Наконец прибыли

Сравнительно благополучно переправившись через ущелье, путники сделали короткий привал и двинулись дальше по лесной тропе. До миссии было уже недалеко. Дорогу к ней указывали зарубки на деревьях, сделанные салезианскими монахами.

К вечеру, поднявшись на скалу, путешественники увидели над лесной зеленью голубую колокольню с серебряным крестом. Рядом развевался яркий эквадорский флаг.

— Отец, не миссия ли это? — крикнул Казираги.

— Миссия, сын мой! Миссия! — ответил отец Анхель и подхлестнул прутиком своего мула.

Вскоре показалась довольно широкая и быстрая река Упана. По берегам ее росли большие деревья. Они образовывали зеленые ворота, через которые проносила свои воды река. От Упаны веяло освежающей, приятной прохладой, зовущей искупаться в прозрачной воде. Но монахов привлекала лишь одна цель — миссионерская станция — конец их пути.

Трусцой въехали путники в большой апельсиновый сад. Деревьев, усыпанных желтыми цветами, было так много, что они выглядели как дикорастущие в просеках джунглей кусты. Внимание Юкнюса привлекли разные овощи, посаженные между деревьями. Потом он заметил, что земля вокруг деревьев прополота и дорожки посыпаны желтым песком.

— Отец, неужели это сад? — спросил он.

— Здесь начинаются сады миссионерской станции, — пояснил отец Анхель. — Видите, какое богатство! Ежегодно миссии расширяют этот сад. И вырастет он в огромную латифундию! А раньше здесь были лишь дикие деревья.

Отец Анхель умолчал о том, что не только деревья росли раньше на этом месте. Между ними стояли гэи в которых жили хозяева этой земли — индейцы хибаро. Когда сюда пришли испанцы, хибаро было несколько тысяч. Обнаружив здесь золото, испанские купцы построили прииск. Несколько позднее на берегу Упаны появились и миссионеры-иезуиты. Постепенно возник городок Лос Макабейос — Макас, и жители его стали называть себя макабеями. Большинство хибаро ушли в джунгли, а некоторые стали работать на промывке золота. Не выдерживая нечеловеческой эксплуатации, несколько раз они пытались восставать против иноземцев, но безуспешно. Миссионеры в Макас менялись, но положение индейцев от этого не улучшалось. После иезуитов сюда пришли францисканцы, их сменили салезианцы. Последние старались поддерживать мир между индейцами и властями, но при этом не забывали о своей выгоде. Когда индейцы в очередной раз сожгли прииск и золотоискатели перебрались в более спокойные места, монахи были только рады этому. Ведь не считая нескольких должностных лиц, салезианцы были здесь единственными европейцами и чувствовали себя поэтому полновластными хозяевами.

Миновав апельсиновый сад, путники свернули на дорожку, идущую через высокую кукурузу. Затем начались плантации сахарного тростника и деревьев какао. Наконец показались невысокие, построенные из бамбука дома. Вместо окон в их стенах были проделаны продолговатые отверстия. Перед домами стояли вкопанные в землю скамейки и глиняные печи. Вокруг, кудахча, разгуливали куры, грызлись лохматые собаки, прыгали маленькие обезьянки. В хлевах хрюкали свиньи.

Ближе к центру городка дома становились выше и просторнее, они были построены из тесаных бревен и досок. Над некоторыми крышами чернели круглые трубы. В самом центре городка, на холме, стояла высокая церковь с колокольней, огороженная деревянным забором. Только было монахи, повернувшись лицом к церкви, начали осенять себя крестным знамением и шептать слова благодарственной молитвы, как откуда-то с веселыми криками высыпали дети и побежали к отцу Анхелю:

— Падресито! Падресито!

Отец Анхель, довольный, поднял обе руки:

— Дети мои. Мои будущие миссионеры…

Из внутреннего кармана сутаны он вытащил горсть конфет и бросил их на дорогу. Мальчики и девочки, толкаясь, подбирали конфетки, ловко разворачивали и засовывали в рот.

В сопровождении ватаги ребят монахи направились к миссионерской станции.

Ворота станции отворились. Дежурный монах поклонился усталым путникам. Через двор то и дело быстро, как бы спеша куда-то, проходили монахи и монахини. Останавливаясь на секунду, они приветствовали вновь прибывших и шли дальше.

Группа под предводительством отца Анхеля направилась к внушительному двухэтажному зданию.

Видимо, узнав уже о прибытии пополнения, навстречу монахам вышел начальник миссионерской станции отец Анджело Виний. Это был мужчина среднего роста с густой бородой. Он руководил станцией уже несколько лет, и начальство его ценило: станция в срок поставляла в Куэнку фрукты высшего сорта, кукурузу, маниоку, кокосовые орехи. Анджело Виний умел принимать гостей.

— Кого я вижу! Кого я вижу, о господи! — певуче повторял он. — Сам падресито Анхель! Какая любовь к миссиям! Какая самоотверженность! Какая любовь к церкви!

Он подбежал к отцу Анхелю и помог ему слезть с мула. Последовал обмен горячими приветствиями. Молодые монахи терпеливо ждали своей очереди. Когда наконец отец Анджело переключил на них свое внимание, юноши стали по одному подходить к нему и, низко кланяясь, целовали руку своему будущему начальнику.

Таким начинал свой путь миссионера на миссионерской станции Макас Альфас Юкнюс (первый слева).

 

Вечерний разговор 

Пройдясь после вечерней молитвы по церковному двору, отец Анхель и отец Анджело пришли в гостиную. Усевшись за круглый столик красного дерева, они начали вспоминать о днях своей молодости, о прекрасной Италии. При этом отец Анджело не забывал наполнять хрустальные бокалы итальянским вином, ломая голову над вопросом, зачем пожаловал сюда отец Анхель. Ведь дорога сюда долгая и очень трудная, а отец Анхель — чрезвычайно занятой человек. Тратить время по пустякам он не станет. Значит, что-то серьезное. Грехов за собой отец Анджело не чувствовал. Неужели настоятель монастыря пожаловал по поводу того, что станция не дослала в Куэнку какао-бобы? Маловероятно! На всякий случай он решил прощупать этот вариант и повернул разговор к поставкам какао:

— Мы собирались направить в монастырь целую тонну какао-бобов. Но случилось несчастье.

— Какое несчастье? — заинтересовался отец Анхель.

— Пропали пять лучших мулов.

— Звери растерзали?

— Нет, не звери. Видимо, их украли макабеи. А на ламах ничего не переправишь. Главное, эти проклятые животные никак не хотят идти через мост. Упрутся — и ни с места. Хуже баранов.

— А за мост вашего эконома надо пожурить. Неужели нельзя сделать его пошире, протянуть перила? Этот мост и нам доставил неприятности: мул с грузом упал в пропасть… Жаль беднягу, — покачал головой отец Анхель.

— А какой был груз?

— Порох, дробь. За бананы, которые вы прислали в монастырь. Но не печалься. Пришлю еще. А сейчас оставлю мулов. Сочтемся.

— Видишь ли, мы задолжали индейцам. Если не расплатимся, работы от них не жди. Ведь они работают исключительно за порох. Тем более, что дожди кончаются, начнется охота.

— Мы привезли стеклянные украшения, мачете, ящик ружей. Ну и строительный инструмент. Как-нибудь выкрутитесь. Встретили мы в джунглях золотоискателей. Как бы они не настроили индейцев или макабеев против миссий.

— Благодарю за предупреждение, — сказал отец Анджело. — Этих бродяг мы близко не подпустим. Несет сюда нечистая всяких паразитов! Может быть, станции подумать о восстановлении золотомойки? Мы с индейцами в ладах, и макабеям будет работа… Должна быть и прибыль. Миссии бы расширили…

— А как вы выполняете указания святого отца Пия XI? — неожиданно переменил тему отец Анхель. — Помните, на чем акцентировал внимание святой отец в своей энциклике?

— На необходимости привлечения местных к деятельности миссий? Да? А мы привлекаем. Четыре, а то и пять хибаро трудятся у нас в качестве катехетов. Всегда сопровождают нас в поездках по деревням. Без них мы бы и рабочих на стройку не нашли. Святой отец правильно предвидел…

— Разве пятерых катехетов достаточно? — снисходительно улыбнулся гость. — Сколько вы можете дать нам индейцев в монастырскую гимназию?

Отец Анджело молчал.

— А это нынче — главное, — подчеркнул настоятель монастыря. — Ты не был на последнем совещании у епископа. Понимаю, ливни мешали. А епископ нас сильно ругал. И поделом. В городские муниципалитеты почти никто из духовенства не прошел. Не прошел и я.

— Никого не могу направить ни в семинарию, ни в гимназию, — сокрушенно вздохнул отец Анджело. — Может, и моя вина…

— Большая вина. Большая.

— Будем реалистами, — разволновался хозяин. — Хибаро не способны к служению господу. Не вдохнешь в них святой дух. Мы стараемся, учим. Но хибаро не интересуются верой. Дети часто убегают из школы. И родители не торопятся их вернуть.

— Упорства не хватает, настойчивости, отец мой! За вас молятся верующие во всем мире, щедро жертвуют для миссий, а вы руками разводите. Позаботьтесь о том, чтобы до ливней подготовить не менее двадцати хибаро в первый класс монастырской гимназии.

— Но как это, столько… падресито…

— Выпьем за процветание миссий! — прекратил разговор на эту тему отец Анхель.

 

Секретная экспедиция 

На другой день по приглашению брата-эконома к отцу Анджело пришли несколько индейцев хибаро. Были они широкоплечи, с мускулистыми руками, большими ногами, намного выше, чем индейцы, живущие в городах. Их длинные волосы были расчесаны на пробор и подвязаны у ушей. На них не было никакой одежды, кроме широких разноцветных поясов, зато украшений — хоть отбавляй. В ушах продеты тонкие бамбуковые палочки. К этим палочкам проволокой были прикреплены бронзовые жуки, а к их ножкам пристегнуты красивые цветы лотоса. Лица, руки и грудь разрисованы квадратиками и треугольниками. На шее — ожерелья из звериных зубов — символ стойкости и силы. Руки у кистей перехвачены полосками ягуаровой шкуры. В руках у хибаро были острые копья и луки.

— Дорогие прихожане, — обратился к ним отец Анджело, — у реки Упаны появились белые. Это плохие люди, они хотят напасть на ваши деревни. Надо прогнать их из нашей округи.

— Да! Да! — закачали головами индейцы.

Один из них спросил:

— Если погибнет белый, можно взять его голову? Мы бы отпраздновали победу. Все хибаро этого хотят. Все.

— Не раз вам говорил, — вздохнул отец Анджело, — не надо голов. Нельзя убивать, прогоните и только. А потом вытащите из-под «чертова моста» затонувший ящик с порохом. Получите по мешочку пороха. Найти его вам помогут братья-миссионеры. Сделаете то, о чем прошу?

— Да! Да! — гортанными голосами отвечали индейцы.

— Отправиться надо завтра утром, еще до восхода солнца.

— Да! Да!

Когда индейцы ушли, отец Анджело пригласил к себе трех монахов и приказал им идти к «чертову мосту». Он посоветовал миссионерам на всякий случай прихватить с собой пистолеты, винтовки и немного патронов, — кто знает, как поведут себя золотоискатели. Но нужно стараться избежать столкновения. Цель братьев — найти ящик с порохом и дробью.

Рано утром к «чертову мосту» на пяти каноэ плыли против течения воины хибаро. На дне лодок, прикрытые ветками, лежали копья и луки. Немного позднее на широких шлюпках отправились туда и братья-миссионеры. Отправились тайно, чтобы никто в городке об этом не знал.

 

В миссионерской школе 

В сопровождении Карло Симонетти, исполняющего на станции обязанности инспектора, Пятрас Масколайтис и де ла Фуэнте вошли в пансионат. На бамбуковых кроватях, укрытые холстинами, спали мальчики. Инспектор разбудил их звонком, и дети проснулись, однако вставать не торопились. Увидев незнакомых монахов, они с удивлением уставились на них. Симонетти зазвонил еще раз, и мальчики вскочили с постелей, построились в шеренгу и зашагали к реке. Искупавшись, поплавав, они заняли свои места в столовой, куда в сопровождении монахинь пришли и девочки. Завтрак был скромным: полстакана сока кокосового ореха и початок жареной кукурузы на человека. Потом все отправились в школу.

Окон в классах не было. Вместо них в бамбуковых стенах были квадратные отверстия. Перед черными партами стояла черная доска, а над ней блестел латунный крест.

Постепенно школа стала наполняться и городскими ребятишками. В большинстве это были метисы. Между собой дети говорили на очень скверном испанском языке.

Симонетти привел Масколайтиса в третий класс. Познакомил с ребятами. Масколайтис прежде всего поинтересовался, как ученики знают закон божий. Все знали молитвы, десять заповедей божьих, ответили на вопрос: что есть бог? Один мальчик по имени Педро (до крещения его звали Меткий Глаз) спросил:

— Отец, вы видели бога?

— Нет, сын мой, — ответил Масколайтис. — Бог высоко на небесах.

— А он действительно хороший? — продолжал расспрашивать Меткий Глаз.

— Необыкновенно хороший, милостивый, мой мальчик.

— Так зачем он гром с неба посылает?

Масколайтис не понял, чего от него хочет маленький индеец. Объяснили другие дети. Громом был убит отец мальчика.

Молодой монах растерялся. Его спас звонок. Оставив вопрос без ответа, он сказал:

— Бегите, ребята, во двор.

А на душе его заскребли кошки. Вопрос мальчика-хибаро напомнил ему о тех сомнениях в истинности религиозных догматов, которые возникали у него самого во время учебы в семинарии. Он тоже не получал ответов на терзавшие его вопросы. Духовный отец сказал лишь, что такие мысли посылает сатана. Возможно, и в этого маленького индейца вселился злой дух?

Не найдя другого выхода из создавшегося «щекотливого» положения, Масколайтис решил после звонка не возвращаться к закону божьему, а проверить, как дети умеют читать. Когда все уселись за парты, он сказал:

— А сейчас прошу достать книги.

Дети переглянулись, не понимая, чего от них хотят. Ведь книг у них не было. В классе они читали лишь то, что писал на доске учитель. Не зная об этом, Масколайтис еще раз потребовал вынуть книги. Класс загалдел. В это время вошел озабоченный де ла Фуэнте.

— Убежали мои ребята, — сказал он. — А чего твои галдят? Может, они знают, где сейчас мои шалопаи?

— У реки! — подняв руку, сказал Педро.

— Бесстыдники! Наверно, купаются.

— Не-ет, — протянул мальчишка. — Шляпы плетут.

Де ла Фуэнте направился было уже к двери, но Масколайтис остановил его.

— Вряд ли ты их найдешь. Вероятно, они в джунглях. Может быть, Педро тебя проводит? Один еще заблудишься.

— И мы пойдем! — загудел класс.

— Мы будем читать! — сказал Масколайтис.

— А у нас книг нет, — галдели ребята. — И мела нет тоже.

Только теперь Масколайтис понял, что дети совсем не готовы к уроку. Подумал и сказал:

— Будете хорошими?!

— Всегда, падресито, будем, всегда!

— Тогда пошли!

Ученики выбежали из школы. Они весело кричали, толкались и пускались вперегонки, каждый старался первым обнаружить беглецов. Учителя, подхватив сутаны, еле поспевали за детьми.

Добежав до поляны, на которой росли невысокие ветвистые деревья с красными ягодами, дети стали шнырять между ними. Некоторые пытались сорвать ягоды, но Педро предупредил ребят:

— Не рвите. Еще падресито Анджело увидит. Посадит в карцер.

И дети не тронули, хотя глаз не могли оторвать от висящих как большой крыжовник ягод.

Посадки этих деревьев кончались у самой реки. Здесь росла густая трава, высокая, до пояса. Ребята побежали к реке, монахи — за ними. По дороге де ла Фуэнте срезал себе гибкий прутик, намереваясь, видимо, всю накопившуюся в сердце досаду выместить на спинах маленьких индейцев.

Деревья стали редеть, и де ла Фуэнте почувствовал под ногами воду. Река была рядом. Берега ее поросли высоким желтым тростником. В тростнике мелькали головы малышей. Де ла Фуэнте сразу признал в них своих учеников. Он подбежал к первому из них и хлестнул мальчика прутом по спине.

— Падресито! — крикнул тот, уронив тростник.

— Я проучу вас, будете знать, как убегать от меня! — кричал монах. — Вы будете слушаться каждого моего слова!..

— Фуэнте, это же дети, — пытался заступиться за ребят Масколайтис. — Поругайте их, и на первый раз хватит.

— Дети!.. Не обуздать их с первого дня — на голову сядут. Меня предупредил старый учитель. В джунглях побеждает сила…

И стегнул прутом еще нескольких мальчиков. Те не защищались, только корчились от боли и кричали: «Падресито, зачем бьешь меня! Падресито!»

В это же время из джунглей показался отец Анджело. Он был одет в кожаную охотничью куртку, сапоги и галифе. На плече его висела двустволка, а из ягдташа виднелись головы фазанов. Начальник миссионерской станции был весел и румян. Рядом с ним одетый тоже по-охотничьи шагал отец Анхель. В его сумке лежала шиншилла. Это — редкий, исчезающий зверек, охота на которого запрещена. Но кто в джунглях поймает браконьера? Отец Анхель очень гордился своим ценным трофеем.

Выходя из джунглей, священники увидели, как де ла Фуэнте хлестал маленького индейца. Отец Анхель спросил:

— Чем провинился мальчик?

— Убежал с урока, отец.

— Вчера им тоже досталось от брата-эконома, — сказал отец Анджело. — Они не выполнили норму по плетению шляп. Работали как не своими руками. А сегодня ишь как стараются. Боятся розог! Хватит, не бейте. Они свое получили.

— Да… — протянул отец Анхель. — И часто вы снимаете ребят с уроков?

— Вез этого не обойтись. Иначе недопоставим шляп. Они у нас и фрукты снимают… Помогают ставить сети в реке…

— Да… — насупился гость. — Нехорошо. Учение у вас, выходит, на втором месте. Ошибка, ошибка. Срочно исправляйте ее. Я привез вам пополнение учителей. Отберите самых способных хибаро, не загружайте их работой, а учите, учите и присылайте к нам в Куэнку. Ряды миссионеров должны пополняться индейцами.

— Все сделаем, — озабоченно ответил отец Анджело. — А шляпы будут плести девочки.

 

Хибаро протестуют 

Отец Анджело встал с постели, накинул халат и, вынув из ящика зеркало, долго разглядывал свое лицо. Ножницами он подровнял бородку, пригладил пальцами брови, бриллиантином смазал волосы. Совершая утренний туалет, начальник миссионерской станции обдумывал план текущего дня. После обеда вместе с отцом Анхелем они пойдут в корпус сестер-миссионерок. Гость хочет посмотреть, чему учат девочек в приюте. Наверное, придется сократить учебную программу для девочек и переложить на них ту работу, которую выполняли мальчики. До сих пор кроме чтения и письма девочек обучали домоводству и уходу за больными (после окончания школы им предстояло работать в миссиях санитарками, прачками, кухарками). А теперь их нужно еще научить плести шляпы… После посещения приюта надо будет проверить, как упаковываются фрукты для отправки в Куэнку. После обеда — опять на охоту. Отец Анхель хотел бы подстрелить еще одну шиншиллу… Если охота будет удачной, настроение его улучшится и гость не будет слишком требователен к начальнику станции…

Однако этот план был нарушен с самого утра. В дверь постучался брат-эконом. Поклонился и, поцеловав отцу Анджело руку, сказал:

— Мне нужна ваша помощь, отец!

— Сколько раз тебе говорил: утро — время молитвы. Silentium — и отец Анджело преклонил колени перед распятием.

— Но, отец, — озабоченно настаивал эконом. — Без вашей помощи сегодня мне не обойтись.

— Ну что у тебя не ладится с самого утра?

— Всю неделю не ладится. Пока все братья-миссионеры были в моем ведении, я еще выкручивался. Теперь же часть из них отправилась к «чертову мосту», другие упаковывают фрукты. А хибаро уже неделю глаз не показывают. Вчера пошел в одну деревушку, а они от меня попрятались. Только подумайте — католики, крещенные, а не слушаются.

— Они, наверное, пороха требуют?

— Да!

— Отдай из запасов.

— Кончились запасы. Только для вас немного осталось.

— Вот как? Что же придумать?

— А ведь раньше они работали только за безделушки. Работали и не роптали… Без всякого пороха… Да! Я слыхал, что хибаро подстрекает Юмис.

— Этот проклятый церковью Юмис? — как ужаленный подскочил отец Анджело. — Я хотел было пойти ему навстречу и принять его ребятишек в школу. Теперь не дождется! А индейцев я заставлю работать. Поставим братьев с винтовками их сторожить, чтобы не разбежались…

Ричард Юмис несколько лет назад был прислан вместе с другими миссионерами учить хибаро закону божьему. Работал он на миссионерской станции и вдруг влюбился в очень красивую девушку-хибаро. Любовные связи с индианками имели многие монахи. Но Юмиса тайная любовь не удовлетворяла. Он попросил у отца Анджело рекомендацию, намереваясь обратиться к папе с просьбой об освобождении от обета. Отец Анджело рекомендацию не дал. Тогда Ричард Юмис ушел из миссии. Руководство ордена отлучило его от церкви и надеялось, что Юмис со своей возлюбленной скроется с глаз долой. Но тот и не думал этого делать. Обосновался в городишке, построил дом, завел ферму лам и еще подстрекал хибаро не работать на миссию бесплатно. Зато когда подросли дети Юмиса, отец Анджело не принял их в школу, ссылаясь на то, что они не крещенные.

— Я сам пойду к хибаро. А детей этого сукиного сына не приму в школу никогда. Посмотрим, чья возьмет.

 

В индейской деревне 

На земле, принадлежавшей миссиям, работало несколько десятков индейцев. Они трудились на плантациях маниоки. Но у миссий была не только маниока. Огромные площади были засажены бананами. Рабочих рук постоянно не хватало. А ведь надо было не только прокормить около полусотни «братьев» и «сестер», сто учеников миссионерской школы и индейцев, обслуживающих станцию, но и отослать часть урожая в Куэнку, и оставить кое-что про запас. Вот почему отец Анджело был так обеспокоен отказом хибаро выйти на работу.

Пойти в деревню один он побоялся. Взял с собой катехета-индейца Юлиана и недавно прибывшего миссионера Юкнюса. Пусть молодой монах познакомится поближе с краснокожими, сеет среди них слово божье.

Утопая в густом тумане, будто в теплом молоке, все трое шагали по тропинкам джунглей. Юкнюсу они казались страшно запутанными, и он обрадовался, когда среди огромных деревьев увидел банановую рощу и понял, что они дошли до индейской деревушки. Высоко задрав голову, он оглядывался, стараясь обнаружить на каком-нибудь из деревьев сторожевой пост индейцев. Но так ничего и не увидел, пока Юлиан ему не показал: в большом дупле дерева стоял вооруженный индеец. Когда миссионеры прошли банановую рощу, индеец закричал на языке хибаро: «Нельзя гостям! Нельзя!»

Недалеко между ветвистыми деревьями стояла круглая, построенная из бамбука гэя. Юлиан указал рукой на гэю.

— Мы ищем хозяина.

— Нельзя! Хозяина нет! Не ходите! — кричал сторож, направляя в сторону гостей натянутый лук. — Назад!

Миссионеры пошли дальше в поисках следующей гэи. Вскоре их задержал другой сторож. Тот пояснил, что хозяина нет дома, а женщины в огороде за гэей. Он может позвать старшую, то есть первую жену отца.

Отец Анджело рассердился: почему у хозяина этой гэи Быстроногого Окапи две жены? Ведь он сам окрестил его и женил, и тот дал обещание больше жен в дом не приводить. А теперь… Чего доброго у него уже и третья жена? И конечно же на работы не ходит!

— Позови старшую, — сказал он индейцу.

Тот выскочил из-за дерева, как куница, и, пригибаясь, убежал за хижину. Вскоре на дорожке появилась полуголая индианка с растрепанными волосами. Не доходя несколько шагов до гостей, она остановилась, наклонив голову. Женщине не полагалось заговаривать первой, поэтому она ждала, пока её спросят.

— Сколько у твоего хозяина жен? — прищурившись, спросил отец Анджело.

Женщина испуганно оглянулась и ничего не ответила. Тогда отец Анджело протянул ей стеклянную серьгу.

— Бери. Нравится? Чего боишься? Я ведь отец твой, миссионер. Так сколько жен у хозяина? Три?

Индианка качнула головой — это означало «да».

— Вот обманщик! — сказал отец Анджело Юкнюсу по-итальянски и снова обратился к женщине: — А где он? Ушел с белым, который побрил бороду? С бывшим миссионером?

— Я не знаю. Хищный Орел знает. Я не знаю.

— А где Хищный Орел? Позови.

— Хищный Орел дома. Сын отведет вас.

И женщина убежала по дорожке. Молодой индеец, охранявший хижину, повел миссионеров в мужскую половину. В помещении на сплетенной из лиан высокой скамейке (самой высокой из всех, что стояли на мужской половине) сидел сгорбившийся старец с длинной трубкой в зубах. Это и был Хищный Орел.

Отец Анджело спросил его:

— А где Быстроногий Окапи?

— Ушел на охоту. С ним ушли все мужчины деревни. Я сказал все!

Хищный Орел глубоко затянулся, закашлялся и опустил глаза. Отец Анджело вздохнул и махнул рукой, зная по опыту, что больше ничего у индейца не вытянет. Ведь тот «все сказал».

Миссионеры обошли все гэи, но мужчин нигде не нашли. Отец Анджело хотел было повернуть в другую деревню, но в одной просеке среди кустарника заметил вьющийся дымок, и все трое направились к нему. Вскоре монахи увидели горящий костер, вокруг которого сидели мужчины-хибаро. Сидели они молча, понурые, чем-то озабоченные. Некоторые из них жарили на металлических шомполах огромных лягушек. Заметив приближающегося отца Анджело, они опустили головы.

Миссионеры поздоровались, но индейцы даже не взглянули на них. Тогда отец Анджело стал строго отчитывать их за то, что они не вышли на работу. Мужчины молчали. Миссионеры поняли: хибаро протестуют, и протестуют потому, что миссия нарушила договоренность и не платит им порохом за труд на плантациях. Едят лягушек, а на работу не идут, от сытного куска отказываются. Не идут, хоть ты их убей на месте.

Разъяренный отец Анджело возвращался на станцию. Когда они отошли довольно далеко от костра, Юлиан шепнул ему на ухо: «Хибаро ждут Юмиса из Куэнки с порохом. Быстроногий Окапи мне сказал». Отец Анджело не выдержал и потряс в воздухе кулаком:

— Ну, я ему покажу!

 

Отец Анхель возвращается в Куэнку 

Весь день отец Анхель осматривал женскую миссию. В сопровождении монахини Хозефины он посетил пансионат для девочек, их школу, класс домоводства, медицинский пункт, аптеку. Потом собрал сестер-миссионерок и сказал им, что с этих пор придется больше внимания уделять трудовому воспитанию девочек. Наверное, они должны будут научиться плести шляпы, потому что мальчиков нужно готовить к миссионерской деятельности. В Куэнкском монастыре очень мало семинаристов-индейцев. Это значит, что миссионерские станции не выполняют указаний самого папы. «Только подумайте, — возмущался отец Анхель, — в течение двух лет ни один хибаро не поступил в духовную семинарию!»

На другой день в сопровождении братьев-миссионеров отец Анхель отправился обратно в Куэнку. За ним шел караван мулов, навьюченных тюками с корицей, маниокой, фруктами.

 

Столкновение с вождем хибаро 

Пятрас Масколайтис нервничал: у учеников нет учебников, ручек и карандашей тоже далеко не достаточно. Правда, тетради благотворительные организации присылали из Европы, но их хватало ненадолго. Учителя вынуждены были писать на доске слова и предложения, а учащиеся хором их повторять и заучивать наизусть. Этот метод Масколайтису казался таким примитивным, что он решил написать об этом епископу и с первым караваном отослать письмо. А пока придется довольствоваться классной доской.

Не успел он как следует разобраться, что и как знают ученики, как однажды утром в пансионат вошел отец Анджело. Визит начальника несколько удивил и встревожил учителя. Шляп мальчики больше не плетут, работа учителей контролируется инспектором, так что же нужно отцу Анджело?

А начальник извинился за вторжение и сказал:

— Придется занятия прервать!

Масколайтис опешил.

— Почему, отец?

— Попали мы в такую беду, что и не расскажешь. Без помощи учеников не обойдемся. Учеба, конечно, важная вещь. Но если вся станция останется без хлеба и маниоки, учение не поможет. Пойдете рыхлить почву. Когда придут рабочие, вернетесь в класс.

— Го! Го! Го! — загалдели ребята, и Масколайтис не понял, обрадовались они или огорчились.

— А когда же они будут учиться? — спросил он. — Дети еще читать и писать толком не умеют, а скоро экзамены…

— Учиться можно и после обеда, вместо дневного сна.

Масколайтис хотел сказать, что невозможно заниматься в самую жару, но вовремя вспомнил об обете послушания и промолчал. Он поклонился отцу Анджело, а детям велел быстрей одеться, поесть и у брата-кладовщика получить по мачете.

Уговаривать мальчиков долго не пришлось. Через полчаса они собрались и с мачете в руках двинулись в сторону огородов. Проходя мимо кокосовых пальм, мальчики, запрокинув головы, смотрели вверх, где красовались большие сочные орехи. Масколайтис понял, что их привлекали орехи, и весело сказал:

— Ну, кто быстрей залезет на пальму?

Мальчики удивленно взглянули на учителя, не зная, всерьез он говорит или шутит. Один из них, Педро, недоверчиво спросил:

— А орехи можно будет сорвать?

— Конечно! — ответил Масколайтис.

— А сколько? Один?

— Первому — три, второму — два, третьему — один, а остальным — ни одного. Хорошо?

— У-гуг-уу… Хорошо! — кричали ребята.

— Выберите по пальме. Командую: раз!

Мальчики побежали.

— Э-э… Так не пойдет. Ждите, когда я досчитаю до трех. По местам! Мачете оставьте, а то еще поранитесь. Считаю: раз, два, три!

Все пулей понеслись к пальмам и быстро стали взбираться вверх по шершавым стволам. Вот один из мальчиков уже достиг кроны. Кто это? А! Антонио! Широкоплечий, мускулистый. Он лазает по деревьям как обезьяна. Моментально сорвал три ореха и бросил на землю. Стоящие внизу подобрали их и сложили в кучку.

Вскоре сбросили свои орехи второй и третий «призеры», отставшие застыли недалеко от вершины. Они печально глядели на учителя, ожидая, что тот скажет. Может быть, все-таки разрешит сорвать по ореху? Масколайтис улыбнулся.

— Сорвите и вы по одному!

Мальчики, обрадовавшись, полезли дальше. А Антонио, ловко спустившись с пальмы, разрубил мачете один орех и половину отдал учителю.

— Пожалуйста, падресито!

— Спасибо, — поблагодарил тот. Взял у мальчика орех и, опрокинув над ртом, почувствовал, как прохладная жидкость коснулась нёба.

Вдруг будто из-под земли перед учителем вырос брат-миссионер с двустволкой через плечо и мачете у пояса. Он закричал мальчикам, взобравшимся на пальмы:

— Слезайте с деревьев! — И поднял ружье.

Те мигом сползли вниз.

— Брат мой, зачем пугать детей? — обратился Масколайтис к монаху. — Я разрешил им полакомиться божьим даром.

— А отца Анджело спросил? Нет? Эти пальмы принадлежат миссиям. И все деревья вокруг города тоже. Поэтому ничего срывать нельзя. Отнесите орехи на склад.

Масколайтису ничего не оставалось, как собрать орехи, отнести на склад и объяснить там, где он их взял.

Вернувшись к ребятам, Масколайтис от стыда не мог глаза на них поднять. Впредь он решил быть осторожней.

Расстроенные ребята медленно шли к огороду, расположенному в ложбине между апельсиновыми садами. Зреющие крупные плоды так и манили глаз, но Масколайтису даже глядеть на них не хотелось.

В огороде он выстроил мальчишек и велел им рыхлить землю.

Земля была твердой, пересохшей, местами даже потрескавшейся. Кое-где торчали корни деревьев, вылезали острые стебли кустарника. Трудно было рыхлить такую землю мачете, и работа шла очень медленно. Широкий клинок мачете подворачивался то в одну, то в другую сторону, а рубить землю нужно прямо между ног. Масколайтис очень боялся, как бы дети не поранились. Ведь они были босые: обувь выдавалась ученикам только по воскресеньям, когда они посещали церковь. И вдруг раздался истошный крик: самый маленький из мальчиков — Виргилий попал себе мачете по ноге. Кровь струей лилась из раны. Масколайтис подбежал к нему, подумав сначала, что его укусила змея. Увидел мачете в крови и понял, что случилось. Он быстро обтер кровоточащую рану листьями, перевязал ее носовым платком и, взяв малыша на руки, побежал с ним к станции.

Масколайтис внес мальчика в детский изолятор. Прибежавшие монахини перевязали раненую ногу, сделали укол и уложили малыша в постель.

В полдень, когда ребята, вернувшись с огорода, занимались зубрежкой катехизиса, на миссионерскую станцию прибежал отец Виргилия. В руке он держал дубинку с шипами на конце. Вместе с ним прибежал и вождь здешних хибаро Соколиный Глаз. На плече у него было ружье, а в руке — длинное, окованное железом копье.

Они ворвались в комнату отца Анджело, где тот в это время отдыхал, и закричали:

— Где Виргилий? Отдайте его!

Ничего не зная о случившемся, отец Анджело удивленно сказал:

— Что ты, сосед! Твой сын в школе, учится и молится богу.

— Врешь, падресито! Его убили. Все племя видело, как его несли на станцию мертвым.

— Не говори глупостей, — рассердился отец Анджело, но вдруг вспомнил, что утром он отправил класс Масколайтиса на огороды рыхлить землю. — Может быть, несчастье какое случилось? Подождите здесь, я посмотрю, — сказал он индейцам и, обеспокоенный, пошел к двери. Но в это время к начальнику постучали мать Хозефина и Масколайтис, которые пришли, чтобы известить его о ранении Виргилия. Увидев Масколайтиса, вождь племени бросился к нему.

— Это он умертвил Виргилия. Он! — и, сняв с плеча ружье, взвел курок. — Ты убил или Иванчи?

— Ни я, ни Иванчи! — сказал перепуганный Масколайтис. — Он поранил себе ногу, и я принес его в миссию.

— Неправда! — закричал отец мальчика. — Ты нес его вниз головой. Это видел колдун Бисхай. А он все знает.

— Говори! — Соколиный Глаз направил ружье на отца Анджело. — Кто убил, миссионер или Иванчи?

— Никто его не убивал, — старался успокоить индейцев отец Анджело. — Пойдемте в изолятор. Своими глазами увидите!

— Идемте, идемте, — торопила и мать Хозефина. — Чего зря ругаться?

Вся группа направилась в изолятор.

Виргилий лежал в кроватке. Оба индейца подскочили к нему. Щупали, расспрашивали, велели встать и пройтись по комнате. Когда наконец они убедились, что мальчик лишь слегка ранен, то с удивлением пожали плечами.

— Живой! В самом деле живой! Видно, колдуна глаза обманули.

— Бог его спас, — извиняющимся тоном сказал отец Виргилия. — Теперь я верю в бога. Верю!

— Но если хоть один хибаро умрет… — Соколиный Глаз погрозил монахам кулаком. — Отомстим. Всем миссионерам отомстим!

И индейцы ушли.

Отец Анджело строго взглянул на Масколайтиса.

— Зачем нес раненого ребенка, если он мог идти сам? Хибаро несут на плече только убитых! Видишь, не досмотрел за мальчишками и все племя всполошил. Понимаешь, какое несчастье могло случиться? Не дай бог! Прежде всего убили бы тебя. Это закон джунглей — голова за голову. А потом колдун всех хибаро-католиков на свою сторону перетянул бы. И он, и вождь ненавидят нас. Надо, сын мой, быть очень и очень осторожным!

Масколайтис поблагодарил отца Анджело за наставления. Поклонился и вышел из изолятора вспотевший от волнения и усталый. Жаловаться епископу на беспорядки в миссионерской школе ему уже расхотелось. Все его мысли вертелись вокруг ребят. Как сохранить их целыми и невредимыми? Недавно он читал в миссионерском журнале, что на соседней станции свирепствует грипп. Что будет, если умрет от болезни один из воспитанников пансионата? Хибаро нападут на учителя?

Сердце молодого монаха сжалось от страха.

Приближаясь к спальням, он услыхал, как в одной из комнат кто-то вскрикнул. Масколайтис вздрогнул и побежал посмотреть, не случилось ли что опять.

 

«Государственная школа не нужна»

Старшие школьники под руководством Масколайтиса продолжали работать в огороде. Но их было слишком мало. На помощь прислали класс де ла Фуэнте. А за плетение шляп взялись девочки. Однако дело у них не ладилось. Они не умели подобрать солому, да и плели плохо. Шляпы у них выходили кривобокими, мятыми. Монахини нервничали, сердились, ругали девочек, а их самих ругал отец Анджело.

Люди, посланные за затонувшим порохом, все еще не вернулись… А тут новость: отца Анджело вдруг вызвало к себе должностное лицо, заменявшее в городке и судью, и полицейского, и самоуправление. Вызов этот очень удивил начальника миссионерской станции, так как обычно чиновник сам приходил в миссию, если ему нужно было что-то уладить.

Не ожидая ничего хорошего от вызова, отец Анджело, угрюмый и недовольный, вошел в кабинет представителя городской власти. Рядом с чиновником он увидел незнакомца. Подошел к столу и сухо спросил:

— Вызывали?

Чиновник встал из-за стола и, кланяясь то отцу Анджело, то незнакомцу, заговорил:

— Видите ли, это господин из центра. Он привез письмо, подписанное жителями нашего городка, об открытии государственной школы. Люди жалуются, что миссии не всех детей принимают в свои школы. Таким образом…

— Юмис написал? — перебил его отец Анджело.

— Да, да, его подпись одна из первых.

— Государственная школа здесь не нужна, — отрезал отец Анджело. — Мы принимаем в школу всех детей. Мне ясно, почему господин Юмис жалуется. Да, да, абсолютно ясно. Юмис отлучен от церкви, он обозлен, хочет навредить миссиям. А кого здесь будет учить государственный учитель? Двоих-троих ребят!

— Двоих-троих, а со временем, может быть, и больше, — вмешался «господин из центра». — Церковь в нашей стране отделена от государства, и правительство заботится об открытии новых школ, тем более что люди сами просят об этом. По-моему, в письме граждан вашего города говорится, что и помещение для школы найдется, и учитель местный есть. Нам остается только жалованье учителю назначить.

— Мы учим детей по государственным программам, — не сдавался отец Анджело. — Нет никакой необходимости еще в одной школе! Ее открытие было бы разбазариванием государственных средств!

— Это дело государства, — прекратил спор приезжий и, повернувшись к столу, стал просматривать какие-то бумаги.

Отец Анджело продолжал стоять посередине комнаты, переминаясь с ноги на ногу, и наконец решился:

— А может быть, вы зайдете к нам на станцию? Очень прошу вас.

— Я не уполномочен…

— Я приглашаю не официально. Посмотрите, как мы работаем, как живем, как обучаем детей в школе. Погостите. Пожалуйста, заходите, оба заходите.

И незаметно подмигнул чиновнику городского самоуправления. Тот вскочил и стал поддакивать отцу Анджело:

— Обязательно надо зайти. Надо выслушать обе стороны, обязательно.

«Господин из центра» немного поколебался и принял приглашение.

Вернувшись на миссионерскую станцию, отец Анджело вызвал брата-эконома и мать Хозефину. Приказал быстро навести порядок в классах, спальнях девочек и мальчиков, столовой, а в гостиной — накрыть стол.

Начальник миссионерской станции Макас и молодые учителя в окружении учеников миссионерской школы.

Из этих ребятишек отцы-салезианцы хотели сделать верных слуг господних.

Тут же все это было выполнено.

Перед воротами миссионерской станции гостей встреча ли два мальчика и две девочки хибаро. Они с низким поклоном вручили им ключ от ворот станции, сделанный из орехового дерева. У дверей школы для мальчиков гостей ждали учителя и отец Анджело. Когда чиновники вошли в класс, мальчики встали и, по взмаху палочки учителя музыки, запели государственный гимн Эквадора. Затем ученики школы читали на испанском языке стихи, играли на фисгармонии.

Гости посетили и школу для девочек. Здесь ученицы подарили им новые «панамские» шляпы. По лицам гостей было видно, что они остались довольны.

В гостиной отец Анджело угощал чиновников итальянским вином, кокосовыми орехами, бананами. Разговор шел о политике. А когда отец Анджело вручил «высокому гостю» пухлый конверт с сукре, тот, как бы между прочим, сказал:

— У вас действительно хорошие школы. Напрасно господа из городка жалуются.

Отец Анджело торжествующе улыбнулся.

 

Борьба за земельный участок вдовы 

Класс Пятраса Масколайтиса продолжал работать на огороде. Учитель внимательно следил, чтобы мальчики не шалили, а главное, не ссорились и не дрались. Ведь в руках у них были острые мачете. В этот день ребята вели себя спокойно. Вдруг Антонио закричал:

— Наши плывут!

Дети подняли головы, бросили мачете и с криками побежали к реке. Прямо в одежде они нырнули в воду.

Масколайтис понял, что на сегодня работа закончена. Собрал мачете, отдал их брату-эконому и пошел в миссию. Издалека его окликнул отец Анджело.

— Опять что-то случилось?

— Мальчишки побежали встречать возвращающихся из-под «чертова моста».

— Столько времени прошло. Думал, все погибли. Слава богу, вернулись!

— Только вот Антонио вроде кричал: «Папочка убит!»

— Беда!.. — огорчился руководитель миссий. — Неизвестно, как индейцы на это посмотрят. Пойду поговорю с вернувшимися, а потом — в деревню. Но одному небезопасно. Проводите меня вместе с Юкнюсом.

Зайдя в церковь, отец Анджело взял церковное облачение, немного святой воды и вместе с Масколайтисом направился на берег реки. Как только лодки причалили, он спросил у вернувшихся миссионеров:

— Много погибших?

— Только Тихий Шиншилла, он попал в руки этих бродяг. Но и наши не остались в долгу: хибаро пришли в ярость, гнали золотоискателей до самых снегов и… троим отрубили головы, — рассказывал руководитель экспедиции, миссионер. — Привезли с собой. Я хотел отобрать, но не дали, будут праздновать праздник победы. Силой отбирать я не стал.

— И хорошо сделал. Сейчас с индейцами лучше не ссориться, — согласился отец Анджело. — А как порох?

— Еле нашли, течением ящик унесло на несколько сот метров от «чертова моста». Хвала господу, разыскали. Каждому хибаро дали за помощь по мешочку. Должны быть довольны.

— Хватит с них по мешочку! А теперь поспешим, чтобы Тихого Шиншиллу без нас не похоронили.

По берегу Упаны миссионеры пришли в индейскую деревушку. Между деревьями их задержал старший брат Антонио, охранявший гэю Тихого Шиншиллы. Это был высокий и широкоплечий юноша. Узнав, что миссионеры пришли на похороны отца, он пропустил их в гэю. Вокруг хижины качалась высокая кукуруза, росла маниока, чудесными цветами цвели агавы.

— Эх, если бы этот участок заполучить миссиям, — вздохнул отец Анджело. — Надо как-то внушить вдове, что, если она перейдет жить в миссию, Душа ее будет спасена. «Но как склонить вдову на свою сторону? А вдруг к ней посватается кто-нибудь из хибаро», — думал он про себя.

В гэе было много индейцев. Заметив миссионеров, они пропустили их к покойнику, лежавшему на пальмовых листьях.

Миссионеры преклонили колени, а отец Анджело торжественно надел белоснежное облачение, достал кропило и, читая молитву, трижды окропил труп.

Мужчины стали копать яму в полу хижины. Отец Анджело подошел к вдове, еще довольно молодой и красивой женщине. Он утешал ее, обещал помогать, но пригласить в миссию в присутствии индейцев не решался. Вскоре соседка пригласила вдову в женскую половину, где на костре женщины жарили мясо, варили маниоку — готовили, как требовал того обычай, еду для покойника, чтобы он не голодал по пути в рай.

Пришел в гэю и колдун Бисхай. Лицо, грудь, руки и ноги его были раскрашены разными красками, на голове красовались рога какого-то животного, шея была обмотана тремя рядами бус. Скрестив ноги, он сел на коврик из листьев агавы, поднял вверх руки и стал прославлять храбрость погибшего. Перечислил все его заслуги в сражениях с соседним индейским племенем, напомнил и о том, что пятерых бледнолицых он лишил головы. Бисхай, казалось, даже не замечал присутствия миссионеров. В конце своей речи колдун подчеркнул, что хозяина гэи надо собрать в рай прадедов — обеспечить пищей…

В гэю зашел и вождь хибаро — Соколиный Глаз. Он покосился на отца Анджело, но ничего не сказал. Потом пошел в женскую половину за пищей для празднования победы. А отец Анджело радовался, что его не обвиняют в смерти индейца. После похорон нужно будет еще побеседовать с хозяйкой. Приласкать ее, пообещать заботиться о сыновьях. Возможно, и удастся уговорить ее переселиться в миссию.

Яма наконец была выкопана, и мужчины выстлали дно ее пальмовыми листьями. Колдун Бисхай, жестикулируя и что-то бормоча, трижды обошел яму, а отец Анджело покропил ее святой водой. Когда покойник был опущен на дно, Бисхай воткнул у его плеча палку с сучками, на которых висели горшки с жареным мясом и кувшины с никаманчей. Еще трижды обошел он яму и поклонился умершему. Это означало, что можно закапывать. Отец Анджело поспешил бросить в яму три горсточки земли. Когда яму закапывали, женщины пронзительно голосили: «И-и-и-и».

А потом вдова собрала все оружие мужа, орудия труда и положила их в женской половине у дверей. Она имела право еще пару дней жить в гэе мужа, пока не создаст новую семью или не уйдет к родственникам: гэя должна быть оставлена умершему хозяину.

Отец Анджело поспешил к вдове:

— Один твой сын в миссии, теперь приглашаю и тебя со вторым сыном. Будешь жить с детьми, всего у тебя будет вдоволь.

Индианка вытаращила глаза и отпрянула от миссионера.

— Нет, с белыми я жить не хочу. У меня будет другой муж. Берет меня второй женой. А старшего сына можете взять.

Отец Анджело вздохнул. Не повезло! Получил только мальчишку-сироту, а земля осталась у хибаро.

 

Хибаро с Пастасы

[16]

Получив порох, индейцы пришли на плантации и на стройку. Но их было очень мало. Отец Анджело чувствовал, что Юмис продолжает свою «подрывную деятельность». Метисы из городка рассказывали, что бывший миссионер привез из Куэнки порох и ткани для одежды. Вокруг его дома часто вертятся хибаро. Юмис ходит с ними на охоту. Начальник миссионерской станции все чаще подумывал о том, что хорошо бы Юмиса совсем выселить из этих мест. Но как это сделать? Может быть, брат-эконом посоветует. Он человек ловкий. Отец Анджело повернул к келье эконома, но встретил его в коридоре с незнакомым индейцем.

— Мы к вам, отец. Этот хибаро хочет у нас ума набраться, — сказал брат-эконом и ухмыльнулся.

Отец Анджело взглянул на высокого, полуголого индейца. По его внешнему виду: прическе, украшениям, оружию — начальник станции понял, что тот пришел из других мест, и жестом пригласил его следовать за собой. Индеец испугался и отпрянул в сторону. Брат-эконом взял его за руку и, успокаивая, объяснил:

— Это отец Анджело, он наделяет разумом.

Хибаро с опаской смотрел на отца Анджело: он никогда раньше не видел человека с бородой. У хибаро бороды не растут.

В своей комнате отец Анджело усадил индейца на скамейку и дал ему пару бананов, которые тот мигом очистил и проглотил, казалось, не жуя. Видно, был очень голоден.

— Что скажешь, брат? — спросил отец Анджело, увидев, что индеец немного успокоился.

— Я не брат, я хибаро, — высоким голосом ответил индеец. — Я — Жестокий Ягуар.

— Я и спрашиваю Жестокого Ягуара, чего он хочет?

— Я шел девять солнц.

— Откуда ты шел девять солнц?

— Река Пастаса. Роджи. Коти.

Роджи. Коти. Таких названий отец Анджело не слыхал.

— Так ты хочешь учиться?..

— Да, да. Мне рассказывал один хибаро, что здесь наделяют умом. На охоте он заблудился. Ночевал в Роджи. Я пришел за умом. Да, да.

— А ты знаешь, как мы наделяем умом?

— Знаю, — захохотал осмелевший индеец. — Учите грамоте белых. А писать я уже умею. Да, да.

— Умеешь писать? А кто тебя научил? Миссионеры?

— В Роджи миссионеров нет и белых тоже. Я сам научился.

— Сам?.. И читаешь?

— Да, да, сам, и читать, и писать.

— Ну, напиши что-нибудь, — отец Анджело дал индейцу карандаш и бумагу. Тот осмотрел карандаш, погрыз его, затем, облокотившись о стол, стал чертить на бумаге черточки и кружочки, крестики и треугольники. Лоб его покрылся испариной. А когда закончил «писать», пододвинул бумагу миссионеру и сказал:

— Читайте.

Отец Анджело смотрел на бумагу и думал: «Наверное, он видел грамотного хибаро. Хорошо бы взять его в пансионат. Будет работать и учиться. Возможно, из него и миссионер получится. Парень он вроде шустрый».

— Что я написал? — хитро улыбался индеец.

— Я уже прочел про себя, — ответил миссионер. — Теперь ты прочти вслух. Я проверю, умеешь ли ты читать.

— Я — Жестокий Ягуар. Я пришел к падресито, — начал хибаро и, взглянув на миссионера, заулыбался. — Меня научат языку белых. Я наберусь ума. Буду умный. Стану вождем племени.

— А больше никто из ваших мест не хочет набраться ума? — спросил отец Анджело. — Ты не говорил с друзьями?

— Хотят! Но вождем может быть только один. Я!

Юные представители племени хибаро.

«Так вот что у него на уме! — подумал про себя отец Анджело. — Хорошо, если б он привел с собой друзей. Вместе бы работали. Может быть, кто-нибудь из них и миссионером бы стал… А одного из пришлых хибаро на Юмиса натравил бы, как на врага индейцев. Пусть не идет против церкви! Уж больно он осмелел последнее время: индейцев подстрекает к бунту, кляузы пишет! Если что с ним и случится, то даже совесть мучить не будет».

— Один вождем не станешь, — сказал миссионер вслух. — Нужны помощники. Собери друзей. Приведи. Всех уму-разуму научим! Только за учение придется поработать. Ум нигде и никто даром не дает. Нигде! Подумай хорошенько. А теперь иди умойся. Брат даст тебе покушать, одеться. Голому у нас ходить нельзя. А завтра пойдешь за друзьями.

— Хорошо! — потряс в знак согласия головой хибаро.

Но лишь только вышел в коридор, пустился бежать. Спрыгнул со второго этажа и напрямик, через сад и огороды бросился в джунгли.

Отец Анджело проводил индейца недоумевающим взглядом. «Вернется или нет? Почему не поел, не взял одежду? Может быть, не знает, что это такое? А может быть, торопится за друзьями? Увидим…» — решил про себя миссионер.

 

Празднование победы

Наступила страдная пора — сев кукурузы. Ученики школы и несколько индейцев не справлялись с работой на плантациях. Ведь хибаро сажали кукурузу по зернышку в вырытые пальцем ямки. Поэтому дело шло очень медленно. Несколько лет назад миссионеры пытались научить их бросать кукурузу в бороздки, проведенные граблями, но индейцы продолжали сеять по-своему. Отец Анджело махнул на это рукой: пусть работают, как привыкли, лишь бы работали. Но беда в том, что в этом году многие хибаро, подстрекаемые Юмисом, отказались работать на миссии. Начальник миссионерской станции искал предлога откровенно поговорить с ними. Однако идти в деревню без приглашения при теперешних отношениях с индейцами рискованно: можно и отравленную стрелу в спину получить.

Случай для общения с хибаро вскоре представился. Правда, он был не совсем приятным для отца Анджело как руководителя миссий.

Однажды в комнату отца Анджело неожиданно ворвался вождь хибаро Соколиный Глаз. Он был раскрашен по-праздничному. Голову украшала таваса — убор из перьев, спускающийся сзади до земли.

В руке он держал копье с железным наконечником, украшенное лентами. Отец Анджело удивился и обрадовался:

— Сам вождь племени! Как приятно!

— Тебя и всех твоих братьев приглашаю на празднование победы! — гордо сказал вождь. — Наши мужчины победили белых врагов!

И, не дождавшись ответа, стремительно вышел из комнаты. Пробежал через двор и направился в город.

Как обычно, отец Анджело не решился идти к хибаро один. Через дежурного монаха он приказал собираться Юкнюсу и еще нескольким миссионерам. Облачившись в новую сутану, отец Анджело надел поверх нее латунный крест на золотой цепочке, а в карман сунул небольшой пистолет. Дал оружие и сопровождающим.

Только вышли они со двора, как услышали барабанный бой. Праздник начался.

Пройдя немного по лесной тропе, монахи вышли к бамбуковой роще. Там под высокими склонившимися кокосовыми пальмами стояла большая хижина, где собирался совет деревни. Она была овальной формы, как гэя, только в несколько раз больше. Крышу поддерживали столбы из негниющего дерева чионты. На сторожевой вышке сидели барабанщики и непрерывно барабанили.

У хижины миссионеров встретил один из воинов хибаро. Узнав гостей, он положил им руки на плечи в знак приветствия, а затем провел их в помещение и дал каждому по скамейке. Кругом на таких же скамьях сидели все мужчины деревни. У самой стены теснились женщины. Ближе всех к костру, на возвышении, сидел вождь Соколиный Глаз, рядом с ним — колдун и несколько членов совета, тоже в уборах из птичьих перьев, только более скромных.

Когда колдун зажег костер, барабаны утихли. Барабанщики вошли в хижину совета и снова принялись барабанить, только более медленно и ритмично, как бы приглашая танцевать.

На помост вышла молодая индианка в юбочке из птичьих перьев, нижняя губа и уши ее были украшены бамбуковыми кольцами. В руке она держала небольшой барабанчик. Это была Тсанса Ухаха: ей полагалось вести церемонию праздника.

Девушка ударила барабанчиком по колену, и на помост выбежали, два молодых индейца. Они несли в вытянутых руках палки, на которых болтались тсансы (головы убитых врагов), и воткнули их посреди помоста. За ними вышла группа молодых индианок с большими кувшинами никаманчи. Они поставили эти кувшины у воткнутых палок.

Когда Тсанса Ухаха второй раз ударила барабанчиком, на помост поднялись двое юношей со скамейками. Поставив скамейки у кувшинов, они вместе с индианками удалились. Потом появились два индейца, вооруженные копьями. Остановились напротив вождя племени, постучали о пол копьями. Забили барабаны.

Третий раз ударила барабанчиком о колено Тсанса Ухаха, и на помост вышли трое пожилых хибаро. Они сняли тсансы с палок и отдали колдуну. Это означало, что именно они убили врагов. Колдун брал из их рук тсансы и по очереди опускал их в три кувшина никаманчи, потом в кувшин с чистой водой. После этого он снова привязал их к палкам.

Герои дня сели на скамьи и, запрокинув головы, широко открыли рты. Колдун стал лить им в рот никаманчу. Это продолжалось до тех пор, пока Тсанса Ухаха не ударила барабанчиком о колено. Тогда первый из воинов встал и поднял кулаки. Это означало, что сила врага перешла к нему и он стал вдвое сильнее. Второй поднимался тяжелее, но все-таки встал и тоже поднял кулаки. Их, как героев, женщины усадили рядом с вождем племени. Третий, как ни старался встать, не смог и упал со скамейки. Его взяли под руки и вывели из хижины. Все переглянулись. Ведь если воин не мог встать со скамьи, это означало, что сила врага его одолела и он недостоин имени героя.

Миссионеры в индейской деревне. Эксплуатируя хибаро, святые отцы расплачивались с ними словом божьим.

На головы героев девушки надели уборы из перьев попугая. После этого женщины стали угощать всех жареным мясом. В скорлупу кокосовых орехов, украшенную резьбой, наливали никаманчу и раздавали собравшимся. Не обошли и миссионеров. Потягивая никаманчу, те почувствовали, что пьянеют, но продолжали пить, боясь обидеть индейцев. Отец Анджело встал, намереваясь выйти на воздух отдышаться. У двери его задержал Быстроногий Окапи.

— Падресито, — шепнул он, — Юмис дал мне порох, но вождь отобрал у меня ружье. Если дашь ружье, я не женюсь на вдове Тихого Шиншиллы и она придет к вам.

— Вот как? — отозвался отец Анджело. — Но она может выйти за другого.

— Дашь ружье — не выйдет.

— Если она придет в миссию, получишь ружье.

Юкнюс слышал этот разговор и подумал: «Купил за ружье семью индейцев и участок земли. Какой обман!» И испугался, почувствовав, что рушатся его иллюзии относительно миссионерской деятельности.

Тем временем к костру подошли полуголые индейцы с луками в руках. Под барабанный бой танцоры начали исполнять танец борьбы. Иногда они падали на землю и корчились как в агонии. Потом вскакивали, кричали: «У-хо, у-хо, у-хо», и поднимали вверх луки.

Потом юноши и девушки стали плясать танец победы, по окончании которого девушки увенчали венками головы юношей. К концу праздника плясали и стар и млад, и все пили никаманчу. Некоторые хибаро еле держались на ногах. Кое-кто спорил и дрался, но драчунов разнимали, а затем, связав по рукам и ногам, выносили из хижины и клали под пальмами.

Отец Анджело нахмурился, заметив среди танцующих Юмиса. Было видно, что хибаро его уважают и считают своим другом.

Уже светало, когда миссионеры попрощались с вождем и вернулись в миссию. А Юмис остался с индейцами до конца праздника.

 

Сделка состоялась 

Утром, чуть свет, во дворе миссии появился Быстроногий Окапи. За ним шла жена Тихого Шиншиллы. На плечах она несла узлы со своим небольшим имуществом. Оба вошли в гостиную. Дежурный брат пригласил туда отца Анджело. Увидев начальника миссионерской станции, Быстроногий Окапи закричал:

— Давай ружье!

— Сначала я хочу поговорить с женщиной. Как ее зовут?

Не получив ответа на свой вопрос, отец Анджело обратился к женщине:

— Первая жена Тихого Шиншиллы, скажи мне, хочешь ли ты жить в миссии вместе со своими сыновьями? Не убежишь? Придется работать в огороде.

— Быстроногий Окапи велел мне идти к вам. Ему очень нужно ружье.

— А землю свою миссии отдашь? Надо будет подписать договор.

— Я писать не умею.

— Палец приложишь. А когда приложишь, земля уж будет наша.

— А кто будет моим мужем? — робко оглядываясь, спросила индианка.

— Женщины в миссиях живут без мужей.

— Дайте ей подписать, — торопил Быстроногий Окапи. — Я договорился с вождем, пусть живет без мужа. Или вы, падресито, будьте ей мужем. Кто хочет, может быть. Она — ваша.

— Учим мы вас, учим, а вы все чушь несете, — рассердился отец Анджело.

— Принесите мне контракт, — обратился он к дежурному брату. Когда тот подал ему бумагу, он подсунул ее женщине:

— Здесь приложи палец.

Индианка, увидев бумагу, отпрянула в сторону. Но Быстроногий Окапи схватил ее за руку, ткнул ее палец в чернильную подушечку и прижал в указанном месте. Сделка состоялась.

— А ружье? — беспокоился индеец. — Я все сделал.

— Отведи его к брату-эконому, пусть даст ему охотничье ружье, — приказал отец Анджело дежурному. — А женщину отведи к сестрам.

 

Побег кандидата в семинаристы 

Способнейшие из учеников миссионерской школы использовались обычно после окончания учебы в качестве катехетов. Их специально готовили к этой деятельности, учили тому, как разъяснять индейцам «истины» христианской веры. Учил этому своих лучших учеников и Альфас Юкнюс. Некоторых из них он рассчитывал даже подготовить в семинарию. Ежедневно в полдень, в самую жару, будущие катехеты помогали девочкам плести шляпы. А после обеда, когда становилось чуть прохладней, шли на строительную площадку и, поднявшись на леса из дерева чионты, пилили и строгали доски. Однажды, собираясь на вечерню, Альфас Юкнюс заметил, что среди работающих нет Джонни, которого до крещения звали Упрямый Нанду.

Джонни был живым и крепким мальчиком, неплохо овладевшим испанским языком. По утрам он прислуживал в церкви. По мнению отца Анджело, это был самый подходящий кандидат в Куэнкскую салезианскую семинарию.

Юкнюс не мог понять, куда же без спроса ушел Джонни. Во время ужина у мальчишек узнал, что Джонни пошел охотиться на тай.

Юкнюса даже в жар бросило: на тай хибаро охотится только тогда, когда собирается жениться. Из крыльев этих птиц невеста должна сделать жениху повязку, называемую таякунчи. Таякунчи является обязательной принадлежностью свадебного наряда жениха.

Джонни — круглый сирота. Юкнюс к нему очень привязался. «Казался таким искренним, добрым, а о своем намерении жениться ничего мне не сказал, — с горечью подумал молодой монах. — Может быть, удастся еще отговорить? Не получится, видно, из него миссионер. Попадет мне от отца Анджело! Что ж, я, наверное, и сам виноват. Слишком часто рассказывал ему о своей юности, о годах учебы в Каунасской гимназии, о девушках, которые мне нравились…»

Юкнюс решил проверить, действительно ли Джонни готовится к свадьбе? Может быть, его просто не привлекает работа миссионера? На следующее утро он отправился на розыски Джонни. Он пошел в деревню, где жил Быстроногий Окапи, так как слышал, что Джонни сосватал его дочь.

На самом краю деревни он увидел совсем новую гэю. «Для Джонни построили», — екнуло у Юкнюса сердце. Он подошел поближе. Сторожа здесь не было. И гэя была пустой. Стояли в ней новые скамьи, а на мужской половине был сложен костер. Рядом стояла гэя Быстроногого Окапи. Юкнюс направился к ней, но его остановил сторож и махнул рукой в сторону рощи чионты:

— Пожалуйста, пожалуйста!

Так как гость не решался идти туда один, сторож проводил его. Среди деревьев тесной группой стояли человек десять индейцев и смотрели в одну сторону.

Юкнюс присоединился к ним, но не сразу понял, что привлекло их внимание. Присмотревшись, он увидел на берегу реки лежащего в траве полуголого индейца. Вдруг индеец вскочил и прыгнул в воду. В реке мелькнуло пестрое туловище анаконды. Юкнюс понял, что индеец борется со змеей: по старинным индейским свадебным обычаям, юноша должен победить анаконду и только тогда получит таякунчи от невесты.

«Не Джонни ли там? — подумал Юкнюс. — Неужели он успел уже тайком от миссионеров все подготовить к свадьбе? Как же теперь быть?»

Вода в реке кипела. Время от времени на поверхности появлялась то голова юноши, то извивающееся тело огромной змеи. Охотник старался задушить анаконду, а она — обвиться вокруг него и раздавить.

Индейцы бесстрастно смотрели на единоборство человека с чудовищем джунглей — помогать, согласно старинным традициям, не следовало.

Вдруг голова юноши показалась над водой у самого берега. Юкнюс узнал сына Быстроногого Окапи, и у него отлегло от сердца. «Слава богу — не Джонни! Может, еще не все потеряно? Может быть, ребята что-то напутали?» Юкнюс решил остаться на свадьбе хибаро, надеясь получить здесь ответ на волнующий его вопрос.

Юноша гордо выходил на берег, волоча за собой удава. К нему гурьбой бежали хибаро, выкрикивая похвалы в адрес охотника. Сын Быстроногого Окапи подошел к своей невесте и положил анаконду ей на плечи. А девушка уткнулась головой ему в грудь. Юноша потерся лбом о затылок невесты и сказал:

— Это я убил анаконду!

С плеч невесты анаконду снял колдун Бисхай. Он разрешил Юкнюсу осмотреть удава. Змея была шестиметровой длины. Нужна недюжинная сила и большая ловкость, чтобы задушить ее голыми руками.

С радостными криками индианки потащили анаконду в гэю Быстроногого Окапи. А Бисхай подвел молодых к участку взрыхленной земли и сказал:

— А теперь, сын Быстроногого Окапи, покажи, умеешь ли ты сажать маниоку, сеять кукурузу, умеешь ли ухаживать за кофейными деревцами.

Юноша взял большую корзину с маниокой и стал рядами сажать маниоку в землю. Когда с маниокой было покончено, он начал сеять кукурузу, бросая зерна в вырытые пальцем ямки. Затем мачете обрубил ветки кофейного деревца. Юноша справился с заданием.

— Тише! Тише! — закричал колдун.

Он подошел к жениху с невестой и встал между ними. Правую руку положил на плечо жениха, а левую — на плечо невесты и сказал:

— Это ваша земля. Утром я выгнал из нее злых духов. Любите землю и будете жить хорошо.

Тогда юноша повернулся к невесте:

— Я посадил маниоку, кукурузу, обрубил кофейное дерево, а ты их вырастишь, — сказал он. — Будешь варить маниоку, печь лепешки. Если станешь плохо работать — выгоню. Если одна не будешь поспевать — женюсь на другой…

И, заметив миссионера, умолк. Все выжидающе смотрели на Юкнюса. Стояла напряженная тишина.

Ее прервал вождь племени Соколиный Глаз.

— Сын Быстроногого Окапи сильный. Удавил анаконду. Убьет не одного врага. Он воин нашего племени! Хороший будет муж! Умеет сажать маниоку, сеять кукурузу. Если трудно будет одной жене управляться с работами, может жениться на второй. Обе они и пищи больше приготовят, мы сможем чаще угощаться. А теперь ведите меня в свою новую гэю. Я все сказал!

Невеста вынесла из гэи таякунчи, украшенную перьями красных канареек. Надела ее на жениха. Потом опять уперлась головой юноше в грудь, а тот лбом коснулся ее затылка, подтверждая, что он ее муж и хозяин дома.

Несмотря на все усилия миссионеров навязать индейцам христианскую обрядность, хибаро предпочитали свои древние обычаи. Юноши хибаро в ритуальном танце.

Все пошли в мужскую половину гэи. Здесь уже горел костер. У костра сидел Быстроногий Окапи с женой и родителями невесты. Молодые подошли к ним, подбородком коснулись их плеч и обняли.

Потом колдун произнес речь, напомнив, что уже с детства молодые были предназначены друг для друга. Не преминул напомнить еще раз, что если жене будет тяжело, муж приведет вторую и третью жену. Юноше надели на голову нарядную тавасу из перьев, концы которой свисали до пояса, а девушке в нижнюю губу вдели бамбуковое колечко — символ принадлежности мужу. Молодая жена сразу начала хозяйничать. Принесла из женской половины вертела с мясом удава, жарила его и раздавала гостям. Первым — колдуну, вождю племени и членам совета.

Когда мясо было съедено, хозяйка оделила всех разными фруктами. Из кувшинов в скорлупу кокосовых орехов разливали вино из пальмовых цветов. Мужская половина гудела, как улей. И только когда из женской половины выбежали танцоры, украшенные большими разноцветными перьями, шум немного утих. Загремели барабаны, застучали погремушки. Танцоры начали быстрый свадебный танец, имитирующий схватку с анакондой и охоту на тай. Число танцующих все увеличивалось.

После танцев начались песни. Улучив минуту, когда Быстроногий Окапи отошел в сторону, Юкнюс подошел к нему и спросил:

— А почему на свадьбе нет Упрямого Нанду? Он, кажется, обручен с твоей дочерью?

Быстроногий Окапи, по-видимому не ожидавший такого вопроса, был явно смущен, но отпираться не стал.

— Да, падресито, — признался он. — Упрямый Нанду знает язык белых. Он будет первым спутником вождя племени. Он будет жить хорошо. Сможет иметь пять жен и каждый день пить вино из пальмовых цветов.

Юкнюс почувствовал, что Джонни для миссии потерян. Кто захочет ссориться с вождем племени?

Юкнюс, огорченный, отправился на миссионерскую станцию. Его ждал неприятный разговор с начальством.

 

Понижение Альфаса Юкнюса 

Юкнюсу не везло: когда после двухмесячного перерыва в учебе начался новый учебный год, еще двое из кандидатов в катехеты бросили школу.

Отец Анджело винил в побегах индейцев из школы одного Альфаса Юкнюса. Ему казалось, что этот молодой монах слишком «миндальничает» с краснокожими. Рассказывает им зачем-то о жизни людей в других странах, о достижениях науки и техники. Лучше бы рассказывал о чертях и преисподней. Ведь хибаро можно удержать только страхом.

Однажды утром в миссию вернулся Жестокий Ягуар. Он неожиданно ворвался в комнату отца Анджело. Индеец выглядел очень усталым. Все тело его было перепачкано золой.

— Не идут они, не идут!.. — заговорил он, не ожидая расспросов миссионера.

— Кто не идет?

— Они не идут. Били меня. Не идут.

Отец Анджело расспросил индейца и узнал, что его соплеменники не хотят идти в миссию «за умом». Но сам Жестокий Ягуар пришел. «Из него определенно может выйти хороший миссионер, — решил про себя отец Анджело. — Но почему он весь в золе и пепле?»

— Где ты испачкался?

— Дождь был, холодно. Разжег костер, и спал в золе.

— На, возьми мыло.

Жестокий Ягуар, думая, что его угощают, схватил мыло и откусил кусок, но сразу выплюнул и сердито посмотрел на миссионера. Решил, видно, что тот надсмехается над ним. Но отец Анджело объяснил ему, что мылом надо мыться, как листьями агавы. Сказал, что после мытья он получит чистую одежду и еду. Индеец взял мыло и пошел к реке.

Тем временем отец Анджело пригласил в свою комнату Пятраса Масколайтиса. Когда тот пришел, начальник похвалил его за старательность и изобретательность в обучении индейцев, за то, что Масколайтис приучает их читать салезианские газеты и журналы. И добавил:

— Завтра утром, сын мой, возьмешь у Юкнюса его учеников. Они постарше, более развиты. После экзаменов самых способных направим в гимназию куэнкского монастыря. И еще…

— Но отец, — прервал начальника Масколайтис, — я… Как же так? Юкнюс — мой соотечественник… Вместе в Италии учились. Мне неудобно.

— Сын мой, здесь поступают так, как нужно миссии. Ее интересы превыше всего. Вам остается выполнять приказание. Вот еще что: в твою группу я включил совсем неграмотного, но жаждущего познать бога индейца — Жестокого Ягуара. Подготовим его в Куэнку, в семинарию. Хотя бы частично возместим ущерб, нанесенный Юкнюсом.

Из комнаты начальника Масколайтис вышел взволнованный и озабоченный. Он боялся объяснения с Юкнюсом: чувствовал себя в чем-то перед ним виноватым.

Отец Анджело, проводив за дверь Масколайтиса, сразу же вызвал Юкнюса.

— Прямые задачи миссий забываешь, сын мой, — обрушился он на молодого учителя, — учишь будущих катехетов не тому, чему должен их учить.

— Простите, отец, но не наша ли обязанность помочь индейцам узнать свою страну, понять явления природы…

— В первую очередь мы должны внушить им любовь к господу.

— Но в программе обучения катехетов, кроме основных догм вероисповедания, предусмотрен, например, курс географии…

— Что полудикий юноша может понять в географии? Глупости!

— Но мои ученики умеют уже нарисовать карту Эквадора. Имеют некоторое представление о его истории. Знают имена Симона Боливара и Сан-Мартина. Могут на карте показать главные реки, горы и города страны.

— А об основателе нашей конгрегации они что-нибудь знают? Вряд ли. А мою фамилию? Тоже вряд ли. Всех нас они зовут «падресито», и только. Святых по сей день путают со святой троицей.

— Но, отец…

Отец Анджело знаком руки остановил Юкнюса:

— Так вот, катехетов ты учил не тому, чему полагается. Поэтому завтра утром передашь свою группу Масколайтису. А сам примешь младший класс. И помни, главное — это воспитать индейцев в страхе божьем!

Разговор этот очень расстроил Юкнюса: ведь решив стать миссионером в этой далекой от его родины стране, он мечтал своими знаниями приносить людям пользу, помочь им преодолеть нищету и отсталость, а не только «нести им слово божье». «Может, пожаловаться на отца Анджело епископу? Но что этим добьешься? Отец Анджело сумеет оправдаться. Скажет, что я запретные книги читал, сомневался в истинности христианских догм… Еще чего доброго и из миссии выгонят! Ну и пусть! По крайней мере хоть правду скажу, хоть что-нибудь для индейцев сделаю, ведь у епископа голова должна быть светлей, чем у отцов-миссионеров. Так и напишу: начальник миссионерской станции Макас отец Анджело Виний не разрешает учить катехетов по программам, утвержденным святым престолом!»

Письмо, адресованное епископу, Юкнюс послал с первым караваном.

 

Период дождей 

Высокое голубое небо стало хмуриться. И однажды утром откуда-то надвинулись кучевые облака. Над джунглями зашумел влажный ветер. Заморосил дождик, и щебет птиц утих. Стало душно.

Через неделю небо как бы опустилось и посерело. Временами шел такой сильный дождь, что выйти из-под крыши было невозможно. Сделаешь шаг — и промокнешь насквозь. Река Упана вышла из берегов, заливая все вокруг: джунгли, поля, сады.

С каждым днем на миссионерскую станцию приходило все больше индейцев. Они уже не торговались насчет платы за свой труд. Соглашались работать только за еду. Ведь в период дождей охотиться трудно. Приближалось голодное время. Миссии не могли дать работу всем, кто хотел ее получить: объем работ на станции резко сократился.

Хибаро стали нападать на склады миссий. Пришлось усилить охрану. По утрам у дверей церкви или у ворот станции миссионеры находили подброшенных младенцев. Часто хибаро приводили в миссии подросших ребят, но миссионеры их не принимали, потому что, как правило, с окончанием дождей те удирали из миссий. Удержать удавалось обычно только круглых сирот, подкидышей или детей, родители которых работали в миссиях.

В период дождей прерывалась и всякая связь с индейскими деревнями. Ходить в них было опаснее, чем в другое время года, так как голодали не только люди, но и звери, в том числе хищники.

В миссионерской школе в это время больше внимания уделялось учебе. С наступлением периода дождей привел в школу своего сына Габриэля и бывший миссионер Юмис. В коридоре он встретил Альфаса Юкнюса. Вручил ему бумагу министерства просвещения, в которой говорилось, что поскольку государственной школы в Макас не будет, то все дети должны учиться в школе миссионерской станции. Проэкзаменовав Габриэля, Юкнюс решил, что мальчик достаточно подготовлен для третьего класса, и принял его. Побеседовал он и с отцом своего будущего ученика. Юкнюс знал, что Юмис бросил миссионерскую деятельность, женился, или, по словам отца Анджело, стал сожительствовать с красавицей индианкой, знающей испанский язык. Юкнюс смотрел на белый костюм Юмиса, на его пышную бороду и думал: «Человек как человек, почему же отец Анджело его за человека не считает?»

Через два дня о приеме сына Юмиса в школу узнал отец Анджело. Вне себя от ярости прибежал он к Юкнюсу в класс и в присутствии детей стал выговаривать учителю:

— Кто вам разрешил принять сына проклятого церковью Юмиса в школу?

— Письмо есть. Самим Министром просвещения подписано. Кроме того, мы обязаны как можно больше детей принимать в школу. Вы, отец, сами нам об этом говорили.

— Но родители этого ребенка наши враги. Неужто вы не понимаете? Все еще разиней остаешься? Прости за грубость, но так оно и есть. Джонни потерял. Теперь опять промахнулся… Куда тебя девать? Не годишься даже для начальных классов. Совсем не годишься.

— Отец, чем же Габриэль виноват, что отец его отлучен? Мальчик он вежливый, господа любит.

— Ты еще и защищать его будешь? Может, и сам уже с какой-нибудь развратницей-индианкой спутался? Ступай, исповедуйся за всю жизнь или с первым же караваном вернешься в Куэнку и будешь судим духовным судом. За еретические мысли тебя надо в подземелье замуровать, как это делали иезуиты.

Юкнюс понял, что доказывать что-либо бесполезно, а за непослушание он может быть строго наказан. Поэтому он опустил голову и сказал, скрыв свое негодование:

— Простите, отец. Завтра утром исповедуюсь за всю жизнь. Вам.

— Мне неважно — кому, — немного смягчился отец Анджело. — Сегодня после уроков отведешь Габриэля домой и скажешь его родителям: «Миссии не могут учить нехристей». А сам с завтрашнего дня будешь работать на стройке.

С этими словами начальник миссионерской станции вышел из класса.

Габриэль схватил книги и убежал домой.

Юкнюс стоял у доски и не знал, что ему делать. Отчаяние сжало горло, в голове гудело. В мыслях Юкнюс проклинал тот миг, когда, увлекшись идеей просвещения индейцев, решил поступить в салезианский монастырь.

 

Отец Анджело делает ставку на Жестокого Ягуара 

Ливни порой прекращались. Иногда сквозь тучи пробивалось лучистое солнце, но по земле стлался густой, как парное молоко, туман. Казалось, земля насквозь пропитана душной сыростью.

В школе была самая горячая пора.

Жестокий Ягуар за сравнительно короткий срок пребывания в школе сделал большие успехи: выучил буквы, усвоил некоторые испанские слова и стал складывать предложения. Он занимался везде, даже в церкви, во время службы, а когда ему запрещали это — не слушался. Через некоторое время монахи окрестили его и нарекли Пабло, но он не откликался на новое имя и называл себя только Жестокий Ягуар, хотя ему не раз объясняли, что Пабло — это святой, а ягуар — всего лишь зверь.

— Ягуар очень сильный, а Пабло — так себе, только добрый дух. Да, да! — возражал он.

Миссионеров не очень огорчало его упрямство. Со временем они надеялись «обломать» его. Ясно было, что Ягуар — Пабло — очень способный человек. Он хорошо работал на плантациях с мачете, метко стрелял из лука, быстро научился пользоваться пилой и стамеской. Кроме того, он неплохо играл на свирели, и инспектор школы Карл Симонетти принял его в церковный оркестр.

На экзаменах все члены комиссии единодушно пришли к выводу, что Жестокий Ягуар — самый подходящий кандидат в куэнкскую духовную семинарию. Другие кандидаты в семинарию выглядели на экзаменах гораздо слабее: плохо знали испанский, путали истины христианства с верованиями хибаро и т. п. Рекомендовать их для продолжения учебы в монастыре комиссия не решалась. Однако последнее слово оставалось за отцом Анджело. Он долго думал и наконец сказал:

— Семинария очень нуждается в индейском пополнении, поэтому мы должны направить нескольких наших выпускников в Куэнку. Их отведет туда после дождей Пятрас Масколайтис, которого за хорошую работу в нашей школе епископ повысил и назначил в Куэнку. А Пабло временно (прошу вас, Масколайтис, сказать об этом отцу Анхелю) оставим в миссии. Мы пойдем с ним в его родную деревню и, если там еще не ступала нога миссионера, подготовим хорошую почву для распространения христианства среди тамошних хибаро. Будут другие мнения?

У членов комиссии других мнений не оказалось.

 

Исчезновение выпускников школы 

Густой туман, долгое время покрывавший землю, стал рассеиваться. Временами сквозь его белесый слой прорывались длинные лучи солнца. Воздух делался все суше. Вода стала спадать.

Наконец Упана вошла в свои берега, и джунгли ожили. Цикады не умолкали ни днем ни ночью, во всех болотах квакали лягушки. Хибаро все реже появлялись у ворот миссионерской станции: они были уже не так голодны.

Ликующий Масколайтис собирался объявить своим бывшим ученикам радостную новость. Ему казалось, что ребята, узнав, что их направляют в город, поклонятся ему до земли. Он расскажет своим воспитанникам о достопримечательностях Куэнки, о ее церквах, музеях. Напомнит им, что в семинарии они получат новую, одежду, такую, какую носит он: черную и длинную до самой земли. Все: красные, черные и белые — будут их уважать, а женщины — целовать руки. Вот какой почет ждет их!

Несмотря на неудачи, миссионеры не оставляли надежд превратить свободолюбивых хибаро в покорных рабов божьих.

Гордо вошел он в класс. Но выпускников там почему-то не было. Ни один не пришел?! Может быть, брат-эконом опять их на работу послал? Но он должен был предупредить учителя. В сердце закралось беспокойство: «А если убежали? Не может быть!»

Почти бегом Масколайтис направился в столовую. Нет, завтракать они еще не приходили. Может быть, отец Анджело им специальную проповедь читает? Но в церкви их нет, нет и в спальнях.

Не обнаружив нигде своих учеников, Масколайтис доложил об этом инспектору Карлу Симонетти. Тот признался:

— Вчера вечером я им сказал, что они поедут в город. Думал, обрадуются. Ведь это первая от нас группа в семинарию!

— И обрадовались? — спросил Масколайтис.

Карл Симонетти задумался.

— Мне кажется, вздрогнули.

— Испугались?!

— Похоже, что так… Испугались, убежали из школы и где-то спрятались. В джунгли они не пойдут, индейцы их не примут, кому они, сироты, нужны? Притаились где-нибудь поблизости.

— Надо искать.

Инспектор созвал братьев-миссионеров, объяснил, что случилось, и спросил, не видел ли кто старшеклассников.

— Одного видел: на кокосовую пальму залез, — ответил дежурный брат. — Залез и привязался. Мне еще странным показалось, зачем привязался.

— И я видел ваших школяров, — сказал сторож с плантации. — Несколько человек на берегу Упаны залезли в дупла деревьев. Я думал — в прятки играют. Только удивился, что так рано: все еще спали.

— Как же их оттуда выманить? — забеспокоился Симонетти. — Они упрямые. Может, подождать? Проголодаются — сами придут! Только бы в джунгли не ушли. Епископ нам этого не простит. Надо им сказать, что никуда их не повезут, а позже связать им руки и увезти.

Масколайтис попытался выманить ребят конфетами. Но те, по-видимому, были настроены воинственно: послали в учителя несколько стрел.

Тогда Карл Симонетти вынул из кармана сутаны пистолет и направил его дуло в сторону ближайшего дупла. Он хотел припугнуть беглецов, но Масколайтис внезапно схватил его за руку:

— Инспектор, индейцы!

Из-за дерева показались перья. Симонетти понял: там прячутся вождь хибаро и, возможно, еще несколько индейцев, которые, по-видимому, решили ребят в обиду не давать.

Выждав минутку, инспектор закричал:

— Соколиный Глаз, эти дети принадлежат миссии, мы им худого не желаем. Отвезем в Куэнку, чтобы еще больше ума набрались. А через пять ливней они вернутся.

— Ума вы им больше дать не сможете, — ответил вождь. — Сколько у самих имелось, отдали, а теперь вы их, ясное дело, продать хотите! За них в Куэнке много мулов дадут. Да, да!

Симонетти понял: надо торговаться, иначе ребят отсюда не увезешь.

— Пошли своего воина, пусть он проводит детей и убедится, что мы их не продадим. Мальчики выучатся на миссионеров, станут такими, как мы, и вернутся.

— Хорошо, — поколебавшись, согласился Соколиный Глаз. — Но пока вернется мой воин, дайте мне ружья.

И он показал три пальца.

— Ты получишь в качестве залога три ружья. А теперь собери детей.

— Сам собери. Ведь ты их повезешь. Да, да.

Карл Симонетти выстрелил несколько раз в воздух, и мальчики с воплями стали слезать с деревьев. Подбежали к учителю и принялись креститься. Довольные такой развязкой, Симонетти и Масколайтис повели своих воспитанников на миссионерскую станцию.

Хотя вождь племени, получив обещанные ружья, заверил ребят, что миссионеры не продадут их, те пронизывали подозрительными взглядами инспектора и учителя и отказались идти завтракать.

Для сопровождения каравана в Куэнку отец Анджело выделил де ла Фуэнте и двух вооруженных братьев. Детей решили на мулов не сажать, чтобы они по дороге не сбежали. Их перевязали по талии веревками, концы которых прикрепили к мулам (в прежние времена так водили рабов). Провожая караван в путь, отец Анджело произнес короткую проповедь. Он воздал в ней хвалу тем, кто посвятил себя миссионерской деятельности, выразил надежду, что из выпускников школы получатся хорошие миссионеры, которые вернутся в Макас, чтобы вести работу среди своих соплеменников. Учителям наказал глаз не спускать с мальчишек, пока не передадут их в Куэнке с рук на руки самому отцу Анхелю.

 

Путешествие в незнакомую деревню 

Инспектор Симонетти, проводив караван до «чертова моста», вернулся на миссионерскую станцию. Он рассказал, что мальчики пытались убежать в первый же день, но их сразу поймали. Они все время молчат и кажутся очень озлобленными. Но, даст бог, караван доберется благополучно до места.

Отец Анджело не медлил с осуществлением своего замысла. Пригласил Пабло — Жестокого Ягуара и сказал:

— Хочу пойти на твою родину. Проводишь меня?

Индеец вздрогнул. Оглянулся по сторонам, как бы намереваясь удрать.

— Не волнуйся, — успокаивал его отец Анджело. — Ты теперь набрался ума, умней других стал. А вождю твоего племени подарки отнесем. Проводишь?

Жестокий Ягуар долго не отвечал. Видимо, в нем шла внутренняя борьба. Наконец он решился:

— Хорошо.

Отец Анджело взял с собой Джиованни Казираги, Педро — Меткого Глаза, несколько хорошо вооруженных миссионеров. Провизию и палатки погрузили на мулов и утром отправились в путь — на родину Жестокого Ягуара, в деревню Роджи.

Двигаясь по берегу Упаны, путешественники часто встречали местных хибаро, вооруженных ружьями. Отец Анджело с удовольствием оглядывал индейцев и пояснял Казираги, что если в семье хибаро есть ружье, то никто уже не голодает, и это заслуга его — отца Анджело. Он, конечно, не сказал молодому миссионеру, что за ружье индеец должен отработать в миссиях все лето, а последующие годы он работает на них за патроны…

В полдень, подбирая место для отдыха, отец Анджело издали увидел на реке рыбаков. На берегу женщины жарили пойманную рыбу. Индейцы пригласили путешественников отведать рыбы. Сделали привал, а мулов пустили пастись.

— Пожалуйста, кушайте, пожалуйста! — угощали рыбаки.

Одна из индианок, недавно крещенная, подавая отцу Анджело рыбину, любезно добавила:

— Падресито, от этой рыбы вы будете хорошо спать: я жарила ее с корнями тимбо.

Отец Анджело с видимым удовольствием принял угощение и пояснил своим спутникам: «Корни тимбо — наркотик. Это лакомство колдунов и вождей на ужин. Рядовым хибаро его не дают». Затем он с аппетитом съел рыбу, лег под деревом и тут же уснул.

А Джиованни Казираги с братьями-миссионерами наблюдали, как индейцы ловят рыбу.

 

Вождь племени — Ловкий Тапир 

Вскоре перед путешественниками выросла горная гряда Кутука. Все реже и реже встречали миссионеры индейцев. Здесь хибаро были вооружены лишь дубинками, луками, сарбаканами и копьями. Ружей у них не было. Заметив путешественников, они отскакивали в сторону от тропы и прятались между деревьями, думая, что идут ненавистные им золотоискатели или солдаты.

На шестой день караван вышел к берегу порожистой реки Вамбизе. Подойдя к броду, Пабло — Жестокий Ягуар предложил отцу Анджело:

— Полезай мне на спину, перенесу.

— Зачем? — удивился миссионер. — На муле перееду.

— Есть ямы. Мул может споткнуться, и упадешь в воду.

Отец Анджело поблагодарил индейца за заботу и вскарабкался ему на спину. Обходя ямы, тот благополучно перенес его через реку. Затем таким же образом индеец перенес и других миссионеров, а потом перевел мулов.

К вечеру путешественники подошли к долине необыкновенной красоты, имеющей форму эллипса. Ее окаймляли ряды хлебных деревьев, на ветвях которых зрели огромные, как большие буханки хлеба, плоды. Росли здесь и кусты, усыпанные красными ягодами, и кофейные деревья. Один из миссионеров потянулся было за ягодами, но Жестокий Ягуар его остановил:

— И не пытайся, увидят воины Ловкого Тапира, проткнут копьем.

— Здесь уже Роджи? — спросил отец Анджело.

— Роджи. В Роджи нет сторожей у каждой гэи, охраняется вся деревня.

— А Ловкий Тапир тебе не родственник?

— Он — мой старший брат. Он ненавидит меня.

Отец Анджело понял, что Жестокий Ягуар боится брата. Воины родной деревни для него страшней лесных хищников.

Вскоре показались первые гэи. Из одной из них выскочил индеец с громко плачущим младенцем под мышкой. За ним с душераздирающими воплями бежала женщина. Оба направлялись к реке. Мужчина первый достиг берега и вошел в воду. Он поднял надрывающегося от крика ребенка и бросил его в реку. Течение подхватило и унесло малыша.

— Лучше бы отдали в миссию, — возмутились монахи. — Убийцы!

— Нет, в миссию бы не отдали, — сказал Жестокий Ягуар. — Ребенок был слабым, болезненным. Всех слабых младенцев хибаро в нашей деревне топят.

Вдруг засвистели стрелы. Одна из них попала в бок Жестокому Ягуару, вторая — в шею мулу. Тот дико закричал. Жестокий Ягуар лишь сморщился и, направив ружье туда, откуда летели стрелы, спустил курок. Прогремел оглушительный выстрел. Стрельба из лука сразу прекратилась.

— Уйдите из деревни или мы из ваших голов тсансы наделаем! — послышался из-за толстой чионты грозный голос. — И ты, Жестокий Ягуар, убирайся. Тебя первого убьем.

— Мы ваши друзья, — ласковым тоном сказал отец Анджело. — Хотим поговорить с вождем племени. Вот какой подарок мы принесли. Смотрите!

И руководитель миссий дважды выстрелил из двустволки.

— Хорош подарок? А?

Из-за дерева вышел индеец и в знак перемирия воткнул свое копье наконечником в землю. Отец Анджело повесил ружье на шею мула.

— Мы не можем пустить вас в деревню, — сказал воин.

— Почему не можете? Ведь мы — ваши гости.

— Наш вождь сердит на белых. Очень сердит. Приходил сюда белый с крестом, только без волос на лице, — наш вождь убил его.

— Подарок пу-пу! — кричали индейцы из-за деревьев.

— Мы принесли подарки вождю племени. Если Ловкий Тапир их не примет, мы уйдем, — уверял отец Анджело. — И Жестокий Ягуар уйдет. Он у нас ума набирается. Теперь он очень умный.

— Хорошо, — наконец сказал воин. Он махнул рукой, и со всех сторон сбежались вооруженные копьями и луками индейцы. Окружили караван и эскортировали его до самой хижины вождя.

Гэя Ловкого Тапира стояла в самом центре деревни. Дверные отверстия в ней были занавешены сетками из тростника. Навстречу каравану, сердито лая, выскочили лохматые псы.

Когда миссионеры вошли в помещение, вождь лежал на коврике из древесной коры. При виде гостей быстро поднялся. Отец Анджело окинул его взглядом. Индеец был широкоплечим, мускулистым, с раскосыми глазами. Вокруг бедер обмотан кусок ткани, сотканной из древесных волокон, на голове — таваса из перьев красных попугаев. Ловкий Тапир бросил жадный взгляд на ружье отца Анджело и одним движением сорвал его с плеча миссионера.

— Он выплевывает огонь? А как?

Индеец вертел в руках ружье и случайно нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел. Дробь глубоко врезалась в бревно из чионты. Ловкий Тапир выпучил глаза и чуть не выронил ружье. Потом справился со своим страхом, широко улыбнулся и, похлопав отца Анджело по плечу, сказал:

— Хорошо, хорошо! Да, да!

Он снял со стены искусно вырезанную трубку с длинным и прямым мундштуком и, закурив, передал ее отцу Анджело и миссионерам. Но когда очередь затянуться из трубки дошла до Жестокого Ягуара, вождь забрал трубку, заявив, что брат — его враг. Напрасно отец Анджело пытался помирить их, расхваливая Жестокого Ягуара, говоря, что тот очень умен, будет миссионером, поедет в Куэнку, — вождь явно ничему этому не верил и, казалось, еле сдерживался, чтобы не напасть на брата.

В честь гостей Ловкий Тапир созвал барабанщиков и других музыкантов. У хижины совета на пестрых ковриках появились горшки с дымящимся мясом, фрукты. Пришли члены совета, воины, старики. Пабло — Жестокий Ягуар ни на шаг не отходил от отца Анджело.

Вождь вышел на площадку, поднял ружье над головой и выстрелил. Собравшиеся вокруг хижины совета индейцы от страха бросились на землю. Ловкий Тапир закричал властным голосом:

— Тише, тише! Мы будем праздновать праздник мира! Бейте в барабаны.

Вышли несколько юношей, украшенных цветами лотоса. В руках у них были набитые измельченным табаком трубки. Юноши раздали их присутствующим. Из трубок шел ароматный дым.

Вождь еще раз выстрелил вверх. Прибежали танпоры со стрелами и луками. Сидящие вокруг площадки индейцы запели песню без слов. Вначале песня звучала тихо, потом все громче. В ритм ей танцевали танцоры. Они изображали свист летящей стрелы, поверженных врагов, и, наконец, затягиваясь трубками, — мир между племенами.

Во время танца к вождю племени один за другим подходили почтенные старики и, указывая на ружье, спрашивали:

— Что это? Что это?

— Добрый дух! Носитель огня, — гордо отвечал Ловкий Тапир. — Он плюется огнем, убивает самого сильного зверя.

— А ягуара убьет?

— И ягуара, и пуму, и тапира.

Отцу Анджело вождь племени сказал, что давно мечтал купить ружье, ездил за ним в Мендес, только белые его обманули. Взяли звериные шкуры, мешочек золотого песка и скрылись. Поэтому, когда в их краях появились два года назад белые, хибаро убили их, а из голов сделали тсансы.

Ловкий Тапир похвастался, что воины его племени хорошо умеют делать яд для стрел из веток стрихны. Все мужчины деревни — воины, они вместе изготовляют луки, стрелы и другое оружие. А женщины выращивают табак, горох, фасоль, кукурузу, измельчают зерно в толкушках и из муки пекут лепешки. Поэтому в период дождей здесь никто не голодает. Ловкий Тапир сказал также, что у него пять жен. Старшая ведет хозяйство, младшая (на которой женился в прошлый период дождей) руководит танцами, а другие — готовят пищу.

Отец Анджело заметил, что вождь здешних хибаро — очень хитрый и изобретательный человек. Правда, он не любит белых, но в этой деревне во что бы то ни стало надо пустить корни — основать подсобную миссионерскую станцию. Епископу эта идея, несомненно, понравится. А если ее удастся осуществить, то можно надеяться и на повышение.

— Примите в свою деревню наших братьев. Мы вас научим выращивать бананы и грейпфруты, а когда заболеете — вылечим.

— Наш колдун хорошо лечит! — ответил Ловкий Тапир.

— Мы вам ружья привезем. Намного сильней станете. За оружие дадите нам земли, поможете построить дома. А вождями быть мы не хотим. Мы только ум раздаем, вере учим. Будем вашими добрыми друзьями.

Ловкий Тапир взглянул на ружье, на членов совета, низко склонивших головы, и промолчал.

Тем временем братья-миссионеры по знаку отца Анджело стали раздавать индейцам побрякушки. Кому зеркальце, кому стеклянные бусы, кому браслет. Хибаро расхватывали подарки и жадными взглядами просили еще и еще.

Получив блестящие бусы, вождь племени наконец сказал:

— Хорошо.

И отдал отцу Анджело трубку мира.

 

Колдун мстит миссиям 

Тем временем на миссионерской станции Макас сестра Иоанна учила индианок оказывать помощь человеку, получившему солнечный удар, что в тропиках случается нередко. Третий год девушек-хибаро готовили к работе санитарок и медицинских сестер: миссии строили больницу. Самых способных намеревались послать в куэнкский монастырь — салезианцы испытывали острую нехватку миссионерок индейского происхождения.

Однажды к сестре Иоанне подошел дежурный брат и сказал, что у ворот ее ждет пожилая индианка. Как только миссионерка подошла к воротам, женщина бросилась к ней:

— Добрая сестрица, спаси мою дочку! Спаси, дорогая! Петушка принесла, — женщина вытащила из корзины красноперого петуха. — Еще прибавлю… Третий день дочка недомогает. Кричит, плачет… Знахарь Бисхай не взялся лечить. Сказал — умрет!

— Надо было сразу прийти! Теперь болезнь осложнилась.

Женщина замолкла, а сестра Иоанна думала: браться лечить или нет? Знахари редко ошибаются. Однако, если больная поправится — это подорвет авторитет и влияние знахаря, и хибаро пойдут в миссии креститься. «Надо идти к больной», — решила сестра Иоанна. Обычно индейцы редко зовут для оказания помощи больному миссионеров. Поэтому было бы ошибкой не воспользоваться предоставившимся случаем.

— Погоди, — сказала миссионерка и побежала к старшей — матери Хозефине.

Решили отправиться к больной вместе: индианка пришла из далекой деревни, дорога туда была долгой и опасной. Правда, сестре Иоанне и матери Хозефине не впервой было пускаться в такие экспедиции. В 1929 г. им пришлось бороться с эпидемией кори, а в 1930 г. — с тифом. Они лечили хибаро от бери-бери, ангины, малярии. Может быть, одной из этих болезней заболела и дочка индианки?

Миссионерки взяли из аптеки лекарства, несколько шприцев, надели на ноги высокие ботинки и в сопровождении одного вооруженного брата пошли в джунгли. Индианка вела их без тропы, напрямик, продираясь сквозь колючий кустарник. Миссионерки боялись заблудиться, но женщина заверяла, что знает дорогу хорошо. Когда они наконец пришли в деревню, то узнали, что дочь индианки уже умерла. Миссионерки повернули было обратно, но их обступили женщины и умоляли зайти в гэи: больных в деревне оказалось много.

Зайдя в первую гэю, монахини увидели в углу уложенную на солому и укрытую какими-то лохмотьями старуху. Лицо ее даже почернело от жара, а тело было покрыто красной сыпью. Больная умирала.

— Не оспа ли? — сказала мать Хозефина и сама испугалась своего предположения.

Хибаро не делали прививок от оспы, и начавшаяся среди них эпидемия была чревата ужасными последствиями. Тем более, что миссионеры совершенно не были подготовлены к борьбе с этой болезнью. У них не было соответствующих медикаментов, нужного количества медицинского персонала, да и знаний у сестер было недостаточно.

Посетив еще нескольких больных, монахини окончательно убедились, что это — оспа. Перепуганные, они вернулись на миссионерскую станцию. Нужно было срочно предпринять меры для изолирования миссий. Ведь здесь полно детей. Не дай бог эпидемия начнется среди них!

Мать Хозефина волновалась и сердилась на епископа, у которого она уже несколько раз просила вакцину против оспы, чтобы сделать прививку хотя бы индейцам ближайших к миссиям деревень и детям, живущим в пансионатах.

— Не позаботились, не прислали! А теперь вот такое несчастье…

Потянулись беспокойные дни.

Метисы из городка, приходившие на станцию, рассказывали, что кто-то распускает среди индейцев слухи, будто миссионеры привезли эту страшную болезнь в ящике с порохом. Скорее всего, это были происки колдуна Бисхая. Но перед лицом страшной болезни индейцы, некрещенные и крещенные, поверили выдумке: ведь хибаро падают прямо на дороге, будто пораженные невидимой стрелой, в деревнях не успевают хоронить умерших, а миссионеры остаются здоровыми… Монахини не знали, что делать. Только молились и призывали на помощь бога. Они чувствовали, что хибаро замышляют что-то против миссий, а отец Анджело все еще не возвращался.

И вот однажды ночью мать Хозефина услышала сквозь сон какой-то треск. Проснулась, подняла голову и увидела за окном огонь. Перепугавшись, она закричала: «Горим!» Накинув на себя одежду, монахиня схватила колокольчик и стала звонить сколько было сил. Вскочили другие монахини, во двор выбежали братья. Один из них поднялся на колокольню и стал звонить в большой колокол. Учителя будили своих воспитанников. Монахи пытались спасти хоть что-то, но огонь распространялся слишком быстро. Языки пламени поднимались до вершин самых высоких пальм. Первой рухнула церковь, потом центральные здания, школы, жилые помещения, строящаяся больница. Сгорели аптека со всеми лекарствами, склад, кухня и прачечная. Когда наступило утро, от большой миссионерской станции осталась лишь груда серого пепла.