Я выехал из Хангельцика в сопровождении чахаров и колониста Журавлёва, чтобы приготовить верблюдов и перекладных коней на уртонах.

Благодаря любезности князя-губернатора, мне удалось обеспечить проезд всему нашему отряду.

По истечении двух дней я был уже в Улясутае. На самом въезде в город узнал, что атаман Казанцев приехал из Кобдо и в данный момент пребывает у есаула Вандалова.

Лагерь монгольского дивизиона находился за речкой Улясутай. Посреди большой площадки стояла красивая лагерная юрта, перед которой несли охрану несколько монгольских солдат. Войдя в юрту, я увидел атамана Казанцева и сидящего рядом высокого бурята, одетого в шёлковый княжеский костюм с нашитыми на плечах эполетами со свастикой. На его груди было несколько российских орденов. Это был, как оказалось, есаул Вандалов. После представления меня есаулу, я отдал Казанцеву рапорт о моём путешествии, а также о стычке под Дзиндзиликом. Я обратил внимание на то, что Вандалов старательно записывал некоторые из рассказанных мною подробностей.

В Улясутае находилось много наших раненых, которых разместили в просторном доме под наблюдением сестёр милосердия.

Улясутай жил теперь под впечатлением тяжёлой руки полевого суда и непрерывных следствий.

Есаул Безродных раскрыл здесь большевистскую организацию.

Из бумаг, найденных во время обыска у одного из кладовщиков фирмы Швецова, следовало, что во главе заговора стоял колонист Бурдуков, который получал деньги и директивы от советского генерального штаба в Иркутске. Об энергичной деятельности большевистского центра свидетельствовал факт, что заговорщики обладали списком фамилий и словесным описанием всех офицеров и солдат, которые бежали из Советской России в Монголию. В обнаруженных бумагах находился также список коммунистических ячеек, разбросанных по всей Монголии.

Было решено выловить всех членов большевистской организации. Бурдуков, предчувствуя опасность, бежал вместе с семьёй в направлении западной границы.

Высланная за ним погоня констатировала, что ему удалось перейти границу в окрестностях Бикон-мурена.

Прибывших в это самое время в Хангельцик с отрядом атамана Серпаса чиновников Центро-Союза также посадили в тюрьму. Во время обыска у всех арестованных были найдены коммунистические удостоверения, выданные Бурдуковым.

Следствие было проведено тайно, чтобы не вспугнуть заблаговременно оставшихся на свободе коммунистов. В это самое время прибыл из Урги знаменитый и нашумевший приказ № 15 барона Унгерна.

В этом приказе Унгерн доводил до сведения совокупность причин и направление организованного наступления против большевиков.

В одном из параграфов он приказывал расстреливать всех коммунистов и большевистских комиссаров, находящихся внутри границ Монголии или на территории действий отрядов своих войск. Одним из наиболее характерных пунктов был тот, в котором барон приказывал городские комендатуры в Монголии, а также военные интендатуры, передавать в руки поляков, если они находятся в занятых войсками барона местностях, и если они согласятся на принятие предложенных им функций.

Этот пункт, как я позднее узнал от самого Унгерна, составлен был профессором Оссендовским, который пребывал в ту пору в Урге и был очень хорошо принят бароном. Унгерн рассказывал мне, что зная, что профессор Оссендовский уже был в Тибете, хотел послать его с посольством к далай-ламе, но наш земляк не согласился на это и поехал в Китай, оставив после себя наилучшие воспоминания.

Приказ барона заканчивался заверением, что Азиатская кавалерийская дивизия будет биться с большевиками, чтобы освободить мир от коммунистической заразы.

В связи с вышеупомянутым приказом всех арестованных коммунистов уничтожили, двоих из них: бухгалтера Центросоюза из Улясутая и кладовщика фирмы Швецова — расстреляли как бывших солдат.

Атаманы формировали новые отряды, офицеры же были заняты обучением рекрутов. Я занимался изготовлением ручных гранат в специально отданном вы моё распоряжение домике, стоящем в стороне, тут же у реки.

После нескольких дней работы, в присутствии всего офицерского персонала, я устроил испытание изготовленных мной гранат, которое прошло отлично. Атаман, увлёкшийся достигнутыми мною результатами, дал мне несколько человек для помощи, поручив одновременно изготовление в кратчайший срок нескольких тысяч снарядов.

Однажды пришёл ко мне есаул Безродных с просьбой, чтобы я принял участие в торжественном приёме Джалханцы-гегена, премьер-министра при дворе Богдо-гегена из Урги и главного советника двора далай-ламы из Тибетской Лхасы.

В день приёма сановника я освободил от работы всех солдат, сам же, одетый в праздничный наряд, направился в лагерь Вандалова. Городские улицы были подметены, дома украшены флагами национальных цветов. Сто кавалеристов верхом на лошадях ожидали гостя перед городскими воротами, а сто пехотинцев образовали шеренгу, тянущуюся вдоль всей улицы, до самой крепости, заселённой некогда китайским губернатором.

На подворье крепости собрался весь офицерский штаб во главе с атаманами, китайские и российские старосты, а также хошунные чиновники.

Около четырёх часов пополудни раздались оружейные залпы, возвещающие о приезде гостя; он приехал в автомобиле, подаренном ему бароном Унгерном, в следующем же автомобиле ехали личные писари Гегена. В воротах крепости произошла встреча сановника, после чего Геген направился в большое помещение, где должен был состояться банкет в его честь.

Во время церемонии представления Гегену всех офицеров, а также вручения подарков делегациями китайских купцов и российских колонистов, я с необычайным интересом наблюдал как самого сановника, так и окружающий его двор.

Министр, несмотря на шестидесятилетний возраст и совершенно седые волосы, производил впечатление молодого ещё человека. Это впечатление усиливали его движения, энергичные и решительные. Он был одет в жёлтый шёлковый тэрлик, украшенный вышитыми цветами. На не прикрытой ничем груди виднелась маленькая серебряная коробочка, в которой находились благословения от Хутухты и Далай-ламы. Красивые, аристократические руки Гегена были покрыты браслетами, а на безымянном пальце был виден огромный золотой перстень с рубином. Двор министра состоял, главным образом, из духовных лиц, одетых в жёлтые шёлковые тэрлики, а также высокие остроконечные шапки, завершающиеся цветными кистями. Лица их были серьёзны и сосредоточены.

Во время пира на первом месте сидел Геген, рядом же с ним два есаула, которые появились в княжеских костюмах, служащих им верхней одеждой. Далее сидели атаманы, за ними — офицерский штаб.

Пиршество, состоящее из великолепных блюд, поданных на прекрасных китайских сервизах, и запиваемых обильно вином и коньяками, продолжалось достаточно долго. Я заметил, что министр не пил ни водки, ни коньяка, развеселился он только при виде шампанского. На другой день после банкета Джалханцы-геген, в окружении своего двора, осмотрел мою фабрику. Я продемонстрировал свои изделия перед достойным гостем, что ему неимоверно понравилось. С огромной заинтересованностью слушали духовные лица мою информацию, касающуюся технической стороны процесса изготовления гранат. При прощании министр подарил мне высокохудожественно выполненную из золота статуэтку Будды высотой около пяти сантиметров. От сопровождавших его князей я получил в подарок двух гобийских коней с сёдлами и чепраками (попонами). Так как местный обычай требует ответить взаимностью за подарки, я подарил одному из князей серебряную папиросницу, другому — пистолет системы Браунинг.

Джалханцы-геген пребывал в Улясутае несколько дней, проводя время, главным образом, на тайных совещаниях с атаманами. Затем выехал в Лхасу после прекрасного банкета, который устроили в его честь офицеры и китайские купцы.

На третий день после выезда Гегена, я получил от атамана Казанцева приказ о посвящении сотника Карапетова в процесс изготовления гранат, сам же был отдан в непосредственное распоряжение есаула Безродных.

Этот приказ очень меня обеспокоил, потому что последовал после моего разговора с Безродных, в котором тот же самый Безродных утверждал, что слышал якобы о моей службе в большевистской армии. Видимо, кто-то был заинтересован в моей погибели.

Мои приятели были неимоверно обеспокоены этим отъездом, так как знали уже тактику Безродных, который приговорённых к смерти отправлял якобы в Ургу и приказывал их расстреливать в нескольких километрах за городом, среди скальных расщелин.

Моё подозрение подтвердило известие, что с отрядом должен был выехать поручик С., уже в течение нескольких дней сидящий под арестом за служебный проступок.

В моих мыслях мелькали все страдания прошедшего года — тюрьма в Минусинске, тяжёлые условия жизни в тайге, бессонные ночи в седле во время боёв в Урянхае, наконец, полная приключений жизнь в Монголии, и многократно задавал себе вопрос, неужели столько страданий должно закончиться бездарно…

Или завистливая судьба не позволит мне уже никогда вернуться на свободную любимую родину?

В минуты сомнений я очень отчётливо слышал слова шамана из Урянхая: «Много времени проведёшь ты в седле, но вернёшься туда, где ждёт тебя успокоение».

Решил быть в путешествии очень осторожным и никогда не оставлять у себя за спиной солдат есаула. К седлу привязал суму с гранатами, чтобы в случае предначертанного судьбой приговора убить себя и своих палачей.

Двухнедельное путешествие, в постоянном напряжении и ожидании смерти, разрушало мои силы, тем более, что, несмотря на то что Безродных относился ко мне с должным уважением, не удалось мне узнать у него, с какой целью меня везли в Ургу.

С другой стороны, я был доволен этим путешествием, которое бросало меня на 1200 км восточнее, откуда можно было добраться до Китая или до Японии, где уже были польские консульства.