Паровая машина, если верить Карлу Марксу, изменила общество, в котором появились новые классы. Но она не изменила сознание, которое осталось по-прежнему понятийным.

Что такое понятие? Это объяснил М. Шелер. У человека есть понятия, а у обезьяны нет понятий. Как это узнать? Если обезьяне, говорит он, дать полуошкуренный банан, то она в нем не узнает банан. Банан для нее должен быть либо с кожурой, либо без нее. А это значит, говорит феноменолог Шелер, что у обезьяны нет понятия субстанции. А у человека есть понятие субстанции, и он легко справляется с бананом.

Символом понятийного развертывания текстовой последовательности стала книга, порядки слов в которой могли быть линейными, а также могли закручиваться в спираль, сворачиваться в круг, ветвиться как дерево. Эта линия, несмотря ни на что, не должна была прерываться. Прервавшись, она создала бы опасный разрыв в порядке мысли и, следовательно, бытия, в котором мог бы обосноваться хаос. А хаос — это как броуновское движение атомов. О нем ничего нельзя сказать, в нем ничего нельзя сделать. Клиповое сознание — это разрыв линии и хаос в сознании, допустимый обществом. Зачем нам этот хаос? Затем, чтобы поймать смысл, а не информацию. Сообщают обычно информацию, а она равна тому, что сказано. Но что делать, когда мы встречаемся с недосказанным или со сверхсказанным? В коммуникации достаточно ссылок на информацию, но в общении приходится иметь дело со смыслами, которые отсылают к недосказанному или сверхсказанному. И в силу неразвитости символического сознания и доминирования в культуре знаковых структур эти структуры и это сознание дополняются клиповым сознанием.

Компьютер изменил сознание, хотя не изменил общество. Началось время игры с сознанием. Что это за игра? Если нет символического сознания, то его отсутствие отчасти компенсируется клиповым сознанием. Это одна игра. Другая состоит в расширении возможностей знака при помощи клипа. Эти игры заметны даже в манере письма.

 

1.1. Игра с сознанием

Человек вступил в опасную игру со своим сознанием. Мы играем с ним, приходя в музей современного искусства, беря кредиты, мысленно экспериментируя, общаясь в фейсбуке, покупая модные товары, коммуницируя. Эта игра порождает воображаемый мир, объекты которого существуют в той мере, в которой мы относимся к ним как к чему-то действительно существующему. Воображаемый мир нашего сознания не совпадает с миром возможного, ибо в нем есть и невозможное. Самость заставляет человека существовать сразу в нескольких мирах. При этом то, что для человека возможно в одном мире, существует как наличное в другом и невозможное в третьем. А это, например, значит, что пространство и время есть только в одном из них. Во втором может отсутствовать время. В третьем — протяженность. Сознание — это не время и не протяженность. Так что же такое сознание и зачем оно человеку?

Декарт

Современное понимание сознания восходит к Декарту, который полагал, что существуют две субстанции — протяженная и мысленная. Одна наблюдается, другая осознается. В человеке они встречаются. При этом ментальное каким-то образом воздействует на материальное. И хотя тело само по себе ничего не может сказать об уме, ум, как заметил Гуссерль, всегда приурочен к телу.

Одно дело — тело для сознания. Другое дело — тело для инстинкта. В первом случае мы имеем дело с телом для неразумия, в котором галлюцинация может занимать место ближайшей причины поведения. Во втором — с телом для разума, в котором галлюцинация заблокирована и для которого нужно всегда искать какую-то внешнюю причину действия. Неразумие всегда воображает, интеллект, как правило, вычисляет. Но наука никак не может научиться различать, с одной стороны, сознание и интеллект, а с другой — тело для воображения и тело для вычисления.

Распря

Между наукой и философией сегодня сложились странные отношения. Философия говорит, что причина сознания находится в самом сознании и путь к нему лежит через самопознание человека. Наука уверяет, что причина сознания лежит вне сознания и путь к нему лежит через познание мозговых структур. Философы говорят, что человек — это художник, история которого началась со времен наскальной живописи. Ученые доказывают, что человек — это обезьяна, которая побрилась, надела костюм и стала читать газеты, что его истории более миллиона лет. Философия указывает науке на дверь и просит ее не путать сознание с мозгом. Наука помещает человека в ряд живых существ и заявляет, что сознание это не привилегия человека и она сама без всякой философии справится с проблемой сознания, полагая, что оно может функционировать в режиме компьютера.

Два проекта

И действительно, ученые всерьез взялись за изучение сознания. В 2013 году в США решили создать картографию мозга или, как говорят американцы, «карту активности мозга», выделив на это 5 млрд долл. на 10 лет. Европа, конечно, от американцев не отстает и выделяет 1 млрд евро на создание своей модели человеческого мозга. Американцы хотят научиться регистрировать импульсы всех нейронов мозга человека. Для этого на каждый нейрон они намерены посадить наномашину, превратив мозг в подобие локальной ноосферы. Ученые и сочувствующие им философы думают, что все это должно им помочь понять, что такое сознание. В работе принимает участие профессор Гарвардского университета Дж. Черч, бывший руководитель программы «Геном человека». Но, как замечают скептики, для составления генома можно было использовать в качестве материала слюну и кровь. А для изучения мозга нужен живой мозг. И исследователям, видимо, придется, как когда-то Богданову, ставить эксперименты на самих себе.

Первый успех американцев, если верить сообщениям прессы, связан с тем, что им удалось создать полную карту нейронных соединений червячка, у которого оказалось примерно 300 нейронов. Правда, сделанный ими виртуальный червяк почему-то пока еще не ползает, ему нужно создать еще и виртуальную среду. Но важно не это. Надо иметь в виду, что у мозга человека 100 млрд нейронов, и на Земле живут 10 млрд человек. И неизвестно, не понадобится ли американским ученым для понимания биологических основ сознания на все эти нейроны прикрепить наномашины, создавая одновременно мир полностью контролируемой ноосферы.

В Европе проектом «Человеческий мозг» руководит профессор из Лозанны Генри Маркрам. В рамках этого проекта хотят создать действующую модель мозга на компьютере. Для этого используют самые быстродействующие компьютеры, некоторые предки которых были чемпионами мира по шахматам. Правда, замечу, что для игры в шахматы сознание не нужно. В европейском проекте одному нейрону должен соответствовать, условно говоря, один процессор. Чтобы смоделировать мозг человека, нужно будет 100 млрд процессоров упаковать в колонки по 1000 процессоров и связать их между собой.

Самое интересное состоит в том, что никто из ученых не обсуждает проблему идеального. Видимо никому не интересно узнать, что же будет находиться в идеальном содержании действующей модели мозга, каков будет мир ее фантазий, окажется ли, например, воображаемый мир заполнен тем, что Юнг называл архетипами, а Кант — синтетическим априори. Иными словами, опровергнут ли или все же эти два проекта оправдают убеждения Хайдеггера в том, что наука не мыслит. Подтвердится ли ими прогноз Гуссерля, поддержанный Э. Шредингером, что наука, основанная на принципе объективности, ничего не может сказать о субъективности, которая сделала сам этот принцип возможным.

Оба эти проекта исходят из предположения, что мозг и сознание, по крайне мере, как-то связаны между собой. Но так ли это?

Сознание и мозг

18 сентября 2014 года центральное телевидение России сообщило о том, что нейрохирурги страны провели успешную операцию и извлекли из головы мужчины ножку стула, которая пробила череп и проникла до его основания. К сожалению, больше пока никакой информации об этом случае мне не удалось узнать. В научной же литературе иногда приводятся рассказы об аналогичных случаях. Например, в интернете я нашел материалы, которые приводят следующие данные.

1866 год, несчастный случай — балка срезает у человека ¼ часть черепа. Во время операции больной приходит в себя и спрашивает, что с ним произошло. Пациент прожил после операции 26 лет, жалуясь на легкое головокружение.

1940 год, Боливия. Доктор Итуррича вскрывает череп мальчика 14 лет, жаловавшегося на сильные головные боли. Вскрытие показывает, что его мозг отделен от внутренней полости черепной коробки.

Германия, доктор Хуфланд вскрывает черепную коробку разбитого параличом мужчины. Вместо мозга он обнаруживает 330 г воды. Возникает вопрос, чем этот мужчина думал.

В 1935 году в США родился ребенок, который прожил 27 дней. Он был таким же, как и все дети. После его смерти обнаружилось, что у него вообще не было мозга.

Все это наводит на мысль о странных отношениях между сознанием и мозгом. Так ли уж верна идея о том, что мозг рождает сознание? Может, прав Дж. Экклс, утверждавший, что мыслящей материи вообще не существует. Мозг в лучшем случае может только обнаруживать мысли, а не рождать их. Но если признать, что сознание не связано с мозгом, то нужно ли тогда признать, что оно никак не связано с человеком? Вот здесь-то и возникает настоящая игра с сознанием. Ведь если оно не связано с человеком, то тогда его можно приурочить к чему угодно, в том числе и к небиологическим структурам. И, следовательно, нужно приготовиться к изучению мысли после человека. На мой взгляд, мы не можем помыслить мысль вне связи с человеком.

Сознание и познание

Среди ученых распространено мнение о том, что сознание так или иначе связано с познанием. Для нас, для русских, это мнение кажется особенно убедительным, ибо наш язык связал знание с сознанием. Но на самом деле сознание существует не для познания, а для бытия человека. Если бы оно существовало для познания, то оно должно было бы познавать и себя в качестве познающего, и нужно было бы подождать, пока оно себя полностью не познает. Поскольку познание бесконечно, постольку ожидание появления сознания биологического смысла не имеет. Сознание нужно для того, кто не знает, как вести себя, кто существует сразу в нескольких мирах, кого страсти влекут в разные стороны.

Тому, кто знает, как вести себя, сознание не нужно. Кто не знает, тот должен смириться с тем, чтобы сознание ограничивало его существованием только в одном мире, который он называет реальным. Вполне возможно, что существует много параллельных миров, но человек — это, по определению Платона, кукла, ибо сознание помещает его только в один из них, заставляя его следовать одному и тому же. Кто следует одному, а не многому, тот перестает просто жить и начинает осознавать, то есть переживать. Сознание заставляет живое не жить, а переживать, открывая тем самым горизонт человеческого в мире. Но зачем нам сознание? Может быть, для того чтобы говорить?

Сознание и язык

Для того чтобы говорить, сознание не нужно. Понимание сказанного не рождается самим актом говорения. Для того чтобы оно появилось, требуется соединить в речи воображаемое и реальное. Если врач говорит мне: «покажи язык», а я ему отвечаю: «покажи язык», то у меня нет понимания, нет сознания. У языка и у сознания разные истории. Весь смысл мысленного эксперимента Серла с китайской комнатой состоит, мне кажется, в том, чтобы показать, что, когда человек говорит, он, скорее, вычисляет, а не понимает. Как машина вычисления человек, бесспорно, уступает автоматам, которые имеют уже свою и отличную от человека историю. Но как осознающий человек является уникальным событием во вселенной.

Вступая в игру с сознанием, то есть вовлекая его в работу социально-экономических и интеллектуальных структур, человек проигрывает. Анонимные структуры выигрывают. Выигрывает то, что не нуждается в сознании.

 

1.2. От понятия к клипу

Нужно ли нам сегодня писать так, как писали еще в ХХ веке? Думаю, что нет, не нужно. В ХХ веке была тяга к гигантомании. Философы, такие как Сартр, писали огромные фолианты, в которых они двигались со скоростью повозки, заглядывая во все закоулки мысли, рассказывая обо всем, что они увидели или могли увидеть, ссылаясь на рассказы других писателей.

Нужно ли нам читать так, как читали в ХХ веке? Думаю, что не надо.

Пример. Девочка двух с половиной лет просит прочитать сказку «Красная шапочка». Ей начинают читать. Она останавливает чтение и предлагает сразу же прочесть ту сцену, в которой появляются охотники. Ребенок внимательно слушает финальный рассказ известной сказки несколько раз подряд. Зададимся вопросом? Какое мышление у ребенка? На мой взгляд, у девочки клиповое мышление. Почему? Потому что секущие плоскости ее мышления превратили сказку в серию эпизодов, из которых был выбран один, но самый интересный, самый главный и самый непонятный, а именно: появление съеденных волком бабушки и внучки целыми и невредимыми из живота волка. Девочку не интересует морализирующая сторона сказки. Это взрослым кажется, что сказка должна научить девочку не разговаривать с незнакомыми людьми. У взрослых — понятийное мышление. Ребенка занимает алогичность сказки, абсурдность произошедшего события. В ситуации абсурда, или, что то же самое, при больших скоростях общения, любая последовательность знаков становится обманчивой. Логика лжет. Она хороша при передаче мысли, при изложении, а не сочинении. Рождение мысли стоит вне логики.

Сознание, которое извлекает логику из события, является понятийным. Сознание, извлекающее абсурдность события, является клиповым. Указанное различие позволяет по-новому взглянуть на сознание со стороны самости.

Самость

Под самостью человека понимается то, чего больше нет ни у кого в мире: область внутренней детерминации, определение себя в своем отношении к миру. Условием самости является прекращение внешней детерминации и превращение невозможного в естественной среде в единственную возможность существования. Эта возможность связана с освобождением из-под запрета реакции на воображаемое, реакции на то, что не существует наяву, но существует как сновидение, как греза, как означаемое без означающего. Закрытость самости противоположна открытости коммуникации, которая организована вокруг означающего без означаемого, то есть Я. Отсюда следует, что самость по природе своей не коммуникабельна, а коммуникация в каждой точке своего пространства не принадлежит самости. То есть либо человек сам, и тогда у него проблемы с коммуникацией, либо он в коммуникации, и тогда у него проблемы с самостью.

Сознание

Сознание — это свойство самости, которая может двигаться в своей организации либо по направлению к Я, либо от Я. До Я сознание не обнаруживает себя и существует вне представления самому себе. Для него нет зеркала, в котором оно могло бы увидеть себя. И поэтому сознание существует в области не видимого человеком извне. Вот это сознание является темным. Оно существует как самоаффектирующая самость.

Темное сознание просто есть как сон, как настроение, как крик эмоции. Но это есть недоступно для языка, ибо оно не отсчитывается от Я, принадлежа плану воображаемого. Точка отсчета возможна после слов «Я есть». С заполнения пустоты «Я есть» начинается язык. В точке пересечения языка и сознания возникает языковое сознание, «говорящее Я».

Движение сознания, отталкивающегося от факта существования Я, обнаруживает все кроме себя, ибо в этом движении оно является движением от первого лица. Я может выразить через себя любой предмет из бесконечного множества предметов. В этой бесконечности есть все кроме самого Я. Но это все — не-Я. Это все предметы. Вот это движение сознания от Я к тому, что Я не является, стало называться предметным сознанием.

Если сознание предметно, то оно нефрагментарно. Последовательным сторонником такой точки зрения был Гуссерль. Но если оно фрагментарно, то оно непредметно. Непредметное сознание науку не заинтересовало. Но искусству оно понравилось. И оно устроило за ним охоту.

Лоскутки

Все знают, что такое лоскутное одеяло. Практикой пэчворка владели наши бабушки. Они хорошо делали половички. Но вот теперь мы узнали, что и наше сознание может быть сшито из лоскутков. Но узнали мы об этом не от ученых, а от художников. Не наука, а искусство раскрывает перед нами клиповую сторону сознания. Именно в науке применение стандартных приемов сознания оказалось наиболее спорным. Апроприация, пастиш, палимпсест выявили в науке ее «свое иное», ее тяготение к скрытым заимствованиям и открытому плагиату. Сегодня даже аспиранты знают, что диссертации и книги носят непонятийный характер. Они сшиваются так же, как одеяло из лоскутков фраз, из обрывков чужих мыслей, из фрагментов, которые называются открытыми цитатами, референциями, аллюзиями, скрытыми цитатами, пересказами и критикой. Даже ирония стала сегодня способом присвоения того, что принадлежит сфере чужого ума.

Школа

Первыми забили тревогу учителя школы. Они обнаружили неготовность своих учеников читать большие тексты и слушать длинные речи. Учителя обвинили учеников в том, что у них не развито понятийное мышление, что они не умеют обобщать, неспособны связать концы с концами, не хотят читать книги, не могут сконцентрироваться. В чем причина такого положения дел? В плохой памяти? Конечно, память нужно тренировать. Но зачем? Чтобы запомнить длинный текст? Но не лучше ли его разбить на фрагменты? Педагоги видят причину в распространении интернета и вообще экранной культуры. Они полагают, что все дело в клиповом сознании, которое не умеет анализировать и склонно к просмотру дайджестов, выжимке информации из разных источников. Но в интернете и взрослые ведут себя, как дети. Они чувствуют себя раскрепощенными и анонимными, будто попали в какую-то большую толпу и растворились в ней, ни за что не отвечая. В социальных сетях легко потерять чувство реальности и вернуться в детство.

На самом деле в образовательных учреждениях столкнулись две реальности: книжная и экранная, нарождающаяся и отмирающая, ученики и учителя. Школьник смотрит на учителя как на экранный персонаж и ждет от него умения упаковывать мысль в образ. Образ — это не знак, не слово. Он не отсылает к другому образу. Знак — это всегда два знака. Знак отсылает к другому знаку, одно слово — к другому слову. Ученик еще не знает, что в школе не мыслят. В школе говорят. Это потом он поймет, что в школе учат. Поэтому понятийное мышление для него — это как бег с препятствиями. В нем смысла мало, а трудностей много.

В школе началась война между поколениями: школьники ориентируютя на клиповое сознание, учителя приучают их к понятийному. Учителя привыкли говорить много, длинно, утомительно и обо всем. Школьники хотят, чтобы они говорили коротко, как на камеру, и по существу, полагая, что урок — это место еще и для когнитивных развлечений. Лектору нужно давать не 90 минут, а 10 минут для изложения своих или чужих мыслей. Все остальное время должно уйти на обсуждение.

У педагога складывается простой концепт ума: быть умным — значит быть послушным. Ученик понимает, что ум нужен не ему, а педагогу. Педагоги придумали ум для того, чтобы им было легче управлять недорослями. Для ученика думать — значит быстро думать. Быстро думать мешают детали. Следовательно, детали нужно вынести за скобки. А учителю кажется, что дети не готовы принимать взвешенные решения. Напротив, ученик склонен считать, что учитель не умеет мысль упаковать в картинку. Школьнику нужен афоризм, слоган, а не набор языковых штампов.

В музее, глядя на картины Пикассо, я могу видеть одновременно передний план и задний план изображаемого предмета. В магазине я прошу сделать мне нарезку. Секущая плоскость ножа превращает колбасу во множество фрагментов некогда монолитного куска. В школе составляют расписание. Секущая плоскость взгляда завуча превращает монотонное время во множество не связанных друг с другом уроков. Школьник в школе, как зритель перед телевизором, меняет один урок на другой. Смена уроков вызывает иллюзию огромной скорости движения, такую же, как у зрителя перед телевизором. Только у школьника — расписание, а у зрителя — пульт. Студента просят сделать конспект книги. Конспект — это монтаж мыслей, изложенных в книге. Книга требует медленного чтения, компьютер настаивает на быстром просмотре. Студент, как пассажир автобуса, может одновременно слушать музыку, читать книгу и общаться в социальных сетях. Кто плохо понимает чужие мысли, тот может изобретать свои, потому что чужие мысли носят, как правило, языковой характер.

Из вузов и школы исчезло главное — идея. А без идеи, без мифа школа — это не школа, а институт — это не институт, а место пребывания лоботрясов.

Идея

Идея — это социально приемлемая паранойя, которая может быть выражена в линейном порядке слов. Но все эти слова, как рисунки в пустыне Наска, до недавнего времени должны были прочерчиваться одной линией. Эта линия не должна была прерываться, потому что, прервавшись, она создавала разрыв в порядке, трещину в бытии, в которой мог обосноваться хаос. А хаос — это как броуновское движение атомов, ничем не связанные между собой серии и потоки множественного, образовавшегося на месте сингулярного (единичного). Поэтому логос запрещает своевольно прыгать с одной линии на другую, метаться между разными линиями, ибо в результате этих метаний будет существовать не что-то, а ничто. Охранять линейную последовательность философия поручила категориям гармонии и субстанции. Но субстанция служит не сознанию, а языку. Язык линеен, сознание множественно. Язык говорит: все по порядку, всему свое время. Сознание говорит: не хочу ждать, хочу одновременно видеть все сразу. С.Эйзенштейн придумал даже что-то вроде «книги-шара», в которой ссылки одной части на другую были взаимными. Кортасар выдумал «игру в классики», Борхес создал «Сад расходящихся тропок», а Павич вообразил «Хазарский словарь». Наконец, Витгенштейн, презрев свою аналитику, заговорил о «визуальной комнате». Иногда смотреть не легче, чем читать. Гринуэй говорит, что люди смотреть еще не научились, что смотреть труднее, чем думать. Теперь идея должна визуализироваться и приспособиться к серии множественного.

Клип заставляет сознание не продумывать мысли, а монтировать их. Быть не мыслителем, а режиссером мыслей. Сознанию нужна наглядность. Оно устало от абстрактного мышления, которое практикуют торговки на рынке и офисные менеджеры.

Любое мышление требует времени и сосредоточенности на чем-то одном. Нельзя думать и говорить. Когда говорят, тогда не думают. А если думают, то плохо говорят. Правильная речь — признак отсутствия мысли, то есть указание на то, что речи не предшествовало размышление.

Имманенция

В момент, когда сознание перестает быть тем, что оно есть, оно скрывает свою истину. Ни психологи, ни лингвисты не могут говорить на языке его истины, ибо они объективируют сознание, делая его чужим по отношению к себе. Сознание гибнет в мире любых объективаций, прежде всего предметных и языковых. Потому нам нужно поймать сознание в глубине его имманенции, в момент, когда оно находится у себя дома. Нам нужно живое сознание, не отчужденное от самого себя в языке и, следовательно, в знании. У себя дома оно у маленьких детей и, возможно, у сумасшедших.

Самоаффектация

Краснеть от смущения — значит находиться у себя дома, в глубине имманенции своего сознания. В самоаффектации сознание присутствует по отношению к самому себе, и это присутствие нельзя получить никаким внешним образом. Все знают, что если ты нарушаешь табу, запрет, то тебя будет мучить совесть. Человек может умереть от самонаказания. В лучшем случае у него может произойти нервный срыв, психическое заболевание, и физически здоровый человек может оглохнуть или ослепнуть. Результаты работы сознания можно наблюдать телесно, как, например, парализованную руку или ногу, как вполне реальный ожог.

Когда тело начинает реагировать не на внешнюю причину, а на призрак, тогда возникает мое тело, которое я переживаю в отличие от другого тела, которое я только наблюдаю.

Время

Любое мышление требует времени и сосредоточенности на чем-то одном. Нельзя думать и говорить одновременно. Клиповое сознание нас спрашивает: вы хотите думать? Пожалуйста, думайте, но думать — значит быстро думать. Вы хотите понимать? Ради бога. Но понимать — значит быстро понимать, а не танцевать герменевтические церемониальные танцы. Все, что мешает быстро думать и быстро принимать решение, должно быть оставлено без внимания. Клиповое сознание — это монтаж. Оно не обобщает, а выдумывает.

Быстроте мысли мешает увалень-язык. Клиповое мышление старается избежать встречи с языком, свести к минимуму его присутствие. Поэтому первый признак клипового мышления — это языковой минимализм. Мгновенное схватывание сути дела происходит в образе или наглядной схеме. Клиповое мышление интересует не способ связывания одного суждения с другим, а наглядное изображение мысли в целом.

Другим признаком клипового мышления является обращение не к опыту, а к воображению. Опыт закрывает возможность связи с априорными ресурсами мышления. Воображение как раз использует эти ресурсы. Визуальное мышление актуализирует их.

Особенность клипового сознания состоит в том, что его нельзя представлять как поток. Оно перестает течь куда-либо. Это сознание вне времени. Это серия взрывающихся галлюцинаций, лопающихся пузырей субъективности, обусловленных сжатием границ антропологического в человеке. Человеческое теперь задается технически, как то, что не воображает и расположено вне самоаффектации. Коммуникация съела самость. Человек перестал узнавать самого себя.

Мир как визуальная комната

Клиповое сознание не мыслит, а визуализирует мир. Оно делает невидимое в мире видимым. Где мыслят, там, конечно, не существуют, а где существуют, там не мыслят. Напротив, визуализируют там, где существуют, а существуют тогда, когда возможна визуализация. Клиповое сознание работает по принципу зеркального отражения в визуальной комнате.

В визуальной комнате нет времени. Поэтому все восприятия одновременны и воспринимают себя. Я и есть восприятие Я. Если сознание уклоняется от мира и направлено на Я, то в зеркальной комнате оно ищет себя и не узнает себя. Когда мы видим себя в зеркале, мы знаем, что мы перед зеркалом, а не в зеркале. В зеркальной комнате бесконечное множество самоотражений, и мы не фокусе, не в центре. Мы не узнаем себя, мы не знаем, где мы стоим перед зеркалом. Все отражение. Если бы мы узнали себя в некоем центре, то тогда мы бы стали тем, что Гуссерль называл трансцендентальным Я.

Логос природы

Природа запрещает человеку отождествлять бытие и мысль о бытии. Она против Парменида и против Хайдеггера. Грезящая материя должна лишиться грез, то есть онтологического, чтобы оставить только онтическое. «Бытие не тождественно мысли», говорит нам все живое и неживое. Жизнь — это не логика, а абсурд. Чтобы не было абсурда, грезы материи нужно закупорить. И только в этом случае будет возможна эволюция, возможен отбор. Если бытие равно пониманию бытия, то эволюция невозможна. И человек невозможен. Ведь человек — это девиация, отклонение от тождества. Как назвать того, кто не отличает бытие от мысли о бытии? Сумасшедшим. И первым это, видимо, понял Парменид. Что будет с человеком, если для него съесть банан и подумать о том, чтобы его съесть, одно и то же? Он умрет. Его забракует эволюция. Поэтому для человека важно научиться соединять воображаемое и реальное.

Если сознание — это набор образов, склеенных между собой в одну эмоционально раскрашенную картину, то клиповое сознание — это монтаж картин-иллюзий, которые мы сами себе показываем. Но показываем мы их себе не потому, что хотим удовлетворить свою потребность в галлюцинациях, а потому, что мы знаем гораздо больше, чем можем высказать.

Клиповое сознание и априоризм

Сознание человека нельзя получить из опыта. В опыте есть все кроме сознания опыта. Априорные структуры сознания позволяют человеку расширять свои знания без обращения к опыту. А поскольку опытом обычно называют то, что зафиксировано в языке, то доопытные структуры сознания будут носить неязыковой характер.

Априорные структуры сознания проявляют себя прежде всего в художественном опыте. В наскальной живописи, в картине, изображающей раненого бизона из пещеры Ласко, мы видим точки-следы, хотя никаких точек самих по себе не существует. Сама реальность изображения есть не то иное, как объективированная иллюзия художника, место которого не определено в этой реальности. Неуместность художника, его пластичность сделали возможной его свободу от отсылок к чему-либо в мире, кроме себя.

Клиповое сознание пытается сконструировать свой взгляд изнутри самостояния человека без опоры на априоризм. Априоризм расширяет знания без расширения опыта. Клиповое сознание расширяет опыт без расширения знания. Оно сжимает временную последовательность до одномоментного разнообразия.