Литва. Ковенская губерния. Неурожайный 1896 год.

Морозный, с колючим снегом, буран третьи сутки безоглядно несся над глухой деревушкой Антандрия, когда в ночь на 24 декабря под соломенной крышей Пятраса Уборявичюса запищал красный живой комочек.

«Святая дева Мария, — невесело думал Пятрас, — не раз внимала нашим молитвам, прибрала к себе шестерых детей… Но ведь не так-то легко прокормить и оставшихся в доме Балиса, Юозаса, Ону и Ангеле! А тут еще новый груз на плечи… Хорошо, хоть мальчик! Подрастет — все-таки рабочие руки…»

Заботливые соседки, отпаивая роженицу кислым молоком, вздыхали:

— И надо же родиться в такую непогоду… Нелегкая будет у него жизнь! Ты, Пятрас, назови малыша Иеронимом. Это добрый святой, он защитит паренька от всякой напасти…

Потекло Иеронимово детство. Дома не всегда было сытно, одевали его обычно во что-нибудь старенькое, ноги не знали другой обуви, как жесткие деревянные клумпы. Родители и старшие братья от зари до зари гнули спины в поле или отрабатывали долг на усадьбах помещика и ксендза за взятые взаймы семена, муку или просо. На мальчика никто не обращал внимания, особенно с тех пор, как ему доверили пасти своих и соседских гусей. Только мать иногда поглаживала его худые ножонки, заметив лиловые синяки, насаженные злыми гусаками.

А пастушонка между тем многое стало интересовать: как зажигаются звезды, почему дождь так часто затопляет поле его отца, почему родители все время уходят на усадьбу помещика, а он — помещик — никогда не бывает в отцовской избе? Почему?..

Пареньку вскоре повезло. Он познакомился с Антанасом — органистом из соседнего местечка. Органист часто бродил по полю, собирая лекарственные травы. Иероним помогал ему в этом и все время засыпал дядю Антанаса вопросами. Тот отвечал, как мог, а потом подарил мальчику истертый букварь, научил разбирать буквы. С тех пор Иероним — будь то в поле или дома, при лучине — не расставался с засаленными книжонками, раздобытыми у сельских грамотеев.

Когда Иерониму исполнилось восемь лет, старший брат Балис настоял, чтобы мальчугана отвели в начальную школу. Не прошло и полугода, как учитель заявил:

— Иерониму в первых двух классах нечего делать.

Тогда Балис взялся отработать неделю на усадьбе Валюкенасов за то, чтобы их сын Пранас, заканчивавший двинскую гимназию, «пощупал» Иеронима: будет ли из мальчишки что-нибудь дельное?

— Толк будет, — ответил Пранас. — Приоденьте парня, и я отвезу его в двинское реальное училище. Ручаюсь, что он поступит в третий класс, а через пять лет получит диплом.

— А кто платить будет? — возразил Пятрас. — Святая Мария?

— Ничего, батя! — вступился Балис. — Подзатянемся ремнями на год, на два, а там Иероним окрепнет, найдет корм под ногами, вернет нам денежки…

Так оно и вышло. Окончив 4-й класс, учась сам, Иероним стал давать уроки. Отказывая во многом себе, он высылал деньги отцу в деревню. Заканчивая училище, Иероним попутно изучал немецкий язык. Золотая медаль средней школы помогла поступить в Петербургский политехнический институт.

Там юношу сразу же потянуло к свободолюбиво настроенным студентам. Они были влюблены в образ Тадеуша Костюшко, зачитывались «Оводом» Этель Войнич, произведениями Чернышевского, Добролюбова, Герцена. Туманная неприязнь к царизму постепенно переросла в сознательную ненависть, и Иероним стал членом подпольного кружка.

В 1915 году, по окончании второго курса, Иероним поехал на лето в родную Антандрию. Беседуя с крестьянами о том, как покончить с кабалой помещиков, студент не знал, что за ним пристально следят. Царская охранка нащупала агитатора, и Уборевич предстал перед ковенским губернским судом.

Через некоторое время Иероним получил повестку с призывного пункта, куда стекалось очередное пушечное мясо для войны.

Офицеров в царской армии не хватало, и студента Уборевича послали в Константиновское артиллерийское училище, в Петроград.

Быстро пролетели шесть месяцев учебы. В начале 1916 года он окончил военное училище по первому разряду и был назначен командиром батареи Сибирского дивизиона, сдерживавшего натиск немецких войск на Висле, а затем на Немане.

Молодой офицер жил одной жизнью с солдатами, шепотком проклинавшими войну «за веру, царя и отечество».

Уборевич старался поплотнее накормить подопечных, скандалил с интендантами, когда у солдат сапоги «просили каши», учил бойцов искусству укрываться от губительного огня. За это солдаты и любили «его благородие».

Февральская революция застала подпоручика Уборевича на Румынском фронте. Весть об отречении царя от престола сразу же подрезала воинскую дисциплину. Началось братание, зацветились лозунги — транспаранты, пошли бесконечные митинги. Перед солдатами выступали ораторы всех мастей: кадеты, эсеры, анархисты, меньшевики. Но больше всего им нравились ораторы, выступавшие от лица большевистской партии, призывавшей солдат кончать, человеческую бойню, создавать рабоче-крестьянскую власть, самим стать хозяевами полей и фабрик.

В эти дни подпоручик Уборевич становится одним из виднейших лекторов солдатского университета Южной армии, а на бурных, бестолковых собраниях, несмотря на презрительные взгляды офицеров, — горячим сторонником прекращения войны.

Впоследствии Уборевич писал в своей автобиографии: «Не скажу, чтобы я быстро, отчетливо во всем ориентировался, но основное — против войны, против буржуазии, за власть Советов — я осознал и стал действовать активно».

В марте 1917 года полковая организация выдала ему красный билет члена Российской социал-демократической рабочей партии (большевиков).

В октябре 1917 года в Бессарабию пришла весть о свержении Временного правительства Керенского. Офицерский состав Южной армии, руководимой генералом Щербачевым, поднял восстание против Советов. Под знамена генерала ушла драться «за святую Русь» немалая часть солдат, преимущественно сыновей зажиточных крестьян, донских и кубанских казаков.

Местные большевистские организации приступили к формированию красногвардейского полка. Подпоручику Уборевичу вначале доверили командовать ротой, а вскоре солдатский комитет назначил его командиром полка. В эти дни он стал страстным оратором на солдатских собраниях. Его любили слушать. В простой и доходчивой форме рассказывал он о том, как большевики хотят наладить жизнь трудового народа, почему именно за большевистскую власть надо драться до последнего.

Приходилось не только руководить полком в жарких боях, но и помогать создавать новые красногвардейские отряды.

В одном из неравных боев с австро-немецкими оккупантами, подступавшими к Одессе, полк Уборевича был разбит, а сам Уборевич, весь окровавленный, был взят в плен. Это произошло в конце февраля 1918 года. Но и в лагере для военнопленных молодой коммунист не склонил головы. Он повел среди караульных, зная немецкий язык, агитацию против войны. Смутьяна бросили в тюрьму.

Много ночей подпиливал Уборевич решетку окна. Наконец тюрьма осталась позади. Ночуя в лесах и канавах, питаясь чем придется, вскакивая на площадки товарных поездов, беглец попал, наконец, в родную Антандрию и там до поры до времени прятался от агентов оккупационного «крейза».

Залечив раны, Уборевич перешел фронт и добрался до революционного Петрограда. Город встретил его замусоренными улицами, разбитыми стеклами, сыпняком, хлебными очередями, плакатами: «А ты записался добровольцем?»

Подпоручик Уборевич направился на мобилизационный пункт, а оттуда на вокзал, где в обшарпанные, пахнущие дегтем и конским навозом теплушки грузились матросы, демобилизованные солдаты и вооруженные рабочие. Лица их были строги и решительны.

Шел август 1918 года, когда петроградские добровольцы высадились на Северной Двине, в Котласе. Этот город для интервентов представлял заветную цель. Они рвались вверх по реке, чтобы еще до ледостава захватить его. А там, по железной дороге, через Вятку, им мечталось подобраться к Перми и ударить в тыл 3-й Красной армии, едва сдерживавшей натиск врага. На Севере интервенты рвались к железной дороге Архангельск — Вологда, угрожая Москве.

Вожак интервентов — английский генерал Айронсайд выставил против разрозненных, слабо вооруженных, плохо одетых красных отрядов 16 тысяч упитанных, прекрасно вооруженных королевских, американских, французских и прочих солдат. На их стороне была новейшая артиллерия, пулеметы, бронемашины, минометы, 3 танка и 40 самолетов. Крупной наступательной силой была также и речная флотилия, состоявшая из вооруженных пароходов, катеров и быстроходных мониторов.

Командующий Котласским боевым районом А. И. Геккер вначале назначил Уборевича инструктором артиллерии. Когда же балтийские моряки, доставившие из Кронштадта 120-миллиметровые пушки, создали под руководством Уборевича две тяжелые плавучие батареи, командование одной из них было поручено энергичному инструктору.

Батарею выдвинули на передний край борьбы.

И люди не раз видели, как вражеские суда, вздрогнув, безжизненно оседали на дно реки. Так Уборевич шаг за шагом снижал огневую мощь врага и одновременно захламливал фарватер, затрудняя проход вверх по реке. Артиллеристы Уборевича не раз разгоняли крупные скопления вражеской пехоты, не раз сметали с лица земли англо-американские инженерные укрепления.

В то время боями на речном — северодвинском — направлении командовал бывший рабочий, заместитель председателя Архангельского губисполкома Павлин Виноградов. Он настолько доверял бывшему подпоручику, что негласно сделал его своим помощником.

Силы постепенно выравнивались, и это скоро сказалось на деле: к концу навигации англо-американским войскам не удалось пройти от Архангельска дальше чем на 300 километров. Они остановились у захваченной деревни Шидрово, в 20 километрах южнее реки Ваги, левого притока Северной Двины.

Виноградов задумал отвоевать важный стратегический пункт Шидрово, Роль Уборевича сводилась к эффективной поддержке наступления артиллерийским огнем, и он блестяще с этим справился. Левобережные части, подавив огнем плавучие батареи белых, обеспечили себе переправу через Вагу и обошли англичан с фланга. Противник, остервенело сопротивляясь, все же сдал позиции. Но это далось нелегко. В ожесточенном бою красные понесли тяжелую потерю: в один из критических моментов Павлин Виноградов с одним из бойцов подскочил к орудию, у которого распластались на земле перебитые бойцы, и палил по врагу до тех пор, пока его самого не нащупала вражеская артиллерия. Оба смельчака погибли.

Глубокое впечатление произвела на всех речь Уборевича, когда Павлина Виноградова провожали в последний путь. Он говорил просто, от сердца, призовая бойцов и командиров брать с Виноградова пример бесстрашия в борьбе за советскую власть.

— Я сам готов, — закончил речь Уборевич, — умереть с оружием в руках так, как умер наш дорогой товарищ Павлин.

Начальник боевого участка А. И. Геккер назначил командующим войсками (комбригом) на Северной Двине Иеронима Уборевича.

И Уборевич оправдал назначение. Вместе с прибывшей на фронт старой большевичкой Р. С. Землячкой он обходил избы, где размещались бойцы, и беседовал с ними. С помощью Р. С. Землячки впервые организовался фронтовой комитет партии.

— Боец должен знать идеи, за которые он борется, — говаривал новый комбриг. — А коммунисты должны помочь нам в этом.

В эти дни военная находчивость Уборевича не раз проявлялась в самых неожиданных формах. Англо-американские самолеты приносили большой ущерб, а красные не могли ничего сделать. Тогда Уборевич додумался, чтобы из обычных 37-миллиметровых орудий создать зенитки на колесе. Первое время стрельба из них не ладилась, но вскоре артиллеристы научились сбивать иноземных коршунов. Вражеские полеты прекратились.

Северодвинские части стояли насмерть, часто переходя в контратаки, и интервенты не только не прорвались к Котласу, а, наоборот, перешли к обороне. Уборевича это радовало, но успокаиваться на этом было нельзя. И комбриг решил перейти к постепенному разгрому захватчиков. Развивая ложное наступление то в одном, то в другом месте, он умело путал карты интервентов. Наконец, набрав силы, он поручил своему другу — петроградцу Петру Солодухину развить с небольшими силами ложное наступление на правом берегу, а сам подготовился собранным кулаком нанести удар оккупантам у деревни Селецкая, на левом берегу.

В ночь перед боем Архангельский отряд коммунистов ушел по болотным охотничьим тропам в тыл врага. Батальон коммунистов зырян (коми) затемно отправился на передний край, чтобы разместиться на деревьях поближе к позициям англичан и шотландцев.

Утреннее октябрьское солнце еще боролось с туманом, а в лесной глухомани уже грохотала артиллерийская подготовка, предшествовавшая наступлению пехоты. Но англичане выстояли. Под сильным пулеметным огнем атака красных захлебнулась.

Значит, подготовка была недостаточной. Тут комбриг Уборевич взял на себя руководство огнем артиллерии. Меткими ударами он постепенно накрывал цели, и вражеские огневые точки замолчали.

А дальше всё пошло как в хорошо слаженном оркестре. «Беглый огонь» артиллерии и снайперская стрельба зырян с деревьев буквально прижали англичан к земле: пехота быстро пошла вперед, разогнув спины. На фарватере реки самодельные тральщики взорвали минные поля, и вооруженные пароходы, шлепая колесами, заспешили вниз по течению, открывая орудийный и пулеметный огонь в помощь наступающим частям. Затем вступила в действие дальнобойная артиллерия, ведя стрельбу по позициям врага и дальним подступам, не допуская подхода резервов.

Вслед за этим загремели частые выстрелы и трескучие разрывы гранат в тылу противника: это архангельские коммунисты атаковали с тыла, создавая впечатление окружения англичан. Так Уборевич дирижировал этим ответственным боем.

Правый фланг интервентов не выдержал не столь физического, сколь психического нажима, и враг, не приняв новой атаки, начал спешно отходить, а затем разрушилась и вся линия его обороны.

Талант Уборевича был оценен по заслугам, и вскоре бойцы Северного фронта узнали о приказе Реввоенсовета Республики, в котором говорилось:

«Награждается орденом Красного Знамени:

…Командир Двинской бригады тов. Иероним Петрович Уборевич-Губаревич за то, что благодаря его личному умелому и энергичному руководительству частями вверенной ему бригады в боях с 10-го по 15-е октября 1918 года противнику было нанесено решительное поражение у деревень Селецкой и Городецкой, причем нам досталась огромная добыча: 10 орудий, склады обмундирования, продовольствие, повозки и прочее. Во время всех боевых операций тов. Уборевич-Губаревич своей личной доблестью воодушевлял войска, присутствуя в самых опасных местах и показывая пример отваги и самоотвержения…»

Когда на другом — на железнодорожном — направлении Северного фронта, назрела наибольшая опасность и там намечено было создать полноценную 18-ю дивизию, руководство 6-й армии по предложению Р. С. Землячки выдвинуло на роль начальника дивизии Иеронима Уборевича.

Направляя удар на Вологду, интервенты рвались по железной дороге к станции Плесецкая, где расположился штаб 18-й дивизии.

Уборевич быстро изучил состояние и дух красных частей. Со знанием дела, не приостанавливая военных действий, перегруппировал он разрозненные отряды на железнодорожном, онежском и кочмас-тарасовском направлениях в регулярные части.

Обе бригады и шесть полков дивизии возглавили преданные революции, обстрелянные на войне командиры. Уборевич добился перевода в дивизию с правого берега Двины отважного, ловкого и грамотного Петра Солодухина.

На должность начальника политотдела привлекли из штаба армии Андрея Алешина, прославившегося еще до прибытия на север. Это он во время левоэсеровской авантюры в Москве не дал мятежникам перетянуть на свою сторону один из московских полков. Поэтому-то Моссовет и назвал казармы у Крестьянской заставы Алешинскими.

Уборевич хорошо понимал, что Айронсайд и его прихвостень белогвардейский генерал Миллер, похвалявшиеся быть в Вологде через 10 дней после высадки десанта, но не продвинувшиеся на юг дальше 70 километров, не оставят попыток добиться успеха.

Поэтому главное внимание начдив уделил строительству оборонительных сооружений: без них вряд ли дивизия могла бы долго сдерживать натиск интервентов.

Уборевич постоянно бывал в частях. Уезжая туда, он охотно брал с собой свежие газеты, валяную обувь, белье и мыло, а главное — кременчугскую махорку «Феникс». Он подолгу беседовал с командирами, комиссарами и зазябшими в окопах бойцами. «Правильный командир», — говорили бойцы.

Всех поражала невероятная работоспособность Иеронима Уборевича. Спал он не более 4–5 часов в сутки. Его стол в штабе на Плесецкой был завален оперативными сводками, телеграммами, «зеленками» — самодельными картами-трехверстками. Работники штаба до поздней ночи не выходили из кабинета начдива, знавшего положение в каждом батальоне, в каждой роте.

Зимой 1918/19 года противник, собрав силы, неуемно рвался к Плесецкой, но все его атаки разбивались о стойкость полков Уборевича.

Уборевич не замечал, насколько он был и сам горяч в бою. Его неудержимо тянуло в гущу людей, в передовые цепи, где решался успех или где нужно было предотвратить отступление. Военком Куприянов не раз урезонивал начдива:

— Не имеешь ты права так рисковать собой! Ну, погибнем мы с тобой, может быть, нас назовут героями… А сколько времени понадобится другим руководителям, чтобы осмотреться? Кому будет польза от этого — нам или англичанам?

— Так-то оно так, Филиппыч… — соглашался начдив. — Да разве удержишься?

Чтобы сбить англичан, у Уборевича не хватало сил — нужны были резервы. И с помощью Куприянова резервы нашлись. Это были партизаны, разобщенно действовавшие против белых на берегах Шелексы, Емцы и Онеги.

Уборевич сразу же загорелся, почувствовав в партизанах именно ту живую силу, которой так недоставало. Он встретился с их вожаками, дал им оружие и боеприпасы.

Совместная с дивизией борьба окрылила партизан. Они все смелее наносили удары во фланги и тылы врага, подбираясь по не ведомым никому, кроме них, таежным тропам. Слава о них потянулась далеко; вскоре на Шелексе, Емце и Онеге собралось до полутора батальонов «лесного ополчения».

Вслед за лесными дружинами Уборевич привлек на свою сторону партизанский отряд рабочих-железнодорожников, насчитывавший до 1 200 человек. Главой отряда был сормовский слесарь Федор Луков. Белогвардейцы расстреляли его жену и восьмерых детей, а за голову самого Лукова назначили награду в 15 тысяч рублей золотом.

Однажды Федор Луков в беседе с Уборевичем вздохнул:

— Что за оказия! У беляков есть бронепоезда, у красных на других фронтах тоже, а нас все обходят… Почему?

И у начдива тут же возникла мысль: нельзя ли создать свой, «местный» бронепоезд? С помощью Ф. Лукова было найдено несколько железнодорожных платформ. Их пригнали в Няндомские мастерские, отремонтировали; на них поставили трофейные мощные гаубицы, а между ними гнезда пулеметов. Металлические стойки обшили в два ряда котельным железом, а пространство утрамбовали песком.

Все чертежи и расчеты делал по ночам сам Уборевич, советуясь с Луковым. Командарм пропускал мимо ушей язвительный шепоток няндомских инженеров, считавших, что кустарный бронепоезд будет похож на «чудище» и рассыплется в первом же бою.

Не больше как через месяц «чудище» было готово. Оно оказало большую услугу при наступлении красных на станциях Емца и Обозерская, а также и в других пунктах.

Летом 1919 года бои все чаще заканчивались в пользу красных, но победы доставались дорогой ценой. Поэтому в эти летние месяцы Уборевич не раз задумывался над приемами борьбы «без крови».

Бывало, долго, многими часами не расставался начдив с добровольцами — почти смертниками, вызывавшимися идти на подрывную работу в тыл врага. Уборевич кропотливо инструктировал смельчаков — как тонко нужно действовать, чтобы не загубить себя и ответственное военное задание. Больше всего ему нравился коренастый, невысокого роста блондин лет тридцати пяти, побывавший в немецком плену, унтер-офицер Щетинин.

За несколько месяцев до Онежской операции, где предстояло разгромить крупную группировку врага, Щетинин перешел фронт. Ему поручалось заявить, что он-де клянет большевиков и просит зачислить его в белую армию добровольцем.

И это ему удалось. Осмотревшись, он исподволь повел беседы с мобилизованными крестьянами о политике партии по отношению к бедняку и середняку. Быстро нашлись единомышленники. В 5-м белогвардейском «Железном» полку создалась подпольная организация.

В ночь на 18 июля 1919 года на берегу Онеги вспыхнул бунт. Большинство офицеров, не жалевших для солдат зуботычин, было перебито, а 20 человек арестовано и пригнано Щетининым на сторону красных. Когда военком Куприянов встретил у Чекуева восставший полк, он увидел необычную картину. Перед полком, находившимся при полном вооружении, уныло шли вражеские офицеры в новенькой форме. Куприянов поинтересовался:

— Почему беляки держатся за животы? Болят, что ли?

Оказалось, что Щетинин приказал срезать все пуговицы у офицерских брюк, и арестованные поддерживали их, чтобы не потерять.

— Зачем же вы это сделали? — снова спросил Куприянов.

— Да чтоб не убегли, черти… Лес кругом!

Переход белогвардейского полка образовал брешь в линии фронта белых. Уборевич немедленно этим воспользовался и стремительным рывком подошел к важному пункту — городу Онеге. Бой был жарким, но победа досталась красным.

Когда командира 154-го полка смертельно ранило, начдив несколько раз рассылал гонцов по горящему городу за врачами, чтобы спасти умирающего Мулина. Но смерть опередила врачей. И. П. Уборевич тут же после гибели Мулина представил его посмертно к высшей награде — ордену Красного Знамени.

Начдив Уборевич старался использовать любую возможность, чтобы у вражеских солдат пропало желание воевать на советской земле. Был такой случай. При наступлении на станцию Обозерская среди пленных оказался капеллан одного из английских полков, по фамилии Роджерс. По дороге в штаб дивизии он не сомневался, что его ждет мучительная смерть от руки «бандита-большевика». Но Уборевич лично побеседовал с ним, рассказал о грязной роли иностранных войск на русской земле, провел по избам и познакомил с отдыхавшими бойцами, затем угостил завтраком и, созвонившись со штабом армии, отпустил на все четыре стороны. Роджерс не поверил начдиву.

— Вы хотите убить меня… при «попытке к бегству»?

— Да нет же, — улыбнулся Уборевич, — мы слову не изменяем!

Священник прослезился, встав на колени, помолился и произнес:

— Всегда буду молить бога за добрых большевиков!

Разведчики потом рассказывали, что генерал Айронсайд быстро отправил капеллана, как вредного пропагандиста, в Англию.

Между прочим, в Англии Уборевича знали. 21 августа 1918 года в армейской газете «Наша война» была перепечатана заметка из английской газеты «Таймс». В ней говорилось о том, что стоящая против объединенных войск интервентов русская армия состоит из людей, физически способных к действительной службе, что стрельба русских колоссально улучшилась. Заметка заканчивалась такими словами:

«Говорят, что командующим назначен Уборевич, бывший поручик царской армии. Мало найдется английских офицеров, которые будут отрицать, что он знает свое дело. Поразительная точность его огня… показывает, что у его орудий находятся хорошие инструкторы».

По приказу главного командования Иероним Петрович Уборевич в сентябре 1919 года отбыл в распоряжение Южного фронта, где шла борьба с генералом Деникиным.

Это было в те дни, когда англо-американские завоеватели несолоно хлебавши уже убирались с севера, оставляя все свое вооружение белогвардейскому генералу Миллеру.

Расставаясь с созданной дивизией, не пропустившей интервентов не только к Москве, но и к Вологде, И. П. Уборевич в своем прощальном приказе, в частности, писал:

«Дорогие товарищи 18-й стрелковой дивизии!

…Я расстаюсь с вами, оставляя вам доведение до конца нашей задачи — взятие Архангельска и освобождение севера…

…Враг наполовину разбит, союзники признали непобедимость Красной Армии…»

Летом 1919 года Деникин после неудачного похода в 1918 году сформировал снова 150-тысячную армию. Англия, Франция и Америка по горло напоили генерала золотом, и он тысячекилометровым фронтом двинул свои три армии на север.

Ударной силой для захвата Москвы являлась Добровольческая армия под командой генерала Май-Маевского. Внутри этой армии сверхударной силой, впитавшей в себя отборные, состоящие на одну треть из офицеров корниловскую, дроздовскую и марковскую дивизии, являлся корпус, руководимый генералом Кутеповым.

«…Наступил один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции», — писал в те дни В. И. Ленин в открытом письме, названном «Все на борьбу с Деникиным!».

Красные части Южного и Юго-Восточного фронтов были тогда немногочисленны: страна вынуждена была держать большинство своих сил на Восточном и Западном фронтах, отбиваясь от натиска Колчака и Юденича. Измотанные в непрерывных тяжелых боях советские дивизии сдали Деникину губернские города Воронеж и Курск. Деникин и Май-Маевский на весь мир заявили, что Красная Армия разбита и теперь нет силы, могущей помешать им войти под колокольный звон в «матушку Москву».

21—26 сентября заседал пленум ЦК партии, обсуждая главный вопрос — укрепление Южного фронта. Решено было, по выражению В. И. Ленина, «ограбить» другие фронты и в ущерб им перебросить под Орел все, что позволял предельный риск: с Западного фронта — Латышскую стрелковую дивизию, из-под Чернигова — лучшую Украинскую бригаду червонных казаков и из последнего резерва главкома — пластунскую бригаду Павлова. Из этих частей предполагалось создать Ударную группу, на которую и возлагались задачи спасения Москвы.

Эту группу подчинили А. И. Геккеру, руководителю 13-й армии, дивизии которой вразброд отступали к Орлу. А в распоряжение молодого Уборевича, назначенного командовать 14-й армией, поступили потрепанные в боях 41, 46, 57 и 7-я дивизии, отступавшие в брянском направлении.

Оба губернских города — Брянск и Орел — являлись последними узловыми пунктами, за которыми лежала открытая, ничем не защищенная дорога к столице. Май-Маевский и Кутепов направляли лучшие свои силы к двум предмостным укрепленным пунктам — узловой станции Стишь на орловском направлении и к уездному городу Кромы, последнему оплоту красных перед Брянском, где расположился штаб 14-й армии.

Вот как охарактеризовал в письме В. И. Ленину член Реввоенсовета 14-й армии Серго Орджоникидзе положение, в которое попал Уборевич:

«Дорогой Владимир Ильич!..

Решил поделиться с Вами теми в высшей степени неважными впечатлениями, которые я вынес из наблюдений за эти два дня в штабах здешних армий. Что-то невероятное, что-то граничащее с предательством. Какое-то легкомысленное отношение к делу, абсолютное непонимание серьезности момента. В штабах никакого намека на порядок, штаб фронта — это балаган… Среди частей создано настроение, что дело Советской власти проиграно, все равно ничего не сделаешь… Где же эти порядки, дисциплина и регулярная армия Троцкого? Как же он допустил дело до такого развала?.. Обидно и за армию и за страну… Момент в высшей, степени ответственный и грозный…»

Уборевич видел, как между деревнями и селами Орловщины откатывались на север разрозненные группы советских частей, но духом не упал. Двадцатитрехлетний командарм поклялся оправдать доверие партии и лично В. И. Ленина. Он недосыпал ночей, постоянно находясь вместе с Серго Орджоникидзе в передовых частях. На ходу перекомплектовывая потрепанные части, оба старались перебросить на передний край побольше оружия, боеприпасов, обуви, хлеба и махорки. Наспех рылись окопы, сооружались минные поля, на опушках лесов создавались огневые точки. По ночам, когда затихал гул боев, в поле, на сеновалах, в крестьянских избах вели они горячие беседы о том, что еще не все потеряно, что свежая Ударная группа вот-вот создаст перелом в пользу красных. От командиров и комиссаров они требовали наведения жесточайшей дисциплины, прекращения паники и анархистской партизанщины. Там, где чувствовалась явная измена, кое-кого пришлось расстрелять перед строем.

Так фронт 14-й армии мало-мальски окреп. Но одной 14-й армии было явно не под силу сдержать рвавшуюся на север лавину белых войск.

В самый критический момент командующий Южным фронтом А. И. Егоров переподчинил Ударную группу Уборевичу.

Командарм приказал начальнику Латышской дивизии рассредоточить свои полки северо-западнее городка Кромы, километрах в сорока юго-западнее Орла, а червонным казакам встать справа от латышей, уступом вперед.

По пути к Кромам, у села Мелехово, червонцы столкнулись с батальоном Самурского полка и стремительной атакой налетели на него.

Наконец казаки встретились с главными силами Добровольческого корпуса генерала Кутепова. Здесь и началось знаменитое Орловско-Кромское сражение, здесь и столкнулись две грозные силы, решавшие вопрос: быть или не быть белым в Москве.

Латыши и червонцы встали — и как вросли в землю. Ни озверелые лобовые наскоки, ни бомбежка с воздуха, ни офицерские «психические» атаки не могли поколебать их ряды. Прорваться дальше Кром белякам не удалось.

Встретив неожиданную стойкость красных в этом районе, Кутепов повел решительное наступление вдоль железной дороги. 13 октября, отбросив обессиленные части 13-й армии, он захватил важный железнодорожный пункт — город Орел.

Белые устремились было уже на Тулу, но не дальше как через два дня вынуждены были остановиться. Попятиться назад их заставил решительный маневр Уборевича. Собрав силы в кулак, он нанес сильный удар дроздовской дивизии, захватил Кромы и этим самым оборвал все линии связи и коммуникации Кутепова. Двигаться дальше, чувствуя сзади и с фланга кулак Уборевича, было слишком опасно, и обозленный генерал, не дойдя до Москвы всего 300 километров, повернул корниловскую дивизию обратно.

Поражение дроздовцев под Кромами и отступление корниловцев севернее Орла впервые выбило инициативу из рук белых. Этот успех заронил в души красных бойцов явную надежду на победу.

Уборевич и Орджоникидзе неотлучно находились в частях и штабах, направляя действия пехотных и кавалерийских подразделений.

Оба они стали той незримой силой, которая так помогла частям выстоять против избалованных успехом офицеров, находить в труднейших условиях верные решения.

Тактика охвата, обхода и дробления вражеских масс на части стала основной формой борьбы командарма. Каждый коммунист по призыву Орджоникидзе шел в каждом бою впереди, увлекая за собой красноармейцев.

Наконец пришло время отобрать у белых Орел. Части 13-й армии еще не оправились настолько, чтобы действовать самостоятельно. Командующий Южфронтом Егоров приказал Уборевичу принять участие в освобождении города, подчинив ему на время штурма и подоспевшую молодую Эстонскую дивизию.

Вокруг Орла началась кровопролитная битва. День и ночь грохотала артиллерия, бушевали атаки и контратаки, переходившие в ожесточенные рукопашные схватки. Пригороды горели.

К исходу 19 октября части 14-й армии — бригады Латышской дивизии Калнина, Эстонской дивизии Пальвадре и входившей в 13-ю армию 9-й дивизии Петра Солодухина изготовились к штурму. На рассвете была дана последняя команда:

— В атаку! Орел будет наш!

Несмотря на пулеметный огонь, несмотря на огонь артиллерии, выпускавшей снаряды прямой наводкой, ломая отчаянное сопротивление белых, объединенные части ворвались в город с трех сторон: северо-запада, запада и юго-запада. Начались уличные бои, тянувшиеся 12 часов, пока все дома, подвалы и укрытия не были очищены от корниловцев.

Май-Маевский понял: пока существует Ударная группа Уборевича, ему не продвинуться к Москве. Из последних резервов он усилил свой ударный кулак — корпус Кутепова — и бросил его в центр расположения Ударной группы, к Кромам. Вокруг этого городка снова закипели упорные бои. Кромы многократно переходили из рук в руки.

Здесь, на рубеже Орел — Кромы, образовался какой-то сложный, как тогда его называли, «слоеный пирог». В самом Орле — красные, на южной окраине города — «добровольцы», где-то здесь же, рядом, — части 9-й дивизии, дальше — снова белогвардейцы. Они уже повернули фронт против Латышской дивизии, а с юга на латышей давят конные силы контрреволюции. Где-то на востоке, у железной дороги, бьется пластунская бригада Павлова, но помочь латышам и червонцам она уже не в силах.

На счастье Ударной группы, через Карачев еще оставалась связь с командармом Уборевичем, неотлучно находившимся в штабе армии. И вот здесь-то красные командиры поняли, кто управляет ими. В смертельной обстановке, когда силы врага превосходили в несколько раз, командарм приказывал не столь отгонять наседавшие белые части, а уничтожать их живую силу; он знал, что в эти дни Деникин не был в силах подбросить под Кромы резервы; он требовал невероятной маневренности красных частей, с тем чтобы у белых постоянно путались карты. Используя именно эти качества, он смело поворачивал кавалерийские и пехотные части на 90 и даже на 180 градусов, ни разу не подставив их под удар белых полков.

Вот что писал об этих боях В. И. Ленин:

«Никогда не было еще таких кровопролитных, ожесточенных боев, как под Орлом, где неприятель бросает самые лучшие полки, так называемые «корниловские», где треть состоит из офицеров наиболее контрреволюционных, наиболее обученных, самых бешеных в своей ненависти к рабочим и крестьянам, защищающих прямое восстановление своей собственной помещичьей власти».

24 октября в Кромах заночевали дроздовцы. Руководитель Ударной группы Калнин, собрав всех больных и обозников, снова перешел в наступление.

27 октября 1-я бригада латышей и червонные казаки навсегда освободили Кромы. Противник бежал, потеряв здесь убитыми, ранеными и пленными до 800 человек.

Две недели непрерывных боев измотали силы Ударной группы: у червонцев осталось в строю только 1 000 сабель, а латыши потеряли до 40 процентов своего состава. Все остальные дивизии 14-й армии были обескровлены до предела.

Но как ни велики были потери, все восторгались военным талантом Уборевича и великолепными организаторскими способностями Орджоникидзе, сумевших восстановить дисциплину и боеспособность во вверенных им воинских частях. И едва ли будет преувеличением сказать, что именно в эти две недели бойцы и командиры 14-й армии в содружестве с частями 13-й армии спасли Родину и в смертельный час отстояли дальние подступы к Москве.

Враг был отброшен на 40–50 километров на юг, но не разбит окончательно. Его надо было бить и бить, но чем бить, какою силою?

И вот на совещании командиров 14-й армии впервые в истории гражданской войны было принято смелое — единственное в создавшихся условиях — решение: организовать мощный кавалерийский рейд для разгрома тылов деникинцев, без чего нельзя было и мечтать о дальнейшем наступлении,

Уборевич усилил конников Примакова Кубанской бригадой, временно передал ему же и кавалерийский полк Латышской дивизии под командой Яна Кришьяна. Всех кавалеристов решено было переодеть в форму вражеских солдат: так-то беляки не сразу разберут, какая заноза глубоко забирается им под кожу.

Перед рейдом бойцы старательно чистились, зашивали дыры, перековывали и подкармливали лошадей. Старички учили молодых, как отвечать «их благородию», как «есть глазами начальство»…

2 ноября Латышская дивизия начала упорный бой на прорыв между селами Чернь и Чернодье. Латыши стремились расширить пространство, сквозь которое кавалеристы могли бы незамеченными проскочить в тыл врага.

Примаков волновался. И не мудрено! Кто мог предсказать: погибнет ли он сам и близкие его сердцу червонцы или принесут они желанную победу? Расстреляют ли Уборевича за этот рискованный рейд или, наоборот, похвалят?

Перед самым рейдом разыгралась пурга. Она прикрыла конников, и те без единого выстрела со стороны белых вышли на оперативный простор в сторону станции Поныри: здесь был ключ всей операции.

Пурга затихла. Шли без шума, изредка приветствуя встречных офицеров и команды белогвардейцев.

Но вот и Поныри. Здесь красные конники с налету перебили несколько маршевых рот и комендантскую охрану. В воздух взлетели рельсы и стрелки, была разрушена станция, обрублены провода связи. Железнодорожная линия была изуродована в 15 местах. Глубокие тылы белых оказались оторванными от корпуса Кутепова.

За Понырями — лихие налеты на Ольховатку, Возы, Фатеж. Скачущие с обнаженными клинками всадники вызывали невероятный переполох в стане белых. Во все стороны полетели донесения: «Наш тыл наводнен красной кавалерией, она ничего не щадит, всех рубит, все уничтожает…»

За двое суток обстановка на фронте 14-й армии резко изменилась. Паника потрясла белых до того, что офицерские дивизии — главная надежда Деникина — попятились по всему фронту. Чаша весов стала перетягиваться на сторону 14-й армии. Легче стало дышать и соседней 13-й армии.

К этому же времени конный корпус Буденного, захватив станцию Касторное, далеко вклинился с востока в расположение противника. Глубокие прорывы красной конницы создали угрозу полного окружения центральной группировки деникинской армии; она явно заколебалась.

Воодушевление в частях 14-й армии неуклонно нарастало. И как только разведка донесла, что в стане белых настроение стало «скисать», Уборевич сообщил командующему фронтом А. И. Егорову, что его армия переходит в решительное наступление.

К началу декабря 1919 года позади 14-й армии остались губернские города Орел и Курск. Затем вздохнули полной грудью жители освобожденных сел, деревень и городов Кромы, Севск, Дмитровск, Рыльск, Фатеж, Льгов, Глухов, Конотоп, Сумы, Ахтырка, Краснокутск.

Впереди замаячил важнейший стратегический пункт — Харьков…

Вот как об этих днях вспоминает участник боев, ныне полковник в отставке, П. Н. Александров:

«…По газетам, приказам и сводкам мы знали, что Уборевич ни на минуту не терял контроля и крепко держал руку на пульсе армии. Бывало, только зайдет речь об Уборевиче, все наперебой рассказывали о нем. Оказалось, что командарм с того дня, как началась Орловско-Кромская операция, почти не спал, только иногда забывался, сидя на коне или крестьянской телеге. Он не любил водить пальцем по карте в штабе: его можно было видеть и в окопе и на батарее. Бывало и так, что невзирая ни на что, прямо на взмыленном коне врезался он в самую гущу схватки, крича своим металлическим голосом: «Держись, держись, ни шагу назад!..» Ни ураганный огонь, — ни штыковые атаки не могли лишить самообладания этого одержимого и вместе с тем грамотного командира. Рыжая колкая щетина в эти дни суро-вила его лицо, а на самом деле он был только строг, как строга была смертная обстановка».

Уборевич знал, что падение Харькова поставило бы Деникина в труднейшее положение, так как за городом железнодорожные пути расходились на два самостоятельных направления и перед белой «грабь-армией» невольно встала бы проблема либо распасться на два крыла и потерять взаимодействие, либо искать выбор — куда же отступать нерасколотой массой войск — на Ростов либо, на Одессу и Крым.

К тому же за спиной деникинских войск, южнее Харькова, крестьянские повстанцы начали освободительное движение, охватив им почти всю Екатеринославщину. Им помогал анархист Махно, нехотя ставший помощником Красной Армии.

Поэтому-то Уборевич всеми силами и старался натолкнуть именно сюда пятящиеся назад белые дивизии, а Деникин, хорошо понимая опасность, решил вынести сопротивление на дальние подступы к Харькову и завязать там упорные бои.

В эти дни пьяница Май-Маевский был отстранен от командования Добровольческой армией. На его место Деникин назначил генерала Врангеля.

Врангель задумал крупную операцию: от обороны он намеревался перейти к наступлению на Москву. Он лихорадочно пополнял ряды своей армии, стягивал вооружение и продовольствие, разнося слухи, что ему на помощь вот-вот придут регулярные части союзников — французов и англичан.

Не успели части 14-й и соседней 13-й армии Перейти реку Ворсклу, как завязались упорные бои. Деникин бросил против 13-й армии конный корпус Мамонтова на валуйском направлении и получил временный успех. Этот маневр сочетался с мощными наскоками на 14-ю армию на подступах к Харькову.

Успех окрылил белых, и корпус Мамонтова пошел было в тыл 13-й армии, но здесь выручил мощный фланговый удар 1-й Конной армии Буденного. Маневр Мамонтова сорвался.

Советские войска вновь пошли стремительно от рубежа к рубежу. Это мощное движение и сорвало выгрузку войск генерала Шкуро, шедшего на помощь Врангелю.

В ночь с 7 на 8 декабря дивизия Саблина прорвалась к Богодухову и заняла его. Стремясь ускорить поражение белых и прекратить вывоз из Харькова промышленного оборудования, сырья и железнодорожного транспорта, Уборевич бросил в обход города дивизию червонного казачества. Предвидя сопротивление белых, командарм усилил дивизию Примакова Латышской дивизией, посаженной на крестьянские подводы.

Так красные войска оказались в глубоком тылу белых, мешая отходу их главной массы в Крым. 11 декабря команды разведчиков 14-й армии почти одновременно с трех сторон — с юго-запада, запада и севера — без единого выстрела вошли в брошенный белыми Харьков. Тут же в город ворвались и червонные казаки.

Путь от Орла к Харькову был отмечен сверхчеловеческим трудом всех дивизий армии Уборевича. Но наибольшую отвагу проявили два побратима, шедшие все время рядом две дивизии — Латышская и червонных казаков. Поэтому-то они и были в торжественной обстановке награждены Почетным Красным Знаменем ВЦИК. За блестящую организацию прорывов фронта и вошедших в историю рейдов по тылам деникинских войск среди многих других награжденных орден Красного Знамени получили начальники дивизий Ф. К. Калнин и В. М. Примаков, а также червонцы С. А. Туровский, М. С. Медянский и П. П. Григорьев,

10 января 1920 года Южный фронт был переименован в Юго-Западный. Руководил им все тот же испытанный стратег и тактик А. И. Егоров. Теперь в его распоряжение, кроме 13-й и 14-й, была отдана и 12-я армия. Уборевич получил задание вести решительное наступление против деникинского генерала Шиллинга, отступавшего на Одессу.

И здесь командарм Уборевич оказался на высоте положения. Выведя свои войска на рубеж Павлоград— Александровск — Волноваха, он создал все условия, чтобы его дивизии нанесли ряд одновременных концентрических ударов по вражеским войскам. Генерал Шиллинг никак не ожидал, что 45-я стрелковая дивизия Якира по приказу Уборевича сумеет овладеть 17 января станцией Апостолово и разорвать этим самым важную жизненную коммуникацию белых. А когда Латышская и 41-я дивизии переправились через Днепр, армия Шиллинга стала отступать без оглядки. Наибольшую панику в рядах белых наводила легендарная кавалерийская бригада Г. И. Котовского, Она стремительно перемещалась от рубежа к рубежу, уничтожая дрогнувшие скопища белых солдат.

Тем временем войска 14-й армии захватили Екатеринослав и Александровск, а 3 февраля, искусно маневрируя, освободили Ольвиополь, Вознесенск, Николаев и Херсон. Уборевич преследовал Шиллинга вплоть до румынской границы.

7 февраля армия Уборевича уже дралась на окраинах Одессы, а 8-го город был очищен от белых полностью. В боях за Одессу снова великолепно проявила себя бригада Г. И. Котовского.

Вот какую теплую телеграмму получил в те дни И. П. Уборевич от своего друга и наставника Г. К. Орджоникидзе:

«От души поздравляю Вас и Вашу героическую 14-ю армию с блестящей победой, завершившейся взятием Одессы».

Благодарный командарм и его боевой друг член Реввоенсовета 14-й армии Беленкович ответили:

«14-я армия, ставшая победоносной благодаря Вашей неутомимой, энергичной деятельности, будет вспоминать о Вас с чувством глубокой любви. Память о Вас будет крепить наши силы».

Так закончились два этапа в выполнении ответственного поручения В. И. Ленина и Центрального Комитета партии: во-первых, остановить остервенелый натиск Деникина и, во-вторых, отогнать его от столицы так далеко, чтобы он и мечтать не мог о выполнении захватнических планов своих зарубежных хозяев.

Продвигаясь на юг, командарм изучал настроение населения, помогал налаживать работу советских учреждений. А картина всюду была безрадостной — разруха, голод. Когда представлялась возможность помочь населению продовольствием, особым вниманием командарма пользовались старики, солдатки, потерявшие на войне своих кормильцев, и особенно дети.

Что же явилось главным, позволившим обеспечить успех во всех этих операциях? Это были примененные впервые в истории гражданской войны рейды конницы, тщательно разработанные И. П. Уборевичем; они и решили судьбу Добровольческой армии. Именно эта блестящая практика была впоследствии взята за основу при разработке теории «глубокой операции», так широко развитой в печатных трудах и практической работе И. П. Уборевича за время его командования после гражданской войны военными округами. Эта теория стала еще более убедительной, когда на смену коннице в армии появился новый вид подвижных войск — бронетанковые части.

После взятия Одессы Иеронима Петровича Уборевича назначили командовать 9-й (Кубанской) Красной армией. Это было сделано по просьбе командующего Кавказским фронтом М. Н. Тухачевского и члена Реввоенсовета фронта Г. К. Орджоникидзе. Они поставили перед вверенными им 8, 9, 10, 11 и 1-й Конной армиями общую цель: окончательно ликвидировать армии Деникина.

Имелись сведения, что Деникин намеревался отсидеться до весны на выгодных рубежах по Дону и Манычу, где его поддерживали контрреволюционные донские и кубанские казаки.

Но Деникин не стал ждать весны и назначил мощное наступление на середину февраля 1920 года, намереваясь закрепить за собой ростовско-новочеркасский плацдарм.

М. Н. Тухачевский, решил опередить действия Деникина и назначил встречное наступление на 14 февраля, несмотря на то, что превосходство в живой силе и вооружениях было на стороне белых.

До назначения И. П. Уборевича руководство 9-й армией рапортовало М. Н. Тухачевскому о том, что оно не в состоянии наступать: лед на Сале и Маныче тонок, реки должны были вот-вот вскрыться. Ледяной покров на Дону хоть и был покрепче, но и он едва ли мог выдержать тяжесть груженой повозки. Временный командующий 9-й армией готовил плавучие средства с тем, чтобы начать организованное наступление недель через пять, когда реки снова войдут в свои русла.

Но Уборевич отверг этот план. Он решил использовать последние ночные морозцы и приказал денно и нощно мостить по льду настилы, чтобы первой по ним перешла конница, а за ней пехота и артиллерия. План Уборевича поддержали члены Реввоенсовета Анучин и Лиде.

В штабе армии засуетились снабженцы и связисты, забегали начальники различных родов войск, с озабоченными лицами выходили из кабинета командующего разведчики.

Тем временем Уборевич создал две ударные группы для наступления. Наиболее крупной из них, правофланговой, в которую входили 21-я и 23-я стрелковые дивизии и конный корпус, назначил командовать Г. И. Овчинникова, бывшего прапорщика, вступившего в партию еще в 1915 году, человека крайне отважного.

Наконец все приготовления кончились: можно наступать!

Все дивизии пришли к намеченной Уборевичем цели, как это ни было трудно, в точно назначенный срок — 5 марта.

К этому времени войска фронта сумели нанести крупные поражения белогвардейцам в районах Батайска, Егорлыкской и Ставрополя. В частях советских армий царило общее воодушевление.

Для непосредственного руководства боями Уборевич организовал полевой штаб армии, перемещавшийся с места на место на верховых лошадях.

Стояли солнечные мартовские дни. Ночью земля схватывалась, твердела, а к полудню безудержно таяла. Войскам идти было крайне трудно: густая, глинистая грязь навертывалась на колеса, лошадям иногда было не под силу тянуть даже пустую повозку. Пехота двигалась с большим трудом, едва вытаскивая ноги из липкой грязи. Конница шла быстрее, но и ей приходилось местами тащиться шагом. В помощь артиллерийским упряжкам иногда придавалось по нескольку пар волов.

Трудность сразу увеличилась, когда части Уборевича столкнулись с другим, незримым врагом. Это был сыпной тиф, валивший целые взводы. Попадавшиеся на пути хутора встречали зловещей тишиной, забитыми наглухо окнами.

И все же армия неустанно двигалась вперед.

6 марта конно-сводный корпус Жлобы и части 33-й дивизии Левандовского, подавив огонь двух бронепоездов и разогнав конницу белых, достигли Новопашковской. На следующий день у Екатериновской завязался ожесточенный бой между Ударной группой и сильной конницей генерала Секретова. 8 марта войска Уборевича взяли Екатериновскую и развернули мощное преследование.

Ворвавшись в загоревшуюся с обеих сторон Павловскую, корпус Жлобы навел такую панику на белых, что ему удалось взять в плен три полка 4-го Донского конного корпуса.

В эти дни Ударная группа оставила у себя за спиной Сасыко-Павловскую, затем Кореневскую. Здесь серьезное поражение понесли конники генералов Павлова и Секретова, сильно были потрепаны отступавшие вразброд ряды кубанских пластунских частей, 3-го Донского и добровольческих корпусов.

Но вот Деникин принял решение во что бы то ни стало вернуть Тихорецкую и Кавказскую, ибо без этого было немыслимо восстановить связь с Северным Кавказом.

Для начала Деникин нанес решительный контрудар по смежным флангам 9-й и 10-й армий.

Уборевич направил армию навстречу белым, создав сильный кулак на реке Челбас. Форсируя ее у Тихорецкой, красные части столкнулись с мощным напором белых. Бой продолжался два дня. Конный корпус Жлобы восемь раз бросался в атаку и, наконец, при поддержке 33-й, 21-й и 23-й дивизий все же заставил белоказаков попятиться с большими потерями к Кореневской. За эту победу на груди Д. П. Жлобы появился орден Красного Знамени.

Но Уборевич и командующий фронтом Тухачевский решили, что мало сорвать замысел Деникина, — успех надо было закрепить. 13 марта 9-я армия устремилась к рубежам Кубани. Началась подготовка к штурму Екатеринодара.

Разведка донесла, что враг сильно укрепился как в самом городе, так и на подходах к нему, на реке Кубани. Поэтому Уборевич применил любимый маневр — охват белой цитадели с трех сторон.

После двенадцатичасового сражения 9-я армия ворвалась в город. Начались упорные уличные бои. Белые массированным огнем бомбили с воздуха, стреляли из пулеметов с крыш, из окон и подворотен. И все же красные бойцы и командиры шли и шли вперед, захватывая улицу за улицей, переулок за переулком. То тут, то там штурмом брались преграды, созданные из набитых песком мешков, повозок, бревен, убитых лошадей и всего, что попадало белым под руку.

Наконец все было кончено: белые, огрызаясь, насколько было возможно, оставили город. 9-я армия захватила 15 тысяч пленных и богатые трофеи: бронепоезда, много орудий, аэропланы, пулеметы, снаряды, патроны, обозы, штабы, огромное количество подвижного состава.

Битва за Екатеринодар измотала Донскую армию настолько, что она уже почти не в силах была сопротивляться.

Почувствовав начавшееся разложение в стане белых, несмотря на невероятную усталость красных дивизий, Уборевич делал все, чтобы враг не успел эвакуировать свои войска в Турцию или Крым.

Ударная группа, захватив в арьергардных боях станицу Абинскую, уперлась в горы. Командарм резко повернул свои войска на запад, гоня отступавших деникинцев вдоль железной дороги на Новороссийск. И как ни труден был путь красных бойцов в болотистой долине, командарм не сдавал темпов наступления ни днем ни ночью.

Стремясь затормозить движение бронепоездов Уборевича, белые взрывали железнодорожные пути, оставляли на них горящие составы. Красные бойцы и саперы самоотверженно скидывали горящие вагоны под откос, восстанавливали пути, прокладывая дорогу вперед, несмотря на то, что мощные взрывы вражеских снарядов то и дело раздавались по обеим сторонам железнодорожного полотна.

Так, в шуме и грохоте, в постоянных и ожесточенных перестрелках, Ударная группа дошла до станицы Ниберджайской. Здесь Уборевич лично руководил ожесточенным четырехчасовым боем. Деникинцы держали у каждого орудия, каждого пулемета прикрепленного офицера, готового расстрелять белого дезертира.

Но и этот бой был выигран. Уборевич подал команду Овчинникову вести Ударную группу к Ниберджайскому перевалу, где белые собрали новый, довольно сильный кулак. Красные бойцы знали, что освобождение Ниберджайского перевала — последний этап тяжелого пути, поэтому и дрались они исключительно самоотверженно.

9-я и 8-я армии, прижимая деникинцев к Черному морю, наконец, окружили последний, опоясанный тройной линией обороны оплот белых — город и порт Новороссийск. Перед этим Добровольческий корпус в ночь на 27 марта поспешно отошел к городу и погрузился на суда, ничего не сообщив об этом Донской армии.

«Когда меня назначили в комиссию по учету трофеев и отправке их из Новороссийска в тыл, — вспоминает бывший работник штаба 9-й армии В. П. Суханов, — я встретился с некоторыми затруднениями, натолкнулся на штабные вагоны белой армии, на внешней стороне которых были нарисованы масляной краской портреты Деникина, Улагая, Шкуро и членов английской и французской миссий. Нельзя же их отправлять в тыл в таком виде! Но сколько я ни искал масляной краски, чтобы замазать все эти ненавистные рожи, ее не нашлось. Что было делать? Я запросил Уборевича, и он мне ответил:

— Найдите художника, и пусть он нарисует этим «героям» кандалы на руках.

Я нашел художника, он «заковал» руки белым генералам, и вагоны пошли в тыл…»

Некоторая часть Донской армии во главе с генералами Шкуро и Улагаем бросилась в горы, а другая, отчаянно сражаясь за город, грузилась на иностранные корабли, утекая в Крым.

Но белым не помогло ни их собственное сопротивление, ни стрельба из орудий английского линкора «Император Индии» и французского крейсера «Валь-дек Руссо». Ранним утром 27 марта, едва засветился горизонт, кавалерийская дивизия Екимова ураганом ворвалась в Новороссийск, а затем на его окраинах появились и стрелковые части 9-й и 8-й армий.

Отважного героя Екимова Уборевич тут же наградил орденом Красного Знамени, отвинченным от собственной тужурки.

Грозные полчища называвшего себя правителем «единой, неделимой России» генерала Деникина были опрокинуты в Черное море.

Вскоре воины Кавказского фронта с удовлетворением прочитали приказ Реввоенсовета Республики, в котором говорилось:

«Объявляется постановление Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов от 8-го сего апреля о награждении командующего 9-й армией тов. Уборевича-Губаревича Иеронима Петровича — Почетным Золотым Оружием за отличие, выразившееся в следующем: тов. Уборевич-Губаревич Иероним Петрович, будучи назначен командующим 9-й армией, создал из нее мощную и грозную силу, способную наносить врагу сокрушительные удары.

В дальнейшем, следуя с частями вверенной ему армии и перенося все трудности походной жизни, тов. Уборевич лично руководил боями армии, которая благодаря этому сыграла решающую роль в преследовании деникинских армий…»

Не успели советские армии прогнать Деникина с кавказской земли, как Уборевича обязали спешно во второй раз принять 14-ю армию для борьбы с белопанской Польшей.

Принимая армию, Уборевич настоял, чтобы под его начало передали кавалерийскую дивизию Виталия Примакова; удалось перевести и проверенного в боях начдива Петра Солодухина.

В то время театр войны с Польшей охватывал огромнейшую территорию, на которой создали два фронта — Западный, под командованием М. Н. Тухачевского, и Юго-Западный, под командованием А. И. Егорова. Тухачевский боролся за освобождение Литвы и Белоруссии, а Егоров, которому подчинялась и 14-я армия, — за освобождение Украины и Галиции.

После разгрома Деникина на юго-западе некоторое время стояло зловещее затишье. Но вот 25 апреля, еще до приезда Уборевича на фронт, оно кончилось, и польское наступление хлынуло на правобережную Украину. Здесь Пилсудский разбил свои силы на две неравные части: одну — из семи пехотных и одной кавалерийской дивизий — бросил против 12-й армии на Киев и Фастов, а другую — из трех пехотных и одной кавалерийской дивизий — на Одессу, которую отстаивала 14-я армия Уборевича.

12-я армия, боясь окружения, под сильнейшими ударами отошла на левый берег Днепра и 7 мая оставила Киев. А 6-я и часть 2-й белопольской армии в содружестве с армией «головного атамана» Петлюры, несмотря на французское вооружение и иноземный командный состав, не сумели разгромить 14-ю армию. 45-я дивизия Якира, легендарная кавалерийская бригада Котовского и 60-я стрелковая дивизия Иванова, геройски сопротивляясь наседавшей коннице генерала Реммера, медленно, с тяжелыми боями, отходили в район Литина и Винницы. Среди некоторых частей появились признаки паники. И прибывшему на фронт Уборевичу пришлось проявить немало сил и находчивости, чтобы навести в 14-й армии порядок и управляемость, а затем и остановить фронт.

Стабилизация, созданная Уборевичем, позволила командующему фронтом А. И. Егорову образовать под командованием Якира так называемую фастовскую группу. Эта ударная группа должна была развить наступление на Цветково — Белая Церковь, с тем чтобы вынудить врага подставить свой фланг под удар 1-й Конной армии, подходившей в то время из района Умани.

Когда же 1-я Конная армия, наконец, подошла к району деятельности 14-й армии, руководство фронтом поставило перед Уборевичем две задачи: во-первых, сковать 6-ю польскую армию, чтобы она не нанесла удара во фланг 1-й Конной армии Буденного, развивавшей свой сильнейший удар в направлении на Коростень — Бердичев — Житомир, а, во-вторых, не допустить белополяков до Одессы.

Сил у Уборевича явно не хватало. Правда, Солодухин уже заканчивал формирование сводной дивизии, но главная ударная сила — дивизия Примакова еще не завершила свой тридцатидневный переход из-под Перекопа.

Когда же в теплые июньские дни прибыли червонцы, командарм лично приехал в Старую Синяву встречать старых боевых друзей. Появление Уборевича на рослом тонконогом скакуне было встречено с радостью: червонцы с улыбкой приветствовали «своего» командарма.

Червонцы сразу же были втянуты в дело — для них командарм, как и прежде, подготовил новый рейд по тылам врага.

Вечером 3 июля 1920 года 60-я стрелковая дивизия и два бронепоезда штурмом прорвали оборону противника между станцией Комаровцы и местечком Волковинцы. Ранним утром, когда солнце едва показалось над горизонтом, шесть полков Примакова проскользнули в прорыв.

Уборевич и член Реввоенсовета армии Рухимович лично провожали червонцев в рейд. Это было недалеко от Комаровцев. Стоя на обочине дороги, они напутствовали добрым словом каждую проходившую сотню, Уборевич опытным взглядом проверял каждую тачанку — не лишняя ли она, не стеснит ли главное качество рейдирующей конницы — ее маневренность.

В те годы радиосредства были весьма несовершенны, и связь с ушедшей в рейд дивизией Примакова сразу же порвалась. Прошел день, затем второй, а командарм ничего не знал о положении в дивизии. Что она там делала? Добилась ли успеха? А может быть, уже разбита?

Через два дня поступили донесения о том, что белопольские части отходят с фронта. Этот отход мог произойти по двум, совершенно противоположным, причинам: либо конница Примакова стала в тылу врага опасной угрозой, либо, наоборот, генерал Роммер создает мощное кольцо для окружения и полного уничтожения червонцев.

Да… Тут Уборевичу было над чем призадуматься! Потеря крайне боеспособной дивизии, лишение, по существу, правой руки — кавалерии — грозили срывом всех его планов.

Наконец на третий день через линию фронта прорвался командир взвода и привез донесение Примакова. Оно гласило:

«Проскуров взят, штаб 6-й армии разгромлен, взяты пленные… большие трофеи… Враг в панике бежит на запад. Генерал Роммер стремится отвести перепутавшиеся части армии за р. Збруч».

Командарм был несказанно рад этому сообщению. Задача, поставленная перед ним командованием фронта, была выполнена блестяще: с одной стороны, для 14-й армии открывалась широкая дорога к наступлению, а главное, 1-я Конная армия победно пошла вперед.

Война с белопанской Польшей далеко еще не кончилась, как сильно обострилось положение на крымском участке Юго-Западного фронта. Там из горных ущелий вылез белогвардейский генерал Врангель и повел мощное наступление на плодородную Таврию и шахты Донбасса.

Вот на этот-то горячий участок Центральный Комитет партии, лично В. И. Ленин и решили послать двадцатичетырехлетнего И. П. Уборевича.

Поездом из пяти вагонов с двумя паровозами Уборевич выехал 7 июля из Ольвиополя и помчался в Александровск (ныне Запорожье), где стоял тогда штаб 13-й армии. Мощный луч прожектора прорезал темень то с одной, то с другой стороны полотна. Все эти меры комендант поезда принял на случай наскока махновских шаек, безнаказанно бесчинствовавших тогда на екатеринославской земле.

Паровозы выкладывали последние силы, а Уборевич то и дело посылал «порученца» Медянского к коменданту:

— Пусть нажмет еще. К утру я должен быть на месте!

Линия противоврангелевского фронта растянулась в трехсоткилометровую дугу.

13-я армия была не меньше вражеской по общей численности, но сильно уступала в кавалерии. Пехотные дивизии, давно не получавшие подкреплений, будучи слабее вооружены, пали духом. В рядах армии свирепствовал тиф.

Незадолго до приезда Уборевича бывший командарм-13 Р. П. Эйдеман предпринял контрнаступление, намереваясь очистить Северную Таврию, но эта операция кончилась плохо. Главной неудачей явился поход конного корпуса Жлобы. Он сумел прорвать фронт, но, потеряв взаимодействие с пехотными частями армии, подвергся сильным налетам авиации, попал в клещи к генералам Слащеву и Абрамову. Понеся огромные потери, Жлоба едва-едва вырвался из окружения — правда, белые тоже потерпели немалый урон.

Уборевич немедленно выехал на фронт для ознакомления с положением на месте. Начались ежедневные рейсы: утром на фронт, ночью в штаб. Командарм иногда укладывал шофера Закладного на заднее сиденье, а сам со слипающимися глазами садился за руль и летел на предельной скорости, выжимая из «бенца» все, что могла дать эта старенькая машина.

В эти дни воинские части круто переформировывались и пополнялись, на более высокую ступень была поднята политическая работа среди бойцов и командиров, подтягивались вооружения и боеприпасы.

Авиационная группа, возглавлявшаяся героем гражданской войны И. У. Павловым, стала главной опорой армии. Уборевич использовал Военно-Воздушные Силы с полным напряжением, знал всех «небесных воинов» в лицо, часто вызывал их тут же после посадки для личного доклада, а для смелых и находчивых не жалел наград. Разведывательные и бомбардировочные полеты давали ощутимые результаты не только потому, что летчики хорошо попадали в цель: вместе с бомбами в стан врага летели пуды литературы и тысячи специально изготовленных стрел.

Стрелы были новинкой, примененной Уборевичем в 13-й армии. Отвесно падая с высоты, они неслись вниз с ужасным свистом и пробивали всадника насквозь вместе с лошадью. Этот новый вид оружия наводил на врангелевских солдат невероятную панику.

Как вспоминает военный комиссар полевого штаба 13-й армии Н. Н. Николаев, в июле разведка донесла, что Врангель затевает серьезную операцию на орехово-александровском направлении, где и накоплялся крупный кулак для захвата Александровска и Екатеринослава.

Силой трех корпусов под командой Кутепова, Абрамова и Бабиева Врангель нанес 13-й армии сильнейший удар в районе Орехова. Этому удару яростно сопротивлялись малочисленные 3-я и 46-я дивизии Уборевича, а все же город пал. Только восточнее Орехова, где враг наступал не так ожесточенно, 42-я и 40-я дивизия устояли и не дали врагу расширить прорыв. В эти дни командарм Уборевич переезжал от дивизии к дивизий, помогая остановить наступление. Его часто видели, как он выходил к самому переднему краю, кричал, требовал, маневрировал резервами.

26 июля сформировавшаяся, наконец, 2-я Конная армия по распоряжению А. И. Егорова нанесла контрудар на Орехов и связала противника, прорывавшегося к Александровску. Здесь бои достигли ожесточенного накала.

Невероятные усилия войск Уборевича и помогавшей им 2-й Конной армии Городовикова дали некоторые результаты: враг в эти дни не мог пробиться к Александровску. Но Врангель был упрям. Он ввел в полосу прорыва свежую конницу и дроздовскую дивизию и подошел к Александровску.

В то же время на левом берегу Днепра появился конный корпус генерала Барбовича. Вместе с марковской дивизией он теснил потрепанную 3-ю стрелковую дивизию. Тяжело было и на левом фланге 13-й армии.

Уборевич сильно нервничал, когда наблюдалась разрозненность действий между его дивизиями и 2-й Конной армией Городовикова. По просьбе командарма командующий фронтом А. И. Егоров подчинил

2-ю армию Уборевичу. Теперь наступила пора более концентрированных действий, и командарм поручил правобережной группе Р. П. Эйдемана подготовиться к форсированию Днепра и переходу в наступление в районе Каховского плацдарма.

Бесконечные переговоры по прямому проводу с начдивами и командованием фронта, постоянные выезды, а главное, неудачи на фронте настолько измучили Уборевича, что он едва держался на ногах.

Но вот уже под реальной угрозой оказался и Александровск. Командарм приказал сжечь все документы, подавать автомобиль.

По улицам города, торопясь, обгоняя друг друга, отходили красные части, между ними пробивались обозные двуколки. На юго-восточной окраине трещала ружейно-пулеметная стрельба.

Командарм остановил одного из командиров.

— Что это за строй у вас? Выдержки не хватает? Идите ровно, спокойно, отступать надо тоже уметь!

Переправа на единственном понтонном мосту у села Кичкас проходила хаотично: шум, крики, гомон, каждый, кто побойчее, подхлестывал лошадей, стремясь вырваться вперед.

Командарм выскочил из машины, остановил панику, приказал занять оборону на подступах к реке.

Связь с дивизиями потерялась.

Стремясь сорвать переброску резервов, Врангель бросил для захвата узловой станции Синельниково сильные отряды конницы. Лихой атакой ей удалось перерезать железную дорогу между Софиевкой и Славгородом. Тут Уборевич организовал героическую оборону трех бронепоездов, Будучи окруженными, они не сдавались, не подпуская противника к железной дороге, затем пробились к Синельниково и приняли участие в изгнании врангелевцев, захвативших было на некоторое время этот важный пункт.

Попытка противника прорваться к Днепру вблизи Екатеринослава также провалилась. Удалось организовать не только оборону на подступах к городу и реке, но и, скрытно сосредоточив части у станции Илларионовка, нанести решительный удар и заставить врага отходить на юг.

Белогвардейская свора, потерпев урон под станцией Волноваха, попыталась было изменить направление своего наступления, но было поздно. Уборевич организовал преследование на всем этом участке фронта. Это была одна из блестящих операций, которую впоследствии изучали в военных академиях. Врангелевцы откатились намного назад и вынуждены были навсегда оставить мысль о завладении Донбассом.

В одном из кровопролитнейших боев у Корсунского монастыря, в яростной контратаке, отражавшей очередной удар врангелевской конницы, пал смертью храбрых начальник 15-й дивизии Петр Андрианович Солодухин. И когда на какое-то время затихли бои в этом районе, Уборевич вызвал к себе ближайших соратников начдива — комбрига Смирнова и его адъютанта Крючкова. Командарм обнял, их, вздохнул.

— Вам, друзья, я поручаю проводить тело нашего общего друга в Питер, на его родину.

Сражения 13-й армии под руководством Уборевича привели к такому положению, что Врангель, несмотря на огромные потери, не добился почти ничего: не захватил крайне важную для него железнодорожную линию Екатеринослав — Донбасс; не прорвался в южную «кочегарку», не ликвидировал опасный для него Каховский плацдарм, не смог помешать советской власти заключить перемирие с белопанской Польшей.

Для полного разгрома Врангеля по указанию В. И. Ленина был создан самостоятельный Южный фронт под командованием М. В. Фрунзе. В его распоряжение с других фронтов стали поступать кавалерийские и стрелковые дивизии. Шла на помощь и 1-я Конная армия. Было принято решение организовать вместо одной армии три: 6-ю — на каховском направлении, 4-ю — на центральном, а 13-й армии поручалось направление Донбасса. Уборевичу предложили выделить для формирования новых армий часть своих сил, в том числе и 2-ю Конную армию.

13-й армии отводился весь левый фланг фронта, который должен был вести наступление на Крымский перешеек с востока на запад.

У Уборевича возникла мысль: если 1-я Конная будет брошена на перехват вражеских войск в Северной Таврии с запада на восток, то не следует ли 13-й армии создать свой кавалерийский кулак, которым можно было бы ударить по белым с востока на запад — навстречу 1-й Конной. М. В. Фрунзе одобрил план Уборевича: в 13-й армии был создан конный корпус под командованием Каширина, который и внес крупный вклад в победу над Врангелем.

В плане ликвидации врангелевских войск, принятом на совещании у М. В. Фрунзе, первейшей задачей считалось отсечение от Крыма основных масс противника, сосредоточенных в Северной Таврии, и поголовный разгром их.

В решении этой задачи 13-й армии отводилась значительная роль: Уборевич должен был нанести ряд сокрушительных ударов с востока и северо-востока, захватить Мелитополь, Бердянск и другие города, выйти к крымским перешейкам и прорваться в Крым. 1-я Конная должна была ринуться туда же с Каховского плацдарма, а перед 6, 4 и 2-й Конной армиями была поставлена задача, стремясь в Крым, рассекать, окружать и беспощадно уничтожать врангелевские войска.

Разведка донесла, что белые у проходов в Крым с помощью иностранных инженеров провели крупные фортификационные работы и, в частности, на подходах к Мелитополю.

Организуя систематические удары юго-восточнее Мелитополя, командарму удалось, наконец, создать угрозу его окружения. На долю 9-й Дивизии под командованием Николая Куйбышева и Конного корпуса Каширина выпала наиболее тяжелая доля — прорыв важнейших укреплений белых.

Каждый понимал, что предстоит одно из крупнейших сражений, что преодолеть многие ряды проволочных заграждений и несколько линий окопов, подавить артиллерийские позиции и укрепленные пулеметные гнезда — задача серьезная.

Штурм Мелитополя прошел дружно и строго по плану, намеченному Уборевичем. Операция закончилась блестяще: было взято множество пленных, огромное количество военной техники, несколько бронепоездов, длинные вереницы вагонов, миллионы пудов хлеба и другого имущества.

Прорыв 13-й армии был настолько велик, что она без задержек, громя по пути сопротивлявшихся врангелевцев, быстро продвигалась к сивашским берегам. Рядом с кавалерийскими дивизиями шли без сна и отдыха стрелковые части, спеша достигнуть указанных Уборевичем рубежей.

2 и 3 ноября 13-я армия по директиве М. В. Фрунзе вышла на берег Сиваша и заняла Геническ.

Так же успешно развивалось наступление и других армий. Славные действия полководца Уборевича были высоко оценены правительством. Вот что говорилось в приказе Реввоенсовета Республики от 21 ноября 1920 года:

«Награждается вторично орденом Красного Знамени:

…Бывший командующий 13-й армии Уборевич Иероним Петрович — за доблестное руководство войсками армии в боях в конце октября и начале ноября 1920 года в районе Бердянска — Мелитополя, положивших начало разгрому 2-й армии противника».

18 октября 1920 года в связи с подписанным в Риге перемирием между РСФСР и Польшей начался отвод войск обеими сторонами.

Однако Пилсудский, обязавшись не помогать своему бывшему союзнику Петлюре, нарушил договор: Петлюра скрытно сколотил между Днестром и Южным Бугом сорокатысячную армию.

Когда стало известно, что снова готовится авантюра на правобережной Украине, главное командование республики перебросило с Врангелевского фронта на этот участок И. П. Уборевича, поручив ему в третий раз командование 14-й армией. Тогда в нее входили Конный корпус червонных казаков, 60, 41 и 45-я стрелковые дивизии. В последнюю входила и кавалерийская бригада Г. И. Котовского. Кроме того, в резерве находилась 24-я дивизия.

Петлюра планировал наступление своих войск на 11 ноября. Но Уборевич, едва прибыв на место, быстро оценил обстановку и не дал развиться вражескому наступлению, опередив его: с рассветом 10 ноября красные дивизии, разделенные на две ударные группы, повели стремительное наступление на врага. На участке Шаргород — Черновицы против генерал-хорунжего Удовиченко ринулись в атаку 8-я червонная и 41-я стрелковая дивизии. Могучим ударом они захватили Могилев-Подольский. Повернув на север, эта группа 14-й армии встретила на марше бригаду донских казаков и гайдамаков — «черношлычников» и в ближнем бою разгромила их. Жалкие остатки петлюровцев в панике бежали за Днестр.

По пути на Проскуров, под селом Галузинцы, был разгромлен полк «черных запорожцев», что и открыло дорогу бригаде Котовского для выхода в тылы противника.

Затем эта бригада, усиленная червонными казаками, стремительно, по замыслу Уборевича, пошла для атаки Волочиска. Уборевич знал, что этот пункт имел большое оперативное значение: здесь находился единственный мост на реке Збруч для отхода петлюровских банд под защиту польских войск, которые всегда могли открыть для своих единомышленников «братские» объятия.

Почти одновременно ворвались в Волочиск котовцы и червонные казаки. Смелые броски красных войск, в первую очередь конницы, и решили исход всей незадачливой кампании Петлюры. Он не успел как следует и осмыслить происходящее, как на всем его фронте начался панический отход. Бежали без оглядки, кто куда: один за Збруч, другие за Днестр, на территорию буржуазной Румынии.

Так И. П. Уборевич за 11 дней стер с карты правобережной Украины «самостийную республику» Петлюры.

В эти дни командарма постигло несчастье. 4 ноября 1920 года в Брянске умерла его жена, только что дав жизнь первому ребенку. Дочь в память матери назвали Надеждой.

Надежда Константиновна Крупская предложила взять к себе на воспитание дочь боевого командарма Уборевича. Но бабушка новорожденной, С. А. Дубинина, поблагодарив за сердечную заботу, как ни трудно ей было, оставила внучку у себя.

Летом 1921 года в Москве, в бывшем Охотничьем клубе, где помещалась Академия Генштаба РККА, был назначен доклад о методах ликвидации лево-эсеровских банд Антонова. Сделать его пригласили И. П. Уборевича, приехавшего с Тамбовщины, где он был заместителем командующего советскими войсками М. Н. Тухачевского. Послушать доклад пришли многие профессора, преподаватели бывшей «николаевской» академии, высококвалифицированные генштабисты и рядовые слушатели академии.

Всех удивила характерная, не похожая ни на что в прошлом, талантливая методика борьбы, разработанная Тухачевским и Уборевичем на месте, в полевых условиях. Эти военные руководители решили выиграть острую борьбу с наименьшей потерей крови.

Для этого надо было прежде всего изолировать банды, таившиеся в лесах и, как правило, избегавшие открытых стычек, от их местных агентов. Бандитов постепенно, шаг за шагом, лишили связей с их доброхотами-опекунами из кулачья. Все меньше и меньше стало поступать к антоновцам продовольствия, табака, мыла, а главное — боеприпасов, припрятанных в секретных ямах. Все сильнее развивали Тухачевский и Уборевич агитацию среди запуганного, терроризированного бандитами населения. Крестьяне постепенно начали содействовать советским войскам, почва из-под ног «повстанцев» ускользала. Они вынуждены были выходить из лесов, и того, кто не сдавался сам, безжалостно уничтожали. Большую роль в разгроме бандитов сыграли впервые пущенные в ход бронемашины и автомашины, вооруженные пулеметами, от которых не могли удрать даже самые резвые кони антоновцев. И вот это-то комплексное применение различных форм борьбы и решило ее успешный исход: «повстанцы» были постепенно расчленены, перебиты или захвачены в плен. Последней акцией борьбы явилось пленение отряда атамана Матюхина — «правой руки» Антонова. Эта крупная группа бандитов сложила оружие перед легендарным комбригом Григорием Ивановичем Котовским.

— Вот так, потихоньку, — улыбнулся под конец И. П. Уборевич, — мы и закончили эту необычную, не похожую на обычную войну, кампанию…

Аудитория наградила докладчика дружными аплодисментами.

Не сходя с трибуны, Уборевич заявил:

— Я, товарищи, нахожусь в Москве проездом. Меня посылают в Белоруссию, под Минск. Там надо рассчитаться с бандитами, руководимыми бывшим царским ротмистром, ныне «атаманом» Булак-Балаховичем, ставленником эсера Савинкова. И пока мы не накинем им петлю на шею, нормальную жизнь в этом крае наладить нельзя. И я обращаюсь с просьбой к слушателям академии помочь мне выполнить это задание партии.

И многие из присутствовавших в зале охотно записались в группу командиров, отбывавших в Белоруссию.

Не прошло и двух с половиной месяцев, как отряды Булак-Балаховича были ликвидированы примерно такими же методами, которые применялись Тухачевским и Уборевичем на Тамбовщине.

…Шел 1922 год. Истерзанная советская земля залечивала раны. И только часть Дальнего Востока (Приморье, Сахалин, Камчатка, Колыма) еще оставались в руках японских интервентов и контрреволюционных белогвардейцев. Всем Приморским краем управляло очередное белое «правительство» генерала Дитерихса.

Подпирали это «правительство» японские регулярные дивизии, разбросавшие свои гарнизоны по линии Уссурийской железной дороги, в сильно укрепленном Спасске, Никольск-Уссурийске, Владивостоке, Николаевске-на-Амуре и в Сучане.

Придя к власти, Дитерихс объявил себя «земским воеводой» и силой собранной «земской рати» под лозунгом «за веру, царя Михаила и святую Русь» собирался разгромить соседнюю Дальневосточную республику, а затем совершить поход на Москву.

Но эти планы частично уже были сорваны Народно-революционной армией ДВР. Под командованием В. К. Блюхера ее войска освободили некоторую часть Дальнего Востока, включая Волочаевск. Преследование врага продолжалось Блюхером до тех пор, пока японские войска неожиданно не начали контрнаступление из «нейтральной зоны» от Спасска и Хвалынки. Открытая война с Японией, по мнению В. И. Ленина, была для молодой страны в то время явно непосильной. Поэтому, не желая поддаваться на открытую провокацию, Дальбюро ЦК РКП (б) и правительство ДВР предложили Блюхеру отвести свои войска. Окончательный удар по «черному буферу» был отложен.

Вскоре В. К. Блюхер был отозван в Советскую Россию, а, на его место прибыл из Иркутска И. П. Уборевич, командовавший Восточно-Сибирским округом и 5-й Красной армией.

Дайренская и Чанчунская конференции, на которых представители ДВР и РСФСР пытались добиться освобождения Дальнего Востока мирным путём, ни к чему не привели. Стало яснее ясного, что дальневосточная земля может быть освобождена только вооруженным путем.

Объезжая войска, главком Уборевич лично познакомился со всем командным составом и политработниками — вплоть до командиров батальонов и эскадронов. Он внимательно выслушивал их нужды, интересовался вооружением, настроением и физическим состоянием бойцов. В штабе армии он провел учение на картах, определил знания командиров. И люди, способные руководить боем, ушли в части на замену слабых.

Работники снабжения выходили из кабинета Уборевича бледными, с потными лбами.

— Как могло случиться, — взволнованно выговаривал он, — что в Волочаевской операции бойцы рвали грудью колючую проволоку, а ножницы преспокойно лежали на складе? Лошади у нас слабы, овса и сена не хватает, как же конница будет делать длительные переходы?

Уборевич не раз ставил вопросы об укреплении Народно-революционной армии перед Дальбюро ЦК РКП (б). Благодаря этому Чепуринский и Благовещенский заводы были полностью переключены на вооружение армии, многие комиссии разъехались в глубинки за фуражом, среди населения был объявлен месячник помощи НРА, перед ЦК РКП (б) возбудили просьбу о присылке в ДВР свежей дивизии и необходимого обмундирования, в Чите началось печатание листовок-обращений к вражеским солдатам.

Вот что писал Уборевич в одной из листовок:

«…Читая воззвания и приказы вашего правителя Дитерихса, а также владивостокские и харбинские газеты, я вижу, что ваше сознание отравляется дурманом клеветы, ложных слухов и воздушных планов… Народно-революционная армия, во имя интересов рабочих и крестьян и великих идей, начертанных на наших, знаменах, найдет в себе силы и мужество, чтобы… положить конец вашей преступной роли в жизни Приморья и всей России. Рабочие и крестьяне России, именем своего верховного органа ВЦИК, предлагают вам бросить позорную борьбу и вернуться к мирной жизни. Другого выхода у вас нет! Народно-революционная армия всех искренне раскаявшихся примет по-братски…».

Население края щедро откликнулось на призывы Дальбюро ЦК РКП (б): отовсюду потянулись обозы с сеном, овсом, мукой и маслом, присылались валенки, полушубки, варежки, кисеты с пахучей махоркой.

Десятки смельчаков ушли за линию фронта для пропагандистской работы среди белых. Повсюду выросли и окрепли партизанские отряды.

Крепла вера в победу, и только главком Уборевич и работники его штаба не позволяли себе предаваться каким-либо иллюзиям. Сам главком тщательно изучал уроки волочаевских боев, где хотя и был нанесен сильнейший удар по «рати» генерала Молчанова, но все же его войска ускользнули от окончательного разгрома.

Но вот командарму стало известно, что японцы под давлением своего скрытого конкурента по экономической экспансии — Америки и требований японского народа начали эвакуацию своих войск из сильно укрепленного Снасска. Вместо них в город хлынули войска «рати» генерала Молчанова.

«Нейтральная зона» исчезла. Генерал Молчанов, чтобы обезопасить себя с тыла, напал на партизанские отряды в районе Анучино. Обстановка обострялась, и в эти дни Дальбюро ЦК РКП (б) и правительство ДВР уполномочили Уборевича начать военные действия.

28 сентября 1922 года командарм прибыл из Читы в район Спасска для непосредственного руководства боями. Вместе с ним в качестве начальника полевого штаба Приморского фронта прибыл Я. 3. Покус, прославившийся в боях под Волочаевском.

В качестве основной боевой силы Уборевич расположил перед Спасском 2-ю Приамурскую дивизию. Я. 3. Покус быстро наладил связь с сильными партизанскими частями.

Затем к фронту подтянулась Дальневосточная кавалерийская бригада; она влилась в Ударную группу, руководить которой Уборевич назначил Я. 3. Покуса.

Еще не все войска собрались для других ударных кулаков, но надо было вырвать инициативу у Молчанова, и Уборевич еще 2 октября подал сигнал к наступлению.

Зашумели первые бои в районе Анучино, Ивановки, а затем Чернышевки и станицы Мучной, где партизанские части Вольского должны были выйти в тыл Спасской группы противника.

4 октября Уборевич скомплектовал еще две ударные группы под командованием Кондратьева и Вострецова.

Начались упорные, затяжные бои. Но сколько резервов ни подбрасывал Дитерихс, 2-я Приамурская дивизия 5 октября сбила противника с духовских позиций, а утром 6 октября, отразив атаки молчановских частей, навсегда закрепила этот важный стратегический пункт за собой.

У станции Свиягино героическими усилиями красных частей противник был сбит и с огромными потерями на рассвете 7 октября отброшен к Спасску.

К вечеру этого же дня группа Покуса заняла Анненскую и Константиновку, а отряд Вострецова — Буссевку. Правительство ДВР знало, что впереди предстоят еще очень трудные бои, но тем не менее поздравило Уборевича с первой победой.

— Не люблю банальных сравнений, — ответил главком, — но сейчас не удержусь и скажу, что наши бойцы дрались действительно как львы. Им и честь, им и слава. Впереди штурм Спасского района. Здесь будет немало жертв.

А Спасский укрепленный район представлял собой действительно «крепкий орешек». Японцы еще в 1920 году сделали все, чтобы превратить его в неодолимое препятствие на пути к Южному Приморью. В сорокакилометровом дефиле, расположенном между озером Ханка и отрогами хребта Сихотэ-Алинь, они построили семь мощных фортов, соединенных между собой окопами, опутанными 3–5 рядами колючей проволоки, находящимися между собой в огневой связи. Ни с востока, ни с запада, по условиям местности, крепость обойти было нельзя.

Разведка донесла, что белое командование, опираясь на неприступность укреплений, не торопилось подтянуть крупные соединения, намереваясь бросить резервы туда, где определится главное направление удара красных. Именно этим и решил воспользоваться Уборевич. 8 октября он внезапно начал исторический двухдневный штурм Спасска.

Воодушевленные успехами предыдущих боев и присутствием командарма Уборевича, бойцы ударных групп Покуса, Кондратьева и Вострецова самоотверженно, с криками «Ур-ра-а!» шли вперед, как только затихал гул мощной артиллерийской подготовки. Красные саперы делали чудеса, взрывая вражеские проволочные укрепления. Войска НРА, развивая неожиданное наступление в разных местах, путали карты генерала Молчанова. И как только он бросал свои резервы в ту или иную точку, именно там-то и вскипали земляные фонтаны от огня красней артиллерии, а спрятанный Уборевичем «кулак» — и впереди него кавалерия — врубался в ряды молчановских войск там, где генерал меньше всего этого ожидал. Эти маневры вносили невероятную сумятицу в ряды белогвардейцев.

К вечеру 8 октября 6-й Хабаровский полк, продвигаясь с помощью бронепоездов вдоль железной дороги, занял северную часть Спасска. Один из полков Ударной группы Покуса ворвался в форт № 3 и сумел закрепиться в нем.

— Держитесь во что бы то ни стало! — кричал в телефонную трубку Уборевич.

И полк, несмотря на сильные потери, всю ночь отбивал ожесточенные атаки противника.

В ночь на 9 октября в штабе Уборевича никто не спал, а когда первые лучи солнца едва начали пробиваться сквозь свинцовые облака, снова началась мощная артиллерийская подготовка.

Уборевич неотступно следил за ходом боя.

— Все идет хорошо, — сообщил он по прямому проводу в Дальбюро ЦК РКП (б). — Предполагаю вот-вот рассчитаться с Молчановым. Следите за подвозом боеприпасов.

Чуть только закончилась артиллерийская канонада, Уборевич подал команду к решительному наступлению на город. Кавалерия, а за ней и пехота шли и шли вперед. Невероятное упрямство красных деморализовало наймитов, и они начали сдавать один форт за другим. При этом, когда на правом фланге образовалась пробка — здесь враг по-прежнему жестоко сопротивлялся, Уборевич не выдержал и взял на себя руководство атакой первого батальона Хабаровского полка. Форт № 1 был успешно захвачен.

Оставалось ликвидировать последнее гнездо белых — военный городок. Уборевич обрушил на него сильный огонь, затем взял его в клещи с флангов и тыла, и белогвардейцы, боясь поголовной гибели, понеся огромные потери людьми, оружием и боеприпасами, панически бежали на юг, взрывая за собой мосты.

Так к 3 часам 9 октября 1922 года город-крепость Спасск был очищен от солдат Дитерихса, а к 4 часам был освобожден и весь Спасский район. Красные части «на плечах» противника бросились в преследование.

Победу под Спасском трудно было переоценить. Правительство ДВР снова поздравило талантливого главкома:

«Правительство ДВР выражает свою горячую радость по поводу блестящих побед НРА над контрреволюционными силами и в Вашем лице, как главном вожде, приветствует беззаветных бойцов революционного народа… Правительство и весь трудящийся народ республики уверены, что под Вашим талантливым руководством НРА скоро вступит на берег Японского моря и в освобожденном от черной власти Владивостоке водрузит революционное знамя Дальневосточной Республики».

Сводки НРА, посылаемые в последующие дни в Читу, говорили о том, что противник, огрызаясь, бежит на юг, оставляя вооружение и пленных, что белые солдаты и офицеры, разбегаясь, переодеваются в одежду мирных жителей, что в тылу у Молчанова активно действуют партизаны.

15 октября враг без боя оставил Никольск-Уссурийск.

До Владивостока оставалось всего 30 верст, когда главком Уборевич направил на разведку пеший отряд Гюльцгофа в сторону столицы Приморья. Вскоре отряд прошел станцию Океанскую, за пределами которой и был задержан японской заставой.

Положение сильно осложнилось. На Океанскую примчался Уборевич и предложил японскому командованию, а также представителям консульского корпуса вступить в переговоры о порядке мирной сдачи Владивостока.

Японцы отказались вести переговоры.

В этот напряженный момент от Уборевича требовалась колоссальная выдержка. С одной стороны, так и хотелось скорее изгнать японцев с русской земли, тем более что Народно-революционную армию было очень трудно сдержать от порыва, а с другой — нельзя было ввязываться в войну с Японией.

И Уборевич нашел в себе силы. Он отвел войска на несколько верст от японских позиций. «…Держите крепко винтовку в руках и ждите дальнейших указаний…» — говорил он, в частности, в своем обращении к армии.

В эти дни настороже были и дипломаты. Императорскому японскому правительству была направлена нота, подписанная от имени РСФСР Георгием Чичериным и от имени ДВР министром иностранных дел Янсоном.

Два министра обвинили японцев в необоснованном затягивании эвакуации и возложили ответственность на японское правительство за разграбление и разрушение города, за насилия и издевательства над населением. В этой же ноте было молчаливо подчеркнуто, что армия Уборевича ни на шаг назад больше не будет отодвинута.

Японские резиденты засуетились и сами прибыли к Уборевичу для переговоров. Они попросили командарма создать для них во Владивостоке личную и имущественную безопасность, ибо в городе уже начались волнения рабочих и забастовки.

Уборевич согласился подписать мирное соглашение при условии, если будет немедленно прекращен грабеж государственного имущества, закончатся аресты и налеты на квартиры рабочих, а политзаключенным в тюрьмах будет сохранена жизнь.

24 октября 1922 года на разъезде Седанка было, наконец, подписано соглашение о том, что японское командование целиком очищает Владивосток, его окрестности, а также прилегающие к городу острова не позднее 16 часов 25 октября 1922 года.

Главком поздравил с победой ставшую ему родной Народно-революционную армию и в специальном приказе дал четкие указания о нормах поведения армии в освобожденном Владивостоке и, в частности, об охране интересов иностранных граждан.

Тем временем генерал Дитерихс взбирался по трапу на японский пассажирский пароход, бросив свою «земскую рать» на произвол судьбы.

Часть белых войск бросалась в Чанчунскую долину, где и была уничтожена преследовавшими их войсками Уборевича. И только две тысячи белогвардейцев смогли прорваться в Корею, под защиту японцев.

В ноябре 1922 года покинул Владивостокский порт и американский крейсер «Сакраменто» с отрядом морской пехоты, находившейся «на всякий случай» на Русском Острове.

До 16 часов 25 октября все японские войска были погружены на пароходы, последними тоскливыми гудками возвещавшие об окончании оккупации.

В 16 часов 25 минут начался торжественный марш вступления. Заиграли оркестры, заколыхались знамена, подтянутые бойцы четко отбивали шаг. Впереди войск на коне ехал Уборевич.

Город украсился флагами, рабочие делегации встречали войска криками «ура», население преподнесло главкому по старинной традиции хлеб-соль.

26 октября на имя председателя Совета Министров ДВР пришла телеграмма от В. И. Ленина:

«К пятилетию победоносной Октябрьской революции Красная Армия сделала еще один решительный шаг к полному очищению территории РСФСР и союзных с ней республик от войск иностранцев-оккупантов. Занятие народно-революционной армией ДВР Владивостока объединяет с трудящимися массами России русских граждан, перенесших тяжкое иго японского империализма. Приветствуя с этой новой победой всех трудящихся России и героическую Красную Армию, прошу правительство ДВР передать всем рабочим и крестьянам освобожденных областей и гор. Владивостока привет Совета Народных Комиссаров РСФСР».

За боевые заслуги несколько сот бойцов и командиров Народно-революционной армии были награждены орденами Красного Знамени. Эту же боевую награду получил и главком Народно-революционной армии. В приказе Реввоенсовета Республики от 28 октября 1922 года сказано:

«Награждается третично орденом Красного Знамени: Главнокомандующий Народно-революционной армией Дальневосточной республики Уборевич-Губаревич Иероним Петрович — за то, что, руководя действиями подчиненных ему частей Народно-революционной армии, проявил необычную энергию и настойчивость по проведению плана операции очищения дальневосточного Приморья от последних в истории гражданской войны регулярных белогвардейских банд. В результате этой блестяще проведенной операции 25 октября 1922 года доблестные войска Дальневосточной республики, составляющие нераздельную часть Рабоче-Крестьянской Красной Армии, вступили во Владивосток, открыв России выход в Тихий океан».

На этом и закончилась последняя страница гражданской войны, перевернутая молодым коммунистом, бывшим литовским пастушонком, Иеронимом Уборевичем.

Боевая слава, заслуженная И. П. Уборевичем в гражданской войне, разостлала перед ним на дальнейшие годы широкую дорогу.

Еще в июне 1922 года по ходатайству руководства штаба РККА, на основании приказа Реввоенсовета Республики, он, не учившийся в военной академии, был причислен к лицам, имеющим высшее военное образование, и переведен в состав Генерального штаба республики, а Высшая Аттестационная Комиссия (ВАК) признала его достойным командовать войсками фронта.

В конце 1922 года, после слияния ДВР с РСФСР, ему поручают командование 5-й Краснознаменной Сибирской армией, в декабре 1924 года назначают заместителем командующего Вооруженными Силами

Украины и Крыма, а в феврале 1925 года — командующим войсками важного в то время Северо-Кавказского военного округа.

В 1927–1928 году И. П. Уборевич проходит курс Высшей военной академии германского Генерального штаба, после чего назначается командующим войсками Московского военного округа, где и внедряет все новое, изученное за год в Германии.

В начале 1930 года И. П. Уборевич становится начальником Вооружений Красной Армии, заместителем Народного Комиссара по военно-морским делам и заместителем Председателя Реввоенсовета СССР, а в июне 1931 года получает крупнейший приграничный Белорусский военный округ, которым и руководит до мая 1937 года.

За послевоенные годы И. П. Уборевич публикует множество статей и ряд крупных военно-теоретических работ по вопросам боевой и политической подготовки войск с учетом прогрессирующей моторизации и механизации армии, проводит блестящие маневры всех родов войск, строит капитальные военно-оборонительные объекты на границах Советской Родины.

И что бы ни поручали ему партия и правительство, он выполнял эти поручения, не щадя сил, как и положено коммунисту, не раз участвовавшему в спасении жизни молодой Советской республики в первые тяжкие годы революции.

Всюду он умел сплотить людей, смело выдвигал их на ответственные посты, лично помогал их становлению. Только в одном Белорусском военном округе он воспитал блестящую плеяду командиров, которые, командуя в Великой Отечественной войне фронтами и армиями, штабами фронтов и армий, пехотными, кавалерийскими, авиационными, артиллерийскими, танковыми корпусами и дивизиями, обеспечили всемирно-историческую победу над фашизмом. Некоторые из них, в частности Р. Я. Малиновский, Г. К. Жуков, М. В. Захаров, К. А. Мерецков, К. К. Рокоссовский, В. Д. Соколовский, С. К. Тимошенко, И. С. Конев, И. X. Баграмян, были удостоены высшего воинского звания — Маршалов Советского Союза, А. А. Новиков стал Главным Маршалом авиации и дважды Героем Советского Союза, Н. Д. Яковлев — Маршалом артиллерии.

Всюду И. П. Уборевич оказывал своим подчиненным — от красноармейца до высшего командира — максимальную человеческую заботу; дотошно следил, чтобы бойцам выдавалось сполна все положенное, организовывал быт командного состава, заботился о семьях погибших. Этим и вызывал он к себе глубокое уважение, люди работали с ним не за страх, а за совесть.

Не ограничиваясь военной деятельностью, он еще с первых лет революции от всего сердца помогал государственным органам создавать прочную советскую власть.

Так с годами он вырос в крупного государственного и политического деятеля. Начиная с XVI съезда ВКП (б) он избирался кандидатом в члены ЦК партии, был бессменным членом ЦИК СССР. В 1935 году ему, одному из первых, присваивается звание командарма I ранга.

В период культа личности Сталина И. П. Уборевич был оклеветан и 29 мая 1937 года по инспирированному обвинению в шпионаже и измене Родине арестован.

11 июня того же года вместе с М. Н. Тухачевским, И. Э. Якиром, Р. П. Эйдеманом, А. И. Коряком, В. М. Примаковым, В. К. Путна и Б. М. Фельдманом он предстал перед закрытым Специальным Присутствием Верховного Суда СССР и в тот же день был расстрелян.

ВИКТОР САВОСТЬЯНОВ