годов прошлого века. Я, молодой врач, уже имевший за плечами трехлетний опыт работы в «земской больнице», поступил в клиническую ординатуру при кафедре психиатрии Омского медицинского института. После такой психиатрической инициации, я пришел на работу в Омскую областную психиатрическую больницу, где и проработал более 20 лет.

Уже в те годы больница представляла собой крупное психиатрическое учреждение, обслуживавшее территорию площадью в 140 тыс. км2, с населением более 2 млн. человек. Причем почти 70 % жителей приходилось на долю городского населения. Других психиатрических учреждений в нашем регионе не было.

Больница со штатным числом 800 коек имела современное (по тем временам) оборудование, весь спектр физиотерапии, включая гидропроцедуры, электросон. Больные лечились нейролептиками, только входившими в практику работы (производные фенотиазинов, бутирофенонов, антидепрессантов – мелипрамин, амитриптилин, широкий спектр транквилизаторов – от валиума до мепробамата).

Но я захватил и старые методы терапии – лечение депрессий настойкой опия, инсулиншоковую терапию, лечение сульфозином (пиротерапия), электросудорожное лечение. Конечно, прививки возвратного тифа или малярии уже не проводились.

В больнице были лечебно-производственные мастерские – швейный, столярный цех, тепличное хозяйство.

На подсобном хозяйстве выращивали овощи, были коровник, свинарник, птичник, пасека, фруктовый сад, где тоже трудились больные.

В те годы в больнице работало около 100 врачей. Среди них были фронтовики и служившие в тыловых госпиталях. Я застал еще врачей, работавших вместе с академиком В. А. Гиляровским, кафедра которого располагалась на базе больницы во время эвакуации.

Медицинские сестры были хорошо и грамотно подготовлены, а санитары и санитарки набирались не из алкоголиков. Несмотря на трудности в работе с психическими больными, число увольнений по этому поводу было ничтожным. Научная работа возглавлялась в начале профессором И. В. Лысаковским, автором концепции о дорожных параноидах, а затем профессором Я. Л. Виккером, учеником которого я являюсь.

Отношение к больным, я не побоюсь этого слова, было внимательным и гуманным. Старые врачи учили нас патерналистскому отношению к больному, избегая обмана, заигрывания и не показывая страха даже перед бредовыми пациентами.

Применялись и методы стеснения, а как без них обойтись, если больной резистентен к нейролептической терапии обычными дозами? Приходилось одевать «химический камзол» и применять механическую фиксацию.

В т. н. «санаторных» отделениях широко проводилась психотерапия, гипнотерапия.

Единственная в Сибирском регионе лаборатория патопсихилогии была замечательным диагностическим подспорьем. Там использовались не только старые методики – плетизмографии, ассоциативного эксперимента, но и входившие тогда в моду, многопрофильные тесты ММРI Айзенка, Кетелла и пр. Проводилась электроэнцефалография.

С введением новых корпусов в 1960 и 1967 гг. удалось ликвидировать скученность больных. Они стали размещаться в палатах на 5 – 10 коек.

Питание больных отличалось высокой калорийностью и отменным вкусом. Для снятия пробы дежурному врачу выставлялось до 3-х первых блюд, до 4-х вторых блюд разных диетстолов, плюс отдельно питание для детей и больных туберкулезом.

Я пишу эти строки для того, чтобы у современного читателя отношение к психиатрическим больницам стало более благожелательным.

Психиатрия во все времена во всех государствах стояла на особом положении.

Действительно, среди множества врачебных специальностей, психиатры представляют некую касту.

Многие обыватели и даже коллеги по врачебному цеху видят на психиатрах налет некоей таинственности и метафизичности.

В обществе малознакомых людей, когда тебя представляли как психиатра всегда раздавался шепоток восхищенного удивления и многозначительные возгласы: «О, о?!».

Что же случилось сейчас? Почему психиатрию и психиатров смешивают с грязью, обвиняя, всех огульно, в шарлатанстве, гестаповских методах лечения. Объявляют психиатрию лженаукой, психиатров – взяточниками, лжесвидетелями, обманщиками, специально воздействующими на психику больных, чтобы подавить волю и подчинить их себе из-за корыстных или честолюбивых устремлений?

Откуда это все пошло?

Когда грянула Перестройка, диссиденты заявили о себе во весь голос. Если раньше они публиковали свои памфлеты в «Самиздате» или «Тамиздате», то начиная с середины 80-х годов на страницах отечественной печати запестрели «горестные заметы» правозащитников о том, что инакомыслие в СССР подавлялось не только непосредственно КГБ, но и опосредованно, направлением инакомыслящих на судебно-психиатрическую экспертизу в институт судебной психиатрии им. проф. В. П. Сербского, будто бы вотчине КГБ.

И в институте им. В. П. Сербского были такие страшные условия, что зона казалась раем.

Принудительное лечение по определению суда применялось значительному числу испытуемых, но суд был неправый (опять КГБ), а в институте им. Сербского специально использовались мучительные методы – галоперидол, сульфозин, вдувание подкожно кислорода, «влажные укрутки» и т. д. Я подчеркиваю, что они не оговариваются, употребляя слово специально. Правозащитники считают, что все, кому суд определил принудительное лечение, были психически здоровыми, и, что экспертиза за рубежом, куда диссиденты эмигрировали, признавала их психически здоровыми.

Однако в условиях «холодной войны», когда СССР на Западе считали «империей зла», могли ли зарубежные психиатры, которые тоже действовали по указке ЦРУ и ФБР признавать диссидентов душевно больными, тем самым подыгрывая КГБ?

Думаю, что нет. Далее мы увидим из психопатологического портрета советского диссидента, кто были такие диссиденты.

Диссидентское движение бесславно закончилось в середине 70-х годов. Но клевета на психиатрию и психиатров льется широкой, мутной рекой по сей день.

В недавно вышедшей интересной книге Т. Б. Дмитриевой, директора ГНЦССП им. В. П. Сербского «Альянс права и милосердия», делается попытка перевести обвинения правозащитников и «независимых» психиатров во вменяемое русло. Но не тут то было. Нападки на судебную психиатрию еще более усилились.

Видите ли, Татьяна Борисовна покаялась, да не так, и методы «карательной психиатрии» продолжают применяться, но уже к предводителям «тоталитарных» сект (заметьте, изуверских, психотронно воздействующих на разум, в особенности, молодых людей).

Чего проще – не обращать внимания – «брань на вороту не виснет», «собака лает, а караван идет», но как же подогревается ими общественное мнение!

Почему никто не защитит психиатров, работающих, и хорошо, грамотно работающих, в провинции?

Они тоже «каратели», «доктора Менгеле», гестаповцы? Почему не слышно мнения видных ученых-психиатров? Опять страх? Но ведь уже не то время, когда некоторых психиатров, не согласных с мнением членов судебно-психиатрической экспертной комиссии по делам о вменяемости диссидентов, увольняли с работы, подвергали аресту. И пр. пр. яркий пример этому – судьба психиатра С. Глузмана.

А может быть все более просто?

Может быть, весь этот сыр-бор нужно рассматривать в регионе Садового кольца г. Москвы? Зачем же так всех психиатров, работающих не за страх, а за совесть клеймить Каиновой печатью, обвиняя в предательстве и в нарушении клятвы – per primum non necere!

«Независимые психиатры», современные правозащитники и просто обыватели стоят на своем насмерть, будто бы не зная о том, что лечение легким не бывает при множестве нозологий. Возьмите лепру с мучительным воздействием лекарственной терапии, возьмите онкологию, где химиотерапия, рентгено– или радиотерапия вызывают труднопереносимые страдания, возьмите лечение коллагенозов с длительным применением стероидных гормонов, обезображивающих больного и т. д. Что же говорить о психиатрии. Ведь не во вред, а во благо проводится вся эта перечисленная выше терапия.

Другой вопрос состоит в том, что действительно ли эти методы применялись здоровым? Если это так, то преступление против личности несомненно. А сколько было таких психически здоровых людей, которым проводилась сульфозинотерапия, или лечение бутирофенонами с появлением экстрапирамидных расстройств? Никаких внятных цифр ни в одной «антипсихиатрической» публикации не приводится. Говорится то о сотнях, то о тысячах пострадавших от «карателей». Откуда эти сведения? Да от самих «пострадавших», или свидетелей их страданий в стенах психиатрических больниц. Даже в «Хронике текущих событий», рупоре диссидентства, никакой статистики на этот счет нет. Тогда задается вопрос: «А судьи кто? Разве кто-нибудь из психически больных признает себя таковым? Или свидетели “мучений” являются врачами-психиатрами, имея смелость заявить, что имярек “был нормальным”».

С другой стороны судебные психиатры, выставлявшие в угоду политической конъюнктуре, из-за страха перед реальными жестокими последствиями, диагнозы сутяжно-паранойяльной психопатии, или вялотекущей шизофрении, здоровым людям, естественно, нарушали клятву Гиппократа. Винить ли их за это? Был ли «террор карательной психиатрии» массовидным?

Факты говорят о другом. Даже директор ГНЦССП им. В. П. Сербского Т. Б. Дмитриева свидетельствует не о 100–200 человек (по сведениям диссидентов), прошедших экспертизу по ст.70 и 191—1 УК РСФСР, а о 300. Так, где же массовый характер преступлений психиатров?

Когда окончательно откроются сейфы спецхрана в ГНЦССП им. В. П. Сербского, где лежат пухлые папки с грифом «совершенно секретно» и «срок хранения 50 лет», тогда, быть может, мы узнаем всю правду.

Цель же моей книги состоит в том, чтобы из анализа печатных изданий, а также сведений, вынесенных на доступные сайты Интернета, почерпнуть факты, реабилитирующие психиатрию и развенчать существующие устойчивые мифы о психиатрии и психиатрах.

В. Гиндин