Примечание переводчика с немецкого

 

1. Предисловие

В августе 1925 года по случаю написания второго тома [1], я сформулировал основные идеи национал-социалистической внешней политики, в то короткое время, предоставленное обстоятельствами. В рамках этой книги я особо рассматриваю вопрос о Южном Тироле, который привел к нападкам на движение, постольку насильственным, поскольку необоснованным. В 1926 году я оказался вынужден эту часть второго тома опубликовать в специальном издании. Я не верю, что тем самым я переубедил бы тех противников, которые в шуме и криках о Южном Тироле, в первую очередь увидели средства для борьбы с ненавистным национал-социалистическим движением. Такие люди не могут быть переучены, потому что вопрос об истине или ошибке, правоте или неправоте, не играет абсолютно никакой роли для них. Как только вопрос вполне подойдет для эксплуатации, отчасти из-за политических целей партии, отчасти из-за их личных интересов, правдивость или правота дела окажутся вообще неуместны. Это тем более верно в том случае, если они могут таким образом нанести ущерб общему пробуждению нашего народа. Этими людьми, ответственными за уничтожение Германии, начиная со времени коллапса, являются ее нынешние правители, и их отношение с того времени не изменилось ни в коей мере и доныне. Так же, как и в то время, когда они хладнокровно пожертвовали Германией ради доктринерских партийных взглядов или ради своих собственных эгоистичных преимуществ, так и сегодня они также изливают свою ненависть против тех, кто противоречит их интересам, хотя он может иметь тысячекратно больше оснований для немецкого возрождения на своей стороне. Даже больше. Как только они поверят, что возрождение нашего народа олицетворилось определенным именем, можно увидеть, что они обычно занимают позицию против всего, что может исходить от такого имени. Наиболее полезные предложения, и притом самые заведомо правильные предложения, бойкотируются просто потому, что их представитель, как имя, по-видимому, связан с общими идеями, с которыми, как они полагают, нужно бороться на основе их партийных и личных взглядов. Желание переубедить таких людей безнадежно.

Таким образом, в 1926, когда моя брошюра о Южном Тироле была напечатана, я, естественно, ни секунды ни думал о том, что я мог произвести впечатление на тех, кто в результате общефилософской и политической позиции уже рассматривали меня как наиболее сильного противника. В то время я надеялся на то, что по крайней мере некоторые из них, которые не были с самого начала ярыми противниками нашей национал-социалистической иностранной политики, первыми изучат нашу точку зрения в этой области, и судить о ней будут позже. Без сомнения, это также произошло во многих случаях. Сегодня я могу отметить с удовлетворением, что большое количество людей, даже среди тех, кто занят в общественно-политической жизни, пересмотрели свою прежнюю позицию по отношению к немецкой внешней политике. Даже тогда, когда они считают, что они не могут стать бок о бок с нашей точкой зрения, тем не менее они признают честные намерения, которые направляют нас. В течение последних двух лет, конечно, мне стало яснее [2], что моя книга того времени на самом деле построена на общей национал-социалистической идее как предпосылке. Кроме того, стало ясно, что многие из них не следуют за нами, не столько из-за злой воли, сколько из-за определенной неспособности. В то время, в рамках строгого ограничения, не было возможности дать реальное основное доказательство правильности нашей концепции национал-социалистической внешней политики. Сегодня я считаю своим долгом восполнить это. Ибо не только атаки противника активизировались в последние несколько лет, но из-за них и большой лагерь равнодушных также был мобилизован в определенной степени. Волнение, которое систематически проводится против Италии за последние пять лет, грозит медленно приносить свои плоды: вызывая, возможно, смерть и разрушение последних надежд немецкого возрождения.

Таким образом, как это часто бывало и в других случаях, национал-социалистическое движение в области внешней политики стоит в полном одиночестве и изолированно в рамках сообщества немецкого народа и его политической жизни. Нападения общих врагов нашего народа и отечества объединены внутри страны общеизвестной глупостью и несостоятельностью буржуазных национальных партий, ленью широких масс, и трусостью, как особенно мощным союзником: трусостью, которую мы можем наблюдать сегодня среди тех, кто по самой своей природе бессилен оказать любое сопротивление марксистской чуме, и кто, по этой причине, считает для себя счастьем довести свой голос до сведения общественности в вопросах, которые менее опасны, чем борьба против марксизма, но которые, однако, выглядят и звучат как что-то похожее на нее. Ибо, когда они поднимают шум о Южном Тироле сегодня, кажется, что они служат интересам национальной борьбы, тогда как, наоборот, они стараются стать насколько возможно в стороне от реальной борьбы с худшим из внутренних врагов немецкой нации. Эти патриотические, национальные, а также отчасти народные чемпионы, однако, считают значительно более легким испускать боевые кличи против Италии в Вене или Мюнхене при доброжелательной поддержке и в союзе с марксистскими предателями своего народа и отечества, а не вести серьезной войны против этих самых элементов. Подобно тому, как часто происходит в наше время, все национальное притворство этих людей на протяжении долгого времени было только внешней демонстрацией, которая, конечно, удовлетворяет их, и которую большая часть нашего народа не видит насквозь.

Против этой мощной коалиции, которая с самых различных точек зрения стремится сделать вопрос о южном Тироле стержнем немецкой внешней политики, национал-социалистическое движение борется, неуклонно одобряя союз с Италией, направленный против правящей франкофильской тенденции. Таким образом движение, в отличие от целого общественного мнения в Германии, решительно указывает на то, что Южный Тироль не может и не должен быть препятствием этой политике. Эта точка зрения является причиной нашей нынешней изоляции в области внешней политики, а также нападок на нас. Позже, конечно, она в итоге будет причиной возрождения немецкой нации.

Я пишу эту книгу для того, чтобы обосновать эту прочно удерживаемую концепцию в деталях и сделать ее понятной. Чем менее важное значение я придаю пониманию врагами немецкого народа, тем больше я чувствую обязанность представить и обрисовать основные национал-социалистические идеи настоящей немецкой иностранной политики национально мыслящим элементам нашего народа, которые только плохо осведомлены или плохо руководимы. Я знаю о том, что после искреннего рассмотрения концепции, представленной здесь, многие из них откажутся от своих предыдущих позиций и найдут свой путь в ряды национал-социалистического движения за свободу немецкой нации. Они, таким образом, укрепят ту силу, которая в один прекрасный день приведет к окончательному урегулированию с теми, кого нельзя научить, потому что их мысли и действия определяются не счастьем их народа, но интересами их партии или их собственной личности.

 

2. Война и мир в борьбе за выживание

Политика – это история в становлении. История сама по себе является представлением хода борьбы народа за существование. Я намеренно использую здесь фразу «борьба за существование», потому что, по правде говоря, что борьба как за кусок хлеба, так в равной степени и борьба войны и мира, является вечной борьбой против тысяч и тысяч препятствий, как и сама жизнь – это вечная борьба со смертью. Для людей мало понятно, почему они живут – также как и для любого другого существа в мире. Только жизнь наполнена желанием сохранить саму себя. Наиболее примитивные существа знают только инстинкт самосохранения своего «я», у существ, стоящих выше в развитии, он перепроецируется на жену и ребенка, а у еще более развитых – на весь вид. Хотя очевидно, что человек зачастую жертвует своим инстинктом самосохранения ради вида, на деле он тем не менее служит ему в самой высшей степени. Ведь не редко сохранение жизни целого народа, и вместе с тем индивидуальности, заключается только в отказе от индивидуальности. Таковы внезапная смелость матери в защиту своего потомства и героизм человека ради защиты своего народа. Два мощных инстинкта жизни, голод и любовь, соответствуют величию инстинкта самосохранения. Хотя утоление вечного голода гарантирует самосохранение, удовлетворение любви обеспечивает продолжение рода. На деле эти два инстинкта - правители жизни. И хотя бесплотный эстет может подать тысячу протестов против такого утверждения, сам факт его существования уже опровергает его протест. Ничто из плоти и крови не может избежать законов, которые определяют его бытие. Как только человеческий разум считает себя выше их, то он разрушает реальную субстанцию, которая является носителем разума.

Что относится к отдельному человеку, также относится и к народам. Народный организм есть только множество более или менее схожих индивидуально существ. Его сила заключается в ценности индивидуальных существ, формирующих его как таковой, и в характере и степени однородности этих ценностей. Те же законы, которые определяют жизнь индивидуальной личности, и которым она подчиняется, будут справедливы и для народа. Самосохранение и продолжение рода – это великие инстинкты, лежащие в основе всех действий, пока такой организм может по-прежнему считать себя здоровым. Таким образом, даже последствия этих общих закономерностей жизни будут аналогичны среди народов, так же как и среди индивидуальных личностей.

Если для любого существа на Земле, инстинкт самосохранения, в своей двойной цели самосохранения и продолжения рода, демонстрирует самое элементарное насилие, тем не менее, возможность его удовлетворения ограничена, поэтому логическим следствием этого является борьба во всех ее формах за возможность сохранения жизни, то есть, за удовлетворение инстинкта самосохранения.

Бесчисленны виды организмов Земли, неограниченным в любой момент у индивидов является инстинкт самосохранения, а также стремление к продолжению рода, но пространство, в котором имеет место весь жизненный процесс, ограничено. Миллиарды и миллиарды организмов существуют и продолжают жизнь на поверхности точно измеренного шара, как на ринге. Принуждение к участию в борьбе за существование лежит в ограничении жизненного пространства, и борьба за жизнь есть предпосылка эволюции.

В дочеловеческие времена, всемирная история была в первую очередь представлением геологических событий. Борьба природных сил друг с другом, создание обитаемой поверхности этой планеты, разделение воды и земли, образование гор, равнин, и морей. Это мировая история того времени. Позднее, с возникновением органической жизни, интерес человека сосредоточился на процессе становления и кончины тысяч и тысяч его форм. И только очень поздно стал человек, наконец, видимым для себя, и таким образом, под концепцией мировой истории он начал понимать в первую очередь только историю своего становления, то есть, представление собственной эволюции. Эта эволюция характеризуется вечной борьбой людей против зверей и против самих людей. Из невидимого смешения организмов наконец появились образования: кланы, племена, народы, государства, и представление их происхождения и кончины есть воспроизводство вечной борьбы за существование.

Однако, если политика - это история в действии, а сама по себе история – это представление борьбы людей и народов за самосохранение и продолжение рода, то политика, по правде говоря, - ведение борьбы народа за существование. Но политика это не только борьба народа за свое бытие, как таковая, для нас, людей, это скорее искусство проведения этой борьбы.

Поскольку история как представление борьбы за существование народов в то же время есть застывшее воспроизводство политики, действующей на данный момент, это самый подходящий учитель для нашей политической деятельности.

Если высшей задачей политики является сохранение и продолжение жизни народной, то эта жизнь есть вечный риск, с помощью которого она борется, за который и под которым эта борьба понимается. Поэтому ее задача заключается в сохранении вещества из плоти и крови. Ее успех - сделать возможным это сохранение. Ее неудача – это уничтожение, то есть потеря этого вещества. Следовательно, политика всегда является лидером борьбы за существование, руководителем ее и организатором, и ее эффективность будет, независимо от того, как человек ее формально рассматривает, приводить к решениям о жизни или смерти народа.

Необходимо это четко представлять себе, потому что, вместе с этим, два понятия - политика мира или войны - сразу же погрузятся в небытие. Так как ставка, за которую политика всегда борется - сама жизнь, результаты провала или успеха также будет одинаковыми, независимо от средств, с помощью которых политика пытается вести борьбу за сохранение жизни народа. Мирная политика, которая ведет напрямую к уничтожению народа, то есть к исчезновению его материи из плоти и крови, как и военная политика – не принесет успеха. В одном случае, как и в другом, пренебрежение предпосылками жизни явится причиной вымирания народа. Для народов, которые еще не вымерли на поле боя, проигранные битвы скорее лишают их средств для поддержания жизни, или, лучше сказать, приводят к таким лишениям, или не в состоянии предотвратить их.

Действительно, потери, которые непосредственно вытекают из войны, ни в коей мере не пропорциональны потерям, вытекающим из плохой и нездоровой жизни народа как таковой. [3] Молчаливый голод и злые пороки за 10 лет убивают больше людей, чем война может уничтожить в тысячу лет. Жесточайшие войны, однако, в точности те, которые представляются самыми мирными современному человечеству, а именно мирные экономические войны. В своих конечных последствиях, эта самая война приводит к таким жертвам, что в сравнении с ними даже жертвы Мировой Войны сократятся до нуля. Эта война влияет не только на живых, но и прежде всего на тех, которые должны вот-вот родиться. В то время как обычная война убивает фрагмент настоящего, экономические войны убивают будущее. Один год ограничения рождаемости в Европе убивает больше людей, чем все те, кто пал в бою, со времени Великой французской революции и до наших дней, во всех войнах Европы, в том числе в Мировой войне. Но это является следствием мирной экономической политики, которая перенаселила Европу без сохранения возможности дальнейшего здорового развития целого ряда наций.

В целом, следует добавить следующее:

Как только народы забывают о том, что задача политики заключается в сохранении их бытия всеми средствами и используя все возможности, а вместо этого перенаправляют политику на определенный образ действий, то это разрушает внутренний смысл искусства руководить народом в своей судьбоносной борьбе за свободу и хлеб.

Политика, которая по сути воинственна, может сберечь народ от многочисленных пороков и патологических симптомов, но не может предотвратить изменение внутренней ценности в течение многих веков. Если она становится постоянным явлением, то война содержит внутреннюю угрозу сама по себе, что означает все более четкое расслоение фундаментальных расовых ценностей, которые составляют народный организм. Это уже было применимо ко всем известным государствам древности, и особенно применимо сегодня ко всем европейским государствам. Характер войны предполагает, что через тысячу индивидуальных процессов, она приведет к расовому отбору внутри народа, что означает предпочтительное уничтожение его лучших элементов. Призыв к мужеству и отваге находит отклик в бесчисленных индивидуальностях, в том, что лучшие и наиболее ценные расовые элементы снова и снова добровольно идут выполнять специальные задачи, или они планомерно культивируются через организационные методы специальных формирований. Военное руководство всех времен всегда поддерживало идею формирования специальных легионов, избранных элитных войск для гвардейских полков и штурмовых батальонов. Охрана персидских дворцов, элитные войска Александра, римские легионы преторианцев, исчезнувшие войска наемников, гвардейские полки Наполеона и Фридриха Великого, штурмовые батальоны, экипажи подводных лодок и летные корпуса Первой мировой войны были обязаны своим происхождением той же идее и необходимости выбора из великого множества людей тех, кто обладает самой высокой способностью для выполнения соответственно высоких задач, и сбора их вместе в специальные формирования. Изначально каждый гвардеец был не рабочей лошадью, а боевой единицей. Слава, связанная с членством в таком обществе, привела к созданию специального корпоративного духа, который впоследствии, однако, мог застыть и в итоге сгинуть в пустых формальностях. Поэтому нередко такие образования будут нести большие кровавые жертвы, то есть, наиболее приспособленных отбирают из великого множества людей и ведут на войну концентрированными массами. Таким образом, процент лучших мертвецов нации непропорционально увеличивается, а, наоборот, процент от худших элементов может увеличиться в высшей степени. Против крайне идеалистических людей, которые готовы пожертвовать своей собственной жизнью ради народного сообщества, стоит число тех самых жалких эгоистов, которые рассматривают сохранение их собственной личной жизни, как высшую задачу этой жизни. Герой умирает, преступник выживает. Это представляется самоочевидным в героическую эпоху и особенно в идеалистической юности. И это хорошо, потому что это доказательство еще сохраняющейся ценности народа. Истинный государственный деятель должен наблюдать такой факт с интересом, и принимать его во внимание. Ибо то, что может быть легко перенесено в одной войне, в сотне войн приводит к медленному обескровливанию лучших, наиболее ценных элементов народа. Тем самым победы действительно будут достигнуты, но в конце концов уже не будет народа, достойного этой победы, и жалкое потомство, которое многим кажется непонятным, нередко является результатом успехов в прежние времена.

Таким образом, мудрое политическое руководство народа никогда не видит в войне цель жизни народной, а только средство сохранения этой жизни. Оно должно воспитывать человеческий материал в духе высочайшего мужества, но управлять им с высочайшей совестливостью. В случае необходимости, когда жизнь народная находится под угрозой, оно не должно уклоняться от смелости проливать кровь до предела, но оно должно всегда иметь в виду, что мир должен будет однажды снова заменить эту кровь. Войны, в которых боролись за цели, по своей природе не гарантирующие компенсации за кровь, которая была пролита, являются святотатством, совершенным против народного организма, грехом против народного будущего.

Вечные войны, однако, могут стать страшной опасностью среди народа, который обладает такими неравными элементами в расовом составе, что только часть из них можно рассматривать как государствообразующие, и, следовательно, особенно творческие в культурном плане. Европейская культура народов опирается на основы, которые созданы вливанием нордической крови в течение нескольких веков. После того как последние остатки этой нордической крови будут уничтожены, лицо европейской культуры будет изменено, ценность государств снизится, в полном соответствии с понизившейся ценностью народов.

Политика, которая по своей сути мирная, с другой стороны, будет в первую очередь делать возможным сохранение носителей лучшей крови, но в целом он будет учить народ слабости, которая однажды приведет к провалу после того, как основы существования такого народа окажутся под угрозой. Затем, вместо того чтобы бороться за хлеб насущный, нация скорее сократит этот хлеб и, что еще более вероятно, ограничит свою численность, либо путем мирной эмиграции, либо через ограничение рождаемости, чтобы таким образом избежать огромной нужды. Таким образом, принципиально мирная политика становится бедствием для народа. Что, с одной стороны, осуществляется путем перманентной войны, производится с другой стороны, путем эмиграции. Таким образом народ медленно лишается своей лучшей крови в сотнях тысяч индивидуальных жизненных катастроф. Печально знать, что вся наша национальная политическая мудрость, поскольку не видит никаких преимуществ в эмиграции, в крайнем случае выражает сожаление по поводу уменьшения численности своего собственного народа, или в лучшем случае говорит о культурных удобрениях, которые тем самым становятся добычей других государств. То, что не понимается - самое худшее. Поскольку эмиграция идет независимо от территории или возрастных категорий, а по-прежнему остается игрой судьбы, она всегда забирает от народа самых смелых и храбрых людей, самых решительных и самых подготовленных к сопротивлению. Крестьянский парень, который эмигрировал в Америку 150 лет назад, был таким же самым решительным и самым авантюрным человеком в своей деревне, как рабочий, который сегодня уезжает в Аргентину. Трус и слабак предпочел бы умереть дома, чем набраться храбрости зарабатывать себе на хлеб в неизвестной, чужой стране. Независимо от того, нужда это, страдания, политическое давление или религиозное принуждение человека, он всегда будет здоровым и наиболее способным к сопротивлению, и будет способен оказать наибольшее сопротивление. Слабый всегда будет порабощен первым. Его сохранение, как правило, так же мало выгодно для победителя, как и его пребывание дома для родины. Не редко, следовательно, закон действия передается с родины в колонии, потому что там концентрация высших человеческих ценностей произошла совершенно естественным образом. Тем не менее, позитив для новой страны, таким образом, потеря для родины. Как только народ один раз теряет свои лучшие, сильнейшие и наиболее естественные силы в результате эмиграции в течение веков, он вряд ли будет в состоянии еще раз собрать в себе силы, чтобы выработать необходимое сопротивление судьбе в критические времена. Он скорее установит ограничение рождаемости. Но и здесь число потерь не является решающим, но страшный факт, что благодаря ограничению рождаемости, высокие потенциальные ценности народа уничтожены в самом начале. Ибо величие и будущее народа определяется по сумме его способностей к высоким достижениям во всех областях. Но есть личные ценности, которые не всегда связаны с первородством. Если бы нам пришлось вычеркнуть из нашей немецкой культурной жизни, из нашей науки, действительно из всего нашего существования как таковое все, что было создано людьми, которые не были перворожденными, то Германия была бы едва балканским государством. Немецкий народ больше не имел бы каких-либо оснований оцениваться в качестве культурного народа. Кроме того, необходимо учитывать, что даже в случае тех людей, которые, как перворожденные, тем не менее совершили великие вещи для своего народа, должно быть сначала рассмотрено, не был ли один из их предков не перворожденным. Ибо когда во всей веренице его предков цепь первородства оборвется хотя бы только один раз, то он также принадлежит к числу тех, кого не существовало бы, если бы наши предки всегда уделяли должное этому принципу. [4] В жизни народов, однако, нет пороков прошлого, которые не были бы справедливы в настоящее время.

Принципиально миролюбивая политика, с последующим истеканием кровью народного организма в результате эмиграции и ограничения рождаемости, тем более катастрофическая, чем более речь идет о народе, который состоит из расово неравных элементов. Ибо в этом случае также лучшие расовые элементы в первую очередь отбираются у народа через эмиграцию, тогда как через ограничение рождаемости у себя на родине будут охвачены также те, кто в результате своей расовой ценности заработали себе более высокий уровень жизни. Постепенно их пополнение будет производиться из обескровленных малоценных широких масс, и, наконец, спустя века, приведет к снижению всей ценности народа вообще. Такой народ давно уже прекратит обладать реальной жизненной силой.

Таким образом, политика, которая по сути своей мирная, будет точно такой же вредной и разрушительной по своим последствиям, как и политика, которая признает войны в качестве своего единственного оружия.

Политика должна бороться за жизнь народа, и ради этой жизни, кроме того, она всегда должна выбирать оружие для борьбы так, чтобы служить жизни в самом высоком смысле этого слова. С одной стороны, не делать политику для того, чтобы умирать, а с другой – иногда призывать людей умереть, чтобы народ мог жить. Цель состоит в сохранении жизни, а не в героической смерти, или трусливой отставке.

 

3. Борьба, а не экономика гарантирует жизнь

Борьба Народа за существование, в первую очередь определяется следующим фактом:

Независимо от того, насколько высоко культурное значение Народа, борьба за кусок хлеба стоит в авангарде всех жизненно важных потребностей. Надо отметить, что блестящие лидеры могут поставить великие цели в глазах народных, так что можно еще больше отвлечься от материальных вещей для того, чтобы служить высоким духовным идеалам. В общем, простой материальный интерес будет расти прямо пропорционально тому, как идеалистические духовные перспективы окажутся в процессе исчезновения. Чем примитивнее духовная жизнь человека, тем более подобным животному он становится, пока, наконец, он не начнет рассматривать прием пищи, как первую и единственную цель жизни. Поэтому Народ может вполне выдержать определенные ограничения материальных целей, если он получает компенсацию в виде активных идеалов. Но если эти идеалы не приводят к гибели Народа, они не должны существовать в одностороннем порядке на счет материального пропитания, так чтобы не казалось, что здоровье нации угрожаемо ими. Для голодающего Народа грядет либо крах в результате его физического недоедания, либо сила приведет к изменению его положения. Рано или поздно, однако, физический распад приносит духовное крушение следом за собой. Тогда все идеалы приходят к концу. Таким образом идеалы хороши и здоровы, пока они служат укреплению внутренних и общих сил Народа, так что в конце концов они могут вновь быть полезны при ведении борьбы за существование. Идеалы, которые не служат этой цели являются злом, хотя они могут быть в тысячу раз более красивыми, потому что они удаляют Народ все больше и больше от реальности жизни.

Но хлеб, который требует Народ, обусловлен наличием жизненного пространства в его распоряжении. Здоровый Народ, по крайней мере, всегда будет стремиться найти удовлетворение своих потребностей на своей собственной земле. Любые другие состояния патологические и опасные, даже если они делают возможным жизнеобеспечение Народа в течение многих столетий. Мировая торговля, мировая экономика, туризм, и так далее, и так далее, все это переходные средства для обеспечения существования нации. Они зависят от факторов, которые частично не могут быть рассчитаны и которое, с другой стороны, лежат выше сил нации. Во все времена надежным фундаментом для существования Народа была его собственная земля.

Но теперь мы должны рассмотреть следующие вопросы:

Численность Народа – переменная величина. Она всегда будет расти у здорового Народа. Более того, такое увеличение только и позволяет гарантировать будущее Народа в соответствии с человеческими расчетами. Как результат, однако, спрос на сырьевые товары также постоянно растет. В большинстве случаев так называемое внутреннее увеличение производства может удовлетворить только растущие потребности человечества, но ни в коей мере ни рост численности населения. Это особенно относится к Европейским нациям. В течение последних нескольких веков, особенно в самое последнее время, Европейские Народы увеличили свои потребности до такой степени, что рост продуктивности европейской почвы, который возможен из года в год при благоприятных условиях, вряд ли может идти в ногу с ростом общих жизненных потребностей как таковых. Увеличение населения могут быть уравновешено только за счет роста, то есть расширения жизненного пространства. В настоящее время численность Народа является переменной величиной, почва же как таковая, однако, остается неизменной. Это означает, что рост Народа – это процесс, поскольку самоочевидный, постольку естественный, и он не рассматривается как нечто экстраординарное. С другой стороны, увеличение территории обусловлено общим распределением имущества в мире; актом специальной революции, чрезвычайным процессом, так что легкость, с которой растет население, резко отличается от чрезвычайной трудности территориальных изменений. Тем не менее, регулирование отношений между населением и территорией имеет огромное значение для существования страны. Действительно, мы вправе сказать, что вся борьба Народа за жизнь, по правде, состоит в обеспечении территории, которую он требует в качестве общей предпосылки для жизнеобеспечения растущего населения. Поскольку население растет постоянно, а земля как таковая остается неизменной, напряженности волей-неволей должны постепенно возникнуть, которые в первую найдут свое выражение в бедственном положении, и которые в течение некоторого времени могут быть сбалансированы ростом промышленности, более остроумными методами производства, или специальной жесткой экономией. Но наступает день, когда эти напряженности не могут больше быть устранены с помощью таких средств. Тогда задача лидеров борьбы нации за существование состоит в устранении невыносимых условиях коренным образом, то есть в восстановлении допустимого соотношения между населением и территорией.

В жизни народов есть несколько путей для исправления диспропорций между численностью населения и территорией. Наиболее естественный способ заключается в адаптации земли, время от времени, к растущему населению. Это требует решимости бороться и рисковать кровопролитием. Но это самое кровопролитие - единственное, что может быть оправданием Народа. Так как через него необходимое пространство выигрывается для дальнейшего увеличения Народа, оно автоматически находит многообразные компенсации для человечества как выигрыш на поле боя. Таким образом, хлеб свободы вырастает из тягот войны. Меч прорубает путь для плуга. И если мы хотим, чтобы говорить о правах человека вообще, то в этом единственном случае война служит высочайшему праву всех: она дает Народу почву, которые он хотел бы культивировать старательно и честно для себя, так что его дети когда-нибудь будут обеспечены повседневным хлебом. Эта почва не предназначена кому-нибудь, равно как и не предоставлена никому в качестве подарка. Ею награждает Провидение только тех людей, которые в своих сердцах имеют смелость взять ее во владение, силу сохранить ее, и промышленность пахать ее.

Поэтому всякое здоровый, крепкий Народ не видит ничего греховного в территориальных приобретениях, но что-то вполне в духе с природой. Современные пацифисты, которые отрицают это святое право, должны быть сначала упрекаемы за то, что они сами, по крайней мере, питаются от несправедливостей былых времен. Кроме того, нет места на этой Земле, которое было бы определено как обитель Народа на все времена, так как закон природы на протяжении десятков тысяч лет принудил человечество к вечной миграции. Наконец, нынешнее распределение имущества на Земле не было определено высшими силами, но самим человеком. Но я никогда не мог рассматривать решение осуществленное человеком, как вечную ценность, которое теперь принимает Провидение под свою защиту и освящает как закон в будущем. Таким образом, поскольку поверхность Земли, как кажется, подлежит вечным геологическим преобразованиям, вынуждая органическую жизнь погибать в непрерывной смене форм, с тем чтобы открыть для себя новые, постольку и ограничение человеческих мест обитания также подвергается бесконечным изменениям. Тем не менее, многие нации, в определенное время, могут иметь интерес в представлении существующего распределения территорий в мире, как обязательного навсегда, по той причине, что оно соответствует их интересам, так же как другие нации могут видеть только дело рук человеческих в таких искусственных ситуациях, которые на данный момент неблагоприятны для них, и поэтому должны быть изменены всеми видами человеческих сил. Тот, кто смог бы изгнать эту борьбу с Земли навсегда, пожалуй отменил бы борьбу между людьми, но он также устранил бы высшую движущую силу их развития; точно так, как если бы в гражданской жизни он хотел бы сделать вечными богатства отдельных людей, величие некоторых предприятий, и с этой целью ликвидировал бы игру свободных сил, конкуренцию. Результаты будут катастрофическими для нации.

Настоящее распределение мирового пространства односторонне оказывается настолько в пользу отдельных наций, что последние поневоле имеют понятный интерес не допускать никаких дальнейших преобразований в данном распределении территорий. Но переизбыток территории, которыми пользуются эти нации, контрастирует с бедностью других, которые, несмотря на все отрасли промышленности, не в состоянии производить хлеб насущный, с тем чтобы сохранить жизнь. Какие права можно противопоставить против них, если они также предъявят требования к территории, которая гарантирует их существование?

Нет. Преимущественным правом в этом мире является право на жизнь, поскольку обладают силой для этого. Таким образом, на основе этого права, энергичная нация всегда найдет пути адаптации своей территории к численности населения.

Как только нация, в результате либо слабости или плохого руководства, уже не может ликвидировать диспропорции между ростом численности населения и фиксированной площадью территории за счет повышения производительности своей почвы, она обязательно будет искать другие пути. Она будет затем адаптировать численность населения к земле.

Природа как таковая сама выполняет первую адаптацию населения к размеру недостаточно питательной почвы. Горе и страдания являются ее инструментами. Народ может быть настолько уничтожен ими, что любой дальнейший рост населения практически останавливается. Последствия этой стихийного адаптации Народа к почве не всегда одинаковы. Прежде всего начинается очень жестокая борьба за существование, в которой только лица сильнейшие и имеющие наибольший потенциал для сопротивления, могут выжить. Высокий уровень младенческой смертности, с одной стороны, и высокая доля пожилых людей, с другой, - главные признаки времени, которое уделяет мало внимания индивидуальной жизни. Так в таких условиях все слабаки разрушаются через острый стресс и болезни, и только здоровые остаются в живых - своего рода естественный отбор. Таким образом, численность Народа может легко подвергнуться ограничению, а внутренняя ценность может сохраниться, действительно, может испытывать внутреннее повышение. Но такой процесс не может продолжаться слишком долго, иначе бедствие может превратиться в свою противоположность. В нациях, состоящих из расовых элементов, которые не в полной мере равноценны, постоянное недоедание в конечном счете может привести к тупой покорности бедствию, которая постепенно уменьшает энергию, и вместо борьбы, которая стимулирует естественный отбор, наступает постепенное вырождение. Это, конечно, тот случай, когда в целях борьбы с хроническими бедствиями, уже не придают никакого значения увеличению численности, и устанавливают собственный контроль над рождаемостью. Для того и она сама сразу же вступает на путь, противный природе. В то время как природа из множества существ, которые рождаются, оставляет немногих, кто в наибольшей степени пригоден с точки зрения здоровья и стойкости к борьбе за жизнь, человек ограничивает число рождений, а затем пытается сохранить жизнь тем, кто родился, независимо от их реальной стоимости или внутренней ценности. Здесь человечество - это всего лишь служанка своей слабости, и в то же время оно фактически является жестоким разрушителем своего существования. Если человек хочет ограничить число рождений сам по себе, не вызывая ужасных последствий, которые вытекают из контроля над рождаемостью, то он должен дать свободу числу родившихся, но сократить число тех, кто остался жив. В свое время Спартанцы были способны на такую мудрую меру, но не наш лживо сентиментальный, буржуазно-патриотический бред. Главенство 6000 спартанцев над более 350 тысяч илотов мыслимо только вследствие высокой расовой ценности спартанцев. Но это было результатом систематического сохранения расы; таким образом, Спарту следует рассматривать как первое Народное государство. Воздействие на больных, слабых, деформированных детей, одним словом - их уничтожение, было более достойным и на деле в тысячу раз более гуманным, чем несчастное безумие наших дней, который сохраняет наиболее патологических субъектов, да и любой ценой, и тем не менее лишает жизни 100 тысяч здоровых детей, в результате контроля за рождаемостью, либо через аборты, чтобы затем разводить расу дегенератов, обремененных болезнями.

Поэтому можно сказать, в целом, что ограничение населения через бедствия и человеческие учреждения, может очень хорошо привести к приблизительной адаптации к дефициту жизненного пространства, но ценность существующего человеческого материала постоянно снижается и даже в конечном счете, распадается.

Вторая попытка приспособить численность населения к земле лежит в эмиграции, которая до тех пор пока она не начинает идти племенами, также приводит к девальвации остающегося человеческого материала.

Человеческий контроль над рождаемостью стирает носителей высших ценностей, эмиграция уничтожает средних.

Есть еще два других пути, по которым нация может пытаться уравновешивать диспропорцию между численностью населения и территорией. Первый называется увеличение внутреннего плодородия почв, которое как таковое не имеет ничего общего с так называемой внутренней колонизацией; второй - увеличение товарного производства и преобразования отечественной экономики в экспортноориентированную экономику.

Идея повышения урожайности почвы в пределах границ, которые были зафиксированы раз и навсегда, не нова. История человеческой обработки почвы является объектом постоянного прогресса, постоянного совершенствования и поэтому повышения урожайности. Хотя первая часть этого прогресса лежат в области методов обработки почвы, а также в строительстве поселений, вторая часть заключается в увеличении ценности почвы искусственно путем введения питательных веществ, которые отсутствуют или являются недостаточными. Эта линия ведет от мотыги из прежних времен до современного парового плуга, с навоза из хлевов до настоящих искусственных удобрений. Без сомнения продуктивность почв тем самым была бесконечно увеличена. Но так же есть уверенность, что где-то есть предел. Особенно если учесть, что уровень жизни культурного человек носит общий характер, который не определяется количеством национальных товаров, имеющихся в распоряжении физического лица; скорее, это так же, вопрос справедливости соседних стран и, наоборот, создан в рамках условий с ними. На сегодняшний день европеец мечтает об уровне жизни, который проистекает как из возможностей Европы, так и от фактических условий, существующих в Америке. Международные отношения между нациями стали такими легкими и близкими с помощью современных технологий и связи, что Европеец, часто не сознавая этого, применяет американские условия в качестве стандарта для своей собственной жизни. Но тем самым он забывает, что отношение населения к поверхности почвы американского континента бесконечно более благоприятно, чем аналогичные условия европейских стран к их жизненному пространству. Независимо от того, как Италия, или, скажем, Германия, осуществляют внутренние колонизации их территории, независимо от того, как они увеличивают производительность их почвы далее через научную и методическую деятельность, всегда остается диспропорция количества их населения к почве в сопоставлении с соотношением населения Американского Союза к почве Союза. И если дальнейшее увеличение населения стало возможным в Италии или в Германии через рост промышленности, то это было бы возможно в Американском Союзе во много крат больше. И когда в конечном счете, любой дальнейший рост в этих двух европейских странах больше не будет возможен, Американский Союз сможет продолжать расти на протяжении веков, пока не будет достигнуто соотношение, которое у нас уже есть сегодня.

Эффекты, которых надеются достичь за счет внутренней колонизации, в частности, опираются на обман. Мнение, что мы можем добиться значительного увеличения продуктивности почв, является ложным. Независимо от того, как, например, земля распределяется в Германии, будь то большие или малые крестьянские хозяйства, или на участках для малых поселенцев, это не меняет того факта, что есть, в среднем, 136 человек на 1 квадратный километр. Это нездоровое отношение. Нельзя кормить Народ на этой основе и на этой территории. Приводит только к путанице выдвижение лозунга внутренней колонизации перед массами, которые будут затем возлагать свои надежды на него и тем самым думать, что найден способ покончить с их нынешним бедственным положением. Это вовсе не имеет место. Бедствия - результат не неправильного распределения земли, скажем, а следствие недостаточного объема пространства, в целом, в распоряжении нашей нации сегодня.

За счет увеличения продуктивности почв, однако, некоторое смягчение участи Народа могло бы быть достигнуто. Но в долгосрочной перспективе это никогда не освобождает их от обязанности приспосабливаться к жизненному пространству нации, если его окажется недостаточно с ростом численности населения. Благодаря внутренней колонизации, в наиболее благоприятных условиях, только улучшения в смысле социальных реформ и справедливости могут иметь место. Это совершенно не важно в смысле общего жизнеобеспечения Народа. Это часто будет вредно для внешнеполитической позиции нации, поскольку это пробуждает надежды, которые могут отдалить Народ от реалистического мышления. Обычный, добропорядочный гражданин будет действительно верить, что он может найти кусок хлеба дома через промышленность и напряженную работу, а не понимать, что сила Народа должна быть сосредоточена, с тем чтобы выиграть новое жизненное пространство.

Экономика, которая особенно сегодня рассматривается многими как спаситель от бедствия и нужды, голода и страдания, при определенных предварительных условиях может дать Народу возможности для существования, которые находятся вне связи с его собственной землей. Но это связано с целым рядом предпосылок, о которых я должен кратко упомянуть здесь.

Смысл такой экономической системы заключается в том, что нация производит больше некоторых жизненно важных товаров, чем это требуется для собственного использования. Она продает этот излишек за пределами своей национальной общины, и с доходов оттуда она приобретает те продукты питания, а также сырье, которого ей не хватает. Таким образом, этот вид экономики включает в себя не только вопрос производства, но по крайней мере, такой же важный вопрос о продаже. Много говорят, особенно в настоящее время, об увеличении производства, но совершенно забывают, что такое увеличение ценно до тех пор, пока покупатель находится под рукой. В кругу экономической жизни нации, каждый рост производства будет выгоден до той степени, что он увеличивает количество товаров, которые, таким образом, сделаются доступными для индивида. Теоретически, всякое увеличение промышленного производства нации должно привести к снижению цен на товары и, в свою очередь к увеличению потребления их, и, следовательно, поставить индивидуального Народного Товарища в положение обладания большим количеством жизненно важных товаров. На практике, однако, это ни в коей мере не изменяет факта недостаточного существования нации в результате недостаточности почвы. Ибо, конечно, мы можем увеличить объемы промышленного производства действительно во много раз, но не производство продуктов питания. Как только нация страдает от этой нужды, регулирование может иметь место только тогда, когда часть своего промышленного перепроизводства может быть экспортирована в целях компенсации импортом пищевых продуктов, которые не доступны на родине. Но увеличение производства с этой целью достигает желаемого успеха только тогда, когда оно находит покупателя, и на самом деле покупателя за пределами страны. Таким образом, мы стоим перед вопросом потенциальных продаж, который на рынке имеет высокую важность.

В настоящее время мировой товарный рынок не является неограниченным. Количество промышленно активных наций неуклонно увеличивается. Почти все европейские страны страдают от недостаточного и неудовлетворительное соотношения между почвой и населением. Таким образом, они зависят от мирового экспорта. В последние годы Американский Союз превратился в экспортера, а также Япония на востоке. Таким образом, автоматически начинается борьба за ограниченные рынки, которая становится жестче, чем более многочисленными становятся промышленно развитые страны и, наоборот, чем больше рынки уменьшаются. Пока, с одной стороны, количество стран, борющихся за мировые рынки увеличивается, товарный рынок сам по себе медленно уменьшается, отчасти в результате процесса самоиндустриализации собственными силами, частично через систему отраслевых предприятий, которые все больше и больше появляются на свет в таких странах, из чисто капиталистического интереса. Ибо мы должны иметь в виду следующее: Немецкие Народ, например, имеет живой интерес к строительству кораблей для Китая на немецких верфях, потому что определенное количество людей нашего народа получат шанс, чтобы прокормить себя, которого они бы не имели на своей земле, которой уже не достаточно. Но Немецкому Народу нет никакого дела, скажем, в немецкой финансовой группе или даже немецкой фабрике, открывающей так называемую отраслевую верфь в Шанхае, которая строит корабли для Китая с китайскими рабочими и из иностранной стали, даже если корпорация зарабатывает определенную прибыль в виде процентов или дивидендов. Напротив, результатом этого будет только то, что немецкая финансовая группа заработает столько-то миллионов, но в результате потерянных заказов, большая часть из этой суммы забирается у немецкой национальной экономики.

Чем более чистые капиталистические интересы начинают определять современную экономику, тем более общие точки зрения финансового мира и фондовой биржи достигнут решающего влияния здесь, тем больше будет эта система отраслевых учреждений распространяться и тем самым искусственно проводить индустриализацию бывшего товарного рынка и в особенности ограничивать экспортные возможности европейских материнских стран. Сегодня многие могут по-прежнему позволить себе улыбнуться над этим дальнейшим развитием, но, как это будет делать дальнейшие шаги, в течение 30 лет люди в Европе будут стонать от его последствий.

Чем больше рыночные трудности увеличиваются, тем более горькой будет борьба за оставшиеся.

Хотя основное оружие этой борьбы лежит в области ценообразования и качества товаров, с которыми нации конкурентно пытаются переторговать друг друга, в конце концов, окончательным оружием даже здесь будет меч. Так называемое мирное экономическое завоевание мира может иметь место только тогда, когда бы Земля состояла из чисто аграрных наций и одной промышленно активной и коммерческой нации. Так как все великие нации сегодня являются промышленными нациями, так называемое мирное экономическое завоевание мира есть не что иное как борьбе средствами, которые будут оставаться мирными так долго, как сильные нации посчитают, что смогут победить с ними, что в действительности значит до тех пор, пока они не смогут убить других мирной экономикой. Ведь это реальный результат победы нации мирными экономическими средствами над другой нацией. Таким образом одна нация получает возможность выживания, а другая нация лишена ее. Даже здесь на карту ставится всегда вещество из плоти и крови, которое мы называем Народом.

Если на самом деле энергичный Народ считает, что он не может победить другой мирными экономическими средствами, или, если экономически слабый Народ не хочет быть убитым экономически более сильным, а возможности для его пропитания постепенно отрезают, то в обоих случаях [он будет пользоваться мечом] пары экономической фразеологии будут неожиданно рассеяны, и война, то есть продолжение политики другими средствами, ступит на свое место.

Опасность для Народа экономически деятельного в исключительном смысле заключается в том, что он приходит слишком легко к убеждению, что он может в конечном счете формировать свою судьбу в рамках экономики. Таким образом, последнее с чисто среднего место движется вперед, на первое место и, наконец, даже рассматривается как государственный принцип и крадет у Народа те самые достоинства и особенности, которые в конечном счете позволяют Нациям и Государствам сохранить жизнь на этой Земле.

Особую опасность так называемой мирной экономической политики, однако, заключается прежде всего в том, что она делает возможным увеличение численности населения, которая, наконец, не имеет никакого отношения к производительности ее собственной территории для поддержания жизни. Это переполнение дефицитного жизненного пространства людьми, не редко приводит также к концентрации населения в рабочих центрах, которые выглядят не как культурные центры, а скорее как гнойники в национальном теле, в которых все зло, пороки и болезни, кажется, объединяются. Прежде всего, они распространяют кровосмешенея и дегенерацию, и снижение расы, вызывая таким образом эти центры гнойной инфекции , в которых международные еврейские расовые причуды процветают и, наконец, вызывают дальнейшее разрушение.

Именно таким открывается путь к распаду, в котором внутренние силы такого Народа быстро исчезают, все расовые, моральные и народные ценности предназначаются для уничтожения, идеалы подорваны, и в конце концов, предпосылки, которые срочно необходимы Народу для того, чтобы взять на себя конечные последствия борьбы за мировые рынки, уничтожаются. Ослабленные порочным пацифизмом, Народы больше не будут готова вести борьбу за рынки для сбыта своих товаров с пролитием крови. Поэтому, как только сильная нация устанавливает реальную силу политической власти вместо мирных экономических средств, такие нации рушатся. Потом их собственная неплатежеспособность будет мстить. Они перенаселены, и в настоящее время в результате потери всех реальных требований, они больше не имеют возможности быть в состоянии прокормить своих огромные массы людей надлежащим образом. Они не в силах разорвать цепи противника, и нет внутренней ценности, с которой они могли бы нести свою судьбу с достоинством. Как только они посчитали, что они могли бы жить благодаря их мирной экономической деятельности, и отказаться от применения насилия. Судьба будет учить их, что в конечном счете Народ сохраняется только тогда, когда население и жизненное пространство находятся в определенном естественном и здоровом отношении друг к другу. Кроме того, это соотношение должно быть пересмотрено время от времени, и должны быть восстановлено в пользу населения на ту же самую степень, на какую оно изменяется неблагоприятно по отношению к земле.

Для этого, однако, народ нуждается в оружии. Приобретение почвы всегда связано с применением силы.

Если задача политики заключается в исполнении борьбы Народа за существование, и если борьба Народа за существование, в конечном счете состоит из обеспечения необходимого количества пространства для питания конкретного населения, и если весь этот процесс является вопросом о применении силы Народа, следующие заключительные определения вытекают:

Политика есть искусство проведения борьбы Народа за свое Земное существование.

Внешняя политика - это искусство защиты мгновенно необходимого жизненного пространства, по количеству и качеству, для Народа.

Внутренняя политика - это искусство сохранения необходимости применения силы для этого в форме его расовой ценности и количества.

 

4. Раса, борьба и держава

Здесь, на данный момент я хочу обсудить, что буржуазная концепция, которая рассматривает власть прежде всего как запас оружия нации, и, в меньшей степени, может быть, и армию как организацию. Если концепция этих людей была бы соответствующей, то есть, если власть нации заключается действительно в ее владение оружием и армии как таковой, тогда нация, которая потеряла свою армию и оружие по каким-либо причинам, должна погибнуть навсегда. Эти буржуазные политики и сами вряд ли в это верят. Из-за своего сомнения об этом, они признают, что оружие и организация армии - вещи, которые могут быть заменены, и что, следовательно, они не являются основными по характеру, есть что-то, что стоит над ними, и, по меньшей мере является источником их силы. И это действительно так. Оружие и формы армии разрушаемы и заменимые. Их важность велика, возможно, на данный момент, но именно это очень ограничено, если смотреть за более длительные периоды времени. В конечном счете решает жизнь Народа воля к самосохранению, а также жизненные силы, которые находятся в его распоряжении для этой цели. Оружие может заржаветь, формы могут быть устаревшими; воля сама по себе всегда может обновить и то и другое и облечь Народ в форму, которая требуется в связи с необходимостью данного момента. Тот факт, что нам, немцам, пришлось отказаться от нашего оружия имеет весьма небольшое значение, поскольку я смотрю на материальную сторону его. И все же это единственное, что наши буржуазные политики видят. Что удручает относительно сдачи нашего оружия, по крайней мере, заключается в сопутствующих обстоятельствах, при которых она произошла, в отношении, которые сделало ее возможной, а также в убогом способе это сделать, которой мы испытали. Это перевешивает уничтожение самой организации нашей армии. Но даже там основным несчастьем была не ликвидация данной организации в качестве носителя оружия, которое у нас было, а отмена института для обучения нашего Народа мужественности, которой не был одержимо никакое другое государство в мире, и в котором, по сути, ни один Народ не нуждался больше, чем наши немцы. Вклад нашей Старой Армии в общее дисциплинирование нашего Народа для высших достижений во всех областях, несоизмерим. Именно наш Народ, которому в своих расовых осколках, так сильно не хватает качеств, которые, например, характеризуют англичан - определенное слипание во время опасности - получил по меньшей мере часть того, что в других нациях естественно, инстинктивно присуще, путем подготовки с помощью армии. Болтающие так счастливо о социализме отнюдь не все понимают, что высочайшей социалистической организацией изо всех была Немецкая Армия.

Это также причина лютой ненависти типичных капиталистически склонных евреев против организации, в которой наличие денег не совпадает с положением, достоинством, не говоря уже о чести, а скорее с достижением и в которой честь принадлежать к людям определенных заслуг более высоко ценится, чем владение собственностью и богатством. Это концепция, которая евреям кажется чужеродной, поскольку опасной, и которая, если только станет общим достоянием Народа, будет означать защитную прививку против каждой последующей еврейской опасности. Если, например, звание Офицера в Армии может быть куплено, это будет понятно для евреев. Они не могут понять организации - на самом деле они считают ее странной - которая окружает почетом человека, который либо не обладает собственностью вообще, или, доход которого составляет лишь небольшую часть дохода другого человека, который именно в этой организации не пользуется ни уважением, ни почетом. Но в этом и заключается главная сила этого несравненного старого учреждения, которое, к сожалению, в последние 30 лет мира, однако, показывает признаки постепенной ржавчины. Как только вошло в моду для отдельных Офицеров, особенно благородного происхождения, вступать в брак с еврейками - владелицами универмагов, возникла опасность для Старой Армии, которая, если развитие продолжится, возможно, когда-нибудь превратится в большое зло. Во всяком случае, во времена кайзера Вильгельма I, не было понимания таких явлений. Тем не менее, в целом, Германская Армия на рубеже веков была самой великолепной организацией в мире, и ее влияние на наш Немецкий Народ было более чем полезно. Рассадник Немецкой дисциплины, Немецкой эффективности, железного характера, откровенного мужества, смелой агрессивности, настойчивого упорства и гранитной честности.

Понятие чести целой профессии медленно, но незаметно стало общим достоянием Народа в целом.

Что эта организация была уничтожена благодаря Версальскому мирному договору, было хуже всего для нашего Народа, тогда как наши внутренние враги, тем самым, наконец, получили свободный путь для осуществления своих самых недобрых намерений. Но наша некомпетентная буржуазия, из-за отсутствия какого-либо дара и умения импровизировать, не смогла найти даже самую примитивную замену.

Таким образом, уверенно говоря, наш Немецкий Народ потерял оружие и его носительницу. Но это бывало бесчисленное количество раз в истории наций без гибели последней из-за этого. Напротив: нет ничего проще заменить, чем потерю оружия, и любая организационная форма может быть вновь создана или обновлена. Что является незаменимым – это испорченная кровь Народа, уничтоженная внутренняя ценность.

Ведь в противоположность нынешнему буржуазному пониманию, что Версальский договор лишил наш народ оружия, я могу ответить только то, что реальная нехватка оружия заключается в нашем демократическом пацифистском отравлении, а также в интернационализме, который разрушает и отравляет высочайшие источники власти нашего Народа. Потому что источником всей власти Народа является не его владение оружием или организация своей армии, но внутренняя ценность, которая представлена через расовое значение, то есть расовая ценность Народа как таковая, через наличие высших индивидуальных личных ценностей, а также через здоровое отношение к идее самосохранения.

Выходя перед публикой как Национал-Социалисты с этой концепцией реальной силы народа, мы знаем, что сегодня все общественное мнение против нас. Но это действительно глубочайший смысл нашего нового учения, который, как мировоззрение, отделяет нас от других.

Поскольку наша отправная точка в том, что один Народ не равен другому, ценность Народа также не совпадает с ценностью другого Народа. Если, однако, ценность Народа не равен другому, то каждый Народ, за исключением числового значение, вытекающего из его оценок, по-прежнему имеет особую ценность, которая свойственна и которая не может быть полностью идентична любому другому Народу. Выражений этой специфической, особой ценности Народа может быть много разных видов и в самых различных областях, но собранные вместе они приводят к стандарту для общей ценности Народа. Окончательным выражением этой общей ценности является исторический, культурный образ Народа, который отражает сумму всех излучений ценности крови или расы, объединенных в нем.

Эта особая ценность Народа, однако, никоим образом не только эстетически-культурная, но общая ценность жизни, как таковой. Поскольку она формирует жизнь Народа в целом, формует и отливает ее и, следовательно, предоставляет все те силы, которыми Народ может распоряжаться в целях преодоления сопротивления жизни. Любое культурное деяние, рассматриваемое в человеческом смысле, на самом деле является поражением до сих пор существовавшего варварства, каждый культурное творение [тем самым] помогает человеку подняться над ранее существовавшими ограничениями и тем самым укрепляет позиции этих Народов. Таким образом, власть для утверждения жизни на деле лежит в так называемых культурных ценностях Народа. Следовательно, чем больше внутренние силы Народа в этом направлении, тем сильнее и бесчисленные возможности для утверждения жизни во всех областях борьбы за существование. Следовательно, чем выше расовая ценность Народа, тем величественнее его общие жизненные ценности, которыми он может рисковать за свою жизнь, в борьбе и столкновениях с другими Народами.

Важность ценности крови Народа, однако, только тогда становится полностью эффективной, когда эта ценность признана Народом, должным образом ценима и уважаема. Народы, которые не понимают этой ценности или которые не имеют больше этого чувства из-за отсутствия природного инстинкта, тем самым сразу же начинают терять его. Кровосмешение и унижение расы - это те последствия, которые, правда, в начале, не редко появляются через так называемое пристрастие к иностранным вещам, которые в действительности являются недооценкой своих собственных культурных ценностей, в отличие от чужих Народов. Как только Народ перестает ценить культурное выражение собственной духовной жизни, выраженное через кровь, и даже начинает стыдиться его, чтобы обратить внимание на чужеродные проявления жизни, он отрекается от силы, которая заключается в гармонии его крови и культурной жизни, которая вырастает из нее. Он становится разорванным на куски, неуверенным в справедливости своей картины мира и ее выражений, теряет сознание и чувство своих собственных целей, а вместо этого погружается в путаницу международных идей, концепций, а также культурного винегрета, вытекающего из них. Тогда еврей может выступать в любой форме, и это мастер международного отравления и порчи рас не будет иметь покоя, пока он тщательно не выкорчует и, таким образом испортит такой Народ. Концом станет потеря определенной унитарной расовой ценности и, как следствие, окончательное падение.

Поэтому всякая существующая расовая ценность Народа также неэффективна, если не находится действительно под угрозой, поскольку Народ сознательно не напоминает себе о себе самом и не лелеет ее с большой нежностью, строя и основывая все свои надежды в первую очередь на ней.

По этой причине международное мышление следует рассматривать как смертельного врага этих ценностей. На его месте – пророческая вера в ценность собственного Народа должна пронизывать и определяют всю жизнь и деятельность Народа.

Чем больше действительно вечный фактор величия и важности Народа ищется в ценности Народа, тем меньше будет эта ценность как таковая достигать общей эффективности, если энергию и талант Народа, изначально дремлющие, не найдут человека, который будет будить их.

Поскольку человечество, которое состоит из различных расовых ценностей, обладает равномерной средней величиной, так же мала ценность личности в Народе среди всех его членов. Каждый акт Народа, в какой бы области он ни был, это результат творческой деятельности личности. Никакое бедствие не может быть исправлено только путем желания страдающих от него, пока это общее желание не находит своего решения в человеке, выбранном из Народа для решения этой задачи. Большинство никогда не кует творческих успехов. Никогда оно не делало открытий для человечества. Индивидуальная личность всегда была источником человеческого прогресса. Действительно, Народ определенной внутренней расовой ценности, поскольку эта ценность, как правило, видима в культурных или иных достижениях, должен с самого начала обладать личностными ценностями, без чьего возникновения и творческой деятельности культурный образ Народа никогда не появился бы на свет, и, следовательно, возможность какого-либо взаимовлияния в отношении внутренней ценности такого Народа будет недостаточной. Когда я упоминаю о внутренней ценности Народа, я оцениваю ее по сумме достижений, лежащих перед моими глазами, и, таким образом в то же время я подтверждаю существование конкретных ценностей личности, которые выступают в качестве представителей расовой ценности Народа и создают культурный образ. Насколько расовая ценность и ценность личности, как представляется, связаны между собой, так как расово бесполезный Народ не может производить важных творческих личностей из этого источника - как, наоборот, кажется, невозможно вывести, например, существование расовой ценности из отсутствия творческих личностей и их достижений - точно так же может Народ, тем не менее, по природе формального построения своего организма, Народного Сообщества или Государства, поощрять проявление личностных ценностей, или по крайней мере облегчать его, или даже предотвращать его.

Как только Народ установил большинство, как правителя своей жизни, то есть, когда он вводит современную демократию в западном понимании, это будет не только вредить важности понимания личности, но блокировать эффективность личностной ценности. В рамках формального построения своей жизни, она предотвращает появление и работу отдельных творческих личностей.

Это двойное проклятие демократической парламентской системы, преобладающей сегодня: не только она сама неспособна создать действительно творческие достижения, но и предотвращает появление и тем самым работу тех людей, которые каким-то образом угрожающе поднимаются выше среднего уровня. Во все времена человек, у которого величие лежит выше среднего уровня общей глупости, неадекватности, трусости и высокомерия, всегда представляет большую угрозу для большинства. Добавьте к этому, что благодаря демократии, лица из низов должны, почти как закон, стать лидерами, так что эта система, применяемая логически к любому учреждению, обесценивает всю массу руководителей, поскольку их можно так назвать вообще. Это проистекает от безответственности, лежащей в природе демократии. Большинство - явление, которое слишком неуловимое, чтобы каким-то образом на него могла быть возложена ответственность. Лидеры, выдвинутые им, на самом деле лишь исполнители воли большинства. Поэтому их задача заключается не столько в том, чтобы производить творческие планы и идеи, чтобы их выполнять при поддержке доступного административного аппарата, сколько в сборе мгновенного большинства, необходимого для выполнения определенных проектов. Таким образом, скорее большинство приспосабливается к проектам, чем проекты к большинству населения. Независимо от результатов таких действий, нет никого, кто может нести конкретную ответственность. Это тем более так, поскольку каждое решение, которое фактически принято, является результатом многочисленных компромиссов, каждый из которых будет демонстрировать в нем свой характер и содержание. Кто же тогда будет нести ответственность за это?

После того, как чистая личная ответственность устранена, наиболее убедительные основания для возникновения энергичного руководства отпадают. Сравните организацию армии [учреждение], ориентированное на высокую степень власти и ответственности отдельного человека, с нашими демократическими гражданскими институтами, особенно в отношении к результатам подготовки руководителей с обеих сторон, и вы будете в ужасе. В одном случае организация людей, которые мужественны и радостны в ответственности, поскольку они компетентны в своих задачах, а с другой, бездарности слишком трусливы, чтобы нести ответственность. За четыре с половиной года Немецкая Армейская организация сопротивлялась наибольшей коалиции врагов за все времена. Гражданское, демократически разложившееся внутреннее руководство буквально рухнуло от первого удара нескольких сотен оборванцев и дезертиров.

Жалкое отсутствие по-настоящему больших передовых умов среди Немецкого Народа находит свое самое простое объяснение в опустошающей дезинтеграции, которую мы видим перед собой в рамках демократического парламентаризма, который медленно разъедает всю нашу общественную жизнь.

Нации должны принять решение. Либо они хотят большинство, либо мозги. Оба никогда не совместимы. До сих пор, однако, мозги всегда создавали величие на этой земле, и что они создали, снова было уничтожено в основном за счет большинства голосов.

Таким образом, на основе общей расовой ценности, Народ, безусловно, может принимать обоснованные надежды, что он может выдвинуть реальные умы. Но тогда он должен искать формы строительства своего национального организма, которые не будут искусственно, действительно систематически, ограничивать такие умы в своей деятельности, и строить стену глупости против них, короче говоря, мешая им достичь эффективности.

В противном случае один из самых мощных источников силы Народа блокирован.

Третий фактор силы народной - здоровый естественный инстинкт самосохранения. Его результат - многочисленные героические добродетели, которые сами по себе побуждают Народ вступить в борьбу за жизнь. Никакое руководство Государства не будет способно достичь больших успехов, если Народ, чьи интересы оно должно представлять, слишком труслив, и отказыватся рисковать собой за эти интересы. Никакое руководство Государства, конечно, не может ожидать, что Народ обладает героизмом, который оно само не воспитывало в духе героизма. Подобно тому, как интернационализм вредит и тем самым ослабляет существующие расовые ценности, а демократия разрушает личностные ценности, так пацифизм парализует природные силы самосохранения Народов.

Эти три фактора – расовая ценность как таковая, существующие ценности личности, а также здоровый инстинкт самосохранения - это источники силы, из которого мудрая и смелая внутренняя политика опять и опять сможет выковать оружие, которое необходимо для самоутверждения Народа. Тогда армейские основания и технические вопросы, касающиеся оружия, всегда находят решения, подходящие для поддержки Народа в упорной борьбе за свободу и хлеб насущный.

Если внутреннее руководство Народа теряет из виду эту точку зрения, или считает, что должны вооружиться для борьбы в смысле только оружейной техники, она может достичь столько сиюминутных успехов, сколько ему угодно, но будущее не принадлежит такому Народу. Таким образом, ограниченная подготовка к войне никогда не была задачей по-настоящему великих законодателей и государственных деятелей этой Земли, а неограниченная внутренняя и тщательная подготовка Народа, так что его будущее могло бы быть обеспечено почти как законом, всеми человеческими причинами. Тогда даже войны теряют изолированный характер более или менее неожиданных сюрпризов, но вместо этого включаются в природную, действительно самоочевидную, систему фундаментально обоснованного, постоянного развития Народа.

Нынешние руководители Государства обращают мало внимания на эту точку зрения отчасти по самой природе демократии, которой они обязаны самим своим существованием, а во-вторых, из-за того факта, что Государство стало чисто формальным механизмом, который представляется им как цель сама по себе, которая не должна никак совпадать с интересами конкретных Народов. Народ и Государство стали двумя различными понятиями. Это будет задачей Национал-Социалистического Движения - добиться здесь коренного изменения.

 

5. Критика внешней политики и предложения

Следовательно, если задачей внутренней политики - помимо очевидной - удовлетворения так называемых вопросов дня – должна быть закалка и укрепление нации путем систематического культивирования и поощрения ее внутренней ценности, задача внешней политики должна соответствовать и сотрудничать с этой политикой, с тем чтобы создать и обеспечить жизненные условия за границей. Здоровая внешняя политика, следовательно, всегда будет иметь завоевание основы жизнеобеспечения Народа постоянно в виду в качестве конечной цели. Внутренняя политика должна обеспечить внутреннюю силу Народа, чтобы он мог утвердить себя в сфере внешней политики. Внешняя политика должна обеспечить жизнь Народа для его внутреннего политического развития. Поэтому внутренняя и внешняя политики не только тесно связаны между собой, но также должны взаимно дополнять друг друга. Тот факт, что в стечениях великих обстоятельств человеческой истории внутренняя политика, а также внешняя политика воздают должное другим принципам - вовсе не доказательство правильности, а скорее доказывает ошибочность такого действия. Бесчисленные Нации и Государства погибли в качестве предупреждающего для нас примера, потому что они не следовали вышеупомянутым элементарным принципам. Как мало человек думает о возможности смерти во время своей жизни - примечательный факт. И, как мало он организует детали своей жизни в соответствии с опытом, который бесчисленное количество людей до него испытали и который, как таковой, ему известен. Есть всегда исключения - те, кто держит это в голове и кто, в силу своей личности, старается заставить своих собратьев соблюдать законы жизни, которые лежат в основе опыта прошлых эпох. Отсюда примечательно, что бесчисленные гигиенические меры, которые волей-неволей идут на благо Народа, и которые индивидуалистически неудобны, должны быть официально навязаны основной части Народа через самодержавное состояние отдельных лиц, с тем, однако, чтобы снова исчезнуть, когда власть личности будет принижена посредством массовой невменяемости - демократии. Средний человек имеет наибольший страх смерти, и в действительности думает о ней реже всего. Важный человек заботится об этом самым решительным образом, и тем не менее, боится ее меньше всего. Один живет слепо изо дня в день, греша неосторожно, чтобы вдруг потерпеть крах перед неизбежностью. Другой отмечает ее приближение самым тщательным образом и, конечно, смотрит ей в глаза спокойно и с самообладанием.

Так же точно и в жизни наций. Очень часто ужасно бывает видеть, как мало люди хотят учиться у истории, как с таким имбецильным равнодушием они закрывают глаза на свой опыт, как они бездумно грешат без осознания, что именно из-за своих грехов многие и многие Нации и Государства погибли, действительно исчезли с лица Земли. И действительно, как мало они заботятся о том, что даже на короткий промежуток времени, для которого у нас есть понимание истории, Государства и Нации поднимались, будучи порой гигантских размеров, но 2000 лет спустя исчезали без следа, тот мир власти, когда-то управлявший культурными сферами, о которых только Саги дают нам теперь информацию, что гигантские города рухнули в прах, и что кучи их обломков едва выжили, чтобы показать современному человечеству, по крайней мере место, на котором они были расположены. Заботы, тяготы и страдания этих миллионов и миллионов отдельных людей, которые, как живая материя, были в свое время носителями и жертвами этих событий, выше нашего воображения. Неизвестные люди. Неизвестные солдаты истории. И действительно, как равнодушно настоящее. Как необоснован его вечный оптимизм, и как пагубно его умышленное невежество, его неспособность видеть, и его нежелание учиться. И если бы это зависело от широких масс, баловство ребенка, играющего с огнем, с которым он не знаком, будет повторяться непрерывно и бесконечно большей степени. Отсюда задача людей, которые считают себя призванными воспитателями Народа, учиться самостоятельно истории, а также применять свои знания на практике [сейчас], без учета точки зрения, понимания, невежества или даже отказа масс. Величие человека приобретает все более важное значение, чем больше его мужество, в противоположность к преобладающей в целом, но разрушительной теории, ведущее его, лучше сказать, к общей победе. Его победа будет появляться все больше, чем больше огромное сопротивление, которое необходимо преодолеть, и чем более безнадежной борьба показалась на первый взгляд.

Национал-социалистическое движение не будет иметь право считать себя поистине великим явлением в жизни Немецкого Народа, если оно не сможет проявить мужество, чтобы извлечь уроки из опыта прошлого, и заставить Немецкий Народ соблюдать законы жизни, которую он представляет, несмотря на все сопротивление. С мощью его внутренней реформы работа пойдет в связи с этим, в равной степени не должно быть [может] никогда забыто, что в долгосрочной перспективе не будет возрождения нашего Народа, если его деятельности в сфере внешней политики не удастся добиться обеспечения общего условия пропитания нашего Народа. Таким образом он станет борцом за свободу и хлеб в самом высоком смысле этого слова. Свобода и хлеб является наиболее простым и тем не менее, величайшим, в действительности, лозунгом зарубежной политики, который может существовать для любого Народа: свобода быть способным регулировать и строить жизнь Народа в его собственных интересах, а хлеб, который Народ требует для своего существования.

Если сегодня, таким образом, я выступаю в качестве критика руководства нашего Народа в области внешней политики, как прошлой, так и настоящей, я знаю, что ошибки, которые я вижу сегодня, также видны другим. Что отличает меня от последних - может быть, только тот факт, что в большинстве случаев это просто использование критического восприятия, не имеющее практических последствий, в то время как, на основе своего понимания ошибок и недостатков бывшей и нынешней Немецкой внутренней и внешней политики, я стараюсь вывести предложения по изменению, улучшению и налаживанию инструмента, которым эти изменения и усовершенствования могут когда-нибудь быть реализованы.

Например, внешняя политика Вильгельмовского периода во многих случаях рассматривается не малым числом людей, как катастрофическая и характеризуется соответствующим образом. Многочисленные предупреждения шли, особенно из кругов Пангерманской Лиги того времени, которые были оправданы в самом высоком смысле этого слова. Я могу поставить себя в трагическую ситуацию, которая постигла всех этих людей, которые подняли свой голос в предупреждение, а кто видел, как и в чем Народ погибает, и тем не менее не смог помочь. В последние десятилетия несчастной внешней политики предвоенного периода в Германии, парламент, то есть демократия, не был достаточно мощным, чтобы выбирать глав политического руководства Рейха сам по себе. Это было еще императорское право, чье официальное существование еще никто не смел поколебать. Но влияние демократии возросло настолько сильно, однако, что определенные направления уже, казалось, предписывались императорским решениям. Следовательно, это имело катастрофические последствия, поскольку национально мыслящий человек, который поднял свой голос в предупреждение, с одной стороны, уже не мог рассчитывать на наделение очень ответственным постом против ярко выраженной тенденции к демократии, а, наоборот, на основе общепатриотических идей, он не мог бороться против Его Величества Кайзера последним оружием оппозиции.

Идея Марша на Рим в преддверии войны в Германии была бы абсурдной. Таким образом, национальная оппозиция оказалась в худшей ситуации. Демократия еще не победила, но она уже стояла в яростной борьбе против монархической концепции правительства. Монархическое Государство само ответило на борьбу демократии, но не с намерением уничтожить ее, а скорее с бесконечными уступками. Любой, кто в это время занял позицию в отношении одного из этих двух учреждений, подвергался опасности нападения того и другого. Любой, кто выступал против императорских решений на национальной почве, был запрещен патриотическими кругами, как будто бы им злоупотребляли сторонники демократии. Любой, кто занял позицию против демократии, воевал с демократией и покидал в беде патриотов. Более того, он подвергался опасности быть наиболее позорно преданным Немецкими чиновниками в убогой надежде, что через такую жертву он может получить одобрение Иеговы, и временно прекратить лай стаи собак Еврейской прессы. В условиях того времени не было никаких перспектив под руками, проложить путь на ответственный пост в руководстве Немецкого Правительства против воли демократов или вопреки воле Его Величества Кайзера, и тем самым изменить курс внешней политики. Кроме того, это привело к тому, что Немецкая внешняя политика может быть оспорена только в газетах, которые, следовательно, начали критику, что обязательно составляет характерную особенность журналистики, чем дольше оно продолжается. Следствием этого, однако, было то, что все меньше ценности придавалось позитивным предложениям, в связи с отсутствием какой-либо возможности их реализации, а чисто критическое рассмотрение внешней политики обусловило бесчисленные возражения, которые можно привести во всей полноте, тем более потому, что надеялись, что таким образом можно было бы свергнуть режим плохой ответственности. Надо отметить, что этого не было достигнуто путем критики в то время. Это не режим того времени был свергнут, а немецкий Рейх и, следовательно, Немецкий Народ. Что они предсказывали на протяжении десятилетий, сейчас происходит. Мы не можем думать об этих людях без глубокого сострадания, люди, приговоренные к судьбе предвидеть крах на 20 лет, и которые теперь, не были услышаны и, следовательно, не в состоянии оказать помощь, им пришлось дожить до самой трагической катастрофе их Народа.

Престарелые годами, изношенные и озлобленные, но и полные идеями, что теперь, после свержения Императорского Правительства, они должны помочь, они в очередной раз попытаются сделать свое влияние ощутимым для возрождения нашего Народа. Для этого было много причин оказаться бесполезным, уверенно говоря.

Когда революция разрушила скипетр Императора и подняла демократию на престол, критики того времени были так же далеки от обладания оружием с целью свержения демократии, как раньше они были далеки от того, чтобы влиять на императорское правительство. За десятилетия своей деятельности, они были ориентированы таким образом на чисто литературную обработку этих проблем, они не только не имели реальных возможностей высказать свое мнение о ситуации, которая была просто реакцией на крики на улице, они также потеряли потенциал, чтобы попытаться организовать манифестацию власти, которая должна быть большим, чем волна письменных протестов, если она хочет быть действительно эффективной. Они все видели зародыш и причину упадка старых партий Немецкого Рейха. С чувством собственной внутренней чистоты, они презирали предположение, что они тоже сейчас хотят играть в эту игру из политических партий. И тем не менее, они могут воплотить свою точку зрения на практике только тогда, когда большое количество дает им возможность ее представления. И даже если они хотели в тысячный раз разбить политические партии, они по-прежнему действительно первыми должны сформировать партию, которая считает, что ее задача - разгромить другие партии. То, что это не сбудется, было обусловлено следующими причинами: чем больше политическая оппозиция из этих людей была вынуждена выражать себя чисто журналистски, тем больше она принимала критику, которая, хотя и обнажала все слабые места системы того времени, и проливала свет на дефекты отдельных мероприятий в области внешней политики, не смогла породить позитивных предложений, потому что у этих людей не было никакой личной ответственности, тем более, что в политической жизни естественно нет никаких действий, которые не имеют своих темных, а также светлых сторон. Не существует ни одной политической комбинации в области внешней политики, которую мы смогли бы когда-нибудь считать вполне удовлетворительной. Ибо, как обстояло дело тогда, критик, вынужденный воспринимать свою главную задачу, как ликвидацию режима, признанного полностью недееспособным, не имел возможности, за пределами полезного критического рассмотрения действий этого режима, выработать конструктивные предложения, которые в результате возражений, связанных с ними, могли бы так же легко подвергаться критическому разъяснению. Критика никогда не захочет ослабить влияние своего критицизма, выдвигая предложения, которые сами по себе могут быть подвергнуты критике. Постепенно, однако, чисто критическое мышление тех, кто представлял тогда национальную оппозицию, стало такой второй натурой, что даже сегодня они рассматривают внутреннюю и внешнюю политику только критически и имеют дело с ней только критически. Большинство из них осталось критиками, кто не может даже сегодня предложить свой путь к четким, ясным, положительным решениям, ни во внутренней, ни во внешней политике, частично из-за своей неуверенности и нерешительности, отчасти из-за страха предоставить врагам готовые боеприпасы для критики самих себя. Таким образом, они хотели бы добиться улучшений тысяч вещей, но не могут принять решение о делании одного шага, поскольку даже этот шаг не полностью удовлетворителен, и обладает сомнительными моментами, в общем, есть свои темные стороны, которые они воспринимают и которые их пугают. Теперь, увод страны от глубоких и сложных заболеваний - не вопрос поиска рецепта, который сам по себе полностью свободен от яда, нередко речь идет об уничтожении яда через противоядие. Для того, чтобы устранить условия, признанные в качестве смертельных, мы должны иметь мужество принимать и осуществлять решения, которые содержат в себе опасность. Как критик, я имею право изучить все возможности внешней политики и разложить их на подробности по сомнительным аспектам или возможностям, которые они несут в себе. Как политический лидер, однако, который хочет войти в историю, я должен принять однократное решение , даже если трезвое рассмотрение тысячу раз говорит мне, что это повлечет за собой определенные опасности, и что оно не приведет к полностью удовлетворяющему концу. Поэтому я не могу отказаться от возможности успеха, поскольку он не определен на сто процентов. Я не должен пренебрегать ни одним шагом по той причине, что он, возможно, не будет полным, если место, в котором я моментально нахожусь, может вызвать мою безусловную смерть в следующий момент. Никак, таким образом, не могу я отказаться от политической деятельности по той причине, что, кроме интересов моего Народа, она также даст преимущество другому Народу. В самом деле, я никогда не смогу сделать этого, если польза для другого Народа будет больше, чем для моего, и когда в случае неуспеха несчастье моего Народа останется абсолютно точно.

В самом деле, сейчас я встречаю самое упорное сопротивление в чисто критическом способе взгляда на вещи, который имеют многие люди. Они признают это и это и это, как хороший и правильный, но несмотря на это, они не могут присоединиться к нам, потому что это и это, и это является сомнительным. Они знают, что Германия и наш Народ погибнет, но они не могут оказать спасательных действий, потому что здесь они тоже обнаруживают это или то, что по крайней мере, порочно, что портит их красоту. Короче, они видят упадок и не могут набраться силы решиться на борьбу против него, так как в сопротивлении, в этом деле самом они уже опять начинают вынюхивать возможные возражения или что-то другое.

Это достойный сожаления менталитет обязан своим существованием [вытекает из] еще большему злу. Сегодня есть немало людей, в особенности так называемых образованных людей, которые, когда они, наконец, решились на участие в определенных действиях или даже поощряют этот процесс, прежде всего, тщательно взвешивают процент вероятности его успеха, чтобы затем рассчитать степень их активного участие также на основе этой цифры. Таким образом, это означает: потому что, например, какое-либо решение по вопросам внешней политики и внутренней политики не полностью удовлетворительно и, следовательно, как представляется, не обречено на успех, также не должно поддерживать его до конца с полной отдачей всех своих сил. Эти несчастные души не понимают вообще того, что, напротив, решение, которое я считаю необходимым, успех которого, однако, не выглядит полностью обеспеченным, или успех которого будет предполагать лишь частичное удовлетворение, надо бороться за него с увеличенной энергией, таким образом, что если у него недостает возможности успеха в процентных пунктах, это должно быть компенсировано энергией при его выполнении. Таким образом, только один вопрос должен быть рассмотрен: требует ли ситуация определенного решения или нет. Если такое решение будет создано и признано в качестве бесспорно необходимого, то его исполнение должно осуществляться с самой жестокой беспощадностью и самым высоким применением силы, даже если конечный результат будет тысячу раз неудовлетворительным, или нуждаться в улучшении, или, возможно, будет иметь лишь небольшой процент вероятности успеха.

Если человек, как представляется, болен раком и безусловно обречен на смерть, было бы бессмысленно отказываться от операции, потому что процентная вероятность успеха невелика, и потому, что пациент, даже если она будет успешной, не будет на сто процентов здоровым. Было бы еще более бессмысленным для хирурга выполнять саму операции только с ограниченной или частичной энергией в результате этих ограниченных возможностей. Но именно эта бессмысленность и есть то, что эти люди ожидают непрерывно во внутренне и внешнеполитических вопросах. Потому что успех политической операции не полностью обеспечен или не даст полностью удовлетворительные результаты, и они не только отказываются от его исполнения, но ожидают, если бы оно все-таки состоялось, то по крайней мере, за этим последует применение только сдержанной силы, без полной самоотдачи, и всегда в тихой надежде, что они могут оставить маленькую лазейку открытой, чтобы обеспечить отступление. Это солдат, который подвергается нападению танка на открытом поле боя и который, по мнению [в результате] неопределенности в успехе его сопротивление, ведет его лишь на половину своих сил. Его маленькая лазейка заключается в бегстве, и верной смерти в конце.

Нет, Немецкий Народ сегодня атакован стаей голодных врагов извне и изнутри. Продолжение такого положения дел является нашей смертью. Мы должны использовать каждую возможность разорвать ее, даже если результат может тысячу раз иметь свои слабости или нежелательные стороны как таковой. И за каждую такую возможность поэтому необходимо биться с максимальной энергией.

Успех сражения при Лейтене был неясен, но это было необходимо для борьбы. Фридрих Великий победил, не потому что он пошел на противника лишь с половиной сил, а потому, что он компенсировал неопределенность успеха множественностью своего гения, смелостью и решительностью его распоряжений войскам, и смелостью его полков в бою.

Я боюсь, более того, что я никогда не буду понят моими буржуазными критиками, по крайней мере до тех пор, пока успех не докажет им правильность наших действий. Здесь человек из Народа - лучший советник. Он ставит уверенность своего инстинкта и веру своего сердце на место софистики нашей интеллигенции.

Если я имею дело с внешней политикой в этой работе, тем не менее, я делаю это не как критик, а как лидер Национал-Социалистического Движения, которое я знаю, когда-нибудь войдет в историю. Если я, таким образом, тем не менее, вынужден рассмотреть вопрос о прошлом и настоящем критически, то только для целей установления единственного положительного способа, и разъяснения его появления. Подобно тому, как Национал-Социалистическое Движение не только критикует внутреннюю политику, но обладает собственной философски обоснованной Программой, также в сфере внешней политики оно не должно только признавать, что другие сделали неправильно, но вывести свои действия на основе этих знаний.

Таким образом, я хорошо знаю, что наш высочайший успех не создаст стопроцентного счастья, ибо в силу несовершенства человека и общие обстоятельств, обусловленных этим, конечное совершенство всегда лежит только в программных теориях. Я также знаю, кроме того, не может быть достигнут успех без жертвы, равно как и битвы не могут быть без потерь. Но осознание незавершенности успеха никогда не сможет заставить меня предпочесть такому неполному успеху полную гибель. Затем я напрягу каждый нерв, чтобы попытаться компенсировать нехватку вероятности успеха или степени успеха большей определенностью, а также сообщить этот дух Движению, возглавляемому мной. Сегодня мы ведем борьбу с вражеским фронтом, который мы должны прорвать и прорвем. Мы рассчитываем наши собственные жертвы, взвешиваем степень возможного успеха, и пойдем вперед в атаку, независимо от того, придется остановиться за десять или за тысячу километров позади нынешней линии. Где наш успех заканчивается, там всегда будет только отправная точка новой борьбы.

 

6. Политика НСДАП

Я немецкий националист. Это означает, что я проповедую моей национальности. Все мои мысли и действия принадлежат ей. Я социалист. Я не вижу классов и сословия не для меня, но сообщество Народа, состоящее из лиц, которые связаны кровным родством, объединены языком, и при том же общей судьбой. Я очень люблю этот Народ и ненавижу только его одномоментное большинство, потому что я считаю его так же мало представляющим величие моего Народа, как и его счастье.

Национал-Социалистическое Движение, которое я возглавляю сегодня, видит свою цель, как освобождение нашего Народа как внутри, так и вовне. Его целью является предоставить нашему Народу внутри страны те формы жизни, которые, как представляется, соответствуют его характеру и будут на пользу ему, как выражение этого характера. Цель, таким образом, сохранить характер этого Народа и далее развивать его путем систематического укрепления его лучших людей и лучших добродетелей. Оно борется за внешнюю свободу этого Народа, потому что только при свободе может эта жизнь найти ту форму, которая будет полезной его Народу. Оно борется за хлеб насущный этого Народа, поскольку она отстаивает [от голода] право этого Народа на жизнь. Оно борется за необходимое пространство, поскольку оно представляет право этого Народа на жизнь.

Под концепцией внутренней политики Национал-Социалистическое Движение поэтому понимает продвижение, укрепление и упрочение существования нашего Народа путем введения форм и законов жизни, которые соответствуют природе нашего Народа, и которые могут применить его основные силы с полной эффективностью.

Под концепцией внешней политики оно понимает сохранение этого развития на основе сохранения свободы и создания самых необходимых предпосылок для жизни.

Таким образом, с точки зрения внешней политики, Национал-Социалистическое Движение отличается от предыдущих буржуазных партий, например, следующим: внешняя политика национального буржуазного мира на самом деле всегда была лишь политикой границ; напротив этого, политика Национал-Социалистического Движения будет всегда территориальной. В своих смелых планах, например, Немецкая буржуазия будет стремиться к объединению Немецкой нации, но в действительности это завершится неудачным урегулированием границ.

Национал-Социалистическое Движение, наоборот, будет всегда определять свою внешнюю политику необходимостью обеспечить пространство, необходимое для жизни нашего Народа. Оно не знает Германизации или Тевтонизации, как в случае национальной буржуазии, но только распространение собственного Народа. Оно никогда не будет видеть в покоренных, так сказать, Германизированных, чехах и поляках национальное, не говоря уже о Народном, укрепление, но только расовое ослабление нашего Народа. Его национальная концепция не определяется ранними патриотическими идеями правительства, но, скорее, Народной, расовой идеей. Таким образом, отправная точка его мышления полностью отличается от буржуазного мира. Поэтому многое из того, что кажется национальной буржуазии политическим успехом прошлого и настоящего, является для нас или неполадкой, или причиной позднейшего несчастья. И многое, что мы считаем самоочевидным, кажется непонятным и даже чудовищным Немецкой буржуазии. Тем не менее часть Немецкой молодежи, особенно из буржуазных кругов, сможет меня понять. Ни я, ни Национал-Социалистическое Движение не надеемся найти какую-либо поддержку в кругах политической национальной буржуазии, активных в настоящее время, но мы, конечно, знаем, что по крайней мере часть молодежи найдет свой путь в наши ряды.

Для них.

 

7. От единого государства – к политике жизненного пространства

Вопрос о внешней политике нации определяется факторами, которые лежат частично в самой нации, а частично определяются окружающей средой. В целом внутренние факторы являются основой для необходимости определенной иностранной политики, а также количества силы, необходимого для ее исполнения. Люди, живущие на непригодной поверхности земли, принципиально будут стремиться увеличить свою территорию, следовательно, свое жизненное пространство, по крайней мере до тех пор, как они под здоровым руководством. Этот процесс, первоначально основанный только на озабоченности по поводу средств к существованию, оказался настолько благотворным и удачным решением, что он постепенно достиг славы и успеха. Это означает, что расширение пространства, сперва основанное на чистой выгоде, стало в ходе развития человечества подвигом, который затем также состоялся, даже если первоначальные предварительные условия или стимулы отсутствовали. Позднее попытка приспособить жизненное пространство к растущему населению превратилась в немотивированные захватнические войны, которые, в своей очень слабой мотивации содержали зародыши последующего реагирования. Пацифизм является ответом на это. Пацифизм существует в мире с тех пор, как появились войны, смысл которых не лежал в завоевании территории для пропитания Народа. С тех пор он стал вечным спутником войны. Он вновь исчезнет, как только война перестанет быть инструментом добычливой жадности или властолюбия отдельных лиц или наций, и как только снова станет абсолютным оружием, с которым Народы борются за свой хлеб насущный.

Даже в будущем расширение жизненного пространства для народной победы хлеба потребует приложения всех сил Народа. Если задача внутренней политики заключается в подготовке этого применения силы Народа, то задача внешней политики – приложить эту силу таким образом, чтобы максимально возможный успех был обеспечен. Это, конечно, не обусловлено только силой Народа, готовой к бою в любой момент времени, но и силой сопротивления. Диспропорция в силе между Народами, борющимися друг с другом за землю, приводит к постоянным попыткам, посредством союзов, либо превратиться в завоевателей, либо оказывать сопротивление превосходящим силам завоевателя.

Это начало политики союзов.

После победоносной войны 1870-1871 Немецкий Народ достиг положения бесконечного уважения в Европе. Благодаря успеху государственности Бисмарка и Прусским Немецким военным достижениям, большое количество Немецких Государств, которые до сих пор были лишь слабо связаны между собой, и которые, по сути, нередко в истории противостояли друг другу как враги, были объединены в один Рейх. Провинция старого Немецкого Рейха, потерянная 170 лет назад, постоянно аннексированная в то время Францией после краткой захватнической войны, вернулась к метрополии. Численно большая часть Немецкой нации, по крайней мере в Европе, была объединена в унитарной форме Государственного устройства. Это вызывает обеспокоенность тем, что в конечном итоге эта структура Государства включает .......... миллионов Поляков и.......... Эльзасцев и Лотаринжцев, ставших Французами. Это не соответствует идее Национального или Народного Государства. Национальное Государство буржуазного представления должно как минимум охранять единство Государственного языка, действительно до последней школы и последнего дорожного знака. Далее она должна включать в себя Немецкую идею в области образования и жизни этого Народа и сделать их носителями этой идеи.

Были слабые попытки в этом направлении, может, никогда этого всерьез не хотели, и на практике достигли обратного. Народное Государство, наоборот, не должно ни при каких условиях аннексировать Поляков с намерением сделать из них когда-нибудь Немцев. Наоборот, оно должно проявить решимость либо изолировать эти чужеродные расовые элементы, так что кровь своего Народа не будет испорчена еще раз, или оно должна без дальнейших проволочек удалить их и передать освободившиеся территории своим Национальным Товарищам.

То, что буржуазное национальное Государство не способно на такие дела, очевидно. Никто еще никогда не думал об этом, равно как и никто не сделал бы такой вещи. Но даже если бы была воля это сделать, не было бы достаточно сил, чтобы провести это, менее из-за последствий в остальном мире, чем из-за полного отсутствия понимания, что такие действия нашлись бы в рядах так называемой национальной буржуазии. Буржуазный мир когда-то предположил, что он может свергнуть феодальный мир, тогда как на самом деле он продолжает ошибки последнего через буржуазные бакалейные лавки, адвокатов и журналистов. Он никогда не имел своей собственной идеи, но на самом деле только безмерное самомнение и деньги.

Но мир не может быть завоеван одним этим, ни другой не может быть построен. Таким образом, период господства буржуазии в мировой истории будет настолько коротким, настолько же и достойным презрения.

Таким образом, с самого своего основания, Немецкий Рейх также подмешал яд к новой структуре Государства, чьи пагубные последствия могли бы быть менее избегнуты в условиях буржуазного равенства, по сути, дал евреям возможность использовать их в качестве надежных ударных войск.

Помимо этого, Рейх тем не менее охватил лишь часть Немецкой Нации, хотя и самую большую.

Это было бы самоочевидным, что даже если новое Государство не проводит какой-либо великой иностранной политики, имея целью Народный характер, по крайней мере так называемые буржуазные национальные Государства оно должно иметь в виду при дальнейшем объединении и укреплении Немецкой Нации, как минимальная цель иностранной политики. Это что-то, что буржуазное национальное Итальянское Государство никогда не забывает.

Таким образом, Немецкий Народ получил Национальное Государство, которое в действительности не полностью охватывают Нацию.

Таким образом, новые границы Рейха, глядя в национальном политическом смысле, были неполными. Они шли прямо через области Немецкого языка, и даже через части, которые, по крайней мере раньше, принадлежал к Немецкому Союзу, пусть даже неформальным образом.

Но эти новые границы Рейха были еще более неудовлетворительными с военной точки зрения. Везде были незащищенные, открытые области, которые, особенно на Западе, имели, кроме того, решающее значение для Немецкой экономики, и далеко не только в приграничных районах. Эти границы были более непригодна в военно-политическом смысле, поскольку группирующиеся вокруг Германии несколько больших Государств имели агрессивные внешнеполитические цели, равно как и их военные средства были в изобилии. Россия на востоке, Франция на западе страны. Два милитаристских Государства, одно из которых бросало алчные взгляды на Восточную и Западную Пруссию, в то время как другое неустанно продолжало свою вековую цель иностранной политики - возведение границы по Рейну. Кроме того, существует Англия, могущественнейшая морская держава в мире. Чем более широкие и незащищенные Немецкие границы земель на востоке и западе, тем более ограниченной, напротив, была возможная оперативная основа морской войны. Ничего не делало борьбу против Немецких подводных лодок легче, чем пространственно обусловленные ограничения в ее портовых районах. Легче перекрыть и патрулировать водоем в форме треугольника чем это было бы в случае с побережьем, скажем, 600 или 800 километров длиной. Взятые в целом, новые границы Рейха в качестве таковых вовсе не были удовлетворительными с военной точки зрения. Нигде не существовало естественного препятствия или естественной защиты. В противоположность этому, однако, повсюду были высокоразвитые мощные Государства с враждебными мыслями в глубине души. Предчувствие Бисмарка, что новый Рейх, основанный им, еще раз нужно будет защищать мечом, было наиболее глубоко обоснованным. Бисмарк выразил то, что исполнилось 45 лет спустя.

Столь же мало удовлетворительными, как новые границы Рейха могли быть в национальном и военно-политическом смысле, они были тем не менее даже еще более неудовлетворительными с точки зрения возможности существования Немецкого Народа.

Германия на самом деле всегда был перенаселенной областью. С одной стороны, это лежит в стиснутом положении Немецкой нации в Центральной Европе, с другой стороны в области культуры и актуальной важности этого Народа и его чисто человеческой плодовитости. С момента своего вступления в мировую историю, Немецкий Народ всегда находился в недостаточном пространстве. Более того, его первое политическое появление было вынуждено в первую очередь этой нехваткой. С самого начала переселения Народов, наш Народ никогда не был в состоянии решить эту потребность в пространстве, кроме как посредством завоевания мечом или за счет сокращения собственного населения. Это сокращение населения иногда осуществляется в результате голода, иногда за счет эмиграции, а порой и через бесконечные, несчастные войны. В последнее время оно было осуществлено за счет добровольного ограничения рождаемости.

Войны 1864 года, 1866 и 1870-71 имели свое значение в национальном политическом объединении части Немецкого Народа и, следовательно, в конечном счете политической раздробленности Немецкого Государства. Черно-бело-красный флаг нового Рейха, следовательно, не имеет ни малейшего идеологического смысла, а скорее Немецкий национальный смысл, что он победил бывшую политическую раздробленность Государства. Таким образом, черно-бело-красный флаг стал символом Немецкого Федерального Государства, которому удалось преодолеть раздробленность. Тот факт, что, несмотря на свою молодость, он пользовался почитанием на уровне идолопоклонства, лежал в основе его крещения, в самом деле само рождение Рейха поднималось неизмеримо выше всех подобных мероприятий. Три победоносных войны, последняя из которых стала буквально чудом Немецкого государственного деятеля, Немецкого военного руководства, и Немецкого героизма, являются делами, из которых родился новый Рейх. И когда он, наконец, объявил о своем существовании окружающиму миру императорским провозглашением через величайшего императорского вестника, гром и грохот батарей на фронте, окружавшем Париж, отдавался в реве фанфар и труб.

Никогда раньше Империя не была провозглашена таким образом.

Но черно-бело-красный флаг появился в Немецком Народе как символ этого уникального события именно так, как черно-красно-желтый флаг является и будет оставаться символом Ноябрьской Революции.

Как бы отдельные Немецкие Государства не сливались друг с другом под этим знаменем, и, насколько этот новый Рейх обеспечил политический престиж и признание за рубежом этим Государствам, создание Рейха все-таки ничего не меняет в отношении основных потребностей - отсутствие территории нашего Народа. Большие военно-политические дела нашего Народа не были в состоянии дать Немецкому Народу границы, в которых он был бы в состоянии обеспечить свое существование сам по себе. Напротив, по мере того как достоинства Немецкой национальности увеличились с помощью нового Рейха, стало более трудным для отдельных Немцев отвернуться от такого Государства, как эмигрантам, в то время как, наоборот, определенные чувства национальной гордости и радости в жизни, которые мы находим почти непонятными сегодня, учили, что многодетные семьи были благом, а не тягостью.

После 1870-1871 было заметно быстрое увеличение Немецкого населения. Частично его пропитание обеспечивалось современной промышленностью и большой научной эффективностью, с которой Немцы в настоящее время возделывали свои поля в безопасных границах своего Народа. Но большая часть, если не самая большая, с увеличением производительности Немецкой земли была поглощена по крайней мере столь же значительным увеличением общих потребностей жизни, которые гражданин нового Государства теперь тоже выдвигал. Нация едоков квашеной капусты и пожирателей картофеля, как Французы насмешливо называли ее, теперь медленно начала подтягивать свой уровень жизни к другим Народам в мире. Таким образом, только часть урожая немецкого сельского хозяйства была доступна для населения в виде чистого прироста.

В самом деле, новый Рейх никогда не знал, как справиться с этой нуждой. Даже в новом Рейхе, во-первых, была сделана попытка сохранить соотношение между численностью населения и земли в допустимых пределах с помощью постоянной эмиграции. Для наиболее потрясающего доказательства правильности нашего утверждения о повышающемся значении соотношения между численностью населения и земли состоит в том, что в результате этой диспропорции, особенно в Германии 1870-х, 1880-х и 1890-х гг. бедствия привели к эпидемии эмиграции, которая даже в начале 1890-х годов разбухла до цифры почти 1 миллион с четвертью человек в год.

Таким образом, проблема пропитания Немецкого Народа не была решена ни для существующей человеческой массы, ни даже основанием нового Рейха. Дальнейшее увеличение Немецкой Нации, однако, не может иметь место без такого решения. Независимо от того, чем такое решение может оказаться, оно должно быть найдено в любом случае. Поэтому важнейшей задачей Немецкой внешней политики после 1870-1871 должен был быть вопрос о решении проблемы пропитания.

 

8. Ошибочная экономическая и союзная политика Второго рейха

Среди бесчисленных высказываний Бисмарка вряд ли найдется такое, которое буржуазный политический мир более любил бы цитировать, чем одно, что политика есть искусство возможного. Чем меньше политические умы, которые должны были бы управлять наследием великого человека, тем большей силой притяжения это высказывание обладает. Этим предложением, конечно, они могли бы приукрасить, действительно оправдать даже самых бедных политических растяп, просто обращаясь к великому человеку и пытаясь доказать, что на тот момент было невозможно сделать не то, что было сделано, что политика - это искусство возможного, и что, следовательно, они действуют в духе Бисмарка и в смысле Бисмарка.

Таким образом, даже господин Штреземан может получить что-то вроде Олимпийского венка вокруг головы, которая, если даже и не очень Бисмаркова, по крайней мере, лысая.

Бисмарк точно разграничил и четко изложил политические цели перед глазами. Это наглость - хотеть навязать ему мысль, что он достиг цели работы своей жизни только через накопление конкретных политических возможностей, а не через овладение конкретными мгновенными ситуациями с прицелом на видимые политические цели. Это политическая цель Бисмарка заключалась в следующем:

Решить Немецкий вопрос с помощью крови и железа

Ликвидировать дуализм Габсбургов-Гогенцоллернов

Образовать новый Немецкий Рейх под руководством прусских Гогенцоллернов

Добиться максимальной внешней безопасности Рейха

Организовать его внутреннее управление по Прусской модели.

В стремлении к этой цели, Бисмарк использовать все возможности, и работал с дипломатическим искусством до тех пор, пока это обещало успех, он же бросил меч на весы, если только сила была в состоянии привести к решению. Мастер политики, для которого оперативные сферы простирались с паркетных полов гостиных до пропитанных кровью полей сражений.

Он был мастером политики возможностей.

Его преемники не имеют ни политических целей, ни даже политической идеи. В отличие от него они путают сегодняшний день с завтрашним, и завтрашний - с послезавтрашним, а затем с тщеславной наглостью цитируют этого человека - кому частично они сами, частично их духовные предшественники причиняли самые сложные проблемы и наиболее ожесточенные бои - с тем чтобы представить их политическую бессмысленность и бесцельность, разорительно запинаясь, как искусство возможного.

Когда в трех войнах Бисмарк создал новый Рейх - все, однако, из-за своей блестящей политической деятельности - это было самое высокое достижение, которое могло быть реализовано в то время. Но это было только необходимостью, необходимой предпосылкой для любого будущего политического представительства жизненно важных интересов нашего Народа. Ибо без создания нового Рейха, Немецкий Народ никогда бы не обнаружил структуры власти, без которой судьбоносная борьба не может вестись в будущем. Это было также ясно, что в начале нового Рейха, безусловно, должны быть объединены на поле боя, но внутренне составляющие Государства-компоненты должны были также и привыкнуть друг к другу. Годы притирки должны пройти, прежде чем такая консолидация Немецких Государств в Союз может породить реальное Федеративное Государство. Это было время, когда Железный Канцлер отказался от увольнения кирасир, чтобы с бесконечным умом, терпением и с мудрым пониманием и прекрасной чувствительностью, заменить давление Прусской гегемонии на власть доверия. Достижения образования коалиции Государств, родившейся на поле боя, в Рейх, взаимосвязанный трогательной любовью, относится к величайшим, когда-либо творимым деяниям политики.

Это Бисмарк первый ограничился тем, что было отнесено как к мудрости его понимания, так и к счастью Немецкой Нации. Эти годы внутреннего мирного строительства нового Рейха были необходимы, если не поддаться мании завоевания, результаты которого были бы все еще очень неопределенными, поскольку исполнительной власти в пределах Рейха по-прежнему не хватало однородности, которая была бы предпосылкой для дальнейшего слияния территорий.

Бисмарк достиг своей жизненной цели. Он решил Немецкий вопрос, устранил дуализм Габсбургов-Гогенцоллернов , поднял Пруссию к Немецкой гегемонии, последовательно объединил Нацию, консолидировал новый Рейх в пределах возможного в то время, и разработал военную оборону таким образом, что весь этот процесс создания нового Немецкого Рейха внутри страны, который, по сути обязательно потребовал бы десятилетия, не мог быть нарушен в сущности никем.

Таким образом, чем больше Бисмарк мог, как старый Рейхсканцлер, оглянуться на готовую работу жизни, тем меньше эта работа означала конец жизни Немецкой Нации. Через создание Бисмарком нового Рейха, Немецкая нация, после столетий правительственного распада, снова нашла органические формы, которые не только объединили Немецкий Народ, но и наделили этот единый Народ выражением силы, которая столь же реальна, как ранее была идеальна. Если плоть и кровь этого Народа были веществом, о сохранении которого в этом мире надо заботиться, то инструмент власти, посредством которого Нация может далее снова заявить свое право на жизнь в рамках остального мира, пришел к жизни через новый Рейх.

Задачей в период после Бисмарка было решить, что дальше должно быть предпринято в интересах сохранения Немецкого Народа.

Поэтому дальнейшая подробная политическая работа зависела от этих решений, которые должны были быть фундаментального характера и которые тем самым означали установление новой цели. Следовательно, это означает: Подобно тому, как Бисмарк, отдельный человек, решил установить цель для своей политической деятельности, которая только тогда позволила ему действовать от ситуации к ситуации в соответствии со всеми возможностями, с тем чтобы прийти к этой цели, так и период после Бисмарка также ставит перед собой определенную цель, насколько необходимую, настолько возможную, чье достижение настоятельно способствует интересам Немецкого Народа, и для достижения которой можно также использовать все возможности, начиная с искусства дипломатии до военного искусства.

Постановка этой цели, однако, осталась невыполненной.

Не стоит, да и вряд ли возможно указать все причины такого пренебрежения. Основная причина заключается, прежде всего в отсутствии умниц, высоких политических личностей. Но причины, которые отчасти лежат в самой природе основания нового Рейха, весят почти так же тяжело в масштабе. Германия стала демократическим Государством, и, хотя лидеры Рейха подвергались императорским решениям, тем не менее, эти решения сами по себе могли избежать трудности столкновения с общественным мнением, которое нашло свое конкретное выражение в парламентских учреждениях, создателями которых были политические партии, а также пресса, которые, в свою очередь, сами получали конечные инструкции от нескольких узнаваемых кукловодов. Таким образом интересы нации все больше и больше отступали на задний план по сравнению с интересами определенных и особых групп населения. Все это было тем более верно, поскольку только небольшая ясность в отношении подлинных интересов нации преобладала среди самых широких кругов общественности, а, наоборот, интересы определенных политических партий или мировых газет были гораздо более конкретными, поскольку Германия в настоящее время действительно стала национальным Государством. Но концепция в национальном отношении была в конечном счете только чисто патриотической, правительственной и династической. Она не имела почти ничего общего с Народной идеей. Таким образом, общая неопределенность преобладала в отношении будущего и в отношении направленности целей будущей внешней политики. Глядя с национальной точки зрения, следующей задачей Государства, после завершения его внутренней Государственной структуры, должны были быть возобновление и окончательное достижение национального единства. Ни одна цель иностранной политики не могла бы быть более очевидной для строго официального национального Государства того времени, чем аннексия тех немецких районов в Европе, которые, частично из-за своей бывшей истории, должны были быть очевидной частью не только Немецкой нации, но и Немецкого Рейха. Тем не менее такие очевидные цели не были установлены потому, что помимо другого сопротивления, так называемая национальная концепция является слишком расплывчатой, мало продуманной и разработанной, чтобы быть в состоянии мотивировать такой шаг сама по себе. Чтобы иметь в виду, и осуществлять всеми средствами, включение Немецкого элемента старой восточной границы Рейха, как следующей целью, придется вступить в противоречие с легитимистской патриотической идеей, а также в противоречие с чувством плохо определенной симпатии.

Почтенный Дом Габсбургов, конечно, таким образом потерял свой трон. Весь пивной патриотизм, также был бы наиболее тяжело обиженным, но все же он был бы единственной разумной следующей целью, которую новый Рейх может установить для себя - то есть, с точки зрения так называемого Национального Государства. Не только потому, что через него количество Немцев, проживающих в пределах Рейха, значительно возросло бы численно, что, конечно, будет также иметь значение в военном отношении, но в то время мы могли бы спасли те потери, о которых сожалеем сегодня. Если бы сама Германия присоединилась к расчленению невозможного государства Габсбургов, по сути же она представляла этот раздел себе, как свою собственную политическую цель по национально-политическим причинам, то все развитие Европы пошло бы по иному пути. Германия не сделала бы себе врагов из целого ряда Государств, которые сами по себе ничего не имели против Германии, а на южной границе Рейха не перешла бы через Бреннер.

По крайней мере, преимущественно Немецкая часть Южного Тироля была бы в Германии.

Но состояться этому помешало не только отсутствие национальной концепции в то время, но так же определенные интересы определенных групп. Центристские круги при любых обстоятельствах желали политики, направленной на сохранение так называемого католического государства Габсбургов, в связи с чем они говорили лживо о клановых братьях, тогда как они очень хорошо знали, что в Габсбургской монархии этих клановых братьев медленно, но верно припирают к стене, и лишают их членства в клане. Но для Центра Немецкая точка зрения стандартной не была, да и в самой Германии тоже. Господа были влюблены в любого Поляка, любого Эльзасского предателя и Франкофила, чем в Немцев, которые не желали вступать в такие преступные организации. Под предлогом представления католических интересов, эта партия даже в мирное время протянула руку помощи во вред и разорение основного оплота реального Христианского мира – Германия - всеми возможными способами. И эта самая лживая партия даже не собирается уклоняться от хождения рука об руку, в тесной дружбе с открытыми отрицателями бога, атеистами, религиозными богохульниками, до тех пор, пока они считали, что можно таким образом нанести ущерб Немецкому Национальному Государству и Немецкому Народу.

Таким образом, в создании безумной Немецкой внешней политики, Центр, Христианский католический благочестивый Центр, имел отрицающих Еврейского бога Марксистов, как любящих союзников, на своей стороне.

Ибо, как Центр сделал все возможное, чтобы защитить себя от любой политики в области борьбы с Габсбургами, Социал-демократы, как затем и представители Марксистского мировоззрения, сделали точно так же, хотя и по по другим причинам. Надо отметить, что конечная цель обеих партий была одна и та же: вредить Германии, насколько это возможно. Чем слабее Государство, тем больше становится неограниченное господство этих партий, что также является большим преимуществом для их руководителей.

Если Старый Рейх хотел вернуться к объединению немецкого элемента в Европе на основе национальной политической точки зрения, то распад Габсбургского конгломерата государств, обязательно связанных с ним, повлек за собой новые группировки Европейских держав. Это было самоочевидным, что такой роспуск Габсбургского Государства немыслим без вступления в отношения с другими Государствами, которые преследуют аналогичные интересы. Таким образом Европейская коалиция для достижения этой цели, используя все возможности для этого, автоматически начинает существовать, что и будет определять судьбу Европы по крайней мере на ближайшие десятилетия.

Надо отметить, что Тройственный Союз был первым, подлежащим ликвидации на самом деле. Я говорю на самом деле, поскольку на практике ликвидация уже проделана очень давно.

Союз с Австрией имел реальный смысл для Германии до тех пор, пока через этот союз она могла надеяться получить дополнительную мощь в час опасности. Он стал бессмысленным с того момента, когда дополнительная мощь оказалась меньше, чем военное бремя Германии, вызванное этим союзом. Считая надлежащим образом, это началось с самого первого дня Тройственного Союза, если, например, Россия стала врагом Германии в результате этого Союза, или на основе этого Союза. Бисмарк, кроме того, задумывался над этим детально, и поэтому считал себя вынужденным заключить так называемый Перестраховочный Договор с Россией. Короче говоря, смысл Перестраховочного Договора в том, что, если Германию будут подталкивать к конфликту с Россией в рамках Союза, она бросит Австрию. Таким образом Бисмарк уже воспринимал проблематичную важность Тройственного Союза в свое время, и в соответствии с его искусством возможного, он принял необходимые меры предосторожности для действий при любых обстоятельствах.

В свое время этот Перестраховочный Договор внес вклад в изгнание одного из величайших Немецких государственных деятелей нашего века.

В самом деле, ситуация, которой боялся Бисмарк, возникла в начале 1890-х годов после оккупации Боснии Австро-Венгрией, и в результате сильно распалила Панславянское движение, вытекающее из нее. Союз с Австрией привел к вражде с Россией.

Эта враждебность с Россией, однако, была причиной, по которой Марксисты, хотя они не соответствуют Немецкой внешней политике, тем не менее, на самом деле используют все средства, чтобы сделать иное невозможным.

Таким образом, отношение Австрии к Италии как таковое всегда останется неизменным. Ранее Италия вступила в Тройственный Союз в качестве меры предосторожности против Франции, но не из любви к Австрии. Наоборот, Бисмарк даже здесь правильно понял внутреннюю сердечность Итальяно-Австрийских отношений, когда он утверждал, что есть только две возможности между Австрией и Италией: либо союз, либо война. В Италии - за исключением немногих фанатиков Франкофилов - реальные симпатии существовали только к Германии. И это тоже понятно. Это говорит о совершенном отсутствии политической подготовки и политическом незнании Немецкого Народа, особенно так называемой буржуазной национальной интеллигенцией, что они считали, что можно перенести Тройственный Союз, основанный на политическом праве, в сферу дружеских наклонностей. Этого не было даже в случае между Германией и Австрией, потому что даже здесь, Тройственный Союз, или, точнее, союз с Германией, по-человечески цеплял сердца относительно небольшой части немцев в Австрии. Габсбурги никогда бы не стали на свой путь к Тройственному Союзу, если иной возможности сохранить свой Государственный труп не существовало. Когда в Июльские дни 1870 Немецкий Народ пылал от негодования от беспрецедентной провокации Франции и поспешил к старым полям сражений в защиту Немецкого Рейна, в Вене надеялись, что час мести за Садову пришел. Конференции следовали одна за другой в быстром темпе, один коронованный совет чередовался с другим, курьеры летали туда и сюда, и первый призыв резервистов был сделан, как вдруг, конечно, начали прибывать первые сводки с театра военных действий. И когда за Вайсенбургом последовал Ворт, а за Вортом – Гравелотт, Метц, Марс-ла-Тур, и, наконец, Седан, тогда Габсбурги, под давлением неожиданно поднявшего шум нового Немецкого мнения, первый начали обнаруживать в себе Немецкие сердца. Если к тому времени Германия проиграла лишь первые битвы, Габсбурги, а с ними и Австрия, сделали бы именно то, за что они потом очень упрекали Италию. И то, что, кроме того, они не только собирались сделать в Мировой Войне во второй раз, но на самом деле совершалось как низменное предательство Государства, которое обнажило свой меч для них. Ради этого Государства Германия приняла тяжелейшие кровавые трудности на себя, и она была предана не только в отдельных тысячах случаев этим Государством, но в итоге лично представителем этого Государства, все вещи и истины, о которых наши буржуазные национал-патриоты предпочитают молчать, с тем чтобы иметь возможность кричать против Италии сегодня.

Когда позже Дом Габсбургов вкрался в Тройственный Союз, это было действительно только потому, что без Тройственного Союза этот Дом давно бы уже был сметен туда, где он находится сегодня. Когда я все больше изучаю грехи этого Дома в истории Немецкого Народа, меня тревожит то, что на этот раз мельницы бога были приведены в движение силами, которые лежали за пределами Немецкого Народа.

Но при этом Габсбурги также имели все основания желать союза, особенно с Германией, потому что этот союз на самом деле действительно сдавал Германизм в Австрии. Денационализаторская политика Габсбургов в Австрии, их Чехизация и Славянизация Немецких элементов никогда бы не стала возможной, если бы Рейх сам не держал свой моральный щит над ней. Так какое право имел Австрийский Немец протестовать, и на национальной почве, против Государственной политики, которая соответствовала квинтэссенции Немецкой национальной идеи, как это было воплощено в Рейхе для Австрийского Немца? И, наоборот, могли бы Германия в настоящее время оказывать давление на все это, чтобы предотвратить медленную дегерманизацию в Австрии, если после всего Габсбурги сами были союзниками Рейха? Мы должны знать, слабость политических лидеров Рейха, чтобы знать, что все остальное скорее было бы возможным, чем пытаться осуществлять реальное энергичное влияние на союзника, которое затронуло бы его внутренние дела. Хитрые Габсбурги это хорошо знали, как, в общем, Австрийская дипломатия высоко превосходила Немецкую в хитрости и лукавстве. И, наоборот, эти самые Немцы, как пораженные слепотой, казалось, не осознают отдаленных событий и условий внутри страны своего союзника. Только Война смогла открыть глаза большинству людей.

Таким образом, сам союз, основанный на дружбе Габсбургов с Германией, становился все более роковым, поскольку, при его же посредстве, конечный подрыв предпосылок для этого союза был гарантирован. Пока что Габсбурги были в состоянии уничтожить германизм в Австрии во время досуга и без беспокойства о Немецком вмешательстве, стоимость всего этого альянса стала для самой Германии все более проблематичной. Какой смысл имеет союз для Германии, который серьезно не рассматривается правящим домом – поскольку Дом Габсбургов никогда не думал считать Немецкие интересы как нечто само собой разумеющееся в вопросе о союзе, так что немало настоящих друзей этого союза волей-неволей медленно стали жертвой дегерманизации. Потому что в остальном в Австрии к союзу относились с равнодушием в лучшем случае, но в большинстве случаев он был внутренне ненавидим.

В течение последних 20 лет до войны, столичная пресса в Вене была уже в большей степени ориентирована про-французски, а не про-немецки. Пресса Славянских провинций, тем не менее, была сознательно враждебна Германии. По мере того как Славянство в культурном смысле поощрялось династией Габсбургов, и в настоящее время приобрело фокусы своей собственной национальной культуры в своих столицах, оно также выдвигало центры, имеющие свою собственную политическую волю. Это историческое наказание Дому Габсбургов, которые не видели, что в один день эта национальная ненависть, которую они сперва мобилизовали против Немцев, пожрет само Австрийское Государство. Но для Германии союз с Австрией стал особенно бессмысленным с момента, когда, благодаря влиянию Австро-Немецких Марксистов, предателей Народа, так называемое всеобщее избирательное право, наконец, разрушило гегемонию Германизма в Австрийском Государстве. Ибо на деле действительно Немцев насчитывалось лишь третья часть населения Цислейтании, то есть, Австрийской половины Австро-Венгерского Государства. После того как всеобщие выборы стали основой Австрийского представительства в парламенте, положение Немцев стало безнадежным, тем более, что клерикальные партии хотели преднамеренного представления национальной точки зрения так же мало, как и Марксисты, которые намеренно предали их. Те же социал-демократы, которые сегодня лицемерно говорят о Германизме в Южном Тироле, предали и продали Германизм в старой Австрии самым бессовестным образом, как только появилась такая возможность. Они всегда стояли на стороне врагов нашего Народа. Наиболее дерзкая Чешская самонадеянность всегда находила своих представителей в так называемой Немецкой социал-демократии. Каждый репрессивный акт против Германии находил их согласие. И каждый пример Немецкого ухудшения видел Немецких Социал-Демократов в качестве соавторов. При таких обстоятельствах, что может Германия до сих ожидать от Государства, политическое руководство которого, постольку, поскольку оно специально выражено в парламенте, было на четыре пятых сознательно анти-Немецким?

Преимущества союза с Австрией вытекали на самом деле только для Австрии, в то время как Германия должна была иметь недостатки. И их было не мало.

Характер австрийского государства предполагает, что целый ряд окружающих Государств желает распада Австрии в качестве цели своей национальной политики. То, что Германия после Бисмарка никогда не была способна вызвать, было сделано самыми мелкими Балканскими Государствами, а именно, установление определенных внешнеполитических целей, которых они пытались достичь с помощью, и, соответственно, всех возможностей под рукой. Все эти в какой-то мере только что возникшие национальные Государства, лежащие на границах Австрии, видел свою высочайшую будущую политическую задачу в освобождении расовых товарищей, которые этнически принадлежали к ним, но кто жил под скипетром Австрии и Габсбургов. Было очевидно, что само это освобождение может иметь место только в результате военных действий. Кроме того, это обязательно приведет к распаду Австрии. Австрийские собственные силы сопротивления не представляют собой препятствия всему этому тем более, что они зависят в первую очередь от тех, кто будет освобожден. В случае военной коалиции России, Румынии и Сербии против Австрии, Северные и Южные Славянские элементы окажутся с самого начала вне рамок Австрийского сопротивления, так что в лучшем случае Немцы и Мадьяры останутся как основные носители борьбы. Теперь, опыт показывает, что устранение конкретных боевых сил на Народном основании ведет к распаду и, таким образом, полный параличу Австрийского фронта. Сама по себе Австрия смогла бы вести лишь незначительное сопротивление такой общенаступательной войне. Это было известно и в России, а также в Сербии, и очень хорошо известно в Румынии. Так что на самом деле поддержкой Австрии был только ее могущественный союзник, на которого она могла опереться. Но что было более естественным, чем мысль, к этому времени сформировавшаяся в мозгах ведущих анти-Австрийских государственных деятелей, а также в общественном мнении, что путь к Вене должен проходить через Берлин?

Чем больше Государств было, которые хотели бы наследовать Австрии и не могли этого сделать в результате военного партнерства, тем больше было Государств, которые обязательно принимались самой Германией в качестве врагов.

На рубеже веков вес этих врагов, настроеных против Германии из-за Австрии, был уже в несколько раз больше, чем возможная вооруженная помощь, которую Австрия могла бы предоставить Германии.

Таким образом, внутренний смысл этой союзной политики был преобразован именно в свою противоположность.

Дело осложнялось еще дальше и третьим члена альянса, Италией. Как уже было отмечено, в отношение Италии к Австрии не было и вопроса о сердечности, и вряд ли как одна из причин, но на самом деле только результат и следствие подавляющей необходимости. Итальянский Народ в первую очередь, и Итальянская интеллигенция, всегда могли сплотиться в симпатии к Германии. На рубеже веков все основания уже существовали для союза Италии с Германией в одиночку. Мнение, что Италия как таковая, была бы неверным союзником, так глупо и тупо, что креслельные политики могут предложить его только для нашей аполитичной так называемой национальной буржуазии. Самую потрясающую противоположность показывает история нашего Народа, а именно то время, когда Италия была когда-то в союзе с Германией против Австрии, конечно же. Надо отметить, что Германия в это время была Пруссией во главе с гением Бисмарка, а не той, что привела к политической недееспособности позднейших сапожников неправильно управляемого Рейха.

Конечно, Италия того времени терпела поражения в сражениях на суше и на море, но она достойно выполняла союзные обязательства, как Австрия не поступала в Мировой Войне, в которую она втолкнула Германию. За то время, когда Италии был предложен сепаратный мир, который дал бы ей все, чего бы ей удалось добиться лишь позже, она с гордостью и с негодованием отвергла его, несмотря на военные поражения, которые ей пришлось пережить, тогда как Австрийские государственные руководители не только желали такого сепаратного мира, но были готовы отказаться от Германии полностью. Если этого не случилось, причина лежит не в силе характера Австрийского государства, а в характере требований, которые противник предъявлял ей, и что на практике означало ее распад. Тот факт, что Италия потерпела военные поражения в 1866 году, нельзя реально рассматривать как признак измены альянсу. Безусловно, она предпочла бы победы поражениям, но Италия того времени не могла действительно быть сравнима с Германией, но и даже еще позже, потому что ей не хватало высшей мощи военной кристаллизации, которая у Германии была в Пруссии. Немецкий союз без основы Прусской военной мощи точно так же поддался бы нападению такой старой, но еще не расчлененной национально военной мощи, такой как обладала Австрия, как это имело место в отношении Италии. Но главное заложено в том, что Италия в то время сделала возможным решение в Чехии в пользу позднего немецкого Рейха, путем блокирования значительной и большей части Австрийской армии. Ибо тот, кто помнит критическую ситуацию на день битвы у Кениггреца, не может утверждать, что это было дело безразличия к судьбе Германии, быть ли Австрии на поле боя с дополнительными 140000 людей, как она могла бы сделать в силу Итальянского обязательства.

Естественно, Италия того времени не заключала этот союз, с тем чтобы сделать возможным национальное единство Немецкого Народа, а, скорее, Итальянского, это понятно. Это действительно требует пресловутой политической наивности патриотического легионера, чтобы иметь возможность видеть причину упреков или клеветы в этом. Идея получения союза, который с самого начала имеет лишь перспективы успеха или усиления – детская глупость. Поскольку Итальянцы имеют точно такое же право делать тот же упрек Пруссии того времени и самому Бисмарку, а именно, что они заключили союз не из любви к Италии, но из-за преследования ими своих собственных интересов. К сожалению, я склонен сказать, что это унизительно, что такая глупость совершается только к северу от Альп, а не также к югу от них.

Такая глупость становится понятной только тогда, когда мы считаем Тройственный Союза, или, еще лучше, альянс между Германией и Австрией, который действительно редок, когда одно Государство, Австрия, получает от союза все, и другое, Германия, вообще ничего. Союз, в котором одна сторона рискует своими интересами, а другая - в блестящих доспехах. Одна имеет холодную целеустремленность, а другая - лояльность Нибелунгов. По крайней мере, это произошло только однажды в истории в такой степени, и, таким образом, и Германия получила самые страшные результаты для такого рода политического руководства Государства и союзной политики.

Таким образом, если союз с Италией, поскольку он касается отношения Австрии с Италией, имел самую сомнительную ценность с самого начала, это было не потому что с Италией, например, речь могла идти о неправильном в корне партнере, а потому, что для Италии этот самый союз с Австрией не обещал ни одной взаимовыгодной величины.

Италия была национальным Государством. Ее будущее неизбежно должно было лежать на берегах Средиземного моря. Таким образом все соседние Государства более или менее являются препятствием для развития этого национального Государства. Если кроме того, мы учитывали, что Австрия сама по себе имеет 800000 итальянцев в рамках ее границ, и далее, что эти же Габсбурги – те, кто, с одной стороны сдал Немцев в Славянизацию, то с другой стороны очень хорошо понял, как натравить Славян и Немцев на Итальянцев - были все интересы в медленной денационализации этих 800000 итальянцев, то будущая задача внешней политики Италии едва ли ставится под сомнение. Она должна быть анти-Австрийской, и про-Германской насколько возможно. И эта политика также нашла оживленную поддержку, действительно светящийся энтузиазм, среди Итальянского Народа. Потому что обиды, что Габсбурги - и Австрия была их политическим оружием для этого - совершили в отношении Италии на протяжении веков, глядя с Итальянской точки зрения, вопиют небу об отмщении. Веками Австрия была препятствием на пути объединения Италии, снова и снова Габсбурги поддержали коррумпированные Итальянские династии, да еще на рубеже веков съезд партии духовной и Христианской общественной направленности закрылся не с чем-нибудь, но с требованием, чтобы Рим был предоставлен Папе Римскому. Никто не сомневался, что это рассматривалось как задача Австрийской политики, но с другой стороны, они имели наглость полагать, что люди волей-неволей в Италии увлеченно продемонстрируют энтузиазм по поводу союза с Австрией. Таким образом Австрийская политика по отношению к Италии в ходе веков не всегда делалась в лайковых перчатках. Чем Франция была на протяжении веков для Германии, Австрия в течение многих столетий была для Италии. Низменности северной Италии всегда были полем деятельности, на котором Австрийское Государство показывало свою политику дружбы с Италией. Хорватские полки и Пандуры были носителями культуры и Австрийской цивилизации, и это жаль, что все это, в частности, связывается с Немецким именем. Если сегодня мы часто слышим высокомерное неодобрение, действительно презрительное оскорбление Немецкой культуры из Итальянских уст, то за это Немецкий Народ должен благодарить Государство, которое, замаскированное как Немецкое снаружи, но которые разоблачало характер своего внутреннего существа перед Итальянцами через грубых солдат, которые в своем собственном Австрийском Государстве рассматривались его гражданами, как истинный бич божий. Боевая слава Австрийской армии была частично построена на успехах, которые неизбежно вызывали неумирающую ненависть Итальянцев на все времена.

Это было несчастьем для Германии, никогда не понимать этого, несчастьем, напротив, покрывающим это косвенно, если не прямо. Ибо так же Германия потеряла Государство, которое, как дела потом показали, могло бы стать нашим самым верным союзником, как когда-то было очень надежным союзником Пруссии.

Таким образом, отношение широкого общественного мнения в Австрии по поводу войны в Триполи имело особенно решающее значение для внутренней связи Италии с Австрией. То, что Вена косо смотрела на Итальянские попытки поставить ногу в Албании, еще понятно в связи с положением дел. Австрия считала, что ее собственные интересы находятся под угрозой там. Но общее и решительно искусственное подстрекательство против Италии, когда та отправилась завоевывать Триполи, было непонятно. Итальянский шаг, однако, самоочевиден. Никто не может обвинить правительство Италии, если оно пыталось принести Итальянский флаг в районы, которые по самому своему местоположению должны были быть признаны колониальными областями Италии. Не только потому, что молодые Итальянские колонисты шли по следам древних римлян, но Итальянские действия должны были бы быть отрадными именно для Германии и Австрии по еще одной причине. Чем Италия больше занята в Северной Африке, тем больше природных противоречий между Италией и Францией будет поневоле однажды развиваться. Начальнику Немецкого Государства, по крайней мере, следовало бы попытаться всеми средствами создать трудности для угрожающего распространения Французской гегемонии в Северной Африке, и в целом Французскому открытию Черного континента, даже с учетом возможного военного укрепления Франции также на европейских полях сражений. Для французского правительства, и особенно ее военных лидеров, не оставалось ни одного сомнения в том, что для них в Африканских колониях действительно была другая важность, чем просто демонстрация Французской цивилизации. Долгое время они уже видели в них резервуар солдат для следующего Европейского конкурса оружия. То, что это могло произойти только с Германией, тоже понятно. Что было бы более естественным, с точки зрения Немцев, чем всякое вмешательство другой державы, особенно если эта другая держава была ее союзником. Кроме того, Французская нация стерильна и не нуждается в расширении своего жизненного пространства, в то время как Итальянский Народ, так же, как Немецкие, должен был найти какой-то выход. Пусть никто не скажет, что это повлекло бы за собой кражу, совершенную у Турции. Ибо тогда все колонии действительно украденные области. Только без них Европейцы жить не могут. У нас не было интереса, и не должно быть, в отчуждении с Италией из совершенно нереальных симпатических чувств к Турции. Если когда-либо было внешнеполитическое действие, в котором Австрия и Германия могли бы полностью стоять позади Италии, это было именно оно. Это было просто скандально, как Австрийская пресса того времени, по сути, все общественное мнение, вели себя по отношению к Итальянским действиям, чьей конечной целью было не что иное, как аннексия Боснии и Герцеговины самой Австрией. Ненависть внезапно вспыхнула в то время, которое показывало реальный внутренний смысл этой Австрийско-Итальянской связи все более четко, поскольку не было никаких фактических оснований для этого вообще. Я был в Вене в то время и имел в душе отвращение к глупым, а также бесстыдным методам, каким образом союзник был тогда ранен ножом в спину. Таким образом, при таких условиях требовать от этого самого союзника верности, которая в действительности была бы самоубийством Италии, по крайней мере, так же непонятно, как и наивно.

Кроме того, дело в следующем: природное военно-географическое положение Италии всегда вынуждает это Государство вырабатывать политику, которая не принесет ей конфликт с превосходящей военно-морской мощью, которой Итальянский флот и флоты союзных с ней стран не будут в состоянии, насколько человек может предвидеть, сопротивляться. До тех пор, пока Англия обладает неоспоримым господством на море, и до тех пор, пока эта гегемония еще может быть укреплена посредством Средиземноморского Французского флота, без способности Италии и ее союзников оказать перспективное сопротивление, Италия никогда не может занять анти-Английскую позицию. Мы не должны требовать от руководителей Государства, что из идиотской симпатии к другому Государству, чья взаимная любовь была четко показана именно во время войны в Триполи, они выдадут свой Народ на верную гибель. Тот, кто подвергнет прибрежные условия Итальянского государства самому беглому изучению, должен немедленно прийти к убеждению, что борьба против Англии со стороны Италии в сложившихся обстоятельствах не только безнадежна, но и абсурдна. Так Италия оказалась в точности такой же ситуации, как и Германия тоже попала, а именно, так же как и Бисмарк, когда риск войны с Россией, вызванный Австрией, оказался настолько чудовищным, что в этом случае он взял на себя обязательства, через знаменитый Перестраховочный Договор, игнорировать вопросы иных существующих союзов, также как для Италии союз с Австрией стал несостоятельным в момент, когда она получила в качестве врага Англию, как результат. Любой, кто не хочет понять или принять это, не в состоянии политически мыслить, и, следовательно, в лучшем случае, не способен к разработке политики в Германии. Но Немецкий Народ видит результат политики такого рода людей до того, и должен нести ответственность за последствия.

Все эти аспекты – именно те, которым пришлось снизить стоимость союза с Австрией до минимума. Для этого было ясно, что Германия, из-за ее союза с Австрией, будет также предположительно делать врагов, кроме России, Румынии, Сербии и Италии. Ибо, как уже было сказано, нет союза, который может быть построен на основе идеальной симпатии или идеальной верности или идеальной благодарности. Альянсы будут тем сильнее, чем больше отдельных договаривающихся сторон смогут надеяться получить частные преимущества от них. Фантастично хотеть вступить в союз по любым другим признакам. Я никогда бы не ожидал от Италии заключения союза с Германией из симпатии к Германии, из любви к Германии, с целью создать преимущество для Германии. Подобно тому, как мало я сам когда-либо хотел вступить в договорные отношения из любви к другому Государству, из симпатии к нему, или из желания служить ему. Если я сегодня адвокат союза между Италией и Германией, я делаю это только потому, что я считаю, что оба Государства могут тем самым получить полезные преимущества. Оба Государства будут процветать в результате.

Преимущество Тройственного Союза лежало исключительно на стороне Австрии. Конечно, в результате определенных факторов в политике отдельных Государств, только Австрия могла получать выгоду от этого альянса. По всей своей природе Тройственный Союз не имел агрессивных тенденций. Это был оборонительный союз, который в ответ на все, в соответствии с его положениями, только должен обеспечить сохранение STATVS QVO. Германия и Италия, в результате невозможности прокормления населения, вынуждены были проводить агрессивную политику. Только Австрия была рада сохранить, по крайней мере труп Государства, которое само по себе было уже невозможно. Поскольку собственной оборонной мощи Австрии никогда бы не хватило для этого, через Тройственный Союз, наступательные силы Германии и Италии были использованы в интересах сохранения Австрийского Государства. Германия осталась по-прежнему в упряжке и, таким образом погибла, Италия выскочил из нее и сохранила себя. Только человек, для которого политика - это не обязанность сохранения жизни Народной всеми средствами и в соответствии со всеми возможностями, может хотеть осуждать такие действия.

Даже если Старая Германия в качестве официального Национального Государства поставила себе лишь дальнейшее объединение Немецкой Нации в качестве цели, Тройственный Союз должен волей-неволей был быть отменен мгновенно, соответственно отношения с Австрией изменены. Она, таким образом, были бы избавлена от столкновения с врагами, число которых никоим образом не могло быть компенсировано использованием Австрийских сил.

Таким образом, даже довоенная Германия не должна была позволять своей внешней политике определяться исключительно официальной национальной точкой зрения, если она не ведет к необходимым Народу целям.

Уже в довоенный период, будущее Немецкого Народа было вопросом решения проблемысредств к существованию. Немецкий Народ не мог найти свой хлеб насущный в рамках существующей территории. Вся промышленность и квалификация, а также все научные методы обработки почвы, могли в лучшем случае несколько облегчить бедствия, но в конечном итоге они не смогли помешать этому. Даже в годы исключительно хороших урожаев они уже не могли полностью покрыть свои потребности в продовольствии. В случае среднего или плохогоурожая они уже зависели от импорта в значительной степени. Даже поставки сырьяво многих отраслях промышленности столкнулись с серьезными трудностями, и могли быть обеспечены только за счет закупок за границей.

Существовали различные способы преодоления этого бедствия. Эмиграция и контроль над рождаемостью должны были быть категорически отклонены даже с точки зрения Национального Государства того времени. В этом случае знание биологических последствий менее определяющее, чем страх численного истребления. Таким образом, для Германии в то время, только две возможности существовали для обеспечения сохранения нации на будущее время без того, чтобы ограничить само население. Либо усилия должны быть предприняты для решения потребности в пространстве, то есть, приобретения новых земель, или Рейх должен был быть преобразован в большую экспортную фирму. Это означает, что производство определенных товаров должна была быть увеличено сверх внутренних потребностей, с тем чтобы иметь возможность обменять их на продовольствие и сырье путем экспорта.

Знания о необходимости расширения Немецкого жизненного пространства существовали, хотя и по крайней мере частично в то время. Считалось, что лучший способ действовать в этом смысле должен был привести Германию в ряды великих колониальных Народов. В действительности, однако, недостаток внутренней логики уже присутствовал в форме осуществления этой идеи. Смысл твердой территориальной политики заключается в том, что жизненное пространство Народа расширяется за счет выделения новых областей для урегулирования избытка населения, которые, затем, если это не принимает характер эмиграции, должны быть в тесной политической и государственной связи с метрополией. Это уже не применимо к колониям, которые были доступны в конце девятнадцатого века. Их отдаленность в пространстве, а также, особенно климатические условия этих областей сами по себе предотвращают поселение, такое как Англия ранее была в состоянии выполнить в Американских колониях, Голландцы в Южной Африке, и опять Англия в Австралии. Вдобавок к этому был весь характер внутреннего основания Немецкой колониальной политики. Тем самым проблема урегулирования полностью отступила на задний план, с тем чтобы поставить на ее место бизнес интересы, которые были идентичны с общими интересами Немецкого Народа только в малой мере. Таким образом, с самого начала значение Немецких колоний заключалось скорее в возможности получения определенных рынков, которые путем предоставления различных колониальных продуктов и отчасти сырья, делали Немецкую экономику не зависящей от зарубежных стран.

Это бы, несомненно, удалось до некоторой степени в будущем, но это ни в коей мере не решало проблему перенаселенности в Германии, если бы не было принято решение гарантировать жизнеобеспечение Немецкого Народа принципиально за счет увеличения экспортной экономики. Тогда, естественно, Немецкие колонии, за счет более благоприятных поставок сырья, смогут в один прекрасный день дать различным отраслям промышленности больше возможностей, чтобы конкурировать на международных рынках. Таким образом Немецкая колониальная политика в глубоким смысле на самом деле не территориальная политика, а стала инструментом Немецкой экономической политики. На самом деле, даже численно прямое облегчение Немецкого внутреннего перенаселения путем образования колоний совершенно незначительно.

Если к тому же хотят перейти к реальной территориальной политике, то колониальная политика, проводимая перед Войной, была все более бессмысленной, так как она не могла привести к облегчению Немецкого перенаселения. И наоборот, в один день, как все человеческие предсказания указывают, само ее исполнение потребовало рисковать кровью, как было бы необходимо в худшем случае реально полезной территориальной политики. Поскольку такой род Немецкой колониальной политики в наиболее благоприятной ситуации могло вызвать только укрепление Немецкой экономики, в один прекрасный день оно должно было стать причиной физического конфликта с Англией. Поскольку для Немецкой мировой экономической политики невозможно избежать решительной борьбы с Англией.

Экспортная индустрия, мировая торговля, колонии и торговый флот затем должны были быть защищены с помощью меча от державы, которая, с той же точки зрения самосохранения, как и Германия, давно уже видела себя вынужденной вступить на этот путь. Таким образом, эта мирная экономическая борьба за завоевание места под солнцем может иметь место только до тех пор, пока Англия может рассчитывать на достижение краха немецкой конкуренции чисто экономическими средствами, потому что тогда мы никогда не выйдет из тени. Но если Германии удастся вытолкнуть Англию еще из этого мирного экономического способа, само собой разумеется, что призрак этого мирного экономического завоевания мира будет заменен сопротивлением штыков.

Без сомнения, была, однако, политическая идея, позволить Немецкому Народу увеличивать свою численность за счет увеличения промышленного производства и продаж на международных рынках. Эта идея была не Народная, но она соответствует господствующим представлениям буржуазного национального мира того времени. Этот путь мог быть пройден, во всяком случае, только он затем поставил полностью определенные и очень четко определенные обязанности перед Немецкой внешней политикой: конец Немецкой мировой торговой политики может быть только войной с Англией. Но тогда задачей Немецкой внешней политики было вооружаться, через дальновидные союзные меры для конфликта с Государством, которое на основе опыта более чем 100 лет само по себе не забывает объявить всеобщую мобилизацию союзных Государств. Если Германия хочет защитить ее промышленную и экономическую политику против Англии, то она сперва должна попытаться прикрыть тыл Россией. Затем Россия была единственным Государством, которое может рассматриваться в качестве ценного союзника, потому что она одна не имеет нужды быть по существу против Германии, по крайней мере на данный момент. Надо отметить, что отпускная цена для Русского альянса, так обстоят дела, может находиться только в отказе от союза с Австрией. Ибо тогда двойной союз с Австрией был безумием, действительно сумасшествием. Только тогда, когда тыл Германии был бы полностью прикрыт Россией, могла бы она перейти к морской политике, которая сознательно направлена на день расчета. Только тогда Германия может также тратить огромные средства, необходимые для достройки флота, который, не будучи современным в деталях, отставал на пять лет, особенно в скорости, и тем самым в перемещении.

Но запутанность в Австрийском союзе была настолько велика, что решение уже не могло быть найдено, и Россия, которая начала ориентировать себя заново после русско-японской войны, должна была быть отражена к лучшему. Но тем самым вся Немецкая экономическая и колониальная политика стала более чем опасной игрой. Дело в том, что Германия действительно также избегала окончательного урегулирования с Англией, и, соответственно с годами отношение ее было определено по принципу - не восстанавливать против себя противника. Это определяло все Немецкие решения, которые были бы необходимы для защиты Немецкой экономики и колониальной политики, пока 4 августа 1914 года Английское объявление войны не положило конец этому печальному периоду Немецкой слепоты. Если бы Германией в то время правили менее буржуазные националисты, чем Народные точки зрения, то другой путь к решению немецкого бедствия был бы рассмотрен, а именно, крупномасштабная территориальная политика в самой Европе.

Таким образом, Немецкая колониальная политика, которая неизбежно должна была привести нас в конфликт с Англией, в котором Францию всегда можно рассматривать как перешедшую на сторону врага, особенно неразумна для Германии, потому что наша Европейская база была слабее, чем у любого другого колониального Народа мирового политического значения. Ведь в конечном счете судьба колоний, очевидно, решается в Европе. В результате каждая Немецкая внешняя политика была направлена прежде всего на укрепление и сохранение военных позиций Германии в Европе. Таким образом, мы могли рассчитывать только на маленькую решительную помощь от наших колоний. С другой стороны, каждое расширение нашей Европейской территориальной базы автоматически привело бы к укреплению нашего положения. Это не одно и то же, если Народ имеет замкнутую область расселения 560000, или, скажем, 1000000 квадратных километров. Полностью помимо трудностей, в случае войны, средства к существованию, которые должны оставаться независимыми насколько возможно от последствий действий противника, военная защита уже располагается на размере территории, и в этом смысле проводить наши операции, которые заставляют нас вести войну на нашей собственной земле, будет значительно легче.

В общем-то, определенная защита от внезапных атак заключается в размере территории Государства.

Прежде всего, однако, только через территориальную политику в Европе могут человеческие ресурсы перемещаться для сохранения нашего Народа, в том числе военного использования. Дополнительные 500000 квадратных километров в Европе могут предложить новые дворы миллионам Немецких крестьян, и сделать доступными миллионы солдат державе Немецкого Народа на момент принятия решения.

Единственной областью в Европе, которая может быть рассмотрена для такой территориальной политики, была Россия. Тонко установленные западные приграничные регионы, которые уже когда-то принимали Немецких колонистов как носителей культуры, также могли бы быть рассмотрены на предмет новой территориальной политики Немецкой Нации. Таким образом, цель Немецкой внешней политики безоговорочно должна быть освободить свой тыл против Англии и, наоборот, изолировать Россию как можно больше. Затем, с бесстрашной логикой, мы должны будем отказаться от своей экономической и мировой торговой политики, и, если необходимо, полностью отказаться от флота, с тем чтобы сосредоточить все силы нации снова на Сухопутной Армии, как когда-то раньше. Затем, более чем когда-либо, от союза с Австрией придется отказаться, потому что ничего еще будет стоять на пути к изоляции России, чем Государство, чья защита гарантируется Германией, чей раздел приветствуется в целом ряде Европейских держав, но что они в состоянии выполнять только в союзе с Россией. Поскольку эти Государства признали в Германии величайшую защитницу сохранения Австрии, тем более они вынуждены быть против изоляции России, так как Царская Империя более чем когда-либо может предстать перед ними в качестве единственно возможного силового фактора для окончательного уничтожения Австрии.

Было очевидно, однако, что все эти Государства особенно не могли желать укрепления единственной защиты Австрии за счет сильнейшего врага Государства Габсбургов.

Ибо в этом случае, тоже, Франция будет всегда на стороне врагов Германии, возможность формирования анти-Немецкой коалиции всегда будет присутствовать, если мы не примем решение о ликвидации союза с Австрией до конца века, и бросим Австрийское Государство на произвол судьбы, а тем самым сохраним Немецкие области для Рейха.

Что-то произошло другое. Германия хочет мира. Поэтому она избегала территориальной политики, которая, как таковая могла проводиться только агрессивно, и в конечном итоге превратилась в безграничную экономическую и торговую политику. Мы думали завоевать мир мирными экономическими средствами, а также тем самым мы не поддержали сами ни одну, ни другую державы, но вместо этого держались тем более упорно умирающего Государства Габсбургов, чем к более общей политической изоляции это приводило. Широкие круги в Германии приветствовали это отчасти из-за реальной политической некомпетентности, а также частично за счет неправильно понятых патриотических легитимистских идей и, наконец, отчасти в надежде, по-прежнему питаемой, что ненавистная Империя Гогенцоллернов однажды может быть тем самым придет к краху.

Когда Мировая Война брызнула кровью 2 августа 1914, довоенная политика альянсов, на самом деле, уже потерпела фактическое поражение. В целях оказания помощи Австрии, Германия была втянута в войну, которая тогда заставила вращаться только вокруг своего существования. Ее враги были противниками ее мировой торговли, а также ее общего величия вообще, и те, кто ожидает падения Австрии. Ее друзья, невозможная Австро-Венгерская Государственная структура, с одной стороны, и постоянно больная и слабая Турция, с другой. Италия, однако, сделал шаг, который Германия поневоле должна была принять и выполняться сама, если бы ее судьба направлялась гением Бисмарка вместо слабых философов и бахвалящихся ура-патриотов. Тот факт, что позднее Италия, наконец, предприняла наступление против бывшего союзника, опять-таки лишь соответствует пророческому предвидению Бисмарка, а именно, что только два условия могут существовать вообще между Италией и Австрией: союз или война.

 

9. Необходимость военной мощи

11 ноября 1918 года перемирие было подписано в Компьенском лесу. Для этого, судьба выбрала человека, который был одним из тех, кто несет основную вину за катастрофу нашего Народа. Матиас Эрцбергер, депутат Центра, и в соответствии с различными утверждениями незаконнорожденный сын служанки и еврейского предпринимателя, был Немецкий переговорщик, который поставил свое имя на документе, который, по сравнению и оценке четырех с половиной лет героизма нашего Народа, кажется непонятным, если не считать явного намерения добиться уничтожения Германии.

Маттиас Эрцбергер сам был мелкий захватнический буржуа, то есть один из тех людей, которые, в частности в начале войны, пытались восполнить нехватку официальных целей войны по-своему и на свой манер. Ибо, хотя в августе 1914 года весь Немецкий Народ инстинктивно чувствовал, что эта борьба решает их участь быть или не быть, тем не менее после того, как пламя первого энтузиазма угасло, они ни в коем случае не понимали ни угрозы небытия, ни необходимости оставаться в бытии. Чудовищность мысли о поражении и его последствиях медленно изглаживалась путем пропаганды, которая имела полную волю в Германии, и которая выкручивала или вообще отрицала истинные цели Антанты таким образом, что это было так же ловко, как и лживо. Во втором и особенно в третьем году Войны, она также преуспела в некоторой степени за счет удаления боязни поражения у Немецкого Народа, так как, благодаря этой пропаганде, люди больше не верили в разрушительную волю противника. Это было тем более страшно, так как, наоборот, ничего не было разрешено сделать, что могло бы сообщить Народу о минимуме, который должен быть достигнут в интересах своего будущего самосохранения, и в награду за его беспрецедентные жертвы. Таким образом, дискуссия по поводу возможных целей войны имела место только в более или менее безответственных кругах и получила выражение способа мышления, а также общеполитической идеи своих соответствующих представителей. Хотя хитрые Марксисты, которые точно знали парализующее действие отсутствия определенной цели войны, запретил себе иметь ее вообще, и если на то пошло, говорили только о восстановлении мира без аннексий и контрибуций, тогда как по крайней мере некоторые из буржуазных политиков стремились реагировать на масштабность кровопролития и святотатственное нападение определенными контртребованиями. Все эти буржуазные предложения были чистым исправлением границ и не имели никакого отношения к геополитическим идеям. В лучшем случае они все еще думали удовлетворить ожидания Немецких князей, которые были безработными в то время образования буферных Государств. Таким образом, даже основание Польского Государства оказалось мудрым решением в политических условиях буржуазного мира, за некоторым исключением. Отдельные лица толкают экономическую точку зрения на первый план, согласно которой границы должны быть образованы, например, необходимостью захвата рудного бассейна Лонги и Брие, другими стратегическими мнениями, например, необходимостью сохранения Бельгийской крепости на реке Маас, и так далее.

Самоочевидно, что это не цель для Государства, участвующего в войне против 26 Государств, в которой бывшему пришлось взять на себя одно из самых беспрецедентных кровопролитий в истории, в то время как у себя дома целый Народ буквально сдавался от голода. Невозможность обоснования необходимости продолжения Войны помогла добиться ее неудачного исхода.

Поэтому, когда крах на родине состоялся, знаний о целях войны существовало еще меньше, так как их бывшие слабые представители тем временем отошли подальше от своих бывших скудных требований. И это было вполне понятно. Ибо хотеть вести войну в этой беспрецедентной мере за то, чтобы границы вместо прохождения через Эрбесталь должны проходить через Льеж, или чтобы вместо Царского комиссара или губернатора, Немецкий князек мог быть установлен как властитель над той или иной Русской провинцией, было бы действительно безответственно и чудовищно. Это было в природе Немецких военных целей, поскольку они были все темой для дискуссии, что позднее они вообще отрицали. Поистине ради такой безделушки Народ не должен был вести даже на час дольше войну, чьи поля сражений мало-помалу стали адом.

Единственной целью войны, чудовищные кровопролития которой были бы достойны, может состоять только в гарантии Немецким солдатам стольких-то сотен тысяч квадратных километров, которые будут выделены фронтовым бойцам в собственность, или будут переданы в распоряжение общей колонизации Немцами. С этим Война быстро бы утратила характер императорского предприятия, а вместо этого стала бы делом Немецкого Народа. В конце концов, Немецкие гренадеры действительно не за то проливали свою кровь, чтобы Поляки могли обрести Государство, или Немецкий Князь мог быть посажен на покрытый плюшем трон.

Таким образом, в 1918 году мы стояли в конце совершенно бессмысленного и бесцельного разбазаривания самой драгоценной Немецкой крови.

Снова и снова наш Народ бесконечно рисковал своим героизмом, смелыми жертвами, бросал действительно вызов смерти и радовался ответственности, и тем не менее был вынужден покинуть поле боя ослабленным и избитым. Победитель тысяч боев и стычек, и в конце концов все-таки побежденный теми, кто был бит. Это была надпись на стене для Немецкой внутренней и внешней политики довоенных времен и 4 с половиной лет самой кровавой борьбы.

Теперь, после краха возник встревоженный вопрос, узнал ли наш Немецкий Народ что-нибудь из этой катастрофы, тех ли, кто сознательно предал его и до этого времени будет по-прежнему определять его судьбу, тех ли, кто так жалобно причитал до этого времени и будет отныне также доминируют в будущем с этими фразами, или же, наконец, наш Народ научится новому способу мышления о внутренней и внешней политики и примет относительно нее соответствующие меры.

Ибо, если чуда не произойдет для нашего Народа, его путь будет к окончательной гибели и разрушению.

Что такое нынешняя ситуация в Германии? И каковы перспективы на будущее? И каким будущее это может быть?

Коллапс, от которого Немецкий Народ пострадал в 1918 году, заключается, как я хочу еще раз заявить, не в свержении его военной организации, или в потере его оружия, а в его внутреннем распаде, который выявился в то время, и который сегодня продолжается все более. Этот внутренний распад лежит как по отношению к ухудшению его расовой ценности, так и в потере всех тех добродетелей, которые обуславливают величие Народа, гарантируют его существование, и обеспечивают его будущее.

Ценность крови, идея личности, и инстинкт самосохранения, медленно угрожают потерей Немецкому Народу. Интернационализм празднует триумф на его месте и разрушает наши народные ценности, демократия распространяется, подавляя идею личности, и в конце концов зло пацифистского жидкого навоза отравляет менталитет в пользу отважного самосохранения. Мы видим, как последствия этого порока человечества появляются во всей жизни нашего Народа. Он не только сделал себя заметным в области политических проблем, но и в области экономики, и не в последнюю очередь, в нашей культурной жизни, так что, если он не будет остановлен раз и навсегда, наш Народ будет исключен из числа наций с будущим.

Большое домашнее задание на будущее заключается в ликвидации этих общих признаков распада нашего Народа. Это миссия Национал-Социалистического Движения. Новая нация должна возникнуть в результате этой работы, которая преодолеет даже самые худшие пороки современности, раскол между классами, в котором буржуазия и Марксизм в равной степени виновны.

Цель этой реформаторской работы внутреннего политического характера должна, наконец, вернуть силы нашему Народу для ведения его борьбы за существование и тем самым силу представлять свои жизненные интересы за рубежом.

Наша внешняя политика представляет также это с задачей, которую она должна выполнить. Чем больше внутренняя политика должна будет предоставить Народу инструментов силы во внешней политике, тем больше должна и внешняя политика, через действия и меры, которые она предпринимает, поощрять и поддерживать создание этих инструментов.

Если внешнеполитическая задача старого буржуазного национального Государства была в первую очередь в дальнейшем объединении в Европе тех, кто принадлежит к Немецкой Нации, чтобы затем разработать более высокую территориальную политику, глядя в Народном смысле, то внешнеполитической задачей в период после Войны должна прежде всего быть та, что способствует налаживанию внутренних инструментов власти. Ведь внешнеполитические устремления довоенного периода имели в своем распоряжении Государство, которое, возможно, не очень высоко стояло в Народном смысле, но имело прекрасную Армейскую основу. Даже если Германия в то время уже давно перестала делать такой акцент на военном деле, как например Старая Пруссия, и поэтому обгонялась другими Государствами, особенно в масштабах организации Армии, тем не менее, внутреннее качество Старой Армии было несравненно выше всех других аналогичных институтов. В то время этот лучший инструмент искусства войны был в распоряжении руководства Государства со смелой внешней политикой. В результате применения этого инструмента, а также общей высокой оценки, которую он имел, свобода нашего Народа была не только результатом нашей фактической силы, а скорее общего доверия, что мы имели в результате этого замечательного Армейского инструмента, а также частично в результате в остальном образцово чистого Государственного аппарата.

Немецкий Народ уже не обладает этим самым важным инструментом для защиты национальных интересов, или по крайней мере он обладает им в совершенно недостаточной степени, и очень далек от основ, которые обуславливали былую силу.

Немецкий Народ приобрел наемную Армию. В Германии, эти наемные войска впадают в опасность опуститься до уровня полицейских, вооруженных специальными техническими видами оружия. Сравнение Немецкой наемной Армии с Английской оказывается неблагоприятно для Немцев. Английская наемная армия была всегда гарантом военной обороны Англии и агрессивных идей, а также ее военной традиции. В своих наемных войсках и системе ополченцев, схожей с ней, Англия имела организацию Армии, которой, учитывая ее островное положение, хватало, действительно, , для борьбы до победного конца за жизненные интересы Англии. Идея проявления Английской силы сопротивления в такой форме, ни в коей мере не возникла из трусости, чтобы тем самым иметь возможность пролить кровь за Английский Народ. Как раз наоборот. Англия воевала наемниками, пока их было достаточно для защиты интересов Англии. Она призвала добровольцев сразу же, как только борьба потребовала большей приверженности. Она ввела всеобщий призыв на военную службу сразу же, как только потребности страны потребовали его. Ведь независимо от того, как выглядела организация Английских сил сопротивления в тот момент, она всегда была совершала бесстрашную борьбу за Англию. А формальная организация армии в Англии всегда была лишь инструментом для защиты английских интересов, совершаемых с волей, которая даже не остановится, в случае необходимости, потребовать крови всей нации.

Там, где интересы Англии поставлены решительно на карту, она во всяком случае, знает, как сохранить гегемонию, которая, считая чисто технически, доходит до требования двойного стандарта власти. Если мы сравним бесконечно ответственную [дотошную] заботу, показанную здесь, с легкомыслием, с которым Германия и национальная буржуазия Германии при этом пренебрегают ее вооружением в предвоенный период, мы должны еще сегодня впасть в глубокую грусть. Подобно тому, как Англия знала, что ее будущее, по сути существование ее, зависит от силы ее флота, потому и буржуазной национальной Германии должно было быть известно, что существование и будущее Немецкого Рейха зависит от силы нашей военной мощи. В Европе Германия должна была столкнуться в борьбе с двумя державами на земле или с двумя державами на море. И так же, как Англия с железной решимостью видела причиной для вступления в войну каждое нарушение этого стандарта, так же Германия должна была предотвратить все попытки в Европе обойти ее армию через Францию и Россию военным путем, даже те, которые необходимо избегнуть, и те, для которых представился более чем один благоприятный случай. Даже здесь буржуазия злоупотребляла высказываниями Бисмарка самым бессмысленным образом. Утверждение Бисмарка, что он не намерен вести превентивную войну, с радостью подхватили все слабые, пассивные, а также безответственные кресельные политики в качестве прикрытия для катастрофических последствий их какой попало политики. Только таким образом они совсем забыли, что все три войны, которые Бисмарк вел, были войнами, которых, по крайней мере в соответствии с представлением этих мирных антипревентивновоенных философов, можно было бы избежать. Возьмем, к примеру, те оскорбления со стороны Наполеона III в 1870 году, которые должны быть навалены на Немецкую Республику сегодня для того, чтобы она решила просить М. Бенедетти несколько смягчить тон. Ни Наполеон, ни весь Французский Народ не способен был бы когда-нибудь подстрекнуть Немецкую Республику сегодня к Седану: или же кто-то считает, что если Бисмарк не хотел решения, война 1866 не могла быть предотвращена? Теперь здесь можно возразить, что это был вопрос о войне с четко поставленной целью, а не тот вид, когда единственно земля находится в страхе нападения врага. Но на самом деле это всего лишь словоблудие. Потому что Бисмарк был убежден, что борьба с Австрией была неизбежной, он готовился к ней и провел ее при удобном случае для Пруссии. Реформа Французской армии маршала Нила сделал четко различимыми намерения предоставить Французской политике и Французскому шовинизму сильное оружие для нападения на Германию. В самом деле, это, несомненно, было бы возможно для Бисмарка привести конфликт к какому-то мирному решению в 1870 году. Но было более целесообразным для него бороться до конца в момент, когда Французская организация армии еще не приобрела полную эффективность. Кроме того, все эти интерпретации высказывания Бисмарка страдают от одного, а именно, они смешивают Бисмарка дипломата с республиканским парламентарием. Как Бисмарк сам судил такие высказывания, лучше всего видно в его ответе интервьюеру до начала Прусско-Австрийской Войны, которому бы очень хотелось знать, действительно ли Бисмарк намеревается напасть на Австрию, после чего последний, с непроницаемым выражением, ответил: «Нет, у меня нет намерения нападать на Австрию, но и нет у меня намерения рассказывать об этом в случае, если я хотел бы напасть на нее.»

Кроме того, труднейшая война, которую когда-либо вела Пруссия, была превентивная война. Когда Фридрих Великий получил окончательные сведения о намерении своих старых врагов, через борзописца, он не стал ждать, пока другие нападут, по причине принципиального отказа от превентивной войны, но сразу же отправился в атаку сам.

Для Германии, любое нарушение двух держав должно было быть необходимой причиной для превентивной войны. За что было бы легче отвечать перед историей: за превентивную войну в 1904 году, в которой могли бы одержать победу над Францией, когда Россия, казалось, запуталась в Восточной Азии, или Мировую Войну, которая последовала из-за этого пренебрежительного отношения, и которая потребовала во много раз больше крови и погрузила наш Народ в бездну поражения?

Англия никогда не испытывала подобных угрызений совести. Ее две державы на море - по-видимому, предпосылка для сохранения Английской независимости. Пока она в силах, она не допускает никаких изменений в этой ситуации. Если, однако, эти две державы были брошены после Мировой Войны, это было тогда только под давлением обстоятельств, которые были сильнее, чем любые иные Британские намерения. С Американским Союзом, новая держава таких размеров возникает как угроза нарушить былое могущество и порядок ранга Государств. Во всяком случае, до сих пор Английский флот всегда был самым ярким доказательством, независимо от формы организации сухопутных войск, что будет решительно определять волю Англии к самосохранению. Это было причиной того, почему Английская наемная армия никогда не приобретали плохих характеристик других наемных войск. Это был боевой военный организм, прекрасно индивидуально обученный, с отличным оружием, и концепцией службы, которая рассматривалась как вид спорта. Вот что наделяет этот небольшой отряд войск особой важностью - прямой контакт с видимыми проявлениями жизни Британской мировой империи. Поскольку это наемное войско боролось за величие Англии почти во всех частях мира, оно тем самым, в той же мере также узнавало величие Англии. Люди, которые в настоящее время в Южной Африке, потом в Египте, а порой и в Индии, представляли интересы Англии как владельцы ее военного престижа, через это тоже получая неизгладимое впечатление огромного величия Британской IMPERIVM.

Такая возможность полностью отсутствует в современных Немецких наемных войсках. В самом деле, чем больше мы чувствуем себя вынужденными идти на уступки в этом духе малой Армии, под давлением пацифистского парламентского большинства, которое в действительности является предателями Народа и страны, она постепенно перестает быть инструментом ведения войны. Вместо этого она становится полицией для поддержания порядка и спокойствия, что означает, в сущности, мирное подчинение. Ни одна армия высокой ценности не может быть обучена, если подготовка к войне не является целью ее существования. Нет войск для поддержания мира, а только для победоносного окончания войн. Чем больше, короче, пытаются, наконец, защитить Рейх от традиции Старой Армии, тем больше она сама лишается традиций. Потому что для войск значение традиции лежит не в нескольких успешных подавлениях внутренних бунтов и забастовок, или в предотвращении грабежа продуктов питания, но в славе, полученной от победоносных сражений. В действительности, однако, Оборона Немецкого Рейха отходит от традиции этой славы по мере того, как из года в год, она перестает быть представительницей национальной идеи. Чем больше она, наконец, убивает сознательный, национальный, следовательно, националистический дух в своих собственных рядах, и удаляет его представителей, с тем чтобы дать их посты демократам и вообще обычным амбициозным людям, тем более становится она чужда Народу. Пусть ушлым господам не кажется, что они могут вступить в контакт с Народом уступками пацифистской демократической части нашего Народа. Любые военные организации как таковые глубоко ненавидимы этой частью Немецкого Народа до тех пор, пока они действительно военные, а не охранные агентства по охране международных пацифистских интересов на бирже. Единственная часть, к которой армия может иметь внутреннюю связь, ценную в военном смысле, это то национально сознательное ядро нашего Народа, которые не только думает солдатским образом по традиции, а, скорее, из национальной любви, также единственная часть, готовая носить серый мундир для защиты чести и свободы. Необходимо, однако, чтобы военный организм поддерживал близкие отношения с теми, от кого он в трудную минуту может пополнять себя, а не с теми, кто предает его при каждом удобном случае. Таким образом, нынешние лидеры нашей так называемой Обороны Рейха могут выступать так демократически, как им заблагорассудится, тем не менее, они таким образом никогда не достигнут тесной связи с Немецким Народом, потому что то, за что ценят Немецкий Народ, не находится в демократическом лагере. Так как, вместе с тем, бывший Глава Обороны Немецкого Рейха особенно, генерал фон Сект, не только не оказал какого-либо сопротивления удалению твердых, сознательно национально настроенных Офицеров, а скорее даже [сам] выступил за это, они сами в конце концов создали инструмент, который бросил его со сравнительно легким сердцем.

Со времени отставки генерала фон Секта, однако, демократическое пацифистское влияние неустанно действует, чтобы сделать из Сил Обороны то, что нынешние правители Государства имеют в своем сознании как наиболее красивый идеал: республиканскую демократическую парламентскую стражу.

Очевидно, что внешняя политика не может проводиться таким инструментом.

Поэтому сегодня первая задача немецкой внутренней политики должна быть: дать Немецкому Народу военную организацию, отвечающую его национальной силе. Поскольку форма настоящих Сил Обороны не достаточна для достижения этой цели, и, наоборот, определяется мотивами иностранной политики, это задача Немецкой внешней политики обеспечить все возможности, которые могли бы разрешить реорганизацию Немецкой Национальной Армии. Это должна быть незыблемая цель любого политического руководства в Германии, так чтобы в один прекрасный день наемная Армия будет снова заменена подлинно Немецкой Национальной Армией.

Ибо, как чисто технически военные качества настоящего превосходят, так же должны общие качества Немецких Сил Обороны ухудшиться в своем развитии в будущем. За что, без сомнения, нужно благодарить генерала фон Секта и Офицерский Корпус Сил Обороны в целом. Таким образом, Силы Немецкой Обороны могут действительно стать основой Армии будущего - Немецкой Национальной Армии. Подобно тому, как, в общем, задача Сил Обороны сама должна быть, по образовательной нагрузке на национальное боевое задание, подготовкой массы Офицеров и Сержантов для последующей Национальной Армии.

Ни один истинно национально мыслящий Немец не может оспаривать, что эта цель должна иметься незыблемо в виду. Еще меньше он будет спорить, что ее выполнение возможно только тогда, когда лидеры национальной внешней политики обеспечат общие необходимые предпосылки.

Таким образом, первой задачей Немецкой внешней политики в первую очередь является создание условий, которые сделают возможным воскресение Немецкой Армии. Только тогда жизненно важные потребности нашего Народа смогут найти свое практическое представление.

По существу, однако, должно быть также отмечено, что политические действия, которые должны гарантировать воскресение Немецкой Армии, должны лежать в рамках необходимого дальнейшего развития Германии как таковой.

Следовательно, нет необходимости подчеркивать, что изменение нынешней организации армии, совершенно в отрыве от настоящей внутренней политической ситуации, а также по соображениям внешней политики, не может материализоваться, пока чисто Немецкие интересы и Немецкие точки зрения только и будут говорить о таких изменениях.

Это лежало в природе Мировой Войны и в намерениях главных врагов Германии, выполнить ликвидацию этого величайшего боевого действия Земли таким образом, чтобы максимально возможное число Государств было заинтересовано в ее сохранении. Это было достигнуто благодаря системе распределения территорий, в которой даже Государства с различными желаниями и целями были соединены вместе в твердом антагонизме страха, что они могут в этом случае понести убытки, если Германия снова станет сильной.

Действительно, если 10 лет после Мировой Войны еще возможно, вопреки всему опыту мировой истории, сохранить род коалиции Государств-победителей, причина заключается лишь в том, славном для Германии, воспоминании о той борьбе, в которой наше Отечество противостояло 26 Государствам сразу.

Таким образом, это будет продолжаться столько, сколько страх понесения убытков через воскресшую державу Немецкого Рейха будет больше, чем трудности в отношениях между этими Государствами. И далее очевидно, что он будет продолжаться до тех пор, пока не будет воли где-нибудь допустить перевооружение Немецкого Народа, которая может рассматриваться как угроза со стороны таких Государств-победителей. На основе знаний, что, во-первых, реальное представительство Немецких жизненно важных интересов в будущем не может осуществляться через недостаточные Немецкие Силы Обороны, а только через Немецкую Национальную Армию, что, во-вторых, формирование Немецкой Национальной Армии невозможно до тех пор, как нынешняя внешняя политика удушения Германии не ослабеет, в-третьих, изменение внешней политики, препятствующей организации Национальной Армии, представляется возможным, только если такое новое образование вообще не будет ощущаться как угроза, следующий факт возникает по отношению к Немецкой внешней политике, возможной в это время: Ни при каких обстоятельствах не должна современная Германия рассматривать свою внешнюю политику с точки зрения бывшей политики границ. Один раз когда принцип восстановления границ 1914 года, будет закреплен в качестве поставленной цели иностранной политики, Германия столкнется с плотной фалангой ее бывших врагов. Тогда будет исключена любая возможность создания еще одной Армии, которая больше служит нашим интересам, по сравнению с той, чья форма определялась мирным договором. Поэтому лозунг восстановления границ стал для иностранной политики фразой, потому что никогда не может быть реализован за отсутствием необходимых сил для этого.

Характерно, что именно так называемая Немецкая буржуазия, вновь возглавляемая патриотической лигой, проложила свой путь к этой самой глупой цели иностранной политики. Они знают, что Германия не в силах. Они знают, далее, полностью в стороне от нашего внутреннего спада, что военные средства будут необходимы для восстановления наших границ, и они знают также, что мы не располагаем такими средствами, в результате мирного договора, а также, что мы не можем приобретать их в результате сплошного фронта наших врагов. Но тем не менее они провозглашают лозунг внешней политики , который именно из-за его существенного характера навсегда исключает возможность достижения этих силовых средств , которые будут необходимы для выполнения лозунга.

Это то, что называют буржуазной государственностью, и ее плоды, которые мы видим перед собой, испускают несравненный дух, что доминирует над ней.

Пруссии того времени потребовалось только семь лет, с 1806 по 1813, на ее возрождение. В то же время буржуазная государственность, в союзе с Марксизмом, привело Германию к Локарно. Что является большим успехом в глазах современного буржуазного Бисмарка, господина Штреземана, поскольку это дает возможность, которую даже вышеупомянутый господин Штреземан может достичь. И политика есть искусство возможного. Если Бисмарку когда-либо показалось, что судьба прокляла его одобрить с этим высказыванием качества государственного деятеля господина Штреземана, он бы наверняка пропустил высказывание, или в очень небольшой записке он лишил бы господина Штреземана права на него ссылаться.

Таким образом, лозунг о восстановлении Немецких границ в качестве цели на будущее вдвойне глуп и опасен, потому что, на самом деле, он ни в коей мере не включает в себя какую-либо полезную цель, к которой стоит стремиться.

Немецкие границы в 1914 году были границы, которые представляли собой нечто неполное - точно так же, как и границы всех наций всегда были неполными. Территориальное распределение мира в любое время - это мгновенный результат борьбы и развития, который отнюдь не завершен, но который четко продолжается и дальше. Глупо принимать границы любого примерного года за историю страны, и, экспромтом, представлять их в виде политической цели. Мы можем, конечно, представить границы 1648 года, или 1312, и так далее, так же, как границы 1914 года. Это тем более так, как, впрочем, границы 1914 года не были удовлетворительными в национальном, военном или геополитическом смысле. Это только сиюминутная ситуация в нашей Народной борьбе за существование, которая продолжается уже на протяжении многих веков. И даже если бы Мировой Войны не произошло, это борьба не имела бы конца в 1914 году.

Если Немецкие Народ фактически добился восстановления границ 1914 года, жертвы Мировой Войны не были бы менее напрасными. А кроме того, не было бы малейшей выгоды для будущего нашего Народа в такой реставрации. Это чисто формальная пограничная политика нашей национальной буржуазии, такая же неудовлетворительная в ее возможном конечном результате, как и невыносимо опасная. В самом деле, даже не нужно быть захваченным изречением об искусстве возможного, потому что это, прежде всего, только теоретическая фраза, которая, тем не менее, вполне подходят для уничтожения всех практических возможностей.

В самом деле, такая цель иностранной политики также не может выдержать реальной критики. Поэтому делаются попытки мотивировать ее менее на логических основаниях, чем по соображениям национальной чести.

Национальная честь требует, чтобы мы восстановили границы 1914 года. Это главное направление дискуссий на пивных вечерах, в которых представители национальной чести присутствуют со всех сторон.

Прежде всего, национальная честь не имеет ничего общего с обязательством проводить глупую и невозможную иностранную политику. В результате плохой внешней политики может быть потеряна свобода Народа, последствием будет рабство, и что, безусловно, не может рассматриваться как условие национальной чести. Надо отметить, что в определенной степени национальная честь и достоинство все еще могут быть сохранены в условиях угнетения, но это вопрос не криков или национальных фраз, и так далее, но, напротив, выражение, которое можно найти в достоинстве, с которым Народ несет свою судьбу.

Пусть не будет разговора в современной Германии, прежде всего, о национальной чести, пусть никто не попытается сделать себя заметным, как будто можно было бы сохранить национальную честь внешне любым видом риторического лая. Нет, это не может быть сделано, и по той причине, что этого уже нет. И не потому этого нет, потому что мы проиграли Войну, или потому, что Французы заняли Эльзас-Лотарингию, или Поляки украли Верхнюю Силезию, или Итальянцы забрали Южный Тироль. Нет, национальной чести больше не существует, потому что Немецкий Народ, в самое трудное время своей борьбы за существование, вывел на свет бесхарактерность, беззастенчивое угодничество, собачье подползание и виляние хвостом, что может быть названо только бесстыдством. По той причине, что мы подвергали себя несчастьям, не будучи вынуждены делать это, по сути, так как лидеры этого Народа против вечной исторической правды и наших собственных знаний сами взяли на себя ответственность за войну, да и на весь наш обремененный Народ за собой, потому что не было угнетения со стороны противника, который бы не нашел тысяч существ как готовых помощников среди нашего Народа. Потому что, наоборот, есть те, кто бесстыдно поносил время подвигов нашего Народа, плюнул на самый славный флаг всех времен, по сути осквернил его грязью, разорвал кокарды возвращавшихся домой солдат, перед которыми мир дрожал, забросал флаг комками грязи, сорвал ленточки и значки чести и унизил в тысячу раз даже память о великом периоде Германии. Никакой враг так не поносил Немецкую Армию, как это ее осквернили представители Ноябрьского преступления. Никакой враг не оспорил величие Командиров Немецкой Армии так, как они клеветали через подлых представителей новой идеи правительства. И что было большим позором для нашего Народа: оккупация Немецких районов противником, или трусость, с которой наша буржуазия сдала Немецкий Рейх организации сутенеров, карманников, дезертиров, спекулянтов и продажных журналистов? Пусть не эти господа болтают о Немецкой чести, до тех пор, пока они кланяются по правилам бесчестья. Они не имеют права хотеть проводить внешнюю политику в интересах национальной чести, если внутренняя политика характеризуется наиболее антинационалистским бесстыдством, которым всегда страдает великая нация.

Тот, кто хочет действовать во имя Немецкой чести сегодня, должен первый начать беспощадную войну с адскими осквернителями Немецкой чести. Они не враги давным-давно, но они являются представителями Ноябрьских преступлений. Эта коллекция Марксистских, демократических пацифистских, деструктивных предателей нашей страны столкнула наш Народ в его нынешнее состояние бессилия.

Чтобы поносить бывших врагов во имя национальной чести и признать бесстыдных союзников этих врагов как правителей в своей собственной стране - это подходит национальному достоинству этой современной так называемой национальной буржуазии.

Я откровенно признаюсь, что я мог примириться с любыми бывшими врагами, но моя ненависть к предателям нашего Народа в наших рядах есть и остается непримиримой.

То, что враг нанес нам - тяжко и глубоко унизительно для нас, но нечестие, совершенное людьми Ноябрьского преступления, является самым бесчестным, подлым преступлением во все времена. Я помогаю загладить Немецкую честь, стремясь добиться такого положения, при котором эти существа будут когда-либо привлечены к ответу.

Я должен, однако, отвергнуть идею о том, что иные основания могут быть стандартом для упорядочения внешней политики, разве что ответственность за обеспечение свободы и будущей жизни нашего Народа.

Вся бессмысленность патриотической национально-буржуазной пограничной политики проявляется на основе следующих соображений:

Если признание Немецкого языка как родного языка используется в качестве основы, Немецкая нация насчитывает .......... человек.

Из этой суммы .......... миллионов живут в метрополии.

В которой ..... таким образом, всех Немцев в мире, только .......... миллионов в пределах настоящей территории Рейха, которые представляют .......... процентов от общего числа нашего Народа вообще.

 

10. Ни пограничная политика, ни экономическая политика, ни Паневропа

Из Немцев не единых с родиной, в результате медленной потери преданных расовых товарищей, нужно считать следующих, то есть в общей сложности около .......... миллионов Немцев оказавшихся в ситуации, которая, по всей человеческой вероятности, в один прекрасный день приведет к их дегерманизации. В любом случае, тем не менее, они будут иметь возможность принимать дальнейшее участие в роковой борьбе родины в любой решительной форме, и так же мало, слишком, в культурном развитии своего Народа. Каким бы ни был Немецкий элемент в отдельности в Северной Америке, он не будет действовать в интересах Немецкого Народа как таковой, но добавится к совокупности культур Американского Союза. Здесь Немцы действительно только культурное удобрение для других Народов. Действительно, в самом деле, величие этих наций, в целом, не редко можно отнести за счет высокой доли Немецкого вклада в их достижения.

После того как мы будем иметь размер этой постоянной потери людей в виду, мы сразу же сможем оценить небольшую важность пограничной политики под эгидой буржуазного мира.

Даже если Немецкой внешней политикой было бы восстановление границ 1914 года, доля Немцев, живущих на территории Рейха, то есть, принадлежащих к нашей нации, увеличилась, несмотря на это, только с .......... процентов до.......... процентов. Таким образом, возможность увеличения этой доли значительно вряд ли может быть больше предметом рассмотрения.

Если, несмотря на это, Немецкий элемент рубежом хочет остаться верным нации, то это может в начале быть только вопросом языковой и культурной верности, в том, чем больше она возрастает до сознательно проявляемого чувства принадлежности, тем больше родина Немецкой нации чтит Немецкое имя в достоинстве его представителей.

Таким образом, чем больше Германия, как Рейх, передает знак величия Немецкого Народа в мир, тем больше будет Немецкий элемент окончательно потерян для Государства, получая стимул, по крайней мере, в виде гордости за принадлежность духовно к этому Народу. С другой стороны, чем более жалко родина сама обслуживает свои интересы, и, соответственно, производит плохое впечатление за границей, тем слабее будет внутреннее побуждение ощущать принадлежать к такому Народу.

Поскольку Немецкий Народ состоит не только из Евреев, Немецкий элемент, особенно в Англосаксонских странах, тем не менее, к сожалению, все больше будет англизированным и, вероятно, также будет потерян для нашего Народа, духовно и идеологически. Подобно тому, как его достижения в практической работе уже потеряны для них.

Поскольку, однако, речь идет о судьбе тех Немцев, которые были оторваны от Немецкой Нации событиями Мировой Войны и мирного договора, надо сказать, что их судьба и будущее - вопрос о восстановлении политической власти родины.

Потерянные территории не будут получены путем акций протеста, а, скорее, победоносным мечом. Таким образом, тот, кто сегодня желает освобождения любой территории, как бы там ни было, во имя национальной чести также должны быть готов поставить все, вместе с железом и кровью, за освобождение, в противном случае такой болтун должен держать язык за зубами. Наряду с этим, , чтобы быть уверенным, следует обязанность также внимательно изучить имеем ли мы право проводить такую борьбу, а во-вторых, кровавый риск приведет ли или может ли привести к желаемому успеху, и в-третьих, соответствует ли достигнутый успех той крови, которая должна быть поставлена на карту.

Я торжественно протестую против утверждения, что существует долг национальной чести, который заставляет нас послать два миллиона человек истекать кровью на поле боя, с тем, чтобы при самых благоприятных результатов, мы могли быть в состоянии вписать в общей сложности четверть миллиона мужчин, женщин и детей в наши книги. Это не национальная честь, которая проявляется здесь, а беспринципность, или безумие. Это не национальная честь, однако, для Народа быть управляемым сумасшедшими.

Конечно, великий Народ будет защищать даже последнего гражданина коллективными действиями. Но это ошибка приписывать это чувство чести, а не в первую очередь мудрому пониманию и человеческому опыту. До тех пор, пока нация терпит несправедливости, которыми подвергаются некоторые из ее граждан, он будет медленно, но все более ослаблять свои позиции, поскольку такая терпимость будет служить внутреннему укреплению агрессивно настроенных врагов так же, как опускать вниз доверие к силе своего собственного Государства. Мы слишком хорошо знаем, какие будут последствия в истории постоянных уступок в мелочах, не зная, как быть в состоянии судить о необходимых последствиях в крупном. Поэтому заботливое руководство Государства будет еще более предпочтительно заниматься интересами своих граждан в малом, поскольку риск своей приверженности снижается пропорционально тому, как у противника повышается. Если сегодня в любом Государстве совершается несправедливость против Английского гражданина, а Англия берет под защиту гражданина, опасность для Англии участия в войне из-за этого одного Англичанина, не больше для Англии, чем для других Государств, которые являются причиной несправедливости. Таким образом, твердые действия правительства в защиту даже одного человека, - совсем не невыносимой риск, так как действительно другие Государства будут столь же мало заинтересованы в развязывании войны из-за пустяковой несправедливости, которая может быть нанесена одному человеку. Общее представление о чести было составлено на основе этих знаний и тысяч лет применения этого принципа, а именно: сильное Государство принимает каждого гражданина под защиту и защищает его всеми силами.

Кроме того, через природу Европейской гегемонии, определенная практика была разработана в течение времени, чтобы продемонстрировать это понятие чести на более или менее дешевых примерах, с тем чтобы поднять престиж отдельных Европейских Государств, или, по крайней мере, дать им определенную стабильность. Как только предполагаемые, или даже подделанные, несправедливости, были совершены в отношении Француза или Англичанина, в некоторых странах, которые были слабыми и менее мощными в военном отношении, проводилась защита этих субъектов вооруженной силой. То есть, пара кораблей устраивали военную демонстрацию, которая, в худшем случае была тренировочной стрельбой боевыми патронами, или высаживались экспедиционные силы, которые должны были наказать власти. Не редко, в то же время, желание, чтобы таким образом повод для интервенции мог быть получен, было дальнейшей мыслью.

Вероятно, никогда не приходило в голову Англичанам обмениваться нотами с Северной Америкой из-за пустякового случая, за который они будут предпринимать кровавую месть в отношении Либерии.

Таким образом, чем больше защита личности гражданина осуществляется на основании чистой целесообразности и всеми средствами в сильном Государстве, тем меньше может Рейх, сделанный совершенно беззащитным и беспомощным, как ожидается, проводить шаги иностранной политики на основе так называемой национальной чести, которые волей-неволей должны привести, в конце концов, к гибели последней перспективы на будущее. Ибо, если Немецкий Народ оправдывает свою нынешнюю политику границ, поддерживаемую в так называемых национальных кругах, необходимостью представления Немецкой чести, результатом будет не возрождение Немецкой чести, а продолжение Немецкого позора. То есть, это не совсем бесчестно потерять территории, но бесчестно проводить политику, которая должна привести к полному порабощению собственного Народа. И все это только для того, чтобы иметь возможность дать волю только уродливой говорильне и избеганию действий. Ведь это только вопрос пустых разговоров. Если мы действительно хотим проводить политику, имеющую национальную честь своей задачей, то мы должны по крайней мере поручить эту политику лицам, достойным уважения в соответствии со всеми общими понятиями о чести. Пока, однако, Немецкая внутренняя и внешняя политика проводятся силами, которые с циничной ухмылкой объявляют в Парламенте Рейха, что для них не существует Отечества по имени Германия, просто пока не будет первой задачей этой национальной буржуазии и спекулирующих патриотическими фразами героев - обеспечить простейшее признание идеи национальной чести в Германии через ее внутреннюю политику. Но почему бы им не сделать это, более того, наоборот, почему они вступают в коалиции с открытыми предателями страны, за счет этой так называемой национальной чести? Потому что в противном случае трудная борьба будет необходима, результаты которой, они считают, не стоит доверия, и которая, по сути, может привести к уничтожению их собственного существования. Надо отметить, что это частное их существование есть святее защиты национальной чести в стране. Тем не менее они охотно рискуют дальнейшим существованием нации ради пары фраз.

Национальная пограничная политика становится совершенно бессмысленной, если мы посмотрим дальше, как несмотря на скорби, представить настоящую необходимость задачи формирования жизни нашего Народа и в будущем.

Таким образом, пограничная политика наших буржуазных патриотических Отечественных кругов особенно бессмысленна, поскольку она требует наибольшего риска крови, но содержит наименьшие перспективы для будущего нашего Народа.

Немецкая Нация менее всего в состоянии сегодня, чем в годы мира пропитать себя на своей собственной территории. Все попытки - либо за счет увеличения урожайности земли как таковой, либо путем культивирования последних залежных земель - для увеличения Немецкого производства пищевых продуктов, не позволяют нашему Народу пропитать себя от своей собственной земли. В самом деле, Народная масса в настоящее время живущая в Германии, уже не может быть удовлетворена урожаями на нашей земле. Каждый дальнейший рост их, однако, не будет применяться в интересах увеличения нашего населения, а вместо этого будет полностью потрачен на удовлетворение увеличившихся общих жизненных потребностей частных лиц. Модель стандартного уровня жизни здесь создается, которая определяется в первую очередь знанием условий и уровня жизни в Американском Союзе. Подобно тому, как жизненные потребности сельских общин растут по мере медленного роста информированности и влияния жизни в больших городах, так что требования жизни целых стран растут под влиянием жизни лучше расположенных и более богатых стран. Не редко стандарт жизни людей , который 30 лет назад считался бы, как максимум, считается недостаточным просто по той причине, что за это время знания были приобретены о жизни другого Народа. Подобно тому, как в общем, человек, даже в низких кругах, считает само собой разумеющимися вещи, которые 80 лет назад были неслыханной роскошью даже для высших классов. Чем больше места преодолевается с помощью современных технологий, а особенно связи, и народы сближаются, тем интенсивнее становятся их взаимные отношения, тем больше будут также условия жизни взаимно оставлять свой след друг на друге и стремиться приблизиться друг к другу. Это ошибочное мнение, что в долгосрочной перспективе можно держать Народ определенного культурного потенциала, а также определенного культурного значения на общепринятом в ином случае уровне жизни путем призыва к заметным фактам или даже к идеалам. Широкие массы особенно не покажут понимания этого. Они чувствуют трудности: либо они ропщут против тех, кто по их мнению, несет ответственность - что-то опасное по крайней мере, в демократических Государствах, так как тем самым они обеспечивают вместилище для всех попыток революционных потрясений - или через свои собственные меры, которыми они пытаются добиться устранения, как они понимают его и, как это вытекает из их собственного понимания. Борьба с ребенком начинается. Они хотят вести образ жизни, как и другие, и не могут. Что может быть естественнее, чем ответственность, уделяемая большим семьям, в которых нет радости более, и которые ограничены в максимально возможной степени, как обременительное зло.

Поэтому неверно считать, что Немецкий Народ в будущем может увеличиться численно за счет повышения внутреннего сельскохозяйственного производства. В наиболее благоприятных случаях будет только удовлетворение увеличенных жизненных потребностей как таковых. Но, поскольку рост этих жизненных потребностей зависит от жизни других народов, которые, однако, стоят на гораздо более благоприятных отношениях населения к земле, то они, в будущем тоже будет далеко впереди в жизнеобеспечении. Следовательно, этот стимул никогда не вымрет, а в один день такое несоответствие будет возникать между уровнем жизни этих людей и тех, плохо наделенных землей, что они будут вынуждены, или считать себя вынужденными, сократить свое количество даже более.

Перспективы Немецкого Народа являются безнадежными. Ни настоящее жизненное пространство, ни то, что достигнуто за счет восстановления границ 1914 года, не позволят нам вести такую жизнь, аналогичную Американскому Народу. Если мы этого хотим, либо территории нашего Народа должны быть значительно расширены, либо Немецкой экономике придется вновь вступить на путь, уже знакомый нам с довоенного периода. Сила необходима в обоих случаях. В частности, в первую очередь, в смысле восстановления внутренних сил нашего Народа, а затем в военном применении этой силы.

Современная Национальная Германия, которая видит выполнение национальных задач в ограниченной пограничной политике, не может обманывать себя, что проблема существования страны никоим образом не будет решена таким образом. Ведь даже всяческий успех этой политики восстановления границ 1914 года принесет только обновлениеэкономической ситуации 1914 года. Иными словами, вопрос существования, который тогда, как и сейчас, был полностью не решен, будет властно заставлять нас стать на рельсы мировой экономики и мирового экспорта. В самом деле, Немецкая буржуазия, и так называемые национальные лиги с ней, также думают только в экономических, политических рамках. Производство, экспорт и импорт - лозунги, которыми они жонглируют и в которых они видят спасение Нации в будущем. Хотелось бы надеяться на повышение экспортного потенциала за счет увеличения производства, и таким образом быть в состоянии обеспечивать должный уход за потребности в импорте. Только совсем забывают, что для Германии вся эта проблема, как мы уже подчеркивали, вовсе не проблема увеличения производства, а вопрос о возможности продажи, а также, что экспортные трудности вовсе не будут устранены за счет сокращения расходов и издержек Немецкого производства, как, опять же, наши буржуазные хитрые собаки предполагают. Потому что, так как это само по себе, является лишь частично возможным в результате нашего ограниченного внутреннего рынка, что дает Немецким экспортным товарам возможность конкурировать за счет снижения издержек производства - например, путем демонтажа нашего социального законодательства, а также обязанностей и бремени в результате этого - это лишь приблизит нас туда, где мы уже побывали 4 августа 1914. Это действительно является частью целой невероятной буржуазной национальной наивности предполагать, что Англия когда-либо может смириться с Немецкой конкуренцией, опасной для нее. Тем не менее, эти же самые люди, кто хорошо знает, и кто всегда подчеркивает, что Германия не хотела войны в 1914 году, но вместо этого ее буквально втолкнули в нее. И что это была Англия, которая из чисто конкурентной зависти, собрала бывших врагов и развязала войну против Германии. Сегодня, однако, эти неисправимые экономические мечтатели воображают, что Англия, после того как рисковала всем существованием своей мировой империи в чудовищные четыре с половиной года Мировой Войны, в которой она осталась победителем, теперь будет смотреть на Немецкую конкуренцию иначе, чем в то время. Как будто для Англии этот весь вопрос был чисто спортивным. Нет. На протяжении десятилетий до войны, Англия пыталась разрушить угрожающую Немецкую экономическую конкуренцию, растущую Немецкую морскую торговлю, и так далее, экономическими контрмерами. Только тогда, когда она была вынуждена понять, что это не удастся, и когда, напротив, Германия, в результате создания своего флота, показала, что она на самом деле собирается осуществлять свои экономические войны в пределах мирного завоевания мира, Англия в качестве последнего средства применила насилие. И теперь, когда после этого она осталась победительницей, они думают, что можно играть в эту игру снова, тогда как, в конце концов, Германия сегодня вовсе не в состоянии бросить любую силу на чашу весов, благодаря ее внутренней и внешней политике.

Попытка восстановить средства к существованию нашего Народа, чтобы иметь возможность сохранить его за счет увеличения нашей продукции и за счет сокращения расходов на нее же, в конечном счете не удастся по той причине, что мы не можем принять окончательное следствие этой борьбы из-за отсутствия военной мощи. Таким образом, конец был бы крахом пропитания Немецкого Народа и всех этих надежд вместе с ним. Совершенно в стороне от того, что, теперь даже Американский Союз складывается во всех областях, как острый конкурент для всех Европейских народов, борющихся, как экспортные страны на мировых рынках. Размер и богатство его внутреннего рынка позволяет крупное производство и тем самым производство оборудования, которое так уменьшает издержки производства, что, несмотря на огромные зарплаты, не представляется возможным подорвать его цены. Здесь развитие автомобильной промышленности может быть рассмотрено как пример-предупреждение. Не только потому, что мы, Немцы, например, несмотря на наши смешные заработные платы, не в состоянии, даже только до определенной степени, успешно развивать экспорт против Американской конкуренции, но мы также должны смотреть на распространение Американских автомобилей тревожно даже в нашей собственной стране. Это стало возможным только потому, что размер ее внутреннего рынка, ее богатство в покупательной способности, а также в сырье, гарантирует Американской автомобильной промышленности внутренние данные продаж, которые в одиночку делают возможными методы производства, которые в Европе были бы невозможны вследствие отсутствия этих внутренних потенциалов продаж. Следствием этого являются огромные возможности экспорта Американской автомобильной промышленности. Таким образом, здесь речь идет об общей моторизации мира, что является предметом несоизмеримого значения для будущего. Замена сил человека и животных силой двигателей стоит только в начале своего развития, конец которого вообще не может быть предугадан сегодня. Во всяком случае, для Американского Союза, современная автомобильная промышленность в целом является авангардом всех других отраслей промышленности.

Так, во многих других областях, наш континент будет все больше появляться в качестве экономического фактора, в агрессивной форме, и тем самым будет помогать заострить борьбу за рынок сбыта. Из анализа всех факторов, особенно ввиду ограничения нашего собственного сырья и последующей угрожающей зависимости от других стран, волей-неволей будущее Германии представляется весьма мрачным и грустным.

Но даже если бы Германия справилась со всеми ее увеличивающимися экономическими трудностями, она осталась бы на том же месте, где она уже была 4 августа 1914. Окончательное решение по поводу исхода борьбы за мировой рынок будет находиться в области силы, а не в экономики.

Это было наше проклятие, однако, что даже в мирное время большая часть национальной буржуазии, точно, была пронизана идеей, что от силы можно отказаться ради экономической политики. Сегодня ее главные представители также будут рассматриваться в этих более или менее пацифистских кругах, которые, как противники и враги всего героического, Народных добродетелей, были бы рады видеть Государствосохраняющие, или даже Государствообразующие, силы в экономике. Но чем больше Народ принимает веру, что он может поддерживать свою жизнь только с помощью мирной экономической деятельности, тем больше будет его экономика возвращаться к краху. В конце концов, экономика, как чисто второй вопрос в жизни страны, связана с первичным существованием сильного Государства. Меч должен стоять перед плугом, и Армия перед экономикой.

Если считают, что мы можем отказаться от этого в Германии, средства к существованию нашего Народа будут разрушены.

Как только, однако, как Народ в общем раз беременеет в своей жизни мыслью, что он может найти свое повседневное существование в одной мирной хозяйственной деятельности, тем меньше он будет думать о силовом решении в случае неудачи этой попытки, а, наоборот, он будет все больше стремиться ступить на простой путь преодоления ошибки экономики, не пытаясь тем самым рисковать своей кровью. В самом деле, Германия уже находится в середине этой ситуации. Эмиграция и контроль над рождаемостью - это лекарственные средства, рекомендованные для спасения нашей страны представителями пацифистской экономической политики и Марксистского взгляда на Государство.

Результат следования этим советам, особенно в Германии, будет иметь самое решающее значение. Германия расово состоит из стольких неравных составляющих элементов, которые из-за постоянной эмиграции удаляются из нашей Нации - люди, которые имеют наибольший потенциал для сопротивления, которые являются наиболее смелыми и решительными. Они, прежде всего, как и в былые времена Викингов, также сегодня носители Северной крови. Такое медленное снижение Северных элементов приводит к снижению нашей общей расовой ценности и, следовательно, к ослаблению наших технических, культурных, а также гражданских политических производительных сил. Таким образом, последствия этого ослабления, будут особенно тяжки в будущем, потому что теперь выступают как динамический фактор в мировой истории нового Государства, которое, как настоящая Европейская колония, на протяжении веков получала лучшие силы Северной Европы путем эмиграции; при помощи сообщества своей первоначальной крови, построили новое, свежее общество высшей расовой ценности. Это не случайно, что Американский Союз является государством, в котором в настоящее время делается большинство изобретений на сегодняшний день, некоторые из которых имеют невероятную смелость. Американцы, как молодой, расово отборный Народ, противостоит Старой Европе, которая постоянно теряет большую часть своей лучшей крови в результате войн и эмиграции. Мало можно приравнять достижения 1000 вырожденцев Левантинцев в Европе, скажем, на Крите, с достижениями 1000 расово пока еще более ценных Немцев или Англичан, и так же мало можно приравнять достижения 1000 расово сомнительных Европейцев с возможностями 1000 расовой ценных Американцев. Только сознательная Народная расовая политика сможет сохранить Европейские страны от потери права действий в пользу Америки, как следствие низшей ценности Европейских Народов против Американского Народа. Если вместо этого, однако, Немецкий Народ, вместе с систематической бастардизацией, проводимой Евреями с низшим человеческим материалом и снижение его расовой стоимости как таковой, причиненной этим, также позволит его лучшим представителям быть уведенным в продолжающуюся эмиграцию в сотнях и сотнях тысяч отдельных экземпляров, он будет медленно опускаться до уровня такой же низшей расы, а следовательно, до некомпетентного и бесполезного Народа. Опасность особенно велика, поскольку из-за полного равнодушия с нашей стороны, Американский Союз сам, вдохновленный учением своим этнологов, создал специальные стандарты для иммиграции. Делая въезд на Американскую землю, в зависимости от определенных расовых условий, с одной стороны, а также на определенное физическое здоровье личности как таковой, обескровливание Европы от ее лучших людей, по сути, волей-неволей, юридически регулируется. Это то, что весь наш так называемый национальный буржуазный мир и все его экономические политики либо не видят, или, по крайней мере, не слышат, потому что это неприятно для них, и потому что это намного дешевле, обойти эти вещи с помощью нескольких общих национальных фраз.

К этому снижению, введенному Природой, общей ценности нашего Народа принудительной эмиграцией, в результате нашей экономической политики, добавляется контроль над рождаемостью, как второй недостаток. Я уже изложил последствия борьбы против ребенка. Они заключаются в сокращении количества лиц, привлеченных к жизни, так что дальнейший отбор не может иметь места. Наоборот, люди стараются всем, кто, родившись однажды, сохранить жизнь при любых обстоятельствах. Поскольку, однако, способности, энергия и так далее, не обязательно связаны с первым рождением, но вместо этого становятся видны в каждом конкретном случае лишь в ходе борьбы за существование, возможность отсева и отбора по таким критериям будет удалена. Нация беднеет талантами и энергией. Опять же, это особенно плохо в странах, где различие основных расовых элементов распространяется даже на семьи. За то, в соответствии с Законом Разделения Менделя, разделение происходит в каждой семье , которое можно частично частично приложить к одной расовой стороне, частично к другой. Если, однако, эти расовые ценности различны по своему значению для Народа, то даже ценность детей одной семьи уже будет разной по расовому основанию. Первенец в коей мере не должен расти в соответствии с расовой ценными сторонами обоих родителей, лежит в интересах нации, чтобы на более поздних этапах жизни по меньшей мере поиск наиболее расово ценных из общего числа детей, на основе борьбы за существование, и сохранение их для нации и, наоборот, предоставление нации во владение достижения этих расово ценных людей. Но если человек сам препятствует рождению большего числа детей и ограничивается первенцем или по крайней мере вторым, он все-таки хочет сохранить этих низшие расовые элементы нации, даже если они не обладают наиболее ценными свойствами. Таким образом, он искусственно сдерживает процесс естественного отбора, он предотвращает его, и тем самым способствует обнищанию нации мощными личностями. Он разрушает пиковую ценность Народа.

Немецкий Народ, который, как таковой, не имеет средней ценности, как, например, Английский, будет особенно зависеть от личностных ценностей. Чрезвычайные крайности, которые мы можем наблюдать повсюду в нашем Народе, только последствия наших потрясений, определяемые по крови, на высшие и низшие расовые элементы. В общем, Англичанин будет лучше среднего. Может быть, он никогда не придет к вредным глубинам нашего Народа, но никогда и к сияющим высотам. Таким образом, его жизнь будет двигаться по более средней линии и будет заполнена большей устойчивостью. В отличие от Немецкой жизни, во всем бесконечно нестабильной и беспокойной и приобретающей значение только из-за чрезвычайно высоких достижений, с помощью которых мы заглаживаем тревожные аспекты нашей Нации. Один раз, впрочем, личные носители этих высоких достижений удаляются через искусственные системы, и именно эти достижения прекращаются. Тогда наш Народ движется к постоянному разорению личностных ценностей и, следовательно, к снижению своего целого культурного и духовного значения.

Если это условие продолжится в течение всего нескольких сотен лет, наш Немецкий Народ будет, по крайней мере, так ослаблен в своем общем значении, что он уже не сможет претендовать на звание Народа мирового значения. В любом случае, он будет уже не в состоянии идти в ногу с делами значительно более молодого, здорового Американского Народа. Тогда из-за большого количества причин, мы сами испытаем, что не мало старых культурных народов испытали в их историческом развитии. Через свои пороки, и вследствие легкомыслия, Северные представители постепенно устранились как наиболее расово ценные элементы носителей культуры и основателей Государства и, следовательно, они оставили после себя человеческую мешанину такой небольшой собственной важности, что закон действий был вырван из их рук и перешел к другим, более молодым и здоровым Народам.

Во всей юго-восточной Европе, особенно в еще более древних культурах Малой Азии и Персии, а также Месопотамской низменности, обеспечены примеры хода этого процесса.

Таким образом, поскольку история постепенно формируется расово более ценными Народами Запада, опасность возникает также, что значение расово неполноценной Европы постепенно ведет к новое определению судьбы мира Народом Североамериканского континента.

Что эта опасность угрожает всей Европе, в конце концов, уже воспринимается некоторыми сегодня. Лишь немногие из них хотели бы понять, что это значит для Германии. Нашему Народу, если он живет с тем же политическим легкомыслием в будущем, как и в прошлом, придется отказаться от своих притязаний на мировое значение раз и навсегда. В расовом отношении, он будет постепенно атрофироваться, пока, наконец, не падет в дегенерацию – подобных животным мешков с кормом, не имеющим памяти о прошлом величии. Как Государство в будущем ряду Государств Мира, он будет в лучшем случае, как Швейцария и Голландия в Европе до сих пор.

Это будет конец жизни Народа, история которого была 2000 лет мировой истории.

Эта судьба уже не будет изменена глупыми национальными буржуазными фразами, практическая бессмысленность и никчемность которых уже доказана путем успешного развития до сих пор. Только новое реформаторское движение, в котором определены сознательные знания о борьбе с расовым легкомыслием и сделаны все выводы из этого знания, все еще может вырвать наш Народ обратно с этой пропасти.

Это будет задачей Национал-Социалистического Движения - перенести в политику практическое применение знаний и научных выводов, полученных расовой теорией, либо уже существующих в процессе развития, а также прояснение мировой истории через них.

Поскольку сегодня экономическая судьба Германии против Америки на самом деле судьба и других народов в Европе, то появилось снова движение доверчивых последователей, особенно среди нашего Народа, которые хотят противопоставить Европейский Союз Американскому Союзу, чтобы тем самым предотвратить угрожающую мировую гегемонию Североамериканского континента. Для этих людей Паневропейское Движение, по крайней мере, на первый взгляд, действительно, кажется, во многом заманчивым. В самом деле, если бы мы могли судить о мировой истории в соответствии с экономической точкой зрения, это может быть даже необходимо. Два всегда больше, чем один в механике истории, а следовательно, и в механической политике. Но ценности, а не числа, являются решающими в жизни наций. То, что Американский Союз смог добиться таких угрожающих высот, не основывается на том, что .......... миллионов человек формируют Государство там, но на том факте, что на.......... квадратных километров самых плодородных и богатых почв живут .......... миллионов человек высокой расовой ценности. То, что эти люди образуют Государство, имеет большее значение для других частей мира, несмотря на территориальный размер их жизненного пространства, поскольку организация, все охватывающая, существует, благодаря которой, по сути, расово обусловленная индивидуальная ценность этих людей может найти компактное приложение коллективных сил для борьбы в борьбе за существование.

Если бы это было неправильно, если значение Американского Союза таким образом, заключается в численности населения, или в размере территории, или в отношении, в котором эта территория находится к численности населения, то Россия будет по крайней мере, так же опасна для Европы. Современная Россия включает в себя .......... миллионов человек на.......... миллионов квадратных километров. Эти люди также входят в состав Государственной структуры, значение которой, взятое традиционно, должно было бы быть еще выше, чем у Американского Союза. Несмотря на это, однако, никому бы никогда не приходило в голову бояться Русской гегемонии над миром по этой причине. Нет такой внутренней ценности, прилагаемой к числу Русских людей, так чтобы это число могло стать угрозой для свободы мира. По крайней мере, не в смысле экономического и властно-политического господства в других частях земного шара, но в лучшем случае в смысле затопления болезнетворными бациллами, которые на данный момент имеют свой фокус в России.

Если, однако, важность угрожающей Американской позиции гегемонии, кажется, обусловлена в первую очередь ценностью Американского Народа, и лишь во вторую очередь, размером этому Народу данного жизненного пространства и благоприятного отношения между населением и почвой в результате этого, эта гегемония не будет устранена с помощью чисто формального численного объединения Европейских государств, так как их внутренняя ценность не выше, по сравнению с Американским Союзом. В противном случае, на сегодняшний день Россия обязательно будет отображаться как наибольшая опасность для Американского Союза, как и Китай, еще более, в котором проживают более 400 миллионов человек.

Таким образом, в первую очередь, Паневропейское Движение основывается на основной ошибке, что человеческие ценности могут быть заменены численностью людей. Это чисто механическое понимание истории, который позволяет избежать расследования всех формирующих жизнь сил, в порядке, вместо этого, видеть в численном большинстве творческий источник человеческой культуры, а также формирующий фактор истории. Эта концепция в соответствии с бессмысленностью нашей западной демократии, как и с трусливым пацифизмом наших высоких экономических кругов. Очевидно, что это идеал всех низших или наполовину сволочных ублюдков. Кроме того, что Еврей особо приветствует такие концепции. Ведь логично решить, это приведет к расовому хаосу и неразберихе, к бастардизации и Негрификации культурного человечества, и тем самым в конечном счете, такому понижению его расовой ценности, что именно Иудей, кто сохранился без этого, сможет медленно подняться к мировому господству. По крайней мере, он воображает, что в конечном счете, он будет иметь возможность развивать мозг этого человечества, который придет в негодность.

Помимо этого, основная ошибка Паневропейского Движения, даже идея объединения Европейских Государств, вынужденная общим пониманием возникающих от угрозы бедствий, является фантастическим, исторически невозможным ребячеством. Таким образом, я не хочу сказать, что такое объединение под протекторатом Еврейства и Еврейского импульса как таковое не было бы возможно с самого начала, но только с таким результатом, что не может сравниться с надеждами, для которых все эти обезьяны готовили почву. Пусть никто не считает, что такая Европейская коалиция могла бы мобилизовать какую-либо силу, которая проявляется внешне. Это старый опыт, что прочное объединение наций может иметь место только тогда, когда речь идет о странах, которые расово эквивалентны и связаны как таковые, и если, во-вторых, их объединение происходит в форме медленного процесса борьбы за мировое господство.

Так Риму достаточно раз покорить Латинские Государства одно за другим, пока, наконец, его силы не будет достаточно, чтобы стать кристаллизационной точкой мировой империи. Но это также история рождения Английской Всемирной Империи. Таким образом, кроме того, стоит Пруссии положить конец расчленению Германии, и, следовательно, только таким образом сможет в Европе в один день воскреснуть то, что может представлять интересы ее населения в компактной правительственной форме. Но - это только результат вековой борьбы, так как бесконечное количество старых обычаев и традиций должны быть преодолены, и ассимиляция Народов, которые уже расово чрезвычайно различные, должна произойти. Трудность принятия унитарного Государственного языка в такой структуре может также быть решена только длительным в веках процессом.

Однако все это не будет реализацией настоящей Паневропейской мысли, а успехом в борьбе за существование сильнейших наций Европы. И что осталось бы, так же мало будет Пан-Европой, как, например, объединение бывших Латинских Государств – Пан-Латинизацией. Власть, которая в то время боролась через этот процесс объединения в вековых сражениях, дала свое имя навсегда всей структуре. И власть, которая создаст Пан-Европу таким же естественным путем, таким образом, в то же время ограбит значение Пан-Европы.

Но даже в этом случае желаемый успех не наступит. На этот раз любая Европейская великая держава сегодня - и, естественно, использующая лишь власть, которая является ценным в соответствии с ее Национальным характером, то есть расово важное - приносит Европе единство в этом направлении, окончательное завершение этого единства будет означать расовое понижение ее основателей, и тем самым удалит даже последнюю ценность из всей структуры. И никогда не будет возможно, таким образом, создать структуру, которая могла бы встать против Американского Союза.

В будущем только Государство, которое понимает, как повысить стоимость своего Национального характера и довести его до наиболее целесообразной формы Государства для этого, посредством своей внутренней жизни, а также посредством своей внешней политики, сможет столкнуться с Северной Америкой. Ставя такое решение возможным, целый ряд Государств сможет принять участие, которое может привести и приведет к повышенной выносливости, если не по другим причинам, чем взаимная конкуренция.

Это опять задача Национал-Социалистического Движения - укрепить и подготовить до предела свое Отечество и себя для этой задачи.

Попытка, однако, реализовать Паневропейскую идею в рамках чисто формального объединения Европейских наций, не имея за плечами многовековой борьбы за Европейскую правящую власть, приведет к структуре, вся сила и энергия которой будет покрываться за счет внутреннего соперничества и споров именно так, как ранее силы Немецких кланов в Немецком Союзе. Только тогда, когда внутренний Немецкий вопрос был окончательно решен путем властного превосходства Пруссии, смогла наступить приверженность единой силе Нации за ее пределами. Необоснованно, однако, считать, что конкурс между Европой и Америкой всегда будет только мирного экономического характера, если экономические мотивы развиваются в определяющие жизненные факторы. Вообще, лежит в характере роста Североамериканского Государства, что на первом месте оно не проявляет большого интереса к проблемам внешней политики. Не только в результате отсутствия долгой правительственной традиции, а просто в результате того, что на самом Американском континенте необычайно большие площади были в распоряжении природного стремления человека к экспансии. Таким образом, политика Американского Союза, с момента отрыва от Европейского материнского Государства до самого последнего времени, лежала в основном внутри своей страны. В самом деле, борьба за свободу, сама по сути не что иное, как стряхивание иностранных политических обязательств в жизни, рассматриваемой исключительно с точки зрения внутренней политики. По мере того как Американский Народ все больше выполнял задач в интересах внутренней колонизации, естественное, активное побуждение, что свойственно молодым странам, повернулось наружу. Но потом сюрпризы, которые мир мог, быть может, до сих пор испытать, менее всего могли быть серьезно противопоставлены пацифистскому демократическому Паневропейскому смешанному Государству. Согласно концепции этого всеобщего ублюдка Куденхоф, эта Пан-Европа когда-нибудь будет играть ту же роль против Американского Союза или национально разбуженного Китая, которую ранее играло старое Австрийское Государство против Германии или России.

Действительно, нет никакой необходимости опровергать мнение, что только потому, что слияние Народов различных национальностей имело место в Американском Союзе, это может быть возможным в Европе. Американский Союз, конечно, свел людей разных национальностей вместе в молодую нацию. Но более пристальное изучение покажет, что подавляющее большинство этих различных этнических групп, расово принадлежат к схожим или по крайней мере связанным основным элементам. Ибо процесс эмиграции в Европе был отбором наиболее приспособленных, эта приспособленность во всех Европейских Народах лежала в основном в Северной примеси, Американский Союз, по сути, привлек к себе рассеянные Северные элементы из числа Народов, которые были очень разные, как таковые. Если, кроме того, мы примем во внимание, что вовлечение людей, которые не были носителями каких-либо теорий управления, и, следовательно, не были обременены никакими традициями, и, кроме того, влияние нового мира, которому все люди в большей или меньшей степени подвержены, то становится понятным, почему новая нация, состоящая из всех народов Европейских стран, могла возникнуть менее чем за 200 лет. Следует учесть, однако, что уже в прошлом веке этот процесс слияния стал более сложным по мере того как под давлением необходимости, Европейцы пошли в Северную Америку, которые, будучи членами Европейских национальных Государств, не только чувствовали себя солидарны с их Народами на будущее, но которые особенно ценили свои национальные традиции более высоко, чем гражданство своей новой родины. Более того, даже Американский Союз не смог соединить людей чужой крови, которые проштампованы своим национальным чувством или инстинктом расы. Сила ассимиляции Американского Союза проиграла против Китайских, а также Японских элементов. Они также поняли это хорошо и знают это, и поэтому они чаще всего предпочитают исключать эти чужеродные тела из иммиграции. Но тем самым Американская иммиграционная политика сама подтверждает, что ранее предполагаемое слияние народов определенно равных расовых оснований немедленно дает выкидыш, как только в нем участвуют люди, которые в корне отличаются. Что Американский Союз сам чувствует себя Северным Немецким Государством, и ни в коей мере не международной путаницей Народов, далее вытекает из того, каким образом он выделяет квоты для иммигрантов из Европейских стран. Скандинавам, то есть, Шведам, Норвежцам, далее Датчанам, затем Англичанам, и, наконец Немцам, выделяется наибольший контингент. Румыны и Славяне - очень мало, Японцев и Китайцев они предпочли бы исключить вообще. Следовательно, это Утопия, противопоставить Европейскую коалицию или Пан-Европу, состоящую из Монголов, Славян, Немцев, Латинцев, и так далее, в которой все кроме Тевтонов будут доминировать, как фактор, способный сопротивляться расово доминирующему Северному Государству. Очень опасная Утопия, конечно, если мы считаем, что снова бесчисленные Немцы увидят розовое будущее, для которого им не придется принести самые тяжкие жертвы. Что эта Утопия пришла из Австрии, несколько комично. Ведь в конце концов, это Государство и его судьба – живой пример огромной прочности конструкций, искусственно склеенных, но которые неестественны сами по себе. Это безродный дух старой императорской Вены, этого гибридного города Востока и Запада, таким образом говорит нам.

 

11. Нет нейтралитету

Подводя итог, следовательно, можно вновь заявить, что наша буржуазная национальная политика, целью внешней политики которой было восстановление границ 1914 года, является бессмысленной и даже катастрофической. Это волей-неволей вводит нас в конфликт со всеми Государствами, которые приняли участие в Мировой Войне. Таким образом, гарантируется продолжение коалиции победителей, которая медленно удушает нас. Таким образом, она всегда гарантирует Франции благоприятную официальную точку зрения и в других частях мира для ее вечных козней против Германии. Даже если бы они были успешными, это не будет означать ничего вообще для будущего Германии по своим результатам, и все-таки заставит нас вести борьбу кровью и сталью. Кроме того, она вообще не позволяет, в частности, какой-либо стабильной Немецкой внешней политики.

Это было характерной чертой нашей довоенной политики, что она обязательно предоставляла стороннему наблюдателю образ решений часто, как колебания, поскольку они были непонятны. Если отвлечься от Тройственного Союза, содержание которого не может быть целью иностранной политики, а лишь средством для такой цели, мы не можем обнаружить ни одной устойчивой идеи у лидеров судьбы нашего Народа в предвоенный период. Это, естественно, непонятно. В тот момент, когда цель иностранной политики перестала означать борьбу за интересы Немецкого Народа, но, скорее, сохранение мира во всем мире, мы потеряли почву под нашими ногами. Я могу, конечно, очертить интересы Народа, установить их, и, независимо от возможности их защиты, я, тем не менее, сохраню великую цель непрерывно в поле зрения. Постепенно остальная часть человечества будет также приобретать общие знания особой национальной идеи как главной мысли в области иностранной политики. Это затем предоставит возможность регулирования взаимоотношений на постоянной основе, либо в смысле, сопротивления применению силы, или разумного осознания этого, или же в смысле понимания, пожалуй, достижения собственных интересов на общем пути.

Эта устойчивость во внешней политике может быть установлена с целым рядом Европейских Государств. За долгий период ее существования, Россией выставлены определенные цели иностранной политики, которые доминируют во всей ее деятельности. В ходе веков, Франция всегда представляла одни и те же внешнеполитические целеи, независимо от того, кто олицетворял власть в Париже на данный момент. Можно говорить об Англии не только как о Государстве с традиционной дипломатией, но, прежде всего как о Государство с идеей иностранной политики, ставшей традицией. В Германии, например, такую идею можно различить только периодически у Прусского Государства. Мы видим, что Пруссия выполняет свою Немецкую миссию в короткий период правления Бисмарка, но после этого какие-либо цели иностранной политики с долгосрочной перспективой пришли к концу. Новый Немецкий Рейх, особенно после выхода в отставку Бисмарка, уже не имел таких целей, кроме лозунга сохранения мира, то есть сохранения той или иной ситуации, и не обладал стабильным содержанием или характером. Подобно тому, как любые пассивные лозунги обречены на самом деле быть игрушкой в руках агрессивной воли. Только тот, кто сам хочет действовать, может определять свои действия в соответствии со своей волей. Поэтому Тройственная Антанта, которая хотела действовать, также имела все преимущества, которые лежат в самоопределении действий, в то время как Тройственный Союз из-за созерцательной тенденции к сохранению мира во всем мире оказался в невыгодном положении в той же степени. Таким образом, сроки и начало войны были определены странами с определенной целью иностранной политики, а, наоборот, силы Тройственного Союза были захвачены врасплох в час, который было всем, но не благоприятным. Если мы сами в Германии имели даже малейшие воинственные намерения, это было бы возможно с помощью ряда мер, которые могли бы быть осуществлены без усилий, придать другой облик началу Войны. Но Германия никогда не имела определенной цели иностранной политики, в перспективе, она никогда не думала о каких-либо агрессивных шагах для реализации этой цели, и, следовательно, события застали ее врасплох.

В Австро-Венгрии, мы не можем рассчитывать ни на одну цель иностранной политики как таковой, разве что пропетлять через опасности Европейской политики, так чтобы гнилая структура Государства нигде не наткнулась на что-нибудь, чтобы таким образом скрыть от мира реальный внутренний характер этого чудовищного Государственного трупа.

Немецкая национальная буржуазия, которая только находится в стадии обсуждения здесь - поскольку международный Марксизм как таковой не имеет иной цели, кроме уничтожения Германии - до сих пор ничему не научилась в прошлом. Даже сегодня она не чувствует необходимости создания для нации целей иностранной политики, которые могут быть признаны удовлетворительными, и тем самым придать усилиям нашей внешней политики определенную стабильность на более или менее длительное время. Ибо только если такие возможные цели внешней политики предстанут принципиально обозначенными, мы сможем подробно обсудить возможности, которые могут привести к успеху. Только после этого политики выйдут на сцену искусства возможного. Пока, однако, вся эта политическая жизнь не управляется ведущей идеей, индивидуальные действия не будут использовать всех возможностей для достижения определенных успехов как таковых. Вместо этого, они явятся лишь отдельными остановками, расположенными вдоль пути бесцельного и бессистемного блуждания с сегодняшнего дня до завтрашнего. Прежде всего забыто, что великие цели всегда требует некоторой настойчивости исполнения, то есть: стараются сделать это сегодня, и завтра, и на следующий день имеют эту возможность иностранной политики в перспективе, и вдруг воздают должное полностью противоположному намерению - то есть, как будто бы эта видимая путаница на самом деле не находится в соответствии с желанием власти, которая правит Германией сегодня, и в самом деле не хочет возрождения нашего Народа навсегда. Только международное Еврейство может иметь живой интерес в Немецкой внешней политике, которая своей постоянной, казалось бы, иррациональностью, внезапными переходами, демонстрирует отсутствие четкого плана, и которая, как единственное оправдание, в лучшем случае заявляет: В самом деле, мы тоже, конечно, не знаем, что должно быть сделано, но мы-то именно потому и делаем, что что-то должно быть сделано. Да, нередко можно услышать на самом деле, что эти люди так мало убеждены во внутреннем смысле своих внешнеполитических действий, что, в виде высочайшей мотивации, они могут только выяснить, может ли кто-то еще знать дело лучше, чем они. Это фундамент, на котором покоится государственное управление Густава Штреземана.

С другой стороны, именно сегодня, более чем когда-либо это необходимо для Немецкого Народа ставить перед собой такую цель нашей внешней политики, которая отвечает его реальной внутренней потребности, и, наоборот, гарантирует безусловную стабильность в своей внешней политике на по-человечески предсказуемый уточненный срок. Ибо только если наш Народ принципиально определяет и настойчиво борется за свои интересы таким образом, может он надеяться побудить то или иное Государство, чьи интересы не противоречат нашим, теперь, наконец, установленным, и которые действительно могут быть даже параллельны, вступить в более тесный союз с Германией. Ибо идея желающих решить наши Народные бедствия в рамках Лиги Наций так же неоправдана, как передать Немецкий вопрос на решение во Франкфуртский Федеральный Парламент.

Удовлетворенные страны доминируют в Лиге Наций. В самом деле, это их инструмент. В значительной мере они не заинтересованы в предоставлении территориальных изменений на земном шаре, если это вновь затрагивает их интересы. И когда они говорят о правах малых народов, в действительности это только интересы крупнейших, которые они имеют в виду.

Если Германия снова хочет добиться реальной свободы, чтобы в соответствии со своим благословением, она могла дать Немецкому Народу хлеб насущный, она должна принять меры за пределами Парламента Лиги Наций в Женеве. Но это, при отсутствии достаточной силы, требует, чтобы она нашла себе союзников, которые могут верить, что они могут также служить своим собственным интересам, идя с Германией. Такая ситуация, однако, никогда не возникнет, если настоящие цели иностранной политики Германии не станут вполне ясны в этих странах. И, прежде всего, Германия сама никогда не сможет приобрести силу и внутреннюю мощь для этого, чтобы с необходимой настойчивостью, увы, смести препятствия мировой истории. Ибо тогда никогда не узнают, что такое терпение в частностях, а также отказ от них в случае необходимости, чтобы в конце концов достичь жизненно необходимых целей в больших масштабах. Даже среди союзников, отношения никогда не будут полностью безоблачны. Нарушение взаимных отношений может возникать снова и снова, принимая угрожающе опасные формы, если силы, чтобы преодолеть эти мелкие неприятности и препятствия, не лежат в самих масштабах поставленных целей внешней политики в конечном счете. Здесь Французское национальное руководство предвоенных десятилетий может служить в качестве образцовой модели. Как оно легко проходило мимо небольших вопросов, по сути, даже молчало о самых горьких событиях, с тем чтобы не потерять возможность организации реваншистской войны против Германии, в отличие от наших вечно кричащих ура-патриотов, и, следовательно, их частый лай на луну.

Ставить ясные цели иностранной политики представляется важным, более того, по той причине, что в противном случае представители других интересов среди своего Народа всегда найдут возможность ввести в заблуждение общественное мнение и делать, и отчасти даже провоцировать, мелкие инциденты как повод для радикальных перемен во мнениях по поводу внешней политики. Таким образом, из мелких споров, которые вызваны условиями или которые искусственно сфабрикованы, Франция будет снова и снова пытаться принести плохое чувство, даже отчужденность, среди государств, которые, по самой природе их реальных жизненных интересов, будут зависеть друг от друга, и которые волей-неволей будут должны занять твердую совместную позицию против Франции. Такие попытки, однако, будут успешными только тогда, когда в результате отсутствия непоколебимая политической цели, собственные политические действия не обладают подлинной стабильностью, прежде всего потому, что настойчивость в подготовке мер, обеспечивающих выполнение собственных политических целей, также отсутствует.

Немецкий Народ, который не обладает ни целью , ни традицией иностранной политики, будет сам по себе скорее склонен отдать дань уважения утопическим идеалам и тем самым пренебречь реальными жизненными интересами. Из-за чего наш Народ не бушевал за последние сто лет? Теперь это Греки, которых мы хотели спасти от Турок, а затем Турки, на которых мы возложили нашу любовь против Русских и Итальянцев, после чего наш Народ снова нашел очарование в восковом восторге за Польских борцов за свободу, а затем и в потакании своим чувствам за Буров, и так далее. Но чего все эти самые глупые душевные извержения, как некомпетентные политически, так и болтливые, стоили нашему Народу?

Таким образом, применительно к Австрии, как было подчеркнуто с особой гордостью, не одно практическое понимание, но истинный внутренний союз сердца. Если бы только разум, а не сердце, говорил в это время, и понимание решало, Германия была бы спасена сегодня. Но именно потому, что мы такой Народ, который позволяет своим политическим действиям быть определяемыми слишком мало по признакам разумного, рационального понимания - поэтому мы не можем оглянуться на любую великую политическую традицию, - мы должны, по крайней мере на будущее, дать нашему Народу непоколебимую цель иностранной политики, которая вполне подходит для представления политических мер Государственного руководства понятными для широких масс в их условиях. Только таким образом будет в конечном счете, возможно, что миллионы людей, обожествленные верой, будут стоять за руководящим правительством, осуществляющим решения, которые в их конкретном случае могут быть чем-то болезненным для них. Это является необходимым условием для достижения взаимопонимания между Народом и руководством Государства, и, конечно, также является необходимым условием для закрепления Государственного руководства определенной традицией. Не будет того, что каждое Немецкое правительство станет проводить собственную цель внешней политики. Можно рассуждать лишь о средствах, можно спорить над ними, но сама цель должна быть создана в качестве неизменной раз и навсегда. Тогда политика может стать великим искусством возможного, то есть, это принадлежит к блестящим способностям отдельных руководителей правительства воспринимать возможности, от момента к моменту, вести Народ и Рейх ближе к своей цели внешней политики.

Эта установка целей внешней политики вообще не существует в современной Германии. Таким образом, неуправляемый, нерешительный и неуверенный стиль представления интересов нашего Народа становится понятным, так же как и вся путаница нашего общественного мнения. Отсюда и невероятные прыжки нашей внешней политики, которые всегда заканчиваются неудачно, Народ оказывается еще по крайней мере не способен судить лиц, ответственных за это и действительно привлекая их к ответственности. Нет, никто не знает, что делать.

Надо отметить, что есть не мало людей, которые сегодня полностью верят, что мы не должны делать ничего. Они сходятся во мнении о том, что Германия сегодня должны быть умной и защищенной, что она сама не должна ни во что вмешиваться, что мы должны следить за развитием событий но сами не принимать в них участия, с тем, чтобы, в один день, взять на себя роль третьего смеющегося – того, кто получает результат, пока другие два ссорятся.

Да, да, наши нынешние буржуазные деятели такие умные и мудрые. Политическое правосудие, которое беспокоит незнание истории. Есть не мало пословиц, которые стали настоящим проклятием для нашего Народа. Например, «мудрейший отдает», или «одежда делает человека», или «можно пройти всю страну с шапкой в руке», или «когда двое дерутся, третий радуется».

В жизни наций, по крайней мере, последняя пословица применима только в совершенно условном смысле. [И это по следующей причине.] А именно, если двое ссорятся безнадежно внутри нации, то третий, который находится вне ее, может победить. В жизни наций друг с другом, тем не менее, окончательный успех будет за Государствами, которые сознательно участвуют в спорах, поскольку возможность увеличения их сил лежит только в ссоре. Не существует историческое событие в мире, которое не может оцениваться с двух точек зрения. Нейтральный с одной стороны, всегда противостоит вмешательству с другой. И, в общем, нейтральный всегда будет терпеть поражение, тогда как интервенционисты могут претендовать на преимущества для самих себя, постольку, естественно, партия, на которую они поставили, не проигрывает.

В жизни наций это означает следующее: если две могущественные державы ссорятся на этой планете, более или менее малые или крупные соседние Государства или могут принять участие в этой борьбе, или держаться подальше от нее. В одном случае возможность выигрыша не исключено, постольку участие происходит на той стороне, которая торжествует победу. Независимо от того, кто победит, нейтралы не будут иметь другой судьбы, кроме вражды с остальными победившими Государствами. До сих пор ни одно из великих Государств земного шара не возникло на основе нейтралитета как принципа политических действий, но только вследствие борьбы. Если великодержавные Государства есть как таковые на Земле, все, что остается малым Государствам - либо отказаться от своего будущего в целом, либо бороться с более благоприятной коалицией и под ее защитой, и таким образом увеличить свои собственные силы. На роль смеющегося третьего всегда предполагается тот, кто уже имеет силу. Но тот, кто всегда нейтральный, никогда не добьется силы. Ибо поскольку сила Народа заключается в его внутренней ценности, постольку она найдет свое окончательное выражение в организационной форме борьбы Народных сил на поле боя, созданных по воле этой внутренней ценности. Эта форма, однако, никогда появится, если ее не подвергать испытаниям время от времени. Только под кузнечным молотом мировой истории вечные ценности Народа становятся сталью и железом, которыми делается история. Но тот, кто избегает сражений, никогда не наберет силы, чтобы сражаться. И тот, кто никогда не вступает в сражения, никогда не будет наследником тех, кто борется друг с другом в военных конфликтах. Предыдущими наследниками мировой истории были, например, не Народы с трусливой концепцией нейтралитета, но молодые Народы с лучшими мечами. Ни Античность, ни Средневековье, ни современность даже не знает ни одного примера какого-либо сильного Государства, не возникшего в постоянной борьбе. Вплоть до наших дней, однако, историческими наследниками всегда были сильные Государства. В жизни нации, конечно, даже третий может быть наследником, когда двое ссорятся. Но с самого начала это уже третья сила, которая сознательно позволяет двум другим ссоры с тем, чтобы победить их раз и навсегда позднее без больших жертв со своей стороны. Таким образом нейтралитет теряет характер пассивного неучастия в событиях вообще, а вместо этого предполагается сознательная политическая работа. Очевидно, мудрое руководство Государства не начнет борьбу без взвешивания своей возможной ставки, и сравнения ее со ставкой противника. Но если она осознает невозможность бороться против некоторой силы, все, что она будет вынуждена сделать - попытаться бороться вместе с этой силой. В итоге сила до сих пор слабой силы в конечном итоге может вырасти из такой борьбы, чтобы в случае необходимости бороться за свои собственные жизненные интересы и против последней. Пусть никто не говорит, что тогда никакая сила не вступит в союз с Государством, которое когда-нибудь само по себе может стать опасным.

Альянсы не представляют политических целей, а лишь средство для цели. Мы должны использовать их сегодня, даже если мы знаем сто раз, что дальнейшее развитие впоследствии может привести к противоположному. Не существует альянса, который длится всегда. Счастливы нации, которые, вследствие полного расхождения их интересов, могут вступать в союзные отношения на определенное время без необходимости взаимного конфликта после прекращения их. Но слабые Государства, в частности, кто хочет добиться власти и величия, всегда должны пытаться принимать активное участие в общеполитических событиях мировой истории.

Когда Пруссия вступила в Силезскую Войну, это тоже было достаточно вторичным явлением, наряду с сильным спором между Англией и Францией, который в то время был уже в полном разгаре. Может быть, Фридриха Великого можно упрекнуть за то, что он таскал Английские каштаны из огня. Но разве когда-нибудь возникла бы Пруссия, с которой Бисмарк смог создать новый Рейх, если бы в это время князь Гогенцоллерн, сидящий на троне, который, зная будущие великие события мировой истории, сохранил свою Пруссию Государством благочестивого нейтралитета? Три Силезских Войны Пруссии дали более, чем Силезии. На этих полях сражений выросли те Полки, которые в будущем пронесут Немецкие знамена от Вайсенбурга и Ворта до Седана, чтобы окончательно приветствовать нового императора нового Рейха в Зеркальном Зале Версальского Дворца. Пруссия в это время, конечно, небольшое Государство, незначительное в области народонаселения и размера территории. Но бросаясь в середину великих дел мировой истории, это маленькое Государство получил для себя право основания последнего Немецкого Рейха.

И еще, даже нейтралисты победили в Прусском Государстве. Это было в период Наполеона I. В то время считалось, что прежде всего Пруссия должна оставаться нейтральной, и за это она была позже наказана наиболее страшным поражением. Обе концепции столкнулись друг с другом резко в 1812 году. Одна нейтральная, а другая во главе с бароном фом Штайн, интервенционистская. Тот факт, что нейтралисты победили в 1812 году, стоил Пруссии и Германии бесконечной крови и принес бесконечные страдания. И то, что, наконец, в 1813 интервенционисты прорвались, сохранило Пруссию.

Мировая Война дала ясный ответ на мнение, что можно достичь политического успеха, сохранив осторожный нейтралитет, как третья сила. Что нейтралы Мировой Войны практически достигли? Были ли они смеющимися третьими, например? Или же считают, что в подобном случае Германия будет играть другую роль? И пусть никто не думает, что причина этого заключается лишь в величии Мировой Войны. Нет, в будущем все войны, поскольку они связаны с великими нациями, будут войнами Народными самых гигантских размеров. В качестве нейтрального Государства в любом другом Европейском конфликте, Германия, однако, будет иметь не больше значения, чем Голландия или Швейцария и Дания, и так далее, в Мировой Войне. Действительно думаете, что после этого события мы возьмем из ниоткуда силы играть роль победителя в отношении остальных, которую мы не решились сыграть в союзе с одним или двумя участниками конфликта?

Во всяком случае, Мировая Война доказала одну вещь в явном виде: тот, кто ведет себя как нейтрал в большом мире исторических конфликтов, может быть, сперва сделает небольшое дело, но в сфере политики силы, он тем самым, в конечном счете, будет исключен из списка вершителей судьбы мира.

Таким образом, если бы Американский Союз сохранил свой нейтралитет в Мировой Войне, сегодня он бы рассматривался в качестве державы второго ранга, независимо от того, Англия или Германия, была бы признана в качестве победителя. Вступив в Войну, он опирался на военно-морские силы Англии, но в международном политическом плане обозначил себя как державу решающего значения. С момента своего вступления в Мировую Войну Американский Союз оценивается совершенно по-другому. Это лежит в природе забывчивости человечества - больше не знать [забыть] в течение короткого периода времени, каким общее решение ситуации было лишь несколько лет назад. Подобно тому, как сегодня мы обнаруживаем полное пренебрежение былым величием Германии в выступлениях многих иностранных государственных деятелей, так же мало, наоборот, мы можем оценить степень увеличения ценности, которую испытал Американский Союз в наших глазах после его вступления в Мировую Войну.

Это также является наиболее убедительным государственным обоснованием вступления Италии в Войну против своих бывших союзников. Если бы Италия не сделала этот шаг, она в настоящее время делила бы роль Испании, как бы ни закатились кости. Тот факт, что она сделала много критикуемый шаг к активному участию в Мировой Войне, привел к росту ее положения и укрепления того, что нашла свое конечное венчающее выражение в Фашизме. Без ее вступления в Войну, последняя была бы совершенно немыслимым явлением.

Немец может задуматься над этим с или без горечи. Важно извлечь уроки из истории, особенно если ее поучения обращаются к нам в таком привлекательном виде.

Таким образом, мнение, что благодаря разумному, сдержанному нейтралитету против развивающихся конфликтов в Европе и в другом месте, можно будет когда-нибудь воспользоваться преимуществами смеющегося третьего, является ложным и глупым. В общем, свободу сохраняют ни просьбами, ни обманом. А также не работой и промышленностью, а исключительно борьбой, и по сути своей собственной борьбой. Таким образом, очень легко допустить, что больший вес придается воле, чем делу. Нередко в рамках разумной союзной политики, нации добивались успехов, не связанных с успехом их оружия. Но судьба не всегда мерит нацию, которая смело рискует своей жизнью, в зависимости от масштабов ее дел, а, скорее, очень часто, в зависимости от масштабов ее воли. Историю итальянского объединения в девятнадцатом веке стоит отметить для этого. Но Мировая Война также показывает, как целый ряд Государств смог достичь чрезвычайных политических успехов не столько из-за военных достижений [успехов], сколько из-за безрассудной смелости, с которой они принимали чью-либо сторону и упорства, с которым они держались.

Если Германия наконец хочет положить конец периоду ее порабощения, она должна при любых обстоятельствах активно пытаться войти в коалицию держав, с тем чтобы участвовать в формировании будущей Европейской жизни с точки зрения силовой политики.

Возражение, что такое участие содержит тяжкий риск, является правильным. Но, в конце концов, действительно считают, что мы добьемся свободы, не рискуя? Или же думают, что было когда-нибудь деяние в мировой истории, которое не было связано с риском? Было решениеФридриха Великого, например, принять участие в первой Силезской Войне, не связано с риском? Или же объединение Германии Бисмарком не влекло за собой опасность? Нет, тысячу раз нет! Начиная с рождения человека до его смерти, все сомнительно. Только смерть, кажется, наверняка. Но именно по этой причине окончательная приверженность - это не самое худшее по той причине, что в один день, одним образом или иначе, она будет востребована.

Естественно, это вопрос политической прозорливости - выбрать риск таким образом, чтобы получить максимальную выгоду. Но не делать ставку вообще из страха, может быть, выбора не той лошади - значит отказаться от Народного будущего. Возражение, что такие действия могут иметь характер азартной игры, наиболее легко может быть опровергнуто простой ссылкой на предыдущий исторический опыт. Под азартной игрой мы понимаем игру, в которой с начала шансы на победу зависят от воли случая. Это никогда не будет делаться в политике. Чем более окончательное решение лежит в темноте будущего, тем более убеждение о возможности или невозможности успеха возводится на факторах человеческого восприятия. Задачей политического руководства нации является взвесить эти факторы. Результат этого экзамена затем также должен привести к принятию решения. Таким образом, это решение согласуется с собственной проницательностью, и поддерживается верой в возможность успеха на основе этой проницательности. Следовательно, я могу так же мало назвать политически решительное дело азартной игрой только потому, что его итог не определен на 100 процентов, как операцию, проведенную хирургом, результат которой также не обязательно будет успешным. С незапамятных времен всегда было в природе великих людей, творить дела, успех которых даже сомнителен и неопределен, с максимальной энергией, если необходимость их как таковых лежала перед ними, и если после зрелого изучения всех условий это само действие только и могло быть рассмотрено.

Радость от ответственности в разработке великих решений в борьбе наций будет, конечно, тем больше, чем больше участников, путем наблюдения за своим Народом, смогут сделать вывод, что даже ошибки не смогут уничтожить жизненную силу нации. Ибо в конечном итоге Народ, внутренне здоровый по своей сути, не может быть стерт из-за поражений на поле боя. Таким образом, поскольку Народ обладает этим внутренним здоровьем, с условием достаточного расового значения, мужество в сложных предприятиях может быть больше, так как даже провал не будет, безусловно, означать гибель такого Народа. А вот Клаузевиц прав, когда в своих принципах он утверждает, что со здоровым Народом, такие поражения могут повторно привести к возрождению позднее, и что, наоборот, только трусливое подчинение, то есть упасть и сдаться на произвол судьбы, может привести к окончательной его ликвидации. Нейтралитет, однако, который сегодня рекомендуют нашему Народу как единственно возможное действие, на самом деле не что иное, как безропотная сдача судьбе, определяемой иностранными державами. И только в этом состоит симптом и возможность нашего упадка. Если же, наоборот, наш Народ сам предпринял неудачные попытки добиться свободы, этот фактор, который был бы полезным для сил нашего Народа, лежал бы в самом проявлении такого отношения. Действительно, пусть не говорят, что это политическая прозорливость удерживает нас от таких шагов. Нет, это жалкая трусость и отсутствие принципов, которые в данном случае, как это часто бывало в истории, пытаются связать с разумом. Очевидно, Народ под давлением иностранных держав может быть принужден обстоятельствами выдержать годы иноземного гнета. Но чем меньше Народ может серьезно совершить вовне против непреодолимый силы, тем более, однако, его внутренняя жизнь будет стремиться к свободе и ничего не оставит без внимания, что может быть пригодно для изменения мгновенно данных однажды условий, поставив на кон всю силу такого Народа. Будут терпеть ярмо иностранного завоевателя, сжав кулаки и стиснув зубы, ожидая своего часа, который предоставит первую возможность избавления от тирана. Нечто подобное может быть возможным под давлением обстоятельств. Но что представляется сегодня, как политическая мудрость, однако, есть на деле дух добровольного подчинения, беспринципного отказа от любого сопротивления, по сути, бесстыдной травли тех, кто осмеливается думать о таком сопротивлении, чья работа, очевидно, может служить возрождению Народа. Это дух внутреннего саморазоружения, уничтожения всех моральных факторов, которые в один прекрасный день могут служить возрождению этого Народа и Государства. Этот дух действительно не может прекратить политическую прозорливость, ибо на самом деле это уничтожающая Государство непорядочность.

И, конечно, этот дух должен ненавидеть все попытки активного участия нашего Народа в будущем Европейском развитии, потому что необходимость борьбы против этого духа в самом деле заключается в простой попытке такого участия.

Однако, если руководство Государства, как представляется, само подвергнуто этому развратному духу, то это становится задачей оппозиции, которая понимает, и, следовательно, представляет собой реальные жизненные Народные силы - написать борьбу [образование] за национальное возрождение, а через него - за национальную честь, на своих знаменах. И это не должно позволить себе быть запуганным утверждением, что внешняя политика является задачей ответственного руководства Государства, ибо не было такого ответственного лидерства в течение длительного времени. Наоборот, нужно придерживаться концепции, что, помимо формальных законов моментальных правительств, существуют вечные обязательства, которые заставляют всех членов нации делать то, что воспринимается как необходимые для существования Народного Сообщества. Даже если это стоит тысячи раз в оппозиции к намерениям плохих и некомпетентных правительств.

Поэтому именно в Германии в настоящее время высокие обязательства должны возлагаться на так называемую Национальную Оппозицию, ввиду неспособности общего руководства нашего Народа установить четкую цель иностранной политики, а также готовить и воспитывать наш Народ для исполнения этих идей. В первую очередь, нужно начать беспощадную войну против надежды, широко распространенной сегодня, что наша судьба может быть несколько изменена путем активного сотрудничества с Лигой Наций. В общем, нужно видеть то, что наш Народ постепенно осознает, что мы не должны ожидать улучшения Немецкой ситуации от учреждения, представители которого являются заинтересованными сторонами в нашем современном несчастье. Кроме того, нужно углублять убеждение, что все социальные устремления - Утопические обещания, лишенные какой-либо реальной стоимости без восстановления Немецкой свободы. Нужно также принести нашему Народу знание, что для этой свободы, так или иначе, только риск своей силой может быть принят во внимание. И что, следовательно, наша вся внутренняя и внешняя политика должна быть такой, чтобы благодаря ей внутренняя сила нашего Народа росла и увеличивалась. Наконец, надо просвещать Народ о том, что риск силой должен происходить ради стоящих того задач, и что для этого мы не можем пойти навстречу нашей судьбе одни, но нуждаемся в союзниках.

 

12. Политическая ситуация в Германии

Размер возможных военных обязательств, а также эти отношения, означают силу тех из соседних государств, которые имеют решающее значение для вопроса о будущем формировании Немецкой внешней политики, кроме внутренней силы нашего Народа, его численности и оценки характера.

Мне не нужно выражаться далее о моральной внутренней слабости нашего современного Народа в этой работе. Наша общая слабость, которая частично основана на вопросе крови, а частично заключается в характере нашей нынешней правительственной организации, или должна быть связана с последствиями нашего плохого руководства, являются, пожалуй, менее знакомой для Немецкой публики, чем, к сожалению, для остального мира, который знает ее хорошо. Большинство мер наших угнетателей вызваны знанием этой слабости. Но при всем признании фактических условий, никогда нельзя забывать, что те же современные люди почти 10 лет назад проделали дела, не имеющие аналогов в истории. Немецкий Народ, который в данный момент производит удручающее впечатление, тем не менее, не раз доказал свои мощные заслуги в мировой истории. Мировая Война сама по себе является наиболее славным свидетельством героизма нашего Народа и духа жертвенности, его смерти вопреки дисциплине и его блестящих возможностей в тысячах и тысячах областей организации своей жизни. Его чисто военное руководство также добилось бессмертных успехов. Только политическое руководство не смогло. Был уже предшественник сегодняшнего дня, и даже гораздо худший.

Сегодня внутренние качества нашего Народа могут быть в тысячу раз более неудовлетворительными, но одним ударом они достигнут совсем другого результата, как только еще один кулак зажмет поводья событий, с тем чтобы вывести наш Народ из нынешнего упадка.

В нашей собственной истории, мы видим, как прекрасна именно способность нашего Народа к трансформации. Пруссия в 1806 году и Пруссия в 1813 году. Что за разница! В 1806 году Государство характеризуется самой крайней капитуляцией везде, неслыханное несчастье в гражданской области, а в 1813 Государство характеризуется наиболее светящейся ненавистью против иностранного господства и чувством патриотической жертвы за свой Народ, самой героической волей бороться за свободу! Что, по правде говоря, с тех пор изменилось? Народ? Нет, в своей внутренней сущности он остался прежним, только его руководство перешло в другие руки. Новый дух после слабости Прусской государственной администрации и окостеневшего и престарелого руководства в период после Фридриха. Барон фом Штайн и Гнейзенау, Шарнхорст, Клаузевиц и Блюхер были представителями новой Пруссии. И мир в течение нескольких месяцев снова забыли, что за семь лет до этого Пруссия претерпела в Йене.

И это было, например, в противном случае до основания Рейха? Почти десятилетие было необходимо для нового Рейха, который в глазах многих казался самым мощным воплощением Немецкой силы и мастерства, возникшего из Немецкого спада, Немецкой разобщенности и общей политической непорядочности. Единая голова, возвышаясь над всеми, восстановила свободу развития Немецкого гения в борьбе против посредственности большинства. Давайте откажемся от Бисмарка в нашей истории, и только жалкие посредственности будут заполнять самый славный период нашего Народа веками.

Так же, как Немецкий Народ может в течение нескольких лет быть сброшен с беспрецедентного величия, из-за бездарности его руководства, в его нынешнем хаосе, так же он может быть снова втянут туда железным кулаком. Его внутренняя ценность затем сделает его внешность такой явной перед всем миром, что просто актуальность его существования должна заставить учитывать и оценивать этот факт.

Если в самом начале, однако, эта величина дремлющая, то больше, чем когда-либо, необходимо внести ясность в ценность реальной мощи Германии, существующей на данный момент.

Я уже пытался дать краткую картину Немецкого инструмента военной мощи в данный момент, Обороны Рейха. Здесь я хотел бы обрисовать общее военное положение Германии в связи с окружающим миром.

Германия в настоящее время окружена тремя силовыми факторами или силовыми группами.

Англия, Россия и Франция в настоящее время в военном отношении - наиболее опасные соседи Германии. В то же время Французские власти пытаются укрепить систему Европейских альянсов, которые простираются от Парижа до Белграда через Варшаву и Прагу.

Германия вклинивается между этими государствами, с полностью открытыми границами. Что особенно угрожает таким образом, что западная граница Рейха проходит через наибольший промышленный регион Германии. Эта западная граница, однако, вследствие своей длины и отсутствия всех реальных природных барьеров, предлагает лишь несколько возможностей для защиты Государства, чьи военные средства кажутся крайне ограничены. Даже Рейн не может рассматриваться как полностью эффективная линия военного сопротивления. Не только потому, что возможность найти необходимую техническую подготовку к этому забрана у Германии мирными договорами, а потому, что сама река предлагает еще меньше препятствий на пути прохождения армии с современным оборудованием, чем небольшие средства Немецкой обороны, которые должны быть разбросаны по слишком длинному фронту. Кроме того, эта река проходит через крупнейшую промышленную область Германии, а следовательно, борьба за нее с самого начала, будет означать уничтожение промышленных зон и предприятий, технически наиболее важных для национальной обороны. Но если вследствие Французско-Немецкого конфликта Чехословакия подпадет под рассмотрения в качестве дальнейшего противника Германии, второй большой промышленный район, Саксония, который может быть полезным для промышленности ведения войны, будет подвержен самой большой опасности войны. Здесь тоже граница, без естественной защиты, спускается к Баварии так широко и открыто, что перспектива сопротивления с надеждой на успех вряд ли может быть. Если Польша также должны будет принять участие в такой войне, вся восточная граница, кроме того, помимо нескольких недостаточных укреплений, будет беззащитной от нападения.

Принимая во внимание, что, с одной стороны, Немецкие границы в военном отношении незащитимы и окружены открыто по всей длине врагами, наши берега Северного Моря особенно малы и ограничены. Военно-морская мощь для их защиты смешна, и совершенно бесполезна в качестве таковой. Флот, который мы утверждаем сегодня, начиная с наших так называемых линейных кораблей, является в лучшем случае, хорошей мишенью для вражеских стрельб. Два вновь построенных судна, легкие крейсеры, современные сами по себе, не имеют решающего значения, по сути даже очевидного. Флот, нам дозволенный, недостаточен даже для Балтийского моря. В общем, единственная ценность нашего Флота - это плавающая артиллерийская школа.

Таким образом, в случае конфликта с какой-либо военно-морской державой, не только Немецкая торговля будет прекращена в момент, но будет также опасность высадки десантов.

Вся неблагоприятность нашей военной ситуации вытекает из другого рассмотрения:

Берлин, столица Рейха, едва в 175 километрах от Польской границы. Он находится почти в 190 км от ближайший Чешской границы, так же, как расстояние между Висмаром и Штеттинской Бухтой по прямой. Таким образом, это означает, что до Берлина можно добраться на современных воздушных судах менее чем за час от этих границ. Если мы проведем линию протяженностью 60 км к востоку от Реки Рейн, в ней будет лежать почти весь западный Немецкий промышленный район. От Франкфурта до Дортмунда едва ли найдется один крупный немецкий промышленный район, который не лежит в пределах этой зоны. Как только Франция займет часть левого берега Рейна, она будет в состоянии достичь самолетами сердца нашего западного Немецкого промышленного региона едва за 30 минут. Мюнхен так же далеко от Чешской границы, как Берлин от Польских и Чешских границ. Чешскому военному самолету потребуется около 60 минут, чтобы добраться до Мюнхена, 40 минут до Нюрнберга, 30 минут, чтобы достичь Регенсбурга, даже Аугсбург находится всего лишь в 200 км от Чешской границы, и, следовательно, также может быть легко достигнут почти за час на современном самолете. По прямой, однако, Аугсбург почти так же далек от Чешской границы, как и от Французской границы. От Аугсбурга до Страсбурга трасса полета 230 км, но это всего лишь 210 километров до ближайшей Французской границы. Поэтому Аугсбург также лежит в пределах зоны, которая может быть достигнута вражеским самолетом за час. Действительно, если мы рассмотрим Немецкие границы с этой точки зрения, то оказывается, что в рамках полета за час может быть достигнут: весь промышленный регион в западной части Германии, в том числе Оснабрюк, Билефельд, Кассель, Вюрцбург, Штутгарт, Ульм, Аугсбург. На востоке: Мюнхен, Аугсбург, Вюрцбург, Магдебург, Берлин, Штеттин. Иными словами, при нынешнем положении Немецких границ, есть только очень небольшая площадь, охватывающая несколько квадратных километров, которая не может быть достигнута вражескими самолетами в течение первого часа.

Поэтому Франция должна рассматриваться как самый опасный враг, потому что она одна, благодаря ее альянсам, находится в положении, чтобы иметь возможность угрожать почти всей территории Германии самолетами, даже через час после начала конфликта.

В настоящее время все военные противодействия Германии в отношении применения этого оружия, или все, или ничего.

Это одно замечание уже показывает безнадежную ситуацию, в которой Немецкое сопротивление против Франции, надеющееся только на себя, должно опуститься на землю сразу. Тот, кто сам часто подвергался последствиям нападения противника с воздуха, лучше знает, как оценить вытекающие особенно моральные последствия.

Но Гамбург и Бремен, тоже, в общем, все прибрежные города, сегодня тоже не избегнут этой участи, так как большие флоты имеют возможность подведения плавающих посадочных мест в непосредственную близость от берега с помощью авианосцев.

Но Германия сегодня не только не имеет технически эффективного оружия в достаточном количестве, чтобы противостоять атакам с воздуха. Даже в противном случае чисто техническое оснащение нашей маленькой Обороны Рейха, к сожалению, ниже, чем у нашего врага. С отсутствием тяжелой артиллерии можно примириться с большей легкостью, чем с отсутствием очень перспективной возможности защиты от бронированных танков. Если Германия сегодня будет втянута в войну против Франции и ее союзники заранее не будут в состоянии иметь возможность найти по крайней мере наиболее необходимые подготовительные мероприятия для обороны, этот вопрос будет решен в течение нескольких дней на основе чисто технического превосходства наших противников. Меры, необходимые для защиты против такого враждебного нападения, уже не могут быть найдены во время самой борьбы.

Кроме того, ложно мнение, что мы сможем оказывать сопротивление, по крайней мере в течение некоторого времени, импровизированными средствами, так как именно эти импровизации уже требуют определенного количества времени, которое больше не доступно в случае конфликта. Поскольку события будут происходить быстрее, и таким образом порождать больше следствий, чем будет у нас времени организовать контрмеры в отношении этих событий.

Таким образом, с какой бы стороны мы ни рассматривали возможности внешней политики, для Германии один случай должен в принципе быть исключены: мы никогда не сможем выступить против сил, сейчас мобилизованных в Европе, опираясь только на наши военные средства. Таким образом, любая комбинация, которая приводит Германию в конфликт с Францией, Англией, Польшей и Чехословакией, и так далее, без предварительно данной возможности тщательной подготовки, таким образом, аннулируется.

Это фундаментальное понятие важно, потому что есть еще у нас в Германии, даже сегодня, в смысле, национально настроенные люди, со всей серьезностью верящие, что мы должны вступить в союз с Россией.

Даже если рассматривать только с чисто военной точки зрения, такое представление является нежизнеспособным или катастрофическим для Германии.

Как и прежде в 1914 году, сегодня также мы можем принять как безусловно доказанное навсегда, что в любом конфликте с участием Германии, независимо от того, на каких основаниях, независимо, по каким причинам, Франция всегда будет нашим противником. Независимо от того, какая Европейская комбинация может возникнуть в будущем, Франция всегда будет принимать участие в ней таким образом, враждебно Германии. Это заключается в традиционно закрепленных намерениях Французской внешней политики. Ложно полагать, что исход Войны изменил что-то на этот счет. Напротив, Мировая Война не принесла Франции полного выполнения цели войны, какую она имела в виду. Этой целью было только вернуть Эльзас-Лотарингию, но, напротив, Эльзас-Лотарингия сама представляет лишь небольшой шаг в направлении достижения цели внешней политики Франции. Это владение Эльзас-Лотарингии в коей мере не отменило тенденции Французской политики, агрессивной против Германии, что наиболее ярко подтверждается тем фактом, что в то самое время, когда Франция обладала Эльзас-Лотарингией, тенденции Французской внешней политики, направленной против Германии, тем не менее, уже существовали. 1870 год показал более четко, чем год 1914, чего Франция в конечном счете хочет. В то время не нужно было скрывать агрессивный характер Французской внешней политики. В 1914 году, возможно, умудренные опытом, возможно, также под влиянием Англии, Французы считали более правильным исповедовать общие идеалы человечества, с одной стороны, а также ограничить их цель Эльзас-Лотарингией, с другой. Эти тактические соображения, однако, нисколько не означали внутреннее отклонение от бывшей цели Французской политики, но только укрывательство ее же. Потом, как и прежде, ведущей идеей внешней политики Франции, было завоевание берегов реки Рейн, в которой разделение Германии на отдельные Государства, связанные между собой слабо насколько возможно, рассматривается, как лучшая защита этой границы. Что это сохранение Франции в Европе, достигнутое таким образом, должно было служить выполнению великих мировых политических целей, не меняет того факта, что для Германии эти Французские континентальные политические намерения - вопрос жизни и смерти.

В самом деле, действительно, Франция никогда не принимала участия в коалиции, в которой Немецкие интересы в любом случае развивались бы. За последние 300 лет, Франция на Германию нападала 29 раз, все до 1870 года. Факт, который, в канун битвы под Седаном, заставил Бисмарка противостоять Французскому Генералу Вимпфену наиболее остро, когда тот пытался добиться смягчения условий капитуляции. Именно Бисмарк в то время, в ответ на заявление, что Франция не забудет Немецкие уступки, но будет с благодарностью помнить их всегда в будущем, сразу же встал, и возразил Французскому переговорщику жесткими, голыми фактами истории. Бисмарк подчеркнул, что в этом смысле, Франция нападала на Германию так часто за последние 300 лет, независимо от преобладающей формы правления, что на будущее он убежден, что независимо от того, как капитуляция будет сформулирована, Франция сразу нападет на Германию вновь, как только она почувствует себя достаточно сильной для этого, или своими силами, или силами союзников.

Таким образом Бисмарк более правильно оценил Французский менталитет, чем наши нынешние политические лидеры Германии. Он мог сделать это, потому что тот, кто сам имеет политические цели в виду, может также иметь внутреннее понимание политических целей, которые ставят перед собой другие. Для Бисмарка намерение Французской внешней политики четко установлено. Непонятно нашим современным лидерам, однако, поскольку у них отсутствует у каждого четкие политические мысли.

Если, кроме того, Франция, по случаю ее вступления в Мировую Войну, имела бы только намерение вернуть Эльзас-Лотарингию, как определенную цель, энергия Французского военного руководства далеко не была бы такой, как было. Политическое руководство, в частности, не крутилось бы вокруг определения, что казалось достойным величайшего восхищения на протяжении многих ситуаций во время Мировой Войны. Лежало, однако, в природе крупнейшей военной коалиции всех времен, что полное выполнение всех пожеланий мало возможно, поскольку внутренние интересы самих наций участников демонстрируют большие расхождения. Французское намерение [желание] полного сглаживания Германии в Европе по-прежнему стояло против Английского желания предотвращения безусловной гегемонии Франции, как и Германии.

Таким образом, для сокращения Французских военных целей, важно было, чтобы Немецкий распад происходил в формах, которые еще не дали бы общественному мнению полностью осознать весь размер катастрофы. Во Франции узнали Немецкого Гренадера таким образом, что только колеблясь, с нетерпением ожидали возможности, что Франция может быть принуждена к выступлению одна для выполнения своей конечной политической цели. Позже, однако, под воздействием внутреннего поражения Германии, в настоящее время стало в целом видно, когда они могли бы решиться на таких действия, военный психоз в других частях мира уже настолько широко снизился, что односторонние действия со стороны Франции ради конечной цели такого масштаба уже не были бы выполнены без всякого сопротивления со стороны ее бывших союзников.

Таким образом, мы не говорим, что Франция отказалась от своей цели. Наоборот, она будет пытаться, так упорно, как и прежде, достичь в будущем, что не удалось в настоящем. Франция будет и в будущем, как только она почувствует себя способной своими силами или силами своих союзников, попытаться расчленить Германию, и попытаться занять берега Реки Рейн, чтобы, таким образом, чтобы иметь возможность применять Французские силы в другом месте, без угрозы для ее тыла. Так что Францию вовсе не раздражает ее намерения по изменению формы Немецкого Правительства, что еще более понятно после того, как сам Французский Народ, по сути, без какой-либо связи с его временной конституцией, цепляется изо всех сил за свои внешнеполитические идеи. Народ, который сам по себе всегда преследует определенные цели внешней политики, не обращает внимания на то, как он управляется - республика или монархия, буржуазная демократия или Якобинский террор, и не будет иметь понимания, что другой Народ, возможно, путем изменения его формы правления мог бы также провести изменение своих внешнеполитических целей. Поэтому ничего не изменится в отношении Франции к Германии как таковой, независимо от того, Рейх в Германии или Республика представляет нацию, или даже социалистический террор правит Государством.

Очевидно, что Франция не безразлична к Немецким событиям, но в то же время ее отношение определяется только вероятностью большего успеха, то есть, упрощения своей внешней политики, под воздействием определенной Немецкой формы правления. Франция желает Германии конституцию, которая позволит Франции ожидать наименьшего сопротивления уничтожению Германии. Поэтому, если Немецкая Республика в качестве специального знака своей ценности попытается побудить Французскую дружбу, на самом деле это будет самое разрушительное свидетельство ее недееспособности. Это приветствовали в Париже, только потому, что Франция рассматривает это в качестве малоценного для Германии. Ни в коем случае тем самым не говорят, что Франция будет противостоять этой Немецкой Республике иначе, чем это было в аналогичных условиях нашей правительственной слабости в прежние времена. На Реке Сене всегда больше любили Немецкую слабость, чем Немецкую силу, так как казалось, что она гарантирует внешнеполитической деятельности Франции легкий успех.

Эта Французская тенденция в коем случае не изменит тот факт, что Французский Народ страдает от недостатка территории. Ибо политика Франции на протяжении многих веков определялась не чисто экономическими бедствиями, но во многом более чувственными импульсами. Франция является классическим примером того, что чувство здоровой политики территориальных приобретений может легко изменяться с течением времени на свою противоположность, когда Народные принципы не будут определяющими, а так называемые правительственные национальные принципы займут их место. Французский национальный шовинизм отошел от Народной точки зрения до такой степени, что для удовлетворения простого щекотания власти, они Негритянизируют свою кровь, чтобы сохранить характер численно великой нации. Таким образом Франция будет вечным нарушителем мира во всем мире так долго, как решающий и главный урок не научит этот Народ однажды. Кроме того, никто лучше не характеризует характер Французского тщеславия, чем Шопенгауэр в своем высказывании: в Африке свои обезьяны, в Европе свои Французы.

Внешняя политика Франции всегда получала внутренний импульс из этой смеси тщеславия и мании величия. Кто в Германии хочет ждать и надеяться, что чем больше Франция чуждается рациональной ясности мышления, вследствие своей общей негрификации, она тем более однажды проведет изменения в своем расположении и намерениях по отношению к Германии?

Нет, независимо от того, как пойдет в дальнейшем развитие Европы, Франция, используя моментную Немецкую слабость и все дипломатические и военные возможности в своем распоряжении, всегда будет стремиться причинить вред нам и разделить наш Народ, так чтобы в конечном итоге довести его до полного распада.

Следовательно, для Германии любая коалиция, которая не означает сдерживание Франции сама по себе, недопустима.

Вера в Немецко-Русское взаимопонимание сама по себе является фантастической, пока в России правит режим, который пронизан только одной целью: перенести Большевистское отравление в Германию. Вполне естественно, следовательно, что коммунистические элементы агитируют за Немецко-Русский союз. Тем самым они надеются, и справедливо, заиметь возможность привести Германию к Большевизму. Непонятно, однако, считают ли Немцы националисты, что это возможно - достичь договоренности с Государством, наибольший интерес которого представляет уничтожение этой самой национальной Германии. Очевидно, что если такой союз, наконец, родится сегодня, его результатом будет полное господство Еврейства в Германии точно так, как в России. Также непонятно мнение, что можно вести войну против капиталистической Западной Европы с этой Россией. Ибо, во-первых, современная Россия является ничем иным, как антикапиталистическим Государством. Это, конечно, страна, которая уничтожила свою собственную национальную экономику, но, тем не менее, только для того, чтобы дать международному финансовому капиталу возможность абсолютного контроля. Если бы это былоне так, как может быть, во-вторых, что сам капиталистический мир в Германии занимает позицию в пользу такого альянса? Это все-таки Еврейские органы печати с наиболее откровенными биржевыми интересами, которые поддерживают причины Немецко-Русского союза в Германии. Действительно ли считают, что Берлинская Ежедневная Газета или Франкфуртские Новости и все их иллюстрированные журналы выступают более или менее открыто за Большевистскую Россию, потому что последняя - антикапиталистическое Государство? В политике, это всегда проклятие, когда желание становится отцом мысли.

Конечно, можно предположить, что в самой России, могут произойти внутренние изменения в Большевистском мире, что Еврейский элемент, может быть, будет вытеснен более или менее Русским национальным элементом. Затем нельзя исключить возможность, что современная Большевистская Россия, на самом деле Еврейская капиталистическая, будет смещаться к [к] национальным антикапиталистическим тенденциям. В этом случае, на который указывают многие вещи, было бы мыслимо, и уверенно, что Западноевропейский капитализм серьезно займет позицию против России. Но тогда союз Германии с этой Россией также будет полным безумием. Думать, что такой альянс может быть как-то сохранен в тайне, так же необосновано, как надежда вооружиться для конфликта на основе военных приготовлений, которые сделаны тихо.

Тогда останется лишь два реальных варианта: или этот союз будет рассматриваться со стороны Западноевропейского мира, балансирующего против России, как опасность, или нет. Если да, то я не знаю, кто может всерьез верить, что будет для нас время вооружиться в порядке, способном по крайней мере, не допустить коллапса в первые 24 часа. Или люди действительно верят серьезно в то, что Франция будет ждать, пока мы не построим нашу ПВО и нашу противотанковую оборону? Или они считают, что это может произойти тайно в стране, в которой измена уже считается не бесстыдным, но мужественным поступком, достойным подражания? Нет, если Германия действительно хочет вступить в союз с Россией против Западной Европы, то Германия вновь станет полем исторической битвы завтра. Помимо этого, требуется совершенно необычная фантазия, чтобы представить себе, что Россия может каким-то образом прийти на помощь Германии, каким образом я не знаю. Единственным успехом таких действий будет то, что Россия сможет тем самым все-таки избежать катастрофы в течение некоторого времени, поскольку она разразится сперва над Германией. Но популярный стимул для такой борьбы против Германии, вряд ли может быть найден, особенно в западных Государствах. Только представьте Германию в союзе с реальной антикапиталистической Россией, а затем изобразите, как демократическая мировая Еврейская пресса будет мобилизовывать все инстинкты других наций против Германии. Как, особенно во Франции, полная гармония сразу же будут установлена между Французским национал-шовинизмом и Еврейской биржевой прессой. Действительно, пусть никто не путает этот процесс с борьбой Белых Русских Генералов против Большевизма в прежнее время. В 1919 и 1920 годах, национальная Белая Россия боролась против Еврейской биржевой революции, воистину международной капиталистической красной революцией в самом высоком смысле. Сегодня, однако, антикапиталистический Большевизм, став национальным, будет вести борьбу против мирового Еврейства. Тот, кто понимает важность печатной пропаганды и ее безграничные возможности для разжигания стран и мешающих людей, может себе представить, в какие оргии ненависти и страсти против Германии будут загнаны Европейские западные нации. Ибо тогда Германия не будет больше в союзе с Россией великой, следует отметить, этической, смелой идеи, но с расхитителями культуры человечества.

Прежде всего, не может быть лучших шансов для Французского правительства, чтобы справиться со своими внутренними трудностями, чем провести полностью безопасную борьбу против Германии в таком деле. Французский национал-шовинизм, может быть все более удовлетворен с тех пор, как, под защитой новой мировой коалиции, он мог бы подойти гораздо ближе к выполнению конечной цели войны. Так как независимо от характера союза между Германией и Россией, в военном отношении, одной только Германии придется выдерживать самые страшные удары. Полностью за исключением того факта, что Россия не граничит непосредственно с Германией и, следовательно, должна сама первая преодолеть Польское Государство - даже при покорении Польши Россией, которое как таковое совершенно невероятно - в лучшем случае такая помощь России может по сути прибыть на Немецкую территорию только тогда, когда Германии больше не существует. Но идея десантирования Русских дивизий где-либо в Германии полностью исключается до тех пор, пока Англия и Франция имеют полный контроль над Балтийским морем. Кроме того, высадка Русских войск в Германии невозможна из-за бесчисленных технических трудностей.

Таким образом, если Немецко-Русскому союзу когда-нибудь придется пройти испытание реальностью, и нет такого понятия, как союз без идеи войны, то Германия будет подвергаться сосредоточенным ударам всей Западной Европы, не имея возможности обеспечить свою оборону серьезно.

Но теперь остается вопрос только, какой смысл Немецко-Русский союз должен иметь в целом.

Только сохранение России от гибели и страдания Германии за это? Независимо от того, чем этот союз окажется в конце концов, Германия не может принять его на установление решающей целью нашей внешней политики. Так как таким образом ничего не изменится в отношении основных жизненно важных вопросов, действительно в отношении жизненно важных потребностей нашего Народа. Напротив, Германия, таким образом, будет более чем когда-либо отрезана от единственной рациональной территориальной политики, направленной на обеспечение ее будущего, шумом вокруг неважной корректировки границы. Так как вопрос о пространстве для нашего Народа не может быть решен на западе или на юге Европы.

Надежда на Немецко-Русский альянс, которая преследует умы даже многих Немецких национальных политиков, тем не менее, является более чем спорной еще по одной причине.

В общем, кажется самоочевидным в национальных кругах, что мы не можем быть очень хорошим союзником Еврейской Большевистской России, так как результатом, по всей вероятности, будет Большевизация Германии. Очевидно, что мы не хотим этого. Но мы опираемся на надежду, что в один прекрасный день Еврейский характер - и что самое главное, международный капиталистический характер Большевизма в России - может исчезнуть для того, чтобы освободить место для национал-коммунизма, антикапиталистического в мировом масштабе. Тогда эта Россия, проникнутая еще раз национальной тенденцией, вполне может подойти для рассмотрения с точки зрения союза с Германией.

Это очень большая ошибка. Она опирается на огромное незнание психики Народной Славянской Души. Это не должно удивлять никого, если мы вспомним о том, как мало знают даже политически мыслящие в Германии о духовных условиях ее бывших союзников. В противном случае мы бы никогда не упали так низко. Поэтому, если сегодня национальные политики в пользу дружбы с Россией пытаются мотивировать свою политику ссылкой на аналогичные отношения Бисмарка, они игнорируют все множество важных факторов, которые в то время, но не сегодня, говорили в пользу Русской дружбы.

Россия, которую Бисмарк знал, не была типичным Славянским Государством, по крайней мере, поскольку речь идет о политическом руководстве. В общем, у Славянства не хватает Государствообразующих сил. В России особенно, в правительственных учреждениях всегда присутствовали иностранные элементы. Со времен Петра Великого это были, прежде всего, очень многие Балтийские Немцы, которые составляли костяк и мозг Русского государства. На протяжении веков, многие тысячи этих Немцев были Русифицированы, но только в том смысле, в котором наша собственная буржуазия, наша национальная буржуазия, хотела бы Германизировать или Тевтонизировать Поляков или Чехов. Как и в этом случае, новооперившиеся Немцы на самом деле только Немецкоязычные Поляки и Чехи, также как и эти искусственные Русские остаются Немцами или, еще лучше, Тевтонами, в зависимости от их крови и, следовательно, их возможностей. Россия обязана этому Тевтонскому верхнему слою своим политическим Государством, а также тем, что существует ее небольшая культурная ценность. Великая Россия никогда бы не возникла, ни смогла бы она сохранить себя без этого на самом деле Немецкого верхнего и интеллектуального слоя. Пока Россия была Государством с самодержавной формой правления, этот верхний слой, который на самом деле совсем не Русский, также оказывал решающее влияние на политическую жизнь гигантской империи. Даже Бисмарк знал Россию по крайней мере частично. Именно с этой Россией мастер Немецкой политической государственности вел политическую деятельность. Но даже при его жизни, надежность и стабильности политики России, как внутренней, так и иностранной, опасно колебалась и стала частично непредсказуемой. Это заключается в постепенном подавлении Немецкой верхушки. Этот процесс трансформации Русской интеллигенции частично вызван тем обескровливанием Русской нации в результате многочисленных войн, которые, как уже упоминалось в этой книге, в первую очередь уничтожают расово наиболее ценные силы. На самом деле особенно офицерский корпус по большей части, не Славянский по происхождению, и в любом случае не Русский по крови. Вдобавок к этому пришло незначительное увеличение верхнего слоя интеллигенции, как таковой, и, наконец, искусственное обучение в школах реальной Русскости в смысле крови. Небольшое Государствосохраняющее значение новой Русской интеллигенции, как таковое, основано на крови, и показало себя наиболее остро, возможно, в нигилизме университетов России. В основном, однако, этот нигилизм был ничем иным, кроме как оппозицией, определяемой по крови реальной Русскости к расово чужеродному верхнему слою.

Панславянская идея была противопоставлена Русской идеей Государства, в той мере, как Тевтонский Государствообразующий верхний слой России был заменен расово чисто Русским буржуазным классом. С первых часов своего рождения она была Народная, Славянская [Русская], и антинемецкая. Антинемецкий характер вновь возникающей Русскости, особенно в слоях так называемой интеллигенции, однако, был не только чистым рефлексом в отношении бывшего аристократического чужеродного высшего класса в России, например, на основании политически либерального мышления. Напротив, в наиболее собственном смысле, это был протест Славянской натуры против Немецкой. Эти две Народные Души, которые имеют очень мало общего, когда в самом деле должно быть определено сперва, имеет ли эта малость, у них общая, свою причину в беспорядочно порушенных расовых индивидуальных элементах, из которых Русский, а также Немецкий Народ, как представляется, образован. Таким образом, то, что является общим для нас и для Русских, так же мало согласно с Немецким, как и с Русским характером, но, вместо этого, его следует приписать только нашему кровосмешению, которое принесло столько же восточнославянских элементов в Германию, как и Нордических Немецких в Россию.

Но если в качестве критерия двух духовных богатств мы должны будем принять чисто Нордический Немецкий, скажем из Вестфалии, и поместим чисто Славянский Русский против него, бесконечные пропасти будут зиять между этими двумя представителями двух Народов. На самом деле Русский Славянский Народ всегда чувствовал это, и поэтому всегда была инстинктивная антипатия к Немцу. Твердая дотошность, а также холодная логика трезвой мысли, являются тем, что настоящий Русский внутренне считает черствым и отчасти даже непонятным. Наше чувство порядка не только не находит взаимной любви, но всегда будет вызывать отвращение. Что нам кажется как нечто самоочевидное, для Русского, однако, бедствие, поскольку это представляет собой ограничение его природной, различно структурированной, духовной и инстинктивной жизни. Поэтому Славянская Россия будет чувствовать себя тянущейся все больше и больше к Франции. И действительно, во все большей степени, так как Франкский нордический элемент также подавляется во Франции. Легкая, поверхностная, более или менее женственная Французская жизнь имеет больше возможностей, чтобы очаровать Славянина, поскольку внутренне это ему ближе, чем серьезность нашей Немецкой борьбы за существование. Поэтому не случайно, если Панславянская Россия вызывает политический восторг во Франции, точно так, как Русская интеллигенция Славянских кровей нашла в Париже Мекку собственных потребностей в цивилизации.

Процесс подъема Русской национальной буржуазии, в то же время вызывал [означал] внутреннее отчуждение этой новой России от Германии, которая в настоящее время уже не могла опираться на расово близкий Русский верхний слой.

В самом деле, уже на рубеже веков, антинемецкая ориентация представителей Народной Панславянской идеи была настолько сильна, и ее влияние на политику России возросло до такой степени, что даже Германское более чем достойное отношение применительно к России, по случаю Русско-Японской войны, не могло больше сдерживать дальнейшее отчуждение между двумя Государствами. Затем Мировая Война, которая в немалой степени была разожжена Панславянской агитацией. Реальное правительство России, поскольку оно было представлено бывшим верхним слоем, поэтому, вряд ли могло сказать хоть слово больше.

Мировая Война, сама по себе, вызвала дальнейшее [окончательное] обескровливание Нордических Немецких элементов России, и последнее остатки были окончательно искоренены путем Революции и Большевизма. Это было не то, чтобы Славянский расовый инстинкт нарочно осуществил борьбу за уничтожение бывшего, не Русского верхнего слоя сам по себе. Нет, он приобрел тем временем новых лидеров в Еврействе. Еврейство, подавляя верхний слой и, следовательно, продвигаясь к высшему руководству, истребили бывший чужеродный высший класс с помощью Славянского расового инстинкта. Таким образом, вполне понятен процесс, как Еврейство взяло на себя руководство во всех областях Русской жизни, посредством Большевистской революции, так как само по себе и внутри себя Славянство вообще лишено каких-либо организаторских способностей и, таким образом, любой Государствообразующей и Государствосохраняющей способности. Уберите все элементы, которые не являются чисто Славянскими из Славянства, и оно будет сразу же подвергаться распаду как Государство. Надо отметить, что в основном, какое-либо образование Государства, может сперва иметь свой внутренний стимул в столкновении Народов высшего и низшего порядка, при котором носители высокой ценности крови - по причинам самосохранения - развивают определенный дух сообщества, который дает им первую возможность организации и господства над низшим Народом. Только преодоление общих задач заставляет принять организационные формы. Но разница между Государствообразующими и не-Государствообразующими элементами заключается именно в том, что создание организации по сохранению своего положения по отношению к другим типам становится возможным для образующих, в то время, как не-Государствообразующие бездарности не способны сами по себе найти те организационные формы, которые гарантировали бы их существование по отношению к другим.

Таким образом современная Россия, или, лучше сказать, современное Славянство Русской национальности, получило как хозяина Еврея, который сперва устранил бывший верхний слой, а теперь должен доказать свою Государствообразующую способность. В свете деяний Еврейства, которое в конце концов только разрушительно, оно будет работать и здесь только в качестве фермента исторического разложения. Оно вызвало помощь духов, от которых оно уже не может избавиться, а борьба внутренней антигосударственной Панславянской идея против Большевистской Еврейской Государственной идеи закончится уничтожением Еврейства. Что тогда останется, будет Россией настолько незначительной в правительственной власти, насколько она будет глубоко укоренена в анти-Немецком подходе. Поскольку это Государство уже не будет обладать Государствосохраняющим верхним слоем, укорененным в любом месте, оно станет источником вечных беспорядков и вечной опасности. Гигантские земельные области, таким образом, окажутся в распоряжении самой разной судьбы, и вместо стабилизации отношений между Государствами на Земле, начнется период самых беспокойных изменений.

Таким образом, первый этап этих изменений будет тем, что самых разные нации мира попытаются вступить в связь с этим огромным комплексом Государств, чтобы тем самым добиться укрепления своих собственных позиций и намерений. Но такие попытки всегда будут связаны с усилиями также приложить свое интеллектуальное и организационное влияние на Россию в то же время.

Германия не может надеяться стать предметом рассмотрения в любом случае в ходе этого развития. Весь менталитет настоящей и будущей России выступает против этого. Что касается будущего, союз Германии с Россией не имеет смысла для Германии, ни с точки зрения трезвой целесообразности, ни в смысле человеческого сообщества. Наоборот, это счастье для будущего, что эти события произошли именно так, потому что, таким образом, заклятье было нарушено, которое помешало бы нам искать цель Немецкой внешней политики там, где она только и может лежать исключительно: территория на востоке.

 

13. Принципы внешней политики Германии

В связи с безнадежной военной ситуацией в Германии, следующие условия должны иметься в виду при разработке будущей Немецкой внешней политики.

Германия не может вызвать изменения в ее нынешней ситуации сама по себе, поскольку это должно произойти с помощью военной мощи. Германия не может надеяться, что изменение ее положения появится из-за мер, принимаемых Лигой Наций, до тех пор, пока решающие представители этой организации есть в то же время стороны, заинтересованные в уничтожении Германии. Германия не может рассчитывать изменить свое нынешнее положение на основе комбинации держав, которые приведут ее в конфликт с Французской системой союзов, окружающих Германию, без предварительного получения возможности устранить свою чисто военную беспомощность, с тем чтобы, в случае, если обязательства союза вступит в силу, она смогла бы выступить сразу с перспективой военного успеха.

Германия не может рассчитывать найти такую комбинацию держав до тех пор, пока ее конечные цели иностранной политики не будут обрисованы четко, и в то же время не будут противоречить интересам тех Государств, которые могут быть рассмотрены с точки зрения союза с Германией - по сути, даже кажется, полезными для них.

Германия не может надеяться, что эти Государства могут быть найдены вне Лиги Наций. Напротив, ее единственная надежда должна состоять в ее конечном успехе в вытаскивании отдельных Государств из коалиции Государств-победителдей, и в создании новой группы заинтересованных сторон с новыми целями, которые не могут быть реализованы в рамках Лиги Наций по самой ее природе. Германия может только надеяться на достижение успеха на этом пути, если она, наконец, откажется от своей прежней колеблющейся неустойчивой политики, и по сути решит двигаться в одном направлении, и в то же время примет и понесет все последствия.

Германия никогда не должны надеяться творить мировую историю благодаря заключению союзов с нациями, чья военная ценностьпредставляется достаточно охарактеризованной своими бывшими поражениями, или чья общая расовая важность невысока. Так как борьба за восстановление Немецкой свободы тем самым снова поднимет Немецкую историю до уровня мировой истории. Германия никогда не должна забывать ни на минуту, что, независимо каким образом и по какому пути она думает изменить свою судьбу, Франция будет ее врагом, и что Франция с самого начала, может рассчитывать любую комбинацию держав, что обернется против Германии.

 

14. Возможные цели

Мы не можем изучить возможности иностранной политики Германии, не обладая сперва ясностью о том, что мы хотим в самой Германии, то есть о том, как сама Германия думает формировать ее будущее. Кроме того, мы должны затем попытаться определить четко цели внешней политики тех сил в Европе, которые, как члены коалиции победителей, являются важными как мировые державы.

Я уже имел дело с различными возможностями иностранной политики Германии в этой книге. Тем не менее, я хочу еще раз более кратко представить возможные цели внешней политики, с тем, что они могут дать основу для критического анализа отношений этих отдельных внешнеполитических целей к другим Европейским Государствам.

1) Германия может отказаться от установления целей внешней политики вообще. Это означает, что на самом деле, она не сможет ничего решать , и не сможет быть привержена вообще ничему.

Таким образом, в будущем она будет продолжать политику последних 30 лет, но в других условиях. Если теперь мир состоит только из Государств с аналогичной политической бесцельностью, Германия могла бы по крайней мере это даже выдержать, хотя это вряд ли может быть оправдано. Но это вовсе не так. Таким образом, как и в обычной жизни, человек с фиксированной целью жизни, которой он пытается добиться, во всяком случае всегда будет превосходить других людей, которые живут без всякой цели, точно таким же образом и в жизни наций. Но, прежде всего, это далеко не говорит о том, что Государство без политической цели в состоянии избежать опасностей, которые такая цель может принести с собой. Ибо, как кажется, освобождаясь от активной функции, в результате своей собственной политической бесцельности, в самой своей пассивности оно также может так же легко стать жертвой политических целей других. Так как действия Государства определяются не только собственной волей, но и другими, с той лишь разницей, что в одном случае оно само может определить закон действия, тогда как в другом случае к последнему его вынуждают. Не хотеть войны, потому что мирное настроение, далеко не говорит, что ее можно избежать. И избежать войны любой ценой далеко не означает спасти жизнь перед лицом смерти.

Положение Германии в Европе в настоящее время таково, что она далеко не позволяет себе надеяться, что она может предвкушать состояние созерцательного мира со своей собственной политической бесцельностью. Нет такой возможности для нации, находящейся в самом сердце Европы. Либо сама Германия пытается активно принимать участие в формировании жизни, или она будет пассивным объектом жизнеформирующей деятельности других наций. Вся предшествующая мудрость, которая якобы в состоянии вывести нации из исторических опасностей посредством заявлений общего невмешательства до сих пор, всегда показывает себя ошибкой, как трусливой, так и глупой. Тот, кто не будет молотом в истории, будет наковальней. Во всем своем развитии до сих пор, наш Немецкий Народ имел выбор только между этими двумя возможностями. Когда он сам хотел вершить историю, и, соответственно, радостно и смело ставил на карту все, то он по-прежнему был молотом. Если он считает, что можно отказаться от обязательств по борьбе за существование, он останется, до сих пор, наковальней, на которой другие дерутся в их борьбе за существование, или он сам послужит чужому миру, как пища.

Таким образом, если Германия хочет жить, она должна принять оборону этой жизни на себя, но и здесь лучшим парированием является прямой удар. Действительно, Германия не может надеяться на то, что она все еще может что-то сделать для формирования собственной жизни, если она не делает решительные усилия установить четкую цель иностранной политики, которая вполне подходит для приведения Немецкой борьбы за существование в разумную связь с интересами других наций.

Если мы не будем делать этого, однако, бесцельность в большом масштабе вызовет отсутствие планомерности в частностях. Эта бесплановость постепенно превратит нас во вторую Польшу в Европе. В той пропорции, что мы позволяем нашим собственным силам ослабеть, благодаря нашему общеполитическому пораженчеству, и единственный вид деятельности нашей жизни проходит в простой внутренней политике, мы будем опускаться до марионетки исторических событий, движущие силы которых вытекают из борьбы за существование и за свои интересы, ведущейся другими нациями.

Кроме того, нации, которые не могут принять четкие решения по своему собственному будущему и, соответственно, хотели бы лучше всего не принимать участия в игре мирового развития вообще, будут рассматриваться всеми другими игроками как портящие настроение и одинаково ненавидимые. В самом деле, это может случиться так, что, наоборот, отсутствие планомерности отдельных политических действий, основанное на общей бесцельности внешней политики, будет считаться очень хитрой непроницаемой игрой и будут приниматься соответствующие меры. Именно это несчастье постигло нас в довоенный период. Чем больше непроницаемыми, так как они были непонятны, были политические решения Немецкого Правительства в это время, тем больше они казались подозрительными. И все больше, следовательно, были особо опасны идеи, подозреваемые в самых глупых шагах.

Таким образом, если сегодняшняя Германия больше не делает усилий, чтобы прийти к ясной политической цели, на практике она отказывается от всех возможностей пересмотра ее нынешней судьбы, без малейшей возможности избежать будущих опасностей.

2) Германия желает осуществить пропитание Немецкого Народа мирными экономическими средствами, как до сих пор.

Таким образом, даже в будущем, она будет участвовать самым решительным образом в мировой промышленности, экспорте и торговле. Таким образом она снова захочет большой торговый флот, она захочет угольные станции и базы в других частях мира, и, наконец, она будет хотеть не только международные рынки сбыта, но и свои собственные источники сырья, если возможно, в виде колоний. В будущем такое развитие событий обязательно должны быть защищено, особенно военно-морскими силами.

Вся эта политическая цель на будущее является Утопией, если Англия не рассматривается как заранее побежденная. Она устанавливает заново все те причины, которые в 1914 году привели к Мировой Войне. Любая попытка со стороны Германии возродить свое прошлое таким образом должна закончиться смертельной враждой Англии, рядом с которой Франция может считаться самым надежным партнером с самого начала.

С Народной точки зрения, эта цель иностранной политики бедственная, и это безумие, с точки зрения державной политики.

3) Германия устанавливает восстановление границ 1914 года как внешнюю цель ее политики.

Эта цель является недостаточной с национальной точки зрения, неудовлетворительной с военной точки зрения, невозможной с Народной точки зрения с прицелом на будущее, и безумной с точки зрения ее последствий. Таким образом, даже в будущем, Германия будет иметь всю коалицию бывших победителей против себя на компактном фронте. Ввиду нашего настоящего военного положения, которое с продолжением нынешней ситуации будет ухудшаться из года в год, то, как мы должны восстановить старые границы, является непроницаемой тайной нашей национальной буржуазии и патриотических правительственных политиков.

4) Германия принимает решение перейти на ясную, дальновидную территориальную политику. Тем самым она отказывается от всех попыток промышленности и мировой торговли, а вместо этого направляет все свои силы в строю, на выделение достаточного жизненного пространства для следующих столетий для нашего Народа, а также прописывает путь жизни. Поскольку эти территории могут быть только на востоке страны, обязанность иметь военно-морскую мощь отступает на задний план. Германия пытается заново отстаивать свои интересы путем формирования решающей державы на земле.

Эта цель в равной степени соответствует высшии национальным, а также Народным требованиям. Она также предполагает большие военные силы для ее выполнения, но не обязательно приводит Германию в конфликт со всеми Европейскими великими державами. Поскольку, безусловно, и здесь Франция останется врагом Германии, столь же мало такая политическая цель содержит причин для Англии, и особенно Италии, чтобы сохранить вражду Мировой Войны.

 

15. Германия и Англия

Уместно рассмотреть великие внешнеполитические цели других Европейских держав для более глубокого понимания приведенных возможностей. Отчасти эти цели узнаваемы в предыдущей деятельности и эффективности этих Государств, отчасти они практически изложены программно, а с другой стороны лежат в жизненно важных потребностях, которые так ясно узнаваемы, что даже если Государства на мгновение встанут на другие пути, принуждение жесткой реальности неизбежно вернет их к этим целям.

Что Англия имеет четкую внешнеполитическую цель, свидетельствует факт существования и вместе с тем подъема этой гигантской империи. Пусть никому не кажется, наконец, что мировая империя может быть создана без ясной воли к этому. Естественно, каждый член такой нации не ходит на работу каждый день с идеей создания великой цели внешней политики, но совершенно естественным образом даже целый Народ будет охвачен этой целью, с тем чтобы даже бессознательные действия отдельных лиц тем не менее лежали на генеральной линии цели, что была установлена и приносили ей пользу. Действительно, общеполитическая цель будет медленно штамповать себя на самом характере такого Народа, и гордость современного Англичанина не отличается от гордости древних Римлян. Мнение, что мировая империя обязана своим ростом случаю, или, по крайней мере, что события, которые обусловили ее создание, были случайными историческими процессами, которые всегда оказывались к счастью для нации, является ложным. Древний Рим был обязан своим величием, равно как и современная Англия, обоснованному утверждению Мольтке, что в долгосрочной перспективе удача всегда с пригодным. Эта пригодность Народа ни в коей мере не только в расовой ценности, но и в способности и мастерстве, с которыми эта ценность используются. Мировая империя размера древнего Рима, или сегодняшняя Великобритания, являются всегда результатом брака между высшей ценностью расы и ясной политической целью. Как только одного из этих двух факторов начинает не хватать, сперва наступает ослабление, и в конечном итоге, возможно, даже упадок.

Цель современной Англии обусловлена расовой ценностью Англосаксонства как таковой, и ее островным положением. Она лежит в расовой ценности Англосаксонства стремиться к территориальным пространствам. По необходимости, эта гонка может найти выполнение только за пределами современной Европы. Не то, чтобы Англичане время от времени не предпринимали также попытки занять почву в Европе для своих экспансионистских вожделений. Но все эти предприятия не удались из-за того, что они были против Государств, которые на тот момент обладали не менее великой расовой пригодностью. Позднее Английское расширение в так называемые колонии привело, прежде всего, к увеличению в разы Английской жизни на море. Это интересно посмотреть, как Англия, которая сначала экспортировала людей, в конечном итоге перешла к экспорту товаров и, следовательно, ослаблению своего сельского хозяйства. Хотя в настоящее время большая часть Английского Народа действительно в среднем в целом, уступает Немецкой пиковой ценности, тем не менее, многовековые традиции этого Народа стали настолько частью его собственной плоти и крови, что применительно к нашему собственному Немецкому Народу он обладает значительным политическим преимуществом. Если сегодняшний земной шар имеет Английскую мировую империю, то в настоящее время также не существует Народа, который, на основании его общегражданской политической характеристики, а также его средней политической прозорливости, был бы более приспособлен для этого.

Основная идея, которая доминирует Английской колониальной политикой, с одной стороны, найти территориальный рынок для Английского человеческого материала и держать его в правительственной связи с Родиной, и, с другой стороны, обеспечить рынки Английской экономики и источники сырья. Понятно, что Англичанин уверен, что Немец не может колонизировать, также как понятно, что, наоборот, Немец считает то же самое об Англичанине. Оба Народа принимают различные точки зрения в оценке колониального потенциала. Так, Английская точка зрения была бесконечно более практичной, более трезвой, и Немецкая точка зрения - более романтичной. Когда Германия стремилась к своей первой колонии, она уже была военизированным Государством в Европе и тем самым державным Государством первого ранга. Она вырвала титул мировой державы через нетленные достижения во всех областях человеческой культуры, а также в том, что касается военного мастерства. В настоящее время следует отметить, что особенно в девятнадцатом веке общий порыв к колонизации проник во все нации, в то время как оригинальная ведущая идея уже была полностью отклонена. Например, Германия мотивировала свое требование колоний способностью и желанием распространять Немецкую культуру. Как таковое, это было вздором. Так как культура, которая является общим выражением жизни определенного Народа, не может быть передана другому Народу с совершенно другими душевными предпосылками. Это может, в лучшем случае, пройти с так называемой международной цивилизацией, которая находится в таком же отношении к культуре, как джазовая музыка к симфонии Бетховена. Но полностью отдалившись от этого, никогда не пришло бы в голову Англичанину, в то время как колонии Англии были основаны, мотивировать свои действия иначе, как очень реальными и трезвыми преимуществами, которые они могут принести с собой. Если позже Англия поддерживала свободу морей или угнетенных наций, она никогда не делала это для оправдания своей колониальной деятельности, но для уничтожения уродливых конкурентов. Поэтому Английская колониальная деятельность была поневоле успешной отчасти и по самым естественным причинам. Чем менее Англичанин задумывался о таком понятии, как желание навязать Английскую культуру или Английское воспитание дикарям, тем более отзывчивыми делались по отношению к такому правительству, как неизбежно окажется, дикари, абсолютно не голодающие по культуре. Помимо этого, конечно, существует также кнут, который также тем быстрее используется, так как тем самым не избегают опасности отхода от культурной миссии. Англии необходимы рынки сбыта и источники сырья для ее товаров, и она обеспечивала эти рынки для себя через державную политику. Именно в этом смысл Английской колониальной политики. Если в дальнейшем даже Англия, тем не менее произносила слово «культура», то лишь с точки зрения чисто пропагандистский, так что она также может морально несколько приукрасить свои действия, исключительно трезвые. В действительности условия жизни дикарей были полностью безразличны Англии настолько, и в той степени, что они не влияли на условия жизни самой Англии. Позже были другие идеи, характера политического престижа, связанные с колониями размера Индии, мыслимые и понятные. Но никто не может оспаривать, что, например, Индийские интересы никогда не определяли условия жизни Англичан , но вместо этого Английские условия жизни определяли Индийские. Также не может быть оспорено, что даже в Индии Англичанин не создал какие-либо культурные учреждения любого рода, так чтобы, например, туземцы могли разделить Английскую культуру, но так чтобы, в лучшем случае, Англичанин мог получить больше преимуществ от своих колоний. Или же верят, что Англия принесла железные дороги Индии, чтобы просто предоставить Индийцам в распоряжение Европейские транспортные возможности, а не для того, чтобы сделать возможным более эффективное использование колонии, а также для облегчения обеспечения господства? Если сегодня в Египте Англия снова следует по стопам Фараонов и сохраняет воду из Нила с помощью гигантских дамб, это, конечно, не делается для того, чтобы сделать Земную жизнь бедного феллаха проще, но только для того, чтобы сделать Английский хлопок независимым от Американской монополии. Но все эти точки зрения, о которых Германия никогда не смела думать открыто в своей колониальной политике. Англичане были просветителями туземцев в интересах Англии, Немцы учителями. В конце концов, туземцы могли бы чувствовать себя лучше с нами, чем с Англичанами, так как нормальный Англичанин далеко не выступает за наш вид политики колонизации, но вместо этого исключительно за самого Англичанина.

Эта политика постепенного завоевания мира, в которой экономические возможности и политические силы всегда идут рука об руку, обусловила позицию Англии по отношению к другим Государствам. Чем более Англия растет в своей колониальной политике, тем больше ей нужно владычество над морями, и чем больше она достигает владычества над морями, тем более, вследствие этого, она становится опять колониальной державой. Но, кроме того, тем более ревностно она наконец-то начинает смотреть, чтобы никто не конкурировал с ней за господство на море или колониальные владения.

Существует очень ошибочное и широко распространенное мнение, особенно в Германии, согласно которому Англия сразу будет бороться с любой Европейской гегемонией. На самом деле это не так. Англия на самом деле интересуется очень мало Европейскими условиями до тех пор, пока не возникнет из них угрожающий мировой конкурент, так что она всегда рассматривает эту угрозу, как лежащую в развитии, которая должна в один прекрасный день перечеркнуть ее владычество над морями и колониями.

Не существует никакого конфликта у Англии в Европе, в котором первая не должна защищать свою торговлю и интересы за рубежом. Борьбе против Испании, Голландии, а затем Франции имела основание не в угрожающей военной мощи этих Государств как таковых, но только в том, как эта мощь была создана, а также ее последствиях. Если Испания не была морской державой и тем самым державой, конкурирующей с Англией, последняя предположительно уделила бы мало внимания Испании. То же самое относится к Голландии. И даже позже гигантская борьба Англии с Францией никогда не была развязанной против континентальной Франции Наполеона, но, скорее, против Наполеоновской Франции, которые видела свою континентальную политику только как трамплин, в качестве основы для больших, в общем-то, не континентальных целей. В общем, Франция, учитывая ее географическое положение, будет державой, представляющей большую угрозу для Англии. Она была, пожалуй, единственным Государством, в котором даже ограниченное континентальное развитие может содержать опасности для будущего Англии. Все это тем более примечательно и поучительно для нас, Немцев, что, несмотря на это, Англия решила вести Мировую Войну вместе с Францией. Весьма поучительно, поскольку это доказывает, что, несмотря на всю твердую приверженность к великим основным идеям Английской внешней политики, мгновенно существующие возможности всегда принимаются во внимание там и никогда не отбрасываются только потому, что угроза Англии может также возникнуть от одной из них в ближайшем или отдаленном будущем. Наши Немецкие «Боже, Покарай Англию» политики всегда того мнения, а именно, что хорошие отношения с Англией в будущем должны всегда основываться на том, что Англия никогда бы серьезно не думала о содействии интересам Германии в союзе с ней, чтобы посмотреть однажды, как Германия встанет против нее как опасная и угрожающая сила. Очевидно, Англия не будет заключать союз, чтобы продвигать интересы Германии, но только для того, чтобы способствовать Британским интересам. Но до сих пор Англия приводит многочисленные примеры, что она может, очень часто, спаривать представление своих интересов с представлением интересов других наций. И тогда она прибегает к союзам, хотя в соответствии с человеческим прогнозированием, даже если это и будет связано с изменением впоследствии на вражду. Так как разводы, рано или поздно ложащиеся в основу политических браков, поскольку, по сути, они не служат представлению общих интересов обеих сторон, но вместо этого имеют только цель быть общим средством поощрения и защиты интересов двух Государств, которые, как таковые, различны, но в настоящее время не имеют ничего против.

Отношения Англии и Пруссии доказали, что она в принципе не против сопротивления Европейской великой державы высшего военного значения, до тех пор, пока внешнеполитических цели этой державы носят явно чисто континентальный характер. Или будут спорить, что при Фридрихе Великом, Прусская военная мощь, вне всякого сомнения, была самой сильной в Европе? Пусть никто не верит, что Англия не боролся против Пруссии в то время только по той причине, что, несмотря на военную гегемонию, она должна была быть в числе малых Государств с точки зрения размера территории в Европе. Вовсе нет. Ибо, когда Англия сама раньше вела свои войны против Голландии, Голландская территория в Европе по-прежнему была значительно меньше, чем Пруссия позднего Фридриховского времени. И можно было бы на самом деле не говорить об угрожающей гегемонии или доминирующем положении державы в смысле Голландии. Если все же Англия подавила Голландию в течение десятилетий трудной борьбы, причина лежала исключительно только в срыве господства Англии на море и торговли Голландией, а также в общей колониальной активности Голландцев. Таким образом, не следует обманывать себя: если бы Прусское Государство не так исключительно посвятило себя чисто континентальным целям, оно во все времена имело бы Англию, как острого врага, независимо от размера чисто военных средств Пруссии в Европе, или опасности гегемонии в Европе Пруссии. Наши национально-патриотические политики, которые мало думают, нередко с горечью упрекают наследников великого Курфюрста за пренебрежение заморскими владениями, порожденное Курфюрстом, на деле, за сдачу их, а следовательно, за отсутствие интереса в деле поддержания и дальнейшего строительства Бранденбургского Прусского флота. Это было счастье Пруссии, а затем Германии, что это случилось так.

Ничто не говорит так хорошо за выдающуюся государственную мудрость, особенно Фридриха Вильгельма I, чем тот факт, что все скудные и, конечно, бесконечно ограниченные возможности малого Прусского Государства он сосредоточил исключительно на создании Сухопутной Армии. Не только по той причине, что через него это небольшое Государство смогло сохранить превосходящее положение в одном виде оружия, но тем самым и избег вражды Англии. Пруссия, идущая по стопам Голландии, не была бы в состоянии выдержать три Силезские Войны с Англией в качестве дополнительного врага за спиной. Помимо того факта, что любое реальное достижение на море для небольшого Прусского Государства обернется обязательно выкидышем в долгосрочной перспективе вследствие территориальной основы родины, которая весьма ограничена и неблагоприятно расположена в военном смысле. Даже в то время это было бы детской игрой для Англии, чтобы избавиться от опасного конкурента в Европе на основе общей коалиционной войны. В общем факт, что поздняя Пруссия смогла развиться из маленького Бранденбурга, и в свою очередь новый Немецкий Рейх из поздней Пруссии, было обусловлено лишь мудрым представлением о реальном соотношении сил, а также возможностей Пруссии в то время, так что Гогенцоллерны до времени Бисмарка, ограничивали себя почти исключительно на укрепление власти на земле. Это был единственная ясная, последовательная политика. Если Немецкая Пруссия, а потом Германия вообще хотела идти к будущему, оно могло быть гарантировано только господством на земле, которое соответствовало Английскому господству на морях. На беду в Германии мы медленно ушли с этой точки зрения, и создали нашу мощь на земле недостаточной и вместо этого перешли на военно-морскую политику, конечный результат которой окажется недостаточным в любом случае. Даже Германия периода после Бисмарка не может позволить себе роскошь создания и поддержания превосходящего вооружения на суше и на море одновременно. Это было одним из самых важных принципов всех времен, что нация осознает оружие, которое крайне необходимо и обязательно для сохранения своего существования, а затем продвигает его до крайности, ставя все свои средства на него. Англия признает и следует этому принципу. Для Англии господство на море было действительно сутью ее существования. Даже самые гениальные военные периоды на материке, самые славные войны, наиболее несравненные военные решения, не могли заставить Англию видеть в сухопутной мощи Англии нечто, в конечном счете, подчиненное, и сосредоточить все силы нации на содержание превосходящего господства на море. В Германии, конечно, мы позволяем себе полететь на великих колониальных волнах девятнадцатого века, возможно, укрепленных романтическими воспоминаниями о старой Ганзе, а под управлением мирной экономической политики, отложить эксклюзивные продвижение сухопутных войск и начать строительство флота. Эта политика обрела окончательное выражение в предложении, как нелепом, так и бедственном: Наше будущее лежит на воде. Нет, как раз наоборот, оно лежало и лежит для нас в Европе на земле, а именно так же, как причины нашего упадка всегда будут носить чисто континентальный характер: наше несчастное территориальное и страшное военно-географическое положение.

Пока Пруссия ограничивалась чисто Европейскими целями в своих внешнеполитических устремлениях, у нее не было серьезной опасности страшиться Англии. Возражение, что, тем не менее, про-Французское настроение уже преобладало в Англии в 1870-71 году, не является актуальным, и в любом случае не означает ничего. В то время про-Немецкое отношение преобладало так же в Англии, в действительности действия Франции были заклеймены как святотатство с трибун Английских церквей. Кроме того, это было принято как официальное отношение, что имело решающее значение. Ведь совершенно очевидно, что Франция действительно имела постоянные симпатии в Государстве значения Англии, тем большие, как влияние на прессу страны нередко оказывается через иностранный капитал. Франция всегда знала, как ловко мобилизовать симпатию к себе. Таким образом, она всегда играла Парижем, как самым замечательным вспомогательным оружием. Но этого не произошло, не только в Англии, например, но даже в Германии. В самый разгар войны, в 70/71 год, не маленькая клика должна была быть найдена в обществе Берлина, в самом деле в суде Берлина, который не скрывал своих про-Французских симпатий. Во всяком случае, они знали, как отложить бомбардировки Парижа на долгое время. И это по-человечески понятно, что Английские круги должны были рассматривать Немецкий военный успех со смешанной радостью. Но в любом случае они не могли сдвинуть официальную позицию Британского правительства в сторону интервенции. Даже мнение, что это следует приписать только тому, что зад был прикрыт Россией, как уверял Бисмарк, ничего не меняет. Так как это прикрытие зада мыслилось в первую очередь против Австрии. Если, однако, Англия оставила бы нейтральную позицию в то время, даже Россия, прикрывающая зад, не смогла бы предотвратить огромный пожар. Ибо тогда Австрия, естественно, была бы замешана и, так или иначе, успех 1871 года вряд ли сбылся бы. В самом деле, Бисмарк испытывал постоянный тихий страх вмешательства со стороны других Государств не только в войну, но и в мирные переговоры. Ибо то, что произошло через несколько лет по отношению к России, вмешательства других держав, [примечание 10] могла бы предпринять против Германии Англия точно так же.

Курс анти-Немецкого отношения Англии может быть точно продолжен. Он параллелен нашему развитию на морях, поднимается вместе с нашей колониальной деятельностью до открытой антипатии, и, наконец, заканчивается тем, что нашу военно-морскую политику откровенно ненавидят. Нельзя упускать то, что в Англии очень заботливое руководство Государства ощущает угрожающие опасности для будущего в развитии Народа столь эффективного, как Немцы. Мы никогда не должны использовать наш Немецкий грех забывчивости в качестве меры для оценки действий других. Легкомыслие, с которым Германия после Бисмарка позволила своему положению в сфере державной политики оказаться под угрозой в Европе со стороны Франции и России, без проведения серьезных контрмер, далеко не позволяет нам приписать аналогичное пренебрежение другим державам или осудить их в искреннем возмущении, если они вообще занимаются жизненно необходимыми потребностями своих Народов лучше.

Если довоенная Германия приняла решение на продолжение прежней континентальной Прусской политики вместо мира во всем мире и экономической политики с роковыми последствиями, то прежде всего она могла бы поднять свою сухопутную мощь на такую высоту, выше, чем ранее пользовалось Прусское Государство, а во-вторых, она могла бы не бояться безусловной вражды с Англией. Во многом это так: если бы Германия использовала все огромные средства, которые она растрачивала на Флот, для укрепления Сухопутной Армии, то ее интересы, возможно, отстаивались бы по-другому, по крайней мере на решающих Европейских полях сражений. И Нации бы удалось избежать видеть Сухопутную Армию, хуже, чем недостаточно вооруженную, медленно истекающей кровью против превосходящей мировой коалиции, в то время как Военно-морской Флот, по крайней мере его решающие боевые корабли, ржавели в портах с тем, чтобы окончательно прекратить свое существование в более чем позорной капитуляции. Давайте не будем искать оправдания для лидеров, но иметь мужество признать, что это лежит в самой природе такого оружия для нас. Ибо в то же время Полевую Армию выводили из одной битвы и бросали в другую без учета потерь и других трудностей. Сухопутная Армия - действительно Немецкое оружие, имеющее вековые традиции, но в конце наш Флот был только романтической игрушкой, парадным предметом, который был построен в его собственных интересах, и которым опять-таки ради этих интересов нельзя было рисковать. Все выгоды, которые он принес нам, неадекватны страшной враждебности, которую он взвалил на нас.

Если Германия не приняла этого развития, на рубеже века мы по-прежнему мог бы достичь понимания с Англией, которая в то время была готова к нему. Надо отметить, что такое понимание будет длиться только тогда, когда будет сопровождаться фундаментальным сдвигом в наших целях внешней политики. Даже на рубеже веков в Германии могли бы принять решение о возобновлении бывшей Прусской континентальной политики, и, вместе с Англией, определять дальнейший ход мировой истории. Возражение наших вечных конъюнктурщиков и сомневающихся, что это все-таки точно не известно, неосновывается ни на чем, кроме личного мнения. Английская история до сего часа говорит обратное в любом случае. По какому праву такие скептики предполагают, что Германия не могла бы сыграть ту же роль, как Япония? Глупая фраза, что Германия стала бы таскать для Англии каштаны из огня, может так же быть применена к Фридриху Великому, который, в конечном счете, на Европейских полях сражений, способствовал конфликту Англии с Францией за пределами Европы. Почти глупо приводить дальнейшие возражения, что, тем не менее, в один прекрасный день Англия пошла бы против Германии. Ибо даже в таком случае дела Германии, после успешного поражения России в Европе, были бы лучше, чем в самом начале Мировой Войны. Напротив, если Русско-Японская война велась в Европе между Германией и Россией, Германия получила бы такое чисто моральное увеличение мощи, что на следующие 30 лет, каждая иная Европейская держава тщательно бы взвесила, следует ли нарушать мир и давать себя подстрекать в коалицию против Германии. Но все эти возражения всегда идут от менталитета довоенной Германии, которая как оппозиция - знает все, но ничего не делает.

Дело в том, что в то время Англия сделала подход к Германии, и есть тот факт, что в дальнейшем Германия, со своей стороны, не может решиться отказаться от менталитета этого вечного выжидания и колебаний и занять четкую позицию. То, от чего Германия отказалась в то время, было заботливо использовано в Японии, и таким образом она достигла славы мировой державы относительно дешевым способом.

Если никто в Германии не хотел делать этого ни при каких обстоятельствах, то мы обязательно должны были выступить с другой стороны. Тогда мы могли бы использовать 1904 год или 1905 в конфликте с Францией, и Россия была бы у нас с тыла. Но эти ловчилы и волокитчики хотели этого так же мало. Просто из осторожности, колебаний и любопытства, они так и не смогли установить, чего они действительно хотят в любое время. И только в этом заключается превосходство Английского государственного аппарата, ибо эта страна не управляется такими умниками, которые никогда не смогут вывести себя за скобки ради действия, но людьми, которые думают естественно, и для которых политика, безусловно, является искусством возможного, но которые также хватают все возможности за чуб, и действительно бьют ими.

Как только Германия, однако, избегает такого основного взаимопонимания с Англией, которое, как уже отмечено, имело бы прочный смысл, только если бы в Берлине были приняты явно континентальные территориальные политические цели, Англия начала бы организовывать мировое сопротивление стране, угрожающей интересам Великобритании в том, что касается ее господства на морях.

Мировая Война шла не так, как считалось в начале, с точки зрения боеспособности нашего Народа, которая не считалась такой, как была даже в Англии. Надо отметить, что Германия была окончательно преодолена, но только после того, как Американский Союз появился на поле боя, и Германия потеряла поддержку тыла в результате внутреннего распада родины. Но в действительности Английская цель войны не была тем самым достигнута. Действительно, Немецкая угроза Английскому господству на море была устранена, но Американская угроза, со значительно более прочной базой, занимает ее место. В будущем наибольшая опасность для Англии будет не в Европе больше всего, но в Северной Америке. В самой Европе в это время Франция является Государством, наиболее опасным для Англии. Ее военная гегемония имеет особенно угрожающее значение для Англии, в результате географического положения, которое занимает Франция напротив Англии. Не только по той причине, что большое количество жизненно важных Английских центров, казалось бы, почти беззащитно могут подвергаться Французским воздушным атакам, но даже с помощью артиллерийского огня большое число Английских городов можно атаковать с побережья Франции. Действительно, если современной технологии удастся значительно увеличить огневую мощь тяжелой артиллерии, то бомбардировки Лондона с Французского материка не лежат за пределами возможного. Но еще важнее то, что Французская подводная война против Англии могла бы обладать совершенно иной основой, чем ранее Немецкая во время Мировой Войны. Широкое расположение Франции на двух морях сделает очень сложным осуществление блокирующих мер, которые могли бы быть легкодостижимыми против замкнутого треугольника вод.

Кто в современной Европе пытается найти естественных врагов против Англии, всегда будет выбирать из Франции и России: Франция, держава с континентальными политическими целями, которые, в действительности, однако, являются лишь прикрытием для очень широко идущих намерений общего международного политического характера; Россия, угрожающий враг Индии и обладатель нефтяных месторождений, которые сегодня имеют такое же значение, как когда-то обладание железными и угольными рудниками в прошлые века.

Если Англия сама остается верной своей великой мировой политической цели, ее потенциальные противники будут Франция и Россия в Европе, и в других частях мира, особенно Американский Союз в будущем.

Напротив, не существует стимула, чтобы возбудить вечную вражду Англии против Германии. В противном случае Английская иностранная политика будет определяться мотивами, которые лежат далеко за рамками всей реальной логики и, следовательно, сможет иметь решающее влияние на определение политических отношений между нациями может быть, только в голове Немецкого профессора. Нет, в будущем, в Англии, позиции в соответствии с чисто целесообразной точки зрения будут рассматриваться так же трезво, как это происходило триста лет. И так же, как трехсотлетние союзники могут стать врагами Англии, и враги - вновь стать союзниками, это будет также иметь место в будущем, пока общие и частные необходимости будут призывать к этому. Если, однако, Германия идет к принципиально новой политической ориентации, не противоречащей морским и торговым интересам Англии, но тратится на континентальные цели, то логическое основание для вражды Англии, которая тогда будет просто враждой ради вражды, больше не будет существовать. Ведь даже Европейское равновесие сил интересует Англию лишь постольку, поскольку оно тормозит развитие мировой торговли и морского могущества, которое может угрожать Англии. Не существует внешнеполитического руководства, которое менее всего определяется доктринами, которые не имеют никакого отношения к реалиям жизни, чем Английское. Мировые империи не рождаются путем сентиментов или чисто теоретической политики.

Таким образом, трезвое восприятие Британских интересов будет определяющим для Английской внешней политики в будущем. Тот, кто затрагивает эти интересы каким-либо образом, будет врагом Англии в будущем. Тот, кто не трогает их, существование его также не будет затронуто Англией. А тот, кто может быть полезным для нее время от времени, будет приглашен на сторону Англии независимо от того, был он врагом в прошлом или, возможно, может снова стать им в будущем.

Только буржуазные национальные Немецкие политики могут умудриться отказаться от полезного союза по той причине, что позднее, пожалуй, он может закончиться враждой. Возложить такую идею на Англичанина является оскорблением для политического инстинкта этого Народа.

Естественно, если Германия не ставит перед собой какой-либо политической цели, и мы карабкаемся бессистемно от одного дня к другому, как до сих пор, без какой-либо руководящей мысли, или если эта цель заключается в восстановлении границ и территориальных условий 1914 года и тем самым в конечном счете заканчивается политикой мировой торговли, колонизации и военно-морской мощи, враждебность Англии в будущем у нас будет действительно обеспечена. Тогда Германия будет экономически задушена под бременем Дауэса, политически разделена из-за пакта Локарно, и все более ослаблена расово, чтобы окончательно завершить свою жизнь, второй Голландией или второй Швейцарией в Европе. Это, безусловно, может быть достигнуто нашими буржуазными национальными и патриотическими кресельными политиками, ибо все, что нужно сделать, это продолжать далее их нынешней путь разжигающих фраз, стрельбы ртом в протестах, ведя войну против всей Европы, а затем уползать трусливо в яму перед каждым действием. И вот то, что означает национально-буржуазный патриотический курс возрождения Германии. Таким образом, как наша буржуазия в течение почти 60 лет знает, как унизить и подорвать национальную концепцию, так и в ее упадке она уничтожает красивую концепцию Отечества, унижая его до простой фразы в патриотической лиге.

Надо отметить, что еще один важный фактор возникает в связи с позицией Англии в отношении Германии: решающее влияние мирового Еврейства также имеется в Англии. Так же, как верно, что Англосаксонство само по себе может выиграть психологическую войну против Германии, мировое Еврейство точно так же не будет пренебрегать ничем, чтобы сохранить старую вражду для предотвращения умиротворения Европы, и тем самым позволить ему привести свои Большевистские разрушительные тенденции в действие среди путаницы всеобщего брожения.

Мы не можем обсуждать мировую политику, не принимая этой самой страшной силы во внимание. Поэтому я остановлюсь особенно на этой проблеме далее в этой книге.

 

16. Германия и Италия

Конечно, если Англия не имеет никаких понуждений, чтобы сохранить свою враждебность военных времен по отношению к Германии навсегда по принципиальным соображениям, Италия имеет еще меньше оснований для этого. Италия является вторым Государством в Европе, которое не должно быть принципиально враждебно Германии. Действительно, цели ее внешней политики не должны пересекаться с Германией вообще. Наоборот, никакое другое Государство не имеет с Германией, может быть, больше общих интересов, чем именно с Италией, и наоборот.

В то же время, когда Германия пыталась добиться нового национального единства, тот же процесс также имел место в Италии. Надо отметить, что у Итальянцев не было постепенно растущей центральной власти, и в конечном итоге имеющей высокое значение, такой, какой Германия в принципе обладала в Пруссии. Но, как Немецкое объединение в основном противостояло Франции и Австрии как истинным врагам, так и Итальянское движение объединения также должно больше всего пострадать от этих двух держав. Основная причина, конечно, лежит в Государстве Габсбургов, которое должно было иметь, и имело жизненный интерес в поддержании внутреннего расчленения Италии. Поскольку Государство размера Австро-Венгрии немыслимо без прямого доступа к морю, и единственная территория, которая могла быть рассмотрена в этом плане - по крайней мере, в отношении ее городов – населена Итальянцами, Австрия обязательно неодобрительно противодействовала подъему единого Итальянского Государства, опасаясь возможной потери этой территории, в случае создания Итальянского национального Государства. В то время даже самые смелые политические цели Итальянского Народа могли лежать только в его национальном объединении. Это-то волей-неволей также обусловило отношение к иностранной политике. Следовательно, как только Итальянское объединение [которое через Савоев] постепенно стало обретать форму, Кавур, его блестящий великий государственный деятель, использовал все возможности, которые могли бы служить данной цели. Италия обязана возможностью объединения необыкновенно ловко выбранной союзной политике. Ее целью было, в первую очередь обеспечить паралич главного противника объединения, Австро-Венгрии, да, наконец, заставить это Государство оставить северные Итальянские провинции. К тому же, даже после завершения предварительного объединения Италии, было более 800 тысяч Итальянцев в одной Австро-Венгрии. Национальная цель дальнейшего объединения людей Итальянской национальности в первую очередь обязана была испытать отсрочку, когда, в первый раз, стала возникать опасность Итальянско-Французской отчужденности. Италия решила ввести Тройственный Союз, в основном для того, чтобы получить время для внутренней консолидации.

Мировая Война, в конце концов, привела Италию в лагере Антанты по причинам, о которых я уже говорил. Таким образом, Итальянское единство сделало мощный шаг вперед. Даже сегодня, однако, это еще не завершено. Для Итальянского Государства, однако, большим событием было устранение ненавистной Габсбургской империи. Надо отметить, что ее место заняли структуры Южных Славян, которые уже представляют опасность едва ли не большую для Италии на основе общей национальной точки зрения.

Ибо столь же мало, как буржуазно-национальная и чистая концепция пограничной политики в Германии может в долгосрочной перспективе удовлетворить жизненно важные потребности нашего Народа, одинаково мало может чисто буржуазная национальная политика объединения Итальянского Государства удовлетворить Итальянский Народ.

Как и Немецкий Народ, Итальянский Народ живет на маленькой поверхности почвы, отчасти скудно плодородной. Веками, действительно много веков, это перенаселенность заставляла Италию постоянно вывозить людей. Даже несмотря на то, что большая часть этих эмигрантов, как сезонных рабочих, возвращалась в Италию, чтобы там жить на свои сбережения, это приводило более чем когда-либо к дальнейшему обострению ситуации. Эта проблема населения не только не решается таким образом, но скорее обостряется. Так же, как Германия из-за своего экспорта товаров попадает в состояние зависимости от способности, потенциальных возможностей и готовности других держав и стран получить эти товары, и точно также оказывается Италия с ее экспортом людей. В обоих случаях закрытие рынка, происходящее в результате каких бы то ни было мероприятий, волей-неволей приводит к катастрофическим последствиям в этих странах.

Поэтому попытка Италии освоить проблемы жизнеобеспечения за счет увеличения ее производственной деятельности не может привести к какому-либо конечному успеху, потому что, прежде всего, отсутствие природного сырья на Итальянской Родине лишает ее в значительной степени необходимой конкурентоспособности.

Так же, как в Италии концепции формальной буржуазной национальной политики в настоящее время преодолены, и Народное чувство ответственности заняло их место, также это Государство будет вынуждено отойти от своей прежней политической концепции, с тем чтобы перейти к территориальной политике в большом масштабе.

Прибрежный бассейн Средиземного моря является, и, следовательно, остается природной территорией Итальянской экспансии. Чем более современная Италия отходит от ее прежней политики унификации и переходит к империалистической политике, тем больше будет она следовать по пути древнего Рима, не из державной презумпции, но из глубокой, внутренней необходимости. Если сегодня Германия ищет почву в Восточной Европе, это не признак экстравагантного голода по державности, а лишь следствие ее потребности в территории. И если сегодня Италия стремится увеличить свое влияние на берегах Средиземноморья и в конечном итоге нацеливается на создание колоний, это только действие, следующее из чистой необходимости, из естественной защиты интересов. Если Немецкая довоенная политика не была бы поражена полной слепотой, она обязательно поддерживала и способствовала бы развитию этого всеми возможными способами. Не только потому что это означало бы естественное укрепление союзника, а потому, что, может быть, это предлагало единственную возможность отвлечения Итальянских интересов от Адриатического моря и тем самым уменьшение источников раздражения с Австро-Венгрией. Такая политика, кроме того, укрепила бы самым естественным образом вражду, которая только и может быть, а именно между Италией и Францией, последствия которой укрепили бы Тройственный Союз в благоприятном смысле.

На беду Германии, в то время не только руководство Рейха потерпело неудачу в этом отношении, но, прежде всего, общественное мнение - руководимое этими безумными Немецкими национал-патриотами и внешнеполитическими мечтателями – заняло позицию против Италии. В частности, кроме того, по той причине, что Австрия обнаружила что-то недружественное в Итальянской операции в Триполи. В то время, однако, принадлежало к политической мудрости нашей национальной буржуазии – поддерживать каждую глупость или подлость Венской дипломатии, в самом деле, если можно провести глупый и подлый акт сам по себе, чтобы тем самым продемонстрировать внутреннюю гармонию и солидарность этого сердечного союзаперед всем миром в лучшем виде.

Сейчас Австро-Венгрия уничтожена. Но Германия имеет еще меньше поводов, чем ранее, сожалеть о развитии Италии, которое в один прекрасный день обязательно пойдет в ущерб Франции. Чем более современная Италия обнаруживает свои высокие Народные задачи, и чем более, соответственно, она переходит к территориальной политике, задуманной по Римскому образцу, тем больше она встанет в оппозицию ее наибольшему конкуренту в Средиземном море, Франции. Франция никогда не допустит, чтобы Италия стала ведущей державой в Средиземноморье. Она постарается не допустить этого либо собственными силами, или через систему союзов. Франция будет ставить препятствия на пути развития Италии там, где это возможно, и, наконец, она не будет уклоняться от применения насилия. Даже так называемое родство этих двух Латинских народов ничего не изменит на этот счет, ибо это не ближе, чем родство между Англией и Германией.

Кроме того, по мере того, как Франция снижает силу своего Народа, это Государство приступает к открытию своего резервуара негров. Таким образом, опасность невообразимых масштабов приближается к Европе. Идея Французских негров, которые могут загрязнить белую кровь, на Рейне, как стражей культуры против Германии, настолько чудовищна, что считалась бы совершенно невозможной еще несколько десятилетий назад. Конечно, сама Франция будет нести наибольший ущерб из-за этого загрязнения крови, но только если другие Европейские страны по-прежнему будут осознавать ценность своей белой расы. Глядя с чисто военной точки зрения, Франция может очень хорошо пополнять свои Европейские формирования, и, как Мировая Война показала, также применять их эффективно. Наконец, это совершенно не Французская негритянская армия действительно снизойдет до определенной обороны против коммунистических демонстраций, так как полное подчинение во всех ситуациях будет проще сохранить в армии, которая вовсе не связана кровно с Французским Народом. Это развитие влечет за собой наибольшую опасность для Италии в первую очередь. Если Итальянский Народ хочет строить свое будущее в соответствии с собственными интересами, он будет в конечном счете иметь негритянские армии, мобилизованные Францией, как своего врага. Таким образом, не может лежать в интересах Италии находиться в состоянии вражды с Германией, так как это даже в лучшем случае не может сделать выгодный вклад в формирование Итальянской жизни в будущем. Наоборот, если какое Государство может окончательно похоронить военную вражду, то Государством этим является Италия. Италия не имеет присущих интересов к дальнейшему угнетению Германии, если, в будущем, эти Государства захотят выполнить свои наиболее естественные задачи.

Бисмарк уже понял это счастливое обстоятельство. Не раз он подтверждал полную параллель между Немецкими и Итальянскими интересами. Именно он даже тогда отметил, что Италия в будущем должна искать свое развитие на берегах Средиземного моря, и именно он установил далее гармонию Итальянских и Немецких интересов, подчеркнув, что только во Франции могли придумать тревожность этого формирования Итальянский жизни, в то время как Германия должна была бы приветствовать ее со своей точки зрения. На самом деле в целом будущем он не видит необходимости вызывать отчуждение, не говоря уже о враждебности между Италией и Германией. Если бы Бисмарк, а не Бетман-Гольвег, руководил судьбой Германии до Мировой Войны, по сути, даже эта страшная вражда, возникшая только за счет Австрии, никогда бы не случилась.

Кроме того, в Италии, как и в Англии, это позитивный факт, что континентальная экспансия Германии в Северной Европе никому не угрожает, и, следовательно, не может дать никакого повода для отчуждения Италии против Германии. С другой стороны, для Италии наиболее естественные интересы выступают против дальнейшего увеличения Французской гегемонии в Европе.

Поэтому Италию, прежде всего, потребовалось бы рассмотреть с точки зрения союзных отношений с Германией.

Вражда с Францией уже стала очевидной с тех пор, как Фашизм в Италии принес новое представление о Государстве, а вместе с ним новую волю к жизни Итальянского Народа. Поэтому Франция, через всю систему союзов, не только пытается укрепить себя ради возможного конфликта с Италией, а также препятствовать и отделять возможных друзей Италии. Французская цель ясна. Французская система Государств должна быть построена, которая достигает из Парижа через Варшаву, Прагу, Вену, до Белграда. Стремление привлечь Австрию в эту систему ни в коей мере не безнадежно, как может показаться на первый взгляд. В связи с доминирующим характером влияния, которое Вена с ее 2 миллионами населения оказывает на остальную Австрию, которая охватывает лишь 6 миллионов человек, политика этой страны будет всегда будет определяться в первую очередь в Вене. Тот факт, что союз с Парижем гораздо более вероятен, чем таковой с Италией, заключается в космополитическом характере Вены, который был выявлен еще более остро в последние десятилетия. Об этом уже заботится манипулирование общественным мнением, гарантированное Венской прессой. Но эта деятельность угрожает стать особенно эффективной, поскольку эта пресса, с помощью шума из Южного Тироля, также преуспевает в разжигании полностью бесчувственной буржуазной национальной провинции против Италии. Таким образом, опасность несоизмеримой степени приближается. Ибо Немцы, больше, чем любой другой Народ, могут быть доведены до самых невероятных, на самом деле действительно самоубийственного, решения агитационной кампанией прессы, проводимой последовательно на протяжении многих лет.

Если, однако, Франции удастся включить Австрию в цепь ее дружбы, Италия однажды будет поставлена перед войной на два фронта, или она должна будет вновь отказаться от реального представительства интересов Итальянского Народа. В обоих случаях для Германии существует опасность того, что возможный Немецкий союзник, наконец, исключен на непредсказуемый период времени, и что Франция таким образом, все более становится хозяином судьбы Европы.

Пусть никто не предается иллюзиям относительно того, что это повлечет за собой в Германии. Наши буржуазно-национальные граничные политики и демонстранты от патриотических лиг будут иметь полные руки, чтобы опять во имя национальной чести, ликвидировать следы жестокого обращения, которое они будут вынуждены терпеть от Франции, благодаря их дальновидной политике.

Поскольку Национал-Социалистическое Движение озабочено идеями внешней политики, я старался воспитать его быть носителем четкой цели иностранной политики, рассматривая все обсуждаемые аргументы. Несправедливо упрекать, что это в первую очередь задача Правительства, в Государстве, в первую очередь, официальное правительство которого сложено из кучи партий, которые не имеет понятия о Германии и не хотят счастливого будущего для этой Германии. С тех пор как те, кто несет ответственность за организацию Ноябрьского преступления, получили возможность управлять, это уже не интересы Немецкой Нации, которые они представляют, но вместо этого тех неправильно действующих партий. В целом, мы не можем ожидать очень хорошего содействия жизненным потребностям Германии от людей, для которых Отечество и Нация являются лишь средством для достижения цели, и которыми, в случае необходимости, они бесстыдно жертвуют за свои собственные интересы. Более того, инстинкт самосохранения этих людей и партий, так часто видимый, на самом деле сам по себе выступает против любого возрождения Немецкой Нации, поскольку свобода борьбы за Немецкую честь волей-неволей будет мобилизовать силы, которые должны привести к падению и гибели бывший дефилеров Немецкой чести. Не существует такой вещи, как борьба за свободу без общенационального возрождения. Но возрождение национального сознания и национальной чести немыслимы без предварительной передачи ответственных за предыдущую деградацию в руки правосудия. Голый инстинкт самосохранения будет вынуждать эти опустившиеся элементы и их партии срывать все шаги, которые могут привести к реальному возрождению нашего Народа. И кажущееся безумие многих актов этих Геростратов нашего Народа, как только мы можем правильно оценить внутренние мотивы, становится спланированным, ловким, хотя и печально известным и презренным, действием.

В такое время, как это, когда общественная жизнь обретает свою форму из партий такого рода и представлена только людьми низкого характера, обязанность национального реформаторского Движения идти своим собственным путем даже и в иностранной политике, которая когда-нибудь, по всем человеческим прогнозам и причинам, должна привести к успеху и счастью Отечества. Таким образом, до сих пор упрек в проведении политики, которая не соответствует официальной иностранной политике, исходит от Марксистского демократического лагеря Центра, он может быть отброшен с презрением, которого он заслуживает. Но если буржуазно-национальные и так называемые круги Отечества выдвигают его, это и есть лишь выражение и символ душевного состояния профессиональных общественников, которые проявляют себя только в акциях протеста, и просто не могут серьезно понять, что другое движение обладает нерушимой волей в конечном счете стать властью, и что в предвидении этого факта, оно уже предпринимает необходимое обучение этой власти.

С 1920 года я пытался всеми способами и наиболее настойчиво приучать Национал-Социалистическое Движение к идее союза между Германией, Италией и Англией. Это было очень трудно, особенно в первые годы после войны, так как точка зрения «Боже, Покарай Англию», в первую очередь, по-прежнему лишала наш Народ любой способности к ясному и трезвому мышлению в сфере внешней политики, и по-прежнему держала его в плену.

Положение молодого Движения было бесконечно трудно даже против Италии, особенно после беспрецедентной реорганизации Итальянского Народа под руководством блестящего государственного деятеля Бенито Муссолини, который вызвал протест всех Государств, руководимых Масонством. В то время как до 1922 года разработчики официального Немецкого мнения взял манеру совсем не обращать внимания на страдания тех частей нашего Народа, оторванных от Германии из-за их преступления, они вдруг начали почитать Южный Тироль своим вниманием. Со всеми средствами хитрой журналистики и лживой диалектики, проблема Южного Тироля была поднята как вопрос чрезвычайной важности, с тем чтобы, в конце концов, Италия, понесла презрение в Германии и Австрии, не возложенное ни на одно Государство - победитель. Если Национал-Социалистическое Движение честно хотело представить свою внешнеполитическую миссию, поддерживаемое убежденностью в безусловной необходимости этого, оно не могло отойти от борьбы против этой системы лжи и путаницы. Таким образом, в то же время оно не могло рассчитывать на союзников, но вместо этого пришлось опираться на мысль, что надо скорее отказаться от дешевой популярности, чем действовать против убежденной правды, необходимость, лежавшая перед каждым, и голос совести каждого. И даже если бы тем самым пришло поражение, это было бы все же более честно, чем принять участие в совершении преступления, которое видно насквозь.

Когда в 1920 году я указал на возможность более позднего союза с Италией, все предпосылки к нему, по крайней мере, сперва, на самом деле, казалось, отсутствовали. Италия была в кругу Государств-победителей, и разделяла реальные или просто предполагаемые преимущества этой ситуации. В период 1919 и 1920, как представляется, не было никаких перспектив на то, что внутренняя структура Антанты ослабеет в любое предсказуемое время. Мощная мировая коалиция по-прежнему имела большое значение, показывающие, что она была самодостаточным гарантом победы и тем самым и мира. Трудности, которые уже вышли на свет в связи с составлением договоров мира, доходили все менее до сознания широкой общественности, так как директора ловко поставленного производства знали, как сохранить впечатление полного единения, по крайней мере внешне. Это совместные действия были основаны так же на общественном мнении, которое было создано в целом однородной пропагандой войны, как это было еще на небезопасном страхе Немецкого гиганта. Только медленно внешний мир получил некоторое представление о размерах внутреннего распада Германии. Еще одна причина способствовала, казалось бы, почти неразрывной солидарности Государств-победителей: надежды отдельных Государств, что их, таким образом, не упустят из виду, когда придет время делить добычу. Наконец, было дальнейшее опасение, что если в это время Государство должно будет реально уйти, судьба Германии, тем не менее, не примет другой курс, а затем, возможно, только Франция будет единственным выгодоприобретателем нашего краха. Ведь в Париже они, естественно, не думал об изменении отношения к Германии, которое была создано во время Войны. Для меня мир является продолжением войны. Этим заявлением седой старый Клемансо выразил истинные намерения Французского Народа.

Полное отсутствие планомерности Немецких намерений противостояло этой, по крайней мере кажущейся внутренне прочной коалиции победителей, неколебимой целью которой, вдохновленной Францией, было полное уничтожение Германии, даже после окончания мероприятия. Рядом с презренной подлостью тех, кто в своей стране, вопреки всей правде и против своей собственной совести, свалил вину за войну на Германию и дерзко вывел обоснование вражеских поборов из этого, стояла частично запуганная, частично неопределенная национальная сторона, которая считала, что теперь, после последующего распада, она могла бы помочь посредством самой болезненных возможности реконструкции прошлого нации. Мы проиграли войну в результате отсутствия национальной страсти против наших врагов. Мнение в национальных кругах было в том, что мы должны заменить вредный дефицит и укрепить эту ненависть в отношении бывших врагов в мирное время. В то же время следует отметить, что с самого начала, эта ненависть была в большей степени сосредоточена против Англии, а позже Италии, а потом Франции. Против Англии, потому что, благодаря Бетман-Голльвеговской снотворной политике, никто не верил в войну с Англией до последнего часа. Поэтому вступление ее в войну было рассмотрено в качестве чрезвычайно позорного преступления против верности и веры. В случае Италии ненависть была еще больше понятной в свете политического легкомыслия нашего Немецкого Народа. Они были так заключены во мраке и тумане Тройственного Союза официальными правительственными кругами, что даже невмешательство Италии в помощь Австро-Венгрии и Германии рассматривалось как нарушение верности. И они видели безграничное коварство в более позднем объединении Итальянского Народа с нашими врагами. Эта накопленная ненависть была выпущена в типично буржуазном национальном взрыве и боевом кличе: Боже, Покарай Англию. Поскольку Бог так же на стороне более сильных и более решительных, а также желательно на стороне тех, кто умнее, он явно отказался наложить это наказание. Тем не менее, по крайней мере во время войны, разжигание нашей национальной страсти всеми средствами не только было разрешено, но, очевидно, призываемо. Это было лишь помехой в том, что мы были ослеплены ею вместо реальной актуальности, хотя страсть никогда не раздувалась слишком высоко среди нас. В политике нет точки зрения противоречия, и поэтому даже во время Войны, было неправильно требовать каких-то других последствий, особенно с момента вступления Италии в международную коалицию, за исключением того пылающего гнева и возмущения. Ибо, наоборот, мы должны были особенно продолжать пересматривать возможности ситуации, чтобы достичь тех решений, которые могли бы заслужить рассмотрения для сохранения находящейся под угрозой исчезновения Немецкой Нации. Ибо со вступлением Италии во фронт Антанты, чрезвычайные обострения военной ситуации были неизбежными, не только в результате увеличения в плане вооружений, которые приобрела Антанта, но много больше в результате морального укрепления, которое обязательно лежало в появлении такой державы на стороне формирующейся международной коалиции, особенно для Франции. Что касается долга, политические лидеры Нации в то время волей-неволей должны были принять решение, во что оно бы оно ни обошлось, положить конец войне на два фронта и на три фронта. Германия не несет ответственности за дальнейшее поддержание коррумпированного, неряшливого Австрийского Государства. Также не Немецкий солдат должен бороться за семейную державную власть наследственного Дома Габсбургов. Это в лучшем случае укладывается в умах наших неофициальных боевых ура-крикунов, но не в тех, кто проливал свою кровь на фронте. Страдания и тяготы Немецких мушкетеров были уже неизмеримы в 1915 году. Эти страдания могут быть востребованы в будущем и для сохранения нашего Немецкого Народа, но не для спасения великодержавной мании величия Габсбургов. Это была чудовищная мысль, чтобы миллионы Немецких солдат истекали кровью в безнадежной войне только потому, чтобы династия могла сохранить Государство, большинство частных династических интересов которого были веками анти-Немецкими. Это безумие станет вполне понятно, к нам в полном объеме только тогда, когда мы будем иметь ввиду, что лучшая Немецкая кровь должна быть пролита так, что в наиболее благоприятном случае, Габсбурги опять получили бы еще один шанс денационализировать Немецкий Народ в мирное время. Мы не только должны были претерпеть самое чудовищное кровопролитие на два фронта для этого безумия, о котором кричали на небесах, нет, мы даже связали себя долгом еще и еще раз заполнить дыры, которые измена и коррупция пробили во фронте нашего достойного союзника, Немецкой плотью и кровью. И тем самым мы принесли эту жертву династии, которая сама была готова оставить своего жертвенного союзника на произвол судьбы при первой возможности, которая предоставится. И кто действительно позже поступил именно так. Конечно, наши буржуазные национал-патриоты Отечества говорить так же мало о предательстве, как и о непрерывном предательстве Австрийских союзных войск Славянской национальности, кто перешел на сторону противника целыми полками и бригадами, чтобы в конце концов своими легионами присоединиться к борьбе против тех, кто втащил в это страшное несчастье действиями своего Государства. Кроме того, сама по себе Австро-Венгрия никогда бы не приняла участие в войне, которую могла повлечь Германия. То, что здесь или там, некоторые возможно, верят в защиту Тройственного Союза, основанную на принципе взаимности, может быть отнесено только к безграничному незнанию Австрийских условий, которое в целом преобладает в Германии. Худшее разочарование для Германии материализовалось бы, если Мировая Война разразилась за счет Германии. Австрийское Государство со своим Славянским большинством и со своим Правящим Домом Габсбургов, решительно настроенное против германии и Рейха, никогда не взяло бы в руки оружие, чтобы защищать и помогать Германии против всех остальных стран мира, как Германия глупо сделала. В самом деле, против Австро-Венгрии, Германия имела одну обязанность, а именно: сохранитьНемецкий элемент этого Государства всеми средствами, а также ликвидировать наиболее выродившуюся, наиболее обремененную виной династию, которую Немецкому Народу когда-либо приходилось терпеть.

Для Германии, вступление Италии поневоле в Мировую Войну, должно было бы быть поводом для основного пересмотра своего отношения к Австро-Венгрии. Это не политический акт, не говоря уже о выражении мудрости и компетентности политических лидеров, в таком случае, не найти другого ответа, кроме негодования и бессильной угрюмой ярости. Такие вещи, как правило, вредны даже в частной жизни, но и в политической жизни, это хуже, чем преступление. Это акт глупости.

И даже если эта попытка изменения бывшего Немецкого отношения не привела бы к успеху, по крайней мере она бы освободила политическое руководство страны от вины - не попробовать ее. В любом случае, после вступления Италии в Мировую Войну, Германия должна пытаться положить конец войне на два фронта. Она должна тогда бороться за сепаратный мир с Россией, а не только на основе отказа от использования каких-либо успехов на востоке, которые уже были достигнуты Немецким оружием, но даже, в случае необходимости, пожертвовать Австро-Венгрией. Только полная диссоциация Немецкой политики от задачи сохранения Австрийского Государства и ее исключительная концентрация на задаче по оказанию помощи Немецкому Народу могли еще позволить себе возможность победы, в соответствии с человеческой оценкой.

Кроме того, с разрушением Австро-Венгрии, включение 9 миллионов Немцев Австрийцев в Рейх как таковое было бы более целесообразным успехом перед историей и будущим нашего Народа, чем выгоды, сомнительные по своим последствиям, от нескольких Французских угольных и железных рудников. Но следует подчеркнуть, снова и снова, что задачей - даже Немецкой внешней политики, которая только буржуазно-национальная - не должно быть сохранение государства Габсбургов, а исключительно спасение Немецкой Нации, в том числе 9 миллионов Немцев в Австрии. В противном случае больше ничего, по сути абсолютно ничего.

Как известно, реакция руководителей Рейха в ситуации, созданной вступлением Италии в Мировую Войну была совсем другой. Они пытались более чем когда-либо сохранить Австрийское Государство с его Славянскими братьями-дезертирами альянса, рискуя Немецкой кровью в еще большей мере, и у себя на родине, призывая небеса отомстить неверному бывшему союзнику. Для того, чтобы отрезать себя от любой возможности прекращения войны на два фронта, они позволили хитрой искусной Венской дипломатии побудить их основать Польское Государство. Тем самым все надежды выработки понимания с Россией, которое, естественно, можно было бы получить за счет Австро-Венгрии, были хитро предотвращены Габсбургами. Таким образом, Немецкий солдат из Баварии, Померании, Вестфалии, Тюрингии и Восточной Пруссии, из Бранденбурга, Саксонии и с Рейна, получил высокую честь в самой страшной, кровавой битве мировой истории пожертвовать свою жизнь сотнями тысяч не для спасения [формирования] Немецкой Нации, но для формирования Польского Государства, к которому, в случае благоприятного исхода Мировой Войны, Габсбурги дали бы своего представителя, и которое затем было бы вечным противником Германии.

Буржуазная национальная Государственная политика. Но если эта реакция на Итальянский шаг уже была непростительным абсурдом во время Войны, то сохранение этой эмоциональной реакции на Итальянский шаг после Войны - по-прежнему большая, капитальная глупость.

Надо отметить, что Италия была в коалиции Государств-победителей даже после Войны, а следовательно, и на стороне Франции. Но это было естественно, Италия, безусловно, не вступила в войну из-за про-Французских чувств. Определенная сила, которая привела Итальянский Народ к этому - исключительно ненависть против Австрии и видимая возможность воспользоваться своими Итальянскими интересами. Именно эта причина вызвала Итальянский шаг, а не всякие фантастические эмоциональные чувства к Франции. Немцу может быть очень больно, что Италия приняла далеко идущие меры теперь, когда произошел распад ее ненавистного векового врага, но нельзя позволять лишать разум здравого смысла. Судьба изменилась. Когда-то Австрия имела более чем 800000 Итальянцев под своим правлением, а теперь 200000 Австрийцев попали соответственно под правление Италии. Причина нашей боли - то, что эти 200000, интересующие нас, Немецкой национальности.

Задачи на будущее ни национальной, ни Народнически убедительной Итальянской политики не выполняются ликвидацией вечно скрытого Австрийско-Итальянского конфликта. Напротив, огромное увеличение самосознания и державного сознания Итальянского Народа вследствие войны, и особенно, Фашизма, будет только возрастать силой, чтобы преследовать большие цели. Таким образом, естественный конфликт интересов между Италией и Францией будет все больше разрастаться. Мы могли бы рассчитывать на это и надеяться на него еще в 1920 году. В самом деле, первые признаки внутренней дисгармонии между двумя Государствами были видны уже в то время. Принимая во внимание, что Южно-Славянские инстинкты для дальнейшего сокращения Австрийского Немецкого элемента вызывали неделимое сочувствие Франции, Итальянское отношение уже во время освобождения Каринтии от Славян, было по крайней мере очень благосклонно к Немецким элементам. Это внутреннее смещение в сторону Германии также отображается в отношении Итальянской комиссии в самой Германии, наиболее остро различимой в связи с борьбой в Верхней Силезии. Во всяком случае, в это время уже можно было различить начало внутренней отчужденности, правда, только смутное сперва, между двумя Латинскими нациями. По всей человеческой логике и разуму, и на основе всего опыта истории до сих пор, это отчуждение должно постепенно углубляться и в один день окончиться открытой борьбой.

Нравится ей это или нет, Италия будет бороться за свое существование Государства, и будущее против Франции, так же как и сама Германия. Не нужно для этого, чтобы Франция всегда была на переднем плане операций. Но она будет тянуть за нитки тех, кого она ловко привела в состояние финансовой и военной зависимости от нее, или с кем она, как представляется, связана параллельными интересами. Итальянско-Французский конфликт может так же хорошо начаться на Балканах, как и найти свое завершение на низменностях Ломбардии.

В связи с этой убедительной вероятностью позднейшей вражды Италии с Францией, уже в 1920 году это самое Государство заслуживало рассмотрения в первую очередь как будущего союзника Германии. Вероятность возросла до определенности, когда с победой Фашизма, слабое Итальянское Правительство, которое в конечном счете было предметом международных воздействий, было ликвидировано, и его место занял режим, который пригвоздил исключительное представление Итальянских интересов, как лозунг на своих знаменах. Итальянское слабое демократическое буржуазное правительство, игнорируя реальные будущие задачи Италии, могло, возможно, сохранить искусственные отношения с Францией. Но национально сознательный и ответственный Итальянский режим - никогда. Борьба Третьего Рима за будущее Итальянского Народа обрела историческую декларацию в день, когда ФАСЦИИ стали символом Итальянского Государства. Так что одной из двух Латинских наций придется оставить свое место в Средиземном Море, в то время как другая обретет господство как приз в этой борьбе.

Как национально сознательный и рационально мыслящий Немец, я твердо надеюсь и очень хотел бы, чтобы это Государство было бы Италия, а не Франция.

Таким образом, мое отношение к Италии будет вызвано мотивами ожиданий на будущее, а не стерильными воспоминаниями о Войне.

Точка зрения, Объявления Войны Принятые Здесь, как и надпись на отряде транспортов, была хорошим знаком победившего доверия несравненной Старой Армии. Как политическая декларация, однако, это сумасшедшая глупость. Сегодня это еще более сумасшедшее, если занимают позицию, что для Германии ни один союзник не может гарантировать понимание, который стоял на стороне противника в Мировой Войне и разделил трофеи Мировой Войны за наш счет. Если Марксисты, Демократы и Центристы поднимают такую мысль, как лейтмотив своей политической деятельности, это явно по той причине, что эта самая выродившаяся коалиция не желает возрождения Немецкой Нации никогда. Но если национальные буржуазные и Отечественные круги возьмут на себя такие мысли, то это предел. Действительно, пусть назовут какую-либо державу из всех, которые могли бы быть союзником в Европе, и которая не обогатилась территориально за наш счет или за счет наших союзников того времени. Исходя из этой точки зрения, Франция исключена с самого начала, потому что она украла Эльзас-Лотарингию и хочет украсть Рейнскую область, Бельгия, поскольку она обладает Ойпен и Мальмеди, Англия, потому что, даже если она не обладает нашими колониями, по крайней мере она распоряжается ими в значительной степени. И любой ребенок знает, что это означает в жизни наций. Дания исключена потому, что она приняла Северный Шлезвиг, Польша, потому что она владеет Западной Пруссии и Верхней Силезией и частью Восточной Пруссии, Чехословакия, потому что она угнетает почти 4 миллиона Немцев, Румыния, потому что она также аннексировала более миллиона Немцев, Югославия, потому что она имеет почти 600000 Немцев, и Италия, потому что сегодня она называет Южный Тироль своей собственностью.

Таким образом, для нашей национальной буржуазии и патриотических кругов, возможности союзов вообще отсутствуют. Но им-то они не нужны вообще. Ибо против наводнений их протесты, и криками «ура» они частично глушат сопротивление в других частях мира, а частично его свергают. А потом, без каких-либо союзников, даже без какого-либо оружия, опираясь лишь на крикливость их бойкого языка, они будут возвращать похищенные территории, позволяя Англии впоследствии быть наказанной Богом, наказывать Италию и предавать ее заслуженному презрению всего мира - до тех пор, пока до этого момента они не будут повешены на фонарных столбах своими настоящими иностранными политическими союзниками, Большевистскими и Марксистскими Евреями.

В то же время следует отметить, что наши национальные круги буржуазного и патриотического происхождения никогда вообще не понимают, что самое сильное доказательство ошибочности их отношения к внешней политике заключается в согласии Марксистов, Демократов и Центристов, прежде всего, особенно в согласии Еврейства. Но надо знать нашу Немецкую буржуазию хорошо, чтобы незамедлительно понять, почему это так. Они все бесконечно счастливы, по крайней мере, найти вопрос, в котором предполагаемое единство Немецкого Народа, как представляется, осуществляется. Неважно, если это касается глупости. Несмотря на это, бесконечно утешительно для мужественного буржуазного и Отечественного политика иметь возможность говорить в тоне национальной борьбы, не получив удар в челюсть за это от ближайшего коммуниста. То, что их щадят только по той причине, что их политические концепции такие же стерильные в национальных условиях, как и ценные в Еврейских Марксистских терминах, либо не приходит на ум этим людям, или это скрыто в глубинах их бытия. Степень, в которой коррупция лжи и трусости проявляется у нас – это что-то неслыханное.

Когда в 1920 году я провел переориентировку внешнеполитической позиции Движения по отношению к Италии, я сперва встретил полное непонимание со стороны национальных кругов, а также в так называемых Отечественных кругах. Это было просто непонятно этим людям, как, в отличие от общей обязанности постоянного протеста, можно сформулировать политическую идею, которая – говоря практически - означает собственно ликвидацию одной из враждебностей Мировой Войны. Как правило, национальные круги сочли за пределами своего понимания, что я не хочу класть основной вес национальной деятельности на протесты, которые трубят в небо перед Фельдхеррнхалле в Мюнхене, или в другом месте, в настоящее время против Парижа, а затем снова против Лондона или же против Рима, но хотел бы поместить вместо этого на ликвидацию сперва в Германии тех, кто отвечает за развал. Пламенная протестная демонстрация против Парижа состоялась в Мюнхене по поводу Парижского диктата, которая, конечно, должна была заставить Клемансо немного беспокоиться. Но это побудило меня разработать со всей силой Национал-Социалистическое отношение в оппозиции к этой мании протестов. Франция сделала только то, что каждый Немец знал и волей-неволей должен был знать. Если бы я сам был Француз, я поддержал бы Клемансо, конечно. Постоянно тявкать на превосходящего противника на расстоянии так же недостойно, как и глупо. Напротив, национальная оппозиция Отечественных кругов должны оскалить зубы на тех, кто в Берлине несет ответственность, и виновен в страшной катастрофе нашего краха. Надо отметить, что удобнее кричать проклятия Парижу, которые не может быть приведены в действие с учетом фактических условий, чем стоять против Берлина с делами.

Это относится в особенности к представителям этой Баварской государственной политики, которые, конечно, достаточно демонстрируют природу их блеска фактами их успеха до сих пор. Ибо те самые люди, которые постоянно утверждали желание сохранить суверенитет Баварии, и которые в то же время имели в виду обеспечение права на проведение внешней политики, должны в первую очередь быть обязаны выдвинуть возможную внешнюю политику такого рода, что Бавария, тем самым, может, по необходимости, получить руководство подлинной национальной оппозицией в Германии, глядя в самом большом смысле. В связи с полным несоответствием политики Рейха или преднамеренным намерением игнорировать все реальные пути успеха, именно Баварское Государство должно было подняться на роль официального представителя внешней политики, которая, в соответствии с человеческим прогнозом, возможно, в один прекрасный день положила конец страшной изоляции Германии.

Но даже в этих кругах они противодействовали концепции иностранной политики связи с Италией, поддерживаемой мною, с полным и глупым легкомыслием. Вместо того, чтобы решиться на смелый выход в роли выразителей и опекунов высших Немецких национальных интересов на будущее, они предпочли, время от времени, одним глазом мигать в сторону Парижа, а другой поднять до небес, чтобы утверждать свою лояльность Рейху, с одной стороны, а с другой стороны, свою решимость тем не менее сохранить Баварию, позволяя пожарам Большевизма выжигать север страны. Да, действительно, Баварское Государство доверило представление своих суверенных прав интеллектуальным персонажам совершенно особого величия.

С учетом такого общего менталитета, это не должно удивлять никого, что с самого первого дня моя концепция внешней политики столкнулась, если не с прямым отказом, то по крайней мере с полным отсутствием взаимопонимания. Честно говоря, я не ожидал ничего другого на тот момент. Я по-прежнему учитывал общий психоз войны, и стремился лишь к привитию трезвого взгляда на мир внешней политики в моем собственном Движении.

В то время мне еще не приходилось терпеть любые открытые нападения на счет моей Итальянской политики. Причина для этого, вероятно, лежала, с одной стороны, в том, что на данный момент она был признана полностью лишенной опасности, а с другой, что Италия сама также имела правительство под международным влиянием. В самом деле, в глубине души, возможно, даже надеялись, что Италия могла бы поддаться Большевистской чуме, и тогда она стала бы желанной в качестве союзника, по крайней мере для наших Левых кругов.

Кроме того, у Левых в это время, можно было очень хорошо занять позицию против ликвидации военной вражды, так как в этом самом лагере так или иначе делались постоянные усилия с целью искоренить ненависть, унижение, и - для Германии - такое неоправданное чувство ненависти, рожденное Войной. Не было бы легко начать критиковать меня для этих кругов по вопросу внешнеполитической концепции, которая, в качестве предпосылки для реализации, в конце концов приведет по меньшей мере к удалению военной ненависти между Германией и Италией.

Я должен, однако, еще раз подчеркнуть, что, возможно, главная причина, почему я встретил так мало положительного сопротивления, лежит для моих врагов в предполагаемой безвредности, завистливости и тем самым, не опасном характере своих действий.

Эта ситуация изменилась практически в одночасье, когда Муссолини начал Марш на Рим. Как по волшебству, беглый огонь отравления и клеветы против Италии всей Еврейской прессы начался с этого часа. И только после 1922 года был поднят вопрос о Южном Тироле и сделан центральной точкой Немецко-Итальянских отношений, хотели Южные Тирольцы сами того, или нет. Это не заняло много времени, прежде чем даже Марксисты стали представителями национальной оппозиции. А теперь можно увидеть уникальное зрелище Евреев и Немцев Народников, Социал-Демократов и членов Патриотических Лиг, коммунистов и национальной буржуазии, рука об руку, одухотворенно марширующих через Бреннер, с тем, чтобы провести повторное завоевание этой территории в могучих боях, но, конечно, без пролития крови. Очарование совершенно особого характера было также добавлено в этот смелый национальный фронт тем фактом, что даже те, из Баварских партикуляристских представителей Баварских суверенных прав, чьи духовные предки более 100 лет назад сдали доброго Андреаса Хофера Французам и позволили его расстрелять, также активно интересовались борьбой за свободу для страны Андреаса Хофера.

Поскольку влиянию Еврейской печатной банды, национальных буржуазных и патриотических дуболомов, следующих за ними, действительно удалось раздуть проблему Южного Тироля до размеров жизненно важного вопроса Немецкой Нации, я чувствую себя обязанным дать подробную позицию по нему.

Как уже подчеркивалось, старое Австрийское Государство имело более 850 тысяч Итальянцев в пределах своих границ. Кстати, данные по делам национальностей, установленные Австрийской переписью, не совсем точны. А именно, счет делался не в зависимости от национальности человека, а в зависимости от языка, на котором он заявлял, что говорит. Очевидно, это не может дать вполне четкой картины, но природная слабость национальной буржуазии - с радостью обманывать себя по отношению к реальной ситуации. Если не изучить вопрос, или, по крайней мере, не говорить о нем открыто, то он также не существует. Установленные на основе такой процедуры Итальянцы или, скорее, люди, которые говорили по-Итальянски, в значительной мере жили в Тироле. По данным переписи 1910 года в Тироле было ..........человек, из которых ..........процентов считались говорящими на Итальянском языке, а остальные считались Немцами или частично даже Латинцами. Поэтому около..........Итальянцев было в Великом Герцогстве Тироль. Так как это целое число выделено на территорию, занятую сегодня Итальянцами, отношение Немцев к Итальянцам в целой части территории Тироля, занимаемой Итальянцами, следовательно, составляет одного из .......... Немцев на .......... Итальянцев.

Необходимо установить это потому, что не мало людей в Германии, благодаря лживости нашей прессы, не знают вообще того, что в районе, понимаемым под концепцией Южного Тироля, на самом деле две трети жителей Итальянцы, а одна треть Немцы. Таким образом, тот, кто серьезно выступает за отвоевание Южного Тироля, приведет к изменению вещей лишь в той степени, что вместо 200000 Немцев под Итальянским правлением, он принесет 400000 Итальянцев под Немецкое правление.

Надо отметить, что Немецкий элемент в Южном Тироле в настоящее время сосредоточен в основном в северной части, в то время как Итальянский элемент обитает на юге страны. Таким образом, если кто-то хочет найти решение, которое имеет национальный смысл, он должен прежде всего полностью исключить понятие Южного Тироля из общего обсуждения. Ибо нельзя воевать с Итальянцами по моральным соображениям, потому что они взяли область, в которой 200000 Немцев живут рядом с 400000 Итальянцев, если мы сами, наоборот, хотим выиграть эту территорию вновь для Германии как удовлетворение этой несправедливости, то есть, если мы хотим совершить еще больше несправедливости, чем в случае с Италией.

Таким образом, призыв к захвату Южного Тироля будет иметь те же моральные недостатки в себе, которые мы теперь открываем в Итальянском правлении в Южном Тироле. Следовательно, этот вызов также теряет свое моральное оправдание. При этом еще другие точки зрения могут утверждать, что надо говорить о восстановлении всего Южного Тироля. Таким образом, на основе морально оправданных чувств можно, в крайнем случае, поддержать воссоединение той части, в которой на самом деле живет подавляющее большинство Немцев. Это пространственно ограниченная область ..........квадратных километров. Даже в ней, однако, есть около 190000 Немцев, 64000 Итальянцев и Латинян, и 24000 других иностранцев, так что полностью Немецкая территория включает в себя почти 160 тысяч Немцев.

В настоящее время вряд ли есть границы, которые не отрезают Немцев от Родины, как в Южном Тироле. Действительно, только в Европе, не менее .......... миллионов Немцев, как говорится, отделены от Рейха. Из них .......... миллионов живут в условиях чужеземного господства, и только .......... млн. в Немецкой Австрии и Швейцарии, хотя и на условиях, по крайней мере на данный момент не представляющих никакой угрозы национальной принадлежности. В то же времени, здесь целый ряд дел, связанных с количествами совсем иного численного характера по сравнению с нашей Народностью в Южном Тироле.

Как страшен этот факт для нашего Народа, виновны в нем только те, кто сегодня поднимает шум и крик о Южном Тироле. Так же мало, во всяком случае, мы можем сделать судьбу всего остального Рейха зависящей лишь от интересов этих потерянных территорий, не говоря уже о пожеланиях одной из них, даже, взяв на себя чисто буржуазную граничную политику.

Ибо одна вещь должна прежде всего быть отвергнута наиболее резко: нет Святого Немецкого Народа в Южном Тироле, как глупо лепечут Патриотические Лиги. Скорее, все, что должно считаться принадлежащими Немецкой Народности, должно быть в равной степени святым. Незачем ценить Южного Тирольца выше, чем Силезца, Восточного Пруссака или Западного Пруссака, кто попал в рабство под власть Польши. Также не нужно считать Немца в Чехословакии более ценным, чем Немца в Саарской территории или же в Эльзас-Лотарингии. Право сортировать Немецкий элемент оторванных территорий в соответствии со специальными значениями может, в лучшем случае, вырасти из аналитического рассмотрения их конкретных решительных и доминирующих расовых основных ценностей. Но эта самая мера, к которой протестующие против Италии группы обращаются меньше всего. Ибо для Тирольцев на территориях, отделенных в настоящее время тоже, может не быть более высокого фактора доверия, чем, скажем, для Восточного или Западного Пруссака.

Теперь внешнеполитическая задача Немецкого Рейха как таковая не может быть определена интересами частей, отколотых от Рейха. Ибо в действительности эти интересы не будут обслуживаться таким образом, поскольку практическая помощь в самом деле предполагает, восстановление власти Родины. Таким образом, единственная точка зрения, которая требует рассмотрения в том, что касается внешнеполитического положения, может быть только в самом быстром и скорейшем восстановлении независимости и свободы остальной части Нации, объединенной Правительством.

Иными словами, это означает, что даже если Немецкая внешняя политика понимает, что не имеет цели, помимо спасения Святого Народа В Южном Тироле, то есть 190000 Немцев, которые действительно могут подпадать под рассмотрение, первой предпосылкой к ней будет достижение политической независимости Германии в том числе и с помощью военной силы. Ибо должно быть достаточно ясно, в конце концов, что Австрийское Государство протеста не будет отрывать Южный Тироль от Итальянцев. Но должно быть столь же ясно, что даже если Немецкая внешняя политика не будет знать цели, кроме фактического освобождения Южного Тироля, ее действия должны особенно определяться такими точками зрения и факторами, которые обеспечивают восстановление средств политической и военной мощи. Таким образом, мы не должны, конечно, помещать Южный Тироль в центр внешнеполитических соображений, но, напротив, в частности, мы должны быть подчинены руководству тех идей, которые на самом деле позволяют нам разгромить существующие в мире коалиции, направленные против Германии. Ибо, в конце концов, даже из-за Германии, Южный Тироль не будет возвращен Немецкому элементу гулом Тибетских молитвенных колесниц протестов и возмущения, а посредством меча.

Таким образом, если самой Германии нужна эта цель, она должна, тем не менее то и дело искать, в первую очередь, союзника, кто будет предоставлять помощь для увеличения Немецкой мощи. Теперь можно сказать, что Франция может быть рассмотрена в этом случае. Как Национал-Социалист, однако, я против этого наиболее остро.

Вполне возможно, что Франция объявит себя готовой позволить Германии идти с ней, как союзнику, в борьбе с Италией. В самом деле, может даже быть, что в любезное признание нашей жертвенной крови, и скудных бинтов для наших ран, они наградят нас Южным Тиролем. Но что такая победа означает для Германии? Сможет наша Нация, например, жить, поскольку она обладает более 200000 Южных Тирольцев? Или же не верят, что Франция, как только она победит своего Латинского конкурента в Средиземном море с Немецкой военной помощью, безусловно, не обратится еще раз против Германии? Или, в любом случае, она, несомненно, не будет продолжать свои старые политические цели ликвидации Германии?

Нет, если у Германии остается выбор между Францией и Италией, то, по всем человеческим разумам, Италия сама по себе требует рассмотрения для Германии. Ибо победы с Францией над Италией приведет нас к Южному Тиролю и сильной Франции в качестве последующего врага. Победа над Францией с помощью Италии принесет нам Эльзас-Лотарингию, по крайней мере, и в большинстве, свободу проведения подлинной крупномасштабной территориальной политики. И в долгосрочной перспективе именно из-за одного этого Германия сможет жить в будущем, а не из-за Южного Тироля. Нет смысла выбрать одну среди всех оторванных территорий, и даже одну наиболее важную для нас в жизненном смысле, и рисковать общими интересами нации 70000000 человек, на самом деле отказаться от их будущего, просто так, чтобы несчастные фантастические Немецкие ура-патриоты могли получить мгновенное удовлетворение. И все это на счет чистого фантома, ибо в действительности Южному Тиролю будет так же мало помощи тем самым, как и сейчас.

Национал-Социалистическое Движение как таковое должно учить Немецкий Народ тому, что нельзя опускаться до риска своей кровью ради формирования своей жизни. Но, то же самое, наш Народ должен быть научен тому, что такой риск своей кровью, по крайней мере в будущей истории, никогда не должен проводиться ради призраков.

Пусть наш протестные патриоты и Отечественные Лиги на этот раз будут добры сказать, как они представляют отвоевание Южного Тироля без военного насилия. Пусть они в этот раз наберутся честности признаться, серьезно ли они верят в то, что когда-нибудь Италия - сделается мягкой просто их фразами и подогревом протестов – и выдаст Южный Тироль, или не убеждены ли они также, что Государство с некоторым существующим национальным сознанием откажется от территории, за которую оно сражалось четыре долгих года лишь по принуждению военного решения. Пусть они не болтают, что мы, или я, отказались от Южного Тироля. Эти позорные лжецы хорошо знают, что, по крайней мере насколько это касается моей собственной персоны, я воевал на Фронте, в то время, когда судьба Южного Тироля решалась, то, что не мало современных митингующих протестующих забыли сделать в то время. И в то же время, однако, силы, с которыми наши Патриотические Лиги и Национальная буржуазия делают общую внешнюю политику и агитируют против Италии, саботировали победу всеми средствами, что международный Марксизм, демократия и Центр даже в мирное время не пренебрегали ничем для того, чтобы ослабить и парализовать военную мощь нашего Народа, и, наконец, они организовали революцию во время Войны, которая неизбежно привела к краху Немецкой Родины и вместе с ней Немецкой Армии.

Южный Тироль был утрачен для Немецкого Народа из-за деятельности этих людей, и проклятой слабости и бессилия наших современных буржуазных протестующих маньяков. Это презренная фальсификация части этих так называемых национал-патриотов, если сегодня они говорят об отказе от Южного Тироля. Нет, дорогие господа, не крутите и корчитесь таким трусливым способом над правильным словом. Не будьте слишком трусливы, чтобы прийти прямо сказать, что сегодня может быть вопрос только о завоевании Южного Тироля. Ибо отказ, господа из Национальной Лиги, был произведен Вашим достойным современным союзником, Марксистами, один раз предавшими свою страну, всеми законными правительственными формами. И только те, кто имел мужество принять открытую позицию в отношении этого преступления, в то время были не вы, уважаемые Национальная лига и буржуазные дипломаты, а небольшое Национал-Социалистическое Движение и в первую очередь лично я. В самом деле, господа, когда вы были такими тихими, что никому в Германии не приходила в голову мысль о вашем существовании, так глубоко вы уползли в свои мышиные норы, именно тогда в годы 1919 и 1920, что я выступил против стыда подписания мирных договоров - и не тайно, за четырьмя стенами, но публично. В то время, однако, вы были еще так трусливы, что ни разу не смели приехать ни на одну из наших встреч, опасаясь гнева ваших настоящих союзников по иностранной политике, Марксистских уличных бродяг.

Люди, которые подписали Мирный Договор Сен-Жермен, были так же мало Национал-Социалистами, как и подписавшие Версальский Мирный Договор. Они были членами партий, которые, этим подписанием, просто лишь завершили длившееся десятилетиями их предательство своей страны. Тот, кто сегодня хочет изменить судьбу Южного Тироля, в любом случае не может отказаться от всего, от чего уже отказались во всех формах современные протестующие. В лучшем случае он может только завоевать его.

Я очень фанатично против этого, конечно, и я заявляю самое решительное сопротивление этому стремлению, и я буду бороться с максимальным фанатизмом против людей, которые пытаются втравить наш Народ в эту авантюру, настолько кровавую, как и безумную. Я узнал о Войне не за ресторанным столом, отведенным для постоянных клиентов. Не был я в этой Войне одним из тех, кто вынужден отдать приказ или команду. Я был рядовым солдатом, которому отдавались приказы четыре с половиной года, и который, тем не менее, честно и по-настоящему выполнил свой долг. Но я таким образом имел счастье знать войну как она есть, а не как хотелось бы ее видеть. В качестве простого солдата, который знал только ее темные стороны, я был на этой войне до самого последнего часа, потому что я был убежден, что спасение нашего Народа может лежать только в победе. Поскольку, однако, в настоящее время мир, который другие сотворили, я всеми силами борюсь против войны, которая не пойдет на пользу Немецкому Народу, но вместо этого лишь тем, кто уже один раз кощунственно продал кровавую жертву нашего Народа за свои интересы. Я убежден, что однажды мне хватит решимости, чтобы нести ответственность, даже, при необходимости, рисковать кровью Немецкого Народа. Но я борюсь против того, чтобы хоть одного Немца волокли на поле боя, ради дураков и преступников, питающих своих планы его кровью. Тот, кто размышляет о беспрецедентном ужасе и страшном несчастье современной войны, или считает безграничные требования к нервной выносливости Народа, должен испытать страх при мысли, что такая жертва могла потребоваться для успеха, который в самом благоприятном случае не может быть соразмерен с этим огромным усилием. И я также знаю, что если сегодня люди из Южного Тироля, постольку, поскольку они думают исключительно по немецкому образцу, были бы собраны в один фронт, и сотни и сотни тысяч мертвых, которые наша страна должна положить в борьбе ради них, предстали бы перед этими зрителями, 300000 рук поднялись бы за защитой к небу, и внешняя политика Национал-Социалистов была бы оправдана.

Самое страшное во всем этом является то, что они играют с этой страшной возможностью, никогда не задумываясь о действительной помощи Южному Тиролю.

Поскольку борьба за южный Тироль ведется сегодня теми, кто когда-то сдал всю Германию на разорение, даже Южный Тироль - это для них лишь средство достижения цели, которое они используют с ледяной беспринципностью для того, чтобы быть в состоянии удовлетворить их печально известные анти-Немецкие - в самом крайнем смысле этого слова - инстинкты. Это ненависть по отношению к современной национально сознательной Италии, и это прежде всего ненависть к новой политической мысли этой страны, и прежде всего ненависть против высокого Итальянского государственного деятеля, которая побуждает их взбудоражить Немецкое общественное мнение с помощью Южного Тироля. Ибо, в действительности, как равнодушны все-таки эти элементы к Немецкому Народу. Хотя они оплакивают судьбу Южного Тироля с крокодиловыми слезами в глазах, они тянут всю Германию по направлению к судьбе, которая хуже, чем у разделенной территории. Хотя они протестуют против Италии во имя национальной культуры, они загрязняют культуру Немецкой нации изнутри, разрушают нашу всю культурную чувствительность, отравляют инстинкт нашего Народа, и даже уничтожают достижения прежних времен. Разве век, который внутри страны, вызвал упадок всего нашего театра, нашей литературы, нашего изобразительного искусства до уровня свиней, имеет право выступать против современной Италии, или защищать Немецкую культуру от нее во имя культуры? Господа из Баварской Народной Партии, Немецкие Националисты, и даже Марксистские осквернители культуры, обеспокоены Немецкой культурой Южного Тироля, но спокойно, они позволяют культуре Родины быть оскорблен самыми жалкими головотяпскими работами, и сдать Немецкую сцену расовому позору «Джонни наигрывает» [примечание 11]. И, лицемерно, они жалуются на подавление Немецкой культурной жизни в Южном Тироле, а сами жестоко преследуют тех на Родине, кто хочет защитить Немецкую культуру от расчетливого и преднамеренного разрушения. Здесь Баварская Народная Партия подстрекает Государственную власть против тех, кто поднимает протест против пресловутого осквернения культуры нашего Народа. Что эти заботливые защитники Немецкой культуры в Южном Тироле делают в самой Германии для защиты Немецкой культуры? Они позволили театру опуститься до уровня публичного дома, до места демонстрации расового растления, и уничтожили все основы нашей Народной Жизни фильмами с насмешками над честностью и моралью, они потворствуют кубистскому и дадаистскому влиянию на наше изобразительное искусство, они сами защищают фабрикаторов этого обмана или безумия, они позволяют Немецкой литературе пасть в навоз и грязь, и сдают всю интеллектуальную жизнь нашего Народа международному Еврейству. И то же самое презренное стадо так нагло смеет встать на защиту Немецкой культуры в Южном Тироле, в чем единственной целью, которую они имеют в виду, естественно, является подстрекать два культурных Народа друг против друга, так что в конце все они могут легко опустить их до уровня собственных культурных убожеств.

Так это во всем, однако.

Они жалуются на преследования Немцев в Южном Тироле, и это те же люди, которые в Германии жестоко воюют с любым, кто понимает быть националистом как нечто иное, чем беззащитно сдать свой Народ сифилизации Евреев и Негров. Те же люди, которые призывают к свободе совести Немцев в Южном Тироле, угнетают ее в самой Германии подлым образом. Никогда ранее право на свободу выражения своего национального мировоззрения в Германии не было в наморднике, как под властью этих лживых партийных сволочей, которые притворно ломают копья за права совести и национальной свободы, прежде всего, в Южном Тироле. Они плачут над каждой несправедливостью, которая творится над Немцем в Южном Тироле, но они молчат об убийствах, которые эти Марксистские уличные бродяги совершают из месяца в месяц в Германии против национальных элементов. И их молчание разделяет вся мелкая национальная буржуазия, в том числе протестующее Отечество. В течение одного года - то есть, только пять месяцев этого года прошло - девять человек из рядов Национал-Социалистического Движения были убиты при обстоятельствах, которые частично были жестокими, и более 600 получили ранения. Весь этот лживый выводок молчит об этом, но как они будут реветь, если только один такой поступок будет совершен Фашизмом против Немецкого элемента в Южном Тироле. Как они будут призывать мир к бунту, если только один Немец в Южном Тироле будет убит Фашистами при условиях, аналогичных тем, при которых Марксистские сволочные убийцы работают в Германии, без того возмущения этой прекрасной фаланги ради спасения Немецкого Народа. И как действительно те же люди, которые торжественно протестуют против правительственных преследований Немецкого элемента в Южном Тироле, преследуют немцев, которые неудобны для них в самой Германии. Начиная с героев-подводников до спасителей Верхней Силезии, люди, которые первыми рисковали своей кровью за Германию - как они тащили их в цепях на суды и, наконец, приговорили их к тюрьме, все потому, что они отдали свои жизни сотни и сотни раз из горячей любви к Отечеству, тогда как этот презренный сброд протестующих заполз куда-то туда, где он не мог быть найден. Пусть они подытожат приговоры, которые были вынесены в Германии за деяния, которые в национально сознательных Государствах были бы награждены высшей наградой. Если Италия сегодня сажает Немца в Южном Тироле в тюрьму, вся Немецкая Национальная и Марксистская газетная свора сразу кричит о кровавом убийстве. Но они совершенно упускают из виду, что в Германии можно просидеть в тюрьме в течение нескольких месяцев только на основе доноса, что обыски, нарушение почты, прослушивание телефона - то есть, чисто антиконституционное лишение личной свободы, гарантированное гражданским правом этого Государства - это в порядке вещей. И пусть наши так называемые национальные партии не говорят, что это возможно только в Марксистской Пруссии. Во-первых, они братаются рука об руку с этими же Марксистами в области внешней политики, и, во-вторых, они приняли ту же роль в угнетении реального, самостоятельного сознательного национализма. В национальной Баварии они подвергли смертельно больного Дитриха Эккарта [примечание 12], так называемому превентивному аресту, несмотря на имеющиеся медицинские показания, даже без следов каких-либо нарушений с его стороны, сохранить, самое большее, его неподкупное национальное мировоззрение. И он содержался под стражей так долго, что он в конце концов рухнул, и умер через два дня после его освобождения. Кроме того, он был величайшим поэтом Баварии. Конечно, он был национальным Немцем и не творил какой-нибудь «Джонни наигрывает», и в результате он не существует для этих борцов за национальную культуру. Подобно тому, как эти национал-патриоты сперва убили его, также они убили его работу молчанием, ибо в конце концов, он был Немцем и хорошим Баварцем кроме того, а не еще один международный Еврейский загрязнитель Германии. В этом случае он был бы святым для этой лиги патриотов, но здесь они действовали в соответствии со своим национальным буржуазным кругозором, и открыли заявление в управление полиции Мюнхена: сдохни, национальная свинья! Но это те же Немецкие сознательные элементы, которые мобилизуют возмущение мира, когда кто-то в Италии тупо делает не более, чем бросает Немца в тюрьму.

Когда несколько Немцев были изгнаны из Южного Тироля, эти люди снова взывали к Немецкому Народу с пылающим негодованием. Они забыли только добавить, однако, что наибольшее подстрекательство было направлено против Немцев в самой Германии. При буржуазном национальном правительстве, национальная Бавария изгнала десятки и десятки Немцев, и все только потому, что они политически не подходили коррумпированным правящим буржуазным слоям вследствие их бескомпромиссного национализма. Вдруг не принимают во внимание родовое братство с Немецкой Австрией, но только иностранцев. Но это вовсе не ограничивается высылкой так называемых чужеродных Немцев. Нет, эти же буржуазные национальные лицемеры, которые бросают пламенный протест против Италии, потому что Немец изгнан из Южного Тироля, и отправлен в другую провинцию, выгнали из Баварии десятки и десятки Немцев с Немецким гражданством, которые боролись за Германию в Немецкой Армии в течение четырех с половиной лет, и которые были тяжело ранены и получили высокие награды. Более того, именно так эти буржуазные национальные лицемеры выглядят, кто сейчас бахвалится негодованием против Италии, в то время как они сами обременены позором среди своего Народа.

Они стонут по денационализации в Италии, и в то же время они денационализируют Немецкий Народ на его собственной Родине. Они сражаются против тех, кто выступает против отравления Народа в связи с кровью, они действительно преследуют каждого Немца, который сражается против де-Германизации, Негрификации и Иудаизации нашего Народа в крупных городах, которую они сами провоцируют и спонсируют, и самым бесстыдным и безжалостным образом.

А с помощью лживых утверждений об опасности для религиозного заведений, они стараются отправить их в тюрьму.

Когда перевозбужденные Итальянцы в Мерано повредили Памятник Императрице Елизавете, они подняли дикий крик, и не могли успокоиться, хотя Итальянский суд наказал виновника 2 месяцами тюрьмы. То, что памятники и монументы былого величия нашего Народа непрерывно оскверняются в Германии, их не интересует вообще. Что во Франции почти полностью уничтожили все памятники, напоминающие о Германии в Эльзас-Лотарингии, это безразлично им. Их не волнует, что Поляки систематически бросают мусор на все, что даже напоминает имя Германии. Более того, они не волнуются по поводу того, , что в этом самом месяце в Бромберге [примечание 13] Башня Бисмарка была официально разрушена Правительством - все это оставляет этих поборников национальной чести нашего Народа холодными.[примечание 15] Горе, однако, если что-то подобное случится в Южном Тироле. Ибо он неожиданно стал Святой Землей для них. Но само Отечество, Родина, может идти к черту.

Конечно, на Итальянской стороне более чем одно неразумное действие произошло в Южном Тироле, и попытки денационализировать Немецкий элемент систематически так же неразумны, как и их результат весьма сомнителен. Но те, которые частично виновны во всем этом и которые, по сути, ничего не знают о национальной чести их Народа, не имеют права протестовать против этого. Вместо того, это право принадлежит только тем, кто до сих пор действительно боролся за Немецкие интересы и Немецкую честь. В Германии это исключительно Национал-Социалистическое Движение.

Вся внутренняя лживость агитации против Италии становится очевидной, если действия Итальянцев сравнить с действиями, которые Французы, Поляки, Бельгийцы, Чехи, Румыны и Югославы совершали в отношении Немецких элементов. Это Франция изгнала более четверти миллиона Немцев всего из Эльзаса-Лотарингии, то есть, больше людей, чем в Южном Тироле всего жителей, ни шиша не значит для них. И то, что Французы сегодня пытаются искоренить все следы Немецкой национальности в Эльзас-Лотарингии, не мешает их братанию с Францией, даже тогда, когда непрерывные удары в челюсть идут в ответ из Парижа. То, что Бельгийцы преследуют Немецкий элемент с несравненным фанатизмом, что Поляки убили более 17 тысяч Немцев, в частности в связанных с этим обстоятельствах с особой жестокостью, не дает им причин для волнения, что они, фактически, выслали из страны десятки тысяч из жилищ и домов, едва ли имеющих рубашку на спинах, и выставили их за границу - это вещи, которые не могут заставить наших буржуазных и Отечественных протестующих мошенников вспылить. Действительно, кто хочет знать реальное положение этой своры, только должен вспомнить способ и манеру, в которой беженцев приветствовали даже тогда. Их сердца, в то время, истекали кровью так мало, как и теперь, когда эти десятки тысяч обездоленных высланных вновь оказались на почве родного Отечества, частично в настоящих концентрационных лагерях, и в настоящее время скитаются с места на место, как Цыгане. Мысленно я все еще вижу перед собой, когда первые беженцы Рура приехали в Германию, а затем были гонимы от одного полицейского управления в другое полицейское управление, как если бы они были закоренелыми преступниками. Нет, тогда сердца этих представителей и защитников национального элемента в Южном Тироле, не кровоточили. Но если один Немец в Южном Тироле изгонялся Итальянцами, или какой-либо другой вид несправедливости наносился ему, они тряслись от праведного негодования и возмущения этим беспрецедентным преступлением против культуры и этим величайшим варварством, что мир никогда не видел. Как они говорят: никогда и нигде ранее Немецкий элемент не мучили таким страшным и тираническим способом, как в этой стране. В самом деле, но только с одним исключением, то есть, а именно в самой Германии, из-за их собственного произвола.

Южный Тироль или, скорее, Немецкий элемент в Южном Тироле, должен оставаться сохраненным для Немецкого Народа, но в самой Германии, благодаря их безумной политике денациональной непорядочности, всеобщей коррупции, и подобострастия к международным финансовым воротилам, они убивают в два раза более людей, чем в Южном Тироле Немецких жителей. Они ничего не говорят о 17000-22000 людей, доведенных до самоубийства ежегодно в среднем в последние годы их катастрофической политики, хотя это число, включая детей, взятое за 10 лет, также более, чем в Южном Тироле Немецких жителей. Они способствуют эмиграции и национальная буржуазия господина Штреземана характеризует увеличение квот эмиграции как огромный успех иностранной политики. И все это означает, что каждые четыре года Германия теряет больше людей, чем южный Тироль имеет жителей Немецкой национальности. Путем абортов и контроля над рождаемостью, год за годом, они убивают почти в два раза большее число людей, чем жителей Немецкой национальности в Южном Тироле, вместе взятых. И эта стая присваивает себе моральное право говорить от имени интересов Немецкого элемента за рубежом.

Или эта официальная национальная Германия вопит про денационализацию нашего языка в Южном Тироле, но в самой Германии они де-Германизируют Немецкие фамилии в Чехословакии, в Эльзас-Лотарингии, и так далее, по всем официальным путям и каналам. Более того, официальные путеводители публикуются, в которых даже Немецкие названия городов в Германии Чехизированы ради Чехов. Это все в порядке. Только тогда, когда Итальянцы изменили святое имя Бреннер на Бреннеро, этот случай потребовал самого пылкого сопротивления. И это спектакль, который нельзя упустить, когда такие буржуазные патриоты начинают пылать от негодования, когда хорошо известно, что все это комедия. Для имитации национальной страсти наша бесстрастная, сгнившая буржуазия действует именно так, как когда старая шлюха имитирует любовь. Все это только искусственный обман, и хуже всего то, что оказалось наиболее правильно, если такие волнения имеют свою родину в Австрии. Черно-золотой легитимационный элемент, которому ранее Немецкий элемент в Тироле был полностью безразличен, в настоящее время включается в священное национальное возмущение.

Что-то такого рода электризует все мелкобуржуазные ассоциации, особенно если они потом услышат, что Евреи также сотрудничают. Это означает, что они сами протестуют, потому что они знают, что на этот раз, в исключительных случаях на один раз, они имеют право кричать в рупор свои национальные чувства вслух - не подвергаясь прессу Евреев. Наоборот: это все-таки прекрасно для восставшего национального буржуа призвать к национальной борьбе, и в то же время получить похвалу Моисея Израиля Абрахамсона. В самом деле, даже больше. Еврейские газеты кричат вместе с ними, и с этим на первое время реальный буржуазный национальный фронт Немецкого единства установлен, из Кротошина через Вену до Инсбрука, и наш Немецкий Народ, настолько политически глуп, что дает себя одурачить этим шоу, точно как перед этим Немецкая дипломатия и наш Немецкий Народ дали себя одурачить и охмурить Габсбургам.

Германия однажды допустила ее внешней политике определяться исключительно Австрийскими интересами. Наказание за это было страшное. Горе, если молодой Немецкий национализм позволит своей будущей политике определяться театральными болтунами из гнилых буржуазных элементов, или же вообще Марксистским врагам Германии. И горе, если в то же время, полное непонимание реальных движущих сил Австрийского Государства в Вене, он снова получает свои директивы оттуда. Это будет задача Национал-Социалистического Движения, чтобы подготовить конец этому театральному шуму и крику, и выбрать трезвый разум в качестве правителя будущей Немецкой внешней политики.

Надо отметить, что Италия также несет вину за все это развитие. Я бы видел так же глупым и политически детским упрекнуть Итальянское государство за то, что оно продвинуло свои границы до Бреннера по случаю Австрийского коллапса. Мотивов, которые доминировали на тот момент, было не больше, чем основных мотивов, которые однажды побудили буржуазных захватнических политиков, в том числе господин Штреземана и господина Эрцбергера продвинуть Немецкие границы до Бельгийской крепости Маас. Во все времена ответственное, мыслящее и действующее правительство будет делать усилия, чтобы найти стратегические, природные и безопасные границы. Конечно, Италия не пошла на аннексию Южного Тироля, чтобы таким образом, вступить во владение парой сотен тысяч Немцев, и, конечно, Итальянцы предпочли бы, чтобы одни Итальянцы жили на этой территории на месте этих Немцев. Ибо, на самом деле, не стратегические соображения, в первую очередь побуждали их продвинуть границы за Бреннер. Но ни одно Государство не будет иначе поступать в подобной ситуации. Отсюда бесцельно критиковать это формирование границ как таковое, поскольку в конечном счете, каждое Государство должно определять свои естественные границы в соответствии со своими собственными интересами, а не другие. К тому, что обладание Бреннером может служить военным интересам и стратегическим целям, не имеет значения, живут или нет 200000 Немцев в этих стратегически созданных и безопасных границах, в случае, когда население страны охватывает 42 млн человек, а также эффективный в военном отношении противник на этой самой границе не может быть принят во внимание. Было бы разумнее применить к этим 200000 Немцев принуждение, а не насильственно пытаться внушить точку зрения, результаты чего, по опыту, как правило, не имеют значения. Кроме того, Народность не может быть искоренена в 20 или 30 лет, независимо от используемых методов, и хотят или не хотят этого. На Итальянской стороне, можно ответить с проявлением определенной правоты, что это не было сперва предначертано, и что оно развилось обязательно само по себе, как следствие провокационных попыток постоянного вмешательства во внутренние Итальянские дела со стороны Австрийских и Немецких внешних сил, и последствия, вызванные этим, сказались на Южных Тирольцах сами. Это правильно, ибо, на самом деле, итальянцы сперва приветствовали Немецкий элемент в Южном Тироле очень честно и преданно. Но как только возник Фашизм в Италии, агитация против Италии в Германии и Австрии, началась по принципиальным соображениям, а сейчас привела к повышению взаимной раздражительности, которая в Южном Тироле в конце концов должна была привести к последствиям, которые мы видим сегодня. Более несчастным в этом было влияние Ассоциации Андреаса Хофера, которая, вместо того, чтобы настоятельно рекомендовать мудрость Немцам в Южном Тироле, и ясно дать им понять, что их задачей было построить мост между Германией и Италией, породила надежды у Южных Тирольцев без какой-либо возможности реализации, но которые, тем не менее, должны были привести к подстрекательствам и тем самым опрометчивым шагам. Это в первую очередь вина этой Ассоциации, если условия были доведены до крайности. Тот, кто, как я, имел много возможностей узнать важных членов этой Ассоциации лично, должен быть поражен безответственностью, с которой Ассоциация, имеющая так мало реальных активных сил, может сделать так много вреда. Ибо, когда я вижу, различные ведущие фигуры в моем воображении, и думаю об одной из них, в частности, у которого была служба в Мюнхенской полицейской администрации, то я сердился при мысли о том, что люди, которые никогда бы не принести свою кровь и шкуру на рынок, бывают поводом к развитию, которое в своем последнем следствии должно закончиться кровавым конфликтом.

Правильно и то, что понимание этого во всем Южном Тироле может существовать при наличии реальных кукловодов этой агитации против Италии, поскольку этим элементам Южный Тироль, как таковой, безразличен, так же, как и Немецкая Нация в целом. В самом деле это всего лишь вопрос подходящего средства для путаницы и активизации общественного мнения, особенно в Германии, против Италии. Вот то, что заботит этих господ. Следовательно, существует определенное основание для оправдания Итальянского возражения, что, независимо от того, какое обращение с Немцами в Южном Тироле может быть, эти люди всегда найдут что-нибудь подходящее для своей агитации, потому что они хотят именно этого. Но именно по той причине, что в Германии сегодня, точно так, как в Италии, определенные элементы имеют интерес в предотвращении взаимопонимания между обоими Нациями всеми средствами, было бы обязанностью мудрости отобрать эти средства у них, насколько это возможно, даже несмотря на опасность того, что они будут пытаться дальше. Противоположное имело бы смысл только тогда, когда бы не было совсем никого в Германии, кто имел бы мужество говорить за понимание в оппозиции к этой агитации. Это, однако, не так. Напротив, чем более современная Италия сама по себе старается предотвращать неразумные инциденты, тем легче станет для друзей Италии в Германии подвергать ненависти подстрекателей, чтобы разоблачить лицемерие их причин, а также положить конец их деятельности по отравлению Народа. Но если в Италии действительно верят, что они не могут пойти на компромисс каким-то образом, с учетом всех криков и требований иностранных организаций, без этого похожий скорее на капитуляцию, и возможно дальнейшее увеличение высокомерия этих элементов, то пути можно изыскать. В самом деле такая услужливость может быть принципиально приписана тем, кто не только не участвует в этой агитации, но, наоборот, одобряют понимание между Италией и Германией, а сами ведут острейшую борьбу против отравителей общественного мнения в Германии.

Цель иностранной политики Национал-Социалистического Движения не имеет ничего общего ни с экономической или буржуазной политикой границ. Наша Народная территориальная цель, в будущем, дать Немецкому Народу развитие, которое никогда не должно привести его в конфликт с Италией. Мы также никогда не принесем в жертву кровь нашего Народа в целях обеспечения небольших исправлений границ, но только за территории, с тем чтобы выиграть дальнейшее расширение и средства к существованию для нашего Народа. Эта цель ведет нас на восток. Восточное побережье Балтийского моря для Германии, что Средиземное Море для Италии. Смертным врагом для дальнейшего развития Германии, или даже для простого сохранения единства нашего Рейха, является Франция, точно так, как и для Италии. Национал-Социалистическое Движение никогда не впадет в поверхностные пресные крики ура! Оно не будет бряцать мечом. Его лидеры, почти без исключения, узнали о войне, какова она в реальности и воистину. Таким образом, оно никогда не прольет кровь для любых других целей кроме тех, которые являются полезными для всего будущего развития нашего Народа. Оно также отказывается провоцировать войну с Италией, ради исправления границы, которая вызывает смех в связи с Немецкой раздробленностью в Европе. Напротив, оно хочет положить конец на будущее всем этим несчастным Тевтонским маршам на юг, и хочет, чтобы защита наших интересов состоялась в направлении, которое делает ликвидацию недостаточности территории возможным для нашего Народа. Выводя Германию из периода ее настоящего порабощения и рабства, мы также боремся в первую очередь за ее восстановление и, следовательно, за Немецкую честь.

Если современная Италия считает, что изменения в различной мере в Южном Тироле будет рассматриваться как капитуляция перед иностранным вмешательством, не приводящие в конце концов к желаемому пониманию, то пусть проведет этот сдвиг исключительно ради тех, кто в Германии сами за договоренность с Итальянцами - тем самым открыто оправдывая их, - и которые не только отвергают отождествляется с агитаторами против этого, но, по сути, ведут острейшую борьбу против этих элементов течение многих лет и которые признают суверенные права Итальянского Государства как существующие, и само собой разумеющиеся.

Это так же безразлично для Германии, держит ли она Италию в качестве друга, поскольку и для Италии. Просто как Фашизм дал Итальянскому Народу новые ценности, равно как и ценность Немецкого Народа не должна быть оценена в будущем на основе его мгновенного выражения жизни, но в соответствии с силами, которые он так часто показал в своей прошлой истории и которые, возможно, он может снова показать завтра.

Таким образом, как дружба Италии стоит жертв со стороны Германии, Немецкая дружба стоит столько же для Италии. Это было бы счастьем для обоих Народов, если эти силы в обеих странах, которые являются носителями этого знания, могли прийти к взаимопониманию.

Таким образом, насколько агитация против Италии в Германии несет ответственность за несчастную вражду, так же, вина лежит на стороне Италии, если, в связи с тем, что идет борьба в самой Германии против этой агитации, она сама, насколько это возможно, не борется посредством своих рук.

Если мудрость Фашистского режима однажды сможет добиться, чтобы 65 миллионов Немцев станут друзьями Италии, это будет стоить больше, чем если она воспитает 200000 плохих Итальянцев.

Аналогичным образом необоснованной была Итальянская позиция, запрещающая союз Австрии с Германией. Тот факт, что Франция в основном придерживается этого запрета, волей-неволей должен был заставить Рим принять противоположную позицию. В самой Франции сделали этот шаг не в целях использования Италии, но гораздо больше в надежде на возможность нанести ущерб ей таким образом. Существуют в основном две причины, которые побуждают Францию протащить запрет на объединение: первая, потому, что она хочет, чтобы предотвратить усиление Германии, и вторая, потому что она убеждена, что когда-нибудь она сможет в Австрийском Государстве приобрести члена Европейского Французского союза. Так что Риму не следует обманывать себя, что Французское влияние в Вене является значительно более решающим, чем даже Немецкое, не говоря уже об Итальянском. Французская попытка передачи Лиги Наций в Вену, если это возможно, связана только с намерением укрепить космополитический характер этого города как такового, и для приведения его в контакт со страной, чей характера и культура находит более сильный отклик в современной Венской атмосфере, чем даже Немецкий Рейх.

Насколько серьезно относятся к тенденции к союзу в Австрийских провинциях, как таковых, настолько же мало являются они серьезными в Вене. Напротив, если в Вене действительно работают с идеей союза, то всегда только для того, чтобы освободиться от некоторых финансовых затруднений, так как Франция всегда готова протянуть руку помощи Государству-должнику. Постепенно, однако, сама эта идея союза будет высыхать в той пропорции, как внутренняя консолидация Австрийской федерации произойдет и Вена восстановит свое полное доминирующее положение. Помимо этого, политическое развитие в Вене принимает более анти-Итальянский и особенно анти-Фашистский характер, тогда как Австрийский Марксизм во все времена не скрывал своих сильных симпатий к Франции.

Таким образом, факт, что во время, когда к счастью союз был предотвращен, и частично с Итальянской помощью, когда-нибудь приведет к вставке недостающего звена между Прагой и Югославией в системе Французского альянса.

Для Италии, однако, предупреждение Австрийского союза с Германией было неправильным, даже по психологическим основаниям. Чем меньше фрагментарного Австрийского Государства останется, тем более ограниченными, естественно, также являются его иностранные политические цели. Целей внешней политики, задуманных с размахом, не могли бы ожидать от Государственной структуры, которая имеет едва.......... квадратных километров территории, и едва.......... миллионов населения. Если Немецкая Австрия была присоединена к Германии в 1919-1920 году, тенденции ее политической мысли постепенно были бы определены политическими целями большой Германии, которые, по крайней мере возможны, то есть для нации почти 70 миллионов. Для предотвращения такой возможности в то время удалили внешнеполитическое мышление от большей цели, и ограничили его небольшой старой Австрийской идеей реконструкции. Только таким образом стало возможно, что вопрос Южного Тироля мог бы вообще возрасти до такой важности. Ибо, как мало Австрийское Государство, как таковое, оно по крайней мере достаточно большое, чтобы быть носителем идеи иностранной политики, которая в соответствии с его малостью, наоборот, может постепенно отравлять политическое мышление всей Германии. Чем более ограниченными политические идеи Австрийского Государства стали в результате его территориальных ограничений, тем больше они прорастают в проблемы которые, безусловно, могут иметь значение для данного Государства, но которые не могут рассматриваться как имеющие решающее значение для формирования Немецкой внешней политики для Немецкой Нации.

Италия должна поддерживать союз Австрии с Германией, если не по другим причинам, то чтобы перерезать Французский союз в Европе. Она должна далее также делать это, однако, с тем чтобы представить другие задачи Немецкой пограничной политики, проявившиеся вследствие ее включения в великий Рейх.

Кроме того, причины, которые когда-то побудили Италию занять определенную позицию против союза, не совсем ясны. Ни современную Австрию, ни современную Германию нельзя считать военным противником Италии в настоящее время. Но если Франции удастся дело общего альянса в Европе против Италии, в котором Австрия и Германия примут участие, военное положение как таковое вообще не изменится, является ли Австрия независимой или же она с Германией. Кроме того, нельзя реально говорить о реальной независимости столь малой структуры в любом случае. Австрия будет всегда [Они будут всегда] висеть на струнах какой-то большей державы. Швейцария нисколько не доказывает обратное, ибо как Государство, она имеет свои возможности существования, хотя бы на основании туристического движения. Для Австрии это уже невозможно вследствие диспропорции столицы этой страны к размеру всего населения. Несмотря на это, однако, то отношение, которое сама Австрия принимает к Италии, в самом факте ее существования уже лежит облегчение военно-стратегического положения Чехословакии, которая в один прекрасный день, так или иначе, может сделать себя заметной против естественного союзника Италии как таковой, Венгрии.

Для Итальянцев, военные и политические причины будут говорить в пользу отношения к запрещению союза, по крайней мере, без важности, если не как что-то, что отвечает цели.

Я не могу закончить эту главу без рассмотрения подробно, кто на самом деле несет вину за то, что вопрос Южного Тироля существует вообще.

Для нас, Национал-Социалистов, политически, решение об этом было достигнуто. И по крайней мере я - кто наиболее сильно противостоит затягиванию миллионов Немцев на поле боя, на котором они истекают кровью за интересы Франции, не получив тем самым преимуществ для Германии, которые каким-либо образом были согласными с кровавой жертвой - Я тоже не признаю точку зрения национальной чести как решающую здесь. Ибо на основе этой точки зрения я бы скорей выступил против Франции, которая по всему ее поведению оскорбила Немецкую честь совсем по-другому, чем Италия. Я уже подчеркнул в предисловии к этой книге возможность формулирования внешней политики на основе национальной чести, поэтому в дальнейшем нет необходимости занимать позицию по этому вопросу. Если в настоящее время делается попытка в наших группах протеста в настоящее время представить это наше отношение как предательство или отказ от Южного Тироля, это может быть верно, только если бы, без нашей позиции, Южный Тироль либо не был вовсе потерян, либо вскоре соединился с другим Тиролем в обозримом будущем.

Поэтому я вижу себя вынужденным еще раз установить в этом месте, кто именно предал Южный Тироль, а также посредством чьих действий он был потерян для Германии.

Южный Тироль был предан и потерян в результате деятельности тех партий, которые в длительной работе за мир, ослабили, либо полностью отказались от вооружения для Немецкого Народа, которое необходимо ему для самоутверждения в Европе, и тем самым лишили Немецкий Народ необходимой силы для победы и тем самым сохранения Южного Тироля в решающий час.

Те партии, которые, в долгой работе в интересах мира, подрывали моральные и этические основы нашего Народа и, прежде всего, уничтожили веру в право на самооборону.

Таким образом, южный Тироль также предали те партии, которые, как так называемые Государствосохраняющие и национальные партии, смотрели на эту деятельность с равнодушием или, по крайней мере, не возражая против серьезного сопротивления. Хотя косвенно они тоже приложили руки к ослаблению вооружения нашего Народа.

Южный Тироль был предан и потерян в результате деятельности тех политических партий, которые унизили Немецкий Народ до роли марионетки в руках Габсбургской идеи большой державы. И кто, вместо того, чтобы поставить перед Немецкой внешней политикой цель национального единства всего нашего Народа, видел сохранение Австрийского Государства как миссию Немецкой нации. Кто, следовательно, и в мирное время, в течение десятилетий просто смотрели, как Габсбурги систематически выполняли свою работу де-Германизации, на деле предоставляя им помощь. Тем самым они соучастники пренебрежения к решению Австрийского вопроса самой Германией, или, по крайней мере, решающего сотрудничества Германии. В таком случае Южный Тироль мог бы, безусловно, быть сохранен для Немецкого Народа.

Южный Тироль был потерян в результате общей бесцельности и бесплановости Немецкой внешней политики, которая в 1914 году распространяется также на установление разумных целей войны или предотвращает это.

Южный Тироль был предан всеми теми, кто в ходе Войны не сотрудничал с максимально укреплявшимися Немецким сопротивлением и агрессивной мощью. Как и партии, которые сознательно парализовали Немецкие силы сопротивления, а также те, кто терпел паралич.

Южный Тироль был потерян в результате неспособности, даже во время Войны, провести новую ориентацию Немецкой внешней политики, а также сохранить Немецкий элемент Австрийского Государства, отказавшись от поддержки великодержавного Государства Габсбургов.

Южный Тироль был потерян и предан в результате деятельности тех, кто во время Войны, за счет повышения мнимой надежды на мир без победы, сломал моральную силу Немецкого Народа к сопротивлению, и кто вместо того, чтобы проявить волю, чтобы вести Войну, привел к мирной резолюции, которая была катастрофической для Германии.

Южный Тироль был потерян из-за предательства тех партий и людей, кто даже во время Войны лгали Немецкому Народу об отсутствии империалистических целей у Антанты, и тем самым обманули наш Народ, отстранили его от безусловной необходимости сопротивления, и в конечном счете, вынудили поверить Антанте больше, чем тем, кто поднял свой голос как предупреждение дома.

Южный Тироль был также потерял из-за истощения Фронта, о чем заботилась Родина, а также инфекции Немецкого мышления из-за мошеннических заявлений Вудро Вильсона.

Южный Тироль был предан и погиб в результате деятельности партий и людей, которые, начиная с отказа от несения военной службы до организации забастовки заводов боеприпасов, лишили Армию чувства неоспоримой необходимости ее борьбы и победы.

Южный Тироль был предан и потерян в результате организации и осуществления Ноябрьского преступления, а также в результате презрения и трусливой терпимости этого позора со стороны так называемых Государствосохраняющих национальных сил.

Южный Тироль был потерян и предан бесстыжими людьми и партиями, которые, после распада, осквернили честь Германии, уничтожили достоинства нашего Народа перед всем миром, и только таким образом поощрили масштабность требований наших противников. Кроме того, он был потерян еще и в результате презренной трусости национальных буржуазных партий и патриотических лиг, которые позорно капитулировали во всем мире перед террором подлости и грубости.

Южный Тироль был окончательно потерян и предан в результате подписания мирных договоров, и вместе с этим юридического признания потери и этой области.

Все Немецкие партии вместе виноваты во всем этом. Некоторые из них сознательно и преднамеренно уничтожали Германию, и другие, в их пресловутой нетрудоспособности и в их трусости, которая взывает к небесам, не только не сделали ничего, чтобы остановить разрушителей будущего Германии, но, напротив, они фактически сыграли на руку этим врагам нашего Народа из-за недееспособности их направления внутренней и внешней политики. Никогда еще ни один Народ не вели к краху, как Немецкий Народ, такой союз низости, подлости, трусости и глупости.

В эти дни нам была предоставлена возможность взглянуть на деятельность и эффективность этой старой Германии в области внешней политики из-за публикации "Военных Мемуаров главы Американской разведки, Мистера Флинна» [примечание 14].

Я позволяю буржуазно-демократическому органу говорить по этому вопросу только в целях более глубокого понимания.

(26 июня, 1928)

Как Америка вступила в войну

Флинн пишет о Дипломатической Секретной Службе – Ф.В.Эльвен, Корреспондент «Последних Мюнхенских Новостей» - Цинциннати, Середина Июня.

Уильям Дж. Флинн опубликовал часть своих "Военных мемуаров» в еженедельнике «Свобода», который много читают здесь. Во время войны, Флинн был Начальником Секретной Службы США. Служба охватывает всю страну, и была блестяще организована. В мирное время она прежде всего предназначена для личной безопасности Президента. Ее вниманием пользуются все остальные в национальном капитале, нуждающиеся в защите, или думающие, что им необходимо это. Она держит под наблюдением все сомнительные элементы, как-то подозреваемые в связях с политическими тенденциями, враждебными правительству и его представителям. Во время войны ее основной задачей было следить за тем, кто более или менее громко делался заметным в оппозиции к войне, или, кто просто подозревался в несогласии с политикой войны Вильсона. Немцы тоже пользовались ее особой заботой, и в то время многие попадали в ловушки, которые были заложены повсюду Федеральной Секретной Службой.

Из воспоминаний Флинна, однако, мы узнаем, что на Секретную Службу была возложена важная миссия, даже до нашего вступления в войну. В 1915 году, за полных 2 года до объявления войны, наиболее эффективный телефонный эксперт был вызван в Вашингтон, и ему была поставлена задача организации ведущих телефонных проводов к Немецкому и Австрийскому посольствам таким образом, что чиновники Секретной Службы могли прослушать каждый разговор из любого источника, который состоялся между послами и их персоналом, а также каждый разговор отделенных от посольства контор. Комната была создана, в которой все провода были связаны таким остроумным способом, что ни один разговор не мог быть упущен. Служащие сидели в комнате день и ночь, диктуя услышанные разговоры стенографам, сидящим рядом с ними. Каждую ночь глава Бюро Секретной Службы, то есть, автор статьи в «Свободе», получал стенограмму всех разговоров, состоявшихся в предыдущие 24 часа, так что в тот же вечер он мог сообщать все самое важное в Государственный Департамент и Президенту Вильсону.

Будем иметь в виду время, когда эта установка была создана, начало 1915 года, то есть, в то время, когда Соединенные Штаты по-прежнему живли в условиях мира с Германией и Австро-Венгрией, и Вильсон не уставал давать гарантии того, что он не скрывает никаких враждебных намерений против Германии. Кроме того, это было время, когда Немецкий Посол в Вашингтоне, граф Бернсторфф, не пренебрегал возможностью показать удовлетворение доброжелательностью Вильсона и его чувствам к Германии и Немецкому Народу. Кроме того, это было время, когда Вильсон дал своему доверенному лицу Баруху инструкции, чтобы начать постепенную мобилизацию промышленности к войне, и время, в которое становилось все более ясным, как американский историк Харри Элмер Барнс также устанавливает в своей книге «О Происхождении Великой Войны», что Вильсон твердо решил вступить в войну, и отложил исполнение своих воинственных планов только потому, что общественное мнение прежде всего должно было быть завоевано для этих планов.

Воспоминания Флинна должны, наконец, удалить почву из-под ног глупой болтовни, что Вильсон был втолкнут в войну против его воли из-за Немецких подводных лодок. Прослушивание телефонных проводов, ведущих к Немецкому Посольству, произошло с его ведома. Мы также узнаем это из воспоминаний Флинна. Автор добавляет, что таким образом, собранный материал против Германии, в значительной мере способствовал возможному разрыву. Это можно доказать только то, что это вкладывает средства в руки Вильсона, чтобы подтолкнуть общественное мнение к войне, давно планируемой им. И на самом деле этот материал целиком и идеально подходит для этого. Воспоминания подтверждают в полном объеме, что, к сожалению должно еще быть сказано, что Германия в то время была представлена в Вашингтоне совершенно невероятно некомпетентным и невероятно недостойным образом. Если мы слышим, что в одном месте Флинн пишет, что стенографические отчеты, готовящиеся для него ежедневно, содержали достаточно материала, чтобы сохранить юриста по разводам занятым в течение нескольких месяцев подряд, то получим общее представление того, что происходило.

Секретная Служба имела женщин агентов в Вашингтоне и Нью-Йорке, которые должны были выпытывать у членов Немецкого Посольства, включая Бернсторффа, когда происходило что-то важное. Одна из этих женщин агентов содержала квартиру лучшего класса в Вашингтоне, в которой встречались господа и дамы, и куда иногда даже Государственный Секретарь Лансинг забегал, чтобы послушать, что нового. На Новый Год, 1916, когда о гибели лайнера «Персия» стало известно в столице страны, Бернсторфф позвонил 5 женщинам одной за другой, с тем чтобы сказать сладкие комплименты им и получить аналогичные комплименты в ответ, хотя в связи с настроением, которое новости о гибели «Персии» оставили в Государственном Департаменте и Белом Доме, ему действительно не могло не хватить более серьезных занятий.

Одна из дам похвалила Бернсторффа за то, что он был великий любовник, и всегда будет, даже если ему будет 100 лет. Остальные господа из посольства не были построены по-иному. Один из них, кого Флинн определяет как лучшего дипломатического советника в посольстве, имел подругу в Нью-Йорке, замужнюю женщину, с которой он ежедневно вел телефонный разговор, который каждый раз стоил Немецкому Рейху 20 долларов, и кого он посещал часто. Он рассказал ей обо всем, что произошло, и она позаботилась, чтобы довести эту информацию до правильных мест. Даже весьма вульгарные замечания о Вильсоне и его супруге были сделаны в ходе телефонных разговоров, и, следовательно, мы можем без труда представить, что тем самым настроение в Белом доме по отношению к Германии не стало дружелюбнее.

Из беседы, состоявшейся в начале марта 1916, мы узнаем, как мало знало посольство о стране и Народе, и какие детские планы его заботили. В то время законопроект, внесенный сенатором Гором, лежал перед Конгрессом о том, чтобы провозгласить предупреждение Американскому Народу - не использовать вооруженных торговых судов. Президент Вильсон серьезно боролся против этого предложения. Ему нужна была потеря Американских жизней в целях провоцирования чувств против Германии. Люди в Немецком посольстве знали, что перспективы законопроекта не были благоприятными, и они искренне озаботились планами купить Конгресс. Только сперва они не знали, где взять деньги. 3 марта Сенат решил отложить Проект Гора на временной основе. Голосование в Палате должно был последовать через несколько дней. Так первый план, чтобы купить Палату, был также серьезно в работе, но в этом случае по крайней мере Бернсторфф был вполне разумен, чтобы советовать против этого плана решительно.

Прочтение статьи Флинна должно оставить чувство глубокого возмущения в жилах каждого человека здоровой Немецкой крови, не только из-за предательской политики Вильсона, а, особенно из-за невероятной глупости, с которой Немецкое Посольство сыграло на руку этой политике. Вильсон обманывал Бернсторффа больше и больше со дня на день. Когда Полковник Хауз, его советник, вернулся из Европейского путешествия в мае 1916 года, Бернсторфф посетил Нью-Йорк, чтобы встретиться с ним там. Вильсон же, кто по отношению к Бернсторффу выступал в качестве не возражающего против этой встречи, тайно поручил Палате не иметь ничего общего с Графом и избегать его в любом случае. Так оно и случилось. Бернсторфф прождал в Нью-Йорке напрасно. Тогда он пошел на соседний пляж, и позволил себе сфотографироваться в купальном костюме с двумя подругами в очень интимной ситуации. Фото сопровождает статью Флинна. В то время оно попало в руки посла России Бахметьева, который его увеличил и послал в Лондон, где оно было опубликовано в газетах под названием «Достойный Посол», и это оказало капитальную услугу пропаганде Союзников.

Это то, что Последние Мюнхенские Новости пишут сейчас. Таким образом характеризуемый человек, однако, был типичным представителем Немецкой внешней политики до Войны, так же как сейчас он является типичным представителем Немецкой внешней политики Республики. Этот человек, который был бы приговорен к казни через повешение политическим трибуналом в любом другом Государстве, является Немецким представителем в Лиге Наций в Женеве.

Эти люди несут вину и ответственность за крах Германии, и, следовательно, за потерю Южного Тироля. И вместе с ними вина ложится на всех людей и партии, которые либо вызвали такие условия, либо прикрыли их или неявно признали их допустимыми, либо не боролись с ними самым резким образом.

Они, однако, сегодня нагло пытаются обмануть общественное мнение заново, и желающие утверждать, что другие виновны в потере Южного Тироля, должны сначала дать подробный отчет о том, что они сделали для его сохранения.

Что касается моей личности, во всяком случае, я могу с гордостью заявить, что с того времени, как я стал мужчиной, я всегда был за усиление своего Народа. А когда пришла Война, я боролся на Немецком Западном Фронте 4 с половиной года, и после его окончания я борюсь против коррумпированных существ, которых Германия может благодарить за это бедствие. С того времени я не вступаю в компромиссы с предателями Немецкого Отечества, ни во внутриполитических, ни во внешнеполитических вопросах, но незыблемо провозглашаю их уничтожение в один прекрасный день, как цель работы всей моей жизни, и миссию Национал-Социалистического Движения.

Я могу все более спокойно переносить лай трусливых буржуазных дворняг, а также Патриотической Лиги, поскольку я знаю средних трусов из этих существ, для меня несказанно презренных, слишком хорошо. Что они также знают меня, так в этом причина их шума и крика.

 

17. Заключение

Как Национал-Социалист, я начинаю видеть в Италии первого возможного союзника Германии, который может выйти из лагеря старой коалиции врагов, без того, чтобы этот союз означал немедленную войну для Германии, к которой мы не готовы в военном отношении.

По моему убеждению, этот союз будет иметь большое преимущество для Германии и Италии также. Даже если его прямые выгоды перестанут существовать в конечном счете, то он никогда не станет пагубным тех пор, пока обе нации представляют свои интересы в высшем смысле этого слова. До тех пор, пока Германия рассматривает поддержание свободы и независимости нашего Народа, как высшую цель своей внешней политики и хочет обеспечить этот Народ предпосылками для его повседневной жизни, ее внешнеполитическое мышление будет определяться территориальными нуждами нашего Народа. И до тех пор мы не будем иметь какой-либо внутренний или внешний стимул, чтобы вступить во вражду с Государством, которое по крайней мере не стоит как преграда на нашем пути.

И до тех пор, пока Италия хочет служить своим реальным жизненным потребностям как подлинно национальное Государство, так же будет и она, аналогичным образом относясь к своим территориальным потребностям, обосновывать свое политическое мышление и принятие решений расширением Итальянской земли. Чем более гордым и независимым, чем более национальным становится Итальянский Народ, тем менее в своем развитии захочет он вступить в конфликт с Германией.

Области, представляющих интерес для этих двух стран, самым счастливым образом лежат столь далеко друг от друга, что нет естественных областей взаимного раздражения.

Национально сознательная Германия и в равной степени гордая Италия также в конечном счете смогут залечить раны, оставшиеся от Мировой Войны, в понимании взаимной дружбы, основанной на откровенности и взаимной общности интересов.

Южный Тироль, таким образом, когда-нибудь должен выполнить благородную миссию на благо обоих народов. Если Итальянцы и Немцы этой территории, однажды преисполнятся ответственности за свое собственное Отечество, воспримут и поймут великие задачи, которые Италии и Германии надлежит решить, мелкие споры будут отступать перед высокой миссией строительства моста откровенности и взаимопонимания по вопросу о бывших границах Германии и Италии.

Я знаю, что в рамках нынешнего режима в Германии, это точно так же невозможно, как это было бы при не-Фашистском режиме в Италии. Ибо силы, которые определяют Немецкую политику на сегодняшний день, не хотят Немецкого возрождения, но нашего поражения. Они также хотят уничтожения современного Итальянского Фашистского Государства, и поэтому ничего не останется неопробованным, чтобы потопить обе нации в ненависти и вражде. Франция будет хвататься за такие проявления, хотя бы только по легкомыслию, и использовать их для своей собственной выгоды с тысячью радостей.

Только Национал-Социалистическая Германия сможет найти путь к окончательной договоренности с Фашистской Италией, и, наконец, устранит опасность войны между двумя Народами. Ибо эта старая Европа всегда была территорией, где доминируют политические системы, и это не может быть иначе по крайней мере, в по-человечески обозримом будущем. Общая Европейская демократия будет либо заменена системой Еврейского Марксистского Большевизма, которому все Государства уступят друг за другом, или системой свободных и независимых национальных Государств, которые в свободной игре сил, наложат свой отпечаток на Европу, в соответствии с количеством и важностью их специфических Отечеств.

Это также плохо для Фашизма существовать изолированным в Европе, как идея. Либо мир идей, из которого он растет, станет обобщенным, или Италия в один день снова поддастся общей идее другой Европы.

Таким образом, если подвергнуть возможности иностранной политики Германии ближайшему рассмотрению, только два Государства остаются в Европе как ценные союзники на будущее: Италия и Англия. Отношения Италии с Англией, сами по себе уже хорошие на сегодня, и по причинам, которые я обсуждал в другом месте, вряд ли будут омрачены в ближайшем будущем. Это тоже не имеет ничего общего с взаимной симпатией, а основывается с Итальянской стороны, прежде всего, на рациональной оценке фактического соотношения сил. Таким образом отвращение к безграничной и неограниченной Французской гегемонии в Европе является общим для обоих Государств. Для Италии: потому, что ее важнейшие Европейские интересы под угрозой исчезновения; в Англии: из-за усиления Франции в Европе могут возникать новые угрозы современному морскому и мировому господству Англии, что само по себе не вполне бесспорно.

Уже сегодня, вероятно, Испания и Венгрия также будут считаться как принадлежащие к этому сообществу интересов, пусть даже молчаливо, основывается на отвращении Испании к Французской колониальной активности в Северной Африке, а также на враждебности Венгрии по отношению к Югославии, которая в то же время пользуется поддержкой Франции.

Если Германии удастся принять участие в новой коалиции Государств в Европе, которая либо должна привести к смещению акцентов в самой Лиге Наций, либо позволить решающим факторам мощи развиваться вообще вне Лиги Наций, то первые внутренние политические предпосылки для последующей активной внешней политики будут реализованы. Безоружность, навязанная нам Версальским договором и, следовательно, наша практическая беззащитность может прийти к концу, хотя и медленно. Это возможно только в случае, если коалиция победителей сама поссорится из-за этого вопроса, но никогда, однако, в союзе с Россией, не говоря уже о союзе с другими так называемыми угнетенными нациями, против фронта коалиции Государств - бывших победителей, которые окружают нас.

Тогда в далеком будущем может быть возможно будет придумать новое объединение наций, состоящих из отдельных Государств с высокой национальной ценностью, которые затем могут противостоять угрожающему подавлению мира Американским Союзом. Ибо мне кажется, что существование Английского правления мира приносит меньше трудностей для современных наций, чем появление Американского правления мира.

Пан Европа не может быть призвана к решению этой проблемы, но только Европа свободных и независимых национальных Государств, чьи сферы интересов расходятся и четко разграничены.

Только после этого настанет время Германии, обеспеченное Францией, отодвинутой в рамки ее собственных границ, и поддержкой ее Армии, рожденной заново, чтобы проложить путь к ликвидации ее территориальных потребностей. После того как наш Народ, однако, осознает эту большую геополитическую цель на востоке, следствием не только будет ясность Немецкой внешней политики, но и стабильность, по крайней мере на по-человечески предсказуемое время, даст возможность избежать политического безумия, как то, которое в конечном счете, впутало наш Народ в Мировую Войну. И тогда мы также в конечном счете преодолеем период этого мелкого ежедневного шума и полностью стерильных экономической и пограничной политики.

Германия тогда, также на внутреннем уровне, должна будет принять меры по отношению к сильной концентрации ее мощи. Ей придется осознать, что армии и флоты создаются и организуются, не по романтической линии, но в соответствии с практическими требованиями. Потому она автоматически выберет как величайшую задачу образование превосходящей сильной Сухопутной Армии, так как наше будущее на самом деле лежит не на воде, но в самой Европе.

Только если мы полностью воспримем смысл этого предложения и положим конец территориальной нужде нашего Народа, на востоке и на крупных масштабах, наряду с этим восприятием Немецкая экономика также перестанет быть фактором мировых беспорядков, которые приносят нам тысячи опасностей. Это будет по крайней мере служить удовлетворению наших внутренних потребностей в их основных аспектах. Народ, которому больше не нужно блокировать рост сельского населения, нанимая их в крупных городах, как фабрично-заводских рабочих, но вместо этого может расселить их в качестве свободных крестьян на своей собственной земле, откроет внутренний рынок для продаж Немецкой промышленности, которая сможет постепенно отдалить, и освободить их от бешеной борьбы за так называемые «места под солнцем» в остальной части мира.

Это внешнеполитическая задача Национал-Социалистического Движения - подготовить и в конечном счете выполнить это развитие. Следует также определить место внешней политики на службе реорганизации нашей Отчизны на основе ее мировоззренческого круга идей. Даже здесь оно должно закрепить принцип, что мы боремся не за системы, но за живой Народ, то есть плоть и кровь, которая должна быть сохранена, и чей ежедневный хлеб не должен быть в недостатке, так что в результате его физического здоровья он может также быть здоровым духовно.

Подобно тому, как оно должно перешагнуть через тысячи препятствий, непонимание и враждебности в борьбе за реформы, в своей внутренней политике, также во внешней политике, оно должно также убирать не только сознательное предательство страны Марксизмом, но и свалку бесполезных, действительно вредных фраз и идей нашего национального, буржуазного мира. Таким образом, чем меньше понимания будет значения нашей борьбы в данный момент, тем более мощным будет ее успех когда-нибудь.

Почему Италия сегодня может в первую очередь рассматриваться в качестве союзника Германии, связано с тем, что эта страна является единственной, чья внутренняя и внешняя политика определяется чисто Итальянскими национальными интересами. Эти Итальянские национальные интересы являются единственными, которые не противоречат Немецким интересам, и, наоборот, Немецкие интересы не противоречат им. И это важно не только по фактическим причинам, а также на основе следующего:

Война с Германией велась непреодолимой мировой коалицией, в которой лишь часть Государств могла иметь прямой интерес в уничтожении Германии. В нескольких странах, переход к войне был побужден влияниями, которые никоим образом не вытекали из реальных национальных интересов этих наций, или даже, которые могли быть им на пользу. Чудовищная пропаганда войны стала затуманивать общественное мнение этих Народов, и бередить их в энтузиазме войны, которая для этих самых Народов частично, не могла принести какой-либо выигрыш вообще, да и иногда шла прямо напротив их реальным интересам.

Международное мировое Еврейство было той силой, которая возбудила огромную военную пропаганду. Ибо, настолько бессмысленно, как участие в Войне для многих из этих наций могло бы быть, глядя с точки зрения их собственных интересов, было настолько же значимо и логически правильно рассмотрено с точки зрения интересов мирового Еврейства.

Это не моя задача здесь - вступить в обсуждение Еврейского вопроса как такового. Это не может происходить в рамках обязательно краткой и сжатой презентации. Ниже приводится здесь только [настолько] в интересах лучшего понимания:

Еврейство - Народ с расовым ядром, которое не является полностью унитарным. Тем не менее, как Народ, оно имеет особые собственные характеристики, которые отделяют его от всех других Народов, живущих на планете. Еврейство не религиозная община, но религиозные связи между Евреями, а, скорее, в действительности конъюнктурная государственная система Еврейского Народа. Еврей никогда не имел своего собственного территориально ограниченного Государства по образу Арийских Государств.

Тем не менее, его религиозная община есть реальное Государство, поскольку оно гарантирует сохранение, увеличение и будущее Еврейского Народа. Но это задача только Государства. То, что Еврейское Государство не может быть как-либо территориально ограничено, как в случае с Арийскими Государствами, связано с характером Еврейского Народа, у которого отсутствуют производительные силы на строительство и сохранение своего территориального Государства.

Подобно тому, как каждый Народ основной тенденцией всех своих Земных действий имеет манию самосохранения в качестве движущей силы, именно также это и с Еврейством тоже. Только здесь, в соответствии с их принципиально иными возможностями, борьба за существование Арийских Народов и Еврейства также отличается в своих формах. Основа Арийской борьбы за жизнь есть земля, которую он обрабатывает, и которая обеспечивает общую основу для экономики, удовлетворяющей в первую очередь свои собственные потребности в рамках своей орбиты посредством производительных сил своего Народа.

Из-за недостатка своих производительных способностей, Еврейский Народ не может осуществлять строительство Государства, рассматриваемого в территориальном смысле, а в качестве поддержки своего собственного существования он нуждается в труде и творческой деятельности других наций. Таким образом, существование Еврея становится паразитическим в жизни других Народов. Таким образом, конечная цель Еврейской борьбы за существование есть порабощение производительно активных Народов. Для достижения этой цели, которая на самом деле представляет борьбу Еврейства за существование во все времена, Еврей использует все виды оружия, которые соответствуют всему комплексу его характера.

Поэтому во внутренней политике в рамках отдельных наций он борется первый за равные права, а затем за исключительные полномочия. Характеристики хитрости, ума, ловкачества, мошенничества, коварства, и так далее, коренятся в характере его Народности, и служат ему, как к оружие. Они настолько стратеги в войне на выживание, как другие Народы в боевых действиях.

В области внешней политики, он пытается привести нации в состояние волнения, чтобы отвлечь их от истинных интересов, а также ввергнуть их в взаимные войны, и, таким образом постепенно увеличивать господство над ними с помощью силы денег и пропаганды.

Его конечная цель - разгосударствление, неразборчивая бастардизация других Народов, понижение расового уровня высших Народов, а также господство над этой расовой мешаниной путем выкорчевывания Народной интеллигенции и ее замене членами своего Народа.

Концом Еврейской мировой борьбы, таким образом, всегда будет кровавая Большевизация. По правде говоря, это означает уничтожение всех интеллектуально высших классов, связанных с их Народами, так что он сможет подняться, чтобы стать господином человечества, оставшегося без лидеров.

Глупость, трусость и подлость, следовательно, играет ему на руку. В сволочах он обеспечивает для себя первую брешь для проникновения в чужеродные нации.

Таким образом, результат Еврейского господства всегда гибель всей культуры, и, наконец, безумие самого Еврея. Ведь он паразит наций, и его победа означает его собственный конец настолько же, насколько смерть своей жертвы.

С распадом древнего мира, Евреи столкнулись с молодыми, в частности до сих пор полностью неиспорченными Народами, с уверенным расовым инстинктом, который защищал их против инфильтрации. Он был иностранцем, и вся его ложь и лицемерие помогали ему мало почти полторы тысячи лет.

Это феодальное господство и правительство князей создало первую общую ситуацию, которая позволила ему примазаться к борьбе угнетенных социальных классов, более того, сделать эту борьбу своей в короткие сроки. Он получил гражданское равенство от Великой Французской Революции. При том, что был построен мост, по которому он мог бы шагать к завоеванию политической власти внутри наций.

Девятнадцатый век дал ему господствующее положение в экономике наций на основе создания ссудного капитала, на основе идей, касающихся интересов. Наконец, благодаря уверткам биржевых холдингов, он стал владеть большей частью производственных объектов, а также с помощью биржи он постепенно стал не только правителем государственной экономической жизни, но в конечном итоге политической жизни. Он поддерживает это правление посредством интеллектуального загрязнения наций с помощью Масонства, а также прессы, ставшей зависимой от него. Он обнаружил потенциальные силы для уничтожения буржуазного интеллектуального режима в недавнем росте четвертого сословия ремесленников, также как перед этим буржуазия была средством сноса феодального господства. В то же время, буржуазная глупость и нечестная беспринципность, алчность и трусость работают ему на руку. Он превратил профессиональное сословие кустарей в особый класс, которому он в настоящее время разрешил приступить к борьбе против национальной интеллигенции. Марксизм стал духовным отцом Большевистской революции. Это оружие террора, которое Еврей теперь распространяет безжалостно и жестоко.

Экономическое покорение Европы Евреями было в основном завершено на рубеже веков, и теперь он стал обеспечивать его в политическом плане. Это означает, что первые попытки искоренения национальной интеллигенции были проведены в виде революций.

Он использовал противоречия между Европейскими нациями, которые в значительной степени следует приписать их общей потребности в территориях с последствиями, которые возникают из нее, для его собственной выгоды путем систематического подталкивания их к Мировой Войне.

Целью является уничтожение анти-Семитской по сути России, а также уничтожение Немецкого Рейха, который в лице администрации и Армии, все еще оказывал сопротивление Еврею. Еще одной целью является свержение тех династий, которые еще не попали под влияние демократии, зависящей и находящейся под руководством Евреев.

Эта Еврейская цель войны по крайней мере частично была полностью достигнута. Царизм и Кайзеризм в Германии устранены. С помощью Большевистской Революции, Русские высшие классы, а также Русская национальная интеллигенция были убиты и полностью искоренены, путем бесчеловечных страданий и жестокости. Для Русского Народа, общее число жертв этой Еврейской борьбы за гегемонию в России составило 28-30 млн. людей погибшими. Это в 15 раз больше, чем Мировая Война стоила Германии. После успешной Революции, он полностью разрушил [далее] пределы порядка, нравственности, обычаев, и так далее, отменил брак как высокий институт, и вместо этого провозгласил общие совокупления с целью разведения общечеловеческой путаницы, путем хаотической бастардизации, которая сама по себе не способна к руководству и которая в конечном счете, больше не будет в состоянии обойтись без Евреев, как единственного интеллектуального элемента.

Будущее покажет, в какой мере это удалось, и в какой степени в настоящее время силы естественной реакции смогут еще добиться изменения этого самого страшного преступления всех времен против человечества.

На данный момент, он хлопочет, чтобы привести оставшиеся Государства к тому же состоянию. Тем самым его поддерживают и прикрывают в его стремлениях и действиях буржуазные национальные партии так называемой Национальной Отечественной Лиги, тогда как Марксизм, демократии и так называемый Христианский Центр, возникают как агрессивные ударные войска.

Злейшая борьба за победу Еврейства в настоящее время ведется в Германии. Здесь только Национал-Социалистическое Движение взяло на себя борьбу с этим отвратительным преступлением против человечества.

Во всех Европейских Государствах в настоящее время, борьба, в частности тихая и насильственная, хотя зачастую и под спудом, ведется в настоящее время за политическую власть.

За пределами России, эта борьба сперва началась во Франции. Там Еврей, используя целый ряд обстоятельств, нашел общность интересов с Французским национальным шовинизмом. С тех пор Еврейская фондовая биржа и Французские штыки стали союзниками.

Эта борьба является еще неопределенной в Англии. Там Еврейское вторжение по-прежнему сталкивается со старой Британской традицией. Инстинкты Англосаксонства еще так резки и живы, что нельзя говорить о полной победе Еврейства, но скорее, последнее по-прежнему вынуждено корректировать свои интересы в пользу интересов Англичан.

Если бы Еврей победил в Англии, Английские интересы будут отступать на задний план, как в Германии на сегодняшний день не Немецкие интересы являются решающими, а интересы Евреев. С другой стороны, если Британец одолеет, то сдвиг отношения Англии по отношению к Германии все еще может иметь место.

Борьба Евреев за свою гегемонию также определена в Италии. С победой Фашизма в Италии, Итальянский Народ победил. Даже если Еврей вынужден пытаться адаптироваться к Фашизму в Италии сегодня, его отношение к Фашизму за пределами Италии, тем не менее обнаруживает его внутренний взгляд на него. Только свои собственные национальные интересы являются решающими и определяющими для судьбы Италии, с того памятного дня, когда Фашистские легионы шли на Рим. [Борьба Евреев за свою гегемонию также определена в Италии. С победой Фашизма в Италии, Итальянский Народ победил. Даже если Еврей вынужден пытаться адаптироваться к Фашизму в Италии сегодня, его отношение к Фашизму за пределами Италии, тем не менее обнаруживает его внутренний взгляд на него. Только свои собственные национальные интересы являются решающими и определяющими для судьбы Италии, с того памятного дня, когда Фашистские легионы шли на Рим.]

Также по этой причине ни одно Государство не подходит, лучше чем Италия, в качестве союзника Германии. Согласно только бездонной глупости и подлого притворства так называемых наших Народных представителей, они отвергают единственное Государство, которое сегодня управляется национальными кругами, а как подлинные Немецкие Народные элементы, они предпочитают вступить в международную коалицию с Евреями. Отрадно, что время этих дураков заканчивается в Германии. Таким образом, Немецкая Народная концепция освобождается от объятий этих существ, насколько мелких, настолько и жалких. Она бесконечно выиграет от этого.