Введение

Как было раньше? Были психически больные, были психиатры и были психиатрические больницы, где и лечились душевнобольные.

И ни у кого не возникали вопросы о том, нужно ли интернировать психически больного в стенах психиатрических больниц, чтобы обезопасить общество от асоциальных поступков больного, а самого больного от себя. В порядке вещей была недобровольная госпитализация, когда больные убивали, расчленяли свои жертвы, предварительно истязая их, обезображивая до неузнаваемости, или когда сами себе наносили жуткие увечья и кончали самоубийством невероятными способами. Маньяки, насильники, чудовищные изуверы – никто из них не признавал себя психически больным. Приходилось таких больных, часто вооруженных, «брать» силовыми методами. И так было десятки лет. Больные с упорядоченным поведением лечились «добровольно» в психоневрологических диспансерах, дневных стационарах, ночных профилакториях. Работали в лечебно-производственных мастерских. Лекарства отпускали им бесплатно. Оказывалась социальная помощь. Велось четкое диспансерное наблюдение участковыми врачами – психиатрами.

Весь спектр лечебно-социальных услуг осуществлялся советской психиатрией.

Но вот в середине 60-х годов XX века, в связи с движением в СССР диссидентов и вскрывшихся фактах злоупотребления психиатрией по политическим мотивам, стали складываться мифы о психиатрии и психиатрах.

На основе чего зиждется мифотворчество о психиатрии?

Во-первых, на рассказах самих больных о тех «мучениях», которые они испытывали в психиатрической больнице и рассказов родственников больных в собственной, чаще гиперболизированной интерпретации.

Вот что пишет бывший пациент психиатрической больницы Дон Вейтц, ныне соредактор антипсихиатрического журнала в Канаде: «Психиатрия – это шарлатанство, псевдонаука, в которой отсутствуют независимые диагностические исследования, проверяемые гипотезы и методы излечения «шизофрении» и всех других типов предполагаемых «психических болезней» или «психических расстройств» и далее: «Психиатрия, особенно фундаментально-биологическая, является фашистской – прямая угроза демократии, правам человека и жизни».

Вот так и никак иначе! И ведь пишет это не советский диссидент, а канадец, уже 24 года борющийся с психиатрией. В. И. Новодворская – отдыхает.

Во-вторых – на сведениях, сообщаемых самими психиатрами в печатных изданиях и электронных СМИ. К сожалению, эти сведения часто искажают факты психиатрической жизни, по сути, являются в психиатрическом отношении малограмотными с единственной целью эпатировать читающих обывателей.

Вот мнение психиатра с мировым именем профессора Александра Бухановского в интервью радиостанции «Эхо Ростова» 13.12.05 года: «… Сейчас в психиатрии возникает новая проблема: масс-медиа и наша специальность. Сегодня на сцену выходят так называемые лже-эксперты. Таких людей Роберт Мортон, руководитель академии ФБР, удачно назвал «говорящие головы». В такой голове ничего нет, кроме того, что она говорит, она только вещает. Мозгов, знаний, материалов нет».

В-третьих – лживая, непроверенная информация исходит от самих журналистов. Почему-то большинство из них считают возможным судить о состоянии психического здоровья и судить, проявлением заболевания или нет является то или иное нарушение психической деятельности. Они с невероятной легкостью дифференцируют истинного больного от пациента, признанного душевнобольным в психиатрических или каких-либо других корыстных целях.

Собственное мнение журналистов, основанное на малопроверенных фактах и сведениях от психиатров с низкой квалификацией, формирует общественное мнение о психиатрии в отрицательном ракурсе.

В 1987—90 гг. под руководством профессора В. Рукавишникова группой сотрудников НЦПЗ РАМН было проведено исследование, основной целью которого было изучение общественного мнения о службах психического здоровья и психически больных. Важное место в этом исследовании занял анализ публикуемых в средствах массовой информации статей о психиатрии, психически больных и психиатрах.

Из 198 статей, отобранных для исследования врачами-психиатрами было написано 9 статей, а журналистами – 168. Наибольшее число публикаций на психиатрическую тему было в газете «Московский комсомолец», наименьшее в «Литературной газете» и «АиФ».

Вызывает сожаление, что в большинстве публикаций просматривается усиление сегрегации, отторжения психически больных. Язык большинства публикаций некорректен, развязен, пренебрежителен. При этом забывается очень важное обстоятельство – все психически больные стигматизированы, и каждое неосторожное слово может их больно ранить.

В 589 статьях употребляется слово «псих», в 776 – «психушка», в 330 – «дурдом».

Если в отношении неврозов и пограничных состояний публикации носят сочувственный, разъясняющий характер, даются советы по преодолению депрессий, фобий, других патологических проявлений в нервно-психической сфере, то в отношении эндогенных психозов картина совершенно иная. Тон таких публикаций нередко ироничен, открыто неприязнен. Именно к таким больным относятся слова «сумасшедший», «маньяк», «свихнулся».

Встречаются пугающие описания безумия, толкающего больного на кровавые поступки. Особенно печально, что информация такого рода порой вложена в уста психиатра.

В 2005 году увидела свет сакраментальная книга под редакцией А. Е. Тараса «Карательная психиатрия».

Книга представляет сборник статей, написанных историком, архивариусом, приведены архивные документы, наставления В. Буковского и С. Глузмана. Причем из всего перечисленного только рассуждения о психиатрии С. Глузмана имеют профессиональную базу (С. Глузман – психиатр).

В этой книге право судить о психиатрии предоставлено людям некомпетентным, позволяющим себе вторгаться в область науки, им неведомой.

На с. 178 этого труда мы найдем краткие статистические сведения о числе психически больных (вместе с алкоголиками и наркоманами).

Эти данные извлечены из доклада комиссии по проблемам улучшения здоровья населения, образованной по решению Политбюро ЦК КПСС от 19 октября 1978 года, куда входили министр здравоохранения Б. Петровский и министр МВД Н. Щелоков. Из этой записи следует, что в 1965 году в СССР состояло на учете 2 млн. 212 тыс. психически больных, указанных контингентов, а в 1978 году 7 млн. 188 тыс. В 1978 году были признаны невменяемыми 13,4 тыс. больных. Из-за нехватки мест только 17 % этой категории больных были изолированы в спецбольницах системы МВД.

Как же обстоят дела в наше время? Директор ГНЦССП им. В. П. Сербского Т. Б. Дмитриева полагает, что 25 % граждан России нуждаются в этой или иной психиатрической помощи. За последние 10 лет количество россиян, страдающих психическими заболеваниями, увеличилось на 40 %. Более 6 млн. человек хотя бы раз обращались к психиатрам. Около 10 тыс. граждан, совершивших особо тяжкие преступления и признанных невменяемыми, находятся в настоящее время на принудительном лечении.

30 % заключенных имеют психические расстройства.

А что же на Западе? Там тоже плохо.

Согласно мнению, высказанному в 1993 году маститым психиатром доктором Томасом Цасом (профессор психиатрии университета штата Нью-Йорк): «Психиатрия, по-видимому, является той главной разрушительной силой, которая влияла на американское общество в течение последних 50 лет».

Каждый шестой заключенный в США – психически болен. В американских тюрьмах втрое больше душевнобольных, чем находящихся в психиатрических больницах – в них сейчас лечатся 80 тыс. больных, а в тюрьмах пребывают 200–300 тыс. человек.

В любой из дней по меньшей мере 284 тыс. психически больных заключаются в тюрьму.

Вот такая совсем не радостная, информация, свидетельствующая о том, что не только благодаря «карателям в белых халатах» с садистской радостью помещающих в «психушки» и здоровых, и больных, но даже в США – оплоте демократии, в представлениях исконных, а не сермяжно-российских, не все хорошо со здоровьем нации.

То же самое происходит во Франции, Англии, Германии. Исключение составляют только благостная Швейцария да сказочный Люксембург.

Я не хочу и не буду анализировать причину роста числа психических заболеваний в этом «безумном, безумном, безумном мире» (Стэнли Крамер). Цель у меня совсем другая. Развенчать пустые психиатрические мифы, а их, даже в цивилизованных обществах, предостаточно. Остановлюсь на некоторых, живущих не только в головах россиян, но и жителей многих развитых стран.

 

Миф первый

Всего многообразия психических болезней не существует. Есть единый психоз

В 40—60-е годы XIX века под влиянием взглядов В. Гризингера сложилась концепция о том, что существует некое единое психическое расстройство. Течение этого расстройства характеризуется четырьмя следующими друг за другом стадиями: меланхолией, манией, безумием и деменцией. Говоря современным языком, единый психоз – это заболевание на одном полюсе, которого находится маниакально-депрессивный психоз, а на другом – шизофрения. В основу этой концепции положен принцип Т. Сиденгама, согласно которому синдром представляет собой закономерное сочетание симптомов, изменяющихся во времени.

Существуют серьезные доводы в пользу правильности этой теории…

При нарушении аффективной сферы, будь то мания или депрессия, всегда нарушается темп мышления. При мании убыстряется, иногда в чрезвычайной степени, течение ассоциаций вплоть до бессвязности, при депрессии мышление замедляется иногда до его полной остановки. Нарушения аффекта часто вызывают появление вторичного бреда. При мании – бред величия, а при депрессии – бред самообвинения, самоуничижения.

Другим доводом в пользу теории единого психоза является то обстоятельство, что между шизофренией и маниакально-депрессивным психозом существуют промежуточные переходные формы. Причем не только с точки зрения продуктивной, но и с точки зрения негативной, т. е. определяющей диагноз заболевания, симптоматики. Таким образом, шизофрения и маниакально-депрессивный психоз являются одним из вариантов течения одного и того же заболевания.

Только шизофрения – это самый злокачественный вариант течения, так как она приводит к развитию выраженного слабоумия, а маниакально-депрессивный психоз – самый доброкачественный вариант течения единого эндогенного заболевания, так как в этом случае дефект не развивается вообще.

В качестве промежуточных этапов рассматриваются эндогенные психозы с фазным течением и наличием в клинической картине бреда и чувства измененной личности или приступообразные формы без полной ремиссии с дефектом.

Ж. Гараббе в своей «Истории шизофрении» пишет, что в 1991 году, когда проводились Дни истории психиатрии в Отель-Дье, была сделана попытка подвести итог под концепцией единого психоза, т. е. собственно помешательства, то, замечает автор: «…Мы увидим, что «деменция прекокс» Е. Креполина и «шизофрения» Е. Блейлера могут рассматриваться как его перевоплощение».

Концепция «единого психоза» объединяет двух гигантов психиатрии: циклофрению и шизофрению, – оставляя в стороне огромное многообразие клинических проявлений эндогенно-органических, экзогенных и реактивных психозов. Поэтому на данном этапе развития психиатрической науки концепция единого психоза должна рассматриваться как миф.

 

Миф второй

Психических болезней не существует, а психиатрия – это лженаука

Провозвестником формирования этого мифа служит течение антипсихиатрии. У него можно выделить две ветви:

1. Медицинско-философское учение о существе психической болезни и норме.

2. Социально-культурное движение в защиту прав психических больных.

Во главе и той и другой ветви стоят видные ученые и практики психиатрии.

Ближайшая причина появления антипсихиатрии лежала в недовольстве практикой официальной психиатрии 50-х годов XX века (бесконтрольное применение лоботомии, электрошока, нейролептиков). Более глубокая причина лежала в общей иррационализации культуры 60-х гг. На формирование философского базиса антипсихиатрии наибольшее влияние оказал экзистенциализм.

Основоположниками учения об антипсихиатрии являются прежде всего Р. Лэйнг, а также Д. Купер, А. Эстерсон, Т. Жак. По их мысли, психическая болезнь – это вид ярлыка, «объективно» ее не бывает, причина болезни лежит в социальных условиях, болезнь требует понимания, а не медикаментозной терапии, болезнь представляет собой цельный процесс перехода от подлинного бытия к неподлинному, психически больным доступно то, что недоступно здоровым.

Р. Лэйнг в книге «Политика переживания» пишет: «Свет, озаряющий сумасшедшего – неземной свет… он может быть облучен светом иных миров. Они могут его сжечь», и там же далее, что «Психические заболевания – дар и особая милость, и их надо не лечить, а благодарить за них Бога».

Антипсихиатрами создавались коммуны для тяжелых психических больных, где последние жили вместе с врачами и социальными работниками, они не лечились нейролептиками. Устраивались выставки творчества больных. Антипсихиатрическое движение вызвало интерес общества к безумию как философской и социальной проблеме. Вся эта благодать закончилась трагически.

Пациенты антипсихиатров сожгли несколько психиатрических больниц и убили большое число врачей и медперсонала. Движение антипсихиатров закончилось в средине 70-х годов, но отголоски его можно было лицезреть и в 90-х годах.

Я приведу длинную цитату из публикации психиатров Ирины Медведевой и Татьяны Шишовой, побывавших в 1994 году на конгрессе по социальной психиатрии в Гамбурге. Вот, что они пишут: «…Мы увидели странную картину: заметное число делегатов конгресса выглядели, как душевнобольные. Удивительно. Почему западные врачи так похожи на своих пациентов?» – подумали мы.

Далее повествуется о том, что западные коллеги объяснили, что проводится грандиозный гуманистический эксперимент, когда психически больные, даже с глубокими расстройствами, будут делать доклады наравне с корифеями медицины. Доклады пациентов перемежались подробным описанием бреда и ругательствами в адрес психиатров. Поведение врачей, мягко говоря, тоже было неадекватным – они что-то жевали, пили воду из бутылочек, громко переговаривались, косяками выходили из зала даже во время выступления видного психиатра. Слушая же выступления пациентов, врачи веселились, так же как потешаются школьники, глядя на коверных в цирке. В последний день конгресса больные совсем растормозились – валом повалили на сцену, добираясь до микрофона. Одна индианка завывала, размахивая руками, другой больной кричал, что ему надоела Германия, и он хочет в пампасы.

В довершение по всему он запел песню о пампасах, стал изображать ковбоя, скачущего на лошади, и пытался задушить седого профессора, сидящего в президиуме.

А когда одна девица плюхнулась на колени к другому члену президиума и стала его раздевать, зал взревел от восторга. На наши недоуменные вопросы к германской коллеге, зачем выпустили эту психически больную женщину, психиатр сказала: «Откуда вы знаете, что это больная? Вы что, ее тестировали? Может, она как раз психиатр, подруга доктора Крюгера?» Авторы заканчивают этот раздел статьи, названной «Необычайный конгресс», печальным размышлением о стирании граней между безумием и нормой.

Все это было бы смешно, если бы не было так трагично.

Что же нужно антипсихиатрам?

Чтобы выпущенные на «волю» психически больные создали всемирный Бедлам?

Можно, конечно, под понятие «безумие» подводить различные философские концепции, как это сделал философ Мишель Фуко, написавший знаменитый труд «История безумия в классическую эпоху» (1961). Он заявил, что «безумие есть ни что иное, как угодная властям, конструкция для подавления тела и духа граждан».

Но психические болезни и психические больные, какую бы свободу им не давали, останутся в веках.

Антипсихиатры же не унимаются. Томас Цас в 1998 г. в Берлине со своими единомышленниками провел «Трибунал Фуко о состоянии психиатрии».

Вот только две позиции из вердикта «Трибунала» 2 мая 1998 года.

«Мы считаем, что психиатрия – не желая отказываться от использования насилия и принуждения – виновна в преступлениях против человечности, преднамеренном унижении достоинства, лишении свободы и жизни. Чаще всего это делается посредством юридической категории «психически больной», что позволяет полностью нарушать права человека, гражданские права и законы естественной справедливости» и далее: «…психиатрия не может претендовать на звание искусства врачевания, так как она нарушила клятву Гиппократа, применяя вредные химические препараты, …а также другие вмешательства, которые мы считаем пытками: принудительное лишение свободы, насильственное введение препаратов, привязывание к койке, электрошок, все формы психохирургии, амбулаторный надзор».

Можно, конечно, простить Дона Вейтца за его ненависть к психиатрии, он, хотя и бывший, но психически больной, но никак не укладывается в разуме позиция психиатра Томаса Цаса, бросающего эти чудовищные обвинения в адрес вскормившей его психиатрии.

Слава Богу, медицински-философская веточка антипсихиатрии засохла. Но древо антипсихиатрии дало новый побег, с каждым годом прибавляющий в росте – это так называемое социально-культурное движение в психиатрии.

Когда знамя диссидентства в середине 80-х годов упало в политическую пыль из-за отсутствия правозащитников, могущих держать древко, в связи с отбытием их в эмиграцию, и стало некому бороться с «карателями в белых халатах», оно с небывалым проворством было поднято, отстирано и вновь стало реять над головами его несущих. А кто были сменщики?

Как ни странно, психиатры – плоть от плоти матери-психиатрии.

В 1989 г. была создана независимая психиатрическая ассоциация (НПА) которая поставила перед собой выполнение трех задач:

– разгосударствование, демонополизация и децентрализация психиатрической службы;

– реальное ускорение правовой основы психиатрии;

– утверждение новой научной парадигмы с учетом примата клиницизма и феноменологического метода.

На юбилейном съезде НПА в мае 2004 года сообщалось, что за прошедшие 15 лет удалось осуществить масштабный контроль, создать независимую экспертизу, отозвать законопроект сворачивающего демократические завоевания «Закона о психиатрической помощи 1992 года».

И создание НПА, и психиатры, работающие в этой ассоциации, и решение задач, и планы на перспективу – все заслуживает всяческого уважения.

Однако удивление вызывает закостенелая позиция НПА в отношении «карательной психиатрии» и уничтожающая критика в адрес ГНЦССП им. проф. В. П. Сербского, несмотря на то, что с началом Перестройки в «психушки» не сажают за инакомыслие – говори, что хочешь, не признают здоровых душевно-больными, экспертиза по политическим мотивам в этом учреждении проводится в основном националистам, сепаратистам, да религиозным изуверам.

Представьте, что будет, если в нашей «демократической» стране судебно-психиатрическую экспертизу по политическим мотивам перепоручить провинциальным психиатрам, а институт им. Сербского разогнать, как своеобразную «империю зла», будто бы до сих пор не перестроившегося. Разве в России так много высокопрофессиональных судебных психиатров? Можно проводить, конечно, независимую экспертизу и силами психиатров НПА, я знаю среди них много высокопрофессиональных специалистов, но будет ли заключение НПА являться решающим в судебном разбирательстве? Закона нет, лицензии нет. И экспертное заключение НПА будет документом, приобщенным к делу, как особое мнение. Но нельзя же уже 20 лет выливать одни и те же потоки обвинений!

Я проработал 20 лет в провинциальной психиатрической больнице, и мне ни разу не приходилось сталкиваться с экспертными заключениями о невменяемости по политическим мотивам.

Еще раз хочу обратить внимание читателей на то, что никто не отрицает политически ангажированный характер советской психиатрии, что было – то было. Факты говорят сами за себя.

Но сколько же пострадало инакомыслящих от «докторов Менгеле»? Я приводил выше цифры из различных источников, отличающихся друг от друга на порядок. В этом отношении интерес представляют сведения из книги «Карательная психиатрия», где на стр. 187 архивариус А. Прокопенко пишет: «Некоторые (?) расчеты позволяют с достаточной долей осторожности вести речь о 15–20 тысячах политических заключенных психиатрических больниц МВД СССР».

Мне это напоминает строки известной песни о милиции: «если где-то, кое-кто у нас порой честно жить не хочет» или, грубо говоря, информация, рассматриваемая в системе координат – ОБС (одна бабушка сказала).

Вот так, с одной стороны 100–300 инакомыслящих, подвергшихся психиатрическому «насилию» по данным диссидентского движения и ГНЦССП им. В. П. Сербского, и «десятки тысяч» – по расчетам ярых антипсихиатров.

Как не воскликнуть здесь: «Доколе!» Хватит чернить тысячи психиатров, работающих профессионально и добросовестно в провинции.

Оставьте свои «разборки» (если хотите «разбирательства») в пределах Садового кольца.

 

Миф третий

Такой болезни, как шизофрения, не существует

Казалось бы, это утверждение бессмысленно, поскольку, начиная с Е. Крепелина и Е. Блейлера, границы, формы и типы течения этого заболевания вошли в международные классификаторы психических болезней, включая МКБ-10 и американскую DSM-III.

Тем не менее, и только за рубежом, мнения психиатров разделились. Одни, и их большинство, считают существование шизофрении непременным фактом, меньшинство же полагает, что диагноза «шизофрения» не существует.

Ярким примером этого является позиция психиатров Гарвардской медицинской школы Майкла Д. Мёрфи, Рональда Л. Коун, Ллойда И. Седерер, изложенной в их учебнике «Проекты в психиатрии» (1998). В представлении Лоренса Стивенса – юриста, многие годы представлявшего интересы психически больных, это выглядит так.

Этиология шизофрении неизвестна.

Некоторые считают, что эта психическая болезнь имеет нейробиологическую основу. Наиболее известна дофаминовая теория, которая утверждает, что шизофрения возникает из-за гиперактивности дофаминэргических структур мозга. В то же время главный хирург США Дэвид Сэтчер сказал на открытии секции этиологии шизофрении: «Причина шизофрении еще не определена. Исследования на генетическом уровне не дают никаких доказательств существования шизофрении».

Главный хирург говорит о мозговых нарушениях у людей, называемых шизофрениками, пропуская тот факт, что они часто вызваны препаратами, которые применялись к так называемым шизофреникам. Продолжая защищать шизофрению, Сэтчер ссылается на дискредитированную дофаминовую гипотезу. Он защищает использование нейролептиков, несмотря на то, что последствия их применения чрезвычайно тяжелы и опасны (имеется в виду экстрапирамидные расстройства, которые возникают примерно у 40 % людей, принимающих эти препараты).

Но шизофрения – это миф.

Джеффри Мэссон – доктор философских наук и психоаналитик в своей книге «Против терапии» (1988 г.) пишет: «…Так называемая шизофрения не истинное заболевание, а неопределенная категория, которая включает почти все поступки, мысли и чувства человека, неодобряемые другими людьми или самими так называемыми шизофрениками… Поскольку шизофрения – термин, охватывающий почти все действия и мысли, которые не нравятся другим людям, это понятие очень трудно определить объективно».

Брюс Эннис в своей книге «Узники психиатрии» пишет: «Шизофрения – такой широкий термин, охватывающий такой большой диапазон поведения, что имеются немного людей, которые не могли бы, в то или иное время, считаться шизофрениками».

Читатель, обратите внимание на эту цитату из книги американского психиатра, она пригодится нам, когда будет рассматриваться вопрос о «вялотекущей шизофрении» – диагноза, придуманного советскими психиатрами.

Сейчас бы впору и разобраться с этим мифом, но вначале следует остановиться хотя бы на краткой истории развития концепции шизофрении.

Впервые описал симптомы деменции, которые мы сейчас относим к шизофрении, великий француз Эскироль (1772–1840 гг.). Именно тогда начался путь длиной более века от dementia praecox до шизофрении.

Эскиролю удалось установить различие между деменцией и идиотией, то есть установить неоднородность психических болезней. «Человек в состоянии деменции лишен благ, которыми он наслаждался ранее, это богатый, ставший бедным. Идиот же всегда был в несчастье и нищете. Состояние человека в деменции может измениться, состояние идиота никогда не меняется».

Позднее Е. Крепелин (1896) создает классификацию с выделением двух эндогенных психозов: раннее слабоумие и маниакально-депрессивный психоз, – на основании принципиальных различий в их течении.

В понятие dementia praecox E. Крепелин включил раннее слабоумие М. Мореля, гебефрению Е. Геккера, кататонию К. Кальбаума, хронические бредовые психозы В. Маньяна.

Е. Крепелин описал симптоматику раннего слабоумия и основные закономерности его течения. В последующем он выделил благоприятно протекающие параноидные варианты болезни и сплошные в периодическом течении аффективные и аффективно-бредовые формы. Парафрению Е. Крепелин пытался выделить в отдельную форму, как самостоятельное заболевание. Но до сих пор остается спорным вопрос о самостоятельной нозологической принадлежности парафрении.

Термин «шизофрения» впервые был применен Е. Блейлером. Он показал нозологическое своеобразие этой болезни. Выделение таких признаков, как особые расстройства мышления, аутизм, амбивалентность, аффективные диссоциации, расширяло диагностические возможности.

Со времен работ Е. Блейлера взгляд на ранее слабоумие изменился – болезнь стала рассматриваться как функционально обратимое состояние. Шизофрению стали рассматривать как заболевание, включающее в себя и тяжелые прогредиентные и более благоприятные, в том числе мягкие, вялопротекающие формы.

Вот сейчас в самый раз перейти к описанию еще одного мифа, мифа, которым как жупелом пугают обывателей антипсихиатры и правозащитники всех мастей.

 

Миф четвертый

Вялотекущая шизофрения – специально придуманный диагноз для борьбы с инакомыслием

Когда анализируешь публикации правозащитников и антипсихиатров, приходишь к выводу, что пишущие антипсихиатрические памфлеты и эссе или некомпетентны в вопросах психиатрии, или, в силу своей рептильной ненависти к психиатрии советского периода, заведомо лгут. В большей мере это проявляется по отношению к концепции вялотекущей шизофрении.

Так что же? Нет такого диагноза, нет этой формы шизофрении?

Автор и разработчик концепции раннего слабоумия Е. Крепелин еще в 1896 году выделял формы шизофрении, медленно протекающие с благоприятным исходом. В 1911 году Е. Блейлер выделил латентную шизофрению.

Если прочитать статью одного из корифеев советской психиатрии профессора Е. К. Краснушкина, главного судебно-психиатрического эксперта на Нюрнбергском процессе над фашистскими военными преступниками «К вопросу о так называемых мягких формах шизофрении» (1960), то можно сделать вывод о том, что концепция этих форм шизофрении, впоследствии названных «вялотекущими», разрабатывалась и отечественными и зарубежными психиатрами, начиная с 30-х годов прошлого века.

«С легкой руки Л. М. Розенштейна, – пишет Е. К. Краснушкин, – диагноз мягкой шизофрении получил широкое распространение».

В 1932 году Розенштейн выступил на конференции с докладом, в котором привел доказательства нозологической самостоятельности мягких форм шизофрении. В 1933 году выходит его монография «Проблема мягких форм шизофрении».

Несколько ранее немецкий психиатр А. Кронфельд, написавший замечательную книгу «Кровавая шайка дегенератов», где нарисовал психопатологические портреты Гитлера и его приспешников, в 1928 году публикует статью в журнале Nervenartz № 1, в которой рассматривает концепцию мягких форм шизофрении. А. Кронфельд ссылается на Е. Блейлера, который выделил из неврозов и психопатий свою латентную шизофрению. А. Кронфельд считает, что среди мягких форм шизофрении могут встретиться все клинические разновидности грубой формы шизофрении, в том числе параноидные, ипохондрические и, наконец, неврастеноподобные и психопатоподобные картины болезни. Е. К. Краснушкин, полемизируя с А. Кронфельдом, полагает, что речь здесь идет не о бывших больничных случаях, а о случаях никогда не бывавших в психиатрических больницах, скорее лечившихся в соматических больницах или в санаториях. Критикуя позицию Л. М. Розенштейна, Е. К. Краснушкин считает, что в его теории много расплывчатого и туманного. Другое дело А. Кронфельд, писавший о больных с мягким течением шизофрении: «Это всегда больные внешне упорядоченные, с формально корректным поведением, которые по собственной инициативе приходят к врачу за помощью против мнимых или действительных симптомов».

В дальнейшем концепцию «вялотекущей шизофрении» разрабатывали советские психиатры Кербиков О. В. (1933), Мелехов Д. Е. (1963), Наджаров Р. А. (1972), Озерецковский Д. С. (1950) и др. В исследованиях зарубежных авторов, проводившихся в 30–70 гг. прошлого века, дефиниции мягких форм шизофрении крайне вариабельны: прешизофрения, псевдоневротическая, амбулаторная, несостоявшаяся, амортизированная, нерегрессивная и пр.

Западные психиатры, изъяв из обихода диагноз вялотекущая шизофрения, видимо, боясь навешивания ярлыков психической болезни и душевнобольного на всех людей без разбора, стали стыдливо прятать его за диагнозом borderline schizophrenia (пограничная шизофрения).

Таким образом, понятие вялотекущей или латентной шизофрении существует уже почти 100 лет.

Но с упорством, достойным лучшего применения, антипсихиатры и правозащитники продолжают утверждать, что диагноз «вялотекущей шизофрении» был «изобретен» в 80-х годах академиком А. В. Снежневским по указке КГБ для борьбы с диссидентами, и, будто бы до настоящего времени он продолжает фигурировать в делах о невменяемости по политическим мотивам.

Национал-патриоты, видя во всех сферах общественной жизни масонский заговор, кликушествуют о том, что и диагноз вялотекущей шизофрении был ab ovo изобретен представителями «малого народа» (по выражению антисемита-диссидента академика И. Шафаревича) и обращают внимание на фамилии А. Кронфельда и Л. М. Розенштейна. Они будто бы забывают о том, что большинство диссидентов были как раз представителями «малого народа».

Мало того, в связи с тем, что почти каждому человеку можно поставить диагноз вялотекущей шизофрении, они ничтоже сумняшеся называют и академика А. В. Снежневского и профессора М. Е. Вартаняна параноиками, видящими в каждом человеке больного шизофренией.

А. Б. Смулевич (1987), оппонируя психиатрам Н. Merskey и B. Shafran в статье «Политические опасности диагноза вялотекущая шизофрения» утверждающих, что этот диагноз якобы вышел из употребления на Западе, отвечает, что концепция А. В. Снежневского не вызывает каких-либо принципиально новых, не имеющих аналогов в мировой психиатрии положений, а является лишь этапом в развитии учения о стертых, латентных формах шизофрении, начало которому положили исследования Е. Блейлера.

Какова же клиническая картина этой «шизофрении без шизофрении» (П. Б. Ганнушкин)? Я не буду вдаваться в тонкости клинической диагностики вялотекущей шизофрении. Об этом можно прочитать в работах А. С. Тиганова, А. Б. Смулевича и др.

В основе диагностики этой формы шизофрении лежат осевые симптомы: неврозоподобные, соматоформные, психопатоподобные, сверхценные образования.

Начало процесса в пубертатном периоде. Это резкие смещения жизненной кривой: значительное и стойкое изменение интересов (всепоглощающая увлеченность какой либо одной идеей, нередко возникающей по типу «озарения» и по интенсивности быстро достигающей уровня сверхценной), разрыв внутрисемейных отношений или нарушения модуса общения с окружающими (пренебрежение общепринятыми нормами интерперсональных отношений), снижение уровня социального функционирования, прекращение обучения или работы, пассивность, вплоть до изоляции (Смулевич А. Б., 2003).

Вспомогательное, но, по мнению современных европейских психиатров (Glatzel. J,1981; Weitbrecht H. G., 1980), весьма существенное значение для диагностики имеют нарушения экспрессии, придающих облику больных черты странности, чудаковатости, эксцентричности, пренебрежение правилами личной гигиены, «запущенность», неряшливость одежды, манерность, парамимия с характерным избегающим собеседника взглядом, угловатость, толчкообразность, «шарнирность» движений, напыщенность, многозначительность речи при бедности, неадекватности интонаций.

Совокупность этих особенностей выразительной сферы с характером необычности, чужеродности определяется H.G. Rűmke (1958) понятием «praecoxgeful» (praecox feeling) в англоязычной терминологии (А. Б. Смулевич).

Несколько слов о А. В. Снежневском – «виновнике» вдруг вспыхнувшего антагонизма между психиатрами-учениками советской психиатрической школы. В представлениях антипсихиатров фигура А. В. Снежневского приобретает какие-то инфернальные черты. Договариваются до того, что вина А. В. Снежневского прежде всего состоит в том, что он развил «дьявольское» учение Е. Блейлера о стертых формах шизофрении, забывая или не желая видеть заслуги академика А. В. Снежневского перед отечественной психиатрией.

А. В. Снежневский не только разработчик «дьявольской» теории, но и крупнейший клицинист, ученый, лектор и создатель научной школы.

В редакционной статье «Независимого психиатрического журнала» посвященной 100-летнему юбилею со дня смерти А. В. Снежневского, несмотря на отрицание теории о «вялотекущей шизофрении», нашлись и такие добрые слова: «…непреходящая заслуга А. В. Снежневского в том, что в решающий, критический для отечественной психиатрии момент, когда она попала в трясину вульгарной физиологизации, он удержал ее в русле высокого клиницизма, верности лучшим отечественным традициям. Он собрал коллектив своего института по деловым качествам, не считаясь с анкетными данными».

И все-таки камень в огород покойного академика был брошен: «О вкладе А. В. Снежневского можно сказать так же, как о З. Фрейде: мы чтим автора, грандиозность его вклада, критикуем догматические редакции его концепции и боремся с издержками их практического использования».

 

Миф пятый

Методы лечения в психиатрии разработаны специально для того, чтобы вызывать мучения у больных и сломить их волю

Я очень уважал ныне покойного Александра Николаевича Яковлева – «архитектора» Перестройки за его мужество отрешиться от коммунистических догм и защищать демократию, несмотря на злобную клевету коммунистов.

Но вот в книге «По мощам и елей» (1995 г.) А. Яковлев берется судить о вещах, ему истинно неведомых, а почерпнутых, видимо, из рассказов диссидентов, побывавших в психиатрических больницах. Он пишет, что в целях подавить волю и подчинить себе диссидентов, психиатры применяли к ним «страшные» методы лечения: «укрутка», введение сульфозина, подкожное вдувание кислорода.

Особенно впечатлило Александра Николаевича лечение аминазином, после которого больной испытывает мучительные боли, у него развивается цирроз печени и наступает полная амнезия. (?) Уважаемый Александр Николаевич упустил по незнанию, что существуют еще не менее мучительные методы: инсулин-шоковая терапия, электросудорожная терапия, атропинокоматозная терапия, лечение нейролептиками группы бутирофенонов (галоперидол), других фенотиазинов (мажептил, стелазин) и пр.

Ну, допустим, что А. Н. Яковлев был человеком несведущим в вопросах психиатрии, но почему американский юрист, хотя и доктор наук (я на него ссылался) Лоренс Стивенс так бесцеремонно, одним росчерком пера заявляет: «Психиатрические препараты бесполезны, а большинство из них вредны. Многие из них (в обычных дозах) наносят необратимое повреждение в мозгу. И психиатрические препараты, и профессия, которая их продвигает – опасны для вашего здоровья». Уважаемый юрист ссылается на род американских исследователей, которые утверждают, что будь антидепрессанты так эффектны, как о них пишут исследователи, то депрессий бы в США уже давно не было. В частности, он ссылается на видного психиатра Ричарда Абрамса, который считает, что успех его книги «Электрошоковая терапия», переизданной в 1988 г., объясняется разочарованием американских психиатров в антидепрессантах и возобновлением интереса к старому методу ЭСТ, дававшей значительный терапевтический эффект при лечении депрессий.

Даже новейшие антидепрессанты прозак и золофт не дают ожидаемого результата.

Далее Лоренс Стивенс приводит отрывки из публикации психиатра Питера Бреггина «Ядовитая психиатрия» (1991), в которой говорится, что «малые транквилизаторы ничего не излечивают, а лишь выводят из строя мозг». В одном из клинических испытаний препарата Halcion у 70 % людей, принимавших этот препарат, «развилась потеря памяти, депрессия и паранойя».

Еще больший вред будто бы приносят нейролептики. Они повреждают мозг более явно, более сильно и долговременно, чем любые другие, используемые в психиатрии препараты. Об этом пишут доктора медицины-психиатры Джойс Т. Смол и Айвер Ф. Смолл. Тот же Питер Бреггин в своей книге «Психиатрические препараты: Угроза мозгу» (1983 г.) пишет: «Главные транквилизаторы (нейролептики – В. Г.) – очень ядовитые препараты, причем они ядовиты по отношению к различным органам. Они – особенно мощные нейротоксины и часто вызывают необратимое повреждение мозга».

Следует отметить, что доля правды в этих утверждениях есть.

Действительно, лечение психофармакологическими препаратами, особенно в терапевтических дозах могут вызывать осложнения в виде появления экстрапирамидных расстройств, хронических заболеваний внутренних органов и др. Но если следовать логике американских ученых, то все психически больные, к которым применялось такое лечение, становились бы слабоумными. Но этого не происходит.

Такие же серьезные осложнения возникают при лечении инсулиншоковым методом: судорожные припадки, затяжные комы. При проведении ЭСТ – остановка дыхания, повреждения опорно-двигательного аппарата, нарушения памяти.

При лечении сульфозином появляются значительной силы болевые ощущения и инфильтраты в месте введения препарата.

Все это так. Но когда антипсихиатры и правозащитники призывают отказаться от этих методов во имя гуманных целей, то тогда задается вопрос о том, чем же лечить больных бредовых, агрессивно-злобных, с императивными галлюцинациями или аутоагрессивным поведением? Опять вернуться к морфию, хлоралгидрату или барбитуратам? Или совсем их не лечить, создавая окружающим ад?

Процитирую высказывание известнейшего российского профессора Ю. А. Александровского: «…В медицине понятие о гуманности приобретает особый смысл. Любую хирургическую операцию можно рассматривать так же, как негуманную меру, учитывая то, что человека режут, он теряет кровь, у него удаляют часть какого-то органа и т. д.

Любой сильнодействующий медикамент, вызывающий тошноту или другие побочные ощущения, можно расценивать, как «отраву», которую прописывает врач. А ведь и хирург, и врач, назначающий «ядовитое» лекарство, проявляет высшую степень гуманности – они не дают человеку умереть, лечат его, может быть, внешне и не совсем «красиво»». Так же надо относиться и к методам лечения, применяемым в психиатрии, действительно причиняющих страдания больным, но во имя спасения человеческой души».

Сейчас я вкратце напомню о существе лечебных методов, использующихся в психиатрической практике с давних пор и до настоящего времени и наиболее критикуемых.

Инсулиншоковая терапия

В 1935 г. Манфред Закель опубликовал сообщение о благотворном влиянии инсулина на психические болезни с неблагоприятным, затяжным течением.

М. Закель был человеком основательным и упорным. Несмотря на тяжелые осложнения при лечении инсулиновыми шоками: судорожные припадки, психомоторное возбуждение, затяжные выходы из инсулиновой комы, он настойчиво продолжал лечение, стараясь подбирать оптимальные дозы инсулина.

Самые безнадежные больные излечивались.

Вот как это описывает Поль де Крюи в своей замечательной книге «Борьба с безумием»: «…Он (М. Закель – В. Г.) не прекращал лечения до тех пор, пока последние следы сумасшествия не исчезали. Он видел, как его пациенты выходили из длительного мрака больницы, возвращаясь к своим семьям и своей работе. Многие из них демонстрировали восхитительный признак своего воскресения из живой смерти безумия. Они проявляли то, что называется человеческой чуткостью. Улыбаясь, они говорили Закелю, что знают о своем бывшем сумасшествии».

Моя психиатрическая деятельность началась в начале эры нейролептиков, но терапия инсулиновыми комами еще была на высоте.

Лечение проводилось в специальной палате, больше напоминающей небольшой танцевальный зал, где стояли сорок кроватей. Обслуживали эту палату 1 врач, 2 медицинские сестры и 4 санитара. Всем больным в одно время вводилась определенная доза инсулина в зависимости от длительности лечения, поэтому мне приходилось видеть различные стадии лечения: и алиментарные дозы, и гипогликемические сдвиги, и собственно инсулиновые комы. Я наблюдал и тяжелые судорожные припадки, и сильнейшее психомоторное возбуждение, и другие осложнения. Но «овчинка выделки стоила». После проведенных нескольких десятков шоков у многих больных наблюдались глубокие и стойкие ремиссии, продолжавшиеся, нередко, многие годы и не требующие так называемой поддерживающей терапии. С другой стороны, возможен определенный терапевтический результат при резистентных к психофармакотерапии случаях (Авруцкий Г. Я., 1981).

Механизм инсулиншоковой терапии окончательно не выяснен. Предполагают, что в его основе лежит неспецифическое стрессорное влияние, вызывающее у больных общий синдром адаптации. Гипогликемия воздействует на функцию глубинных структур мозга, приводя, в частности, к активации переднегипоталамической системы (Руководство по психиатрии, 1983. т.1).

Электросудорожная терапия (ЭСТ)

В 1938 Церлетт У. и Бинил впервые применили ЭСТ для лечения психических заболеваний. В СССР эта процедура была разрешена Инструкцией Минздрава от 08.01.79 г.

Общепринятой концепции о механизме терапевтического эффекта судорожных припадков до настоящего времени нет. По мнению некоторых исследователей, возникновение судорожного припадка сказывается, прежде всего, на подкорковых соотношениях.

Действие ЭСТ связывают с гуморальными сдвигами и изменением метаболизма веществ, активно влияющих на деятельность центральной нервной системы (катехоламины, серотонин и др.).

Основными показателями ЭСТ являются затяжные депрессии в рамках шизофрении, инволюционные меланхолии и циклофрения. При неэффективности лечения нейролептиками деперсонализационной, ипохондрической депрессии с навязчивостями и стойкими депрессивно-бредовыми состояниями несколько сеансов ЭСТ оказываются успешными.

Все тот же Лоренс Стивенс ссылается на психиатра Уильяма Сарганта, написавшего книгу «Битва за разум. Физиология преобразования и промывания мозгов», там есть такие строки: «История психиатрического лечения показывает, в действительности, что с незапамятных времен делались попытки вылечить умственные расстройства при помощи физиологического шока, испуга и различных химических средств; и такие средства всегда давали блестящие результаты для некоторых типов пациентов». Лоренс Стивенс, ссылаясь на ряд известных американских ученых, в большинстве психологов, психоаналитиков, физиологов, утверждает, что ЭСТ наносит непоправимые повреждения мозгу, чаще лобных долей, что является ослабоумливающим процессом.

Однако профессор психиатрии Колумбийского Университета Джек М. Горман в своей книге «Основное руководство по психиатрическим препаратам» (1997 г.) отрицает какое-либо повреждающее воздействие ЭСТ на головной мозг. Доктор Горман говорит, что ЭСТ – средство большой эффективности и очень маленького риска. Юрист Лоренс Стивенс обвиняет психиатра Джека Гормана во лжи и предает его анафеме.

У нас в стране ЭСТ проводится только в крайних случаях, являясь «методикой выбора», и применяется при тяжелейших психиопатологических состояниях: острая депрессия с резким беспокойством, страхами, быстро нарастающими признаками физического истощения, суицидальными тенденциями, представляющими опасность для жизни больного, и затяжные, «застывающие» депрессии с монотонностью аффективных проявлений бредовыми идеями греховности, ипохондрическим бредом нигилистического содержания, т. е. с картиной инволюционной меланхолии, и в случаях, когда терапия антидепрессантами и психолептиками не дает эффекта.

Лечение сульфозином (пиротерапия)

В 1874 году главный врач Одесской психиатрической больницы А. С. Розенблюм, пользуясь свирепствовавшей в то время в Одессе эпидемией возвратного тифа, привил с успехом это заболевание 12-ти душевнобольным.

Только в 1887 году венский психиатр Вагнер-Яуррег поднял вопрос о лихорадочно-инфекционной терапии прогрессивного паралича и начал прививать малярию больным прогрессивным параличом.

С тех пор прививки лихорадочных инфекций стали широко применяться в лечении психических болезней. Использовалась не только малярия, но и возвратный тиф, лихорадка Садоку и т. д. Большим энтузиастом применения метода маляриотерапии был профессор П. Ф. Малкин (1934).

Позже лихорадочные состояния стали вызываться сульфозином, скипидарными абсцессами, а впоследствии был создан препарат пирогенал.

Все эти методики основываются на достижении конечного результата – вызывание гипертермической реакции у больных в пределах 39–400С.

Сульфозин – 1–2 % суспензия очищенной микрокристаллической серы в стерильном персиковом или абрикосовом масле.

Пирогенал – очищенный липополисахаридный комплекс, добываемый из бактерий Pseudomonas aeruginosa (синегнойная палочка).

В клинике эндогенных психозов эти препараты используются в качестве средств изменения реактивности организма и преодоления терапевтической резистентности к психотропным препаратам. Иногда сульфозин применяли и для коррекции нарушения поведения и борьбы с некоторыми видами возбуждения.

Сульфозин и пирогенал широко применяются и в настоящее время в наркологической практике в целях детоксикации и изменения реактивности.

Сульфозин, в отличие от пирогенала, вызывает значительные болевые ощущения. Действительно, в некоторых психиатрических больницах сульфозин вводится не только с патогенетическими целями, но и в качестве «дисциплинирующего» воздействия у больных наркоманией в состоянии абстиненции и у психопатов эксплозивного круга.

Так называемый «крест» (введение сульфозина под обе лопатки и в обе ягодицы) даже самых «звероподобных» больных «фиксировал» к койке. Но это делалось во благо защиты персонала и соседей по палате. Нужно было и об этом, а может быть, в первую очередь, думать заведующему отделением.

Лечение подкожными вдуваниями кислорода

Мифотворцы опять же утверждают, что подкожное введение кислорода специально применялось для того, чтобы создать невыносимые страдания больному. Действительно, после вдувания кислорода под кожу аппаратом для проведения искусственного пневмоторакса бедра больного увеличивались в объеме, и пациенты называли их «галифе». Но я ни от одного больного не слышал жалоб на непереносимую боль и невозможность ходить, а если учесть, что рассасывание кислорода проходило в течение 1 часа, то о каких страданиях могла идти речь?

Я начал свою работу врачом наркологического кабинета, где больным алкоголизмом наряду с широким спектром витаминотерапии и детоксикации в обязательном порядке через день проводились подкожные вдувания кислорода, в амбулаторных условиях не менее 10 раз на курс лечения.

Опять чистейшей воды вымысел.

Ингаляционное лечение кислородом известно с давних пор, но вот лечение парентеральными способами относится к 50-м годам XX века.

Академик В. А. Гиляровский рекомендовал для лечения психических заболеваний подкожные вдувания кислорода в количестве 300–500 см3 ежедневно в течение 7–10 дней или 3–4 раза в неделю. Оксигенотерапия с успехом применялась в психиатрической практике у больных с депрессивными состояниями, в особенности с тоскливым компонентом.

В генезе воздействия кислорода на организм лежат, возможно, усиление окислительно-восстановительных процессов в головном мозге и повышение реактивности организма в целом.

Лечение нейролептиками

В 1950 году П. Карпентером был синтезирован хлорпромазин, более известный как аминазин. С этого времени в лечении психических болезней началась психофармакологическая эра. Со времени создания аминазина синтезированы более 15 тыс. соединений с психотропной активностью.

В настоящее время в классификации психофармакологических препаратов выделяется 7 групп: 1) нейролептики; 2) транквилизаторы; 3) антидепрессанты; 4) нормотимики; 5) ноотропы; 6) психостимуляторы; 7) психодизлептики.

Нейролептики – основное средство активной терапии психозов, воздействующих на психомоторное возбуждение, проявляющие антипсихотическую активность (бред, галлюцинации).

Транквилизаторы – снимают тревогу, страх, эмоциональную напряженность и не обладают антипсихотическим действием, обнаруживая, в то же время, миорелаксирующие и противосудорожные свойства.

Антидепрессанты – применяются при лечении депрессий разного генеза.

Нормотимики – средства, регулирующие аффективные симптомы, чаще применяются при фазно протекающих аффективных психозах.

Ноотропы – препараты, стимулирующие метаболизм нервных клеток. Применяются при расстройствах памяти, астении, инфекциях и интоксикациях.

Психостимуляторы – применяются при астении, ликвидируют усталость, стимулируют интеллектуальную деятельность.

Психодизлептики – обладают выраженным психотическим эффектом (вызывают галлюцинации, деперсонализацию, эйфорию – часто применяются как наркотики). В лечебной практике применения они не нашли.

Поскольку основным нападкам со стороны обывателей и антипсихиатров подвергаются нейролептики (психолептики, большие транквилизаторы – так иначе они называются за рубежом), в особенности производные фенотиазинов: аминазин, тизерцин, мажептил, трифтазин (стелазин) и производные бутирофенонов – галоперидол. Перечисленные препараты обладают высокой антипсихотической активностью, но, вместе с тем, вызывают ряд достаточно тяжелых побочных эффектов.

Наиболее впечатляющими (для родственников) являются экстрапирамидные расстройства: кривошея, судорога взора, слюнотечение, тремор, непоседливость, иногда присоединяются тревога, ажитация, нарушение сна. Из других побочных эффектов: аллергические реакции, гепатиты, осложнения со стороны крови, эндокринные сдвиги.

При адекватном подборе дозы корректоров (антипаркинсонических препаратов) можно избежать выраженности экстрапирамидных и других расстройств.

«Ага! – воскликнет читатель. – Значит это не миф, значит на самом деле лечение аминазином и галоперидолом вредно, калечит тело и душу, и так нездоровую!» Да, все это верно! Но когда психиатр стоит перед выбором: обратить психическую болезнь, снять или оставить больного наедине с собой, со своим безумием – устрашающими галлюцинациями, чудовищным бредом, с мыслями о самоубийстве, тогда задается вопрос, а что лучше? На долгие месяцы приковать больного к психиатрической койке и лечить его инъекциями бромида натрия в смеси с сульфатом магния, или применить тяжелые психолептики с корректорами, чтобы глаза больного вновь смотрели на мир просветленно и радостно, чтобы больной мог вернуться в свою семью, к своим детям, пережившим ужас обострения болезни отца или матери?

В психиатрии, по мнению обывателей, все плохо: и больницы, и врачи, и методы лечения. Чего же хотят эти люди? Чтобы и волки были сыты, и овцы целы? Так не бывает, и еще долго не случится, пока причины эндогенных заболеваний не будут выяснены. А пока психиатры лечат только симптомы и синдромы. Но ни одно, даже самое сильное лекарство не влияет на структуру личностных расстройств, не затрагивая ядра больной души.

Среди других групп психофармакологических препаратов каких-либо серьезных осложнений или побочных эффектов не наблюдаются.

 

Миф шестой

Шизофрения заразна

Отечественные и зарубежные психиатры в один голос утверждают, что возбудителя шизофренического процесса не найдено.

И. Гурович, профессор, доктор медицинских наук, категорически отрицает вирусную природу шизофрении, теория которой обсуждалась в 50-х годах прошлого века и не нашла никакого научного подтверждения.

Этолей Казанец, психиатр, доктор медицинских наук, имеет противоположное суждение.

По проведенным исследованиям в 40 домах г. Москвы он установил, что в коммунальных квартирах, где жили больные шизофренией, около 10 % соседей этих больных тоже заболевают шизофренией. В этом отношении имеет большое значение тесный контакт с больным в условиях коммунальной скученности. Он считает, что заражаются чаще всего дети школьного возраста в пубертатном периоде, а манифест заболевания проявляется после 25 лет. Контакт с больным должен быть постоянным и длительным, чтобы произошло заражение, причем воздушно-капельным путем.

Оставим на совести господина Казанца его утверждения, не подкрепленные бактериологическими исследованиями.

Однако иногда действительно возникает вопрос, а не заразна ли шизофрения? Дело в том, что некоторые инфекционные заболевания в клинической картине имеют сходные с шизофренией симптомы (подострый энцефалит с шизоформной симптоматикой) и человек, чаще родственник, заболевает этим инфекционным заболеванием, находясь в тесном контакте с больным.

Есть еще примеры из психиатрической практики, когда родные или находящиеся в длительном и тесном психологическом контакте с больным шизофренией начинают продуцировать те же психотические переживания, что и больной. При этом клиническая картина бреда, галлюцинаций, чаще психического автоматизма совершенно идентична таковым у индуцирующего больного. Для возникновения такого индуцированного помешательства необходимы следующие непременные условия: тесный и длительный контакт индуктора и реципиента (чаще всего это близкие родственники), авторитетная и авторитарная личность индуктора; повышенная внушаемость реципиента на основе истероидного склада характера или инфантилизма.

Психотические переживания индуктора являются матрицей, впечатываемой в сознание реципиента. В этих случаях у реципиента отсутствует критика к переживаемому психотическому состоянию собственному, а также индуктора.

При разъединении больных и адекватной психотерапии прогноз у реципиента чаще всего благоприятный. Случай индуцированного помешательства будет описан в III части книги.

 

Миф седьмой

1. Психиатры обладают неограниченной властью над больным, подчиняют его своей воле, «зомбируют». 2. Психиатры сами психически больны

Рассматривая первую часть этого мифа, следует отметить, что имеется некоторое основание так считать.

Еще в 1911 году выдающийся русский психиатр профессор Н. В. Краинский (1869–1951 гг.), с 1946 года заведовавший биофизической лабораторией в Украинском научно-исследовательском психоневрологическом институте, писал: «Психиатр обладает страшной властью над себе подобными! Ни один монарх в стране грубого деспотизма не обладает и тенью той беспредельной силы и безапелляционной власти, которую может проявить заурядный врач психиатрической больницы по отношению к своему клиенту».

В уже цитированных исследованиях сотрудников профессора В. О. Рукавишникова образ психиатра по материалам прессы предстает демоническим, инфернальным. Это авторитарная, всемогущая фигура, повелитель безумия, знаток человеческих душ, вершитель судеб, но, обладая почти неограниченной властью, психиатр может превратиться в монстра. Страх перед этим зловещим образом смягчается путем его обесценения в анекдотах и саркастических замечаниях.

Вот два мнения, по сути совпадающие друг с другом. С одной стороны, знаменитый отечественный психиатр, с другой стороны, малокомпетентные журналисты или, если хотите, «журналюги».

Я не могу согласиться с таким дьявольским образом психиатра.

Конечно, не вызывает сомнений то, что в отличие от врачей других специальностей психиатры вынуждены постоянно общаться с самыми тяжелыми сторонами человеческой жизни, сталкиваться с множеством невероятных человеческих судеб, запутанных, порой трагических жизненных путей, редко кто наблюдает так много страданий и горя, чудовищных стечений обстоятельств.

Так что же? Психиатр – это дьявол в обличие человека, это многообразный и многорукий монстр со взглядом Василиска? Это маг, волшебник, обладающий психотронным оружием? Нет и еще раз нет.

Психиатр – прежде всего человек с его слабостями, страданиями, надеждами. Этот человек чаще, чем коллеги других специальностей, более образован в широком понятии, более интеллигентен. Мне не приходилось встречать психиатров грубых, высокомерных, что так часто наблюдается у врачей оперирующих специальностей. Психиатра можно сравнить с педиатром, работающим с детьми дошкольного возраста. Здесь то же участие, та же доброта, сочувствие, стремление утешить. В подавляющем большинстве психиатра можно сравнить с отцом-учителем или ласковой участливой матерью.

Но есть среди психиатров, к сожалению, и специалисты с невысокой квалификацией, низким культурным уровнем, «черствых сердцем и душой».

И больные находят врачей, которые совмещают в себе душевность и внутреннюю красоту. Что им «модные» врачи, заслуженные доктора наук, они ищут врача доброго, вселяющего в него надежду на исцеление.

Вот в этом и заключается воздействие психиатра на разум больного.

Если идет речь о процессуальных больных, то никаких специфических воздействий на психику больного проводить категорически нельзя.

Я имею в виду психотерапевтические методики, основанные на вызывании трансовых состояний (гипноз, в том числе эриксонианский, символдрама и т. д.).

Мало того, что применение этих методик не дает никакого лечебного эффекта, но вероятна возможность возникновения бреда гипнотического воздействия, что чревато опасными неприятностями для врача-психиатра. Нет ничего более страшного, чем вплетение врача в канву бреда больного. При вялотекущих формах и при постпроцессуальных состояниях с относительно неглубоким дефектом все виды психотерапии (кроме транса) показаны.

Откуда же убеждение, что врач подчиняет себе больного, подавляет его волю, «замбирует»?

Здесь скорее всплывает фигура психиатра-психотерапевта, работающего в области «малых форм» психиатрии и, в основном, у больных с высокой внушаемостью, а это чаще всего пациенты истероидного круга (психопатии, патологическое развитие личности, акцентуации).

У этих больных действительно могут появиться сверхценные идеи о могуществе врача-гипнотизера. В последние десятилетия появились стрессовые методики психотерапии (стресс-шок, рауш-гипноз, катарсис), когда в течение одного сеанса удается купировать некоторые невротические симптомы: фобии, обсессии, а также на определенный срок избавить больного от аддикций (алкоголь, табак, наркотики, азарт и т. д.).

По мнению больных и, особенно, их родственников, на глазах вершится «чудо» и самый отъявленный потатор (пьяница-забулдыга) выходит в ремиссию, исчисляемую годами.

В моей книге «Светлый сон аббата Фариа» я подробным образом описал эту феноменальную методику, поэтому повторять не буду. Во всяком случае, механизм однократного шокового гипноза до сих пор не изучен, но результаты налицо.

Каким-то образом термин «зомбирование» может быть применен к шоковым методам психотерапии, но не в том брутальном значении, которое используется в религии «вуду» (подчинение воли колдуна).

Приступая к рассмотрению мифа о том, что психиатры часто сами имеют отклонения в психике, нужно учесть два момента.

Первый момент заключается в том, что у психиатра в работе с бредовыми, галлюцинирующими больными, больными с ажитированной депрессией или склонных к импульсивным действиям возникают негативно-окрашенные эмоции, опасения и страх за свою жизнь. Если это повторяется часто, то путь до ухода в невроз чрезвычайно короток.

А психиатр, работающий в пограничной психиатрии – психотерапевт испытывает психический надлом, погружаясь, чаще всего, в депрессивный мир своих больных. Вот почему действительно уровень заболеваемости психиатров болезнями невротического регистра выше, чем у врачей других специальностей или у населения в целом.

Второй момент заключается в том, что, действительно, среди психиатров довольно часто можно встретить людей странных, чудаковатых, манерных, нелепо одевающихся, резонерствующих, философствующих, дисгармоничных, с навязчивостями, иногда аутичных, плохо сходящихся с коллегами, неудачливых в семейной жизни. Все перечисляемое является проявлением эндогенного процесса. Но разве длительное общение с психическими больными вызывает у психиатра эти симптомы? Нет.

Эндогенными заболеваниями психиатры заболевают не чаще, чем в популяции населения. Сказать так – значит прийти к выводу, что онкологи заболевают раком чаще, а урологи все как наперебой страдают аденомой простаты, а у всех лор-врачей – серные пробки.

Другое дело, что сама психиатрия вызывает нездоровый интерес у части студентов-медиков, погружающихся в изучение оккультизма, эзотерики, паранормальных явлений. Они с юных лет обращают на себя внимание странностью, чудаковатостью, необычными для их возраста интересами к метафизике, философии. Они изучают в средних классах школы труды Гегеля, Ницше, Канта и пр., то есть проявляют симптомы «метафизической интоксикации» (К. Ясперс). Всё перечисленное считается в психиатрии проявлением эндогенного процесса.

В завершении приведу высказывание психиатра М. Буянова: «Мир психиатра – это трагический мир страданий, и мучаются не только пациенты, но и сами врачи – они осознают печальное несовершенство индивидуальной человеческой природы, роль социальных причин в возникновении психических заболеваний».

От себя добавлю, что существует поверье о том, что в средние века юристы, священники и врачи носили черные одежды как символ прикосновения к страданиям людей.

 

Миф восьмой

Психически больные изгои. На них лежит несмываемое клеймо, они опасны для общества

В этом мифе мифической частью является только утверждение о том, что психически больные опасны для общества, и об этом несколько позже. Что же касается изгоев и клейма, то они имеют под собой реальное основание.

Лучше всего это иллюстрируется анализом печатных публикаций (В. Ястребов, с авт.).

Образ психически больного описывается в нескольких ракурсах.

Во-первых – это потенциальный убийца, насильник, извращенец. Он крайне жесток, изворотлив и упорен в достижении цели. Его поведение нелогично, непредсказуемо и вызывает ужас.

Во-вторых – психически больной – нелепый, непонятный, иногда забавный, в целом безобидный. Сочувствия у окружающих он не вызывает и нуждается в лечении у психиатра.

В-третьих – он жертва родственников и психиатров – беспомощный, жалкий, неполноценный и вызывает сочувствие.

В-четвертых – здесь чаще речь идет о больных с пограничными психическими заболеваниями. Они такие же, как все, но с небольшими отклонениями. Такие больные вызывают сопереживание. Они нуждаются в помощи психолога и психотерапевта.

В-пятых – среди талантливых людей достаточно много психически больных, а кумиры, даже совершающие антисоциальные поступки, по психическому состоянию, вызывают соболезнование и жалость среди фанатов этого кумира.

Вот такова основа стигматизации психически больных. Самое интересное заключается в том, что статьи, очерки, эссе о психиатрии, психиатрах и психически больных написаны не всегда интеллигентными, но грамотными не только в русском языке, но и в оценке явлений общественной жизни журналистами, и они, как в зеркале, отображают мнение по психиатрической проблеме широких слоев населения.

А вот что пишет психиатр профессор Ротштейн В. Г.

Социологические исследования показали – более 2/3 опрошенных считают, что человек лечившийся в психиатрической больнице, не может управлять автотранспортом, 72 % – не могут быть избраны в органы власти, 80 % – в правоохранительные учреждения, 84 % – не могут работать с детьми. Если дочь или сын встречаются с психическим больным, то 100 % опрошенных респондентов заявили о том, что эти отношения надо порвать. Только один факт, что человек лечился в психиатрической больнице, а с каким диагнозом и когда – неважно, даёт основание 1/3 опрошенных заявить, что психически больные всегда опасны. Подавляющее большинство считают, что психические болезни неизлечимы и что психическая болезнь – социальная смерть.

Интересно мнение американских пациентов: «… множество бывших пациентов пытается справиться с тем, что с ними случилось, делая вид, что ничего не было.

… Как пациентов нас учат думать о себе, как о пожизненных инвалидах, и мы склонны реагировать на радости и горести жизни, как на подтверждение нашего скрытого уродства.

…До конца своей жизни вы будете сообщать неправду в различного рода анкетах для поступления на работу, учебу или для получения водительских прав и переживать о возможности быть разоблаченным. Ваши друзья и знакомые будут поделены на две группы: тех, кто знает, и тех, кто не знает, и нужно будет внимательно следить за тем, что вы говорите последним». Это высказывание было опубликовано в статье «Освобождение психиатрических пациентов. Как? Почему?», распространявшейся в 1970 году общественным движением «Сопротивление психиатрических пациентов Бруклина» Нью-Йорк.

Да, психически больные стигматизированы. Это нужно признать, и пока никуда от этого не уйти. Даже в развитых странах Западной Европы, живущих не одну сотню лет в условиях истинной демократии, стигматизация психически больных превышает пределы разумного. Там даже простое посещение психиатра стало почти социальной стигмой.

Стигматизация – это не простое навешивание ярлыков. Отношение общества к тем или иным явлениям редко возникает совершенно стихийно, необоснованно. Оно не возникает из ничего.

Явления стигматизации известны уже более 2000 лет. Она, прежде всего, касалась больных инфекционными заболеваниями (чума, оспа, лепра).

Человечество самосохранялось от вакханалий эпидемий.

Что касается безумия, то и оно имеет давнюю стигматизацию.

На психически больных всегда лежала печать или избранности, приближения к Богу (юродивые на Руси) или одержимости дьяволом (средневековая Европа). Стереотипы восприятия безумия вырабатываются в детстве чаще неосознанно, можно говорить также и о генетической памяти, некоей матрице, впечатанной в подсознание опытом далеких предков.

Подсознательный страх – главная причина любой стигматизации и, в особенности, психической. Этот страх постоянно подкрепляется сообщениями в средствах массовой информации о случаях насилия, в которых участвуют психически больные.

Поэтому терпимость к психически больным в обществе не наступает.

В 1963 г. вышла книга американского социолога Ирвинга Гофмана «Стигма. Об особенностях искалеченной личности». Автор выделяет три различных типа стигматизации (цит. по Новикову Е.):

1. Телесные уродства;

2. Индивидуальные недостатки характера, воспринимаемые как слабость воли (спутанность сознания, наркомания, гомосексуализм, потеря работы, попытки самоубийства и даже радикальная политическая позиция);

3. Филогенетическая стигма расы и религии, передаваемая из поколения в поколение и заклеймяющая членов семьи.

Психическая стигматизация выражается в бытующем представлении о том, что «сумасшедшие», «помешанные», «полоумные», «чокнутые» представляют опасность, что от них следует держаться подальше. Это обывательское представление о психически больных сохраняется на протяжении столетий. Кроме стигматизации самого больного происходит и стигматизация его семьи.

В общем «персона прокаженного», по меткому выражению Мишеля Фуко, продолжает шествовать по странам и континентам.

Профессор И. Я. Гурович считает, что в основе стигматизации психически больных лежит предубеждение и, как следствие этого, различные виды дискриминаций.

Особенно печальным фактом нужно признать стигматизацию психически больных врачами общемедицинской сети. По данным различных авторов, у больных, обращающихся в районные поликлиники, от 30 до 60 %, имеют психиатрические проблемы.

Очень часто, если не повсеместно, врач общей практики, заподозрив диагноз психического нездоровья, немедленно отправляет больного на консультацию к психиатру, не имея даже начальной подготовки по психиатрии, а если больной уже состоит на учете в психоневрологическом диспансере, то прежде чем начать лечение соматического заболевания, тот же участковый терапевт вначале отправит этого больного к психиатру.

Стигматизация психически больных имеет огромное значение в создании и организации семейно-брачных отношений. Часто ли создаются браки, где один из брачующихся или родители его страдали или страдают психическим расстройством? Думаю, что если и создаются браки такого рода, то это единицы. Очень часто при заболевании одного из супругов психическим расстройством, особенно при затяжном течении болезни, следует развод. Нередки случаи, когда в таких браках не рискуют обзаводиться детьми, небезосновательно страшась рождения ребенка с патологическими генами, используя контрацептивы или искусственное прерывание беременности.

Конечно, создаются браки и между психически больными, так же как браки между слепыми, глухонемыми, инвалидами. Но вероятность рождения неполноценных детей в этих браках чрезвычайно велика.

Стигма, связанная с психическим заболеванием, как бы «заражает» также и родственников пациентов, их семьи. Хотя нередко члены семей отрицают стигму, но утаивание ими болезни и позиция «удаления» больных от окружающих из-за чувства стыда приводит к их социальной изоляции (Коцюбинский А. П. с авт.).

Трудно поддаются перечислению социальные последствия стигматизации. Прежде всего, это трудности, возникающие при обучении. В некоторых учебных заведениях допуск для получения какой-то специальности ограничивается наличием психического расстройства в течение жизни.

А при устройстве на некоторые виды работ отделы кадров требуют справку из психиатрического диспансера.

У некоторых пациентов возникают проблемы при съеме жилья. Если хозяин квартиры узнает о психическом заболевании предполагаемого съемщика, то, будьте уверены, ему будет отказано в съеме квартиры или комнаты.

Многочисленные исследования показали, что психически больные разделяют такое же негативное мнение о психическом заболевании, как и население. Нередко они усваивают стереотипы роли неправоспособного человека, становятся вследствие этого социально отгороженными, зависимыми от помощи других, адаптируются в роли инвалида, что ведет к углублению социальной дезадаптации. То есть здесь идет речь о самостигматизации (Гурович И. Я.).

Потери, которые сопровождают психическое заболевание: образовательные, профессиональные, личные и семейные – происходят в атмосфере стигматизации и дискриминации больных, ставших в результате своего заболевания людьми второго сорта. Жизнь с психической болезнью – это еще и жизнь с сопровождающими эту болезнь серьезными социальными утратами и невосполнимым дефицитом социальных возможностей и перспектив.

Так что же делать? Ведь прежде всего психиатры должны бороться за дестигматизацию психически больных, т. е., иными словами говоря, попытаться вернуть им статус нормальных членов общества. Выполнима ли такая задача? Выполнима, если речь идет о пациентах с пограничной психической патологией или о больных эндогенными психозами с вялотекущей симптоматикой, или продолжительными ремиссиями. А как быть с больными, у которых выражено интеллектуально-мнестическое снижение, другие виды дефектов или слабоумие?

Будем ждать «царства братства»?

А может быть, чаще выступать в СМИ на высоком профессиональном уровне, просвещая население о проблемах психиатрии, потеснив часто малокомпетентные, стремящиеся к эпатажу результаты так называемых «журналистских расследований»?

А пока стигматизация психически больных есть и еще необозримое время сохраниться.

Мы не в силах изменить косность и консерватизм нашего демократического общества.

Что касается опасности психически больных, то ответ на этот вопрос неоднозначен.

Если говорить о больных шизофренией, которых общество боится более всего, то число противоправных действий среди этого контингента составляет 3 % от общего числа правонарушений, что соответствует частоте данных заболеваний среди взрослого населения. Наибольший удельный вес преступников имеется среди психопатов, у больных с органическими поражениями центральной нервной системы, последствиями черепно-мозговых травм, у алкоголиков и наркоманов. Их, действительно, нужно опасаться.

 

Миф девятый

В психиатрических больницах над больными издеваются, бьют, привязывают к койке, делают мучительные «укрутки»

Не знаю ничего об издевательствах над больными, может, они, действительно, имели место в некоторых психиатрических больницах, но совершались они не врачами и медицинскими сестрами, а санитарами. На работу в психиатрические больницы в качестве санитаров принимались и принимаются любые физически крепкие мужчины, несмотря на их криминальное и алкогольное прошлое, которое в других организациях являлось бы препятствием для поступления на работу. Что было делать главному врачу, если в мужских отделениях не хватало мужского персонала. Приходилось принимать на работу и таких работников, которых впору самих нужно было лечить. Вот они и совершали противоправные действия в отношении больных. Но писать и говорить о том, что это было системой, просто несправедливо по отношению ко всему персоналу психиатрических больниц. Попробуйте представить мужское отделение психиатрической больницы без физической силы способной удержать возбужденного больного? Что касается привязывания больного к койке (механическая фиксация) и «укруток» (влажное обертывание), то разговор здесь особый.

1. Механическая фиксация

Советская психиатрия на всех международных форумах безапелляционно утверждала, что в Советском Союзе никаких мер стеснения психически больных не существует.

Это было заведомой ложью потому, что во всех психиатрических больницах на необъятной территории СССР больных к койкам привязывали, и еще необозримое время будут привязывать при возбуждении, агрессивных, импульсивных действиях с упорными суицидальными попытками, в случаях, резистентных к психофармакологическим препаратам. Мне кажется, что ничего в этом античеловечного нет.

Просто необходимо думать прежде всего о безопасности окружающих больных, персонала и самого пациента.

Если бы французский психиатр Филипп Пинель заглянут в наше время, то он бы был крайне удивлен, что его идеи освобождения психически больных и через 200 лет не нашли воплощения, и в XXI веке, не только в России, но и во всем цивилизованном мире: в США и странах Европы.

Бывший редактор медицинской газеты «Gasette de Sante» («Газета о здоровье») Филипп Пинель, психиатр по образованию, в 1793 году был назначен главным врачом Парижской больницы Бисетр, которая считалась «домом для бедняков». Здесь содержались вперемешку бедняки, старики, уголовные преступники и безумцы, а во время Революции и политические заключенные. Во времена Конвнета в Бисетре стали скрываться аристократы, одетые в лахмотья бедняков, иностранные агенты, плетущие заговоры под маской безумия. Не только в Бисетре, но и во всех психиатрических больницах Западной Европы беспокойных больных заковывали в кандалы, приковывали цепями к стене.

Пинель освободил больных от оков, но оставил «смирительный камзол». Освободив от цепей безумцев, Пинель смешал их с остальным населением Бисетра, тем самым уничтожив грань между разумом и безумием. Теперь, где аристократ, шпион или безумец выяснить было затруднительно.

Пинель был смещен с должности и в 1795 году приступил к обязанностям главного врача больницы Сальпетриер. В своем «Трактате о душевных болезнях» (1801 г.) Пинель сообщает о 40 больных, выпущенных им во двор больницы в рубашках с длинными рукавами. Один из этих больных «сидел» на цепи 35, а другой 45 лет.

Дав больным относительно человеческие условия, Пинель добился успокоения большинства прикованных больных. Вместе с тем Пинель оставил и такие меры стеснения, как привязывание к койке, смирительную рубашку, помещение в изолятор.

В 1839 году английский психиатр Джон Конолли уничтожил смирительные рубашки и предложил систему нестеснения – no restraint (никакого стеснения). В последующем Конолли обобщил свой опыт в книге «Лечение душевнобольных без механических стеснений» (1859 г.).

Отменив смирительную рубашку, Конолли тем не менее оставил изоляторы.

Необходимо отметить, что идеи Джона Конолли не у всех отечественных и зарубежных психиатров встретили поддержку. Сторонников системы нестеснения упрекали в том, что они в изобилии отравляют своих больных наркотиками: «Один связывает руки и ноги, а другой связывает мозг и ножки мозга. Но почему первый – скверный врач и человек, а второй – прекрасный человек и врач – этого я не понимаю» – говорил один из делегатов III съезда отечественных психиатров в 1911 году (цит. по Петрюк П. С.).

Вот и современные психиатры сидят на двух стульях. С одной стороны, фиксируя возбужденного больного, рискуешь получить плевки и подзатыльники от демократов-гуманистов, обвиняющих врача в подавлении свободы личности, с другой – вводя большие дозы нейролептиков, рискуешь получить серьезные побочные эффекты и стать вторым доктором Менгеле, по словам тех же антипсихиатров и правозащитников. Остается, видимо, одно – отпустить больного домой, и пусть себе делает, что хочет?!

2. Влажное обертывание

Эта «мучительная укрутка» представляет собой один из вариантов водолечения, наряду с обливаниями, обтираниями, ваннами и купанием и является вариантом компресса. Общий компресс или влажное укутывание (обертывание) заключается в следующем. На полужесткую кровать расстилаются последовательно широкая клеенка, шерстяное одеяло, смоченная теплой водой простыня. Больной укладывается на простыню и плотно пеленается наподобие того, как пеленают грудных детей, закрывается концами шерстяного одеяла и клеенкой. Фиксируется через грудь и бедра ремнями.

На первом этапе этой процедуры возникает легкое беспокойство, возбуждение деятельности сердечно-сосудистой системы, отнятие от организма тепла и повышение теплопродукции через повышение обменных процессов. Такой эффект наблюдается в течение первых 15–20 минут. Это первая фаза действия процедуры. Она продолжается до тех пор, пока простыня и воздух между ней и телом больного не нагреваются до температуры тела. Когда больного окружает тепло-влажный воздух и нагретая до температуры тела простыня, он не ощущает никакого раздражения, его тело постепенно и равномерно согревается – это, прежде всего, понижает возбудимость нервной системы больного, вызывает сон. Одновременно наблюдаются и другие сдвиги: сокращение сердца урежается, кровяное давление понижается, дыхание замедляется и становится более глубоким. Эта фаза действия продолжается от 15–20 до 40–50 минут. Продолжительность процедуры более 50 мин. проводить нежелательно, т. к. вследствие перегревания тела может наступить некоторое возбуждение с тревогой.

Процедура с указанной экспозицией проводится при ирритативных состояниях нервной системы (возбуждение) при бессоннице и при гипертонической болезни у лиц молодого возраста.

В психиатрической практике влажные укутывания широко применялись еще сто лет назад и носили название влажные обертывания по Кнейпу (патер Себастьян Кнейп). Эта процедура применялась к возбужденным больным и при состояниях, требующих седативного эффекта (БМЭ, 1958, т. 5).

В настоящее время влажное обертывание в связи с обвинениями психиатров в бесчеловечном отношении к больным практически не используется, но в косметологии она нашла широкое применение в антицеллюлитных программах и на бальнеологических курортах.

Так вот и получается, что, защищаясь, психиатры уже который раз «вместе с водой выплеснули и ребенка».

 

Миф десятый

Психические болезни неизлечимы

Когда говорят о том, что психическое заболевание неизлечимо, прежде всего, имеют в виду болезни с невыясненной этиологией: шизофрению, циклофрению, эпилепсию, функциональные психозы периода инволюции.

Действительно, перечисленные психические заболевания имеют низкую курабельность, и здесь речь идет не о выздоровлении после терапии, а о формировании ремиссии.

Что касается экзогенных и пограничных психических заболеваний, то здесь выздоровление вполне возможно при проведении адекватно подобранной лекарственной и психотерапии.

Большое значение при оценке результативности лечения имеет и тип течения болезни. При прогредиентном типе течения терапевтический прогноз неблагоприятен, при ремиттирующем или интермиттирующем типе течения надежда на выздоровление является объективной реальностью.

Психические болезни могут заканчиваться выздоровлением полным или с остаточными расстройствами в виде стойкого, разной выраженности психического снижения – выздоровлением с резидуальными изменениями или с дефектом. Часто психическая болезнь продолжается до смерти в результате какого-либо соматического заболевания (летальный исход непосредственно от психической болезни бывает редко).

В заключение нужно сказать, что по прогнозам ученых в XXI веке должны быть решены две важнейшие задачи в психиатрии.

Первая связана с предупреждением тяжелых форм заболеваний. Вторая – с высокой результативностью лечения уже развившегося психического расстройства. «Жаль, не нам, а уже следующим поколениям судить, как отзовется на психическом здоровье людей все то, чем сегодня живем и о чем думаем» – так сказал академик А. С. Тиганов на Московском симпозиуме «Психиатрия на рубеже веков».

От себя я хочу добавить, что все-таки наступит такая эра, когда психиатр, вооруженный новейшими лечебными методиками, не будет в отчаянии, спасая больного, следовать принципу врачей XIX века – «ut aliquid fiat» (сделать хоть что-нибудь).