ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

КОТ ВО ФРАНЦИИ

У нас гроза и дождь. Шучу, просто цитирую вступление к роману Э. Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой». Я часто проверяю внимание и бдительность читателей.

В отличие от папы Хэма — я люблю его так называть, — когда мы прилетели в Париж, погода была превосходная, однако само путешествие принесло немало проблем.

Приняв решение уйти с должности влиятельного управленца в издательском бизнесе, я понимал, что вместе с работой теряю относительно высокое жалованье и возможность вести соответствующий образ жизни. Оказалось, я совсем не умею копить деньги, у меня лучше получается их тратить. Описав положительные стороны и преимущества скромной, нерасточительной жизни, Дженис уговорила меня купить билеты с использованием накопленных миль, чтобы полететь в Париж бесплатно.

Не знаю, пытался ли кто-нибудь из вас путешествовать за счет накопленных миль, но спешу заверить: даже не начинайте читать проспекты, если не имеете докторской степени в науке толкования инструкций. Не мучайте себя и окружающих!

Благодаря многолетнему опыту работы издателем я научился разбираться в запутанных контрактах, знаю все об опционах, поэтапных сделках, но так и не понял смысл и суть бонусной программы, связанной с накоплением миль, и не подсчитал, сколько их требуется для приобретения билета на международный рейс, не говоря уже о билете бизнес-класса. Более того, не было известно, на какие даты распространяется акция. В конце концов в результате титанических умственных усилий выяснилось: я могу полететь бесплатно в Азию прямым рейсом без пересадок или получить место в салоне бизнес-класса и отправиться в Сиэтл. На остальные направления условия рекламной кампании не распространялись, за исключением рейсов после двух ночи восемнадцатого числа каждого месяца. Внимательно вчитываясь в проспект с описанием бонусных миль в течение двух часов, осознав, что самостоятельно я сделаю только хуже, я позвонил в «Американ эрлайнз» и отдался на милость сотруднику, ответившему на звонок. Сначала я заверил человека на другом конце провода, что являюсь достаточно умным, нормально функционирующим в реальном мире организмом, а затем признался: понимание системы бесплатных перелетов было сродни тестам на пространственное соотношение в младших классах средней школы. Кстати, я до сих пор иногда просыпаюсь от собственного крика, если вспоминаю, как сидел за партой, смотрел на изображение двух механизмов и внимательно читал: «Когда механизм, расположенный справа, вращаясь против часовой стрелки, ударит механизм, расположенный слева, как будет вращаться левый механизм?» Со времени отупляющих сессий, когда я часами скручивался в крендель, стараясь определить правильное движение, а потом отчаянно пытался понять, что такое механизм (после чего преподаватель посоветовал мне держаться подальше от механики и абстракции), я впервые почувствовал себя в роли школьника с безнадежным желанием прочитать и разобраться с документами по бонусным милям. Мне повезло, сотрудница авиалиний оказалась смышленой и вежливой. Выяснилось, я не единственный, кто сталкивается с подобными проблемами, хотя нас было мало. Получив необходимую информацию, я наконец заказал билеты. Дженис спросила о брони для Нортона. Я не успел решить вопрос с билетом для кота, поскольку бронирование билетов для животных осуществлялось отдельно. Признаюсь, было неловко снова беспокоить понимающего и сочувствующего работника авиалиний, но я заверил Дженис, что с кошачьим билетом проблем не будет. И, как всегда, ошибся! Выяснилось, что «Американ эрлайнз» запретили перевозить животных в салонах самолетов. Я позвонил в отдел бронирования и назвал новую политику компании абсурдной. «Возможно, — ответили мне. — Такова политика компании». Я попросил соединить меня с управляющим. Управляющий был достаточно мил и дружелюбен, но также подтвердил: это политика компании. Я пытался спорить, рассказывал, что пользуюсь их авиалиниями в поездках по Америке именно из-за лояльного отношения к животным. «Да, — заверил меня он. — Правильно. Но на международных рейсах питомцев запрещается брать в салон». Я спросил почему, управляющий объяснил: таков закон. Я не юрист, но сомневаюсь, что существует закон, запрещающий котам летать с хозяевами из Нью-Йорка в Париж. Уверен, такой оговорки нет ни в Конституции США, ни в Билле о правах. Представляю, Томас Джефферсон, почесывая подбородок, думает: «Хм… так-с, давайте посмотрим… О, предлагаю дать каждому гражданину свободу слова, право неприкосновенности частной собственности и… придумал! Право перевозить котов в самолетах!» Складывалось впечатление, что управляющий что-то недоговаривает. Поэтому я поступил так, как поступил бы на моем месте каждый добропорядочный любитель кошек. Я позвонил президенту.

Минутку, не президенту Соединенных Штатов! Я еще в своем уме! Я позвонил президенту «Американ эрлайнз» и объяснил, что написал бестселлер о путешествиях кота по миру, рассказал о планах издать еще один роман. Потом осторожно перешел к проблеме, поведав, что его авиалинии всегда хорошо относились к моему маленькому пушистому другу, но сейчас по каким-то непонятным причинам коту запрещают лететь в салоне самолета в аэропорт Шарля де Голля. Было ужасно стыдно, но в критических ситуациях книга — единственный способ решить проблему.

Однажды, когда мы с Нортоном отправились на ежегодные сборы по бейсболу во Флориде, ребята из лиги «Ротиссери», организовывавшие поездку, решили отказаться от традиционного отеля. Мы больше не останавливались в «Белвью-Билтмор», где Нортона очень любили, несмотря на его падение с навеса с трехметровой высоты. Тогда кот свалился на семидесятилетних дам, которые чуть не скончались от инфаркта. Выбор пал на огромного розового монстра под названием «Дон Сезар». Нортон на протяжении многих лет ездил на бейсбольные матчи, и я никогда не бронировал для кота номер, что оказалось опрометчивым поступком, поскольку отель «Дон Сезар» не разрешал постояльцам проживать с домашними животными. Не вдаваясь в животрепещущие подробности, скажу, что в радиусе ста шестидесяти километров не оказалось ни одного подходящего отеля. В конце концов я был вынужден украдкой пронести кота в номер.

Следующим утром менеджер отеля, выпрямившись в свои полные метр шестьдесят восемь, сообщил: ему доложили, что со мной проживает кот. Глядя собеседнику прямо в глаза, для чего мне пришлось даже наклониться, я начал нагло врать, стараясь спрятать смущение за негодованием. Вернувшись в номер после завтрака, я увидел рыскающего по комнате управляющего. Менеджер не только обнаружил лоток, миску с водой, корм, он нашел и кота. Я попытался возмутиться в связи с несанкционированным проникновением на чужую территорию, но трудно качать права, если вас уличили во лжи. Тогда я решил подкупить управляющего, поскольку в тот момент взятка была единственным решением проблемы. Менеджер от денег отказался, ситуация казалась безвыходной. Собравшись с духом, я рассказал ему о выходе книги в ближайшем будущем, выразил надежду, что мое произведение станет бестселлером, а потом пригрозил написать жуткие вещи об отеле и управляющем, если кота выгонят из номера. Казалось, даже Нортон смущен столь отчаянной попыткой не лишать его крыши над головой, но, к нашему удивлению, монолог произвел впечатление. Менеджер посмотрел на Нортона, сочувственно улыбнулся (это мне особенно нравится в обслуживающем персонале отелей), подтвердил: Нортон действительно необычный кот, а затем добавил, что не видит ничего плохого в том, чтобы он пожил в отеле несколько дней. Спасибо вам, всесильные средства массовой информации! Теперь я знаю, насколько приятно вами пользоваться!

«Американ эрлайнз» оставалась непреклонной. Президент подтвердил правоту сотрудников. В соответствии с политикой компании перевозка котов в салоне самолета запрещена. Кстати, я сомневаюсь, был ли президент настоящим. Я, конечно, попросил соединить меня именно с ним, но, ответив на звонок, он так и не представился. Думаю, все-таки он был подставным лицом, услугами которого пользовались для переговоров с сумасшедшими.

— Почему? — Я изо всех сил старался говорить спокойно.

— Думаю, это незаконно, — ответил президент.

Я представил процесс в Верховном суде. Нортон против Соединенных Штатов Америки. Вообразил Кларенса Томаса в зале заседаний. Несколько лет назад судью обвинили в сексуальных домогательствах, но так и не доказали вину. Я увидел в своих фантазиях, как Томас ловит Нортона в коридоре и начинает приставать к коту. Дженис смогла вернуть меня к действительности и посоветовала воспользоваться услугами другой авиакомпании.

Итак, Дженис бесплатно полетела на «Американ эрлайнз», а мы совсем не бесплатно — на «Эр Франс». Необходимость платить за билет меня не расстроила, поскольку я бы никогда не позволил Нортону лететь в грузовом или багажном отсеке. Осмелюсь заметить, кстати, об этом я обязательно расскажу Верховному суду: авиалинии «Эр Франс» не считают незаконным перевозить кошек и гарантировать максимальный комфорт для двуногих пассажиров на рейсах из Америки.

Полет прошел великолепно. Накануне я приобрел для кота новое транспортное средство. В магазине, кроме твердых и тяжелых ящиков-корзин, где животное расплющивается всякий раз, когда корзина задвигается под сиденье, я обнаружил прекрасные сумки из прочной ткани, которые можно носить на плече. Сумки разрешалось проносить в салон самолета. На задней стороне средства для перевозки животных есть отверстие, чтобы кот был в курсе происходящего, сумку можно расстегивать, чтобы ваш питомец высовывал голову. При взлете и посадке ее можно застегнуть и положить на сиденье. Очень удобно и комфортно.

Представители «Эр Франс» питают самые нежные чувства и очень внимательны к одному вислоухому шотландцу, наш рейс не стал исключением. В салоне бизнес-класса было мало пассажиров, поэтому Нортон сидел на отдельном кресле, ел копченую лососину и запеченную мольву. В общем, кот стал хитом полета. Рядом сидела очень привлекательная француженка, уютно свернувшись под пледом. Увидев Нортона у меня на коленях, она воскликнула: «О, американский завиток? Я недавно видела такое же чудесное животное». Я тщетно пытался рассказать мадам о породе шотландских вислоухих кошек. Кстати, дословно на французском языке они именуются «шотландские завитки». Две стюардессы запали на Нортона и уделяли неприлично много времени его комфорту и питанию. Прилетев в аэропорт Шарля де Голля, мы услышали объявление следующего содержания: «Мадам и месье, не оставляйте багаж. Если пассажиру под номером четырнадцать „А“ придется отлучиться от маленького кота, мы с удовольствием о нем позаботимся. Спасибо за внимание!»

Накануне переезда мы с Дженис по определенным причинам решили минимизировать количество чемоданов и ручной клади, поскольку мне порядком надоело исполнять роль Чарльза Фостера Кейна с кучей чемоданов. Кроме того, нам не терпелось окунуться в прованскую жизнь и поскорее покинуть Париж, где каждая минута пребывания стоит несколько миллионов долларов. Поэтому мы решили не задерживаться в столице и уехать в деревню как можно раньше, переночевав в квартире приятеля. Ранним утром на следующий день, пережив разницу часовых поясов, выпив эспрессо с круассанами, я отправился за арендованной машиной.

Переезжая жить в чужую страну, человек приобретает бесценный опыт, узнает много нового о быте, укладе и местных услугах. Например, аренда машины в Европе стала для нас откровением. Стоимость проката европейского «форда» обойдется в несколько тысяч франков в неделю в компании «Авис», а «ситроен» и «пежо» предлагаются по разумным ценам. Мы остановили выбор на новом, сверкающем красном «ситроене». Оставалось только забрать машину.

В Париже легко сказать, труднее сделать.

Дженис осталась в квартире, а мы с Нортоном отправились в южную часть города, где я раньше никогда не бывал. Думаю, мало кто из иностранцев знаком с этим районом. Люди, бродившие по улицам, выглядели как охотники за головой Салмана Рушди. Наконец мы нашли гараж и быстро уладили все формальности. Потом меня проводили в другое помещение, откуда в соответствии с инструкциями я пошел забирать машину.

Автомеханик оказался настоящим парижанином в рабочей форме, берете, с густыми черными усами. Создавалось впечатление, что такой человек сможет починить коробку передач даже батоном хлеба. Механик настоял на демонстрации всех достоинств нового автомобиля. Я попытался объяснить ему по-английски, что плохо разбираюсь в машинах, но напрасно, француз не обратил на меня никакого внимания. Я рассеянно внимал рассказам о сцеплении, бардачке и ручном тормозе. Самое главное, Нортону явно понравилось заднее сиденье. Я немного оживился, когда автомеханик указал на маленький рычаг справа от водительского сиденья.

— Не трогайте этот рычаг, месье, — предупредил мужчина. — Никогда не трогайте.

— Почему? — поинтересовался я.

Механик посмотрел на меня истинно французским взглядом, будто спрашивал: «Почему американцы постоянно задают вопросы и не верят на слово?» — снова указал на рычаг, погрозил пальцем и повторил предупреждение.

— Трогать нельзя, — сказал он и торжественно покачал головой.

— Зачем он нужен? — спросил я.

Механик с удивлением посмотрел и прошептал:

— Это очень важный рычаг. — Шепот добавил еще большей важности детали. Француз помолчал и снова предупредил: — Никогда.

Я не мог успокоиться.

— Обещаю, не буду трогать. — Я старался говорить максимально убедительно. — Клянусь. Пожалуйста, расскажите, хотя бы намекните, зачем в машине этот рычаг?

Мужчина застегнул молнию, вытер ладони о штаны, подошел вплотную, положил руки мне на плечи и серьезно посмотрел в глаза.

— Месье, — его тону позавидовал бы любой государственный деятель, объявляя войну, — скажу вам одну вещь.

— Кажется, я догадался, — ответил я.

Автомеханик развернулся, сделал несколько шагов к выходу и посмотрел на меня. Вытянув руку, он пальцем указал на рычаг.

— Не трогайте! — приказал он.

— Никогда?

— Никогда. — Француз удовлетворенно кивнул, серьезно, без улыбки и ушел обедать.

Я сдержал слово и ни разу не прикоснулся к рычагу, хотя так и не выяснил его предназначение.

Целый год я жил в постоянном страхе, что кто-нибудь подойдет однажды к «ситроену», увидит справа забавный рычаг — и… пассажиры катапультируются, а один из городов в Китае будет стерт с лица земли.

Однако настало время позаботиться о возвращении к Дженис.

Я не только отвратительно разбираюсь в технике, но и хуже всех на свете ориентируюсь на местности, могу потеряться даже в Нью-Йорке, где все улицы пронумерованы. Езда по Парижу принесла незабываемые ощущения. Движение в городе одностороннее. Я, конечно, постоянно ехал в направлении, противоположном пункту назначения. Более того, практически все улицы Парижа длиной несколько кварталов и переходят одна в другую, поэтому сориентироваться практически невозможно, особенно когда не понимаешь, куда едешь. Достаточно трудно одновременно управлять машиной и смотреть в карту, но в Париже это становится практически невыполнимым трюком, поскольку водители постоянно сигналят, кричат или посылают к черту. Я усвоил важный урок: коты прекрасно справляются с разными заданиями, но не сильны в чтении карт.

Двадцатиминутная дорога до квартиры заняла два с половиной часа. Наконец я вернулся, мы упаковали вещи, успокоили Дженис и отправились в путь, отклоняясь от ранее намеченного графика на несколько часов.

Ни Дженис, ни Нортон не бывали в долине Луары, долине королей, поэтому мы решили несколько дней погулять по замкам и попить великолепное местное вино. Определившись с маршрутом, мы выехали из Парижа (не скажу, сколько раз мы проезжали мимо Триумфальной арки, пытаясь покинуть город) и направились в Шартр, в девяноста километрах от столицы.

Возможно, вы догадались, что я не религиозный человек. Мое мнение о родной культуре и культурах других стран формируется через еду и женщин. До Дженис я встречался со стоматологом-гигиенистом по имени Рейчел. Именно тогда, во время поздних завтраков, когда меня кормили лососем и бейглами, я стал ближе к своему народу. В целом я практически равнодушен к религиям и обрядам. Церемонии также не затрагивают мое сердце, я могу заснуть и на Параде роз, и на полуночной мессе в соборе Святого Патрика. Я никогда не совершал поступки из-за страха или вины, всегда безразлично относился к людям в длинных одеяниях, с головными уборами и украшениями стоимостью десятки миллионов долларов, хотя считаю, что папе римскому и Аллану Кару есть о чем поговорить. Я не верю ни в рай, ни в ад (исключение составляет Анахайм) и убежден, что молитва лишь освобождает человека от обязанностей и ответственности. В некоторой степени я верю в фатализм в соответствии с восточными учениями, но не понимаю, зачем лезть на крутую скалу, если хочешь обрести внутреннюю гармонию и покой. Я испытываю умиротворение, когда звезда бейсбола Дуайт Годен делает подачу непревзойденному Лорду Чарлзу, и категорически против всех форм самоистязания, таких как хождение по раскаленным углям или сон на острых гвоздях, поскольку не принимаю саму концепцию освобождения через физическую боль. В общем, не могу назвать себя верующим человеком. Однако, войдя в собор Шартра, начинаешь понимать религию и ее Создателя. Я отнюдь не считаю, что за всем великолепием стоит Творец, просто в храме осознаешь и чувствуешь силу веры в Бога. На территории собора есть церковь четвертого века, хотя собор в современном воплощении появился после 1194 года. Строительство собора началось в 1194 году, но завершилось лишь тридцать лет спустя. Я не студент архитектурного факультета, а моя книга — не путеводитель, но когда стоишь перед фасадом церкви, под устремленными ввысь резными сводами центрального нефа, смотришь на великолепные витражи тринадцатого века и на алтарную преграду четырнадцатого столетия, понимаешь мощь и красоту истории. Мое самое потрясающее визуальное впечатление! Казалось, Нортон тоже опьянен великолепием и величием. Мы зашли в собор, кот был у меня на плече, сели на скамью отдохнуть и впитать красоту. Обычно в подобной обстановке мой друг либо рассеян, либо спит сном настоящего кота, иногда смотрит по сторонам, пытаясь разглядеть все детали, или внимательно следит, чтобы на горизонте не появилась собака. Однако в Шартре Нортон сел на скамью, поднял голову и начал медленно поворачивать шею. Сначала он внимательно осмотрел огромный орган, затем изучил кафедру, посмотрел на скульптуры, картины и тысячи свечей. К нам подошел служитель церкви и что-то сказал. Думаю, он хотел объяснить, что кошкам не место в храме Божьем, но, увидев, с каким уважением и благоговением Нортон осматривает резную деревянную арку справа, ретировался. Мне показалось, служитель понял: кот — настоящий турист — ценитель прекрасного, и решил, что запрет на домашних животных в случае моего друга не распространяется. Если бы он работал в «Американ эрлайнз», а не служил Богу, жизнь сотен тысяч людей стала бы легкой и прекрасной! Впервые за поездку по французской провинции кот в таком восхищении вернулся на заднее сиденье «ситроена».

Следующая остановка — замечательный городок Амбуаз, знаменитый несколькими вещами: здесь в 1519 году был похоронен Леонардо да Винчи, сюда впервые привезли Мону Лизу, в городе скончался Карл Третий, ударившись головой о низкий дверной косяк. Я говорю серьезно — никому не пожелаешь так нелепо отойти в мир иной. Кроме того, именно в Амбуазе Нортон впервые выпрыгнул из сумки и убежал.

Амбуаз построили у реки, а великолепный замок — над рекой. Перед осмотром замка мы решили исследовать город. Во Франции я люблю гулять, наблюдать за людьми и останавливаться в многочисленных кондитерских. Дженис всегда пытается выяснить, сколько музеев и руин она сможет осмотреть за день. Я принадлежу к категории туристов, которые находят кафе с местным колоритом и весь день потягивают кофе, притворяясь французами. Пришлось искать компромисс. Решили, что обязательно поедем смотреть замок, но сначала я попью, поем и поприкидываюсь. Нортон сопровождал меня и Дженис в прогулках, экскурсиях по достопримечательностям, в кофейнях. Он чувствовал себя как дома.

Гуляя по городу, мы остановились около почты, хотели отправить открытки родным. Почтовое отделение Амбуаза — самое оживленное место. Мы купили марки, подписали открытки и вернулись в старый район. Мимо пронесся большой грузовик, водитель громко посигналил, в эту секунду меня подрезал велосипедист, и я чуть не упал в кусты. Я слегка разнервничался, в основном из-за громкого автомобильного гудка. Внезапно Дженис громко закричала. Я повернулся, потрогал сумку проверить Нортона и понял, что произошло. Кот выпрыгнул и побежал по улице. Он уже был от нас метрах в шести и мчался со скоростью света в неизвестном направлении. Не успели мы крикнуть: «За ним!» — как Нортон повернул за угол и скрылся в самом сердце средневекового городка в горах. Я никогда не унижал своего друга и отказываюсь верить, что он сможет сделать что-то ужасное. Нортон будет прятаться весь день, доводить меня до бешенства, но никогда не поступит неправильно, другими словами, никогда не убежит.

Дженис запаниковала. Она орала, заставляла бежать за котом, даже когда я признался, что и в молодости не бегал так быстро, чтобы догнать кошку, которая не хочет быть пойманной. Глубоко вздохнув, я решил спокойно ждать, пока Нортон не появится из очередной подворотни. Сохраняя спокойствие, мы с Дженис пошли по улице, где исчез кот. Мы шагали достаточно быстро и метров через шестьдесят у следующего поворота увидели Нортона. Мой друг сидел посреди тротуара и ждал нас. Он спокойно остановился у химчистки с выражением лица, которое, несомненно, говорило: «Ну, где вы ходите? Долго мне ждать?» Кот не изменил позы, пока я не подошел, не поднял его и не посадил обратно в сумку.

— Он бы не убежал, — сказал я Дженис.

— А я бы могла, — ответила она.

Погладив Нортона, я внимательно посмотрел на него. Кот понял: я переживал сильнее, чем показывал, и мы отправились смотреть замок Амбуаза.

Замок был великолепен. Даже Нортон со мной согласился. Хотя всякий раз, когда он копошился в сумке, чтобы лучше рассмотреть обстановку, Дженис вздрагивала и подскакивала. Мы увидели усыпальницу Леонардо, чертежи и модели ранних изобретений гения. Не представляю, как человек смог нарисовать самолет и автомобиль в начале 1500-х годов. Я даже факс не могу тронуть, не порезав пальцы бумагой. Жизнь несправедлива. Кроме того, во время экскурсии стало понятно: пора серьезно заняться изучением французского. Мы решили послушать экскурсовода, рассказывавшего о достопримечательностях на французском языке. Несомненно, женщина была настоящим профессионалом и сразу поняла, что не все в группе лингвисты, поэтому говорила очень медленно. Я был уверен, что понимаю ее рассказ от слова до слова, пока не попросил Дженис пересказать историю о сапожниках.

— О каких сапожниках? — Дженис удивилась.

— Ну, — объяснил я, — про сапожников, которые искали маленькие башмачки в лесу и приносили их королю.

Никогда не забуду выражение лица возлюбленной (или, как говорят во Франции, лица моей маленькой брюссельской капусты), когда Дженис поняла, о чем речь. Это было выражение удивления, страха, но не ужаса.

Гид рассказала длинную, на мой взгляд, историю с несколько закрученным сюжетом о сапожниках Франциска Первого. Я никак не мог понять, зачем они искали в лесах туфли-лодочки и мокасины. Оказалось, легенда повествовала об охотниках (во французском языке слова «сапожник» и «охотник» отличаются несколькими буквами). Воображение рисовало несчастных сапожников, рыскающих в поисках кожаных изделий, в действительности они приносили королю не ботинки, а дичь, подстреленную на охоте. Я вообще ничего не понял из истории, действия главных героев постоянно крутились среди башмаков и туфель. Особенно я был шокирован, услышав о ежегодном празднике сандалий с открытыми носами. Признаю, рано я решил прекратить ужинать с Полански и расслабляться во время беседы. Попытки убедить Дженис и Нортона в знании французского оказались тщетными. Хотелось вина. Итак, началась дегустационная часть тура.

Сначала мы остановились в Азе-ле-Ридо, месте, которое, помимо великолепного белого вина, славится своим замком. Посетив несколько погребов и попробовав вино, мы взяли Нортона и пошли смотреть второй замок. Двадцать лет назад я приезжал в Азе-ле-Ридо и решил, что именно здесь родилась сказка о спящей красавице.

— Представь, — неустанно повторял я Дженис, — здесь могла спать сказочная принцесса.

— Докажи, — слышал я в ответ. Дженис ни в одном путеводителе и книгах не нашла никакого упоминания об этом.

— Вот проблема современности, — бормотал я себе под нос. — Никакой романтики.

— Сюда могли приходить сапожники, — подтрунивала любимая.

Три дня мы бродили по замкам и гуляли по городкам долины без определенного маршрута, не бронируя заранее номер в отеле. Два раза ели в местных забегаловках, а однажды остановились в замке, модернизированном под отель. Нортону очень понравился номер и красивый стул с атласной обивкой, который кот использовал в качестве трона. Первое время я придерживался определенной тактики: останавливался, Дженис оставалась ждать в машине, я шел в отель и робко спрашивал сотрудника на ресепшен или управляющего, можно ли с котом снять номер. В ответ слышал одно и то же: «Почему же нет? Если вы можете жить у нас, почему кот не может?»

Признаюсь, нам импонировало такое отношение. Нортон не только жил в одном номере с нами, но и ходил ужинать в ресторан.

За несколько дней кот объездил самые красивые места Франции, включая замок в Блуа. Могу рассказать несколько интересных фактов из истории. Название города происходит от кельтского слова «волк», кстати, практически все во Франции происходит от слова «волк». В любом заведении, стоит спросить, что означает вывеска или название, в ответ услышите: на древнем наречии это значит «волк». Вторая замечательная вещь — город пахнет шоколадом. Не спрашивайте почему. Думаю, поблизости находится большая кондитерская фабрика либо здесь живут самые большие сладкоежки в мире.

Нортон посетил замок в Шамборе, который мне кажется типично английским, возможно, потому, что в 1500 году был охотничьим поместьем; в Шеверни, где сохранилась практически вся старинная мебель и обстановка. Он определенно стал первым котом со времен Генриха Второго, который объездил удивительные усадьбы Шинон и Шенонсо.

Вы знаете историю Шинона из фильмов, это место, куда Питер О'Тул заточил Кэтрин Хепберн в фильме «Лев зимой». Город практически полностью разрушен. Шинон — единственное место во Франции, где я замираю, немею, мурашки бегут по телу. Грешу на слишком буйное воображение, но руины и история Шинона порождают мечты и фантазии. Здесь Жанна д'Арк встречалась с дофином. Она сразу узнала наследника престола, хотя тот был одет как бродяга.

Шел снег и дул ветер, когда мы с Дженис и Нортоном стояли надо рвом Шинона после посещения спальни Жанны и тюрьмы, где сидела в заточении герцогиня Элеонора Аквитанская. Людей и машин было настолько мало, что воображение рисовало картины пятисотлетней давности. Я с легкостью представлял себя в доспехах а-ля Ричард Львиное Сердце, сражающимся против варваров, спасающим цивилизацию. Хотя я, наверное, был бы Питером Кошачье Сердце.

Я выпустил Нортона из сумки, кот обнюхал руины, и мы втроем уселись на скамью в полуразрушенном внутреннем дворе, где, поеживаясь от ветра, представляли картинки истории. Настоящее тоже было вполне достойным. Вечером мы прекрасно поужинали в ресторане «Шато де Марс» около Шинона и вернулись в отель, который представлял собой окруженную виноградниками крепость пятнадцатого века с сорока номерами с антикварной мебелью и джакузи. Обслуживающий персонал с подозрением прореагировал на просьбу принести коту воды, тогда я заказал Нортону молоко. Однако, услышав, какое вино мы собираемся пить, французы пришли в ужас. Женщина-сомелье, что нетипично для этих мест, спокойно и тактично покачала головой и предложила нам другое вино. Мы с Дженис не очень разбираемся в напитках, поэтому отдались в руки профессионала и не были разочарованы. Мадам принесла нам, возможно, самое вкусное белое вино, которое я когда-либо пил, «Анжу а шато», производства месье и мадам Бизар. Я впервые пил такое вино и никогда не забуду его потрясающий букет. Нас нисколько не смутила окружающая обстановка, мы наслаждались напитком, сидя на дубовых стульях перед шестиметровой жаровней. Думаю, проникнувшись атмосферой, Нортон тоже навсегда запомнил вкус молока «Шато Борден» розлива мадам Эльзы. На следующий день мы дегустировали прелестное вино Шинона. Если поедете в долину, обязательно попробуйте красное вино, которое редко импортируется в Америку. Напиток превосходный! Кстати, оказалось, что не только в Соединенных Штатах есть маленькие городки, которые вполне можно назвать допотопными.

Представьте поездку в Сан-Антонио в Аламо. Проехав около пятидесяти километров, можно увидеть очертания гостиницы «Аламо», ресторан «Аламо», магазин «Аламо», торгующий семенами и удобрениями. Куда бы вы ни посмотрели, везде будет фигурировать слово «Аламо». Люди используют его в качестве бренда, чтобы продать максимальное количество товара. Однако Аламо имеет такое же отношение к заведениям, как Дэви Крокет и Джим Боуи к Нептуну. Аналогичная ситуация с долиной Луары, хотя здесь гораздо больше достопримечательностей, чем в Сан-Антонио. В симпатичных деревушках Лош, Амбуаз или Блуа каждый знак, заведение или место дышит историей: кафе «Людовик XIV», пекарня «Генрих VIII», химчистка «Генрих II». Произнесите названия по-французски. Очаровательно, не правда ли?

Потрясающий Шенонсо смог устоять перед жаждой коммерческой наживы. Замок построен на мосту через реку Шер с пятью арками. Кстати, названия города и замка одинаковые, но по-французски пишутся по-разному. Первый раз я попал в замок летом 1976 года, когда был молод и любил хиппи. Стояла сильная жара, толпились туристы, но Шенонсо был настолько прекрасен, что никто не жаловался. Мы приехали вместе с Дэвидом (тогда мы не отдавали себе отчет, как далеко заехали, пока дело не дошло до создания сценариев) и девушками (не знаю почему, но дамы остались в далеком прошлом). Взяв напрокат лодки, мы катались под самыми стенами сооружения, пока не зашло солнце, а вечером сидели на аллее среди платанов, пили вино и смотрели световое шоу, рассказывающее историю Шенонсо.

Прошло много лет, теперь я приехал во Францию с Дженис и Нортоном, но вокруг замка не толпились туристы, не стояли лодки, шоу тоже не проводили. Было холодно и ветрено, но я чувствовал себя намного счастливее, чем в тот далекий летний день. Гуляя по залам с разожженными каминами практически в полном одиночестве, мы окунулись в славное, немного отрезвляющее прошлое, вспоминали о морских поверьях, о гильотинах, предательствах, заговорах, впитывали величественность и славу королевских особ, все, что хранили старые стены. Никто не спрашивал, зачем мы взяли с собой кота, собираясь осматривать фламандские гобелены, кровати под балдахинами, мебель эпохи Ренессанса и поразительную подземную кухню. Думаю, в сравнении с заговорами и эпидемиями Нортон практически не представлял опасности.

Очаровательная деревушка Сансер, занимающаяся производством вина, стала последней остановкой в долине. Нам не терпелось добраться до Прованса. Сансер всегда поражал мое воображение. В двадцать пять лет я опубликовал книгу «Дэнди». Роман повествует о человеке, который приезжает во Францию и останавливается в Сансере, поскольку здесь делают его любимое вино. Прошли годы, но любовь к городу и вину осталась. Мы побродили по старому району, постройки которого датируются одиннадцатым веком, затем пошли на дегустацию. «Сансер» — любимое вино Дженис, мы с удовольствием его пили, а пить и дегустировать можно было сколько душе угодно. На протяжении нескольких километров располагается бессчетное количество виноградников, и всякий раз предлагается вино, вкуснее предыдущего. Нам с Дженис полюбился в городе маленький погреб, который держали отец с сыном. К сожалению, заведение было закрыто, но на двери висело объявление с инструкциями, как пройти в другое место, где тоже наливают. Через три квартала мы повернули направо и постучали в дверь второго дома слева, в точности выполнив все инструкции, и очутились на кухне. Там находилась мать семейства, упитанная женщина семидесяти лет. Она варила суп в огромном чане, непрерывно помешивая его. Мы говорили о вине и попробовали вина различных урожаев, а она мешала суп. Мы беседовали и потягивали вино, а она мешала суп. Наконец мы купили несколько коробок и затолкали в багажник. Думаю, она так и не рассталась с ложкой. Однако Нортону больше всего понравился виноградник под названием «Фуасер», за городом по дороге в Бурж. Поскольку кот не дегустировал вино, он заинтересовался собакой хозяина. Каждый раз, когда надо было выйти, пес становился на задние лапы, передними брал ручку двери, поворачивал и убегал. Мы долго пробовали и выбирали вино. К моменту нашего отъезда собака нагулялась. Она подошла на задних лапах, схватила ручку двери и зашла. Нортон практически везде чувствует себя в безопасности, но, судя по выражению его лица, кот был в ужасе.

— Слушай, — сказал я Нортону, — все дело в практике. Есть над чем поработать.

— Ты снова разговариваешь с котом, — заметила Дженис.

Нортон промолчал. Он просто спрятал голову в сумку, размышляя об увиденном, думая, как жить дальше.

Мы загрузили вино, после чего в машине с трудом нашлось место для канистры с бензином, нашли шоссе на карте и, насытившись историей, красотой, напитками, гениальной собакой, поехали в наш новый дом.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

КОТ В ПРОВАНСЕ

Мы были потрясены домом и новым родным городом.

Фотографии выглядели достаточно убедительными, но не шли ни в какое сравнение с оригиналом. Дому действительно было три сотни лет. Он прятался от любопытных глаз в маленьком переулочке (поскольку весь город находился практически на одной улице, переулочки действительно были крохотными). Фасад здания был облицован розоватым неотшлифованным гипсом, а задняя часть выложена из натурального камня. На первом этаже располагалась небольшая, уютно меблированная гостиная, кухня-студия с камином без блинницы, маленький туалет и отдельная ванная комната с душем. На втором этаже, который французы загадочно именуют первым, было три спальни. Одна достаточно большая, две другие поменьше, похожие на апартаменты, еще туалет, комната с ванной и душем. На третьем этаже, который во Франции считается вторым (если думаете, что запутались, пообщайтесь с французом, попросите найти его какой-нибудь предмет на этажах), располагался большой просторный кабинет с несколькими стульями, длинным стеклянным письменным столом, еще одна спальня, большая, с отдельной скрытой раковиной. В доме было бесчисленное количество шкафов и комодов с прованскими салфетками, скатертями, постельным бельем и полотенцами, фарфором и такими необходимыми вещами, как утюг, пылесос, лампочки. Мебель старинная, уютная настолько, что сразу хотелось присесть, кухня прекрасно оборудована. Больше всего меня впечатлил огромный подвал с тяжелой деревянной дверью, которая открывалась старинным ключом и вела в каменное подземелье. В подвале, помимо необходимой современной бытовой техники, другими словами, кроме стиральной машины, сушилки и бойлера, хранился запас дров на зиму, варенье и джемы. Под домом также располагался винный погреб за железной решеткой, открывающейся другим ключом. Всякий раз, спускаясь в подземелье, я думал, что из-за угла обязательно выпрыгнет тощий парень с длинными белыми волосами и начнет умолять меня замолвить слово перед начальником королевской стражи.

В общем, дом стал мне родным, впрочем, как и Нортону. Я сразу показал коту пухлый диван и два легких стула в гостиной, объясняя, что мебель чужая, ее нельзя царапать и драть ни при каких обстоятельствах. Дженис, как всегда, решила, что я совсем выжил из ума, и не надеялась, что Нортон поймет такие запутанные инструкции. Однако за год ни один стул, ни один диван в доме не были поцарапаны. Если не верите, позвоните владелице дома, она подтвердит. Выслушав правила, Нортон отправился осматривать территорию. Он обнюхал все углы гостиной и сразу нашел самый удобный выход из дома.

Окна со старинными рамами выходили на задний двор и долину Люберон. Крыша, справа под окном, служила навесом для террасы между зданием и садом. Нортон быстро запрыгнул на оконный выступ, с сочувствием посмотрел, как я пытаюсь разобраться в механизме открывания окна (кстати, я научился легко распахивать створки лишь год спустя), затем спрыгнул на крышу, потянулся и развалился прямо под солнечным лучом. Так мой друг начал вести жизнь прованского кота, не хватало только берета и багета. Уверен, жители вполне могли бы начать интересоваться, как жилось коту в период Сопротивления.

Второе окно открывалось над кухонным столом, куда Нортон тоже любил запрыгивать.

Он обрадовался, когда мы поставили лоток на каменный пол рядом с задней дверью. Сходив в туалет, Нортон обычно пробирался к выходу и ждал, пока его не выпустят на улицу. Оказавшись на воле, кот запрыгивал на каменную стену около ступенек, ведущих к задней части дома, садился в позу сфинкса и принимал солнечные ванны в течение максимально разрешенного периода времени.

Дженис и коту очень понравился сад. Больше всего на свете моя девушка любит ковыряться в земле, сажать многолетние растения и пропалывать клумбы. Наш прованский оазис размером с футбольное поле делился на четыре секции, разделенные каменными кладками. Рядом с черным входом на территории первой части сада в центре росла огромная ель, около нее — маленькое фиговое дерево, по периметру цвели розы, анютины глазки, тюльпаны, глициния, произрастало великое множество всяческих трав, включая большие кусты розмарина. Каменное патио было построено прямо перед домом, там стоял стол с несколькими стульями. С погодой повезло. Практически ежедневно до середины декабря мы завтракали, обедали и ужинали на свежем воздухе.

Если повернуть от задней двери направо, пройти десять шагов, затем спуститься по каменным ступенькам, можно попасть во вторую секцию сада, которую, без всяких сомнений, стоит назвать лавандовым прямоугольником, размером три с половиной на четыре с половиной метра. На границе территории, рядом с лавандой стояло еще одно патио с маленьким столиком, стульями, каменным отсеком для барбекю и грилем. Ступеньки справа от двора вели к третьей четверти сада, главной достопримечательностью которой было потрясающее вишневое дерево с ароматными плодами и каменный стол, самое удобное место для отдыха после обеда. Слева, на шесть-семь ступенек ниже простиралась последняя часть сада, достаточно свободная. Справа рядом с лавром благородным росло оливковое дерево, слева у границы были посажены кусты малины (до первой недели декабря мы каждое утро ели спелую вкусную малину на завтрак).

Нортон часами исследовал каждый закоулок, каждую щель полюбившегося сада. Здесь не было злых пересмешников, которые напугали кота в Саг-Харборе, только парочка очень приятных черно-белых сорок. Думаю, мой друг смог оценить вкус французских мышей, с рождения питающихся камамбером и рокфором.

Мы обожали новый дом и с удовольствием его обживали, время от времени покупая стеганые одеяла, керамическую посуду. Городок, ставший нашим пристанищем, был особенным местом. Голт — волшебное место, милое, как все остальные населенные пункты региона. Город каким-то мистическим образом избежал нашествия туристов и сохранился практически в первозданном виде с населением примерно в одиннадцать сотен человек. В Голте есть старинный замок, который местные жители называют скрывшимся городом. Говорят, сооружение невозможно увидеть с дороги, оно прячется на вершине горы, как Бригадун. До 1992 года в городе был только один ресторан, сейчас два, одна бакалея, сейчас несколько. Зато есть две мясные лавки. Не понимаю, как в городке с населением тысяча сто человек могут работать две мясные лавки. Такое можно увидеть только во Франции, принимая во внимание, что магазины находятся рядом, работают в одинаковые часы и закрыты в одни и те же дни недели.

Закончив с осмотром дома и сада, мы втроем прошлись по территории и изучили окрестности. Нортон плелся сзади, периодически исчезая в аллеях и погребах. Кот даже умудрился залезть в чужой гараж, который оказался маслодавильней со старинным прессом для производства оливкового масла.

Удовлетворенные хорошо проделанной работой, хотя, насколько хорошо она была проделана, судить было рано, мы вернулись в дом и занялись превращением его в собственное жилище. Сначала предстояло распаковать ранее отправленные коробки (вы все правильно поняли, мы не могли ограничиться тоннами вещей в чемоданах). К сожалению, приступить к разбору коробок было невозможно по причине отсутствия таковых.

Данное происшествие подводит читателя к мысли о необходимости перед переездом во Францию усвоить одно непреложное правило. Здесь нормы, законы и инструкции теряют всякий смысл. Приведу пример.

Я не пенсионер и не богач. Пока мы жили во Франции, я вынужден был продолжать зарабатывать деньги, чтобы обеспечить достойный образ жизни, к которому привык. Для работы в двадцатом веке мне требовался компьютер, факс и телефон с автоответчиком.

Здесь все и началось. Признаю, я допустил серьезный промах — отправил вещи первой необходимости почтой, вместо того чтобы взять с собой в самолет. Кстати, важно упомянуть, что в аэропорту Марселя не было ни одного таможенника на входе и выходе, никто не проверял чемоданы. Честность стала моей второй ошибкой. В бланке компании «Ю-пи-эс», как раз под строчкой, где посылку обещают доставить в течение двух дней, есть пустое место, на котором отправителю необходимо перечислить содержимое груза. Я, как добропорядочный ненормальный, подробно описал все, что отправлял: факс, портативный компьютер, автоответчик, три электрических трансформатора (по девять килограммов каждый и стоимостью по восемьдесят долларов, без них американец не представляет жизнь во Франции) и несколько свитеров, которыми я вместе с воздушно-пузырьковой упаковочной пленкой обернул всю технику для безопасной транспортировки. Сотрудники почтовой службы «Ю-пи-эс» оказались милыми людьми, быстро оформили необходимые документы и выставили счет, размер которого приятно удивил. Все вещи прибыли в Париж точно по расписанию. Мне позвонил с таможни некий месье Дюбуа. Мужчина не разговаривал по-английски, но старался опросить меня, как инспектор Клузо. Я использовал смесь английского с французским акцентом, в надежде, что мой трюк сработает, пока не узнал, что ввоз коробок на территорию страны запрещен. Оказалось, французская государственная телекоммуникационная компания — монополист на рынке телефонов и факсов. Таким образом, ввоз данной техники под запретом. Навсегда и без исключений. Было понятно: никакое количество денег, просьб, чего-либо еще никогда не убедят таможню разрешить ввезти мою технику во Францию. Невозможно. Вопрос закрыт. Все, конец.

Я проверил информацию. Действительно, во Франции ввоз телефонов находится под законодательным запретом. Правительство навязывает всем оборудование исключительно местного производства. Но я не нашел постановлений, запрещающих ввоз компьютеров, которые не находились в собственности телекоммуникационной компании. Слава Богу! Хотя создавалось впечатление, что французам просто не нравится, когда в их страну привозят компьютеры. Они предпочитают, чтобы люди приобретали ЭВМ французского производства. Свитера смутили работников таможни, они решили их тоже задержать, опасаясь, что американский подданный решит открыть магазин трикотажных изделий.

Не буду вдаваться в неприятные подробности. Таможню, как и остальные органы во Франции, невозможно убедить ни при помощи взятки, ни при помощи логики. Могло помочь только терпение! Николя, мой парижский друг, пошел на личную встречу с месье Дюбуа. Он объяснил таможеннику, что я писатель и оборудование требуется для работы, а не для продажи. Однако решение не выдавать факс и телефон было окончательным и обжалованию не подлежало. Инспектор таможни попросил прислать факсом копию моего паспорта, письмо от французского издателя и копию обложки последней книги. Я объяснил, что рад бы, но мой факс у месье Дюбуа. Вот такие велись переговоры! Несмотря на явную логику доводов, таможенники стояли на своем. Я нашел факс в Мурсе и отправил необходимые документы. Процедура заняла шесть часов, быстрее было бы съездить на скоростном поезде в Париж и лично все доставить. Типично для Прованса (со временем и я привык к такой медлительности).

Дженис осталась дома и ушла копаться в саду. Мы с Нортоном отправились на поиски факса, но ни в книжном магазине, ни в кафе, ни в посудной лавке ничего подобного не было. Ближайший факс находился в Мурсе, городке с населением примерно семьсот человек. Пришлось ехать в Мурс. Подъехав к мэрии, увидели закрытую дверь и поняли: придется подождать до трех часов. Нет проблем. Мы поселились во Франции и должны привыкать к другому ритму и стилю жизни. Итак, я принял решение не падать духом, пойти в кафе, выпить вина, немного почитать, поиграть с котом и подождать. Однако Мурс настолько маленький городок, что здесь даже нет кафе. Поэтому мы с Нортоном вернулись в Апт и скоротали время за графином охлажденного розового вина. Два часа спустя мы вновь стояли перед закрытыми дверями мэрии. Администрация не работала в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Позже я понял, что произошло: у женщины, работавшей в мэрии, есть дочь, которая поссорилась с мужем. Не знаю причину драки и ссоры, все произошло, кажется, из-за говяжьего рагу, которое дочь приготовила или не приготовила на ужин. Дама пришла без пятнадцати четыре, извинившись, открыла дверь в городское управление. Своей манерой говорить, посвистывая, покашливая и кряхтя, она напомнила мне актрису Джо Ван Флит в фильме «Хладнокровный Люк». Быстро поднявшись по лестнице, перешагивая через две ступеньки, женщина отдышалась и приступила к работе.

Я показал паспорт с остальными документами и попросил разрешить воспользоваться городским факсом.

— Конечно, — ответила она. — Пожалуйста.

— Отлично, — сказал я.

— Только есть небольшая проблема. — Женщина объяснила, что не умеет пользоваться факсом. К ней никогда не обращались с такой просьбой.

Нам пришлось ждать другого сотрудника, шестидесятилетнего мужчину, который, пыхтя и кряхтя, поднялся по лестнице и попытался отправить бумаги. Он был французской копией голливудского актера Уильяма Демареста — сварливый, постоянно что-то бормочущий, сующий нос во все дела, очень загорелый и жесткий. Через час мы разобрались с аппаратом. Пока я отправлял документы, Уильям Демарест и Джо Ван Флит с видом знатоков внимательно изучали факс. «Что за шум?» — спросила женщина. «Думаю, так происходит передача факса», — сказал я ей. Мадам посмотрела на месье, ожидая подтверждения, но тот просто пожал плечами. Теперь, когда факс заработал, Демарест решил ретироваться.

При вопросе об оплате возникла небольшая заминка. Служащая понятия не имела, сколько стоит услуга, она ходила по кабинету, по-французски поджав губы, качала головой и что-то бормотала себе под нос. Женщина попыталась спросить Уильяма Демареста, но тот только пыхтел и качал головой. Я подождал, пока они наговорятся, находятся и напыхтятся. Наконец мы сошлись на двадцати франках — примерно четыре доллара.

На пятый день невообразимого хулиганства с факсом и компьютером на таможне меня попросили забыть все, что говорили мне раньше. Я могу получить свои вещи, заплатив импортную пошлину в размере каких-то пятнадцати сотен долларов. Я мгновенно вышел из себя и потребовал, чтобы вещи отправили обратно в Америку. Проще купить все оборудование здесь. Я ошибался. Самый задрипанный телефон с автоответчиком стоит во Франции четыреста долларов. Факс примерно пятнадцать сотен. О покупке компьютера даже не думайте! Любое электронное оборудование или приспособление в два-три раза дороже, чем в США. К счастью, мой выпад остался незамеченным. Французы редко обращают внимание на неуравновешенных иностранцев. День десятый. Меня попросили прислать копию книги «Необыкновенный кот и его обычный хозяин: история любви».

День четырнадцатый. Месье Дюбуа понравилась книга. Я решил, что ему больше подходит должность критика в «Нью-Йорк таймс», чем работа на французской таможне. Мне позволили забрать электронику за тысячу долларов. Только уважение к превосходному литературному вкусу таможенника удержало меня от отчаянных действий.

День семнадцатый. Позвонил Николя и сообщил: я могу получить все совершенно бесплатно. Оборудование доставят через два дня. Он пересказал мне последнюю беседу в офисе таможни между месье Дюбуа и его начальником:

— Хм, кажется, он действительно писатель.

— Что делать?

— Хм, еще вина?

— Спасибо. Как вы думаете, он ввозит эти вещи для перепродажи?

— Нет. А вы?

— Не знаю. Не думаю, что можно заработать на таких свитерах.

— Давайте отдадим вещи. Они занимают в кабинете слишком много места.

— Вы правы. Хорошо. Не нальете ли мне немного белого вина?

Как только домашний офис заработал, я смог расслабиться, поскольку все предыдущие дни ходил по Голту в раздумьях о разрушенной карьере. Теперь, когда недоразумение устранили, наша маленькая семья наконец могла начать вести размеренный образ жизни.

Если вы американец и хотите некоторое время пожить во Франции, дам несколько советов. Они помогут сберечь нервы и предотвратят психические расстройства. Во-первых, возьмите с собой запасной телефон. Один обязательно сгорит от перепада напряжения при попытке подсоединения его через трансформатор к линии. Во-вторых, как только вы прекратите рвать на себе волосы и выть от отчаяния, стараясь засунуть американскую вилку во французскую розетку, отправляйтесь в хозяйственный магазин. Купите переходник, адаптированный для американских телефонов, хотя таких переходников не должно быть в продаже, поскольку иностранная техника вне закона. Не задавайте вопросов продавцам, просто купите необходимый предмет.

Дни проходили спокойно и безмятежно, поскольку мы приехали во Францию в надежде поменять сумасшедшую, безумно загруженную жизнь в Нью-Йорке на философское, психологическое и эмоциональное существование. Кстати, оказавшись во Франции, мы решили не отказывать себе в еде и питье.

Проснувшись рано утром, я пробег а л несколько километров вдоль огромных виноградников, а затем, пыхтя и сопя, взбирался на гору, где располагался Голт, забегал в кондитерскую в Люмьере, ближайшем городке, за багетом или круассанами. Когда я возвращался домой, Дженис ждала меня со свежесваренным кофе. Мы завтракали хлебом, медом, вареньем и пили кофе из огромных фарфоровых чашек Элизабет, похожих на супницы. Если Нортон не сидел на крыше или стене, то он присоединялся к нам. После завтрака я шел наверх работать, а Дженис начинала копаться в саду, уезжала в музей или учила французский.

Ближе к обеду мы встречались и решали, в зависимости от настроения, шикарно и необычно пообедать или быстро перекусить в придорожном кафе и отправиться на трехчасовую прогулку по окрестностям. Если мне не надо было работать — в то время я совмещал должность в «Рэндом-Хаус» с написанием сценария и книги, мы могли совершать длительные поездки. Понимаю, такой напряженный режим мало похож на отпуск, но, поверьте, после управления компанией, выпуска телевизионных сериалов и одновременного написания книги совмещение двух работ стало аналогом каникул на Карибском море. На ужин мы либо ходили в местный ресторан, либо совершенствовали свои кулинарные навыки дома. Не сочтите хвастовством, но во Франции Дженис и я достигли определенного уровня профессионализма в приготовлении пищи. Иногда, по мере расширения круга друзей, нас приглашали на айоли и филе утки.

Распорядок дня Нортона тоже стал достаточно традиционным, как только кот решил проблему со сном. Несколько первых недель мы спали на крошечной кровати, и Нортон переживал, что ему нет места. Нам с Дженис едва хватало пространства, чтобы проспать всю ночь, не упав на пол. Но я не оставлял попыток запихнуть в кровать Нортона. Естественно, так долго продолжаться не могло. Кот должен быть рядом, чтобы я мог обнять своего друга. Когда хозяйка дома согласилась на покупку новой широкой кровати, я очень обрадовался, хотя приобретение мебели с доставкой во Франции сильно отличается от аналогичной покупки в другой точке мира. Больше всего на свете французы любят поговорить. Разговор ради разговора, вне зависимости от темы и тональности, будь то доказательство, вопрос, соболезнование, сообщение определенной информации или философские размышления. Поэтому ребята из мебельного магазина сначала пришли осмотреть дом и поговорить о нем. Они измерили входную дверь, убедиться, что кровать пройдет. Замер сопровождался пятиминутным разговором. Затем осмотрели прихожую. Десять минут плюс беседа. Потом настала очередь каменной лестницы, которая вела в спальню. В этом месте произошел особенно занимательный разговор. Сколько лет лестнице? Она оригинальная? Сколько ступеней? Вы когда-нибудь поскальзывались и падали с нее ночью? Рабочие умудрились проверить нашу и остальные спальни в доме — на всякий случай, вдруг кровать придется устанавливать в другом помещении. Затем они еще какое-то время обсуждали дверь, прихожую и спальни. Через сорок пять минут я предложил измерить проемы и ширину лестницы. Тогда у меня попросили рулетку. К счастью, она была в наличии. После очередных сорока пяти минут обсуждения мебели, погоды, преимуществ и недостатков Голта, даты поставки кровати, выпив несколько чашек кофе, рабочие ушли. Через неделю кровать доставили, и проблема с Нортоном была решена. Теперь кот получил достаточно места для комфортного сна между шеей и подбородком хозяина.

Покупку мы решили отпраздновать в местном ресторане «Ле Тунно», владельцем которого был очаровательный человек и прекрасный повар Патрик. Нортон ужинал в заведении впервые, поэтому ему сначала подали утку. К коту отнеслись как к полноценному клиенту. Вечер прошел в атмосфере тишины и спокойствия, даже собаки, ужинавшие в зале, не шумели. Нортон немного побродил по ресторану, который представлял собой модернизированный погреб, где было что понюхать и поцарапать. Кот периодически возвращался на свой стул и ел то моего кролика, то курицу Дженис. Вернувшись домой сытыми и довольными, мы легли спать в новую кровать: я на левой части, Дженис — на правой. Моя девушка проснулась среди ночи от странного звука.

Вытянувшись точно посередине, с головой на обеих подушках, под одеялом лежал наш вислоухий и громко храпел.

Решив вопрос со сном, Нортон превратился в настоящего прованского кота.

После великолепного французского завтрака (насколько я знаю, предпочтение отдавалось консервированному кролику) Нортон принимал солнечные ванны в одном из трех-четырех любимых мест. Время от времени он выходил с нами на обед и исследовал все, что могло быть исследовано. В зависимости от напряженности и загруженности дня Нортон либо ужинал с нами в ресторане, либо оставался дома, как нормальный кот, ел кролика и ложился спать.

Мой друг никогда не был слишком общительным животным, особенно с другими четвероногими. В Нью-Йорке он не водился с кошками (однажды Нортон подрался, я подробно рассказываю об этой драме в книге «Необыкновенный кот и его обычный хозяин: история любви», его побили и чудовищно унизили), а общение с собаками происходило крайне редко. Однако в Провансе все изменилось.

По последним подсчетам, в Голте жили сорок два миллиона кошек, плюс-минус миллион. Складывалось впечатление, что все они были бездомными, хотя жители городка знали каждое животное по имени. Домовладелица Элизабет очень любила кошек, хотя не держала ни одной, но всегда выставляла на улицу еду для животных. Соответственно, по нашим владениям постоянно гуляли коты в поисках пищи. Может быть, Нортон чувствовал себя иностранцем, вторгшимся на чужую территорию, но с прованскими кошками он вел себя намного дружелюбнее и раскованнее, чем с животными Саг-Харбора или Файер-Айленда. Обычно Нортон встречал незнакомца традиционным шипением и боевым криком, периодически вел себя, как крутой парень (если находился в доме в полной безопасности и знал, что все двери и окна в сад закрыты), но в целом, казалось, кот принимает французский стиль жизни под девизом «Будь что будет!». Кстати, он даже подружился с несколькими представителями своего вида.

Одним из близких друзей Нортона стал солидный черный кот по имени Отелло. Мы так и не узнали, кто хозяин Отелло, но поведение кота было под стать имени. Обычно Отелло вальяжно разгуливал по городу. Его самым любимым местом была скамейка, стоявшая на небольшом треугольнике из травы (крошечный общественный парк), откуда кот любил наблюдать за горожанами. Не думаю, что Нортон и Отелло ходили вместе на футбол или обменивались рождественскими подарками, но их связывала крепкая мужская дружба. Однажды, направляясь в мясную лавку, я увидел Нортона и Отелло в уличном кафе. Не переживайте, заказ они не делали, по крайней мере я не видел.

Возможно, самое забавное животное в городке — бульдог по имени Арчи (произносится как «Агши-и-и»). Арчи был плотным, как и все бульдоги, точная копия Джона Эдгара Гувера. Арчи жил у молодой женщины. Она часто гуляла с собакой на поводке, но столь же часто Арчи околачивался возле нашей двери без поводка и хозяйки. Все в городе знали пса (думаю, бульдог умудрился обмусолить своей вечно текущей слюной каждого жителя), и он достойно носил статус местной знаменитости. Пес дружелюбно относился к людям и к шотландским вислоухим котам. Спустя несколько недель осторожного осматривания друг друга Нортон и Арчи достигли определенного уровня психологического комфорта. В присутствии Нортона Арчи всячески старался не сопеть и не дышать, чтобы не испугать кота, а мой друг мог гулять рядом с псом на расстоянии пары дюймов, не испытывая желания убежать, зашипеть или выгнуть спину так, что шерсть встанет дыбом. Все любят истории со счастливым концом, но, к сожалению, Нортон так и не набрался храбрости подойти ближе к маленьким дружелюбным птичкам, жившим в клетке в нескольких кварталах от нашего дома. После неудачного знакомства, о котором я рассказывал, кот всячески старался держаться подальше от той части города.

Кроме того, мой маленький вислоухий подружился или по меньшей мере познакомился с животными из других населенных пунктов. Ресторан «Оберж де ла Лоб» — одно из самых любимых мест Нортона, очаровательное заведение в горах около города Бюо, куда любят приходить кошки и собаки. Ресторан располагался в каменном сельском доме, построенном четыреста лет назад, и был довольно маленьким, примерно на двенадцать столов, с огромным камином. Декор заведения был связан с лошадьми, начиная с фотографий и заканчивая уздечками, поводьями и седлами. Владелец ресторана, Морис, замечательный человек, весьма дружелюбный и элегантный, был немного удивлен, какой популярностью стала пользоваться его таверна после того, как писатель Питер Мейл с восхищением написал о нем в книге «Год в Провансе». Морис занимается реставрацией старинных повозок, поэтому стены заведения украшены различными предметами конской сбруи. Некоторые повозки американские, девятнадцатого века, но в основном эксклюзивные французские. В хорошую погоду можно заказать прогулку в горы и пикник на природе.

Должен рассказать кое-что интересное о названии ресторана. Сначала мы считали, что слово «лоб» — производное от «Люберон». Бюо находится в долине Люберон среди гор Люберон. Спросив Мориса о значении названия, выяснилось, что «лоб» — прованское слово, обозначающее волка. Помнится, я уже говорил, что во Франции все слова происходят от слова «волк».

Мадам Морис, именно так мы звали супругу хозяина таверны, была такой же потрясающей, как и муж. Женщина очень любила Нортона. Пара держала трех собак: удивительного ирландского сеттера, черного лабрадора и добродушную дворняжку. Список домашних животных завершал большой, толстый, ласковый рыжий кот. Собаки ходили по залам ресторана и заползали под стол каждый раз, когда перед носом мелькала перспектива получить кусочек вкусненького, оброненного случайно или из-за жалости к несчастным, голодающим псам. Большую часть времени животные проводили в каменных углублениях под огромным камином. Рыжик, как и подобает настоящим котам, вел себя более степенно. Он осматривал ресторан в поисках душевного посетителя, затем запрыгивал гостю на колени и засыпал, пока мадам Морис не находила его и, шлепнув, не начинала ругать и просить оставить гостей в покое.

Собаки и кошки прекрасно ладят между собой, кроме того, они легко адаптируются как к улице, так и к домашним условиям. В Провансе мне рассказали забавную историю об ирландском сеттере, который больше всего на свете любил гулять. Однажды собаку обнаружили в городке Апте, километрах в двенадцати от Обержа. Какой-то заботливый человек убедил пса запрыгнуть в грузовик и привез собаку назад домой. Видимо, пес регулярно совершал столь длительные прогулки.

Когда Нортон впервые приехал познакомиться с бандой четвероногих, его приняли как своего, будто кот был рожден в горах Франции. Собаки и кошки всегда с радостью встречали моего друга. Если посетителей было немного, Нортону предоставляли отдельный стул. Когда ресторан был переполнен, что случалось чаще, кот сидел у меня на коленях или на столе. Больше всего Нортону нравилось принимать пищу у окна на каменном подоконнике. Еда в таверне — сплошное объедение и для котов, и для людей.

Во Франции принято, чтобы владелец заведения сам заказывал блюда для гостей, что позволяет снять напряжение и создать уютную атмосферу. Когда приезжаешь к месье Морису и уютно устраиваешься за столом, хозяин приносит огромную тарелку с прованскими закусками. На подносе стоят маленькие тарелочки с французскими деликатесами. Можно попробовать луковый мармелад, крошечные перепелиные яйца, лучшую тапенаду в мире, засахаренную морковь, паштет из кролика, ядреный чесночный йогурт, анчоусы и маринованные огурчики. Пищеварению помогают большие куски французского хлеба, который нарезают в присутствии гостей старинным ножом, напоминающим гильотину, отрубившую голову Марии-Антуанетте и многим другим гурманам. Гостям остается выбрать недорогое местное вино и горячее из четырех-пяти основных блюд. Осенью и зимой подают тушеного дикого кабана с густым темным соусом под названием «рагу из дичи», кролика (с тем же соусом или в жареном виде), фаршированную жареную телятину, иногда рыбу — обычно блюда из лососины или мольвы. Весной и летом основные блюда готовятся несколько облегченным способом.

Любопытно, в ресторанах Прованса редко подают курицу, поскольку исторически цыпленок считается едой для бедных.

Возможно, вы уже поняли: все жители юга Франции одержимы едой. Друзья из Америки периодически звонили, поскольку были обеспокоены состоянием нашего психического здоровья. Обычно они начинали волноваться, например, получив письмо на трех листах с подробным описанием сочных, сладких, вкуснейших помидоров с рынка. Думаю, если бы мы стали отправлять факсы с меню ужина, они бы не удивились. Мы с Дженис быстро стали ярыми гурманами.

Однажды пожилая француженка, готовившая ужин, сделала нам самый изысканный комплимент. Уплетая сочного ягненка, Дженис и я обсуждали самые вкусные блюда, которые довелось попробовать в Европе. Мы обсуждали пасту в Тоскане, за белой фасолью в уксусе превозносили буйабес в Марселе; мы мычали от удовольствия, уплетая за обе щеки картофельный пирог, но даже тогда умудрились сказать несколько хвалебных слов в адрес малиновых оладий, мимо которых мы не смогли пройти на уличном открытом рынке. В конце концов, мадам сказала низким голосом с легким французским акцентом: «Примите мои поздравления. Теперь вы истинные французы. Только настоящие французы могут наслаждаться вкусным обедом и одновременно говорить о других блюдах».

Когда приезжаешь в Рим или в Прованс… ну, вы понимаете, о чем я.

Все дни были посвящены еде.

Когда живешь во Франции, получаешь огромное удовольствие от походов на рынки-ярмарки под открытым небом, переезжающие из города в город в зависимости от дня недели. Разобравшись в конце концов с расписанием работы ярмарок, мы стали ездить за ними. Во вторник — в Голт, в субботу — в Апт. Поскольку оба городка недалеко от нашего дома, мы регулярно затаривались продуктами по вторникам и субботам. Самый большой и самый зрелищный рынок открывался в воскресенье в городке Лиль-сюр-ла-Сорге. Здесь продавались не только продукты питания, но и замечательные антикварные вещи. Для меня поездка на воскресную ярмарку была сродни поездке пятилетнего ребенка в Диснейленд.

Лиль-сюр-ла-Сорг — небольшой городок с населением примерно три тысячи человек. Однако в воскресенье утром количество людей увеличивается раза в четыре. Городок достаточно красив, местность равнинная, в отличие от большинства городков в округе, которые располагаются на вершинах гор, извилистые, мощенные брусчаткой улочки разбегаются в разных направлениях. Город построен на каналах. Чистая вода, водяные колеса и деревянные мосты создают неповторимую атмосферу. На неделе (за исключением четвергов) в городе проходила мини-версия ярмарки, тихо, спокойно, очаровательно. Но по воскресеньям с одиннадцати утра до часу дня творилось что-то невообразимое. Каждый дюйм мощеных улиц оккупировали продавцы и покупатели. Кстати, торговцы занимают определенные места на протяжении многих лет (я абсолютно уверен, что некоторые продавцы вина и картофеля вот уже триста лет торгуют именно на своем участке). Покупатели бродят в поисках нужной вещи или, когда на улице тепло и в город приезжают туристы, расталкивают зевак, чтобы успеть приобрести самый лучший товар. Обстановка настолько европейская, что приезжий может всплакнуть от удовольствия, особенно наблюдая за местным шарманщиком, как две капли воды похожим на Мориса Шевалье. Он прогуливается среди толпы в шляпе с пером, в ярком плаще и распевает во весь голос романтические баллады.

Нортону нравилось, когда я таскал его в сумке по рынку Лиля. Если кот с умом использовал возможности, то практически всегда получал всего понемногу, начиная с домашней колбасы и пахучего козьего сыра и заканчивая шоколадными пирожными. Дженис и я тоже старались по максимуму использовать возможности. Мы быстро выбрали торговцев и стали их постоянными покупателями (многие также приезжали на рынки в Голт и Апт, поэтому мы встречались с продавцами два-три раза в неделю). Одним из самых любимых торговцев стал маленький, милый, веселый мужчина, выпекавший изумительнейшие пирожные, которые его дочь продавала прямо с грузовика. Он производил вкуснятину в Венаске, городке, расположенном в сорока минутах езды по извилистой горной дороге, а затем привозил свои восхитительные произведения искусства на рынки. Выпечка с артишоками — пища богов наряду с творением из лука-порея. Вершиной мастерства стал пирог с луком-шалотом, самая вкусная вещь из теста без шоколада, которую я пробовал. Кстати, пока мы рассуждаем о вкусном, хочу сказать, что однажды кулинар испек шоколадно-карамельный торт, достойный королей. К радости всех, кто следит за уровнем холестерина в крови, мы узнали, что в торте предположительно три-четыре килограмма масла.

Кроме месье Пирожное (так мы называли кондитера между собой), на рынке стоял камбоджиец, продававший самую вкусную в мире курицу а-ля провансаль. На родине мужчина работал адвокатом, но ему не разрешали заниматься практикой во Франции, поэтому он стал готовить вкуснейших кур. На ярмарку приезжал алжирец, который бойко торговал тапенадой с анчоусами, и практически беззубая старушка, продававшая козий сыр с сильным, сбивавшим с ног запахом. Сыры изготовлялись в форме сердца с розмарином, чесноком, шалотом и, я практически уверен, с ароматом старых носков. Мы еженедельно покупали сыр у бабушки, чья продукция стала своего рода тестом для гостей. Все очень просто: человек прилетал из Нью-Йорка и, утомленный многочасовым перелетом, направлялся к нам из Марселя. Мы усаживали его (их) за стол, наливали бокал вина местного производства и ставили тарелку бабулиного козьего сыра. Если, попробовав, человек тянулся за следующим куском, наслаждаясь землистостью и ярко выраженным вкусом, мы знали: визит пройдет удачно. Если же кусочек чесночного сыра вставал поперек горла, гость начинал задыхаться, просил воды или ружье, чтобы застрелиться, мы предвидели проблемы в понимании наших прованских радостей и привычек.

Кстати, у Нортона тоже были любимые блюда французской кухни.

Путешествуя по миру до и после переезда во Францию, мой кот всегда отдавал предпочтение французским производителям корма. Самыми вкусными были банки «Вискас», «Гурмэ» и «Френч Фрискас». «Гурмэ» — более дешевая марка, предлагающая простую еду, которую животное время от времени с удовольствием ест. Мне нравилось, что корм продавался в упаковках по три банки (три разных блюда по сто девяносто пять граммов). Производитель славится разнообразием, способным удовлетворить вкус Нортона.

В категории «Миньон» продаются базовые продукты под названием «Делис де вианде», всегда свежий корм «О сомон» и популярные консервы с печенью домашней птицы. Из линии паштетов производитель готов предложить домашнему питомцу огромное количество деликатесов: «Печень кролика» (одно из трех самых любимых блюд Нортона), «Ягненок с домашней птицей» (очень вкусно), паштеты с телячьей печенью, с сайдой, с птицей (три вида), с печенью домашней птицы (что-то похожее уже выбрасывали на рынок, хотя я не уверен, заметил ли Нортон, что в состав питания входили одни и те же ингредиенты, только в разных пропорциях и всевозможных комбинациях), «Говядина с почками» (кот иногда с удовольствием ест), «Рыбный» (без вариантов, Нортон даже не попробовал), «Дичь» (моему другу консервы нравились, хотя Дженис всякий раз выходила из комнаты, поскольку не считала потроха вершиной кулинарного искусства), «Почки цыпленка» (обычное, но питательное блюдо), «Печень кролика» (теперь ваша очередь). Как раз перед отъездом «Гурмэ» представил новый вкус года — «Почки домашней птицы» (браво!). Производитель не мог успокоиться и разработал еще новую категорию продукции под названием «Мусс» с одним вкусом — «Почки домашней птицы» (и не надо смеяться).

Несмотря на то что консервы «Гурмэ» не были вершиной кулинарного искусства Франции, я хорошо отношусь к питанию этой марки. Кроме того, любой покупатель вправе стать членом клуба «Гурмэ». На маркированных банках с кормом было напечатано объявление, которое в моем авторском переводе выглядело следующим образом: «Если вы страстный любитель кошек, вступайте в клуб „Гурмэ“, специально созданный для вас. Членам клуба предоставляется большое количество преимуществ».

Корм «Фрискас» неплохой, судя по аппетиту Нортона, и более полезный для здоровья, чем другие консервы. Хорошо, не буду называть это полезной едой, но по меньшей мере «Почки домашней птицы» от «Фрискас» приготовлены с овощами. Мой друг так тщательно пережевывал это блюдо, что я решил его побаловать, дав лизнуть немного десерта.

Думаю, у истоков творчества «Вискас» стоит замечательный шеф-повар. Из перечня продукции компании Нортону больше всего нравились консервы из кролика с индейкой (согласитесь, звучит аппетитно). «Вискас» проявила достаточную предусмотрительность и на каждую банку наклеила краткую информацию о своей продукции. Бальзам на душу хозяина и кота:

Компания «Вискас» рада предложить вашему маленькому другу корм «Литтл милз» — вкуснейшие кусочки с аппетитным запахом. Угощение разделено на порции в банках с крышками многоразового использования. Чтобы разнообразить рацион питомца, мы рады предложить линию кормов «Петит регаль» с тремя вкусами: говядина с почками, печень утки, кролик с индейкой. Приятного аппетита!

Вначале окружающая атмосфера казалась экзотичной, странной и немного эксцентричной. Однако чем больше времени мы проводили в Провансе, тем более адекватным и нормальным казался существующий уклад жизни. Сами того не понимая, мы становились частью местного общества.

Прошло всего несколько месяцев, Америка осталась в прошлой жизни. В Голте у нас не было телевизора. Должен признаться, таково было решение Дженис, кстати, весьма мудро и эффективно перекрывшее доступ к источникам родной культуры. На момент переезда мы недостаточно хорошо знали французский, чтобы общаться, но оказалось, что в Провансе практически никто не говорит по-английски, поэтому пришлось адаптироваться и совершенствоваться на практике. Дженис и я находились в странном, но приятном состоянии некоторой неопределенности. Мы многое не предусмотрели, а реальность превзошла все наши ожидания.

Необходимо было решить вопрос с деньгами и открыть счет во французском банке. Я считал, что поступил весьма предусмотрительно, проконсультировавшись перед вылетом из Нью-Йорка с сотрудником американского филиала банка «Лионский кредит», второго самого крупного кредитного института во Франции. Служащий подтвердил наличие отделения недалеко от Голта, в городе Кавайоне. Нам повезло!

Прилетев во Францию, мы несколько дней слонялись без дела, проходя акклиматизацию, изучая местные достопримечательности, разбираясь с таможенниками. Когда настало время решать насущные вопросы, мы поехали в Кавайон в филиал «Лионского кредита».

Найти банк не составило труда. Въехав в город, мы повернули на первой улице и увидели здание с табличкой «Лионский». Припарковавшись, мы с трудом вошли. Во Франции существует странная система доступа в учреждения. Сначала вы звоните в дверь, чтобы пройти через другую, затем попадаете в крошечную комнатку и открываете еще одну дверь. Проблема в том, что открыть вторую дверь невозможно, пока первая полностью не закроется. Дженис, Нортон и я добрых десять минут находились зажатыми между дверями, пока один добрый сотрудник банка не начал махать руками, показывать и выкрикивать инструкции. В отделении нас встретили как самых важных клиентов. По сравнению с остальными банками этот филиал был крошечным и сонным. Используя простые французские слова, я спросил, говорит ли кто-нибудь по-английски. Мне сообщили, что управляющий, месье Жильбер Ребат говорит немного по-английски, и через несколько секунд нас проводили в его кабинет.

Если в Провансе говорят «немного по-английски», это действительно означает «немного». Месье Ребат, худощавый мужчина с темными усами, знал, как несколько нервно, но абсолютно очаровательно сказать «Привет» и «Пока», но больше ничего. При этом управляющий был чрезвычайно мил и очень хотел помочь. Он вместе с нами стал заполнять бланки. Пятиминутное дело превратилось в напряженный многочасовой труд из-за моего свободного французского и отличного английского месье. Управляющий помог выбрать наиболее удобные и выгодные формы обслуживания, объяснил, как выписывать чеки и даже рассказал о французской банковской системе, более совершенной, чем американская. Когда выписываешь чек во Франции, никто не просит предъявить документ, удостоверяющий личность. Нет необходимости показывать водительское удостоверение или кредитную карту, процесс выдачи чека аналогичен оплате наличными. Месье Ребат сказал, что во Франции не подделывают чеки, здесь нет системы кредитования (одна из причин, почему дебетовое сальдо страны не исчисляется сотнями триллионов долларов, как в других странах). Если француз расплачивается картой, деньги списываются непосредственно с его счета. Если клиент подделает чек, он на год лишится всех банковских привилегий, другими словами, просто не сможет жить. Кажется, помимо прочего месье Ребат запретил нам пить вино, смотреть фильмы с Джерри Льюисом и есть перевернутый пирог с яблоками в карамели. Однако не могу утверждать, принимая во внимание поверхностное знание французского языка. Внимательно выслушав объяснения, мы решили не шутить с банками Франции, положили на счет приличную сумму и получили чековую книжку. Месье Ребат шутливо спросил, не понадобится ли Нортону отдельная чековая книжка, на что получил отрицательный ответ. Дело было сделано. Поблагодарив управляющего, мы встали и направились к выходу. Месье Ребат взял меня за руку и очень мягко спросил: «Месье, пожалуйста, скажите, почему вы выбрали именно наш банк?»

Я указал достаточно простую причину. «Лионский кредит» — самый удобный банк, имеет филиалы по всей стране. Более того, ближайшее отделение в Кавайоне. Самый крупный банк, самый лучший и самый близкий. Вот и все!

Месье Ребат с несчастным видом закивал головой. Он, конечно, не производил впечатления крупного мужчины, но начал еще сильнее съеживаться у нас на глазах.

— Я так и думал, — вздохнул он.

— Есть проблемы? — спросил я. На самом деле мне было не очень интересно, но я чувствовал, что просто обязан задать этот вопрос. И не ошибся.

— Это не «Лионский кредит», месье.

— Не «Лионский кредит»? Но вывеска…

— Это «Лионский банк».

Мы с Дженис переглянулись, Нортон отказался даже смотреть на нас. «Разве это не одно и то же?» — спросил я, стараясь держать себя в руках и не выглядеть жалко.

Месье Ребат покачал головой и с тоской посмотрел на нас, а затем с еще более несчастным и удрученным видом сказал: «Еще не поздно все отменить. Я пойму». В глазах Дженис заблестели слезы, она практически влюбилась в месье Ребата, оценила его доброту и внимательность. Итак, поколебавшись несколько секунд, мы покачали головами и смело заявили: «Ни в коем случае! „Лионский банк“ — наш банк». Сотрудники готовы были устроить праздничный парад. Не знаю, когда последний раз банк обслуживал клиента, но к нам отнеслись очень тепло и душевно. Месье Ребат пожал Дженис и мне руку, погладил Нортона и рассыпался в благодарностях. Затем он с гордостью провел нас по банку (экскурсия длилась ровно четырнадцать секунд), представил сотрудникам, те ошеломленно смотрели и не могли поверить, что мы действительно вложили деньги в их «скромный», не побоюсь этого слова, бизнес. Впервые для банка наступили великие перемены.

Очередной переполох был вызван приездом Норма из Нью-Йорка. Мой друг хотел обменять американские доллары на франки. Что тут началось! Клянусь, банковские работники даже не знали обменного курса! Я три раза переспрашивал и не верил собственным ушам. Затем началась беготня и суета в поисках денег для обмена пяти сотен долларов. Валюту искали везде: в ящиках, в кабинетах, под документами. Наконец наскребли достаточную сумму во франках и с гордостью протянули деньги Норму.

Каждый раз, когда мы приезжали в банк, месье Ребат выходил из кабинета, широко улыбался, пожимал руки, интересовался здоровьем. Затем он, по обыкновению, дарил ручку или календарь. Кстати, кому-нибудь нужны шесть настенных календарей с изображением «Лионского банка»? Знакомые удивлялись, узнав, в каком банке мы храним деньги, но в остальном все было хорошо. На самом деле ни Дженис, ни меня нигде так качественно и настолько душевно не обслуживали, что еще раз подтверждается гениальным высказыванием кого-то из спортивной элиты (точно не помню): «Лучше быть счастливым, чем хорошим».

Следующим пунктом программы стало знакомство с местными виноделами. Сначала мы застенчиво зашли на территорию виноградника, находившегося в пятнадцати минутах ходьбы от дома, где продавалось местное вино производства хозяйства «Месье Бонелли и Филс». Месье Бонелли оказался мужчиной около восьмидесяти. Дегустируя превосходное вино урожая восемьдесят шестого года, мы завели разговор. «Чем вы занимаетесь?» — поинтересовался винодел, гладя Нортона. Узнав, что я писатель и сочинил повесть о коте, которого он сейчас чешет, месье Бонелли спросил, слышал ли я о месье Бекэ. Я отрицательно покачал головой, глаза старика широко раскрылись от удивления. «Бекэ! — воскликнул он. — Вы никогда не слышали о Самюэле Бекэ?» Наконец я понял: проблема в произношении. Он спрашивал о Самюэле Беккете. Я успокоил винодела и подтвердил, что слышал о месье Бекэ.

«Он покупал у меня вино, — рассказал Бонелли. — До войны, тогда Бекэ работал над пьесой „В ожидании Годо“. Он писал ее по-французски. В то время писатель жил в Руссильоне и приходил ко мне каждую среду. Обычно он покупал три бутылки красного вина и флиртовал с моей женой. В молодости она была красавицей». Месье Бонелли вытащил истрепанную книгу «В ожидании Годо». Беккет не только покупал здесь вино, он писал о хозяине. В середине французской версии пьесы, которую автор впоследствии сам перевел на английский, один из бродяг действительно говорит: «Пошли к Бонелли, купим вина».

Беккет — мой кумир, величайший писатель нашего века, автор знаменитого английского романа (на самом деле трилогии: «Моллой», «Малон умирает» и «Неназываемый»), поэтому слова винодела произвели на меня сильное впечатление, не говоря уже о посетившем вдохновении. Освещенные призраком Годо, мы купили еще несколько бутылок вина у месье Бонелли. Кстати, больше, чем собирались. Когда мы выходили на улицу, хозяин окликнул нас: «Возможно, через несколько лет я буду рассказывать посетителям, что месье Нортон тоже покупал у меня вино». Почему бы и нет, но тогда книга будет называться «Призывное мяуканье в ожидании Годо».

Нортон покорил сердца еще двух колоритных местных жителей — Джанни Ладу и его жены Шанталь. Супруги были сардинскими крестьянами, которые пасли коз и держали таверну в горах Сиверг. Джанни был настоящим сардинцем. Другими словами, он всегда ходил с трехдневной щетиной, предпочитал резать коз и снимать с них шкуру прямо на глазах посетителей. Признаю, зрелище не из приятных, особенно когда пытаешься завязать беседу. Думаю, Нортон немного смягчил суровый нрав хозяина. Мой друг любил исследовать владения Джанни. Он, конечно, не дружил с козами по-настоящему, но и не избегал их. Казалось, Нортону нравится слушать блеяние и гулять по горам с парнокопытными. Джанни много повидал в жизни, но никогда раньше не встречал кота в своем ресторане, да еще такого, который болтался бы с его стадом.

Обычно в ресторан приезжало много народу. Обед сервировали на длинных столах в старинном каменном зале с деревянными балками. Каждый раз, когда я звонил заказать столик, меня неизменно спрашивали: «Кот придет?» Если я говорил нет, шансов попасть в ресторан было пятьдесят на пятьдесят. Но когда я хотел привезти с собой Нортона, Джанни обычно отвечал: «Хорошо. Все столы заказаны, но для вас с котом мы найдем место». В таких случаях мы обедали на лоне природы, ели жареную козлятину (Нортона не смущало, что мы поглощаем бедное животное на глазах у его приятелей), домашнюю лазанью Шанталь, козий сыр. Все запивалось большим количеством ликера. После ужина Дэвид, тринадцатилетний сын Джанни, исполнял песни из репертуара Джимми Хендрикса на электрогитаре. Завывание было настолько пронзительным и громким, что немного нервировало Нортона. В остальном таверна была идеальным местом, где мой друг мог почувствовать себя настоящим горным котом.

Единственной проблемой, с которой мы столкнулись, приехав в Прованс, стало неумение Дженис водить машину с механической коробкой передач. Я убедил девушку, что она быстро научится. Дженис была хорошим водителем, я — хорошим учителем. Однако на практике оказалось проще голым забраться на Эверест в окружении роя пчел-убийц. Приступая к занятиям, я не учел нескольких важных моментов. Во-первых, я никогда никого не учил водить машину. Многие комедийные шоу и фильмы построены на сюжете обучения вождению, но я никогда не придавал этому значения. Во-вторых, оказалось, я не самый терпеливый человек на свете. Если я даю инструкции, то ожидаю, что человек все выполнит превосходно. Понимая, что не стоит рассчитывать на отличные результаты, я все-таки надеюсь. В-третьих, раньше я не подозревал, что Дженис — круглая дура.

Итак, мы поехали с Дженис на арендованном «ситроене» учиться водить машину с механической коробкой передач. Нортон запрыгнул на свое место у заднего стекла. Кот потянулся и комфортно устроился в надежде, что мы помчимся в очередной ресторан на обед. Мечтам не дано было осуществиться. Нортона привезли на футбольное поле за городом — единственное равнинное место в радиусе пятидесяти километров, за исключением шоссе.

Я давно не рассказывал, как выжимать сцепление и трогаться, но объяснил все простыми словами, спокойно и максимально понятно. Дженис ко многому в жизни относится отрицательно, поэтому она посмотрела на меня и сказала: «Я не смогу». Я принял вызов и пообещал, что уже через пятнадцать минут Дженис будет уверенно мчаться по трассе.

Прошло два часа, машина рывками бороздила поле, и мы чуть не столкнулись с грузовиком, практически скатившись с холма. Я был готов согласиться, что Дженис никогда не сможет ездить самостоятельно, но ничего не сказал, поскольку мы не разговаривали друг с другом.

Нортон соблюдал нейтралитет. Когда Дженис пыталась выехать на шоссе, шансы выжить были пятьдесят на пятьдесят, и Нортон строго мяукнул. Дженис повернулась и так взглянула на кота, что тот понял: тактику надо менять. Перед третьей попыткой девушка разрыдалась, а я как настоящий джентльмен сказал слова утешения: «Даже Нортон смог бы заехать на эту гору!» Кот тоже обиделся. Не знаю, может быть, его задело слово «даже», либо он по горло был сыт бешеным ралли и хотел тишины и покоя.

Дженис должна была научиться управлять машиной с механикой. Я не мог исполнять обязанности шофера целый год, а Нортон, несмотря на мою уверенность в неординарных способностях друга, был слишком маленьким и не доставал до педалей.

В конце концов Дженис блестяще выдержала испытание. Когда мы помирились, я признался, что никто не может научиться хорошо водить машину за пятнадцать минут, на это требуется несколько дней, возможно, неделя, но она обязательно научится.

Дженис принадлежит к типу людей, которые не любят учиться, а хотят сразу все делать в совершенстве. Поскольку учение и процесс познания — антоним краткосрочному совершенству, во время уроков по вождению она быстро выходила из себя, пытаясь притормозить на большом перекрестке, психовала, когда хотела въехать на гору, но скатывалась вниз. Аналогично обстояло дело с изучением французского. Дженис не хотела разговаривать по-французски, пока не выучит язык в совершенстве. Ей довольно трудно приходилось, когда надо было куда-то ехать, что-то делать, поэтому, сжав зубы, без особого удовольствия и с чувством жалости к себе любимой она училась ездить на машине с механической коробкой передач и говорить по-французски.

Переехав в Прованс, мы ничего не знали об особенностях французской почты. Доставка письма или посылки в маленький городок на юге Франции растягивалась на две недели. Оказалось, это вызвано постоянными забастовками компаний и организаций, связанных с почтой. Через несколько недель после приезда мы перестали получать корреспонденцию. Мы тщательно осматривали почтовый ящик в конце сада три или четыре дня подряд, но он был пуст. Ни одного письма, ни одной газеты, даже не приносили «Гералд трибюн». Когда терпение иссякло, Дженис, Нортон и я отправились в почтовое отделение, где нам сообщили о забастовке в Авиньоне. Принимая во внимание, что Авиньон находится в пятидесяти километрах от Голта, возникал вопрос: причем тут наш городок? Признаюсь, мы так и не услышали удовлетворительного ответа. Сотрудники отделения сообщили следующее: во-первых, вся почта сортируется сначала в Авиньоне, а затем направляется в Голт, во-вторых, Авиньон — административный центр, куда почтальоны Люберона обязаны доставлять корреспонденцию и посылки в первую очередь.

Забастовка продолжалась две недели. Когда бастовать перестали, почту носили целых три дня, потом снова прекратили. Придя в очередной раз в местное отделение, мы узнали, что почтальоны Авиньона добились повышения заработной платы и получили льготы. Теперь бастовали почтальоны Люберона, поскольку зарабатывали меньше своих коллег.

Если не бастовали почтальоны, то бастовали водители грузовиков, следовательно, мы не получали посылки. Если не бастовали водители грузовиков, то бастовали работники железной дороги, мы опять жили без посылок. Если не бастовали работники железной дороги, фермеры выступали против ужаса под названием Евродисней, перекрывали трассы, блокировали железную дорогу, мы по-прежнему оставались без посылок.

Через несколько месяцев, обнаружив, что почту снова не приносят, мы поплелись на почтамт в двух кварталах от дома поинтересоваться, кто бастует на этот раз. Оказалось, никто, просто наш почтальон попал в аварию, упал со скутера — крошечного мотоцикла на фут ниже ног с самым громким в мире мотором — и сломал ключицу.

«Это ужасно, — посочувствовал я, — передайте, пожалуйста, месье пожелания скорейшего выздоровления. Но почему мы не получаем почту?» Тогда выяснилось, что в Голте один почтальон. Кроме попавшего в аварию месье, никто не мог разносить корреспонденцию, не знал, как сортировать письма, где живут адресаты. Кроме того, кажется, он был единственным, кто имел скутер.

Через две недели доставка корреспонденции и прессы возобновилась. Казалось, почтальон, неуклюжий мужчина с несчастным выражением лица, с еще более важным видом стал с ревом носиться на мотоцикле по городу с рукой на перевязи.

Некоторое время Нортон был единственным связующим звеном с ответственной и разумной жизнью. Каждое утро кот просыпался, просил корм, лежал, свернувшись калачиком, в традиционных местах, мяукал в ожидании ужина в строго определенное время. Все остальное во Франции, казалось, функционирует как заблагорассудится.

Однажды утром я с удивлением обнаружил во дворе около тонны камней, которые мы не заказывали. Позвонил Элизабет в Париж — выяснилось, что хозяйка дома тоже не приобретала камни. Через неделю загадку решили. За несколько месяцев до происшествия Элизабет разговаривала с каменщиком о перекладке задней стены сада. Владелица дома попросила сообщить стоимость работ. Каменщик так и не озвучил цену, но, проснувшись однажды утром, вспомнил о разговоре с Элизабет и начал работу, другими словами, выгрузил камни во двор и уехал. Хозяйка назвала каменщика паразитом, позвонила ему и сообщила, что мы не оценили такое рвение. На следующий день мастер забрал материал, думаю, с целью свалить груду камней в другом дворе.

Я пришел к выводу, что формирование куч и свалок — самое любимое и популярное занятие соседских хозяйств (или, как говорят французы, окрестных домовладений).

Приближалась зима, и мы решили заблаговременно позаботиться о дровах для камина. Наслушавшись страшных историй о прованском ветре и холоде, когда в город приходит мистраль, раскачивая деревья, свирепствуя по улицам, а земля промерзает насквозь, мы очень боялись замерзнуть. Следуя знакам с надписями от руки «Дрова на продажу», мы уехали километра на полтора от Голта и оказались на маленькой ферме. К нам навстречу, шаркая, вышел владелец хозяйства, с сигаретой в зубах и берете, который едва держался на угловатой голове. Я не мог не заметить раздражающего сходства: все французы старше шестидесяти пяти лет, живущие в провинции, напоминали мне Уильяма Демареста.

Пора отметить необходимость и важность прованского акцента. В действительности говор настолько сильный, что вы перестанете понимать обычный французский язык, пока не привыкнете к гнусавому произношению и носовым звукам. В конце каждого слова местные жители добавляют «г». Слово «главный» произносится как «Г-г-г-навныг». Возьмем, к примеру, предложение на английском: «Джон, когда запретили оружие?» Простое предложение, правда? А теперь представьте, что слышите этот вопрос впервые на прованском диалекте. Итак, предложение звучит следующим образом: «Гданг, когданг оружанг запретиланг?» Больше похоже на китайский, чем на английский. Именно так мы воспринимали речь, когда приехали. Казалось, такой странный носовой гнусавый говор можно услышать только в местах, населенных шерпами.

Фермер, торгующий дровами, разговаривал с самым сильным и непонятным акцентом в мире. Я понял только одну фразу, когда мужчина посмотрел на Нортона, занятого исследованием чужого сада, и сказал: «Ваш кот очень мудрый». Кстати, многие французы именно так характеризовали Нортона. Большинство американцев при виде кота восклицают: «Какой хорошенький!» или «Боже, он такой спокойный!» Я предпочитаю комплименты французов, поскольку они отражают истинное уважение к кошкам и к жизни: «О, он такой мудрый. Действительно мудрый».

За исключением информации о проницательности и уме своего друга, из беседы я понял следующее: мы можем купить или не купить дрова. Сын или дочь фермера приедут к нам, либо мы сами приедем. Кажется, дети жили в Испании. Если мы все-таки хотим купить дрова, это можно сделать сегодня вечером, на следующей неделе или никогда. Дрова стоят миллионы долларов и отдаются совершенно бесплатно. Голова шла кругом, но я постарался успокоить себя тем, что заказал немного дров и не разорюсь.

Я был прав в части экономии средств, но ошибался в отношении небольшого количества. Через три дня к дому подъехал самосвал и мастерски припарковался (не знаю, как можно это сделать на нашей маленькой улочке, где с каждой стороны легковой машины остается по сантиметру). Сын фермера, у которого мы купили дрова, потянул рычаг, задняя часть самосвала начала подниматься, и поленья, которых вполне хватило бы на восстановление бразильских дождевых лесов, стали падать на тротуар. Разгрузка продолжалась три минуты, еще две минуты самосвалу потребовалось, чтобы доехать до конца улицы и исчезнуть за поворотом. А мы с Дженис на протяжении шести часов перетаскивали дрова, укладывали поленья во всех свободных местах на заднем дворе, в погребе, носили на кухню, складывали в каменной прихожей рядом с туалетом Нортона. Потом мы просто свалились от усталости.

Странно, но мне и Дженис было достаточно комфортно в эпицентре эксцентричности. Мы чувствовали себя частью города, тем более что местные жители приняли нас с удивительной легкостью. Мы подружились с соседкой, которая впоследствии стала нашим учителем французского языка. Она, в свою очередь, представила нас своей подруге, голтовской версии Милли из комедийного шоу Дика Ван Дайка. Мадам без стеснения могла зайти к нам в любое время, как, впрочем, и мы к ней. Милли из Голта тоже занималась с нами французским по нескольку часов в неделю, а мы с ней — английским. Постепенно круг друзей и знакомых расширялся. К концу пребывания в Провансе мы с Дженис обрели настоящих друзей в лице четырех француженок, одной шведки и двух французов. Один из них стал моим соратником по спорту — поскольку я не мог настроить спортивный канал, мы с Нортоном ходили к нему смотреть футбольные матчи. Марсельский клуб «Олимпик» стал для меня так же близок, как бейсбольный клуб «Метс» восемьдесят шестого.

Мы общались в Любероне с разными людьми. В основном это были британцы, а также несколько американцев.

Обычно экспатрианты от чего-то убегают. Одни скрываются от работы, другие — от политики, от отношений с партнером. Практически все убегают от себя самих и надеются, что жизнь в новом месте, особенно таком, как Прованс, поможет восстановиться и отдохнуть. Некоторые экспатрианты хотят начать жизнь с чистого листа, другим необходимы лишь частичные перемены. Практически каждый беглец, встречавшийся нам, пережил личную драму. В прошлом новых знакомых были скандальные разводы, жены уходили от мужей к молодым мужчинам, мужья оставляли жен ради молодых мужчин, бурные расставания, попытки покончить жизнь самоубийством, мистические потери миллионов долларов. Друзья были окутаны тайной, что делало их более интересными и привлекательными. Добавьте к загадочности решение оставить прошлую жизнь и обосноваться в прованском раю, как поступили Дженис и я, и вы почувствуете прочную связь между нами, хотя не настолько прочную, как та, которая когда-то установилась между мной и шестинедельным вислоухим шотландским котенком.

С новыми друзьями мы ездили в оперу в Авиньон насладиться произведениями Моцарта, практиковались во французском, читая «Прованс», местную газету, аналог журнала «Нэшнл инкуайер», где любят писать о количестве жертв и потерпевших в результате автомобильных аварий за неделю. Стандартный заголовок: «Четыре трупа и семь раненых». Мы ходили в местные церквушки послушать игру на клавесине, тащились в Авиньон посмотреть кино на английском языке, гуляли по лесу, исследуя местные горы, искали сокровища, а однажды устроили пикник в честь первого дня нового года, во время которого даже встали в круг, взялись за руки и исполнили песню «На мосту в Авиньоне». Если вы разболтаете об этом моим близким друзьям, я все буду отрицать. Дженис и я ночи напролет успокаивали новых знакомых, переживали вместе с ними связь с женатыми мужчинами, лечили разбитые сердца, ели у них дома и готовили с ними, шутили на разных языках и смешили друг друга. Постепенно мы все лучше и лучше узнавали наших английских, американских, французских, шведских приятелей, с которыми у нас явно не было ничего общего, но чистота и искренность отношений дорого стоили.

Однако не все дорогие и милые сердцу воспоминания связаны исключительно с людьми или кошками. Самое странное и одновременно приятное событие за время пребывания в Голте случилось однажды после обеда, когда в дом забежала Дженис и приказала мне взять Нортона и сесть в машину. Она не стала говорить, в чем дело, просто настаивала.

Итак, мы отправились в путь. Признаю, к тому моменту Дженис уже достигла определенного уровня мастерства в управлении «ситроеном». На этот раз мы въехали на крутую гору практически без проблем, я не бился головой о лобовое стекло всю дорогу до Менерба, еще одного замечательного городка Люберона в десяти минутах езды от Голта.

Недалеко от города Дженис притормозила пропустить животное, переходившее дорогу. Это был козел. Я только приготовился спросить: «А что козел делает в Менербе?» — как увидел с правой стороны двух львов, отдыхавших у дороги. Рядом стоял дружелюбный слон. Не успел я окончательно растеряться, как Дженис проехала еще немного до небольшого тента, перед которым стоял человек в одежде клоуна, вокруг него бегали пять или шесть маленьких детей, хохоча и повизгивая от удовольствия.

— Мы едем в цирк? — спросил я, не веря собственным глазам.

— Да. Мы едем в цирк, — ответила Дженис.

С удовольствием сообщаю, этот очаровательный деревенский цирк — вершина артистического мастерства. Утрированным представлениям «Ринглин бразерс» далеко до французов. К сожалению, все это наглая ложь. Маленькое провинциальное цирковое представление, на которое Дженис привезла нас с Нортоном, оказалось самым смешным, трогательным и веселым из всех, что я видел.

Труппа состояла из шпрехшталмейстера, двух клоунов, женщины-акробата, исполнявшей каждое сальто как последнее. Она несколько раз оступалась и падала на арену, когда просила публику аплодировать шпрехшталмейстеру. Клоуны тоже не были большими профессионалами. У одного постоянно спадал парик, да и вообще он выглядел очень несчастным из-за необходимости носить такой глупый костюм. Другой отвечал за музыкальное сопровождение, но проигрыватель был старым, и скорость исполнения энергичных мотивов оказывалась в два-три раза ниже оригинальной. Когда пришло время занести динамики, которые были выставлены на улице и сообщали жителям о прибытии цирка, все артисты занялись их перетаскиванием. Они с таким рвением взялись за работу, что чуть не перевернули шатер.

Представление оказалось хуже, чем подготовка. Первой выступала Мину — гениальная собака. Дрессировщик пса и по совместительству шпрехшталмейстер объявил, что сейчас достопочтенная публика увидит самую умную собаку в мире. Он торжественно взмахнул рукой и позвал Мину. Собака не вышла к публике. Ничто не смогло заставить Мину появиться на манеже. Думаю, она спала либо ей не заплатили за прошлую неделю. Инспектор продолжал отчаянно звать. Наконец кто-то из клоунов притащил щенка и положил животное на середину манежа. Дрессировщик приказал Мину запрыгнуть на стул и объявил, что теперь зрители станут свидетелями самого интеллектуального выступления. Но пес отвернулся и сбежал. Наконец шпрехшталмейстер понял, что Мину не может выступать, и позвал Йо-Йо, выдающуюся лошадь.

Нортону очень понравилась Йо-Йо, особенно когда она отказалась выполнять трюки и просто побежала трусцой по кругу. «Выше, Йо-Йо!» — гремел голос шпрехшталмейстера, и лошадь возобновляла бег. «Йо-Йо, сколько будет два плюс два?» — спросил он. Думаю, лошадь понятия не имела, сколько будет два плюс два, хотя, возможно, и пробежала четыре круга подряд, не буду утверждать, я сбился со счета. Дрессировщик, нисколько не смутившись, поблагодарил публику за внимание к выдающейся лошади Йо-Йо: «Друзья, мадам и месье, дети, перед вами выступала гениальная лошадь Йо-Йо!» Затем настала очередь самых умных в мире обезьян. Мартышки-интеллектуалы быстро съели свой обед на глазах восхищенной публики, оставили мусор и удалились. К моменту начала номера с обезьянами Нортон немного заскучал. Думаю, он начал понимать, что если такие животные зарабатывают достаточно для достойной жизни, то он без проблем станет миллионером, решив поработать во французском цирке.

Именно тогда наступила минута славы Нортона. В цирке было много народа — примерно двадцать малышей, две-три мамаши и мы. Услышав, как инспектор говорит в микрофон: «Месье, месье, пожалуйста», я не догадался, что он обращается ко мне, пока Дженис не сообщила, что я единственный месье среди присутствующих. «Месье! — повторил шпрехшталмейстер, а когда наши глаза встретились, сказал: — Идите сюда». Если бы я знал, во что ввязываюсь, никогда бы не потащил с собой на арену Нортона. Я не думал, что шутка затянется и станет совсем не смешной. Решив, что придется съесть корм или прогарцевать по манежу два раза, когда меня спросят, сколько будет один плюс один, я вышел на арену. Привели верблюда, но я все еще находился в состоянии растерянности и неведения. Только когда верблюд согнул колени и один из клоунов подвел меня к животному, я понял, что должен сесть на скотину и проскакать по манежу. Нортон держался с достоинством настоящего артиста.

Кот позволил мне подхватить себя, пока клоун усаживал нас на спину верблюда. Одной рукой я держал Нортона, другой цеплялся за горб верблюда. Когда одногорбый монстр ускорил бег, Нортон расслабился, дети закричали и завизжали сильнее. Краем глаза я заметил, что Дженис смеется до слез, однако позже она призналась, что моя способность сохранять достоинство произвела на нее сильное впечатление. В этот момент шпрехшталмейстер и по совместительству дрессировщик понял, что непрофессиональный кот отбирает славу и почет у его обученных слонов и обезьян, лошадей и собак. Надо отдать ему должное: он смирился. Мужчина отошел в сторону и, пока мы наматывали круги под нарастающие аплодисменты, поскольку Нортон сидел на спине верблюда, вытянувшись в струнку, шпрехшталмейстер зычным голосом объявлял в микрофон: «Месье и мадам, дети, друзья, представляем вашему вниманию господина с самым необыкновенным котом в мире!»

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

КОТ НА РИВЬЕРЕ

Когда живешь за границей, в праздники начинаешь тосковать по дому. Я считаю себя достаточно традиционным человеком. Каждый сочельник ужинаю со своими друзьями Гленом и Шарон, в первые выходные декабря устраиваю вечеринку с вафлями, шампанским и просмотром фильма «Эта замечательная жизнь». Мой любимый праздник — День благодарения. Десять лет подряд я ходил к Кейтлин и Доминику (участники триллера под кодовым названием «День Нортона»), чтобы полакомиться коронным блюдом вечера, выпить бесчисленное количество портвейна и поиграть в шарады. В общем, благодарение — мой самый любимый день в году. Во Франции День благодарения не отмечают. В период учебы в лондонском университете я испытал на себе все ужасы отсутствия родного праздника. Я пригласил несколько американских студентов на квартиру вместе с новоиспеченными британскими друзьями. Выяснилось: американцы не очень хорошо знают историю праздника. Было известно, что благодарение каким-то образом связано с тремя «П»: пилигримами, Плимутом и Покахонтас. Мы были практически на сто процентов уверены, что в этот день надо благодарить небо за политическую свободу и свободу вероисповедания, за то, что только в Америке может быть такой официальный праздник, который позволяет предпринимателям зарабатывать миллионы долларов на черно-желтых ирисках. Кроме того, мы знали все, что надо есть индейку и тыквенный пирог. Тыквенный пирог не считается в Англии традиционным лакомством, а мы, будучи студентами, не знали, как его приготовить. В связи с этим мы решили испечь пирог из настоящей, а не консервированной тыквы. Трудно описать словами вкус полученного десерта. Пирог напоминал изысканное махровое полотенце с легким вкусом горького шоколада без добавления сахара. Думаю, некоторые англичане до сих пор считают, что каждый последний четверг ноября американцы устраивают дикий пилигримо-индейский сексуальный ритуал, поглощая при этом ужасную пищу.

Во Франции все получилось немного лучше, правда, не с первого раза.

За две недели до великого дня мы пошли к торговцу мясом в Голте. Не следуя какой-либо логике, мы остановили свой выбор именно на нем и сообщили, что хотели бы заказать индейку к концу ноября.

— Вы имеете в виду конец декабря? — спросил мясник.

— Нет, — ответил я. — Конец ноября.

— Это невозможно, — сказал он.

— Почему? — поинтересовались мы.

— Потому что индюки еще не набрали вес.

Оказалось, на юге Франции индейку едят только на Рождество. Поэтому в глубинке, особенно такой, как Люберон, в ноябре и декабре птиц откармливают, чтобы они стали достаточно упитанными и готовыми к рождественскому ужину.

— Но это очень важный американский праздник, — объяснил я месье Иснарду, торговцу мясом. — А что, если мы закажем тощую индейку?

— Нет.

Мы даже подумывали встретить День благодарения цыпленком и шарлоткой, но, к счастью, смогли избежать столь вопиющего нарушения традиции, когда Николя и Линда позвонили и пригласили нас в Париж отметить праздник с ними.

Николя — француз, а Линда — американка, супруги живут в Париже уже пять лет. У них две дочки-близняшки, Наоми и Гала, возможно, самые замечательные и очаровательные дети в мире. Они наотрез отказывались говорить по-английски, хотя их мама родом из Соединенных Штатов и девочки понимали все. Дочки очаровательно болтали по-французски, произнося такие милые детские фразы, как, например, в машине зимой: «Мамочка, мне так нравится музыка и обогрев». Знаю, по-английски, как, впрочем, и все остальное, это не звучит очаровательно, но, когда девочки говорили, мое сердце таяло. Мы были рады возможности повидать Линду, Николя и их детей. Кроме того, Линда великолепно готовила, что помогло нам принять правильное решение. Итак, мы отправились в Париж праздновать День благодарения.

Скоростной поезд («поезд большой скорости», как называют его французы, или «большой, очень-очень быстрый поезд», как называю его я) сильно изменил жизнь в Провансе. Раньше путешествие из Парижа в Авиньон занимало семь или восемь часов. На поездку уходил практически весь день, если учитывать ожидание на перроне и многочисленные остановки на пути следования. Теперь до Парижа можно доехать за три часа в очень комфортном вагоне. К сожалению, с началом эксплуатации скоростных поездов более обеспеченные и назойливые парижане стали расценивать регион как великолепное место для отдыха в выходные. С другой стороны, очень удобно жить в деревне и понимать, что при желании всегда можно за пару часов добраться до самого известного и интересного города в мире.

Нортону очень нравился скоростной транспорт. Места для людей бронировались, а для животных — нет. Поскольку поезд сконструирован для достижения максимальной скорости и комфорта, сиденья оснащены широкими плюшевыми подлокотниками, которые в горизонтальном положении служили прекрасным диваном шотландскому вислоухому. Нортон вытягивался на подлокотнике и приступал к самому любимому занятию: кот обожал смотреть в окно на пригород, на дома и деревья, проносившиеся мимо со скоростью ста шестидесяти километров в час. Поскольку дорога занимала всего три часа, моему другу даже не требовался туалет.

Со времени переезда в Голт это были первые выходные в большом городе, поэтому мы решили оторваться на полную катушку. Мы остановились в прекрасной гостинице «Л'Отель» на левом берегу Сены, на улице Бо-Артс, где умер Оскар Уайльд. Кстати, при желании можно снять номер, в котором жил писатель, и поспать на кровати, где он умер. Сомневаюсь, что кому-то захочется, хотя чудаков много. Номера в гостинице крошечные, за исключением апартаментов на верхнем этаже — они очень просторные и выглядят, как классический бордель девятнадцатого века. К сожалению, апартаменты стоят дороже номера в публичном доме двадцатого века. Комнаты полны антиквариата, декорированы красным и зеленым бархатом. Несмотря на прекрасное сочетание цветов, декор смотрится несколько громоздко и тяжеловесно. Когда посыльный открыл дверь нашего номера, он мягко сказал: «Надеюсь, вам нравится красный цвет». Справедливое замечание, если учесть, что все в нашем номере было алого цвета: обои, покрывала, стулья, полотенца. Мы, конечно, со временем привыкли к обстановке, но, признаюсь, после такого буйства красного на протяжении нескольких дней все остальное казалось тусклым и блеклым.

Естественно, кот сразу покорил весь обслуживающий персонал. Не успели мы въехать в номер, как консьерж прислал бутылку молока Нортону на полдник. Я на всякий случай осмотрел комнату в надежде найти фрукты и шоколад для нас с Дженис в качестве комплимента от гостиницы, но, как всегда, дополнительные калории получил только вислоухий.

В первый день пребывания в Париже мы накупили антиквариата на улице Жакоб и на улице Сен-Поль в квартале Маре. Один из магазинов произвел на меня большое впечатление. Он напомнил мне, как много лет назад я совершал набеги на лавки и хватал все подряд. Обычно я покупал подарки Дженис, поскольку чувствовал себя виноватым, приезжая во Францию без нее. Кстати, я мог перечислить практически все, что приобрел за эти годы. Продавцы не помнили моего имени, зато сразу узнали Нортона, который был рядом в те далекие времена. Когда я заходил в магазин с матерчатой сумкой на плече, из которой выглядывал серый кот, торговцы тепло приветствовали: «Добрый день! О, добрый день, месье Нортон! Как дела?»

В ночь перед Днем благодарения Нортон познакомился со своим французским пресс-атташе. Книга «Необыкновенный кот и его обычный хозяин: история любви» уже давно была напечатана в Париже, и редактор, американка по имени Нина Сальтер, работающая в парижском издательстве «Альбин Мишель», решила, что пора Нортону познакомиться с человеком, который занимается рекламой произведения.

Дженис, Нортон и я пошли в «Сквер Трусо», бистро около Бастилии, где было полно представителей издательского мира и шоу-бизнеса. Нина и журналистка Кейти слыли завсегдатаями заведения. Здесь было так много посетителей, что даже в девять тридцать вечера нам пришлось ждать в баре, пока не освободится столик. Нортон без вопросов уселся на стул в конце стойки, его голова торчала как раз над медным поручнем. Кейти присела рядом и начала гладить кота. Я сразу понял: девушка влюбилась. Почему бы и нет? Нортон — отличный парень.

Ужин прошел замечательно благодаря прекрасным отношениям кота с издателем.

Нортон сидел на собственном стуле, не обращая внимания на происходившее вокруг. Ничто не отвлекало кота: ни шумная толпа, ни гигантский сенбернар, который практически весь вечер провел под стулом моего друга, ни завсегдатаи ресторана, периодически подходившие ко мне с вопросом, живой кот или нет.

Кейти сильно облегчила Нортону жизнь, одновременно усложнив мою. Журналистка устроила коту истинно королевский прием. Она кормила его из рук фуа-гра и цыпленком, на десерт заказала шоколадное мороженое, намного вкуснее, чем в «Бистро Дальбер». После ужина Нортон пил молоко. А поскольку мой друг — самый неряшливый в мире лакатель молока, Кейти постоянно вытирала ему морду салфеткой. Чаша терпения Дженис переполнилась. В течение нескольких месяцев после того злополучного ужина моя девушка не уставала причитать, что никто и никогда не вытирал ей рот во время еды. Я попытался объяснить, если она встанет на четвереньки и начнет лакать из миски, то существует вероятность, что ей тоже будут вытирать рот. К счастью, Дженис не восприняла мой совет всерьез.

На следующий день у всей семьи было легкое похмелье. Мы с Дженис страдали от выпитого вина, а Нортону было плохо, поскольку он объелся гусиной печени. Мы с удовольствием провели большую часть утра в красном номере с велюровой мебелью. К счастью, в комнате стоял телевизор, и я мог насладиться спортивным каналом, чего был лишен в Голте. К ужасу Дженис, я посмотрел баскетбольный матч «Пистонс» — «Пэйсерс», а затем, еще к большему ужасу любимой, практически все соревнования по рестлингу Халка Хогана и Андертейкера, что послужило явным индикатором пика отчаяния, достигнутого в Провансе. Идиллию нарушил стук в дверь. Дженис предупредила горничных, что мы собираемся уйти на пару часов. Но девушки пришли не убираться, а познакомиться и поиграть с Нортоном. Мы сказали, что не будем брать с собой кота, и дали возможность горничным всласть наиграться с животным.

Вечером мы поехали к Николя и Линде. Думаю, это был первый официальный День благодарения для Нортона (он никогда не ходил со мной к Кейтлин и Доминику из-за двух хозяйских кошек, Лулу и Зонкер, которые не терпят присутствия и конкуренции со стороны других котов в ежегодной игре в шарады). Кота с радостью встретили близняшки Наоми и Гала. Девочки приготовили всем подарки. Они изобразили меня и поставили картинку перед тарелкой. Наоми и Гала также нарисовали цветными карандашами Дженис, маму с папой и Нортона, не забыв про приплюснутые уши кота. Портрет Нортона стоял на полу рядом с моим стулом и миской, в которой аккуратно лежали маленькие кусочки обрезков индейки.

Ужин был потрясающим. Оказалось, в Париже не только можно достать упитанную индейку в конце ноября, но и приобрести подходящую начинку, сладкий картофель, сделать пюре и приготовить прочие лакомства, которые подают в День благодарения. Ближе к концу выходных мы чувствовали себя как дома на родине, которой сильно не хватало. Нортон считал, что обрел новый дом, поскольку, когда мы уезжали из отеля, каждый сотрудник счел необходимым попрощаться с котом и пожелать ему удачи.

Следующие несколько недель Нортон, Дженис и я провели в уединении, исследуя окрестности Прованса и занимаясь чревоугодием при каждом удобном случае. Ближе к Рождеству начали съезжаться гости.

Первыми приехали Норм Стайлс, знаток «Улицы Сезам», и моя подруга-книготорговец Эстер Ньюберг, всем известная своими причудами, не надо сплетничать — у них чисто платонические отношения. Ни Эстер, ни Норм никогда раньше не бывали в Провансе, поэтому мы решили показать им, насколько прекрасной может быть жизнь. Оказалось, что это не так трудно, как казалось сначала. Убедить людей, что жизнь прекрасна, легко, особенно если они обычно отмечают Рождество не в Голте.

К празднику город освещается со вкусом и французской элегантностью. Гирлянды разноцветных лампочек украшают церковную башню нижнего района; россыпь белых огней горит на арке, ведущей к городскому замку. Главная улица умело декорируется огнями, расположенными через каждые десять метров по всей ширине улицы от дома к дому.

В нашем уютном гнездышке мы поставили две елки: большую — в гостиной, а маленькую разместили на третьем этаже (на втором, если вы француз) в моем кабинете. Елки украсили в прованском стиле: различными фруктами (крошечными мандаринами, которые называются клементинами, маленькими яблочками, грушами) и гирляндами из орехов.

В рождественский день мы с Дженис и Нортоном гуляли по Голту и были счастливы, что отмечаем праздник именно в Провансе. Сначала Нортон сидел в сумке, но потом выпрыгнул и пошел рядом. Людей не было, даже крохотных птичек занесли вместе с клеткой в дом, поэтому с нами гулял спокойный, уравновешенный кот, готовый идти в любом направлении.

Мы прошли мимо самого любимого нашего дома, который приметили сразу после переезда.

Дом стоял в начале главной улицы на треугольной лужайке по дороге в замок. Дженис очень нравилось это место, здание было достаточно старым, думаю, г о да постройки городского почтамта. Со временем его преобразовали в превосходный жилой дом, который периодически ремонтировали и облагораживали внутренний двор. Я следил за всеми работами с восхищением и чувством легкой зависти.

В рождественский день, проходя мимо дома, мы увидели мужчину в грязной робе, который чистил стену. Дверь во внутренний двор была открыта, поэтому я осторожно подтолкнул Дженис к входу. Рабочий молча посмотрел и, поняв, что нам очень нравится место, спросил, не хотели бы мы посмотреть весь дом. Дженис и я без колебаний согласились. Что может быть интереснее осмотра чужого жилища! Мужчина провел нас по всему дому, который внутри оказался намного больше, чем выглядел снаружи, и намного удивительнее. Для 1500 года постройки он был в прекрасном состоянии и великолепно обставлен. Примерно через двадцать минут мы пришли на кухню. За столом сидели две женщины (сразу было видно — мать и дочь) и двое детей. Молодая женщина посмотрела на незнакомцев, рабочего, кота и спросила, в чем дело. Мужчина ответил, что мы и животное настолько восхищались домом, что он решил устроить экскурсию. Женщина вздохнула, они обсудили сложившуюся ситуацию, и вскоре мы с Дженис поняли, что на самом деле рабочий был хозяином дома. Мы умудрились прийти на семейное празднование Рождества! Незамедлительно извинившись, мы попытались уйти, но не вышло. Хозяева настояли на осмотре остальной части дома, который становился лучше и интереснее с каждой комнатой. Затем нас заставили остаться и пропустить по стаканчику (ну хорошо, никто не настаивал, но было бы невежливо походить по дому и сразу уйти). Владелец усадьбы оказался бельгийским архитектором. Большую часть жизни он провел в Алжире. Этот великолепный дом был его загородной резиденцией, куда он приезжал на выходные три-четыре раза в год и на Рождество.

Пока мы выпивали с хозяевами, Нортон решил исследовать территорию самостоятельно. Признаюсь, я сразу занервничал, поскольку понимал, что здесь никогда не смогу найти своего друга. Перед глазами возникла картина испорченного Рождества, Нового года, несчастные лица хозяев. К счастью, Нортон пришел, как только я его позвал, запрыгнул в сумку, и мы отправились домой, где обменялись рождественскими подарками и поздравлениями. Я получил старинную масляную подвесную лампу (у меня страсть к древним осветительным приборам) и то, что искал долгих пять лет: красивую чашу с кувшином к деревянной раковине, которую я приобрел много лет назад, но так и не смог найти подходящий кувшин. Дженис приметила подарок на еженедельной ярмарке антиквариата в Лиль-сюр-ла-Сорге, купила и несколько недель прятала. Она, в свою очередь, получила утюг восемнадцатого века (у нее страсть к утюгам, как у меня к лампам) и две кастрюли девятнадцатого века в форме сердец. Ах-ах-ах! Нортону тоже повезло. Он стал счастливым обладателем нескольких банок «Паунс» (которые мне прислали из Нью-Йорка; оказалось, во Франции не хватает лакомства для кошек) и двух игрушек: одна в форме мышки, другая — французской булки.

Ужин удался на славу. Мы пригласили соседей присоединиться и отведать жирную индейку с каштанами, сладкий картофель в бренди и козий сыр беззубой бабульки с рынка.

В общем, мы прекрасно встретили Рождество по-французски и были готовы к приезду американцев.

Утром мы поехали в аэропорт Марселя встречать Норма и Эстер, которые были самыми близкими друзьями, поэтому мы особенно радовались, что они станут первыми гостями. Однако пришло время набраться смелости и трезво оценить ситуацию. Ни Норм, ни Эстер никогда раньше не жили в европейской провинции. А Норм вообще впервые оказался во Франции! Мой друг так обрадовался, что, едва сойдя с трапа, начал говорить с французским акцентом: «Мнье здьесь нгавиться!!! Мне ньявяться фьянцузы! Они люшие! Да!» Норм считал, что уже готов общаться с местным населением.

Эстер, напротив, комфортно только в собственном офисе. Такая маленькая, смертельно раненная Этель Мерман «Я лишусь агента, но картина у вас будет!» К моменту возвращения в Голт ее уже ждали три сообщения по факсу, а еще предстояло позвонить по двум важным и срочным вопросам. Пока мы помогали друзьям устроиться, Эстер целый час улаживала различные дела по телефону, а Норм гулял по саду, разговаривая с деревьями и чужими кошками на каком-то странном языке, который он считал французским: «Пгивет, майкое дегево. Как дьела? О, добгый дьень, месье птишка. Пгиятно видеть вас. Да?»

Главное правило для перенесших долгий перелет пассажиров — не спать до десяти часов: они выматываются, хорошо спят всю ночь, просыпаются отдохнувшими в девять-десять утра и начинают вести обычную жизнь.

Мы пошли с друзьями на коктейль к соседке, которая была англичанкой и всегда праздновала второй день Рождества, а после поехали в горы в «Оберж де ла Лоб». В тот вечер мы были единственными посетителями ресторана, поэтому сидели за большим столом напротив камина. Норм попробовал все и всех, пока Эстер дремала на стуле (помимо мучений из-за смены часовых поясов, ее постоянно тошнило, пока мы поднимались на машине по извилистой горной дороге в ресторан). Нортон окончательно сдружился с тремя собаками, прыгнул к ним под камин, где и провел большую часть вечера.

Мы вели себя, как настоящие туристы, и наслаждались каждой минутой. На следующий день друзья увидели наши с Дженис любимые места, взобрались на самую высокую точку средневекового городка Оппеу-ле-Вье полюбоваться руинами. С вершины можно спуститься по крутой извилистой тропинке. Я лично никогда не подходил близко к обрыву, а Дженис, наоборот, нравилось балансировать на краю и играть на моих нервах. В тот момент, когда она прикалывалась, практически под ней пролетел частный самолет. Пассажиры махали Дженис, тогда как я облокотился о дерево, сама мысль об обрыве вызывала головокружение.

После мы пообедали в очаровательном придорожном «Бистро Параду» в очень маленьком городке с одноименным названием. Ресторан находится в каменном доме, которому четыреста или пятьсот лет, и состоит из двух обеденных залов. В первом зале располагается огромный бар, где обычно толпятся водители грузовиков, любящие пропустить по стаканчику вина или анисовой водки — пастиса и потравить байки. Дальний зал вмещает примерно двадцать столов и камин, где на вертеле жарится ягненок, цыпленок или кролик. Зимой ресторан открыт только в обеденное время и только в рабочие дни и предлагает одно блюдо. Вы заходите и спрашиваете, что на обед. Вам говорят: сегодня в меню тушеная говядина с овощами или чесночный соус (такие блюда подают по пятницам), иногда петух в вине. Вы делаете заказ и получаете впридачу вкуснейший салат с большим количеством вина. На столе уже стоит бутылка божественного напитка местного производства. Вино органическое, без сульфитов и прочих ужасных химикатов. Владелец ресторана в прошлой жизни был успешным менеджером по работе с клиентами в рекламном агентстве, но в один прекрасный день решил: хватит продавать «перье», или что там он продавал, пора открывать прекрасный французский ресторан. «Бистро Параду» — одно из трех самых любимых заведений Нортона, в чем мы с ним солидарны. Думаю, ресторан нравится коту, поскольку там работает официантка, которая его очень любит и постоянно повторяет, что он намного умнее ее собаки, а камин настолько большой, что Нортон может греться в любом месте зала.

После обеда мы прошли несколько километров вниз по дороге и очутились около самого известного завода по производству прованского масла во Франции, расположенного в Моссане, который наряду с Сан-Реми стал любимым местом Дженис. Городок стоит прямо у дороги, маленький, очаровательный, обладающий огромным историческим наследием, похожий на места постоянных ранений сержанта Сандерса в шоу «Комбат». Масло, производимое жителями, настолько вкусное, что мы не побоялись тюремного заключения и контрабандой вывезли несколько литров этого чуда в Нью-Йорк.

Посмотрев процесс производства и купив достаточно масла, чтобы зажарить добрую половину Западной Европы, мы вернулись в Голт. Вечером была запланирована вечеринка, на которой наши новые друзья смогли бы познакомиться с двумя старыми. Мы собирались начать празднование с пяти часов вечера и продолжать до последнего гостя. В итоге набралось около тридцати человек, пришли британцы, американец, парочка шведов и французы. На ужин мы подали остатки рождественской индейки, ветчину и море охлажденного шампанского из погребка Кустелле. Хитом праздничного стола стали бейглы и сливочный сыр, которые Норм и Эстер привезли из Нью-Йорка. Французам сыр с бейглами показался самым вкусным блюдом со времен изобретения круассана. Они жадно, как в последний раз, поглощали угощение. К счастью, все приглашенные подружились. Больше всех нас удивил Нортон, который не только практически весь вечер присутствовал на празднике, но и позволял детям гладить себя.

Кстати, я никогда не рассказывал вам о недостатках Нортона по причине отсутствия таковых. Хорошо, признаюсь, у моего друга есть одна не очень хорошая черта характера. Кот не любит детей. Точнее, маленьких карапузов. Думаю, его можно понять, поскольку дети постоянно капризничают, шумят, бегают и двигаются абсолютно непредсказуемо. Даже я их побаиваюсь и прекрасно понимаю, почему Нортон избегает общения с детьми. Оказавшись среди малышни, что случается достаточно часто, кот не шипит, не царапается, он просто становится пассивным, уединяется или делает все возможное, чтобы держаться как можно дальше. Однако на вечеринке в Голте под ногами болталось много детворы от пяти до двенадцати лет от роду. Примерно в восемь вечера я обнаружил Нортона в гостиной, кот спокойно развалился на полу, позволяя пятилетнему карапузу разукрашивать мелками свою макушку. Воистину Франция изменила даже звезду нашего семейства! Признаюсь, я был рад переменам.

Следующие дни были целиком и полностью посвящены путешествиям. Мы ездили в Арль, пытались найти сходство между местом и картинами Ван Гога, но, кроме ультрасовременного кафе, названного в честь художника, и заправочной станции «Ван Гог», так ничего и не нашли, практически ни единого следа. Арль — очень красивый город с собственным Колизеем, где выпускники школы тореадоров проводят корриду. Нортону зрелище пришлось по душе.

Кроме того, мы съездили в величественный Авиньон. Не знаю, смог ли кот оценить папский дворец, удивительную стену, окружающую город, или «Утопию», единственный кинотеатр на юге Франции, где показывают фильмы на английском языке. Но наверняка Нортону очень понравился манеж, карусель перед Домом оперы, ярко освещенная огнями и работающая всю ночь. Думаю, мой друг с удовольствием рассматривал бы ее до рассвета. Уверен, Эстер и Норм подумали, что мы подкупили всех посетителей ярмарки, чтобы те здоровались с нами, а у друзей сложилось бы приятное впечатление о нашей популярности среди местных жителей. Закупив продукты на неделю, мы отправились на дегустацию вина в Шатонеф-дю-Пап (новый замок папы римского) в сорока минутах езды от Голта). Если вы еще не обратили внимания на использование слова «папа» во многих названиях, расскажу короткую и, возможно, не совсем правдоподобную историю. В попытке захватить Ватикан французское правительство решило назначить собственного папу и поспособствовать переезду главного управления католической церкви во Францию. Путешествуя по Авиньону и Шатонефу, не удивляешься, почему идею приняли с восторгом. Впечатляющие дворцы, лучшее в мире вино… После смерти коррумпированного французского папы его место занял коррумпированный итальянский папа. Он вернулся в Италию, а дворцы и вино остались в Авиньоне. Вот такая легенда.

Мы с Дженис ездили в Шатонеф несколько раз и даже знали некоторых владельцев виноградников. Кроме того, нас было легко запомнить. Не думаю, что по Франции путешествует много американских пар, которые приезжают на дегустацию с шотландским вислоухим котом. Хозяин виноградника преподнес Эстер и Норму в качестве подарка полбутылки молодого коллекционного вина. Кстати, это очень характерно для прованских французов, их социальной среды и традиций. Месье предложил бутылку и Нортону, но кот набрался достаточно вредных привычек, и я, как старший, отказался. К понедельнику Эстер и Норм окончательно убедились, что мы живем в раю. Тогда мы решили оторваться и гульнуть на всю катушку.

Географическое расположение — одно из главных преимуществ Голта. Город находится в самом сердце Люберона, в двух часах езды от горнолыжного курорта в Альпах, в двух с половиной часах от Барселоны, в двух часах от Ниццы и Канн и в двух с половиной часах от Италии. Поэтому мы решили отправиться на поиски приключений и посмотреть заморские земли.

Нортон был в Италии и на Ривьере много раз. Ницца (которая на французском языке произносится с протяжным «и», позже вы поймете, почему я упоминаю об этом) — один из самых любимых городов кота во Франции. Нортону нравятся дома, еда и очень милые люди. Мы часто приезжали в Ниццу по делам и к друзьям.

Джоул Дуглас (сын Кирка, брат Майкла), успешный кинопродюсер, дружит со мной много лет. Я знаю Джоула и Майкла с юности. Майкл, конечно, стал богатеем-звездой, получил премию «Оскар» и даже видел Шарон Стоун обнаженной (ради такого я бы отдал все миллионы и «Оскара»). Джоул переехал в Монако, женился на замечательной и милой женщине из Ниццы (неимоверно удивительной даме из Ни-и-и-и-цы, Боже, неужели я так буду говорить всегда?) и возглавил самую старую киностудию в Европе, которую они с Майклом хотели купить. Внимание, братья собирались покупать киностудию, а не Европу, хотя, при желании, могли бы приобрести весь континент. Я как-то обсуждал с ними возможность сотрудничества, поэтому через несколько недель после переезда в Голт Дженис, Нортон и я решили поехать в гости, поговорить о делах, вспомнить былое.

Мы встретились с Джоулом и его женой Пэдди в буфете старой студии «Викторин». После вкусного обеда и еще более вкусного разговора о братьях, родителях, бывших подружках и женах Джоул устроил нам экскурсию. Я оказался в раю, поскольку «Викторин» напоминала Голливуд двадцатых — тридцатых годов, была насквозь пропитана атмосферой волшебства и романтики, что присуще всем старым киностудиям. В Лос-Анджелесе дух магии и романтизма исчезает по мере того, как Сэм Голдвин и Гарри Кон вытесняются и заменяются другими агентами, идиотами или японскими корпорациями.

Мы посетили площадки, где снимали «Американскую ночь» Трюффо, «Поймать вора» Хичкока и самый великий французский фильм «Дети райка». Джоул даже показал нам наброски к фильму об истории студии, который монтировал оператор, одержимый своей профессией. Мужчина пошел по стопам отца и деда, они тоже здесь работали. К сожалению, фильм действительно оказался черновым, в кадре было много неизвестных актеров в париках того времени, но окружающая обстановка поражала роскошью. Примерно через полчаса после начала просмотра Нортон вытянулся на стуле и задремал.

На вечер был запланирован ужин в рыбном ресторане вместе с Джоулом, Пэдди и их маленькой, дружелюбной, но слишком энергичной собакой. Нортон и весьма активный пес поладили, хотя большую часть времени Нортон все равно просидел у меня на коленях.

На следующий день мы гуляли по старой Ницце, где я бы с удовольствием обосновался.

Новый район — вершина безобразия, хотя самым уродливым городом на побережье я считаю Канны. Старая Ницца с мощеными улочками, древними церквями, замечательными маленькими магазинчиками и ресторанами прекрасна. Поскольку старый район находится очень близко к границе с Италией, в пятнадцати — двадцати минутах езды, Ницца — такой же итальянский город, как и французский, а это сочетание производит определенное впечатление.

Живя во Франции, Нортон несколько раз ездил в Ниццу. При необходимости кот остановил бы свой выбор именно на этом городе на Ривьере, вторым стал бы Сен-Жан-Кап-Ферра. Как-то раз, приехав в Сен-Жан-Кап-Ферра, местечко, которое по карману лишь Доналду Трампу, мы навестили Нину Сальтер, редактора французского издания книги «Необыкновенный кот и его обычный хозяин: история любви». Кстати, во Франции книга вышла в продаже под заголовком «Кот, который ужинал в ресторане „Максим“».

Не подумайте, что французские издатели платят намного больше американских, просто Нина тогда гостила у школьной подруги, родители которой владели симпатичным особняком в Кап-Ферра у самого моря.

Нортону сразу понравилось место, и он, проигнорировав богато накрытый стол, приготовленный специально для нас с Дженис, пошел бродить по округе и обнюхивать новую обстановку. После обеда кот присоединился к нашей компании. Мы отправились к утесу полюбоваться линией берега. Отчаянная Нина нырнула в море и долго плавала. Дело было в начале марта, температура воды едва доходила до пяти градусов по Цельсию, поэтому мой маленький кот предпочел греться в лучах весеннего солнца на сухих камнях, а не стучать зубами от холода, как бесстрашные пловцы. Бесполезно спорить с теми, кто утверждает, что коты умнее людей!

Пару дней Нортон провел в Раматюеле, фешенебельном городке около Сен-Тропе. Мой друг, писатель Эдвард Бэр, много лет назад жил в Париже, но в 1966 году купил за сорок долларов дом в Раматюеле. Простой маленький особняк, в прошлом гостиница, с шестью или семью спальнями, профессионально оборудованной кухней, включая малую холодильную камеру, бесчисленным количеством кладовых и кабинетов, балконом с видом на Сен-Тропе и Средиземное море, с бассейном и спускающимися вниз садами, которым мог позавидовать сам Версаль. Вот такая история.

Нортону, завсегдатаю модных курортов, Раматюель понравился, но Сен-Тропе все-таки больше. Кот любил сидеть в бухте и потягивать льежуа — нечто среднее между холодным кофе и кофейным мороженым с фруктами, первый не шоколадный напиток, по которому мой друг сходил с ума.

Другими словами, Нортон был намного более опытным путешественником по югу Франции, чем американские гости, приехавшие на рождественскую неделю.

Мы решили сделать первую остановку в Ницце и погулять по старому городу. Все шло замечательно, пока Норм, забыв, что не знает французского, не вступил в беседу с продавцом одного из магазинов. Мой друг покупал подарки, когда к нему обратились по-французски. Отказавшись признать, что не понимает, Норм кивнул и ответил: «Да, немного». Женщина смутилась, поскольку спрашивала, завернуть ли подарок.

Попробуйте немного завернуть покупку!

Полная сил и энергии, наша компания отправилась на обед в Италию. Кстати, собираясь в поездку, мы решили действовать спонтанно и делать все, что душе угодно. Итак, сначала надо было поесть. Мы сели в машину и через полчаса приехали в город Вентимилью, итальянско-французский эквивалент Тихуаны, где мы с Дженис и Нортоном уже бывали несколько раз. Признаюсь, в период жизни во Франции мы превыше всего ценили спонтанность, когда могли, например, поехать пообедать в Италию. Вентимилья — милый город, не Рим, не Верона, не Венеция, но Италия! Разве плохо?

Мы очень хорошо пообедали в ресторане у моря, Нортон получил целую тарелку креветок с чесночным соусом. Кот чувствовал себя комфортно, немного побродил по залам, познакомился с посетителями, лениво забрел на кухню, проверить, что еще можно съесть, кроме пасты. Подкрепившись, наша группа занялась тем, что делают все туристы в Италии: мы два часа простояли в очереди в попытке поменять франки на лиры, а затем пошли на рынок купить немного местных продуктов. На рынке Нортон чуть не стал причиной начала Третьей мировой войны.

Пока мы шли за продуктами, мой маленький друг сидел в сумке, высунув голову. Итальянцы, как и французы, очень тепло относятся к кошкам и собакам и не видят ничего странного в том, что кот может прийти в ресторан.

Как только мы оказались на территории рынка, один из торговцев предложил Нортону свежую сардину. Нортон посмотрел на него как на сумасшедшего, обнюхал рыбу, отвернулся и уставился на итальянское мороженое — джелато.

— Что с ним? — спросил торговец. — Моя рыба его не достойна?

— Ну что вы, конечно, нет — поспешил разубедить его я. — Он просто не любит рыбу.

— Это кот? — поинтересовался торговец рыбой.

— Да, кот, — подтвердил я.

— Тогда он должен есть рыбу.

— Знаю, что должен. — В этом месте я философски пожал плечами в надежде, что это сработает с итальянцами (при общении с французами помогало). — Но, боюсь, ему больше нравится мясо.

Необходимо сделать маленькое отступление и отметить, что я разговаривал, как Норм. Не зная ни слова по-итальянски, я смешивал английские слова с французскими и сдабривал смесь итальянским акцентом.

— Это рыбный рынок, — сообщил парень.

К этому времени нас уже окружили другие торговцы, узнать, в чем дело. Никто не хотел видеть здесь кота, который не любит рыбу.

— Да, — проворчал другой торговец. — Зачем тащить на рыбный рынок кота, который не любит рыбу?

Улыбаясь торговцам, я сквозь зубы промычал: «Нортон, сладкий котик, пожалуйста, съешь сардину». Нортон был непреклонен. Мой сладкий котик не любит рыбу. Когда торговец снова протянул ему сардину, кот сжал челюсти. Слава Богу, в эту минуту появилась Дженис. Она взяла меня за руку, кота за лапу и вывела на свет в безопасное место, предотвратив скандал и драку.

— Что происходит? — потребовала объяснений Дженис.

— Кот слишком разборчив в еде, — ответил я, показывая на серого друга. — Он не виноват.

— Конечно, он не виноват! — ответила Дженис и закатила глаза так, что не осталось сомнений, чья была вина.

Сытые и беззаботные, все еще спонтанные, мы сели в машину и решили прокатиться по Италии.

— А как насчет французской Ривьеры? — поинтересовалась Эстер.

— Италия великолепна, — ответил я. — Мы поедем вперед и будем ехать до тех пор, пока не найдем милое место, где остановимся на ночь.

— А бронь? — спросила она.

Мы снова объяснили, что действуем спонтанно. Эстер нехотя согласилась подчиниться большинству.

Большинство ехало в неизвестном направлении целых пять часов. Сверившись с картой, мы приняли решение отправиться в Сан-Ремо. Предположительно хороший курорт, предположительно час езды в глубь страны. Обратите внимание на ключевое слово «предположительно».

Первая половина пути прошла спокойно. Подъезжая к Сан-Ремо, водители сбавляли скорость. Последние километра полтора мы преодолевали в течение часа, намного дольше, чем планировали. Вскоре выяснилось: мы находимся на подъезде к городу, но попали в самую ужасную в истории человечества пробку. Первые полчаса пассажиры красного «ситроена» сохраняли спокойствие. Прошло тридцать минут, и Дженис заснула. Через полчаса Эстер не выдержала и начала ныть, через тридцать минут к ней присоединилась Дженис. Мы проехали вперед на сорок метров. Норм постепенно сходил с ума и начал говорить с сильным «итальянским» акцентом, вообразив себя жителем Сан-Ремо. «Извините, — сказал он, постукивая по окну. — Я здесь жить и быть четырнадцать лет в эта машина. Радиво не работать. Что случиться?» Своим хихиканьем я еще больше подзадорил друга. «Итальянская» речь зазвучала снова. «Извинить я. Така приезти сын из больница. Пройти восемнадцать лет, и мне надо искать колледж». Когда Норм закончил монолог, мы поняли, что жители Сан-Ремо никогда не выходят из машин, не умеют ходить пешком, а сорок два процента населения города названы в честь «фиата». Сорок пять метров мы преодолевали около часа.

Дженис и Эстер находились на грани нервного срыва. Они не только ненавидели машины, но и меня с Нормом, поскольку мы хохотали как безумные. Нортон был единственным существом, сохранявшим спокойствие. Думаю, кот, расположившийся на заднем сиденье, просто боялся навлечь на себя гнев девушек, решив посмеяться вместе со мной и Нормом. Пытаясь разрядить обстановку и еще немного повеселиться, Норм рассказал мне об игре в слова, которую придумал несколько лет назад. Игра была связана с первым появлением в новостях имени аятоллы Хомейни. В то время мой друг не пропускал ни одной публикации о громком деле аятоллы и Салмана Рушди, особенно когда услышал, что Рушди помолвлен. Норм каждый вечер бродил в поисках идеальной женщины или дамы, с которой писателя могли видеть, но так и не смог ее найти. А тут мало того что за парнем весь мир охотится, так он еще и жениться решил! Норм счел такое положение несправедливым. Поэтому мой друг придумал игру в аятоллу, надеясь, что внимание религиозных фанатов переключится на его персону и он все-таки встретит идеальную женщину.

Правила заключались в следующем: игроку необходимо придумать новый образ аятоллы, которого можно распознать по работе и взглядам на жизнь, но так, чтобы он рифмовался с Хомейни. Например, аятолла — любитель собак называется аятолла — великий Дени, писатель-мистик аятолла — аятолла Эд Макбени. Странный аятолла — аятолла Психани. Понимаю, на бумаге игра выглядит не очень интересной, но мы уже несколько часов стояли в пробке, а сумасшедшие итальянские водители сигналили каждые пятнадцать секунд. Впервые в жизни подбор рифмы показался мне самым захватывающим времяпровождением с тех пор, как в двадцать один год в Сен-Тропе я увидел шикарную блондинку, гулявшую по пляжу в очках, тонких прозрачных трусиках и белых ковбойских сапогах. Отчаявшись доехать до гостиницы, я, как умалишенный, начал сочинять рифмы. Процитирую лучшие: аятолла, играющий на аккордеоне, — аятолла — леди Спэни, магнат аятолла — аятолла — глава Кении, вспыльчивый аятолла — аятолла — Аббе Лени. Думаю, пора остановиться, редактор может вырезать мои творения.

Наконец мы доехали до города, и Эстер взяла ситуацию под контроль. Мы остановились у первого попавшегося обшарпанного отеля, потому что очень хотели отдохнуть. Отель оказался нормальным, хотя и не дотягивал до «Ритц». Эстер зашла в холл и спросила, есть ли поблизости симпатичный отель со свободными номерами. Ей предложили снять номер здесь, но Эстер запротестовала и продолжала настаивать на симпатичном отеле. Вот здесь одинаковое произношение слова «Ницца» на французском и слова «симпатичный» на английском пришлось как нельзя кстати. Когда мы с Дженис отмечали День благодарения в Турции, я ее достал каламбурами, меняя местами случаи использования «Ниццы» как города и английского прилагательного «симпатичный». Если Дженис говорила: «Симпатичный ресторан», я спрашивал в ответ: «Этот или ресторан в Ницце?» Было очень забавно, но в конце концов терпение любимой лопнуло, и она предупредила, что убьет меня, если я еще раз перепутаю слова. В придорожной гостинице мы узнали, что нигде не сможем остановиться, поскольку вся страна проводит рождественские каникулы на побережье. Кстати, пробка образовалась по той же самой причине, к морю ведет одно шоссе, хотя можно воспользоваться небольшой горной дорогой и добраться до итальянской или французской Ривьеры.

Быстро поменяв план действия, мы развернулись и отправились назад в Ниццу, считая это единственно правильным решением. День прошел ужасно, и все отчаянно нуждались в комфортном и интересном вечере. Вместо того чтобы остановиться в уютном, но (простите, не могу сдержаться) небольшом и скромном отеле, где я обычно останавливался с Дженис и Нортоном, мы поехали в «Негреско», сняли не просто номер в шикарном отеле, а самые дорогие сногсшибательные апартаменты с двумя спальнями. Скромница Эстер поселилась в другом конце коридора, стараясь держаться от нас подальше.

Устроившись в отеле, мы пошли в отличный ресторан на воде «Какао-Бич» полакомиться рыбой. Владелец заведения — вы думаете, что я все придумываю, но он действительно был похож на Уильяма Демареста, — поджарил несколько креветок на гриле для Нортона, когда узнал, что кот не ест обычную рыбу. Креветки решили проблему. Между прочим, после посещения «Какао-Бич» Нортон начал с удовольствием есть моллюсков и семгу. Однако тунец, также как и сардины, до сих пор категорически исключены.

После ужина мы пошли в казино Ниццы (не беспокойтесь, рот на замке, игральное заведение не комментирую). Норм не только выиграл несколько сотен долларов, но и придумал рифму для самого глупого аятоллы — аятолла — где мозги.

Утром мы доехали по замечательной средиземноморской дороге до Эза, возможно, самого оживленного и полного туристов средневекового городка. Эз стоит посмотреть. Мы пообедали в «Гриль дю Шате» на самой вершине местности, где официант просто обалдел от Нортона. «Ваш кот великолепен!» — Официант впервые видел кота, который вел себя, как человек.

В тот вечер был канун Нового года, который мы замечательно отметили в Любероне шампанским в компании французов. Затем впятером поехали в «Оберж де ла Лоб» на праздничный новогодний ужин.

Я уже рассказывал об удивительных закусках в ресторане, но в новогоднюю ночь Морис готовит специальные блюда. Ужин начинается с омлета с трюфелем: два-три яйца взбиваются с кусочками черного дикого трюфеля — грибами настолько ароматными и вкусными, что они считаются деликатесами. Цена за блюдо соответствующая, хотя за это лакомство Морис не берет денег, а преподносит в качестве комплимента гостям. Не думаю, что хозяину понравилось, когда я дал немного деликатеса Нортону, но Морис сразу растаял, увидев реакцию кота.

Остальные блюда были под стать трюфелю. В полночь владелец заведения налил гостям шампанского, мы все обнимались и целовались, поздравляя друг друга с Новым годом.

В четверг был последний вечер Эстер и Норма в Провансе, поэтому прощальный ужин стал намного обильнее предыдущего.

Перед отъездом я поспорил с Эстер, будет ли вынесен приговор Кларенсу Томасу, и проиграл. Теперь я должен был вести подругу на обед в «Осто де Боманьери», легендарный ресторан, лучший в Провансе.

Мы с Дженис бывали здесь раньше. Владелец и шеф-повар, Жан Андре Шариаль, — друг Вольфганга Пака, поэтому я слышал много рассказов об этом гастрономическом месте. В действительности ресторан помог Дженис и мне окончательно определиться с выбором и поселиться в Голте. Несколько лет назад мы останавливались в отеле (это не только ресторан, но и один из самых замечательных отелей). Если пуховые подушки и одеяла вас не прельщают, то смею заметить, что город Ле-Бо расположен среди удивительных белых бокситовых гор. Когда впервые видишь город и отель, построенный прямо за ним, представляешь себя Рональдом Колманом в фильме «Затерянный горизонт», который только что нашел легендарную Шангри-Лу. На протяжении нескольких лет мы останавливались в том отеле и пару раз ужинали в ресторане. Заведение находится в сорока пяти минутах езды от Голта, поэтому мы иногда приезжали сюда, чтоб отдать должное шеф-повару, обладателю двух звезд Мишлена. Ресторан, несомненно, был любимым местом Нортона. Сотрудники заведения любили кота, встречали его как чудо, автоматически приносили отдельный стул, а когда мы сидели за столом, Нортону подавали специально приготовленные для него блюда.

В тот вечер ресторан превзошел все ожидания и обыкновенных посетителей, и котов. Эстер заявила, что никогда не ела ничего подобного. Норм от удовольствия не мог связать двух слов. Мы с Дженис держались с достоинством, пока не подали сырную тарелку. Тогда моя девушка утратила ощущение реальности и практически завизжала: «Еще! Еще! Еще!» Нортону подали небольшое блюдо с тремя разными закусками: с уткой, гребешком и рыбой. Даже Нортон ел здесь рыбу.

Как обычно, десерт полностью сломил сопротивление.

Мы с друзьями заказали фирменный десерт ресторана — горячее суфле, покрытое кремом-фреш с соусом. Малиновое суфле подается с малиновым соусом; шоколадное суфле — с шоколадным соусом; имбирное суфле — с имбирным соусом. Кстати, имбирный соус — новое и, возможно, величайшее изобретение кулинаров. Суфле приносят на закрытом серебряном подносе перед ужином, ставят на стол, а затем легким взмахом руки крышка снимается, и гость обычно восклицает: «О Боже!» или «У-у-у-у-ух ты!» или, если вы наш друг Доминик: «Это все?!»

Мы становились свидетелями ритуала четыре раза, первый раз шоу организовали для Дженис, второй — для Эстер, затем — для Норма и меня. Однако оставалось еще пятое блюдо, которое поставили прямо перед Нортоном. Не успел я подумать, что может предложить ресторан моему коту, неужели суфле из «Паунс», «Вискас» с кусочками курицы или сырный десерт, как официант сорвал крышку с тарелки и на серебряном подносе мы увидели маленькую серую марципановую мышь с хвостиком, розовыми глазками, серыми усиками и черным носиком.

Творение вызвало бурю аплодисментов всех присутствующих в ресторане, а повар заслужил благодарность и уважение Нортона.

Меня не покидает чувство, что Эстер, моя подруга и агент, все-таки считает, что я несколько приукрашиваю, а кое-где придумываю истории про кота. В тот вечер я заметил, как Эстер смотрела на вислоухого, который с чувством собственного достоинства несколько раз лизнул мышь на подносе. Создавалось впечатление, что Нортон привык к такому вниманию и является постоянным клиентом ресторана. Было видно, что на подругу манеры кота произвели такое же впечатление, как Кларенс Томас в Верховном суде. Не очень удачное сравнение, но, думаю, суть ясна.

На следующий день кот-гурман с сожалением провожал Эстер и Норма в Нью-Йорк. Жизнь постепенно входила в обычное русло, если это понятие вообще применимо к описанию кошачьей жизни.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

КОТ В ИСПАНИИ

В феврале к нам приехал мой старый друг и партнер Дэвид. Его визит не был чисто дружеским, мы работали над сценарием и решили, что временный офис на третьем (или втором) этаже с видом на долину Люберон — лучшее место для творчества.

История повторялась.

Много лет назад, так много, что приходишь в ужас, мы вместе с Дэвидом впервые поехали на юг Франции поработать. Он только что окончил факультет журналистики и решил год попутешествовать по Европе со своей девушкой. Я завершил работу над первым романом и был уверен, что вот-вот стану богатым, известным, знаменитым и великим литератором. Я был молод, упрям и уверен в собственных силах. Кроме того, я считал, что вполне могу уволиться с работы в издательстве, где получал сто тридцать пять долларов в неделю, и уехать на год во Францию. План был разработан и продуман с той тщательностью, с которой разрабатывалось и продумывалось все остальное: мы с Дэвидом напились и, воодушевленные поездкой на поезде Бостон — Нью-Йорк, в какой-то момент пятичасовой поездки решили вместе отправиться во Францию и написать сценарий к фильму. На дворе стоял 1976 год.

С тех пор произошло много удивительного и знаменательного. Дэвид и я действительно написали сценарий к фильму, который получился ужасным. Тем не менее мы все-таки умудрились продать его телевизионному каналу для пробного выпуска, что помогло нам влиться в ряды сотрудников потрясающего шоу-бизнеса.

Прошло много лет, но мы так и остались партнерами благодаря пяти-шести порциям виски «Джек Дэниелс» под стук колес. Я до сих пор с замиранием сердца вспоминаю о поездке на север от испанской границы в Коллиур и Пор-Вандр. Молодые романтики, в будущем успешные сценаристы и писатели, отправились на поиски приключений.

Мы сняли грязные дешевые апартаменты, с балкона которых можно было прыгнуть в чистое, синее Средиземное море. Конечно, если бы мы были клонами Эрнеста Хемингуэя, прыжок бы обязательно состоялся. Но к сожалению, Дэвид и я всего лишь осмотрительные еврейские дети, которые не хотели знать, как по-французски звучит фраза: «Простите, у вас не найдется большой бутылки йода и несколько сотен метров бинтов?»

Мы покупали продукты на открытом рынке, который загадочным образом каждую субботу появлялся на площади Пор-Вандра, а свежую рыбу брали в течение недели прямо у рыбаков. Тогда Пор-Вандр все еще считался рыбацкой деревней. В годы юности вино стоило двадцать центов за бутылку. Мы были слишком молодыми и ничего не слышали о холестерине, поэтому сдабривали сыром все съедобное, что попадалось под руку. Местные жители не знали ни слова по-английски. Ежедневно температура доходила до двадцати семи градусов по Цельсию. В Коллиуре находилось удивительное кафе «Тамплиеры». На стенах заведения висели оригиналы картин Пикассо. Когда-то в молодости Пикассо, Брак и Матисс жили здесь и обменивали картины на еду. Дэвид и я ежедневно, устав от сочинительства, заходили в «Тамплиеров» пропустить рюмочку коньяку, попить пастиса или просто холодного пива. Мы поняли, жизнь — хорошая штука, когда хозяин заведения наконец поздоровался с нами за руку — явное подтверждение, что теперь мы стали завсегдатаями кафе и полноправными горожанами.

Мы были молоды и в определенной степени наивны. Через несколько месяцев деньги закончились, нам с Дэвидом пришлось вернуться в Нью-Йорк. Я продал роман издательству, но быстро понял, что на вырученные средства и авансовые платежи в будущем не смогу позволить себе вести жизнь в стиле Скотта Фицджеральда, поскольку гонораров даже на мясо не хватит. Хотя незадолго до этого был уверен, что все будет с точностью до наоборот. Тогда я не придавал значения важности ежедневных приветствий в «Тамплиерах», романтике Бригадуна. Я не задумывался, что не каждому повезло так, как мне. Я жил в сказке, воспоминания о которой останутся со мной навсегда.

Прошло шестнадцать лет, теперь я отчаянно пытался вернуть прошлое. Даже вызвал старого приятеля Дэйва на помощь. Что может быть лучше возвращения в места, где прошла молодость? Ничего, при условии, что Дженис и Нортон рядом.

Дженис много раз слышала романтические рассказы о странствиях и видела фотографии из Коллиура. Моя девушка достаточно хорошо знала нас с Дэвидом и понимала: стоит нам вернуться в город юности, мы станем неуправляемыми, будем смеяться над шутками, понятными только нам одним, и потащим Дженис и кота в места, которые для обычного туриста не представляют особого интереса. Соответственно, любимая решила совместить поездку в Коллиур с посещением других достопримечательностей.

В результате непродолжительного обсуждения мы согласились в пятницу приехать в Коллиур, переночевать в гостинице, в субботу погулять по городу, а после отправиться в Испанию, поскольку ни Дженис, ни Нортон там никогда не бывали.

Франция сильно изменилась со времен нашей юности. Теперь французы используют английские слова, такие как «парковка» (например: «Поверните направо, идите до парковки»), а факс даже наделили половой принадлежностью, во французском языке он мужского рода. Неотъемлемой частью пейзажа стал «Макдоналдс», а местные политики практически такие же коррумпированные, как их американские коллеги. Вполне возможно, деятели Франции всегда были такими, но тогда казалось, что политиков интересуют исключительно напитки и еда. Теперь французская коррупция получила вашингтонский привкус, скандалы стали финансовыми. Но, даже принимая изменения, произошедшие в течение этих долгих лет, мы не были готовы к современному облику Коллиура.

Город выглядел, как Майами-Бич. Во времена нашей юности Коллиур был сонной деревней. Конечно, место всегда считалось курортным, но не шикарным и модным. В основном сюда ездили французы с юго-запада страны. Мы с Дэвидом жили в одном из нескольких современных зданий на окраине, в жилищном комплексе, состоявшем из пяти-шести домов. Теперь, проезжая на «ситроене», мы не увидели деревни, которая скрылась из виду за гигантскими высотными кондоминиумами. Ситуация была похожа на сцену из фильма «Эта прекрасная жизнь», когда ангел Клэренс приводит Джимми Стюарта на Бедфордские водопады, чтобы герой вернул себе радость жизни, а водопады, оказывается, превратились в Поттерсвилль, где на каждом углу призывно манили прохожих огнями салуны/бордели с обнаженными танцовщицами. Возможно, я утрирую, Коллиур не настолько изменился, но увиденное, новое и уродливое, меня шокировало. В глазах Дженис читалось: «И это место, о котором ты мне все уши прожужжал?»

Я не поддался панике и отчаянию и был вознагражден за выдержку и терпение, когда мы приехали в старый город. Французы могут возводить современные здания, не отличающиеся особой красотой, но, надо отдать им должное, старинные дома остаются нетронутыми. Наша деревня сохранилась в первозданном виде. Оказавшись в безопасности старых стен Коллиура, мы почувствовали себя счастливыми.

Кстати, жили мы в отеле «Тамплиеры». Это не совпадение. Забегаловка с картинами Пикассо, Брака и Матисса была частью одного комплекса. В то время мы не могли себе позволить обедать в «Тамплиерах» и жить в отеле. Но однажды хозяин, месье Пуа, устроил нам экскурсию по всему зданию, провел по длинным коридорам с картинами известных художников на стенах.

Ресторан был декорирован в стиле Нортона: теплый, уютный, с опилками на полу. Превосходное место для ужина, где кот может не только подкрепиться, но и побродить, познакомиться с гостями. Дэвид и я были в восторге, казалось, только вчера мы пили здесь кирс. Пожилые посетители, игравшие в карты за столами, казались знакомыми. На стенах все так же висели картины, среди банальных работ встречались потрясающие произведения, например, оригиналы картин Пикассо. Если бы я подарил заведению свою картину, ее бы тоже повесили на стену. Хотя мои творческие таланты ограничиваются контурными изображениями. В центре висела фотография месье Пуа в обнимку с Пабло, рядом в рамке — картина Пикассо «Лежащая обнаженная».

За годы нашего отсутствия изменилось лишь одно: умер месье Пуа. Теперь заведением управлял его сын, который строго следовал традициям. Нам повезло, что в юности мы познакомились с месье Пуа, пожали ему руку, и, зная, как он работал, думаю, старик был бы доволен, что семья справляется с бизнесом без него.

Угощение было потрясающим. Нортон вернулся с разведки, когда мне подавали кальмара, жаренного с чесноком на гриле. Кот довольно долго ходил вокруг стула, чтобы получить как можно больше буйабеса. Конечно, он не пробовал местное вино, сухое и очень приятное. Кстати, вино из Коллиура — последнее оставшееся вкусное и недорогое вино во Франции. Я горжусь, что шестнадцать лет назад практически купался в нем.

На следующий день мы с Дэвидом взяли Дженис и Нортона в ностальгическую поездку по местам былой славы. Думаю, Дженис было немного скучно, зато коту интересно, в доказательство чего он постоянно высовывался из сумки. Кажется, Нортон был рад узнать, что я жил на земле до его появления.

Сначала мы отправились в старую деревню, заехали в кондитерскую, куда я забегал каждое утро. Ежедневно на протяжении трех месяцев приходил сюда за двумя круассанами. К сожалению, в моей интерпретации «два» круассана звучали как «несколько» круассанов. Таким образом, пять дней в неделю, четыре недели в месяц, три месяца подряд я просил два круассана с шоколадом, и каждый божий день женщина за прилавком улыбалась и спрашивала: «Конечно, месье. Сколько завернуть?» Не важно, сколько раз я повторял слово «два», показывал два пальца, продавец переспрашивала каждый раз, и я был готов покончить жизнь самоубийством из-за отчаяния, поскольку женщина не понимала моего произношения. Прошли годы, и мой приятель Дэни из Голта наконец объяснил, как произносить «два» и «несколько». Все еще испытывая страх и неуверенность, собрав остатки мужества, я зашел в кондитерскую и попросил два круассана с шоколадом. «Конечно, месье, — сказала женщина за прилавком. — Сколько завернуть?» Раздавленный и униженный, я поплелся за утешением к Дэни. Тогда мне рассказали, как решить проблему раз и навсегда. В следующий раз надо заказывать три шоколадных круассана.

Мы прогулялись до старого маяка, прошлись по аллеям и мостовым городка. Ничего не изменилось. Такая стабильность вызывала чувство уверенности и радости.

Показав Дженис и Нортону город, мы поехали к старому многоэтажному дому. Здесь нас ждали самые неприятные перемены. Раньше мы жили в маленьком уродливом здании, окруженном четырьмя-пятью такими же домами. Сейчас перед нами вырос гигантский жилой комплекс. В районе построили около ста пятидесяти отвратительных кондоминиумов. Несмотря на весь ужас, мы были рады оказаться в районе юности, хотя Дженис так и не поняла, почему мы с таким воодушевлением осматривали самое уродливое место во Франции.

В конце дня, насытившись воспоминаниями и прошлым, мы были готовы отправиться в Испанию.

Коллиур находится в нескольких километрах к северу от границы. Мы проехали Пор-Вандр, сохранивший былое очарование, Баниель, Корбер и оказались в Испании. Ну, или практически в Испании.

Во время путешествия с котом из Франции в Италию на таможне не возникает никаких проблем. Местные пограничники не обращают внимания на Нортона, впрочем, как и в Швейцарии. Но испанцы очень строго относятся к ввозу в страну домашних животных. К счастью, я взял с собой документы Нортона.

— С вами кот, — сказал мне один из шести пограничников.

— Да, — ответил я по-итальянски.

Испанский — один из многих языков, который я тоже не знаю. Я попытался кое-что сказать на французском и английском, затем пару слов на итальянском, в надежде, что это поможет найти взаимопонимание. Не сработало.

— Да, у него кот, — подтвердил служащий.

Не понимаю, зачем на границе держать шесть человек, если за сутки ее пересекает одна машина, не считая нашей. Однако спрашивать я побоялся, мне хватило итальянской пробки.

— Да, да! — закричал другой пограничник. — Один кот!

— У вас есть документы на кота? — спросили меня таможенники.

Выяснилось, что документов на кота у меня не было. Вернее, не было правильных документов. В Испании необходимо получить специальное разрешение от посольства или аналогичной организации. К счастью, сотрудники таможни не имели ни малейшего представления, как должны выглядеть правильные бумаги.

— У него есть документы, — объявил пограничник.

— Правильные? — спросил другой.

— Не знаю, они на английском языке.

— Спроси его, правильные ли документы.

— Сеньор, — обратился ко мне пограничник, — у вас правильные документы на кота?

— Да, — соврал я и убедительно кивнул.

Все шесть пограничников расслабились и улыбнулись.

Итак, мы оказались в Испании. Сначала мы поехали в Кадакес, где некоторое время жил Сальвадор Дали. Это замечательный пляжный город на севере, до которого мы добрались без приключений, если не считать, что Дженис и Дэвида укачало на извилистой дороге с многочисленными поворотами. Пока они причитали и жалели себя на заднем сиденье, Нортон сидел впереди, рядом со мной, идеальный пассажир.

Пообедав в Кадакесе, мы направились по высокоскоростному платному шоссе в Барселону, небольшой, красивый и поразительно мудрый город, который можно считать идеальным европейским городом. Еда вкусная, а местные жители очень дружелюбные и любят кошек.

Нортон целый день гулял с нами, посетил место, откуда Колумб отправился на поиски Америки, ходил на экскурсию в Готический квартал, увидел несколько зданий архитектора Гауди, включая строящийся храм Святого семейства, попробовал настоящую каталонскую паэлью в ресторане «Ла Циунета». В заключение кот вместе с нами посмотрел одно из самых величайших представлений западного мира.

Перед собором, главным зданием на площади Готического квартала, собрались сотни жителей Барселоны исполнить национальный танец каталонцев «Сардана».

На город опустилась ночь, сотни свечей мерцали на столиках уличных кафе, создавая атмосферу мистики и романтики. Внезапно люди образовали десять кругов по десять человек в каждом. Они медленно вытягивали руки и торжественно поднимали их над головой. На ногах танцующих были белые туфли на танкетке. Ритуал начался. Примерно тридцать секунд танцоры стояли без движения, затем оркестр, притаившийся в углу огромной площади, заиграл чувственную, сладострастную музыку. Сотни людей начали двигаться по кругу, танцевать и кружиться, как Джерри Льюис в фильме «Нельзя быть слишком молодым». Зрелище показалось мне самым страшным и глупым из всех, ранее увиденных. Готов поспорить, случись такое в Нью-Йорке, танцоров избили бы до полусмерти, а потом арестовали (думаю, заслуженно). Забудьте о красоте и силе ритуала, о горячей испанской крови. Уверяю, это было хуже телемарафона с ирландскими танцорами в День труда.

Вот так прошла первая поездка Нортона в Испанию. Думаю, местные жители впоследствии возвели памятники в тех местах площади, где американские туристы хохотали до колик.

На обратном пути мы остановились пообедать в маленьком ресторанчике на побережье. Мы сидели на улице, пили сангрию, наслаждаясь теплым солнцем, пока Нортон лакомился жаренными на гриле креветками. В какой-то момент к столику подошел официант и молча уставился на кота. Наконец он повернулся ко мне и спросил:

— Ваш кот испанец?

— Нет, — ответил я. — Нортон — американец с шотландскими корнями.

Официант постоял еще пару минут, наблюдая за жующим животным, подошел к нам, похлопал меня по плечу со словами: «Ваш кот достаточно красив, чтобы быть испанцем».

Допив сангрию, мы взяли кота, сели в машину и поехали домой во Францию.

«Ты достаточно красив, — сказал я. — Только не вздумай надевать туфли на танкетке. Даже мое терпение имеет пределы».

Через сорок пять минут мы оказались у французской границы, где не требовали предъявить документы на Нортона, а просто вежливо поприветствовали кота: «Добрый день, месье кот. Как дела?»

Я вернулся домой.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

КОТ В ИТАЛИИ

Еще до нашего окончательного решения обосноваться во Франции Нортону могла представиться хорошая возможность выучить итальянский язык.

Думаю, со временем кот привык бы к некоторым неудобствам и трудностям и вполне счастливо смог бы жить в Италии. Во-первых, коту нравится итальянский корм. Он до сих пор не ест тунца с рисом от компании «Петрит», хотя на его месте я не стал бы выпендриваться: выглядит очень аппетитно. Однако корм «Кошачья радость», аналог «Королевского обеда» фирмы «Гамберетти», судя по реакции Нортона, сравним с блюдами лучших ресторанов, где бывал кот. Иногда мой друг любит погрызть сухой корм со вкусом курицы и говядины от «Бреккиз». Хотя Нортон к сухому корму относится так же, как я к фильмам, где Барбара Стрейзанд играет сексуальную героиню.

Нортон, как и мы с Дженис, много раз бывал в Италии. Голт находится недалеко от границы, и мы часто ездили в страну пасты.

Впервые мы совершили набег на чужую страну спустя несколько недель пребывания во Франции. Мы отправились в Ниццу в гости к Дугласам, но по дороге назад, вместо того чтобы поехать домой, проехали немного вперед и через двадцать минут прибыли в Италию.

Стоит пересечь границу, как оказываешься в абсолютно другом мире. Французы высаживают деревья и растения ровными, упорядоченными секциями, в ряд. Их виноградники превосходно организованы и всегда подстрижены. В Италии понятия четкости и порядка как такового не существует. Создается впечатление, что клумбами занимается исключительно Фостер Брукс. Пять минут езды от французской границы, а сыр и овощи абсолютно другие, как, впрочем, и стиль жизни.

Знакомые из Голта стали считать нас ненормальными, узнав, что мы время от времени обедаем в Италии, а выходные любим проводить в Барселоне. Тогда мы рассказали, что в Америке можно три дня ехать вперед, но так и останешься в своей стране. А если выехать из Голта и три дня ехать куда глаза глядят, то можно оказаться в совершенно новом и незнакомом мире. Вот почему мы периодически обедали в приграничном городке Вентимилье в ресторане на воде «Каравелла» или в «Кунео», прямо в городе, рядом с рынком, где Нортон отказался есть рыбу. Хозяева заведения «Кунео», Беродо и Фигли, очень любили Нортона. Уже к концу первого посещения стало понятно: Нортон может бродить по всем залам как полноправный хозяин. Не знаю, по каким соображениям животные выбирают себе место, но признаю, что выбор всегда делается с умом. Например, в «Кунео» Нортон любил сидеть и есть под большим резным деревянным буфетом, пока мы допивали кьянти.

После первой вылазки в Италию дома в Голте нас ждал сюрприз. Уехав из Вентимильи практически сразу после обеда, примерно в три тридцать, к шести мы добрались до Голта. Въехав в город, мы увидели около двухсот пятидесяти человек (четверть населения), марширующих по улице к Центру досуга и творчества (где проводились и политические дискуссии, и турниры по бинго). Шествие возглавляли двадцать человек, одетые, как Ричард Бартон в конце фильма «Беккет». На марширующих были красные и зеленые длинные платья и остроконечные шапки. Наряд дополняли знаки отличия и предметы, напоминавшие церковную утварь. Более того, люди останавливались через каждые три-четыре метра и дудели в длинные деревянные трубы. Звук сопровождался дружными возгласами горожан.

Естественно, мы поспешили припарковаться и присоединиться к шествию. Любопытно было узнать, что будет дальше. Я подумал, что команда Голта победила во французской версии «Уорлд сериес» или народ праздновал день рождения Бриджит Бардо — уверен, что во Франции это государственный праздник. Оказалось, я ошибался. Ребята в красных и зеленых одеяниях были из братства виноделов, а церковная утварь при более тщательном рассмотрении оказалась маленькими серебряными кубками для вина. Мы приняли участие в ежегодном параде в честь молодого вина. Люди не просто маршировали по улицам, они собирали всех желающих и приглашали их в Центр досуга и творчества отведать молодое красное, белое и розовое вино. Мы с удовольствием стали желающими, дегустировали вино, пожимали руки ребятам, несколько глупо выглядевшим в странных костюмах. Кстати, в параде принимали участие даже женщины — очередная возможность продемонстрировать, насколько современны взгляды у французов. Потом мы уехали домой, озадаченные вопросом, будет ли шествие повторяться всякий раз, как мы соберемся в Италию.

Парад больше не устраивали, а мы продолжили путешествовать по соседней стране.

Из Лос-Анджелеса приехала моя мама. Мы не раздумывая решили взять несколько выходных и съездить в Тоскану. С трудом верилось, что Тоскана находится всего в пяти часах езды от Голта. Поездка похожа на путешествие из Нью-Йорка в Бостон, только по приезде нет необходимости выслушивать и жалеть фанатов баскетбольной команды «Ред сокс».

Сначала мы остановились в Леванто, провинция Лигурия, в отеле «Стелла марис» (жена Роджера, да, я именно так и сказал, а Дженис ущипнула меня за руку). Это был обычный домашний отель типа «ночлег и завтрак», староватый, но достаточно уютный, всего в квартале от пляжа, что особенно удобно в сезон. В комнатах огромные старинные окна, а хозяева общаются с постояльцами, как с членами семьи. До Нортона ни один кот не останавливался в отеле, и первое время владельцы не знали, как угодить животному. Они постоянно стучали в дверь, предлагая молоко, или просто справлялись о самочувствии моего друга.

Кстати, найти отель оказалось не просто. Бесцельно проездив несколько минут, мы решили узнать в кафе, как проехать до «Стеллы марис». В заведении было много итальянцев, они стояли у стойки, разговаривали, пили пиво и анисовый ликер. На нас с Нортоном завсегдатаи посмотрели как на пришельцев. Кстати, не из-за кота, а из-за моего вопроса, как проехать на виа Маркони. Какой-то седовласый мужчина подошел ко мне и спросил:

— Виа Маркони?

— Да, да, — ответил я.

Окружающие рассмеялись. Я подумал, что такое бурное веселье вызвало мое произношение, но хохот прекратился, когда посетители попытались объяснить маршрут. В какой-то момент эмоционального повествования седой мужчина взял меня под руку, положил руку Нортону на голову и потащил нас от бара к машине. Синьор подвинул Дженис, сел в салон и начал командным голосом давать инструкции, которые мы периодически неправильно интерпретировали: «Ехать!», «Направо!» и «Налево!» Через пятнадцать минут он произнес что-то вроде: «Стоять!» — выскочил из машины и исчез за углом. Мы оказались перед отелем «Стелла марис».

На второй день мы отправились в удивительный город Лукку, где остановились в не менее удивительном отеле (настоящем замке) «Вилла Сен-Мишель». Замок построен в четырнадцатом веке, достроен в семнадцатом. Дом отреставрировал владелец по имени Джузеппе — итальянский ловелас за пятьдесят.

Целый день мы гуляли по Лукке. Впечатления невозможно описать словами. Прожив несколько месяцев в маленьком и достаточно простом Голте, мы с удивлением обнаружили, насколько сложной и изысканной оказалась итальянская версия Люберона. Кокетливый фартук — самая шикарная вещь, которую можно купить на рынке Лиль-сюр-ла-Сорга, а в Лукке целая галерея магазинов дизайнерской одежды. Казалось, даже Нортон немного оживился, проведя целый день среди изысканной публики.

Во время обеда в очередном превосходном ресторане «Букадисанантонио» Нортону сделали изысканный комплимент. Пока мы вчетвером охали и ахали, уплетая пасту и жареного цыпленка, я заметил одного посетителя, пристально смотревшего на кота. Нортон, как всегда, сидел на отдельном стуле, ел и размышлял о чем-то своем. Я улыбнулся, мужчина не прореагировал и продолжил наблюдать за Нортоном. Наконец, расплатившись по счету, они с женой направились к выходу. Неожиданно мужчина остановился и подошел к нашему столу. Он сказал что-то по-итальянски, я дал понять, что не понимаю, тогда он спросил, говорю ли я по-французски. Я кивнул, и мужчина торжественно произнес: «Месье, ваш кот очень мудрый». «Да, — согласился я, — мне уже об этом говорили. Спасибо!» С чувством выполненного долга мужчина повернулся и вышел из ресторана.

Обойдя всю Лукку пешком, мы еле доползли до гостиницы, к тому времени Нортон уже тихо посапывал в сумке. В холле нас встретил дружелюбный хозяин, отдал ключ от номера и поинтересовался, как прошел день. Пока мы с трудом поднимались по лестнице, он спросил: «Хотите есть?» Не знаю, что побудило владельца задать этот вопрос. Возможно, изо рта у меня торчали засохшие макароны, а может быть, мы выглядели очень измученными и голодными.

В любом случае глаза мужчины загорелись после утвердительного ответа. Кстати, я ему рассказал, что моя мама прекрасно готовит и пишет поваренные книги в США.

Наш новый друг воодушевился. «Куда вы идете сегодня ужинать?» — спросил он. Когда я назвал место, владелец гостиницы покачал головой и произнес: «Нет, нет, нет. — Затем помолчал и добавил: — Вам нравятся трюфели?»

Мы переглянулись, пожали плечами и сказали: «Конечно». Кстати, разговор проходил с некоторыми трудностями, наш друг ни слова не знал по-английски, но мы нашли компромисс, воспользовавшись варварской версией французского. «Я вам помогу», — сказал хозяин и направился к телефону, подождал несколько минут, быстро проговорил что-то по-итальянски и повесил трубку. Повернувшись к нам, он объявил: «Я позвонил в лучший местный ресторан, сказал, что к ним на ужин придет известный шеф-повар, и они обещали приготовить для вас шедевр». Затем он настоял, чтобы мы спустились из номера за час до ужина поесть сыра и выпить вина.

Вздремнув, мы спустились в холл и встретили патрона. Джузеппе отвел нас в собственный бар, гостиничный погребок, и налил в качестве аперитива ледяного белого местного вина. Боясь, что мы не наедимся в ресторане, куда он нас отправлял, хозяин отрезал нам несколько кусков свежего пармезана и домашней колбасы (Нортону она особенно понравилась).

Хозяин гостиницы был мужчиной со светлыми редеющими волосами, носил очки в толстой черной оправе и черную водолазку и выглядел, как рабочий с грубыми и сильными руками, что особенно ощущалось при дружеском похлопывании по спине (привычка Джузеппе) или рукопожатии. Он был очень энергичным, полным жизни и страсти (кажется, Джузеппе даже заглядывался на мою любимую старенькую мамочку). Синьор очень любил поговорить, даже поведал нам историю своей жизни. Он мог говорить по-французски, потому что выучил язык в школе. Учитель французского дала ему адрес одной девушки в Париже, графини. Они стали переписываться (предположительно в целях языковой практики), полюбили друг в друга, и восемнадцать лет Джузеппе жил между Римом и Парижем. Не знаю, что случилось по прошествии восемнадцати лет, в этой части повествования я стал думать о прелести сыра и собрал все силы, чтобы съесть как можно больше пармезана до отъезда в ресторан. Некоторое время назад Джузеппе держал современный отель на острове Эльбе, но потом решил переехать в Тоскану, где за три с половиной года отреставрировал «Сен-Мишель». Отель открылся за несколько месяцев до нашего приезда.

Когда мы прикончили бутылку вина, за которую Джузеппе отказался брать деньги, настало время ехать на экстравагантный ужин с трюфелями. Ресторан превзошел все ожидания.

Ресторан «Сольферино» недалеко от Лукки нельзя назвать изысканным. Как раз наоборот. Это таверна, принадлежащая одной семье, разделенная на семь или восемь залов. В баре толпились люди, что характерно для многих итальянских заведений. Местные жители играли в карты и постоянно спорили друг с другом. Но нас действительно ждал самый лучший ужин в моей жизни.

Никто в ресторане не знал ни слова по-английски и, кстати, ни слова по-французски. Мы оказались беззащитными пленниками. Один из официантов узнал в нас американцев, о которых ему сообщили, поэтому он провел нас к столу и начал подавать еду. Поскольку наш друг в отеле сообщил, что мы любим трюфели, нам подали именно их. Первым блюдом стала тонко нарезанная сырая говядина, покрытая шинкованными трюфелями в оливковом масле. Затем подали пасту — равиоли с трюфелями, — покрытую сверху кремом из трюфелей. После нам предложили попробовать еще одну пасту — ньокки в трюфельном соусе с красным перцем, и еще одну пасту — равиоли, фаршированные жареным фазаном и, как вы догадались, трюфелями.

Перед поездкой в ресторан Дженис настояла на оплате ужина, поскольку до настоящего момента ей не разрешали ни за что рассчитываться. Мы с мамой согласились держаться подальше от чека, Нортон никогда не берет счет, поэтому мы решили с ним этот вопрос не обсуждать. Однако в определенный момент ужина, поняв, что нам подадут еще несколько блюд, я осознал, что, принимая во внимание все количество съеденных трюфелей, ужин будет стоить несколько миллионов долларов (или в пересчете на лиры — несколько триллионов). Тем не менее мы не могли остановиться. Затем нам подали цесарку, зажаренную с трюфелями (блюдо мне особенно понравилось), и, вы не поверите, даже принесли маленький бифштекс, покрытый трюфелями и натертым свежим пармезаном. Тогда я подумал, что вот-вот лопну.

Даже Нортону было достаточно. Уставший после долгой экскурсии по Лукке, кот решил спрыгнуть со своего стула и полежать немного у меня на коленях. Нортон посчитал, что вполне заслужил мягкое колено и ласку в ожидании десерта.

Рядом с нашим столиком сидел мужчина. У него был громкий, сильный голос, звучавший так, словно Лука Брази вытянул свои голосовые связки вилкой. Он постоянно показывал на Нортона, стучал по столу, очень громко смеялся и кричал на весь ресторан: «Кот! Это невероятно!» Так продолжалось несколько часов.

Невероятный кот спал у меня на коленях. Официант принес виноград в шоколаде и три пирожных с заварным кремом, в которые были воткнуты американские флаги. Наконец, когда мы закончили объедаться, появился сам владелец ресторана. Он сел рядом и постарался начать разговор, но языковой барьер очень мешал. Услышав, что моя мама в Лос-Анджелесе работает со знаменитым поваром, хозяин вскочил, побежал в другой зал и вернулся с альбомом газетных вырезок. Рассматривая вырезки и фотографии, мы поняли: многие повара, с которыми дружила мама, учились у этого человека. Мама увидела фотографии своих друзей-поваров из Лос-Анджелеса в обнимку с господином Трюфелем. Нет необходимости говорить, как все были удивлены и воодушевлены. Мы стали громко говорить и махать руками, хотя совершенно не понимали друг друга. Когда мы просмотрели вырезки и статьи, хозяин ресторана показал нам кухню и остальные залы, а затем представил своей маме, которой было восемьдесят три года, но она все еще работала. В тот вечер синьора готовила все блюда, и так шесть вечеров в неделю. Оказалось, ресторан был основан ее отцом шестьдесят лет назад.

Принесли счет, который оказался до смешного маленьким, особенно после моего ехидного замечания. Хозяин ресторана взял с нас сущие копейки, трюфели были предоставлены практически бесплатно, плюс в качестве презента нам преподнесли бутылку граппы. Даже для нас это был перебор. Мы объяснили, что больше не в состоянии есть и пить, поэтому хозяин ресторана и по совместительству наш новый друг завернул бутылку и приказал отвезти ее во Францию, что мы и сделали.

Уезжая из ресторана, мы обнимались и целовались с мамой хозяина и со всеми, кто попадался на дороге. Нортон ожил, его тоже интенсивно гладили и чесали. Хозяин сказал, что всегда рад видеть нашу компанию в своем заведении.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

КОТ НА СИЦИЛИИ (И В ДРУГИХ МЕСТАХ)

Больше всего на свете Дженис в отличие от меня хотела путешествовать, пока находится в столь длительном отпуске. Предоставленный сам себе, я был бы счастлив остаться в Голте и прожить в городке до самого отъезда. Дженис, напротив, мечтала увидеть и посетить как можно больше мест.

Несмотря на радикально противоположные взгляды, мы смогли найти компромисс и решили, что будем ездить и осматривать достопримечательности, пока я не начну жаловаться и ныть. Как только это произойдет, мы вернемся в Голт или найдем хороший, спокойный пляж, где пиком активности будет поворот со спины на живот.

Итак, некоторое время мы путешествовали. Нортон всегда был рядом. У нас с маленьким другом не было выбора.

Я давно мечтал примерить на себя образ отчаянного лыжника. Не могу сказать, что катаюсь превосходно, но довольно сносно спускаюсь с небольших гор, без увечий. Мне очень нравится этот вид спорта, и я готов поработать над техникой. Идея съехать с крутого спуска на лыжах приводит меня в восторг, хотя я прекрасно понимаю, что попытка осуществить мечту закончится пребыванием в швейцарском отделении «скорой помощи», а я буду выглядеть, как Борис Карлофф в фильме «Мумия».

Нортон участвовал в лыжном кроссе в Вермонте. Признаюсь, кот большую часть времени провел у меня на плече, хотя немного побегал вокруг кустов, идя по следу спортсменов. Я понял, что не прочь посмотреть Альпы, поэтому выходные мы решили провести в горах.

Замечу, развлечения Дженис исключают лыжи. В действительности любые развлечения моей девушки исключают мероприятия, во время которых вы можете переломать себе кости, ободрать кожу или вообще увидеть собственную кровь. Но даже она была очарована местечком Экс-ле-Бен на французской стороне гор.

Отсутствие снега в городе обнадежило Дженис. Я заметил, что катание на лыжах и, соответственно, снег имеют место несколькими милями выше. Мы собирались пробыть в Экс-ле-Бене два дня, но большую часть времени провести на спусках.

В этой части рассказа хотел бы прерваться и преподать бесплатный урок каждому читателю: ни при каких обстоятельствах не учите свою партнершу (жену) кататься на лыжах. Это еще хуже (намного хуже), чем учить ее ездить на машине с механической коробкой передач!

Думаю, достаточно сказать, что за первые три минуты урока Дженис упала четырнадцать раз. Больше всего падений пришлось на территорию перед заведением, где мы взяли напрокат снаряжение. Она так и не дошла до спуска для новичков. Через несколько секунд после очередного единения с землей Дженис сняла лыжи и пошла в теплый ресторан определяться, что ненавидит больше: лыжи или меня.

Даже Нортон меня покинул. Он был не в настроении веселиться на снегу, поэтому присоединился к Дженис, чтобы попить кошачьего аналога горячего алкогольного напитка.

Когда время аренды лыжного снаряжения истекло, я, к счастью, увидел согревшихся и расслабленных Дженис и Нортона. Они предпочли раклетт ссорам и перебранкам. Раклетт — важная составляющая любой поездки в Альпы. Это разновидность сыра, который продается большим брикетом. Когда раклетт подают в горах, его помещают в специальную печь, где сыр постепенно плавится слой за слоем. Пока раклетт тает, люди, используя все ингредиенты под рукой, начиная с хлеба, лука, корнишонов и заканчивая крошечным печеным картофелем, вычерпывают расплавленный сыр и едят его. Добавьте к трапезе хорошее пиво или холодное белое вино, потрясающий вид заснеженных Альп, и вы получите незабываемое впечатление от обеда.

Нортон был вполне доволен своим первым опытом с раклеттом. Коту также понравился владелец ресторана — мужчина постоянно заманивал моего друга на кухню. Каждые несколько минут мы слышали «кис-кис», видели хозяина через небольшое отверстие кухонной двери, откуда он знаками звал кота. Нортон спрыгивал со стула, исчезал на несколько минут, а потом возвращался, довольно облизываясь.

Когда год пребывания за границей подошел к концу, книга «Необыкновенный кот и его обычный хозяин: история любви» начала появляться на прилавках магазинов. Издатели со всего света приглашали Нортона в гости для знакомства с читателями.

Нортон не мог поехать в Англию, потому что в стране был ужасный шестимесячный карантин для животных. Но британцы по крайней мере знают английский язык и понимают большинство ссылок и сносок в повествовании. А у японского переводчика возникли небольшие проблемы.

Мы были в Голте, когда я получил письмо из Японии:

Уважаемый господин Гитерс!

Мне выпала честь переводить книгу. Не могу поверить, что у Вас живет такой поразительный кот Нортон. Я всегда любила собак, а кошек боялась с детства, но Ваша книга изменила мое отношение. Теперь я могу подойти к кошке, почесать ее (его) шейку. Я с удивлением обнаружила, насколько красивы и элегантны эти животные.

В процессе перевода рассказа о Нортоне на японский язык я прочитала много фраз и встретила много имен собственных, смысл которых не могу понять. Буду признательна, если вы ответите на следующие вопросы…

Затем следовал список непонятного. Ознакомившись с вопросами, я удивился, как могла понравиться книга, неужели переводчик поняла смысл. В конце концов я начал сомневаться в собственной вменяемости и чувстве юмора.

«Первый вопрос: Эрик — ваш старший брат или младший? Мне необходимо знать, поскольку в Японии существует два разных слова для определения старшего и младшего брата». Слава Богу, что я решил выучить французский, а не японский. «Следующий вопрос. Что такое татин, перевернутый яблочный пирог? Как произносится это слово?» Я снова почувствовал себя счастливчиком, поскольку жил во Франции, а не в Японии. Далее по списку: «Страница двадцать — Билли Дэвис, Уилли Уилсон, Уилли Мейс. Кто эти люди? Пожалуйста, объясните. Страница двадцать. Кто такой Роджер Доджер Стобах? Доджер — это прозвище? Кто такой великий вознесенный чародей? Поясните смысл слова „жратва“? Еда для кошек? Кто такой Тэд Банди? „Севен Сантини бразерс“? Джон Готти? Это реальный или придуманный персонаж? Кто такие самцы? Почему они воняют? Пожалуйста, объясните. Что продается в магазине „Виктория сикрет“? Расскажите о музее „Либерас“ в Лас-Вегасе. Я не понимаю выражение: „Личный ад Джека Ла Ланна“. Кто такой Джек Ла Ланн?» Могу продолжить, но, думаю, общий смысл понятен. Интересно, была ли когда-нибудь опубликована хоть одна книга со ссылками на Уилли Мейса, Тэда Банди, «Севен Сантини бразерс», слово «жратва», «Викторию сикрет»? Скорее всего нет, что, может, и к лучшему.

Голландцы столкнулись с некоторыми проблемами. Они тоже не понимали, зачем я упоминаю великого вознесенного чародея — естественно, в повествовании я ссылался на свой любимый фильм «Месячник», благодаря которому, кстати, Нортон получил имя, не знали Лауру Петри из шоу Дика Ван Дайка и Оскара-подхалима из «Улицы Сезам». Тем не менее жители Голландии слышали об Уилли Мейсе, что несколько подняло мне настроение. К счастью, я никогда не получал писем от итальянских, немецких или шведских переводчиков. Думаю, граждане этих стран смотрят фильмы студии «Сантини» и заказывают продукцию фирмы «Виктория сикрет».

Накануне выхода книги нас пригласили в Голландию. Несколько лет назад мы с Нортоном приезжали в Амстердам вместе с Полански. Тогда кот умудрился очаровать всех и каждого. В этот раз мой друг снова взялся за старое.

В день нашего приезда издатель, милая женщина по имени Ханка Леппинк, директор компании «Луитинг Сиитхофф» (не переживайте, я тоже не в состоянии произнести название), устроила настоящий праздник в зале заседаний. Сотрудники издательства пришли познакомиться со мной и пожать лапу коту, который побывал в Париже. Мы пили шампанское, ели голландские деликатесы, а звезда вечеринки, вислоухий шотландец, сидел в центре комнаты и смаковал специально для него приготовленную селедку, время от времени принимая поглаживания и почесывания от поклонников.

После праздника Ханка с коллегами отвезли Дженис, меня и Нортона в ресторан на ужин.

Нортон, съевший достаточно много сырой селедки, практически не притронулся к индонезийскому рисовому столу, но вечер пришелся коту по душе.

Следующие два прошли в фотосессиях, интервью голландским, бельгийским газетам и журналам. Местные журналисты напоминали американских коллег. Однако наши представители средств массовой информации никогда не задавали один-единственный вопрос, который каждый уважающий себя голландский журналист считал долгом задать. Другими словами, репортеров очень интересовало, что я буду делать, когда Нортон умрет.

Сначала я онемел от вопроса и самой темы, потом начал запинаться, заикаться и нести чушь. На третий или четвертый раз, несмотря на внутреннюю готовность, я так и не смог ответить ничего вразумительного и правдоподобного. Я решил говорить то, что чувствую. В любом случае уход Нортона предстоит пережить, но единожды, и сейчас не время думать об этом, тем более не время начинать переживать. Вполне возможно, мой друг проживет еще по меньшей мере лет десять. Кто знает, что произойдет через десять лет? Может быть, меня уже не будет на земле.

Я не могу думать о смерти Нортона. Знаю, это случается с лучшими. На своем веку я переживал смерть самых близких и любимых людей. Однако с котом все по-другому. Думаю, вполне возможно это объяснить отсутствием вербального общения, формального единого языка, на котором мы можем выразить любовь или сожаление. Когда ваш старенький отец или мать умирает, достаточно сказать (если, конечно, вы не британец): «Я люблю тебя», — и вы намного легче переносите утрату и боль расставания. Возможно, словесное общение смягчает вину и горе, возможно, это просто один из способов выразить чувства.

С животными все по-другому. В общении с ними слова утрачивают смысл, действие — вот что принимается в расчет. Несмотря на выбранную профессию, именно такой подход мне импонирует. Я не очень верю словам, поскольку ими легко манипулировать. В этом смысле животному тяжело сообщить о горе и страдании и, соответственно, гораздо труднее его пережить, смириться и принять.

Данным монологом я хотел сказать, что после ужасных вопросов голландцев стал с большими заботой и вниманием относиться к Нортону. Когда наступит время расстаться навсегда, я должен быть уверен: Нортон знает, что он для меня значит. Я не смогу признаться ему в любви, но могу это показать и доказать.

* * *

Наше непродолжительное пребывание в Амстердаме ознаменовалось несколькими событиями. Может быть, я стал двигателем культурного прогресса, а возможно, таковым было стечение обстоятельств, но пока мы рекламировали книгу, на голландском телевидении показали «Месячник». В анонсах под заголовком «После семи вечера» в программе третьего нидерландского канала было кое-что написано про фильм. Не берусь утверждать правильность перевода, но в рекламе говорилось о том, что это комедийный американский сериал 1955 года о двух супружеских парах: Ральфе Крамдене (водителе автобуса) и Алисе и их соседях Эдде и Трикси Нортон. Между более-менее понятными словами стояли непереводимые определения и фразы, которые, я искренне надеюсь, отражали суть моего любимого фильма.

Впервые я оказался в Амстердаме двадцать лет назад. Поездка запомнилась гашишем, употребление которого было разрешено законом, и словом, раздражавшим меня на протяжении многих лет. Экскурсоводы, работающие на каналах, без устали повторяют его на четырех языках: английском, французском, немецком и голландском. В начале прогулки на лодке вы слышите ритмичный рассказ на английском языке с очень приятным акцентом. Город основали на берегу реки Амстел. На реке были построены плотины, поэтому появилось название «Амстел на дамбе». Соответственно: Амстел — Амстел на дамбе — Амстелдам — Амстердам. Как только рассказ на английском заканчивается, начинается история на четком немецком. Вы ничего не понимаете, пока экскурсовод не доходит до фразы: «Амстел — Амстел на дамбе — Амстелдам — Амстердам», затем наступает очередь французской версии, во время монолога можно понять несколько фраз, потом следует коронная рифма: «Амстел — Амстел на дамбе — Амстелдам — Амстердам». На очереди еще один рассказ на гортанном голландском и снова: «Амстел — Амстел на дамбе — Амстелдам — Амстердам». Поверьте, эта фраза — настоящий паразит. Прошло двадцать лет, но до сих пор, если кто-то заказывает светлое легкое пиво «Амстел», я повторяю: «Амстел — Амстелайт — Амстел лайт».

К счастью, я смог побороть себя и бросить привычку постоянно повторять эту рифму, но категорически отказался от прогулки по каналам с Нортоном и Дженис. Возможно, мне требуется помощь психиатра, но я не хочу снова бормотать про себя «Амстел — Амстел на дамбе — Амстелдам — Амстердам» в восьмидесятилетнем возрасте, когда буду жить в доме для престарелых владельцев котов.

В Амстердаме я еще раз побывал в доме, где жила Анна Франк, взяв с собой Дженис и Нортона. Когда мы шли по улице, моя девушка неожиданно упала, я помог ей встать, решив, что она просто поскользнулась или оступилась. Встав на ноги, Дженис запаниковала, обняла меня и заплакала. Я с удивлением спросил, в чем дело.

— Тебе не понять, — всхлипнула Дженис. — У меня вывих. Я падаю практически каждую неделю. Лодыжки очень слабые, и я с трудом передвигаюсь. Боже, как больно!

— Не плачь, — попытался я успокоить ее. — Это не самое страшное в жизни.

В ответ Дженис только сильнее засопела.

— Это самое страшное в жизни! Мне больно ходить. Я выгляжу как идиотка, потому что все время падаю! Что может быть хуже!

— Знаешь, — сказал я, обнимая Дженис и думая о месте, куда мы направлялись, — думаю, прятаться три года на чердаке, а потом быть убитой нацистами хуже.

Проблемы с лодыжками и жалобы прекратились. Мы медленно зашли в музей и вместе с послушным котом посетили место, где развернулась трагедия.

Возвращение домой прошло в полном молчании. Трудно говорить, когда находишься во власти того грустного дома. Дженис больше не жаловалась на лодыжки, и впервые за несколько месяцев Нортон не стал настойчиво мурлыкать, напоминая мне о времени приема пищи.

Последним большим путешествием в тот год стала поездка на Сицилию, куда я очень хотел отправиться, просмотрев по сорок раз «Крестный отец-1» и «Крестный отец-2». Сицилия — самое экзотическое, таинственное и роскошное место. Местная кухня была итальянской, но несколько лучше традиционной, поскольку практически во все блюда добавляли чеснок. Я не сомневался, что местные жители примут и полюбят Нортона. Он смотрел «Крестного отца» по меньшей мере столько же раз, сколько и я.

К сожалению, дорога превратилась в кошмар. Вообще сам процесс переезда с места на место с котом достаточно сложен. Если вылет задерживается, человек может скоротать время в баре, пойти в туалет, заняться прочими делами. Кот с трудом переживает многочасовое ожидание. Я всегда пытаюсь держать ситуацию под контролем, разрешаю Нортону пользоваться туалетом в любое время, бродить до тех пор, пока служащие аэропорта не попросят посадить кота в сумку. Конечно, мой друг — опытный путешественник, поэтому редко паникует. Но держать кота без туалета несколько часов нечестно (даже его терпение может иссякнуть). Я всегда стараюсь сделать поездку для Нортона максимально комфортной, но время от времени возникают определенные трудности.

Вылет из Рима задержали на полтора часа. К счастью, пассажиров было немного, и я взял с собой переносной кошачий туалет, помня о конфузах во время первых поездок. Я не положил в емкость наполнитель (это уже перебор), но раскрыл коробку и поставил под сиденье перед собой. Каждые двадцать минут я ставил Нортона в коробку, пока он ею не воспользовался. Затем я избавился от коробки в туалете, не побеспокоив остальных пассажиров.

Кстати, работники итальянских аэропортов еще более расслаблены, чем их французские коллеги. Во время взлета и посадки (Марсель — Рим, Рим — Катания на Сицилии) бортпроводники разрешили Нортону сидеть у меня на коленях. Думаю, он напомнил им Марчелло Мастроянни, поэтому нам пошли на уступки.

Гостиница, где мы забронировали номер, находилась примерно в часе езды от аэропорта в Катании, но из города было невозможно выехать. Мы забрали арендованную машину (сразу поставили кошачий туалет на пол около заднего сиденья), взглянули на инструкции, поехали и безнадежно заблудились. Нам надо было выехать из аэропорта, следуя знакам, ведущим к автостраде, а затем все время держаться направления к городу Энна. За территорией аэропорта наблюдалось полнейшее отсутствие знаков и указателей. Кстати, даже на перекрестке не было предупреждения о необходимости остановки. Немного поколебавшись, мы решили свернуть направо и поехали по дороге, похожей на трассу в фильме «Безумный Макс». Через пятнадцать минут бесцельной езды по трущобам, необитаемым и выжженным солнцем территориям мы остановились и окликнули пешехода. «Автострада? Энна?» — выкрикнул я жалобно.

Нам быстро и громко указали путь, но, к сожалению, неправильный. Прошло еще пятнадцать минут, мы остановились и спросили другого прохожего. Он мрачно покачал головой, поцокал языком и объявил, что мы заблудились. Спасибо, друг. Затем он долго и путанно объяснял нам новую дорогу, которая тоже оказалась совершенно неверной. В конце концов мы решили никого не слушать, ехать как знаем и в результате нашли автостраду, хотя так и не увидели ни одного знака, хотя бы отдаленно напоминающего указатель в город Энну. Признаюсь, мы видели некий знак, указывающий направление на Мессину, город, который, судя по карте, находился в одном направлении с Энной. Нам сказали, что дорога в Таормину, где мы намеревались остановиться, займет час. Каково было наше удивление, когда мы действительно ехали до гостиницы ровно шестьдесят минут. Итак, мораль рассказа: обычные инструкции проезда на Сицилии: «Выезжайте из аэропорта, затем заблудитесь на полчаса, почувствуйте себя идиотом…»

Не хочу превращать главу в лекцию о путешествии с раздаточными фотоматериалами и фильмами. Итак, путешествие Нортона проходило как обычно. Кота отвезли в гостиницу «Вилла Романа», около Пьяцца Армерина с потрясающими римскими изразцами и плиткой. Дженис особенно понравились изображения птиц с ярким оперением, мне — женщины в бикини, танцующие, взявшись за руки. Мы ездили на экскурсию в Касльмодо, маленький городок, возведенный на самом пике горы, который, кажется, возвышается над остальным миром; потащили Нортона в Сиракузы, центр цивилизации в прошлом и, судя по увиденному, центр человечества в будущем. Кот ходил в Ното, деревню восемнадцатого века, славящуюся великолепной архитектурой и обилием золотых украшений. Даже белое вино здесь имело золотистый оттенок. Нортон побывал в Агридженто, удивительной долине храмов, и в Шакки, городе термальных источников. Не буду вдаваться в подробности, просто скажу, что я практически свел с ума Дженис, рассказывая небылицы о терапии Шакка. Как-то вечером мы ужинали в абсолютно нетуристическом городке Форца-д'Агро. Мимо заведения проходили фермеры с корзинами винограда, фруктов и даже цыплят. Они направлялись с полей домой. Дикие кошки подходили к нашему столу и клянчили еду. Думаю, Нортон чувствовал себя неловко и несколько виновато, поскольку ему повезло жить в семье, а не скитаться одному в поисках пропитания. Только Этну мы посмотрели без моего друга из-за действующего вулкана. Мы отправились туда ночью и поразились красотой, величием и ужасом происходящего. Лава вытекала из кратера и устремлялась к деревням, расположенным у подножия горы. Я решил, что Нортону лучше остаться в гостинице, поскольку не знал, вдруг кота потянет на приключения. Перспектива наслаждаться зрелищем, а потом уносить ноги с шотландским вислоухим на руках меня не очень прельщала.

Больше всего Нортону понравился Таормина, город на восточном побережье. Мы остановились в замке пятнадцатого века, который стоял на утесе в нескольких десятках метров над уровнем моря. Не успели мы въехать в номер, как Нортон бросился на балкон и быстро пробежал по узкому выступу по всему периметру гостиницы. Мое сердце чуть не разорвалось от страха за кота. Когда мы оставались в номере, Нортон практически все время проводил на парапете и смотрел на воду. Если кот не лежал на выступе, то сидел около открытого бассейна. Нортону нравилось то место, поскольку, пока он отдыхал в шезлонге, вокруг суетились официантки, угощая его кусочками курицы.

Без сомнений, самым запоминающимся открытием в поездке по Сицилии стали отель и ресторан вблизи города Джанживеччии, расположенного в самом центре острова. Ресторан называется «Экс-конвенто ди Джанживеччия», поскольку таверна — бывший монастырь, возведенный примерно в тринадцатом веке. Отель расположен в огромном, величественном здании, вмещающем более сорока номеров, окружен двумястами акрами садов и фермерских угодий. Все, что подается в ресторане, выращено и забито здесь. Гостиницу держат две женщины, мать и дочь, баронесса Ванда Торнабен и Джованна Торнабен. Мы с таким удовольствием и причмокиванием ели оладьи из спаржи, свежую тапенаду, домашние ньокки в баклажанах с томатным соусом, сицилийские трубочки и горячие пончики с лимонным повидлом, что баронесса даже подошла к нашему столу познакомиться. Думаю, ей хотелось, чтобы мы просто прекратили чавкать. Хозяйка сразу пришла в восторг от Нортона, который заставил ее полюбить и нас. Она сказала, что до Нортона единственным знаменитым гостем за последнее время был принц Чарлз. Мне кажется, имей Нортон право выбора, он проголосовал бы за Диану, но я не стал забивать себе голову и вежливо поблагодарил синьору за комплимент.

Несмотря на то что комплекс располагался в трех часах езды от любого места на Сицилии, мы вернулись сюда спустя четыре дня, когда я сказал Дженис, что готов убить того, кто мне покажет еще хоть один древнеримский храм. Поскольку мы были в ресторане во второй раз, Нортон чувствовал себя как дома, исследовал разные помещения, закрытые для посторонних, но хозяйки не возражали. После обеда нам даже не выставили счет. Синьоры из рода Торнабен сказали, что для них честь угостить синьора Нортона.

Тронутый таким вниманием, я ответил, что для синьора Нортона большая честь отобедать в таком прекрасном месте. Несмотря на все почести, я был рад, что серому синьору на следующий день надо было возвращаться во Францию. Если бы он провел больше времени на Сицилии, думаю, маленькие ушки стали бы смешно смотреться на большой упитанной голове.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

КОТ В ГОЛТЕ

В последний день уходящего года французские друзья преподнесли нам подарок — устроили удивительный праздник, положивший начало не менее удивительному новому году.

У местных жителей есть традиция, в канун Нового года они вот уже на протяжении десяти лет ходят в горы. Поход начинался с Сен-Сатюрнен-д'Апт, через час участники добирались до заброшенной деревни с каменными домами. Люди покинули это место более ста лет назад, когда здесь иссякли запасы воды. Все члены группы приносили с собой еду и выпивку. По прибытии на место в заброшенную деревню под названием Травиньон начинался праздник, все ели, пили, дремали на солнышке, провожали еще один счастливо прожитый год, желали благополучия в следующем, а затем возвращались домой, уставшие, довольные, немного пьяные и веселые.

За несколько недель до Рождества нас с Дженис и Нортона пригласили присоединиться. Тронутые и польщенные, мы сразу согласились, хотя предупредили, что с нами будут два американца. Поход был запланирован, когда Норм и Эстер гостили в Провансе. Присутствие гостей-американцев нисколько не смутило французов. Став полноправными жителями Голта, мы были вправе приглашать кого угодно.

Последний день уходящего года был холодным и ветреным, второго января обещали еще более низкую температуру и ураган. Однако наши добрые друзья постарались нас успокоить: в день новогоднего похода погода всегда очень хорошая. Действительно, на следующий день ярко светило солнце, а небо было голубым и ясным.

Я положил в рюкзак салат из свежих овощей и вино, а любопытного кота засунул в сумку. Итак, мы отправились в путь, болтая друг с другом на странной смеси простого английского и псевдо-французского, участники похода с особым чувством и пониманием относились к неспособности других нормально общаться. Восхищаясь великолепием природы и красивейшим пейзажем, мы наконец дошли до самой вершины горы и оказались в Травиньоне. Деревня напоминала лагерь хиппи. На зданиях, где еще сохранились крыши, лежали матрасы, разорванные спальные мешки, на земле стояли грубые столы из больших камней. Кроме того, в руинах мы нашли несколько бутылок вина. По традиции, последний гость оставляет в деревне вино в знак приветствия нового путешественника.

Погода была великолепной, несмотря на местный прогноз. Суровый климат и теплое солнце — идеальное описание Прованса. Незаметно настало время обеда. Мы расстелили одеяла на земле, выложили сыр, фрукты, хлеб, открыли вино и даже соорудили небольшой костер, чтобы поджарить вкуснейшую домашнюю колбасу.

После обеда некоторые путешественники пошли бродить по лесу, а два американских жителя Голта улеглись на пледе, расстеленном на большом и удивительно удобном камне, и вздремнули на солнышке. Самый маленький, самый серый и самый вислоухий член команды постоянно крутился около костра. Он умудрился съесть невероятное количество оставшихся кусочков колбасы, а затем присоединился к папе и провалился в спокойный и здоровый сон.

Когда пришло время собираться домой, мы поняли, что еще не готовы завершить день, поэтому вернулись в один из домиков продлить ощущение тепла и радости от общения друг с другом. Мы ели пасту и болтали до часу ночи, а потом музыкант Джин-Гай взял гитару и исполнил несколько романтических баллад собственного сочинения. Нортону настолько понравилось, что кот промяукал бы балладу «Майкл, греби-ка к берегу», если бы гитарист знал песню на английском.

Вернувшись домой, мы поняли, что побывали в настоящей сказке, дружба укрепилась, мы заложили основу для новых традиций и стали общаться на несколько ином уровне.

Иногда, рассказывая об удивительных способностях Нортона и счастье, которое он привносит в мою жизнь, я чувствую себя виноватым и считаю, что обязательно должен сделать оговорку. Не только коты, но и люди, причем зачастую незнакомцы, могут дать вам много света и тепла.

Во Франции существует поверье. Люди считают, что первые двенадцать дней нового года определяют счастье человека. Если первый день хороший, январь станет для вас счастливым, если второй прошел отлично — готовьтесь к приятному февралю. Если третий день удался, март будет удачным и так далее. Не помню все подробности первых двенадцати дней прошлого года, но я уверен, что родился под счастливой звездой. Хотя, если человек живет среди настоящих друзей, пьет вино месье Бонелли и имеет кота, который ценит великолепие и тепло прованского солнца, становится намного проще быть удачливым и счастливым.

Все хорошее рано или поздно заканчивается, вот и наш год за границей подошел к концу.

Долг звал, не говоря уже о необходимости зарабатывать на жизнь.

Последние недели мы провели в поездках по городам. После посещения нетуристических мест Юкаса и Мурса мы отправились к потрясающим красным утесам Руссильна, холодным руинам Оппед-ла-Вье, впитывали атмосферу, старались запомнить не только великолепные достопримечательности и виды, но и увезти с собой в Америку европейское отношение к жизни. Часто мы просто оставались дома, наслаждаясь розовым вином на заднем дворе.

В последний вечер соседка Анна устроила небольшой ужин. Были приглашены только близкие друзья-французы и шведка Аннет, ее давно воспринимали как настоящую француженку, поскольку она много лет прожила в Провансе.

Дженис, Нортон, я и наши новые друзья сидели за столом, непринужденно беседовали, много ели и, конечно, пили превосходное красное вино. Всем было немного грустно. Мы знали, что обязательно вернемся или друзья приедут в гости в Нью-Йорк. Даже если мы никогда больше не увидимся, жители Голта навсегда останутся в наших воспоминаниях.

В полночь пришло время прощаться, мы обнимались, целовались, обменивались небольшими подарками и говорили слова благодарности. Дженис, я и Нортон пешком пошли домой. Завернув за угол напротив ресторана «Ле Тунно» и пройдя мимо тысячелетнего замка Голта, мы оказались прямо у дома, где висела та ужасная клетка с птичками. Пернатых занесли в дом. Нортон не мог поверить своей удаче. Кот немного помялся, затем подошел к входной двери и тщательно ее обнюхал, с гордостью повернулся к нам и с важным видом сделал шаг вперед. Внезапно мы услышали громкое чириканье. На прощание. Естественно, Нортон убежал, мы последовали за ним, смеясь и мяукая до самого дома.

На следующее утро, все еще смеясь и мяукая, мы уехали из Голта назад в Америку.