Городской театр в Бердичеве, казалось, шатался от криков, возгласов, улюлюканья. Зал битком набит вооруженными солдатами. Мелькают кое-где фигуры штатских и офицеров. Над собравшимися в клубах дыма потонула люстра. Все устали, охрипли. Изредка в наполненный шумом и гамом зал пробивается отдаленная орудийная канонада.

У трибуны — какой-то щуплый человечек в очках и штатском плаще; он размахивает листком бумаги и кричит:

— Вот телеграмма из ставки! Прапорщик Крыленко убил генерала Духонина!

На скамьях эсеров поднимается исступленный шум. Раздаются крики:

— Большевики — предатели революции!

Неистовствует оратор у трибуны,

— Большевики хотят задушить революцию!

Из-за стола президиума выходит небольшого роста, плотно сбитый человек. Под распахнутой шинелью с погонами подпрапорщика — видавшая виды солдатская гимнастерка, на груди позвякивают четыре георгиевских креста — полный бант. Прищуренные умные глаза невозмутимо и решительно смотрят в зал. Он подходит к трибуне и спокойно отодвигает оратора в очках. Потом неожиданно показывает рукой на потолок. Зал недоуменно стихает.

— Слышите? — спокойно говорит подпрапорщик. — Слышите орудия? Это наступают немцы. Не просто войну продолжают. Наступают на революцию. Мир может быть добыт только в борьбе со всеми врагами пролетариата. Мы — за мир с Германией. Но сейчас немцы — враги революции. Мы должны решить: за революцию мы или против. За революцию — значит драться, драться за мир.

Наши враги — это контрреволюционное офицерство. Наши враги — это эсеры, уже скатившиеся на дорогу контрреволюции, отказывающиеся, признать советскую власть. Наши враги — это мародеры, шкурники и трусы, для которых личное дороже интересов Родины. Наши враги — это немцы, наступающие на нашу страну, предложившую мир.

И сникли, умолкли истерические вопли, зал загудел сочувственно, понимающе. Своему.

— Правильно! Даешь мир!

Из-за стола президиума поднялся широкоплечий грузин, глаза как маслины, орлиный нос. Заговорил горячо, взволнованно:

— Медведовский говорит правильно. Мы должны признать советскую власть и встать на ее защиту.

Его все знали: Васо Киквидзе, председатель солдатского комитета 6-й кавалерийской дивизии, при царе — подследственный арестант.

Здесь в ноябре 1917 года на чрезвычайном съезде солдатских комитетов Юго-Западного фронта впервые встретились Василий Исидорович Киквидзе и Самуил Пинхусович Медведовский. В дальнейшем судьба тесно связала их.

Настроение масс было ясно — за Советы. Дальнейшая проволочка только играла на руку врагам революции. Фракция большевиков съезда объявила о роспуске съезда. Это неожиданное и смелое решение изумило всех, на мгновение зал замер, но затем спять поднялся неистовый шум. Он перешел почти в рукопашный бой: солдаты выдворяли из зала меньшевиков, эсеров и их прихвостней. Вокруг стола президиума собрались все большевики, вместе с ними Киквидзе. Разговор деловой и лаконичный.

— Надо избрать ревком. Силы-то у нас не ахти… Но выдержим.

— А я свою дивизию продвину сюда, — откликнулся Медведовскому Васо Киквидзе. — Ничего, волков бояться — в лес не ходить!

Так начался совместный боевой путь Медведовского и Киквидзе.

…Самуил Медведовский родился в 1891 году в местечке Золотоноше Полтавской губернии. Его отец служил сторожем и чернорабочим в синагоге. С детских лет понял Самуил, как трудно бедняку да еще еврею в царской России достается кусок хлеба. Семи лет Медведовский остался без матери, девяти — без отца. Кое-как упрямый мальчонка по талмуду, с подзатыльниками и бранью «учителей» овладел грамотой.

Он всей душой рвался к знанию. На средства «политического» — сельского учителя, разгадавшего в драчливом мальчонке недюжинные способности, Медведовский учится в городском училище, одновременно зарабатывая уроками на жизнь. Словно шутя овладевает немецким языком. Говорит без акцента. Пишет без единой ошибки.

И вот разговоры по всей Золотоноше. Правоверные евреи удивляются. Подумать только! Бесштанный сирота — ладно бы из «хорошей семьи» — Самуил Медведовский в 1911 году сдает экстерном за курс гимназии. А потом — уж совсем непонятное — молодой Медведовский («жить бы ему, как люди») ввязывается в «политику», даже в тюрьму попадает за беспорядки. Чем бы это кончилось — неизвестно, но в 1912 году его забирают в армию…

Грамотность и отличное знание немецкого языка выделили его среди солдат 27-го Витебского полка, в котором он служил. Его назначают на «ответственный» пост — писарем 10-й роты.

Началась первая мировая война, и едва полк прибыл на фронт, как командир полка Богданович, ярый антисемит, перевел Медведовского из писарей в команду пеших разведчиков. Вместе с ним были переведены в разведчики еще два еврея, служившие в полку в фельдшерской команде:

— Пускай-ка эти субчики пороху понюхают.

Но не робкого десятка оказался Медведовский. Уже через два месяца грудь его украшали два «георгия».

— Это его превосходительство генерал Богданович помог, — шутил Медведовский, — а то гнить бы мне в штабе.

Он скоро завоевал среди солдат популярность своей храбростью, веселым и задушевным характером, умом.

К 1916 году Медведовский уже имел четыре «георгия» и георгиевскую медаль и был подпрапорщиком. О храбрости Медведовского ходили в полку легенды. Летом 1916 года пошли в разведку два его товарища, но вылазка оказалась неудачной, пришлось вернуться. Один из разведчиков, раненый, остался на ничьей земле. Он лежал в воронке и звал на помощь. Но ни русские не могли ему помочь, ни немцы захватить в плен: с обеих сторон чуть что поднималась сильнейшая стрельба. И тогда Медведовский решился на отчаянный шаг: с одним из разведчиков, совсем невооруженные, взяв носилки, они во весь рост, не скрываясь, пошли по изрытому воронками полю к раненому. Сначала раздалось было несколько выстрелов, но затем воцарилась мертвая тишина: немцы с изумлением взирали на необычайное зрелище. Жизнь товарища была спасена, а Медведовский и его спутник возвратились невредимыми.

Авторитет Медведовского в полку и корпусе рос и креп. В марте 1917 года он стал большевиком и был избран в корпусной комитет. Начальство вовсе не радовалось этому, и вскоре Медведовский был откомандирован в ставку Юго-Западного фронта, в город Бердичев, на должность взводного офицера роты георгиевских кавалеров. Когда в Бердичев пришла весть об Октябрьском перевороте, солдаты всех воинских частей избрали руководителя городской партийной организации большевиков Медведовского начальником гарнизона.

Сразу же после съезда Медведовский и Киквидзе, избранные в члены Военно-революционного комитета Юго-Западного фронта, начинают формировать красногвардейские отряды из частей фронта, предвидя, что скоро придется с оружием в руках защищать завоевания народа. И такое время настало: немцы и гайдамаки решили свергнуть советскую власть на Украине. Усилиями большевиков красногвардейские отряды Юго-Западного фронта сводятся в 4-ю армию советских войск под командованием Киквидзе, Медведовский — его помощник. Более двух месяцев ведет 4-я армия ожесточенные бои с немцами и гайдамаками, отходя под натиском превосходящих сил. На Медведовского Киквидзе возложил серьезную и весьма сложную задачу: вывести из-под огня эшелоны с продовольствием, боеприпасами, оружием и казной Юго-Западного фронта. Медведовский отлично справляется с задачей. Неоднократно вступая в бои и личным примером воодушевляя красногвардейцев, он доставляет ценное имущество в Тамбов.

В Тамбове 4-я армия реорганизуется в 1-ю Советскую внеочередного формирования дивизию (впоследствии 16-ю стрелковую). Начдив — Киквидзе, помначдива — Медведовский. И опять у Медведовского забот полон рот: нужно подбирать комсостав, следить за вооружением дивизии, разъяснять красноармейцам события. И еще одна забота весьма щепетильного свойства. Васо Киквидзе — самобытно талантлив И отчаянно храбр, умен и предельно самолюбив. Он безраздельно предан революции, но считает себя эсером, политически недостаточно грамотен, не имеет достаточного военного опыта и поэтому порой допускает ошибки. Помогать ему нелегко, для этого требуется и любовь, и выдержка, и такт.

Недолго длилась передышка: в июне 1918 года дивизия направляется на Южный фронт для борьбы с бандами Краснова. В эти трудные для Республики Советов дни дивизия покрыла себя неувядаемой славой, проведя ряд тяжелых боев вдоль линии железной дороги Поворино — Царицын. Впереди солдат, в самой гуще красноармейской массы надо было искать в эти дни начдива Киквидзе и Медведовского, лично участвовавших в боях и своим примером воодушевлявших бойцов.

В 1918 году нелегкое это было дело — управлять дивизией. «В области снабжения приходилось жить за счет населения; оперативные задачи — выполнять самостоятельно, пополняться добровольцами — местными крестьянами и казаками; управлять дивизией — наступая вместе с бойцами, деля с ними ночлег, еду и все тяготы боев», — вспоминал Медведовский.

Первые политработники и комиссары стали прибывать в дивизию только в ноябре 1918 года — политотдел дивизии был образован лишь в январе 1919 года, — а до той поры всю политработу приходилось вести Медведовскому, «партийной душе» дивизии, как называли его коммунисты.

Особое внимание уделял помначдив воспитанию бойцов в духе пролетарского интернационализма. Это была проблема сложная и важная: дивизия отличалась исключительной многонациональностью — были в ней русские, украинцы, молдаване, поляки, чехи, евреи, грузины, китайцы, мадьяры. И ко всем требовался свой подход, внимание, такт.

Но это не все: Медведовский был еще и боевой заместитель начальника дивизии, не раз показавший себя опытным командиром и бесстрашным бойцом. А ведь командовать тогда не так-то просто было: «Южный фронт — миг, противник — ветер: налетел, нашумел, переломал все, и — не стало его, найдя себе простор, гуляет с такой силой, что щепки летят».

Быстрота и оперативность, смелость и точность решений имели в таких условиях огромное значение. Медведовский и Киквидзе хорошо понимали это и благодаря врожденному таланту обоих блестяще справлялись с задачей — громить красновские банды. Фронт дивизии в это время нередко растягивался на 40–50 и более верст, и обычно Медведовский руководил боями на левом фланге дивизии, а Киквидзе — на правом. Уже первые месяцы боев, тамбовский период формирования дивизии, связали их большой дружбой, породили полное взаимопонимание. К тому же случилось так, что их породнила и кровь: в бою под станцией Гребенкой оба были ранены одной и той же пулей.

Хотя Киквидзе по билету был левый эсер, но во всем поддерживал большевиков и стоял фактически на их платформе. Только в одном не сходился Киквидзе с большевиками: он выступал противником Брестского договора, требуя немедленно начать активную борьбу против немцев.

Друзья удивительно удачно дополняли друг друга — горячий, до безрассудства отчаянный Киквидзе и спокойный, хладнокровный, никогда не теряющий самообладания Медведовский. Он не горячился в боях, не лез на рожон, считал пустую браваду и никчемную удаль глупостью, но, когда требовалось, в бою проявлял такую дьявольскую храбрость, что вызывал восхищение и у бойцов и у Василия Исидоровича.

Командира 137-го полка Богданова он жестоко отчитал как-то за неуместную удаль. «Вам не полком, а взводом командовать!» А потребовалось — сам повел конную лаву в атаку на Польском фронте. Был справедлив: того же Богданова, выругав и серьезно предупредив, за храбрость представил к награде.

Внешне суховатый и малоразговорчивый, Медведовский, в сущности, был очень душевным, заботливым и внимательным человеком. И, рядовые бойцы это отлично чувствовали, за что и пользовался он огромным авторитетом. Медведовского весьма ценили и уважали и в штабе армии и соседи — Сиверс, Миронов, Левандовский.

И еще одна отличительная «человеческая» черта была в характере Медведовского — для него не существовало своих и чужих красноармейцев. Неоднократно изменял он ход боя, чтобы помочь соседней дивизии, если она находилась в более тяжелом положении.

Во время боев в районе хутор Зубрилов — станция Ярыженская Медведовскому донесли о том, что отдельный Московский полк попал в беду. Медведовский в это время из-за болезни Киквидзе командовал дивизией. Узнав о тревожном положении Московского полка, он сам в броневике бросился на выручку соседям и едва не попал в плен, лишь чудом вырвавшись из кольца белых.

11 января 1919 года был убит шальной пулей Киквидзе. Это произошло в тот период, когда дивизия развивала стремительное наступление. Смерть друга потрясла Медведовского. «Я дал согласие только на временное командование дивизией, так как был сильно привязан к Киквидзе и жить без него, мне казалось, не смог бы».

Однако он нашел в себе силы взять выпавшее из рук Киквидзе знамя борьбы и повести дивизию сквозь огонь фронтов.

— Товарищи, мы не должны падать духом, как ни тяжела утрата. Мы должны мстить за смерть нашего начдива, мы должны продолжить его дело, — сказал он бойцам, и дивизия под его командованием вновь пошла в бой и прошла с боями за два дня 70 километров.

…Наступление Красной Армии в начале 1919 года успешно развивалось. Вместе с 23-й дивизией Миронова 16-я дивизия, носившая теперь имя своего первого начдива, вырвалась в степные просторы Дона. Медведовский, несмотря на непрерывные бои, умудряется осуществить давно задуманную реорганизацию дивизии: сводит полки в бригады — две бригады по три полка в каждой — для удобства и оперативности руководства.

Белые армии стремительно откатываются к Новочеркасску — еще два перехода, и конец красновскому мятежу и, может быть, конец всей контрреволюции.

Сами белые считали дело совершенно проигранным и не делали даже попыток привести части в порядок. И все же… И все же героической Красной Армии не досталась тогда эта реальная и долгожданная победа. Неожиданно начались довольно странные «организационные мероприятия». Движение 16-й имени Киквидзе, уже взявшей Каменскую, и 23-й дивизий было приостановлено. 23-ю дивизию вообще отвели в глубокий тыл. Обоих начдивов — и Медведовского и Миронова — отстранили от командования. Троцкий тем временем, неправильно информируя страну, выступил 24 февраля 1919 года в Доме Советов с демагогическим заявлением: «Южного фронта контрреволюции больше не существует».

…А 16-я дивизия имени Киквидзе тем временем волновалась. Собственно говоря, ни бойцы, ни командиры ничего не имели против нового начдива — Роберта Эйдемана, заслуженного и опытного военачальника. Но отстранение Медведовского, которого все справедливо считали естественным преемником Киквидзе, воспринимали как незаслуженную обиду: Бойцы шумели, митинговали: «Не хотим другого начдива!»

Медведовский оказался в трудном положении. Он весь до мозга костей принадлежал дивизии, она ему заменяла и дом и семью, которых у него не было. Такая преданность и любовь красноармейцев не могли не тронуть его, отдававшего им всю душу и сердце.

В то же время его совесть коммуниста и красного командира восставала против столь грубого нарушения воинской дисциплины, каким, без сомнения, был отказ признать нового командира. Значит, революционное самосознание массы бойцов еще не на высоте, значит, он что-то упустил в воспитательной работе. «Моя ошибка, мне и исправлять» — только так.

Осунувшийся за два дня, но, как всегда, подтянутый, гладко выбритый, в неизменной аккуратной тужурке, подбитой мехом, обходил Медведовский роты и батареи, эскадроны и службы. Терпеливо, упорно разъяснял бойцам пагубность их «бунтарства» для дела революции, являя живой пример полного отсутствия какого-либо честолюбия и карьеризма.

И добился своего: дивизия снова превратилась в боеспособное, крепкое соединение. Эйдеману сказал просто:

— Всегда и во всем можете на меня полностью полагаться.

Суровый и резкий латыш, который и сам мог бы «обидеться» на негостеприимный прием, тоже был дисциплинированным солдатом революции. Он сдержал свои чувства и по достоинству оценил благородство и выдержку Медведовского.

В конце концов все разрешилось: через несколько месяцев, 1 августа 1919 года, Самуил Медведовский вновь вступил в командование 16-й имени Киквидзе стрелковой дивизией, а Роберт Эйдеман получил новое назначение. С этого дня Медведовский почти до самой своей смерти командовал дивизией, проведя ее по разным фронтам сквозь десятки боев.

Пока происходили все эти «реорганизации», белые успели собрать силы, получить помощь Антанты и, использовав разгорающееся восстание казаков против советской власти', перешли в контрнаступление. Вновь разгорелась ожесточенная борьба. Красные части отошли на позиции, с которых началось наступление. Весь август дивизия вела ожесточенное сражение в районе Купянска. Драться приходилось на два фронта: с севера выходил из рейда по советским тылам корпус Мамонтова, с юга нажимала конница Шкуро.

Особенно тяжело пришлось 46-й бригаде, попавшей в почти полное окружение. Вообще правилом Медведовского было командовать так, чтобы не лезть под пули, кроме — кроме тех случаев, когда это абсолютно необходимо. Сейчас был как раз такой случай. Вдвоем с ординарцем — китайцем Андрюшей (Медведовский не любил собирать вокруг себя лишних людей) начдив сумел, когда настали сумерки, пробраться в расположение окруженной бригады. Всего оружия при нем был офицерский наган-самовзвод. И тоже не случайно, по его твердому убеждению, командиру в бою нужно оружие только для самозащиты, а посему нагана довольно.

С тревогой и нелегким сердцем смотрели бойцы на своего начдива. Неулыбчивый, суховатый, он умел несколькими словами успокоить людей, вселить в них надежду. Так было и в этот раз.

Когда на израненную землю спустилась ночь, старый разведчик-пластун Медведовский, успевший на личном опыте детально изучить каждую складку местности, вывел бригаду краем леса из кольца врагов.

А на рассвете тишину снова разорвали орудийные залпы, пулеметные очереди, непрестанный треск винтовок. Несколько часов кряду части Мамонтова и Шкуро ожесточенно дрались друг с другом.

Одну из самых блистательных побед на Южном фронте дивизия в составе 8-й армии одержала на рубеже девятнадцатого и двадцатого года под станцией Лихой. Станция эта была ключом к Новочеркасску и для обеих сторон — киквидзевцев и деникинцев — оправдала свое название. Белые сосредоточили здесь значительные силы, в том числе несколько бронепоездов.

Медведовский, знавший цену солдатской крови, с решением не спешил. Он подобрал из бойцов дивизии отличных разведчиков и лично обучал их этой хитрой военной профессии. Теперь начдив всецело положился на своих питомцев.

Его терпение было вознаграждено: через несколько дней разведчики донесли, что белые, успокоенные передышкой, отвели главные силы на окрестные хутора — отогреться, передохнуть. И в первую же ночь красноармейцы стремительным ночным налетом, почти не понеся потерь, овладели Лихой. Удар был настолько неожидан, что белые не успели даже увести санитарный поезд. Дивизия захватила много и других трофеев.

Наутро, придя в себя, белые после трехчасовой артподготовки кинулись в яростную контратаку. Это было предусмотрено. Киквидзевцы подпустили врага на 50 метров, а потом буквально разметали белые цепи пулеметным огнем.

За умелое руководство войсками и личную храбрость Самуил Медведовский после этого боя, случившегося по прихоти военной судьбы 2 января — в день его рождения! — был награжден орденом Красного Знамени.

Победа под Лихой была достойным завершением боевого пути дивизии в девятнадцатом году. Но в памяти бойцов и командиров навсегда запечатлелось и другое. Дивизию, прославившуюся своей стойкостью на весь фронт, командование бросало на самые опасные участки. Как правило, бои приходилось вести с намного превосходящими силами противника. В тяжелых непрерывных сражениях дивизия потеряла почти половину своего состава.

Трагически сложилась судьба 46-й бригады Нырненко. На линии Гуково — Заповедная она приняла на себя удар трехтысячного конного корпуса Мамонтова. После долгого и упорного боя белые ворвались в цепь бригады и изрубили до 900 человек. Красноармейцы и командиры дрались до последнего патрона. Горстка израненных киквидзевцев — около 100 человек — попала в плен. Казаки предложили им выдать коммунистов, комиссаров и командиров. Бойцы отказались. Озверевшие казаки расстреляли пленных всех до единого.

В память погибших бойцов станция Привалье, где разыгралась трагедия, была переименована в станцию Красная Могила.

Под хутором Яблочным пал геройски комбриг-47 Чистяков. Мученической смертью погиб попавший раненым в плен герой-ветеран Доценко. С горечью узнал Медведовский и о гибели старого боевого товарища еще по восемнадцатому году легендарного балтийца Анатолия Железнякова.

Но Дивизия крепла и закалялась. В ее ряды вливались новые бойцы, чтобы достойно продолжить в грядущих схватках славные традиции киквидзевцев.

Как-то в хату, где расположился штаб дивизии, чуть пригнувшись, чтобы не стукнуться о притолоку, вошел немолодой уже командир. Был он худ до крайности, узколиц, воинственными стрелками длиннющие усы и такая же воинственная бородка-эспаньолка. Всем своим обликом, добрым, чуть грустным взглядом он походил на благородного героя Сервантеса. На груди, на алой розетке блестел орден Красного Знамени.

Медведовский встал ему навстречу и сердечно пожал руку. Он был предупрежден, что командиром 48-й бригады в дивизию назначен уже прославленный Ян Фабрициус.

К началу 1920 года наступление Красной Армии на Южном фронте развивалось и ширилось. Под ее ударами белогвардейские банды Деникина откатывались на Кубань, последний оплот белогвардейцев, и к Черному морю.

Весь январь и февраль 16-я имени Киквидзе дивизия в тесном взаимодействии с Первой Конной армией Буденного громит белогвардейцев на самых трудных участках фронта в районе Ростова.

Белые, предчувствуя скорый конец, сопротивлялись отчаянно. Яростные контратаки следовали одна за другой. Временно пришлось сдать Ростов.

Но спасти белогвардейщину уже не могло никакое чудо. С рассветом 1 марта 8-я армия, занимавшая позицию по северному берегу Дона от станицы Старо-Черкасской до Азовского моря, перешла в наступление в общем направлении на Екатеринодар.

Незадолго до этого Самуила Медведовского, как лучшего начдива, назначили командовать ударной группой в составе 16-й, 9-й и 13-й стрелковых и 16-й кавалерийской дивизий и нескольких отдельных бригад. Группе поставлена задача: овладеть станицей Ольгинской и Батайским плацдармом, который по праву считался одним из наиболее укрепленных участков фронта белых, «деникинским. Верденом». Его укрепляли еще в 1918 году красные части при наступлении немцев, и тогда хорошо обученные и вооруженные немецкие войска не рискнули брать Батайск.

Наступать надо было через плавни, на участке шириной 7–8 километров, который целиком простреливался. Ударная группа по плану должна была наступать вместе с Конной Армией Буденного, но случилось так, что в бой ей пришлось идти одной… И то, что не смогли сделать немецкие войска в 1918 году, сделали красноармейцы: к вечеру того же дня «деникинский Верден» пал после ожесточенного сражения. А еще через три дня, продолжая свой стремительный боевой марш, ударная группа под командованием Медведовского овладела Кушевским узлом в сотне километров за Доном. Среди захваченных здесь богатых трофеев были два новеньких бронепоезда.

Положение в районе Ростова было восстановлено.

Наступление развивалось. «Вперед! Вперед!» — таков был единодушный порыв красноармейцев! Не успевали подвозить патроны и снаряды, но их брали в огромном количестве как трофеи. Деникинцы бросали все, что мешало бежать, — увязшие в грязи повозки, пушки, фаэтоны с награбленным имуществом.

Отбив контрнаступление добровольческого корпуса Кутепова, ударная группа, наступавшая на Екатеринодар, по приказу командования изменила движение. Медведовский получил новое задание: форсировать реку Кубань. Задача была не из легких, и командующему группой пришлось мобилизовать все свое мастерство, чтобы решить ее с честью. В районе наступления не оказалось ни одного, брода, а все переправы и плавучие средства были уничтожены противником. Только западнее, около станицы Варениковской, на участке соседней 9-й дивизии, сохранился один-единственный паром. Им-то и решил воспользоваться Медведовский.

Он шел на большой риск: с уходом войск к парому фактически оголялся участок фронта. Маневр необходимо было совершить скрытно и в кратчайший срок, пока белые не опомнятся и не используют образовавшуюся брешь. Этот замысел был замечательно осуществлен. В течение одного дня части группы под прикрытием оставленной на старой позиции 48-й бригады переправились через Кубань.

Одним из первых ступил на противоположный берег реки командующий. Потери при переправе были ничтожны: всего несколько человек убитых и раненых от бомб, сброшенных с аэропланов белых.

И снова вперед!

Вечером 25 марта 1920 года группа Медведовского находилась всего в 25 верстах — в одном переходе — от Новороссийска, но было ясно, что белые не отдадут его без боя. В городе и его предместье было сосредоточено огромное число войск. 10–12 пехотных полков, 3 кавполка, 10–12 бронепоездов, много артиллерии, боевые корабли, стоявшие в бухте. В районе города, по линии Неберджайская — Тоннельная — Самисам, были подготовлены бетонированные окопы в полный профиль с колючей проволокой, железнодорожные тоннели минированы.

Это был орешек почище Батайска. К тому же положение красных ухудшало отсутствие дорог в тылу и переправ через Кубань. Связь с 9-й армией была потеряна, и о ее положении можно было только догадываться. Сказывалась большая усталость бойцов: в течение двадцати трех дней они прошли почти 400 верст.

Сам командующий почернел, осунулся. Ближайший друг — Михаил Волосатое, командир конной батареи, — с тревогой покачивал головой. Со здоровьем у Самуила было явно неблагополучно. Болела полученная осенью рана, грозя открыться, бил сухой кашель: никто еще не догадывался, что легкие начдива уже сжигает туберкулез. Но на людях Медведовский оставался таким же невозмутимым и хладнокровным, каким его привыкли видеть в войсках. И вот уже объявлен его приказ: не терять времени и брать Новороссийск, последнюю цитадель южной контрреволюции.

Основные силы, наиболее надежные части, белогвардейцы сосредоточили в районе станции Раевской и Анапы. По железной дороге непрерывно курсировали бронепоезда. Наступать в лоб было равносильно самоубийству, и тогда Медведовский применил смелый маневр.

Полкам 15-й дивизии Седякина предписывалось отвлекать противника ложными атаками на участке Натухайская — Греческое. Остальные части должны были сбить противника с Самисамского хребта и прорваться в город.

В четыре часа 25 марта в соответствии с общим планом командарма Уборевича началась операция. Части 15-й Дивизии «демонстрировали» наступление на Натухайскую, а тем временем части 16-й дивизии и 16-й кавполк, сбив противника у хребта, сквозь густой лес и кустарник преодолевали трудности горного рельефа (высота отдельных гор Самисамского хребта достигает здесь около 1400 метров). Бойцы тащили на себе пулеметы, пушки, помогали лошадям и к вечеру неожиданной атакой взяли деревню Бо-рисовку, где были сосредоточены крупные кавалерийские силы белых. При переходе через Самисамский хребет красноармейцам помогали в качестве проводников и разведчиков партизаны, которые снимали дозоры белых и вызывали панику своими отчаянными действиями в тылу врага.

Ночью красноармейцы разобрали железнодорожное полотно и взорвали несколько мостов, отрезав вражеские бронепоезда от города.

Утром белые бросились в контратаку, стремясь восстановить железную дорогу. Восемь бронепоездов, английский дредноут и два миноносца, вся имеющаяся артиллерия открыли ураганный огонь по наступавшим, стреляли даже по одиночным красноармейцам. Артиллерийская стрельба продолжалась целый день, но эффекта не дала. Красноармейцы выдержали этот убийственный огонь и не дали белым прорваться к городу.

Утром 27 марта красные части вступили в Новороссийск. Трофеи, взятые у белых, не поддавались никакому учету. Огромную массу пленных — около 50 тысяч — трудно было конвоировать. Не успели уехать даже кое-кто из дипломатических «деятелей» Запада.

Со взятием Новороссийска была решена участь деникинской армии и контрреволюции на юге России.

Родина высоко оценила победителей. В списке награжденных орденом Красного Знамени за Новороссийскую операцию было и имя начдива С. П. Медведовского.

…Но не долго отдыхали бойцы 16-й имени Киквидзе дивизии. В июне 1920 года их перебросили на Западный фронт для борьбы с панской Польшей, посягнувшей на свободу Советской России.

В Смоленске Медведовского вызвал к себе командующий Тухачевский.

— Рад познакомиться с вами, тем более вместе служить, — сказал Самуилу Пинхусовичу молодой стройный командир.

Начдив в ответ только улыбнулся.

— В каком состоянии дивизия?

— В превосходном. Бойцы познали победу, рвутся встретиться с врагом.

— Это хорошо. — Командующий сделал несколько шагов по комнате, потом спросил озабоченно:

— А как у вас с экипировкой?

Это был вопрос не случайный. Снабжение оставалось одной из самых тяжелых проблем в годы гражданской войны, разрухи и голода. И Медведовский поспешил успокоить командующего:

— Более чем хорошо, по сравнению с другими соединениями, конечно. В Новороссийске мы взяли такие богатые трофеи, что полностью переодели и переобули весь личный состав. Ну, а вы знаете, что такое для солдата хорошие сапоги.

Тухачевский это знал превосходно.

— Могу даже поделиться с армией кое-чем, — закончил Медведовский.

Командующий сердечно поблагодарил его и высказал уверенность, что такое прославленное соединение, как дивизия имени Киквидзе, оправдает надежды командования армии и фронта.

Почти сразу же по прибытии дивизия была брошена в бой. Она участвовала в летнем наступлении Красной Армии, громившей польские войска. За месяц жестоких боев дивизия продвинулась на 600 километров. Каждый километр стоил крови красных воинов. Пополнение задерживалось, начала сказываться усталость бойцов.

Особенно ожесточенные сражения дивизия выдержала под Сморгонью, на линии старых немецких окопов. В этих боях прославилась 48-я бригада Яна Фабрициуса.

В августе обстановка на фронте изменилась в пользу белополяков. По приказу командования 16-я дивизия, насчитывающая к этому времени из семи тысяч бойцов только четыре, начала трудный отход сквозь вражеское кольцо. В этот момент требовалась огромная выдержка и усилия командиров, чтобы не поддаться панике и не допустить полного уничтожения дивизии.

4 августа малочисленные красные полки оказались на грани катастрофы. Белополяки превосходящими силами наступали со всех сторон. Нужны были срочные меры, чтобы остановить врага, а в дивизии к тому времени оставалось уже менее 2 тысяч бойцов на 13 верст фронта.

Необходимо было во что бы то ни стало поднять дух бойцов. И начдив понимал это. Сняв бинокль и планшет с картой, он коротко приказал ординарцу:

— Шашку и коня!..

Собрав эскадрон в 100 сабель, Медведовский бросился в атаку на наступающего врага. Стремительность налета даже горстки красных бойцов ошеломила противника и приостановила его наступление. Воспрянувшие духом бойцы — а их оставалось к этому времени в строю не более 500 — перешли в контратаку, отбросили врага и захватили город Остров. Дивизия была спасена. Однако угроза не миновала. Слишком малочисленными были полки и слишком силен враг. И почти полное окружение. Медведовский решил пробиваться к основным силам армии. Около местечка Августово начдив, ценивший существование дивизии выше своей жизни, остался с арьергардом прикрывать отход войск. Отступающие впереди части Красной Армии, считавшие, что 16-я дивизия уже уничтожена, зажгли мосты через реку, но дивизия по горящему мосту вошла в Гродно.

Узнав, что часть 46-й бригады еще не успела переправиться, Медведовский с горсточкой людей перешел обратно на другую сторону реки и, только убедившись, что информация неверна и что 46-я бригада форсировала реку в другом месте, возвратился в дивизию.

В штабе армии между тем сочли, что дивизия разгромлена, и сформировали из новобранцев, прибывших для пополнения 16-й дивизии, обозных, штабных и других хозяйственных частей новую 16-ю дивизию. 24 августа в местечке Стависки встретились два начдива-16 — Розенблюм и Медведовский. Взаимно представившись и услышав одну и ту же фразу «начдив-16», они в изумлении посмотрели друг на друга, а затем Медведовский поехал принимать пополнение.

Дивизия прошла сквозь кольцо врагов, потрепанная, потерявшая многих лучших своих командиров и бойцов, но готовая снова вступить в бой по первому приказу страны, и во главе ее по-прежнему стоял испытанный начдив Медведовский ’.

В 1921 году РВС республики наградил 16-ю имени Киквидзе дивизию почетным Красным Знаменем. Почетными знаменами были награждены все полки дивизии, а 137-й Тамбовский полк и 46-я бригада, кроме того, орденами Красного Знамени. Так оценила Родина заслуги дивизии на фронтах гражданской войны.

После гражданской войны Медведовский, жизнь которого была неотделима от дивизии, остался ее командиром. Он придавал большое значение связи дивизии с трудящимися страны. В 1921–1922 годах дивизия, находясь в Казани, приняла активное участие в борьбе с голодом, хотя сами бойцы получали полфунта овсяного хлеба и полтора фунта воблы в день. Дивизия по предложению Медведовского взяла на свое полное иждивение 250 беспризорных детей, создав детский дом.

Когда был объявлен добровольный сбор ценностей, начдив первым сдал в помощь голодающим два золотых и два серебряных «георгия».

За активное участие в борьбе с голодом Татарский ЦИК наградил дивизию знаменем с надписью «Борцу с голодом», которое было утверждено РВСР боевым знаменем дивизии. В честь Владимира Ильича Ленина дивизии за ее заслуги было присвоено наименование «Ульяновской».

Лишь 17 мая 1923 года Самуил Медведовский оставил родную дивизию — он был назначен помощником командующего Приволжским военным округом. Тяжело было покидать соединение, в создании которого он участвовал, которое провел с боями по фронтам. И бойцам нелегко было расставаться с начдивом. Его авторитет в дивизии был огромен. Дважды красноармейцы единодушно избирали Медведовского делегатом на съезды Советов. Со дня создания дивизии он был бессменным секретарем ее парторганизации.

В апреле 1924 года Самуила Медведовского не стало…

Некролог в ленинградской красноармейской газете начинался так:

«Все киквидзевцы, как остающиеся в рядах славной дивизии, так и находящиеся во всех уголках на всем пространстве Советского Союза, были крайне взволнованы вестью о внезапной смерти любимого товарища и командира тов. Медведовского…».

Ушел из жизни «железной воли человек, не знавший страха перед смертью и беспощадный к своим классовым врагам… старый революционер, простой, скромный, но близкий и родной бойцам Красной Армии», — сказал Ян Фабрициус.

«С детства я чувствовал гнет старого строя и с детства воспитывался в ненависти к нему, — писал Медведовский в анкете незадолго до своей смерти. — Военное дело за время гражданской войны стало для меня средством мести старому строю в мировом масштабе». И он не только мстил старому строю, но строил новый, защищал его от врагов.

…В Москве на Ваганьковском кладбище есть недалеко друг от друга три могилы: Киквидзе, Медведовского и Железнякова. Три друга, воевавших некогда в одной дивизии, три прекрасной души человека, три героя, они и после смерти вместе. И они вместе с нами.

ТЕОДОР ГЛАДКОВ, КИРИЛЛ ЕРЕМИН