Среди широкой степи, близ железной дороги, по которой уходит вдаль бронепоезд, стоит серебристый самолет. На его крыльях алеют пятиконечные звезды, но на фюзеляже выделяется свежая надпись на французском языке — «Vieux ami» («Старый друг»), У самолета — летчик в щегольском французском комбинезоне и замшевом шлеме. К нему скачут белогвардейцы, и летчик торопливо застегивает верхние пуговицы распахнутого было комбинезона, чтобы скрыть поблескивающий на груди орден Красного Знамени. Вот уже самолет окружен целой сотней белых, и первый из подскакавших казаков заносит над головой пилота клинок с криком:

— Ты кто такой, подлюка, красный или кто?..

Но летчик сохраняет презрительное спокойствие.

— Не ты, болван, а вы, — обрывает он казака и к офицеру: — Господин ротмистр, оградите меня от грубияна. Я сейчас вам доложу, кто я и почему здесь нахожусь…

И рассказывает, как совершил посадку якобы для связи с белым бронепоездом, а тот внезапно ушел… На заданный кем-то вопрос, а почему на самолете красные звезды, летчик, не моргнув, отвечает, что только вчера заставил в воздушном бою приземлиться большевистского летчика и решил полетать на его машине. Со звездами лучше залетать в тыл к красным: не станут обстреливать. Попутно хвастает: он лишь недавно из Парижа, показывает подвешенного к приборной доске плюшевого медвежонка — это, мол, подарок красотки француженки…

Белогвардейцы, даже не спросив у летчика документы, с готовностью помогают ему запустить мотор, и истребитель свечой взвивается в небо. Переворот, пикирование — и на ошалевших казаков обрушиваются меткие очереди авиационного пулемета… Минута, и уже замирает вдали певучий гул мотора, исчезает в небе черная черточка самолета.

Таков один из бесчисленных эпизодов отважной боевой работы красного военного летчика и авиационного полководца Ивана Ульяновича Павлова, вписавшего немало блестящих страниц в героическую историю действий советской авиации в грозные годы гражданской войны и иностранной интервенции.

Иван Ульянович Павлов родился 26 ноября 1893 года в крестьянской семье, в селе Андреевке Херсонской губернии. На медные гроши отец сумел дать ему образование в сельскохозяйственной школе. Иван горячо любил природу, землю, любил пахать и сеять, копаться в огороде, сажать фруктовые деревья. И быть бы ему агрономом, если бы 23 мая 1913 года (эту дату он запомнил на всю жизнь и всегда упоминал ее в разговоре с друзьями) не увидел летящий высоко в небе самолет. Было семь часов утра. Иван занимался утренней гимнастикой в саду около дома, где снимал комнату, как вдруг услышал незнакомый дотоле звук. Он слышал, читал в газетах об автомобилях и решил, что это, наверное, и есть автомобиль. Чтобы увидеть его поскорее, Иван рывком перемахнул через двухметровый забор, сбив при этом соседскую козу. Но никакого автомобиля не было видно. Звук доносился с неба, в этом не было никакого сомнения! И вот действительно в воздухе появился моноплан. Появился и скоро скрылся из виду…

«А я? — пишет в своих мемуарах Иван Ульянович. — Я почувствовал, как сердце мое стремительно забилось. Как созревший корнеплод на хорошо обработанной почве легко выдергивается умелыми руками, так и я одним звуком пролетевшего аэроплана был легко выхвачен из той почвы, которую я старательно и терпеливо сам для себя приготовил!»

С этого момента он твердо решил стать летчиком.

Началась первая мировая империалистическая война. В сентябре 1914 года Ивана Ульяновича призывают в армию. На просьбу послать учиться в авиационную школу — непечатная брань, и все-таки… В октябре солдата Павлова назначают в 6-ю авиационную роту, находившуюся до войны в Одессе, а теперь уже отбывшую на фронт…

Месяц неопределенности, и — о счастье! — Иван Ульянович попадает в число солдат, направляемых в военно-авиационную школу в Гатчине. Но и здесь до середины декабря солдат и близко не подпускали к самолетам: с утра до вечера, с получасовым перерывом на обед, шла бессмысленная муштра — перебежки, падение по команде прямо в грязь и мордобитие за плохое равнение в строю… Наконец начинаются занятия, но не у самолетов, а в моторном классе. Однако радует упорный слух, что будет сформирована группа солдат и для обучения полетам. 29 марта 1915 года в эту группу был зачислен и Иван Ульянович Павлов.

3 апреля в 3 часа 25 минут дня Павлов впервые поднялся с инструктором в воздух — незабываемое событие в жизни каждого человека, посвятившего себя авиации! Иван Ульянович записывает в своем дневнике: «Мне беспредельно хорошо. Чувство совершенно неповторимое…»

11 июня — первый самостоятельный вылет, 18 августа — выдержан экзамен. Солдат Павлов формально уже летчик. Он умеет взлетать, летать по прямой, осторожно разворачиваться и благополучно садиться на землю. И это все. А этого мало, чтобы летать на фронте, сражаться с воздушным врагом. Новоиспеченные солдаты-летчики знают по слухам, что во Франции учат тому, как перевертываться в воздухе, делать мертвые петли, летать лучше птиц. Ничего этого Павлов не умеет, он не уверен, что завтра же не сорвется в штопор и не погибнет, как за несколько дней до этого погиб его инструктор…

В ноябре 1915 года в судьбе Павлова происходит знаменательное событие — его включают вместе с двумя другими «нижними чинами» мотористами в состав отправляемой во Францию русской авиационной миссии. Кружным путем к началу марта 1916 года миссия добирается до Англии и лишь к концу марта попадает в Париж.

Казалось бы, если в состав миссии включили летчика, то для того, чтобы он летал — испытывал закупаемые у союзников самолеты. На деле оказалось не так: вместе с солдатами-мотористами Павлова прикомандировали к моторному заводу «Испано-Сюиза» — изучать монтаж и эксплуатацию моторов. После нескольких месяцев — командировка на другой завод, на этот раз самолетный, фирмы «Фарман». Мечта усовершенствовать свое летное искусство оставалась только мечтой. Более того, Иван Ульянович начал серьезно опасаться, что забудет без практики и то, что знал, вовсе разучится летать! И никакие ходатайства перед офицерами миссии не помогали…

Помогли, как это ни странно, французы. Старательная работа Павлова на заводе побудила французских администраторов замолвить за него словечко перед безучастными соотечественниками, и почти через полгода после прибытия во Францию Иван Ульянович, наконец, оказывается в авиационной школе в Шартре, где и получает французский диплом военного и гражданского летчика.

Но этим обучение во Франции не кончилось: как отличника его посылают для дальнейшего усовершенствования в высшую школу воздушного боя в По, а оттуда после недолгой тренировки на самолетах истребительного типа — в специальную школу воздушной стрельбы в Казо. Успешно сдав и здесь все экзамены, 20 декабря 1916 года Павлов возвращается в По и проходит программу по групповым полетам, которые тогда еще только начинали входить в практику, по дальним перелетам с посадками на незнакомых аэродромах, по высшему пилотажу, атакам привязных аэростатов и, наконец, по воздушному бою с самолетами. Так, уже в феврале 1917 года Иван Ульянович становится законченным летчиком-истребителем. Давняя его мечта научиться летать лучше, чем птицы, исполнилась!

13 февраля 1917 года русская миссия, в том числе и Павлов, выехала на родину. В пути радиограммы принесли весть о Февральской революции. Царя скинули! Россией управляет Временное правительство. Солдаты повеселели, а офицеры миссии растерялись и замкнулись. Как же хотелось Павлову поскорее вступить на родную землю!

За несколько дней до бесславного июньского наступления Керенского Ивана Ульяновича назначили в 1-ю Авиационную группу армий Юго-Западного фронта, которой командовал знаменитейший ас царской авиации полковник А. А. Казаков, сбивший к тому времени 17 официально зарегистрированных немецких самолетов. Эта группа наводила еще недавно страх на немецких летчиков, на чьих картах район ее действий обычно был обведен красной чертой — знак того, что отсюда немецкие самолеты не возвращаются.

После свержения самодержавия боевая деятельность группы почти полностью прекратилась. Летчики-офицеры предались беспробудному пьянству, сам Казаков отдалился от всего личного состава и не показывался на людях… Летали лишь несколько энтузиастов, в том числе и Павлов, которых, как говорится, хлебом не корми, а дай лишний раз побывать в воздухе.

За короткое время Иван Ульянович раз пятнадцать сталкивался с самолетами противника, но все безрезультатно, пока, наконец, 1 октября не одержал первую воздушную победу. Этот бой происходил так. Летая в районе Гусятина на высоте 4 тысяч метров, он увидел четыре немецких самолета — разведчик «альбатрос» и три истребителя «роланд». Они летели по направлению к нашему аэродрому, видимо намереваясь сбросить на него бомбы.

«Роланд», шедший рядом с «альбатросом», держался все время очень близко от него, а задние два несколько отстали. Когда первая пара начала делать на подходе к аэродрому разворот, «роланд» немного оторвался от своего ведущего, и Павлов стремительно проскочил между ними, чтобы оторвать противников еще дальше друг от друга. Быстрый, как мысль, маневр — и нос «ньюпора», на котором летел Иван Ульянович, направлен на «спину» немецкого истребителя. С 40–50 метров Павлов открывает огонь и отваливает влево, чтобы осмотреться и приготовиться к новой атаке.

Оказалось, что «альбатрос» за это время уже успел сбросить бомбы, но промазал, а задние два «Роланда» вплотную приблизились к месту боя. Иван Ульянович ждал, что вот сейчас они скопом на него навалятся, но этого не случилось — все четыре немца развернулись и полетели в сторону своего расположения. Только тот самолет, который был атакован первым, отстал, задымил и стал терять высоту.

Скоро Павлову удается его догнать, но немец еще пробует огрызаться: он делает левый вираж в расчете зайти в хвост русскому самолету, но «ньюпор» маневреннее, и Павлов заходит в хвост «роланду». Короткая очередь, «роланд» резко виляет в сторону, на мгновение замирает и затем почти вертикально с работающим мотором валится вниз, беспорядочно переворачивается и падает на землю…

Отыскав с воздуха ближайший подходящий участок, победитель приземляется неподалеку от поверженного врага. Самолет разбит вдребезги, мотор глубоко зарылся в землю, в обломках — труп летчика… «Когда я взглянул на эту картину, — пишет Иван Ульянович, — у меня впервые, как никогда до этого, мучительно сжалось сердце. То же самое могло быть и со мною, промелькнуло в голове… И, глубоко взволнованный, я тут же спрашиваю у собравшихся вокруг солдат: «Товарищи, кому нужно все это? Кому нужно, чтобы мы с вами так зверски убивали друг друга? Кто в этом заинтересован?»

И стоявший ближе других солдат с проседью, лет сорока пяти, ответил:

— Та це ж, товарищ летчик, надо для царiв та буржуев. Спытайте кого хочете из тiх, яки тут стоять, що ни для кого из нас война не треба!..

Вскоре подъехал на автомобиле изменивший для данного случая своему отшельничеству полковник Казаков. Начал горячо поздравлять с победой, пожимать (солдату!) руку, выражать восторг.

— Если бы я имел право, я бы только за один этот бой произвел вас в офицеры!

— Нет, благодарю вас, господин полковник, — ответил Иван Ульянович, — офицеры сейчас становятся не в моде. А кроме того, и наше с вами дело сейчас, вот эта война стала рисоваться мне в другом свете….

Казаков сжал зубы и молча отошел.

На второй день после похорон сбитого немецкого летчика — лейтенанта Шольца — фотоснимки места падения самолета и похорон с сопроводительным письмом, где говорилось о том, что погибшему были оказаны воинские почести, были сброшены с самолета на немецкий аэродром. Такое «рыцарство» практиковалось в годы первой мировой войны летчиками всех воевавших сторон. Немцы сообщали нам о наших погибших, а на западноевропейском театре военных действий — французы немцам и немцы французам и англичанам. Даже в гражданскую войну эта традиция некоторое время еще продолжала соблюдаться…

Весть об октябрьских событиях в Петрограде и Москве была для личного состава авиагруппы совершенно неожиданной.

Солдаты приняли решение: в случае контрреволюционного выступления летчиков-офицеров (а такая опасность была) уничтожить всю материальную часть — самолеты, моторы и пулеметы. Кто-то предложил сжечь все хозяйство, не дожидаясь каких-либо инцидентов, но Иван Ульянович категорически воспротивился этому, поскольку, как он сам записал, «инстинктивно чувствовал — это оружие еще нам пригодится».

Но вот до фронта дошел известный «Приказ № 1» — о снятии погон, отмене офицерских привилегий и о выборности командиров. Как на это реагировал офицерский состав, можно судить по тому, что летчик прапорщик Леман застрелился за обеденным столом в присутствии всех других офицеров…

Наступили выборы нового командира авиагруппы. Кандидатов было выдвинуто только два — Казаков и Павлов. Большинством голосов Ивана Ульяновича выбрали командиром авиагруппы! О своих правах и обязанностях он имел весьма смутное представление.

Но первым своим приказом по авиагруппе Павлов потребовал, чтобы немедленно сняли погоны те из офицеров, кто этого еще не сделал. Этот же приказ запрещал без личного разрешения командира выдавать кому бы то ни было спирт.

Павлов немедленно начал наводить порядок и в несении в гарнизоне караульной службы.

И все-таки нужно было поехать в Проскуров, чтобы получить необходимые инструкции в революционном комитете 7-й армии. Сделать это удалось не сразу по ряду причин. Во-первых, в течение нескольких Дней тайком из группы сбежали все офицеры. Остался лишь один летчик — недавно прибывший солдат Морковников. Во-вторых, имевшиеся в составе группы украинцы и кавказцы под влиянием проводившейся в войсках националистической агитации потребовали разделить поровну между всеми национальными группами самолеты и прочее имущество.

Иван Ульянович горячо рассказал об опасностях, которые со всех концов грозят завоеваниям революции, и о необходимости сберечь оружие для борьбы с буржуазией. Закончил он свое выступление так:

— Пока нет решения ревкома 7-й армии, никакой дележки аэропланов не может быть. Мы должны сделать все возможное, чтобы отсюда выехать с аэропланами прямо в Москву и там передать их и самих себя в распоряжение революционного правительства!

Лишь на следующий день, 30 ноября 1917 года, Иван Ульянович, наконец, попал в Проскуров — в ревком 7-й армии. Там его целиком поддержали и приказали решительно пресечь всякие разговоры о дележке самолетов и усилить их охрану.

Едва он вернулся к себе в авиагруппу, как узнал, что рядом расположился отряд польских кавалеристов в 700–800 человек, выделившихся из конницы фронта в результате формирования национальных частей. Солдаты, посланные разведать намерения поляков, установили, что они собираются уйти в Польшу, но перед этим захватить побольше всякого военного имущества, в том числе артиллерию, а самолеты авиагруппы уничтожить.

Иван Ульянович немедленно отправился В Совет рабочих и солдатских депутатов, где уже собрались командиры и других воинских частей. Выборный командир артиллерии 3-го Кавказского корпуса выделил для обороны целый дивизион — 16 пушек, а Иван Ульянович — 30 снятых с самолетов авиационных пулеметов и еще два наземных «максима». Во избежание пролития крови польскому полковнику было предъявлено требование разоружиться и после этого следовать куда угодно, но в ответ поляки открыли огонь.

После короткого боя, во время которого летчик Морковников с самолета корректировал огонь нашей артиллерии, а пулеметы авиагруппы перекрыли все пути отступления полякам, последние сдались в плен, были разоружены и в тот же день отпущены на все четыре стороны.

Вечером в Совете состоялось совещание. Обсуждался один вопрос — о повышении революционной бдительности и боевой готовности гарнизона. В конце совещания собравшиеся в один голос заявили Ивану Ульяновичу:

— Ну, Павлов, теперь ты, как говорится, кровно связался с нами в борьбе за революционное дело. Ты хороший летчик и товарищ. Так вот иди и подумай как следует, а завтра заходи сюда с решением. Довольно тебе ходить среди нас беспартийным. От этого будет крепче наше дело и тебе будет легче работать. А насчет поручителей не беспокойся!

Задумался Иван Ульянович. Знал он, что большевики следуют учению Маркса, Энгельса, Ленина, что есть Программа и Устав партии, но знал об этом только понаслышке. И все-таки чувствовал всем сердцем, что партия большевиков ему ближе других, и он решил отдать всего себя служению ей, служению революции, служению делу рабочих и крестьян. И 2 декабря 1917 года Иван Ульянович Павлов стал коммунистом. С этого-дня, как он сам пишет, «началась для меня новая молодость, с новыми бурями и радостями. Я решил драться тем, что имею, — своим оружием, как летчик-истребитель, как воздушный боец пролетарской революции».

Пока Иван Ульянович хлопотал об эвакуации имущества авиагруппы в Москву, пока выполнял боевые задания против наступавших на Украину германских войск, пока обслуживал в единственном числе дивизию легендарного героя гражданской войны В. Киквидзе, Советское правительство по указаниям Владимира Ильича Ленина приступило к созданию своего Красного военного воздушного флота.

Контрреволюция охватила молодую республику рабочих и крестьян с юга, севера, востока и запада. Многие авиационные части старой армии были отрезаны от Советской России. Советская авиация лишилась большинства заводов и школ. Все это очень затрудняло формирование авиачастей, тем более что даже в правительственных органах в Москве были «деятели», которые считали, что пролетариату не нужна такая «дорогостоящая игрушка», как авиация.

Правда, некоторые авиационные части сумели пробраться на советскую территорию сквозь все вражеские кордоны, но среди личного состава было немало затаившихся предателей и контрреволюционеров. Поэтому, несмотря на то, что к моменту начала гражданской войны числилось 62 авиачасти, все же на фронты послать было некого. Необходима была полная проверка всех летчиков и командного состава, требовалась выработка новых тактических форм применения авиации в связи с чрезвычайно маневренным характером гражданской войны, нужно было готовить новые кадры летчиков, наблюдателей, мотористов.

В этих условиях в апреле 1918 года было решено сформировать 1-ю Советскую авиагруппу истребителей, чтобы иметь хоть одну вполне надежную часть. Командиром назначили боевого летчика — солдата Ивана Ульяновича Павлова.

В этот период Иван Ульянович уже пользовался широкой известностью и авторитетом. Приказом по Военному воздушному флоту Российской Федеративной Советской Республики № 8 от 3 июля 1918 года (§ 4) его включили в состав комиссии для полного и всестороннего обследования деятельности школ, проверки личного состава, освежения и разгрузки его от элементов, не соответствующих своему назначению, тормозящих работу… Комиссии этой вменялось в обязанность «принимать все необходимые меры борьбы со всяким саботажем и контрреволюционными элементами как среди инструкторов, так и учеников».

О формировании авиагруппы рассказывает сам Иван Ульянович:

«…Я со всей энергией взялся за организацию 1-й Советской боевой авиагруппы, поставив себе задачу сформировать ее максимум в три месяца. Я очень мало знал Москву, а еще меньше летный мир и вначале почувствовал себя одиноким. Пошел в Московский комитет партии и здесь обрел нужные мне моральные и физические силы, поддержку и совет. Не отрываться от партии, быть с ней, понимать политические задачи и уметь за них драться — вот вывод, к которому я пришел…

Естественно, что в этой работе я допускал много ошибок. Но я не боялся этих ошибок, не скрывал их от подчиненных. Я только старался, чтобы допущенные ошибки как можно скорее были исправлены».

Легче всего было подобрать красноармейский и обслуживающий состав. С летчиками и мотористами дело обстояло гораздо сложнее. Здесь, как сознавал Иван Ульянович, ошибки были недопустимы: ведь посадить в самолет врага — это самое страшное и непростительное преступление. Документы сотни летчиков перебрал Иван Ульянович, чтобы отобрать самых лучших, самых надежных, преимущественно из солдат или тех, кто получил офицерские чины за боевые заслуги.

Костяком кадров мотористов явились рабочие с авиационного завода «Дуке» — они были надежны и с политической точки зрения и как специалисты. За все время работы авиагруппы не было случаев, когда бы самолеты и моторы отказывали по вине мотористов.

Группе передали новенькие самолеты «ньюпор-24-бис» из числа полученных от бывших союзников, но не успевших поступить в части царской авиации, а также 10 автомобилей — 8 грузовых и 2 легковых. Для эшелонов удалось отобрать самые лучшие вагоны: классные — для личного состава, товарные и платформы — для самолетов и прочего имущества.

С самого начала Иван Ульянович установил в группе твердый внутренний распорядок и дисциплину, по организованности она резко выделялась среди всех прочих имевшихся в то время авиационных частей.

К сказанному необходимо добавить, что Иван Ульянович Павлов оказался не только энергичным администратором и волевым командиром, но и неплохим политработником, а это было по тому времени очень важно.

В момент вступления в партию он, как сам откровенно писал, был в политическом отношении совершенно неграмотным, но настойчиво работал, много читал, расширял свой политический кругозор. На первых порах, как он признал, формированию из него настоящего большевика много помог старый партиец и чудесный человек Николай Васильев, начальник авиации Украины.

Сначала в 1-й Советской боевой авиагруппе Иван Ульянович оказался единственным коммунистом. Несколько позже, с прибытием заводских рабочих, в группе образовалась ячейка из шести членов партии.

Иван Ульянович сразу же развернул в авиагруппе политическую работу. Он делал доклады, тщательно подбирал политическую литературу, газеты, журналы, старательно изучал и воспитывал личный состав, разъяснял ему Программу партии и политику Советского правительства.

И это принесло свои плоды: некоторые летчики, настроения которых первоначально были неустойчивыми, стали беззаветно преданными бойцами за власть Советов. И из них первым нужно назвать Георгия Сапожникова — бывшего дворянина, сына довольно крупного помещика, показавшего на фронте в боях с белыми чудеса храбрости.

Если не считать отдельных эпизодических полетов, подлинные боевые действия молодого Красного воздушного флота начались в августе 1918 года под Казанью.

Этому предшествовали следующие события. Еще весною Советское правительство вынуждено было под напором германских войск эвакуировать наиболее денное имущество на Волгу и за нее, в глубь страны. Туда же были направлены и уцелевшие авиационные части и школы. Но после восстания чехословаков все имущество авиационных школ оказалось у Колчака.

Красная Армия была в то время настолько малочисленна, что еле сдерживала натиск немцев и белых с юга. Поэтому пришлось во время уже начавшейся гражданской войны искать, организовывать, учить и воспитывать новые воинские части и наспех отправлять их в бой. В таком же положении находилась и авиация, так что только что сформированная Иваном Ульяновичем Павловым 1-я Советская боевая авиагруппа была, по существу, единственной способной к боевым действиям.

В конце июля Иван Ульянович получил предписание срочно отправиться вместе со своей группой на станцию Свияжск, и к 15 августа авиагруппа в полном составе прибыла к месту назначения. Немедленно была начата выгрузка, сборка и опробование самолетов.

Ивану Ульяновичу очень хотелось нанести белым «визит» раньше, чем их разведка узнает о прибытии советской авиагруппы в Свияжск, и вскоре одиннадцать самолетов группы были приведены в полную боевую готовность. В это же время группе были приданы еще три самолета 23-го авиаотряда.

Около трех часов дня 16 августа группа в полном составе вылетела бомбить военные объекты белых в Казани. Павлов понимал, конечно, что не нанесет этой бомбежкой большого материального ущерба, но моральное значение ее должно быть весьма значительным, вызвать в стане белых панику.

Бомбометание прошло успешно, но по возвращении на свой аэродром Иван Ульянович недосчитался одного самолета. В группе нашелся-таки предатель — летчик Ефремов. Пока другие бомбили, он незаметно отвалил в сторону и опустился на аэродроме белых…

А дальше пошли боевые будни. Летчики ежедневно совершали по два-три вылета с бомбометанием и пулеметным обстрелом с воздуха, которые наводили панику на белогвардейский гарнизон Казани. Одновременно разведывали окружающую территорию, устанавливали связь с отдельными войсковыми частями Красной Армии, летали, невзирая ни на какие условия погоды, за исключением лишь густого тумана.

За неимением специальных вымпелов для сбрасывания донесений брали тяжелую гайку или болт, привязывали к ним ленту белой материи длиною два-три метра, к гайке же привязывали донесение. Такой «вымпел» и сбрасывали метров с двухсот, когда найденная воинская часть подавала сигнал с земли.

Иногда требовалось передавать те или иные сведения или приказания устно. Для этого выделялись наиболее опытные летчики, способные безошибочно ориентироваться и сажать самолет на случайных маленьких площадках. Надо ли говорить, что большинство самых сложных заданий Иван Ульянович брался выполнять сам… Отличались и летчики Феликс Ингаунис, Георгий Сапожников, Владимир Сатунин, Евгений Гвайта.

Получали летчики и более сложные и опасные задания по связи с тылом противника. Так, летчик Сатунин трижды высаживал в тылу у белых наших агентов.

Но, к разочарованию многих летчиков, в их работе не было одного — воздушных боев! Если до прибытия авиагруппы в Свияжск белые нет-нет да появлялись над советскими войсками, то теперь, боясь встречи в воздухе с красными летчиками, совершенно прекратили полеты, причем не только над нашей территорией, но даже в своем собственном тылу.

Во время налетов на Казань советских летчиков интенсивно обстреливала установленная на одной из барж белогвардейская зенитная пушка. Решено было заставить ее замолчать, но как? Через работавшую в тылу белых Ларису Рейснер удалось узнать, что у белых осталось к этой пушке около полутораста снарядов. Тогда Иван Ульянович сказал своему другу и ближайшему помощнику Феликсу Антоновичу Ингаунису:

— Феликс, давай выстреляем у беляков поскорее весь запас снарядов, а то, чего доброго, вдруг кого-нибудь из наших подобьют!

Ингаунис сразу согласился.

Решили вылететь вместе и кружиться над пушкой минут по 30–40 на высоте около 1 500 метров. И вот оба летчика, презирая опасность, стали вызывать на себя ожесточенный огонь зенитки. Вскоре замысел Ивана Ульяновича оправдался: после пяти или шести таких вылетов зенитка замолчала. Снаряды к ней иссякли!.. Но одним из последних снарядов эта зенитка все-таки сбила самолет, но только… не наш, а свой. У белых появился какой-то летчик, воспылавший желанием подраться с нашими. Когда Павлов и Ингаунис кружили над пушкой, он взлетел на таком же, как у наших, «ньюпоре». Зенитчики за дальностью не различили, что у него на крыльях не звезды, а трехцветные круги, открыли стрельбу и на этот раз попали!

Незадолго до взятия Казани Красной Армией случилось так, что Ивану Ульяновичу пришлось на несколько часов превратиться в пехотинца.

К концу лета погода резко ухудшилась, и из-за этого почти полностью пришлось прекратить разведывательные полеты. Пользуясь этим, белогвардейский офицерский отряд, укомплектованный сплошь георгиевскими кавалерами, под командованием полковника Каппеля прорвался к нам в тыл, захватил станцию Тюрлему, взорвал там десяток вагонов со снарядами и начал наступать на Свияжск, где стояла авиагруппа.

Положение осложнялось тем, что задержать продвижение каппелевцев оказалось некому: все красноармейские части были на фронте. Тогда Иван Ульянович срочно мобилизовал весь личный состав авиагруппы — летчиков, мотористов, вплоть до обозных.

Наскоро организовали линию обороны. Сам Павлов лег с винтовкой в руках среди других бойцов и принял участие в отражении атаки белогвардейцев.

Часа через полтора подогретые солнцем облака чуть приподнялись, и можно было летать на высоте 150–200 метров. Понимая, что в воздухе он для врагов страшнее, чем на земле, Иван Ульянович передал винтовку ближайшему красноармейцу и пополз вдоль неглубокого овражка на аэродром. Вместе с Ингаунисом он совершил в этот день несколько полетов подряд, сбрасывая с бреющего полета на головы белых бомбы и поливая их пулеметным огнем.

Так, волею случая была найдена новая тактическая форма применения истребителей, лишенных из-за отсутствия воздушного противника возможности заниматься своим прямым делом — боем в воздухе. Впоследствии подобные действия, получившие название штурмовых, широко вошли в практику.

Эффект штурмовки с воздуха оказался весьма значительным. К вечеру натиск белогвардейцев ослаб, и под прикрытием наступившей темноты и снова начавшегося дождя они отступили, не добившись своих целей.

После взятия 10 сентября Красной Армией Казани авиагруппа преследовала белых как разведкой пути их отхода, так и частыми бомбежками и обстрелом из пулеметов.

Насколько действенным было это преследование, можно судить по тому, что белым пришлось побросать большую часть своих обозов. Все самолеты и другое авиационное имущество, захваченное ими при занятии Казани, они также оставили на аэродроме, и оно снова перешло в руки Красной Армии.

Вот как деятельность советских летчиков в боях под Казанью была оценена официально:

«После того как Казань под натиском Советских войск пала и ныне находится снова в наших руках, необходимо отметить доблестную и самоотверженную работу красных летчиков, действовавших в этом районе…

Летчики своей самоотверженной работой значительно способствовали успеху Красной Армии. Среди летчиков особенно отличились: военно-морской летчик Сатунин, военные летчики Гусев, Хендриков, Павлов, Ингаунис, Сапожников и летчики-наблюдатели Конкин, Колосов и Дмитриев.

Кроме разведок и бомбометаний, наши красные летчики поддерживали во время боев связь между своей и соседними армиями. Вследствие необходимости спускаться для донесений на незнакомую местность летчики подвергали опасности не только самолеты… но также и свою личную жизнь, так как, не зная, занят ли данный участок противником или нет, в первом случае они рисковали быть расстрелянными противником».

В борьбе за Казань и Волгу первые красные летчики доказали, что они нужны советской власти, что авиация — это не дорогостоящая роскошь, а верное оружие в руках рабоче-крестьянского правительства.

Через несколько дней после взятия Казани Красной Армией в личной жизни Ивана Ульяновича произошло большое событие — он встретил девушку, которую глубоко полюбил и которая стала его спутницей на всю жизнь. Ведь истинному герою не чужды естественные человеческие чувства, в том числе и любовь. И в рассказе о жизни Павлова-героя нельзя умолчать о Павлове — нежном муже и семьянине.

Вот как познакомился Иван Ульянович со своей избранницей. Однажды он приехал в предместье Казани— Ново-Татарскую слободу. Автомобиль Ивана Ульяновича остановился поблизости от колодца, из которого брали воду татарские девушки. Одна из них с первого взгляда приковала его внимание — маленькая, смуглая, длинные черные косы спадали почти до колен. Она была одета в короткое голубое платьице, на маленьких ножках без чулок — расшитые серебром татарские чувяки.

Павлов подошел к девушке, снял с ее плеча кувшин с водою, попросил разрешения помочь ей и довезти до дома на автомобиле. Девушка была явно испугана, но все же улыбнулась. За несколько минут, пока длилась эта поездка, Иван Ульянович узнал, что зовут девушку Биби-Сара, что она дочь казанского грузчика, а сама по профессии белошвейка.

С тех пор каждую свободную минуту Иван Ульянович старался проводить с нею. Возвращаясь из боевых полетов, перед тем как сесть на свой аэродром, он обязательно делал на малой высоте нет сколько кругов над крышей ее дома, и Биби-Сара выбегала из двери и махала ему рукой… Потом он объяснился девушке в любви и просил ее стать его женой. Она согласилась, но тут же перед влюбленными встало почти непреодолимое препятствие — мать Биби-Сары, фанатичная мусульманка, и слышать не хотела, чтобы дочь вышла замуж за русского.

Нужно было что-то предпринять, и Иван Ульянович решился. Как раз в это время преследовавшие белых части Красной Армии успели довольно далеко уйти от Казани, и Павлов получил предписание перебросить всю авиагруппу в Мелекес. Самолеты должны были туда перелететь через Симбирск, а имущество предполагалось перевезти на пароходе.

Рано утром, часа за два до отправки парохода, Иван Ульянович пригласил к себе друзей летчиков Сатунина и Сапожникова и посвятил их в свой план. Те согласились ему помочь. Они привезли Биби-Сару на пристань. Наблюдавший за погрузкой Иван Ульянович отвел ее в каюту, которая ему была предоставлена как командиру группы, хотя сам-то он должен был лететь.

В последние минуты перед отходом Иван Ульянович объяснился с девушкой еще раз. Биби-Сара выслушала его молча, отвернувшись лицом к иллюминатору, и согласилась уехать.

Пароход уже давал отвальные гудки, и сам не свой от охватившего его счастья Иван Ульянович сбежал на берег, проводил глазами удалявшийся пароход и пешком, поскольку все имущество, в том числе и автомобили, были отправлены по воде, отправился на аэродром — вылетать.

Биби-Сара оказалась хорошей хозяйкой, внимательной и заботливой женой.

Первоначально было решено, что на передовом аэродроме, находившемся всего в двух десятках километров от расположения белых, Биби-Сара не имеет права появляться. Но она не смогла утерпеть и сделала по-своему — с попутным эшелоном ухитрилась добраться до аэродрома. Упреки Ивана Ульяновича, который, как командир группы, чувствовал себя неудобно перед товарищами и хотел немедленно отправить ее в Воронеж, не помогли.

Биби-Сара заявила, что приехала сюда не для того, чтобы бездельничать, и в тот же день доказала это. Впервые летчики получили настоящий вкусный обед. Вскоре у всех было аккуратно починено, залатано, отглажено порванное обмундирование. И эта женская забота и вообще присутствие женщины в боевой семье облагораживало всех, заставляло забывать об опасностях боевой работы.

Когда авиагруппа расположилась после очередного перебазирования у станции Алексеевка, в наши тылы просочился довольно крупный отряд казаков. Биби-Сара первая узнала об этом от местного населения, но Иван Ульянович ей не поверил, так как при ежедневных телефонных переговорах со штабом армии ему об этом ничего сказано не было. Этот разговор происходил часов в семь утра, а уже через два часа белые обстреляли Алексеевку из орудий, а затем и атаковали.

Иван Ульянович, едва попрощавшись с женой, побежал к самолетам, которые по заведенному в группе порядку всегда находились в состоянии боевой готовности. Когда мотор уже был запущен, Иван Ульянович поручил своему мотористу помочь Биби-Саре выбраться из этой каши.

«Пусть бросает все и бежит как есть. Нас ищите в Острогожске или Воронеже».

После этого самолет Павлова и остальные четыре самолета (другие еще не успели перелететь в Алексеевку с прежнего аэродрома) взлетели, сбросили на белых взятые с собою бомбы, расстреляли по ним весь запас пулеметных лент, поддерживая оборонявший от белых наземный состав авиагруппы, а потом перелетели в Острогожск, откуда только и смогли известить о случившемся штаб армии.

На следующий день казаки ушли из Алексеевки. Но эшелон с имуществом авиагруппы и базировавшегося с ней 23-го авиаотряда они сожгли начисто, а это означало, что авиагруппа перестала существовать. Наземный состав, правда, понес лишь небольшие потери, но ведь и при исправных самолетах нельзя было летать и выполнять боевые задания без горючего, без запасных частей и боеприпасов — всего того, что хранилось в вагонах эшелонов. Можно себе представить, как переживал эту непоправимую потерю Иван Ульянович, сознававший свою ответственность за случившееся перед партией, перед армией…

Эти переживания усугублялись еще тем, что Биби-Сара пропала. Когда Иван Ульянович вернулся в Алексеевну, кто-то рассказал ему, что сам видел, как ее зарубили казаки. Нашелся и узелок с ее нехитрыми пожитками.

Иван Ульянович вернулся в Давыдовку, где им был назначен сборный пункт для всех уцелевших людей и самолетов. Вечером, измученный, он свалился и уснул в вагоне. Уже за полночь в дверь раздался стук — Биби-Сара вернулась! Оказалось, что ей удалось добраться до Лисок, а оттуда, не имея терпенья дождаться какого-либо средства сообщения, она под дождем, босиком, пешком прошла по шпалам 18 верст до Давыдовки, лишь случайно избежав встречи с белыми. На третий день в Давыдовку добрался и моторист Сергеев, который, проводив Биби-Сару до безопасного места, вернулся на аэродром, чтобы показать дорогу к отступлению еще оборонявшимся там бойцам и мотористам.

Решительные бои с контрреволюцией на юге разыгрались осенью 1920 года. Еще весною белые были очень сильны, причем этому способствовала их авиация, вооруженная новейшими английскими самолетами и руководимая одним из талантливейших летчиков царской армии генералом Ткачевым. В частности, авиация Врангеля нанесла тяжелый урон конному корпусу Жлобы и нашему аэродрому в Александровске. К осени главное командование Красной Армии решило покончить с последним оплотом белых и в числе прочих сил направило на юг и красные авиационные отряды.

Первоначально разрозненные действия малочисленных советских авиаотрядов не были эффективны. Тогда Павлов предложил командованию создать из наличных сил крупную авиационную группу и начать массированные действия против белых с воздуха, что уже вполне оправдало себя ранее — и под Казанью и в борьбе с белополяками.

Предложение было принято. Павлову поручили собрать имеющиеся авиационные отряды в единую крупную авиагруппу в районе станции Синельниково, на фронте 13-й армии. Ближайшим помощником Ивана Ульяновича стал, как и ранее, Феликс Антонович Ингаунис. Группа должна была состоять примерно из 30 самолетов, но так как доставка отрядов по железным дорогам не могла быть выполнена быстро, Павлов решил начать боевые действия с теми силами, которые удастся стянуть за первые четыре-пять дней.

В отрядах, из которых формировалась авиагруппа, как оказалось, была большая аварийность. Поэтому Иван Ульянович, помимо политической проверки всего летного состава, проверял и технику пилотирования всех ранее ему неизвестных летчиков. При этом в ряде случаев пришлось отсеять отлично летавших, но недостаточно благонадежных летчиков. Мандат, подписанный командующим Юго-Западным фронтом, А. И. Егоровым, давал Ивану Ульяновичу широкие полномочия и обязывал всех, к кому бы он ни обратился, оказывать ему всемерную помощь.

Поначалу авиагруппа сформировалась из следующих частей: 44-й отряд — 3 самолета, 38-й — 3 самолета, 12-й истребительный — 4 самолета, 48-й — 2 самолета, 16-й — 3 самолета, 9-й — 2 самолета, 13-й — 3 самолета. Несколько позже группе были приданы 2 тяжелых воздушных корабля «Илья Муромец», под командованием летчиков А. Туманского и Ф. Шкудова. В основном группа работала в составе 18–20 самолетов. Только в сентябре на аэродроме в Вознесенске собралось 32 самолета.

Первым попал под удар авиагруппы корпус генерала Кутепова, наступавший на нашу 13-ю армию. На него обрушились все исправные самолеты, ведомые самим Иваном Ульяновичем. Белые были застигнуты на отдыхе. Сотни бомб, тысячи стрел и пулеметный огонь настолько растрепали корпус, что он больше не смог продвигаться вперед. Не помогла и новая тактика белых — двигаться рассредоточенно и при первом же звуке моторов прятаться по садам и хатам.

В каждом налете на белых неизменно принимал участие и Иван Ульянович. По возвращении он приземлялся первым и наблюдал за качеством посадок остальных самолетов. Последние не всегда бывали удачны, да и в воздухе, как оказалось, летчики группы совершенно не умели летать в строю. Ивану Ульяновичу приходилось все время инструктировать летный состав.

Едва было покончено с корпусом Кутепова, как Врангель выдвинул из «крымской бутылки» на север, по направлению к Каховке, свои главные силы под командованием генералов Слащева, Улагая и Барбовича. Начало этой операции было вскрыто 10 августа глубокой разведкой летчиков Крекиса и Золотова. Для действий на новом направлении авиагруппа немедленно перебазировалась на другой аэродром.

И снова начались штурмовки белогвардейцев с воздуха, когда самолеты авиагруппы вылетали по три, четыре и даже по пять раз в день, несмотря на изнуряющую жару.

Ввиду угрозы появления врангелевской авиации Павлов предусмотрительно приказал держать самолеты группы на аэродроме не по линейке, как это бывало раньше, а рассредоточенно, и маскировать их под деревьями или ставить вплотную к хатам.

Однажды Павлова срочно вызвал к себе начальник оперативного отдела штаба армии и сообщил, что, по последним разведывательным данным, в районе деревни Николаевка высаживается кавалерийский корпус генерала Секретёва. Целью белых было атаковать советскую дивизию, прикрывавшую воронежское направление. Штабист спросил у Павлова, чем может помочь авиация. Иван Ульянович ответил, что бомбами и пулеметным огнем летчики смогут отогнать этот корпус на такое расстояние, что он и в два дня не соберется для удара по нашим частям. И Павлову было приказано действовать, притом возможно быстрее.

Разговор произошел вечером, следующие два дня авиагруппа с утра и до ночи непрерывно громила конные группы белогвардейцев.

Иван Ульянович летал тогда на истребителе «Спад», постройки московского завода «Дуке», с хорошо известным ему по Франции мотором «Испано-Сюиза», мощностью 150 лошадиных сил. Но беда была в том, что из-за неимения бензина летать приходилось на суррогате: так называемой «казанской смеси» — мешанине из спирта, газолина и эфира. Это горючее не терпело резких изменений режима работы мотора, а при налетах на конницу, конечно, часто приходилось то сбавлять обороты до минимума, то снова давать полный газ. И вот мотор «забарахлил»— стал давать перебои и настолько сбавил обороты, что самолет неумолимо пошел к земле. Сесть пришлось на поле гречихи. Винт еще еле-еле крутился, но показатель давления в бензобаке стоял на нуле.

Иван Ульянович начал подкачивать давление ручной помпой, а к нему со всех сторон уже устремились казаки, стреляя на бегу. В крыльях и фюзеляже появились первые пробоины. Звякали пули и по выхлопным патрубкам мотора… Давление удалось поднять буквально за несколько секунд до того, когда спастись было бы уже невозможно. Но Павлову повезло и на этот раз. Именно в самый последний миг он смог дать полный газ, взлететь и, конечно, немедленно же обстрелять казаков из пулемета…

За два дня корпус генерала Секретёва был рассеян и угроза с его стороны ликвидирована.

В этот период авиагруппа базировалась совсем неподалеку от села, где родился Иван Ульянович и где доныне жили его отец, мать и сестра. И вот однажды охрана аэродрома привела к Павлову задержанного ею старика, упорно требовавшего пропустить его к командиру… Это оказался отец Ивана Ульяновича, который, несмотря на преклонный возраст, пешком, опираясь на клюшку, добрался до аэродрома, чтобы навестить сына, слухи о подвигах которого дошли до него. Погостив у Ивана Ульяновича два дня, передав приветы от всех родных и знакомых, старик так же пешком ушел обратно домой.

24 августа, покончив с действиями под Каховкой, авиагруппа перебазировалась на центральное направление Южного фронта, в район Александровска. Аэродром располагался в том месте, где ныне построен Днепрогэс.

За два десятка последующих дней авиагруппа выполнила ряд очень важных разведок и налетов на белых с бомбометанием, обстрелом, сбрасыванием стрел и агитлитературы. В связи с тем, что, понеся жестокий урон от налетов авиации, белые стали предпринимать все большие меры предосторожности, пришлось изменить и тактику налетов. Если раньше массированный штурмовой налет длился всего десять минут, то теперь налеты пришлось растягивать до 40–50 минут, нанося удары как бы конвейером из самолетов, следующих с небольшими интервалами один за другим. Это заставляло белую конницу подолгу не выходить из укрытий, путало вражескому командованию намеченные темпы продвижения и доводило личный состав белогвардейских частей буквально до исступления. Продолжалась эта работа вплоть до окончательной победы над Врангелем.

Как уже упоминалось, при перебазировании в Александровск группе были приданы два тяжелых бомбардировщика типа «Илья Муромец». Павлов, сам летавший только на истребителях и имевший дело не более чем с двухместными самолетами, сразу оценил возможности самолетов-гигантов и проявил к их экипажам особое внимание.

В первый же день с корабля «Илья Муромец» летчика Ф. Шкудова был подбит у станции Пришиб белогвардейский бронепоезд. О том, насколько ожесточенно белые при этом оборонялись, можно судить по рассказу командира второго корабля А. Туманского, который через несколько дней и довершил разгром бронепоезда. В его самолете было обнаружено 208 пробоин, а у Шкудова — еще больше. Никакие другие самолеты не выдержали бы такого обстрела, да и не смогли бы поднять бомбы столь крупного калибра, чтобы вывести из строя бронепоезд.

Другой налет произвел корабль А. Туманского в сопровождении двух истребителей на станицу Фридрихсфельд. Там Врангель собирался торжественно принимать парад своих войск. Парад не состоялся — огромное скопление белых войск было рассеяно.

8 сентября тот же А. Туманский получил задание произвести налет на станцию Джанкой, а на обратном пути разбомбить аэродром белых у станции Федоровка. Погода была нелетная — низкие облака, дождь, местами туман, и все-таки Туманский полетел. Его порывался сопровождать на истребителе Павлов, но Туманский его отговорил:

— Иван Ульянович, прошу вас, не надо. Не хочу беспокоиться за вас больше, чем за самого себя… Увидите, все будет благополучно…

— Ну ладно, — ответил, немного подумав, Павлов, — лети, черт тебя побери, и ни пуха ни пера. Встречать буду.

Полет проходил на высоте всего 30–50 метров — выше не пускали тучи. Разгромив эшелоны в Джанкое, повернули к Федоровке, где никто не ждал, что в такую муть может появиться советский самолет, и сбросили все оставшиеся бомбы на линейку из шести «хевилендов», самых мощных машин в авиации белых. Четыре из них были уничтожены, остальные повреждены. Насколько этот урон был белым чувствителен, можно судить по тому, что «хевилендов» у них было всего 20, прочие же машины не шли в счет из-за низкого качества.

Пока «Муромец» отсутствовал, Павлов не покидал аэродрома, он первый встретил и расцеловал вернувшихся летчиков. По его представлению, командарм Уборевич в тот же день лично прикрепил к гимнастерке Туманского орден Красного Знамени.

Вот как характеризует деятельность Ивана Ульяновича Павлова за период, предшествовавший новому назначению, изданный в те дни приказ Революционного Военного Совета Республики:

«Награждается вторично орденом Красного Знамени пом. начальника воздушного флота Юго-Западного фронта Павлов И. У. за то, что во время наступления наших войск в районе 13-й армии и группы т. Эйдемана он, руководя групповыми полетами, организовал эти полеты настолько хорошо, что в течение месяца эта группа, насчитывая до 500 полетных часов и 200 пудов сброшенных бомб, сумела дать исключительные по ценности сведения о противнике.

Обнаруживая группировки крупных сил противника, красные летчики, совершая полеты на минимальной высоте, не раз рассеивали скопления белых войск бомбами и пулеметным огнем.

При этом т. Павлов своей энергией, неустрашимостью и храбростью увлекал своих товарищей к полетам во всякую погоду и в любое время дня и ночи».

Свой первый орден Красного Знамени Иван Ульянович получил за бои под Казанью. Третий же был ему присужден позже — по окончании гражданской войны, когда рассмотрение соответствующих документов выявило много ранее не отмеченных подвигов.

На этом закончилась боевая работа И. У. Павлова, и началась его кипучая деятельность по реорганизации и дальнейшему укреплению мощи Советских Военно-Воздушных Сил.

По окончании гражданской войны командование Красной Армии, высоко ценя энергию и организаторские способности Ивана Ульяновича, использовало его на высших руководящих должностях. Он был последовательно начальником авиации Киевского, Северо-Кавказского и Московского военных округов, а затем заместителем инспектора и главным инспектором Военно-Воздушных Сил Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Большая служебная нагрузка не мешала ему в те годы окончить Высшие академические курсы, усиленно работать над своим образованием и все для того, чтобы уметь лучше учить и воспитывать советскую авиационную молодежь. Иван Ульянович глубоко заинтересовался планерным спортом, справедливо увидев в нем замечательную первоначальную школу для отбора молодежи, способной к летной профессии, и для обучения ее полетам еще до приема в авиационные школы.

На беду, год от года начало сдавать железное ранее здоровье Ивана Ульяновича. Сказывались последствия перенесенной им в годы гражданской войны тяжелой аварии из-за отказа мотора при полете в наступающей темноте над незнакомой местностью. Тогда он сильно разбил голову, повредил левое бедро и плечо. Лечиться было некогда, да и советы врачей оказались в большей части невыполнимы, поскольку в те годы нашей крайней нищеты и лишений не было не только нужных медикаментов, но и хорошего питания. И что ни пыталась делать Биби-Сара для укрепления пошатнувшегося здоровья мужа, толку было мало. Особенно мучили Ивана Ульяновича постоянные сильнейшие головные боли.

И в таком состоянии Иван Ульянович все же продолжал летать и даже уверял, что после полетов у него голова болит меньше. Без полетов он просто жить не мог!

Продолжал он полеты и когда стал главным инспектором ВВС и мог бы просто приказывать, чтобы его доставляли другие летчики в ту часть, которую предстояло обследовать. Нет, он всегда летел сам, конечно на одноместном истребителе. Только год от года менялся тип этих истребителей. Если в начале восстановительного периода, когда наша авиационная промышленность только строилась и мы еще были вынуждены закупать материальную часть за границей, это были самолеты иностранных марок, то потом их сменяли истребители все новых и лучших советских типов.

Но какой бы тип истребителя ни вводился в те годы на вооружение наших ВВС, личный самолет Ивана Ульяновича Павлова можно было узнать издали — он всегда был выкрашен в серебряный цвет, а на бортах его фюзеляжа на фоне красного знамени выделялась одна и та же надпись: «За ВКП (б)!»

Этот девиз выражал собою весь дух Павлова: ведь действительно каждый его полет был посвящен партии, развитию и укреплению нашего воздушного флота — детища партии.

«Таким чудесным, влюбленным в авиацию большевиком, близким товарищем и другом был Иван Ульянович для своих соратников, таким он останется в памяти всех знавших его людей», — писал после его преждевременной смерти от тяжелой болезни, последовавшей 11 апреля 1936 года, один из тогдашних высших руководителей наших ВВС — комкор В. В. Хрипин.

К этим словам нечего добавить. Память об Иване Ульяновиче Павлове должна навсегда сохраниться в героической истории советской военной авиации.

ЕВГ. БУРЧЕ