Несколько первых дней прошли спокойно и без всяких приключений. Прекрасные берега реки Ои, которая в своём беге среди громадных скал и камней создавала многочисленные грохочущие и пенящиеся водопады, восхищали мой взгляд и приковывали внимание. Суровая красота тайги выступала здесь в целом своём великолепии. Малая Оя, впадая в Большую, создаёт на слиянии водопад 25-метровой высоты. Огромные камни и обломки скал, принесённые водами Малой Ои, попадают к водопаду и здесь, подхваченные течением, летят вниз, как мячи, разбиваясь на мелкие куски. Из этих кусочков формируется как будто вал, в который с бешенством ударяют воды Большой и Малой Ои. Является эта картина страшной, но захватывающей своей дикой красотой. К счастью, до настоящего времени человеческая цивилизация не внесла никаких новшеств и улучшений в царство девственной, роскошной природы тайги.

В следующий день наших странствий выпал снег и прикрыл толстым слоем ветки кедров и сосен. Вечером добрались мы до шоссе, пересекающем тайгу и связывающем Минусинск, Ермаковскую и Григорьевку с селом Усинское.

С точки зрения на присутствие в Григорьевке и Усинском большевистской кавалерии, не хотели мы выходить из тайги на шоссе днём. И таким образом забрались вглубь леса, а когда наступила ночь, двинулись по шоссе в дальнейшую дорогу.

Первым серьёзнейшим препятствием в нашем странствии был сожжённый мост на Ое. Мы были вынуждены вброд переходить воду, очень холодную и достигающую нам почти до колен. Замёрзли мы при этой переправе немилосердно. Дойдя до самой высокой точки шоссе, находящейся на 126 версте, заметили мы маленький домик проезжей станции.

При виде освещённых окон я решил, не взирая на возможную опасность, зайти внутрь дома, чтобы высушить одежду и обувь, отдал карабин Палюху, сам же, с заряженным револьвером в кармане, вошёл в избу. У огня сидели несколько сонных мужиков, которые начали у меня выпытывать, кто такой и что делаю в тайге один без оружия. Сделав глупую мину на лице, начал объяснять, что я батрак из соседней деревни и служу у одного из хозяев, который также завтра сюда приедет.

Несмотря на то, что мой акцент, жесты, как и оборванный внешний вид, в полной мере соответствовали сказанному мною, однако взгляды моих ночных собеседников очень выразительно говорили, что не верят они ни одному моему слову. К тому же, забыв совершенно о местных обычаях, я вытер нос не пальцами, а платком. После этого факта, выдающего в известной степени моё инкогнито, собравшиеся начали о чём-то шептаться между собой. Не знаю, чем бы это закончилось, если бы не внезапное вторжение какого-то мужика, который крикнул:

— Похоже, что идут белые с карабинами!

Моментально вся изба опустела. Мужики вскочили на коней, а я втихомолку побежал к тому самому месту, где оставил Палюха и Лукасевича. Однако не застал здесь никого из них. Побежал, следовательно, вниз, в направлении, параллельном дороге.

Внезапно услышал тихий голос:

— Это ты, Камиль?

Увидел двоих своих друзей, вооружённых карабином и топором. Узнал, что тревога, поднятая крестьянином, была вызвана видом Лукасевича и Палюха, которые не успели вовремя скрыться в лесу при виде проезжающего крестьянина.

В течение следующих нескольких дней наше путешествие проходило без серьёзных помех. Ночами шли по шоссе, дни же посвящали отдыху, скрываясь в глубине тайги. Постоянная смена окружающих ландшафтов разнообразила путешествие. Шоссе вилось, как змея, среди горных круч, то сваливаясь внезапно в долины речек, то поднимаясь высоко над уровнем тайги. Однажды ранним утром находились мы в большом посёлке, населённом некогда осуждёнными. В настоящее время это поселение было совершенно пустым, потому что его обитатели, то есть «каторжники», бежали отсюда ещё в 1917 году. Ни один из них, вероятно, в настоящее время в Советской России занимает высокую должность государственного чиновника. Бараки осуждённых создавали впечатление, как если бы только вчера были они покинуты. Постоянно встречали мы то тачки, нагруженные землёй или камнями, то бревно, приготовленное для разделывания. Одним словом, было видно, что работу прервали здесь внезапно, не беспокоясь о судьбе брошенного поселения. В одном из бараков нашли мы груду человеческих скелетов. По разбитым черепам догадались мы, что, вероятно, это были тюремные стражники, первые жертвы «бескровной российской революции». Мы покидали лагерь с тяжёлым сердцем. Вид почерневших изрубленных скелетов вызывал у нас мрачные размышления. Подумали мы, что все наши усилия с целью добраться до любимой далёкой Родины могут закончиться такой же могилой в тайге.

Перед достижением реки Ус, притока Енисея, мы снова столкнулись с не очень приятным ощущением. Мы проходили через сгоревший лес. Печальным было это лесное кладбище, лишённое мельчайших признаков травы или мха, и ужасающее взгляд чёрными скелетами деревьев, тянущихся на протяжении десятков вёрст.

Этой же самой ночью, когда мы проходили через пожарище, мы случайно встретили давних знакомых по Минусинской фабрике. Сидели все у разожжённого костра. Угостили они нас ужином, во время которого, ведя непринуждённую беседу, узнали мы разные новости. Наши товарищи жаловались на произвол большевиков, постоянные аресты, реквизиции зерна и скота. От них же узнали мы о польско-советской войне и о том, что большевики создают большие запасы муки и зерна в Урянхае. О войне ходили самые разнообразные слухи. Большевистские газеты долго и широко расписывали о «проснувшемся польском пролетариате» и об ожидаемом скором захвате Варшавы коммунистами. Между местным населением всё же ходили слухи, что большевики плохо преуспевают на польском фронте. Одновременно с началом войны с Польшей в тайге начали создаваться противобольшевистские партизанские отряды, которые нападали на небольшие отряды красных войск и истребляли их поголовно. Большевики же за это без милосердия мстили многочисленным «белым» беглецам, которые хорошо не зная дорог в тайге, попадали в руки «красных» и расстреливались ими без суда. Узнали мы также, что большевистские патрули заботятся по ночам о безопасности окрестностей, но только на расстоянии пяти вёрст от Усинского. Таёжные чащи, где один человек может безопасно противостоять десятку, не привлекали коммунистов удаляться от значительно более населённых мест. Наши случайные приятели одарили нас перед расставанием хлебом и маслом, а также сушёным мясом. Они порекомендовали нам также маршрут, которого следовало придерживаться, если мы не хотим попасть в руки большевиков. Наконец, один из мужиков назвал нам фамилию человека, который должен был указать нам «казачью тропу», или тропинку, минующую Усинское тут же у второй переправы через реку Ус. За эти советы и указания отблагодарил я их подаренным карабином, который теперь мог быть для нас небезопасным. Идя большаком, обратил я внимание на обломки скал, оторванных динамитом, палеонтологические оттиски папоротников, цветов и даже рыб.

Характер тайги изменился здесь до неузнаваемости. Склоны гор уже были покрыты не сосной и кедром, а лиственницей. Изнурённые жарой, шли мы обочиной шоссе, укрываясь в тени деревьев. При первой переправе через реку перевозчик допытывался с любопытством, кто мы такие, зачем и куда идём? Так как нас предупредили, что перевозчик этот дружит с большевиками, — таким образом, не вступая с ним в разговор, отделались мы от него коротким ответом, что едем в Усинское, где собираемся строить кузницу и мастерскую для ремонта сельскохозяйственных машин.

В нескольких километрах дальше перебрались мы через реку во второй раз и, заночевав среди скал, двинулись «казачьей тропинкой».

Со времени существования шоссе между Усинским и Тураном, так называемые тропы совершенно утратили своё связующее значение, тем более, что ездить по ним можно было только верхом на лошадях. К тому же много тропинок заросло полностью, некоторые из них используются лишь охотниками или подобными им скитальцами. Для нас эта тропинка была в данный момент наиболее удобной и безопасной дорогой с точки зрения того, что большевики обходили её далеко, так как на ней из-за одного камня можно было перестрелять целый отряд. На «казачьей тропе» погибло уже так много «красных», что среди большевиков называли её «тропой смерти». Несмотря всё же на видимую безопасность, наше путешествие и здесь не обошлось без приключений. В первый день мы заблудились, что по причине недостатка продуктовых запасов (от которых мы быстро избавились, рассчитывая на близость Турана), создавалась незавидная ситуация. Измученный, злой и голодный, улёгся я спать недалеко от костра, разложенного Палюхом. К счастью, однако, Спаситель бодрствовал над нами. Во время моего сна Палюх и Лукасевич нашли в ближайшем ручье куски мяса, спрятанные в воде среди камней.

Охотники в сибирской тайге, охотясь по нескольку недель, сохраняют таким образом мясо от порчи или от пожирания его волками или медведями. Обычай, заведённый между охотниками, не позволяет забирать спрятанных в воде запасов продуктов. Однако для нас, скитальцев, этот обычай не имел силы, так как голод оказался сильнее всяческих рассуждений и условностей.

Следующей ночью мы снова потеряли дорогу. Чтобы сориентироваться в ситуации, нужно было ждать утра. Эту ночь мы провели у горевшего костра, в соседстве с волками, страшный вой которых доносился до нас с очень недалёкого расстояния. На другой день после этой ночи встретили мы старого охотника, от которого узнали, что место нашего последнего ночлега является волчьим логовом, состоящим из нескольких волчьих семей, и ни один из охотников, знающих тамошнюю местность, никогда бы там не стал ночевать. Этот самый охотник указал нам направление дальнейшей нашей дороги. Он советовал обойти Туран, где находились красные партизаны, и дал нам адрес некой казачки на Терлике, мужа которой убили большевики.

Идя в указанном направлении, добрались мы до так называемого сойотского овоо. Оно представляет из себя груду камней или ветвей, сожжённых на самой вершине горы, через которую идёт дорога. Каждый сойот или монгол, проезжая около овоо, дотрагивается до груды камней или привязанного лоскута или конской шерсти, таким образом благодаря духов гор за счастливое окончание части пути. Этого обычая придерживаются все туземцы из опасения подвергнуть себя преследованиям демонов и духов. Итак, стояли мы уже на пороге Урянхая, который был первым самым важным этапом нашего путешествия. До Турана оставалось 60 вёрст.

Перед нами простиралась громадная степь, на горизонте рисовалась тёмная линия леса. В южном направлении возвышался так называемый Туранский хребет, представляющий собой подножие Саянских Гор. Дорога через степь была небезопасной и мучительной из-за жары, следовательно, шли мы опушкой леса. Безумно досаждала нам жара, и нигде не находили мы следов воды. Только к вечеру отыскали мы благословенный родник, который утолил нашу жажду. После продолжающегося полный день изнурительного похода добрались мы вечером на территорию Урянхая.