Человек в маске

Ноябрь 2006 года

Татуированный живет совсем рядом с Патпонгом, в мерзком трехэтажном доме, который человек в маске не узнает.

Тигр шествовал по улицам так, словно ему принадлежал весь квартал. Каждую знакомую самку он приветствовал блеском клыков. Он прошел мимо магазинчиков, остановился купить бутылку виски и нырнул в облицованный плиткой серый подъезд, уставший от постоянного людского хождения.

Татуированный так и не почувствовал, что робкая, устрашенная светом дня и насквозь промокшая тень следует за ним по пятам. Он шел вперед с наглостью безнаказанности и ни разу не обернулся.

Человек в маске смотрит, как он заходит в бетонный куб. Он тоже хочет туда войти.

Он хочет настигнуть хищника прямо в его берлоге. И покончить с ним. Доведенный до отчаяния двадцатью годами одиночества, почти лишившими его человеческого образа, он набросится на палача и вонзит свое проклятие ему в спину, в живот, в пасть. Он не пощадит ни одного сантиметра его тела. Он даже воспроизведет рычание, которым полны его кошмары, чтобы дать хищнику понять, что пришло время платить по счетам. Терзая палача, человек в маске откроет ему свое лицо без лица. Теперь он сумеет унять дрожь, поднять кулак возмездия и ударить. Его воля непоколебима.

И татуированный застонет.

Наконец.

Он познает боль, переходящую в мольбу. Агонизирующий тигр на его спине втянет когти в подушечки лап. И человек, освободившийся в конце концов от маски, познает сладость спокойного сна.

Картины нежданного мщения бегут по экрану дождя. Их реальность и красочность зачаровывает человека в маске. Он не замечает окрестных жителей, которые рассматривают его при сером свете задушенного тучами солнца.

Он не двигается с места. Мечтая о возмездии. Упиваясь фантазмами.

Он стоит полчаса.

Час.

Он не ощущает проходящего времени. Оно для человека в маске остановилось.

До тех пор, пока татуированный, примерно в десять часов, не появляется вновь на крыльце дома. Незнакомец в маске инстинктивно отступает назад, проклиная себя за то, что предавался мечтам вместо того, чтобы вооружиться ненавистью и начать действовать.

Тигр, прислонившись к стене, застывает на пороге дома и оглядывает окрестности, словно ищет что-то. Может быть, он его увидел? Может быть, почувствовал сквозь бетонные стены, как посланец тьмы мечтает о его агонии?

Человек в маске, оглушенный стуком собственного сердца, прячется, прижимаясь к стене. Он видит, как палач смотрит в его сторону с тротуара напротив. «Ты меня не видишь, ты меня не видишь», — повторяет он, словно мантру. Уже очень давно он понял, что воля иногда творит чудеса. Что сосредоточенный на определенном желании разум осуществляет самые немыслимые вещи.

После минутного осмотра местности татуированный открывает зонт, который держит в руке, сходит со ступеньки, отделяющей его от тротуара, и идет влево, оставив неподвижную тень за собой.

Человек в маске, в конце концов, решает вернуться обратно в свой нищенский район.

Отныне он знает, где найти зверя. Он придет сюда снова. Он подготовится, он пропитает свое тело взывающими к мести картинами. Он свершит возмездие и изгонит всех бесов. И тогда, быть может, начнет жизнь, омытую светом.

План придает ему сил, и он возобновляет свой бег под уже ослабевшим дождем. Он выбирает маленькие улочки, избегает многолюдных бульваров, удивляясь тому, как помрачнела эта часть города за то время, что он ее не видел. Ведь он выходил из дому только раз в год и всегда следовал лишь одним и тем же маршрутом. К небу взмыли огромные здания, бросая вызов звездам, поезда надземного метро, словно ракеты, летят на горизонте. Почти все маленькие домики исчезли, поглощенные асфальтом, который отравил землю, а теперь хочет победить и небо.

Через час человек в маске добирается, наконец, до последних, забытых городом трущоб Бангкока. До призраков ушедшей эпохи, до позорного свидетельства по-прежнему существующей нищеты.

Его маленький домик, сложенный из отходов, подобранных на стройках в богатых кварталах, скрипит от непогоды. Сейчас он сможет снять маску, отодрать дерево от кожи, освободить лицо из тюрьмы. Эта перспектива заставляет его ускорить шаг.

Он подходит к двери, его тут же охватывает знакомое зловоние: теплая моча, плесень и пот, перекрывающий своей осторотой остальные запахи.

Он останавливается.

Пот.

Маленькая соседка сверху.

Она точно только что прошла здесь.

И прячется, быть может, на лестничной площадке, чтобы посмотреть на странного типа, который живет этажом ниже.

Незнакомец набирает в грудь воздуха. Не будет же он бояться девчонки! Он подходит к первой ступеньке и внимательно осматривается.

Никого.

Только тараканы, отчаявшиеся найти какую-нибудь еду, бегут от надвигающейся тени.

Испытывая, несмотря ни на что, облегчение оттого, что ему не нужно выдерживать безумный взгляд соседки, человек в маске тащится вверх по лестнице. Он роется в карманах, достает ключ, вставляет его в замочную скважину и со смешанным чувством изумления и ужаса обнаруживает, что дверь не заперта.

Маленькая наркоманка?

Он оборачивается и в бешенстве оглядывает лестничную площадку. Под дверью соседки тает полоска света.

Она не сумела бы. Ее разум слишком затуманен, она не смогла бы взломать замок.

Но кто тогда?

Взмокший от пота и дождя, он кладет руку на заржавленную ручку и медленно поворачивает ее. Это мгновение длится вечность, кровь застывает в его жилах.

— А! Вот и ты наконец! Я уже начал беспокоиться.

Знакомая фигура. Единственный человек, регулярно посещающий его в течение последних двадцати лет. Состарившийся бонза, который поддерживает в нем искру жизни едой, молитвами и сияющим кротостью лицом, заставляющим верить в существование Будды.

— Луанг Пи, как же ты меня напугал!

— И ты меня тоже! Ты же никуда не выходишь. Когда я пришел и понял, что дома никого нет, я подумал, не случилось ли с тобой что-нибудь.

Несмотря на обычную безмятежность, ясный взгляд и спокойную речь, заметно, что маленький бонза взволнован. Поняв это, человек в маске чувствует, как волна благодарности подступает к его векам.

— Прости. Я пошел вчера к учителю и…

Человек в маске не знает, стоит ли рассказывать о встрече. О своем прошлом в образе тигра, с которым он столкнулся у татуировщика. Пхра Джай добр. Он не ведает ненависти.

Да и говорить ему трудно в разбухшей от дождя маске.

— Мы обсудим это потом. Сначала переоденься. И сними ты эту смешную маску! — мягко приказывает бонза спокойным голосом.

Промокший человек кивает и проходит за жестяную ширму, скрывающую туалет, построенный в восточном стиле, маленькую чугунную раковину и изъеденный термитами сток. Он отрывает от тела ткань, оставляющую кое-где на коже черные полосы. Он аккуратно развязывает веревочки, придерживающие на лице маску, и снимает ее. Потом берет лежащую на краю раковины тряпку, обмакивает ее в воду и обтирается. Чудесное ощущение свежести. Восхитительное, хотя и обманчивое чувство возрождения в человеческом образе. Кое-как очистив свое тело, он хватает висящую на ширме набедренную повязку и обматывает ее вокруг талии.

— Ну вот! Так-то лучше, а то нарядился привидением, — говорит Пхра Джай, улыбаясь.

Человек показывает свое лицо только бонзе. И ему понадобилось немало времени, чтобы решиться на это. Года два, если не больше. Пхра Джай настаивал, уверяя, что его, монаха, живущего в нищете, стесняться нечего. И однажды, в день, когда небо плакало, как сегодня, он согласился. Он рискнул обнажить свое уродство, победил страх и, закрыв глаза, снял маску. Он не услышал ни вскрика, ни шороха, ни знакомого топота убегающих ног. В конце концов он поднял веки и изумился тому, что увидел: ласковой улыбке.

— Смотри, что я тебе принес, — говорит монах, пододвигая к нему сумку, полную еды.

— Спасибо, Луанг Пи. Садись, пожалуйста.

Ему, как всегда, стыдно перед святым человеком за свою убогую обстановку. Он хотел бы принять его достойно, в богато убранной гостиной с мягким и удобным диваном. Он хотел бы приготовить ему роскошное царское угощение, чтобы между костями и кожей монаха появилось немного плоти.

— Спасибо. Там есть пакетик с травами. Давай выпьем чаю, — предлагает Пхра Джай.

Человек берет хозяйственную сумку и кладет ее под единственное в его берлоге окно, рядом с ржавой плиткой, помятой кастрюлей и такой же помятой сковородкой вок. Он наливает за ширмой воды, ставит ее греться и открывает сумку. Увидев продукты: рис, яйца, сельдерей, зелень и печенье, человек без маски чувствует, как у него начинает бурчать живот. Он ничего не ел уже сутки. И еще целый день, в течение которого он питался картинами прошлого, своими кошмарами.

— И дай, пожалуйста, печенье к чаю, — говорит Пхра Джай, продолжая улыбаться.

Человек с благодарностью кивает ему. Возраст монаха выдает только его иссохшее тело. Изможденное лицо, несмотря на худобу, сохраняет детскую мягкость черт. Глаза, прикрытые маленькими круглыми очками, сияют молодым блеском. Монах так спокойно и безмятежно взирает на превратности судьбы, что, кажется, отпугивает смерть.

Человек без лица поворачивается к кастрюле и посыпает скрипящими под пальцами сушеными листьями бурлящую поверхность воды. Вскоре поднимающийся вверх пар приобретает сладкий аромат. Аромат смеси эвкалипта и лимонной мяты с оттенком шалфея. Запахи прошлого. Он выставляет пакетик с печеньем на стол перед Пхра Джаем.

— Садись. Чай заварится и без тебя.

В желудке у человека вновь раздается бурчание, и, чтобы заставить его умолкнуть, он пробует печенье. Тающее под языком сухое тесто наполняет рот сладостью и мгновенно будит аппетит. С жадностью дождавшегося свободы узника он съедает еще одно печенье, затем еще два.

— Ты сколько времени не ел? — мягко спрашивает бонза.

Человек, устыдившись своей прожорливости, застывает. Он отдергивает пальцы от пакетика и кладет его обратно на стол перед тем, как ответить.

— Не знаю. Со вчерашнего утра, я думаю.

Пхра Джай неодобрительно качает головой. Хозяин опускает глаза. Ему опять становится стыдно. Монах жертвует всем, чтобы накормить его, делится с ним, убогим, своим скудным пропитанием. А он не сумел скрыть от него свой голод. Не смог усмирить непокорные кишки.

— Как прошел твой визит к татуировщику?

— Хорошо.

— Ты уверен, что хорошо?

Его подопечный закрывает глаза, чтобы спрятать под веками правду. Напрасное усилие.

— Я видел его там.

У него перехватывает дыхание, его сотрясает кашель, переворачивающий все внутренности, и без того пострадавшие от последствий постного дня. Не надо было рассказывать об этой встрече.

— Кого? — спрашивает старик, когда приступ кашля успокаивается.

Человек в маске не отвечает. Он молча идет за двумя стаканами, стоящими рядом с воком, наливает эликсира, который, несомненно, смягчит ему душу и освежит сердце. Джай не спускает с него глаз. Его взгляд успокаивает, располагает к рассказу, призывает к откровенности.

— Татуированного. Он вернулся, — ворчит человек.

Пхра Джай застывает.

Он слышит интонации убийцы в голосе своего подопечного, он видит красный отблеск жажды мщения в его глазах.

— Но ты ведь не сделал ничего плохого?

— Нет, я просто проследил за ним. Он сидел в харчевне вместе с Дья. Из их разговора я понял, что Дья уезжает на Север.

— Правильно. Это я ему посоветовал покинуть город.

Человек удивляется: монах продолжает встречаться с призраками? Все эти годы, ничего ему не говоря? Быть может, он заходит проведать парня с безумным взглядом перед тем, как принести еду сюда? Он знает доброту старого бонзы, побуждающую его помогать всем без разбора. Но он все равно чувствует себя в какой-то степени преданным.

— С некоторых пор я захожу узнать о его здоровье. Мне сказали, что он не очень хорошо себя чувствует. Проблемы с печенью. Поэтому я навестил его и посоветовал полечиться деревенским воздухом. Земля предков поможет ему встать на ноги.

Пхра Джай не ведает зла. Его доброта несет повсюду свет. Человек это знает с того дня, когда монах улыбнулся при виде его обезображенного лица.

— И что ты собираешься делать?

Бонза задает вопрос, отводя глаза в сторону. Человек понимает, что его покровитель слишком боится прочесть ответ по напряженной позе его тела, боится догадаться о сумасшедших видениях, которыми годы заточения преисполнили его разум. Он думает, что если скажет о своей мечте вслух, то Пхра Джай попытается помешать ему совершить преступление. Поэтому, допив чай, он решает впервые солгать ему.

— Ничего, Луанг Пи. Уже ничего нельзя поделать.

По огорченной улыбке бонзы человек сразу понимает, что тот ему не поверил.

Человек прячет лицо под маской.

Дождь на улице не прекращается. Он окутывает город плотным серым покрывалом, которое темнота скоро сделает невидимым.

Сегодня вечером он вернется к татуированному.

Теперь он готов.

Он с ослепительной ясностью видит себя новым человеком, наносящим удары, разящим, терзающим.

Он так хорошо представляет себе эту сцену, что, против всех обыкновений, забывает проверить, пусты ли коридоры, не вышла ли соседка на лестничную площадку. И только закрыв дверь, понимает, какую оплошность допустил. По охватившему его запаху холодного пота, источаемому камеей. Возвращаться уже слишком поздно. Она там, внизу, на ступеньках, голова запрокинута, руки и ноги переплелись. В коме.

Она даже не вздохнула, когда скрипнула дверь. Даже не пошевелилась.

Может быть, она умерла? Ее серая кожа приобрела синеватый оттенок, когда-то красивые длинные черные волосы прилипли к лицу, словно лианы, спускающиеся вдоль ствола каучукового дерева.

Человек в маске думает, как ему быть. Вернуться домой и ждать, когда труп наркоманки оживет? Спуститься на несколько ступеней и убедиться, что она уже не дышит? Или сбежать вниз по лестнице и бесшумно перешагнуть через препятствие?

Какое-то время он неподвижно стоит перед дверью, не зная, на что решиться. В конце концов он идет вперед. Он спустится на первую ступеньку и посмотрит, как будут разворачиваться события. И все само собой прояснится. Поневоле превратившись в канатоходца, он медленно отрывает шлепки от пола. Одну за другой. В начале лестницы он останавливается. Его обострившиеся до предела чувства не отмечают ни дыхания, ни движения. Только дождь стучит по жести.

Человек в маске спускается на одну ступеньку и застывает перед девушкой.

Ее веки закрыты.

Струйка слюны в уголке потрескавшихся губ. У трупа слюна не течет. Или течет? — думает он, чуть ниже склоняясь над наркоманкой. Человек в маске пытается посмотреть, поднимается ли ее грудь, но девушка засунула руку под мышку, и он видит только кусок почерневшей майки и грязную кожу. Она похудела, говорит себе человек, глядя на изогнутое, истончившееся запястье. И вены скоро лопнут, если уже не лопнули. Он склоняется еще ниже. Может быть, потормошить ее? Нет. Ее жизнь меня не касается. Смерть, кстати, тоже.

Он выпрямляется, собираясь, отведя взгляд, перешагнуть через девушку. И, потрясенный, застывает…

На него смотрят два красных глаза.

Такие глаза можно встретить только в аду.

Мужчина и подросток смотрят друг на друга.

Нежданная очная ставка.

— А-а-а-а-а-а… — мычит мертвая и хватает его за ногу.

Рот девушки открывается, обнажая мелкие зубы, испорченные отравой, которую она в себя впрыскивает. Внутренняя поверхность ее щек полыхает огнем цвета питахойи. Человек издает стон. Посланница теней тянет его за собой, увлекает в бездну. Если он позволит ей держаться за свою ногу, он, несомненно, свалится туда. Не впадать в панику. Он бросается вниз, спотыкаясь и едва не падая на нижних ступеньках. Вырываясь из цепких рук девочки, человек в маске толкает ее, и она, сплетая конечности, со стуком катится по лестнице. Он бежит, не оглядываясь, и выскакивает на улицу.

Дождь стучит по маске, сечет руки, пачкает брюки.

Добравшись до входа в Клонг Тоэй, музей металла, он останавливается. Гирлянды фар движутся вдоль бульвара. В этот час артерии Бангкока полностью забиты. Человек восстанавливает дыхание и продолжает бег. Ему нужно любой ценой избегать света, он должен, не привлекая к себе внимания, перебираться из тени в тень. Он инстинктивно находит дорогу, ведущую к дому палача. В его воображении образ татуированного вытесняет тягостная картина свернувшейся в клубок изможденной девочки. Но тут во рту появляется металлический привкус мести, которая течет по его жилам. Ноги шлепают по текущей по тротуарам реке в ритме воображаемых ударов.

Сладкая музыка. Реквием, предвещающий смерть.

Час близится.

Еще несколько метров, и он увидит почерневший от выхлопных газов дом, ряд вентиляторов, встроенных в кессон и предназначенных для освежения влажного воздуха в комнатах, привыкших принимать парочки на время.

Он быстро находит темный переулок. Состоящий из затопленных дождем лачуг.

Прислонившись к стене и отдышавшись, он понимает, что за ним кто-то шел. Он прижимается всем телом к перегородке, спрятавшейся от гнева небес под деревянную крышу, и устремляет глаза на дверь, ведущую в логово хищника и погруженную сейчас в темноту.

Тигр, конечно, ушел на охоту, на поиски новой жертвы. Пусть потешится напоследок, говорит себе человек. Скоро он уже никому не будет опасен. Человек улыбается под маской, думая о девушках и юношах, которых он спасет своим преступлением. Я подожду тебя здесь. Я буду терпелив. Если понадобится, я буду ждать всю ночь.

И словно в ответ на его мысли, из-за угла сои появляется фигурка, которая бежит по тротуару, торопясь укрыться от дождя.

Человек в маске узнает фигурку и застывает. Изогнутые линии тела, своеобразное покачивание бедер напоминают ему зажигательную музыку. Ему кажется, что он даже различает, несмотря на ночь, расстояние и завесу ливня, гордую и презрительную гримаску на ее лице. Когда она входит в подъезд и на нее падает мертвенный свет лампы, человек в маске понимает, что не ошибся.

Это именно она, та, что была главной в его прошлом, стряхивает зонт и оставляет после себя сладкий запах перечной мяты.

 

Пхон

Октябрь 1984 года

Идя домой, я все время представляю себе лицо фаранга, его улыбку. Никто, кроме старой Нок, не улыбается мне… Правда, странно.

Дойдя до угла своей сои, я понимаю, что впервые, возвращаясь к себе, не дрожал и не трепетал. Я был слишком занят случившимся и не думал о том, что ждет меня дома. Я дал себе передышку. Продлившуюся всю обратную дорогу.

Но, заметив вдалеке жестяную крышу, я словно слышу сквозь шум машин безумное дыхание брата. Я чувствую, как синяки, оставшиеся после вчерашних истязаний, словно просыпаются под грязной тканью майки. Брат видит те места на спине, куда уже опускался его кулак.

И бьет туда снова.

Я подхожу к проклятой хижине и замечаю, что дверь закрыта. У лестницы нет мотоцикла, брат либо уехал, либо спрятался. Он любит внушать мне ложные надежды, любит смотреть, как я доверчиво, без страха переступаю порог. Любит нападать неожиданно.

— Он ушел. Час назад. За ним зашел его приятель Тьям. Не бойся.

Колдунья Нок появилась в дверях своего дома. Можно подумать, что она чувствует, когда я прихожу, что видит меня сквозь деревянные стены.

— А… ты принес мне рыбу! Спасибо, малыш.

Я узнаю ее усмешку, открывающую отсутствие нескольких зубов, выпавших из-за жевания бетеля. Она привезла эту дурную привычку из северных земель. Не знаю, откуда она берет бетель. Меня она никогда не просила его принести. Наверное, думает, что я не сумею его достать.

— Иди сюда. Зайди на минутку, — говорит она, исчезая в своей берлоге.

Я колеблюсь.

После отъезда матери брат не выходит из дома. Ждет моего прихода. Даже если он бродит где-то поблизости в поисках желтолицей дамы, он может вернуться и через полчаса, и под утро. Все зависит от жажды его безумия.

— Да не стой ты там. Он не придет до рассвета. Ничего с тобой не случится, — хрипло кричит Нок из глубин дома.

Поборов беспокойство, я поднимаюсь по четырем рассохшимся ступеням, ведущим на маленькую террасу. Ее дом, как и наш, хранит следы воздействия и муссонов, и выхлопных газов, и человека. Он дрожит под тяжестью шагов.

Сняв шлепки, я переступаю через порог и, как всегда, погружаюсь в темноту. Хотя снаружи уже практически ночь, неоновые вывески магазинчиков слабо освещают улицу, очерчивая контуры теней, отделяя тротуар от проезжей части. А здесь маленькая умирающая лампа озаряет только дальний правый угол комнаты. Я хорошо знаю обстановку внутри дома, поэтому ориентируюсь без труда. Слева от входа деревянные полки прогибаются под тяжестью заржавленных железных коробок с сокровищами черной магии, известными одной Нок, под весом всевозможных специй и устрашающего вида банок, к которым она не прикасается уже долгие годы. Внизу стоит маленькая газовая плитка, горящая голубым огоньком под кастрюлей с кипящей водой. Поднимающийся от нее пар наполняет ароматом всю комнату. Ароматом мелиссы с нотой мяты. Ароматом напитка моего детства. Чуть подальше справа стонет от усталости старый, скрипуний, облупленный вентилятор. На полу лежат циновки, почти все почерневшие, пропитавшиеся влажностью, создающие ощущение прохлады и свежести под босыми ногами. Слева, в глубине комнаты, стоит низкий столик, рядом с которым свернуты в подушки тоненькие матрасы.

Нок сидит там, спрятав пятки под ягодицы, выпрямив спину. Лотос в глубине пещеры.

— Садись.

Я подчиняюсь и кладу пакет с рыбой на стол. Когда я прихожу к колдунье, я не разговариваю. Я слушаю. Я впитываю в себя шорохи хижины и хриплый голос старухи, которая иногда рассказывает мне легенды Севера или сказки, которые сама придумывает.

Ее желтые глаза светятся в темноте, как две звезды. Длинные белые волосы волнистыми растрепанными прядями спускаются на плечи. Слабый свет прорезает морщины на ее лице, подчеркивает форму костей черепа, выступающие скулы, приплюснутый нос. Она напоминает посланца из потустороннего мира, из тех, что приходят сообщить смертным о грядущих бедах.

— В давние далекие времена…

Ее голос набирает силу, заглушая пение кипящей воды и жалобы вентилятора. После первых же слов мое сознание открывается, будто цветок, стремящийся к солнцу. Все мое существо готовится к путешествию.

— … в царстве Синих Земель, в стране, уже исчезнувшей сегодня, жил со своей женой Варой богатый господин по имени Мано. Жили они в провинции, мирно и спокойно. Местные крестьяне очень любили их. Великодушный Мано всегда защищал бедняков, а красивая и нежная Вара служила образцом для подражания всем женщинам в округе. И родилась у них дочь, которую назвали Сарьянной. Очень быстро слуги заметили, что ребенок унаследовал достоинства своих родителей. А также особенность, которая усиливалась с течением лет: красоту матери. Девочка росла послушной и спокойной, а доброта ее сердца, подобного очень редкому нефриту бирманских гор, светилась на ее прекрасном лице. Да так ярко, что, когда она достигла возраста женщины, ни один мужчина не мог при встрече с ней не восхититься ее внешностью. Путешественники, которые останавливались в их местах, разнесли по всей стране молву о красоте той, кого вскоре прозвали Бриллиантом Севера. Когда король Синих Земель узнал о существовании этой таинственной княжны, покорявшей все сердца, он послал к Мано гонца с известием о своем скором прибытии. Тот, польщенный неожиданным знаком внимания, нанял рабочих, чтобы отремонтировать свой дом, увеличил число слуг. Он решил построить большой особняк специально для того, чтобы поселить там Его Величество. Для банкета в честь прибытия короля Мано позвал самых знаменитых поваров страны и потребовал, чтобы они приготовили лучшую рыбу и лучших омаров в королевстве, каких можно было найти только на рынке в порту Банеаль, на берегу Белого моря. Мано отправил за рыбой своих верных слуг, приказав им выйти в путь на следующий же день. В тот вечер Сарьянне впервые приснился странный сон.

Нок умолкает. Ее глубокий голос заглушает приступ кашля, от которого дрожат стены. Словно сказка, застрявшая в горле, хочет задушить ее. Я вскакиваю.

— Нок, что с тобой?

Старуха не может ответить, ужасные спазмы лишили ее голоса и заставили зажмурить глаза. Я в панике раскатываю свой матрас и, обняв Нок, пытаюсь ее уложить. Она подчиняется, по-прежнему заходясь кашлем. Я чувствую, как сухие, тонкие пальцы хватают меня за руки. Она вытягивается на матрасе, кашель постепенно затихает. Ее сорванное приступом дыхание приобретает обычный ритм. Глаза открываются и медленно загораются.

— Чаю, — шепчет она, показывая рукой в сторону кухни.

Я выключаю газ и, быстро отыскав чайник, осторожно переливаю в него жидкость, процеживая сквозь ситечко. Облако мелиссы окутывает мое лицо, оставляя на коже тонкую пленку влаги. Кислота лимонной мяты щиплет глаза и вызывает слезы. Из маленького буфета, на котором стоит плитка, я достаю две чашки и сервирую чай на низком столике. Потом помогаю старухе приподняться и подношу чашку к ее губам. Впервые я помогаю немощному человеку восстановить силы, впервые обнимаю чужое тело, изношенное опытом, ослабленное старостью, легкое и прозрачное, как шелк диких шелкопрядов. Сделав несколько глотков, колдунья возвращает себе краски вечности и беззубую улыбку, привлекающую духов и отпугивающую прохожих.

— Теперь все нормально, спасибо, малыш. Иди садись. На мое место. А я здесь останусь.

Я осторожно оставляю старуху, боясь, что резкое движение может прорвать истончившуюся кожу, обтягивающую ее кости. И устраиваюсь на другом матрасе, чувствуя, что он гораздо более жесткий, чем мой. Он не так пружинит под тяжестью тела. И тут я понимаю, почему колдунья обычно занимает это место. Ее редкие посетители всегда садятся на тот матрас, на котором она сейчас лежит, а Нок, прислонившись к стене, обозревает всю комнату. Хозяйка дома.

— Так на чем я остановилась?

Старуха напоминает мне человека, который потерпел кораблекрушение, лежит в лодке и спрашивает самую яркую звезду о том, в какую сторону ему плыть. В кои-то веки роль звезды достается мне.

— Прекрасная принцесса увидела странный сон, — говорю я, и картины, вызванные к жизни рассказом, вновь плывут перед моими глазами.

— Да, точно, Сарьянна. Ее звали Сарьянна, — говорит Нок с таким вздохом, что можно подумать, будто она знала Сарьянну лично. — Бриллиант Севера. Накануне отъезда слуг в город она увидела сон. Она увидела старую женщину с худым лицом и желтыми глазами. И эта женщина сказала Сарьянне, что ее ждет великая судьба. Путешествие и любовь. Сарьянна еще ни разу не покидала родную деревню. Она совсем не знала королевства Синих Земель. А любовь, которую она внушала многим мужчинам, она сама испытывала только к родителям. Сарьянна не ведала счастья и горя сердечной страсти. И она спросила во сне женщину, проживет ли свою великую судьбу вместе с королем. На что старуха ответила ей: «Он ждет тебя у воды». Девушка захотела узнать подробности, но заря заставила ее открыть глаза и прогнала видение. Сарьянна пыталась заснуть снова, но только вертелась в постели с боку на бок. Сон убежал от нее. Она решила встать, и пока она умывалась, ей в голову пришла мысль, которая превратилась в уверенность. Сарьянна поняла, что должна сопровождать слуг на берег Белого моря. Чтобы проверить предсказание старухи из своего сна. Преисполненная решимости, она пошла к отцу, который только что проснулся, и сказала ему: «Отец, я умоляю вас, отправьте меня в порт Банеаль». Мано удивился, увидев свою обычно спокойную и послушную дочь в таком волнении, и спросил: «Ты заболела?» «Нет, отец, — ответила девушка. И солгала ему в первый раз в жизни: — Я никогда не была на Белом море. Я хочу воспользоваться поездкой слуг, чтобы увидеть его. И потом… Говорят, что морской воздух полезен для кожи. После путешествия моя красота засияет еще ярче, как раз к приезду короля». Добрый Мано внял настойчивым мольбам дочери и выполнил ее каприз, не зная, чем это все закончится.

Нок делает паузу. Я опасаюсь нового приступа кашля. Но через несколько минут сказка продолжается:

— Все же Мано настоял на том, чтобы его самый близкий советник, Бенанг, сопровождал и защищал ее во время путешествия. И Сарьянна, в полном восторге, отправилась вместе с экспедицией в порт Банеаль. Путешествие длилось четыре дня. Ночь они проводили на скромных постоялых дворах, чтобы девушка могла отдохнуть. Желая избежать неприятных случайностей, Бенанг попросил свою подопечную спрятать лицо под вуалью. Ведь ее красота могла свести с ума самых здравомыслящих мужчин. Сарьянна подчинилась, потому что обещала отцу слушаться советника. По вечерам, оставшись наконец в одиночестве в своей комнате, она не могла заснуть от мысли, что скоро встретит свою необыкновенную судьбу. Самое интересное, что каждую ночь, погрузившись в сон, она видела все ту же женщину. Женщина улыбалась, но ничего не отвечала на вопросы девушки. В последнюю ночь перед приездом Сарьянна спросила ее: «Порт большой, море огромно. Вы говорили о воде. О какой?» На этот раз видение ответило: «Твоя судьба ждет тебя там, где воды реки полнятся, перед тем как впасть в океан. Когда ты придешь в это место, откинь вуаль, чтобы он мог узнать тебя». Сарьянна попыталась узнать у пророчицы еще какие-нибудь подробности. К несчастью, как и в первую ночь, свет зари рассеял сон, и девушке пришлось самой разгадывать загадку. Кортеж решил остановиться в порту Банеаль всего на один день. Единственная дочь господина должна была вернуться домой вовремя, чтобы встретить короля. И Сарьянна сразу после приезда начала искать место, которое описала старуха. Но Бенанг не отставал от нее ни на шаг. Каждый раз, когда она пыталась заговорить с прохожим или с рыбаком, советник прерывал ее и предупреждал об опасности бесед с незнакомцами. Утро прошло, а девушка так и не нашла место встречи с судьбой. К обеду слуги, которые должны были найти лучшую рыбу Белого моря, уже практически справились со своим заданием. Но Бенанг, любивший вкусно поесть и запить еду ликером, дал всем час времени на обед. Он повел Сарьянну в маленькую портовую харчевню. У всех людей, даже у самых достойных, есть слабости. И Бенанг не являлся исключением. Не сумев ограничить себя в еде и напитках, он, сытый и пьяный, к концу обеда рухнул на стол и заснул. Девушке представилась возможность, которой она ждала все утро: освободиться от него. Она оставила своего дремавшего за столом наставника и побежала в порт, спрашивая встречавшихся на ее пути рыбаков, торговцев и крестьян: «Как найти место, где воды реки полнятся перед тем, как впасть в океан?» Никто не мог ей ответить. Она уже хотела вернуться в харчевню, думая, что такое место не существует, как из-за рыбного лотка прозвучал детский голосок: «Чуть северней отсюда, прямо у берега океана, есть маленькое озеро. Наверное, ты ищешь его». Сарьянна поблагодарила ребенка, которого так и не рассмотрела, и побежала в указанном направлении. И действительно, вдали от рыночной толкотни она нашла маленькое озеро с пустынными берегами. Помня советы старухи из своего сна, девушка убедилась, что поблизости никого нет, и подняла вуаль. И увидела на другом берегу озера свою судьбу, о которой говорилось в пророчестве. Она увидела фаранга.

Нок снова умолкает и поворачивает ко мне голову. Ее взгляд пронизывает меня, достигает самых глубин моей души. Я с трудом сдерживаю дрожь. Потому что я конечно же представил себе того, чьи волосы напоминают цветом выжженное рисовое поле, а глаза глубоки, как небо Севера. Колдунья пристально смотрит на нас, на меня и на образ, прочно засевший в моей памяти.

Она знает, это точно.

Она видела мою встречу с французом — еще до того, как я переступил ее порог. Ясновидящая. Она поняла, как потряс мою душу разговор с ним. Именно поэтому она и рассказывает мне эту историю. Поэтому делает паузу в тот момент, когда судьба принимает образ белого человека. Поэтому наблюдает за мной своими глазами из желтого хрусталя.

Она хочет, чтобы я помнил, что от нее ничто не ускользнет.

— Фаранг был купцом, который несколько лет назад поселился в порту Банеаль для того, чтобы заниматься торговлей. Он очень быстро в совершенстве овладел языком королевства Синих Земель, а своими деловыми качествами и честностью в скором времени заслужил уважение местных жителей. Он никогда не рассказывал о своем прошлом. Когда его спрашивали, почему он покинул землю предков, он отвечал намеками: «Дела. Ну, быть может, и кое-что другое». Он любил одиночество, прогулки в безлюдных местах, размышления. Берега озера, редко посещаемые моряками и жителями порта, которые предпочитали более оживленные места, стали его утешением. Фаранг часто приходил сюда, когда давал себе передышку от дел. Он сидел или лежал на траве, иногда с книгой, и возвращался в порт с подрумяненной солнцем кожей. Потому-то он так удивился, когда заметил в тот день освещенную полуденным солнцем фигурку, идущую по противоположному берегу озера. Он никогда не встречал в своем маленьком городке эту женщину с закрытым вуалью лицом. Но не было похоже на то, что она заблудилась. Он наблюдал за ней, не двигаясь, потому что боялся, что она убежит, заметив его. Жители королевства Синих Земель в большинстве своем никогда не видели белых. И невежество будило в них страх. Поэтому он оставался неподвижным, в то время как она сняла свою вуаль, и та, подхваченная ветром, увлекаемая роком, медленно полетела на другой берег и упала в руки молодого изумленного купца. Они долго смотрели друг на друга, это был тот самый первый взгляд, который рождает любовь и навеки соединяет людей. Когда они подошли друг к другу, они сразу же взялись за руки. «Кто вы?» — спросил фаранг, потрясенный ее красотой. Сарьянна, завороженная прозрачными глазами судьбы, назвала свое имя. Они оставались вместе до того мига, когда солнце, устав от долгого сияния на небе, стало спускаться к морю. Девушка вдруг вспомнила, что бросила бедного, заснувшего за столом Бенанга, и сказала тому, кого уже не хотела покидать, что ей пора уходить. «Можно ли мне увидеть вас снова?» — спросил он, придя в отчаяние от того, что у него отнимают его сокровище. «Вам нужно покинуть берег моря, перейти Красные Горы и найти меня в провинции королевства. Это долгое путешествие. И опасное, в одиночку его совершать нельзя. А моего отца, господина Мано, в долине все знают». Иностранец, взволнованный и уже покоренный Сарьянной, обещал ей последовать за ней. «Я уезжаю завтра», — сказала она ему. — Не идите прямо к отцу. Сначала нам надо увидеться за домом. Там растет баньян, дерево, в корнях которого обнимались все влюбленные мира. Я буду ждать вас там. Через пять лун, в полночь». Назначив свидание, девушка закрыла вуалью улыбающееся лицо и побежала в харчевню. Обнаружив исчезновение девушки, обезумевший от тревоги Бенанг поднял на ее поиски армию. Когда Сарьянна вернулась, он в ярости стал спрашивать ее о том, где она была. И во второй раз девушка не сказала правды: «Я ходила любоваться пейзажами порта Банеаль». Советник, зная, что сам виноват в том, что поддался слабости, мягко отчитал девушку за непослушание и запретил отходить от него без спросу. Он приказал кортежу готовиться в обратную дорогу. Сарьянне так сильно хотелось вновь увидеть белого человека, что путешествие показалось ей очень долгим. До отъезда она очень радовалась визиту короля, а теперь чувствовала, что не хочет участвовать в празднике. Несмотря на ее изменившееся настроение, кортеж приехал домой, как и предполагалось, за день до приезда Его Величества. Мано, всегда обожавший дочь, встретил ее со всей радостью, которая появляется при свидании после разлуки: «Сарьянна, должен признать, что ты была права. Морской воздух улучшил цвет твоего лица и сделал твою красоту ослепительной». То, что господин Мано приписывал действию океанского бриза, на самом деле являлось следствием рождающегося в Сарьянне чувства, нежного, как летний дождь, но влекущего за собой грозу. Когда старик спросил советника и друга о том, как прошло путешествие, Бенанг не упомянул об отлучке княжны. Зачем тревожить хозяина накануне праздника? К тому же тогда пришлось бы рассказать и о харчевне, и о выпивке, и о долгом сне, который за всем этим последовал. И советник предпочел промолчать. На следующий день весь дом и его обитатели проснулись с первыми лучами солнца. Красные ковры, вышитые золотом занавески, блюда с завораживающими ароматами и букеты разноцветных цветов — все было готово к приему короля. Вся семья облачилась в богато украшенные одежды, сшитые специально для этого случая. Сарьянна выглядела особенно красивой в голубой с золотом тунике. Его Величество приехал, как и предполагалось, к обеду. Мано встретил его с почестями и представил ему дочь в тот момент, когда все садились за стол.

Нок снова останавливается. Она отводит глаза в сторону и закрывает веки. Долгий рассказ утомляет ее. Ее речь течет не так легко и плавно, как раньше. Несмотря на сияющие вечностью глаза, она постарела. В какой-то момент мне даже кажется, что она дремлет. Что же произойдет с королем? Встретится ли Сарьянна со своим прекрасным фарангом у баньяна? Чем закончится сказка? Видя, что старуха заснула, я думаю, что еще не скоро об этом узнаю. Может быть, мне лучше вернуться домой, дать ей отдохнуть. Я медленно поднимаюсь с матраса, стараясь не разбудить ее, и слышу ворчливый голос:

— Тебе неинтересно, что станет с Сарьянной?

— Интересно, интересно, но…

Она снова смотрит на меня. Два ярких прожектора, а под ними — насмешливая улыбка.

— Ты отлично знаешь, что иногда во время рассказа мне нужно немного передохнуть… Я не сплю. Налей-ка мне чаю, раз ты встал, да и себе тоже, — приказывает она, выпрямляясь и принимая свою любимую позу, позу болотного цветка — лотоса.

Наливая остывшую жидкость в чашки, я замечаю, какой колдунья кажется маленькой и съежившейся на разостланном матрасе. Глядя на нее, никогда не догадаешься, какие в ней таятся огромные силы.

— Спасибо, спасибо. Садись теперь, — говорит она, поднося чашку ко рту.

Я слежу за ее истощенной рукой. Она не дрожит и доносит настой до рта, не пролив ни капли.

Усевшись поудобнее, я следую ее примеру. Хотя чай и остыл, я чувствую, как он орошает горло и течет по пищеводу. Его запах напоминает мне напиток детства, но вкус у него совершенно другой. Этот настой жжет. Мои щеки полыхают пожаром. Когда старуха возобновляет рассказ, я понимаю, что у напитка есть и еще одна особенность.

Эликсир будит воображение, практически вызывая галлюцинации. Когда голос Нок вновь начинает звучать, он наполняет всю комнату, украшает ее красными коврами, вышитыми золотом занавесками, и я вижу восхитительную женщину, упавшую ниц перед безликим королем.

— Его Величество был поражен красотой Сарьянны. Она просто загипнотизировала его. Путешественники ему не солгали: это действительно был бриллиант, драгоценный камень с несравненным блеском. Во время обеда он попросил, чтобы девушку посадили рядом с ним. Он хотел увериться в том, что под прекрасной внешностью не скрывается пустая душа. Часть трапезы король провел в беседе с Сарьянной и вскоре понял, что девушка обладает всеми качествами, необходимыми королеве: скромностью, умом и способностью испытывать благодарность. Его Величество был покорен. Сарьянна же нашла его приятным, обаятельным и обходительным. Но хотя этот мужчина являлся одним из самых блестящих и могущественных людей на Земле, думала она только о белокожем купце с глазами цвета моря, которого должна была встретить в тот вечер под баньяном. После обеда король удалился в специально для него построенный дворец и позвал к себе господина Мано. «Твоя дочь — бриллиант Севера чистой воды, — объявил он. — Я хочу жениться на ней. Приготовь ее вещи. Я увезу ее завтра в королевскую резиденцию в Синих Землях». Счастливый Мано пал на колени и тысячу раз поблагодарил короля за оказанную честь. Его дочь сделается королевой, станет одним из сокровищ государственной казны. Изнемогающий от радости старик позвал свою жену и дочь, чтобы сообщить им новость. «Ну что, Сарьянна? Ты довольна? Теперь ты станешь нашей королевой». Но девушка не радовалась свадьбе, избежать которой не могла. Монархам не отказывают. Сарьянна это знала. Несмотря на восторг своего отца, она не смогла сдержать рыданий. «Почему ты плачешь, дитя?» — забеспокоились ее родители. «Я выражаю радость слезами», — солгала она, не решившись рассказать им о своей судьбе, принявшей облик фаранга. Ее отец и мать, слишком ослепленные счастьем, чтобы заметить терзавшие душу их дочери страдания, бросились заниматься приготовлениями к ужину. Они решили устроить пир в честь обручения Его Королевского Величества с их дочерью. Сарьянна воспользовалась суматохой и ушла в свою комнату. Она хотела заснуть и спросить старуху, как ей быть дальше. Она легла в кровать, закрыла глаза и изо всех сил попыталась погрузиться в сон. Несколько раз дремота ненадолго охватывала ее, но она не видела ничего, кроме темноты, без видений и предчувствий. Вечером княжна старалась выглядеть веселой, прятала грусть под улыбкой и развлекала короля, скрывая от него муки своего сердца. Фаранг найдет решение. В конце концов, он — ее судьба.

Я опьянел от чая. Я чувствовал себя Сарьянной. Я понимал ее смятение. Так, будто пережил его сам.

— Пир получился несравненным. Со всей округи собрались музыканты, танцовщики, поэты и художники, чтобы отпраздновать свадьбу Бриллианта Севера. Приближалась ночь, а торжеству не было видно конца. Сарьянна, решившая любой ценой увидеться с фарангом, пала ниц перед королем и сказала ему: «Ваше Величество, разрешите мне удалиться. Завтра нам предстоит долгий путь во дворец. Если Ваше Величество позволит, я хотела бы отдохнуть перед отъездом». Король кивнул головой, и вскоре сам тоже покинул праздник. Пробило полночь, девушка, скрываясь от слуг, незаметно выскользнула из комнаты и пошла к баньяну. Она вдруг испугалась, что иностранец не сдержит обещания и не покинет свой порт. Но тут она заметила в тени знакомый силуэт. Он пришел. И в его взгляде она узнала огонь любви, который уже видела на берегу озера. Они не произнесли ни слова. Они бросились друг другу в объятия и простояли так целый час, словно предчувствуя, что рок скоро разлучит их. Когда они наконец разомкнули руки, фаранг прошептал своей княжне: «Вы должны уехать со мной». Он попытался увести ее за собой, прочь от баньяна, прочь от дома господина Мано, прочь от дворца, недавно построенного для короля. Он, несомненно, понял, что угроза их счастью исходит оттуда. Княжна, разрываясь между желанием следовать за ним и долгом, который требовал, чтобы она осталась, отняла свою руку. Слезы отчаяния закапали на плечо единственного мужчины, которого она видела своим возлюбленным. «Что с вами? Вы любите меня недостаточно сильно и не хотите следовать за мной?» Рыдания Сарьянны усилились, и она рассказала фарангу о планах короля, о назначенном на завтра отъезде в незнакомый и, несомненно, враждебный город, из которого она никогда не вернется. Он слушал, гладя ее блестящие волосы, вытирая щекой ее слезы, сжимая ее руку, чтобы показать, что он ее не оставит. «Завтра, на заре, я попрошу аудиенции у короля, — сказал он ей. — И умолю его оставить вас мне, я докажу ему силу своей любви». Княжна попыталась убедить любимого в том, что монарх не послушает его. Человек, облеченный королевской властью, не должен менять решения. Но иностранец нежными, сладкими словами сумел успокоить ее и поселить в сердце несбыточную надежду. И они провели всю ночь вместе, обнимаясь у подножия столетнего дерева, осыпая друг друга ласками, обмениваясь запретными поцелуями и обещаниями, которые невозможно выполнить. Как два ребенка, не ведающие о превратностях грозной судьбы. Они провели вместе всю ночь до зари. В минуту прощания фаранг поцеловал в последний раз Сарьянну, шепотом поклялся ей в любви и бросился во дворец просить встречи с королем. Принцесса осталась под баньяном. Не останавливаясь ни на секунду, она молилась, молилась и молилась всем богам, которых знала. Она попросила даже женщину из снов, чтобы та помогла ей жить в любви. Но тщетно ждала она ответного знака, в ответ раздавался лишь бессмысленный крик глупой утренней птицы.

Нок умолкает. Мое сердце бешено стучит, я жду окончания истории, не отрывая глаз от сморщенного лица старухи, ставшей волшебницей.

— Фаранг, как и обещал, пошел к королю, — продолжает Нок хриплым голосом, севшим от жгучего настоя трав, который она только что выпила. — Его Величество, еще не отошедший от хмеля праздника, согласился принять иностранца, думая, что тот, как и все, хочет поздравить его с помолвкой. Стражник, проводивший гостя к королю, еще не проснулся окончательно и забыл предупредить посетителя о необходимости строго соблюдать протокол и ни в коем случае не смотреть в глаза представителю королевской крови без разрешения. А фаранг никогда не был при королевском дворе Синих Земель и ничего знал об этом правиле. Он знал только, что перед королем надо падать ниц и ждать, пока тот заговорит первым. «Что привело тебя ко мне, чужеземец?» — произнес король. Склонившийся перед ним человек со светлыми волосами неожиданно ответил ему: «Ваше Величество, примите мои уверения в глубочайшем к вам почтении. Я прилетел сюда из порта Банеаль на крыльях любви, которую ничто не может победить…» Он уже собирался сообщить повелителю Синих Земель, что его сердце пылает страстью к той, которую выбрал сам король, когда последний, растерявшись от напора фаранга, попросил его представиться. И белый, не зная обычаев королевства, посмотрел прямо в глаза повелителю.

Последняя фраза приводит меня в трепет. Я догадываюсь, какой должна быть кара за оскорбление Его Величества. На короля нельзя смотреть. Его особа священна. Как же фаранг не догадался об этом?

— Знаешь ли ты, как наказывались подобного рода проступки в королевстве Синих Земель?

Я киваю головой, не в силах произнести страшные слова вслух. Я боюсь, что они задушат меня.

— Да, действительно, смертная казнь. Но король Синих Земель накануне свадьбы был великодушен. Он приговорил белого к ста ударам плетью и назначил дату казни на другой день после свадьбы. Стражники схватили фаранга и заперли его в темницу Мано, которая до этого случая ни разу не использовалась по назначению…

— А Сарьянна что сделала, когда об этом узнала?

Старуха начинает говорить медленнее. Еще одной паузы я не вынесу. Нок незаметно улыбается. В глазах горит довольный огонек. Ей нравится осознавать, что я полностью запутался в сетях легенды.

— Конечно, она пришла в ужас! Сначала она побежала к отцу, к господину Мано. Его тронули мольбы дочери. Он догадался по ее широко открытым, выражавшим отчаяние глазам, что к ней пришла любовь и что мысль потерять эту любовь для Сарьянны невыносима. Но господин Мано помнил о своем долге. Его положение требовало от него твердости, подчинения королю, непримиримости. Он не мог воспротивиться королевскому указу и отдать руку дочери осужденному, к тому же чужеземцу. Видя, что отец остается глух к ее мольбам и советует ей проявить самообладание, Сарьянна решила попросить аудиенции у короля. Его Величество принял ее неохотно, догадываясь, для чего его невесте нужно свидание: «Я прошу вас о милости, Ваше Величество, отмените казнь. Я заклинаю вас, пощадите этого человека. Пожалейте и его, и меня. Я обещаю своему повелителю беззаветно любить его и никогда больше не встречаться с чужеземцем». Но король увидел в этих мольбах признание в преступной любви к белому. Оскорбленный и взбешенный, он ответил: «Я и так великодушно оставил чужеземца в живых. Вы же проявляете дерзость, недостойную девушки. Должен ли я напоминать вам, что сегодня мы покидаем ваш дом и отправляемся во дворец? И вместо того, чтобы думать о расставании с теми, кто дал вам жизнь, вы озабочены судьбой бродяги с нечистой кровью. Идите готовьте ваши вещи и прощайтесь с родителями. Я не отменю наказание. Наоборот, из-за вас я приказываю назначить его на день нашей свадьбы. Король сказал». Сарьянна покинула дворец, уничтоженная словами повелителя. Желая спасти любимого, она лишь приблизила расправу. В отчаянии она подчинилась монарху и, сдерживая слезы, начала собирать вещи. Она оставалась холодной, как лед, даже во время нежного прощания с отцом и матерью. Все долгое путешествие во дворец Синих Земель она беспрерывно думала о чужеземце, привязанном веревкой к концу обоза и шедшем весь утомительный путь пешком. Король, зная о любви Сарьянны к приговоренному и боясь, что ночью она попытается увидеться с фарангом, приставил к невесте охранника. Несмотря на все усилия, девушка не смогла обмануть его бдительность. Король назначил свадьбу на другой день после их приезда во дворец. Это день стал для принцессы настоящей пыткой. Она заставляла себя есть, боясь ослабеть и вызвать гнев монарха. Она улыбалась через силу, чтобы не сделать еще тяжелее участь любимого, страдавшего в тюрьме. Она старалась принять радостный вид во время церемонии венчания и за свадебным столом, хотя в ушах ее постоянно свистел бич, терзавший спину ее возлюбленного. Но вечером, когда Его Величество присоединился к ней на брачном ложе и рассказал, что стало с фарангом, сердце ее не выдержало, и она разрыдалась.

Нок останавливается. В самый решительный момент. Она ждет моего вопроса, и я его задаю:

— Он умер, так?

Впервые за долгое время колдунья грустно улыбается. Словно ей жаль чужеземца так же, как Сарьянне. Так же, как мне.

— Да. Он умер. Король, видя отчаяние девушки, пожалел ее и оставил наедине с ее горем. Сарьянна плакала над обманувшей ее судьбой так долго, что выплакала все слезы. Потом, под утро, когда близился уже восход солнца, она увидела свое отражение в зеркале. Она смотрела на обезображенные страданием черты, на пустые глаза. На лице ее отразилось кипевшее в сердце бешенство. И она в последний раз обратилась к видению из снов: «Старая женщина, что вела меня к моей судьбе, к тебе я взываю. Ты, что отняла у меня возлюбленного, потому что он совершил ошибку и посмотрел на короля, к тебе я взываю. Ты, что вселила в сердце повелителя восхищение моей красотой, к тебе я взываю. Пусть Его Величество, покоренный моей красотой, не сможет отныне видеть меня без содрогания. Лиши его глаза способности замечать мою красоту. Пусть мое лицо кажется ему рылом чудовища. Я хочу внушать ему лишь отвращение и ужас». Княжна ждала появления пророчицы всю ночь. Она не спала и ни на минуту не прерывала молитвы. Но несмотря на то, что она вложила все свои силы в жалобы и мольбы, старуха не пришла и не ответила ей. Когда настало утро и король призвал ее к себе, Сарьянна отправилась к повелителю. Ее лицо еще хранило следы слез, а сердце горело огнем. Стражник, который должен был проводить ее к монарху, не испугался ее вида. Напротив. Сарьянна прочла в его взгляде обычный восторг и вожделение. Волшебство не свершилось. Горе не испортило ее красоты. Сарьянна осталась прекрасной. Переступая порог зала для аудиенций, она уже обдумывала, что предпринять для того, чтобы присоединиться к своему возлюбленному. Но подойдя к королю, она с удивлением заметила, что тот, разговаривая с ней, не смотрит ей в глаза и отводит взгляд в сторону. Через несколько секунд он запнулся и задал вопрос, который его терзал: «Что вы сделали со своим лицом?» Сарьянна уверила его, что не притрагивалась к своему лицу, но внутренне возликовала. Ее молитвы были услышаны. Она не знала, кто воплотил их, но это, в конце концов, и не интересовало ее. Она отомстила за возлюбленного. Повелитель, видя восхищение, в которое приводила слуг красота Сарьянны, спросил их, как они могут смотреть на королеву без ужаса и отвращения. Все ответили, что никогда еще не видели такой ослепительной красоты. Взбешенный король обвинил их во лжи и ушел к себе, почувствовав неожиданную мигрень и оставив Сарьянну наедине с ее победой. С того дня Его Величество не мог смотреть на жену без дрожи. Но поскольку советники, стража и слуги уверяли его в том, что королева остается красивейшей женщиной королевства, он ее не прогнал. Он просто приказал супруге надевать маску, выходя из своих покоев. Сарьянна, видя в этом подтверждение тому, что ее желание исполнено, подчинилась. Так каждый день, до самой смерти, королева Синих Земель прятала свое прекрасное лицо и несравненную красоту под деревянной маской.

 

Докмай

Ноябрь 1986 года

По дороге в «Розовую леди» я все время вспоминаю деланую улыбку Нет. Когда она вышла за дверь, оставив меня наедине с моими слезами, мне захотелось убежать. Но, вернувшись на улицу, я перестану быть новым человеком. Я снова превращусь в кого-то без имени, без лица, в кого-то с пустыми глазами и опущенной головой. Нет простит меня рано или поздно. Она такая сильная, она сумеет забыть о моей минутной слабости.

Я цепляюсь за эту надежду и распрямляю при ходьбе спину. Я пытаюсь не одергивать короткую черную юбку, которую, издеваясь надо мной, поднимает ветер. Сутенерша просила покороче, я так и сделала. Что не мешает мне мечтать о брюках. Готовясь, я долго терзалась сомнениями. Я впервые одевалась в одиночестве, без советов подруги. А ведь я должна обольстить, очаровать и увлечь за собой своего первого клиента. Я не знала, как накраситься. Как оживить свою выцветшую от слез кожу. Я предприняла несколько попыток. У меня слишком сильно дрожали руки. В конце концов, после многочасовых усилий, я добилась какого-то результата. Приемлемого, если учесть обстоятельства. Потом я надела короткую черную юбку и белую кофточку с бахромой, которую посоветовала купить моя подруга, обула туфли на шпильке и вышла из дверей, стараясь не спотыкаться.

Когда я оказалась на улице, небо прекратило плакать. Крепкие мужчины начали раскладывать лотки, чтобы превратить сои Патпонга в рынок, раздолье для покупателей. Некоторые продавцы уже выставляют на прилавки разноцветные маленькие кораблики и расхваливают их способность сопротивляться ветру и волнам.

И тут я вспоминаю нечто такое, от чего останавливаюсь посреди тротуара. Сегодня праздник Лои Кхратонг, день детей и влюбленных, день, когда река выполняет желания.

День обездоленных.

Я думаю, что, если бы я вышла из дома пораньше, я могла бы пойти на берег реки и попросить у богини вод даровать мне прощение Нет. И я бы представилась ей своим новым именем: Докмай, я — Докмай.

— Кажется, ты все-таки встретилась со своей защитницей?

Ее взгляд словно обдает меня ушатом холодной воды. Кошка выпустила когти. Ньям.

Я не отвечаю. Я высоко поднимаю голову. Она меня не запугает. Я наблюдаю за ней. На ней уже новый костюм. Платье цвета фуксии обтягивает фигуру, приковывает внимание.

Она красива. Невозможно красива.

Рядом с Ньям, каждое движение которой полно грации и чувственности, я кажусь себе неуклюжей. Бесполезной. Я кажусь себе перегоревшей лампочкой. Погасшей лампочкой.

— Ну и как там ее таец? Думаешь, женится?

При этих словах я поднимаю на нее глаза и спотыкаюсь. Нога соскакивает с тротуара. Я едва не падаю. К счастью, успеваю схватиться за фонарный столб. Повезло. Что не спасает меня от взрыва смеха Ньям.

— Ревнуешь, скажи честно? — подливает она масла в огонь.

Я проклинаю ее и ее намеки, безупречное тело, чувство равновесия… Я сдерживаю ругательство. От подавляемого бешенства мое лицо пылает, косметика, наложенная с таким трудом, течет.

Нет. Замужем. За татуированным. Я вижу эту картину. Меня прошибает пот. Видение душит меня волной влажного воздуха, такой же, что плывет над городом после дождя. Я представляю свою подругу в ослепительном подвенечном платье из белого шелка, с орхидеей в корсаже. Ее гладко зачесанные блестящие волосы испускают синие блики, способные разогнать облака. Кроваво-красный рот тщательно нарисован и зияет раной: раной, нанесенной счастьем. А справа от нее, вцепившись ей в руку, стоит тигр. Заманивающий свою жертву, чтобы затем сожрать ее. Зверь, нарядившийся женихом…

— Ох! Ты бы хоть в туфлях научилась ходить, — продолжает Ньям, хихикая. — Можешь даже ни на что и не надеяться. Сегодня вечером ты будешь пытаться не поймать клиентов, а хотя бы не обратить их в бегство.

Ньям хлещет меня своими словами, как плетью. Я не отвечаю.

Джай йен, йен.

Не сгибаться под тяжестью оскорблений. Гордо поднять голову. Покачивать бедрами. Следить за осанкой.

Вдали я вижу еще не включенную вывеску «Розовой леди». Еще несколько шагов, и мы у цели. Еще несколько минут, и Ньям найдет себе другую жертву для издевательств. Еще несколько секунд, и я окажусь под защитой тени сутенерши или Нет. Ньям опять что-то говорит мне. Гадость, несомненно. Я так сосредоточена на деревянной двери бара, на маленькой шаткой хижине, что не слышу слов Ньям.

Докмай, я — Докмай.

Я пришла, а моей подруги еще нет. Сутенерша, думавшая, что мы появимся вместе, спрашивает, где ее носят черти. Инквизиторша с желтыми глазами. Ньям, наверное, смеется за моей спиной, радуясь опозданию соперницы. Моя голова, до этого момента гордо поднятая и побеждавшая силу притяжения земли, опускается в бессильном признании.

— Я не знаю… Я думала, она уже здесь.

Старуха приходит в ярость. Я догадываюсь, что кровь кипит в ее венах, по биению жилки на правом виске. Похожей на внезапно проснувшуюся змею.

— Да не стой ты столбом! Работа не ждет. Иди в бар и поставь бутылки охлаждаться.

Я подчиняюсь. Я чувствую груз на совести. Беру бутылки пива из ящика под стойкой и думаю, что все произошло по моей вине. Если бы я сдержала свой страх, прогнала кошмары, не обратила внимания на рычание тигра, Нет не ушла бы взбешенной. Наша дружба не пострадала бы. Ньям подавилась бы своим ядом, а старуха бы нам обеим ободряюще подмигивала.

Я виновата во всем.

— А! Нет! Где ты шлялась, черт тебя дери! Ты знаешь правила. Здесь не детский сад. Опаздывать нельзя, — ворчит сутенерша.

Я застываю, держась за ручку холодильника, который обвевает мне шею прохладой.

Нет все в том же желтом платье, но лицо ее искусно накрашено, а гладко зачесанные волосы говорят о том, что она заскочила домой после моего ухода. Неужели она ждала, пока я уйду, чтобы подняться в квартиру?

— Извините меня. Это больше не повторится, — отвечает она, слегка склоняя голову.

— Надеюсь. В наказание ты сегодня открываешь.

Моя подруга кивает, признавая вину. Войдя, она ни разу не посмотрела на меня, даже не искала меня взглядом. Если бы она только повернула ко мне голову, она увидела бы, как мне плохо, как я страдаю.

Моя звезда.

Моя путеводная звезда.

Только бы ты не погасла для меня навсегда.

— Э, Докмай! Холодильник, между прочим, здесь стоит не для того, чтобы ты его в качестве кондиционера использовала!

Опять она! Ньям не оставляет меня в покое. С тех пор, как мы пришли, она только и ищет, к чему бы придраться. Спокойно сидит у бара, ничего не делает и наблюдает за новенькой, за соперницей, которой она ни за что не хочет позволить превратиться в профессионалку.

— Да, прошу прощения, — говорю я и так сильно хлопаю дверцей холодильника, что он начинает дрожать.

— Эй! Поосторожней с оборудованием! — кричит сутенерша.

Я складываю ладони перед носом и кланяюсь. Бормочу извинения и снова начинаю доставать бутылки из ящика. Мне опять хочется плакать, исчезнуть, убежать. Все одновременно. Надо сосредоточиться на бутылках с пивом. Нужно их взять, открыть холодильник (аккуратно!), поставить их внутрь, закрыть дверцу (осторожно!).

Не думать ни о чем.

— У тебя все нормально?

Я собираюсь ответить, но она продолжает:

— Выглядишь ты, во всяком случае, великолепно. Я тебе говорила, что ты и сама сумеешь накраситься.

Нет улыбается мне. Не так, как тогда, делано, через силу. А нормальной, даже довольной улыбкой. Она дружески подмигивает, кажется, она немного гордится мной.

— Спасибо.

— Мне пора открывать. Скоро увидимся, ладно? — бросает она, отходя. — Да, кстати… Удачи на сегодняшний вечер.

Удачи — мне?

Но все равно приятно, что она желает мне удачи. Вдруг, благодаря ей, невезение впервые забудет обо мне.

— Нет, скоро семь часов! — кричит сутенерша, вставая рядом со мной за стойку.

Старуха подходит к электрической кассе за моей спиной, ее длинные пальцы с ярко-красным маникюром мелькают над клавишами. Световые панно, украшающие стены, немедленно заливают помещение яркими огнями. Вывеска, прикрепленная над входом, загорается и отбрасывает безумные тени на пол.

— Я иду.

С этими словами Нет толкает две большие деревянные створки и впускает в бар свежий, влажный ветер, который, смешиваясь с дуновением вентилятора, летит по залу.

Все лица улыбаются, все тела изгибаются, все голоса повышаются, завлекая клиентов в пещеру «Розовой леди».

— Докмай, хватит за баром прятаться. Сегодня пойдешь обслуживать клиентов в зале, поняла? — говорит сутенерша, выталкивая меня из-за стойки.

Я чувствую, как ее холодные руки сжимают мне плечи для того, чтобы их выпрямить. Меня охватывает дрожь. То ли из-за прикосновения ледяных пальцев к горящей коже, то ли из-за того, что предстоит окунуться в потемки зала.

— Иди, все будет хорошо. Ничего тут сложного нет. Прыгай в воду, а рыба сама приплывет, — бормочет сутенерша, оставляя меня среди девушек.

Справа от меня стоит малышка с ангельским, улыбчивым лицом. Передо мной Ньям сидит на табурете рядом с дверью. Она то вытягивает, то сгибает свои ноги. Длинные, нескончаемые. Они танцуют, словно удав вокруг жертвы, которую он собирается задушить.

— Hey, handsome! — бросает она прохожему.

Я приклеиваю улыбку к лицу и изгибаюсь всем телом, не обращая внимания на глухое рычание тигра, преследующее меня со вчерашнего дня. С тех пор, как хищник появился вновь.

Ньям задевает меня плечом, проходя в дверь под руку с молодым, восхищенным фарангом, но я никак не реагирую. Я слишком сосредоточена на своем теле, выставленном напоказ людям, начинающим заполнять улицу. И когда Нет возвращается в зал с другим фарангом, красивым, как актер из фильмов, которые показывают на Сиам Сквере, я чувствую, что сделалась всемогущей. Потому что Нет оставила мне свой табурет. Докмай сидит на троне Нет, Докмай — королева, она великолепна. Докмай — победительница, на своем насесте она сразу расправляет крылья и бьет ими. И вскоре какой-то мужчина обращает на меня внимание и останавливается.

Азиат. Узкие глаза, слишком вытянутые для тайца. Атлетическое телосложение. Сильные руки, кажется, мягкие на ощупь. Я встаю, удерживая равновесие на каблуках. Я улыбаюсь ему. Так, как научила меня Нет. «Когда ты поймала клиента, ты должна дать ему почувствовать, что твое тело принадлежит ему. Другие не существуют. Ты предназначена для него. Для него, и больше ни для кого».

Я стараюсь следовать инструкциям. Азиат идет за мной в бар. Мое сердце сейчас выскочит из груди. Я испытываю гордость по поводу своего явного успеха и тревогу относительно следующего этапа операции. Выпивка, затем сексуальный акт.

— Следуйте за мной, — говорю я, и мой голос не дрожит.

Он подходит ко мне, но не прикасается. Он так близко, что, кажется, уже обнял меня. От него исходит такая сильная волна чувственности, что у меня кружится голова. И когда я вхожу в бар, ведя за собой клиента, я больше не испытываю страха. Я уже не боюсь ни ставших завистливыми взглядов девушек, ни их поднявшегося при моем появлении шепота. Ни злобных глаз Ньям. Он кажется им красивым, это точно. Быть может, слишком красивым для первого клиента, для первой ночи.

Я усаживаюсь вместе с ним за стойку. Сутенерша хлопочет за баром. Она улыбается, как мать, которая впервые видит зятя и изо всех сил пытается ему угодить.

— Что вы желаете выпить? — спрашивает она по-английски.

— Пиво, пожалуйста.

Мне нравится его голос, низкий и мягкий. Мурлычущий, не агрессивный. Я любой ценой должна ему понравиться.

— Как вас зовут?

— Юкио. А вас?

Секундное колебание. Какое имя назвать?

— Докмай. Я — Докмай.

— Красиво, — отвечает он, поднося к губам кружку с искрящейся жидкостью.

Молчание. Я наслаждаюсь комплиментом. Привлекательный мужчина, приехавший из чужой страны, находит меня и мое имя красивыми.

— Докмай, что ты хочешь выпить?

Старуха прекрасно видит, что я поддаюсь его чарам. Что я не возражаю против того, чтобы поменяться ролями.

Я беру себя в руки. Скрещиваю ноги, чтобы стать уверенной в себе, как Ньям, и отвечаю:

— То же, что и сударь.

Сутенерша опускает глаза, явно успокоенная.

— Вы в Бангкоке по делам?

Все вопросы, которые я задаю мужчине, подсказала мне Нет. Да и английскому меня выучила тоже она. Я говорю не так хорошо, как моя подруга. Поэтому понимаю не все из того, что рассказывает красивый азиат, поглаживая пальцами покрывшуюся влагой кружку. Но несколько слов я выхватываю, этого достаточно, чтобы понять, как и что. Он приехал в Таиланд работать. Компьютеры или что-то в этом роде. Ему нравится наша страна, хотя она и не очень похожа на его родину. Он открыл для себя Патпонг.

Он уже собирается уточнить, сколько времени продлится его пребывание в Бангкоке, как чья-то рука касается моего плеча.

— Фаранг уводит меня к себе, — шепчет Нет.

Я чувствую оттенок грусти в ее голосе. Татуированный не сдержал обещания. Он не пришел.

— Поздравляю. Крупную рыбу сегодня поймала. Завтра, когда приду, все мне расскажешь.

Я киваю и слежу, как она танцующим шагом идет к выходу вслед за торопящимся фарангом. Азиат тоже на нее смотрит. Он видит ее красоту, да и как не заметить? Но моя подруга еще не исчезла, а его взгляд уже вновь возвращается ко мне. Сначала он падает на мои губы, потом спускается к шее, задерживается на вырезе, вздымающемся от нарастающего желания. Затем его узкие глаза убирают бретельку блузки, чтобы увидеть трепещущую грудь.

— Можно вас пригласить к себе? — спрашивает он, пододвигая свою руку к моей.

Он еще не дотронулся до меня, а я уже горю. Первая же его ласка меня воспламенит.

— Нет, нельзя. Но у нас есть здесь очень удобные комнаты, — отвечает сутенерша вместо меня.

Я совсем забыла про эти проклятые правила.

«Правило третье: три первых месяца ты не покидаешь „Розовую леди“. Если клиент хочет позабавиться с тобой, он делает это у нас».

— Очень удобные комнаты?

Азиат, кажется, начал сомневаться. Он ускользает от меня.

— Пойдемте со мной. Я вам покажу.

Я не думала, что мое тело может так выгибаться, что мой голос может так верно выводить мелодию. Клиент удивлен. Он одним глотком осушает кружку. Моя остается полной. Я не отпила ни капли. Чтобы этот клиент понравился, мозги затуманивать не обязательно.

Он улыбается мне, встает и склоняется передо мной.

Победа.

Я, как ребенок, спрыгиваю с табурета, не обращая внимания на сводящий кишки страх. Я уже собираюсь вести свою жертву в нору, как до моих ушей долетают обрывки разговора двух девушек. Я прислушиваюсь, думая, что они говорят о моей добыче.

— Смотри, фаранг вернулся. Вот уже два года он приходит сюда на праздник Лои Кхратонг и никогда не берет девушек. Что ему надо-то тогда?

Некоторые из девушек сидят с клиентами, в основном белыми. Другие стоят у дверей, предлагая свои прелести прохожим. А чуть подальше, справа, в темном углу, сгорбился над апельсиновым соком человек со светлыми волосами, который, кажется, ждет, пока закончится вечер. Его руки вцепились в стакан так сильно, словно он боится, что у него отнимут напиток, не дав допить до конца. У него длинные пальцы. Не такие широкие, как у азиата. Но более волосатые. Покрытые золотистым пушком. И несмотря на почти закрытые веки, мне кажется, что я узнаю этот взгляд. Голубой, как вода на дне бассейна.

— Докмай, все хорошо?

Юкио берет меня за руку.

— Да…

Я шепчу.

— Пойдем? — спрашивает он, прижимаясь ко мне.

Я поворачиваю исказившееся лицо к азиату. Мое желание исчезло. Теперь я вижу, что этот человек, который казался мне красивым, красивым до головокружения, безобразен. Он приземист, у него слишком низкий лоб, тяжелая походка. Я вижу его горящие глаза, я чувствую, как напряглось его тело… Все это вызывает у меня отвращение. Меня сейчас вырвет.

Я отвожу глаза в сторону и делаю глубокий вздох, чтобы прогнать перехватившую горло тошноту. И ту же секунду взгляд, как магнитом, притягивает к фарангу, сидящему там, прямо у дверей. Посмотри на меня! кричит голос у меня в животе. Посмотри на меня до того, как я уйду с клиентом, и мое посвящение состоится. Я прошу тебя.

— Докмай?

Юкио теряет терпение. Он берет меня за руку и притягивает к себе, отдаляя от мужчины, который сумел покорить мое сердце. Все мое тело противится этому.

— Докмай!!!

Властный и угрожающий голос сутенерши раздается из-за стойки.

Девушки умолкают. Их клиенты застыли.

Старуха превратила бар в музей восковых фигур.

И среди неподвижных персонажей галереи лишь один силуэт, спрятанный в тени, подает признаки жизни.

Фаранг, которого крик сутенерши вывел из мечтательности, поднимает голову от стакана и видит меня. Наконец-то.