Вступление

В клинической практике любого психиатра случаются события, влекущие за собой сомнения в правильности выбранной профессии. Это и неудачи в диагностике, неэффективности терапии, это обвинения родственников в малой компетенции, это, наконец, зафиксированные фобии в результате агрессии больных. Но бывают клинические случаи, заставляющие психиатра погрузиться в философские раздумья о сущности бытия. Эти странные, иногда загадочные и реже фантастические картины психопатологических переживаний больного, в которых отличить бред от истины трудно, а иногда и невозможно, ставят клинициста в тупик. Невольно возникает вопрос: «Кто есть кто?»

Вы, читатель, сами убедитесь, прочтя мои психиатрические эскизы, в том, что отделить «зерна от плевел» в некоторых клинических случаях трудно, а иногда и невозможно.

Иллюстративный материал собирался мной в течение 40 лет.

Все описанные случаи – это не плод моего воображения, это реальность, с которой я соприкоснулся, учась в клинической ординатуре и во время работы в психиатрической больнице.

Исключение составляют странная новелла «Возвращение куколки» – автор Г. Литвинов и юмореска «Трудный пациент» – автор В. Денисов-Мельников.

Имена и фамилии действующих лиц моего повествования вымышлены. Любая аналогия случайна.

 

Масло

Игорь Иванович пил, пил горько, беспробудно. Никакие «подшивки» и «коды» не оказывали эффекта. Остался он один в двухкомнатной квартире. Жена ушла к матери, забрав с собой десятилетнюю дочь. «Горе» свое Игорь заливал вином. Его можно было часто видеть около гадюшника в окружении таких же опустившихся полубродяг. Однажды утром, уже опохмеленный, Игорь вел «философские» беседы, сидя на кирпичах возле «гадюшника» с забулдыгой по прозвищу «Вобла» – сухого, испитого мужика, как подошли к ним двое парней: один постарше, в кепке и с наколками на руках, другой помоложе, в вязаной шапочке и с золотым зубом. Незнакомцы спросили, не сдаст ли им на время кто-нибудь комнату, за хорошую плату. Игорь сразу же согласился, т. к. Вобла сказал, что угощает его последний раз, а в долг, на «халяву», поить его не будет. Незнакомцам понравилась комната, они расплатились за неделю вперед. Квартиранты никогда не пили, покуривали «травку», иногда «подкалывались» – Игорь находил шприцы в мусорном ведре.

Целый день квартиранты были дома за плотно закрытой дверью, а вечером уходили и отсутствовали до утра. Так продолжалось несколько дней. Однажды вечером Игорю очень хотелось выпить, но денег не было. Он зашел в комнату квартирантов и стал искать в шкафу деньги, но вместо денег в шкафу лежал матово отблескивавший вороненой сталью пистолет «ТТ». «Плохо дело, – подумал Игорь, – связался я с бандитами». Чтобы проверить свои подозрения, Игорь как-то остался дома. Сквозь полуоткрытую дверь он услышал разговор квартирантов, собиравшихся кого-то «замочить». Игорь не успел отскочить от двери, как старший, подкравшись в носках, распахнул ее настежь. «Ах, так ты все слышал. Если проболтаешься – умрешь». С тех пор Игорь, приходя, домой, закрывался на ключ. Один раз видел, как ключ поворачивается в двери. В сильнейшем страхе он забаррикадировал дверь и услышал голоса квартирантов: «Масла мало, а то бы сейчас его и замочить». Целый день Игорь в страхе просидел дома, ожидая расправы. Даже «квасить» расхотелось. Тряслись руки, всего обдавало холодным потом. Вечером лег спать, закрыл глаза и отчетливо услышал: «Смерть твоя пришла, готовься!» – и жуткий хохот. Вне себя от страха Игорь выскочил из квартиры и бросился бежать в милицию. Весь трясущийся, похмельный с блуждающим взглядом, озирающийся в страхе, он бормотал дежурному о бандитах, собирающихся его убить, о найденном пистолете, о масле, которого мало, чтобы его кончить. Дело кончилось психиатрической больницей.

В отделении у Игоря, развернулась классическая белая горячка – он «видел» убийц, направленный на него пистолет, ящики со сливочным маслом, куда его пытались запечатать. По выходу из делирия, на мое удивление, Игорь продолжал высказывать, как я считал, бредовые опасения за свою жизнь, причем фабула не менялась. Я поставил диагноз: Алкогольный делирий. Резидуальный параноид, и начал лечить антипсихотическими препаратами. Придя утром на обход на 4 или 5 день по миновании делирия, я увидел Игоря привязанным к койке, мечущегося и кричащего о том, что его убьют. Мне он шепотом рассказал, что вчера на свидание к нему приходили квартиранты и продолжали угрожать ему убийством.

«Что-то тут неладно», – подумал я и созвонился с участковым милиции, чтобы он проверил квартиру Игоря. На следующий день звонит начальник отдела уголовного розыска и благодарит меня за то, что я помог найти двух опасных преступников, находящихся в розыске. Когда я рассказал об этом Игорю – куда делось его возбуждение и страх. «Не пей больше, – сказал я ему на прощание, – и с бандитами не знакомься больше». А если бы я не позвонил в милицию, то коротать Игорю несколько недель в психиатрической больнице с экстрапирамидными расстройствами после лечения аминазином и галоперидолом.

«А при чем тут “масло”», – спросите вы, а «масло» на воровском жаргоне – это патроны.

 

Шпионка

Галина после развода с мужем долго жила одна. Молодая, красивая, стройная, она не была обделена вниманием мужчин. Однажды приглянулась одному молодому инженеру, и вскоре они поженились. Инженер был тоже разведен, но причину Галя узнала позже. Оказывается, Юра был запойным алкоголиком. Запои длились у него неделю, но с перерывами в 3–4 месяца. В этот перерыв они и познакомились. Галя училась в институте культуры на режиссерском отделении, Юра работал на оборонном заводе. Он был талантливым инженером, и начальство берегло его, прощая редкие загулы. Галя была крайне удивлена запоем Юры, но он заверил ее, что пьет последний раз и ради нее готов бросить свою привычку. Но Юра, как все алкоголики, сдерживал обещание до первой рюмки. Бутылка застила ему красавицу-жену, и Галя, не желая оставаться в долгу, «крутила романы» направо-налево. Одна ее связь с пожилым и богатым человеком, закончилась предложением Гале выйти за него замуж. Брак с Юрой у них был регистрирован. Галя попыталась попросить у Юры развод, но не тут-то было, Юра ползал на коленях, рыдал, просил прощения и продолжал пить. Тогда Галя, чтобы суд развел ее без желания мужа, решила сделать из него «сумасшедшего». Почитав учебник психиатрии и узнав, как протекают психические заболевания, Галя, обладая актерским талантом, разыграла такое действие. Однажды похмельному мужу она втайне призналась, что завербована западногерманской разведкой и что Юра, работая на оборонном заводе, должен приносить ей секретные сведения о продукции, изготовляемой на заводе. Если же она не будет поставлять сведений, то их обоих убьют.

Похмельный мозг Юры поверил в эту информацию, и он был уже готов приносить и передавать секретные сведения, но вначале решил проследить за женой. Галя же, как по нотам, списанным из шпионских романов, «водила за нос» своего мужа-алкоголика. Вечером переодевалась, говорила с кем-то по телефону и исчезала, приходя, домой под утро. Галя знала, что Юра следит за ней, а он делал это несколько раз и видел, как вечерами у железнодорожных пакгаузов Галя встречается с какими-то людьми. Пьянство Юрия приобрело систематический характер, на работу он перестал ходить, т. к. слышал постоянно голос Гали: «Возьми данные, возьми данные, а то убьют». Ночами не спал. К голосу Гали присоединился еще один мужской с немецким акцентом. Однажды Юра почувствовал, что все его мысли известны окружающем, что кто-то вторгается в его мысли.

Вокруг воцарилась тревожно-непонятная обстановка – он ловил на себе многозначительные и угрожающие взгляды прохожих, дома тоже не было покоя – голоса, как громкие мысли, бились в черепную коробку. Не зная, куда себя деть, Юра метался по комнате, кричал, что его убивают.

Галя, чего добивалась, то и получила. Мужа, по ее вызову, забрала психиатрическая скорая помощь. При поступлении и в продолжении нескольких недель Юра высказывал бредовые идеи преследования, испытывал действия голосов. Утверждал, что его жена – шпионка, что и его она хочет завербовать. Не зная всей подоплеки этой истории, можно было бы поставить Юре диагноз алкогольного параноида с шизоформной симптоматикой, но меня насторожило поведение жены. Галя пришла всего один раз, и больше, несмотря на мои просьбы, не приходила, а по телефону заявляла о своей горячей любви к мужу. И тут мне звонит ее пожилой и богатый любовник, занимавший видное место в областной администрации. По телефону (он не захотел приезжать в больницу, чтобы не «засветиться») рассказал, что Галя, плача, призналась ему в разыгранной инсценировке «своей шпионской деятельности», чтобы развестись с мужем. «Дурочка – сказал этот джентльмен, – я только намекну судье, что ваш брак надо расторгнуть, и через час ты будешь свободна». Потом я узнал, что джентльмен оставил свою семью, а Галя стала у него жить в новой квартире на правах законной жены. Я рассказал Юре о «художествах» его жены, но он мне не поверил, сказав, что его Галочка не могла позволить себе такую подлость. Бредовые идеи, галлюцинации продолжали стойко держаться. Через месяц Юру пришлось перевести в психиатрическое отделение, где он лечился ещё три месяца и был выписан с диагнозом: шизофрения параноидная форма.

Вот так с легкой руки «любящей жены» у мужа сработал скрытый механизм запуска тяжёлого хронического психического заболевания.

 

Шурка-дурка

Пролог

В 300 км от Омска в таежном Муромцевском районе находится загадочная зона «Пяти озер», последние 40 лет привлекающая пристальное внимание ученых – геофизиков, этнографов и… уфологов. Зона включает в себя систему пяти озер, будто бы соединяющихся между собой подземной рекой. Серьезные исследования ученых Новосибирска и Омска показали необыкновенный состав воды в самом доступном Даниловом озере.

Жители села Окунева, известного своими аномальными странностями, испокон веку лечат многие болезни водой Данилова озера. Лабораторные исследования показали в этой воде большое количество серебра и свободного кислорода.

Более 20 лет жители Омска и Новосибирска приезжают на берег Данилова озера «дикарями» и живут здесь все лето. Очевидцы свидетельствуют, что вода и, особенно, грязь, со дна Данилова озера излечивают не только костно-суставные заболевания, но и бесплодие.

Но не только этим славна Окуневская зона. Геофизики считают, что озера имеют космическое происхождение в результате падения на Землю космического тела миллионы лет назад.

Необъяснимым фактом является изменение природных электромагнитных излучений. Они настолько велики, что в одних местах усиливают растительность, а в других ее подавляют.

Обнаружены магнитные и гравитационные аномалии, невероятные, словно возникшие из мощных залежей железных руд. Это еще более удивительно, ведь таких месторождений в районе Окунева нет и в помине.

Влияние геофизической обстановки района Окунева на человека очевидно. Воздействие так называемых геовитагенных зон оказывает на людей оздоравливающий характер, повышает творческий и духовный потенциал. С другой стороны, геопатогенные зоны, воздействуя на человека, приводят его к неадекватному поведению, «упертости», некритичности к себе.

Дальше – больше. Жители села Окунево и туристы утверждают, что ночами они видели какие-то сполохи, столбы зеленоватого света, светящиеся летающие по небу «шары», «воронки».

Жители деревни не раз встречали в тайге «людей» двухметрового роста, одетых в белые балахоны.

Этнографы предполагают, что на месте Окунева 6000 лет назад находилась древняя Сибирская цивилизация, а полуобмелевшая речка Тара, на крутом берегу которой и стоит «энергетическая» деревня, тогда была полноводной, как Ганг, а с санскрита ее название переводится как «спасительница».

Чтобы не вызвать насмешек коллег-психиатров, я не буду обращать внимание читателей на мнение уфологов о тонком мире, НЛО, гуманоидах, будто бы живущих в таежных лесах, космической музыке, часто раздающейся по ночам в домах окуневцев и т. д. Уфология – наука настолько достоверная, насколько и сомнительная, хотя и признается всем просвещенным миром.

Фон Денникен в 70-е годы XX века тоже подвергся жесточайшей обструкции со стороны «яйцеголовых» ученых, но факты, приводимые в его книге «Воспоминания о будущем» и других работах – неопровержимы.

Тогда, когда я начинал свою психиатрическую деятельность в 60-х годах прошлого века, ни о деревне Окунево, ни о «тонком мире», ни об НЛО никто ничего не слышал. И если бы я тогда знал, что неведомое возможно, то не обошелся бы так легкомысленно с судьбой простой деревенской девочки.

***

Ах, какой чудной была эта ночь! Я стоял на крыльце приемного покоя больницы и, запрокинув голову, смотрел в широкое черное ночное небо, усыпанное мириадами звезд. Нарождающийся месяц не мешал моему созерцанию, а свет уличных фонарей не проникал за высокий забор. А звезды веселились и, будто бы заигрывая со мной, перемигивались, то гасли, то загорались с новой силой, а моя любимая Вега, улыбаясь, манила меня к себе.

Стоял теплый, ранний сентябрь. Чуть попахивало увядающей листвой, и этот пряный дух кружил голову и погружал в философские раздумья. А звезды падали, падали, падали. Может, это гибли цивилизации с накопленными сокровищами знаний?

Я вспомнил стихи холмогорского паренька Михайлы, шедшего в столицу с обозом рыбы и ставшего первым академиком земли Российской – Ломоносова:

и далее, что не изучали в школе, но что я, по своему любопытству, знал:

Вот из-за Творца это стихотворение «Вечернее размышление о Божием величестве» никто из школяров и не знал.

Через сто лет другой русский поэт, правда, не академик, Ф. Тютчев, заклейменный как славянофил коммунистами и не изучавшийся в средней школе, так написал:

Вот так я стоял, запрокинув голову, и размышлял над тем, что два великих поэта, один из которых был еще и математиком, и астрономом, писал о непознаваемости мира, а другой утверждал, что в природе нет никаких загадок, она ясна, как светлый день.

Я дышал полной грудью, изгоняя из себя запах бомжатника, пропитавшего и мои легкие, и стены приемного покоя.

Только что подняли в отделение белогорячечного бомжа, доставленного с помощью милиции из колодца теплотрассы. Проходившие мимо прохожие услышали громкие крики, доносившиеся из колодца, призывы о помощи и отчаянный вой. Милиционеры и санитары с трудом извлекли из глубины существо, отдаленно похожее на человека – тщедушный, маленький и костлявый, одетый в грязные лохмотья и босой, источавший отвратительный нечистый запах.

Он изо всех сил пытался вырваться из рук санитаров. Из матерной и жаргонной речи бомжа удалось понять, что он подвергается насилию «пришельцев» – одни пришельцы были петухами, другие – козлами, но все они имели огромные детородные органы, которыми водили по его лицу, а маленький петушок залез к нему в анус и там скреб когтями.

Когда его раздели, я увидел множество татуировок на груди, спине, но особенно привлекла мое внимание изображавшая костяшку домино с тремя точками.

Разбираясь немного в криминальных «наколках», я понял, что передо мной «опущенный», «петух» (изнасилованный на зоне).

– Тогда понятно происхождение этих галлюцинаций, – подумал я и отправил его в отделение.

Меня все-таки заинтересовала судьба этого «человечка» и я через три дня пришел в отделение и познакомиться с историей болезни «моего» делиранта, и поговорить с ним. Он уже был в ясном сознании и охотно рассказал, как и многие деградированные алкоголики, о своей горестной жизни.

Косой (такова была его «кликуха») дважды был судим за воровство и грабеж. Он пробыл в лагерях 12 лет, имея воровской авторитет.

После очередной «отсидки», выйдя на свободу, по «пьянке» надругался над малолеткой, за что, как особо опасный рецидивист, получил 10 лет лагерей строгого режима.

Еще в пересылке, узнав, за что Косой сидит, он был тут же «опущен» (изнасилован) и влачил жалкую участь «петуха» весь срок отсидки. Правда, через несколько лет пребывания в «петушатнике» (особое огороженное место в бараке для «опущенных»), он стал «мамкой», т. е. начальником всех «петухов» на зоне. Сам процесс ему даже стал нравиться. Отсидев 7 лет, Косой был освобожден досрочно из-за туберкулеза. Вернуться же к «честной жизни» Косой не смог, т. к. жена выписала его из квартиры, найдя себе другого уголовника, старший сын отказался от отца, а младший уже отбывал «десятку» за разбой. Косой примкнул к компании бродяг, в которую входили и женщины. Узнав из наколки, что Косой – «петушок», дискриминация продолжалась и в этом «сообществе». Ему в отопительной системе выделили уголок, где Косой и ночевал. Жили подаянием, мелким воровством. Милиция, как правило, подержав 3 дня в спецприемнике, отпускала. И почти все средства, добытые тем или иным путем, уходили на пьянку. В те годы широко использовалась политура (Полина Ивановна), Клей БФ (Борис Федорович), нитхинол стеклоочиститель (Синеглазка), тройной одеколон стоимостью 18 копеек (коньяк «три косточки»). В хорошие дни пили крепленые вина «Солнцедар» (солнцеудар), «Плодовоягодное» (плодововыгодное).

Психиатрическая практика показывала, что употребление алкоголь-содержащих жидкостей и суррогатных вин в короткий срок приводит человека к ослабоумливанию и развитию тяжелых форм алкогольных психозов, в т. ч. белой горячки («белочки»).

Я привел этот клинический случай, чтобы непросвещенному в психиатрии читателю стало понятно, что содержание зрительных образов соответствует уровню развития эпохи.

Если в XVI–XIX вв. белогорячечным «виделись» черти, колдуны, змеи, насекомые, то в XX веке уже появились марсиане, гуманоиды, динозавры, луч «Лазаря» (лазер), космические лучи, «люди в черном» и, конечно, почерпнутые из TV и Интернета разнокалиберные монстры, вампиры и т. д.

Вернувшись в освеженный ночной прохладой, приемный покой, я прилег на «дежурный» диван с надеждой отдаться в легкие «объятия Морфея». Сон уже начал подкрадываться ко мне, как я услышал за воротами больницы автомобильный сигнал:

«Опять кого – то привезли, – подумал я. – Когда это кончится, скорее бы утро!» (я уже принял 32 больных).

«Сделав свежее лицо», я вошел в приемную и увидел двоих, похожих на сельских жителей, мужчин и невзрачную девочку лет 15.

Это был еще почти ребенок с начавшей развиваться грудью. Из-под головного платка выбивались русые волосы, а не некрасивом лице мерцали огромные зеленые глаза. Что-то странное мне показалось в этих глазах.

Она смотрела на меня прямо, не мигая, но меня не видела.

В застывшей позе, с выражением какой-то зачарованности, она не ответила ни на один мой вопрос. На лице выражение страха сменялось блаженной улыбкой, губы что-то шептали, чего невозможно было понять.

Иногда ее глазные яблоки уходили под лоб, рот полуоткрывался, девочка глубоко вздыхала, на шее и лице проступали красные пятна, тело конвульсивно и ритмично вздрагивало.

Испустив глубокий вздох, она опять превращалась в созерцательницу чего-то, что было недоступно мне. Я взял ее за руку, чтобы определить пульс, но рука не опустилась, а застыла в прежнем положении.

«Восковидная гибкость», – подумал я, и начал придавать конечностям девочки разные, даже вычурные, положения – они так и застывали.

Тогда я стал расспрашивать сопровождающих – это был отец и дядя Шуры (так звали девочку).

Отец рассказал, что мать Шуры Мария на последнем месяце беременности пошла в лес по грибы. Возвращалась она под вечер и уже на околице вдруг налетела страшная гроза. Громовые раскаты перемежались чудовищными молниями, одна из которых ударила в вековую сосну, под которой пряталась Мария. Молния расщепила дерево, а Мария потеряла сознание.

Нашли ее почти бездыханной у подножия сосны часа через 3.

«Бабка» долго ее «правила» и сказала, что завтра на свет появится девочка, а Мария умрет. Так и случилось. Мария умерла на следующий день в родах. Родила она слабенькую маленькую девочку. Это была третья дочь.

Старшая дочь заканчивала 10 класс, а средняя только пошла в школу.

Шуру, так назвали новорожденную, воспитывали старшие сестры, да отец, который после смерти жены бросил пить, так более и не женившись. Росла Шура тихо и незаметно, ела плохо, играть не любила, возилась с тряпичными куклами да какими-то палочками.

Посторонних людей боялась, а когда в дом приходи малознакомые, то пряталась за печь. В школьные годы училась с трудом, еле-еле переходила из класса в класс, оставалась на второй год. К своим 15 годам сформировалась нелюдимой, производила впечатление недоразвитой, за что в деревне получила прозвище Шурка-дурка. По-житейски была рассудительна, говорила хорошо, но мало и односложно. Некоторыми своими репликами в житейских разговорах показывала свой недюжинный ум. Читать любила только «Ветхий завет», глубоко спрятанный в бабушкином сундуке и доставаемый оттуда тайно. Менструации появились к периоду нашего повествования, но мальчишки Шуру не интересовали, а она их тем более за то, что мальчишки дразнили ее «дуркой».

В тот год зима выдалась теплой, малоснежной, а на ближайшем болоте клюквы было видимо-невидимо. Две соседские девчонки, одноклассницы Шуры, позвали ее с собой на болото собирать клюкву. Шура нехотя согласилась, и все трое… исчезли. Вся деревня искала девчонок по окрестным лесам и болотам, но безрезультатно. Колхозный сторож Никита сказал, что в ночь, когда пропали девочки, он видел на небе какие-то светящиеся шары, медленно плывущие по небу.

В деревне Окунево, откуда привезли Шуру, из поколения в поколения передавались легенды о прилетающих ангелах, богах и т. д. Не все верили в это. Более разумные, в том числе директор школы, разъяснял происхождение этих космических явлений испытанием спутников. Молодежь слушала учителя и, хотя TV в деревне еще не было, но о спутниках по радио слышали все. Незадолго до того случился полет Ю. Гагарина.

Через три дня девочки «будто с неба свалились» здоровые, веселые, только Шура была бледна и растеряна. Девочки были удивлены тем, что их три дня искали. Они говорили, что отсутствовали всего три часа и в доказательство показывали корзинки с клюквой. Что с ними приключилось за эти три дня – они не знали.

После чудесного возникновения Шура стала еще более тиха и задумчива, только иногда глубоко задумывалась о чем-то, но ее огромные зеленые глаза мерцали каким-то неизъяснимым светом. Еще одна странность появилась в облике Шуры.

Деревенские женщины заметили, что Шура стала «грузнеть» и через 4 месяца окончательно стало ясно, что она беременна.

Отцу и сестрам Шура ничего не рассказывала. Все терялись в догадках – кто же отец ребенка?

Шура все вечера сидела дома, в клуб на танцы не ходила, ее никто не видел в компании мальчишек и, тем более, мужчин.

Так эта тайна не раскрыта до сих пор.

В начале сентября Шура разродилась здоровым, светловолосым мальчиком.

На следующий день после родов Шура стала вести себя странно – замкнулась, на вопросы не отвечала, шепотом произносила отдельные непонятные слова, то плакала, то блаженно улыбалась, ничего не ела. Поэтому и решено было привезти ее в психиатрическую больницу. Я поставил диагноз: Послеродовой психоз. Онейроидная кататония, и направил Шуру в женское отделение под особый надзор.

Через пять дней мне пришлось снова дежурить по больнице.

Совершая вечерний обход, я поинтересовался в женском отделении состоянием Шуры Агашиной.

В палате я увидел девочку. Она лежала на постели, устремив глаза в потолок.

– Здравствуй, Шура! – сказал я.

– Здравствуйте, доктор, вас зовут Валерий Петрович. Ведь это вы меня принимали в больницу?

– Да, Шура, это был я, а ты разве помнишь?

– Я все хорошо помню, но мне мешали вам отвечать, они проводили на мне испытания.

– Кто они?

– Вы их не знаете и никогда не увидите. Они не наши.

На все последующие вопросы Шура отвечать отказалась, сказав, что они ее накажут.

В дальнейшем я узнал от заведующей отделением, что через месяц после проведенной терапии нейролептиками с диагнозом: Острая шизофрения. Онейроидно-кататонический синдром Шура была выписана из больницы с полным выздоровлением и полной критикой к своему состоянию.

Но Шурка-дурка была умнее психиатров, сказав, что все, что она говорила по болезни, ей привиделось.

Дальнейшие события мне стали известны из двух источников.

Во-первых, от врача-психиатра Муромцевского района, которую я просил навестить больную Агашину дома, а во-вторых, от профессора этнографом Томского университета Владимирского И. В., с которым меня свел случай на кафедре этнографии и музееведения Омского Государственного Университета, где я читал популярную лекцию о психиатрии.

Среди потрясенных случаем Агашиной слушателей я увидел изумленное лицо почтенного профессора. После лекции Иосиф Владиславович подошел ко мне и, представившись, уточнил, действительно ли я курировал Шуру Агашину. На мой утвердительный ответ профессор задумчиво и с тяжелым вздохом сообщил, что нас свела судьба с судьбой Шуры. И поведал мне следующую чрезвычайно странную историю, касавшуюся недолгой жизни Шуры.

Мальчик, которого родила Шура, был всем хорош. Развивался физически и умственно, опережая темпы, свойственные детям его возраста. Ходить начал в 8 месяцев, фразовая речь появилась в годовалом возрасте. Однако была некоторая странность, на которую в ужасе указала «бабка».

– Смотри, милая, – говорила она Шуре, – мальчонка этот не наш, большой родничок какой формы, он же как ромбик, а у твоего мальца неправильная звезда.

Никто не придал значения словам знахарки, да она через два дня после своего диагноза скоропостижно и скончалась.

Шура очень любила своего сынишку и настояла, чтобы все его называли Аюша. Молока у Шуры не было, так что Аюша был «искусственником», что ему не мешало следовать слогану А. Пушкина «и растет ребенок там не по дням, а по часам».

Убаюкивала Шура Аюшу, закрывшись в горнице, но сестры слышали, как она пела колыбельную на непонятном языке, издавая клекочущие горловые звуки.

Однажды деревню Окунево посетила этнографическая экспедиция Томского университета.

На постой к отцу Шуры был определен профессор-этнограф Владимирский Иосиф Владиславович.

Однажды профессор, прислушавшись к колыбельной Шуры, побледнел, весь затрясся и с криком: «Не может быть!» – выскочил из дома.

Здесь на скамейке он долго не мог отдышаться, а когда Шура вышла из дома, профессор сказал ей только два непонятных слова, и вдруг грусть и задумчивость вмиг слетели с Шуриного лица, и она ответила профессору на непонятном языке. Молоденькая ассистентка профессора спросила у него, на каком языке изъясняется профессор с деревенской девчонкой, и профессор, посерьезнев лицом, ответил девушке:

– На санскрите. Я не буду объяснять тебе, милая девушка, что это за чудо, но оно есть. Беда в том, что я санскрит знаю в пределах университетского курса, а Шура знает его живую форму.

Так Иосифу Владиславовичу не удалось узнать шурину тайну. Он знал только одно, что имя Аюша в переводе с санскрита означает продляющий жизнь.

Ровно через год Шура исчезла из деревни уже навсегда, и никто не знает, где она теперь.

Профессор Владимирский И. В. несколько раз приезжал в Окунево, а Аюша стал для него еще одним внуком.

Как-то Иосиф Владиславович взял мальчика погостить к себе в Томск. В гостях у профессора был его друг, известный академик Ц. – специалист по математической логике и логическому программированию.

Академик случайно разговорился с Аюшей и был потрясен его способностями. «Иосиф, ты совершишь преступление, если не отдашь мальчика в мою математическую школу». Так решилась судьба Аюши, у которого большой родничок звездчатой формы так и не зарос.

Теперь Аюша, деревенский мальчишка, свободно говорящий на санскрите – профессор математической лингвистики в Йельском университете США.

Заканчивая эту странную историю, хочу читателям задать сакраментальный вопрос:

– А был ли мальчик? Может быть, все написанное есть плод воображения убеленного сединами старого психиатра? Решайте сами.

 

Белые вши

Феденька проснулся, охваченный невыразимым ужасом. За окном стояла непроглядная ночь. Моросило. Береза, росшая у дома и посаженная еще прадедом, гнулась под порывами шквального ветра.

Деревня будто вымерла – ни огонька, ни мычания коров, ни щебета птиц. В избе было смрадно от самогонного перегара, пьяный отец храпел так, что дрожали оконные стекла.

Старший брат тоже пьяный, но храпел тихонько. Две младших сестренки с бедной мамкой спали на печи и оттуда доносились тихие всхлипы матери.

Вдруг Феденька вздрогнул – кто-то скребся в окно. Мальчик подбежал к окну и в ужасе отпрянул. На него смотрел всклокоченный старик и манил его к себе змеиным искривленным пальцем. И тут Феденька услышал: «Выйди, Федя, на двор, я твой дед, поговорить надо». Деда своего – материного отца Феденька не знал.

Мать об отце никогда не говорила, уходила от ответа, пряча глаза и тяжело вздыхая. Но Феденька от деревенских мальчишек слышал, что его дед в давние времена жил в этой деревне. Он слыл ведуном и знахарем. Управлялся со многими болезнями, слывя в этом деле знатным умельцем.

К Лаврентию (так звали деда) из окрестных деревень приезжали люди за «поправкой». Мало того, дед лечил и домашнюю живность. Особенно удавалось ему избавлять скот от летающих, ползающих и прыгающих насекомых. Летом только при его появлении в стаде коров все слепни, мухи, мошка бесследно исчезали. В избах, куда заходил дед долгое время не появлялись мухи, клопы и тараканы.

Но однажды случилась беда.

Дед не смог вылечить от «младенческой» грудного ребенка, единственного и долгожданного у родителей, т. к. многочисленные беременности его матери заканчивались выкидышами. Как же были счастливы мать и отец этого грудничка, дождавшись, наконец, наследника.

И вот случилась эта страшная беда. Мать умершего ребенка в гневе прокляла Лаврентия, сказав, что он уже больше никогда не сможет лечить.

Проклятие сбылось. С тех пор, как бы Лаврентий ни старался облегчить страдания людей, ничего не получалось.

Однажды в июльскую жару, откуда ни возьмись, на стадо домашних коров налетел рой слепней. Коровы метались, жалобно мычали, и, пока пастух бегал в деревню за помощью, несколько коров – кормилиц крестьянской семьи пали. Такого отродясь не было. Подозрение в случившемся пало на Лаврентия.

Деревенские посчитали, что это Лаврентий, в отместку за проклятие, напустил слепней. Били его страшно и долго, пока дочь (мать Феденьки) не заслонила отца своим телом.

Две недели она «выхаживала» у себя в избе отца, сказав деревенским, что если они не отстанут, отец проклянет всю деревню.

Через две недели собрала Анна отцу котомку – несколько караваев хлеба, сала, солонины – и сказала: «Батюшка, прощай, уходи из деревни, чтобы не было лиха, и помни добром меня и маленького Феденьку».

И вот теперь, почти через десять лет, будто бы из небытия появился этот косматый, сгорбленный старик.

– Пойдем, Федя, на гумно, там сухо и никто нас не увидит, – сказал дед, вышедшему во двор Феденьке.

Усевшись на охапки сухой соломы, дед рассказал удивительную историю.

«Теперь, когда мне осталось жить три месяца, я передам тебе, Федя, одно тайное знание. Знаешь ли ты, мой внучок, что твой дед обладает даром повелевать насекомыми. Насекомые, а в особенности вши, древнее человека. Они жили еще во времена доисторических ящеров и с тех пор почти не изменились. Предводительницей всех насекомых является Белая вошь – царица. Я передаю тебе власть над Белой вошью, и она будет прислуживать тебе и помогать в трудную минуту». Дед погладил внука по голове: «Ну, вот и все. Прощай, внучок и помни мои заветы». Сказав прощальные слова, дед как будто растворился в туманной мороси.

Крепко врезалось в память Феде эта страшная сказка.

Много раз во сне он видел полчища насекомых, а большая Белая вошь подмаргивала своими крошечными глазками.

Федя никогда в жизни не пользовался помощью Белой вши, считая, что дед, рассказывая про насекомых, тогда был «не в себе».

Отслужив «срочную» службу в Армии, он вернулся в родную деревню и стал работать в колхозе механизатором. Пил, как и все мужики в деревне. Пьяным любил подраться и однажды сел по «хулиганке» (ст. 206 УК). На один год общего режима. Как-то в бараке, после отбоя, он услышал негромко напеваемую зэками странную песню. Когда Федор услышал слова, он весь похолодел: «Значит, правду мне говорил дед Лаврентий».

Всех слов Федор не запомнил, но вот эти врезались ему в память:

И далее:

Когда Федор рассказывал мне свою историю и прочитал на память отрывки из стихотворения, на которое была положена песня, я решил разыскать эти стихи. Оказалось, что это почти поэма А. Галича «Королева материка».

Вернувшись после «отсидки» домой, Федор почти не работал, а беспробудно пил. Отец к тому времени умер от «опоя», мать – утопилась в озере. Две сестренки уехали в город, где и вышли замуж. Федор жил один все более и более опускаясь.

Однажды, на пятый день запоя, Федор увидел, как из-под кровати на него ползут белые вши во главе с Царицей. Это была огромная, величиной с голову новорожденного Белая вошь, увенчанная подобием короны.

«Что же ты меня не зовешь? – спросила она, – или я тебе не нужна, или ты сильно гордый? Вот сейчас я с тебя гордость собью! Взять его», – скомандовала Царица, и мириады белых вшей поползли по ногам, рукам Федора, добираясь до лица. Заползали в глаза, рот, уши, кусали и гадили на него!

Федор истошно кричал, в ужасе выбежал во двор, стал черпать ведрами воду из колодца (на дворе стоял декабрь) и поливать себя. Соседи, слыша истошные вопли Федора и глядя на уже обледеневавашего соседа, связали его и закрыли в бане. Три дня оттуда доносились крики, мольба о помощи, но деревенские знали, что делали. Так испокон веку в деревне лечили белую горячку.

Федору просовывали в дверную щель только кружки с водой.

Через три дня из бани вытащили Федора, он спал глубоким сном.

С тех пор Федор пить бросил совсем, но стал вести себя странно.

Разговаривая с собеседником, пристально вглядывался в небо, будто что-то выискивая. Но вопросы отвечал невпопад, иногда прерывал собеседника возгласом: «Да погоди ты!», – к чему-то прислушиваясь.

Затыкал левое ухо пальцем, будто там что-то свербило.

Ходил по деревне, размахивая руками, сердито бормоча, иногда вздрагивая, как от удара кнутом.

Однажды сосед, зайдя к Федору в избу, в изумлении увидел, что он, обложившись вырванными из тетради листками, что-то пишет.

На вопрос соседа Федор ответил, что он ведет расчет появления белых вшей. Сосед удивился, потому что знал, что образование у Федора семилетка, но когда увидел на столе таблицу логарифмов, то понял, что дело обстоит серьезно и что Федора надо везти в город в «дурдом».

Федору сказали, что везут его на консультацию к известному профессору-математику, который поможет рассчитать искомую формулу.

В наркологическом отделении, которым я заведовал в то время, Федор все время был спокоен, контактен, с критикой относился к пьянству и белой горячке, считая ее нарушением психики.

В то же время утверждал, что он является властителем белых вшей.

Царица же сидит у него в левом ухе, постоянно направляя ход его мыслей. Иногда каким-то образом Царица начинает думать за него, и он сам становится Белой вошью. После терапевтических доз нейролептиков у Федора будто бы появилась критика к своему состоянию. Он говорил, что белые вши хотя и существуют, но он к ним отношения не имеет. Теперь он точно знает график появления на свет белых вшей через кожу, так как нашел формулу, с помощью которой рассчитал график появления белых вшей.

– И когда же теперь состоится этот торжественный выход? – глупо пошутил я.

– Да сегодня ночью, ровно в 4 часа вши будут выходить из моей кожи.

– Ну, посмотрим, посмотрим, – ответил я.

На следующий день дежурная медсестра сообщила на планерке о том, что у больного (это был Федор) обнаружен педикулез (вши).

Вы можете представить себе мое состояние?

– Такого не может быть! – севшим голосом сказал я, – Это какой-то рок!

Подойдя к постели Федора на утреннем обходе, он, улыбаясь, с торжеством спросил меня: «Доктор, так кто же из нас сумасшедший?»

– Наверное, Федя, это совпадение, – ответил я и отошел к следующему больному.

Через несколько дней проконсультировав Федора с профессором, мы пришли к заключению, что у Федора психоз носит эндогенный характер, и он был переведен в психиатрическое отделение.

Вот так, дорогие читатели.

 

Подводная лодка

На мне, клиническом ординаторе кафедры психиатрии, лежала обязанность не только преподавания студентам курса психиатрии, но и подбора больных для иллюстраций лекций профессора.

Однажды профессор Я. Л. Виккер, заведующий кафедрой психиатрии, попросил меня подыскать больного по теме «Паранойя». Нужно сказать, что в середине 60-х годов прошлого века паранойя выделялась в самостоятельную нозологическую единицу по концепции Е. Крепелина. Современная психиатрия рассматривает паранойю в рамках шизофрении.

В одном из мужских отделений заведующая предложила посмотреть больного с паранойяльным синдромом (нозологическая принадлежность которого была неясна).

В кабинет, в сопровождении санитара, вошел пожилой человек. Я сразу же обратил внимание на его аккуратность, подтянутость, прямую спину. Волосы коротко подстрижены и уложены на косой пробор, седоватые усы-щеточки красовались над верхней губой, а больничная пижама сидела на нем, как военный мундир. Он представился, попросил разрешения сесть и стал пристально разглядывать меня. Мне показался странным этот блестящий взгляд умных глаз. Вот только один зрачок был шире другого.

Опережая мои дежурные вопросы, этот господин (про себя я так его и назвал, потому что слово «товарищ» к нему ну ни как не подходило), назвавшийся Кириллом Константиновичем, спросил меня:

– Вы, доктор, наверное, хотите узнать, как я стал лауреатом Сталинской премии?

– За какие же заслуги вы удостоились столь высокой награды?

– За изобретение подводной лодки с принципиально иным устройством. Это единственная подлодка такого класса, изобретенная мною.

– Это лодка уже создана и состоит в ВМФ СССР?

– Нет, сударь мой, чиновники и бюрократы не дали возможности построить мою субмарину, а чертежи где-то затерялись или они их спрятали. Я ведь до сих пор числюсь в списках КГБ, как неблагонадежный.

И Кирилл Константинович подробно рассказал о своей жизни.

Происходил он из древнего рода бояр Ромодановских.

Петр I, в числе других недорослей, отправил отпрыска Ромодановских в Голландию – учиться строить корабли. С тех пор и повелось, что все мужские потомки Ромодановских стали корабелами.

Отец К. К. (так я буду называть моего героя) был контр-адмиралом Управления кораблестроения при Морском министре. После Октябрьского переворота большевики, ценя ум контр-адмирала и испытывая большую нужду в боевых кораблях (вся Черноморская эскадра ушла во Францию), назначили Константина Михайловича (отца) заместителем начальника Академии судостроения (в будущем знаменитый ЦНИИ им. академика А. Н. Крылова).

Старший сын Кирилл, избрав отцовский путь, окончил эту академию в 1926 году по факультету проектирования и строительства подводных лодок.

Кирилл обладал незаурядным умом, был красив истинной мужской красотой, пользовался неизбывным успехом у женщин, сверкал остроумием. Был горд и независим, на многих своих сослуживцев смотрел свысока (он был одним из немногих, не скрывавших своего дворянского происхождения), за что особой любовью с их стороны не пользовался. Работал в той же академии, а когда отец умер, то Кирилла назначили в секретное ЦКБ-18, занимавшееся проектированием подводных лодок.

В 1941 году Кирилл имел неосторожность поделиться с близким товарищем мыслями о том, что немцы обладают техникой совершенней нашей и, что их трудно будет победить. На следующий день Кирилла «забрали», дали 10 лет лагерей по ст. 58 УК.

Вначале он валил лес в Мордовской тайге, а с 1945 года «сидел» в «шарашке» (секретные конструкторские бюро, созданные Л. Берней) – ОКБ-196. В 1946 году ОКБ-18 и ОКБ-196 слились воедино. В 1951 году Кирилл, отсидев «от звонка до звонка», остался работать, но уже «вольняшкой» в КБ-18. После развенчания культа Сталина в 1956 году, Кирилл, почувствовав свободу, стал всем знакомым говорить, что он Лауреат Сталинской премии за изобретение подводной лодки, что изобретение его украл некто Манишер Б. С. и присвоил себе. Несколько раз Кирилла вызывали в КГБ и делали внушение. Кирилл писал письма в ЦК КПСС, Совмин, Министерство Морского флота, в которых доказывал свой приоритет изобретения.

Ничего не помогало. Поскольку деятельность ЦКБ-18 была строго засекречена, то никакие материалы в свободное обращение не поступали.

В 1958 году Кирилла под благовидным предлогом послали военпредом на один из оборонных заводов в г. Омск. Здесь Кирилл уже в звании каперанга (капитан первого ранга) появлялся на службе в морской парадной форме и обязательно при кортике, чем вызывал изумление, восхищение мальчишек и представительниц прекрасного пола. На морском мундире с золотыми галунами красовались два ордена – Ленина и Трудового Красного Знамени. Конечно, в таком «прикиде» перед Кириллом раскрывались все двери.

К своим обязанностям военпреда К. К. относился добросовестно. Но в коллективе большой симпатией не пользовался из-за своего высокомерия и нескрываемого снисхождения к окружающим.

К. К., не стесняясь, рассказывал о своих заслугах, лауреатстве, чем вызывал потаенные насмешки. Открыто никто не ставил под сомнение его утверждения, боясь гнева К. К.: его язвительный тон, уничтожавший сомневающегося, был пострашнее вспышек гнева с оскорблениями и руганью. Все уже было привыкли к этим странностям и чудачествам «барина», как за глаза звали К. К., как однажды вызывает его в кабинет начальник I отдела завода (КГБ в миниатюре).

В кабинете сидел еще один человек, назвавший себя полковником КГБ.

К. К. понял, почему КГБ не оставляет его в покое.

Дело в том, что неделю назад каперанг направил в ООН и Комитет по Нобелевским премиям письма, где заявлял о своем изобретении и обвинял Советскую власть в том, что этому изобретению не дают хода, потому что оно было украдено упоминавшемся выше Манишером Б. Н. Беседа с К. К. была длительной, и невдомек было ему, что в соседней комнате сидел и все слышал мой коллега психиатр.

После окончания беседы полковник КГБ сказал, что его сейчас повезут на консультацию в психиатрическую больницу. К. К. оказал яростное сопротивление, но был связан и помещен в надзорную палату.

Первые несколько дней К. К. не держался места, кричал, что все поплатятся за совершенное над ним насилие. Требовал прокурора. Но после проведения терапии нейролептиками стал безынициативным, вялым. На свидании с женой тайком пытался передать с ней письмо в Европейскую комиссию по правам человека.

К. К. был поставлен диагноз: психопатия паранойяльно-кверулянсткого круга, а на его медицинской карте стояло обозначение С.О. (социально опасен).

С таким диагнозом на оборонном заводе было работать нельзя, и московское начальство, учитывая пенсионный возраст и выслугу лет, отправило каперанга на пенсию.

Выйдя на пенсию, К. К. не оставлял своей «писанины», на нее никто не обращал внимания до той поры, пока он не написал письмо в КГБ о том, что находится под наблюдением ЦРУ. В КГБ он рассказал, что последний месяц видит за собой слежку, ночью раздаются непонятные телефонные звонки, однажды даже услышал голос: «Он дома, начинаем».

Все это неприятно действовало на нервы. Но не такой был К. К. человек, чтобы не постоять за себя. Он стал носить с собой «наган», подаренный его батюшке военным министром еще в 1900 году, но в отличном состоянии. Однажды, возвращаясь с прогулки, увидел за собой мелькнувшую тень. Резко обернувшись, он заметил какого-то человека, спрятавшегося за углом дома. К. К. выхватил револьвер и, забежав за угол дома, выстрелил в убегавшую фигуру.

Следствие и суд, усматривая заслуги К. К., квалифицировали преступление К. К. как убийство по неосторожности («агент ЦРУ» оказался обычным бродягой), признал его невменяемым и определил меры медицинского характера – принудительное лечение в психиатрической больнице общего типа.

Вот таким Кирилл Константинович и предстал передо мной.

На лекции он охотно рассказал студентам о своих злоключениях, заявлял, что он изобретатель мирового значения, и что его можно поставить в один ряд с капитаном Немо с его «Наутилусом».

Сейчас он занят разработкой глубинного батискафа, в котором собирается опуститься на дно океана и найти Атлантиду. Эти нелепости вызвали замешательство моего учителя, и он после лекции меня спросил, а вы заметили у К. К. симптом Арджиль-Робертсона (патогномоничный для сифилиса) и анизокорию (разная величина зрачков). А какова у него реакция Вассермана (на сифилис)?

– Реакция Вассермана-то отрицательная, – ответил я, – но действительно это клиника: бредовые идеи величия, изобретательства, неустойчивый аффект, отдельные галлюцинации, бред преследования – все это не укладывается в рамки паранойяльной психопатии, хотя с этого вся психопатология и началась.

Может быть это «немой» прогрессивный паралич в его экспансивном варианте?

– Но ведь нет заметного интеллектуально-мнестического снижения.

С тех пор К. К. часто выступал и перед студентами, и на обществе психиатров. Через год он скоропостижно скончался в больнице.

Патологоанатомическое заключение гласило, что смерть наступила в результате обширного кровоизлияния в вещество мозга.

Через два года после смерти Кирилла Константиновича на кафедру пришел сын покойного и принес оттиск из журнала «Морской сборник» за 1971 год, где были опубликованы рассекреченные документы. В них в частности говорилось: «Сталинской премией II степени в 1948 году награжден коллектив ЦКБ-18 за изобретение подводной лодки с принципиально новым механизмом действия, в том числе А. К. Назаров, К. В. Трофимов, Б. С. Манишер, К. К. Ромодановский и др.».

 

Профессор из Берлина

20 июня 1941 Галя Ярош танцевала на выпускном балу. Позади оставались светлые годы учебы в школе. Галя была отличницей, особенно давалась ей русская литература. Она любила стихи и сама писала, удостоясь похвалы Клавдии Григорьевны, литераторши. В пределах школьной программы хорошо знала немецкий язык (во всех советских школах того времени предпочтение отдавалось именно языку Шиллера и Гете) и даже могла объясниться на нем. Как и большинство советских детей, она воспитывалась в духе преданности Родине, Партии и лично товарищу Сталину. Галя уже два года была в Комсомоле и состояла в школьном комитете.

Война грянула неожиданно. Уже в октябре 1941 года немцы вошли в Харьков. Как только мать и бабушка ни прятали Галю от немцев (отец был на фронте), соседка донесла, и Галю вместе с тысячами молодых женщин и девушек отправили на принудительные работы в Германию.

На германской бирже труда женщин распределяли не только на промышленные предприятия, но и в крестьянские хозяйства.

Так Галя попала в поместье графа Шулленбурга, что находилось невдалеке от красивейшего городка Пассау в устье речек, впадающих в Дунай на самой границе с Австрией. Граф в своем поместье бывал редко, но жена и дочка Амалия, ровесница Гали, жили там постоянно.

Поместьем управлял крепко сбитый мужчина, в прошлом служивший в Кайзеровской армии и списанный оттуда по ранению.

Поместье было огромным. Работало там около десятка поденных рабочих. Женская половина работниц состояла из пригнанных на работу в Германию жительниц Восточной Европы и Советского Союза.

Галю определили на скотный двор, где она помогала убирать коровник и овчарню. Доение коров ей не доверяли. Жила Галя при теплом коровнике, отделанном кафелем и фаянсом, в маленькой каморке, где стояла кровать и тумбочка.

Галя познакомилась с черноволосой красавицей-смуглянкой сербкой Миленой, убиравшей в доме Доната. Управляющий был человеком не злым, хотя и заставлял работать с раннего утра и до позднего вечера. В воскресенье у работников был выходной день, но работать все же приходилось, хотя и меньше. Режим был нестрогий. Девушкам даже разрешалось ходить в Пассау в кино.

Галя особенно любила фильмы с участием немецкого актера Конрада Вейдта. Этот горбоносый красавец поразил воображение подружек, особенно в фильмах «Багдадский вор» и «Индийская гробница».

Галя очень тосковала по Родине, Харькову, маме.

Однажды вечером, когда Галя в очередной раз, тоскуя, заливалась слезами, в каморку к ней вошел Донат. Увидев плачущую Галю, он начал ее утешать, гладил по голове, прижимал к себе по-отцовски. И случилось то, что должно было случиться между господином и рабыней. Жена Доната фрау Гертруда, видимо, догадывалась об отношениях мужа и работницы, но не могла перечить, боясь его крутого нрава. Галю же при случае то больно щипала, то шипела вслед: «Schnalle!» (шлюха) и однажды сильно ударила по лицу… Так прошло почти четыре года. Гале выдали трудовую книжку с твердыми зелеными корочками, со свастикой на лицевой стороне. Внутри книжки были внесены паспортные сведения Гали с фотографией, указанием места работы и отпечатки ее пальцев. Эта книжка помогла Гале реабилитироваться перед советской стороной в своей благонадежности.

В мае 1945 года в поместье графа вошли американские войска, а всем работникам было велено отправляться домой.

Донат заплакал, просил Галю остаться на правах обычной работницы в доме, но девушка, несмотря на то, что испытывала к нему некоторую привязанность, твердо настояла на возвращении домой.

Почти неделю Галя и Милена бродили по военным дорогам, пока американцы не отправили их в лагерь для перемещенных лиц Шляйсхальм, что находился в Австрии, в американской зоне оккупации.

Лагерь располагался в бывших военных казармах и был поделен на мужскую и женскую половину. Условия содержания ДР (displaced persons – перемещенные лица) были относительно свободными.

Мужская и женская половины разделялись одним рядом колючей проволоки. Каждый вечер вдоль «колючки» и с той, и другой стороны двигались навстречу друг другу мужчины и женщины из разных стран, разных национальностей и вероисповеданий. Они обменивались шутками, флиртовали, назначали свидания.

Однажды теплым майским вечером, наполненным запахом яблоневого цвета, Галя вдруг остановилась, почувствовав взгляд, будто бы прожигавший ее затылок.

– Что с тобой? – Спросила Милена, увидев изменившееся побледневшее лицо подруги.

– Оглянись, прошу тебя, на меня кто-то смотрит.

Милена оглянулась и, пригнувшись к уху Гали, сказала:

– Обернись потихоньку.

Обернувшись, Галя увидела, устремленный на нее взгляд серых глаз 30-летнего красавца, на котором старая лагерная униформа сидела, как фрачная пара.

Будто бы магнитом Галю потянуло к нему. И вот через «колючку» их руки соединились.

Как током пронзило девушку доселе неизведанное чувство.

– Кто ты? – спросила она по-немецки красавца, удивительно похожего на Конрада Вейдта.

– Меня зовут Анри, я француз, воевал против Гитлера в Маки, – представился француз по-немецки с сильным акцентом.

– Я украинка и зовут меня Галей, я из Харькова.

– А я жил в Лионе, работал механиком на заводе Рено. Был женат, но жена погибла в концлагере.

Так, держась за руки, они шли вдоль «колючки» и говорили, говорили…

На другой день американский часовой, увидев Галю, поманил ее к себе и сказал, коверкая немецкий язык: «Выйди, тебя ждут». За воротами стоял Анри, одетый уже в штатское. Галя тоже была одета неплохо. Амалия дарила ей много своей одежды, но Галя с собой взяла только голубое в белый горошек платье и была удивительно хороша в нем, с русой косой, перекинутой через плечо.

Недалеко от лагеря в расположении американских войск находился армейский клуб, где в одном зале «крутили» кинофильмы, а в другом – находился бар с небольшим дансингом.

Анри в этом клубе был своим – американцы уважали французских партизан. Когда стали танцевать, Анри сильно и нежно прижал к себе Галю, так, что у нее все поплыло перед глазами.

– Сегодня вечером ты будешь моей, – прошептал ей Анри на ухо, и Галя, покраснев, согласно кивнула.

Так это и случилось в лагерной каптерке, при которой состоял сержант Дени. Вернувшись в лагерь, Галя все рассказала Милене, а на следующий день познакомила подругу с Дени. Так почти ежевечерне они вчетвером ходили в клуб и на танцы.

Галино чувство к Анри разгоралось все сильнее. Она уже с нетерпением ожидала встречи с любимым, чтобы заглянуть в его серые глаза.

Как-то они попали в клуб, где шла картина «Голубой ангел».

Таких красавиц, как Марлен Дитрих, которая играла главную роль, такого эротического образа Галя никогда не видела, а при откровенных сценах сидела, опустив голову вниз.

Анри ценил целомудренность своей любимой и нежно сжимал ее руку. Особенно понравилась Гале песня, которую пела Марлен. На следующий день она ее перевела на русский язык, и вот что получилось:

В первых числах июня в лагере появился представитель Советского Управления по делам перемещенных лиц. Собрали всех граждан СССР и стали выяснять, кто хочет вернуться на Родину. Галя одна из первых заявила о намерении возвратиться. Когда Анри узнал об этом, он с горечью воскликнул:

– Ты захотела еще в один лагерь?

И как он Галю ни уговаривал – она оставалась стойкой, несмотря на требования Анри увезти ее во Францию. Милену еще раньше Дени уговорил ехать с ним в США.

В день расставания, когда у ворот лагеря уже стояла вереница автобусов советской стороны, Анри, прощаясь с Галей, прошептал ей на чистом немецком языке: «Моя любимая, я тебя все равно найду, сколько бы лет ни прошло. Я скоро уеду в Восточную Германию, потому что я в действительности немец. По специальности врач-психиатр, работал ассистентом у личного психиатра Гитлера профессора Э. Форстера, который проводил гипнотические сеансы над самим Фюрером». Впоследствии профессор был расстрелян, а Генриху (так на самом деле звали Анри) удалось бежать во Францию, где он, и примкнул к Маки.

Пораженная всем услышанным, Галя не могла сказать ни слова, и тут раздалась команда: «По машинам!»

Из окна автобуса Галя увидела Генриха, махавшего ей рукой, а потом вытянувшего вверх правую сжатую в кулак руку.

После нескольких месяцев изнурительных проверок в советском фильтрационном лагере Галю отправили в Омск, т. к. в Харькове не осталось никого из родных.

В феврале 1946 года Галя родила смуглую хорошенькую девочку, которую назвала Марленой.

Так называли в те годы многих детей и мальчиков и девочек (Мар-Лен – Маркс-Ленин), и ни у кого это имя не вызвало недоумения.

Про себя же Галя, называя дочку Марленой, вспоминала свою любовь и песню, освятившую это чувство, в исполнении Марлен Дитрих.

Так они и жили вдвоем в маленькой комнатке коммунальной квартиры. Марлена ходила в детский сад, затем в школу, а Галя работала медицинской сестрой в районной поликлинике.

Быт постепенно налаживался. Всех поклонников, а их было предостаточно, Галя «отшивала». Ей никто не был интересени, с Генрихом никто сравниться не мог.

Часто во сне у нее всплывали чувственно окрашенные воспоминания о Генрихе, их близости.

Утром у Гали возникали ощущения, что будто бы Генрих приходил к ней ночью на самом деле.

Так прошло еще несколько лет. Галя была вся поглощена любовью к дочери, ни в чем ей не отказывала, отказывая себе и в пище и в одежде.

К сорока годам Галя оставалась такой же красавицей, и Марлена становилась год от года краше. И все было при ней: и ум, и стать – она оканчивала школу и намеревалась получить золотую медаль.

К тому времени Галя с Марленой жили уже в отдельной двухкомнатной квартире на первом этаже «хрущевки».

Как-то вечером раздался дверной звонок, и на пороге возник невзрачный, какой-то тусклый человечек. «Вы Галя Ярош?», – спросил он и, получив утвердительный ответ, протянул ей оторванный от газеты клочок, где на белом поле были написаны по-немецки две строчки из песни, которую пела Марлен Дитрих в 1945 году.

– Что с тобой, мама! – закричала Марлена, увидев бледные, искаженные черты лица матери.

Галя ничего не ответила, и, шатаясь, подошла к столу, рухнув на стоявший стул.

Слезы у нее лились ручьем, рыдания сотрясали тело.

С обезумевшим взглядом она гладила этот газетный клочок и повторяла: «Он жив!»

Марлена уже кинулась было звать соседей, но мать пришла в себя и тоном, который дочь никогда не слышала от матери, сказала:

– Не смей, и ради Бога, никому не рассказывай о том, что случилось.

Марлена считала, что ее отец погиб в 1947, воюя против бандеровцев. Так говорила ей мать.

– А что случилось? Кто был этот человек, и что за клочок бумаги он тебе передал?

Мать, отрешенно глядя мимо дочери, постоянно повторяла: «Это профессор из Берлина».

С этого вечера мать будто подменили. Придя с работы и готовя ужин, она вдруг застывала и могла так стоять несколько минут, не отзываясь на оклики.

Потом приходила в себя, делала работу по дому, но была молчаливой, перестала интересоваться дочерними делами в школе.

Спали мать и дочь в разных комнатах, но Марлена слышала, что мать долго не могла заснуть, ворочалась, тяжело вздыхала.

Как-то ночью девушка проснулась от стонов, доносившихся из комнаты матери. Перепугавшись, Марлена открыла дверь в спальню и увидела, что мать, совершенно обнаженная, запрокинув голову и закрыв глаза, издает стоны, а тело ее ритмично колеблется. Еще не зная ничего об интимной жизни, Марлена в страхе стала будить мать, повторяя:

– Мамочка проснись, открой глаза, что с тобой?

Мать открыла глаза, и Марлена увидела ее ненавидящий взгляд и услышала: «Убирайся отсюда и не мешай мне!»

– Что было с тобой ночью? – спросила Марлена у матери утром.

– Тебе еще рано знать!

– Ну, я же взрослая, расскажи, я все пойму.

И тут глаза матери посветлели, они наполнились теплом, и она заплакала, прильнув к плечу дочери.

– Марленочка! Ко мне сегодня ночью приезжал профессор из Берлина, и мы с ним любили друг друга.

– Какой профессор из Берлина? Ты, мама, бредишь? Никого не было, я клянусь тебе!

– У тебя не было, а у меня был. Он приезжает уже третий раз и еще раз приедет через 3 дня.

– Кто такой профессор из Берлина?

– Это твой отец.

– Что ты, мама, говоришь, опомнись. Мой отец погиб в 1947 году.

– Нет, девочка моя, это был твой отец.

И мать рассказала Марлене про войну, про работу на помещика, про лагерь перемещенных лиц и про Анри-Генриха.

Марлена слушала, боясь поверить в рассказ матери. Но как будто все рассказанное вызывало доверие.

– Ну, хорошо, мама, а как отец мог оказаться в Омске. Его никто не видел и никто не слышал, кроме тебя?

– А у него есть специальный аппарат, в чем-то похожий на машину времени Г. Уэллса, ты ведь читала!

– Но это же фантастика!

– Никакой фантастики нет. Генрих действует на меня гипнозом, он психиатр. Физически его со мной нет, но он в моих мыслях – все знает, о чем я думаю, а близость происходит в результате воздействия еще одного аппарата, который он заложил в мой мозг.

Марлена похолодела, услышав такие нелепости от родной матери, которой полностью доверяла и следовала всем ее советам.

– Давай больше не будем говорить на эту тему, – сказала Галя.

Она регулярно ходила на работу, но дома почти ничего не делала. Все легло на плечи Марлены.

Теперь через каждые три дня ночью из комнаты матери доносились стоны сладострастия.

Однажды с криком: «Оставь меня, ты меня измучил», – мать выбежала из спальни и начала метаться по комнате, ломая мебель и посуду.

Марлена позвала на помощь соседей, а те уже вызвали скорую помощь.

В отделении у Гали стойко держались бредовые идеи физического воздействия сексуального характера. Она говорила, что профессор из Берлина заменяет ее мысли своими, делает ее открытой. Все ее мысли известны окружающим. Профессор постоянно совершает с ней интимные контакты через специальный аппарат. При появлении врача мужчины в отделении, Галя вся краснела, закатывала глаза, тяжело дышала и надвигалась на доктора, еле удерживаемая двумя санитарками.

Терапия нейролептиками результатов не давала, и Галю начали лечить шоковым инсулином.

Вызванная для сбора объективного анамнеза Марлена рассказала о жизни матери подробно и в деталях. Она подтверждала, что на самом деле профессор из Берлина существует, что это ее отец.

Марлена сообщила, что профессор говорил с ней по «мысленному телефону» и, узнав, что мать в больнице, сказал, что скоро и с Марленой будет то же. И на самом деле на следующую ночь девочка почувствовала в своей постели что-то чужеродное. Это было не тело, а «нечто», которое говорило с ней и заставило делать «всякие безобразия». Это «нечто» сказало, что профессор остался в Берлине, а «нечто» заменяет его.

Услышав такие речи, врач-психиатр тут же госпитализировал девочку в другое отделение.

После проведения нейролептической терапии и психотерапии у Марлены исчезли психопатологические симптомы, и она через две недели с полной критикой была выписана из больницы.

(Примечание: такая психопатология в психиатрии известна под названием индуцированное помешательство).

Галя получила 30 инсулиновых шоков. Острота симптоматики исчезла, но она продолжала утверждать, что профессор из Берлина существует и что он – отец ее дочери.

Лечение инсулином и нейролептиками неузнаваемо изменили прекрасный образ малороссийской красавицы. Я ее увидел грузной, одутловатой и коротко стриженой. Она сидела на краю кровати, опустив голову, что-то жуя и перебирая невидимое руками.

Прошло шесть месяцев пребывания Гали в психиатрической больнице.

Однажды главный врач срывающимся голосом звонит заведующей отделением Татьяне Павловне и спрашивает, есть ли у нее в отделении больная Ярош. Получив утвердительный ответ, главный врач говорит, чтобы заведующая отделением немедленно пришла к нему в кабинет.

У подъезда административного корпуса Татьяна Павловна увидела несколько черных «волг», на которых ездило обкомовское начальство.

В кабинете у главного врача сидели три, как бы сейчас сказали – господина, (иначе их назвать было нельзя).

«Познакомьтесь, Татьяна Павловна», – сказал главный. Перед Вами представители Обкома партии, КГБ, а также известный психиатр из ГДР Генрих фон Циммерман.

– Расскажите о больной Ярош.

Татьяна Павловна начала подробно рассказывать о болезни Гали, но когда она дошла до «профессора из Берлина», седой и статный господин сказал ей на неплохом русском языке: «Уважаемая, мадам, я и есть тот самый профессор из Берлина, о котором Вам рассказывала Галя!» Татьяну Павловну пришлось выводить из обморока вдыханием паров нашатырного спирта.

Главный врач – старый психиатр – сказал, что внешний вид Гали вызовет жалость и сострадание, т. к. от прежней красавицы ничего не осталось.

«В каком бы состоянии она не была, я забираю ее из больницы и увожу в ГДР вместе с моей дочерью».

Дальнейшая судьба Гали и Марлены мне неизвестна.

Кто был на самом деле этот профессор из Берлина? Как ему удалось через 20 лет в глухой Сибири отыскать свою возлюбленную?

Ясным остается одно – это был не только профессор психиатрии, а по-видимому, человек, связанный со спецслужбами.

Думаю, не обошлось здесь без КГБ и его сестренки восточногерманской «Штази».

Вот такой психиатрически-шпионский сюжет преподнесла мне жизнь, когда я был очень молод и делал первые шаги в психиатрии.

 

Возвращение куколки

Мое первое знакомство с комиссаром произошло при обстоятельствах, связанных с моей профессиональной деятельностью. После окончания юридического факультета я работал следователем в прокуратуре Центрального района Санкт-Петербурга. Я всегда увлекался психиатрией, часто общался с медиками, экспертами по судебной психиатрии, поэтому в прокуратуре мне обычно поручали дела, связанные с сомнениями во вменяемости участвующих в деле персонажей, или привлекали меня к таким делам для консультации. Так было и в тот раз. «Твой случай», – улыбаясь, сказал Петя Скворцов, мой бывший однокурсник, ставший помощником прокурора в той же прокуратуре. Мне принесли еще совсем худую картонную папочку с материалами на возбуждение уголовного дела – дело шло к отказу в возбуждении, и прокуратура должна была осуществить проверку. Из материалов дела следовало: в отделение милиции № XX обратился гражданин с заявлением о том, что произошло убийство девушки, и ему доподлинно известно о причастности к убийству гражданина Мексики по фамилии Ицпапалотль. На вопрос, как звали убитую, заявитель ответить не смог, сказав лишь, что «она была настоящая куколка». По рассказу заявителя, убийство произошло на Невском проспекте, способом убийства была инсценировка дорожно-транспортного происшествия. На просьбу сообщить свои имя, фамилию, отчество и место жительства заявитель ответил, что его зовут комиссар Джордж, и что живет он на крыше дома номер 43 по Литейному проспекту. Предъявить паспорт заявитель не смог, сославшись на то, что не имеет такового, так как является гражданином Трех Миров, а соответствующие бланки в канцелярии Министерства Внутренних Дел Вселенной еще не готовы; из документов заявителем была предъявлена лишь справка, названная заявителем «мой комиссарский мандат». Справка была выдана ПБ № 3 им. Скворцова-Степанова вроде бы на предмет освобождения от воинской обязанности и еще чего-то там: справка содержала много слов на латыни, по каковой причине не была понята сотрудниками милиции до конца. Заявитель настаивал на принятии срочных мер по задержанию подозреваемого, так как преступник якобы собирается в ближайшее время покинуть Россию самолетом из международного аэропорта Пулково-2. Обратившись с запросами в кассы аэрофлота и иммиграционное ведомство, а также в ГИБДД, сотрудники милиции выяснили, что, действительно, гражданин Мексики Хосе Фернандес Ицпапалотль, профессор энтомологии, неделю назад въехал в Россию по приглашению Российской Академии Наук в целях пополнения своей коллекции бабочек. Через два дня был вылет его рейса из Санкт-Петербурга в Амстердам, откуда профессор собирался отбыть в Африку на пассажирском судне. Дорожно-транспортное происшествие, повлекшее летальный исход, смерть пешехода, Марии Линовской, произошло на Невском проспекте три дня назад. Наезд произошел по вине самой покойной Линовской, вышедшей на проезжую часть при красном сигнале светофора непосредственно перед проезжавшим с повышенной скоростью служебным автомобилем, снабженным специальным звуковым сигналом и проблесковым маячком. Я позвонил в Пулковскую таможню и попросил тщательно проверить багаж гражданина Х. Ф. Ицпапалотля. В день выезда он был задержан, так как на вывоз коллекции бабочек не было оформлено разрешений Минприроды России и фитосанитарной инспекции. По моей просьбе Х. Ф. Ицпапалотль был доставлен в прокуратуру для дачи объяснений. Наряд милиции также доставил заявителя, который действительно был найден в мансардном помещении по адресу: Литейный проспект, 43. Я всегда добросовестно относился к своей работе. Тем более, случай мне был интересен. Поэтому днем ранее, я обратился в ПБ № 3 им. Скворцова-Степанова и, сообщив реквизиты выданной ими справки, получил на руки выписку из больничной карты заявителя, примерно следующего содержания.

Пациент доставлен на освидетельствование по просьбе соседей. Документов при себе не имеет. Называет себя по имени «Джордж» неизменно прибавляя «комиссар». Возраст достоверно не установлен. По словам пациента, он вечен, а срок пребывания в данном теле значения не имеет. По биологическим данным – около 30 лет. После опроса соседей установлена личность пациента – Рябинин Олег Иванович. Год рождения 1973. Состоял на учете в психоневрологическом диспансере XX-ского района. Запрошены материалы о постановке на учет и амбулаторном лечении. На основании полученных материалов, наблюдения за больным и опроса установлены анамнез и диагноз. Объективный анамнез (история болезни по документам и иным объективным данным). Родовая травма – асфиксия, удушение при родах, вероятно вызвавшее отмирание части нейронов головного мозга. В детстве отмечено замедленное развитие, случаи непроизвольного мочеиспускания и дефекации, замкнутость, отсутствие психологического контакта с близкими. В юности наблюдались асоциальные поведенческие комплексы, противопоставление себя окружающим, бредовые идеи о создании новой философско-религиозной системы, предназначенной освободить человечество, увлечение мистическими практиками, болезненная гиперсексуальность, проявляющаяся в злоупотреблении мастурбацией. Неоднократно был замечен в употреблении наркотических и токсических средств. Во взрослом возрасте специального образования не получил. Часто менял места работы или не работал, удовлетворяясь случайными заработками. Показаний к принудительной госпитализации не имеется ввиду отсутствия общественной опасности, агрессии и аутоагрессии, а также в связи со способностью самостоятельно удовлетворять свои повседневные нужды. Деменция (слабоумие) не прогрессирует. Состояние стабильное. Субъективный анамнез (история болезни со слов больного). Родился мертвым, отказался дышать, так как не хотел жить в нашем несовершенном мире, однако согласился вернуться в тело из сострадания к обычным живым существам, чтобы показать им путь спасения. С самого детства ощущал истину и был вне двойственности материального мира, не видя разницы между «чистым» и «нечистым», «хорошим» и «плохим»; погружаясь в медитацию, не обращал внимания на телесные выделения. Для того, чтобы найти методы освобождения для живых существ, экспериментировал с телом и сознанием, доводя их до предельных состояний. В настоящее время понял, что освобождение может быть достигнуто путем погружения в виртуальную реальность, в связи с чем приступил к экспериментальному изучению воздействия Интернета на психику. В научных изысканиях пользуется помощью постоянного спутника, которым является комиссар Ринсвинд. Опрос соседей показал, что никакого Ринсвинда, скорее всего, не существует. Пациент сам называет себя попеременно то Джорджем, то Ринсвиндом. Диагноз: Малопрогредиентная шизофрения с бредом величия, бредом изобретательства и раздвоением личности, осложненным галлюцинаторной визуализацией альтер эго, на фоне стойкого гиперстенического синдрома.

Просмотрев материалы, я пригласил в кабинет заявителя. Ничего нового для меня в его внешности не было. Неаккуратная одежда, всклокоченные волосы, особый шизофренический блеск в глазах. Все соответствовало диагнозу. Я предложил зайти и сесть. Рябинин начал диалог первым:

– Вы поймали его? Я видел этого типа в коридоре!

– Вы видели профессора Хосе Фернандеса Ицпапалотля? Мы пригласили его для дачи объяснений, и он любезно согласился, пока у него есть время – разрешения на вывоз коллекции бабочек в процессе оформления.

– Не разрешайте ему уехать и увезти ее! Если он доберется до Города Богов, ей конец.

– Кому?

– Куколке!

– Вы имеете в виду Марию Линовскую? Она погибла в автокатастрофе.

– Да! Именно это я имею в виду! Она погибла!

– Мы еще вернемся к этому вопросу. Давайте поговорим немного о Вас. Я изучил Вашу справку – Ваш мандат, как Вы изволите это называть – и другие материалы. Так значит, Вы сейчас занимаетесь важными исследованиями?

Рябинин откинулся на спинку стула с довольным видом. Помолчал минуты две и, наконец, произнес:

– Я вижу, Вы умный человек, господин следователь.

– Да, я только что закончил чрезвычайно важное исследование. Мой помощник и секретарь комиссар Ринсвинд как раз готовит письменный отчет. Это открытие перевернет весь мир!

– В самом деле? Очень интересно. Не могли бы Вы вкратце рассказать, в чем суть Вашего открытия?

Рябинин был явно польщен. Задачу установления психологического контакта с опрашиваемым можно было считать успешно решённой.

– Если только очень коротко. Научное эссе в процессе работы, я Вам обязательно пришлю потом экземпляр. Но суть в следующем. Естественные и социальные науки давно заметили наличие интересных регулирующих механизмов, имеющих сверхиндивидуальный характер. Приведу несколько самых простых примеров. Если популяция оленей чрезмерно возрастает в пределах замкнутого ареала обитания, у особей стада резко снижаются детородные функции. Напротив, в случае большой естественной убыли, для восстановления численности стада, детородные функции усиливаются. Это справедливо не только по отношению к животным. Замечено, что после войны в приплоде начинает появляться большое количество детей мужского пола, чтобы восстановить убыль мужчин, погибших в боях. Самое удивительное, что такие демографические изменения наблюдались и до войны… Есть даже народная пословица – мальчики рождаются к новой войне. Как будто этому регулятору было о ней известно. Или он сам ее устроил. Но ладно. Далее. Геронтология выяснила, что старение и смерть – результаты запускающегося в организме механизма самоуничтожения. На клеточном уровне был исследован аппарат, вложенный в клетку, единственное предназначение которого – убить клетку, получив соответствующий сигнал. Итак, мы видим, что существует некоторая сила, или механизм, способный управлять процессами генерации и аннигиляции, рождения, размножения, уничтожения живых образований – клеток, особей, видов и так далее.

– Очень интересно. Может, кофе?

– Нет, спасибо, не пью. Сердце, понимаете ли.

– Ах, да, да, понимаю. А я с Вашего позволения, выпью.

– Пожалуйста, будьте так любезны. На философском уровне это явление было исследовано и описано комиссаром Шопенгауэром. Он вывел правило, согласно которому в живой природе часть всегда приносится в жертву целому. Природа очень озабочена выживанием вида, но при этом безразлична к судьбе индивидов, этот вид составляющих. Мы видим, с одной стороны, клетка может быть принесена в жертву организму, а, с другой стороны, вид может быть принесен в жертву более крупному образованию, глобальной биосистеме. И осуществляется это путем передачи по системе приказа на самоуничтожение соответствующего элемента, либо, что практически равнозначно, приказа на отключение систем жизнеобеспечения, иммунитета, чувства и механизма самосохранения. Количественно вид регулируется активацией либо дезактивацией детородных функций. Это все понятно. Но каким образом осуществляется передача приказов? Что это за сигналы? Особые электромагнитные волны? Специальные биологические импульсы? И что это за надмирная сущность, посылающая их?

Рябинин выдержал паузу и изрек торжественно:

– Я назвал его Великий Рубильник!

– Великий Рубильник?

– Да! В самом деле, он включает либо отключает клетки, особи, виды. Он регулирует их также путем установления уровня напряжения подаваемой энергии. Это все объясняет! Динозавры не вымерли – они были отключены Великим Рубильником, так как стали представлять опасность для биосистемы Земли. С наступлением старости Рубильник уменьшает подаваемое напряжение, а затем отдает сигнал на самоубийство. Наркоманы и гомосексуалисты умирают не от вируса СПИДа – Великий Рубильник видит в них угрозу человечеству как виду и отключает их системы жизнеобеспечения. И по поводу наций у Великого Рубильника свое мнение. Он, например, полагает бесполезными европейские народы и снижает им напряжение в воспроизводстве – отсюда бесплодие, гомосексуализм. А китайцев, напротив, считает перспективными, активизирует их механизмы воспроизводства на полную катушку. Все это хорошо, но как практически применить мою теорию? Как найти способы изменить сигналы или блокировать их? Как стать свободным?

– Как?

– Я давно отметил особую связь наших половых функций, сексуальности, с осуществляемым за нами контролем, а также с уровнем жизненной энергии. Знаю по себе, что наглядная демонстрация Рубильнику своей способности к деторождению, причем в половом акте – мастурбацией его не обманешь, как я выяснил еще в юности после долгих и изнурительных опытов, приводит к повышению напряжения подаваемой жизненной энергии. К усилению иммунитета, лучшей работе всех систем. Это трюизм, понимаю, это пишется во всех бульварных журналах. Но смысл – они не понимают смысл. Смысл в том, что Великий Рубильник считает ценными тех, кто способен плодить детей для сохранения вида. Бесполезных Рубильник отключает. И я решил пойти на уловку. Провести эксперимент, дойти в сексе до предельного состояния. По счастью, мне согласились помочь…

– Комиссар Ринсвинд?

– Нет, что Вы, как Вы могли подумать! В сексуальных предпочтениях я ориентирован традиционно. Мне нравятся юные девушки. Так вот. На третьи сутки беспрерывных занятий сексом я увидел! Помните, у Кастанеды сказано, что живое существо предстает видящему как кокон из светящихся нитей. Так вот! Это не нити!!! Это провода!!! Кокон, предназначенный якобы для защиты нашей внутренней психической сущности, на самом деле является сплетением проводов, через которые Великий Рубильник манипулирует нами! Отсюда следует вывод – надо сбросить кокон, отключиться от проводов. Да, но делать это надо чрезвычайно осторожно! Знаете, как с миной, красный проводок, зеленый проводок, синий проводок… Перережешь не тот – все взорвется. При неумелом отключении внутренняя духовная сущность парализуется – что и произошло с нашей куколкой.

– С Линовской?

– Да, если хотите, с Линовской. Я не знал ее фамилии, мы виделись всего один раз. Итак, после еще трех дней посвященных продолжению эксперимента, я дошел до предельного состояния и смог понять, как отключаются проводки. И я сделал это. Теперь я бессмертен.

– То есть?

– Ну, не совсем, конечно. Меня можно застрелить из пистолета, убить кирпичом по голове. Я еще не исследовал, насколько данные события могут быть связаны с Великим Рубильником. Но отключить меня уже нельзя. Отключалка-то сломана!

Рябинин открыто и безудержно рассмеялся. Я подумал, что этого, пожалуй, достаточно. Картина помешательства ясна и очевидна. Случай типичный. Бред величия, бред бессмертия, бред изобретательства. Ходячее собрание бредовых идей. Осталось только выяснить, чем именно досадил нашему «комиссару» несчастный профессор энтомологии и отпустить всех, направив в ПБ № 3 записку об усилении амбулаторного лечения. А может, его все-таки стоит госпитализировать? Кто его знает… Вон, шесть дней сексом занимался… Он же так может кого-нибудь насмерть… Я пригласил профессора.

– Садитесь, профессор. Кофе?

– Да, пожалуйста.

– Вы неплохо говорите по-русски.

– Спасибо, я изучать Ваш язык в университет.

– Господин Хосе Фернандес, Вам нужен переводчик?

– Нет, не надо. Я понимать Вас.

– Извините, я задам Вам несколько вопросов. Чистая формальность. Цель Вашего приезда в Россию?

– Бабочки. Я изучать бабочки. Мне предложить уникальный экземпляр для мой коллекция.

– Понятно. Где Вы были XX числа в XX часов?

– Хм… Не помню… Наверное гулять, смотреть город.

– Вы могли быть на Невском?

– Что есть Невский? Я первый раз в Петербург. В чем меня обвинять? Это недоразумение! Я профессор энтомолог! Я изучать бабочки.

– Понятно. В принципе, вопросов больше нет. Извините. Вас проводят. А вот разрешение на вывоз придется оформить.

И тут произошли удивительные события, которые я до сих пор не способен понять до конца. Рябинин, тихо сидевший до этого в углу кабинета, встал и подошел к профессору. Он положил мексиканцу руку на плечо; тот вздрогнул и обернулся. Рябинин сказал:

– Отпусти ее.

– Даже не думай. Она принадлежит мне.

Я с удивлением отметил, что у профессора пропал акцент, и он перестал путать падежи и склонения.

– С ней не должно было этого случиться. Я был послан предупредить ее. Я не успел, я просто не успел ей все объяснить.

– Да, ты не успел, комиссар. Твоя игра сыграна.

– Я предлагаю сделку.

– Тебе нечего предложить мне, комиссар.

– Я предлагаю себя.

– Ты же знаешь, мы не берем комиссаров. Ну, разве что только иногда. И потом, у меня уже есть подобный экземпляр.

Мексиканец явно издевался над Рябининым. Он не спеша поднял свой черный кейс, положил его на колени, открыл. В кейсе была коллекция удивительно красивых бабочек. Профессор указал на одну из них, с алыми крыльями.

– Видишь, точно такая же, как ты.

– Ринсвинд???…

Рябинин побледнел и отступил на шаг назад. Профессор истерически захохотал.

– Твоя игра сыграна, комиссар. Твой друг у меня. И куколка тоже. Я не отдам ее. У меня раньше не было такой, с небесно-голубыми крыльями.

– Дьявол!

Профессор, как бы дразня, достал из коллекции небесно-голубого цвета бабочку и засмеялся снова.

– Нет, я не дьявол, ты же знаешь. Все гораздо проще. У каждого своя работа. Ты работаешь на одну корпорацию, а я на другую. Свободный рынок, конкуренция.

– Я догадывался, что вы как-то связаны с Великим Рубильником… Ты все просчитал… И то, что мы встретимся здесь – тоже… Говори, чего ты хочешь?

– Думаю, ты сам догадываешься.

Рябинин отвернулся к окну и помолчал.

– Хорошо. Ты выиграл. Папка с результатами эксперимента в обмен на Куколку и Ринсвинда.

– Папка у меня уже есть. Я взял ее у Ринсвинда. Вернее, вместе с Ринсвиндом.

Профессор достал из бокового отделения кейса серую картонную папку с надписью: «Дневник эксперимента № 29864777-бис». Он явно наслаждался ситуацией.

– Ты же понимаешь, я не мог уехать без таких материалов. Я должен передать эту папку нашим специалистам, они изучат, как ты взломал систему, и усовершенствуют защиту. Так что, считай, что ты помог нам. Но есть одно «но». Мы не можем оставить тебя. Мы не можем оставить никого, кто не подключен и кто знает, как отключиться. Это грозит самому существованию нашей корпорации.

– Итак, ты предлагаешь бабочек в обмен…

– В обмен на твое бессмертие. И, разве я сказал бабочек? Бабочку, всего одну бабочку. Одно бессмертие – одна бабочка. Но ты можешь выбрать, кого я освобожу. Ринсвинда? Куколку?

В комнате повисло напряженное молчание. Было слышно, как работает компьютер, как гудят лампы. Потом лицо Рябинина приняло спокойное выражение, и он твердо сказал:

– Никакого торга. Тогда забирай бабочек. Я останусь бессмертным.

Настроение профессора резко ухудшилось. Улыбка сошла с его лица, он сжал губы, стал говорить резко, отрывисто.

– Хорошо. Только здесь. Сейчас.

– Ты первый.

Профессор взял двух бабочек на ладонь, дунул. Они внезапно ожили и улетели в открытую форточку. Я посмотрел в окно. На тротуаре напротив стояли парень и девушка, явно не понимающие, что происходит. Рябинин кивнул головой. Профессор открыл еще одно отделение своего кейса и достал какой-то странный предмет, напомнивший мне, однако, обыкновенный паяльник. Запахло расплавленным оловом. Рябинин подошел к профессору и тот поднес паяльник к сердцу комиссара. Мелькнула вспышка. Рябинин вскрикнул, схватился за сердце и присел. Профессор закрыл кейс и, ничего не сказав, вышел из кабинета.

Все это время я был как будто в оцепенении. Только через минуту после выхода Ицпапалотля я вернулся к жизни. Парень и девушка ушли по тротуару в разные стороны. Профессора никто не провожал; как он вышел из прокуратуры, никто не видел. Рябинин сидел напротив меня, держась за сердце. Волосы его были всклокочены, одежда неаккуратна. Но блеска в глазах уже не было.

– Вам плохо?

– Я же говорил, сердце. Это пройдет. Господин следователь, почему я здесь? Я что-то рассказывал Вам, да? Дело в том, что я болею. У меня шизофрения, я на амбулаторном лечении. У меня и справка есть. Со мной бывают галлюцинации, я несу какой то бред, называю себя комиссаром Джорджем, а потом сам ничего не помню. Меня зовут Рябинин Олег Иванович, семьдесят третьего года рождения. Я паспорт потерял, а милиция не восстанавливает потому, что у меня прописки нет. Доктор говорит, я не опасный, меня не надо госпитализировать. Я на работу устроился, живу у знакомого в мансарде. Доктор говорит, мое состояние стабильное. Отпустите меня, господин следователь!..

Я допечатывал: «…постановил: в возбуждении уголовного дела отказать, за отсутствием события преступления». Из ГИБДД позвонили и сказали, что в ранее переданной информации произошла ошибка. ДТП на Невском действительно произошло, но гражданка Мария Линовская отделалась ушибом колена и легким испугом. Из травмпункта ее забрал знакомый, Алексей Ринсвинд. Писать заявление она отказалась. Дело было закрыто. Только с тех пор, видя, как светятся коконы, я часто думаю: какой проводок надо перерезать первым? Красный? Зеленый? Синий?..

 

Трудный пациент

Кабинет врача. Входит пациент.

– Доктор, со мной что-то происходит.

– Садитесь, рассказывайте.

– Понимаете, вчера жена стала щекотать мне пятки, а я вертелся и хохотал, как маленький.

– Ничего удивительного, взрослые тоже боятся щекотки.

– Я знаю, доктор, но она щекотала меня через ботинки.

– Не морочьте мне голову, этого не может быть.

– Еще как может! Правда, ботинки были старые и подошвы кое-где протерты до дыр.

– Слава богу, а я уже хотел звонить психиатру.

– У Вас что-то с головой, доктор?

– Не у меня, а я думал, что у Вас. Не мог же я поверить, что кто-то кого-то щекотал через ботинки. Вы бы поверили?

– Если бы сказали, что это моя жена, да.

– Конечно, если бы Вам сказали про жену и протертые ботинки, а Вы же мне информацию по частям выдавали.

– Конечно, по частям. Я вообще не хотел говорить про то, что ботинки протерты. Ведь она щекотала в прихожей.

– Ну и что?

– А я был в комнате.

– Такого не может быть.

– У моей жены может. Это не первая ее проделка. После свадьбы она не подпускала меня к себе три месяца, мы спали на разных кроватях, тем не менее, она забеременела.

– А кровати стояли далеко друг от друга?

– Нет, но между ними была тумбочка.

– Тумбочка?

– Ага.

– Поздравляю, Вашей жене достался редкий муж!

– Это еще не все, доктор. Когда я узнал, что она беременна, мне подвернулась загранкомандировка, и я уехал на целый год. Так вот, она не рожала до тех пор, пока я не вернулся.

Врач снимает трубку и набирает номер. Пациент бьет по рычагам.

– Я Вас разыграл, доктор, – хохочет он.

Врач облегченно вздыхает и кладет трубку.

– Меня не было всего одиннадцать месяцев.

– Сколько? – лицо врача снова вытягивается.

– Одиннадцать.

– Шутки у Вас идиотские! – кричит врач. – Сами вы тоже идиот. Ваша жена наставляет вам рога!

– Извините, доктор, я опять разыграл Вас.

– Убирайтесь отсюда со своими дурацкими розыгрышами! И прекратите этот идиотский смех!

– Не могу, доктор, она меня снова щекочет…